1 2 3 4 5 6 7 

  
   
Астрид Линдгрен
   
Мадикен
   
Повести
  
  
   
    
МАДИКЕН
    
Lindgren Astrid. Madicken. Stockholm, Rabén-Sjögren, 1960
   
   
    
     
ЛЕТНИЙ ДЕНЬ В ЮНИБАККЕНЕ
    
    
Мадикен живет в большом красном доме возле речки. Еще там живут мама и папа, сестричка Лисабет, черный пудель Сассо и котенок Гося. Да еще Альва. Мадикен и Лисабет живут в детской, Альва в комнате для прислуги, Сассо в прихожей, где стоит его корзинка, а Гося на кухне около плиты. Мама живет во всем доме, где угодно, и папа тоже, но только он каждый день уходит в газету, сидит там и пишет, чтобы людям было что почитать.
    
По-настоящему Мадикен зовут Маргаритой. Но когда она была маленькой, она сама переиначила свое имя. Сейчас она уже большая, ей скоро исполнится семь, но она так и осталась для всех Мадикен. А Маргаритой ее называют только тогда, когда она что-нибудь натворит и ей строго выговаривают за провинность. И называют ее так довольно часто.
    
Элисабет всегда зовут Лисабет, она не доставляет старшим столько хлопот, и ее гораздо реже приходится отчитывать. Зато у Мадикен на уме одни проказы, а что из них получится, она наперед не думает и только уж после начинает жалеть и раскаиваться.
    
Мадикен очень хочет быть хорошей и послушной девочкой, но у нее никак не получается!
    
— Что за ребенок! — говорит Линус Ида. — Больно скора на проказы. Поросенок моргнуть не успеет, а у нее уже — раз, и готово!
    
Сущую правду говорит Линус Ида!
    
Линус Ида приходит в дом по пятницам стирать и мыть полы. Сегодня тоже пятница, и Мадикен сидит на мостках и смотрит, как Линус Ида полощет в речке белье. У Мадикен радостно на душе, у нее полный кармашек желтых слив — бери и ешь сколько хочешь. Мадикен болтает ногами в воде и поет Линус Иде песенку:
    
    
А Б В Г
    
     
      
Снег был на дворе,
      
Кошка по снегу прошла —
      
То, мой друг, любовь была,
     
    
    
Д Е Ж З
    
     
      
Рассказала мне,
      
Рассказала мне она,
      
То любовь была.
     
    
    
Эту песенку Мадикен придумала почти что сама. Кусочек взяла из маминой старой „Азбуки“, кусочек — из песни, которую за стиркой всегда поет Альва. Песенка получилась что надо и очень подходящая — как раз чтобы под нее полоскать белье и есть сливы. Но Линус Ида думает иначе.
    
— Это что еще такое! — говорит она. — Неужели ты не знаешь хороших песен, чтобы спеть по-людски?
    
— По-моему, это хорошая песня, — говорит Мадикен.
    
Но Идины песни лучше!
    
— Идочка, миленькая! Спой, пожалуйста, про железную дорогу Иисуса Христа, по которой едут в рай.
    
Но Линус Ида отказывается петь, когда полощет. Не хочет — и ладно! Потому что, как ни любит Мадикен песню про железную дорогу Иисуса, она никогда не может слушать ее без слез. Вот и сейчас — только Мадикен о ней подумала, как притихла и на глаза у нее навернулись слезы. Это очень грустная песня про девочку, которая думала, что можно сесть на поезд и поехать на небеса, а там бы она встретила свою маму, которая умерла… Нет, сейчас Мадикен и думать об этом не хочет! У Линус Иды все песни такие печальные. Мамы в них умирают, и тогда папы возвращаются домой и ужасно раскаиваются, и клянутся, что больше никогда не будут напиваться пьяными… да уже поздно — раньше надо было спохватываться!
    
Мадикен тяжело вздыхает и принимается за следующую сливу. Ах, как она рада, что ее мама жива и что она, как и прежде, живет в их красном домике! Каждый вечер, ложась спать, Мадикен после обычной молитвы прибавляет от себя еще одну — о том, чтобы они с Лисабет, и мама, и папа, и Альва, и Линус Ида отправились бы на небо сразу все вместе. Хотя лучше всего было бы вообще никуда не отправляться, потому что им и тут всем очень хорошо живется. Но об этом Мадикен не решается просить Бога, а то как бы он еще не рассердился!
    
Линус Ида любит, чтобы над ее песнями плакали.
    
— Слушай, Мадикен! Слушай хорошенько! — приговаривает Линус Ида. — Будешь, по крайней мере, знать, как плохо живется бедным детям, не то что тебе. Ты-то у родителей как жемчужинка в золотой оправе.
    
Мадикен и впрямь живет, как жемчужинка в золотой оправе. У нее есть и мама, и папа, и Лисабет и Аббе Нильссон, и живет она в Юнибаккене[1]. Лучшего места, чем это, нигде на свете не найдешь! Если бы кто-нибудь попросил Мадикен описать, как оно выглядит, она бы, наверно, ответила приблизительно так:
    
„Ну, обыкновенный красный дом. Просто дом как дом. Самое лучшее в нем — кухня. Мы с Лисабет играем в дровяном чулане, а еще мы помогаем Альве, когда она печет… Впрочем, нет! Лучше всего — на чердаке. Мы с Лисабет играем там в прятки, а иногда наряжаемся каннибалами и играем, будто мы людоеды. На веранде тоже здорово. Там мы играем в пиратов и лазаем через окно, как будто это корабль и мы карабкаемся на мачты. Вокруг дома у нас растут березы, я по ним лазаю, а Лисабет не может — она еще мала лазать по деревьям, ей только пять лет. Иногда я забираюсь на крышу дровяного сарая. У забора рядом с участком Нильссонов стоит длинный красный дом, там у нас дровяной сарай и столярная мастерская, и прачечная, и комната с катальным станком для белья. Если забраться на дровяной сарай, то видно, что делается в кухне у Нильссонов. И еще бывает очень весело крутить катальный станок, когда Альва и Линус Ида катают белье! Ну а лучше всего, конечно, река! Нам разрешают ходить по мосткам, под ними неглубоко, а дальше нельзя — там начинается глубина. С другой стороны дома — улица. Там у забора растет сирень, и нас за ней не видно. Можно спрятаться за кустами и слушать, о чем говорят прохожие. Правда, шикарно?“
    
Вот так примерно ответила бы Мадикен, если бы ее спросили про Юнибаккен.
    
Иногда она и в самом деле сидит, притаившись, в кустах сирени и слушает, что говорят прохожие.
    
Сколько раз Мадикен слышала их слова: „Вы только поглядите, какая прелестная малютка!“
    
Мадикен уже не маленькая и не относит на свой счет эти восторги, но очень радуется, когда хвалят ее младшую сестренку. Лисабет так мила, что все ею восхищаются, даже Линус Ида. Та про нее говорит:
    
— Право слово! Девчонка такая красавица, что просто беда!
    
— Да еще и сладенькая! — отзывается Мадикен и кусает сестру за ручку, но только чуть-чуть. И Лисабет заливается хохотом, словно Мадикен ее пощекотала. Уж такая она вся мягонькая, такая нежненькая и сладкая! Но Лисабет еще и зубастенькая: ам! — и укусила сестру прямо в щеку.
    
— А ты вкусненькая, как огурчик, — говорит Лисабет и хохочет еще заливистей.
    
В Мадикен совсем нет ничего мягонького, нежненького и сладкого. Зато у нее хорошенькое, смуглое от загара личико, открытый взгляд голубых глаз и густые каштановые волосы. Она прямая как струнка, тоненькая и ловкая, как кошка.
    
— Она у нас только по ошибке уродилась девочкой! — говорит Линус Ида. — Право слово, из нее бы получился хороший мальчишка, не сомневайтесь!
    
Мадикен вполне довольна, какой она уродилась.
    
— Я похожа на папу, — говорит она, — и, значит, все будет шик-блеск. Раз я в папу, то непременно женюсь.
    
Эти слова приводят Лисабет в смятение — а как же тогда она? Вдруг она не женится? Она ведь вылитая мама, все так говорят!
    
По правде сказать, Лисабет равнодушна к вопросу о женитьбе, но раз Мадикен собирается жениться, то надо и ей. Лисабет хочет, чтобы у нее все было точь-в-точь как у Мадикен.
    
— Мала ты еще об этом задумываться, — говорит Мадикен и гладит ее по головке. — Погоди, пока подрастешь и пойдешь в школу, как я.
    
Про школу Мадикен немножко прихвастнула, в школу она не ходит, ее еще только записали в первый класс, и занятия начнутся через неделю. Однако можно сказать, что она без пяти минут школьница.
    
— Может быть, я еще и не женюсь, — говорит Мадикен, чтобы утешить сестренку.
    
