1 2 3 4 5 6 7 8 

  
   
Агата Кристи
   
Подвиги Геракла
  
  
   
    
Вступление
   
   
Квартира Эркюля Пуаро была обставлена но последней моде. Все блестело от хрома. Кресла — квадратные и глубокие, на первый взгляд казались не очень удобными, так как сиденьем служило множество маленьких подушечек.
   
В одном кресле, в самой его середине, удобно устроился Пуаро. В другом, потягивая из стакана любимое вино Пуаро — «Шато Мутон Ротшильд», — его гость, доктор Бартон, «душа общества», как его называли друзья. Это был полный, неряшливо одетый мужчина, с копной седых волос и добродушным лицом. Он страдал одышкой и имел странную привычку стряхивать пепел от сигареты куда угодно, но только не в пепельницы, которыми Пуаро напрасно окружал его.
   
Неожиданно доктор спросил:
   
— Скажите, пожалуйста, Пуаро, почему Эркюль[1]?
   
— Вы имеете в виду, почему меня при крещении назвали христианским именем Эркюль?
   
— Вряд ли оно христианское, — заметил доктор. — Скорее классическое. Но почему, я вас спрашиваю? Прихоть отца? Каприз матери? Семейные традиции? Если я не ошибаюсь, а в последнее время память меня иногда подводит, у вас был брат, которого звали Ахилл?
   
В памяти Пуаро всплыли некоторые случаи из жизни Ахилла Пуаро. Неужели все это было в самом деле?
   
— Когда-то был, — неохотно ответил Пуаро.
   
Доктор тактично поспешил сменить тему разговора.
   
— Родители должны быть очень осторожны при выборе имени ребенка, — продолжал доктор. — У меня есть крестницы. Одну из них зовут Бланш[2], но она черная, как цыганка! Другую зовут Дейра, по имени богини печали, а она — хохотушка от рождения. А юная Пейшенс[3]? Да она же само нетерпение, ни минуты не может усидеть на месте. А Диана… — Доктор пожал плечами. — Богиня охоты! Она весит восемьдесят килограммов, а ей только пятнадцать лет. Все говорят, что это у нее возрастное, но я-то знаю ее отца и мать — это наследственное. Они еще хотели назвать ее Еленой[4], но я решительно воспротивился, предвидя, что из этого может получиться. Я пытался уговорить их назвать ее Мартой или Доркас, но, увы… напрасно… Да, трудные люди — родители…
   
Неожиданно доктор начал хрипеть, лицо его побагровело.
   
Пуаро встревоженно посмотрел на него.
   
— Не беспокойтесь… Сейчас пройдет. Представьте себе такой разговор, — продолжал доктор, когда приступ прошел. — Ваша мать и покойная миссис Холмс, сидя вместе у камина, вяжут носочки или шьют распашонки и придумывают имена для своих будущих детей: Ахилл, Геракл, Шерлок, Майкрофт[5]…
   
Пуаро не разделял иронии своего собеседника.
   
— Если я вас правильно понял, вы хотите сказать, что по комплекции я не похожу на Геракла?
   
Бартон внимательно с ног до головы оглядел друга: в большом кресле сидел мужчина маленького роста, одетый в полосатые брюки, черный пиджак и изящный галстук, на ногах — оригинальные кожаные туфли; взгляд его остановился на голове Пуаро, по форме напоминающей яйцо, и на его огромных черных усах.
   
— Честно сказать, Пуаро, — сказал Бартон, — не походите. Кроме того, я подозреваю, что вы совсем не знаете классику.
   
— Вы правы, — согласился Пуаро.
   
— Жаль, жаль. — Доктор покачал головой. — Вы много потеряли. Я бы всех заставлял изучать классику.
   
— До сих пор, — Пуаро пожал плечами, — я как-то прекрасно обходился без нее.
   
— Обходился! — возмутился доктор. — Да не в этом дело. У вас неправильное представление о классической литературе. Классика — это не заочные курсы, окончив которые можно подняться выше по служебной лестнице. Её нужно изучать все время. Наша ошибка заключается в том, что мы читаем классику только тогда, когда работаем над какой-то темой. А ей желательно отдавать все свободное время. Вот скажите, Пуаро, когда вы уйдете в отставку, что будете делать?
   
У Пуаро ответ был готов.
   
— Я буду выращивать кабачки.
   
Доктор Бартон опешил.
   
— Кабачки? — удивился он. — Какие кабачки? Это такие большие зеленые штуки, которые по вкусу напоминают воду?
   
— Вот в этом-то и проблема, — оживился Пуаро. — Я хочу сделать так, чтобы у них был другой вкус.
   
— Если кабачок нафаршировать сыром или луком и полить белым соусом, — рассмеялся доктор, — у него будет другой вкус.
   
— Нет, нет, доктор, вы ошибаетесь, — возразил Пуаро. — Моя цель — изменить природу кабачка гак, чтобы он имел свой собственный аромат, а может быть, — Пуаро мечтательно поднял глаза вверх, — и целый букет…
   
— Господь с вами, Пуаро, — изумился доктор, — какой букет? Кабачки — это не виноград, из которого можно сделать вино и получить букет… — сказал он и замолчал.
   
Слово «букет» напомнило доктору о стакане, стоявшем перед ним. Он отхлебнул глоток вина.
   
— Отличное вино. Да, отличное. — И он одобрительно покачал головой. — Но с этим… как его… кабачковым бизнесом вы, надеюсь, пошутили?
   
Пуаро ничего не ответил.
   
Не хотите ли вы сказать, — ужаснулся доктор, — что вы собираетесь копаться в навозе, удобрять им кабачки и подвязывать ботву влажными шерстяными веревками?
   
— Похоже на то, — заметил Пуаро, — что вы хорошо знакомы с выращиваем кабачков?
   
— Видел, как это делали садовники, когда бывал в деревне, — махнул рукой доктор. — Но, Пуаро, скажите честно, разве копание в земле — самое приятное проведение досуга? Сравните, — доктор перешел на шепот, — вы сидите в кресле около камина в комнате, где много-много полок с книгами. Комната должна быть длинная, прямоугольная, а не квадратная. Вокруг — книги, книги, книги. Стакан вина в одной руке, открытая книга — в другой. Вы читаете. — И доктор торжественно продекламировал что-то на незнакомом Пуаро языке и тут же перевел:
   
    
     
И снова кормчего мастерство помогло
     
Силу темного, на вино похожего, моря преодолеть.
     
И корабль снова вышел на курс,
     
Несмотря на удары диких волн.
    
   
   
Вы, конечно, понимаете, — извинился доктор, — как трудно передать точно дух оригинала, да еще в стихотворной форме.
   
На какое-то время он забыл о присутствии Пуаро. А тот, наблюдая за доктором, вдруг почувствовал сомнение, какое-то угрызение совести. Неужели доктор прав, и он, Пуаро, что-то упустил в жизни? Читать в оригинале древние рукописи, понимать чьи-то сокровенные мысли… Грусть овладела им. Да, нужно было раньше познакомиться с классикой. Но, увы, сейчас уже слишком поздно.
   
Доктор прервал его грустные мысли.
   
— Вы действительно собираетесь уйти в отставку?
   
— Да.
   
Доктор хмыкнул.
   
— Вы не сможете.
   
— Я вас уверяю.
   
— И все же, — сказал доктор, — вы не сможете это сделать. Вы живете работой, ее интересами.
   
— Но я уже приготовился к уходу, — возразил Пуаро. — Еще несколько дел, которые принесут мне напоследок моральное удовлетворение, и все.
   
Доктор снова хмыкнул.
   
— Вот, вот… Я так и предполагал, — ухмыльнулся он. — Сначала одно или два дела, потом еще одно и т. д. И прощальное представление примадонны не состоится. Вот так-то, дорогой Пуаро.
   
Доктор поднялся с кресла: в этот момент он был похож на седовласого доброго волшебника.
   
— Ваша работа — не подвиги античного Геракла — сказал он. — Это скорее похоже на любовные подвиги. Жизнь покажет, был ли я прав. Держу пари, что через двенадцать месяцев вы будете сидеть здесь, в этом кресле, а ваши кабачки, — доктор пожал плечами, — ваши кабачки так и останутся простыми зелеными штучками со вкусом пресной воды.
   
Попрощавшись с хозяином, доктор ушел, а Пуаро еще долго сидел в задумчивости, и из кресла время от времени доносилось:
   
— Подвиги Геракла… Это идея… Прекрасная идея…
   
На следующий день Пуаро обложился множеством книг и начал читать, делая пометки на полях.
   
Его секретарь, мисс Лемон, выписывала из различных источников сведения о Геракле и передавала их Пуаро.
   
Не задавая лишних вопросов, она успешно справилась с поставленной перед ней задачей и удалилась.
   
