1 2 
Моему  брату Фрэнку Уэллсу, который подал мне мысль об этой книге.    

     

Но кто  живет в этих мирах, если они обитаемы?.. Мы или они Владыки Мира? Разве все  предназначено для человека?    

Кеплер  (Приведено у Бертона в «Анатомии меланхолии»)    

     

Часть первая    

«Прибытие марсиан»    

     

1. Накануне войны    

     

    

Никто не  поверил бы в последние годы девятнадцатого столетия, что за всем происходящим  на Земле зорко и внимательно следят существа более развитые, чем человек, хотя  такие же смертные, как и он; что в то время, как люди занимались своими делами,  их исследовали и изучали, может быть, так же тщательно, как человек в микроскоп  изучает эфемерных тварей, кишащих и размножающихся в капле воды. С бесконечным  самодовольством сновали люди по всему земному шару, занятые своими делишками,  уверенные в своей власти над материей. Возможно, что инфузория под микроскопом  ведет себя так же. Никому не приходило в голову, что более старые миры  вселенной – источник опасности для человеческого рода; самая мысль о какой-либо  жизни на них казалась недопустимой и невероятной. Забавно вспомнить некоторые  общепринятые в те дни взгляды. Самое большее, допускалось, что на Марсе живут  другие люди, вероятно, менее развитые, чем мы, но, во всяком случае, готовые  дружески встретить нас как гостей, несущих им просвещение. А между тем через  бездну пространства на Землю смотрели глазами, полными зависти, существа с  высокоразвитым, холодным, бесчувственным интеллектом, превосходящие нас  настолько, насколько мы превосходим вымерших животных, и медленно, но верно  вырабатывали свои враждебные нам планы. На заре двадцатого века наши иллюзии  были разрушены.    

Планета  Марс – едва ли нужно напоминать об этом читателю – вращается вокруг Солнца в  среднем на расстоянии 140 миллионов миль и получает от него вдвое меньше тепла  и света, чем наш мир. Если верна гипотеза о туманностях, то Марс старше Земли;  жизнь на его поверхности должна была возникнуть задолго до того, как Земля  перестала быть расплавленной. Масса его в семь раз меньше земной, поэтому он должен  был значительно скорее охладиться до температуры, при которой могла начаться  жизнь. На Марсе есть воздух, вода и все необходимое для поддержания жизни.    

Но  человек так тщеславен и так ослеплен своим тщеславием, что никто из писателей  до самого конца девятнадцатого века не высказывал мысли о том, что на этой  планете могут обитать разумные существа, вероятно, даже опередившие в своем  развитии людей. Также никто не подумал о том, что так как Марс старше Земли,  обладает поверхностью, равной четвертой части земной, и дальше отстоит от  Солнца, то, следовательно, и жизнь на нем не только началась гораздо раньше, но  уже близится к концу.    

Неизбежное  охлаждение, которому когда-нибудь подвергнется и наша планета, у нашего соседа,  без сомнения, произошло уже давно. Хотя мы почти ничего не знаем об условиях  жизни на Марсе, нам все же известно, что даже в его экваториальном поясе  средняя дневная температура не выше, чем у нас в самую холодную зиму. Его  атмосфера гораздо более разрежена, чем земная, а океаны уменьшились и покрывают  только треть его поверхности; вследствие медленного круговорота времен года  около его полюсов скопляются огромные массы льда и затем, оттаивая, периодически  затопляют его умеренные пояса. Последняя стадия истощения планеты, для нас еще  бесконечно далекая, стала злободневной проблемой для обитателей Марса. Под  давлением неотложной необходимости их ум работал более напряженно, их техника  росла, сердца ожесточались. И, глядя в мировое пространство, вооруженные такими  инструментами и знаниями, о которых мы только можем мечтать, они видели  невдалеке от себя, на расстоянии каких-нибудь 35 миллионов миль по направлению  к Солнцу, утреннюю звезду надежды – нашу теплую планету, зеленую от растительности  и серую от воды, с туманной атмосферой, красноречиво свидетельствующей о  плодородии, с мерцающими сквозь облачную завесу широкими просторами населенных  материков и тесными, заполненными флотилиями судов, морями.    

Мы,  люди, существа, населяющие Землю, должны были казаться им такими же чуждыми и  примитивными, как нам – обезьяны и лемуры. Разумом человек признает, что жизнь  – это непрерывная борьба за существование, и на Марсе, очевидно, думают так же.  Их мир начал уже охлаждаться, а на Земле все еще кипит жизнь, но это жизнь  каких-то низших тварей. Завоевать новый мир, ближе к Солнцу, – вот их  единственное спасение от неуклонно надвигающейся гибели.    

Прежде  чем судить их слишком строго, мы должны припомнить, как беспощадно уничтожали  сами люди не только животных, таких, как вымершие бизон, и птица додо [1], но и себе  подобных представителей низших рас. Жители Тасмании, например, были уничтожены  до последнего за пятьдесят лет истребительной войны, затеянной иммигрантами из  Европы. Разве мы сами уж такие поборники милосердия, что можем возмущаться  марсианами, действовавшими в том же духе?    

Марсиане,  очевидно, рассчитали свой спуск с удивительной точностью – их математические  познания, судя по всему, значительно превосходят наши – и выполнили свои  приготовления изумительно согласованно. Если бы наши приборы были более совершенны,  то мы могли бы заметить надвигающуюся грозу еще задолго до конца девятнадцатого  столетия. Такие ученые, как Скиапарелли, наблюдали красную планету – любопытно,  между прочим, что в течение долгих веков Марс считался звездой войны, – но  им не удавалось выяснить причину периодического появления на ней пятен, которые  они умели так хорошо заносить на карты. А все эти годы марсиане, очевидно, вели  свои приготовления.    

Во время  противостояния, в 1894 году, на освещенной части планеты был виден сильный свет,  замеченный сначала обсерваторией в Ликке, затем Перротеном в Ницце и другими  наблюдателями. Английские читатели впервые узнали об этом из журнала «Нэйчер»  от 2 августа. Я склонен думать, что это явление означало отливку в глубокой  шахте гигантской пушки, из которой марсиане потом обстреливали Землю. Странные  явления, до сих пор, впрочем, не объясненные, наблюдались вблизи места вспышки  во время двух последующих противостояний.    

Гроза  разразилась над нами шесть лет назад. Когда Марс приблизился к противостоянию,  Лавелль с Явы сообщил астрономам по телеграфу о колоссальном взрыве  раскаленного газа на планете. Это случилось двенадцатого августа около  полуночи; спектроскоп, к помощи которого он тут же прибег, обнаружил массу  горящих газов, главным образом водорода, двигавшуюся к Земле с ужасающей  быстротой. Этот поток огня перестал быть видимым около четверти первого. Лавелль  сравнил его с колоссальной вспышкой пламени, внезапно вырвавшегося из планеты,  «как снаряд из орудия».    

Сравнение  оказалось очень точным. Однако в газетах на следующий день не появилось никакого  сообщения об этом, если не считать небольшой заметки в «Дейли телеграф», и мир  пребывал в неведении самой серьезной из всех опасностей, когда-либо угрожавших  человечеству. Вероятно, и я ничего бы не узнал об извержении, если бы не  встретился в Оттершоу с известным астрономом Оджилви. Он был до крайности  взволнован сообщением и пригласил меня этой ночью принять участие в наблюдениях  за красной планетой.    

Несмотря  на все последовавшие бурные события, я очень ясно помню наше ночное бдение:  черная, безмолвная обсерватория, завешенный фонарь в углу, бросающий слабый  свет на пол, мерное тикание часового механизма в телескопе, небольшое  продольное отверстие в потолке, откуда зияла бездна, усеянная звездной пылью.  Почти невидимый Оджилви бесшумно двигался около прибора. В телескоп виден был  темно-синий круг а плававшая в нем маленькая круглая планета. Она казалась  такой крохотной, блестящей, с едва заметными поперечными полосами, со слегка  неправильной окружностью. Она была так мала, с булавочную головку, и лучилась  теплым серебристым светом. Она словно дрожала, но на самом деле это вибрировал  телескоп под действием часового механизма, державшего планету в поле зрения.    

Во время  наблюдения звездочка то уменьшалась, то увеличивалась, то приближалась, то  удалялась, но так казалось просто от усталости глаза. Нас отделяли от нее 40  миллионов миль – больше 40 миллионов миль пустоты. Немногие могут представить  себе всю необъятность той бездны, в которой плавают пылинки материальной  вселенной.    