В глубине души она не очень понимает, какой толк в женитьбе, она ни на ком не согласна пожениться, кроме Аббе Нильссона, это решено уже твердо. Впрочем, Аббе об этом пока что не знает.
    
Линус Ида дополоскала последние вещи, а Мадикен доела все сливы. И тут, откуда ни возьмись, прибегает Лисабет. Она была на веранде и играла с Госей. Потом Гося ей надоела, и она прибежала на мостки узнать, что нового придумала Мадикен.
    
— Мадикен, — спрашивает Лисабет, — что мы будем делать?
    
     
      
Двух кошек запрягай,
      
Через море поезжай,
      
Смотри, не свались,
      
За хвосты держись! —
     
    
    
говорит Мадикен. Она знает, что так полагается отвечать, потому что так всегда отвечает Аббе.
    
— Ха-ха-ха! А я так и сделала, — смеется Лисабет. — Я держала Госю за хвост, когда была на веранде!
    
— Ах так! Тогда я тебя поколочу, — говорит Мадикен. — Я же тебе сказала! Если будешь таскать Госю за хвост, я тебя поколочу.
    
— А вот и нет! — говорит Лисабет. — Я даже ни одного разочка не дернула. Я только подержала Госю за хвостик, а она стала вырываться и сама себя потянула.
    
Тут Линус Ида очень строго посмотрела на Лисабет.
    
— Разве ты не знаешь, Лисабет, что ангелы Господни плачут, если люди обижают животных, и тогда начинается проливной дождь?
    
— Ха-ха! — смеется Лисабет. — А дождя-то нету!
    
Действительно, дождя нет и в помине. Солнышко припекает, от клумбы с душистым горошком веет нежным ароматом, в траве жужжат шмели, и тихо струится протекающая мимо Юнибаккена река. Мадикен болтает ногами в теплой воде и, кажется, всем существом чувствует — вот оно, лето!
    
— Право слово, жарища какая-то несусветная, — говорит Линус Ида, отирая пот со лба. — Будто я полощу белье не в Швеции, а где-нибудь в Африке, на Ниле!
    
Больше Линус Ида ничего не сказала, но для Мадикен этого достаточно: в ней точно кнопку нажали и что-то там щелкнуло. Она ведь так скора на выдумки, что не успеет поросенок и глазом моргнуть, у нее уже готово — придумано.
    
— Ой, Лисабет! А я знаю, что мы будем делать! Вон там, в тростнике, мы будем играть в младенца Моисея[2].
    
Лисабет так и запрыгала от восторга:
    
— Можно, я буду Моисеем?
    
Линус Ида хохочет:
    
— Ай да младенец Моисей нашелся!
    
Но Линус Иде пора развешивать белье, и Мадикен с Лисабет остаются одни на берегу Нила.
    
По вечерам, после того как в детской погасят свет и в комнате делается темно и тихо, Мадикен рассказывает разные истории, а Лисабет слушает. Это бывают истории „о привидениях, убийцах и о войне“, но тогда Лисабет перебирается из своей кроватки к Мадикен, чтобы не так было страшно. А иногда Мадикен рассказывает библейские истории, которые узнала от Линус Иды. И Лисабет хорошо знает, кто такой Моисей, как его положили в корзинку и бросили в реку, а потом пришла дочь фараона, принцесса Египетского царства, и нашла его в тростнике. Очень интересно поиграть в младенца Моисея!
    
На берегу у самой воды стоит бадья — как раз то, что надо для игры! Лисабет сразу полезла туда.
    
— Нет, — говорит Мадикен, — так нельзя. Надо ее стащить в воду, а то какой же это будет Моисей в тростнике! А ну-ка, вылезай, Лисабет.
    
Лисабет послушно вылезает, и Мадикен стаскивает бадью в воду. Бадья — тяжелая, но Мадикен сильная девочка. По берегам речки редко где можно встретить тростник, а тут он есть возле прачечной. Если бы не его густые заросли, с мостков Юнибаккена видны были бы мостки Аббе Нильссона, но тростник их заслоняет. Для Мадикен это — огорчение, а маме нравится. Мама, кажется, считает, что чем меньше видишь Нильссонов, тем лучше. Поди пойми ее! Ведь для чего у людей глаза, как не для того, чтобы все видеть. Зато сейчас тростник пригодился для Моисея. Очень удачно, что он тут вырос!
    
Ох, как трудно тащить бадью! Девочки раскраснелись от натуги, но затащили ее в самую середку зарослей. Лисабет быстро залезла и стала устраиваться, но, едва усевшись, вдруг притихла, на лице у нее отразилось беспокойство.
    
— Знаешь что, Мадикен, — говорит Лисабет, — а у меня штанишки намокли.
    
— Подумаешь! Скоро просохнут, — говорит Мадикен. — Вот я тебя спасу, они и высохнут.
    
— Уж ты поскорей меня спасай, — говорит Лисабет.
    
Мадикен обещает поторопиться. Ну вот, все готово для игры, и можно бы начинать. Но, взглянув на свое ситцевое в полосочку платье, Мадикен поняла, что дочь фараона не могла носить такое, а ей хотелось все сделать по-взаправдашнему.
    
— Ты тут немного подожди, — говорит Мадикен. — Я скоро приду, вот только сбегаю к маме.
    
Но мамы не оказалось дома, она ушла на рынок. Альва за чем-то отправилась в подвал. Никого не застав, Мадикен решила сама поискать себе царское платье. Она осмотрелась кругом, не найдется ли чего-нибудь подходящего. Глядь, В спальне висит на крючке мамин халат — голубенький такой, шелковый! Мадикен примерила — замечательно! Как раз то, что нужно. Наверное, в древности дочь фараона пришла на берег реки точно в таком одеянии. А на голове у нее, скорее всего, была прозрачная фата… Мадикен порылась в бельевом шкафу и нашла белую кружевную занавеску для кухонного окна. Ах, какая же она красивая, просто дрожь берет! Вот так, должно быть, и выглядела дочь фараона!
    
Лисабет тем временем очень довольная дождалась ее в бадье. Все было хорошо, только вот немножечко мокро. Тростник покачивался от ветра, среди него мелькали синие стрекозы, а в воде сновали под бадьей маленькие-маленькие уклейки. Лисабет, разглядывая их, перевесилась через край.
    
А вот и Мадикен шлепает по воде в мамином халате! Она подоткнула его повыше и перевязалась поясом под самыми подмышками. Лисабет посмотрела и тоже нашла, что Мадикен в халате — вылитая дочь фараона. Девочки радостно засмеялись. Вот теперь-то уж можно начинать игру!
    
— Это ты, малютка Моисей, тут лежишь? — спрашивает Мадикен.
    
— Ага! Это я лежу, — отвечает Лисабет. — Можно, я буду твоим ребеночком?
    
— Конечно, можно! — отвечает Мадикен. — Только сначала я спасу тебя из бадьи. И кто же это тебя сюда положил?
    
— А я сам сюда залез, — говорит Лисабет.
    
Но Мадикен делает строгое лицо и шепотом поправляет:
    
— Меня положила сюда мама, чтобы фараон не мог меня убить.
    
Лисабет послушно повторяет подсказку.
    
— Скажи, малютка Моисей, а ты ведь, правда, обрадовался, что будешь жить у меня, когда увидал, какая я нарядная?
    
— Очень обрадовался, — соглашается Лисабет.
    
— Ты тоже будешь таким нарядным, — говорит Мадикен. — Тебе тоже дадут новое платье.
    
— И сухие штанишки, — прибавляет Лисабет. — Знаешь что, Мадикен! По-моему, бадья дырявая.
    
— Тише, — говорит Мадикен. — А то смотри, Моисей, как приплывут крокодилы! Они кушают маленьких деток. Давай-ка я тебя лучше спасу, пока не поздно.
    
— Каттегоритчески! — отвечает Лисабет.
    
Однако оказывается, что спасать малых детей из Нила не так-то просто. И Мадикен в этом очень скоро убедилась. Лисабет тяжелым мешком повисла у нее на плечах, халат волочится по воде и путается в ногах.
    
— Ох, как тут много крокодилов! — стонет Мадикен. Она еле тащится к берегу. — Пожалуй, лучше отнесу тебя к мосткам Нильссонов, туда все-таки ближе.
    
— А вон и Аббе, — говорит Лисабет. Мадикен останавливается как вкопанная.
    
— Вот как! — говорит она. — Давай-ка слезай, Лисабет, ты и сама дойдешь!
    
Но Лисабет не соглашается:
    
— Нет, не дойду. Ведь я же малютка Моисей.
    
И она еще крепче стискивает руками шею Мадикен, изо всех сил стараясь удержаться.
    
— Боюсь! Там каркадилы! — уверяет она Мадикен.
    
