1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 
– Ах! –   воскликнула графиня, хлопая в ладоши. – Мне вдалось заставить покраснеть   начальника полиции!      

– Ваше   сиятельство… – пролепетал г-н де Сартин.      

– Что   ж, тогда я вам скажу, кто был в фиакре, – продолжала фаворитка, –   герцогиня де Граммон.      

– Герцогиня   де Граммон? – переспросил начальник полиции.      

– Да,   герцогиня де Граммон, умолявшая вас провести ее в королевские апартаменты.      

– Право, –   вскричал г-н де Сартин, заметавшись в кресле, – я готов передать вам свой   портфель: оказывается, не я занимаюсь полицейскими расследованиями, а вы!      

– В   самом деле, господин де Сартин, как видите, я тоже веду расследование:   берегитесь!.. Да, да! Герцогиня де Граммон в фиакре, в полночь, наедине с   господином начальником полиции, да еще принимая во внимание, что лошади идут   шагом! Знаете ли, что я приказала сделать, как только мне стало об этом   известно?      

– Нет,   но я трепещу. К счастью, было уже очень поздно.      

– Это   не имеет значения: ночь – прекрасная пора для мести.      

– Так   что же вы предприняли?      

– То   же, что моя тайная полиция: ведь и в моем распоряжении есть ужасные писаки, грязные,   как старые лохмотья, и голодные, как бездомные псы.      

– Вы   их плохо кормите?      

– Я   их совсем не кормлю. Если они растолстеют, они станут столь же глупыми, как   господин де Субиз; как известно, жир убивает желчь.      

– Продолжайте,   вы заставляете меня трепетать.      

– Я   вспомнила о тех гадостях, которые вы спускаете с рук Шуазелю и которые   направлены против меня. Меня это задело, и я предложила своим Аполлонам   следующую программу.      

Во-первых,   переодетый прокурором г-н де Сартин, посещающий на пятом этаже одного дома на   улице Ларбр-Сек юную особу, которой он не стыдится пересказывать сотни три   грязных книжонок; это бывает третьего числа каждого месяца.      

– Ваше   сиятельство! Вы собираетесь очернить благородное дело.      

– Подобные   дела очернить невозможно. Во-вторых, переодетый его преподобием господин де   Сартин, проникающий в монастырь Кармелиток на улице Святого Антуана.      

– Я   должен был передать святым сестрам новости с Востока.      

– Ближнего   или Дальнего? В-третьих, переодетый лейтенантом полиции господин де Сартин, разъезжающий   по ночным улицам в фиакре наедине с герцогиней де Граммон.      

– Ах,   ваше сиятельство! – не на шутку испугался господин де Сартин. –   Неужели вы готовы подорвать уважение к моему учреждению?      

– Вы   ведь закрываете глаза, когда подрывается уважение ко мне! – рассмеялась   графиня. – Впрочем, погодите.      

– Я   жду, ваше сиятельство.      

– Мои   шалопаи уже взялись за дело и сочинили, как сочиняют ученики коллежа в изложениях,   в переводах, с преувеличениями, и я получила утром уже готовые эпиграмму,   куплет и водевиль.      

– О   Боже!      

– Все   три сочинения отвратительны. Я угощу ими сегодня короля, а также предложу его   вниманию новый Pater noster      

который   вы распространяете против него, помните:      

«Отец   наш Версальский, пусть позор падет на Ваше имя, как оно того заслуживает; Ваш   трон расшатан. Вы больше не способны выражать на земле Божью волю; верните нам   хлеб наш насущный, съеденный Вашими фаворитками; простите своему парламенту,   как мы прощаем Вашим министрам, которые его продали. Не поддавайтесь искушениям   графини Дю Барри и освободитесь от Вашего чертового канцлера.      

Аминь!»      

– Где   вы это нашли? – спросил г-н де Сартин, – со вздохом складывая руки.      

– О   Господи! Да разве мне нужно искать? Мне любезно присылают каждый день лучшее из   произведений такого рода. Я отдаю вам должное за эти регулярные посылки.      

– Ваше   сиятельство!..      

– Итак,   в ответ вы получите завтра упомянутые мной эпиграмму, куплет и водевиль.      

– Почему   бы вам не передать мне их сейчас?      

– Потому   что мне еще нужно время для того, чтобы их размножить. Уже стало привычным, что   полиция узнает в последнюю очередь о происходящем, не так ли? Нет, правда, это   вас развлечет! Утром я сама над ними смеялась чуть не целый час. А король   смеялся до слез и даже заболел от смеха. Вот почему он запаздывает.      

– Я   пропал! – вскричал г-н де Сартин, обхватив руками голову в парике.      

– Нет,   еще не все потеряно, вас высмеяли – только и всего. Разве я погибла после   «Прекрасной бурбонки», а? Нет, я в бешенстве, только и всего. Теперь я хочу   заставить беситься других. Ах, до чего хороши стишки! Я была так довольна, что   приказала подать моим графоманам белого вина: должно быть, сейчас они уже   мертвецки пьяны.      

– Ах,   графиня, графиня!      

– Я   вам сейчас прочту эпиграмму.      

– Помилуйте!..      

О   Франция! Ужель твоя судьба – Служанкой быть у похотливой шлюхи?!      

– А,   нет, я ошиблась: эту эпиграмму вы пустили против меня. Их так много, что я   путаюсь. Погодите-ка, вот она:      

Чудную   вывеску, друзья, вы б не забыли:      

Воспитанник   Луки по просьбе лекарей Фигурки в полный рост смог поместить в бутыли – Бонн,   Мопу, Тере во всей красе своей.      

При них   Сартин. Слова на сигнатуре были:      

«Смесь   четырех воров» – Тот, кто ворует, пей!      

– О   жестокое сердце, вы будите во мне тигра!      

