1 2 3 4 5 

  
   
Агата Кристи
   
Большая Четверка
  
  
   
    
Неожиданный гость
   
   
Я знаю людей, которым путешествие на пароме через Ла-Манш доставляет истинное удовольствие; они могут спокойно сидеть на палубе, ожидая, пока судно пришвартуется, а потом без излишней суеты собрать свои вещи и спокойно сойти на пристань. Лично мне это никогда не удается. Как только я поднимаюсь на борт, у меня появляется такое чувство, будто я ничего не успею сделать. Я переставляю чемоданы с места на место, а если спускаюсь в салон поесть, то проглатываю обед не разжевывая, преследуемый мыслью, что сейчас уже прибудем, а я еще — внизу.
   
Возможно, это чувство — проклятое наследие войны, когда, получив краткосрочный отпуск, я старался занять место как можно ближе к трапу. Одним из первых сойти на берег, чтобы сэкономить несколько драгоценных минут своего трех- или пятидневного отпуска, казалось делом чрезвычайной важности.
   
В это июльское утро я стоял у поручней, наблюдая за белыми барашками волн, за приближающимся все ближе и ближе портом Дувр, и дивился спокойствию пассажиров, которые невозмутимо сидели в креслах на палубе и даже не подняли глаз, когда вдали показались знакомые берега. Да, вполне возможно, что это их совершенно не волновало. Вне всякого сомнения, многие из них просто возвращались после выходных, проведенных в Париже, я же последние полтора года безвылазно торчал на своем ранчо в Аргентине. И хотя дела мои шли успешно и мы с женой наслаждались свободной и почти курортной жизнью Южноамериканского континента, тем не менее у меня комок подступил к горлу при виде родной земли.
   
Два дня назад я прибыл на пароходе во Францию, заключил несколько важных контрактов и теперь направлялся в Лондон. Я намеревался пробыть там пару месяцев — время, достаточное, чтобы навестить друзей, и в первую очередь некоего человечка с яйцеобразной головой и зелеными глазами — Эркюля Пуаро! Я собирался захватить своего старого друга врасплох. В моем последнем письме из Аргентины не было и тени намека на предстоящее путешествие. Собрался я неожиданно, к тому же и дела вынуждали ехать. Не один раз представлял я себе восторг и недоумение на лице моего друга при виде моей персоны.
   
Он, я был почти уверен, находился неподалеку от своей «штаб-квартиры». То время, когда служебные обязанности бросали его из одного конца Англии в другой, кануло в Лету. Он стал знаменитостью и уже не тратил все свое время только на порученное ему дело. Он постепенно становился кем-то вроде «детектива-консультанта». Он всегда смеялся над теми, кто искренне считал, что сыщик — это человек, который без конца переодевается и с лупой разглядывает каждый отпечаток ноги, чтобы выследить преступника.
   
«Нет уж, мой дорогой Гастингс, — обычно говаривал он. — Оставим это для Жиро[1] и его друзей из французской полиции. У Эркюля Пуаро свои методы работы. Порядок, и методичность, и серые клеточки. Спокойно сидя в кресле, я увижу гораздо больше, чем наш достопочтенный Джепп,[2] бегая по разным сомнительным местам».
   
Прибыв в Лондон, я оставил свой багаж в гостинице и тут же отправился по знакомому адресу, обуреваемый ностальгическими воспоминаниями. Поприветствовав свою прежнюю домохозяйку, я, перепрыгивая сразу через две ступеньки, ринулся к двери Пуаро и скоро уже нетерпеливо в нее стучал.
   
— Прошу! — раздался знакомый голос. Я вошел. Пуаро, державший в руках небольшой саквояж, со стуком его выронил.
   
— Mon ami,[3] Гастингс! — вскричал он, раскрывая объятья. — Mon ami, Гастингс!
   
Мы обнялись, а потом наперебой стали засыпать друг друга вопросами, спрашивая сразу обо всем: не получал ли он телеграмм для меня от моей жены, как мне путешествовалось, какая погода и прочее и прочее.
   
— Я полагаю, мои комнаты все еще свободны? — спросил я, когда эмоции немного поутихли. — Я хотел бы снова здесь поселиться.
   
Лицо Пуаро помрачнело.
   
— Mon Dieu,[4] какая досада! Оглянитесь, мой друг.
   
Я оглянулся. Около стены стоял огромный допотопного вида чемодан. Рядом с ним по ранжиру еще несколько чемоданов. Ошибиться было невозможно.
   
— Вы уезжаете?
   
— Да.
   
— Куда же?
   
— В Южную Америку.
   
— Что-о-о?
   
— Забавно, не правда ли? Я отправляюсь в Рио и решил ничего не писать вам о своей поездке — решил устроить вам сюрприз, и вот — на тебе! Мой старый добрый друг опередил меня!
   
— Но когда вы уезжаете?
   
Пуаро посмотрел на часы.
   
— Через час.
   
— Но вы всегда твердили, что вас ничто и никогда не заставит отправиться в такое длительное морское путешествие!
   
Пуаро закрыл глаза и пожал плечами.
   
— Ваша правда, мой друг. Доктор говорит, что, хотя от морских прогулок еще никто не умирал, это будет моим последним путешествием.
   
Он предложил мне стул.
   
— Я расскажу вам, как это случилось. Вы знаете, кто самый богатый человек в мире? Даже богаче, чем Рокфеллер? Эйб Райленд!
   
— Американский мыльный король?
   
— Вот именно. Со мной связался один из его секретарей. Что-то происходит в его большой фирме в Рио. Какие-то махинации. Фокусы — так он это называет. Он хочет, чтобы я все это расследовал на месте. Я поначалу отказался, сказав, что, если он предоставит мне факты, я сразу определю, в чем там дело, — ведь у меня богатый опыт! Но он ответил, что этого сделать не может, и добавил, что все факты будут мне предоставлены сразу же, как только я приеду. Как правило, после подобных заявлений я вообще прекращаю разговор. Диктовать условия Эркюлю Пуаро — неслыханное нахальство. Но сумма, предложенная мне, была так велика, что впервые в жизни я поддался соблазну. Настолько это большая сумма — целое состояние! А кроме того, есть еще одна причина — вы, мой дорогой Гастингс. Целых полтора года я чувствовал себя таким одиноким… Ну и подумал: а почему бы не попробовать? Мне так надоело решать эти нескончаемые головоломки. Славы я уже вкусил достаточно. Получу эти деньги и заживу где-нибудь рядом с моим старым другом…
   
Я был тронут до глубины души.
   
— Итак, я принял решение, — продолжал он, — и через час должен ехать на вокзал. Ирония судьбы, не так ли? Но должен признаться, Гастингс, что, если бы не столь солидный гонорар, я бы отказался от этого дела, потому что совсем недавно я начал небольшое расследование. Скажите, вам ничего не говорит название «Большая Четверка»?
   
— Ну, во-первых, это название могло появиться по итогам Версальской конференции,[5] во-вторых, есть киностудия «Большая Четверка», ну и существуют всякие там мелкие коммерсанты, которые часто себя величают: «большая пятерка», «четверка», и так далее.
   
— Может быть, — задумчиво протянул Пуаро. — Но дело в том, что это название встретилось мне в таком контексте, для которого ни одно из этих объяснений не годится. Оно больше подходит для шайки гангстеров, причем международного масштаба, вот только…
   
— Только что? — переспросил я, поняв, что его что-то смущает.
   
— Только кажется мне, что это не рядовые преступники, что все это гораздо серьезнее и становится все более опасным. Но это только моя догадка. И никаких доказательств. Но что же это я! Мне же надо закончить с багажом — времени уже в обрез.
   
— Может, отложите поездку? — принялся я его уговаривать. — Потом поедем на одном пароходе.
   
Пуаро выпрямился и укоризненно посмотрел на меня.
   
— Вы так до сих пор ничего и не поняли! Я ведь дал слово. Понимаете, слово Эркюля Пуаро. Меня может остановить только угроза чьей-то жизни.
   
— Ну на это рассчитывать не приходится, — уныло пробормотал я, — разве что в одиннадцать часов «вдруг откроется дверь, и на пороге появится таинственный незнакомец…» — со смехом процитировал я строчку из сказки.
   
Мы удрученно помолчали. И тут со стороны спальни раздались шаги… Мы оба вздрогнули.
   
— Что это! — воскликнул я.
   
— Ma foi,[6] — пробормотал Пуаро. — Похоже, ваш таинственный незнакомец находится в моей спальне.
   
— Но как он там оказался? Там же нет дверей, кроме той, которая ведет в эту комнату.
   
— У вас отличная память, Гастингс. Теперь немного подумаем.
   
— Окно! Он проник через окно. Но тогда это грабитель! Ухитрился взобраться по отвесной стене, хотя, по-моему, это практически невозможно.
   
Я вскочил на ноги и уже было направился к двери, как вдруг звук поворачиваемой дверной ручки остановил меня.
   
Дверь медленно отворилась. На пороге стоял мужчина. Костюм его был весь забрызган грязью. Лицо изможденное. Некоторое время он смотрел на нас, затем покачнулся и упал. Пуаро, подбежав, наклонился к нему и тут же распорядился:
   
— Коньяку, быстро!
   
Я плеснул в стакан коньяку и протянул ему. Пуаро влил в рот незнакомцу несколько капель, а затем мы вместе подняли его и перенесли на кушетку. Через несколько минут мужчина открыл глаза и отсутствующим взглядом посмотрел вокруг.
   
— Чем могу служить, мосье? — спросил Пуаро. Мужчина открыл рот и странным тоном, будто что-то заученное наизусть, произнес:
   
— Мосье Эркюль Пуаро, Фаревей-стрит, четырнадцать.
   
