1 2 3 
(Посвящаю  моей сестре Анне Алексеевне)    

     

Ты опять  упрекнула меня,    

Что я с  музой моей раздружился,    

Что  заботам текущего дня    

И  забавам его подчинился.    

Для  житейских расчетов и чар    

Не  расстался б я с музой моею,    

Но бог  весть, не погас ли тот дар,    

Что,  бывало, дружил меня с нею?    

Но не  брат еще людям поэт,    

И  тернист его путь, и непрочен,    

Я умел  не бояться клевет,    

Не был  ими я сам озабочен;    

Но я  знал, чье во мраке ночном    

Надрывалося  сердце с печали    

И на чью  они грудь упадали свинцом,    

И кому  они жизнь отравляли.    

И пускай  они мимо прошли,    

Надо  мною ходившие грозы,    

Знаю я,  чьи молитвы и слезы    

Роковую  стрелу отвели…    

Да и  время ушло, – я устал…    

Пусть я  не был бойцом без упрека,    

Но я  силы в себе сознавал,    

Я во  многое верил глубоко,    

А теперь  – мне пора умирать…    

Не затем  же пускаться в дорогу,    

Чтобы в  любящем сердце опять    

Пробудить  роковую тревогу…    

Присмиревшую  Музу мою    

Я и сам  неохотно ласкаю…    

Я  последнюю песню пою    

Для тебя  – и тебе посвящаю.    

Но не  будет она веселей,    

Будет  много печальнее прежней,    

Потому  что на сердце темней    

И в  грядущем еще безнадежней…    

Буря  воет в саду, буря ломится в дом,    

Я боюсь,  чтоб она не сломила    

Старый  дуб, что посажен отцом,    

И ту  иву, что мать посадила,    

Эту иву,  которую ты    

С нашей  участью странно связала,    

На которой  поблекли листы    

В ночь,  как бедная мать умирала…    

И дрожит  и пестреет окно…    

Чу! как  крупные градины скачут!    

Милый  друг, поняла ты давно    

Здесь  одни только камни не плачут…    

 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ    

СМЕРТЬ КРЕСТЬЯНИНА    

     

1    

Савраска  увяз в половине сугроба    

Две пары  промерзлых лаптей    

Да угол  рогожей покрытого гроба    

Торчат  из убогих дровней.    

Старуха  в больших рукавицах    

Савраску  сошла понукать.    

Сосульки  у ней на ресницах,    

С морозу  – должно полагать.    

2    

Привычная  дума поэта    

Вперед  забежать ей спешит:    

Как  саваном, снегом одета,    

Избушка  в деревне стоит,    

В  избушке – теленок в подклети,    

Мертвец  на скамье у окна;    

Шумят  его глупые дети,    

Тихонько  рыдает жена.    

Сшивая  проворной иголкой    

На саван  куски полотна,    

Как  дождь, зарядивший надолго,    

Негромко  рыдает она.    

3    

Три  тяжкие доли имела судьба,    

И первая  доля: с рабом повенчаться,    

Вторая –  быть матерью сына раба,    

А третья  – до гроба рабу покоряться,    

И все  эти грозные доли легли    

На  женщину русской земли.    

Века  протекали – всJ к счастью стремилось,    

ВсJ в  мире по нескольку раз изменилось,    

Одну  только бог изменить забывал    

Суровую  долю крестьянки.    

И все мы  согласны, что тип измельчал    

Красивой  и мощной славянки.    

Случайная  жертва судьбы!    

Ты  глухо, незримо страдала,    

Ты свету  кровавой борьбы    

И жалоб  своих не вверяла,    

Но мне  ты их скажешь, мой друг!    

Ты с  детства со мною знакома.    

Ты вся –  воплощенный испуг,    

Ты вся –  вековая истома!    

Тот  сердца в груди не носил,    

Кто слез  над тобою не лил!    

4    

Однако  же речь о крестьянке    

Затеяли  мы, чтоб сказать,    

Что тип  величавой славянки    

Возможно  и ныне сыскать.    

Есть  женщины в русских селеньях    

С  спокойною важностью лиц,    

С  красивою силой в движеньях,    

С  походкой, со взглядом цариц,    

Их разве  слепой не заметит,    

А зрячий  о них говорит:    

"Пройдет  – словно солнце осветит!    

Посмотрит  – рублем подарит!"    

Идут они  той же дорогой,    

Какой  весь народ наш идет,    

Но грязь  обстановки убогой    

К ним  словно не липнет. Цветет    

Красавица,  миру на диво,    

Румяна,  стройна, высока,    

Во  всякой одежде красива,    

Ко  всякой работе ловка.    