– Теперь   перейдем к куплету, он написан от лица герцогини де Граммон;      

Подойди   поближе, страж порядка!      

Хороша я   и целую сладко.      

Убедись-ка   сам, чтобы украдкой Рассказать об этом королю…      

– Ваше   сиятельство! Ваше сиятельство! – вскричал разгневанный г-н Сартин.      

– Успокойтесь, –   проговорила графиня, – отпечатано пока всего десять тысяч экземпляров. А   теперь вас ждет водевиль.      

– Так   в вашем распоряжении печатный станок?      

– Что   за вопрос! Разве у господина де Шуазеля его нет?      

– Пусть   поостережется ваш печатник!      

– Ну,   ну, попытайтесь: свидетельство оформлено на мое имя.      

– Это   отвратительно! И король смеется над всеми этими гнусностями?      

– Еще   бы! Он сам находит рифмы, когда затрудняются мои пауки.      

– Вам   хорошо известно, что я ваш верный слуга, а вы так ко мне относитесь!      

– Мне   известно, что вы меня предаете, а графиня Шуазель жаждет моего падения.      

– Ваше   сиятельство! Она захватила меня врасплох, клянусь вам!      

– Так   вы признаете? – Вынужден признать.      

– Почему   же вы меня не предупредили?      

– Я   за этим как раз и пришел.      

– Я   вам не верю.      

– Слово   чести!      

– Я   тоже могу поклясться.      

– Пощадите! –   проговорил начальник полиции, опускаясь на колени.      

– Мило!      

– Именем   Бога заклинаю вас пощадить меня, графиня!      

– Как   вы испугались сомнительных стишков, вы – такой человек, министр!      

– Ах,   если бы я только этого боялся!      

– А   вы не думали, что меня, женщину, такая песенка может лишить сна?      

– Вы   – королева.      

– Да,   королева, не представленная ко двору.      

– Клянусь   вам, ваше сиятельство, что я никогда не причинял вам зла.      

– Нет,   но вы не мешали делать его другим.      

– Если   я перед вами и виноват, то в очень малой степени.      

– Хотелось   бы в это верить.      

– Так   поверьте!      

– Речь   идет о том, чтобы не просто не делать зла, а совершать добро.      

– Помогите   мне, мне это никак не удается.      

– Вы   на моей стороне, да или нет?      

– Да.      

– Простирается   ли ваша преданность до того, чтобы поддержать мое представление ко двору?      

– Да   вы сами ставите этому препоны.      

– Подумайте   хорошенько! Мой печатный станок наготове, он работает днем и ночью; через   двадцать четыре часа мои писаки проголодаются, а когда они голодны, они имеют   обыкновение больно кусаться.      

– Я   готов стать послушным. Чего вы желаете?      

– Чтобы   мои начинания не встречали препятствий.      

– За   себя я ручаюсь!      

– Какая   глупость! – топнув ножкой, вскричала графиня. – Попахивает Грецией и   Карфагеном, а еще нечистой совестью.      

– Графиня!.»      

– Я   этих слов не принимаю: это отговорка. Предполагается, что вы ничего не будете   делать, в то время как господин де Шуазель будет действовать. Я не этого желаю,   слышите? Все или ничего. Выдайте мне Шуазелей связанными по рукам и ногам,   бессильными, разоренными. В противном случае я вас уничтожу, я свяжу по рукам и   ногам вас, я разорю вас. Берегитесь: куплет будет не единственным моим оружием,   предупреждаю вас.      

– Не   угрожайте мне, ваше сиятельство, – задумчиво проговорил г-н де   Сартин, – представление ко двору стало с недавних пор очень трудным делом,   вы даже не можете себе это вообразить.      

– «С   некоторых пор» – точно подмечено, потому что кто-то мне препятствует.      

– Увы!      

– Можете   ли вы устранить эти препятствия?      

– Один   я ничего не могу сделать, необходимо около сотни человек.      

– Они   у вас будут.      

– Еще   понадобится миллион…      

– Это   дело Тере.      

– Потом   согласие короля…      

– Я   его добьюсь.      

– Он   вам его не даст.      

– Я   вырву его у короля.      

– После   того, как все это у вас будет, вам понадобится поручительница.      

– Ее   как раз ищут.      

– Бесполезно   Против вас существует заговор.      

– В   Версале?      

– Да,   все дамы отказали, желая угодить господину де Шуазелю, госпоже де Граммон и на   всякий случай принцессе.      

– Прежде   всего на всякий случай придется сменить имя, если госпожа де Граммон будет   здесь. Это уже поражение.      

– Вы   напрасно упрямитесь, поверьте мне.      

– Я   близка к цели.      

– Именно   поэтому вы послали свою сестру в Верден?      

– Да,   вы угадали. Так вам это известно? – недовольно спросила графиня.      

– Еще   бы! У меня налажена слежка, – со смехом отвечал г-н де Сартин.      

– У   вас есть шпионы?      

– У   меня есть шпионы.      

– В   моем доме?      

– В   вашем доме.      

– На   моей конюшне или на кухне?      

– В   вашей приемной, в гостиной, в будуаре, в спальне, под туалетным столиком.      

– Прекрасно!   В знак примирения и заключения нашего союза назовите имена этих шпионов.      

– О,   я не хочу, графиня, поссорить вас с вашими друзьями!      

– В   таком случае я объявляю войну!      

– Войну?   Как вы можете так говорить!      

– Я   говорю то, что думаю. Убирайтесь, я не желаю больше вас видеть.      

– Готов   на этот раз призвать вас в свидетели. Могу ли я выдать.., государственною тайну?      

– Альковную   тайну.      

– Это   как раз то, что я хотел сказать: государство теперь находится здесь.      

– Я   хочу знать имя шпиона.      