— Да, да, это я.
   
Человек не отреагировал и продолжал повторять с той же интонацией:
   
— Мосье Эркюль Пуаро, Фаревей-стрит, четырнадцать.
   
Пуаро попытался задать ему несколько вопросов, но тот или не отвечал, или повторял все ту же фразу. Тогда Пуаро кивнул в сторону телефона и сказал:
   
— Немедленно доктора Риджуэя.
   
К счастью, доктор был дома. И поскольку его дом находился сразу же за углом, через несколько минут он уже торопливо входил в комнату.
   
— Что все это значит?
   
В нескольких словах Пуаро объяснил, что произошло, и доктор принялся осматривать нашего странного посетителя, который явно не замечал ни нас с Пуаро, ни доктора.
   
— Хм! — хмыкнул доктор Риджуэй, окончив осмотр. — Любопытный случай.
   
— Воспаление мозга? — предположил я. Доктор презрительно фыркнул.
   
— Воспаление мозга! Да такого понятия вообще не существует. Это все выдумки писателей. Нет! Этот человек перенес какое-то потрясение. Он пришел сюда, ведомый одной мыслью: найти мистера Эркюля Пуаро, живущего на Фаревей-стрит, четырнадцать. И он повторяет эти слова механически, не осознавая, что они означают.
   
— Афазия?[7] — продолжал я.
   
На этот раз доктор даже не фыркнул, а просто промолчал. Затем протянул нашему гостю лист бумаги и карандаш и сказал:
   
— Посмотрим, что он будет делать.
   
Сначала мужчина сидел спокойно, потом неожиданно принялся что-то лихорадочно писать. И так же неожиданно прекратил. Карандаш и бумага упали на пол. Доктор поднял их и покачал головой.
   
— Ничего. Только с десяток раз нацарапана цифра четыре, каждый раз все большая по размеру. Думаю, он хотел написать дом четырнадцать на Фаревей-стрит. Очень любопытный случай. Вы можете оставить его пока у себя. Сейчас я должен идти в больницу, но после ленча вернусь и сделаю все необходимые распоряжения. Очень интересный случай, не хотелось бы его упустить.
   
Я объяснил, что Пуаро должен уезжать и что я намерен проводить его до Саутгемптона.
   
— Хорошо. Оставьте его здесь. Никуда он не денется, у него полнейшее истощение. Думаю, проспит, как минимум, часов восемь. Я поговорю с вашей достопочтенной хозяйкой, миссис Пирсон, и попрошу ее присмотреть за ним.
   
И со свойственной ему стремительностью доктор Риджуэй покинул комнату. Пуаро поспешно заканчивал паковать свои вещи, ежеминутно поглядывая на часы.
   
— Время летит с невероятной быстротой. Теперь, Гастингс, вы не можете сказать, что я вам ничего не оставил. Ребус хоть куда! Человек ниоткуда. Кто он? Чем занимается? Да, черт возьми, я бы отдал два года своей жизни, чтобы заставить пароход уйти завтра, а не сегодня. Случай действительно крайне интересный. Но пройдут недели, если не месяцы, прежде чем этот человек будет в состоянии рассказать, зачем пришел.
   
— Я сделаю все, что смогу, Пуаро, — заверил я его. — Я постараюсь во всем разобраться.
   
— Да, конечно…
   
Мне показалось, что в его голосе прозвучали нотки сомнения. Я схватил лист бумаги.
   
— Если бы я писал рассказ, — сказал я, — то непременно объединил бы события сегодняшнего дня с тем, что вы мне рассказали раньше. И назвал бы его «Тайна Большой Четверки». — В такт этой фразе я стучал по нацарапанным незнакомцем цифрам.
   
И тут я вздрогнул от неожиданности, так как наш больной очнулся от оцепенения, сел на стоявший рядом с кушеткой стул и четко произнес:
   
— Ли Чан-йен.
   
У него был вид только что проснувшегося человека. Пуаро сделал мне знак молчать. Незнакомец продолжал. Говорил он четко, высоким голосом, и опять возникло такое ощущение, что он цитировал на память какой-то документ или лекцию:
   
— Ли Чан-йен — мозговой центр Большой Четверки. Он — их движущая сила. Поэтому назовем его Номер Один. Номер Два редко упоминается по имени. Во всех документах он фигурирует как латинская буква «эс», перечеркнутая двумя линиями, — знак доллара; или двумя полосками и звездой. Предполагается, что он американский подданный и символизирует власть денег. Номер Три, без всякого сомнения, женщина, француженка. Возможно, она одна из «дам полусвета» и ее используют как своего рода наживку, но это только предположение.
   
— Номер Четыре…
   
Его голос дрогнул, и он замолчал. Пуаро подался вперед.
   
— Ну, — подбодрил его Пуаро. — Номер Четыре… — Он не сводил взгляда с лица незнакомца, черты которого вдруг исказил ужас, казалось, неодолимый… Наконец он выдавил, задыхаясь:
   
— Палач-экзекутор… — и без сознания упал на кушетку.
   
— Господи… — прошептал Пуаро. — Так, значит, я был прав! Попал в самую точку!
   
— Так вы думаете, что это…
   
Он меня перебил:
   
— Перенесите его в мою спальню. Нельзя терять ни минуты, иначе я могу не успеть на поезд. Хотя, если честно, я бы не прочь опоздать — и в сложившихся обстоятельствах моя совесть была бы совершенно чиста! Но — я дал слово! Пойдемте, Гастингс.
   
Оставив нашего таинственного незнакомца на попечении миссис Пирсон, мы отбыли на вокзал и приехали в самый последний момент. В поезде Пуаро то пускался в длинные разговоры, то надолго замолкал, не замечая никого вокруг.
   
Затем, словно очнувшись, он давал мне очередную порцию поручений и настойчиво просил послать еще одну телеграмму тому-то, по такому-то адресу.
   
После того как мы миновали Уокинг, разговор наш сошел на нет, и мы стали молча смотреть в окно. Поезд до Саутгемптона нигде не должен был останавливаться, но вдруг впереди загорелся красный свет, и громко лязгнули тормоза.
   
— А-а! — неожиданно воскликнул Пуаро. — Какой же я глупец! Только теперь я все понял… Воистину, поезд остановился по велению самого Господа! Прыгайте, Гастингс, прыгайте, прошу вас.
   
В мгновение ока он открыл дверь купе и спрыгнул на обочину.
   
— Выбрасывайте чемоданы и прыгайте сами.
   
Я прыгнул. И как раз вовремя. Как только ноги мои коснулись земли, поезд тронулся.
   
— А теперь, Пуаро, — сказал я, слегка переведя дух, — возможно, вы мне объясните, что все это значит.
   
— Это значит, мой друг, что я увидел свет, и кое-что прояснилось.
   
— Но не для меня.
   
— Возможно, — пробормотал Пуаро, — но я боюсь, очень боюсь, что опоздал. Если вы возьмете эти два саквояжа, то я смогу понести все остальное.
  
  
   
    
Человек из психолечебницы
   
   
К счастью, поезд остановился недалеко от станции. Вскоре дорога привела нас к гаражу, где мы смогли нанять машину, и через полчаса мы снова въезжали в Лондон. И уже стоя у дверей своей квартиры, Пуаро наконец изволил хоть что-то объяснить.
   
— Вы еще не поняли? Я тоже не сразу сообразил. Хотя это очевидно, мой друг… Они хотели от меня отделаться.
   
— Что?
   
— Да. И ведь как тонко все было проделано. Да, они действовали методически, досконально все изучив… Они решили, что я опасен.
   
— Кто они?
   
— Те, кто сколотил эту шайку… М-да… Действительно, великолепная четверка… Китаец, американец, француженка и еще кто-то, одно упоминание о котором вызывает ужас. Молите Бога, Гастингс, чтобы мы прибыли вовремя.
   
— Вы думаете, нашему незнакомцу грозит опасность?
   
— Я уверен в этом.
   
Миссис Пирсон очень обрадовалась нашему возвращению. Оборвав ее восторженные приветствия, мы стали расспрашивать о незнакомце и не звонил ли кто… Хозяйка доложила, что никто не звонил, а наш гость даже ни разу не пошевелился. Облегченно вздохнув, мы поспешили наверх. Пуаро прошел в спальню. Неожиданно я услышал его возбужденный голос:
   
— Гастингс, он мертв.
   
Я поспешил к нему. Незнакомец лежал там же, где мы его оставили, но был мертв, и, судя по всему, уже давно. Я побежал за доктором. Зная, что доктор Риджуэй все еще на вызовах, я тут же нашел другого и привел к нам.
   
— Да, мертв, бедняга. Какой-нибудь бродяга, к которому вы хорошо относились?
   
— Что-то в этом роде, — уклончиво ответил Пуаро. — Что послужило причиной смерти, доктор?
   
— Трудно сказать. Возможно, этому предшествовало обморочное состояние. Налицо признаки удушья. Газ был включен?
   
— Нет-нет. Только электричество.
   
— К тому же оба окна открыты настежь… Судя по всему, он умер примерно два часа назад, — добавил доктор. — Я надеюсь, вы сообщите кому следует? — И ушел.
   
Пуаро отдал по телефону необходимые распоряжения, а затем вдруг позвонил нашему старому другу из Скотленд-Ярда, инспектору Джеппу, и попросил его зайти к нам как можно скорее.
   
Не успел он положить трубку, как появилась миссис Пирсон, глаза ее были широко раскрыты.
   
— Там внизу человек из психо… из больницы. Вы его при… Могу ли я проводить его к вам?
   
Мы разом кивнули, и в комнату вошел плотный мужчина в форменной одежде привратника.
   
