1 2 
Другу‑приятелю      

ГАВРИЛЕ ЯКОВЛЕВИЧУ (крестьянину деревни Шоды Костромской   губернии)      

       

      

       

Как с тобою я похаживал      

По болотинам вдвоем,      

Ты меня почасту спрашивал:      

Что строчишь карандашом?      

       

Почитай‑ка! Не прославиться,      

Угодить тебе хочу.      

Буду рад, коли понравится,      

Не понравится – смолчу.      

       

Не побрезгуй на подарочке!      

А увидимся опять,      

Выпьем мы по доброй чарочке      

И отправимся стрелять.      

       

23‑го августа 1861      

Н. Некрасов       

Грешнево      

       

I      

       

       

Кумачу я не хочу,      

Китайки не надо[2]      

       

Песня      

       

       

«Ой, полна, полна коробушка,      

Есть и ситцы и парча.      

Пожалей, моя зазнобушка,      

Молодецкого плеча!      

Выди, выди в рожь высокую!      

Там до ночки погожу,      

А завижу черноокую –      

Все товары разложу.      

Цены сам платил немалые,      

Не торгуйся, не скупись:      

Подставляй‑ка губы алые,      

Ближе к милому садись!»      

       

Вот и пала ночь туманная,      

Ждет удалый молодец.      

Чу, идет! – пришла желанная,      

Продает товар купец.      

Катя бережно торгуется[3],      

Всё боится передать.      

Парень с девицей целуется,      

Просит цену набавлять.      

Знает только ночь глубокая,      

Как поладили они.      

Распрямись ты, рожь высокая,      

Тайну свято сохрани!      

       

«Ой! легка, легка коробушка,      

Плеч не режет ремешок!      

А всего взяла зазнобушка      

Бирюзовый перстенек.      

Дал ей ситцу штуку целую[4],      

Ленту алую для кос,      

Поясок – рубаху белую      

Подпоясать в сенокос –      

Всё поклала ненаглядная      

В короб, кроме перстенька:      

„Не хочу ходить нарядная      

Без сердечного дружка!“      

То‑то дуры вы, молодочки!      

Не сама ли принесла      

Полуштофик сладкой водочки?      

А подарков не взяла!      

Так постой же! Нерушимое      

Обещаньице даю:      

У отца дитя любимое!      

Ты попомни речь мою:      

Опорожнится коробушка,      

На Покров домой приду[5]      

И тебя, душа‑зазнобушка,      

В Божью церковь поведу!»      

       

Вплоть до вечера дождливого      

Молодец бежит бегом      

И товарища ворчливого      

Нагоняет под селом.      

Старый Тихоныч ругается:      

«Я уж думал, ты пропал!»      

Ванька только ухмыляется –      

Я‑де ситцы продавал!      

       

 II      

       

       

Зачали‑почали      

Поповы дочери.      

       

Припев деревенских торгашей      

       

       

«Эй, Федорушки! Варварушки!      

Отпирайте сундуки!      

Выходите к нам, сударушки,      

Выносите пятаки!»      

       

Жены мужние – молодушки      

К коробейникам идут,      

Красны девушки‑лебедушки      

Новины свои несут[6].      

И старушки вожеватые[7],      

Глядь, туда же приплелись.      

«Ситцы есть у нас богатые,      

Есть миткаль, кумач и плис[8].      

Есть у нас мылá пахучие –      

По две гривны за кусок,      

Есть румяна нелинючие –      

Молодись за пятачок!      

Видишь, камни самоцветные      

В перстеньке как жар горят.      

Есть и любчики[9] заветные   –      

Хоть кого приворожат!»      

       

Началися толки рьяные,      

Посреди села базар,      

Бабы ходят словно пьяные,      

Друг у дружки рвут товар.      

Старый Тихоныч так божится      

Из‑за каждого гроша,      

Что Ванюха только ежится:      

«Пропади моя душа!      