– Что   вы с ним сделаете?      

– Я   его прогоню.      

– Тогда   вам придется очистить весь дом.      

– Надеюсь,   вы понимаете, что говорите мне ужасные вещи?      

– Но   это правда. Боже мой! Да как же без этого править? Вы же это прекрасно   понимаете, ведь вы – опытный политик.      

Графиня   Дю Барри оперлась локтем о лаковый столик.      

– Вы   правы, – проговорила она, – оставим этот разговор. Каковы будут   условия нашего договора?      

– Назначьте   сами, ведь вы – победительница. – Я великодушна, как Семирамида. Чего вы хотите?      

– Чтобы   вы никогда не напоминали королю о рекламациях на муку, которые вы, обманщица,   обещали поддерживать.      

– Условились.   Возьмите все полученные на этот счет прошения. Они в ларце.      

– Предлагаю   вам взамен труд, составленный государственными мужами, о порядке представления   ко двору.      

– Вам   поручили передать этот труд его величеству, не так ли?      

– Разумеется.      

– Будем   считать, что вы его передали.      

– Да.      

– Хорошо.   А что вы скажете?      

– Скажу,   что передал его. Таким образом, мы выиграем время, а у вас хватит ловкости, чтобы   им воспользоваться.      

В эту   самую минуту обе створки двери распахнулись, вошел лакей и объявил:      

– Король!      

Союзники   поспешили спрятать документы и повернулись к двери, приветствуя его величество   Людовика XV.      

 Глава 24. КОРОЛЬ   ЛЮДОВИК XV      

       

Людовик   XV вошел с высоко поднятой головой; он весело смотрел по сторонам и улыбался.      

После   того, как король прошел в комнату, через настежь растворенную дверь стал виден   двойной ряд склоненных голов придворных, жаждавших быть принятыми, ибо с   приходом его величества им представился случай оказаться в свите сразу двух   могущественных особ.      

Двери   захлопнулись. Король, никого не пригласивший знаком следовать за ним, оказался   наедине с графиней и господином де Сартином.      

Мы не   будем принимать во внимание ни личной камеристки графини, ни маленького негритенка.      

– Здравствуйте,   графиня! – проговорил король, поцеловав руку г-же Дю Барри. – Вы   сегодня прекрасно выглядите! Здравствуйте, Сартин! Вы что же, работаете здесь?   Боже мой, сколько бумаг! Спрячьте все это поскорее! Ах, какой прелестный у вас   фонтанчик, графиня!      

С   притворным любопытством Людовик XV устремил взгляд на огромный китайский   фонтан, с недавнего времени украшавший один из углов спальни графини.      

– Сир! –   отвечала графиня Дю Барри. – Как ваше величество, должно быть, уже   догадались, этот фонтан – из Китая. Вода, попадая в нижнюю раковину, заставляет   свистать фарфоровых птичек и плавать хрустальных рыбок, затем отворяются двери   пагоды, из которой вереницей выходят мандарины.      

– Это   очень мило, графиня.      

В эту   минуту мимо них прошел негритенок, одетый в причудливый костюм, который в те   времена напоминал Оросманов и всевозможных Отелло. Его небольшой тюрбан с   прямыми перьями был сдвинут набок. На нем была курточка из золотой парчи,   оставлявшая обнаженными его словно выточенные из черного дерева руки, широкие   штаны до колен из белого атласа и яркая разноцветная перевязь, соединявшая   штаны с вышитым жилетом; на перевязи сверкал драгоценными камнями кинжал.      

– Черт   возьми! – вскричал король. – Как Замор великолепен сегодня!      

Негр   услужливо остановился.      

– Сир!   Он заслужил милость обратиться к вашему величеству с просьбой.      

– Графиня, –   заметил Людовик XV, – Замор представляется мне весьма честолюбивым.      

– Отчего   же, сир?      

– Потому   что вы и так оказали ему самую большую милость, о которой он мог только мечтать.      

– Какая   же это милость?      

– Та   же, что оказана и мне.      

– Не   понимаю, сир.      

– Вы   превратили его в своего раба. Господин де Сартин с улыбкой поклонился, закусив   губы.      

– О,   вы очень любезны, сир! – воскликнула графиня. Наклонившись к уху короля,   она прошептала:      

– Я   тебя обожаю!      

– Прекрасно!   Итак, чего вы желаете для Замора?      

– Вознаграждения   за долгую и верную службу.      

– Ему   только двенадцать лет.      

– За   долгую и верную службу в будущем.      

– Ха,   ха!      

– Право,   я не шучу, сир. Мне кажется, что принято вознаграждать лишь за прошлые заслуги;   настало время благодарить за услуги ожидаемые, тогда подданные имели бы   надежду, что им не заплатят неблагодарностью.      

– Прекрасная   мысль! – сказал король. – Что вы на это скажете, господин де Сартин?      

– Я   думаю, что при этом преданность была бы вознаграждена; я поддерживаю эту мысль,   сир!      

– Итак,   графиня, чего вы просите для Замора?      

– Сир!   Вы знаете мой особняк Люсьенн?      

– Я   о нем только слыхал.      

– Это   ваша вина: я сто раз вас туда приглашала.      

– Вы   ведь знакомы с этикетом, дорогая графиня: за исключением тех случаев, когда   король находится за пределами Франции, он может ночевать только в одном из   королевских дворцов.      

– Именно   об этой милости я вас и прошу. Мы превратим Люсьенн в королевский дворец и   назначим Замора его дворецким.      

– Это   будет пародия, графиня.      

– Вы   знаете, как я обожаю пародии, сир.      

– Другие   дворецкие станут возмущаться.      

– Пусть   возмущаются!      

– Но   на этот раз не без основания.      