И голод,  и холод выносит,    

Всегда  терпелива, ровна…    

Я  видывал, как она косит:    

Что  взмах – то готова копна!    

Платок у  ней на ухо сбился,    

Того  гляди косы падут.    

Какой-то  парнек изловчился    

И кверху  подбросил их, шут!    

Тяжелые  русые косы    

Упали на  смуглую грудь,    

Покрыли  ей ноженьки босы,    

Мешают  крестьянке взглянуть.    

Она  отвела их руками,    

На парня  сердито глядит.    

Лицо  величаво, как в раме,    

Смущеньем  и гневом горит…    

По  будням не любит безделья.    

Зато вам  ее не узнать,    

Как  сгонит улыбка веселья    

С лица  трудовую печать.    

Такого  сердечного смеха,    

И песни,  и пляски такой    

За  деньги не купишь. "Утеха!"    

Твердят  мужики меж собой.    

В игре  ее конный не словит,    

В беде  не сробеет – спасет:    

Коня на  скаку остановит,    

В  горящую избу войдет!    

Красивые,  ровные зубы,    

Что  крупные перлы у ней,    

Но  строго румяные губы    

Хранят  их красу от людей    

Она  улыбается редко…    

Ей некогда  лясы точить,    

У ней не  решится соседка    

Ухвата,  горшка попросить;    

Не жалок  ей нищий убогой    

Вольно ж  без работы гулять!    

Лежит на  ней дельности строгой    

И  внутренней силы печать.    

В ней  ясно и крепко сознанье,    

Что всJ  их спасенье в труде,    

И труд  ей несет воздаянье:    

Семейство  не бьется в нужде,    

Всегда у  них теплая хата,    

Хлеб  выпечен, вкусен квасок,    

Здоровы  и сыты ребята,    

На  праздник есть лишний кусок.    

Идет эта  баба к обедни    

Пред  всею семьей впереди:    

Сидит,  как на стуле, двухлетний    

Ребенок  у ней на груди,    

Рядком  шестилетнего сына    

Нарядная  матка ведет…    

И по  сердцу эта картина    

Всем  любящим русский народ!    

5    

И ты  красотою дивила,    

Была и  ловка, и сильна,    

Но горе  тебя иссушило,    

Уснувшего  Прокла жена!    

Горда ты  – ты плакать не хочешь,    

Крепишься,  но холст гробовой    

Слезами  невольно ты мочишь,    

Сшивая  проворной иглой.    

Слеза за  слезой упадает    

На  быстрые руки твои.    

Так  колос беззвучно роняет    

Созревшие  зерна свои…    

6    

В селе,  за четыре версты,    

У  церкви, где ветер шатает    

Побитые  бурей кресты,    

Местечко  старик выбирает;    

Устал  он, работа трудна,    

Тут тоже  сноровка нужна    

Чтоб  крест было видно с дороги,    

Чтоб  солнце играло кругом.    

В снегу  до колен его ноги,    

В руках  его заступ и лом,    

Вся в  инее шапка большая,    

Усы,  борода в серебре.    

Недвижно  стоит, размышляя,    

Старик  на высоком бугре.    

Решился.  Крестом обозначил,    

Где  будет могилу копать,    

Крестом  осенился и начал    

Лопатою  снег разгребать.    

Иные  приемы тут были,    

Кладбище  не то, что поля:    

Из снегу  кресты выходили,    

Крестами  ложилась земля.    

Согнув  свою старую спину,    

Он  долго, прилежно копал,    

И желтую  мерзлую глину    

Тотчас  же снежок застилал.    

Ворона к  нему подлетела,    

Потыкала  носом, прошлась:    

Земля  как железо звенела    

Ворона  ни с чем убралась…    

Могила  на славу готова,    

"Не  мне б эту яму копать!    

(У  старого вырвалось слово.)    

Не  Проклу бы в ней почивать,    

Не Проклу!.."Старик  оступился,    

Из рук  его выскользнул лом    

И в  белую яму скатился,    

Старик  его вынул с трудом.    

Пошел…  по дороге шагает…    

Нет  солнца, луна не взошла…    

Как  будто весь мир умирает:    

Затишье,  снежок, полумгла…    

7    

В  овраге, у речки Желтухи,    

Старик  свою бабу нагнал    

И тихо  спросил у старухи:    

"Хорош  ли гробок-то попал?"    

Уста ее  чуть прошептали    

В ответ  старику: "Ничего".    

Потом  они оба молчали,    

И дровни  так тихо бежали,    

Как  будто боялись чего…    

Деревня  еще не открылась,    

А близко  – мелькает огонь.    