Вблизи  планеты, я помню, виднелись три маленькие светящиеся точки, три телескопические  звезды, бесконечно удаленные, а вокруг – неизмеримый мрак пустого пространства.  Вы знаете, как выглядит эта бездна в морозную звездную ночь. В телескоп она  кажется еще глубже. И невидимо для меня, вследствие удаленности и малой  величины, неуклонно и быстро стремясь ко мне через все это невероятное пространство,  с каждой минутой приближаясь на многие тысячи миль; неслось то, что марсиане  послали к нам, то, что должно было принести борьбу, бедствия и гибель на Землю.  Я и не подозревал об этом, наблюдая планету; никто на Земле не подозревал об  этом метко пущенном метательном снаряде.    

В эту  ночь снова наблюдался взрыв на Марсе. Я сам видел его. Появился красноватый  блеск и чуть заметное вздутие на краю в то самое мгновение, когда хронометр  показывал полночь. Я сообщил об этом Оджилви, и он сменил меня. Ночь была  жаркая, и мне захотелось пить; ощупью, неловко ступая в темноте, я двинулся к  столику, где стоял сифон, как вдруг Оджилви вскрикнул, увидев несшийся к нам  огненный поток газа.    

В эту  ночь новый невидимый снаряд был выпущен с Марса на Землю – ровно через сутки  после первого, с точностью до одной секунды. Помню, как я сидел на столе в  темноте; красные и зеленые пятна плыли у меня перед глазами. Я искал огня,  чтобы закурить. Я совсем не придавал значения этой мгновенной вспышке и не  задумывался над тем, что она должна повлечь за собой. Оджилви делал наблюдения  до часу ночи; в час он окончил работу; мы зажгли фонарь и отправились к нему  домой. Погруженные во мрак, лежали Оттершоу и Чертси, где мирно спали сотни жителей.    

Оджилви  в эту ночь высказывал разные предположения относительно условий жизни на Марсе  и высмеивал вульгарную гипотезу о том; что его обитатели подают нам сигналы. Он  полагал, что на планету посыпался целый град метеоритов или что там происходит  громадное вулканическое извержение. Он доказывал мне, как маловероятно, чтобы  эволюция организмов проходила одинаково на двух, пусть даже и близких,  планетах.    

– Один  шанс против миллиона за то, что Марс обитаем, – сказал он.    

Сотни  наблюдателей видели пламя каждую полночь, в эту и последующие десять ночей – по  одной вспышке. Почему взрывы прекратились после десятой ночи, этого никто не  пытался объяснить. Может быть, газ от выстрелов причинял какие нибудь  неудобства марсианам. Густые клубы дыма, или пыли, замеченные в самый сильный  земной телескоп, в виде маленьких серых, переливчатых пятен мелькали в чистой  атмосфере планеты и затемняли ее знакомые очертания.    

Наконец  даже газеты заговорили об этих явлениях, там и сям стали появляться популярные  заметки относительно вулканов на Марсе. Помнится, юмористический журнал «Панч»  очень остроумно воспользовался этим для политической карикатуры. А между тем  незримые марсианские снаряды летели к Земле через бездну пустого пространства  со скоростью нескольких миль в секунду, приближаясь с каждым часом, с каждым  днем. Мне кажется теперь диким, как это люди могли заниматься своими мелкими  делишками, когда над ними уже нависла гибель. Я помню, как радовался Маркхем,  получив новый фотографический снимок планеты для иллюстрированного журнала,  который он тогда редактировал. Люди нынешнего, более позднего времени с трудом  представляют себе обилие и предприимчивость журналов в девятнадцатом веке. Я же  в то время с большим рвением учился ездить на велосипеде и читал груду  журналов, обсуждавших дальнейшее развитие нравственности в связи с прогрессом  цивилизации.    

Однажды  вечером (первый снаряд находился тогда за 10 миллионов миль от нас) я вышел  прогуляться вместе с женой. Небо было звездное, и я объяснял ей знаки Зодиака и  указал на Марс, на яркую точку света около зенита, куда было направлено столько  телескопов. Вечер был теплый. Компания экскурсантов из Чертси или Айлворта, возвращаясь  домой, прошла мимо нас с пением и музыкой. В верхних окнах домов светились  огни, люди ложились спать. Издалека, с железнодорожной станции, доносился  грохот маневрировавших поездов, смягченный расстоянием и, звучавший почти  мелодично. Жена обратила мое внимание на красные, зеленые и желтые сигнальные  огни, горевшие на фоне ночного неба. Все казалось таким спокойным и  безмятежным.    

 2. Падающая звезда    

     

Затем  наступила ночь первой падающей звезды. Ее заметили на рассвете; она неслась над  Винчестером, к востоку, очень высоко, чертя огненную линию. Сотни людей видели  ее и приняли за обыкновенную падающую звезду. По описанию Элбина, она оставляла  за собой зеленоватую полосу, горевшую несколько секунд. Деннинг, наш величайший  авторитет по метеоритам, утверждал, что она стала заметна уже на расстоянии  девяноста или ста миль. Ему показалось, что она упала на Землю приблизительно  за сто миль к востоку от того места, где-он находился.    

В этот  час я был дома и писал в своем кабинете; но хотя мое окно выходило на Оттершоу  и штора была поднята (я любил смотреть в ночное небо), я ничего не заметил.  Однако этот метеорит, самый необычайный из всех когда-либо падавших на Землю из  мирового пространства, должен был упасть, когда я сидел за столом, и я мог бы  увидеть его, если бы взглянул на небо. Некоторые, видевшие его полет, говорят,  что он летел со свистом, но сам я этого не слышал. Многие жители Беркшира,  Сэррея и Миддлсэкса видели его падение, и почти все подумали, что упал новый  метеорит. В эту ночь, кажется, никто не поинтересовался взглянуть на упавшую  массу.    

Бедняга  Оджилви, наблюдавший метеорит и убежденный, что он упал где-нибудь на пустоши  между Хорселлом, Оттершоу и Уокингом, поднялся рано утром и отправился его  разыскивать. Уже рассвело, когда он нашел метеорит неподалеку от песчаного  карьера. Он увидел гигантскую воронку, вырытую упавшим телом, и кучи песка и  гравия, громоздившиеся среди вереска и заметные за полторы мили. Вереск загорелся  и тлел, прозрачный голу-бой дымок клубился на фоне утреннего неба.    

Упавшее  тело зарылось в песок, среди разметанных щепок разбитой им при падении сосны.  Выступавшая наружу часть имела вид громадного обгоревшего цилиндра; его  очертания были скрыты толстым чешуйчатым слоем темного нагара. Цилиндр был  около тридцати ярдов в диаметре. Оджилви приблизился к этой массе, пораженный  ее объемом и особенно формой, так как обычно метеориты бывают более или менее  шарообразны. Однако цилиндр был так сильно раскален от полета сквозь атмосферу,  что к нему еще нельзя было подойти достаточно близко. Легкий шум, слышавшийся  изнутри цилиндра, Оджилви приписал неравномерному охлаждению его поверхности. В  это время ему не приходило в голову, что цилиндр может быть полым.    

Оджилви  стоял на краю образовавшейся ямы, изумленный необычайной формой и цветом  цилиндра, начиная смутно догадываться о его назначении. Утро было необычайно  тихое; солнце, только что осветившее сосновый лес около Уэйбриджа, уже  пригревало. Оджилви говорил, что он не слышал пения птиц в это утро, не было ни  малейшего ветерка и только из покрытого нагаром цилиндра раздавались какие-то  звуки. На пустоши никого не было.    

Вдруг он  с удивлением заметил, что слой нагара, покрывавший метеорит, с верхнего края  цилиндра стал отваливаться. Кусочки шлака падали на песок, точно хлопья снега  или капли дождя. Внезапно отвалился и с шумом упал большой кусок; Оджилви не на  шутку испугался.    

Еще  ничего не подозревая, он спустился в яму и, несмотря на сильный жар, подошел  вплотную к цилиндру, чтобы получше его разглядеть. Астроном все еще думал, что  странное явление вызвано охлаждением тела, но этому противоречил тот факт, что  нагар спадал только с края цилиндра.    

И вдруг  Оджилви заметил, что круглая вершина цилиндра медленно вращается. Он обнаружил  это едва заметное вращение только потому, что черное пятно, бывшее против него  пять минут назад, находилось теперь в другой точке окружности. Все же он не  вполне понимал, что это значит, пока не услышал глухой скребущий звук и не  увидел, что черное пятно продвинулось вперед почти на дюйм. Тогда он наконец  догадался, в чем дело. Цилиндр был искусственный, полый, с отвинчивающейся  крышкой! Кто-то внутри цилиндра отвинчивал крышку!    

– Боже  мой! – воскликнул Оджилви. – Там внутри человек! Эти люди чуть не  изжарились! Они пытаются выбраться!    

Он  мгновенно сопоставил появление цилиндра со взрывом на Марсе.    