– Тем   лучше: они столько раз возмущались без всякой причины! Замор! Опуститесь на колени   и благодарите его величество.      

– За   что? – воскликнул Людовик XV. Негр преклонил колени.      

– Благодарите   его величество за вознаграждение, выдаваемое вам за то, что несли шлейф моего   платья, чем доводили до бешенства придворных рутинеров и недотрог.      

– Признаться,   он безобразен, – сказал Людовик XV и громко рассмеялся.      

– Поднимитесь,   Замор, – приказала графиня, – вы получили назначение.      

– Неужели,   сударыня…      

– Я   сама отправлю распоряжения, грамоты, провизию, это мое дело. Вам, сир,   останется лишь выбрать время и, не нарушая предписаний, пожаловать в Люсьенн.   Начиная с сегодняшнего дня, государь, у вас есть еще один королевский дворец.      

– Знаете   ли вы способ хоть в чем-нибудь ей отказать, Сартин?      

– Возможно,   такой способ существует, но еще не найден.      

– Если   он будет найден, сир, я могу с уверенностью сказать, что именно господину де Сартину   буду обязана этим великолепным открытием.      

– Как,   сударыня? – затрепетав, спросил начальник полиции.      

– Вообразите,   сир, что вот уже три месяца я прошу господина де Сартина об одной услуге, но   пока тщетно.      

– А   о чем вы просите?      

– О,   он хорошо знает, о чем!      

– Я,   сударыня? Клянусь вам…      

– Входит   ли то, о чем вы просите, в его компетенцию? – спросил король.      

– Ив   его, и в компетенцию его возможного преемника.      

– Графиня, –   вскричал г-н де Сартин. – Ваши слова меня обескуражили.      

– Так   о чем же вы его просите?      

– Я   хочу, чтобы он нашел мне колдуна. Господин де Сартин облегченно вздохнул.      

– Вы   хотите сжечь его на костре? – спросил король. – О, сейчас очень   жарко, давайте подождем до зимы.      

– Нет,   сир, я хочу подарить ему волшебную палочку из чистого золота.      

– Уж   не предсказал ли вам этот колдун какого-нибудь несчастья, которое не сбылось?      

– Напротив,   сударь, он мне предсказал счастье, которое исполнилось.      

– Слово   в слово?      

– Почти   так.      

– Расскажите   мне об этом, графиня, – растянувшись в кресле, попросил Людовик XV таким   тоном, словно не был уверен в том, будет ему сейчас весело или скучно, но был   готов рискнуть.      

– Я   готова, сир, но вы возьмете на себя половину расходов.      

– Готов   взять на себя все расходы, если это будет необходимо.      

– Ага,   слово короля!      

– Я   вас слушаю.      

– Начинаю.   Жила-была…      

– Начало   как в сказке.      

– Это   и есть сказка, сир.      

– Тем   лучше, обожаю волшебников.      

– Итак,   жила-была бедная девушка, у которой в то время не было ни пажей, ни кареты, ни   негритенка, ни попугайчика, ни обезьянки…      

– Ни   короля, – добавил Людовик XV.      

– О,   сир!..      

– И   что же делала эта девушка?      

– Она   бежала…      

– Как   бежала?      

– Да,   сир, она бежала по улицам Парижа, как простая смертная. Она бежала быстро,   потому что знала, что она хорошенькая, и опасалась, что ее красота может   привлечь к ней на улице какого-нибудь проходимца.      

– Так   эта девушка была Лукреция? – спросил король.      

– Вашему   величеству известно, что начиная с.., не знаю точно, с какого года от основания   Рима, таких девушек, как Лукреция, больше не существует.      

– Боже!   Графиня! Вы случайно не начали заниматься науками?      

– Нет,   если бы я занималась науками, я просто назвала бы число наугад, а я не называю.      

– Верно, –   заметил король, – продолжайте!      

– Так   вот, она бежала, бежала, бежала через Тюильри, как вдруг почувствовала, что ее   кто-то преследует.      

– А,   черт побери, тут-то она и остановилась…      

– О   Господи, какого же вы мнения о женщинах, сир!.. Сразу видно, что вы знавали   только маркиз, герцогинь и…      

– Принцесс,   не так ли?      

– Вежливость   не позволяет мне противоречить вашему величеству. Что ее больше всего пугало,   так это густой туман, становившийся с каждой минутой все более непроницаемым.      

– Сартин!   Вы знаете, что такое туман?      

Захваченный   врасплох, начальник полиции вздрогнул.      

– По   правде сказать, нет, сир.      

– Ну   а я тем более, – сказал Людовик XV. – Продолжайте, дорогая графиня.      

– Она   бросилась со всех ног, выбежала за решетку и оказалась на площади, которая   имеет честь носить имя вашего величества. Вдруг преследовавший ее незнакомец,   от которого, как ей казалось, она отделалась, вырос перед ней. Она закричала.      

– Он   был так страшен?      

– Напротив,   сир, это был красивый смуглый молодой человек лет двадцати восьми, у него были   огромные выразительные глаза и звучный голос.      

– Так   ваша героиня испугалась, графиня? Черт побери, чего же она так испугалась?      

– Она   немного успокоилась, когда поближе его рассмотрела, сир. Однако положение было   тревожное из-за тумана: если бы незнакомец имел дурные намерения, ей неоткуда   было бы ждать помощи.      

Умоляюще   сложив руки, она заговорила:      

– Сударь!   Прошу вас не причинять мне зла. Незнакомец покачал головой и с любезной улыбкой   отвечал ей:      

– Бог   свидетель, у меня и в мыслях этого не было.      

– Чего   же вы хотите?      

– Добиться   от вас одного обещания.      

– Что   я могу вам обещать?      

– Обещайте   мне выполнить любую мою просьбу, когда…      

– Когда? –   с любопытством переспросила девушка.      