Сначала Пуаро прочел все мифы и легенды о Геракле, знаменитом античном герое, который за свои подвиги после смерти был причислен к сонму богов и получил бессмертие. Но все это было не то, что он ожидал. Оп еще два часа читал, делая пометки на полях. Наконец Пуаро оторвался от книг и задумался. Он был разочарован. Разве могли эти люди служить классическим образцом для подражания. Возьмем того же Геракла. Герой? Да какой же он герой?! Крупное живое существо из мускулов с низким интеллектом и криминальными наклонностями. Пуаро вспомнил Адольфа Дуранте, мясника из Лиона, обладавшего огромной физической силой, который убивал детей. Его судили в 1895 году в Лионе. Он страдал эпилепсией, и на этом адвокат построил свою защиту. Дело закончилось тем, что суд в течение нескольких дней на полном серьезе обсуждал, какие припадки были у подсудимого — сильные или слабые? Античный Геракл, по всей видимости, тоже был эпилептик. То, что такой человек являлся классическим образцом героя, поразило Пуаро. А боги и богини? По современным меркам они вели себя как преступники. Пьянство, разврат, попойки, кровосмешение, насилование, грабежи, убийства — словом, работы для суда присяжных было бы достаточно. Никакой нормальной семейной жизни. Никакого порядка даже в преступлениях.
   
— Ну и Геракл! — разочарованно сказал Пуаро, поднимаясь с кресла, — Ну и герой!
   
Он огляделся. Квадратная комната, современная мебель, была даже ультрамодная скульптура: один куб установлен на другой, а сверху — геометрическое сооружение из медной проволоки. А в центре комнаты — он сам. Пуаро посмотрел в зеркало. Вот он — настоящий современный Геракл. У него небольшой рост, стройная фигура и усы, знаменитые усы Эркюля Пуаро, которым позавидовал бы сам античный Геракл!
   
И все же между ними, двумя Гераклами, сходство было. Каждый по-своему старался избавить человечество от паразитов. Каждого из них можно было бы смело назвать защитником того общества, к которому он принадлежал.
   
Как сказал Бартон, уходя из комнаты? Кажется, что-то вроде этого: «То, что вы делаете, — это не подвиги Геракла». Но он не прав, этот любитель классики. Могут быть подвиги и у современного Геракла. Гениальное и мудрое решение! Прежде чем уйти в отставку, он выберет двенадцать дел, не больше, но и не меньше. И подбирать эти дела он будет исходя из того, созвучны ли они с подвигами классического Геракла.
   
Пуаро взял одну из книг и нашел место, где говорилось о подвигах Геракла. Он не собирался точно следовать своему прототипу. Никаких женщин, никакого хитона Несса[6]. Подвиги, и только подвиги. И первым подвигом будет поимка Немейского льва.
   
— Немейский лев, — повторил Пуаро, вслушиваясь в звук собственного голоса.
   
Естественно, ни о каком живом льве не могло быть и речи. Если бы ему, например, позвонил директор зоопарка и попросил разыскать живого льва — это было бы простым совпадением.
   
Нет, здесь должна присутствовать символика. Дело будет касаться какого-нибудь известного лица и станет сенсационным.
   
Например, опытный преступник, которого общественность назвала бы «кровожадным львом» похитил бы известного писателя, политического деятеля или художника, а может, члена королевской семьи.
   
Идея похищения члена королевской семьи правилась Пуаро больше всего.
   
Ему торопиться некуда. Он будет ждать, ждать этого первого важного дела, первого из серии подвигов Эркюля Пуаро — современного Геракла.
  
  
   
    
Немейский лев[7]
   
   
    
     
I
    
    
— Что сегодня интересного, мисс Лемон? — спросил Пуаро, входя утром в свой офис.
    
Он доверял ей, считая женщиной хотя и без воображения, но с хорошей интуицией. Она была прирожденной секретаршей, и все, что с ее точки зрения заслуживало внимания, обычно этого внимания заслуживало.
    
Ничего особенного, господин Пуаро, — сказала она. — Полагаю, вас должно заинтересовать только одно письмо. Я положила его сверху.
    
— От кого оно? Пуаро был заинтригован. — И о чем?
    
— Оно от человека, не глядя на Пуаро, сказала мисс Лемон, — который хочет, чтобы вы расследовали случай исчезновения собачки породы пекинес, принадлежавшей его жене.
    
Пуаро застыл на месте и с укоризною посмотрел на мисс Лемон. Правда, она этого не заметила, так как принялась стучать на пишущей машинке с быстротою скорострельного пулемета.
    
Пуаро был смущен, смущен и огорчен. Мисс Лемон, исполнительная мисс Лемон, повергла его в уныние! Подумать только — пекинес! Он должен разыскивать собаку! И это после такого чудесного сна: он проснулся в тот момент, когда покидал Бекингемский дворец, получив личную благодарность премьер-министра, а разбудил его слуга, войдя в спальню с утренним шоколадом!..
    
Едкие, язвительные слова замерли у него на губах. Он не произнес их только потому, что мисс Лемон, поглощенная печатанием, все равно бы их не услышала.
    
С явным отвращением Пуаро взял верхнее письмо из небольшой стопки на своем письменном столе.
    
Да, все было точно так, как сказала мисс Лемон. Городской обратный адрес. Краткий деловой стиль. Суть просьбы — расследовать исчезновение собачки породы пекинес. Одной из тех самых, с глазами навыкате, чрезмерно избалованных любимцев богатых женщин.
    
Пуаро недовольно поморщился. Банальная просьба. Ничего необычного. Все как будто в норме, хотя… Да-да, кроме одной детали. Мисс Лемон была права. В одной крохотной детали таилось нечто необычное.
    
Пуаро сел. Медленно и внимательно перечитал письмо. Дело, которое ему предлагали, было не из тех, которые он предпочитал и в которых ему приходилось участвовать. Это было простое дело, пустячное. Оно не требовало титанических усилий Геракла, и именно по этой причине Пуаро сначала отнесся к нему крайне негативно.
    
Но, к сожалению, он был очень любопытным.
    
Ему пришлось даже повысить голос, чтобы сквозь шум печатающей машинки мисс Лемон услышала его.
    
— Позвоните этому сэру Джозефу Хоггину, — сказал он. — И договоритесь о времени, когда он сможет меня принять в своем офисе.
    
Как всегда, мисс Лемон оказалась права.
    
    
— Я человек простой, господин Пуаро, — решительно заявил сэр Джозеф Хоггин.
    
Правой рукой Пуаро сделал неопределенный жест. Это могло означать (если вам захотелось бы воспринять его именно так) восхищение карьерой сэра Джозефа и скромностью, с которой тот говорил о самом себе. Жест этот мог также означать и противоположный смысл. В любом случае он не давал возможности понять, считает ли Пуаро сэра Джозефа действительно простым человеком (в общепринятом значении этого слова) или нет. Критический взгляд Пуаро задержался на внешности сэра Джозефа: адамовом яблоке, маленьких поросячьих глазках, носе с горбинкой и твердо сжатых губах — и он напомнил Пуаро кого-то или что-то, но в данный момент Пуаро не мог вспомнить, кого или что. Он не хотел напрягать память, но что-то было, правда, давным-давно… в Бельгии… что-то… имеющее отношение к мылу…
    
— Не люблю ходить вокруг да около, — продолжал сэр Джозеф. — Давайте перейдем сразу к делу. Большинство людей, господин Пуаро, оставили бы это дело в покое. Списали бы его, как безнадежный долг, и забыли о нем. Но Джозеф Хоггин так поступать не может. Я богат, и, честно говоря, двести фунтов для меня ничего не значат…
    
— Я вас поздравляю, — сказал Пуаро.
    
— Э-э… — произнес сэр Джозеф и замолчал. Его маленькие глазки сузились еще больше. — Но это не значит, — гневно продолжал он через минуту, — что я собираюсь бросать деньги на ветер. Что я хочу — за то и плачу! Но плачу рыночную цену не более.
    
— Вы находите мой гонорар высоким? — спросил Эркюль Пуаро.
    
— Да. Ведь это, — изучающе посмотрел на него сэр Джозеф, — совсем несложное дело.
    
— Я не собираюсь торговаться, — пожал плечами Пуаро. — Я эксперт, а за услуги эксперта вы должны платить.
    
— Я знаю, что вы крупнейшая фигура в этой области, — откровенно признался сэр Джозеф. — Я наводил справки, и мне сообщили, что вы самый сведущий специалист в делах, где надо докопаться до самой сути. Вот почему я обратился к вам. И я не пожалею затрат.
    
— Вам повезло, — сказал Пуаро.
    
— Э-э… — снова произнес сэр Джозеф.
    
— Чрезвычайно повезло, — продолжал Пуаро. — Могу признаться вам без излишней скромности, что я достиг вершины своей карьеры. Честно говоря, очень скоро намереваюсь уйти в отставку, поживу в деревне, время от времени буду путешествовать, чтобы посмотреть мир, быть может, выращу сад, особое внимание уделив улучшению свойств кабачков. Великолепные овощи, но в них небольшой привкус… Но, разумеется, суть не в этом. Я хотел бы кое-что разъяснить. Перед уходом в отставку я поставил перед собой определенную задачу: принять к исполнению двенадцать дел, ни больше ни меньше. Так сказать: «подвиги Пуаро». Ваше дело, сэр Джозеф, первое из двенадцати. Меня привлекла, — Пуаро тяжело вздохнул, — его поражающая незначительность.
    
Значительность? переспросил сэр Джозеф.
    