Мысль о  заключенном в цилиндре существе так ужаснула Оджилви, что он позабыл про жар и  подошел к цилиндру еще ближе, чтобы помочь отвернуть крышку. Но, к счастью,  пышущий жар удержал его вовремя, и он не обжегся о раскаленный металл. Он  постоял с минуту в нерешительности, потом вылез из ямы и со всех ног побежал к  Уокингу. Было около шести часов. Ученый встретил возчика и попытался объяснить  ему, что случилось, но говорил так бессвязно и у него был такой дикий вид – шляпу  он потерял в яме, – что тот просто проехал мимо. Так же неудачливо  обратился он к трактирщику, который только что отворил дверь трактира у  Хорселлского моста. Тот подумал, что это сбежавший сумасшедший, и попытался  было затащить его в распивочную. Это немного отрезвило Оджилви, и, увидев  Гендерсона, лондонского журналиста, копавшегося у себя в садике, он окликнул  его через забор и постарался говорить как можно толковей.    

– Гендерсон, –  начал Оджилви, – прошлую дочь вы видели падающую звезду?    

– Ну?    

– Она  на Хорселлской пустоши.    

– Боже  мой! – воскликнул Гендерсон. – Упавший метеорит! Это интересно.    

– Но  это не простой метеорит. Это цилиндр, искусственный цилиндр. И в нем что-то  есть.    

Гендерсон  выпрямился с лопатой в руке.    

– Что  такое? – переспросил он. Он был туговат на одно ухо.    

Оджилви  рассказал все, что видел. Гендерсон с минуту соображал. Потом бросил лопату,  схватил пиджак и вышел на дорогу. Оба поспешно направились к метеориту. Цилиндр  лежал все в том же положении. Звуков изнутри не было слышно, а между крышкой и  корпусом цилиндра блестела тонкая металлическая нарезка. Воздух или вырывался  наружу, или входил внутрь с резким свистом.    

Они  стали прислушиваться, постучали палкой по слою нагара и, не получив ответа,  решили, что человек или люди, заключенные внутри, либо потеряли сознание, либо  умерли.    

Конечно,  вдвоем они ничего не могли сделать. Они прокричали несколько ободряющих слов,  пообещав вернуться, и поспешили в город за помощью. Возбужденные и  растрепанные, запачканные песком, они бежали в ярком солнечном свете по узкой  улице в тот утренний час, когда лавочники снимают ставни витрин, а обыватели  раскрывают окна своих спален. Гендерсон прежде всего отправился на  железнодорожную станцию, чтобы сообщить новость по телеграфу в Лондон. Газеты  уже подготовили читателей к тому, чтобы услышать эту сенсационную новость.    

К восьми  часам толпа мальчишек и зевак направлялась к пустоши, чтобы посмотреть на  «мертвецов с Марса». Такова была первая версия о происшедшем. Я впервые услыхал  об этом от своего газетчика в четверть девятого, когда вышел купить номер  «Дейли кроникл». Разумеется, я был крайне поражен и немедленно пошел через  Оттершоу-бридж к песчаному карьеру.    

 3. На Хорселлской  пустоши    

     

Около  огромной воронки, где лежал цилиндр, я застал человек двадцать. Я уже говорил,  как выглядел этот колоссальный зарывшийся в землю снаряд. Дерн и гравий вокруг  него обуглились, точно от внезапного взрыва. Очевидно, при ударе цилиндра  вспыхнуло пламя. Гендерсона и Оджилви там не было. Вероятно, они решили, что  пока ничего сделать нельзя, и ушли завтракать к Гендерсону.    

На краю  ямы, болтая ногами, сидело четверо или пятеро мальчишек; они забавлялись (пока  я не остановил их), бросая камешки в чудовищную махину. Потом, выслушав меня,  они начали играть в пятнашки, бегая вокруг взрослых.    

Среди  собравшихся были два велосипедиста, садовник-поденщик, которого я иногда нанимал,  девушка с ребенком на руках, мясник Грегг со своим сынишкой, несколько гуляк и  мальчиков, прислуживающих при игре в гольф и обычно снующих возле станции.  Говорили мало. В то время в Англии немногие из простонародья имели  представление об астрономии. Большинство зрителей спокойно смотрело на плоскую  крышку цилиндра, которая находилась в том же положении, в каком ее оставили  Оджилви и Гендерсон. Я думаю, все были разочарованы, найдя вместо обуглившихся  тел неподвижную громаду цилиндра, некоторые уходили домой, вместо них подходили  другие. Я спустился в яму, и мне показалось, что я ощущаю слабое колебание под  ногами. Крышка была неподвижна.    

Только  подойдя совсем близко к цилиндру, я обратил внимание на его необычайный вид. На  первый взгляд он казался не более странным, чем опрокинувшийся экипаж или  дерево, упавшее на дорогу. Пожалуй, даже меньше. Больше всего он был похож на  ржавый газовый резервуар, погруженный в землю. Только человек, обладающий  научными познаниями, мог заметить, что серый нагар на цилиндре был не простой  окисью, что желтовато-белый металл, поблескивавший под крышкой, был необычного  оттенка. Слово «внеземной» большинству зрителей было непонятно.    

Я уже не  сомневался, что цилиндр упал с Марса, но считал невероятным, чтобы в нем находилось  какое-нибудь живое существо. Я предполагал, что развинчивание происходит  автоматически. Несмотря на слова Оджилви, я был уверен, что на Марсе живут  люди. Моя фантазия разыгралась: возможно, что внутри запрятав какой-нибудь  манускрипт; сумеем ли мы его перевести, найдем ли там монеты, разные вещи?  Впрочем, цилиндр был, пожалуй, слишком велик для этого. Меня разбирало  нетерпение посмотреть, что там внутри. Около одиннадцати, видя, что ничего  особенного не происходит, я вернулся домой в Мэйбэри. Но я уже не мог приняться  за свои отвлеченные исследования.    

После  полудня пустырь стал неузнаваем. Ранний выпуск вечерних газет поразил весь Лондон:    

     

     «ПОСЛАНИЕ С МАРСА»    «НЕБЫВАЛОЕ СОБЫТИЕ В  УОКИНГЕ»    

     

– гласили  заголовки, набранные крупным шрифтом. Кроме того, телеграмма Оджилви Астрономическому  обществу всполошила все британские обсерватории.    

На  дороге у песчаной ямы стояли полдюжины пролеток со станции, фаэтон из Чобхема,  чья-то карета, уйма велосипедов. Много народу, несмотря на жаркий день, пришло  пешком из Уокинга и Чертси, так что собралась порядочная толпа, было даже  несколько разряженных дам.    

Стояла  удушливая жара; на небе ни облачка, ни малейшего ветра, и тень можно было найти  только под редкими соснами. Вереск уже не горел, но равнина чуть не до самого  Оттершоу почернела и дымилась. Предприимчивый хозяин бакалейной лавочки на  Чобхемской дороге прислал своего сына с ручной тележкой, нагруженной зелеными  яблоками и бутылками с имбирным лимонадом.    

Подойдя  к краю воронки, я увидел в ней группу людей: Гендерсона, Оджилви и высокого  белокурого джентльмена (как я узнал после, это был Стэнт, королевский  астроном); несколько рабочих, вооруженных лопатами и кирками, стояло тут же.  Стэнт отчетливо и громко давал указания. Он взобрался на крышку цилиндра,  которая, очевидно, успела остыть. Лицо у него раскраснелось, пот катился градом  по лбу и щекам, и он явно был чем-то раздражен.    

Большая  часть цилиндра была откопана, хотя нижний конец все еще находился в земле. Оджилви  увидел меня в толпе, обступившей яму, подозвал и попросил сходить к лорду  Хилтону, владельцу этого участка.    

Все  увеличивающаяся толпа, говорил он, особенно мальчишки, мешают работам. Нужно отгородиться  от публики и отдалить ее. Он сообщил мне, что из цилиндра доносится слабый шум  и что рабочим не удалось отвинтить крышку, так как не за что ухватиться. Стенки  цилиндра, по-видимому, очень толсты и, вероятно, приглушают доносившийся оттуда  шум.    

Я был  очень рад исполнить его просьбу, надеясь таким образом попасть в число привилегированных  зрителей при предстоящем вскрытии цилиндра. Лорда Хилтона я не застал дома, но  узнал, что его ожидают из Лондона с шестичасовым поездом: так как было только  четверть шестого, то я зашел домой выпить стакан чаю, а потом отправился на  станцию, чтобы перехватить Хилтона на дороге.    

 4. Цилиндр  открывается    

     

Когда я  вернулся на пустошь, солнце уже садилось. Публика из Уокинга все прибывала, домой  возвращались только двое-трое. Толпа вокруг воронки все росла, чернея на  лимонно-желтом фоне неба; собралось более ста человек. Что-то кричали; около  ямы происходила какая-то толкотня. Меня охватило тревожное предчувствие.  Приблизившись, я услышал голос Стэнта:    

– Отойдите!  Отойдите!    