Чтоб тотчас же очи лопнули,      

Чтобы с места мне не встать,      

Провались я!..» Глядь – и хлопнули      

По рукам! Ну, исполать[10]!      

Не торговец – удивление!      

Как божиться‑то не лень…      

       

Долго, долго всё селение      

Волновалось в этот день.      

Где гроши какие медные      

Были спрятаны в мотках,      

Всё достали бабы бедные,      

Ходят в новеньких платках.      

Две снохи за ленту пеструю      

Расцарапалися в кровь.      

На Феклушку, бабу вострую,      

Раскудахталась свекровь.      

А потом и коробейников      

Поругала баба всласть:      

«Принесло же вас, мошейников!      

Вот уж подлинно напасть!      

Вишь вы жадны, как кутейники[11],      

Из села бы вас колом!..»      

       

Посмеялись коробейники      

И пошли своим путем.      

       

 III      

       

       

Уж ты пей до дна, коли хошь добра.      

А не хошь добра, так не пей до дна.      

       

Старинная былина      

       

       

За селом остановилися,      

Поделили барыши      

И на церковь покрестилися,      

Повздыхали от души.      

«Славно, дядя, ты торгуешься!      

Что не весел? ох да ох!»      

– В день теперя не отплю́ешься,      

Как еще прощает Бог:      

Осквернил уста я ложию –      

Не обманешь – не продашь! –      

И опять на церковь Божию      

Долго крестится торгаш. –      

Кабы в строку приходилися      

Все‑то речи продавца,      

Все давно бы провалилися      

До единого купца –      

Сквозь сырую землю‑матушку      

Провалились бы… эх‑эх! –      

«Понагрел ты Калистратушку».      

– Ну, его нагреть не грех,      

Сам снимает крест с убогого. –      

«Рыжий, клином борода».      

– Нашим делом нынче многого      

Не добыть – не те года!      

Подошла война проклятая,      

Да и больно уж лиха,      

Где бы свадебка богатая –      

Цоп в солдаты жениха!      

Царь дурит – народу горюшко!      

Точит русскую казну,      

Красит кровью Черно морюшко,      

Корабли валит ко дну.      

Перевод свинцу да олову,      

Да удалым молодцам.      

Весь народ повесил голову,      

Стон стоит по деревням.      

Ой! бабье неугомонное[12],      

Полно взапуски реветь!      

Причитанье похоронное      

Над живым‑то рано петь!      

Не уймешь их! Как отпетого      

Парня в город отвезут.      

Бабы сохнут с горя с этого,      

Мужики в кабак идут.      

Ты попомни цаловальника[13],      

Что сказал – подлец седой!      

«Выше нет меня начальника,      

Весь народ – работник мой!      

Лето, осень убиваются,      

А спроси‑ка, на кого      

Православные стараются?      

Им не нужно ничего!      

Всё бессребреники, сватушка,      

Сам не сею и не жну,      

Что родит земля им, матушка,      

Всё несут в мою казну!»      

       

– Пропилися, подоконники,      

Где уж баб им наряжать!      

В город едут, балахонники,      

Ходят лапти занимать!      

       

Ой! ты, зелие кабашное,      

Да китайские чаи,      

Да курение табашное!      

Бродим сами не свои.      

С этим пьянством да курением      

Сломишь голову как раз[14].      

Перед светопреставлением,      

Знать, война‑то началась.      

Грянут, грянут гласы трубные[15]!      

Станут мертвые вставать!      

За дела‑то душегубные      

Как придется отвечать?      

Вот и мы гневим Всевышнего… –      

«Полно, дядя! Страшно мне!      

Уж не взять рублишка лишнего      

На чужой‑то стороне?…»      

       

 IV      

       

       

Ай барыня! барыня!      

       

Песня      

       

       

«Эй вы, купчики‑голубчики,      

К нам ступайте ночевать!»      

Ночевали наши купчики,      

Утром тронулись опять.      

Полегоньку подвигаются,      

Накопляют барыши,      

Чем попало развлекаются      

По дороге торгаши.      

