1 2 3 4 

  
   
    
Эдуард Николаевич Успенский
    
Меховой интернат
   
   
    
     
Глава первая. МЕХОВОЙ ИНТЕРНАТ ОТКРЫВАЕТСЯ
    
    
    
Наступила осень, и огромный веселый дачный поселок на станции Интурист опустел в один день. Только семья Люси Брюкиной никак не могла уехать. Их грузовик задерживался. Папа и мама с удовольствием читали книжки, лежа на вещах, а Люся пошла побродить по пустым дачным переулкам.
    
Около дачи номер восемь валялся совок.
    
На даче номер пять висели трусики.
    
На крайней пятнадцатой даче развевались огромные сиреневые трусищи.
    
И только одна вечно заколоченная дача у самого леса почему-то расколачивалась. Какой-то меховой пузатый гражданин, дымя трубкой, отдирал ломиком щиты от окон.
    
Люся так и наполнилась любопытством, как парус ветром. Ее приподняло и понесло к этому дому.
    
Батюшки! Гражданин был барсук. Ростом повыше Люси. Важный и с повадками дворника из хорошей семьи.
    
— Здравствуйте! — сказала девочка.
    
— Здравствуйте! — ответил барсуковый гражданин. — Вы думаете — я дворник? Я — директор. А дворник я на полставки. У нас с персоналом трудности.
    
Он отвлекся на Люсю. Тут большой щит, оставленный без присмотра, под своей тяжестью отлип от стены и полетел вниз.
    
Сейчас прихлопнет директора!
    
И точно — раздался треск и дворниковый директор, накрытый щитом, рухнул наземь.
    
Люся почувствовала себя виноватой и бросилась поднимать его.
    
— Ничего, ничего!.- говорил барсук. — Лишь бы щит был цел!
    
Со щитом ничего не сделалось.
    
— А вы по объявлению пришли? Или просто так? — спросил директор.
    
— По какому объявлению?
    
— Вон по тому. Которое висит у входа.
    
Люся вернулась ко входу на участок и прочла объявление на доске.
    
Оно было такое:
    
     
МЕХОВОМУ ИНТЕРНАТУ НУЖНА УЧИТЕЛЬНИЦА
     
ХОРОШЕГО ПОВЕДЕНИЯ И ПИСЬМА.
     
ПРИГЛАШАЮТСЯ ДЕВОЧКИ ИЗ ТРЕТЬЕГО — ЧЕТВЕРТОГО
     
КЛАССОВ. ЗАНИМАТЬСЯ БУДУТ ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ.
     
ОПЛАТА ХЕНДРИКАМИ, СКОЛЬКО ДОГОВОРИМСЯ.
    
    
— Это очень интересно! — сказала Люся строгим, взрослым тоном. — Но я хотела бы посмотреть учеников.
    
— Сейчас я их вам покажу, — сказал барсуковый дворник. — Пройдемте в директорскую.
    
Они вошли в небольшой щитовой домик, стоявший на этом же участке.
    
Там на стене висела фотография класса. Фотография как фотография.
    
Впереди ученики поменьше, сзади посолиднее и помордастее. Но все они были звери. Меховые, ушастые и глазастые.
    
— А что? — сказал барсук. — Вполне достойные интернатники.
    
— Очень достойные интернатники, — согласилась Люся. — И они будут меня слушаться?
    
— А как же? А то им не дадут большой разлинованной Хвалюндии в конце года.
    
— Тогда другое дело! — важно сказала девочка, хотя она и в глаза не видела большой разлинованной Хвалюндии. — Тогда я согласна.
    
— Остается только договориться об оплате. Я думаю, четыре хендрика — это нормальная плата.
    
— Нормальная, — сказала девочка. — Для начала. А потом посмотрим.
    
Люсе понравилось, как она себя вела. Очень правильно. А что такое хендрики? Это деньги или вещи? Можно на них купить зонтик или куклу?
    
Можно их дарить на день рождения? Тогда четырьмя подарками для своих друзей она уже обеспечена.
    
Барсуковый директор и девочка вместе были счастливы.
    
— Может, чаю хотите помидорового?
    
— Нет, спасибо.
    
— А то, если желаете, я могу угостить вас свежевымытой картошкой.
    
— Мне что-то сейчас не хочется свежевымытой картошки, — светски отказалась девочка.
    
Барсук наклонился к ней и заговорщицким голосом сказал:
    
— У меня еще есть засахаренная красная свекла для самых важных гостей. Давайте откроем кругляшок.
    
— Я обожаю засахаренную свеклу, — сказала Люся. — Но не следует открывать. Отложим до другого раза.
    
Кажется, директор расстроился. Видно, важные гости приходят не часто, и неизвестно, когда еще он сможет раскупорить эту засахаренную гадость в кругляшке.
    
— Значит, я жду вас в следующее воскресенье в десять. Интернатники как раз прибудут и будут готовы. Простите, а как вас зовут?
    
— Люся Брюквина.
    
— Прекрасная фамилия. Очень аристократическая. — Он с удовольствием повторил: — Люся Брюквина! А меня зовут Мехмех.
    
— Мехмех? А отчество?
    
— Мехмех это и есть с отчеством. Потому что полностью я — Меховой Механик.
    
Тут заревел гудок грузовика с участка Люсиных родителей. И Люся помчалась к своим, грузить вещи. Шкафы, диваны, лампочки и газовые плиты.
    
На первый урок она решила надеть строгое коричневое платье, которое папа привез ей из заграничной командировки. Желтые осенние сапоги и меховую шапку. Только она не знала — стоит ли ей накрасить губы или это непедагогично? А папе с мамой она ничего рассказывать не стала. Зачем осложнять им жизнь?
   