— Незначительность, я бы так сказал. Мне приходилось заниматься разными делами: я расследовал убийства, необъяснимые смерти, грабежи, кражи драгоценностей, но впервые мне предстоит заняться выяснением обстоятельств пропажи собаки породы пекинес.
    
— Вы меня удивляете! — фыркнул сэр Джозеф. — Я предполагал, что к вам без конца должны были обращаться женщины по поводу пропажи любимых собачек.
    
— Это верно, — согласился Пуаро. — Но это первый раз, когда ко мне обращается с такой просьбой муж, а не жена.
    
Маленькие глазки сэра Джозефа опять сузились.
    
— Начинаю догадываться, — заметил он, — почему мне рекомендовали именно вас. Вы проницательный человек, господин Пуаро.
    
— А теперь, — спокойно продолжал Пуаро, — посвятите меня, пожалуйста, в обстоятельства дела… Исчезла собака. Когда?
    
— Ровно неделю назад.
    
— И ваша жена, полагаю, до сих пор безумствует?
    
Сэр Джозеф посмотрел на него изумленно.
    
— Вы не поняли. Собака была возвращена.
    
— Возвращена? Тогда разрешите спросить: зачем нужен я?
    
Лицо сэра Джозефа стало малиновым.
    
— Потому что, — возмущенно начал он, — будь я проклят, если меня не надули! Хорошо, господин Пуаро, я расскажу вам все по порядку. Собаку украли неделю назад — срезали с поводка в Кенсингтон-парке, где она гуляла с компаньонкой жены. На следующий день от моей супруги потребовали выкуп в двести фунтов. За что, я вас спрашиваю, двести фунтов? За маленькое тявкающее чертово отродье, которое всегда и всюду путается у вас под ногами?!
    
— Вы, естественно, не одобрили выплату таких денег?
    
— Конечно нет, — сказал сэр Джозеф, — и не стал бы платить, предупреди она меня заранее. Милли, моя жена, знает меня хорошо. Мне она ничего не сказала, а выслала деньги — бумажками по одному фунту — в указанный адрес, как было оговорено условием.
    
— И собаку вернули?
    
— Да. В тот же вечер раздался звонок, и там, на крыльце, сидела собака, а вокруг — ни души.
    
— Отлично, — сказал Пуаро. — Продолжайте.
    
— Затем Милли, конечно, призналась в содеянном, — продолжал сэр Джозеф, — и я несколько погорячился. Разумеется, через некоторое время я остыл. Во-первых, дело сделано, а во-вторых, не следует искать в поступке женщины какой-либо смысл. Я, наверное, оставил бы все это дело, если бы не встреча в клубе со старым Самуэльсоном.
    
— И что он? — поинтересовался Пуаро.
    
— Точно такой же случай произошел с собакой его жены! Это несомненно шантаж! Его жену ободрали на триста фунтов. Ну, это уж слишком много! Я решил, что этот рэкет следует пресечь, и послал за вами.
    
— Но, сэр Джозеф, — заметил Пуаро, — подобным делом (и это обошлось бы вам гораздо дешевле) занимается полиция.
    
Сэр Джозеф потер кончик носа.
    
— Вы женаты, господин Пуаро?
    
— Увы, — сказал Пуаро, — лишен этого блаженства.
    
— Гм-м… — произнес сэр Джозеф. — Не знаю, как насчет блаженства, господин Пуаро, но, будь вы женаты, знали бы, что женщины — забавные существа. Моя жена впадает в истерику при малейшем упоминании о полиции. Вбила себе в голову, будто что-то может случиться с ее драгоценным Шан Тангом, если я пойду туда. Она об этом и слышать не хочет и, честно сказать, не очень доброжелательно относится и к идее вашего участия. Но я настоял, и она наконец согласилась. Все же ей это не нравится…
    
Эркюль Пуаро задумался.
    
— Я чувствую, — сказал он, — что ситуация весьма деликатная. Возможно, будет лучше, сэр Джордж, если я сам побеседую с вашей женой и узнаю от нее все подробности. Одновременно я попытаюсь успокоить леди Хоггин относительно безопасности ее собаки в будущем.
    
Сэр Джозеф кивнул и поднялся с места.
    
— Я отвезу вас к ней сейчас же.
   
   
    
     
II
    
    
В большой, теплой, обставленной изысканной мебелью гостиной сидели две женщины.
    
Когда сэр Джозеф и Эркюль Пуаро вошли, маленький пекинес бросился к ним навстречу, ожесточенно лая и делая сумасшедшие круги вокруг Пуаро.
    
— Шан, Шан, иди сюда. Иди к мамочке, хорошенький мой, — сказала одна из женщин. — Возьмите его, мисс Карнаби.
    
Женщина, которую назвали мисс Карнаби, поспешила взять пса на руки.
    
— Лев! — произнес Пуаро достаточно громко, но в то же время словно для себя. — Ну прямо настоящий лев!
    
— Да, он действительно хороший сторожевой пес, — с трудом переводя дыхание, сказала мисс Карнаби. — Он не боится никого и ничего. А кроме того, он такой жизнерадостный.
    
Представив Пуаро дамам и выполнив необходимые при этом формальности, сэр Джозеф сказал:
    
— Ну, господин Пуаро, я вас оставляю. Предоставляю вам самому разбираться в этом запутанном деле. — И, кивнув головой, покинул комнату.
    
Леди Хоггин оказалась тучной, легко раздражающейся по любому пустяку женщиной, с крашеными рыжими волосами. Ее компаньонка, мисс Карнаби, была тоже полным, но очень милым существом, в возрасте между сорока и пятьюдесятью. Она обращалась к леди Хоггин с величайшей почтительностью и не скрывала того, что боится ее до смерти.
    
— Теперь расскажите мне, пожалуйста, леди Хоггин, — сказал Пуаро, обращаясь к хозяйке, — все обстоятельства этого отвратительного преступления.
    
— Весьма признательна вам", господин Пуаро, за то, что вы говорите так! — воскликнула леди Хоггин. — Пекинесы чрезвычайно чувствительны — так же чувствительны, как дети. Бедный Шан Танг мог умереть от страха.
    
— Да, это было так ужасно! — с глубоким вздохом подтвердила мисс Карнаби.
    
— Расскажите мне, пожалуйста, как все это произошло? — спросил Пуаро, обращаясь к дамам.
    
— А вот как это случилось, — начала леди Хоггин. — Шан Танг вышел на прогулку с мисс Карнаби…
    
— О Боже, Боже, — запричитала компаньонка. — Это моя вина. Я оказалась такой глупой, такой беззаботной.
    
— Я не хочу вас упрекать, мисс Карнаби, — ехидно заметила леди Хоггин, — но думаю, вам следовало бы быть более осторожной.
    
— Как это произошло? — спросил Пуаро, обращаясь к мисс Карнаби.
    
— Ах, то, что случилось, выходит за рамки обычного, — разразилась мисс Карнаби стремительной, возбужденной речью. — Мы шли по цветочной аллее. Шан Танг, конечно, на поводке, он перед этим долго бегал по траве без поводка, и я собиралась уже идти домой, когда внимание мое привлек ребенок в колясочке — он так мило мне улыбался… прелестные розовые щечки и такие локоны. Я не могла удержаться, чтобы не поговорить с няней, которая везла коляску, и спросила о возрасте ребенка. Няня сказала, что малышу — семнадцать месяцев. Я уверена, что говорила с ней не более одной-двух минут, как вдруг глянула вниз — Шана там не было. Поводок был обрезан прямо у самого ошейника…
    
— Если бы вы относились внимательней к своим обязанностям, мисс Карнаби, — перебила ее леди Хоггин, — никто не смог бы подкрасться и обрезать поводок.
    
Казалось, мисс Карнаби вот-вот зальется слезами.
    
— И что же затем произошло? — поспешил ей на выручку Пуаро.
    
— Ну, конечно, я искала его везде, — сказала мисс Карнаби. — И звала! И спросила у паркового служителя, не видел ли он человека, несущего пекинеса, но он не видел никого. Я не знала, что делать, и продолжала искать, но в конце концов, конечно, должна была вернуться домой…
    
Мисс Карнаби замерла. Пуаро очень хорошо мог представить последующую сцену.
    
— Затем вы получили письмо? — спросил Пуаро.
    
— Первой же почтой, — продолжила рассказ леди Хоггин, — на следующее утро. Оно гласило, что, если я хочу увидеть Шан Танга живым и невредимым, я должна положить двести фунтов в однофунтовых ассигнациях в простой конверт и отправить на имя капитана Куртиса по адресу: Блумсбери, Роуд-сквер, тридцать восемь. В письме предупреждали также, что, если деньги будут помечены или я сообщу полиции, тогда… тогда… уши и хвост Шан Танга будут отрезаны.
    
Мисс Карнаби принялась громко вздыхать.
    
— Как жестоко, — приговаривала она при этом. — Как люди могут быть так жестоки!
    
— В письме также говорилось, — продолжала леди Хоггин, — что, если я сразу же отошлю деньги, Шан Танг в тот же вечер вернется домой живой и невредимый. Но если я пойду в полицию, от этого пострадает только Шан…
    
— О, я боюсь, — сказала сквозь слезы мисс Карнаби, — я так боюсь, что даже теперь… Правда, господин Пуаро — не совсем полицейский…
    
— Да, господин Пуаро, — озабоченно произнесла леди Хоггин, — вы должны быть очень осторожны.
    