По реке идут – с бурлаками      

Разговоры заведут:      

«Кто вас спутал?»[16] –   и собаками      

Их бурлáки назовут.      

Поделом вам, пересмешники,      

Лыком шитые купцы!..      

       

Потянулись огурешники[17]:      

«Эй! просыпал огурцы!»      

Ванька вдруг как захихикает      

И на стадо показал:      

Старичонко в стаде прыгает      

За савраской, – длинен, вял,      

И на цыпочки становится,      

И лукошечком манит –      

Нет! проклятый конь не ловится!      

Вот подходит, вот стоит.      

Сунул голову в лукошечко –      

Старичок за холку хвать!      

«Эй! еще, еще немножечко!»      

Нет! урвался конь опять      

И, подбросив ноги задние,      

Брызнул грязью в старика.      

«Знамо, в стаде‑то поваднее,      

Чем в косуле мужика[18].      

Эх ты, пареной да вяленой!      

Где тебе его поймать?      

Потерял сапог‑то валеной,      

Надо новый покупать?»      

Им обозики военные      

Попадались иногда:      

«Погляди‑тко, турки пленные,      

Эка пестрая орда!»      

Ванька искоса поглядывал      

На турецких усачей      

И в свиное ухо складывал      

Полы свиточки своей[19]:      

«Эй вы, нехристи, табашники,      

Карачун приходит вам!..»      

       

Попадались им собашники:      

Псы носились по кустам,      

А охотничек покрикивал,      

В роги звонкие трубил,      

Чтобы серый зайка спрыгивал,      

В чисто поле выходил.      

Остановятся с ребятами:      

«Чьи такие господа?»      

– Кашпирята с Зюзенятами[20][21]… –      

«Заяц! вон гляди туда!»      

Всполошилися борзители[22]:      

– Ай! ату его! ату! –      

Ну собачки! Ну губители!      

Подхватили на лету…      

       

Посидели на пригорочке,      

Закусили как‑нибудь      

(Не разъешься черствой корочки)      

И опять пустились в путь.      

«Счастье, Тихоныч, неровное,      

Нынче выручка плоха».      

– Встрелось нам лицо духовное –      

Хуже не было б греха[23].      

Хоть душа‑то христианская,      

Согрешил – поджал я хвост. –      

«Вот усадьбишка дворянская,      

Завернем?» – «Ты, Ваня, прост!      

Нынче баре деревенские      

Не живут по деревням,      

И такие моды женские      

Завелись… куда уж нам!      

Хоть бы наша: баба старая,      

Угреватая лицом,      

Безволосая, поджарая,      

А оделась – стог стогом!      

Говорить с тобой гнушается:      

Ты мужик, так ты нечист!      

А тобой‑то кто прельщается?      

Долог хвост, да не пушист!      

Ой! ты, барыня спесивая[24],      

Ты стыдись глядеть на свет!      

У тебя коса фальшивая,      

Ни зубов, ни груди нет,      

Всё подклеено, подвязано!      

Город есть такой: Париж,      

Про него недаром сказано:      

Как заедешь – угоришь.      

По всему по свету славится,      

Мастер по миру пустить;      

Коли нос тебе не нравится,      

Могут новый наклеи́ть!      

Вот от этих‑то мошейников,      

Что в том городе живут,      

Ничего у коробейников      

Нынче баре не берут.      

Черт побрал бы моду новую!      

А, бывало, в старину      

Приведут меня в столовую,      

Все товары разверну;      

Выдет барыня красивая,      

С настоящею косой,      

Вожеватая, учтивая,      

Детки выбегут гурьбой,      

Девки горничные, нянюшки,      

Слуги высыплют к дверям.      

На рубашечки для Ванюшки      

И на платья дочерям      

Всё сама руками белыми      

Отбирает не спеша,      

И берет кусками целыми –      

Вот так барыня‑душа!      

«Что возьмешь за серьги с бусами?      

Что за алую парчу?»      

Я тряхну кудрями русыми,      

Заломлю – чего хочу!      