– Когда   станете королевой.      

– Что   же ответила девушка?      

– Сир!   Она подумала, что ничем себя не свяжет. И пообещала…      

– А   колдун?      

– Исчез.      

– И   господин де Сартин отказывается разыскать колдуна? Это он зря.      

– Сир!   Я не отказываюсь – я не могу этого сделать.      

– Господин   начальник полиции! Это слово должно быть исключено из полицейского лексикона, –   заметила графиня.      

– Графиня!   Мы напали на его след.      

– Шаблонная   фраза!..      

– Нисколько,   это истинная правда. Дело в том, что вы даете о нем весьма скудные сведения.      

– Как!   Молодой, красивый, смуглый, черноволосый, прекрасные глаза, звучный голос…      

– Черт   побери! Как вы его описываете! Сартин! Я вам запрещаю разыскивать этого   человека.      

– Вы   не правы, сир. Он мне нужен, чтобы получить от него небольшую справку.      

– Так   речь идет о вас?      

– Конечно!      

– Что   же еще вы желаете от него узнать? Его предсказание исполнено.      

– Вы   так полагаете?      

– Я   в этом не сомневаюсь, ведь вы – королева.      

– Почти.      

– Значит,   ему нечего вам сказать.      

– Он   должен мне сообщить, когда эта королева будет представлена. Царствовать ночью –   еще не все, сир, править надо и днем.      

– Это   вне компетенции колдуна, – вытянув губы в трубочку, заметил Людовик XV,   всем своим видом давая понять, что беседа принимает нежелательный оборот.      

– От   кого же это зависит?      

– От   вас'.      

– От   меня?      

– Разумеется.   Вы должны найти поручительницу.      

– Среди   придворных ханжей? Вашему величеству хорошо известно, что это невозможно: все   они продались Шуазелям и Прасленам.      

– Кажется,   мы уже условились больше не говорить ни о тех, ни о других.      

– Я   вам этого не обещала, сир.      

– В   таком случае я хочу вас кое о чем попросить.      

– О   чем же?      

– Прошу   вас оставить их там, где они есть, и самой оставаться там, где вы находитесь. Поверьте,   лучшее место занимаете вы.      

– Бедное   министерство иностранных дел! Бедное морское ведомство!      

– Графиня!   Богом вас прошу, давайте не будем заниматься политикой вместе!      

– Хорошо.   Однако вы же не можете мне запретить ею заниматься самостоятельно?      

– О,   самостоятельно – сколько вам будет угодно! Графиня протянула руку к корзине с   фруктами, взяла два апельсина и стала попеременно подбрасывать их.      

– Прыгай,   Праслен! Прыгай, Шуазель! – скомандовала она. – Прыгай, Праслен!   Прыгай, Шуазель!      

– Что   это вы делаете? – спросил король.      

– Пользуясь   разрешением вашего величества, я заставляю прыгать кабинет министров.      

В эту   минуту вошла Доре и шепнула словечко на ухо хозяйке.      

– Разумеется! –   вскричала та.      

– Что   там такое? – спросил король.      

– Шон   возвратилась из путешествия, сир, и просит позволения предстать пред вашим величеством.      

– Пусть   войдет, пусть войдет! В самом деле, вот уже несколько дней я чувствовал, что   мне чего-то не хватает, сам не знаю – чего.      

– Благодарю   вас, сир, – входя, отвечала Шон. Наклонившись к графине, она прошептала:      

– Все   исполнено.      

Графиня   не сдержала радостного вскрика.      

– Что   там еще? – спросил Людовик XV.      

– Ничего,   сир. Мне приятно ее видеть, только и всего.      

– Мне   тоже приятно. Здравствуйте, дорогая Шон, здравствуйте!      

– Ваше   величество! Вы позволите мне сказать несколько слов сестре? – спросила   Шон.      

– Говори,   говори, дитя мое. А я тем временем узнаю у Сартина, где ты была.      

– Сир! –   сказал г-н де Сартин, желая избежать необходимости отвечать королю. – Не   может ли ваше величество уделить мне несколько минут?      

– Зачем?      

– Мне   необходимо обсудить с вами крайне важные вопросы.      

– У   меня мало времени, господин де Сартин, – зевая, отвечал король.      

– Сир!   Всего два слова!      

– О   чем?      

– Обо   всех этих ясновидящих, чудотворцах…      

– А,   все они шарлатаны! Выдайте им патенты артистов, и они перестанут быть опасны.      

– Сир!   Осмелюсь настаивать, что положение гораздо серьезнее, чем может показаться вашему   величеству. Каждую минуту учреждаются все новые и новые масонские ложи. Так   вот, сир, это уже не просто общество, это настоящая секта, которую еще более   усиливают враги монархии: мыслители, энциклопедисты, философы. А скоро самого   Вольтера с большой помпой будет принимать ваше величество.      

– Он   при смерти.      

– Он,   сир? Нет, он не такой дурак!      

– Он   причастился.      

– Это   не более, чем уловка.      

– Ведь   он теперь капуцин!      

– Он   нечестивец! Сир! Вся эта толпа пишет, выступает с речами, устраивает складчины,   переписывается, затевает интриги, угрожает. Несколько слов, оброненных   нескромными братьями, указывают на то, что они ожидают руководителя.      

– Ну   и что же, Сартин? Когда явится этот руководитель, вы схватите его, бросите в   Бастилию, и все будет кончено.      

– Сир!   У них в руках сосредоточены немалые средства.      

– Неужели   у вас их меньше? Ведь вы – начальник полиции целого королевства!      

– Сир!   В свое время мне удалось добиться от вашего величества разрешения на выдворение   иезуитов. Теперь следовало бы изгнать всех философов.      

– Ну   вот! Не хватало еще заниматься писаками!      

