1 2 3 4 5 
Глава I. ЛЕСНОЙ ГНОМ    

     

     1    

     

В  маленькой шведской деревушке Вестменхег жил когда-то мальчик по имени Нильс. С  виду – мальчик как мальчик.    

А сладу  с ним не было никакого.    

На  уроках он считал ворон и ловил двойки, в лесу разорял птичьи гнезда, гусей во  дворе дразнил, кур гонял, в коров бросал камни, а кота дергал за хвост, будто  хвост – это веревка от дверного колокольчика.    

Так  прожил он до двенадцати лет. И тут случилось с ним необыкновенное происшествие.    

Вот как  было дело.    

Однажды  в воскресенье отец с матерью собрались на ярмарку в соседнее село. Нильс не мог  дождаться, когда они уйдут.    

«Шли бы  скорее! – думал Нильс, поглядывая на отцовское ружье, которое висело на  стене. – Мальчишки от зависти лопнут, когда увидят меня с ружьем».    

Но отец  будто отгадал его мысли.    

– Смотри,  из дому ни на шаг! – сказал он. – Открывай учебник и берись за ум. Слышишь?    

– Слышу, –  ответил Нильс, а про себя подумал: «Так я и стану тратить воскресный день на  уроки!»    

– Учись,  сынок, учись, – сказала мать.    

Она даже  сама достала с полки учебник, положила на стол и придвинула кресло.    

А отец  отсчитал десять страниц и строго-настрого приказал:    

– Чтобы  к нашему возвращению все назубок знал. Сам проверю.    

Наконец  отец с матерью ушли.    

«Им-то  хорошо, вон как весело шагают! – тяжело вздохнул Нильс. – А я точно в  мышеловку попался с этими уроками!»    

Ну что  поделаешь! Нильс знал, что с отцом шутки плохи. Он опять вздохнул и уселся за  стол. Правда, смотрел он не столько в книгу, сколько в окно. Ведь это было куда  интереснее!    

По  календарю был еще март, но здесь, на юге Швеции, весна уже успела переспорить  зиму. В канавах весело бежала вода. На деревьях набухли почки. Буковый лес  расправил спои ветви, окоченевшие в зимние холода, и теперь тянулся кверху, как  будто хотел достать до голубого весеннего неба.    

А под  самым окном с важным видом разгуливали куры, прыгали и дрались воробьи, в мутных  лужах плескались гуси. Даже коровы, запертые в хлеву, почуяли весну и мычали на  все голоса, словно просили: «Вы-ыпусти нас, вы-ыпусти нас!»    

Нильсу  тоже хотелось и петь, и кричать, и шлепать по лужам, и драться с соседскими мальчишками.  Он с досадой отвернулся от окна и уставился в книгу. Но прочел он не много.  Буквы стали почему-то прыгать перед глазами, строчки то сливались, то  разбегались… Нильс и сам не заметил, как заснул.    

Кто  знает, может быть, Нильс так и проспал бы весь день, если б его не разбудил какой-то  шорох.    

Нильс  поднял голову и насторожился.    

В  зеркале, которое висело над столом, отражалась вся комната. Никого, кроме  Нильса, в комнате нет… Все как будто на своем месте, все в порядке…    

И вдруг  Нильс чуть не вскрикнул. Кто-то открыл крышку сундука!    

В  сундуке мать хранила все свои драгоценности. Там лежали наряды, которые она носила  еще в молодости, – широченные юбки из домотканого крестьянского сукна,  расшитые цветным бисером лифы; белые как снег накрахмаленные чепцы, серебряные  пряжки и цепочки.    

Мать  никому не позволяла открывать без нее сундук, а Нильса и близко к нему не подпускала.  И уж о том, что она могла уйти из дому, не заперев сундука, даже говорить нечего!  Не бывало такого случая. Да и сегодня – Нильс отлично это помнил – мать два  раза возвращалась с порога, чтобы подергать замок, – хорошо ли  защелкнулся?    

Кто же  открыл сундук?    

Может  быть, пока Нильс спал, в дом забрался вор и теперь прячется где-нибудь здесь,  за дверью или за шкафом?    

Нильс  затаил дыхание и, не мигая, всматривался в зеркало.    

Что это  за тень там, в углу сундука? Вот она шевельнулась… Вот поползла по краю… Мышь?  Нет, на мышь не похоже…    

Нильс  прямо глазам не верил. На краю сундука сидел маленький человечек. Он словно  сошел с воскресной картинки в календаре. На голове – широкополая шляпа, черный  кафтанчик украшен кружевным воротником и манжетами, чулки у колен завязаны  пышными бантами, а на красных сафьяновых башмачках поблескивают серебряные  пряжки.    

«Да ведь  это гном! – догадался Нильс. – Самый настоящий гном!»    

Мать  часто рассказывала Нильсу о гномах. Они живут в лесу. Они умеют говорить и  по-человечьи, и по-птичьи, и по-звериному. Они знают о всех кладах, которые  хоть сто, хоть тысячу лет назад были зарыты в землю. Захотят гномы – зимой на  снегу цветы зацветут, захотят – летом замерзнут реки.    

Ну, а  бояться гнома нечего. Что плохого может сделать такое крошечное существо!    

К тому  же гном не обращал на Нильса никакого внимания. Он, кажется, ничего не видел,  кроме бархатной безрукавки, расшитой мелким речным жемчугом, что лежала в сундуке  на самом верху.    

Пока  гном любовался затейливым старинным узором, Нильс уже прикидывал, какую бы  штуку сыграть с удивительным гостем.    

Хорошо  бы столкнуть его в сундук и потом захлопнуть крышку. А можно еще вот что…    

Не  поворачивая головы, Нильс оглядел комнату. В зеркале она вся была перед ним как  на ладони. На полках в строгом порядке выстроились кофейник, чайник, миски,  кастрюли… У окна – комод, заставленный всякой всячиной… А вот на стене – рядом  с отцовским ружьем – сачок для ловли мух. Как раз то, что нужно!    

Нильс  осторожно соскользнул на пол и сдернул сачок с гвоздя.    

Один  взмах – и гном забился в сетке, как пойманная стрекоза.    

Его  широкополая шляпа сбилась на сторону, ноги запутались в полах кафтанчика. Он  барахтался на дне сетки и беспомощно размахивал руками. Но чуть только ему  удавалось немного приподняться, Нильс встряхивая сачок, и гном опять срывался  вниз.    

– Послушай,  Нильс, – взмолился наконец гном, – отпусти меня па волю! Я дам тебе  за это золотую монету, большую, как пуговица на твоей рубашке.    

Нильс на  минуту задумался.    

– Что  ж, это, пожалуй, неплохо, – сказал он и перестал раскачивать сачок.    

Цепляясь  за реденькую ткань, гном ловко полез вверх, Вот он уже ухватился за железный  обруч, и над краем сетки показалась его голова…    

Тут  Нильсу пришло на ум, что он продешевил. Вдобавок к золотой монете ведь можно  было потребовать, чтобы гном учил за него уроки. Да мало ли что еще можно  придумать! Гном теперь на все согласится! Когда сидишь в сачке, спорить не  станешь.    

И Нильс  снова встряхнул сетку.    

Но тут  вдруг кто-то отвесил ему такую затрещину, что сетка выпала у него из рук, а сам  он кубарем откатился в угол.    

     2    

     

С минуту  Нильс лежал не двигаясь, потом кряхтя и охая, встал.    

Гнома  уже и след простыл. Сундук был закрыт, а сачок висел на своем месте – рядом с отцовским  ружьем.    

«Приснилось  мне все это, что ли? – подумал Нильс. – Да нет, правая щека горит,  словно по ней прошлись утюгом. Это гном так меня огрел! Конечно, отец с матерью  не поверят, что гном побывал у нас в гостях. Скажут – все твои выдумки, чтобы  уроки не учить. Нет, как ни верти, а надо опять садиться за книгу!»    

Нильс  сделал два шага и остановился. С комнатой что-то случилось. Стены их маленького  домика раздвинулись, потолок ушел высоко вверх, а кресло, на котором Нильс  всегда сидел, возвышалось над ним неприступной горой. Чтобы взобраться на него,  Нильсу пришлось карабкаться по витой ножке, как по корявому стволу дуба. Книга  по-прежнему лежала на столе, но она была такая огромная, что вверху страницы  Нильс не мог разглядеть ни одной буквы. Он улегся животом на книгу и пополз от  строчки к строчке, от слова к слову. Он прямо измучился, пока прочел одну  фразу.    

– Да  что же это такое? Так ведь и к завтрашнему дню до конца страницы не доберешься! –  воскликнул Нильс и рукавом отер пот со лба.    