Старуха  крестом осенилась,    

Шарахнулся  в сторону конь    

Без  шапки, с ногами босыми,    

С  большим заостренным колом,    

Внезапно  предстал перед ними    

Старинный  знакомец Пахом.    

Прикрыты  рубахою женской,    

Звенели  вериги на нем;    

Постукал  дурак деревенской    

В  морозную землю колом,    

Потом  помычал сердобольно,    

Вздохнул  и сказал: "Не беда!    

На вас  он работал довольно!    

И ваша  пришла череда!    

Мать  сыну-то гроб покупала,    

Отец ему  яму копал,    

Жена ему  саван сшивала    

Всем  разом работу вам дал!.."    

Опять  помычал – и без цели    

В  пространство дурак побежал.    

Вериги  уныло звенели,    

И голые  икры блестели,    

И посох  по снегу черкал.    

8    

У дома  оставили крышу,    

К  соседке свели ночевать    

Зазябнувших  Машу и Гришу    

И стали  сынка обряжать.    

Медлительно,  важно, сурово    

Печальное  дело велось:    

Не  сказано лишнего слова,    

Наружу не  выдано слез.    

Уснул,  потрудившийся в поте!    

Уснул,  поработав земле!    

Лежит,  непричастный заботе,    

На белом  сосновом столе,    

Лежит  неподвижный, суровый,    

С  горящей свечой в головах,    

В  широкой рубахе холщовой    

И в  липовых новых лаптях.    

Большие,  с мозолями, руки,    

Подъявшие  много труда,    

Красивое,  чуждое муки    

Лицо – и  до рук борода…    

9    

Пока  мертвеца обряжали,    

Не  выдали словом тоски,    

И только  глядеть избегали    

Друг  другу в глаза бедняки,    

Но вот  уже кончено дело,    

Нет  нужды бороться с тоской,    

И что на  душе накипело,    

Из уст  полилося рекой.    

Не ветер  гудит по ковыли,    

Не  свадебный поезд гремит    

Родные  по Прокле завыли,    

По  Прокле семья голосит:    

"Голубчик  ты наш сизокрылый!    

Куда ты  от нас улетел?    

Пригожеством,  ростом и силой    

Ты ровни  в селе не имел.    

Родителям  был ты советник,    

Работничек  в поле ты был,    

Гостям  хлебосол и приветник,    

Жену и  детей ты любил…    

Что ж  мало гулял ты по свету?    

За что  нас покинул, родной?    

Одумал  ты думушку эту,    

Одумал с  сырою землей    

Одумал –  а нам оставаться    

Велел во  миру, сиротам,    

Не  свежей водой умываться,    

Слезами  горючими нам!    

Старуха  помрет со кручины,    

Не жить  и отцу твоему,    

Береза в  лесу без вершины    

Хозяйка  без мужа в дому.    

Ее не  жалеешь ты, бедной,    

Детей не  жалеешь… Вставай!    

С  полоски своей заповедной    

По лету  сберешь урожай!    

Сплесни,  ненаглядный, руками,    

Сокольим  глазком посмотри,    

Тряхни  шелковыми кудрями,    

Сахарны  уста раствори!    

На  радостях мы бы сварили    

И меду и  браги хмельной,    

За стол  бы тебя посадили    

Покушай,  желанный, родной!    

А сами  напротив бы стали,    

Кормилец,  надежа семьи!    

Очей бы  с тебя не спускали,    

Ловили  бы речи твои…"    

10    

На эти  рыданья и стоны    

Соседи  валили гурьбой:    

Свечу  положив у иконы,    

Творили  земные поклоны    

И шли  молчаливо домой.    

На смену  входили другие,    

Но вот  уж толпа разбрелась,    

Поужинать  сели родные    

Капуста  да с хлебушком квас.    

Старик  бесполезной кручине    

Собой  овладеть не давал:    

Подладившись  ближе к лучине,    

Он  лапоть худой ковырял.    

Протяжно  и громко вздыхая,    

Старуха  на печку легла,    

А Дарья,  вдова молодая    

Проведать  ребяток пошла.    

Всю  ноченьку, стоя у свечки,    

Читал  над усопшим дьячок,    

И вторил  ему из-за печки    

Пронзительным  свистом сверчок.    

11    

Сурово  метелица выла    

И снегом  кидала в окно,    

Невесело  солнце всходило:    

В то  утро свидетелем было    

Печальной  картины оно.    

Савраска,  запряженный в сани,    

Понуро  стоял у ворот;    

Без  лишних речей, без рыданий    

Покойника  вынес народ.    

– Ну,  трогай, саврасушка! трогай!    

Натягивай  крепче гужи!    