– У   них острые перья. Не Дамиановым ли ножом они их точат…      

Людовик   XV побледнел.      

– Философы,   на которых вы не обращаете внимания, сир…      

– Что   же философы?      

– Как   я уже имел честь вам докладывать, они погубят монархию.      

– Сколько   времени им на это потребуется? Начальник полиции удивленно взглянул на Людовика   XV.      

– Сир!   Разве это можно знать? Пятнадцать, двадцать, возможно – тридцать лет.      

– Ну   что же, дорогой мой, – отвечал Людовик XV, – через пятнадцать лет   меня уже не будет, поговорите об этом с моим наследником.      

Король   обратился к графине Дю Бэрри.      

Казалось,   она только этого и ждала.      

– О   Господи, – глубоко вздохнув, воскликнула она, – так что ты мне   рассказывала, Шон?      

– Да,   что она рассказывала? – спросил король. – У вас обеих мрачный вид.      

– Ах,   сир! – отвечала графиня. – Есть, от чего.      

– Скажите   же, что произошло.      

– Бедный   брат!      

– Бедный   Жан!      

– Думаешь,   ему придется ее потерять?      

– Надеюсь,   что нет.      

– Что   потерять?      

– Руку,   сир.      

– Отрезать   руку виконту? А почему?      

– Потому   что он был тяжело ранен.      

– Тяжело   ранен в руку?      

– О,   Господину да, сир!      

– В   какой-нибудь потасовке, у какого-нибудь шалопая в сомнительном кабаке!..      

– Нет,   сир, на большой дороге.      

– Как   это произошло?      

– Его   хотели убить, вот и все.      

– О   бедный виконт! – воскликнул Людовик XV, редко жалевший людей, зато   великолепно изображавший сострадание. – А, так его едва не убили, вы   говорите? Это уже серьезно, не правда ли, Сартин?      

Господин   де Сартин, внешне менее взволнованный, чем король, однако на самом деле не на   шутку встревоженный, подошел к сестрам.      

– Какое   несчастье! Как это могло случиться? – с беспокойством спросил он.      

– К   сожалению, да, это оказалось возможно, – отвечала Шон в слезах.      

– Убийство!   Как же это произошло?      

– Он   попал в засаду.      

– В   засаду? Вот уж это, Сартин, кажется, по вашей части, – сказал король.      

– Расскажите   поподробнее, сударыня, – попросил г-н де Сартин. – Умоляю вас не   руководствоваться только своими чувствами и ничего не преувеличивать. Наказание   будет тем более строгим, чем мы будем справедливее, а обстоятельства любого   дела оказываются обыкновенно менее значительными, если подвергнуть и более   пристальному и беспристрастному рассмотрению.      

– О,   я ничего не собираюсь говорить с чужих слов! – воскликнула Шон.      

– Я   все видела собственными глазами.      

– Что   же ты видела, милая Шон? – спросил король.      

– Я   видела, как какой-то господин бросился на моего брата, вынудил его обнажить   шпагу и тяжело его ранил.      

– Этот   господин был один? – спросил г-н де Сартин.      

– Нет,   с ним было еще шесть человек.      

– Бедный   виконт! – воскликнул король, не сводя глаз с графини и желая определить,   насколько она опечалена, и соразмерить свою скорбь. – Бедный виконт! Так   он был вынужден драться!      

Он понял   по выражению глаз графини, что она не шутит.      

– И   был ранен! – прибавил он с состраданием.      

– А   из-за чего произошла драка? – спросил начальник полиции, пытаясь понять   истину, несмотря на попытки графини увильнуть от его вопросов.      

– По   самому что ни на есть безобидному поводу: из-за почтовых лошадей; виконт их   отстаивал, стремясь как можно скорее доставить меня к моей дорогой сестре – я   ей обещала вернуться сегодня утром.      

– О,   это требует отмщения! – сказал король. – Не так ли, Сартин?      

– Я   тоже так полагаю, сир, – отвечал начальник полиции, – и обещаю расследовать.   Как зовут того, кто напал на виконта? Его звание? Род занятий?      

– Род   занятий? Это был военный, офицер из охраны принцессы, если не ошибаюсь. А вот   имя.., его зовут Баверне, Фаверне, Таверне… Да, Таверне!      

– Сударыня! –   пообещал г-н де Сартин. – Он завтра же будет ночевать в Бастилии.      

– О   нет! – возразила графиня Дю Барри, дипломатично хранившая до той минуты   молчание. – Нет, только не это.      

– Как?   Отчего же нет? – спросил король. – Почему, скажите на милость, не   посадить в тюрьму этого бездельника? Вам хорошо известно, что я не выношу   военных.      

– А   я, сир, – повторила графиня с прежней самоуверенностью, – я вам   клянусь, что не позволю причинить зла господину, напавшему на господина Дю   Барри.      

– Вот   так так! Это что-то странно, – удивился Людовик XV. – Объясните мне,   пожалуйста, что все это значит.      

– Это   нетрудно: за ним кто-то стоит.      

– Кто   же?      

– Тот,   по чьему наущению он действовал.      

– И   этот кто-то станет защищать его, пытаясь противостоять нам? О, это уже   чересчур, графиня!      

– Сударыня…   – пробормотал г-н де Сартин, почувствовав приближение удара, который ему не   удавалось пока отразить.      

– Не   нам, а вам противостоять, сир, вам! Напрасно вы смеетесь. Хозяин вы или нет?      

Король   ощутил удар, который предвидел г-н де Сартин: начальник полиции попытался себя   защитить.      

– Зачем   же нам сюда замешивать интересы государства и искать в жалкой драке причины   высшего порядка? – спросил он.      