И вдруг  он увидел, что из зеркала на него смотрит крошечный человечек – совсем такой  же, как тот гном, который попался к нему в сетку. Только одет по-другому: в  кожаных штанах, в жилетке и в клетчатой рубашке с большими пуговицами.    

– Эй  ты, чего тебе здесь надо? – крикнул Нильс и погрозил человечку кулаком.    

Человечек  тоже погрозил кулаком Нильсу.    

Нильс  подбоченился и высунул язык. Человечек тоже подбоченился и тоже показал Нильсу  язык.    

Нильс  топнул ногой. И человечек топнул ногой.    

Нильс  прыгал, вертелся волчком, размахивал руками, но человечек не отставал от него.  Он тоже прыгал, тоже вертелся волчком и размахивал руками.    

Тогда  Нильс сел на книгу и горько заплакал. Он понял, что гном заколдовал его и что маленький  человечек, который смотрел на него из зеркала, – это он сам, Нильс  Хольгерсон.    

«А может  быть, это все-таки сон?» – подумал Нильс.    

Он  крепко зажмурился, потом – чтобы совсем проснуться – ущипнул себя изо всех сил  и, подождав с минуту, снова открыл глаза. Нет, он не спал. И рука, которую он  ущипнул, болела по-настоящему.    

Нильс  подобрался к самому зеркалу и уткнулся в него носом. Да, это он, Нильс. Только  был он теперь не больше воробья.    

«Надо  найти гнома, – решил Нильс. – Может быть, гном просто пошутил?»    

Нильс  сполз по ножке кресла на пол и стал обшаривать все углы. Он залез под скамью,  под шкаф, – сейчас ему это было нетрудно, – залез даже в мышиную  нору, но гнома нигде не было.    

Оставалась  еще надежда – гном мог спрятаться во дворе.    

Нильс  выбежал в сени. Где же его башмаки? Они должны стоять возле двери. И сам Нильс,  и его отец с матерью, и все крестьяне в Вестменхеге, да и во всех деревнях  Швеции, всегда оставляют свои башмаки у порога. Башмаки ведь деревянные. В них  ходят только по улице, а дома снимают.    

Но как  он, такой маленький, справится теперь со своими большими, тяжелыми башмачищами?    

И тут  Нильс увидел перед дверью пару крохотных башмачков. Сначала он обрадовался, а  потом испугался. Если гном заколдовал даже башмаки, – значит, он и не  собирается снять заклятие с Нильса!    

Нет,  нет, надо поскорее найти гнома! Надо просить его, умолять! Никогда, никогда  больше Нильс никого не обидит! Он станет самым послушным, самым примерным мальчиком…    

Нильс  сунул ноги в башмачки и проскользнул в дверь. Хорошо, что она была приоткрыта.  Разве смог бы он дотянуться до щеколды и отодвинуть ее!    

У  крыльца, на старой дубовой доске, переброшенной с одного края лужи на другой,  прыгал воробей. Чуть только воробей увидел Нильса, он запрыгал еще быстрее и  зачирикал во все свое воробьиное горло. И – удивительное дело! – Нильс его  прекрасно понимал.    

– Посмотрите-ка  на Нильса! – кричал воробей. – Посмотрите-ка на Нильса!    

– Кукареку! –  весело заорал петух. – Сбросим-ка его в ре-ку!    

А куры  захлопали крыльями и наперебой закудахтали:    

– Так  ему и надо! Так ему и надо! Гуси обступили Нильса со всех сторон и, вытягивая  шеи, шипели ему в ухо:    

– Хорош-ш!  Ну уж хорош! Что, боиш-шься теперь? Боишься?    

И они  клевали его, щипали, долбили клювами, дергали за руки и за ноги.    

Бедному  Нильсу пришлось бы совсем плохо, если бы в это время на дворе не появился кот.  Заметив кота, куры, гуси и утки сейчас же бросились врассыпную и принялись  рыться в земле с таким видом, будто их ничего на свете не интересует, кроме  червяков и прошлогодних зерен.    

А Нильс  обрадовался коту, как родному.    

– Милый  котик, – сказал он, – ты знаешь все закоулки, все дыры, все норки на  нашем дворе. Будь добр, скажи, где мне найти гнома? Он ведь не мог далеко уйти.    

Кот  ответил не сразу. Он уселся, обвил хвостом передние лапы и посмотрел на мальчика.  Это был огромный черный кот, с большим белым пятном на груди. Его гладкая шерстка  так и блестела на солнце. Вид у кота был вполне добродушный. Он даже втянул  свои когти и зажмурил желтые глаза с узенькой-преузенькой полоской посредине.    

– М-р-р,  м-р-р! Я, конечно, знаю, где найти гнома, – заговорил кот ласковым голосом. –  Но еще неизвестно, скажу я тебе или нет…    

– Котик,  котик, золотой ротик, ты должен мне помочь! Разве ты не видишь, что гном меня  заколдовал?    

Кот  чуть-чуть приоткрыл глаза. В них вспыхнул зеленый злой огонек, но мурлыкал кот  по-прежнему ласково.    

– Это  за что же я должен тебе помогать? – сказал он. – Может быть, за то,  что ты сунул мне в ухо осу? Или за то, что ты подпалил мне шерсть? Или за то,  что ты каждый день дергал меня за хвост? А?    

– А  я и сейчас могу дернуть тебя за хвост! – закричал Нильс. И, забыв о том,  что кот раз в двадцать больше, чем он сам, шагнул вперед.    

Что тут  стало с котом! Глаза у него засверкали, спина выгнулась, шерсть поднялась  дыбом, из мягких пушистых лап вылезли острые когти. Нильсу даже показалось, что  это какой-то невиданный дикий зверь выскочил из лесной чащи. И все-таки Нильс  не отступил. Он сделал еще шаг… Тогда кот одним прыжком опрокинул Нильса и  прижал его к земле передними лапами.    

– Помогите,  помогите! – закричал Нильс изо всех сил. Но голосок у него был теперь не  громче, чем у мышонка. Да и некому было его выручать.    

Нильс  понял, что ему пришел конец, и в ужасе закрыл глаза.    

Вдруг  кот втянул когти, выпустил Нильса из лап и сказал:    

– Ладно,  на первый раз хватит. Если бы твоя мать не была такой доброй хозяйкой и не поила  меня утром и вечером молоком, тебе пришлось бы худо. Ради нее я оставлю тебя в  живых.    

С этими  словами кот повернулся и будто ни в чем не бывало пошел прочь, тихонько  мурлыкая, как полагается доброму домашнему коту.    

А Нильс  встал, стряхнул с кожаных штанов грязь и поплелся в конец двора. Там он  вскарабкался на выступ каменной ограды, уселся, свесив крошечные ноги в  крошечных башмачках, и задумался.    

Что же  будет дальше?! Скоро вернутся отец и мать! Как они удивятся, увидев своего  сына! Мать, конечно, заплачет, а отец, может, скажет: так Нильсу и надо! Потом  придут соседи со всей округи, примутся его рассматривать и ахать… А вдруг его  кто-нибудь украдет, чтобы показывать зевакам на ярмарке? Вот посмеются над ним  мальчишки!.. Ах, какой он несчастный! Какой несчастный! На всем белом свете,  наверное, нет человека несчастнее, чем он!    

Бедный  домик его родителей, прижатый к земле покатой крышей, никогда не казался ему  таким большим и красивым, а их тесный дворик – таким просторным.    

Где-то  над головой Нильса зашумели крылья. Это с юга на север летели дикие гуси. Они  летели высоко в небе, вытянувшись правильным треугольником, но, увидев своих родичей  – домашних гусей, – спустились ниже и закричали:    

– Летите  с нами! Летите с нами! Мы летим на север, в Лапландию! В Лапландию!    

Домашние  гуси заволновались, загоготали, захлопали крыльями, как будто пробовали, могут  ли они взлететь. Но старая гусыня – она приходилась бабушкой доброй половине гусей  – бегала вокруг них и кричала:    

– С  ума сош-шли! С ума сош-шли! Не делайте глупостей! Вы же не какие-нибудь бродяги,  вы почтенные домашние гуси!    

И,  задрав голову, она закричала в небо:    

– Нам  и тут хорошо! Нам и тут хорошо! Дикие гуси спустились еще ниже, словно высматривая  что-то во дворе, и вдруг – все разом – взмыли в небо.    

– Га-га-га!  Га-га-га! – кричали они. – Разве это гуси? Это какие-то жалкие  курицы! Оставайтесь в вашем курятнике!    