— Да нету здесь никаких крокодилов! — возражает Мадикен. — Чур, я не играю. А ну-ка, слезай!
    
Но Лисабет не желает слезать, и Мадикен начинает сердиться. Ручки Лисабет сдавили ей шею. Если бы не мамин халат, Мадикен легко могла бы их отцепить. Халат волочится за нею по воде, его надо все время придерживать руками. А руки у нее заняты. Тогда она начинает подпрыгивать, чтобы стряхнуть прицепившуюся Лисабет.
    
На Нильссоновых мостках стоит Аббе и смотрит. Ему-то хорошо!
    
— Смотри, не скакни в Бездонную яму, — предостерегает он Мадикен и сплевывает в воду.
    
Мадикен и без него знает, что возле Нильссоновых мостков есть обрыв, она и сама помнит про Бездонный омут. Но сейчас она так сердита, что ей не до того — только бы скинуть эту Лисабет! Она делает скачки и брыкается, как дикая лошадка, не глядя, куда ее занесет.
    
— Боюсь каркадилов!.. — пищит Лисабет.
    
Но вдруг писк обрывается… Звонкий плеск — и Мадикен со своей ношей проваливается с головой в Бездонный омут…
    
И может быть, все на этом было бы кончено, — они бы там захлебнулись, и не стало бы в Юнибаккене двух девочек, — если бы не Аббе. Аббе преспокойно берет багор, который оказался у него под рукой, запускает его в Бездонный омут и вытягивает из воды с уловом — на крючке трепыхаются две насквозь мокрые девчонки.
    
Они выкарабкиваются на мостки. Лисабет ревет и подвывает, как привидение.
    
— Да тише ты! Не реви, Лисабет! — говорит ей Мадикен. — А то нас никогда больше не отпустят к реке.
    
— А чего ты меня затащила в Бездонный омут! — гудит в ответ Лисабет. Ишь, дескать, чего захотели, чтобы она так вот сразу и перестала реветь. Она только еще входит во вкус!
    
Сердито уставясь на Мадикен, она говорит:
    
— Все скажу мамочке!
    
— Ой, ябеда-беда! — говорит Мадикен.
    
И только тут спохватывается, что мокрая тряпка, которая ее облепила, — это ведь мамин халат. Уж он-то обо всем расскажет, даже если Лисабет и не наябедничает.
    
— Пойдемте-ка со мной, девчонки! — говорит Аббе. — Будет вам обеим по крендельку.
    
Аббе — удивительный человек! Мало того, что ему пятнадцать лет и он может вытащить человека багром из воды, но он еще умеет печь сахарные крендельки и сам продает их на базаре. Вообще-то печь крендельки полагалось бы его папе, а торговать на базаре маме, но по большей части и то и другое достается делать ему. Мадикен очень его жалеет, потому что Аббе мечтает стать моряком и плавать по бурным морям, где бушуют ураганы, а вовсе не о том, чтобы печь крендельки. Но вот приходится! А что поделаешь, раз его папа тоже не хочет печь. Слушая грустные песни Линус Иды про бедных детей, у которых „папашечка в кабак тащится“, Мадикен думает, что в них поется про дядю Нильссона. Правда, дядя Нильссон тащится в кабак только по субботам, но Аббе-то всю неделю напролет должен печь крендельки, вместо того чтобы плавать по бурным морям, где бушуют ураганы. Бедный Аббе!
    
После купания в Бездонном омуте человеку в самую пору полакомиться сахарным крендельком! Лисабет умолкла. Она грызет кренделек и с удивлением разглядывает свое мокрое платьишко.
    
— А ты же говорила, Мадикен, что спасешь меня и я сразу высохну. Вот тебе и на!
    
Но когда мама приходит домой, на кухне ее встречают две совершенно обсохшие и переодетые девочки. Усадив пуделя Сассо в дровяной чулан, они играют, как будто он у них дрессированный лев и Мадикен выступает с ним в цирке. Альва и Лисабет изображают зрителей. Билет на представление продается за два эре, но это понарошку — вместо монет служат простые пуговицы.
    
— Это потому, что лев тоже не настоящий, — говорит Лисабет. — Поэтому можно платить пуговицами.
    
Под яблонями в саду сушатся на веревке свежепостиранные наволочки и полотенца, а среди них два маленьких платьица и голубой халат.
    
Мама целует Мадикен, целует Лисабет и принимается выгружать из корзинки покупки.
    
— Я думаю, что сегодня на обед можно сварить суп, — говорит она Альве, выкладывая на кухонный стол морковку, цветную капусту и лук-порей. — А на второе сделаем блинчики.
    
Затем мама обращается к дочкам:
    
— Ну, чем вы тут без меня занимались?
    
На кухне воцаряется тишина, Лисабет испуганно смотрит на Мадикен. А Мадикен опускает глаза и так внимательно разглядывает большой палец на своей ноге, как будто никогда его раньше не видела.
    
— Ну, так что же вы без меня делали? — повторяет мама.
    
— Мы стирали и полоскали свои платьица, — нехотя отвечает Мадикен. — И твой халат тоже постирали… Хорошо мы сделали?
    
— Маргарита! — произносит мама с особенным выражением.
    
За окном на бельевой веревке раскачивается под дуновением ласкового ветерка выстиранное белье, а из дома Нильссонов доносится бодрая песня.
    
     
      
Весело нам на волнах океана,
      
Вольным, как птицы в просторе небес…
     
    
    
Это поет Аббе, разделывая новую порцию крендельков.
   
   
    
     
РИКАРД
    
    
Мадикен уже ходит в школу, ей там нравится. Как это здорово, когда у тебя есть букварь, обернутый в зеленую бумагу с надписью «Маргарита. Класс 1а». Именно «Маргарита», а не «Мадикен». Какая же она Мадикен, если стала школьницей! Как здорово, если есть у тебя грифельная доска, и к ней губка на шнурке, и бутылочка из-под жидкости для волос, куда налита вода. Из бутылочки можно побрызгать на доску и все стереть, и тогда она снова станет чистой. Здорово, когда у тебя есть грифели, и пенал, в который их прячут, и парусиновый ранец, в который можно положить пенал. Ну а самое замечательное, что в «Азбуке» есть петушок. Петушок выбрасывает монетки в пять эре, они с треском вылетают, если ты хорошо учишься и прилежно готовишь уроки.
    
Да уж, учиться в школе и правда очень здорово! В первый же день Мадикен со вздохом говорит:
    
— Ох! Ну кому это, спрашивается, нужны рождественские каникулы!
    
До Рождества еще целых четыре месяца, а все-таки жаль!
    
Мадикен всем показывает «Азбуку», и грифельную доску, и пенал, показывает их маме, и папе, и Лисабет, и Линус Иде, и Альве, и Аббе Нильссону. Она дает Альве полистать «Азбуку» и пописать немножко на грифельной доске, но при этом Альве приходится выслушать много наставлений.
    
Каждое утро, когда Мадикен уходит в школу, Лисабет провожает ее до двери и мечтает о том, как было бы хорошо, если бы и она могла пойти в школу с таким хорошеньким ранцем за спиной. Потом Лисабет ждет сестру, и время тянется для нее так медленно! Когда наконец Мадикен приходит домой, то тут оказывается, что ей еще надо учить уроки. Мадикен сидит в детской и читает громко, на весь дом.
    
— И, О, У, — читает Мадикен, — И, О, У.
    
Лисабет не может понять, почему это надо так долго читать одно и то же: И, О, У, — но ведь она еще не школьница.
    
Каждый день папа за обедом спрашивает.
    
— Ну что, Мадикен? Как дела в школе?
    
— Шик-блеск! — отвечает Мадикен. — Я лучшая ученица в классе.
    
— Кто же это сказал? — интересуется мама. — Ты или учительница?
    
— Мы обе так считаем, — говорит Мадикен.
    
Мама и папа переглядываются с довольным видом, знай, мол, наших! Зря они раньше беспокоились — школа даже из такой шалуньи, как Мадикен, может сделать человека.
    
Но дни идут, и Мадикен уже без прежнего рвения учит уроки. Маме приходится напоминать, что надо еще сделать примеры. Из детской больше не слышится «И, О, У», слышен только привычный грохот стульев — это Мадикен и Лисабет опять колобродят и все роняют и переворачивают.
    
Однажды вдруг раздаются новые звуки: «О, Адольфина! О, Адольфина! Вместе забыться!»
    
Маме это не понравилось.
    
— Фу, Мадикен, — говорит мама. — Что за дурацкие слова? Кто тебя научил этой глупой и пошлой песне?
    
Подумать только! Мама ничего не знает! Она не знает, какая замечательная вещь появилась у Нильссонов. Ведь это — граммофон! С большой-пребольшой трубой! Дядя Нильссон ставит пластинку «О, Адольфина!» каждый день и танцует под музыку с тетей Нильссон. Среди звуков, которые несутся из трубы, — шипения, скрипа и треска — можно кое-как расслышать и Адольфину. Но мама почему-то недолюбливает Нильссонов. Разве ее поймешь?
    