Служил  ты хозяину много,    

В  последний разок послужи!…    

В  торговом селе Чистополье    

Купил он  тебя сосунком,    

Взрастил  он тебя на приволье,    

И вышел  ты добрым конем.    

С  хозяином дружно старался,    

На  зимушку хлеб запасал,    

Во стаде  ребенку давался,    

Травой  да мякиной питался,    

А тело  изрядно держал.    

Когда же  работы кончались    

И  сковывал землю мороз,    

С  хозяином вы отправлялись    

С  домашнего корма в извоз.    

Немало и  тут доставалось    

Возил ты  тяжелую кладь,    

В  жестокую бурю случалось,    

Измучась,  дорогу терять.    

Видна на  боках твоих впалых    

Кнута не  одна полоса,    

Зато на  дворах постоялых    

Покушал  ты вволю овса.    

Слыхал  ты в январские ночи    

Метели  пронзительный вой    

И волчьи  горящие очи    

Видал на  опушке лесной;    

Продрогнешь,  натерпишься страху,    

А там –  и опять ничего!    

Да,  видно, хозяин дал маху    

Зима  доконала его!..    

12    

Случилось  в глубоком сугробе    

Полсуток  ему простоять,    

Потом то  в жару, то в ознобе    

Три дня  за подводой шагать:    

Покойник  на срок торопился    

До места  доставить товар.    

Доставил,  домой возвратился    

Нет  голосу, в теле пожар!    

Старуха  его окотила    

Водой с  девяти веретен    

И в  жаркую баню сводила,    

Да нет –  не поправился он!    

Тогда  ворожеек созвали    

И поят,  и шепчут, и трут    

ВсJ  худо! Его продевали    

Три раза  сквозь потный хомут,    

Спускали  родимого в пролубь,    

Под  куричий клали насест…    

Всему  покорялся, как голубь,    

А плохо –  и пьет и не ест!    

Еще  положить под медведя,    

Чтоб тот  ему кости размял,    

Ходебщик  сергачевский Федя    

Случившийся  тут – предлагал.    

Но  Дарья, хозяйка больного,    

Прогнала  советчика прочь:    

Испробовать  средства иного    

Задумала  баба: и в ночь    

Пошла в  монастырь отдаленный    

(Верстах  в тридцати от села),    

Где в  некой иконе явленной    

Целебная  сила была.    

Пошла,  воротилась с иконой    

Больной  уж безгласен лежал,    

Одетый  как в гроб, причащенный,    

Увидел  жену, простонал    

И умер…    

13    

…  Саврасушка, трогай,    

Натягивай  крепче гужи!    

Служил  ты хозяину много,    

В  последний разок послужи!    

Чу! два  похоронных удара!    

Попы  ожидают – иди!..    

Убитая,  скорбная пара,    

Шли мать  и отец впереди.    

Ребята с  покойником оба    

Сидели,  не смея рыдать,    

И, правя  савраской, у гроба    

С  вожжами их бедная мать    

Шагала…  Глаза ее впали,    

И был не  белей ее щек    

Надетый  на ней в знак печали    

Из белой  холстины платок.    

За  Дарьей – соседей, соседок    

Плелась  негустая толпа,    

Толкуя,  что Прокловых деток    

Теперь  незавидна судьба,    

Что  Дарье работы прибудет,    

Что ждут  ее черные дни.    

"Жалеть  ее некому будет",    

Согласно  решили они…    

14    

Как  водится, в яму спустили,    

Засыпали  Прокла землей;    

Поплакали,  громко повыли,    

Семью  пожалели, почтили    

Покойника  щедрой хвалой.    

Сам  староста, Сидор Иваныч,    

Вполголоса  бабам подвыл,    

И  "Мир тебе, Прокл Севастьяныч!    

Сказал, –  благодушен ты был,    

Жил  честно, а главное: в сроки    

Уж как  тебя бог выручал    

Платил  господину оброки    

И подать  царю представлял!"    

Истратив  запас красноречья,    

Почтенный  мужик покряхтел:    

"Да,  вон она, жизнь человечья!"    

Прибавил  – и шапку надел.    

"Свалился…  а то-то был в силе!..    

Свалился…  не минуть и нам!.."    

Еще  покрестились могиле    

И с  богом пошли по домам.    

Высокий,  седой, сухопарый,    

Без  шапки, недвижно-немой,    

Как  памятник, дедушка старый    

Стоял на  могиле родной!    

Потом  старина бородатый    

Задвигался  тихо по ней,    

ровняя  землицу лопатой    

Под  вопли старухи своей.    

Когда  же, оставивши сына,    

Он с  бабой в деревню входил:    

"Как  пьяных, шатает кручина!    

Гляди-тко!.."-  народ говорил.    

15    

А Дарья  домой воротилась