— Доброго вам утречка, джентльмены, — приветливо поздоровался он. — У меня есть основания полагать, что один из моих птенчиков залетел к вам. Убежал вчера вечером.
   
— Он был у нас, — спокойно ответил Пуаро.
   
— И снова убежал, да? — спросил мужчина с явной тревогой.
   
— Он мертв.
   
Пришедший ничуть не огорчился. Напротив, едва сдержал вздох облегчения.
   
— Неужели? Хотя, может, оно и к лучшему.
   
— Он был опасен?
   
— Для окружающих? Нет. Вполне безобидный малый, но с ярко выраженной манией преследования. Нес какую-то околесицу насчет тайных организаций в Китае, и будто кто-то из главарей запихнул его к нам. Да все они долдонят невесть что.
   
Я вздрогнул.
   
— И давно он попал в вашу больницу?
   
— Уже два года.
   
— Понятно, — раздумчиво сказал Пуаро. — Никому бы и в голову не пришло, что он в здравом уме.
   
Мужчина натянуто рассмеялся.
   
— Если бы он был в здравом уме, то не угодил бы в сумасшедший дом! Правда, они все говорят, что они совершенно нормальные.
   
Пуаро ничего не ответил и повел его наверх. Тот сразу же опознал своего подопечного.
   
— Он, черт бы его побрал, — выругался привратник. — Точно он. Да, с ним, бывало, не соскучишься… Что ж, джентльмены, вынужден вас покинуть. Необходимо выполнить некоторые формальности. Постараемся как можно быстрее забрать труп. Если будет дознание, вас вызовут. До свидания, господа.
   
И, неуклюже повернувшись, мужчина вышел из комнаты.
   
Через несколько минут прибыл Джепп, как всегда, щегольски одетый и энергичный.
   
— А вот и я, мосье Пуаро. Чем могу служить? Я-то думал, что вы сейчас на полных парах мчитесь к чужим берегам.
   
— Мой дорогой Джепп! Я хотел бы знать, не встречали ли вы когда-нибудь раньше этого человека?
   
И он повел его в спальню. Взглянув на распростертое на кровати тело, инспектор воскликнул:
   
— Одну минуточку, джентльмены. Где-то я его видел… Да-да вы ведь знаете, у меня прекрасная память на лица. О!.. Да это же Меерлинг.
   
— А кто такой этот Меерлинг?
   
— Нет, он не из Скотленд-Ярда. Он из Интеллидженс сервис. Лет пять тому назад он был отправлен в Россию. Больше я о нем ничего не слышал. Думал, большевики с ним разделались.
   
— Все сходится, кроме одного, — сказал Пуаро, когда Джепп ушел. — Такое впечатление, что умер он своей смертью.
   
Сосредоточенно нахмурив брови, он смотрел на неподвижное тело. Порыв ветра всколыхнул шторы. Пуаро вздрогнул.
   
— Это вы, Гастингс, открыли тогда окна?
   
— Нет. Насколько я помню, они были закрыты.
   
Пуаро тут же поднял голову.
   
— Тогда были закрыты, а теперь распахнуты настежь. Что бы это могло означать?
   
— Кто-то влез в окно, — предположил я.
   
— Возможно, — согласился Пуаро, но видно было, что на уме у него что-то другое. Немного поразмыслив, он сказал:
   
— Я не это имел в виду, Гастингс. Если бы было открыто одно окно, я бы не удивился. Почему открыты оба, вот что мне непонятно.
   
Он вышел в гостиную.
   
— К окну в гостиной мы тоже не прикасались, а сейчас и оно настежь.
   
Подойдя к кровати, он снова внимательно посмотрел на труп и вдруг воскликнул:
   
— Ему в рот засовывали кляп, Гастингс. Засунули кляп, а затем отравили.
   
— Боже мой! — вырвалось у меня. — Полагаю, что результаты вскрытия покажут, чем он был отравлен.
   
— Они ничего не покажут, Гастингс. Он был, по всей видимости, отравлен парами синильной кислоты, которую ему поднесли к носу, в то время как ртом он не мог дышать. Затем убийца ушел, предварительно открыв настежь все окна… Синильная кислота обладает свойством быстро испаряться, стало быть, никаких улик. Разве что чуть уловимый запах миндаля. И учтите, что он сотрудник Интеллидженс сервис. И пять лет назад был послан в Россию.
   
— Да, но в больнице он был всего два года, где же он провел остальные три?
   
Пуаро вдруг схватил меня за руку.
   
— Часы, Гастингс, часы! Посмотрите на часы!
   
Я взглянул на камин. Часы на каминной полке показывали ровно четыре.
   
— Mon ami, кто-то их остановил. У них завода еще на три дня, а заводят их раз в восемь дней.
   
— Но зачем их остановили? Не хотел ли кто-то сообщить, что преступление было совершено в четыре часа?
   
— Нет-нет. Сосредоточьтесь, мой дорогой друг. Напрягите свои серые клеточки. Вы — Меерлинг. Возможно, вы что-то услышали и поняли, что ваша участь решена. У вас есть время только для того, чтобы подать знак. Четыре часа, Гастингс. Номер Четыре. Экзекутор. А… Это мысль. — И он выбежал из комнаты.
   
Я услышал, как он снял телефонную трубку и попросил соединить его с Ганвелом:
   
— Это психолечебница? Насколько мне известно, у вас вчера убежал пациент? Что вы говорите? Одну минуточку, пожалуйста. Повторите. А-а… Parfaitement![8] Спасибо!
   
Он положил трубку и повернулся ко мне.
   
— Вы слышали, Гастингс? Никто у них не убегал.
   
— Но этот человек… который приходил? Он же сказал, что работает в психолечебнице? — тупо спросил я.
   
— Ну это вряд ли…
   
— Вы хотите сказать?..
   
— Номер Четыре — «палач-экзекутор»!
   
Я смотрел на Пуаро, не в силах произнести ни слова. Когда я пришел в себя, то попробовал его успокоить:
   
— В следующий раз мы его узнаем. Его легко узнать.
   
— Так уж и легко, mon ami? Не думаю. Это был широкоплечий, краснолицый увалень с густыми усами и хриплым голосом. А теперь он вполне может выглядеть как благообразный господин с гордой осанкой. Никаких усов. Глаза самые обыкновенные, форма ушей — тоже. И великолепные вставные зубы, а они у всех ровные да белые. Опознать человека — не такое уж легкое дело… В следующий раз…
   
— Вы думаете, что следующий раз будет? — спросил я. Лицо Пуаро потемнело.
   
— Это борьба не на жизнь, а на смерть. Вы и я с одной стороны — Большая Четверка с другой. Первый трюк им удался, но им не удалось провести меня и убрать с дороги. Отныне им придется считаться с Эркюлем Пуаро!
  
  
   
    
Дополнительные сведения о Ли Чан-йенс
   
   
Два дня после визита «привратника», я жил надеждой, что он заявится снова, и ни на минуту не отлучался из дому. Я был уверен, что он и не подозревает о том, что его разоблачили, и попытается унести труп. Пуаро только посмеивался, глядя на меня.
   
— Дорогой мой друг, — сказал он. — Если вам не надоело, то ждите, пока рак на горе свистнет. Лично я не намерен терять время даром.
   
— Но позвольте, Пуаро, — пытался возразить я. — Зачем он тогда приходил? Если хотел унести труп, то тогда все понятно — ему было важно уничтожить улики. Иначе зачем ему так рисковать.
   
Пуаро выразительно пожал плечами — типично галльский жест.
   
— Но вы все-таки попробуйте поставить себя на место Номера Четыре, Гастингс, — сказал он. — Вы говорите о каких-то уликах, но где они? Да, у вас есть труп, но нет доказательств, что этот человек был убит. Синильная кислота, если только вдыхать ее пары, следов не оставляет. Далее: никто не видел, что в наше отсутствие кто-то входил в квартиру, и, наконец, мы ничего не знаем о нашем покойном коллеге Меерлинге… Да, Гастингс, — продолжал Пуаро, — Номер Четыре не оставил следов, и он это хорошо знает. Визит его — это просто разведка. Может, он хотел убедиться, что Меерлинг мертв, но скорее всего он пришел, чтобы увидеть Эркюля Пуаро, поговорить со своим противником, единственным, кто ему по-настоящему опасен.
   
Доводы Пуаро показались мне несколько самонадеянными, но спорить я не стал.
   
— А как с официальным дознанием? — спросил я. — Там вы обо всем расскажете и дадите подробное описание внешности Номера Четыре?
   
— А зачем? Можем ли мы сообщить что-нибудь такое, что повлияло бы на коронера и его твердолобых присяжных? Разве наше описание Номера Четыре имеет какую-нибудь ценность? Нет, позволим им вынести вердикт: «несчастный случай». И тот вердикт, который им нужен: наш умник поздравит себя с тем, что первый раунд у Эркюля Пуаро он выиграл. Хотя, думаю, вряд ли мы таким образом сможем усыпить его бдительность.
   
Пуаро, как всегда, оказался прав. Тот тип из психолечебницы больше не появлялся. Даже на дознание, где я выступал в качестве свидетеля, Пуаро не пошел. Зрителей было мало.
   
Так как Пуаро, собираясь в Южную Америку, завершил все свои дела, то теперь большую часть времени он проводил дома. Тем не менее я ничего не мог из него вытянуть. Он сидел в своем кресле и отмахивался от моих попыток вовлечь его в разговор.
   
Однажды утром, спустя неделю после убийства, он спросил меня, не хочу ли я составить ему компанию и прогуляться за город. Я был рад, ибо считал, что Пуаро совершенно напрасно не желает воспользоваться моей помощью. Меня так и подмывало задать ему несколько вопросов, но он не был расположен к беседе. Даже когда я спросил его, куда мы направимся, он промолчал.
   