Пуаро поторопился успокоить ее.
    
— Во-первых, леди Хоггин, я не служу в полиции, — сказал он, — а во-вторых, буду действовать очень осмотрительно. Вы можете быть абсолютно уверены, что Шан Танг находится в полной безопасности. Это я вам гарантирую.
    
Обе дамы, казалось, почувствовали облегчение, когда он произнес это магическое слово.
    
— Письмо у вас? — спросил Пуаро.
    
Леди Хоггин отрицательно покачала головой.
    
— Нет, — сказала она, — по инструкции я должна была положить его вместе с деньгами.
    
— И вы это сделали? — уточнил Пуаро.
    
— Да, — ответила леди Хоггин.
    
— Гм-м, жаль.
    
— Но у меня до сих пор, господин Пуаро, — оживилась мисс Карнаби, — сохранился поводок собаки. Принести его?..
    
И, не дождавшись ответа, мисс Карнаби поспешила из комнаты. Пуаро воспользовался ее отсутствием, чтобы задать леди Хоггин несколько необходимых вопросов о компаньонке.
    
— Эми Карнаби? О, с ней все в порядке. Добрая душа, хотя, конечно, глуповата. У меня до нее было несколько компаньонок, и все оказались круглыми дурами. Но Эми предана Шан Тангу и ужасно подавлена всем происшедшим. Подумать только! — вдруг вспылила леди Хоггин. — Пренебречь моим любимцем из-за какого-то ребенка. Ох уж эти старые девы! Помешаны на младенцах. Нет, я совершенно уверена, что она не имеет никакого отношения к тому, что случилось.
    
— Это кажется невероятным, — согласился Пуаро. — Но если исчезает собака, находящаяся на чьем-то попечении, надо быть абсолютно уверенным в честности этого человека. Давно она у вас?
    
— Около года, — ответила леди Хогтин. — Мисс Эми пришла ко мне с отличными рекомендациями. Она жила со старой леди Хартингфилд, пока та не умерла десять лет назад. После этого она некоторое время присматривала за сестрой-инвалидом. Эми действительно добрая душа, хотя, как я уже сказала, абсолютная дура.
    
В эту минуту возвратилась Эми Карнаби. Немного запыхавшись, она с некоторой торжественностью протянула Пуаро обрезанный собачий поводок.
    
Пуаро осторожно взял ремешок.
    
— Да, — заметил он. — Поводок был несомненно обрезан.
    
Обе женщины выжидательно смотрели на него.
    
— Я сохраню этот поводок, — сказал Пуаро, — как вещественное доказательство.
    
И он торжественно положил обрезок ремня в карман. Обе собеседницы облегченно вздохнули — определенно он проделал то, что они от него и ожидали.
   
   
    
     
III
    
    
Не оставлять непроверенным ни одного факта — таким было правило Эркюля Пуаро. И хотя на первый взгляд было совершенно невероятно, чтобы мисс Карнаби оказалась замешанной в этой истории с похищением собаки, Пуаро тем не менее счел необходимым переговорить с племянницей покойной леди Хартингфилд.
    
— Эми Карнаби? — переспросила мисс Молтреверс. — Конечно, я прекрасно ее помню. Добрая душа. Не покидала тетю Джулию до самой ее смерти… Любила собак и замечательно читала вслух. Тактична, никогда не перечит больному человеку. А что с ней случилось? Надеюсь, ничего плохого. Я ведь около года назад дала ей рекомендацию к какой-то женщине… Имя ее начиналось с «X»…
    
Пуаро поспешил объяснить, что мисс Карнаби все еще работает у этой женщины. Произошел лишь небольшой инцидент с пропажей собачки.
    
— Эми Карнаби предана собакам. У моей тети был пекинес, которого она завещала своей компаньонке после смерти. Мисс Карнаби была очень привязана к этой собачке, а когда та, как мне говорили, умерла, очень переживала. Да, сердце у нее доброе. Конечно, ей не хватает интеллигентности.
    
Пуаро согласился, что мисс Карнаби, вероятно, нельзя назвать интеллигентной…
    
Затем он нашел паркового служителя, с которым мисс Карнаби разговаривала в тот роковой день. Служитель хорошо помнил этот случай.
    
— Дама средних лет, — вспомнил он ее. — Я бы сказал, довольно пухленькая, она потеряла пекинеса. Я ее хорошо знал в лицо — она прогуливала собачку почти каждый вечер. Видел, как они пришли. Дама была очень взволнована пропажей. Прибегала ко мне узнать, не видел ли я кого-нибудь выходящего из парка с пекинесом на руках. Но как я могу все замечать, спрашиваю я вас? Парк полон собак всех пород: терьеры, пеки, таксы, даже борзые — все породы, какие у нас есть в Англии.
    
Пуаро глубокомысленно кивнул.
    
Следующий визит он нанес в дом на Блумсбери, Роуд-сквер, 38.
    
Дома под номерами 38, 39 и 40 по этой улице представляли частный отель «Балаклава». Поднявшись по ступенькам, Пуаро толкнул дверь и вошел в холл. Внутри его встретили полумрак и запах готовящейся капусты вперемешку с ароматами копченой селедки, оставшейся, по-видимому, от завтрака. Слева стоял стол красного дерева с уныло поникшими хризантемами на нем.
    
Над столом висела большая, прикрытая байковой занавеской полка для писем. Какое-то время Пуаро постоял около нее, потом взглянул на дверь справа. Она вела в небольшую гостиную с маленькими столиками и невысокими, так называемыми легкими креслами, отделанными обрезками кретона унылого цвета. Три пожилые дамы и свирепого вида пожилой джентльмен подняли головы и посмотрели на незваного гостя с выражением крайней неприязни. Пуаро покраснел и поспешил ретироваться.
    
Узкий коридор привел его к двери, на которой висела табличка «Администратор». Пуаро постучал и, не получив ответа, открыл дверь. В комнате стоял большой канцелярский стол, заваленный множеством бумаг, а вокруг не было ни души. Он закрыл дверь и направился в столовую.
    
Девушка в грязном фартуке понуро возилась с приборами, которые она доставала из корзины и раскладывала на столах.
    
— Простите, пожалуйста, — обратился к ней Пуаро извиняющимся тоном, — не могу ли я видеть администратора?
    
Девушка обратила на него унылый взгляд.
    
— Не знаю, не уверена… — безразлично ответила она.
    
— В конторе никого нет, — объяснил Пуаро.
    
— Ну, не знаю, где она, — по-прежнему неохотно ответила девушка.
    
— Быть может, — сказал Пуаро терпеливо и настойчиво, — вы ее поищете?
    
Девушка тяжело вздохнула. Мало ей собственных ежедневных обязанностей — вот появилась еще одна: искать администратора.
    
— Ну хорошо, я поищу… — грустно сказала она и удалилась.
    
Пуаро поблагодарил ее и вернулся в холл, не отважившись снова встретиться с хмурыми взглядами людей, расположившихся в гостиной. Он рассматривал прикрытую байкой полочку для писем, когда шелест и сильный запах девонширских фиалок оповестил о прибытии администратора.
    
Миссис Харти была сама воплощенная любезность.
    
— Как жаль, — воскликнула она, — что меня не было в конторе! Вам нужен номер?
    
— Не совсем так, — промурлыкал Пуаро. — Я хотел бы узнать, не останавливался ли здесь мой друг, капитан Куртис.
    
— Куртис, — вновь воскликнула миссис Харти. — Капитан Куртис?! Где же я слышала это имя?
    
Пуаро ей не помог. Она огорченно покачала головой.
    
— Значит, капитан Куртис здесь не останавливался? — спросил Пуаро.
    
— О, только не в последнее время, — ответила администратор. — И все же имя определенно мне знакомо. Не могли бы вы описать вашего друга?
    
— Это было бы нелегко, — сказал Пуаро. — Я полагаю, что письма иногда прибывают для людей, которые здесь не живут.
    
— Конечно, — согласилась миссис Харти, — иногда так случается.
    
— И что вы делаете с такими письмами? — полюбопытствовал Пуаро.
    
— Какое-то время мы храним их, — объяснил администратор. — Возможно, адресат скоро прибудет. Если же письма или посылки длительное время лежа здесь невостребованными, мы их возвращаем на почту.
    
Пуаро понимающе кивнул.
    
— Похоже, — сказал он, — что случилось именно так. Я написал письмо моему другу на ваш отель.
    
— Тогда все ясно. — Лицо миссис Харти прояснилось. — Должно быть, я видела это имя на конверте. Но в самом деле, у нас ведь останавливается очень много народу — либо надолго, либо проездом, — и среди них очень много отставных военных… Одну минуточку… Дайте-ка я взгляну…
    
Она внимательно просмотрела письма на полке, но письма на имя капитана Куртиса среди них не было.
    
— По-видимому, его забрал почтальон, — сказала миссис Харти с сожалением. — Надеюсь, там не была ничего важного?
    