   
    
     
Междуглавие первое. МЕЖДУ ДВУМЯ ВОСКРЕСЕНЬЯМИ
    
    
События на неделе были такие: Карина Мариношвили, главная Люсина подруга, влюбилась в старосту Игоря Трофимова. А Игорь Трофимов сказал, что она бестолковая и шумная. Что Катя Лушина лучше: она любит зверей. Папа окончательно заявил, что он не домработница и что не надо из журналиста делать крепостного крестьянина, что пока он стоит в очереди в магазине, у него весь талант пропадает. Мама ответила, что его таланту грош цена, раз он пропадает. Что талантливых много, а трудолюбивых нет. На завуча Эмилию Игнатьевну решили написать всем классом заявление… вернее, половиной класса… просто активной группой… Решили они с Кариной на завуча Эмилию Игнатьевну в милицию написать. Оставляет всех на продленку и ругается. Карину назвала дурочкой, потому что Карина подметала неправильно… Она пыталась мусор по лестнице со второго этажа на третий поднять. Пусть ей в милиции объяснят, что завучи ругаться не имеют права… Кате Фридман купили бархатные штаны, а она еще в школу не ходит… Вчера вызвали Спальникова отвечать. Он вместо:
    
     
      
Мороз и солнце,
      
День чудесный!
     
    
    
прочитал:
    
     
      
Матрос и солнце,
      
Пень чудесный!
     
    
    
Все смеялись, а ему двойку влепили за шутовство… Стали проходить дроби… Очень трудно умножать столбиком большие числа. Например, надо умножить 257,374 на 983,542. Хорошо, что папа принес японскую счетную машинку с работы. На ней можно незаметно считать. Катя Лушина была в кино, разговаривала с мальчиком… Он спрашивал, носят ли в их классе джинсы и жуют ли жвачку? Катя сказала, что джинсы носят секретно — под школьной формой, а жвачку жуют на переменах в специально отведенных для этого местах…
    
А в общем, уроки, уроки, уроки. Уроки в школе, уроки дома… В свободное время для развлечения и отдыха посылают в очередь в магазин… Хорошо еще, что в нашей стране по телевизору кино показывают. Особенно мультипликацию.
   
   
    
     
Глава вторая. МЕХОВЫЕ ИНТЕРНАТНИКИ
    
    
В электричке Люся волновалась и листала учебник. Еще бы — учительница едет. И вдруг она поняла, что беличья модная меховая шапка не очень-то понравится интернатникам. Она запихнула шапку в пластмассовый пакет для тапочек и вышла из электрички на пустую платформу.
    
Платформа была странная. И родная, и незнакомая. Она просто оглушала девочку тишиной… И одинокостью.
    
На дороге к дачному поселку все было по-другому. Не как летом.
    
Никто никуда не спешил с авоськами и портфелями. Никого не встречали шумные разнокалиберные дети. Не было скакальных девочек. Не мотались во все стороны мальчики на велосипедах и на мотоциклах. Тишь да осень.
    
Одна черная бородатая коза пыталась съесть или прочесть объявление на заборе. Люся подошла и прочитала:
    
"Продается трехместная… новая… породистая…"
    
А дальше коза откусила. Самое интересное. Что продается? Дача?
    
Корова? Но разве бывают породистые дачи? Или трехместные коровы? Тем более новые?
    
… Ворота дачного поселка были распахнуты. Сам поселок пуст. Люся с аристократической фамилией заволновалась. На месте ли достойные интернатники? Ждет ли ее меховой механик Мехмех? Найдется ли для нее порция свежевымытой картошки? Или кругляшок засахаренной свеклы? Или все это привиделось ей в прошлое предсентябрьское воскресенье?
    
Слава богу, все было в порядке. Барсуковый директор встречал ее у калитки. На этот раз он имел явно директорский вид. Он был в пиджаке и в шляпе с украшениями. Скорее всего, эту шляпу с цветочками забыла на скамейке какая-нибудь легкомысленная пенсионерка. А куриным пером ее украсил сам Мехмех. Но так или иначе, она явно прибавила ему элегантности. Не на всякой помойке найдешь такую штуку.
    
— Здравствуйте, уважаемая девочка! Ваши ученики ждут вас.
    
— Здравствуйте, Меховой Механик.
    
— Не надо церемоний. Зовите меня просто дир! Ваш урок начинается через десять минут. Идемте, я вам дам чашку картофельного кофе и ознакомлю с Главным Бумажным Получальником.
    
Люся вошла за ним в отдельный домик, в директорскую, и строго стала пить по глоточку что-то помоечное из чашки.
    
— Вот. Это Бумажный Получальник. Вы умеете им пользоваться?
    
— Я видела такие, — уклончиво ответила Люся. Потому что этот бумажный наполовину чальник явно напоминал классный журнал.
    
— Здесь стоят получалки для учеников. Ваша страница — письмо и поведение. Вверху три пятерки, три четверки, три тройки. И две двойки.
    
Когда интернатник вам отвечает, вы вписывайте его фамилию в графу. К пятерке, четверке или тройке. К двойкам лучше не вписывать. Но тоже можно.
    
— А не проще ли наоборот? Написать фамилии интернатников, а отвечалки ставить напротив фамилий?
    
— Не отвечалки, а получалки. У нас раньше так и было. Но это портит успеваемость и отвечаемость, — объяснил директор. — Всегда можно поставить лишнюю двойку или пару троек. Они сразу снизят уровень показателей. А так норма отметок выполнена, раз и навсегда. Остается только вписывать фамилии отвечателей.
    
— А много у вас преподавателей, уважаемый Механик?
    
— Зовите меня просто дир. Что значит директор.
    
— А много у вас преподавателей, уважаемый дир?
    
— Нет. Двое. Я и вы. Я не стремлюсь к увеличению преподавательского состава. Больше зарплаты достанется оставшимся.
    
Меховой Механик посмотрел на часы:
    
— Все. Пора включать начинальник.
    
Он потянул шарик, висящий над столом на веревочке, и над дачным поселком поплыл густой пароходно-электрический гудок.
    
— Пойдемте, сударыня Люся.
    
— Пойдемте.
    
Главный Бумажный Получальник она несла в руках. Из-за двери класса слышался просто жуткий шум и гам. Как только двери открылись, Люся Брюкина увидела всех своих подопечных. Они были такими, какими она видела их на фотографии. Большие глазастые меховые звери на задних лапах в небольшом количестве одежды.
    
Ученики сразу затихли. Взялись за крышки парт и все, как один, сделали стойку на передних лапах. Мехмех взглянул на большие ручные часы.
    
— Почему они так странно вас приветствуют? — спросила Люся.
    