Пуаро нравилось напускать на себя таинственность. Он всегда тянул до последнего момента. Вот и сегодня, только после того, как мы проехались на двух поездах и автобусе и прибыли в один из пригородов Лондона, он наконец объяснил мне, в чем дело.
   
— Мы сейчас увидимся с человеком, который хорошо знает преступный мир Китая.
   
— В самом деле? И кто же он?
   
— Вы о нем наверняка не слышали — некто Джон Инглес. Он — бывший чиновник, самый заурядный, сейчас на пенсии. Его дом, говорят, полон китайскими безделушками, рассказами о которых он изводит всех своих знакомых. Но, как мне сказали, это единственный человек, от которого я смогу получить интересующие меня сведения, — Джон Инглес.
   
Через несколько минут мы поднимались по ступенькам «Лаврового венка» — так называлась вилла Джона Инглеса, — хотя лично я ни в доме, ни около него не заметил даже чахлого лаврового кустика. Вероятно, обожающим цветистые названия провинциалам оно не казалось курьезным.
   
Нас встретил слуга-китаец, лицо которого напоминало маску, и провел к хозяину. Джон Инглес оказался высоким широкоплечим мужчиной. У него было желтоватое лицо и глубоко посаженные глаза, которые отражали отнюдь не заурядный ум.
   
Отложив в сторону письмо, которое он читал, мистер Инглес встал, чтобы нас поприветствовать, после чего снова погрузился в чтение.
   
— Садитесь, пожалуйста. Хален пишет, что вы хотите кое-что узнать и что я могу вам помочь.
   
— Да, мосье, я был бы очень вам обязан, — сказал Пуаро. — Я хотел спросить вас… не знаете ли вы что-нибудь о человеке по имени Ли Чан-йен?
   
— Вот не ожидал, — удивился Джон Инглес. — Где же вы могли услышать об этом человеке?
   
— Так вы с ним знакомы? — спросил Пуаро.
   
— Встречался однажды, — ответил Инглес. — И кое-что о нем знаю, правда, не так уж и много. А хотелось бы знать побольше. Никак не думал, что в Англии еще кто-то о нем слышал. Он великий человек — по-своему, конечно. Знатного происхождения — потомок мандарина, но не в этом дело. У меня есть все основания полагать, что он вершит всякие гнусные дела.
   
— Какие дела?
   
— Разные. Держит мир в напряжении, дестабилизирует обстановку. Перевороты, которые иногда случаются то в одной стране, то в другой, не обходятся без его участия. Некоторые влиятельные люди говорят, что всегда существуют силы, которым выгодны всякие кризисы. Возьмите ту же Россию. Там налицо были признаки того, что Ленин и Троцкий — всего лишь марионетки, подчиняющиеся чьей-то воле. Доказательств у меня нет, но уверен, что они плясали под его дудку.
   
— Но позвольте, — запротестовал я. — Не преувеличиваете ли вы? Как может какой-то китаец сеять смуту в России?
   
Пуаро недовольно посмотрел на меня.
   
— Вам, Гастингс, — сказал он, — все, что не соответствует вашим привычным стереотипам, кажется преувеличением. А я совершенно уверен в правоте этого джентльмена. Продолжайте, мосье, прошу вас.
   
— Зачем ему все это нужно, — продолжал Инглес, — сказать не берусь, но мне кажется, что он страдает тем же недугом, что и многие великие умы прошлого — от Акбара и Александра Македонского до Наполеона, — жаждой абсолютной власти и манией величия. Раньше необходимым условием завоевания власти было наличие мощной армии, теперь же, в наш век, Ли Чан-йен использует целый комплекс мер. У него свои методы. Я знаю, — продолжал Инглес, — что огромные средства он выделяет на подкуп и пропаганду. Есть сведения, что на него работают и многие выдающиеся ученые.
   
Пуаро слушал с неослабевающим вниманием.
   
— А в Китае? — спросил он. — Там он тоже имеет вес?
   
Собеседник кивнул.
   
— Безусловно, — сказал он, — хотя очевидных доказательств на этот счет у меня нет. Это мои собственные соображения. Я знаю лично всех более или менее заметных в Китае деятелей, и вот что я вам скажу: те, кто прорвался на руководящие посты, — на самом деле вполне заурядные личности. Ничего выдающегося. Они марионетки, которыми управляет умелый кукловод, настоящий мастер своего дела, и этот мастер — Ли Чан-йен. Сегодня он, в сущности, правит там бал. Мы не понимаем Востока — и никогда не поймем, а Ли Чан-йен знает, как там нужно действовать. Не то чтобы он кого-то агитировал. Нет! Он даже никогда не покидает своего дворца в Пекине. Но время от времени дергает за нужную веревочку… да… или за несколько… и тут же что-то происходит.
   
— И нет никого, кто бы ему оказывал сопротивление? — спросил Пуаро.
   
Инглес подался вперед.
   
— В последние четыре года это пытались сделать четыре человека, — медленно сказал он. — Люди сильные, честные, умные… Со временем любой из них мог бы помешать осуществлению замыслов Ли Чан-йена. — Он умолк.
   
— Ну и в чем дело? — спросил я.
   
— Они мертвы. Один из них написал статью, в которой упомянул имя Ли Чан-йена в связи с беспорядками в Пекине, — через два дня его зарезали на улице. Убийцу, естественно, так и не нашли. В общем, любое упоминание — письменное или устное — Ли Чан-йена, намек на то, что это он спровоцировал какой-то бунт или переворот, приводило этих смельчаков к гибели в считанные дни. Второй был отравлен, третий умер от холеры — единичный случай, не было никакой эпидемии, четвертого нашли мертвым в постели. Причину смерти так и не смогли установить, но врач, видевший труп, рассказал мне, что на теле были следы ожогов и оно было так скрючено, будто через него пропустили ток высокого напряжения.
   
— Но вы уверены, что за всеми этими расправами стоит Ли Чан-йен? — спросил Пуаро. — Ведь были наверняка какие-то следы…
   
Мистер Инглес пожал плечами.
   
— Следы? Да, конечно. А еще я как-то встретил одного молодого, подающего надежды химика, протеже Ли Чан-йена, и он мне кое-что рассказал. Приходит он как-то раз ко мне, и чувствую — что-то с ним неладно. Он намекнул мне об экспериментах, которые он проводил во дворце Ли Чан-йена под его руководством. А в качестве подопытных кроликов — кули.[9] Нервы бедного малого были на пределе, он был в шоковом состоянии. Я предложил ему остаться, провел в комнату на верхнем этаже… Пусть, думаю, придет в себя, а завтра его расспрошу… В общем, свалял дурака.
   
— Как они нашли его? — спросил Пуаро.
   
— Этого я никогда не узнаю. Я проснулся среди ночи — дом был охвачен пламенем, я еле спасся. Следствие показало, что пожар вспыхнул на верхнем этаже, и мой гость сгорел.
   
По той готовности, с которой Джон Инглес все это нам выкладывал, я заключил, что он оседлал своего любимого конька. Впрочем, он и сам в конце концов понял, что чересчур увлекся, и виновато рассмеялся.
   
— Да, конечно, у меня нет доказательств. Вы, как и все остальные, наверное, думаете, что это плод моего воображения.
   
— Напротив, — сказал Пуаро, — у нас есть все основания полагать, что вы абсолютно правы. Нас и самих очень интересует этот неуловимый Ли Чан-йен.
   
— Удивительно. Никак не предполагал, что в Англии о нем тоже слышали. Но вам-то откуда о нем известно? Если это, конечно, не секрет.
   
— Никаких секретов, мосье. Какой-то человек нашел убежище в моем доме. Он был в состоянии шока, но ему удалось сообщить достаточно, чтобы вызвать интерес к Ли Чан-йену. Он упомянул некую Большую Четверку — организацию, о которой до сих пор никто ничего не слышал. Номер Первый — Ли Чан-йен, Номер Два — никому не известный американец, Номер Три — также никому не известная француженка, Номер Четыре — палач-экзекутор, как я понимаю, исполнитель их приговоров. Это все, что нам удалось выяснить. Скажите, пожалуйста, мосье, вам знакомо это название — Большая Четверка?
   
— Да, но не в связи с Ли Чан-йеном… Не могу вспомнить где именно, но совсем недавно я слышал или читал об этой «четверке» — и при довольно необычных обстоятельствах. М-м… Да, вспомнил!
   
Он поднялся и, пройдя через всю комнату, подошел к шкафу. Оттуда он извлек пожелтевший листок бумаги.
   
— Вот она. Записка от одного старого моряка, с которым я когда-то познакомился в Шанхае. Старый кутила и греховодник, теперь, наверное, законченный пьяница. Это его послание навело меня на подобную мысль. Послушайте, это же бред алкоголика.
   
И он принялся читать:
   
   
«Уважаемый сэр!
   
Вы, наверное, не помните меня, но однажды в Шанхае Вы уже оказали мне услугу. Не поможете ли старому морскому волку и на этот раз? Мне нужна небольшая сумма, чтобы выехать из Англии. Мне удалось здесь хорошо замаскироваться, но, боюсь, они меня все-таки вычислят. Эти из Большой Четверки. Того и гляди, прикончат. Денег у меня достаточно, но я даже не могу снять их со счета, так как в этом случае они сразу же нападут на мой след. Прошу вас, пришлите мне несколько сотенок наличными. Возвращу с лихвой, клянусь вам.
   
Всецело Вам преданный
   
Джонатан Уолли.»
   
Послано из «Гранит-Бангалоу», Хоппатон, Дартмур.
   
   
— Боюсь, я напрасно проигнорировал эту записку. Решил, что старикан просто хочет выманить у меня несколько сот фунтов, которые еще неизвестно на что пойдут… Если она вам может пригодиться… — И он протянул листок Пуаро.
   