Пробежал  какой-то мальчуган.    

– Оно  движется, – сообщил он мне, – все вертится да вертится. Мне это не  нравится. Я лучше пойду домой.    

Я  подошел ближе. Толпа была густая – человек двести-триста; все толкались,  наступали друг другу на ноги. Нарядные дамы проявляли особенную предприимчивость.    

– Он  упал в яму! – крикнул кто-то.    

– Назад,  назад! – раздавались голоса.    

Толпа  немного отхлынула, и я протолкался вперед. Все были сильно взволнованы. Я услышал  какой-то странный, глухой шум, доносившийся из ямы.    

– Да  осадите же наконец этих идиотов! – крикнул Оджилви. – Ведь мы не  знаем, что в этой проклятой штуке!    

Я увидел  молодого человека, кажется, приказчика из Уокинга, который влез на цилиндр, пытаясь  выбраться из ямы, куда его столкнула толпа.    

Верхняя  часть цилиндра отвинчивалась изнутри. Было видно около двух футов блестящей  винтовой нарезки. Кто-то, оступившись, толкнул меня, я пошатнулся, и меня чуть  было не скинули на вращающуюся крышку. Я обернулся, и, пока смотрел в другую  сторону, винт, должно быть, вывинтился весь и крышка цилиндра со звоном упала  на гравий. Я толкнул локтем кого-то позади себя и снова повернулся к цилиндру.  Круглое пустое отверстие казалось совершенно черным. Заходящее солнце било мне  прямо в глаза.    

Все,  вероятно, ожидали, что из отверстия покажется человек; может быть, не совсем  похожий на нас, земных людей, но все же подобный нам. По крайней мере, я ждал  этого. Но, взглянув, я увидел что-то копошащееся в темноте – сероватое,  волнообразное, движущееся; блеснули два диска, похожие на глаза. Потом что-то  вроде серой змеи, толщиной в трость, стало выползать кольцами из отверстия и  двигаться, извиваясь, в мою сторону – одно, потом другое.    

Меня  охватила дрожь. Позади закричала какая-то женщина. Я немного повернулся, не спуская  глаз с цилиндра, из которого высовывались новые щупальца, и начал  проталкиваться подальше от края ямы. На лицах окружавших меня людей удивление  сменилось ужасом. Со всех сторон послышались крики. Толпа попятилась. Приказчик  все еще не мог выбраться из ямы. Скоро я остался один и видел, как убегали  люди, находившиеся по другую сторону ямы, в числе их был и Стэнт. Я снова  взглянул на цилиндр и оцепенел от ужаса. Я стоял, точно в столбняке, и смотрел.    

Большая  сероватая круглая туша, величиной, пожалуй, с медведя, медленно, с трудом вылезала  из цилиндра. Высунувшись на свет, она залоснилась, точно мокрый ремень. Два  больших темных глаза пристально смотрели на меня. У чудовища была круглая  голова и, если можно так выразиться, лицо. Под глазами находился рот, края  которого двигались и дрожали, выпуская слюну. Чудовище тяжело дышало, и все его  тело судорожно пульсировало. Одно его тонкое щупальце упиралось в край  цилиндра, другим оно размахивало в воздухе.    

Тот, кто  не видел живого марсианина, вряд ли может представить себе его страшную, отвратительную  внешность. Треугольный рот, с выступающей верхней губой, полнейшее отсутствие  лба, никаких признаков подбородка под клинообразной нижней губой, непрерывное  подергивание рта, щупальца, как у Горгоны, шумное дыхание в непривычной  атмосфере, неповоротливость и затрудненность в движениях – результат большей  силы притяжения Земли, – в особенности же огромные пристальные глаза – все  это было омерзительно до тошноты. Маслянистая темная кожа напоминала скользкую  поверхность гриба, неуклюжие, медленные движения внушали невыразимый ужас. Даже  при первом впечатлении, при беглом взгляде я почувствовал смертельный страх и  отвращение.    

Вдруг  чудовище исчезло. Оно перевалилось через край цилиндра и упало в яму, шлепнувшись,  точно большой тюк кожи. Я услыхал своеобразный глухой звук, и вслед за первым  чудовищем в темном отверстии показалось второе.    

Мое  оцепенение внезапно прошло, я повернулся и со всех ног побежал к деревьям, находившимся  в каких-нибудь ста ярдах от цилиндра; но бежал я боком и то и дело спотыкался,  потому что не мог отвести глаз от этих чудовищ.    

Там,  среди молодых сосен и кустов дрока, я остановился, задыхаясь, и стал ждать, что  будет дальше. Простиравшаяся вокруг песчаной ямы пустошь была усеяна людьми,  подобно мне, с любопытством и страхом наблюдавшими за чудовищами, вернее, за  кучей гравия на краю ямы, в которой они лежали. И вдруг я заметил с ужасом  что-то круглое, темное, высовывающееся из ямы. Это была голова свалившегося  туда продавца, казавшаяся черной на фоне заката. Вот показались его плечи и  колено, но он снова соскользнул вниз, виднелась одна голова. Потом он скрылся,  и мне послышался его слабый крик. Первым моим движением было вернуться, помочь  ему, но я не мог преодолеть страха.    

Больше я  ничего не увидел, все скрылось в глубокой яме и за грудами песка, взрытого упавшим  цилиндром. Всякий, кто шел бы по дороге из Чобхема или Уокинга, был бы удивлен  таким необычайным зрелищем: около сотни людей рассыпались в канавах, за  кустами, за воротами и изгородями и молча, изредка обмениваясь отрывистыми  восклицаниями, во все глаза смотрели на кучи песка. Брошенный бочонок с имбирным  лимонадом чернел на фоне пламенеющего неба, а у песчаного карьера стояли пустые  экипажи; лошади ели овес из своих торб и рыли копытами землю.    

 5. Тепловой луч    

     

Вид  марсиан, выползавших из цилиндра, в котором они явились на Землю со своей  планеты, казалось, зачаровал и парализовал меня. Я долго стоял среди кустов  вереска, доходивших мне до колена, и смотрел на груды песка. Во мне боролись  страх и любопытство.    

Я не  решался снова приблизиться к яме, но мне очень хотелось заглянуть туда. Поэтому  я начал кружить, отыскивая более удобный наблюдательный пункт и не спуская глаз  с груды песка, за которой скрывались пришельцы с Марса. Один раз в сиянии  заката показались три каких-то черных конечности, вроде щупалец осьминога, но  тотчас же скрылись; потом поднялась тонкая коленчатая мачта с каким-то круглым,  медленно вращающимся и слегка колеблющимся Диском наверху. Что они там делают?    

Зрители  разбились на две группы: одна, побольше, – ближе к Уокингу, другая, поменьше, –  к Чобхему. Очевидно, они колебались, так же как и я. Невдалеке от меня стояло  несколько человек. Я подошел к одному – это был мой сосед, я не знал, как его  зовут, но попытался с ним заговорить. Однако момент для разговора был  неподходящий.    

– Что  за чудовища! – сказал он. – Боже, какие они страшные! – Он  повторил это несколько раз.    

– Видели  вы человека в яме? – спросил я, но он ничего не ответил.    

Мы молча  стояли рядом и пристально смотрели, чувствуя себя вдвоем более уверенно. Потом  я встал на бугор высотой около ярда, чтобы удобнее было наблюдать. Оглянувшись,  я увидел, что мои сосед пошел по направлению к Уокингу.    

Солнце  село, сумерки сгустились, а ничего нового не произошло. Толпа налево, ближе к Уокингу,  казалось, увеличилась, и я услышал ее неясный гул. Группа людей по дороге к  Чобхему рассеялась. В яме как будто все замерло.    

Зрители  мало-помалу осмелели. Должно быть, новоприбывшие из Уокинга приободрили толпу.  В полумраке на песчаных буграх началось медленное прерывистое движение, –  казалось, царившая кругом тишина успокаивающе подействовала на людей. Черные  фигуры, по двое и по трое, двигались, останавливались и снова двигались,  растягиваясь тонким неправильным полумесяцем, рога которого постепенно  охватывали яму. Я тоже стал подвигаться к яме.    

Потом я  увидел, как кучера покинутых экипажей и другие смельчаки подошли к Яме, и  услышал стук копыт и скрип колес. Мальчик из лавки покатил тележку с яблоками.  Затем в тридцати ярдах от ямы я заметил черную кучку людей, идущих от Хорселла;  впереди кто-то нес развевающийся белый флаг.    

Это была  делегация. В городе, наскоро посовещавшись, решили, что марсиане, несмотря на  свою безобразную внешность, очевидно, разумные существа, и надо сигнализировать  им, что и мы тоже существа разумные.    