Мое изобретение. Во-первых, собирает и разгоняет сон. Во-вторых, выдает тех, кто жует мухоморы или бычки. Они сразу блюмкаются.
    
В-третьих, будит уважение.
    
Минутная стрелка сделала круг на часах, и Мехмех сказал:
    
— Блюм!
    
Звери радостно всем классом бухнулись на лапы и сели на скамейки за парты. Все, кроме одного. Большущий тушканчик по-прежнему стоял на передних лапах на парте.
    
— Так и есть! — сказал директор. — Наокуркился. Дачники оставили много окурков на участках, вот интернатники и жуют их. А потом дуреют.
    
Живут как в тумане.
    
Он подошел к замершему ученику:
    
— Кара-Кусек, пройдите ко мне в кабинет. Кара-Кусек осовело блюмкнулся на пол.
    
Меховой директор взял за лапу мехового жевалыцика окурков и повел его.
    
— Вы занимайтесь с ними. Знакомьтесь. Их фамилии написаны вот здесь. — Он показал обложку Получальника.
    
Дверь захлопнулась, и Люся осталась с учениками одна.
    
Они вовсю таращили на нее глаза.
    
А она на них.
    
На обложке Большого Бумажного Получальника был нарисован план класса. Один стол учителя и сдвоенные столы учеников.
    
План был такой:
    
БИБИ-МОКИ, НАЦ. МУРАВЬЕД.
    
БУРУНДУКОВЫЙ БОРЯ, НАЦ. БУРУНДУК
    
ФЬЮ АЛЫЙ ЯЗЫЧОК, НАЦ. ЛАСКА
    
КАРА-КУСЕК, НАЦ. ТУШКАНЧИК.
    
СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА, НАЦ. ГОРНОСТАЙ.
    
УСТИН ЛЕТЯЩИЙ В ОБЛАКАХ, НАЦ. ВОЛК.
    
СТОЛ УЧИТЕЛЯ
    
— Милые интернатники! — сказала Люся. — Давайте знакомиться. Меня зовут Люся. Я буду у вас учительница. Я учусь в четвертом классе. Я буду преподавать вам поведение и письмо. Сейчас вы покажете мне, что вы умеете. Это сделает Сева Бобров.
    
Со второй парты поднялся улыбчивый Сева Бобров и заявил басистым голосом:
    
— Я умею перепиливать чурки.
    
Он взял дровешко на полу около печки и в момент перегрыз его большущими зубами.
    
— Вот, — показал он Люсе два огрызка.
    
Люся никак не могла понять, к чему относится столь блистательное владение зубами — к письму или к поведению.
    
— А теперь вы возьмите мел и напишите свое имя и фамилию.
    
Бобренок подошел к доске и довольно уверенно написал:
    
БАБ РОВ СЕ ВА.
    
— Хорошо, — сказала Люся. — А скажите, пожалуйста, что вы возьмете с собой, если вы идете в гости?
    
— В гости? — обрадовался Сева.
    
— Да, в гости. Причем к новым знакомым.
    
Юный интернатник подумал и уверенно ответил:
    
— Репу.
    
— Репу?! — удивилась Люся. — Нет. Это что-то другое. Они растут на клумбах… Бывают разного цвета…
    
Сева сразу догадался:
    
— Я все понял. Если я пойду в гости, я возьму кормовую брюкву.
    
— Отлично, — сдалась Люся, — продолжаем знакомиться.
    
Ликующий Се-Ва Баб-Ров утянулся за свою парту. Он так и сиял радостью за свои ответы.
    
— Сейчас напишет свое имя интернатница… Фю… Фью… Алый Язычок, — продолжила Люся. — Странное какое-то имя.
    
Сева Бобров снова встал из-за парты:
    
— Можно я скажу?
    
— Да, Сева.
    
— Ее зовут Фью-алка, или Свись-алка.
    
— Почему Свись-алка? Она свисает откуда-нибудь?
    
Интернатники засмеялись. Развеселились. Сначала тихо, потом сильнее.
    
— Она ниоткуда не свисает. Просто у нее такое имя, что надо сначала свистнуть, а потом показать что-нибудь красное. Например, язык. Это по-нашему, по-меховому.
    
— Спасибо, Сева. Это очень красивое имя, Фьюалка. У нас есть такие цветы — фиалки. Я их очень люблю. Прошу вас сюда.
    
Она жестом пригласила ученицу отвечать. Сверкнула лаковая молния, и ласка оказалась перед столом. Будто кто-то выключил ее изображение за партой и включил его уже здесь, у доски. Она стояла, нервно перебрасывая лапками мел.
    
— Напишите свое имя.
    
Лаковая молния, секунду поколебавшись, написала: "Фиалка".
    
Люся спросила:
    
— А что вы возьмете, если пойдете в дом к новым знакомым?
    
— Я возьму книги.
    
Дверь распахнулась, и вошел дир. Он держал большой черный поднос с капустными кочерыжками.
    
— Перерыв! Перерыв! — сказал он. На нем был белый передник и белый колпак. Видно, он всерьез экономил хендрики и был еще и буфетчиком при интернате. — Не перегружайте детенышей, пожалуйста. Устройте им игры на свежем кислороде.
    
Интернатники оживились и задвигались. Лаковая молния выключилась у доски и включилась за партой. (Так быстро она перемещалась.)
    
— Хорошо. Только я закончу урок! — строго сказала Люся. — Дорогие интернатники! Если вы идете в гости в какой-нибудь дом и идете в первый раз, вы должны взять с собой цветы.
    
Пауза.
    
— Не книги. Не репу с брюквой. И даже не дрова. А, я подчеркиваю, ЦВЕТЫ.
    
Подчеркивать Люся научилась у папы. Папа всегда говорил очень умные вещи и самое умное постоянно подчеркивал.
    
— А теперь перерыв!
    
Счастливые интернатники с кочерыжками в зубах высыпали на траву.
    
Причем практически бесшумно. Не топали ботинки, не стучали когти.
    
— Во что будем играть? — спросила учительница Люся.
    
— В толкалки! В толкалки! — кричали звереныши.
    
— В сшибалки!
    
— В валилки!
    