— Весьма признателен вам, мосье. Я отправляюсь в Дартмур, a l'heure meme.[10]
   
— Неужели! — воскликнул Джон Инглес. — А что, если я поеду с вами? Не возражаете?
   
— Вы доставили бы нам огромное удовольствие, но мы должны выехать немедленно. Хотелось бы приехать в Дартмур до наступления темноты.
   
Мистер Инглес спешно собрался, и вскоре мы уже были в поезде, увозившем нас от Паддингтонского вокзала на запад.
   
Хоппатон оказался маленькой деревенькой, расположенной в ущелье с краю пустоши, поросшей вереском. До самой деревни от Моретхамстеда нужно было еще ехать девять миль. Прибыли мы туда около восьми вечера, но, так как стоял июль, было еще совсем светло. Свернув на узенькую деревенскую улочку, мы остановились, чтобы спросить дорогу к дому, где обитал морской волк.
   
— «Гранит-Бангалоу»? — задумчиво переспросил старик. — Вам действительно нужен именно этот дом?
   
Мы заверили его, что именно так.
   
Старик указал на маленький серый коттедж в конце улицы.
   
— Вот он. И к инспектору тоже пойдете?
   
— К инспектору? — резко перебил Пуаро. — Это еще зачем?
   
— Неужто вы не слыхали об убийстве? Чистый ужас! Море крови, говорят.
   
— Mon Dieu! — пробормотал Пуаро — Где этот ваш инспектор?.. Я должен его немедленно видеть.
   
Пять минут спустя мы уже беседовали с инспектором Медоузом. Сначала инспектор не хотел с нами даже разговаривать, но, едва мы упомянули инспектора Джеппа из Скотленд-Ярда, сменил гнев на милость.
   
— Да, сэр, его убили сегодня утром. Просто варварски. Слуги позвонили в Мортон, и я выехал сюда сразу же. Темная история, скажу я вам. Старик, ему было что-то около семидесяти, лежал на полу в гостиной. На голове огромная шишка, а горло перерезано от уха до уха. И сами понимаете, кровь по всей комнате… Кухарка, Бетси Эндрюз, рассказала нам, что у хозяина было несколько китайских нефритовых[11] статуэток, по его словам, очень дорогих. Так вот, они исчезли. Вроде бы все ясно: убийство с целью ограбления. Но есть тут некоторые моменты… У старика двое слуг: Бетси Эндрюз, она местная, из Хоппатона, и личный слуга, своего рода дворецкий, — Роберт Грант. Грант отправился на ферму за молоком (он это делает каждый день), а Бетси вышла ненадолго из дома посудачить с соседкой. Отсутствовала она минут двадцать — тридцать, между десятью и половиной одиннадцатого. Возможно, убийство произошло именно в это время. Первым вернулся Грант. Он вошел в дом через заднюю дверь (здесь не принято запирать двери, по крайней мере днем), поставил молоко в кладовую и ушел в свою комнату покурить и почитать газету. У него даже и мысли не было, что в доме что-то произошло, так, во всяком случае, он говорит. Потом вернулась Бетси. Она зашла в гостиную, увидела, что случилось, и подняла такой жуткий крик, от которого и мертвый бы поднялся. Но он не поднялся. Короче, выходит, когда старик был в доме, кто-то зашел и все это сотворил. Но меня смущает одна вещь: уж слишком хладнокровно было совершено это убийство. Ведь нужно было среди бела дня пройти по улице или пробраться через соседские участки. «Гранит-Бангалоу» окружен домами. Как могло получиться, что убийцу никто не заметил?
   
Инспектор торжествующе умолк.
   
— Я понял вашу мысль, — сказал Пуаро, — продолжайте, пожалуйста.
   
— Да, сказал я себе, — продолжил инспектор, — что-то здесь не так. И начал искать эти нефритовые статуэтки. Мог ли простой бродяга знать, сколько стоят эти безделушки? Конечно же нет. И потом, это же так опасно — днем явиться в дом. А что, если старик закричал бы или позвал на помощь?
   
— Я думаю, инспектор, — вступил в разговор Инглес, — что сначала его ударили по голове — иначе откуда эта шишка, а уж затем убили.
   
— Совершенно верно, сэр. Сначала его сбили с ног, а затем перерезали горло. Тут-то все ясно. Но как, черт возьми, он вошел и вышел? В таких деревушках чужаков сразу примечают. Мне кажется, никто и не приходил. Я все осмотрел вокруг. Накануне был сильный дождь, и на полу я нашел массу отпечатков, их оставили те, кто входил на кухню. В гостиной были только две пары следов (Бетси Эндрюз остановилась в дверях) — мистера Уолли (он носил шлепанцы) и еще чьих-то башмаков. На них была кровь, и я проследил, куда вели следы. Да, сэр, простите, вы что-то хотели спросить?
   
— Продолжайте, пожалуйста, — сказал Инглес, — все понятно.
   
— Они вели на кухню и там обрывались. Это улика номер один. На двери в комнату Гранта пятна крови. Это — номер два. Я осмотрел ботинки Гранта и сличил с отпечатками на полу. Следы точно его. Я арестовал Гранта, и что же, вы думаете, я нашел у него в чемодане? Несколько нефритовых статуэток и документ об условно-досрочном освобождении из тюрьмы. Роберт Грант на поверку оказался Авраамом Биггсом, который пять лет назад был осужден за квартирные кражи.
   
Инспектор сделал выразительную паузу.
   
— Что вы скажете на это, джентльмены?
   
— Ну что ж, — сказал Пуаро, — дело совершенно ясное. Предельно ясное. Этот Биггс, или Грант, должно быть, глупый и необразованный человек, не так ли, инспектор?
   
— Да, сэр. Грубый и неотесанный малый. Не имеет ни малейшего представления о таких вещах, как отпечатки пальцев, следы…
   
— Ясно, что он не читает детективных романов! Отлично сработано, инспектор, поздравляю. Вы позволите нам взглянуть на место преступления?
   
— Я сейчас же провожу вас туда. Я хотел бы, чтобы вы сами взглянули на эти отпечатки.
   
— Да-да, очень любопытно, инспектор, очень.
   
Мы все вместе отправились на место убийства. Мистер Инглес и инспектор прошли вперед, мы с Пуаро немного отстали, чтобы инспектор не мог слышать наш разговор.
   
— Что вы на самом деле думаете об этом, Пуаро? Не скрывается ли за этим убийством что-нибудь другое?
   
— В том-то и дело. Уолли же ясно написал, что его преследует Большая Четверка. А мы с вами знаем, что Большая Четверка — это не какой-то там злой волшебник из сказки. И в то же время все указывает на Гранта. Почему он это сделал? Из-за нефритовых статуэток? Или он агент Большой Четверки? Признаюсь, что последнее мне кажется наиболее вероятным. Ведь какими бы ценными они ни были, такой человек, как Грант, вряд ли удовольствовался бы только ими и уж тем более не стал бы совершать ради них убийство. Это, между прочим, должен был сообразить инспектор. Грант мог просто сбежать, прихватив с собой эти безделушки. Да! Увы, наш новый знакомый не умеет в полной мере использовать свои серые клеточки. Он обнаружил следы, нашел улики, но не смог расставить все в нужной последовательности. Он не знает, что такое порядок и метод.
  
  
   
    
Загадка бараньей ноги
   
   
Инспектор вытащил из кармана ключ и открыл дверь коттеджа. Хотя день был сухой и солнечный и наша обувь не оставляла следов на полу, мы старательно вытерли ноги о коврик перед входом.
   
Из темноты выскользнула женщина и что-то стала говорить инспектору. Отойдя на несколько шагов в сторону, он обернулся к нам и сказал:
   
— Посмотрите здесь все, что сочтете необходимым, мистер Пуаро, — сказал инспектор. — Я вернусь минут через десять. Между прочим, я прихватил с собой ботинок Гранта, чтобы вы сами во всем убедились.
   
Инспектор удалился, а мы вошли в гостиную. Внимание Инглеса привлекло несколько китайских статуэток на столике в углу, и он принялся их осматривать. Казалось, его ничуть не интересовало, что собирается делать Пуаро. Я же, наоборот, наблюдал за своим другом с неослабевающим вниманием. Пол был покрыт темно-зеленым линолеумом — идеальный материал, на котором должны были сохраниться отпечатки. Дверь в дальнем углу комнаты вела в кухню. Из кухни одна дверь вела в моечную (там же был «черный ход»), другая — в комнату Гранта. Тщательно обследовав пол, Пуаро начал свой обычный монолог.
   
— Вот здесь лежало тело. Видите, большое пятно крови. А вот следы шлепанцев и ботинок — кстати девятый размер,[12] — но разобраться в них практически невозможно, они все время пересекаются. Потом вот еще следы: одни ведут на кухню, другие, — наоборот, из кухни. Убийца явно появился оттуда. Ботинок у вас, Гастингс? Дайте-ка его сюда.
   
Он приложил ботинок к отпечатку на полу, затем к другому…
   
— Да, это следы Гранта. Он вошел через эту дверь, убил старика и вернулся обратно на кухню. Наступил в лужу крови, видите вот эти следы? Он оставил их, когда уходил. На кухне нам делать нечего — там побывала уже вся деревня. Он пошел в свою комнату — нет, опять вернулся на место преступления. Чтобы взять нефритовые фигурки? Или за чем-то другим — за тем, что могло его выдать?
   
— Возможно, он убил старика, когда снова вернулся в комнату, — предположил я.
   
— Дорогой мой, до чего же вы ненаблюдательны. Вот видите, этот отпечаток другой, более свежий, и он ведет в комнату. Интересно, зачем он возвращался — не за фигурками же? Это, в конце концов, глупо.
   
