В колледже у меня была подруга. Ее звали Джой, что в переводе с английского означает «Радость», и она была единственной нормальной девочкой на моем курсе. Джой не была красавицей, но когда заходила в комнату, все взгляды были в ее сторону. По ее нарядам можно было составлять энциклопедию хорошего вкуса без правил. Она могла прийти на занятия в затертых до дыр Levi's 501 и в изношенных кроссовках, но при этом — в роскошных бриллиантах своей прабабушки и с великолепным тюрбаном из платка Hermes на голове. Предметом ее гордости была коллекция индийских сари, старинных украшений и обуви Manolo Blahnik, и все это она со вкусом соединяла вместе. Джой презирала модные журналы, но обожала ходить по магазинам. Как-то мы два дня бегали по лавкам старой одежды в поиске босоножек к ее новому платью Chanel: «Разве ты не видишь, к этому платью можно надеть только золотые босоножки vintage. Иначе никак». Я не понимала, но не могла не согласиться. 
Казалось, вся ее жизнь состоит из противоречий. Джой, несомненно, была самой талантливой студенткой на нашем курсе, но всегда получала худшие оценки. Она обедала в самых шикарных ресторанах Лондона, а на ужин съедала чизбургер в McDonald's и из раза в раз оставалась без пенни к концу месяца. Она жила в огромной квартире в самом престижном районе Лондона, где ее соседями были лорды и леди, а постоянными гостями — ободранные художники и странные на вид люди искусства. Стену чопорной прихожей украшал портрет матери работы Энди Уорхола, а на полке огромного антикварного зеркала стояли туфельки Manolo Blahnik: «Они такие красивые, что я даже не решаюсь их надеть! Это ведь настоящее произведение искусства!» А еще Джой обожала путешествовать. Она проводила июнь у мамы в Марокко, июль — на яхте папы на Лазурном берегу, а в августе могла оказаться где-нибудь в Южной Африке, помогая Красному Кресту спасать от голода местных жителей, или медитировать в каком-нибудь индийском храме.
На втором курсе Джой решила, что занимается не тем, что мода — слиш