Флаг,  развеваясь по ветру, приближался – сначала справа от меня, потом слева. Я стоял  слишком далеко, чтобы разглядеть кого-нибудь, но позже узнал, что Оджилви,  Стэнт и Гендерсон вместе с другими принимали участие в этой попытке завязать  сношения с марсианами. Делегация, казалось, притягивала к себе почти  сомкнувшееся кольцо публики, и много неясных темных фигур следовало за ней на  почтительном расстоянии.    

Вдруг  сверкнул луч света, и светящийся зеленоватый дым взлетал над ямой тремя  клубами, поднявшимися один за другим в неподвижном воздухе.    

Этот дым  (слово «пламя», пожалуй, здесь более уместно) был так ярок, что темно-синее  небо наверху и бурая, простиравшаяся до Чертси, подернутая туманом пустошь с  торчащими кое-где соснами вдруг стали казаться совсем черными. В этот же миг послышался  какой-то слабый шипящий звук.    

На краю  воронки стояла кучка людей с белым флагом, оцепеневших от изумления, маленькие  черные силуэты вырисовывались на фоне неба над черной землей. Вспышка зеленого  дыма осветила на миг их бледно-зеленоватые лица.    

Шипение  перешло сперва в глухое жужжание, потом в громкое непрерывное гудение; из ямы  вытянулась горбатая тень, и сверкнул луч какого-то искусственного света.    

Языки  пламени, ослепительный огонь перекинулись на кучку людей. Казалось, невидимая  струя ударила в них и вспыхнула белым сиянием. Мгновенно каждый из них  превратился как бы в горящий факел.    

При  свете пожиравшего их пламени я видел, как они шатались и падали, находившиеся позади  разбегались в разные стороны.    

Я стоял  и смотрел, еще не вполне сознавая, что это смерть перебегает по толпе от одного  к другому. Я понял только, что произошло нечто странное. Почти бесшумная  ослепительная вспышка света – и человек падает ничком и лежит неподвижно. От  невидимого пламени загорались сосны, потрескивая, вспыхивал сухой дрок. Даже  вдалеке, у Нэп-Хилла, занялись деревья, заборы, деревянные постройки.    

Эта  огненная смерть, этот невидимый неотвратимый пылающий меч наносил мгновенные,  меткие удары. По вспыхнувшему кустарнику я понял, что он приближается ко мне,  но я был слишком поражен и ошеломлен, чтобы спасаться бегством. Я слышал  гудение огня в песчаном карьере и внезапно оборвавшееся ржание лошади. Как  будто чей-то невидимый раскаленный палец двигался по пустоши между мной и марсианами,  вычерчивая огненную кривую, и повсюду кругом темная земля дымилась и шипела.  Что-то с грохотом упало вдалеке, где-то слева, там, где выходит на пустошь  дорога к уокингской станции. Шипение и гул прекратились, и черный куполообразный  предмет медленно опустился в яму и скрылся.    

Это  произошло так быстро, что я все еще стоял неподвижно, пораженный и ослепленный  блеском огня. Если бы эта смерть описала полный круг, она неизбежно испепелила  бы и меня. Но она скользнула мимо и меня пощадила.    

Окружающая  темнота стала еще более жуткой и мрачной. Холмистая пустошь казалась черной,  только полоска шоссе серела под темно-синим небом. Люди исчезли. Вверху мерцали  звезды, а на западе светилась бледная зеленоватая полоса. Вершины сосен и крыши  Хорселла четко выступали на вечернем небе. Марсиане и их орудия были невидимы,  только на тонкой мачте беспрерывно вращалось зеркало. Тлели деревья, кое-где  дымился кустарник, а в неподвижном вечернем воздухе над домами близ станции  Уокинг поднимались столбы пламени.    

Все  осталось таким же, как было, словно и не пролетал этот смерч огня. Кучка черных  фигурок с белым флагом была уничтожена, но мне казалось, что за весь этот вечер  никто и не пытался нарушить тишину.    

Вдруг я  понял, что стою здесь, на темной пустоши, один, беспомощный, беззащитный. Точно  что-то обрушилось на меня… Страх!    

С  усилием я повернулся и побежал, спотыкаясь, по вереску.    

Страх,  охвативший меня, был не просто страхом. Это был безотчетный ужас и перед марсианами,  и перед царившими вокруг мраком и тишиной. Мужество покинуло меня, и я бежал,  всхлипывая, как ребенок. Оглянуться назад я не решался.    

Помню, у  меня было такое чувство, что мной кто-то играет, что вот теперь, когда я уже почти  в безопасности, таинственная смерть, мгновенная, как вспышка огня, вдруг  выпрыгнет из темной ямы, где лежит цилиндр, и уничтожит меня на месте.    

 6. Тепловой луч на  Чобхемской дороге    

     

До сих  пор еще не объяснено, каким образом марсиане могут умерщвлять людей так быстро  и так бесшумно. Многие предполагают, что они как-то концентрируют интенсивную  теплоту в абсолютно не проводящей тепло камере. Эту конденсированную теплоту  они бросают параллельными лучами на тот предмет, который они избрали целью, при  посредстве полированного параболического зеркала из неизвестного вещества,  подобно тому как параболическое зеркало маяка отбрасывает снопы света. Но никто  не сумел убедительно это доказать. Несомненно одно: здесь действуют тепловые  лучи. Тепловые невидимые лучи вместо видимого света. Все, что только может  гореть, превращается в языки пламени при их прикосновении; свинец растекается,  как жидкость; железо размягчается; стекло трескается я плавится, а когда они  падают на воду, она мгновенно превращается в пар.    

В эту  ночь около сорока человек лежали под звездами близ ямы, обугленные и обезображенные  до неузнаваемости, и всю ночь пустошь между Хорселлом и Мэйбэри была безлюдна и  над ней пылало зарево.    

В  Чобхеме, Уокинге и Оттершоу, вероятно, в одно и то же время узнали о  катастрофе. В Уокинге лавки уже были закрыты, когда это произошло, и группы  людей, заинтересованных слышанными рассказами, шли по Хорселлскому мосту и по  дороге, окаймленной изгородями, направляясь к пустоши. Молодежь, окончив  дневную работу, воспользовалась этой новостью, конечно, как предлогом пойти  погулять и пофлиртовать. Вы можете представить себе, какой гул голосов раздавался  на темной дороге…    

В  Уокинге лишь немногие знали, что цилиндр открылся, хотя бедняга Гендерсон  отправил посыльного на велосипеде в почтовую контору со специальной телеграммой  для вечерней газеты.    

Когда  гуляющие по двое и по трое выходили на открытое место, то видели людей, возбужденно  что-то говоривших и посматривающих на вращающееся над песчаным карьером  зеркало; волнение их, без сомнения, передавалось и вновь пришедшим.    

Около  половины девятого, незадолго до гибели делегации, близ ямы собралась толпа человек  в триста, если пс больше, не считая тех, которые свернули с дороги, чтобы  подойти поближе к марсианам. Среди них находились три полисмена, причем один  конный; они старались, согласно инструкциям Стэнта, осадить толпу и не  подпускать ее к цилиндру. Не обошлось, конечно, без протеста со стороны горячих  голов, для которых всякое сборище является поводом пошуметь и побалагурить.    

Как  только марсиане показались из своего цилиндра, Стэнт и Оджилви, предупреждая возможность  столкновения, телеграфировали из Хорселла в казармы с просьбой прислать роту  солдат для того, чтобы оградить эти странные существа от насилия. После этого  они вернулись во главе злополучной делегации. Находившиеся в толпе люди  впоследствии описывали их смерть – они видели то же, что и я: три клуба зеленого  дыма, глухое гудение и вспышки пламени.    

Однако  толпе зрителей грозила большая опасность, чем мне. Их спас только песчаный, поросший  вереском холм, задержавший часть тепловых лучей. Если бы параболическое зеркало  было поднято на несколько ярдов выше, не осталось бы ни одного живого  свидетеля. Они видели, как вспыхивал огонь, как падали люди, как невидимая  рука, зажигавшая кустарники, быстро приближалась к ним в сумерках. Потом со  свистом, заглушившим гул из ямы, луч сверкнул над их головами; вспыхнули  вершины буков, окаймлявших дорогу; в доме, ближайшем к пустоши, треснули  кирпичи, разлетелись стекла, занялись оконные рамы и обрушилась часть крыши.    

Когда  затрещали и загудели пылающие деревья, охваченная паникой толпа несколько  секунд нерешительно топталась на месте. Искры и горящие сучья падали на дорогу,  кружились огненные листья. Загорались шляпы и платья. С пустоши послышался  пронзительный крик.    