От  злости и обиды у домашних гусей даже глаза сделались красными. Такого оскорбления  они еще никогда не слышали.    

Только  белый молодой гусь, задрав голову кверху, стремительно побежал по лужам.    

– Подождите  меня! Подождите меня! – кричал он диким гусям. – Я лечу с вами! С вами!    

«Да ведь  это Мартин, лучший мамин гусь, – подумал Нильс. – Чего доброго, он и  в самом деле улетит!»    

– Стой,  стой! – закричал Нильс и бросился за Мартином.    

Нильс  едва догнал его. Он подпрыгнул и, обхватив руками длинную гусиную шею, повис на  ней всем телом. Но Мартин даже не почувствовал этого, точно Нильса и не было.  Он сильно взмахнул крыльями – раз, другой – и, сам того не ожидая, полетел.    

Прежде  чем Нильс понял, что случилось, они уже были высоко в небе.    

 Глава II. ВЕРХОМ НА  ГУСЕ    

     

     1    

     

Нильс и  сам не знал, как ему удалось перебраться на спину Мартина. Никогда Нильс не  думал, что гуси такие скользкие. Обеими руками он вцепился в гусиные перья,  весь съежился, вобрал голову в плечи и даже зажмурил глаза.    

А вокруг  выл и гудел ветер, словно хотел оторвать Нильса от Мартина и сбросить вниз.    

– Сейчас  упаду, вот сейчас упаду! – шептал Нильс.    

Но  прошло десять минут, двадцать, а он не падал. Наконец он расхрабрился и  чуть-чуть приоткрыл глаза.    

Справа и  слева мелькали серые крылья диких гусей, над самой головой Нильса, чуть не  задевая его, проплывали облака, а далеко-далеко внизу темнела земля.    

Она была  совсем не похожа на землю. Казалось, что кто-то расстелил под ними огромный  клетчатый платок. Каких только клеток тут не было! Одни клетки    

– черные,  другие желтовато-серые, третьи светло-зеленые.    

Черные  клетки – это только что вспаханная земля, зеленые клетки – осенние всходы,  перезимовавшие под снегом, а желтовато-серые квадратики – это прошлогоднее  жниво, по которому еще не прошел плуг крестьянина.    

Вот  клетки по краям темные, а в середине – зеленые. Это сады: деревья там стоят совсем  голые, но лужайки уже покрылись первой травой.    

А вот  коричневые клетки с желтой каймой – это лес: он еще не успел одеться зеленью, а  молодые буки на опушке желтеют старыми сухими листьями.    

Сначала  Нильсу было даже весело разглядывать это разноцветье. Но чем дальше летели  гуси, тем тревожнее становилось у него на душе.    

«Чего  доброго, они и в самом деле занесут меня в Лапландию!» – подумал он.    

– Мартин,  Мартин! – крикнул он гусю. – Поворачивай домой! Хватит, налетались!    

Но  Мартин ничего не ответил.    

Тогда  Нильс изо всей силы пришпорил его своими деревянными башмачками.    

Мартин  чуть-чуть повернул голову и прошипел:    

– Слуш-ш-ай,  ты! Сиди смирно, а не то сброш-шу тебя… Пришлось сидеть смирно.    

     2    

     

Весь  день белый гусь Мартин летел вровень со всей стаей, будто он никогда и не был  домашним гусем, будто он всю жизнь только и делал, что летал.    

«И  откуда у него такая прыть?» – удивлялся Нильс.    

Но к  вечеру Мартин все-таки стал сдавать. Теперь-то всякий бы увидел, что летает он  без году один день: то вдруг отстанет, то вырвется вперед, то будто провалится  в яму, то словно подскочит вверх.    

И дикие  гуси увидели это.    

– Акка  Кебнекайсе! Акка Кебнекайсе! – закричали они.    

– Что  вам от меня нужно? – спросила гусыня, летевшая впереди всех.    

– Белый  отстает!    

– Он  должен знать, что летать быстро легче, чем летать медленно! – крикнула  гусыня, даже не обернувшись.    

Мартин  пытался сильнее и чаще взмахивать крыльями, но усталые крылья отяжелели и тянули  его вниз.    

– Акка!  Акка Кебнекайсе! – опять закричали гуси.    

– Что  вам нужно? – отозвалась старая гусыня.    

– Белый  не может лететь так высоко!    

– Он  должен знать, что летать высоко легче, чем летать низко! – ответила Акка.    

Бедный  Мартин напряг последние силы. Но крылья у него совсем ослабели и едва держали  его.    

– Акка  Кебнекайсе! Акка! Белый падает!    

– Кто  не может летать, как мы, пусть сидит дома! Скажите это белому! – крикнула  Акка, не замедляя полета.    

– И  верно, лучше бы нам сидеть дома, – прошептал Нильс и покрепче уцепился за  шею Мартина.    

Мартин  падал, как подстреленный.    

Счастье  еще, что по пути им подвернулась какая-то тощая ветла. Мартин зацепился за верхушку  дерева и повис среди веток. Так они и висели. Крылья у Мартина обмякли, шея  болталась, как тряпка. Он громко дышал, широко разевая клюв, точно хотел  захватить побольше воздуха.    

Нильсу  стало жалко Мартина. Он даже попробовал его утешить.    

– Милый  Мартин, – сказал Нильс ласково, – не печалься, что они тебя бросили.  Ну посуди сам, куда тебе с ними тягаться! Давай лучше вернемся домой!    

Мартин и  сам понимал: надо бы вернуться. Но ему так хотелось доказать всему свету, что и  домашние гуси кое-что стоят!    

А тут  еще этот противный мальчишка со своими утешениями! Если бы он не сидел у него  на шее, Мартин, может, и долетел бы до Лапландии.    

Со  злости у Мартина сразу прибавилось силы. Он замахал крыльями с такой яростью,  что сразу поднялся чуть не до самых облаков и скоро догнал стаю.    

На его  счастье, начало смеркаться.    

На землю  легли черные тени. С озера, над которым летели дикие гуси, пополз туман.    

Стая  Акки Кебнекайсе спустилась на ночевку,    

     3    

     

Чуть  только гуси коснулись прибрежной полоски земли, они сразу полезли в воду. На  берегу остались гусь Мартин и Нильс.    

Как с  ледяной горки, Нильс съехал со скользкой спины Мартина. Наконец-то он на земле!  Нильс расправил затекшие руки и ноги и поглядел по сторонам.    

Зима  здесь отступала медленно. Все озеро было еще подо льдом, и только у берегов  выступила вода – темная и блестящая.    

К самому  озеру черной стеной подходили высокие ели. Всюду снег уже растаял, но здесь, у  корявых, разросшихся корней, снег все еще лежал плотным толстым слоем, как будто  эти могучие ели силой удерживали возле себя зиму.    

Солнце  уже совсем спряталось.    

Из  темной глубины леса слышалось какое-то потрескивание и шуршание.    

Нильсу  стало не по себе.    

Как  далеко они залетели! Теперь, если Мартин даже захочет вернуться, им все равно  не найти дороги домой… А все-таки Мартин молодец!.. Да что же это с ним?    

– Мартин!  Мартин! – позвал Нильс.    

Мартин  не отвечал. Он лежал, как мертвый, распластав по земле крылья и вытянув шею.  Глаза его были подернуты мутной пленкой. Нильс испугался.    

– Милый  Мартин, – сказал он, наклонившись над гусем, – выпей глоток воды! Увидишь,  тебе сразу станет легче.    

Но гусь  даже не шевельнулся. Нильс похолодел от страха…    

Неужели  Мартин умрет? Ведь у Нильса не было теперь ни одной близкой души, кроме этого  гуся.    

– Мартин!  Ну же, Мартин! – тормошил его Нильс. Гусь словно не слышал его.    

Тогда  Нильс схватил Мартина обеими руками за шею и потащил к воде.    

Это было  нелегкое дело. Гусь был самый лучший в их хозяйстве, и мать раскормила его на  славу. А Нильса сейчас едва от земли видно. И все-таки он дотащил Мартина до самого  озера и сунул его голову прямо в студеную воду.    

Сначала  Мартин лежал неподвижно. Но вот он открыл глаза, глотнул разок-другой и с  трудом встал на лапы. С минуту он постоял, шатаясь из стороны в сторону, потом  по самую шею залез в озеро и медленно поплыл между льдинами. То и дело он  погружал клюв в воду, а потом, запрокинув голову, жадно глотал водоросли.    

«Ему-то  хорошо, – с завистью подумал Нильс, – а ведь я тоже с утра ничего не  ел».    

