Астрид Линдгрен
   
Лотта с улицы Бузотеров
  
  
   
    
Все так злятся на Лотту
   
   
Однажды, когда Лотте с улицы Бузотеров только-только исполнилось пять лет, она проснулась утром уже сердитая. Ей приснилось такое… что-то очень плохое. А Лотта верила: в снах все взаправду! Эта маленькая дурочка Лотта! Поэтому она и рассердилась.
   
— Они били моего Бамсе! — закричала Лотта, когда мама вошла посмотреть, почему Лотта ревет в кроватке в восемь часов утра.
   
— Кто бил твоего Бамсе? — спросила мама.
   
— Юнас и Миа Мария! — закричала Лотта.
   
— Милая Лотта, тебе это только приснилось, — сказала мама. — Юнас и Миа Мария ушли в школу. У них и времени не было лупить твоего Бамсе!
   
— Все равно они лупили его, хоть у них и времени не было! — кричала Лотта, похлопывая бедного Бамсе.
   
Бамсе был маленький толстый поросенок, которого мама сшила из розовой материи и подарила Лотте, когда ей исполнилось три года. Тогда Бамсе был чистый, розовый и красивый, а теперь — грязный и действительно похож на настоящего маленького поросенка. Однако Лотта думала, что он медведь, и поэтому назвала его Бамсе-Мишка, хотя Юнас сказал:
   
— Ха-ха, никакой он не медведь, он — поросенок.
   
— Ты глупый, — рассердилась Лотта. — Ясное дело, он медведь.
   
— Ты так думаешь, да? — съехидничал Юнас. — Хотел бы я знать, как ты считаешь: он белый медведь или обыкновенный?
   
— Он не белко-медведь, а, по-моему, поросенко-медведь, — ответила Лотта, — заруби себе это на носу.
   
Лотта очень любила своего поросенко-медведя. Он спал по ночам в ее кроватке, и она подолгу болтала с ним, когда Юнас и Миа Мария не слышали. Но сейчас он лежал на подушке очень печальный, потому что Юнас и Миа Мария били его — так думала Лотта. Она плакала, глядя на Бамсе, и говорила:
   
— Бедный Бамсе, я выпорю Юнаса и Миа Марию, я обязательно их выпорю!
   
Юнас, и Миа Мария, и Лотта, и мама с папой жили в доме желтого цвета на улице Бузотеров. Каждое утро Юнас и Миа Мария уходили в школу, а папа — в свою контору. Дома оставались только мама и Лотта.
   
— Какое счастье для меня, что есть моя малышка Лотта, — говорила мама, — иначе мне было бы тут так одиноко целыми днями!
   
— Да, какое счастье для тебя, что есть я, — говорила Лотта. — Иначе тебя было бы так жалко!
   
Но сейчас, этим утром, когда она так была сердита, Лотта этого не говорила. Она только возмущенно надувала губки. Когда позже ей нужно было одеваться, мама принесла белый джемпер, который бабушка связала для Лотты.
   
— Только не этот, — заявила Лотта. — Этот щекочет и колется!
   
— Да нет же, нет! — сказала мама. — Потрогай, какой он мягкий и приятный.
   
— Нет, он все равно щекочет и колется, — сказала Лотта, не дотрагиваясь до джемпера. — Хочу мое пархатное платье.
   
У нее было синее бархатное платье, самое ее нарядное, и Лотта называла его «пархатное платье». И теперь она хотела надеть его, хотя был всего лишь четверг, совершенно обычный четверг.
   
— В воскресенье наденешь бархатное платье, — пообещала мама. — А сегодня — этот джемпер.
   
— Тогда я лучше буду ходить раздетая, — сказала Лотта.
   
— Пожалуйста, — согласилась мама и спустилась вниз, на кухню.
   
Лотта осталась наверху в детской, сердитая и раздетая. Ну, понятно, не совсем раздетая. На ней были коротенькая майка, трусики, чулки и туфли.
   
— Но в остальном совсем раздетая, — сказала Лотта своему Бамсе — ведь он был единственный, с кем она могла говорить.
   
— Лотта, ты, верно, спустишься вниз и выпьешь свое какао? — закричала снизу мама.
   
— Ты так думаешь, да, — пробормотала Лотта, даже не шевельнувшись.
   
— Отвечай же, Лотта! — опять закричала мама. — Будешь пить какао или нет?
   
Теперь Лотта была абсолютно удовлетворена. Пусть мама сидит там и думает-гадает: хочет Лотта какао или нет. Лотта решила не отвечать, и где-то в глубине души Лотте нравилось не отвечать вообще, когда мама зовет ее.
   