— Нет-нет, — успокоил ее Пуаро. — Ничего особенного. Обыкновенное письмо другу.
    
Когда он направился к двери, миссис Харти догнала его уже у двери.
    
— Если ваш друг приедет… — начала щебетать она.
    
— Маловероятно, — перебил ее Пуаро. — Если он до сих пор не приехал, то вряд ли приедет вообще.
    
— Наши условия, — сказала миссис Харти, — весьма приемлемые. После обеда непременно кофе. Мне было бы приятно показать вам один-два наших номера, чтобы вы могли оценить удобства…
    
Пуаро с трудом удалось ускользнуть от нее.
   
   
    
     
IV
    
    
Комната для гостей в доме миссис Самуэльсон была просторней, чем в доме леди Хоггин, теплей из-за батарей центрального отопления и роскошней обставлена. У Пуаро едва не закружилась голова от лавирования между позолоченными столиками на колесиках и большими скульптурными группами, расставленными по углам.
    
Миссис Самуэльсон оказалась выше ростом, чем леди Хоггин, а ее волосы были вытравлены перекисью. Пекинеса звали Нанки Пу. Выпуклые собачьи глаза смотрели на Пуаро с высокомерием. Мисс Кебл, компаньонка миссис Самуэльсон, в отличие от мисс Карнаби, худенькая и сухопарая, разговаривала стремительно и экспрессивно. В свое время она также заслужила резкое порицание за исчезновение Нашей Пу.
    
— Действительно, господин Пуаро, — сказала мисс Кебл, — это был экстраординарный случай, и произошел он в пригороде Харродса. Все случилось за какие-то считанные секунды. Няня спросила меня о времени…
    
— Няня? — перебил ее Пуаро. — Больничная няня? Сиделка?
    
— Нет-нет, — поспешно сказала мисс Кебл. — Няня ребеночка. Такое прелестное дитя! Такое милое маленькое существо с прелестными розовыми щечками. А еще говорят, что дети выглядят нездоровыми в Лондоне. Но я…
    
— Эллен, — остановила ее хозяйка. — Как вы можете?..
    
Мисс Кебл вспыхнула, покраснела и замолчала.
    
— И пока мисс Кебл наклонилась к коляске, — ехидно заметила миссис Самуэльсон, — что не входило в круг ее обязанностей, какой-то дерзкий негодяй обрезал поводок и унес Нанки Пу с собой.
    
— Все случилось так быстро, — со слезами на глазах продолжала мисс Кебл. — Я повернулась и увидела, что моего мальчика нет, а в руках у меня остался обрезанный поводок. Может быть, господин Пуаро, вы хотите на него посмотреть?
    
— Никоим образом, — поспешно сказал Пуаро. У него не было ни малейшего желания коллекционировать обрезанные собачьи поводки. — Я полагаю, что вскоре после этого вы получили письмо?
    
События следовали по тому же сценарию: письмо, угрозы отрезать уши и хвост Нанки Пу… Кроме двух деталей: сумма требуемого выкупа — триста фунтов и адрес, по которому их следовало отослать. На этот раз получателем был капитан третьего ранга Блеклей, отель Харрингтон, Клоннель-Гарденс, 76, Кенсингтон.
    
— Когда Нанки Пу возвратился домой живой и невредимый, — продолжала миссис Самуэльсон, — я сама отправилась в этот отель, господин Пуаро. Ведь триста фунтов — это большая сумма, не правда ли?
    
— Конечно, — согласился Пуаро.
    
— Первое, что мне бросилось в глаза в отеле, — мое письмо на подставке для писем в холле. Дожидаясь администратора, я сунула письмо в сумку… но, к сожалению…
    
— Но, к сожалению, когда вы его открыли, там находились только чистые листы бумаги, — сказал Пуаро.
    
— Как вы узнали? — с удивлением повернулась к нему миссис Самуэльсон.
    
Пуаро пожал плечами.
    
— Но это же очевидно, мадам, — объяснил Пуаро. — Преступник позаботился о получении денег перед тем, как возвращать собаку. Затем он заменил банкноты чистыми листами бумаги и вернул конверт на место, чтобы неожиданное исчезновение конверта не вызвало подозрений.
    
— А человек по имени капитан Блеклей, — добавила миссис Самуэльсон, — в отеле никогда не останавливался.
    
Пуаро улыбнулся.
    
— И конечно же мой муж был страшно недоволен всей этой историей, — сказала миссис Самуэльсон. — Его чуть инфаркт не хватил, когда он об этом узнал.
    
— Вы не советовались с ним, — осторожно спросил Пуаро, — прежде чем отправлять деньги?
    
— Конечно нет, — решительно, как отрезав, сказала миссис Самуэльсон.
    
Пуаро вопросительно посмотрел на нее.
    
— Я ни в коем случае не хотела рисковать моим любимцем, — объяснила миссис Самуэльсон. — Когда дело касается денег, поведение мужчин невозможно предугадать. Джекоб мог настоять, чтобы дело было передано в полицию, я же рисковать не хотела. Мой бедный любимый Нанки Пу. С ним могли сделать все что угодно. Потом мне, естественно, пришлось все рассказать мужу, так как я превысила мой кредит в банке.
    
— Совершенно верно, — согласился Пуаро.
    
— Я никогда не видела его в таком гневе. Мужчины, — сказала миссис Самуэльсон, поправляя прекрасный алмазный браслет и кольца на руке, — всегда думают только о деньгах.
   
   
    
     
V
    
    
Эркюль Пуаро поднялся на лифте в контору сэра Джозефа. Он передал свою визитную карточку, и ему сообщили, что в данный момент сэр Джозеф занят и примет его, как только освободится.
    
Спустя несколько минут из кабинета сэра Джозефа выплыла яркая блондинка с кипой бумаг в руках. Проходя мимо Пуаро, она бросила на него пренебрежительно-недовольный взгляд.
    
Сэр Джозеф сидел за огромным канцелярским столом из красного дерева. На его щеке красовался след от губной помады.
    
— Итак, господин Пуаро, — самодовольно встретил его хозяин кабинета. — Прошу садиться. Есть какие-нибудь новости?
    
— Дело очень простое, на удивление простое, — сказал Пуаро. — В каждом случае деньги посылались в один из тех частных отелей, где нет портье или помощника администратора в холле и где много гостей либо приезжают, либо уезжают. Особенно много среди них бывших военных. Поэтому нет ничего легче: войти, забрать письмо с полки и унести с собой либо заменить содержимое конверта листами чистой бумаги. Поэтому-то в каждом случае след обрывается.
    
— Вы хотите сказать, — поинтересовался сэр Джозеф, — что не знаете, кто это делает?
    
— Пока нет, — сказал Пуаро. — У меня есть некоторые идеи. Чтобы их реализовать, потребуется еще несколько дней.
    
Сэр Джозеф с любопытством посмотрел на Пуаро.
    
— Хорошая работа, — сказал он. — Когда у вас будет что-либо конкретное мне доложить…
    
— Я представлю вам отчет, — сказал Пуаро, — через несколько дней. — И добавил: — В этом же кабинете.
    
— Если вам удастся докопаться до самой сути, — сказал сэр Джозеф, — и выявить преступника, вы покажете прекрасный образец искусства расследования преступлений.
    
— Эркюль Пуаро свое дело знает, — сказал Пуаро. — Он никогда не проигрывает.
    
Сэр Джозеф посмотрел на Пуаро и выразительно хмыкнул.
    
— Уверены в себе, не правда ли? — сказал он.
    
— На это есть причины, — спокойно и уверенно сказал Пуаро.
    
— Ну хорошо. — Сэр Джозеф откинулся на спинку стула. — Но вы знаете, господин Пуаро, гордыня до добра не доводит.
   
   
    
     
VI
    
    
Сидя возле электрообогревателя (больше всего Пуаро был пленен его геометрической формой), он инструктировал своего слугу и доверенного помощника.
    
— Все поняли, Джордж? — спросил Пуаро.
    
— Абсолютно все, сэр, — ответил Джордж.
    
— Скорее всего это небольшая квартира или маленький домик, — продолжал Пуаро. — И находится в определенном квадрате: к югу от кенсингтонского парка, к востоку от кенсингтонской церкви, к западу от Найтбридж-Баракс и к северу от Фулхем-роуд.
    
— Я все понял, сэр, — сказал Джордж.
    
— Прелюбопытнейшее дело, — продолжал размышлять Пуаро. — Чувствуется большой организаторский талант. И что более всего удивляет в этом деле — присутствие невидимой звезды представления — самого Немейского льва, если можно так выразиться. Да, небольшое, но очень интересное дело. Мне бы, правда, следовало проникнуться большей симпатией к своему клиенту, но уж больно здорово он напоминает мне мыльного фабриканта из Льежа, который отравил свою жену, чтобы жениться на секретарше-блондинке. Одно из успешных дел моей молодости…
    
— Ох уж эти блондинки, сэр, — сказал Джордж. — От них всегда одни неприятности.
   
   
    
     
VII
    
    
Через три дня Джордж положил на стол хозяину листок бумаги.
    
— Вот адрес, сэр, — доложил он.
    
— Отлично сработано, Джордж, — похвалил Пуаро. — А какой день недели?
    