В это  время Мартин подплыл к берегу. В клюве у него был зажат маленький красноглазый  карасик.    

Гусь  положил рыбу перед Нильсом и сказал:    

– Дома  мы не были с тобой друзьями. Но ты помог мне в беде, и я хочу отблагодарить  тебя.    

Нильс  чуть не бросился обнимать Мартина. Правда, он никогда еще не пробовал сырой  рыбы. Да что поделаешь, надо привыкать! Другого ужина не получишь.    

Он  порылся в карманах, разыскивая свой складной ножичек. Ножичек, как всегда, лежал  с правой стороны, только стал не больше булавки, – впрочем, как раз по  карману.    

Нильс  раскрыл ножичек и принялся потрошить рыбу.    

Вдруг  послышался какой-то шум и плеск. На берег, отряхиваясь, вышли дикие гуси.    

– Смотри,  не проболтайся, что ты человек, – шепнул Нильсу Мартин и выступил вперед,  почтительно приветствуя стаю.    

Теперь  можно было хорошенько рассмотреть всю компанию. Надо признаться, что красотой  они не блистали, эти дикие гуси. И ростом не вышли, и нарядом не могли похвастать.  Все как на подбор серые, точно пылью покрытые, – хоть бы у кого-нибудь  одно белое перышко!    

А  ходят-то как! Вприпрыжку, вприскочку, ступают куда попало, не глядя под ноги.    

Мартин  от удивления даже развел крыльями. Разве так ходят порядочные гуси? Ходить надо  медленно, ступать на всю лапу, голову держать высоко. А эти ковыляют, точно  хромые.    

Впереди  всех выступала старая-престарая гусыня. Ну, уж это была и красавица! Шея тощая,  из-под перьев кости торчат, а крылья точно кто-то обгрыз. Зато ее желтые глаза  сверкали, как два горящих уголька. Все гуси почтительно смотрели на нее, не  смея заговорить, пока гусыня первая не скажет свое слово.    

Это была  сама Акка Кебнекайсе, предводительница стаи. Сто раз уже водила она гусей с юга  на север и сто раз возвращалась с ними с севера на юг. Каждый кустик, каждый  островок на озере, каждую полянку в лесу знала Акка Кебнекайсе. Никто не умел  выбрать место для ночевки лучше, чем Акка Кебнекайсе; никто не умел лучше, чем  она, укрыться от хитрых врагов, подстерегавших гусей в пути.    

Акка  долго разглядывала Мартина от кончика клюва до кончика хвоста и наконец сказала:    

– Наша  стая не может принимать к себе первых встречных. Все, кого ты видишь перед  собой, принадлежат к лучшим гусиным семействам. А ты даже летать как следует не  умеешь. Что ты за гусь, какого роду и племени?    

– Моя  история не длинная, – грустно сказал Мартин. – Я родился в прошлом  году в местечке Сванегольм, а осенью меня продали Хольгеру Нильсону    

– в  соседнюю деревню Вестменхег. Там я и жил до сегодняшнего дня.    

– Как  же ты набрался храбрости лететь с нами? – спросила Акка Кебнекайсе.    

– Вы  назвали нас жалкими курицами, и я решил доказать вам, диким гусям, что и мы,  домашние гуси, кое на что способны, – ответил Мартин.    

– На  что же вы, домашние гуси, способны? – снова спросила Акка  Кебнекайсе. – Как ты летаешь, мы уже видели, но, может быть, ты отличный  пловец?    

– И  этим я не могу похвастать, – печально сказал Мартин. – Мне доводилось  плавать только в пруду за деревней, но, по правде говоря, этот пруд разве что  немного побольше самой большой лужи.    

– Ну,  тогда ты, верно, мастер прыгать?    

– Прыгать?  Ни один уважающий себя домашний гусь не позволит себе прыгать, – сказал  Мартин.    

И вдруг  спохватился. Он вспомнил, как смешно подпрыгивают дикие гуси, и понял, что  сказал лишнее.    

Теперь  Мартин был уверен, что Акка Кебнекайсе сейчас же прогонит его из своей стаи.    

Но Акка  Кебнекайсе сказала:    

– Мне  нравится, что ты говоришь так смело. Кто смел, тот будет верным товарищем. Ну,  а научиться тому, чего не умеешь, никогда не поздно. Если хочешь, оставайся с  нами.    

– Очень  хочу! – ответил Мартин. Вдруг Акка Кебнекайсе заметила Нильса.    

– А  это кто еще с тобой? Таких, как он, я никогда не видала.    

Мартин  замялся на минуту.    

– Это  мой товарищ… – неуверенно сказал он. Тут Нильс выступил вперед и решительно  заявил:    

– Меня  зовут Нильс Хольгерсон. Мой отец – Хольгер Нильсон – крестьянин, и до сегодняшнего  дня я был человеком, но сегодня утром…    

Кончить  ему не удалось. Едва он произнес слово «человек», гуси попятились и, вытянув  шеи, злобно зашипели, загоготали, захлопали крыльями.    

– Человеку  не место среди диких гусей, – сказала старая гусыня. – Люди были,  есть и будут нашими врагами. Ты должен немедленно покинуть стаю.    

Теперь  уже Мартин не выдержал и вмешался:    

– Но  ведь его и человеком-то не назовешь! Смотрите, какой он маленький! Я ручаюсь,  что он не сделает вам никакого зла. Позвольте ему остаться хотя бы на одну  ночь.    

Акка  испытующе посмотрела па Нильса, потом па Мартина и наконец сказала:    

– Наши  деды, прадеды и прапрадеды завещали нам никогда не доверяться человеку, будь он  маленький или большой. Но если ты ручаешься за него, то так и быть – сегодня  пусть он останется с нами. Мы ночуем на большой льдине посреди озера. А завтра  утром он должен покинуть нас.    

С этими  словами она поднялась в воздух. За нею полетела вся стая.    

– Послушай,  Мартин, – робко спросил Нильс, – ты что же, останешься с ними?    

– Ну  конечно! – с гордостью сказал Мартин. – Не каждый день домашнему гусю  выпадает такая честь – лететь в стае Акки Кебнекайсе.    

– А  как же я? – опять спросил Нильс. – Мне ни за что одному не добраться  домой. Я сейчас и в траве заблужусь, не то что в этом лесу.    

– Домой  тебя относить мне некогда, сам понимаешь, – сказал Мартин. – Но вот  что я могу тебе предложить: летим вместе со всеми. Посмотрим, что это за  Лапландия такая, а потом и домой вернемся. Акку я уж как-нибудь уговорю, а не  уговорю, так обману. Ты теперь маленький, спрятать тебя нетрудно. Ну, довольно  разговаривать! Собери-ка поскорее сухой травы. Да побольше!    

Когда  Нильс набрал целую охапку прошлогодней травы, Мартин осторожно подхватил его за  ворот рубашки и перенес на большую льдину. Дикие гуси уже спали, подвернув головы  под крылья.    

– Разложи  траву, – скомандовал Мартин, – а то без подстилки у меня, чего  доброго, лапы ко льду примерзнут.    

Подстилка  хоть и получилась жидковатая (много ли Нильс мог травы унести!), но все-таки  лед кое-как прикрывала.    

Мартин  стал на нее, снова схватил Нильса за шиворот и сунул к себе под крыло.    

– Спокойной  ночи! – сказал Мартин и покрепче прижал крыло, чтобы Нильс не вывалился.    

– Спокойной  ночи! – сказал Нильс, зарываясь с головой в мягкий и теплый гусиный пух.    

 Глава III. НОЧНОЙ ВОР    

     

     1    

     

Когда  все птицы и звери уснули крепким сном, из лесу вышел лис Смирре.    

Каждую  ночь выходил Смирре на охоту, и плохо было тому, кто беспечно засыпал, не успев  забраться на высокое дерево или спрятаться в глубокой норе.    

Мягкими,  неслышными шагами подошел лис Смирре к озеру Он давно уже выследил стаю диких  гусей и заранее облизывался, думая о вкусной гусятине.    

Но широкая  черная полоса воды отделяла Смирре от диких гусей. Смирре стоял на берегу и от  злости щелкал зубами.    

И вдруг  он заметил, что ветер медленно-медленно подгоняет льдину к берегу.    

«Ага,  добыча все-таки моя!» – ухмыльнулся Смирре и, присев на задние лапы, терпеливо  принялся ждать.    

Он ждал  час. Ждал два часа… три…    

Черная  полоска воды между берегом и льдиной становилась все уже и уже.    

Вот до  лиса донесся гусиный дух.    

Смирре  проглотил слюну.    