Навалит покупки кучею,      

Разочтется – Бог с тобой!..      

       

А то раз попал я к случаю      

За рекой за Костромой.      

Именины были званые –      

Расходился баринок!      

Слышу, кличут гости пьяные:      

«Подходи сюда, дружок!»      

Подбегаю к ним скорехонько.      

«Что возьмешь за короб весь?»      

Усмехнулся я легохонько:      

– Дорог будет, ваша честь. –      

Слово за слово, приятели      

Посмеялись меж собой      

Да три сотни и отпятили,      

Не глядя, за короб мой.      

Уж тогда товары вынули      

Да в девичий хоровод      

Середи двора и кинули:      

«Подбирай, честной народ!»      

Закипела свалка знатная.      

Вот так были господа:      

«Угодил домой обратно я      

На девятый день тогда!»      

       

 V      

       

– Много ли верст до Гогулина?      

– Да обходами три, а прямо‑то шесть.      

Крестьянская шутка      

       

       

Хорошо было детинушке      

Сыпать ласковы слова,      

Да трудненько Катеринушке      

Парня ждать до Покрова.      

Часто в ночку одинокую      

Девка часу не спала,      

А как жала рожь высокую,      

Слезы в три ручья лила!      

Извелась бы неутешная,      

Кабы время горевать,      

Да пора страдная, спешная –      

Надо десять дел кончать.      

Как ни часто приходилося      

Молодице невтерпеж,      

Под косой трава валилася,      

Под серпом горела рожь.      

Изо всей‑то силы‑моченьки      

Молотила по утрам,      

Лен стлала до темной ноченьки      

По росистым по лугам.      

Стелет лен, а неотвязная      

Дума нá сердце лежит:      

«Как другая девка красная      

Молодца приворожит?      

Как изменит? как засватает      

На чужой на стороне?»      

И у девки сердце падает:      

«Ты женись, женись на мне!      

Ни тебе, ни свекру‑батюшке      

Николи не согрублю,      

От свекрови, твоей матушки,      

Слово всякое стерплю.      

Не дворянка, не купчиха я,      

Да и нравом‑то смирна,      

Буду я невестка тихая,      

Работящая жена.      

Ты не нудь себя работою,      

Силы мне не занимать,      

Я за милого с охотою      

Буду пашенку пахать.      

Ты живи себе гуляючи      

За работницей женой,      

По базарам разъезжаючи,      

Веселися, песни пой!      

А вернешься с торгу пьяненькой –      

Накормлю и уложу!      

„Спи, пригожий, спи, румяненькой!“ –      

Больше слова не скажу.      

Видит Бог, не осердилась бы!      

Обрядила бы коня,      

Да к тебе и подвалилась бы:      

«Поцалуй, дружок, меня!..»      

Думы девичьи заветные,      

Где вас все‑то угадать?      

Легче камни самоцветные      

На дне моря сосчитать.      

Уж овечка опушается,      

Чуя близость холодов,      

Катя пуще разгорается…      

Вот и праздничек Покров!      

       

«Ой! пуста, пуста коробушка,      

Полон денег кошелек.      

Жди‑пожди, душа‑зазнобушка,      

Не обманет мил‑дружок!»      

Весел Ванька. Припеваючи,      

Прямиком домой идет.      

Старый Тихоныч, зеваючи,      

То и дело крестит рот.      

В эту ночку не уснулося      

Ни минуточки ему.      

Как мошна‑то пораздулася,      

Так Бог знает почему      

Всё такие мысли страшные      

Забираются в башку.      

Прощелыги ли кабашные      

Подзывают к кабаку,      

Попадутся ли солдатики –      

Коробейник сам не свой:      

«Проходите с Богом, братики!» –      

И ударится рысцой.      

Словно пятки‑то иголками      

Понатыканы – бежит.      

       

В Кострому идут проселками,      

По болоту путь лежит,      

То кочажником, то бродами[25].      

– Эх! пословица‑то есть:      

Коли три версты обходами,