— Что это за игры? — спросила Люся у Всеволода Боброва. — Что надо делать? И кто выигрывает?
    
— Надо толкаться, пока все не повалятся, — объяснил Сева. — Кто упал последний, тот победил.
    
— Хорошо, — начальническим голосом сказала Люся. — Играем в валилки. Приготовились.
    
Старшие интернатники приняли борцовскую стойку. Мелкота побежала хвататься за деревья.
    
— Готовы? — спросила Люся.
    
— Готовы…
    
— Раз. Два. Три… Начали!
    
И закипела меховая поляна. Ученики хватали друг друга за лапы, за шею, за что попало и валили на землю.
    
Малышня висла на больших гроздьями. Большие шатались, ходили обвешанные мелкотой и шлепались. Кто свалился, на лапы не вставал.
    
Подползал к другим упирающимся и вис на них.
    
Скоро все попадали. Остался на ногах один большой муравьед. Он ходил весь обвешанный мелкотой и пошатывался. Но держался. Вдруг белоснежный горностай прямо с земли сделал прыжок. И свалился ему на голову. Прыжок был такой, что часть горностая была еще видна на поляне, на траве, а часть уже подлетала к муравьеду. Муравьед рухнул.
    
И все радостно завопили:
    
— Биби-Моки! Биби-Моки!
    
— Что значит "биби-моки"? — спросила учительница Люся у щекастого Севы.
    
— Это имя такое. Значит Большая Биби.
    
Над поселком разнесся рев начинальника. Интернатники кинулись в класс. Люся вошла последней. Как только она переступила порог, все сделали стойку на лапах. Люся сказала:
    
— Блюм!
    
И они блюмкнулись.
    
— Кара-Кусек, к доске.
    
Тушканчик в джинсовой жилетке вышел из-за парты и сделал прыжок через всю комнату. По дороге он перевернулся и шлепнулся у доски уже лицом к классу. Люся не знала — так это положено ему или это хулиганство. От того, кто жует дачные окурки, всего можно ожидать.
    
Но класс не насторожился. Значит, все в норме. Вряд ли Кара-Кусек после беседы с директором станет еще хулиганить и напрашиваться. Он стоял у доски и грыз мел.
    
— Напишите, пожалуйста, свое имя.
    
Тушканчик написал правильно:
    
КАРА-КУСЕК.
    
— Теперь просклоняйте его по падежам. Кара-Кусек принялся склонять. Он говорил и писал:
    
— Именительный — кто? что? Кара-Кусек. Родительный — кого? чего? кого нет? Кара-Кусека. Дательный — кому? чему? Кара-Кусеку…
    
Он дописал до предложного падежа и приготовился скакнуть на свое место.
    
— Нет, нет, — остановила его Люся. — Вы куда? Куда? Склоняем дальше.
    
— Склоняем дальше, — согласился интернатник. — Слово "куда". Именительный: Куда. Родительный — кого? чего? кого нет? Куды. Дательный — кому дадим конфетку? Куде…
    
Он просклонял эту "куду" до конца. Люся была настолько потрясена таким склонением по падежам, что не могла сделать ни одного замечания.
    
Тогда она задала свой гостевой вопрос:
    
— А что вы возьмете, если пойдете в гости к новым знакомым?
    
— Цветы! Цветы! — засуетилась белочка с первой парты. Это она так подсказывала.
    
Люся строго посмотрела на нее. Но Кара-Кусек не нуждался в подсказке.
    
— Капусту. Три кочана, — сказал он уверенно.
    
— А если я не люблю капусты?
    
— Мы сами съедим. Чтобы она не пропадала.
    
— Кто мы?
    
— Иглосски и еще Биби-Моки.
    
Люся поняла, что она со своими цветами бессильна против вкусной капусты Кара-Кусека. И она уступила.
    
— Вы свободны, Кара-Кусек.
    
Жилеточный тушканчик сделал прыжок через весь класс. В воздухе он перевернулся и приземлился прямо на парту.
    
Люсе очень нравился искрящийся белизной горностай, сосед Кара-Кусека. Она заглянула в Получальник:
    
— К доске пойдет Снежная Королева.
    
Горностай белым призраком скользнул вперед. Встал, нервно подбрасывая кусочек мела.
    
— Напишите, пожалуйста, такое предложение:
    
"Снежная Королева любит танцевать".
    
Горностай написал:
    
СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА НЕ ЛЮБИТ ТАНЦЕВАТЬ.
    
— Хорошо! — сказала Люся. Потому что ошибок не было. Хотя она совсем не знала, как к этому относиться. — Напишите еще:
    
"Вчера Снежная Королева играла с маленькой сестренкой".
    
Горностай молча повернулся и опять написал не то:
    
ВЧЕРА СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА ВЫСЛЕЖИВАЛ ТЕМ-НОТЮРА.
    
Весь класс вздрогнул.
    
— Я же просила вас написать, что вы играли с маленькой сестренкой.
    
— Я не играл с маленькой сестренкой, — возразил горностай. — У меня нет сестренки.
    
Люся хотела разузнать — кто такой Темнотюр и почему класс его боится? Но не стала, а повела урок дальше.
    
— Напишите вот что:
    
"Сегодня ярко светит солнце и желтеют одуванчики".
    
Тут Сева Бобров поднялся. Он был взволнован:
    
— Как же он может написать, что желтеют одуванчики, когда они завяли? Они ж не желтеют. И солнце совсем не "очень яркое". А так себе солнце.
    
Хулиганистый Кара-Кусек закричал с места:
    
— Осень же! Осень на дворе! Вы что?!
    
Разгорался скандал. Хорошо, что вошел дир с очередным подносом. С очищенной картошкой в этот раз.
    
— Всё! Всё! На сегодня хватит! Перерыв!
    
Меховой поток бесшумно смыл его и скрылся на лужайке. Поднос опустел.
    
— Пройдемте ко мне в кабинет, девочка Люся. Надо оценить первый день работы.
    
Они сидели в директорском доме. Солидно пили из чашек что-то непонятное: то ли картофельный чай, то ли помидоровый кофе.
    
— Как прошли ваши уроки?
    
— Хорошо, — ответила Люся. — Но под конец они взбунтовались.
    