С  шуршанием и легким звоном льдина ударилась о берег…    

Смирре  изловчился и прыгнул на лед.    

Он  подбирался к стае так тихо, так осторожно, что ни один гусь не услышал приближения  врага. Но старая Акка услышала. Резкий крик ее разнесся над озером, разбудил  гусей, поднял всю стаю в воздух.    

И  все-таки Смирре успел схватить одного гуся.    

От крика  Акки Кебнекайсе проснулся и Мартин. Сильным взмахом он раскрыл крылья и  стремительно взлетел вверх. А Нильс так же быстро полетел вниз.    

Он  стукнулся об лед и открыл глаза. Спросонок Нильс даже не понял, где он и что с  ним случилось. И вдруг он увидел лиса, удиравшего с гусем в зубах. Не  раздумывая долго, Нильс кинулся вдогонку.    

Бедный  гусь, попавший в пасть Смирре, услышал топот деревянных башмачков и, выгнув  шею, с робкой надеждой посмотрел назад.    

«Ах, вот  кто это! – грустно подумал он. – Ну, значит, пропал я. Куда такому  справиться с лисом!»    

А Нильс  совсем забыл, что лис, если захочет, может раздавить его одной лапой. Он бежал  по пятам за ночным вором и твердил сам себе:    

– Только  бы догнать! Только бы догнать! Лис перепрыгнул на берег – Нильс за ним. Лис  бросился к лесу – Нильс за ним – Сейчас же отпусти гуся! Слышишь? – кричал  Нильс. – А не то я тебя так отделаю, что сам рад не будешь!    

– Кто  это там пищит? – удивился Смирре.    

Он был  любопытен, как все лисы на свете, и поэтому остановился и повернул морду.    

Сначала  он даже не увидел никого.    

Только  когда Нильс подбежал ближе, Смирре разглядел своего страшного врага.    

Лису  стало так смешно, что он чуть не выронил добычу.    

– Говорю  тебе, отдавай моего гуся! – кричал Нильс. Смирре положил гуся на землю,  придавил его передними лапами и сказал:    

– Ах,  это твой гусь? Тем лучше. Можешь посмотреть, как я с ним расправлюсь!    

«Этот  рыжий вор, кажется, и за человека меня не считает!» – подумал Нильс и бросился  вперед.    

Обеими  руками он вцепился в лисий хвост и дернул что было силы.    

От  неожиданности Смирре выпустил гуся. Только на секунду. Но и секунды было достаточно.  Не теряя времени, гусь рванулся вверх.    

Он очень  хотел бы помочь Нильсу. Но что он мог сделать? Одно крыло у него было смято, из  другого Смирре успел повыдергать перья. К тому же в темноте гусь почти ничего  не видел. Может быть, Акка Кебнекайсе что-нибудь придумает? Надо скорее лететь  к стае. Нельзя же оставлять Нильса в такой беде! И, тяжело взмахивая крыльями,  гусь полетел к озеру. Нильс и Смирре посмотрели ему вслед. Один – с радостью,  другой – со злобой.    

– Ну  что ж! – прошипел лис. – Если гусь ушел от меня, так уж тебя я не  выпущу. Проглочу в два счета!    

– Ну  это мы посмотрим! – сказал Нильс и еще крепче сжал лисий хвост.    

И верно,  поймать Нильса оказалось не так просто. Смирре прыгнул вправо, а хвост занесло  влево. Смирре прыгнул влево, а хвост занесло вправо. Смирре кружился, как  волчок, но и хвост кружился вместе с ним, а вместе с хвостом – Нильс.    

Сначала  Нильсу было даже весело от этой бешеной пляски. Но скоро руки у него затекли, в  глазах зарябило. Вокруг Нильса поднимались целые тучи прошлогодних листьев, его  ударяло о корни деревьев, глаза засыпало землей. «Нет! Долго так не  продержаться. Надо удирать!» Нильс разжал руки и выпустил лисий хвост. И сразу,  точно вихрем, его отбросило далеко в сторону и ударило о толстую сосну. Не  чувствуя боли, Нильс стал карабкаться на дерево – выше, выше – и так, без  передышки, чуть не до самой вершины.    

А Смирре  ничего не видел, – все кружилось и мелькало у него перед глазами, и сам он  как заводной кружился на месте, разметая хвостом сухие листья.    

– Полно  тебе плясать-то! Можешь отдохнуть немножко! – крикнул ему сверху Нильс.    

Смирре  остановился как вкопанный и с удивлением посмотрел на свой хвост.    

На  хвосте никого не было.    

     2    

     

– Ты  не лис, а ворона! Карр! Карр! Карр! – кричал Нильс.    

Смирре  задрал голову. Высоко на дереве сидел Нильс и показывал ему язык.    

– Все  равно от меня не уйдешь! – сказал Смирре и уселся под деревом.    

Нильс  надеялся, что лис в конце концов проголодается и отправится добывать себе  другой ужин. А лис рассчитывал, что Нильса рано или поздно одолеет дремота и он  свалится на землю.    

Так они  и сидели всю ночь: Нильс – высоко на дереве, Смирре – внизу под деревом Страшно  в лесу ночью! В густой тьме все кругом как будто окаменело. Нильс и сам боялся  пошевельнуться. Ноги и руки у него затекли, глаза слипались. Казалось, что ночь  никогда не кончится, что никогда больше не наступит утро.    

И  все-таки утро наступило. Солнце медленно поднималось далеко-далеко за лесом.    

Но  прежде чем показаться над землей, оно послало целые снопы огненных сверкающих  лучей, чтобы они развеяли, разогнали ночную тьму.    

Облака  на темном небе, ночной иней, покрывавший землю, застывшие ветви деревьев – все  вспыхнуло, озарилось светом. Проснулись лесные жители. Красногрудый дятел застучал  своим клювом по коре. Из дупла выпрыгнула белочка с орехом в лапках, уселась на  сучок и принялась завтракать. Пролетел скворец. Где-то запел зяблик.    

– Проснитесь!  Выходите из своих нор, звери! Вылетайте из гнезд, птицы! Теперь вам нечего  бояться, – говорило всем солнце.    

Нильс с  облегчением вздохнул и расправил онемевшие руки и ноги.    

Вдруг с  озера донесся крик диких гусей, и Нильс с вершины дерева увидел, как вся стая  поднялась со льдины и полетела над лесом.    

Он  крикнул им, замахал руками, но гуси пронеслись над головой Нильса и скрылись за  верхушками сосен. Вместе с ними улетел его единственный товарищ, белый гусь  Мартин.    

Нильс  почувствовал себя таким несчастным и одиноким, что чуть не заплакал.    

Он  посмотрел вниз. Под деревом по-прежнему сидел лис Смирре, задрав острую морду,  и ехидно ухмылялся.    

– Эй,  ты! – крикнул ему Смирре. – Видно, твои друзья не очень-то о тебе  беспокоятся! Слезай-ка лучше, приятель. У меня для дорогого дружка хорошее  местечко приготовлено, тепленькое, уютное! – И он погладил себя лапой по  брюху.    

Но вот  где-то совсем близко зашумели крылья. Среди густых веток медленно и осторожно  летел серый гусь.    

Как  будто не видя опасности, он летел прямо на Смирре.    

Смирре  замер.    

Гусь  летел так низко, что казалось, крылья его вот-вот заденут землю.    

Точно  отпущенная пружина, Смирре подскочил кверху. Еще чуть-чуть, и он схватил бы  гуся за крыло. Но гусь увернулся из-под самого его носа и бесшумно, как тень,  пронесся к озеру.    

Не успел  Смирре опомниться, а из чащи леса уже вылетел второй гусь. Он летел так же  низко и так же медленно.    

Смирре  приготовился. «Ну, этому уж не уйти!» Лис прыгнул. Всего только на волосок не  дотянулся он до гуся. Удар его лапы пришелся по воздуху, и гусь, как ни в чем  не бывало, скрылся за деревьями.    

Через  минуту появился третий гусь. Он летел вкривь и вкось, словно у него было перебито  крыло.    

Чтобы не  промахнуться снова, Смирре подпустил его совсем близко – вот сейчас гусь  налетит на него и заденет крыльями. Прыжок – и Смирре уже коснулся гуся. Но тог  шарахнулся в сторону, и острые когти лиса только скрипнули по гладким перьям.    

Потом из  чащи вылетел четвертый гусь, пятый, шестой… Смирре метался от одного к другому.  Глаза у него покраснели, язык свесился набок, рыжая блестящая шерсть сбилась  клочьями. От злости и от голода он ничего уже не видел; он бросался на  солнечные пятна и даже на свою собственную тень.    