– Вы   сами видите, – возразила графиня, – что даже вы готовы от меня   отвернуться; эта драка теперь и вам представляется не просто дуэлью, и вы уже   догадались, кто за ней стоит.      

– Вот   мы и подошли к сути дела, – заметил Людовик XV, пустив воду в фонтане;   вода зажурчала, запели птички, поплыли рыбки, появились мандарины.      

– Вы   случайно не знаете, чья рука нанесла этот удар? – спросила графиня,   потрепав за ухо Замора, лежавшего у ее ног.      

– Нет,   признаться, – отвечал Людовик XV. – Даже не подозреваю.      

– И   не подозреваете?      

– Клянусь,   что нет. А вы, графиня?      

– А   я знаю и сейчас вам скажу, – хотя не сообщу ничего нового, – в чем я   совершенно уверена.      

– Графиня,   графиня! – стараясь не уронить достоинства, произнес Людовик XV. –   Знаете ли вы, что пытаетесь опровергнуть самого короля?      

– Сир!   Вероятно, я немного возбуждена, это верно. Однако не думайте, что я позволю   господину де Шуазелю убивать моего брата…      

– Ну   вот! Теперь еще и господин де Шуазель! – в сердцах воскликнул король,   будто не ожидал услышать это имя, хотя уже минут десять как был к этому готов.      

– Конечно!   Вы же не желаете признать, что он мой самый заклятый враг. Уж я-то вижу в этом   деле его руку – он не дает себе труда скрывать ненависть, которую он ко мне   питает.      

– Между   ненавистью к людям и их убийством есть все-таки разница, дорогая графиня.      

– Для   Шуазелей это почти одно и то же.      

– Дорогая   моя! Не надо примешивать сюда государственные интересы!      

– Видите,   господин де Сартин, как все это тяжело! О Господи!      

– Совсем   не тяжело, если вы думаете, что…      

– Я   думаю, что вы не станете меня защищать, вот и все. Скажу больше: я уверена, что   вы от меня отвернетесь! – вспылила графиня.      

– Не   надо сердиться, графиня, – сказал Людовик XV. – Вы не только не   будете покинуты, но будете надежно защищены…      

– Надежно?..      

– Так   надежно, что это дорого обойдется тому, кто напал на бедного Жана.      

– Да,   вот именно: надо уничтожить инструмент и перехватить занесенную руку.      

– Разве   не будет справедливо взяться за того, кто нанес удар, – за этого господина   де Таверне?      

– Разумеется,   это справедливо, но и только. То, что вы готовы для меня сделать, вы могли бы   совершить ради любой торговки на улице Сент-Оноре, торговки, обиженной   проходившим мимо солдатом. Повторяю: я не желаю, чтобы ко мне относились, как к   обыкновенной женщине. Если для тех, кого любите, вы не можете сделать больше,   чем ради тех, кто вам безразличен, я предпочту уединение и безвестность: у них,   по крайней мере, нет врагов, готовых с ними расправиться.      

– Ах,   графиня, графиня! – печально заметил Людовик XV. – Я в кои-то веки   проснулся в прекрасном расположении духа, а вы испортили мне чудесное утро!      

– Поздравляю   вас! А вы думаете, у меня хорошее расположение духа, когда кое-кто готов   перерезать всю мою семью?      

Несмотря   на внутренний трепет, возникавший у него в груди при виде собиравшейся над его   головой грозы, король не смог сдержать улыбки при слове «перерезать».      

Разгневанная   графиня вскочила на ноги.      

– А,   так вот как вы меня жалеете? – воскликнула она.      

– Ну,   ну, не сердитесь!      

– Хочу   – и сержусь!      

– Вы   не правы: вам так идет улыбка, а гнев вас портит!      

– А   мне что за дело? Зачем мне красота, если она не может уберечь меня от интриг?      

– Ну,   ну, графиня…      

– Нет,   выбирайте: или я, или ваш Шуазель.      

– Дорогая   моя! Выбор исключен: вы оба мне необходимы.      

– В   таком случае я удаляюсь.      

– Вы?      

– Оставляю   поле деятельности свободным для врагов. О, я умру от тоски! Зато господин де   Шуазель будет удовлетворен, и вас это утешит!      

– Клянусь   вам, графиня, что он ни в малейшей степени не питает к вам неприязни, но ни на   секунду о вас не забывает. В конечном счете он – порядочный человек, –   прибавил король громко, чтобы г-н де Саргин услышал последние слова.      

– Порядочный   человек! Вы приводите меня в отчаяние, сир! Порядочный человек, который   приказывает убивать людей!      

– Это   еще неизвестно, – заметил король.      

– Кроме   того, – осмелился вмешаться начальник полиции, – ссора между военными   так естественна, это так часто случается…      

– А,   и вы туда же, господин де Сартин! – возмутилась графиня.      

Начальник   полиции, поняв значение этого «tu quo-que», – отступил перед разгневанной   графиней.      

Наступила   тяжелая зловещая тишина.      

– Видите,   Шон, что вы наделали! – произнес король среди всеобщей растерянности.      

Шон с   притворным сожалением потупила взор.      

– Да   простит меня король, – сказала она, – если страдание сестры взяло   верх над самообладанием подданной!      

– Какая   искусная игра! – прошептал король. – Ну, хорошо, графиня, не будем   таить друг на друга зло!      

– Что   вы, сир! Я не сержусь… Впрочем, я отправляюсь в Люсьенн, а оттуда – в Булонь.      

– На   побережье? – спросил король.      

– Да,   сир, я покидаю страну, где министр может запугать монарха.      

– Сударыня! –   воскликнул задетый за живое Людовик XV.      

– Итак,   сир, позвольте мне удалиться, дабы не выказывать долее неуважения вашему величеству.      

Графиня   поднялась, краем глаза следя, как воспримет это ее движение король.      