От удивления дир даже встал из-за стола:
    
— Как так?
    
— Надо было написать предложение: "Сегодня ярко светит солнце и желтеют одуванчики". А они отказались.
    
Дир посмотрел в окно:
    
— А разве они желтеют? Да и солнце не очень яркое…
    
Потом он спохватился:
    
— Я вам объясню, в чем дело. У наших интернатников плохо обстоят дела с обманизмом.
    
— С чем? — спросила Люся. Теперь она оторопела.
    
— С обманизмом. Они обманывать не умеют. Всегда говорят правду. Мы даже в интернатскую программу такой предмет ввести хотели обманизм… сочинизм. Но преподавателя найти не можем. Кстати, вы не могли бы взяться?
    
— Нет, — ответила Люся. — Это не для меня.
    
— Может, вы кого-нибудь порекомендуете?
    
— Я подумаю. Это очень сложное дело — обманизм. Нас всегда учили говорить правду.
    
— Но не врагам, — возразил Мехмех. — А наши малыши даже охотнику Темнотюру правду скажут. Он их спросит: "Где ваши старшие?" Они ответят: "Их нет. Матушка Соня в ночевальне спит. А Меховой Механик в тоннельный склад ушел". После этого сажай их в мешок. И неси на живодерню. Люся, вы же не станете врагам правду говорить?
    
И Люся представила себе, как гуляет она, допустим, где-то в районе Кутузовского проспекта, около секретного завода. И подходит к ней чужеземный шпион, замаскированный под нашего крестьянина: в лаптях, с кинокамерой на боку и с сигарой во рту. И спрашивает:
    
"Ускажите умне, уза уэтим узабором учто уделают? Увоенные бомбардировщики БУХ-38?"
    
И как она ему сразу ответит:
    
"У ничего у подобного. Уза уэтим узабором корытная фабрика находится. Там корыта изготовляют для сельской местности".
    
"А упочему там пушки стреляют и пулеметы строчат?"
    
"А потому, что корыта на прочность испытывают".
    
Это же будет ложь! Потому что весь микрорайон давным-давно в курсе, что за этим забором выпускают не корыта, а трехдверный перехватчик с десятью моторами. Вертикального взлета с любой железнодорожной платформы.
    
— Мне не хочется раздувать штаты, — продолжал Мехмех. — Мы с вами хорошо сработались. Но если вы не можете сами, подумайте о ком-нибудь другом.
    
Люся сразу подумала про Киру Тарасову.
   
   
    
     
Междуглавие второе. РАЗНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ И СОБЫТИЯ В ШКОЛЕ
    
    
Всем была хороша Кира Тарасова. И юбочкой, и глазами, и очками серебряными. Но врушка она была коллекционная.
    
— Вчера у моей мамы был день рождения. Ее лично Дед Мороз поздравил и группа товарищей. Ей большую медаль вручили из золота.
    
Только ее она в метро на эскалаторе забыла. А пластмассовый пакет от медали остался. На нем Мишка олимпийский нарисован.
    
— У нас два дня космонавты жили. Титов и Кубасов. Кубасов, он моему папе брат. Они ванну принимали в скафандрах.
    
— Как в скафандрах? В скафандрах в воду лазили? Так они же сухие оставались тогда. Ведь скафандры воду не пропускают.
    
— Нет, вы не поняли. Они не в ванну в скафандрах лазили. Они в скафандрах ванну принимали. То есть теплую воду в скафандр наливали и ходили. Получается стоячая ванна. И сразу физкультура. Потому что в такой ванне по квартире походишь — сразу нагрузка. И проверка для костюма космического. Не протекает ли где.
    
— У моей бабушки в деревне ручной медведь живет. Она его в телегу запрягает. Он ее возит. И квас в сельпо доставляет. А сейчас зима. Он под бабушкиной кроватью спит. Весной его разбудят. Со всего района будильники соберут. Поедете к нам в деревню, сами увидите.
    
— А где деревня? Далеко?
    
— Под Кисловодском.
    
— Но там же медведи не водятся.
    
— Это раньше не водились. Сейчас водятся. Там целая медвежья ферма есть. Там медведей для цирка разводят. Как кроликов.
    
С Кирой Тарасовой Люся и решила поговорить насчет обманизма. Но тут вышла осечка. Кира учительницей быть соглашалась, но врушкой себя не признавала.
    
— Я? Никогда не вру. И не сочиняю. Я могу абсолютный правдизм преподавать, то есть неврунизм.
    
— Им не нужен неврунизм, — рассказывала Люся. Она сегодня специально села за Кирин стол. Кира настолько завралась, что сидела одна. Ее вранья никто не выдерживал. — Этим интернатникам нужен обманизм. А то они на живодерню попадут. Из-за своей честности.
    
— Как так на живодерню?
    
— А так, придет охотник и спросит: "Где ваши старшие?" Они честно ответят: "Никого нет дома. Мы одни сидим". Бери этих малышей и сажай в мешок. А надо, чтобы они умели хоть немного соврать. Придет охотник с мешком и спросит: "Где ваши старшие?" — "Да нигде. Дедушка барсук на веранде сидит, пулемет перебирает. Бабушка Соня на кухне с милицией чай пьет. И две девочки-учительницы в саду волшебную дубинку испытывают".
    
— Ты и преподавай свой "обманизм", — сказала Кира. — У тебя хорошо получается.
    
К девочкам подошла учительница. Она посмотрела Люсину тетрадь, потом Кирину.
    
— Тарасова, — спросила она, — ты почему не выполнила домашнее задание?
    
— Понимаете, Ирина Вадимовна, у меня папу в армию забрали. В парашютные войска. И мы с мамой всю ночь ему спортивную форму шили.
    
— Как форму? Твой же папа уже был в армии. Давно.
    
— А его снова позвали. Уже начальником. Потому что он хорошо прыгал. Без него не справляются. Все разладилось. Мы ему лампасы на джинсы пришивали. А бабушка парашют вязала на спицах.
    
Ирина Вадимовна даже растерялась. Ничего себе новости!
    
Оказывается, теперь парашюты на спицах вяжут! А сорокалетние снова в армию идут.
    
— Бедная девочка! — погладила она Киру по голове. А когда Ирина Вадимовна отошла, Кира сказала:
    
— Я не бедная! У нас квартира на двадцать восемь комнат. И дядя из Швейцарии ящик с магнитофонами прислал. Он там всемирный конгресс водопроводчиков проводит. Ну что, берешь меня правдизм преподавать?
    
— Ни в коем случае.
    
— Тогда я всем про тебя расскажу. И про твоих интернатников.
    
— Нельзя. Про них нельзя говорить.
    
— А я вот расскажу. Ребята, ребята! — зашептала она голосом диктора Центрального телевидения. — Наша Брюка в загородном парке учительницей работает. Зверям русский язык преподает. И поведение.
    
Упитанный Игорь Трофимов и ехидноглазый Спальников немедленно повернулись на шепот, придвинулась и тростиночноногая Катя Лушина.
    
— Прошу поподробнее, — попросил Игорь. — Каким зверям? Хищникам? Парнокопытным? Обезьянам? Какой язык — устный или письменный?
    
— Таких подробностей Кира не знала.
    
— А откуда тебе это известно? — спросила Катя Лушина. — Про Брюкину?
    
— Она меня туда звала. Приглашала.
    
— Снова прошу поподробнее, — съехидничал Трофимов. — Приглашала в качестве кого? В качестве хищника? Парнокопытного? Человекообразного?
    
— Она меня учительницей звала. Обманизм преподавать, — уже не телевизионным, а простым шепотом сказала Тарасова.
    
— Прекрасный выбор! — заявил Спальников. — За чем же дело стало? -
    
И сам же себе ответил: — А за тем, что она такое напреподает, что все звери разбегутся. Во главе с директором зоопарка.
    
— Еще заставит их ванну в скафандрах принимать, — добавил Трофимов.
    
— Или лампасы к джинсам шить, — сказала Лушина.
    
— А то всех зверей отправит в парашютные противопожарные войска, — продолжил Спальников. — Им никаких противогазов не надо. Они и так страшные.
    
— Вы смеетесь, а я правду говорю! — голосом пионера из детского театра закричала Кира. Но ей никто уже не верил. И все отвернулись от нее. Каждая шутка хороша в меру.
   
   
    
     
Глава третья. АВСТРАЛИЙСКИЙ ПЛЮМБУМ-ЧОКИ
    
    
В этот раз в электричке Люся держалась солидно и строго. У нее уже был немного учительский вид. Один сельский первоклассник даже потянулся ей место уступить. Но потом спохватился, сел и в знак протеста стал рассматривать потолок.
    
На станции Интурист погода была на "отлэ". Краски сгущенные, сочные. Недоеденное объявление было заменено новым, некусаным. Но неразборчивым.
    
Продается трехместная новая байдарка. Там же имеется породистая охотничья… чая… ка. С хорошей родословной. В хорошие руки бес…
    
"Ничего себе, — удивилась Люся. — Разве бывают охотничьи чайки? И на кого они охотятся? На лягушек? На рыб? А что это за бес в хорошие руки? У меня руки хорошие, возьму беса. А еще лучше бесенка. Интересно, как он выглядит?"
    
Дачный поселок дымился одинокими пенсионерскими кострами. Пожилые люди сжигали осенний мусор.
    
… Интернатники ликовали. Увидев Люсю, они шмыгали по участку отдельными личностями и клубились у окна в класс целым коллективом. Дир сейчас был не дир, а "двор", то есть дворник. Он с метелкой в руках воевал с травой и листьями. И жег костер.
    
— Здравствуйте, — сказала Люся.
    
— Здравствуйте, уважаемая сотрудница.
    
Люся взяла светский беседовательный тон:
    
— Осень. Хлопотное время для садовода.
    
— При чем тут садоводство? — удивился дир. — Это я варенье варю.
    
— Наверное, у вас ягод много. Пропадают.
    
— Ягоды? — удивился дир. — Я овощное варенье варю. Помидорно-капустное.
    
— Это входит в ваши обязанности как дворника или как директора?
    
— Как врача.
    
— Почему как врача?
    
— Потому что матушка Зюм-Зюм заболела. Ее надо лечить.
    
Люся разглядела ведро на костре и белый халат на Меховом Механике.
    
И учуяла запах потрясающего капустного варенья с помидоровым уклоном.
    
— Матушка Зюм-Зюм — это наша кормилюндия. Ее надо ставить на ноги, а у меня ни одного хендрика нет. Не пришли еще.
    
"Оказывается, хендрики ходят! — отметила про себя Люся. — Наверное, они вроде цыплят". Вслух она сказала:
    
— Извините, дир. Меня уроки ждут. Бумажный Получальник в кабе? В кабинете?
    
— Он в главном управлении Получальников на проверке. Возьмите Большой Вафельный Отметник.
    
— А как им пользоваться? — спросила девочка.
    
— Очень просто. Он сделан из вафли. За каждый правильный ответ можно давать учащемуся грызть. Чем лучше ответ, тем больше можно откусить.
    
— Они ж его сразу съедят.
    
— Вы не давайте. Он разделен на квадратики, как шоколад. За пятерку пять квадратуриков. За четверку — четыре. За двойку — только понюхать давайте, а кусать нельзя. Те, которые нанюхаются, очень хорошо потом учиться начинают.
    
Люся прошла в директорскую, взяла Вафельный Отметник и потянула за шарик начинальника.
    
При ее появлении в классе интернатники встали на передние лапы. От радости они махали задними лапами и раскачивались.
    
Люся посмотрела на часы и сказала:
    
— Блюм.
    
Класс радостно рухнул. Но тишины не было. Кто-то тихо барабанил лапами, кто-то урчал, кто-то колотил по скамейке хвостом.
    
— Что это значит? — спросила Люся удивленно. — Почему шум?
    
— Это мы вам радуемся! — сказал щекастый Бобров.
    
— Спасибо! Я тоже рада вас видеть. Но при этом я не стучу хвостом по столу и не рычу. Нужно учиться выражать свою радость по-другому. Если вы от радости зарычите на человека, он насторожится. Испугается и убежит. Надо улыбаться. Вот так.
    