Крики и  вопли сливались в оглушительный гул. Конный полисмен, схватившись руками за  голову, проскакал среди взбудораженной толпы, громко крича.    

– Они  идут! – крикнул женский голос, и, нажимая на стоявших позади, люди стали  прокладывать себе дорогу к Уокингу, Толпа разбегалась вслепую, как стадо  баранов. Там, где дорога становилась уже и темнее, между высокими насыпями,  произошла отчаянная давка. Не обошлось без жертв: трое – две женщины и один  мальчик – были раздавлены и затоптаны; их оставили умирать среди ужаса и мрака.    

 7. Как я добрался  до дому    

     

Что  касается меня, то я помню только, что натыкался на деревья и то и дело падал,  пробираясь сквозь кустарник. Надо мною навис невидимый ужас; безжалостный  тепловой меч марсиан, казалось, замахивался, сверкая над моей головой, и  вот-вот должен был обрушиться и поразить меня. Я выбрался на дорогу между перекрестком  и Хорселлом и побежал к перекрестку.    

В конце  концов я изнемог от волнения и быстрого бега, пошатнулся и упал у дороги, невдалеке  от моста через канал у газового завода. Я лежал неподвижно.    

Пролежал  я так, должно быть, довольно долго.    

Я  приподнялся и сел в полном недоумении. С минуту я не мог понять, как я сюда  попал. Я стряхнул с себя недавний ужас, точно одежду. Шляпа моя исчезла, и  воротничок соскочил с запонки. Несколько минут назад передо мной были только  необъятная ночь, пространство и природа, моя беспомощность, страх и близость  смерти. И теперь все сразу переменилось, и мое настроение было совсем другим.  Переход от одного душевного состояния к другому совершился незаметно. Я стал  снова самим собой, таким, каким я бывал каждый день, – обыкновенным скромным  горожанином. Безмолвная пустошь, мое бегство, летучее пламя – все казалось мне  сном. Я спрашивал себя: было ли это на самом деле? Мне просто не верилось, что  это произошло наяву.    

Я встал  и пошел по крутому подъему моста. Голова плохо работала. Мускулы и нервы расслабли…  Я пошатывался, как пьяный. С другой стороны изогнутого аркой моста показалась  чья-то голова, и появился рабочий с корзиной. Рядом с ним шагал маленький  мальчик. Рабочий прошел мимо, пожелав мне доброй ночи. Я хотел заговорить с ним  и не мог. Я только ответил на его приветствие каким-то бессвязным бормотанием и  пошел дальше по мосту.    

На  повороте к Мэйбэри поезд – волнистая лента белого искрящегося дыма и длинная  вереница светлых окон – пронесся к югу: тук-тук… тук-тук… и исчез. Еле  различимая в темноте группа людей разговаривала у ворот одного из домов,  составлявших так называемую «Восточную террасу». Все это было так реально, так  знакомо! А то – там, в поле?.. Невероятно, фантастично! «Нет, – подумал  я, – этого не могло быть».    

Наверное,  я человек особого склада и мои ощущения не совсем обычны. Иногда я страдаю от  странного чувства отчужденности от самого себя и от окружающего мира. Я как бы  извне наблюдаю за всем, откуда-то издалека, вне времени, вне пространства, вне  житейской борьбы с ее трагедиями. Такое ощущение было очень сильно у меня в ту  ночь. Все это, быть может, мне просто почудилось.    

Здесь  такая безмятежность, а там, за каких-нибудь две мили, стремительная, летучая  смерть. Газовый завод шумно работал, и электрические фонари ярко горели. Я  остановился подле разговаривающих.    

– Какие  новости с пустоши? – опросил я.    

У ворот  стояли двое мужчин и женщина.    

– Что? –  переспросил один из мужчин, оборачиваясь.    

– Какие  новости с пустоши? – спросил я.    

– Разве  вы сами там не были? – спросили они.    

– Люди,  кажется, прямо помешались на этой пустоши, – сказала женщина из-за  ворот. – Что они там нашли?    

– Разве  вы не слышали о людях с Марса? – сказал я. – О живых существах с  Марса?    

– Сыты  по горло, – ответила женщина из-за ворот. – Спасибо. – И все  трое засмеялись.    

Я  оказался в глупом положении. Раздосадованный, я попытался рассказать им о том,  что видел, но у меня ничего не вышло. Они только смеялись над моими сбивчивыми  фразами.    

– Вы  еще услышите об этом! – крикнул я и пошел домой.    

Я испугал  жену своим измученным видом. Прошел в столовую, сел, выпил немного вина и,  собравшись с мыслями, рассказал ей обо всем, что произошло. Подали обед – уже  остывший, – но нам было не до еды.    

– Только  одно хорошо, – заметил я, чтобы успокоить встревоженную жену. – Это  самые неповоротливые существа из всех, какие мне приходилось видеть. Они могут  ползать в яме и убивать людей, которые подойдут к ним близко, но они не сумеют  оттуда вылезти… Как они ужасны!..    

– Не  говори об этом, дорогой! – воскликнула жена, хмуря брови и кладя свою руку  на мою.    

– Бедный  Оджилви! – сказал я. – Подумать только, что он лежит там мертвый!    

По  крайней мере, жена мне поверила. Я заметил, что лицо у нее стало смертельно  бледным, и перестал говорить об этом.    

– Они  могут прийти сюда, – повторяла она.    

Я  настоял, чтобы она выпила вина, и постарался разубедить ее.    

– Они  еле-еле могут двигаться, – сказал я.    

Я стал  успокаивать и ее и себя, повторяя все то, что говорил мне Оджилви о  невозможности для марсиан приспособиться к земным условиям. Особенно я напирал  на затруднения, вызываемые силой тяготения. На поверхности Земли сила тяготения  втрое больше, чем на поверхности Марса. Всякий марсианин поэтому будет весить  на Земле в три раза больше, чем на Марсе, между тем как его мускульная сила не  увеличится. Его тело точно нальется свинцом. Таково было общее мнение. И  «Таймс» и «Дейли телеграф» писали об этом на следующее утро, и обе газеты, как  и я, упустили из виду два существенных обстоятельства.    

Атмосфера  Земли, как известно, содержит гораздо больше кислорода и гораздо меньше аргона,  чем атмосфера Марса. Живительное действие этого избытка кислорода на марсиан  явилось, бесспорно, сильным противовесом увеличившейся тяжести их тела. К тому  же мы упустили из виду, что при своей высокоразвитой технике марсиане смогут в  крайнем случае обойтись и без физических усилий.    

В тот  вечер я об этом не думал, и потому мои доводы против мощи пришельцев казались неоспоримыми.  Под влиянием вина и еды, чувствуя себя в безопасности за своим столом и стараясь  успокоить жену, я и сам понемногу осмелел.    

– Они  сделали большую глупость, – сказал я, прихлебывая вино. – Они опасны,  потому что, наверное, обезумели от страха. Может быть, они совсем не ожидали  встретить живых существ, особенно разумных живых существ. В крайнем случае один  хороший снаряд по яме, и все будет кончено, – прибавил я.    

Сильное  возбуждение – результат пережитых волнений – очевидно, обострило мои чувства. Я  и теперь необыкновенно ясно помню этот обед. Милое, встревоженное лицо жены,  смотрящей на меня из-под розового абажура, белая скатерть, серебро и хрусталь  (в те дни даже писатели-философы могли позволить себе некоторую роскошь),  темно-красное вино в стакане – все это запечатлелось у меня в памяти. Я сидел  за столом, покуривая папиросу для успокоения нервов, сожалел о необдуманном  поступке Оджилви и доказывал, что марсиан нечего бояться.    

Точно  так же какая-нибудь солидная птица на острове св. Маврикия, чувствуя себя  полным хозяином своего гнезда, могла бы обсуждать прибытие безжалостных  изголодавшихся моряков.    

– Завтра  мы с ними разделаемся, дорогая!    

Я не  знал тогда, что за этим последним моим обедом в культурной обстановке последуют  ужасные, необычайные события.    

 8. В пятницу  вечером    

     

Самым  невероятным из всего того странного и поразительного, что произошло в ту  пятницу, кажется мне полное несоответствие между неизменностью нашего  общественного уклада и началом той цепи событий, которая должна была в корне  перевернуть его. Если бы в пятницу вечером взять циркуль и очертить круг  радиусом в пять миль вокруг песчаного карьера возле Уокинга, то я сомневаюсь,  оказался ли бы хоть один человек за его пределами (кроме разве родственников  Стэнта и родственников велосипедистов и лондонцев, лежавших мертвыми на  пустоши), чье настроение и привычки были бы нарушены пришельцами. Разумеется,  многие слышали о цилиндре и рассуждали о нем на досуге, но он не произвел такой  сенсации, какую произвел бы, скажем, ультиматум, предъявленный Германии.    