— Четверг, сэр, — ответил Джордж.
    
— Четверг, — повторил Пуаро. — А какой день у нас сегодня? К счастью, кажется, четверг. Нужно поторопиться.
    
Через двадцать минут Пуаро уже поднимался по лестнице одного из небольших домов, расположенных в маленьком переулке. Переулок выходил на широкую улицу с многоэтажными фешенебельными домами.
    
Квартира десять дома номер десять по улице Росхолм-Мэншнс находилась на последнем, третьем этаже, и дом не имел лифта. Пуаро с трудом поднялся по узкой, напоминавшей штопор лестнице.
    
На верхней площадке перед дверью квартиры десять он остановился, чтобы перевести дыхание. Из-за двери доносился собачий лай.
    
Пуаро покачал головой и, слегка улыбнувшись, нажал кнопку звонка.
    
Снова раздался лай, послышались шаги, дверь отворилась, и… появившаяся в дверях мисс Карнаби отпрянула назад, схватившись за сердце.
    
Вы позволите мне войти? — сказал Пуаро и вошел, не дождавшись ответа.
    
Увидев, что дверь в комнату направо открыта, Пуаро проследовал туда. Мисс Карнаби словно во сне последовала за ним.
    
Комната оказалась очень маленькой, заставленной вещами. Среди мебели он с трудом заметил живое существо: на софе, уставившись на огонь газовой горелки, лежала пожилая женщина. Когда Пуаро вошел в комнату, с софы спрыгнул пекинес и, заливаясь громким лаем, выражающим крайнюю подозрительность, бросился к нему.
    
— Ага, — сказал Пуаро. — А вот и главное действующее лицо нашего спектакля. Приветствую тебя, мой маленький друг.
    
Он наклонился’ протянул руку. Песик обнюхал ее, его умные глазки уставились на непрошеного гостя.
    
— Вы все знаете? — слабым голосом спросила мисс Карнаби.
    
— Да, — ответил Пуаро. — Я знаю все. — Он посмотрел на женщину, лежавшую на софе. — Это ваша сестра?
    
— Да, — ответила Эми Карнаби и автоматически его представила: — Эмилия, это… это господин Пуаро.
    
— О!.. — только и смогла произнести Эмилия Карнаби.
    
— Август… — позвала Эми.
    
Пекинес посмотрел в ее сторону, завилял хвостом, потом посмотрел опять на Пуаро и опять завилял хвостом.
    
Пуаро бережно взял пекинеса на руки, сел и посадил его к себе на колени.
    
— Итак, — сказал Пуаро, — я поймал Немейского льва. Моя задача выполнена.
    
— Вы действительно все знаете? — спросила Эми прерывающимся голосом.
    
— Думаю, что все, — сказал Пуаро. — Вы организовали этот бизнес, где главным действующим лицом был Август. Вы взяли собаку своей хозяйки, привели ее сюда, а на прогулку вышли с Августом. Парковый служитель видел вас, как обычно, с собакой. Если бы мы нашли пято с ребенком, она бы тоже подтвердила, что, когда вы с ней разговаривали, собака была с вами. Затем, во время разговора, вы обрезали поводок, и Август, которого вы тренировали для этого, убежал домой. Через несколько минут вы подняли шум, что у вас украли собаку.
    
Последовала пауза. Затем мисс Эми Карнаби взяла себя в руки.
    
— Да, — сказала она. — Все это правда. Мне… нечего сказать.
    
Ее больная сестра на софе начала тихо плакать.
    
— Совсем нечего сказать, мадемуазель? — спросил Пуаро.
    
— Нечего, — повторила Эми Карнаби. — Я — преступница, и меня поймали.
    
— Вам действительно нечего сказать, мисс Карнаби, — вновь спросил Пуаро, — в свое оправдание?
    
Бледные щеки Эми Карнаби вдруг покрыл румянец.
    
— Я… Я не раскаиваюсь в том, что я совершила, — начала она. — Думаю, что вы добрый человек, господин Пуаро, и, возможно, сумеете меня понять. Видите ли, дело в том, что мне надоело жить в вечном страхе.
    
— В страхе? — удивился Пуаро.
    
— Да, в страхе, — повторила она. — Мужчине это трудно понять. Видите ли, господин Пуаро, я совсем не такая уж умная, у меня нет образования. Чем старше я становлюсь, тем больше меня пугают мысли о будущем. У меня нет сбережений, так кто же позаботится о нас с сестрой на старости лет? И по мере того как я становлюсь старше, находится все меньше людей, нуждающихся в моих услугах: все хотят работников помоложе и попроворнее. Я… Я знаю многих женщин, подобных мне. Никому они не нужны, живут, как правило, в одной комнате, вроде нашей, и у них нечем разжечь огонь и нет еды, а иногда даже нет денег, чтобы заплатить за комнату. Конечно, есть специальные заведения… но не так-то легко попасть туда, особенно если у тебя нет влиятельных друзей, а у меня их нет. И потому, господин Пуаро, впереди нет ничего, кроме смертельного страха.
    
Голос ее задрожал, она замолчала.
    
— Поэтому-то я и решила собраться с мыслями. Идею с собаками мне подсказал мой Август. Видите ли, господин Пуаро, большинство людей не могут отличить одного пекинеса от другого (точно так же, как мы считаем всех китайцев на одно лицо). В действительности же это не так. Ни один знающий человек не спутает Августа с Нанки Пу или с Шан Тангом, а для всех других пекинес есть пекинес, да и только. Вот Август и навел меня на мысль… Ведь многие богатые женщины держат пекинесов.
    
— Должно быть, это оказалось прибыльным бизнесом, — заметил с улыбкой Пуаро. — Как много их было? Я хочу спросить: сколько успешных операций вы провели?
    
— Шан Танг был шестнадцатым, — с какой-то внутренней гордостью сказала мисс Карнаби.
    
— Поздравляю! — Брови Пуаро поползли вверх. — Ваша система сработала безукоризненно.
    
— Эми всегда была прекрасным организатором, — похвалилась ее сестра. — Еще наш покойный отец, будучи викарием Келлингтона в графстве Эссекс, часто говорил, что у Эми — божий дар организатора. Она всегда помогала отцу организовывать всякие собрания, базары и всякое другое…
    
— Я вполне разделяю его точку зрения, — с поклоном сказал Пуаро. — Мадемуазель, в иерархической лестнице преступников вы заняли бы весьма высокое место.
    
— Преступников?! — воскликнула Эми Карнаби и, подумав, добавила: — Может быть, вы и правы, что я — преступница, но я себя такой не чувствовала.
    
— Как так? — удивился Пуаро. — А что же вы чувствовали?
    
— Конечно, в какой-то степени вы правы, — согласилась Эми. — Я нарушила закон. Но вы понимаете, господин Пуаро, тут совсем другое дело. Сейчас я попробую вам это объяснить. Почти все женщины, которые нас нанимают, либо глупы, либо невежественны, а то еще и грубы. Леди Хоггин, например, совершенно не заботится о том, что мне говорит. Она может сказать, что ее тоник становится все более невкусным, и практически обвиняет меня в том, что я туда что-то подмешиваю. И все в подобном духе. — Мисс Карнаби вспыхнула. — Это очень неприятно слышать. А больше всего удручает то, что ты не смеешь сказать ни слова в ответ, а то услышишь еще худшее. Ну вы понимаете, что я имею в виду.
    
— Я вас прекрасно понимаю, мадемуазель, — согласился Пуаро.
    
— А деньги, — продолжала Эми Карнаби. — Невыносимо видеть, как они швыряют деньги направо и налево. А сэр Джозеф? Иногда он такое рассказывает о своих махинациях в Сити (конечно, я женщина невежественная и в финансах не очень много понимаю), что мне становится стыдно за него. Это меня очень расстраивает, поэтому я решила, что взять немного денег у людей, которые не слишком щепетильны в их приобретении и, право же, не ощутят их отсутствия, — не большой криминал.
    
— Ну прямо современный Робин Гуд! — пробормотал Пуаро. — Скажите мне, пожалуйста, мисс Карнаби, вы собирались каким-нибудь образом осуществлять свои угрозы?
    
— Угрозы? — не поняла она. — Это вы о чем?
    
— Собирались ли вы, — пояснил Пуаро, — в случае отказа выплатить выкуп, отрезать собакам уши и хвосты?
    
— Что вы, господин Пуаро, — ужаснулась Эми Карнаби. — У меня и в мыслях такого не было. Это был только артистический трюк.
    
— Отличный трюк! — отметил Пуаро. — И сработал безотказно.
    
— Конечно, — сказала Эми Карнаби, — я предполагала, как это будет воспринято. Я знаю, что бы я почувствовала сама, случись подобное с моим Августом, и была уверена, что женщины никогда не скажут об этом своим мужьям, хотя бы до тех пор, пока собака не будет возвращена. Каждый раз все оканчивалось прекрасно. В девяти случаях из десяти компаньонкам передавали письмо с деньгами, чтобы они их отправили по почте. С помощью пара мы открывали конверты, доставали деньги и заменяли бумагой. Раз или два хозяйка отправляла деньги сама, а компаньонка по ее указанию должна была сходить в отель и забрать письмо с полки после того, как собака была возвращена. Но это нам не мешало, так как времени у нас было достаточно.
    