Смирре  был немолодой, видавший виды лис. Собаки не раз гнались за ним по пятам, и не  раз мимо его ушей со свистом пролетали пули. И все-таки никогда Смирре не  приходилось так плохо, как в это утро.    

Когда  дикие гуси увидели, что Смирре совсем обессилел и, едва дыша, свалился на кучу  сухих листьев, они прекратили свою игру.    

– Теперь  ты надолго запомнишь, каково тягаться со стаей Акки Кебнекайсе! – прокричали  они на прощанье и скрылись за лесной чащей.    

А в это  время белый гусь Мартин подлетел к Нильсу. Он осторожно подцепил его клювом,  снял с ветки и направился к озеру.    

Там на  большой льдине уже собралась вся стая. Увидев Нильса, дикие гуси радостно  загоготали и захлопали крыльями. А старая Акка Кебнекайсе выступила вперед и  сказала:    

– Ты  первый человек, от которого мы видели добро, и стая позволяет тебе остаться с  нами.    

 Глава IV. НОВЫЕ ДРУЗЬЯ  И НОВЫЕ ВРАГИ    

     

     1    

     

Пять  дней летел уже Нильс с дикими гусями. Теперь он не боялся упасть, а спокойно  сидел на спине Мартина, поглядывая направо и налево.    

Синему  небу конца-края нет, воздух легкий, прохладный, будто в чистой воде в нем  купаешься. Облака взапуски бегут за стаей: то догонят ее, то отстанут, то  собьются в кучу, то снова разбегутся, как барашки по полю.    

А то  вдруг небо потемнеет, покроется черными тучами, и Нильсу кажется, что это не  тучи, а какие-то огромные возы, нагруженные мешками, бочками, котлами,  надвигаются со всех сторон на стаю. Возы с грохотом сталкиваются.    

Из  мешков сыплется крупный, как горох, дождь, из бочек и котлов льет ливень.    

А потом  опять, куда ни глянь, – открытое небо, голубое, чистое, прозрачное. И  земля внизу вся как на ладони.    

Снег уже  совсем стаял, и крестьяне вышли в поле на весенние работы. Волы, покачивая  рогами, тащат за собой тяжелые плуги.    

– Га-га-га! –  кричат сверху гуси. – Поторапливайтесь! А то и лето пройдет, пока вы  доберетесь до края поля.    

Волы не  остаются в долгу. Они задирают головы и мычат:    

– М-м-медленно,  но верно! М-м-медленно, но верно! Вот по крестьянскому двору бегает баран. Его  только что остригли и выпустили из хлева.    

– Баран,  баран! – кричат гуси. – Шубу потерял!    

– Зато  бе-е-егать легче, бе-е-е-гать легче! – кричит в ответ баран.    

А вот  стоит собачья будка. Гремя цепью, около нее кружит сторожевая собака.    

– Га-га-га! –  кричат крылатые путешественники. – Какую красивую цепь на тебя надели!    

– Бродяги! –  лает им вслед собака. – Бездомные бродяги! Вот вы кто такие!    

Но гуси  даже не удостаивают ее ответом. Собака лает – ветер носит.    

Если  дразнить было некого, гуси просто перекликались друг с другом.    

– Где  ты?    

– Я  здесь!    

– Ты  здесь?    

– Я  тут!    

И лететь  им было веселее. Да и Нильс не скучал. Но все-таки иногда ему хотелось пожить  по-человечески. Хорошо бы посидеть в настоящей комнате, за настоящим столом, погреться  у настоящей печки. И на кровати поспать было бы неплохо! Когда это еще будет!  Да и будет ли когда-нибудь! Правда, Мартин заботился о нем и каждую ночь прятал  у себя под крылом, чтобы Нильс не замерз. Но не так-то легко человеку жить под  птичьим крылышком!    

А хуже  всего было с едой. Дикие гуси вылавливали для Нильса самые лучшие водоросли и  каких-то водяных пауков. Нильс вежливо благодарил гусей, но отведать такое угощение  не решался.    

Случалось,  что Нильсу везло, и в лесу, под сухими листьями, он находил прошлогодние  орешки. Сам-то он не мог их разбить. Он бежал к Мартину, закладывал орех ему в  клюв, и Мартин с треском раскалывал скорлупу. Дома Нильс так же колол грецкие  орехи, только закладывал их не в гусиный клюв, а в дверную щель.    

Но  орехов было очень мало. Чтобы найти хоть один орешек, Нильсу приходилось иногда  чуть не час бродить по лесу, пробираясь сквозь жесткую прошлогоднюю траву, увязая  в сыпучей хвое, спотыкаясь о хворостинки.    

На  каждом шагу его подстерегала опасность.    

Однажды  на него вдруг напали муравьи. Целые полчища огромных пучеглазых муравьев  окружили его со всех сторон. Они кусали его, обжигали своим ядом, карабкались  на него, заползали за шиворот и в рукава.    

Нильс  отряхивался, отбивался от них руками и ногами, но, пока он справлялся с одним  врагом, на него набрасывалось десять новых.    

Когда он  прибежал к болоту, на котором расположилась для ночевки стая, гуси даже не  сразу узнали его – весь он, от макушки до пяток, был облеплен черными  муравьями.    

– Стой,  не шевелись! – закричал Мартин и стал быстро-быстро склевывать одного муравья  за другим.    

     2    

     

Целую  ночь после этого Мартин, как нянька, ухаживал за Нильсом.    

От  муравьиных укусов лицо, руки и ноги у Нильса стали красные, как свекла, и покрылись  огромными волдырями. Глаза затекли, тело ныло и горело, точно после ожога.    

Мартин  собрал большую кучу сухой травы – Нильсу для подстилки, а потом обложил его с  ног до головы мокрыми липкими листьями, чтобы оттянуть жар.    

Как  только листья подсыхали, Мартин осторожно снимал их клювом, окунал в болотную  воду и снова прикладывал к больным местам.    

К утру  Нильсу стало полегче, ему даже удалось повернуться на другой бок.    

– Кажется,  я уже здоров, – сказал Нильс.    

– Какое  там здоров! – проворчал Мартин. – Не разберешь, где у тебя нос, где  глаз. Все распухло. Ты бы сам не поверил, что это ты, если б увидел себя! За  один час ты так растолстел, будто тебя год чистым ячменем откармливали.    

Кряхтя и  охая, Нильс высвободил из-под мокрых листьев одну руку и распухшими, негнущимися  пальцами стал ощупывать лицо.    

И верно,  лицо было точно туго надутый мяч. Нильс с трудом нашел кончик носа, затерявшийся  между вздувшимися щеками.    

– Может,  надо почаще менять листья? – робко спросил он Мартина. – Как ты думаешь?  А? Может, тогда скорее пройдет?    

– Да  куда же чаще! – сказал Мартин. – Я и так все время взад-вперед бегаю.  И надо же тебе было в муравейник залезть!    

– Разве  я знал, что там муравейник? Я не знал! Я орешки искал.    

– Ну,  ладно, не вертись, – сказал Мартин и шлепнул ему на лицо большой мокрый  лист. – Полежи спокойно, а я сейчас приду.    

И Мартин  куда-то ушел. Нильс только слышал, как зачмокала и захлюпала под его лапами  болотная вода. Потом чмоканье стало тише и наконец затихло совсем.    

Через  несколько минут в болоте снова зачмокало и зачавкало, сперва чуть слышно,  где-то вдалеке, а потом все громче, все ближе и ближе.    

Но  теперь шлепали по болоту уже четыре лапы.    

«С кем  это он идет?» – подумал Нильс и завертел головой, пытаясь сбросить примочку,  закрывавшую все лицо.    

– Пожалуйста,  не вертись! – раздался над ним строгий голос Мартина. – Что за беспокойный  больной! Ни на минуту одного нельзя оставить!    

– А  ну-ка, дай я посмотрю, что с ним такое, – проговорил другой гусиный голос,  и кто-то приподнял лист с лица Нильса.    

Сквозь  щелочки глаз Нильс увидел Акку Кебнекайсе.    

Она  долго с удивлением рассматривала Нильса, потом покачала головой и сказала:    

– Вот  уж никогда не думала, что от муравьев такая беда может приключиться! Гусей-то  они не трогают, знают, что гусь их не боится…    

– Раньше  а я их не боялся, – обиделся Нильс. – Раньше я никого не боялся.    