— Так как же, Мадикен? Кто научил тебя этой глупой песне?
    
Мадикен краснеет.
    
— Это… это Рикард, — говорит она наконец, потому что ей неохота признаваться, что она выучилась этой песне у Нильссонов.
    
— А кто это — Рикард? — спрашивает Лисабет.
    
— Кто Рикард? Это мальчик из нашего класса, — с бухты-барахты выпаливает Мадикен.
    
— Вот как? — говорит мама. — По-моему, тебе с этим мальчиком лучше не водиться.
    
Спустя несколько дней петушок из «Азбуки» вытряхнул для Мадикен пять эре, хотя, по правде сказать, она в последнее время не отличалась прилежанием. На пять эре в лавочке возле школы дают пять леденцов. Мадикен пообещала сестренке, что два принесет ей, поэтому Лисабет с самого утра только и ждет обещанного. Наконец Мадикен возвращается из школы, Лисабет встречает ее в прихожей.
    
— Бедненькая Лисабет! — говорит Мадикен. — Рикард слопал твои леденчики.
    
— Выпороть как следует надо Рикарда! — говорит Лисабет. Ей очень обидно.
    
Да уж, что правда, то правда — заслужил Рикард хорошую трепку! Но его дурацкие выходки на этом не кончились.
    
Однажды Мадикен пришла из школы в одной галоше, другая пропала. А ведь какая чудесная была галоша — черная, блестящая, на красной подкладке!
    
— Где у тебя вторая галоша? — спрашивает мама.
    
— Рикард взял и закинул в канал, — отвечает Мадикен.
    
— Выпороть надо Рикарда! — говорит Лисабет.
    
Мама страшно возмутилась, услышав про Рикарда.
    
— Просто наказание какое-то, что в вашем классе оказался такой мальчишка! — говорит она. — Придется мне наконец пойти в школу и поговорить с вашей учительницей.
    
Но у мамы все время столько всяких дел, что она так и не собралась повидаться с учительницей, и Рикард продолжает вытворять разные глупости. Что ни день он выдумывает новые проказы!
    
Вот Мадикен вернулась из школы с огромным чернильным пятном на новеньком передничке… Конечно же, это был Рикард! В другой раз у нее грифельная доска треснула пополам — а все потому, что Рикард схватил ее — и ну дубасить об стенку. Он, видите ли, решил проверить, крепкая ли доска. Оказывается, нет. Не очень крепкая.
    
В учебнике у Мадикен есть картинка, где нарисована королева, которая в былые времена жила в Швеции. Теперь она уже умерла, но в книжке есть ее портрет. И вот однажды у королевы появились усы и борода.
    
— Что это такое, Маргарита! Зачем ты испачкала книжку? — говорит мама строгим голосом.
    
— А это не я, — отвечает Мадикен, — это Рикард.
    
— Выпороть надо Рикарда! — говорит Лисабет.
    
За обедом Мадикен каждый день рассказывает про ужасного Рикарда. До чего он только не додумывается! Учительница с ним так извелась, что просто невозможно себе представить. Он безобразничает на уроках и все время стоит в углу наказанный.
    
— Подумайте только, сегодня он съел мой ластик!
    
— Неужели-таки ластик съел? — ужасается мама.
    
— Прямо ненормальный какой-то мальчик, — говорит папа.
    
— Выпороть надо Рикарда! — говорит Лисабет.
    
Однажды Мадикен возвращается из школы, а на голове у нее новая прическа. Опять отличился Рикард. После урока рукоделия он взял у Мадикен ножницы и выстриг ей челку. Ну и челка получилась!
    
— Завтра же пойду школу и поговорю с учительницей!
    
— Рикарда надо… — начала было Лисабет.
    
— Да замолчишь ты наконец! — прикрикнула Мадикен в сердцах. — Рикарда нельзя выпороть. Рикард сегодня кончил школу.
    
— Как это — кончил? — спрашивает пораженная мама.
    
— А он… он не будет больше ходить в школу, — говорит Мадикен.
    
— Будет — не будет! — воскликнула мама. — Не болтай пустяков! Ты же ничего не понимаешь. Он, наверное, перейдет в другую школу.
    
— Да, он теперь пойдет в другую школу и будет там кушать ластики, — говорит Лисабет.
    
Прошло несколько дней, и наступил день рождения тети Лотты. Тетя Лотта жила в маленьком чистеньком домике по соседству со школой. И мама с обеими дочками пошла ее поздравлять.
    
Они уже почти пришли, как вдруг навстречу — учительница. Как ни тянула Мадикен маму за юбку, мама остановилась. Мадикен совсем не хотела разговора с учительницей, зато мама обрадовалась случаю.
    
— Скажите, пожалуйста, как успехи моей Маргариты? — спрашивает мама.
    
Казалось бы, для чего спрашивать! Мадикен давно сказала маме, что все у нее шик-блеск. Но маме уж очень хочется услышать от самой учительницы, что ее дочь — лучшая ученица в классе.
    
Но, как ни странно, ей этого не пришлось услышать.
    
— Ничего! Все еще наладится, когда Маргарита привыкнет, — говорит учительница. — Некоторые дети трудно привыкают к школе.
    
У мамы делается задумчивое выражение… Неужели учительница считает ее дочку таким ребенком? Что же тогда можно сказать о Рикарде?
    
— Все-таки, знаете ли, хорошо, что этот Рикард ушел от вас. Я думаю, вы довольны, что отделались от такого сорванца, — говорит мама.
    
— Рикард? — удивленно переспрашивает учительница. — Такого мальчика я не знаю. У нас никогда не было никакого Рикарда.
    
— Но как же так… — начала было мама, но сразу осеклась и строго посмотрела на Мадикен.
    
— Выпороть надо Рикарда! — объявляет Лисабет.
    
Мадикен стоит вся красная и упорно разглядывает свои башмаки. «Выпороть», — говорит Лисабет! Ох, достанется, верно, кому-то порка, вот только кому? Ах, как же сиротливо стало жить на свете без Рикарда!
   
   
    
     
ЭКСКУРСИЯ «НЕ ВЫХОДЯ ЗА КАЛИТКУ»
    
    
Мадикен совсем перестала рассказывать про Рикарда. Лисабет скучает без этих рассказов. Она никак не возьмет в толк, что с Рикардом раз и навсегда покончено и что его теперь просто нет. После него осталась пустота, и это особенно чувствуется за обедом. Иногда Лисабет вспоминает о нем вслух.
    
— Интересно, что там делает Рикард в новой школе?
    
Тогда Мадикен сердито зыркает на нее глазами, а мама делает вид, будто ничего не слыхала. Только папа иногда смеется над Мадикен и треплет ее по волосам:
    
— Да уж, наша барышня Шик-блеск — большая выдумщица! Расскажи-ка лучше, как тебе в школе живется-можется… без Рикарда!
    
И Мадикен рассказывает. Про то, какие у учительницы есть золотые часики на цепочке, и про то, что у Мии, оказывается, в волосах кишат вошки, про то, что мальчики каждый день дерутся на школьном дворе, и про то, как ей нравится большая перемена, когда все рассаживаются в коридоре и завтракают бутербродами.
    
— А с чем бывают бутерброды у других детей? — спрашивает Лисабет. Про школу ей все интересно.
    
— С колбасой и сыром, — говорит Мадикен.
    
Лисабет грустно вздыхает. Подумать только, какие счастливые дети! Они могут сидеть в коридоре и кушать бутерброды с колбасой и сыром, и у них есть пеналы, и грифельные доски, и ранцы. Ах, какое горе для Лисабет, что нельзя ей тоже пойти в школу!
    
А папа все задает и задает вопросы. На следующий день он опять спрашивает:
    
— Ну, барышня Шик-блеск, как было нынче в школе?
    
Мадикен старается вспомнить. С тех пор как не стало Рикарда, и рассказывать-то, можно сказать, нечего. Но хоть что-нибудь у Мадикен всегда найдется.
    
— У Мии столько вшей, что они даже по парте ползают, — говорит Мадикен. — Вот бы мне так!
    
— Нет уж, благодарю покорно! — говорит мама.
    
Лисабет только приготовилась отправить себе в рот картофельное пюре, но остановилась и положила ложку.
    
— А вот в моей школе, — говорит она с торжеством, — в моей школе у всех детей вошки в голове!
    
— Ффы! — фыркает Мадикен. — Ты и в школу-то еще не ходишь!
    