Полученная  в Лондоне телеграмма бедняги Гендерсона о развинчивают цилиндра была принята за  утку; вечерняя газета послала ему телеграмму с просьбой прислать подтверждение  и, не получив ответа – Гендерсона уже не было в живых, – решила не  печатать экстренного выпуска.    

Внутри  круга радиусом в пять миль большинство населения ровно ничего не предпринимало.  Я уже описывал, как вели себя мужчины и женщины, с которыми мне пришлось  говорить. По всему округу мирно обедали и ужинали, рабочие после трудового дня  возились в своих садиках, укладывали детей спать, молодежь парочками гуляла в  укромных аллеях, учащиеся сидели за своими книгами.    

Может  быть, о случившемся поговаривали на улицах и судачили в пивных; какой-нибудь  вестник или очевидец только что происшедших событий вызывал кое-где волнение,  беготню и крик, но у большинства людей жизнь шла по заведенному с незапамятных  лет порядку: работа, еда, питье, сон – все, как обычно, точно в небе и не было  никакого Марса. Даже на станции Уокинг, в Хорселле, в Чобхеме ничто не изменилось.    

На  узловой станции в Уокинге до поздней ночи поезда останавливались и отправлялись  или переводились на запасные пути; пассажиры выходили из вагонов или ожидали  поезда – все шло своим чередом. Мальчишка из города, нарушая монополию местного  газетчика Смита [2],  продавал вечернюю газету. Громыхание товарных составов, резкие свистки  паровозов заглушали его выкрики о «людях с Марса». Около девяти часов на  станцию стали прибывать взволнованные очевидцы с сенсационными известиями, но  они произвели не больше впечатления, чем пьяные, болтающие всякий вздор.  Пассажиры, мчавшиеся к Лондону, смотрели в темноту из окон вагонов, видели  редкие взлетающие искры около Хорселла, красный отблеск и тонкую пелену дыма,  застилавшую звезды, и думали, что ничего особенного не случилось, что это горит  вереск. Только на краю пустоши заметно было некоторое смятение. На окраине  Уокинга горело несколько домов. В окнах трех прилегающих к пустоши селений  светились огни, и жители не ложились до рассвета.    

На  Чобхемском и Хорселлском мостах все еще толпились любопытные. Один или двое  смельчаков, как потом выяснилось, отважились в темноте подползти совсем близко  к марсианам. Назад они не вернулись, ибо световой луч, вроде прожектора  военного корабля, время от времени скользил по пустоши, а за ним следовал  тепловой луч. Обширная пустошь была тиха и пустынна, и обугленные тела лежали  неубранными всю ночь под звездным небом и весь следующий день. Из ямы слышался  металлический стук.    

Таково  было положение в пятницу вечером. В кожный покров нашей старой планеты Земли  отравленной стрелой вонзился цилиндр. Но яд только еще начинал оказывать свое  действие. Кругом расстилалась пустошь, а черные, скорченные трупы, разбросанные  на ней, были едва заметны; кое-где тлел вереск и кустарник. Дальше простиралась  узкая зона, где царило смятение, и за эту черту пожар еще не распространился. В  остальном мире поток жизни катился так же, как он катился с незапамятных  времен. Лихорадка войны, которая должна была закупорить его вены и артерии,  умертвить нервы и разрушить мозг, только начиналась.    

Всю ночь  марсиане неутомимо работали, стучали какими-то инструментами, приводя в готовность  свои машины; иногда вспышки зеленовато-белого дыма, извиваясь, поднимались к  звездному небу.    

К  одиннадцати часам через Хорселл прошла рота солдат и оцепила пустошь. Позднее  через Чобхем прошла вторая рота и оцепила пустошь с северной стороны, Несколько  офицеров из Инкерманских казарм уже раньше побывали на пустоши, и один из них,  майор Иден, пропал без вести. В полночь командир полка появился у Чобхемского  моста и стал расспрашивать толпу. Военные власти, очевидно, поняли серьезность  положения. К одиннадцати утра, как на следующий день сообщили газеты, эскадрон  гусар и около четырехсот солдат Кардиганского полка с двумя пулеметами «максим»  выступили из Олдершота.    

Через  несколько секунд после полуночи толпа на дороге в Чертси близ Уокинга увидела метеорит,  упавший в сосновый лес на северо-западе. Он падал, сверкая зеленоватым светом,  подобно летней молнии. Это был второй цилиндр.    

 9. Сражение  начинается    

     

Суббота,  насколько мне помнится, прошла тревожно. Это был томительный день, жаркий и  душный; барометр, как мне сказали, то быстро падал, то поднимался. Я почти не  спал – жене удалось заснуть – и встал рано. Перед завтраком я вышел в сад и  постоял там, прислушиваясь: со стороны пустоши слышалась только трель жаворонков.    

Молочник  явился как обыкновенно. Я услыхал скрип его тележки и подошел к калитке узнать  последние новости. Он рассказал мне, что ночью марсиан окружили войска и что  ожидают артиллерию. Вслед за этим послышался знакомый успокоительный грохот  поезда, несущегося в Уокинг.    

– Убивать  их не станут, – сказал молочник, – если только можно будет обойтись  без этого.    

Я увидел  своего соседа за работой в саду, поболтал с ним немного и отправился  завтракать. Утро было самое обычное. Мой сосед был уверен, что войска захватят  в плен или уничтожат марсиан в тот же день.    

– Жаль,  что они так неприступны, – заметил он. – Было бы интересно узнать,  как они живут на своей планете. Мы могли бы кое-чему научиться.    

Он  подошел к забору и протянул мне горсть клубники – он был ревностным и щедрым  садоводом. При этом он сообщил мне о лесном пожаре около Байфлитского поля для  гольфа.    

– Говорят,  там упала другая такая же штука, номер второй. Право, с нас довольно и первой,  страховым обществам это обойдется не дешево, – сказал он и добродушно  засмеялся. – Леса все еще горят. – И он указал на пелену дыма. –  Торф и хвоя будут тлеть несколько дней, – добавил он и, вздохнув,  заговорил о «бедняге Оджилви».    

После  завтрака, вместо того чтобы сесть за работу, я решил пойти к пустоши. У  железнодорожного моста я увидел группу солдат – это были, кажется, саперы – в  маленьких круглых шапочках, грязных красных расстегнутых мундирах, из-под  которых виднелись голубые рубашки, в черных штанах и в сапогах до колен. Они  сообщили мне, что за канал никого по пропускают. Взглянув на дорогу к мосту, я  увидел часового, солдата Кардиганского полка. Я заговорил с солдатами,  рассказал им о виденных мной вчера марсианах. Солдаты еще не видели их, очень  смутно их себе представляли и закидали меня вопросами. Сказали, что не знают,  кто распорядился двинуть войска; они думали, что произошли какие-то волнения в  Конной гвардии. Саперы, более образованные, чем простые солдаты, со знанием  дела обсуждали необычные условия возможного боя. Я рассказал им о тепловом  луче, и они начали спорить между собой.    

– Подползти  к ним под прикрытием и броситься в атаку, – сказал один.    

– Ну  да! – ответил другой. – Чем же можно прикрыться от такого жара?  Хворостом, что ли, чтобы получше зажариться? Надо подойти к ним как можно ближе  и вырыть укрытия.    

– К  черту укрытия! Ты только и знаешь что укрытия. Тебе бы родиться кроликом,  Сниппи!    

– Так  у них совсем, значит, нет шеи? – спросил вдруг третий – маленький,  задумчивый, смуглый солдат с трубкой в зубах.    

Я еще  раз описал им марсиан.    

– Вроде  осьминогов, – сказал он. – Значит, с рыбами воевать будем.    

– Убить  таких чудовищ – это даже не грех, – сказал первый солдат.    

– Пустить  в них снаряд, да и прикончить разом, – предложил маленький смуглый  солдат. – А то они еще что-нибудь натворят.    

– Где  же твои снаряды? – возразил первый. – Ждать нельзя. По-моему, их надо  атаковать, да поскорей.    

Так  разговаривали солдаты. Вскоре я оставил их и пошел на станцию за утренними  газетами.    

Но я  боюсь наскучить читателю описанием этого томительного утра и еще более томительного  дня. Мне не удалось взглянуть на пустошь, потому что даже колокольни в Хорселле  и Чобхеме находились в руках военных властей. Солдаты, к которым я обращался,  сами ничего толком не знали. Офицеры были очень заняты и таинственно молчаливы.  Жители чувствовали себя в полной безопасности под охраной войск. Маршалл,  табачный торговец, сообщил мне, что его сын погиб около ямы. На окраинах  Хорселла военное начальство велело жителям запереть и покинуть свои дома.    