— Да, здесь он, конечно, выдал себя, что и говорить…
   
— Ничего подобного, Гастингс. Все это противоречит здравому смыслу. Мои серые клеточки просто отказываются понимать. А теперь пройдемте в спальню. Да… вот лужа крови и следы ботинок, кровавые следы… Следы Гранта, только его следы, вокруг трупа… Да, Грант — единственный, кто в это время находился в доме. Несомненно, это так.
   
— А что вы думаете о старухе? — неожиданно спросил я. — Она была в доме одна, когда Грант ушел за молоком. Она могла убить хозяина и уйти из дома, не оставив следов…
   
— Браво, Гастингс. Я все думал, придет ли вам это в голову. Я тоже об этом подумал, но понимаете… Бэтси Эндрюз — местная, ее тут хорошо знают, она не связана с Большой Четверкой, и, кроме того, Уолли был крепким стариком. Нет, здесь работал мужчина.
   
— Возможно, Большая Четверка спрятала какое-то дьявольское орудие в потолке — что-то такое, что автоматически опускается, перерезает горло человеку и снова возвращается на место?
   
— Подобно лестнице Иакова,[13] вы хотите сказать? Я знаю, Гастингс, что у вас богатое воображение, но на этот раз, ради Бога, спуститесь на землю.
   
Пристыженный, я замолчал. Пуаро продолжал бродить из комнаты в комнату, заглядывая в шкафы, выдвигая ящики. На лице у него была написана досада. Неожиданно он издал вопль, напоминающий вой шпица, которому прищемили хвост. Я бросился на крик. Пуаро находился в холодной кладовой и с торжествующим видом держал в руке баранью ногу.
   
— Дорогой Пуаро! — воскликнул я. — Что случилось?
   
— Посмотрите, прошу вас, посмотрите на нее. Подойдите поближе.
   
Я подошел поближе, но, сколько ни всматривался, ничего в ней не находил. Нога как нога. Я ему так и сказал. Пуаро укоризненно посмотрел на меня.
   
— Вы видите вот это, это, это?
   
Он тыкал пальцем в каждое «это», отламывая каждый раз по маленькой сосульке.
   
Только минуту назад Пуаро обвинил меня в слишком богатом воображении, но сейчас я чувствовал, что его воображение разыгралось куда сильнее моего. Неужели он всерьез думает, что эти льдышки были кристаллами смертельного яда? Это было единственным выводом, к которому я пришел, слушая его.
   
— Это мороженое мясо, — сказал я. — Импорт. Из Новой Зеландии.
   
Он долго смотрел на меня, потом странно рассмеялся.
   
— Как мудр мой друг Гастингс! — воскликнул он. — Он знает все и вся! Как это говорится? Мистер Всезнайка. Такой уж он есть — мой друг Гастингс.
   
Он бросил баранью ногу обратно и вышел из кладовой. Затем он посмотрел в окно.
   
— А вот возвращается и наш друг инспектор. Очень кстати. Я уже посмотрел все, что хотел. — Он выбивал дробь пальцами на столе и, казалось, что-то подсчитывал. Затем неожиданно спросил: — Какой сегодня день недели, mon ami?
   
— Понедельник, — удивленно ответил я. — А что?..
   
— А… Понедельник, не так ли? Тяжелый день. Это очень рискованно — совершать убийство в понедельник.
   
Он прошел назад в гостиную, подошел к термометру и постучал по стеклу.
   
— Ясно и семьдесят градусов по Фаренгейту.[14] Обычный английский летний день.
   
Инглес все еще продолжал осматривать китайские фарфоровые безделушки.
   
— Вас не так уж и интересует это расследование, мосье? — спросил Пуаро.
   
— Это не моя работа, — улыбнулся Инглес. — Меня многое интересует, но не такие вещи. Поэтому я предпочитаю никому не мешать. А терпению я научился на Востоке.
   
Вошел инспектор, очень оживленный, извиняясь за то, что так долго отсутствовал. Он настоял, чтобы мы еще раз осмотрели место преступления, после чего в конце концов мы покинули дом.
   
— Вы были так добры к нам, инспектор, — сказал Пуаро, когда мы опять вышли на улицу. — У меня к вам есть одна просьба.
   
— Хотите осмотреть труп, сэр?
   
— О нет, избави Бог! Это ни к чему. Я хотел бы поговорить с Робертом Грантом.
   
— Тогда вам придется поехать со мной в Мортон, сэр.
   
— Прекрасно, но я хотел бы поговорить с ним наедине.
   
Инспектор задумчиво потеребил верхнюю губу.
   
— Я не знаю, сэр. Инструкция…
   
— Уверяю вас, если вы позвоните в Скотленд-Ярд, то получите соответствующее разрешение.
   
— Я слышал о вас самые восторженные отзывы от своих коллег, сэр. Но, понимаете, это противоречит инструкции.
   
— И тем не менее это необходимо, — терпеливо продолжал Пуаро. — По той простой причине, что Грант… не убийца.
   
— Что?.. Тогда кто же?
   
— Я подозреваю, что убийце гораздо меньше лет. Он приехал в «Гранит-Бангалоу» на двуколке, которую оставил на улице. Вошел в дом, убил старика, спокойно вышел и уехал. Он был без шляпы, а одежда слегка испачкана кровью.
   
— Но в таком случае его бы видела вся деревня!
   
— Необязательно.
   
— Ну да — если бы было темно, однако старика убили днем.
   
Пуаро слегка улыбнулся.
   
— И потом… лошадь и двуколка, сэр? Как вы можете это объяснить? Любая повозка оставила бы возле дома следы, но их там нет.
   
— Глазами, возможно, этого и не увидишь. Нужно представить мысленно.
   
Ухмыльнувшись, инспектор взглянул на меня и выразительно постучал пальцем по лбу. Я тоже был смущен, хотя, в отличие от инспектора, верил в Пуаро.
   
Инспектор проводил нас в Мортон, где нам разрешили поговорить с Грантом, но при этом присутствовал полицейский. Пуаро сразу же заявил:
   
— Грант, я знаю, что вы невиновны. Расскажите, пожалуйста, что случилось на самом деле.
   
Арестованный оказался мужчиной средней комплекции, с неприятным лицом. Сразу чувствовалось, что в тюрьме он не впервые.
   
— Клянусь Богом, я этого не делал, — зачастил он. — Кто-то подсунул те маленькие стеклянные штучки в мои пожитки. Это просто поклеп, вот что это. Я как вошел в дом, сразу же подался в свою комнату, как я об этом и сказал. Я знать ничего не знал до тех пор, пока Бетси не завопила. Ей-богу, я тут ни при чем.
   
Пуаро поднялся.
   
— Если вы не скажете мне правду, вам конец.
   
— Но я…
   
— Конечно же вы заходили в комнату и, несомненно, знали, что ваш хозяин убит. Вы собирались задать стрекача, но тут появилась Бетси и увидела труп.
   
Арестованный, раскрыв рот, уставился на Пуаро.
   
— Разве это не так? — продолжал Пуаро. — Еще раз вам говорю: полная откровенность — вот ваш единственный шанс.
   
— Была не была, — неожиданно сказал Грант. — Все было так, как вы сказали. Я вошел в дом и сразу же пошел к хозяину, а он лежит на полу мертвый, и вокруг — жуть сколько крови. Я, само собой, сдрейфил. Подумал: как разузнают о моем прошлом, сразу же меня и заподозрят, кого ж еще. Ну и решил бежать. Сразу же. Пока никто еще ничего не узнал.
   
— А нефритовые статуэтки?
   
Грант замялся.
   
— Понимаете…
   
— Вы взяли их по привычке, не так ли? Однажды вы слышали, как ваш хозяин говорил, что им цены нет, ну и хотели прихватить с собой — по старой памяти? Верно? Теперь ответьте мне на один вопрос. Вы забрали статуэтки, когда пошли в комнату во второй раз?
   
— Я заходил только один раз. Мне и одного было достаточно.
   
— Точно один?
   
— Ей-богу.
   
— Хорошо. Когда вы вышли из тюрьмы?
   
— Два месяца назад.
   
— Как вам удалось получить эту работу?
   
— Через «Общество помощи заключенным». Когда я выходил из тюрьмы, меня встречал какой-то тип в шляпе.
   
— А как он выглядел?
   
— Не пастор, но похож. Мягкая черная шляпа, говорил важно. У него не было переднего зуба. В очках. Звали его Сандерс. Сказал, что верит в мое раскаяние и что найдет мне хорошее место. К старому Уолли я попал по его рекомендации.
   
Пуаро снова поднялся на ноги.
   
— Благодарю вас. Теперь действительно вы все сказали. Наберитесь терпения. — Он помолчал немного и уже в дверях добавил. — Сандерс еще дал вам пару ботинок?
   
Грант был совершенно обескуражен.
   
— Да, расщедрился. Но откуда вам это известно?
   
— Такова моя обязанность — все знать, — мрачно ответил Пуаро.
   
После короткого разговора с инспектором мы все вместе забрели в «Белый олень» и там за стаканчиком девонширского сидра,[15] уплетая яичницу, принялись обсуждать случившееся.
   
— Все выяснили? — спросил с улыбкой Инглес.
   
— Да, в основном все, но как доказать, что Уолли был убит по приказу Большой Четверки, а вовсе не Грантом? Какой-то умник устроил его на это место, чтобы потом сделать «козлом отпущения», что, кстати, было совсем нетрудно, учитывая его прошлое. Он дал ему пару ботинок, а вторую, точно такую же, оставил у себя. Остальное предельно просто. Когда Грант ушел из дома, а Бетси — к кому-то посудачить (она это делала каждый день), он, надев такие же ботинки, как у Гранта, заходит в дом и убивает хозяина. Затем переобувается в ботинки Гранта, садится в свою повозку, и был таков.
   