— А вот и хожу! — говорит Лисабет и делает упрямое лицо. А то куда же это годится — все Мадикен да Мадикен рассказывает! У других, может быть, тоже найдется о чем порассказать! Папа хохочет:
    
— Вот как! Значит, и у тебя есть своя школа? Наверное, это школа, в которую перешел Рикард?
    
Лисабет так и просияла. Вот это выдумка так выдумка! Не только платьица и ботиночки переходят к Лисабет от Мадикен. Оказывается, она может получить от нее в наследство и Рикарда, чтобы он ходил в ее школу! Лисабет улыбается до ушей и кивает головой.
    
— Да, Рикард поступил в мою школу, и вошек у него в голове — ого сколько! — заявляет Лисабет.
    
— Какое ты все-таки еще дитя, Лисабет, — говорит Мадикен.
    
Неделя проходит за неделей. И вот однажды в субботу Мадикен прибегает из школы вся встрепанная, глаза у нее горят от возбуждения.
    
— Мама дома? — вопит она, как всегда, еще с порога и принимается тараторить как сорока. — Мамочка, мы поедем на экскурсию в среду… всей школой. Сначала поедем на поезде, потом пойдем пешком далеко-далеко, потом заберемся на гору, сядем, будем есть бутерброды и любоваться на красивый вид. Ой, до чего же я счастлива!
    
От радости у Мадикен ноги не стоят на месте, они так и пляшут, с сияющим лицом она кидается маме на шею, а рядом, мрачнее тучи, стоит Лисабет. Помолчав немного, она громко и раздельно заявляет:
    
— В моей школе у нас тоже будет экскурсия, и мы поедем на поезде и заберемся на гору, наша гора еще гораздо выше.
    
— А вот и нет! — говорит Мадикен.
    
— Дурочка! — кричит на нее Лисабет, утыкается головой в мамины колени и разражается горючими слезами. — Я тоже хочу на экскурсию, и сидеть на горе, и есть бутерброды!
    
Тут Мадикен стало ее жалко.
    
— Мы с тобой и сами можем пойти на экскурсию, на пару — ты да я.
    
Поплакав на всякий случай еще немного, Лисабет поднимает голову и смотрит на нее зареванными мокрыми глазами.
    
— И тоже посидим на горе? — спрашивает она.
    
— Может быть, посидим, — отвечает Мадикен. — Если найдем гору.
    
— Вот это ты молодец, Мадикен! — говорит мама. — Вы устроите себе вдвоем экскурсию. Как хорошо! Правда, Лисабет?
    
Мама находит, что эта затея как раз кстати, потому что сегодня они с папой приглашены в гости на обед.
    
— Мы соберем для вас корзинку, вы ее возьмете с собой и подыщете какое-нибудь хорошее местечко, — говорит мама, гладя Лисабет по головке, а та поправляет маму:
    
— Какую-нибудь хорошую гору!
    
Мама открывает чулан, достает с полки красную корзинку и укладывает в нее много вкусных вещей: маленькие котлетки — фрикадельки, сосиски, два пирога, бутылку молока и булочки с корицей.
    
— Тут столько всего вкусненького, что вряд ли маму и папу так наугощают в гостях у Берглундов, — говори Мадикен.
    
Но мама уже торопится. Она надевает пальто и шляпку и между делом дает последние наставления Мадикен:
    
— Смотри, не уходите далеко и предупредите Альву, куда вы отправитесь.
    
Альве она говорит:
    
— Альва, дорогая! Уж ты присмотри без меня за девочками!
    
— Будьте спокойны, фру, присмотрю, — отвечает Альва.
    
И вот мама ушла.
    
Мадикен и Лисабет с двух сторон подхватывают корзинку — пора и в путь.
    
— А где же у нас гора? — спрашивает Лисабет. Выйдя с веранды, Мадикен в раздумье останавливается на крыльце. Если поблизости, то здесь горы не найдешь, а мама велела не уходить далеко от дома. Но Мадикен недолго ломала над этим голову. Не успел поросенок глазом моргнуть, как она уже сообразила, что делать, Мадикен вспомнила похожий случай. В одной истории, которую им прочитала мама, рассказывалось про детей, которые тоже собрались на экскурсию, как сегодня Мадикен и Лисабет, и у них была с собою корзинка блинов. Дети не пошли в лес, а залезли на свинарник, и блины попадали с крыши и все достались поросенку. Очень был интересный рассказ.
    
— Знаешь что, Лисабет, — говорит Мадикен. — Горы у нас тут нет, зато мы можем залезть на крышу дровяного сарая.
    
Лисабет запрыгала от восторга.
    
— Точь-в-точь как те дети! Только у нас нет блинов.
    
— Ни блинов, ни поросенка, — говорит Мадикен. — Так что не страшно, если мы уроним корзинку.
    
— А мама разрешает? — засомневалась Лисабет.
    
Мадикен немножко подумала.
    
— Мама сказала, чтобы мы нашли себе хорошее местечко неподалеку от дома. Мне кажется, что крыша сарая — очень хорошее место. И вид оттуда открывается хороший. Точь-в-точь как должно быть в среду на школьной экскурсии.
    
Тут на крыльцо выскочила Альва и спрашивает:
    
— Куда вы собрались? Я должна знать.
    
— Мы недалеко, — говорит Мадикен. — Мы будем гулять тут, у себя, не выходя за калитку.
    
Лисабет услыхала и засмеялась:
    
— Совсем недалеко. Потому что мы…
    
— Ты бы помолчала, — говорит Мадикен. — Я ведь и так уже сказала, что мы не будем выходить за калитку.
    
Альва осталась довольна, можно будет не отвлекаясь спокойно заниматься глажкой.
    
Около сарая стоит на всякий случай стремянка. Мадикен не раз влезала по ней на крышу сарая, а там уже по верху, точно канатоходец, перебиралась на крышу прачечной, потому что над нею нависают ветви грушевого дерева, которое растет за забором у Нильссонов, а Мадикен очень любит лакомиться с него мелкими сладкими грушами, которые поспевают в августе.
    
Лисабет тоже пробовала залезть на стремянку, но дальше второй или третьей перекладины не поднималась, а тут ей предстоит забраться на крышу — чудесное и жуткое приключение! Но так, наверное, и должно быть на экскурсии, думает Лисабет. Мадикен залезает первой и втаскивает корзинку. У нее это получается легко и быстро. За нею полезла осмотрительная Лисабет, постепенно все больше сбавляя скорость. Наконец она все же добралась до верха и, заглянув за водосточный желоб, увидела Мадикен, которая уже принялась разбирать корзинку с угощением.
    
Лисабет вдруг подумала, что это место не такое уж хорошее, на горе, пожалуй, было бы лучше.
    
— А знаешь что, Мадикен, — говорит она. — Что-то мне не хочется залезать на эту крышу.
    
— Ты лучше не кричи, а то не будет никакой экскурсии, — говорит Мадикен. — Давай-ка я тебе подсоблю.
    
Лисабет вся дрожит от страха, но Мадикен, поднатужившись, подтягивает ее и в конце концов втаскивает наверх, несмотря на жалобные причитания:
    
— Ой, Мадикен! Ты с ума сошла! Ты каттегоритчески с ума сошла, Мадикен!
    
Только когда они уселись верхом на коньке крыши с корзинкой посредине, Лисабет снова повеселела:
    
— Гляди-ка, Мадикен! Мне отсюда все видно на кухне у Нильссонов, — говорит Лисабет.
    
Мадикен радостно кивает:
    
— Ага! А что я тебе говорила? Отсюда очень хороший вид… видно все, что делается у Нильссонов. Я-то уже столько раз смотрела!
    
Девочки сидят и разглядывают, что там у Нильссонов. Вон Аббе, как всегда, колдует над противнем. Тети Нильссон не видно, зато видно дядю Нильссона, он лежит на кухонном диване и спит.
    
— Пьяный, конечно, — говорит Мадикен. — В субботу он всегда пьяный.
    
Вдруг Аббе поднимает голову и, заметив девочек, бросает свою работу. Он идет к окну и начинает строить такие страхолюдные гримасы, что девочки чуть не захлебываются от смеха. Глядя на Аббе, Мадикен не понимает, как он умудряется корчить такие рожи. Аббе — красивый, когда не кривляется, — думает Мадикен, у него такие белые волосы, и такие голубые глаза, и рот такой большой. Конечно же, Аббе — красивый. Сейчас, правда, у него такое наморщенное и перекошенное лицо, что он стал похож на тролля, и никакой красоты не видно, зато такая умора, что только держись! Иначе, того и гляди, скатишься с крыши.
    
Скоро Аббе выходит из дома.
    
— Здравия желаю! — говорит Аббе, задрав голову. — Как живете-можете?
    
— Хорошо живем-можем, — отвечает Мадикен.
    
А что может быть лучше, чем сидеть на крыше и болтать с Аббе?
    
— У нас экскурсия, — поясняет Лисабет.
    