Люся показала, и все интернатники сделали "вот так". Получилась просто жуть. Столько зубов, один острее другого! И все оскалены для показа. Особенно старался Сева Бобров. Он выставил все свои зубы, как будто собирался перегрызать колючую проволоку.
    
— Нет, — сказала девочка. — Так получается еще хуже. Не только простой прохожий, милиционер испугается. При улыбке надо уголки рта поднимать вверх.
    
Интернатники попробовали.
    
— Уже лучше. Сняли! А теперь продолжаем занятия. Я прошу подойти к доске… вас, — попросила она бурундукового подростка с задней парты, соседа муравьеда Биби-Моки.
    
Тот подошел застенчиво-развязной походкой, держа лапы за спиной.
    
— Возьмите мел, уважаемый интернатник, и напишите, как вас зовут.
    
Бурундучок написал:
    
БУРУНДУКОВЫЙ БОРЯ.
    
— Хорошо. А теперь напишите, сколько вам лет.
    
Боря показал ей лапки. Черные когтистые ладошки.
    
— Ты хочешь сказать, что тебе десять лет? — спросила Люся.
    
Боря опустил нос вниз.
    
— Он хочет сказать, что ему нечем писать, — встрял зубастый Сева
    
Бобров. — Он мел съел.
    
— Это от хулиганства? — спросила Люся.
    
— От застенчивости. И от того, что он растет.
    
— Что же мы будем делать? — растерялась девочка.
    
— Давайте в валилки играть! — завопил Кара-Кусек. — Или в скакалки.
    
"Не иначе наокуркился", — опасливо решила Люся. И сказала строго:
    
— Ни в какие валилки мы играть не будем. Мы продолжим занятия. У кого есть мел?
    
— У меня, — встал черноносый игластый ежик с первой парты. — У меня в спальне. Можно я принесу?
    
— Хорошо. А Бурундуковый Боря сейчас расскажет нам стихотворение.
    
Ежик, гремя иголками, ринулся за мелом, а Боря спросил:
    
— Про любовь можно? — и опустил нос под мышку.
    
Люся сказала, что можно. Боря стал читать:
    
     
      
Мороз и солнце; день чудесный!
      
Еще ты дремлешь, друг прелестный
     
    
    
Всё.
    
— Где же здесь про любовь? — спросила Люся.
    
— Про любовь дальше.
    
— Ты и прочитай дальше.
    
— А я дальше не помню. Я могу это еще раз прочитать. Можно?
    
— Можно. Читай.
    
И Боря еще раз с тихим удовольствием прочел:
    
     
      
Мороз и солнце; день чудесный!
      
Еще ты дремлешь, друг прелестный, —
     
    
    
и снова сунул нос под мышку.
    
"Ничего себе интернатники! — подумала Люся. — Мел едят! Про любовь стихотворения читают. Научи их чему-нибудь. Вот у нас в классе мел не едят. И вообще, с нами проще".
    
Тут она притормозила — проще ли? И решила проверить, понаблюдать за тем, что в ЕЕ классе мешает процессу обучения школьников. Сколько мешаний будет за неделю.
    
Пока Бурундуковый Боря стеснялся и дышал в рукава, черноносый игластик с первой парты вернулся с большим куском мела.
    
— Вот.
    
— Где ты его взял?
    
— Он у меня в зимних ходилках лежал.
    
— Зачем?
    
— Мы хотели, чтобы считальный урок отменили. И спрятали в ходилки.
    
Люся с трудом догадалась, что это валенки.
    
— И что? Отменили урок?
    
— Нет. Не отменили. Мехмех проверялку устроил. Меня в двоечный раздел записали.
    
— И меня! — вспомнил Бурундуковый Боря.
    
Он так расстроился от воспоминаний, что взял мел и стал его грызть.
    
— Подожди, не ешь, — сказала Люся. — Напиши, сколько тебе лет.
    
Боря наморщил лоб и закатил глаза.
    
— В какой системе? В меховой или в людовецкой?
    
— В какой такой "людовецкой"?
    
— В людовецкой — это в какой люди считают.
    
— Напиши в людовецкой, — согласилась Люся. — То есть в человеческой.
    
Бурундуковый Боря написал:
    
В ЛЮДОВЕЦКОЙ С. МИНЕ СИЧАС 8 ЛЕТ.
    
— А в меховой системе?
    
В МЕХОВОЙ С. МИНЕ СИЧАС 16 ЛЕТ.
    
Люся ничего не поняла.
    
— Может, ты что-то напутал? Как может быть два возраста? При чем тут меховая система?
    
Но застенчивый мелопоедательный бурундук стоял на своем:
    
— Девочка Люся, ведь у собак, которые у вас живут, два возраста. Собаческий и человеческий. Ведь правильно?
    
— Правильно. Мой папа говорил: "Нашему Шаху восемь лет. Его года надо умножить на семь. Тогда мы узнаем его человеческий возраст.
    
Получается, что ему пятьдесят шесть. Он уже пенсионер".
    
— И у нас два возраста. Для людей и для нас, — упирался Бурундуковый Боря.
    
— Я поняла, — сказала Люся. — Чтобы узнать ваш возраст, ваши года нужно поделить на два.
    
Вперед выступил головастый ежик. Он теперь оживился и гремел иголками, как хорошая погремушка.
    
— Мы живем долго и долго вырастаем. Поэтому нам много лет, а мы еще маленькие.
    
Люся подумала про себя:
    
"Я считала, что они бестолковые, как на площадке молодняка. А они — умнющие ребята".
    
Прогудел начинальник. Вошел Меховой Механик с подносом ярко-фиолетовой свеклы. Он посмотрел на Вафельный Отметник:
    
— Он целый? Вы не спрашивали учеников? Был беседовательный рассказ в виде доклада?
    
— Просто мы про него забыли.
    
Она отломила два больших квадрата и угостила бурундучка и ежика. И спросила:
    
— Как здоровье матушки Зюм-Зюм?
    
— Лежит с температурой, — ответил дир.
    
— Знаете что, Мехмех, я пойду на свою дачу. Там есть аптечка с лекарствами. Я принесу аспирин или анальгин. Они понижают температуру.
    