Инглес посмотрел на Пуаро.
   
— Одно мне непонятно, — сказал он. — Почему его никто не видел?
   
— А… Вот в этом-то и вся хитрость Номера Четвертого. Его видели многие, но при этом никто не обратил на него внимания. Поскольку он приехал в повозке мясника.
   
Я воскликнул:
   
— Баранья нога!
   
— Точно, Гастингс, баранья нога. Все клятвенно уверяли, что сегодня утром никто не заходил в «Гранит-Бангалоу», но тем не менее в кладовой я нашел свежезамороженную баранью ногу. Сегодня понедельник, значит, мясо привезли сегодня, потому что если бы его привезли в субботу, то при такой погоде оно не могло не оттаять. Итак, кто-то был в коттедже, и этот кто-то не привлек ничьего внимания, несмотря на то, что одежда его была вся в крови.
   
— Это же гениально, черт возьми! — воскликнул Инглес.
   
— Да, он очень умен, этот Номер Четвертый.
   
— Умнее самого Эркюля Пуаро? — спросил я с невозмутимым видом.
   
— Есть шутки, которые непозволительны даже вам, Гастингс, — назидательно произнес Пуаро. — Но разве не я спас невинного человека от виселицы? Разве этого мало для одного дня?
  
  
   
    
Исчезновение ученого
   
   
Лично я и не думал, что инспектор Медоуз поверит в невиновность Роберта Гранта по кличке Биггс. Улики, которые он собрал против него: уголовное прошлое, украденные нефритовые статуэтки, ботинки, отпечатки которых совпадали с отпечатками на полу, — были настолько весомы, что сразу признать свое поражение было выше его сил. Он, конечно, был очень уязвлен, но Пуаро удалось убедить присяжных, что Грант невиновен. Пуаро привел двух свидетелей, которые показали, что в понедельник утром к дому убитого подъезжала повозка мясника, а местный мясник сказал, что привозит мясо только по средам и пятницам.
   
Нашлась женщина, которая на допросе показала, что видела, как какой-то человек выходил из дома, но его внешность описать не смогла. Единственное, что она помнила, — это то, что он был гладко выбрит, среднего роста и выглядел точно так, как помощник мясника. Услышав это, Пуаро философски заметил:
   
— Я вам говорил, Гастингс. Этот человек — актер. Он не надел синие очки и не приклеил бороду. Тем не менее ему удалось изменить свое лицо, но не это главное. Главное, что он вжился в образ.
   
И тот человек из Ханвелла, который посетил нас, выглядел именно таким, каким я представлял привратника из психолечебницы. Да, этот человек гениальный актер, я давно это понял.
   
Тем не менее меня немного обескуражило, что наша поездка в Дартмур ничего не дала. Когда я сказал об этом Пуаро, тот со мной не согласился.
   
— Мы все время движемся вперед, да, вперед. И после каждой встречи с ним мы все больше и больше узнаем об особенностях его мышления и его методах. Тогда как сам он ничего не знает ни о нас, ни о наших планах.
   
— А не кажется ли вам, Пуаро, что мы с ним находимся в одинаковом положении? Я, например, тоже ничего не знаю о наших планах. Их, похоже, вообще нет. Вы сидите и преспокойненько дожидаетесь, что он натворит дальше.
   
Пуаро улыбнулся.
   
— А вы, mon ami, совсем не изменились. Все так же жаждете крови. Возможно, — добавил он, когда раздался стук в дверь, — это ваш шанс. Сейчас дверь откроется, и войдет наш общий друг. — И он рассмеялся, увидев разочарование на моем лице, — в комнату вошел всего лишь инспектор Джепп с каким-то вполне респектабельным господином.
   
— Добрый вечер, мосье, — поздоровался инспектор. — Позвольте мне представить вам капитана Кента из американской внешней разведки.
   
Капитан Кент был высок и худощав. Его бесстрастное лицо было будто высечено из дерева.
   
— Очень рад познакомиться с вами, джентльмены, — пробормотал капитан и пожал нам руки.
   
Пуаро подбросил в камин полено и принес еще два стула. Я принес стаканы, виски и содовую. Капитан сделал большой глоток и одобрительно кивнул головой.
   
— В вашей стране традиции остались прежние, — заметил он.
   
— А теперь к делу, господа, — сказал Джепп. — Мосье Пуаро высказал мне необычную просьбу. Его интересуют все события, так или иначе связанные с упоминанием Большой Четверки, и он попросил меня тут же сообщать ему все факты, с которыми я столкнусь. Честно говоря, я уже стал забывать об этом, но когда ко мне пришел капитан Кент и рассказал одну любопытную историю, я сразу же подумал: «Это должно заинтересовать мосье Пуаро».
   
Пуаро посмотрел на капитана, и тот начал свой рассказ:
   
— Вы, наверное, читали в свое время, мосье Пуаро, информацию о том, что несколько торпедных катеров и миноносцев пошли ко дну, разбившись на рифах у американского побережья. Это случилось как раз после землетрясения в Японии, и гибель судов объясняли сильным штормом. Но недавно во время облавы были задержаны некоторые личности, у которых нашли бумаги, проливающие свет на это дело. Насколько мы поняли, существует некая международная организация под названием «Большая Четверка». Она обладает каким-то мощным агрегатом, аккумулирующим огромное количество энергии, который преобразует ее в луч, способный поражать любой объект на большом расстоянии. Все это казалось абсурдом, но я все же доставил бумаги в штаб, чтобы там сами разобрались что к чему. Вскоре один из ваших английских ученых прочитал на эту тему доклад на заседании Британской ассоциации.[16] Коллеги сочли его выводы поспешными, а саму идею нереальной, но ученый заявил, что он сам находится на пороге подобного открытия и что уже получены обнадеживающие результаты.
   
— Ну и что дальше? — нетерпеливо поинтересовался Пуаро.
   
— Я приехал сюда в Англию, чтобы лично встретиться с этим ученым и выяснить у него, возможно ли создание такого агрегата в принципе. Мне сказали, что он очень молод, но тем не менее большой авторитет в этой области физики. Некто Холлидей.
   
— Ну и что он сказал? — спросил я.
   
— Ничего не сказал и, наверное, уже никогда не скажет. Я так и не увидел Холлидея…
   
— Дело в том, — перебил капитана Джепп, — что Холлидей исчез.
   
— Исчез? Когда?
   
— Два месяца назад.
   
— Вам об этом было заявлено?
   
— Да, конечно. К нам пришла его жена. Она была в жутком волнении. У меня, говорит, пропал муж. Мы объявили розыск, но мне что-то не верится, что мы его сможем найти.
   
— Почему?
   
— Потому что еще никогда… никогда не удавалось найти тех, кто исчезал таким странным образом.
   
— Каким именно?
   
— Он исчез в Париже.
   
— Холлидей исчез в Париже?
   
— Да. У него была командировка… во всяком случае, он так сказал жене. Конечно, он должен был сказать что-то в этом роде. Но, вы сами понимаете, в Париже можно исчезнуть по разным причинам… Или его похитили, и тогда уже ничего не сделаешь, или он сам решил, что называется, испариться, чтобы немного развлечься. Веселый Париж и все такое прочее… Устал от семейной жизни. У Холлидея накануне отъезда была размолвка с женой, так что возможен второй вариант.
   
— Интересно, — задумчиво произнес Пуаро. Американец с любопытством посмотрел на него:
   
— Скажите, мосье Пуаро, а что представляет собой Большая Четверка?
   
— Большая Четверка, — ответил Пуаро, — это международная преступная организация, которую возглавляет один весьма неглупый китаец. Он у них Номер Один. Номер Два — американец, Номер Три — француженка, Номер Четыре, палач-экзекутор, — англичанин.
   
— Француженка, говорите? — Капитан присвистнул. — А Холлидей исчез в Париже, во Франции. Может, это и есть ключ к разгадке. Как ее зовут?
   
— Не знаю. Я ничего о ней не знаю.
   
— Но эти сведения верные? — спросил капитан.
   
Пуаро кивнул, машинально устанавливая стаканы на подносе в один ряд. Он был большой любитель порядка.
   
— Но зачем им понадобилось топить корабли? А что, если «Большая Четверка» — это трюк немцев?
   
— Большая Четверка — это Большая Четверка, и работают они только на себя, мосье капитан. Их цель — мировое господство.
   
Американец разразился гомерическим хохотом, но, взглянув на серьезное лицо Пуаро, разом остановился.
   
— Вы напрасно смеетесь, мосье капитан, — сказал Пуаро, вскинув руку. — Вы вспомните… Напрягите свои серые клеточки. Кто, по-вашему, были те люди, которые играючи отправили на дно часть вашего флота, проверяя на нем возможности своего оружия? А это было именно так, мосье, — они испытывали новый вид оружия, который есть только у них.
   
— Подумать только, — добродушно сказал Джепп. — Я столько раз читал о международных преступниках, но до сих пор ни одного из них не встречал. Итак, Пуаро, вы выслушали рассказ капитана Кента. Могу ли я еще что-нибудь сделать для вас?
   
— Да, мой друг. Вы могли бы дать мне адрес миссис Холлидей, а также нечто вроде рекомендательного письма?
   
На следующий день мы отправились в Четуинд-Лодж, расположенный неподалеку от деревни Чобхэм в графстве Суррей.
   
Миссис Холлидей, высокая светловолосая женщина, приняла нас сразу же. С ней была ее дочь, прелестное создание пяти лет.
   
Пуаро кратко изложил цель нашего визита.
   