— А трюк с няней? — спросил Пуаро. — Это всегда была няня?
    
— Ах, знаете ли, господин Пуаро, — сказала Эми Карнаби, — старые девы известны своей глупой сентиментальной привязанностью к маленьким детям. Поэтому все выглядело совершенно натурально — будучи поглощены младенцами, они ничего не замечали.
    
— Ваше знание психологии великолепно, — вздохнул Пуаро. — А организация дела — выше всяких похвал, и к тому же вы — первоклассная актриса. Ваша игра в тот день, когда я беседовал с леди Хоггин, была безупречной. Никогда не думайте о себе так плохо, мисс Карнаби. У вас может не быть образования, но ума и мужества вам не занимать.
    
— И все же меня разоблачили, господин Пуаро, — с легкой улыбкой сказала мисс Карнаби.
    
— Только потому, что дело вел я, — сказал Пуаро. — А я, как вы знаете, никогда не проигрываю. Расспрашивая миссис Хоггин, я сделал вывод, что похищение Шан Танга — очередное из целой серии. Я узнал, что однажды вы получили в наследство пекинеса и что у вас есть сестра-инвалид. Я только попросил моего помощника Джорджа поискать маленькую квартирку в определенном радиусе, где живет женщина с больной сестрой-инвалидом, которую она навещает один раз в неделю и у которой есть пекинес. Все так гениально просто.
    
Эми Карнаби поднялась со стула.
    
— Вы очень добры ко мне, господин Пуаро, — собравшись с духом, обратилась она к Пуаро. — Я хочу попросить вас, если это возможно, об одном одолжении. Я понимаю, что тюрьмы мне не избежать. Но нельзя ли не предавать это дело огласке? Ради Эмилии… и тех немногих друзей, которые знали нас в старые, добрые времена… Нельзя ли сделать так, господин Пуаро, чтобы я пошла в тюрьму под другим именем. Или это нахальство с моей стороны просить вас об этом?
    
— Думаю, что смогу сделать большее, — сказал Пуаро. — Но сначала давайте выясним одно обстоятельство. Необходимо прекратить рэкет. Никаких исчезновений собак больше не должно быть.
    
— О, конечно, господин Пуаро, — оживилась Эми. — Об этом не может быть и речи.
    
— Второе, — сказал Пуаро, — деньги, которые вы вытянули у леди Хоггин, должны быть возвращены.
    
Эми Карнаби пересекла комнату, подойдя к буфету, открыла ящик и, вынув из него конверт, вручила Пуаро. Он пересчитал деньги и положил их в карман.
    
— Я собиралась отдать их сегодня в фонд, — сказала Эми Карнаби.
    
— Думаю, мисс Карнаби, — сказал Пуаро, — что, возможно, мне удастся убедить сэра Джозефа не возбуждать дела против вас в судебном порядке.
    
— О, господин Пуаро! — воскликнула сияющая мисс Карнаби. — Это было бы замечательно!
    
Она захлопала в ладоши, Эмилия восторженно закричала, Август залаял и завилял хвостом.
    
— Что касается тебя, мой друг, — ласково сказал Пуаро, обращаясь к пекинесу, — у тебя есть одна вещь, которую я хотел бы взять. Это твой плащ-невидимка, он мне так нужен. Во всех случаях похищения никто и не догадывался, что в дело вовлечена вторая собака. Август поистине обладал львиной шкурой-невидимкой.
    
— Как вы правы, господин Пуаро, — сказала Эми Карнаби. — Ведь согласно древней легенде, пекинесы некогда были львами. И от львов у них осталось львиное сердце.
    
— Август, по-видимому, это тот пес, — поинтересовался Пуаро, — который достался вам в наследство от леди Хартенфилд и в смерти которого вы так успешно всех уверили? И вы не боялись за него, когда он один возвращался после операции домой? Один среди интенсивного уличного движения.
    
— О нет, господин Пуаро, — гордо сказала Эми Карнаби. — Ничуть не боялась. Август такой умный. Я научила его переходить улицу, он даже постиг принцип одностороннего движения на некоторых улицах.
    
— В таком случае, — улыбаясь, сказал Пуаро, — он превзошел в этом многих людей.
   
   
    
     
VIII
    
    
Сэр Джозеф принял Пуаро в своем кабинете.
    
— Ну как, господин Пуаро, — самодовольно спросил он. — Есть что-нибудь, чем вы можете похвастать?
    
— Прежде всего, сэр Джозеф, — не обращая внимания на его тон, — сказал Пуаро, — позвольте задать вам один вопрос. Я знаю, кто преступник, и уверен, что смогу привести достаточно доказательств, чтобы вы подали на него в суд. Но я сомневаюсь, что в этом случае вы получите назад ваши деньги.
    
— Не получу назад свои деньги? — Сэр Джозеф от возмущения побагровел. — Почему?
    
— Я не полицейский, — спокойно продолжал Пуаро, не обращая внимания на реакцию собеседника. — В этом деле я преследую только ваши интересы. В случае, если вы не будете подавать на этого человека в суд, деньги вам будут возвращены.
    
— А-а… — сказал сэр Джозеф. — Это совсем другое дело. Об этом надо подумать…
    
— Какое решение вы примете, такое и будет, — сказал Пуаро. — Строго говоря, в этом деле вам бы следовало принять сторону общественности. Многие люди были бы на вашей стороне.
    
— А почему бы им не быть на моей стороне, — угрюмо проворчал сэр Джозеф. — Ведь это не их деньги. Больше всего ненавижу быть обманутым. Никто еще, надув меня, не остался безнаказанным.
    
— В таком случае, — сказал Пуаро, — жду вашего решения.
    
Сэр Джозеф стукнул кулаком по столу.
    
— Я предпочитаю деньги! — решительно сказал он. — Никто не отважится сказать, что от меня можно удрать с двумястами фунтов.
    
Пуаро поднялся, подошел к маленькому столику, на котором стояла чернильница, и, выписав чек на двести фунтов, передал его сэру Джозефу.
    
— Будь я проклят! — воскликнул сэр Джозеф. — Но кто же этот малый, черт побери?
    
Пуаро покачал головой.
    
— Если вы берете деньги, — сказал он, — не надо задавать лишних вопросов.
    
Сэр Джозеф посмотрел на чек, выписанный Пуаро, и положил его в карман.
    
— Жаль! — сказал он. — Но деньги — это деньги. А сколько я должен вам, господин Пуаро?
    
— Мой гонорар в этом деле невысок, — заметил Пуаро. — Это, как я уже говорил, было простое дело. В наше время почти все мои расследования связаны с убийствами…
    
Сэр Джозеф слегка вздрогнул.
    
— Они, должно быть, интересны? — полюбопытствовал он.
    
— Иногда, — сказал Пуаро. — Кстати, сэр Джозеф, довольно странно, но вы напомнили мне одно из моих первых дел в Бельгии. Дело об отравлении. Это было много лет тому назад. Главный герой внешне весьма походил на вас. Процветающий фабрикант, выпускал пользующееся большим спросом мыло. Отравил жену в надежде освободиться от нее и жениться на секретарше… Да-а… — протянул Пуаро, — сходство поразительное.
    
Слабый звук сорвался с посипевших губ сэра Джозефа. Румянец исчез с его щек. Глаза, словно готовые выпрыгнуть из орбит, уставились на Пуаро. Он слегка сполз со стула.
    
Затем дрожащей рукой он нащупал что-то в кармане, вытащил чек и разорвал его.
    
— Считайте, что это ваш гонорар, — с трудом проговорил сэр Джозеф.
    
— О!.. — воскликнул Пуаро. — Но, сэр Джозеф, мой гонорар не может быть так велик.
    
— Все в порядке, — ответил сэр Джозеф. — Сохраните эти деньги.
    
— Я пошлю эти деньги людям, нуждающимся в благотворительности.
    
— Шлите их, черт побери, — прошептал сэр Джозеф еле слышным голосом, — куда вам нравится.
    
Пуаро поднялся.
    
— В вашем положении, сэр Джозеф, — назидательно произнес Пуаро, — следует быть чрезвычайно осторожным.
    
— Не беспокойтесь, — еле ворочая языком, сказал сэр Джозеф. — Спасибо за совет. Я буду предельно осторожен.
    
Пуаро покинул дом сэра Джозефа. Спускаясь по ступенькам лестницы, он сказал самому себе:
    
— Итак… я был прав, как всегда.
   
   
    
     
IX
    
    
— Забавно, но тоник сегодня имеет совершенно другой вкус, — сказала леди Хоггин своему мужу. — Из него исчез прежний горьковатый привкус. Интересно знать почему?
    
— Химики эти аптекари, — пожал плечами сэр Джозеф, — такие беспечные. Каждый раз готовят снадобья по-разному.
    
— Должно быть, так и есть, — убежденно сказала леди Хоггин.
    
— Конечно, что же еще может быть? — удивленно спросил ее муж.
    
— Этот человек, — вспомнила вдруг леди Хоггин, — он узнал что-нибудь о похищении Шан Танга?
    