– Ты  и теперь никого не должен бояться, – сказала Акка. – Но остерегаться  должен многих. Будь всегда наготове. В лесу берегись лисы и куницы. На берегу  озера помни о выдре. В ореховой роще избегай кобчика. Ночью прячься от совы,  днем не попадайся на глаза орлу и ястребу. Если ты идешь по густой траве,  ступай осторожно и прислушивайся, не ползет ли поблизости змея. Если с тобой  заговорит сорока, не доверяй ей, – сорока всегда обманет.    

– Ну,  тогда мне все равно пропадать, – сказал Нильс. – Разве уследишь за  всеми сразу? От одного спрячешься, а другой тебя как раз и схватит.    

– Конечно,  одному тебе со всеми не справиться, – сказала Акка. – Но в лесу и в  поле живут не только наши враги, у нас есть и друзья. Если в небе покажется  орел, тебя предупредит белка. О том, что крадется лиса, пролопочет заяц. О том,  что ползет змея, прострекочет кузнечик.    

– Чего  ж они все молчали, когда я в муравьиную кучу лез? – проворчал Нильс.    

– Ну,  надо и самому голову иметь на плечах, – ответила Акка. – Мы проживем  здесь три дня. Болото тут хорошее, водорослей сколько душе угодно, а путь нам  предстоит долгий. Вот я и решила – пусть стая отдохнет да подкормится. Мартин  тем временем тебя подлечит. На рассвете четвертого дня мы полетим дальше.    

Акка  кивнула головой и неторопливо зашлепала по болоту.    

     3    

     

Это были  трудные дни для Мартина. Нужно было и лечить Нильса, и кормить его. Сменив  примочку из мокрых листьев и подправив подстилку, Мартин бежал в ближний лесок  на поиски орехов. Два раза он возвращался ни с чем.    

– Да  ты просто не умеешь искать! – ворчал Нильс. – Разгребай хорошенько  листья. Орешки всегда на самой земле лежат.    

– Знаю  я. Да ведь тебя надолго одного не оставишь!.. А лес не так близко. Не успеешь добежать,  сразу назад надо.    

– Зачем  же ты пешком бегаешь? Ты бы летал.    

– А  ведь верно! – обрадовался Мартин. – Как это я сам не догадался! Вот  что значит старая привычка!    

На  третий день Мартин прилетел совсем скоро, и вид у него был очень довольный. Он  опустился около Нильса и, не говоря ни слова, во всю ширь разинул клюв. И  оттуда один за другим выкатилось шесть ровных, крупных орехов. Таких красивых  орехов Нильс никогда еще не находил. Те, что он подбирал на земле, всегда были  уже подгнившие, почерневшие от сырости.    

– Где  это ты нашел такие орешки?! – воскликнул Нильс. – Точно из лавки.    

– Ну  хоть и не из лавки, – сказал Мартин, – а вроде того.    

Он  подхватил самый крупный орешек и сдавил его клювом. Скорлупа звонко хрустнула,  и на ладонь Нильса упало свежее золотистое ядрышко.    

– Эти  орехи дала мне из своих запасов белка Сирле, – гордо проговорил  Мартин. – Я познакомился с ней в лесу. Она сидела на сосне перед дуплом и  щелкала орешки для своих бельчат. А я мимо летел. Белка так удивилась, когда  увидела меня, что даже выронила орешек. «Вот, – думаю, – удача! Вот  повезло!» Приметил я, куда орешек упал, и скорее вниз. Белка за мной. С ветки  на ветку перепрыгивает и ловко так – точно по воздуху летает. Я думал, ей  орешка жалко, белки ведь народ хозяйственный. Да нет, ее просто любопытство  разобрало: кто я, да откуда, да отчего у меня крылья белые? Ну, мы и  разговорились. Она меня даже к себе пригласила на бельчат посмотреть. Мне хоть  и трудновато среди веток летать, да неловко было отказаться. Посмотрел. А потом  она меня орехами угостила и на прощанье вон еще сколько дала – едва в клюве  поместились. Я даже поблагодарить ее не мог – боялся орехи растерять.    

– Вот  это нехорошо, – сказал Нильс, запихивая орешек в рот. – Придется мне  самому ее поблагодарить.    

     4    

     

На  другое утро Нильс проснулся чуть свет. Мартин еще спал, спрятав, по гусиному  обычаю, голову под крыло.    

Нильс  легонько шевельнул ногами, руками, повертел головой. Ничего, все как будто в порядке.    

Тогда он  осторожно, чтобы не разбудить Мартина, выполз из-под вороха листьев и побежал к  болоту. Он выискал кочку посуше и покрепче, взобрался на нее и, став на четвереньки,  заглянул в неподвижную черную воду.    

Лучшего  зеркала и не надо было! Из блестящей болотной жижи на него глядело его  собственное лицо. И все на месте, как полагается: нос как нос, щеки как щеки,  только правое ухо чуть-чуть больше левого.    

Нильс  встал, отряхнул мох с коленок и зашагал к лесу. Он решил непременно разыскать  белку Сирле.    

Во-первых,  надо поблагодарить ее за угощение, а во-вторых, попросить еще орехов – про запас.  И бельчат хорошо бы заодно посмотреть.    

Пока  Нильс добрался до опушки, небо совсем посветлело.    

«Надо  скорее идти, – заторопился Нильс. – А то Мартин проснется и пойдет  меня искать».    

Но все  получилось не так, как думал Нильс. С самого начала ему не повезло.    

Мартин  говорил, что белка живет на сосне. А сосен в лесу очень много. Поди-ка угадай,  на какой она живет!    

«Спрошу  кого-нибудь», – подумал Нильс, пробираясь по лесу.    

Он  старательно обходил каждый пень, чтобы не попасть снова в муравьиную засаду,  прислушивался к каждому шороху и, чуть что, хватался за свой ножичек, готовясь  отразить нападение змеи.    

Он шел  так осторожно, так часто оглядывался, что даже не заметил, как наткнулся на  ежа. Еж принял его прямо в штыки, выставив навстречу сотню своих иголок. Нильс  попятился назад и, отступив на почтительное расстояние, вежливо сказал:    

– Мне  нужно у вас кое-что разузнать. Не можете ли вы хотя бы на время убрать ваши  колючки?    

– Не  могу! – буркнул еж и плотным колючим шаром покатился мимо Нильса.    

– Ну  что ж! – сказал Нильс. – Найдется кто-нибудь посговорчивей.    

И только  он сделал несколько шагов, как откуда-то сверху на него посыпался настоящий  град: кусочки сухой коры, хворостинки, шишки. Одна шишка просвистела у самого  его носа, другая ударила по макушке. Нильс почесал голову, отряхнул мусор и с  опаской поглядел вверх.    

Прямо  над его головой на широколапой ели сидела остроносая длиннохвостая сорока и  старательно сбивала клювом черную шишку. Пока Нильс разглядывал сороку и придумывал,  как бы с ней заговорить, сорока справилась со своей работой, и шишка стукнула  Нильса по лбу.    

– Чудно!  Прекрасно! Прямо в цель! Прямо в цель! – затараторила сорока и шумно захлопала  крыльями, прыгая по ветке.    

– По-моему,  вы не очень-то удачно выбрали цель, – сердито сказал Нильс, потирая лоб.    

– Чем  же плохая цель? Очень хорошая цель. А ну-ка постойте здесь минутку, я еще с той  ветки попробую. – И сорока вспорхнула на ветку повыше.    

– Кстати,  как вас зовут? Чтобы я знала, в кого целюсь! – крикнула она сверху.    

– Зовут-то  меня Нильсом. Только, право, вам не стоит трудиться. Я и так знаю, что вы попадете.  Лучше скажите, где тут живет белка Сирле. Мне она очень нужна.    

– Белка  Сирле? Вам нужна белка Сирле? О, мы с ней старые друзья! Я с удовольствием вас  провожу до самой ее сосны. Это недалеко. Идите за мной следом. Куда я – туда и  вы. Куда я – туда и вы. Прямо к ней и придете.    

С этими  словами она перепорхнула на клен, с клена перелетела на ель, потом на осину, потом  опять на клен, потом снова на ель…    

Нильс  метался за ней туда и сюда, не отрывая глаз от черного вертлявого хвоста, мелькавшего  среди веток. Он спотыкался и падал, опять вскакивал и снова бежал за сорочьим  хвостом.    

Лес  становился гуще и темнее, а сорока все перепрыгивала с ветки на ветку, с дерева  на дерево.    

И вдруг  она взвилась в воздух, закружилась над Нильсом и затараторила:    

– Ах,  я совсем забыла, что иволга звала меня нынче в гости! Сами понимаете, что  опаздывать невежливо. Вам придется меня немного подождать. А пока всего  доброго, всего доброго! Очень приятно было с вами познакомиться.    

И сорока  улетела.    