Людовик   XV устало вздохнул, что означало:      

«Как мне   все это надоело!»      

Шон   угадала значение вздоха и поняла, что для ее сестры опасно было бы затягивать   ссору.      

Она   удержала сестру за платье и направилась к королю.      

– Сир!   Любовь, которую моя сестра испытывает к виконту, слишком далеко ее завела… Это   моя ошибка – я должна ее исправить… Я со смирением умоляю ваше величество о   справедливости для моего брата. Я никого не обвиняю: мудрость короля поможет   свершиться правосудию.      

– О   Господи! Это все, чего я требую: справедливости. Но уж пусть это будет справедливость!   Если человек не совершал преступления, пусть его не обвиняют в нем. Если он его   совершил, пусть будет наказан.      

Людовик   XV смотрел на графиню, пытаясь, насколько это было возможно, вернуть ощущение   приятного утра, каким оно обещало стать, а заканчивалось столь мрачно.      

Графиня   сжалилась над беспомощностью короля, делавшей его печальным и скучным повсюду,   кроме ее апартаментов.      

Она   полуобернулась.      

– Разве   я прошу чего-нибудь другого? – с очаровательным смирением спросила   она. – Не надо только закрывать глаза на мои подозрения, когда я их   высказываю.      

– Ваши   подозрения для меня святы, графиня! – вскричал король. – Пусть только   они станут более похожи на уверенность, и вы увидите… Впрочем, я думаю, есть   один весьма простой способ…      

– Какой,   сир?      

– Пусть   сюда вызовут господина де Шуазеля.      

– Вашему   величеству хорошо известно, что он ни за что сюда не придет. Он не снисходит до   того, чтобы появляться в апартаментах подруги короля. Вот его сестра, госпожа   де Граммон, – это другое дело: она только этого и ждет.      

Король   рассмеялся.      

– Господин   де Шуазель берет пример с его высочества дофина, – в отчаянии продолжала   графиня. – Они не желают себя скомпрометировать.      

– Его   высочество религиозен, графиня.      

– А   господин де Шуазель лицемерен, сир.      

– Уверяю   вас, дорогая моя, что вы будете иметь удовольствие его здесь видеть, потому что   я его сейчас вызову. Так как это дело государственной важности, ему необходимо   будет явиться, и мы заставим его объясниться в присутствии Шон, видевшей все   собственными глазами. Мы их столкнем лбами, как принято говорить во дворце, не   так ли, Сартин? Пошлите кого-нибудь за Шуазелем.      

– А   мне пусть принесут мою обезьянку, Доре, обезьянку! Обезьянку! – закричала   графиня.      

Слова,   адресованные камеристке, которая убирала туалетную комнату, были услышаны в   приемной, так как были произнесены как раз в ту минуту, когда дверь отворилась,   выпуская лакея, посланного за г-ном де Шуазелем. Надтреснутый голос, грассируя,   ответил:      

– Обезьянка   госпожи графини – это, должно быт», я: вот он я, бегу, бегу!      

В   комнату крадучись вошел маленький горбун в пышном наряде.      

– Герцог   де Трем! – нетерпеливо вскричала графиня. – Я вас не вызывала,   герцог.      

– Вы   звали свою обезьянку, сударыня, – отвечал герцог, поклонившись королю,   графине и г-ну де Сартину. Так как я не заметил среди придворных обезьяны   безобразнее, чем я, то поспешил явиться.      

Герцог   рассмеялся, показывая такие длинные зубы, что графиня, не удержавшись, тоже рассмеялась.      

– Мне   можно остаться! – воскликнул герцог с таким видом, словно об этой милости   он мечтал всю жизнь.      

– Спросите   короля: здесь он хозяин, ваша светлость. Герцог умоляюще посмотрел на короля.      

– Оставайтесь,   герцог, оставайтесь, – проговорил король, обрадовавшись возможности повеселиться.   В это время лакей распахнул дверь.      

– А   вот и господин де Шуазель! – проговорил король, едва заметно помрачнев.      

– Нет,   сир, – отвечал лакей, – я от монсеньера дофина, которому необходимо   поговорить с вашим величеством Графиня радостно встрепенулась: она подумала,   что дофин желал с ней сблизиться. Однако все понимавшая Шон нахмурилась.      

– Так   где же дофин? – нетерпеливо спросил король.      

– Господин   дофин ожидает ваше величество у ее величества.      

– Видимо,   мне не суждено ни минуты отдохнуть, – проворчал король.      

Впрочем,   в ту же минуту он понял, что аудиенция, о которой его просил дофин, позволяла   ему хотя бы на время избежать разговора с г-ном де Шуазелем. Он передумал.      

– Иду,   иду. Прощайте, графиня! Вы видите, как мне не везет, как меня дергают.      

– Ваше   величество! Вы нас покидаете? – вскричала графиня. – И это в ту самую   минуту, когда должен прибыть господин де Шуазель?      

– Что   же вы хотите? Король – первый подневольный. Ах, если бы господа философы знали,   что такое трон, особенно французский!      

– Сир,   останьтесь!      

– Я   не могу заставлять ждать дофина. И так уже поговаривают, что я отдаю   предпочтение дочерям.      

– Что   же я скажу господину де Шуазелю?      

– Ну,   вы ему скажете, чтобы он пришел ко мне, графиня.      

Желая   избежать какого бы то ни было замечания, король поцеловал руку графине, задрожавшей   от гнева, и бегом пустился бежать, как обычно, когда боялся выпустить из рук   плоды победы, добытые благодаря медлительности и мещанскому хитроумию.      

– Опять   ускользнул! – досадуя, вскричал» графиня и всплеснула руками.      

Но   король уже не слыхал ее слов.      

За ним   захлопнулась дверь. Проходя через приемную, он сказал: