1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 
« Ты помнишь? В  нашей бухте сонной…»     

     

     

Ты помнишь? В нашей бухте сонной    

Спала зеленая вода,    

Когда кильватерной колонной    

Вошли военные суда.    

     

Четыре – серых. И вопросы    

Нас волновали битый час,    

И загорелые матросы    

Ходили важно мимо нас.    

     

Мир стал заманчивей и шире,    

И вдруг – суда уплыли прочь.    

Нам было видно: все четыре    

Зарылись в океан и в ночь.    

     

И вновь обычным стало море,    

Маяк уныло замигал,    

Когда на низком семафоре    

Последний отдали сигнал    

     

Как мало в этой жизни надо    

Нам, детям, – и тебе и мне.    

Ведь сердце радоваться радо    

И самой малой новизне.    

     

Случайно на ноже карманном    

Найди пылинку дальних стран –    

И мир опять предстанет странным,    

Закутанным в цветной туман!    

     

     

« Сижу за  ширмой. У меня…»     

     

     

Сижу за ширмой. У меня    

Такие крохотные ножки…    

Такие ручки у меня,    

Такое тесное окошко…    

Тепло и темно. Я гашу    

Свечу, которую приносят,    

Но благодарность приношу…    

Меня давно развлечься просят,    

Но эти ручки… Я влюблен    

В мою морщинистую кожу…    

Могу увидеть сладкий сон,    

Но я себя не потревожу:    

Не потревожу забытья,    

Вот этих бликов на окошке…    

И ручки скрещиваю я,    

И также скрещиваю ножки.    

Сижу за ширмой. Здесь тепло.    

Здесь кто‑то есть. Не надо свечки.    

Глаза бездонны, как стекло.    

На ручке сморщенной – колечки.    

     

18 октября 1903     

 « Твое лицо мне  так знакомо…»     

     

     

Твое лицо мне так знакомо,    

Как будто ты жила со мной.    

В гостях, на улице и дома    

Я вижу тонкий профиль твой.    

Твои шаги звенят за мною,    

Куда я ни войду, ты там,    

Не ты ли легкою стопою    

За мною ходишь по ночам?    

Не ты ль проскальзываешь мимо,    

Едва лишь в двери загляну,    

Полувоздушна и незрима,    

Подобна виденному сну?    

Я часто думаю, не ты ли    

Среди погоста, за гумном,    

Сидела, молча на могиле    

В платочке ситцевом своем?    

Я приближался – ты сидела,    

Я подошел – ты отошла,    

Спустилась к речке и запела…    

На голос твой колокола    

Откликнулись вечерним звоном…    

И плакал я, и робко ждал…    

Но за вечерним перезвоном    

Твой милый голос затихал…    

Еще мгновенье – нет ответа,    

Платок мелькнает за рекой…    

Но знаю горестно, что где‑то    

Еще увидимся с тобой.    

     

     

« Многое  замолкло. Многие ушли…»     

     

     

Многое замолкло. Многие ушли.    

Много дум уснуло на краю земли.    

     

Но остались песни, и остались дни.    

Истина осталась: мы с тобой – одни.    

     

Всё, что миновалось, вот оно – смотри:    

Бледная улыбка утренней зари.    

     

Сердце всё открыто, как речная гладь,    

Если хочешь видеть, можешь увидать.    

     

Июнь 1903     

 Демон    

     

     

Иди, иди за мной – покорной    

И верною моей рабой.    

Я на сверкнувший гре бень горный    

Взлечу уверенно с тобой.    

     

Я пронесу тебя над бездной,    

Ее бездонностью дразня.    

Твой будет ужас бесполезный –    

Лишь вдохновеньем для меня.    

     

Я от дождя эфирной пыли    

И от круженья охраню    

Всей силой мышц и сенью крылий    

И, вознося, не уроню.    

     

И на горах, в сверканьи белом,    

На незапятнанном лугу,    

Божественно‑прекрасным телом    

Тебя я странно обожгу.    

     

Ты знаешь ли, какая малость    

Та человеческая ложь,    

Та грустная земная жалость,    

Что дикой страстью ты зовешь?    

     

Когда же вечер станет тише,    

И, околдованная мной,    

Ты полететь захочешь выше    

Пустыней неба огневой, –    

     

Да, я возьму тебя с собою    

И вознесу тебя туда,    

Где кажется земля звездою,    

Землею кажется звезда.    

     

И, онемев от удивленья,    

Ты у'зришь новые миры –    

Невероятные виденья,    

Создания моей игры…    

     

Дрожа от страха и бессилья,    

Тогда шепнешь ты: отпусти…    

И, распустив тихонько крылья,    

Я улыбнусь тебе: лети.    

     

И под божественной улыбкой,    

Уничтожаясь на лету,    

Ты полетишь, как камень зыбкий,    

В сияющую пустоту…    

     

9 июня 1910     

 « Всю жизнь  ждала. Устала ждать…»     

     

     

Всю жизнь ждала. Устала ждать.    

И улыбнулась. И склонилась.    

Волос распущенная прядь    

На плечи темные спустилась.    