— Да, — ответил сэр Джозеф. — Он вернул мне деньги.
    
— Так кто же все-таки похитил моего любимца? — поинтересовалась жена.
    
— Он не сказал, — ответил сэр Джозеф. — Уж очень скрытный субъект этот Эркюль Пуаро. Но ты не должна больше беспокоиться.
    
— А он такой забавный, этот коротышка, не правда ли? — засмеялась жена.
    
Сэр Джозеф слегка вздрогнул и посмотрел назад, словно ощущая невидимое присутствие Эркюля Пуаро. У него появилось такое чувство, что это ощущение будет с ним всегда.
    
— Дьявольски умный парень! — вслух произнес сэр Джозеф, а про себя подумал:
    
«Пусть Грета убирается к черту. Я не собираюсь подставлять свою шею под гильотину из-за какой-то блондинки!»
   
   
    
     
X
    
    
— О!.. — не веря своим глазам, Эми Карнаби рассматривала чек на двести фунтов.
    
— Эмилия! — закричала она. — Ты только послушай:
    
     
Дорогая мисс Карнаби! Позвольте мне внести мой скромный вклад в ваш весьма заслуженный фонд перед тем, как он будет окончательно ликвидирован.
     Искренне Ваш
     Эркюль Пуаро
    
    
— Эми! — воскликнула Эмилия. — Как тебе повезло! Подумай, где бы ты была сейчас?
    
— Уормвуд-Скраббс[8] или Холлоувей[9], — пробормотала счастливая Эми Карнаби. — Но теперь все позади, не так ли, Август? Нет больше прогулок в парк с мамочкой или с мамиными подружками и с маленькими ножничками.
    
Взор ее затуманился. Она вздохнула.
    
— Бедный Август! Как жаль! Он так умен… Его можно было бы обучить чему угодно…
   
  
  
   
    
Лернейская гидра[10]
   
   
    
     
I
    
    
Пуаро ободряюще посмотрел на сидевшего перед ним человека. Доктор Чарлз Олдфилд, светловолосый, голубоглазый мужчина лет сорока, с седеющими висками, чувствовал себя не в своей тарелке: что-то мешало ему качать разговор.
    
— Я пришел к вам, господин Пуаро, — запинаясь, наконец сказал он, — с довольно необычной просьбой. Даже не знаю, с чего начать. Чем больше я обо всем этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что никто не в силах мне помочь…
    
— Что касается помощи, — перебил его Пуаро, — то позвольте решать мне.
    
— Я не знаю, — продолжал доктор, — почему я решил, что, возможно, вы…
    
— Что, возможно, я, — снова перебил его Пуаро, — именно тот человек, который может помочь вам. Может быть, вы все же расскажете мне все по порядку?
    
Доктор взял себя в руки. Пуаро заметил, что его собеседник выглядел сильно измученным.
    
— Дело в том, господин Пуаро, — взволнованно продолжал доктор Олдфилд, в его голосе чувствовалась безнадежность, — что с этим делом полиция не справится. Время идет, я в отчаянии, а между тем они становятся все ужаснее и нелепее. Что мне делать?
    
— Что становится все ужаснее?
    
— Сплетни. На первый взгляд, все довольно просто. Я был женат. Скоро исполнится два года, как моя жена умерла. Последние несколько лет она была прикована к постели. Кто-то пустил слух, что я отравил ее.
    
— А-а… — протянул Пуаро. — А вы действительно не давали ей яда?
    
— Да как вы смеете? — Возмущенный доктор вскочил на ноги.
    
— Успокойтесь, — тихо и властно остановил его Пуаро, — и сядьте на место. Предположим, что вы не давали жене яд. Кстати, где вы живете?
    
— Я живу в городке Лоубара в графстве Беркшир. Там же у меня и практика. Я всегда знал, что в таком маленьком городке, как наш, люди сплетничают, но что сплетни могут достичь таких невероятных размеров — я не предполагал никогда. — Он пододвинул стул поближе к Пуаро. — Вы не можете представить себе, что я пережил. Сначала я и понятия не имел, что происходит. Я замечал, конечно, что люди стали относиться ко мне менее дружелюбно, а некоторые даже избегали разговаривать со мной. Но я думал, что они просто не хотят докучать мне из-за смерти жены. Потом я заметил, что кое-кто стал более открыто проявлять ко мне свою неприязнь, а некоторые, встретив меня на улице, демонстративно переходили на другую сторону. От меня стали уходить пациенты. Куда бы я ни пошел, я слышу осуждающие голоса и ловлю неприязненные, порой даже враждебные взгляды, а вокруг носятся ужасные сплетни. Я получил даже несколько анонимных писем с угрозами…
    
Доктор замолчал. Пуаро спокойно ждал.
    
— Я не знаю, что делать, — продолжал доктор Олдфилд через некоторое время. — Я не знаю, как найти этот источник лжи и клеветы. Как можно публично отрицать то, что никогда не было высказано открыто? Я бессилен что-либо предпринять.
    
Пуаро задумчиво покачал головой.
    
— Вы правы. Сплетни — это девятиголовая Лернейская гидра, которую невозможно убить сразу, так как у нее вместо одной отрубленной головы вырастают сразу две новые.
    
— Метко сказано, — согласился доктор. — И я ничего не могу сделать. Вы — моя последняя надежда, хотя я и не представляю себе, чем и как вы сможете помочь.
    
Пуаро задумался.
    
— Ваше дело меня заинтересовало, доктор Олдфилд, — сказал наконец Пуаро. — Я попробую убить это многоголовое чудовище. Но прежде всего расскажите мне, пожалуйста, об обстоятельствах, непосредственно давших пищу этим сплетням. Ваша жена умерла полтора года назад. Какова причина смерти?
    
— Язва желудка.
    
— Вскрытие было?
    
— Нет, — быстро ответил доктор Олдфилд. — В этом не было необходимости, так как она болела довольно долго и диагноз был всем известен.
    
Пуаро кивнул.
    
— Симптомы язвы желудка и отравления мышьяком схожи, и все это знают. За последние десять лет было четыре сенсационных убийства, и в каждом случае жертва была похоронена без подозрений, а в свидетельстве о смерти стояло одно заключение — язва желудка. Ваша жена была старше вас?
    
— Да, на пять лет.
    
— Сколько лет вы прожили?
    
— Пятнадцать.
    
— Она оставила какое-нибудь наследство?
    
— Да, — ответил доктор. — Она была богатой, и после смерти наследство составило около тридцати тысяч фунтов.
    
— Приличная сумма. Она все оставила вам?
    
— Да.
    
— Какие у вас были отношения с женой?
    
— Нормальные.
    
— Вы не ссорились? Она не устраивала вам сцены?
    
— Понимаете… — Доктор замялся. — Моя жена была, что называется, трудным человеком. Она очень беспокоилась о своем здоровье. Ей было невозможно угодить. Все, что бы я ни делал, раздражало ее.
    
— Да, я знаю таких людей, — сказал Пуаро. — Они жалуются, что о них плохо заботятся, даже издеваются, и считают, что все ждут не дождутся, когда они умрут.
    
— Вы точно подметили, — сказал, немного оживившись, доктор Олдфилд.
    
— За ней ухаживала медсестра? — спросил Пуаро. — Или компаньонка?
    
— Ее компаньонка, которая была одновременно и сиделкой. Порядочная и надежная женщина. Я не думаю, что она распускает эти нелепые слухи.
    
— Даже порядочные и надежные люди имеют язык, который они не всегда умеют держать за зубами. Я уверен, что и она, и слуги, да и все в доме понемногу внесли свою лепту в создание сплетен. Я считаю, что в вашем деле достаточно материала для местного скандала. А теперь еще один вопрос, доктор: кто ваша дама?
    
— Я вас не понимаю, — покраснел доктор Олдфилд.
    
— Вы прекрасно понимаете, — мягко сказал Пуаро, — что я имею в виду. Я спрашиваю, чье имя склоняют в сплетнях вместе с вашим?
    
Доктор вскочил, его лицо стало напряженным и холодным.
    
— У меня нет никакой дамы. Извините, господин Пуаро, я, кажется, слишком долго злоупотреблял вашим временем.
    
И доктор направился к выходу.
    
— Мне очень жаль, что вы уходите, — тихо и спокойно сказал Пуаро. — Ваше дело меня заинтересовало, и я хотел бы вам помочь. Но пока вы мне не расскажете всю правду, я сделать этого не смогу.
    
— Я вам рассказал всю правду.
    
— Нет… — покачал головой Пуаро, — далеко не всю.
    
Доктор дошел до двери, остановился и повернулся.
    
— Почему вы считаете, что в этом деле замешана женщина? — спросил он.
    
— Мой дорогой доктор! Я очень хорошо знаю психологию обывателя. Сплетни всегда основываются на взаимоотношениях двух полов. Если мужчина отравляет свою жену, чтобы совершить путешествие на Северный полюс или чтобы жить холостяком — это никого волновать не будет и не вызовет никаких пересудов и сплетен. Сплетни возникают тогда, когда деревенские кумушки уверены, что мужчина отравил жену, чтобы жениться на другой женщине. Это же элементарно.
    
— Я не виноват, что у них языки чешутся.