— Оно и видно! — говорит Аббе. — А что там у вас в корзинке?
    
— Фрикадельки, и сосиски, и еще всякая всячина, — говорит Мадикен.
    
— Очень много всячины, — говорит Лисабет.
    
Аббе висит на заборе, разделяющем сад Юнибаккена и Люгнета[3] (так называется усадьба Нильссонов). Аббе задумчиво молчит.
    
— Давайте поспорим! — предлагает он вдруг. — Поспорим, что вам слабо запулить мне в рот фрикадельку. Ни за что не попадете!
    
Мадикен и Лисабет встречают предложение с восторгом. Уж Аббе всегда придумает такое развлечение, какое другим и не снилось.
    
— Ха-ха! Сейчас мы тебе покажем! — кричит Мадикен и хватает фрикадельку.
    
Мадикен старательно целится и швыряет ее прямо в разинутый рот Аббе, но попадает ему в лоб. Фрикаделька катится по земле и замирает на подстилке из пожелтевшей осенней листвы. Аббе ее хвать — и в рот.
    
— Ну, что я говорил! Куда уж вам попасть! Сразу видно, что не можете.
    
— А это мы еще посмотрим! — говорит Мадикен. — Видал-миндал!
    
Летит вторая фрикаделька и, пролетев мимо уха, падает у ног Аббе. Он ее подбирает с земли и тоже засовывает себе в рот.
    
— Видал, видал! — говорит Аббе. — Теперь-то уж совершенно точно доказано, что ты не умеешь бросать в цель, Мадикен!
    
— А теперь я, — говорит Лисабет. — Я тоже хочу бросить фрикадельку.
    
Она кидает, даже не целясь, и ее котлетка летит по воздуху и шлепается около забора.
    
— Обе вы — недотепы! — говорит Аббе.
    
Он просовывает руку между реек забора и вытаскивает котлетку.
    
Мадикен и Лисабет делают по новому броску. После нескольких попыток Мадикен говорит:
    
— Нам нечем кидаться, все фрикадельки кончились.
    
— А вдруг сосиски сподручнее? — говорит Аббе. — Они вроде как ровнее летают. Давайте посмотрим, что получится!
    
Мадикен и Лисабет охотно делают новую попытку. Один раз Мадикен сумела изловчиться, и сосиска попала Аббе между глаз, но это было ее лучшее достижение.
    
— У нас еще остались две сосиски, — говорит Мадикен, — эти уж мы оставим себе.
    
— Неужели вы думаете, что я могу тут день-деньской стоять как столб, пока вы будете упражняться в метании сосисок! — говорит Аббе. — Счастливо оставаться, девочки! Поищите себе кого-нибудь другого, если хотите еще побросать!
    
И Аббе исчезает на кухне.
    
— Ну, пора начинать экскурсию, — говорит Лисабет.
    
Это значит, что она решила подкрепиться.
    
Девочки подъели оставшиеся сосиски, потом вареные яйца, и яблочный пирог, и булочки с корицей. Все было очень вкусное, и они наелись почти досыта, хотя и разбросали все фрикадельки и почти все сосиски. Они ели и запивали молоком, но Лисабет взмахнула рукой со стаканом и половину расплескала. По черепичному скату потек белый ручеек прямо в дождевой желоб.
    
— Представляешь, как удивятся воробьи, когда прилетят и увидят в желобе молоко! — говорит Мадикен.
    
— Да и, наверное, обрадуются, — соглашается Лисабет. — А что мы теперь будем делать, Мадикен?
    
— Теперь надо хорошенько полюбоваться видом, ради этого люди и ездят на экскурсии, — внушительно объясняет Мадикен.
    
— Да ну? — удивляется Лисабет.
    
— Вот тебе и ну! Так нам сказала учительница, и мы в среду будем любоваться. А мальчишки говорят, больно нужен этот вид! Им бы только побеситься.
    
Но Мадикен с Лисабет не то что мальчишки. Они готовы все глаза проглядеть, любуясь видом. И они разглядывают не только кухню у Нильссонов, а еще вертят головой во все стороны, именно так, как полагается на экскурсии. Сверху им далеко видать: видны нависшие над водой ивы, излучина реки, дома и сады. Все деревья в золотой и багряной листве, над головой ясная синева неба — красота! Девочки, запрокинув голову, глядят вверх. Вот где открывается самый широкий вид! И вдруг замечают птицу, которая парит высоко-высоко в синеве.
    
— Вот кому, наверное, больше всех видно! — говорит Мадикен. — Как бы я хотела летать!
    
— Люди не летают, — говорит Лисабет.
    
— Еще как летают — на аэропланах! — возражает Мадикен.
    
Об аэропланах ей рассказывал Аббе. Аэропланы летают на войне, но и в Швеции тоже есть аэропланы. Мадикен много бы отдала за то, чтобы на них хоть посмотреть. А Линус Ида говорит, что летать по воздуху грешно. «Право слово, если бы Богу было угодно, чтобы люди летали, он сотворил бы их птицами», — говорит Линус Ида.
    
Лисабет согласна, что аэропланы — вещь замечательная, но ведь не одни аэропланы могут летать!
    
— Знаешь что, Мадикен, — говорит она. — Йон Блунд[4] тоже умеет летать, и ему для этого ничего не надо, кроме зонтика.
    
Мадикен презрительно фыркает:
    
— Какое ты еще дитя, Лисабет!
    
Но сама задумывается. Аббе говорил, что на войне один летчик спрыгнул с самолета, раскрыв большой зонтик. Мадикен, конечно, понимает, что под зонтиком нельзя летать куда хочешь, как Йон Блунд, а вот спуститься с аэроплана на землю очень даже можно. Ну а если… с другого высокого места? Мадикен прикидывает в уме: крыша сарая тоже высоко от земли.
    
— Пожалуй, я попробую, — говорит Мадикен.
    
— Что ты попробуешь? — спрашивает Лисабет.
    
— С раскрытым зонтиком, — говорит Мадикен.
    
Услышав подробно, что придумала Мадикен, Лисабет так засмеялась, что даже стала икать.
    
— С ума сойти, Мадикен! — говорит Лисабет. — Мы будем играть, как будто ты Йон Блунд?
    
— Нет, представь себе, не будем! Это ребячество, — говорит Мадикен. — Я хочу спрыгнуть вниз, как будто я летчик. Понятно?
    
— С ума сойти, Мадикен! — повторяет Лисабет.
    
Но для начала надо раздобыть из прихожей папин зонтик, да так, чтобы не заметила Альва. Кто ее знает, одобрит ли Альва полеты с зонтиком. Чего доброго, поднимет крик, потому что она, может быть, еще не слыхала, как это делается на войне.
    
Когда Лисабет поняла, что ее оставляют на крыше одну, ей стало не до смеха, но Мадикен ее утешила:
    
— Я скоро вернусь. А ты пока погляди, что делается у Нильссонов. Сиди только и не ерзай, тогда не скатишься.
    
С этими словами Мадикен полезла вниз и скрылась из виду.
    
Сначала она заглянула на кухню. Там Альва гладит белье. Пот струится у нее по лицу. В плите гудит огонь, на ней греются утюги. Из кухни пышет жаром, как из печки, не помогают даже раскрытые окна.
    
При виде Мадикен Альва обрадовалась:
    
— Вот хорошо! Мне и бегать не надо, чтобы за вами приглядывать. Ну, как ваша экскурсия?
    
— Шик-блеск, — говорит Мадикен.
    
— А где же Лисабет? — спрашивает Альва.
    
— Она осталась там на… на экскурсии, — говорит Мадикен и выскальзывает в прихожую, не дожидаясь следующего вопроса.
    
В прихожей в подставке для зонтов стоит папин зонт.
    
Едва Мадикен успела его вытащить, как из кухни выглядывает Альва.
    
— А Сассо с вами? — спрашивает она.
    
— Не-а! — отвечает Мадикен, пряча зонтик за спину.
    
— Опять, поди, удрал в город, — говорит Альва. — А зачем это тебе понадобился зонтик?
    
— Это я так… на всякий случай. Вдруг начнется дождик! — говорит Мадикен.
    
— Дождик? Это сегодня-то? Выдумаешь тоже! — говорит Альва. — Сейчас же поставь зонтик на место!
    
Мадикен даже зло взяло. Не хватало еще сейчас тратить время на споры о погоде, когда она первый раз в жизни собралась полетать!
    
— Так надо! На экскурсию всегда берут зонтик, — говорит она сердито. — А если погода испортится? Хороши мы тогда будем!
    
Альва смеется:
    
— Как же она так быстро испортится? Да вы десять раз успеете добежать до веранды. Ну, да ладно уж. Бери зонтик, раз вам так надо. Но смотри, чтобы потом поставить на место, а то папа будет сердиться.
    
— Да, да, да, — нетерпеливо бросает Мадикен и выскакивает с веранды за дверь.
    
    
Какая тишина кругом! Жизнь словно замерла в Юнибаккене. Тут готовится такой замечательный полет, а нигде ни души, и никто его, кроме Лисабет, не увидит. Окно из кухни, где осталась Альва, выходит на другую сторону. Аббе куда-то запропастился. Дядюшка Нильссон спит на диване.
    
Да, так уж вышло, что, кроме Лисабет, никого не оказалось рядом, когда Мадикен вздумала полетать, как военный летчик. Никто, кроме Лисабет, не видел, как она встала на краю крыши и раскрыла большой черный зонт. Никто, кроме Лисабет, не видел, как она высоко подняла зонт над головой и приготовилась прыгать.
    
— С ума сошла, Мадикен, — говорит Лисабет. — Каттегоритчески! С ума сошла!
    
— Да ну! Ничего страшного, — говорит Мадикен.
    
Все-таки ей и самой теперь кажется, что до земли довольно далеко. Но ведь если с зонтиком можно прыгать с самолета с высоты в тысячу метров, то, значит, с крыши-то и подавно можно.
    
Крепко сжимая ручку зонтика, Мадикен стоит на краю, изображая гудящий аэроплан. Как его надо изображать, она знает от Аббе. Правда, Аббе ни разу в жизни не видел и не слышал аэроплана, но все равно, уж он-то знает, Аббе все знает.
    
— Тырр-тырр-тырр, — тарахтит Мадикен.
    
— Ой! — вскрикивает Лисабет.
    
И Мадикен полетела. Она заносит ногу в пустоту, один шаг и — «бумс».
    
— Ужас как ты быстро! — кричит Лисабет.
    
Она ползет по крыше на животе и заглядывает через край. Где же Мадикен? А Мадикен неподвижно лежит, уткнувшись лицом в землю, и молчит. Рядом — зонт с переломленной ручкой.
    
— Что с тобой, Мадикен? — кричит Лисабет. — Ты умерла?
    
Мадикен не отвечает.
    
— Мадикен, скажи, ты не умерла? — кричит в страхе Лисабет.
    
Но Мадикен опять не отвечает. Тогда Лисабет поднимает громкий рев.
    
— Мама! — захлебывается плачем Лисабет. — Мамочка!
    
Сейчас ей так страшно, словно она осталась одна на всем белом свете. И с крыши-то ей никак не слезть. На истошные вопли бедной Лисабет высовывается из окна дядя Нильссон.
    
— Что ты делаешь на крыше? Что это ты там разоралась?
    
— Мадикен умерла! — вопит Лисабет. — Мадикен умерла!
    
Тут уж дядя Нильссон второпях выскакивает из окна и сигает через забор. Опустившись около Мадикен на колени, он поворачивает к себе ее бледное личико и видит на лбу кровь.
    
В этот миг на помощь подоспела Альва. Едва бросив взгляд на Мадикен, она останавливается как вкопанная и начинает душераздирающе голосить:
    
— Да что же это за горе на нашу голову!
    
Дядя Нильссон мрачно кивает.
    
— Все кончено, — изрекает он глухо. — Нет больше Мадикен.
   
   
    
     
ОЧЕНЬ ПРИЯТНЫЙ ПЕЧАЛЬНЫЙ ДЕНЬ
    
    
Мадикен лежит в постели с перевязанной головой. Ей велено не двигаться.
    
— Только когда тебя будет рвать, тогда можешь немножечко двигаться, — говорит Лисабет.
    
Мадикен не умерла, и Лисабет очень рада. У Мадикен сотрясение мозга. Это не так опасно. При сотрясении мозга бывает рвота, но это не смертельно, сказал дядя Берглунд, а дядя Берглунд — доктор.
    
Ну и переполох был в Юнибаккене, когда Мадикен полетела, а потом лежала, как неживая, и долго не могла очнуться. Мама плакала, папа плакал — правда, поменьше, чем мама, — а Альва плакала вдвое громче, чем мама и папа.
    
— Это я виновата! — говорила Альва. — Но откуда же мне было догадаться, что она берет зонт для того, чтобы летать!
    
И вот Мадикен лежит в постели и ничегошеньки не помнит, что она чувствовала во время полета. Обиднее ничего нельзя придумать. Получается, что она зря летала. А тут еще в придачу какое-то дурацкое сотрясение мозга! Дядя Берглунд сказал, что ей придется лежать в постели по крайней мере четыре дня.
    
Когда Мадикен услышала это от мамы, она заревела во весь голос:
    
— Четыре дня! Я не могу столько! В среду будет экскурсия, и мне надо…
    
— Ничего тебе не надо, — говорит мама, — довольно с тебя одной экскурсии.
    
Лисабет кивает головой:
    
— Довольно с тебя одной экскурсии. А теперь лежи и реви!
    
Тут уж Мадикен задает им Великое Землетрясение. Так папа называет скандалы, которые закатывает Мадикен, когда она не помнит себя от ярости и отчаяния. Слезы брызжут у нее из глаз, и она орет на весь дом:
    
— Я хочу на экскурсию! Я поеду на экскурсию! У-у-у, лучше бы я умерла!
    
Лисабет с интересом наблюдает и пытается ее утешить:
    
— В моей школе у всех детей было сотрясение мозга, и никто не пойдет на экскурсию.
    
Мама тоже пытается утихомирить Мадикен:
    
— Если ты будешь так плакать, у тебя еще больше разболится голова.
    
— Пускай! Мне все равно! — вопит Мадикен. — Лучше бы я умерла!
    
Расстроенная мама встает и уходит из комнаты. Линус Ида занята на кухне, она помогает Альве варить яблочное повидло. Услышав дикие крики, она идет наверх в детскую и, строго глядя на Мадикен, говорит:
    
— Право слово, Мадикен, ты ведешь себя безбожно! Помни о своем Создателе смолоду, сказано в Писании. Так вот ты и вспомни о нем, вместо того чтобы призывать к себе смерть!
    
Но Мадикен ни о чем не желает помнить, кроме экскурсии, и она кричит на Линус Иду:
    
— Оставьте меня в покое!
    
Линус Ида озабоченно качает головой.
    
— Вот оно что! — говорит она. — Знакомая песенка! Как видно, к нам опять пожаловал Себастьян Нигге.
    
Для Линус Иды нет никого хуже Себастьяна Нигге. Он является в дом, когда Мадикен и Лисабет ведут себя не так примерно, как следует по ее понятиям. На первый взгляд кажется, что в постели лежит и скандалит Мадикен. Но это только так кажется. На самом деле — это Себастьян Нигге, а настоящая послушная Мадикен сидит в это время в печной трубе и не может оттуда выйти, пока Себастьян Нигге не соизволит убраться восвояси.
    
— Вот беда, что он как раз сегодня к нам нагрянул! — говорит Линус Ида.
    
— А по-моему, это даже лучше, — говорит Лисабет. — Значит, и голова болит у него, и рвет тоже его, а Мадикен сидит себе в печной трубе, и ей хоть бы что!
    
Мадикен исподлобья сердито смотрит на Лисабет и Линус Иду. Для Лисабет детские сказки про Себастьяна Нигге, может быть, и хороши, а Мадикен из них давно выросла.
    
— Ладно уж! Лежи себе и не ерепенься! — говорит Линус Ида. — Радуйся, Мадикен, что жива осталась. А то, вишь, она летать вздумала! Еще немного, и убилась бы насмерть.
    
Но Мадикен что-то не радуется. Она с головой закрывается одеялом и плачет. Каждый день она просыпается с надеждой на чудо — вдруг сейчас войдет мама и скажет так:
    
— Подумаешь, сотрясение мозга! Ну и что такого? А между прочим, самое верное средство от него — пойти на экскурсию! Может быть, в среду ты все-таки поедешь с классом? Ну, что ты скажешь?
    
Однако мама ничего подобного не говорит. Она только ободряюще улыбается разнесчастной Мадикен и гладит ее по щечке.
    
— Не огорчайся, детка, — говорит мама. — Мы придумаем тебе в утешение другое удовольствие.
    
Хорошенькое утешение — другое удовольствие! Да разве есть на свете что-нибудь такое, что может быть лучше экскурсии!
    
Во вторник вечером Мадикен молится Богу, чтобы он помог ей в этом горе. Она молится шепотом под одеялом, чтобы Лисабет не услыхала:
    
— Добренький Боженька, помоги мне! Мне так хочется на экскурсию. Сделай так, чтобы дядя Берглунд позвонил маме и сказал, что я уже выздоровела. Я правда уже здорова. Только надо поскорее, а то мы не успеем приготовиться, а мне надо взять в дорогу бутерброды и шоколад, и Альва еще должна погладить мою матроску. Так что ты уж скажи дяде Берглунду, чтобы он скорее звонил. Пожалуйста, милый Боженька! А то мне так хочется на экскурсию! Аминь.
    