     

Мир не велик и не богат –    

И не глядеть бы взором черным!    

Ведь только люди говорят,    

Что надо ждать и быть покорным…    

     

А здесь какая‑то свирель    

Поет надрывно, жалко, тонко:    

«Качай чужую колыбель,    

Ласкай немилого ребенка…»    

     

Я тоже – здесь. С моей судьбой,    

Над лирой, гневной, как секира.    

Такой приниженный и злой.    

Торгуюсь на базарах мира…    

     

Я верю мгле твоих волос    

И твоему великолепью.    

Мои сирый дух – твой верный пес,    

У ног твоих грохочет цепью…    

     

И вот опять, и вот опять,    

Встречаясь с этим темным взглядом,    

Хочу по имени назвать,    

Дышать и жить с тобою рядом…    

     

Мечта! Что жизни сон глухой?    

Отрава – вслед иной отраве…    

Я изменю тебе, как той,    

Не изменяя, не лукавя…    

     

Забавно жить! Забавно знать,    

Что под луной ничто не ново!    

Что мертвому дано рождать    

Бушующее жизнью слово!    

     

И никому заботы нет,    

Что людям дам, что ты дала мне;    

А люди на могильном камне    

Начертят прозвище: ПОЭТ.    

     

     

« Ушла. Но  гиацинты ждали…»     

     

     

Ушла. Но гиацинты ждали,    

И день не разбудил окна,    

И в легких складках женской шали    

Цвела ночная тишина.    

     

В косых лучах вечерней пыли,    

Я знаю, ты придешь опять    

Благоуханьем нильских лилий    

Меня пленять и опьянять.    

     

Мне слабость этих рук знакома,    

И эта шепчущая речь,    

И стройной талии истома,    

И матовость покатых плеч.    

     

Но в имени твоем – безмерность,    

И рыжий сумрак глаз твоих    

Таит змеиную неверность    

И ночь преданий грозовых.    

     

И, миру дольнему подвластна,    

Меж всех – не знаешь ты одна,    

Каким раденьям ты причастна.    

Какою верой креплена.    

     

Войди, своей не зная воли,    

И, добрая, в глаза взгляни,    

И темным взором острой, боли    

Живое сердце полосни.    

     

Вползи ко мне змеей ползучей,    

В глухую полночь оглуши,    

Устами томными замучай,    

Косою черной задуши.    

     

 « Ночью в саду  у меня…»     

     

     

Ночью в саду у меня    

Плачет плакучая ива,    

И безутешна она Ивушка,    

Грустная ива.    

     

Раннее утро блеснет,    

Нежная девушка Зорька    

Ивушке, плачущей горько,    

Слёзы кудрями сотрет.    

     

     

« Ты, может  быть, не хочешь угадать…»     

     

     

Ты, может быть, не хочешь угадать,    

Как нежно я люблю Тебя, мой гений?    

Никто, никто не может так страдать,    

Никто из наших новых поколений.    

     

О, страсти нет! Но тайные мечты    

Для сердца нежного порой бывают сладки,    

Когда хочу я быть везде, где Ты,    

И целовать Твоей одежды складки.    

     

Мечтаю я, чтоб не одна душа    

Не видела Твоей души нетленной,    

И я лишь, смертный, знал, как хороша    

Одна она, во всей, во всей вселенной.    

     

     

Пляски осенние    

     

     

Волновать меня снова и снова –    

В этом тайная воля твоя,    

Радость ждет сокровенного слова,    

И уж ткань золотая готова,    

Чтоб душа засмеялась моя.    

     

Улыбается осень сквозь слезы,    

В небеса улетает мольба,    

И за кружевом тонкой березы    

Золотая запела труба.    

     

Так волнуют прозрачные звуки,    

Будто милый твой голос звенит,    

Но молчишь ты, поднявшая руки    

Устремившая руки в зенит.    

     

И округлые руки трепещут,    

С белых плеч ниспадают струи,    

За тобой в хороводах расплещут    

Осенницы одежды свои.    

     

Осененная реющей влагой,    

Распустила ты пряди волос.    

Хороводов твоих по оврагу    

Золотое кольцо развилось.    

     

Очарованный музыкой влаги,    

Не могу я не петь, не плясать,    

И не могу луга и овраги    

Под стопою твоей не сгорать.    

     

С нами, к нам – легкокрылая младость,    

Нам воздушная участь дана…    

И откуда приходит к нам Радость,    

И откуда плывет Тишина?    

     

Что полеты времен и желаний –    

Только всплески девических рук –    

На земле, на зеленой поляне,    

Неразлучный и радостный круг.    

     

И безбурное солнце не будет    

Нарушать и гневите Тишину,    

И лесная трава не забудет,    

Никогда не забудет весну.    

     

И снежники по склонам оврага    

Заметут, заровняют края,    

Там, где им заповедала влага,    

Там, где пляска, где воля твоя.    

     

1 октября 1905     

 « Милая дева,  зачем тебе знать, что жизнь нам готовит…»     

     

     

Милая дева, зачем тебе знать, что жизнь нам готовит,    

Мы, Левконойя, богов оскорбляем страстью познанья.    

Пусть халдеи одни ум изощряют в гаданьи,    

Мы же будем довольны нашим нынешним счастьем.    

Дева! узнать не стремись, когда перестанет Юпитер    

Скалы у брега крошить волнами Тирренского моря.    

Будь разумна, вино очищай для верного друга;    

Что в напрасных сомненьях жизнь проводить молодую?    

Век завистливый быстро умчится среди рассуждений,    

Ты же светлое время лови, – от мглы удаляйся.    

     

Перевод Горация     

28 января 1898     

     

Авиатор    

     

     

Летун отпущен на свободу.    

Качнув две лопасти свои,    

Как чудище морское в воду,    

Скользнул в воздушные струи.    

     

Его винты поют, как струны…    

Смотри: недрогнувший пилот    

К слепому солнцу над трибуной    

Стремит свой винтовой полет…    

     

Уж в вышине недостижимой    

Сияет двигателя медь…    

Там, еле слышный и незримый,    

пропеллер продолжает петь…    

     

Потом – напрасно ищет око:    

На небе не найдешь следа:    

В бинокле, вскинутом высоко,    

Лишь воздух – ясный, как вода…    

     

А здесь, в колеблющемся зное,    

В курящейся над лугом мгле,    

Ангары, люди, все земное –    

Как бы придавлено к земле…    

     

Но снова в золотом тумане    

Как будто – неземной аккорд…    

Он близок, миг рукоплесканий    

И жалкий мировой рекорд!    

     

Все ниже спуск винтообразный,    

Все круче лопастей извив,    

И вдруг… нелепый, безобразный    

В однообразьи перерыв…    

     

И зверь с умолкшими винтами    

Повис пугающим углом…    

Иши отцветшими глазами    

Опоры в воздухе… пустом!    

     

Уж поздно: на траве равнины    

Крыла измятая дуга…    

В сплетеньи проволок машины    

Рука – мертвее рычага…    

     

Зачем ты в небе был, отважный,    

В свой первый и последний раз?    

Чтоб львице светской и продажной    

Поднять к тебе фиалки глаз?    

     

Или восторг самозабвенья    

Губительный изведал ты,    

Безумно возалкал паденья    

И сам остановил винты?    

     

Иль отравил твой мозг несчастный    

Грядуших войн ужасный вид:    

Ночной летун, во мгле ненастной    

Земле несущий динамит?    

     

1910 – январь 1912     

     

 « Нет, никогда  моей, и ты ничьей не будешь…»     

     

     

Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь,    

Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,    

Сквозь бездну дней пустых, чье бремя не избудешь.    

Вот почему я – твой поклонник и поехт!    

     

Здесь – страшная печать отверженности женской    

За прелесть дивную – постичь ее нет сил.    

Там – дикий сплав миров, где часть души вселенской    

Рыдает, исходя гармонией светил.    

     

Вот – мой восторг, мой страх в тот вечер в темном зале!    

Вот, бедная, зачем тревожусь за тебя!    

Вот чьи глаза меня так странно провожали,    

Еще не угадав, не зная… не любя!    

     

Сама себе закон – летишь, летишь ты мимо,    

К созвездиям иным, не ведая орбит,    

И этот мир тебе – лишь красный облак дыма,    

Где что‑то жжет, поет, тревожит и горит!    

     

И в зареве его – твоя безумна младость…    

Всё – музыка и свет: нет счастья, нет измен…    

Мелодией одной звучат печаль и радость…    

Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.    

     

     

« Ветр налетит,  завоет снег…»     

     

     

Ветр налетит, завоет снег,    

И в памяти на миг возникнет    

Тот край, тот отдаленный брег:    

Но цвет увял, под снегом никнет:    

     

И шелестят травой сухой    

Мои старинные болезни:    

И ночь. И в ночь – тропой глухой    

Иду к прикрытой снегом бездне:    

     

Ночь, лес и снег. И я несу    

Постылый груз воспоминаний:    

Вдруг – малый домик на поляне,    

И девочка поет в лесу.    

     

     

« Жизнь – без  начала и конца…»     

     

     

Жизнь – без начала и конца.    

Нас всех подстерегает случай.    

Над нами – сумрак неминучий,    

Иль ясность божьего лица.    

Но ты, художник, твердо веруй    

В начала и концы. Ты знай,    

Где стерегут нас ад и рай.    

Тебе дано бесстрастной мерой    

Измерить все, что видишь ты.    

Твой взгляд – да будет тверд и ясен,    

Сотри случайные черты –    

И ты увидишь: мир прекрасен.    

     

 « Зачем в моей  усталой груди…»     

     

     

Зачем в моей усталой груди    

Так много боли и тоски?    

И так ненужны маяки.    

И так давно постыли люди    

Уныло ждущие Христа.    

Лишь дьявола они находят…    

И лишь в отчаянье приводят    

Извечно лгущие уста.    

Кто без намеренья щадит,    

Кто без желанья ранит больно.    

Иль порываний нам довольно,    

И лишь недуг надежный щит.