— Пожалуйста, помогите нам, девочка Люся, — попросил дир.
    
— Можно я пойду с вами? — потянул Люсю за руку ежик.
    
— Конечно. Как тебя зовут?
    
— Иглосски.
    
— Можно я тоже пойду? — спросил Бурундуковый Боря.
    
— И я, — попросился зубастый Сева Бобров.
    
— Конечно, можно. Все пошли.
    
Они повисли на Люсе, как детсадовские малыши. И все отправились на Люсину дачу.
    
Люся взяла заржавевший, ключ под водосточной трубой. Открыла замок и вошла на веранду. Меховая ребятня всунулась за ней. Малыши все нюхали, трогали и даже облизывали языком. Всё, всё. И про все спрашивали — зачем?
    
Больше всего их поразил не телевизор (они его понюхали, лизнули, и все). Не электрокамин (только потрогали). Не старинный магнитофон (покусали, и только). А большой резиновый мяч.
    
— Это что? — спросил Сева.
    
— Мяч. Он прыгает. В него играют.
    
— У нас есть такие. Они называются скакуны. Только они очень тяжелые. Как капуста, — сказал Иглосски.
    
— Мы возьмем его с собой в интернат, — решила Люся. Она отыскала лекарства, и они пошли в поселок.
    
Красный мяч произвел фурор. Меховая публика накинулась на него кучей. И стала кататься клубком по осенней траве.
    
Люся подошла к диру. Протянула таблетки:
    
— Это для матушки Зюм-Зюм. Помогает сбить температуру.
    
— Пойдемте к ней. Она очень отсталая личность. Боится всего нового. Может и отказаться.
    
Они прошли в глубь участка, к задней стороне дома. Там вдоль стены лепилась лесенка на второй этаж. И была дверь в подвал.
    
— Здесь у нас котельная, — сказал дир, — и кухня. А наверху ночевальни для учащихся и состава. Да, как насчет обманизма? Нашли кого-нибудь?
    
— Пока нет, — ответила Люся. — У меня есть одна знакомая девочка — жуткая врушка. Но она себя врушкой не считает. Она сама верит во все, что говорит. Она хочет правдизм преподавать.
    
— Правдизм пока не нужен. У нас с обманизмом плохо. И потом, мне кажется, здесь не девочка нужна, а наставник со стажем. Опытный обманист. Придется, наверное, объявление давать. Как вы думаете, чем можно такого наставника привлечь — хендриками, живульней?
    
— Думаю, и тем и другим, — осторожно ответила девочка. Потому что она в глаза не видела ни того, ни другого.
    
Они поднялись на второй этаж.
    
В прихожей на полу на треногах стояли две трубы. Одна была направлена в небо, другая — в сторону станции. Люся заинтересовалась:
    
— Что это?
    
— Усилительные трубы. Вот эта — подзорная, звездоскоп. А это нюхозорная труба, или нюхоскоп. Хотите осмотреть окрестности? Или обнюхать? Или обслушать?
    
— Да, хочу.
    
Дир настроил трубы.
    
— Вам на сдвоенную работу? Или на строенную? Пожалуйста. Сюда надо смотреть. Сюда надо совать нос. Только ваш нос неудобный, маленький.
    
Юная учительница стала смотреть и нюхать. Подзорная труба была с многократным увеличением. Видно было каждую ветку, каждую перекладинку перил, каждую спичку, каждый камешек на платформе.
    
Люся прочла расписание на щите. Высмотрела себе очень удобную электричку, идущую до Москвы почти без остановок.
    
Потом увидела объявление на столбе. Оно было знакомое:
    
"Продается трехместная новая байдарка. Там же имеется породистая гончая собака. С хорошей родословной. В хорошие руки, бесплатно".
    
"Вот тебе и бес в хорошие руки!" — подумала Люся.
    
Она увидела осеннюю клумбу с астрами. И стала нюхать цветы. Запаха не было. Она перевела трубку на коричневую кучу с удобрениями. Тут ей сильно шибануло в нос тухлятиной. От этого запаха глаза Люси вытаращились. Но мысли прояснились. Она сразу поняла, что такое нюхоскоп. "Хорошо, что это нюхоскоп. Был бы зубоскопом, как треснул бы по зубам!"
    
За прозрачной дверью лежала в кровати вся обмотанная шарфами и грелками матушка Зюм-Зюм. — Проходите сюда.
    
— Здравствуйте, матушка Зюм-Зюм, — сказала Люся.
    
— Здравствуйте, маленькая девочка! — ответила матушка. Внешне она была похожа на садовую соню. — Мне дир очень хвалил вас. Эту круглую штучку надо глотать?
    
— Да, матушка Зюм-Зюм.
    
— А хендрики еще не прилетели? — спросила она у барсукового дира.
    
— Еще нет. Сам жду. И переживаю.
    
— Ладно. Проглочу эту пуговичку. А то я совсем в жару. "Хендрики еще могут летать", — подумала Люся. И попыталась себе представить осенний перелет хендриков.
    
Матушка выпила аспирин и закуталась в одеяло.
    
— Теперь поспите, — сказала Люся. — Скоро вам станет легче.
    
— Спасибо, милая девочка.
    
— До свидания, матушка Зюм-Зюм.
    
Меховая мелкота и крупнота уже была за партами. Все встали на передние лапы и от радости замахали задними.
    
— Блюм, — сказала Люся. — Сейчас пойдет к доске… — Она посмотрела на маленькую белку с первой парты. — Пойдет…
    
Но белочка не дала сказать, а забежала вперед:
    
— А почему вы Плюмбум-Чоки не вызываете?
    
Ее серебристые очки так и сверкали во все стороны. Дылда волк, сидящий рядом, важно поддержал:
    
— Да, почему?
    
— Плюмбум-Чоки? А это кто? Где он сидит?
    
— Он в дыре сидит! Вон! Вон! — повскакала с мест учащаяся мелочь.
    
Они показывали на круглую дыру в потолке. Оттуда к доске тянулся канат.
    
— Хорошо, — согласилась Люся. — К доске пойдет Плюмбум-Чоки.
    
Никто из дырки не показывался. Люся вопросительно посмотрела на белочку.