Окончив молитву, Мадикен напряженно ждет, чтобы зазвонил телефон. Но звонка нет и нет. Только Лисабет без конца канючит из соседней кроватки:
    
— Расскажи про привидения, про убийц и про войну!
    
Но Мадикен не до рассказов. Она еще долго прислушивается к телефону.
    
Так и не дождавшись звонка и всплакнув, она наконец засыпает…
    
В среду Мадикен просыпается спозаранку. За окном солнце, синее небо. Такой прекрасный день для всех счастливчиков, у кого нет сотрясения мозга! Мадикен сразу посмотрела на часы. Скоро восемь. А в восемь часов отправляется поезд. Все ее одноклассники, наверное, уже в сборе и ждут на перроне. В своем воображении Мадикен видит, как они хохочут, тараторят, живо влезают в купе и, сгрудившись у окна, выглядывают наружу. Как им весело ждать, когда поезд запыхтит и тронется в путь!
    
Мадикен не отрывает тоскливого взгляда от часов с кукушкой, которые висят напротив ее изголовья. Часы тикают, и минутная стрелка все ближе придвигается к восьми. Вот выскакивает кукушка и принимается куковать. Откуковав без всякого смущения восемь раз, она прячется в домик. А Мадикен разражается слезами, потому что поезд уехал, а она, несчастная, должна лежать в кровати, и никогда, никогда у нее не будет ничего хорошего!
    
Рядом просыпается в своей кроватке Лисабет. У нее прекрасное настроение. Лисабет не понимает, какой сегодня печальный день, она даже принимается распевать:
    
    
А Б В Г
    
     
      
Снег был на дворе,
      
Кошка по снегу прошла,
      
То, мой друг, любовь была.
     
    
    
Она пропела песенку в точности, как ее научила Мадикен. Но Мадикен ни с того ни с сего как зашипит:
    
— Цыц, несмышленыш! Цыц, тебе говорю!
    
— Вон оно что! Знакомая песенка. Как видно, к нам опять пожаловал Себастьян Нигге, — говорит Лисабет, чувствуя себя Линус Идой.
    
Но тут отворяется дверь и входит мама с подносом. На подносе стоят две большие голубые кружки, кувшинчик с шоколадом и блюдо с горячими вафлями.
    
Лисабет смотрит на это круглыми глазами.
    
— У меня сегодня рождение? — спрашивает она.
    
— Нет, — отвечает мама. — Чтобы доставить себе удовольствие, не обязательно ждать дня рождения. Поднимайся, Мадикен, и садись! Вот тебе шоколад и вафли.
    
Мадикен медленно выползает из-под одеяла. Глаза у нее заплаканные. Мама целует ее в щечку и подает вафли с шоколадом. Не говори ни слова, Мадикен принимается за еду. Она молча уплетает вафельные сердечки одно за другим. Ресницы у нее еще мокрые от слез, и день сегодня, как известно, печальный, но вафли с шоколадом — это, как-никак, хорошо.
    
— Вкусно, — говорит Мадикен. — Как будто обычный день рождения.
    
— Конечно, — говорит мама. — Мне тоже так кажется.
    
Мама опять уходит.
    
Лисабет быстро расправилась с завтраком. Начисто облизав пальцы, перепачканные в сахаре и сливках, она вылезает из кроватки. Пора одеваться.
    
Едва Лисабет закончила одевание, как снизу послышался звонок, кто-то пришел.
    
— Это почтальон, — говорит Лисабет. — Хочешь, я пойду вниз и узнаю, не принес ли он что-нибудь для нас?
    
Правда, для Лисабет и Мадикен очень редко бывает почта, однако они на всякий случай каждое утро заглядывают в почтовый ящик. Но сейчас Мадикен только пожимает плечами. Сегодня печальный день, с какой стати для них сегодня будет почта?
    
Но Лисабет уже побежала вниз. Оставшись одна, Мадикен может всласть предаваться мыслям об экскурсии. Она глядит на часы… Поезд уже приехал на место. Сейчас ребята, наверно, идут по дороге и поют, все ее товарищи… Она так ясно видит, как они бодро шагают парами. Скоро они придут на гору и будут есть бутерброды, а она лежит в постели и никогда не увидит ничего хорошего!
    
И тут к ней влетает запыхавшаяся Лисабет.
    
— С ума сойти, Мадикен! — кричит она. — Для тебя есть три открытки и посылка!
    
— Да что ты? — восклицает Мадикен и, сразу оживившись, подскакивает на постели.
    
А надобно вам сказать, что Мадикен и Лисабет собирают открытки. У каждой набралось уже почти по целому альбому. На день рождения или именины, бывает, получаешь замечательные открытки. Иногда с цветочками, иногда с котятами или щенками, а иногда с нарядными бородатыми дяденьками в обнимку с дамами в прекрасных платьях. Открытки бывают глянцевые, эти — самые лучшие. А сейчас Мадикен получила сразу три глянцевые открытки, хотя у нее сегодня не день рождения и не именины, а всего лишь было сотрясение мозга.
    
Мадикен даже вся раскраснелась при виде открыток. Ах, до чего же они красивые! На первой нарисован белый голубок с алой розочкой в клюве, на другой прекрасный ангел летит по темно-синему небу среди золотых звездочек, а на третьей мальчик в бархатном костюмчике держит в руках большущий букет желтых роз.
    
При виде такого богатства Мадикен даже вздыхает от избытка счастья, и к горлу у нее подкатывает комок — такая это неземная красота!
    
— Ты посмотри, от кого открытки! — напоминает Лисабет.
    
Мадикен поспешно переворачивает открытки другой стороной.
    
«От хорошего друга», — написано на всех трех печатными буквами.
    
— И кто бы это только мог быть? — говорит Мадикен.
    
Обычно открытки бывают от бабушки, от кузин, а тут — от какого-то друга. Очень странно и непривычно получить открытку неведомо от кого.
    
— Может быть, это Аббе? — подсказывает Лисабет.
    
— И сразу три открытки? Он же не сумасшедший! — говорит Мадикен.
    
Она так обрадовалась открыткам, что совсем забыла про посылку. Но сейчас она вспомнила и торопливо начинает ее потрошить.
    
Внутри оказывается картонка, а в ней много-много шелковистой розовой бумаги. Мадикен и Лисабет обмениваются взглядами, обе дрожат от нетерпения. Под этой шелковой бумагой может оказаться все, что угодно. Какое это восхитительное чувство, когда ты не знаешь, что спрятано внутри! Мадикен наклоняет лицо и нюхает:
    
— Как ты думаешь, что это такое?
    
Лисабет тоже нюхает:
    
— Не знаю.
    
— Посмотреть, что ли?
    
— Каттегоритчески!
    
Зашуршала бумага под нетерпеливыми руками Мадикен. Лисабет смотрит, затаив дыхание.
    
Сверху лежит письмо. На конверте написано: «Мадикен от бабушки». Но бабушка прислала еще что-то, кроме письма. Ой, и правда! Там лежит маленький-маленький пупсик и маленькая-маленькая ванночка, чтобы купать пупсика, и маленькая-маленькая бутылочка с соской, чтобы его поить, и маленькое-маленькое мыльце, чтобы его мыть. А еще там лежит мешочек с бусинками, которые надо самим нанизать на нитку, и будет ожерелье, и две маленькие зеленые коробочки с хорошенькими картинками на крышках, а внутри каждой — розовая свинка из марципана и перстенек.
    
Лисабет таращит глаза на богатства, которые получила Мадикен, и лицо у нее делается все более задумчивым. Наконец она обиженно говорит:
    
— Я тоже хочу сотрясение мозга!
    
Тогда Мадикен берет в каждую руку по коробочке.
    
— Которую ты выбираешь? — спрашивает она. — Тебе колечко с красным камешком или с голубым?
    
— С зелененьким, — говорит Лисабет.
    
— Вот дурочка! — говорит Мадикен. — Зелененького нету.
    
— Тогда я хочу голубенький, — решает Лисабет. — Ой, какая же ты добренькая, Мадикен!
    
Мадикен и сама считает, что она очень добрая, и ей от этого приятно. И еще ей приятно, что обида прошла и что она отвязалась от мыслей об экскурсии.
    
— На горе, может быть, очень здорово, — говорит Мадикен. — Но думаю, что с крыши сарая вид был наверняка еще лучше.
    
— Каттегоритчески! — говорит Лисабет. — Оттуда же видно кузню Нильссонов.
    
Мадикен и Лисабет надели перстенечки и любуются, растопырив пальцы. Им кажется, что они сейчас настоящие взрослые дамы.
    
— Мой камушек алый, словно капелька крови, — говорит Мадикен. — А твой, Лисабет?