     5    

     

Целый  час выбирался Нильс из лесной чащи. Когда он вышел на опушку, солнце уже стояло  высоко в небе.    

Усталый  и голодный, Нильс присел на корявый корень.    

«Вот уж  посмеется надо мной Мартин, когда узнает, как одурачила меня сорока… И что я ей  сделал? Правда, один раз я разорил сорочье гнездо, но ведь это было в прошлом году,  и не здесь, а в Вестменхеге. Ей-то откуда знать!»    

Нильс  тяжело вздохнул и с досадой стал носком башмачка ковырять землю. Под ногами у  него что-то хрустнуло. Что это? Нильс наклонился. На земле лежала ореховая  скорлупа. Вот еще одна. И еще, и еще.    

«Откуда  это здесь столько ореховой скорлупы? – удивился Нильс. – Уж не на  этой ли самой сосне живет белка Сирле?»    

Нильс  медленно обошел дерево, всматриваясь в густые зеленые ветки. Никого не было видно.  Тогда Нильс крикнул что было силы:    

– Не  здесь ли живет белка Сирле?    

Никто не  ответил.    

Нильс  приставил ладони ко рту и опять закричал:    

– Госпожа  Сирле! Госпожа Сирле! Ответьте, пожалуйста, если вы здесь!    

Он  замолчал и прислушался. Сперва все было по-прежнему тихо, потом сверху до него  донесся тоненький, приглушенный писк.    

– Говорите,  пожалуйста, погромче! – опять закричал Нильс.    

И снова  до него донесся только жалобный писк. Но на этот раз писк шел откуда-то из  кустов, около самых корней сосны.    

Нильс  подскочил к кусту и притаился. Нет, ничего не слышно – ни шороха, ни звука.    

А над  головой опять кто-то запищал, теперь уже совсем громко.    

«Полезу-ка  посмотрю, что там такое», – решил Нильс и, цепляясь за выступы коры, стал  карабкаться на сосну.    

Карабкался  он долго. На каждой ветке останавливался, чтобы отдышаться, и снова лез вверх.    

И чем  выше он взбирался, тем громче и ближе раздавался тревожный писк.    

Наконец  Нильс увидел большое дупло.    

Из  черной дыры, как из окна, высовывались четыре маленьких бельчонка.    

Они  вертели во все стороны острыми мордочками, толкались, налезали друг на друга,  путаясь длинными голыми хвостами. И все время, ни на минуту не умолкая, пищали  в четыре рта, на один голос.    

Увидев  Нильса, бельчата от удивления замолкли на секунду, а потом, как будто  набравшись новых сил, запищали еще пронзительнее.    

– Тирле  упал! Тирле пропал! Мы тоже упадем! Мы тоже пропадем! – верещали бельчата.    

Нильс  даже зажал уши, чтобы не оглохнуть.    

– Да  не галдите вы! Пусть один говорит. Кто там у вас упал?    

– Тирле  упал! Тирле! Он влез на спину Дирле, а Пирле толкнул Дирле, и Тирле упал.    

– Постойте-ка,  я что-то ничего не пойму: тирле-дирле, дирле-тирле! Позовите-ка мне белку  Сирле. Это ваша мама, что ли?    

– Конечно,  это наша мама! Только ее нет, она ушла, а Тирле упал. Его змея укусит, его ястреб  заклюет, его куница съест. Мама! Мама! Иди сюда!    

– Ну,  вот что, – сказал Нильс, – забирайтесь-ка поглубже в дупло, пока вас  и вправду куница не съела, и сидите тихонько. А я полезу вниз, поищу вашего  Мирле – или как его там зовут!    

– Тирле!  Тирле! Его зовут Тирле!    

– Ну  Тирле так Тирле, – сказал Нильс и осторожно стал спускаться.    

     6    

     

Нильс  искал бедного Тирле недолго. Он направился прямо к кустам, откуда раньше  слышался писк.    

– Тирле,  Тирле! Где ты? – кричал он, раздвигая густые ветки.    

Из  глубины кустарника в ответ ему кто-то тихонько пискнул.    

– Ага,  вот ты где! – сказал Нильс и смело полез вперед, ломая по дороге сухие  стебли и сучки.    

В самой  гуще кустарника он увидел серый комочек шерсти с реденьким, как метелочка,  хвостиком. Это был Тирле. Он сидел на тоненькой веточке, вцепившись в нее всеми  четырьмя лапками, и так дрожал со страху, что ветка раскачивалась под ним,  точно от сильного ветра.    

Нильс  поймал кончик ветки и, как на канате, подтянул к себе Тирле.    

– Перебирайся  ко мне на плечи, – скомандовал Нильс.    

– Я  боюсь! Я упаду! – пропищал Тирле.    

– Да  ты уже упал, больше падать некуда! Лезь скорее! Тирле осторожно оторвал от  ветки одну лапу и вцепился в плечо Нильса. Потом он вцепился в пего второй  лапой и наконец весь, вместе с трясущимся хвостом, перебрался на спину к  Нильсу.    

– Держись  покрепче! Только когтями не очень-то впивайся, – сказал Нильс и, сгибаясь  под своей ношей, медленно побрел в обратный путь. – Ну и тяжелый же  ты! – вздохнул он, выбравшись из чащи кустарника.    

Он  остановился, чтобы немного передохнуть, как вдруг знакомый скрипучий голос затрещал  прямо у него над головой:    

– А  вот и я! Вот и я!    

Это была  длиннохвостая сорока.    

– Что  это у вас на спине? Очень интересно, что это вы несете? – стрекотала  сорока.    

Нильс  ничего не ответил и молча направился к сосне. Но не успел он сделать и трех  шагов, как сорока пронзительно закричала, затрещала, захлопала крыльями.    

– Разбой  среди бела дня! У белки Сирле похитили бельчонка! Разбой среди бела дня!  Несчастная мать! Несчастная мать!    

– Никто  меня не похищал – я сам упал! – пискнул Тирле.    

Однако  сорока и слушать ничего не хотела.    

– Несчастная  мать! Несчастная мать! – твердила она. А потом сорвалась с ветки и  стремительно полетела в глубь леса, выкрикивая на лету все одно и то же:    

– Разбой  среди бела дня! У белки Сирле украли бельчонка! У белки Сирле украли бельчонка!    

– Вот  пустомеля! – сказал Нильс и полез на сосну.    

     7    

     

Нильс  был уже на полпути, как вдруг услышал какой-то глухой шум.    

Шум  приближался, становился все громче, и скоро весь воздух наполнился птичьим  криком и хлопаньем тысячи крыльев.    

Со всех  сторон к сосне слетались встревоженные птицы, а между ними взад и вперед  сновала длиннохвостая сорока и громче всех кричала:    

– Я  сама его видела! Своими глазами видела! Этот разбойник Нильс унес бельчонка!  Ищите вора! Ловите его! Держите его!    

– Ой,  я боюсь! – прошептал Тирле. – Они тебя заклюют, а я опять упаду!    

– Ничего  не будет, они нас даже не увидят, – храбро сказал Нильс. А сам подумал: «А  ведь и верно – заклюют!»    

Но все  обошлось благополучно.    

Под  прикрытием веток Нильс с Тирле на спине добрался наконец до беличьего гнезда.    

На краю  дупла сидела белка Сирле и хвостом вытирала слезы.    

А над  ней кружилась сорока и без умолку трещала:    

– Несчастная  мать! Несчастная мать!    

– Получайте  вашего сына, – тяжело пыхтя, сказал Нильс и, точно куль муки, сбросил Тирле  в отверстие дупла.    

Увидев  Нильса, сорока замолчала на минуту, а потом решительно тряхнула головой и  застрекотала еще громче:    

– Счастливая  мать! Счастливая мать! Бельчонок спасен! Храбрый Нильс спас бельчонка! Да  здравствует Нильс!    

А  счастливая мать обняла Тирле всеми четырьмя лапами, нежно гладила его пушистым  хвостом и тихонько посвистывала от радости.    

И вдруг  она повернулась к сороке.    

– Постой-ка, –  сказала она, – кто же это говорил, что Нильс украл Тирле?    

– Никто  не говорил! Никто не говорил! – протрещала сорока я на всякий случай отлетела  подальше. – Да здравствует Нильс! Бельчонок спасен! Счастливая мать  обнимает свое дитя! – кричала она, перелетая с дерева на дерево.    

– Ну,  понесла на своем хвосте последние новости! – сказала белка и бросила ей  вслед старую шишку.    

     8    

     

Только к  концу дня Нильс вернулся домой – то есть не домой, конечно, а к болоту, где отдыхали  гуси.