— Ну конечно же, мосье Пуаро, я так благодарна, что вы пришли. Я много о вас слышала. Вы не такой, как те полицейские из Скотленд-Ярда, которые даже не захотели меня выслушать. Да и французишки тоже… такие невоспитанные, если не сказать хуже. Они там почему-то уверены, что мой муж сбежал с какой-то женщиной, но это не так. Этого не могло быть, потому что все, чем он жил, — его работа. Работа была для него главное. Половина всех наших ссор была из-за его работы. Он любил ее больше, чем меня.
   
— Это так похоже на англичан, — успокаивающе сказал Пуаро. — Они всегда чем-то увлечены. Если не работой, так азартными играми или спортом. И все принимают так близко к сердцу. А теперь, мадам, вспомните, пожалуйста, в деталях и, если можно, по порядку все, что касается исчезновения вашего мужа.
   
— Мой муж уехал в Париж в четверг двадцатого июля. Он должен был встретиться с коллегами, работающими в той же области, что и он. Среди них знаменитая мадам Оливье.
   
Услышав имя знаменитой француженки, которая своими открытиями затмила Кюри,[17] Пуаро кивнул. Она была лидером в своей области, и французское правительство несколько раз отмечало ее достижения высокими наградами.
   
— Он приехал туда вечером и сразу же отправился в гостиницу «Кастильоне» на улице Кастильоне. Наутро у него была назначена встреча с профессором Бургоне. У них была очень интересная беседа, казалось, его ничто не волновало, он был очень раскован. Они условились встретиться на следующий день в лаборатории профессора Бургоне. Оттуда он отправился на ленч в кафе «Руаяль», погулял по Парижу, затем посетил мадам Оливье в ее доме по улице Пасси. Он никуда не торопился и был совершенно спокоен. Около шести вечера он ушел. Где он ужинал, никто не знает, возможно, в каком-то ресторанчике. Около одиннадцати вечера муж вернулся в гостиницу и сразу прошел к себе в номер, предварительно спросив, нет ли для него почты. Утром он вышел из гостиницы, и больше его никто не видел.
   
— В котором часу это было? Он вышел с таким расчетом, чтобы успеть к назначенному часу в лабораторию профессора Бургоне?
   
— Не знаю. Никто не заметил, когда он ушел, а утренний кофе ему не подавали. Значит, было очень рано.
   
— А он не мог уйти вечером, после того как вернулся в гостиницу?
   
— Не думаю. Постель была разобрана, да и портье заметил бы.
   
— Скорее всего, да. Итак, ваш муж покинул номер рано утром, и, с одной стороны, это хорошо. Вряд ли он мог стать жертвой бандитов в такой ранний час. А его вещи, мадам, все ли они на месте?
   
Казалось, миссис Холлидей не хотела отвечать на этот вопрос, но в конце концов сказала:
   
— Нет, не все. Должно быть, он взял с собой маленький чемоданчик.
   
— Хм! — задумчиво произнес Пуаро. — Интересно, где он провел вечер? Если бы мы это знали, вполне возможно, мы бы знали, где он сейчас. Кого он встретил? — вот в чем вопрос. Мадам, сам я не разделяю взглядов полиции. Они вечно твердят: «Cherche la femme».[18] Между тем совершенно очевидно, что вечером случилось что-то такое, что изменило его планы. Вы сказали, он спрашивал почту? Он что-нибудь получал? Были ли письма?
   
— Только одно, и это, скорее всего, было мое письмо, которое я ему послала, когда он уехал из Англии.
   
Пуаро помолчал, потом быстро поднялся на ноги.
   
— Да, мадам, ключ к разгадке находится в Париже, и я немедленно отправляюсь туда.
   
— Но это произошло так давно, мосье…
   
— Вы правы, но тем не менее именно там его следует искать.
   
Уже у двери он обернулся и спросил:
   
— Мадам, ваш муж никогда не упоминал в разговоре «Большую Четверку»?
   
— Большую Четверку? — Она немного подумала. — Нет, ни четверок, ни других чисел.
  
  
   
    
Женщина на лестнице
   
   
Это было все, что мы смогли вытянуть из миссис Холлидей. Мы поспешили обратно в Лондон, сделали необходимые приготовления и на следующий день выехали на континент. С довольно мрачной улыбкой Пуаро заметил:
   
— Большая Четверка все время опережает меня. Я бегаю за ними, совсем как один старый французский фокстерьер.
   
— Возможно, вы встретитесь с ним в Париже, — сказал я, сразу поняв, что речь идет об одном из самых знаменитых сыщиков Сюртэ,[19] с которым Пуаро случалось иметь дело раньше.
   
Пуаро скорчил гримасу.
   
— Надеюсь, что нет. Мы с ним никогда не могли найти общий язык.
   
— Разве трудно, — спросил я, — узнать, что делал такой-то англичанин такого-то числа два месяца назад?
   
— Очень трудно. Но, как вы знаете, встреча с трудностями радует Эркюля Пуаро.
   
— Вы думаете, что его похитила Большая Четверка?
   
Пуаро кивнул.
   
Наши дальнейшие поиски ничего существенного не добавили к тому, что мы уже знали от миссис Холлидей. Пуаро долго расспрашивал профессора Бургоне, надеясь выяснить, рассказывал ли ему Холлидей о своих планах на тот вечер, но профессор ничего не помнил.
   
Нашим следующим источником информации была знаменитая мадам Оливье. Я был слегка взволнован, когда мы поднимались по ступенькам ее виллы в Пасси. Мне всегда казалось невероятным — что женщина может достигать таких высот в науке. Я считал, что на это способны только мужчины.
   
Дверь открыл юноша лет семнадцати, манерами напоминавший церковного послушника. Пуаро заранее условился о встрече. Он знал, что мадам Оливье никого не принимает без предварительной договоренности, так как большую часть времени занята работой.
   
Нас провели в салон, и вскоре к нам вышла хозяйка. Мадам Оливье была высокой женщиной. Ее рост подчеркивали белый халат и высокая шапочка, напоминавшая головной убор монахинь. У нее было продолговатое бледное лицо и удивительно черные глаза, в которых светился какой-то неистовый свет. Она была больше похожа на настоятельницу средневекового женского монастыря, чем на современную француженку. Одна ее щека была обезображена шрамом, и я вспомнил, что три года назад ее муж и его ассистент погибли во время взрыва в лаборатории, и с тех пор она всю свою энергию направила на научные исследования. Она встретила нас вежливо, но холодно.
   
— Меня так много раз расспрашивала полиция, мосье… Едва ли я смогу помочь вам, раз уж не смогла помочь им.
   
— Мадам, возможно, я задам вам совсем другие вопросы. Скажите, пожалуйста, о чем вы беседовали с мистером Холлидеем?
   
— Как о чем? — удивилась она. — Конечно же о работе. О его и моей.
   
— Говорил ли он о своей теории, которую изложил в докладе, прочитанном Британскому научному обществу?
   
— Конечно. Эта и было главной темой нашей беседы.
   
— Его идея скорее из области фантастики? — небрежно спросил Пуаро.
   
— Некоторые так думают. Я — нет.
   
— Вы считаете, что это можно осуществить практически?
   
— Конечно. У меня практически такое же направление, только конечная цель другая. Я изучаю гамма-лучи, излучаемые веществом, известным как радий-С — продукт распада радия, — и во время одного из экспериментов я натолкнулась на весьма интересные свойства магнитных полей. У меня есть своя теория, относительно магнитных полей, но публиковать результаты пока еще преждевременно. Опыты Холлидея и его идеи меня очень заинтересовали.
   
Пуаро кивнул, потом задал ей вопрос, который очень меня удивил:
   
— Простите, мадам, а где вы беседовали? В этой комнате?
   
— Нет, мосье, в лаборатории.
   
— Я могу осмотреть ее?
   
— Конечно.
   
Мы вышли следом за ней в небольшой коридор. Пройдя мимо двух дверей, мы оказались в большой лаборатории, в которой было полно колб, мензурок и различного рода приспособлений, названий которых я даже не знал. Двое сотрудников проводили какой-то опыт. Мадам Оливье представила их нам:
   
— Мадемуазель Клод. (Высокая с серьезным лицом девушка поздоровалась.) Мосье Генри — мой старый и преданный друг.
   
Темноволосый молодой человек небольшого роста неловко поклонился.
   
Пуаро осмотрелся. Кроме той двери, через которую мы вошли, в лаборатории были еще две. Одна, как объяснила хозяйка, вела в сад, другая — в небольшую комнату, где также проводятся эксперименты.
   
Пуаро внимательно все выслушал и заявил, что теперь можно вернуться в салон.
   
— Мадам, во время беседы с мистером Холлидеем вы были одни?
   
— Да, конечно. Оба моих сотрудника находились в маленькой комнате.
   
— А не могли ли они или кто другой подслушать, о чем вы говорили?
   
Хозяйка задумалась, потом покачала головой.
   
— Вряд ли. Все двери были плотно закрыты.
   
— А в комнате никто не мог спрятаться?
   
— В углу стоит буфет… но это же смешно.
   
— Все может быть, мадам. Последний вопрос. Мистер Холлидей ничего не говорил вам о своих планах на вечер?
   
— Нет.
   
— Большое спасибо, мадам, и извините нас за то, что отняли у вас столько времени. Не беспокойтесь, мы сами найдем выход.
   
Мы вышли в холл. В этот момент в парадную дверь вошла какая-то женщина и быстро взбежала по ступенькам. Мне показалось, что она была одета в черное платье и черную шляпу с вуалью, какие обычно носят вдовы.
   
Когда мы вышли, Пуаро вдруг сказал:
   
— Какая странная женщина!
   
— Мадам Оливье? Да, она…