Но она проголодалась и очень хотела выпить свое какао, так что, подождав совсем немножко, взяла Бамсе и стала спускаться вниз по лестнице. Шла она очень медленно, ненадолго останавливаясь на каждой ступеньке. Пусть мама теряется в догадках: думает Лотта пить какао или не думает?
   
— Я еще посмотрю, как мне быть, — сказала Лотта своему Бамсе.
   
И вот она вошла в кухню.
   
— Неужели? А вот и Лотта! — воскликнула мама.
   
Лотта молча стояла у дверей и надувала губки, чтобы мама поняла: она, Лотта, в самом деле еще сердится.
   
Обычно мама вместе с Лоттой завтракали на кухне. Там всегда было так уютно! Уютно было и теперь. Солнце светило в окно, а на столе стояла собственная синяя чашка Лотты с налитым в нее до краев какао, а рядом лежал бутерброд с сыром. Обычно днем Лотта болтала без умолку, но сегодня она не произнесла ни слова, а мама пила кофе и читала газету, и тоже ничего не говорила. В конце концов Лотта сказала:
   
— Пожалуй, я могла бы выпить какао, если уж это так обязательно.
   
— Нет, вовсе не обязательно, — ответила мама. — И вообще тебе сначала надо одеться.
   
Конечно, Лотта была сердита еще раньше, но теперь она просто впала в ярость. Ой, какая мама глупая — ни платьев Лотте не дает, один только противный джемпер, который щекочет и колется, а теперь еще и есть не дает!.. Ой, какая мама глупая!
   
— Ты глупая, — закричала Лотта и топнула ногой.
   
— Вот что, Лотта, — сказала мама. — На сегодня хватит. Поднимись в детскую и сиди там, пока не станешь паинькой.
   
Тут Лотта завопила так, что слышно было даже у тетушки Берг в соседнем доме. И Лотта вышла из кухни, и поднялась по лестнице, и вошла в детскую, не переставая орать так, что тетушка Берг в своем доме покачала головой и сказала:
   
— Пожалуй, у малышки Лотты все-таки болит живот.
   
Но у Лотты вовсе не болел живот, она просто была в ярости. А когда она была уже вне себя от ярости, ей попался на глаза белый джемпер. Он лежал на стуле и, казалось, щекотал еще сильнее, чем когда-либо. Лотта взвыла и швырнула джемпер на пол. Но тут же смолкла. Потому что на полу, совсем рядом с джемпером, лежали ножницы, которыми Лотта обычно вырезала кукол из бумаги. Тихо-претихо взяла Лотта ножницы и прорезала в джемпере большую дырку.
   
— Так тебе и надо! — сказала Лотта. — Потому что ты щекочешь и колешься.
   
Лотта просунула в дырку руку. Ой, какая большая дырка, и как ужасно видеть, что целая рука высовывается оттуда, откуда никакая рука высовываться не должна. Лотта испугалась.
   
— Совру, что джемпер прокусила собака, — сказала она своему Бамсе.
   
Лотта подняла джемпер и, держа его перед собой, долго смотрела на него. Потом взяла ножницы и отрезала один рукав.
   
— Совру, что собака просто ужасно кусала джемпер, — сказала Лотта.
   
Она снова подняла джемпер и задумчиво посмотрела на него. Потом взяла ножницы и отрезала второй рукав.
   
— Никогда в жизни не видала такой собаки, — сказала Лотта.
   
Но потом она испугалась всерьез. Она скомкала джемпер и сунула его в корзинку для бумаг. Она больше не желала его видеть. И тут как раз мама закричала снизу, с лестницы:
   
— Лотта, ты уже паинька?
   
Тогда Лотта, тихонько заплакав, сказала:
   
— Нет, ни капельки!
   
Обняв Бамсе, она прижала его к себе.
   
— Хотя так им и надо, раз все так злятся на меня!
   
Лотта знала, что это неправда, но если разрежешь джемпер, то надо же свалить вину на кого-нибудь другого.
   
— Ну да, все злятся на меня, — сказала Лотта своему Бамсе. — Только поэтому я порчу вещи.
   
Она посмотрела на корзинку для бумаг, где лежал джемпер.
   
— И вообще виновата собака, — сказала она.
  
  
   
    
Лотта переезжает…
   
   
Но маме как раз надо было идти в магазин за покупками, поэтому она поднялась в детскую и сказала:
   
— Быстренько стань паинькой, Лотта, и надень джемпер, тогда пойдешь со мной в магазин.
   
Пойти в магазин! Лучшего развлечения Лотта не знала. Но ведь джемпер, который ей надо было надеть, чтобы пойти с мамой, лежал в корзинке для бумаг, весь изрезанный! Не удивительно, что Лотта снова завопила так, что ее слышно было даже у тетушки Берг.
   
— Боже мой, что с тобой, Лотта? — спросила мама. — Если ты собираешься скандалить целый день, то ладно, я, пожалуй, одна схожу в магазин.
   
И мама ушла. Лотта по-прежнему сидела на полу и орала, пока не выбилась из сил. Затем смолкла и стала размышлять.
   
Лотта поняла, что ей придется просидеть в детской всю свою жизнь из-за этого джемпера. Другие будут ходить в магазин, и в школу, и в свою контору, и развлекаться вовсю. Только ей, Лотте, придется сидеть раздетой на полу в детской с одним лишь Бамсе.
   
— Тогда лучше нам переехать отсюда, — сказала Лотта своему Бамсе.
   
Да, переехать можно — Майя, прислуга тети Ларссон, вот она же переехала! «Потому что она не ужилась с Ларссонами», — говорила мама.
   
— А я, я не уживаюсь с Нюманами, — сказала Лотта своему Бамсе.
   
Нюманы — это фамилия мамы с папой и Юнаса с Миа Марией… и, понятно, фамилия самой Лотты.
   
— Они все такие злющие здесь, у Нюманов, — сказала Лотта, — так им и надо, что мы переезжаем.
   
Лотта решила переезжать немедленно.
   
— Надо побыстрее, пока мама не вернулась домой, — сказала она своему Бамсе, — а то ничего не выйдет.
   
Но она не хотела переезжать так, чтобы это произошло незамеченным. Она хотела, чтобы мама знала об этом и плакала бы из-за того, что Лотта пустилась в путь. Поэтому она взяла бумагу и шариковую ручку и написала маме записку. Юнас научил ее писать печатными буквами и читать их. Это было очень трудно, но она справилась. И вот что она написала на бумажке:
   
    
Я ПИРИЕХАЛА ПАСМАТРИ В КАРЗИНКЕ ДЛЯ БУМАК
   
   
Это означало:
   
«Я переехала, посмотри в корзинке для бумаг».
   
— Мама прочитает и поймет, почему я переехала, — сказала Лотта.
   
И вот, взяв с собой Бамсе, она переехала. Переехала в чем была, одетая лишь в коротенькую майку и трусики, а на ногах у нее были туфли и чулки.
   
Сначала она завернула на кухню и выпила свое какао. Бутерброд с сыром она захватила с собой и съела его в прихожей.
  
  
   
    
Куда деваться Лотте
   
   
Переезжать, пожалуй, здорово, надо только знать — куда. Но Лотта этого не знала.
   
— Спрошу-ка тетушку Берг, нельзя ли мне жить у нее, — сказала Лотта.
   
И, перебросив Бамсе через забор, отделявший сад Нюманов от сада тетушки Берг, сама перелезла следом за ним. Увидев эту картину, Скотти, песик тетушки Берг, залаял, но Лотта не обратила на него внимания. Она вошла в дом тетушки Берг.
   
— Добрый день, — поздоровалась Лотта. — Могу ли я жить здесь?
   
— Добрый день, Лотта, — сказала тетушка Берг. — Я думала, ты живешь дома у мамы с папой!
   
— Да, но я думаю переехать, — ответила Лотта. — Я не уживаюсь с Нюманами.
   
— Вот как?! Да, тогда понятно, что ты собираешься переехать, — сказала тетушка Берг. — Но не надо ли тебе надеть на себя что-нибудь потеплее?
   
— У Нюманов мне не дают ни еды, ни платьев, — объяснила Лотта.
   
А тетушка Берг, к слову сказать, вязала джемпера, и кофточки, и шапочки, и варежки, и продавала их людям, которые сами вязать не умели. И тут — бац! — тетушка Берг подошла к комоду и вытащила оттуда белый джемпер, который надела Лотте через голову. Он был чуточку велик, и получилось что-то вроде маленького платьица для Лотты.
   
— Ну как? — спросила тетушка Берг.
   
— Ой, как красиво! — ответила Лотта. — И не щекочет, и не колется.
   
— Тогда хорошо! — обрадовалась тетушка Берг.
   
— Да, взаправду хорошо, — согласилась Лотта.
   
Затем, оглядевшись кругом, она спросила:
   
— А где можно поставить мою кроватку?
   
— С этим хуже, — сказала тетушка Берг. — Знаешь, Лотта, думаю, ты вряд ли сможешь жить у меня. Здесь нет места еще для одной кровати.
   
— Боже мой, — воскликнула Лотта. — Должна же я где-то жить!
   
Тетушка Берг немного подумала, а потом сказала:
   
— Мне кажется, тебе надо пожить совсем одной, Лотта.
   
— Но у меня ведь нет дома, — возразила Лотта.
   
— Ты можешь арендовать мой хлам-чердак, где хранится всякое старье, — сказала тетушка Берг.
   
В самой глубине сада тетушки Берг стоял старый сарай. Тетушка Берг хранила там свою косилку, и грабли, и лопату, и несколько мешков картошки, и несколько мешков с дровами, и всего понемножку… Над сараем высился чердак, где хранилась старая мебель и разная другая рухлядь. «Одно старое хламье», — говорила тетушка Берг. Поэтому она и называла этот чердак «хлам-чердак».
   
Юнас с Миа Марией и с Лоттой пытались иной раз подняться на хлам-чердак тетушки Берг, чтоб посмотреть вещи, которые там хранились. Но она всегда замечала их и кричала в окно:
   
— Нет, ни в коем случае! Туда вам нельзя!
   
А теперь вдруг тетушка Берг сама сказала, что Лотта может арендовать ее хлам-чердак… Угадайте, обрадовалась ли Лотта?
   
— Лучше этого я уже давно ничего не слышала, — сказала она. — Могу я сейчас же переехать туда?
   
— Пожалуй, сначала мы посмотрим, что там делается, — сказала тетушка Берг.
   
И вот Лотта и тетушка Берг поднялись на хлам-чердак. Тетушка Берг покачала головой при виде всей рухляди, которая там хранилась.
   
— Пожалуй, ты не сможешь жить в этом развале, Лотта?!
   
— Конечно, я, пожалуй, смогу, — возразила Лотта. — Здесь красиво и так тепло и чудесно.
   
— Почти чуточку слишком тепло и чудесно, — сказала тетушка Берг, открывая маленькое оконце, чтобы впустить свежий воздух.
   
Лотта тотчас подбежала к ней и выглянула в оконце.
   
— Посмотри, отсюда виден дом Нюманов, — сказала она.
   
— Да, — подтвердила тетушка Берг. — У них — у Нюманов — красивый дом и красивый сад.
   
Лотта показала язык дому желтого цвета, где жили Нюманы.
   
— Но я там больше никогда жить не буду, потому что я буду жить всю свою жизнь здесь.
   
На оконце висела коротенькая занавеска в красную клетку.
   
— Смотри, занавеска у меня уже есть, — сказала довольная Лотта, поглаживая занавеску, — теперь мне нужно только поставить мебель.
   
— Хочешь все сделать сама, или мне помочь тебе? — спросила тетушка.
   
— Можешь помочь мне самую капельку, — сказала Лотта. — Но распоряжаться буду я.
   
— Давай распоряжайся, — согласилась тетушка Берг. — Какую мебель ты хочешь?
   
Лотта посмотрела на тетушку Берг и ухмыльнулась. Все оказалось гораздо веселее, чем она думала; и ведь это просто глупость, что она не переехала уже давным-давно.
   
— Хочу этот комод, — сказала Лотта, показывая на маленький белый комод.
   
— Да, пожалуйста, — разрешила тетушка Берг.
   
— И этот красный столик.
   
— Пожалуйста, — сказала тетушка Берг.
   
— И несколько стульев, — попросила Лотта. — Есть тут стулья?
   
— Да, хотя они и немного сломанные, — сказала тетушка Берг.
   
— Ничего! — воскликнула Лотта. — А что есть еще?
   
— Тебе, верно, нужна кровать?
   
— А есть какая-нибудь? — спросила Лотта.
   
— Да, пожалуйста, — ответила тетушка Берг. — За корзиной со старым хламом стоит детская кроватка и еще кукольная. В ней спала моя дочка, когда была маленькой.
   
— Спала в кукольной кроватке? — спросила Лотта.
   
— Нет, разумеется, в детской кроватке, — ответила тетушка Берг.
   
— Ну, а сейчас в ней буду спать я, — сказала Лотта. — А Бамсе пусть спит в кукольной кроватке, тогда он не станет толкаться во сне. Есть у тебя постельное белье?
   
— Да, матрац и несколько подушек, и, может, одеяло, — ответила тетушка Берг. — Но простыни нет.
   
— Пожалуй, плевать мне на простыню, — сказала Лотта. — Пошли, будем переставлять мебель!
   
И тетушка Берг покорно перетаскивала мебель и помогала Лотте приводить в порядок маленькую комнатку. Столик и стулья они поставили у окна, комод у одной стены, кроватку — у другой, а рядом с ней — маленькую кукольную.
   
— Получилось — ну, просто настоящая комнатка! — сказала Лотта.
   
Тетушка Берг отыскала также старый рваный ковер. Она положила его на пол, и комнатка обрела еще более жилой вид. Круглое зеркало, засиженное мухами, она прикрепила над комодом, а над кроваткой Лотты повесила картину «Красная Шапочка и Серый Волк». Картина показалась Лотте очень красивой.
   
«Картины нужны, — решила Лотта, — иначе никакого взаправдашнего домашнего козяйства не получится».
   
Лотта постоянно говорила, что, когда вырастет, у нее будут мозоли, как у тетушки Берг, и «домашнее хозяйство», как у мамы. И теперь она оглядывала свою маленькую комнатку и ухмылялась.
   
— Домашнее козяйство у меня уже есть, — сказала она.
   
— Да, а с мозолями, пожалуй, торопиться нечего, — посоветовала тетушка Берг.
   
— Нет уж! — сказала Лотта. Потом она три раза подряд чихнула.
   
— Здесь пыльно, — сказала тетушка Берг, — поэтому ты чихаешь.
   
— Ерунда, — заявила Лотта. — Пыль я могу вытереть. Есть какая-нибудь тряпка?
   
— Посмотри в комоде, — сказала тетушка Берг.
   
Лотта вытащила верхний ящик комода.
   
— Боже мой! — закричала Лотта. — Здесь весь кукольный сервиз!
   
Тетушка Берг тоже заглянула в ящик:
   
— Да, конечно же, здесь старый кукольный сервиз, я совсем о нем забыла.
   
— Повезло, что я его нашла, — сказала Лотта.
   
Она выставила сервиз на столик. Он был белый в мелких голубых цветочках… Там были чашечки и блюдечки, и полоскательница, и кофейник, и сливочник… Лотта просто прыгала от восторга.
   
— Если бы Миа Мария все это увидела, она бы обалдела! — сказала Лотта.
   
— Да… Ну никогда бы не подумала! Посмотри, нет ли тряпки в каком-нибудь другом ящике, — посоветовала тетушка Берг.
   
Лотта вытащила следующий ящик, но никакой тряпки там не было. Там лежала большая кукла с голубыми глазами и черными волосами.
   
— О! — закричала Лотта. — Не-а, не может быть!
   
— В самом деле, здесь лежит Виола Линнеа, — сказала тетушка Берг.
   
— Ее так зовут? — спросила Лотта. — Она красивая, это Виола Линнеа! Да, тогда Бамсе не придется спать в кукольной кроватке, потому что там будет спать Виола Линнеа… Можно мне взять ее?
   
— Да, если будешь ее беречь, — ответила тетушка Берг. — И, понятно, ей надо спать в своей собственной кукольной кроватке. А Бамсе придется потесниться.
   
Лотта кивнула:
   
— Он ведь все равно привык спать со мной.
   
— Посмотри в нижнем ящике, — сказала тетушка Берг. — Там, вероятно, целый ворох кукольных платьев. Помню, я вечно шила платья для этой куклы!
   
Лотта поспешно вытащила нижний ящик, и там лежали целые горы платьев, и кофточек, и плащей, и шапочек, и нижнего белья, и ночных сорочек Виолы Линнеа.
   
— Если бы Миа Мария все это видела, она бы обалдела! — повторила Лотта.
   
Она вытащила все платья, уселась на полу посреди комнаты и стала примерять их на Виолу Линнеа. Тетушка Берг между тем нашла рваное полотенце, которое могло служить Лотте вместо тряпки. Однако Лотта сказала:
   
— Вытереть пыль я могу и позже. А сейчас мне надо решить, какое платье здесь самое нарядное.
   
Лотте пришлось трудно, потому что там было столько разных платьев, и голубых, и красных, и желтых, и клетчатых, и полосатых, и в крапинку, и пестрых.
   
— Белое вышитое платье — самое нарядное, — сказала в конце концов Лотта. — Его она будет носить только по воскресеньям.
   
— Правильно, — одобрила тетушка Берг. — Не разрешай ей носить его в будни.
   
Потом тетушка Берг потрепала Лотту по щеке и сказала:
   
— Ну, пожалуй, тут все в порядке, так что пойду-ка я к себе домой.
   
Лотта кивнула:
   
— Давай иди! Если увидишь Нюманов, передай, что я живу теперь в моем собственном доме и никогда больше к ним не вернусь.
   
— Ладно, передам, — пообещала тетушка Берг и ушла. Но когда она уже наполовину спустилась с лестницы, Лотта закричала ей вслед:
   
— Послушай-ка, тетушка Берг, ведь мне еще нужна еда!
   
— Конечно же, — сказала тетушка Берг.
   
— А ты можешь меня кормить? — спросила Лотта.
   
— Да, но тебе придется самой приходить за едой, — сказала тетушка Берг. — Я не в силах бегать рысью вверх-вниз по лестнице.
   
Но в эту минуту Лотта увидела корзину, свисавшую с крюка на потолке, и закричала:
   
— Знаешь, тетушка Берг, я придумала кое-что просто мировое!
   
Что же придумала Лотта? Оказывается, можно привязать к корзинке длинную веревку и опустить ее через окошко, а тетушка Берг положит в корзинку еду…
   
— Потом стоит только потянуть корзинку вверх: раз-два — и готово… кушать подано! — сказала Лотта.
   
— А ты на выдумки хитра! — сказала тетушка Берг.
   
И тетушка Берг покорно пошла домой, чтобы принести Лотте еду. Когда она вернулась, Лотта уже спустила вниз корзину и ждала.
   
— Раз-два — и готово… Кушать подано! — закричала тетушка Берг.
   
— Не говори, что ты мне посылаешь! — закричала Лотта. — Хочу сама увидеть!
   
И она подняла наверх корзинку; там лежали бутылочка лимонада, две соломинки, чтобы пить его, холодный блин, завернутый в бумагу, и маленькая баночка джема.
   
— Лучше, чем у Нюманов, — сказала Лотта. — Привет, тетушка Берг! И большое спасибо!
   
Тетушка Берг ушла. Лотта положила блин на стол и щедро намазала его джемом. Затем свернула блин в трубочку и, держа его обеими руками, стала откусывать небольшие кусочки.
   
Каждый кусочек она запивала лимонадом через соломинку.
   
— До чего удобно! — восхищалась Лотта. — И посуду мыть не надо. А люди почему-то говорят, что с домашним козяйством — одни хлопоты!
   
Лотта совершенно не считала, что с домашним козяйством одни хлопоты. Наоборот, сплошные удовольствия! Поев, она вытерла губы тряпкой, которой вытирала пыль со своей мебели — со столика и с комода, со стульев, с кровати и с картины «Красная Шапочка и Серый Волк». Затем она постелила постель в кукольной кроватке Виоле Линнеа, а в детской кроватке — себе и Бамсе. Она была так рада, что все время напевала коротенькую песенку:
   
    
     
И вот прихожу я в свой маленький дом,
     
И ночью стою там одна у окошка,
     
И зажигаю свою я свечу, бум-бом,
     
И нет у меня никого, кроме кошки.
    
   
   
— Хотя вообще-то никакой кошки у меня нет, — сказала Лотта.
  
  
   
    
К Лотте приходят гости
   
   
Лотта долго-предолго играла с Виолой Линнеа, с Бамсе и кукольным сервизом и еще пять раз вытирала пыль с мебели. Но потом села на стул и задумалась.
   
— Боже мой, — сказала она Бамсе. — Что делают целыми днями в домашнем козяйстве?
   
Только она произнесла эти слова, как услышала, что кто-то поднимается по лестнице; это были Юнас и Миа Мария.
   
— Я переехала, — сообщила Лотта.
   
— Мы уже знаем, — сказал Юнас. — Об этом говорила тетушка Берг.
   
— Я буду жить здесь всю свою жизнь, — продолжала Лотта.
   
— Ты так думаешь, да? — сказал Юнас.
   
А Миа Мария подбежала прямо к кукольному сервизу.
   
— Ой! Не-а, не может быть! — воскликнула она, поднимая чашечки, и полоскательницу, и кофейник. — Ой, не-а, не может быть!
   
Затем она увидела Виолу Линнеа и все ее платья.
   
— Не-а, не может быть, ой! — снова воскликнула Миа Мария и стала рыться в платьях, чтобы посмотреть, сколько их всего.
   
— Оставь, не твои! — сказала Лотта. — Это мой дом и мои вещи.
   
— Фу ты, ну ты! Я, верно, тоже могу здесь играть, — обиделась Миа Мария.
   
— Да, хотя очень недолго, — сказала Лотта. А потом спросила:
   
— Мама плачет?
   
— Ничего она не плачет, — ответил Юнас.
   
И тут Лотта услыхала, как кто-то внизу на лестнице произносит:
   
— Конечно же, я плачу!
   
И в комнате появилась мама.
   
— Конечно же, я плачу из-за моей малышки Лотты.
   
Довольная Лотта кивнула головой:
   
— Ничего не поделаешь! Я уже переехала, и у меня есть домашнее козяйство.
   
— Вижу, — сказала мама. — А как у тебя уютно!
   
— Да, гораздо лучше, чем дома, — сказала Лотта.
   
— Я принесла тебе небольшой цветок. Ведь так принято — приносить цветы, когда переезжают, — объяснила мама, передавая горшочек с красной геранью.
   
— Здорово придумано, — обрадовалась Лотта. — Я поставлю цветок на окно. Спасибо тебе.
   
Лотта еще раз вытерла пыль со всей мебели, чтоб это видели мама, и Миа Мария, и Юнас и сочли бы, что Лотта способна вести домашнее козяйство. Но когда она кончила вытирать пыль, мама сказала:
   
— А ты не пойдешь домой обедать вместе с Юнасом и Миа Марией?
   
— Нет, меня кормит тетушка Берг, — сказала Лотта и продемонстрировала, как хитроумно они все устроили с этой корзинкой.
   
— Во всяком случае, ты не такая уж дурочка, — заметил Юнас.
   
Затем, усевшись на пол, стал читать старые еженедельные газеты, которые нашел в углу. А мама сказала:
   
— Тогда до свидания, малышка Лотта! Если вздумаешь снова переехать домой к Рождеству или что-нибудь в этом роде, знай, мы все будем рады.
   
— А сколько времени осталось до Рождества? — спросила Лотта.
   
— Семь месяцев, — ответила мама.
   
— Хо-хо, пожалуй, я точно проживу здесь гораздо больше семи месяцев, — решила Лотта.
   
— Ты так думаешь, да?! — сказал Юнас.
   
Потом мама ушла. Лотта и Миа Мария стали играть с Виолой Линнеа, а Юнас сидел на полу и читал старые еженедельные газеты.
   
— Разве здесь не весело, Миа Мария? — спросила Лотта.
   
— Да, лучшего игрушечного домика на свете нет, — ответила Миа Мария.
   
— Это мой дом, а вовсе не игрушечный домик, — сказала Лотта.
   
Тут кто-то снова поднялся по лестнице, и это был папа.
   
— Ой-ой-ой, какое несчастье! — причитал папа. — В городе ходят слухи, будто ты переехала. Это правда, Лотта?
   
Лотта кивнула:
   
— Ага, я переехала!
   
— Тогда я знаю кое-кого, кто будет плакать вечером, и это твой бедный папа. Подумать только, я приду вечером в детскую пожелать своим детям спокойной ночи, а одна кроватка окажется пустой. Лотты нет!
   
— Ничего не поделаешь! — сказала Лотта, хотя ей было жалко папу, да, очень жалко!
   
— Ну что ж, вероятно, ничего не поделаешь, — сказал папа. — Но Юнасу и Миа Марии придется все равно идти сейчас домой и есть мясные фрикадельки и абрикосовый компот.
   
Папа, Юнас и Миа Мария собрались уходить.
   
— Тогда до свидания, малышка Лотта, — уходя, сказал папа.
   
— Тогда до свидания, — ответила Лотта.
   
— Привет! — сказали Юнас и Миа Мария.
   
— Привет! — ответила Лотта.
  
  
   
    
«…И ночью стою там одна у окошка…»
   
   
Потом Лотта была одна. Тетушка Берг принесла ей обед. Лотта подняла наверх корзину, и там снова лежали бутылочка лимонада, и две соломинки, и холодная свиная фрикаделька.
   
— Не хуже, чем у Нюманов, — сказала Лотта своему Бамсе.
   
Когда она поела, она снова вытерла пыль со своей мебели. Затем, стоя у окошка, смотрела в сад Нюманов. Юн ас и Миа Мария играли там с папой в крокет. Все яблоневые деревья цвели, и Лотте казалось, что они похожи на большие букеты. Это было так красиво!
   
— Играть в крокет — весело, — сказала Лотта своему Бамсе. — Хотя и не так весело, как иметь свое собственное домашнее козяйство.
   
Вскоре начало смеркаться. Тогда папа, Юнас и Миа Мария пошли в свой дом желтого цвета. Лотта вздохнула. Смотреть было больше не на что.
   
Она долго еще выглядывала из окошка, а тем временем с хлам-чердаком тетушки Берг случилось нечто неожиданное для Лотты. Там стало совершенно темно, и, обернувшись, она это увидела. Мрак сгустился в углах, он лежал там черным покровом. И он подползал все ближе к комнате Лотты, так что скоро осталось всего лишь одно маленькое пятнышко у окошка.
   
— Лучше нам лечь, потому что скоро мы ничего не увидим, — сказала Лотта своему Бамсе.
   
Она поспешила уложить Виолу Линнеа в кукольную кроватку, а Бамсе — в детскую кровать. Затем сама залезла туда и легла рядом с Бамсе, натянув одеяло на нос.
   
— Не то чтоб я боялась, когда темно, — сказала она, — но мне кажется, что это жутко печально.
   
Она вздохнула несколько раз, потом села и стала вглядываться в темноту.
   
— Ух, — сказала Лотта и снова залезла под одеяло, крепко прижав к себе Бамсе. — Теперь, верно, Юнас и Миа Мария тоже лежат в кроватях. И к ним приходят мама с папой и желают спокойной ночи. Но только не мне…
   
Лотта вздохнула. И это было единственное, что нарушило тишину на чердаке; в остальном все было тихо-претихо. «Не должно быть так тихо», — подумала Лотта и поэтому запела:
   
    
     
И вот прихожу я в свой маленький дом,
     
И ночью стою там одна у окошка…
    
   
   
Но потом смолкла и снова вздохнула. А затем попробовала спеть еще раз:
   
    
     
И вот прихожу я в свой маленький дом,
     
И ночью стою там одна у окошка…
    
   
   
Однако дальше бедняжка Лотта петь не смогла, она только горько плакала. Но снизу по лестнице уже поднимался папа и пел:
   
    
     
И зажигаю свою свечу, бум-бом,
     
И нет у меня никого, кроме кошки.
    
   
   
Лотта еще горше заплакала.
   
— Папа, — крикнула она, — я хочу хотя бы кошку!
   
Тогда папа вытащил Лотту из кроватки и крепко обнял.
   
— Знаешь что, Лотта, — сказал папа. — Мама дома так горюет, может, ты переедешь домой хотя бы к Рождеству?
   
— Я хочу переехать домой чичас же! — закричала Лотта.
   
И тогда, взяв на руки и Лотту, и Бамсе, папа перенес их в дом желтого цвета — к маме.
   
— Лотта переехала домой! — закричал папа сразу же, как только они вошли в прихожую.
   
Мама сидела у камина в общей комнате. Протянув к Лотте руки, она спросила:
   
— Это правда? Ты в самом деле переехала домой, Лотта?
   
Лотта бросилась в мамины объятия, а слезы так и брызнули у нее из глаз.
   
— Я буду жить у тебя всю жизнь! — плача, сказала Лотта.
   
— Это просто замечательно! — обрадовалась мама.
   
Затем Лотта долго сидела у мамы на коленях, и только плакала, и ничего не говорила. А в конце концов произнесла:
   
— Мама, у меня теперь другой белый джемпер, который мне подарила тетушка Берг. Верно, здорово?
   
Мама ничего не ответила. Она молча смотрела на Лотту. Тогда Лотта, опустив глаза, пробормотала:
   
— Другой джемпер я разрезала, и я хочу сказать: «Прости меня за это!» — но не могу…
   
— А если я тоже скажу: «Прости»? — спросила мама. — Если я скажу так: «Прости меня, малышка Лотта, за то, что я столько раз глупо вела себя с тобой!»
   
— Да, тогда я смогу сказать: «Прости!» — обрадовалась Лотта.
   
Обвив руками мамину шею, она изо всех сил обняла ее, повторяя:
   
— Прости меня, прости, прости, прости!
   
Затем мама отнесла Лотту в детскую и положила в собственную ее кроватку, в которой были и простыня, и розовое одеяло, из которого Лотта обычно выдергивала нитки, когда ложилась спать. Папа тоже пришел, и оба они — и мама, и папа — поцеловали Лотту и сказали:
   
— Спокойной ночи, любимая малышка Лотта!
   
А потом они ушли.
   
— Какие они добрые! — сказала Лотта.
   
Юнас и Миа Мария уже засыпали, но Юнас сказал:
   
— Я так и знал, что ты и на ночь там не останешься.
   
Тогда Лотта ответила:
   
— Зато я буду там целыми днями играть. А если ты и Миа Мария будете бить моего Бамсе, я выпорю вас обоих, так и знайте!
   
— Плевать нам на твоего старикашку Бамсе! — сказал Юнас.
   
И тут же заснул.
   
Однако Лотта еще некоторое время не спала и напевала себе под нос:
   
    
     
И вот прихожу я в свой маленький дом,
     
И ночью стою там одна у окошка,
     
И зажигаю свою свечу, бум-бом,
     
И нет у меня никого, кроме кошки…
    
   
   
— Хотя эта песенка не про меня, а совсем про другую Лотту, — сказала Лотта.
  
  
   
    
Примечания
   
   
«Лотта с улицы Бузотеров» впервые издана на шведском языке: Lotta pе Brеkmakargatan. Stockholm, 1961. Эта повесть впервые напечатана в переводе на русский язык Л.Брауде в 5-6-м тт. Собрания сочинений Астрид Линдгрен (СПб., изд-во АО «Атос» и «Библиотека «Звезды», 1994). Русский перевод повести осуществлен по аналогичному шведскому изданию 1986 гг.