Я  вернулся к обеду, около двух часов, крайне усталый, ибо день, как я уже сказал,  был жаркий и душный; чтобы освежиться, я принял холодный душ. В половине пятого  я отправился на железнодорожную станцию за вечерней газетой, потому что в  утренних газетах было только очень неточное описание гибели Стэнта, Гендерсона,  Оджилви и других. Однако и вечерние газеты не сообщили ничего нового. Марсиане  не показывались. Они, видимо, чем-то были заняты в своей яме, и оттуда  по-прежнему слышался металлический стук и все время вырывались клубы дыма.  Очевидно, они уже готовились к бою. «Новые попытки установить контакт при  помощи сигналов оказались безуспешными», – стереотипно сообщали газеты.  Один из саперов сказал мне, что кто-то, стоя в канаве, поднял флаг на длинной  жерди. Но марсиане обратили на это не больше внимания, чем мы уделили бы  мычанию коровы.    

Должен  сознаться, что эти военные приготовления сильно взволновали меня. Мое воображение  разыгралось, и я придумывал всевозможные способы уничтожения непрошеных гостей;  я, как школьник, мечтал о сражениях и воинских подвигах. Тогда мне казалось,  что борьба с марсианами неравная. Они так беспомощно барахтались в своей яме!    

Около  трех часов со стороны Чертси или Аддлстона послышался гул – начался обстрел соснового  леса, куда упал второй цилиндр, с целью разрушить его прежде, чем он  раскроется. Но полевое орудие для обстрела первого цилиндра марсиан прибыло в  Чобхем только к пяти часам.    

В шестом  часу, когда мы с женой сидели за чаем, оживленно беседуя о завязавшемся сражении,  послышался глухой взрыв со стороны пустоши, и вслед за тем блеснул огонь. Через  несколько секунд раздался грохот так близко от нас, что даже земля задрожала. Я  выбежал в сад и, увидел, что вершины деревьев вокруг Восточного колледжа  охвачены дымным красным пламенем, а колокольня стоявшей рядом небольшой  церковки взваливается. Башенка в стиле минарета исчезла, и крыша колледжа  выглядела так, словно ее обстреляли из стотонного орудия. Труба на нашем доме  треснула, как будто в нее попал снаряд. Рассыпаясь, обломки ее прокатились по  черепице, и мгновенно появилась груда красных черепков на клумбе, под окном  моего кабинета.    

Мы с  женой стояли ошеломленные и перепуганные. Потом я сообразил, что поскольку колледж  разрушен, то вершина Мэйбэри-Хилла оказалась в радиусе действия теплового луча  марсиан.    

Схватив  жену за руку, я потащил ее на дорогу. Потом я вызвал из дому служанку; мне пришлось  пообещать ей, что я сам схожу наверх за ее сундуком, который она ни за что не  хотела бросить.    

– Здесь  оставаться нельзя, – сказал я.    

И тотчас  же с пустоши снова послышался гул.    

– Но  куда же мы пойдем? – спросила жена с отчаянием.    

С минуту  я ничего не мог придумать. Потом вспомнил о ее родных в Лезерхэде.    

– Лезерхэд! –  крикнул я сквозь гул.    

Она  посмотрела на склон холма. Испуганные люди выбегали из домов.    

– Как  же нам добраться до Лезерхэда? – спросила она.    

У  подножия холма я увидел отряд гусар, проезжавший под железнодорожным мостом.  Трое из них въехали в открытые ворота Восточного колледжа; двое спешились и  начали обходить соседние дома. Солнце, проглядывавшее сквозь дым от горящих  деревьев, казалось кроваво-красным и отбрасывало зловещий свет на все кругом.    

– Стойте  здесь, – сказал я. – Вы тут в безопасности.    

Я  побежал в трактир «Пятнистая собака», так как знал, что у хозяина есть лошадь и  двухколесная пролетка. Я торопился, предвидя, что скоро начнется повальное  бегство жителей с нашей стороны холма. Хозяин трактира стоял у кассы; он и не  подозревал, что творится вокруг. Какой-то человек, стоя ко мне спиной,  разговаривал с ним.    

– Меньше  фунта не возьму, – заявил трактирщик. – Да и везти некому.    

– Я  даю два, – сказал я через плечо незнакомца.    

– За  что?    

– И  доставлю обратно к полуночи, – добавил я.    

– Боже! –  воскликнул трактирщик. – Какая спешка! Два фунта и сами доставите обратно?  Что такое происходит?    

Я  торопливо объяснил, что вынужден уехать из дому, и нанял, таким образом,  двуколку. В то время мне не приходило в голову, что трактирщику самому надо бы  покинуть свое жилье. Я сел в двуколку, подъехал к своему саду и, оставив ее под  присмотром жены и служанки, вбежал в дом и уложил самые ценные вещи, столовое  серебро и тому подобное. Буковые деревья перед домом разгорелись ярким пламенем,  а решетка ограды накалилась докрасна. Один из спешившихся гусар подбежал к нам.  Он заходил в каждый дом и предупреждал жителей, чтобы они уходили. Он уже  побежал дальше, когда я вышел на крыльцо со своим скарбом, завязанным в  скатерть.    

– Что  нового? – крикнул я ему вдогонку.    

Он  повернулся, поглядел на меня и крикнул, как мне послышалось: «Вылезают из ямы в  каких-то штуках вроде суповой миски», – и побежал к дому на вершине холма.  Внезапно туча черного дыма заволокла дорогу и на минуту скрыла его. Я подбежал  к дверям соседа и постучался, чтобы удостовериться, уехал ли он с женой в  Лондон, как мне сказали, и запер ли квартиру. Потом снова вошел в дом, вспомнив  о сундуке служанки, вытащил его, привязал к задку двуколки и, схватив вожжи,  вскочил на козлы. Через минуту мы выехали из дыма, грохот был уже где-то позади  нас; мы быстро спускались по противоположному склону Мэйбэри-Хилла к Старому  Уокингу.    

Перед  нами расстилался мирный пейзаж – освещенные солнцем поля пшеницы по обе стороны  дороги и гостиница Мэйбэри с покачивающейся вывеской. Впереди нас ехал доктор в  своем экипаже. У подножия холма я оглянулся, чтобы посмотреть на холм, который  я покидал. Густые столбы черного дыма, прорезанные красными языками пламени,  поднимались в неподвижном воздухе, отбрасывая черные тени на зеленые вершины  деревьев. Дым расстилался далеко на восток и на запад, до сосновых лесов  Байфлита на востоке и до Уокинга на западе. Дорога позади нас была усеяна  беглецами. Глухо, но отчетливо в знойном недвижном воздухе раздавался треск  пулемета, потом он внезапно прекратился, и послышалась ружейная стрельба.  Очевидно, марсиане поджигали все, что находилось в сфере действия их теплового  луча.    

Я плохой  кучер и потому все свое внимание сосредоточил на лошади. Когда я снова обернулся,  второй холм был также затянут черным дымом. Я пустил лошадь рысью и нахлестывал  ее, пока Уокинг и Сэнд не отделили нас от этого смятения и ужаса. Я обогнал доктора  между Уокингом и Сэндом.    

 10. Гроза    

     

От  Мэйбэри-Хилла до Лезерхэда почти двенадцать миль. На пышных лугах за Пирфордом  пахло сеном, по сторонам дороги тянулась чудесная живая изгородь из цветущего  шиповника. Грохот орудии, который мы слышали, пока ехали по Мэйбэри-Хиллу,  прекратился так же внезапно, как и начался, и вечер стал тих и спокоен. К  девяти часам мы благополучно добрались до Лезерхэда. Я дал лошади передохнуть с  часок, поужинал у родных и передал жену на их попечение.    

Жена  почти всю дорогу как-то странно молчала и казалась подавленной, точно  предчувствовала дурное. Я старался подбодрить ее, уверяя, что марсиане  прикованы к яме собственной тяжестью и что вряд ли они смогут отползти далеко.  Она отвечала односложно. Если бы не мое обещание трактирщику, она, наверно,  уговорила бы меня остаться на ночь в Лезерхэде. Ах, если бы я остался! Она была  очень бледна, когда мы прощались.    

Я же  весь день был лихорадочно возбужден: Что-то вроде той военной лихорадки,  которая овладевает порой цивилизованным обществом, бродило в моей крови, и я  был даже доволен, что мне нужно вернуться в Мэйбэри. Больше того – боялся, что  прекращение стрельбы означает, что с захватчиками-марсианами покончено.  Откровенно говоря, мне очень хотелось присутствовать при этом.    

Выехал я  часов в одиннадцать. Ночь была очень темная. Когда я вышел из освещенной передней,  тьма показалась мне непроглядной; было жарко и душно, как днем. По небу быстро  проносились облака, хотя на кустах не шелохнулся ни один листок. Слуга зажег  оба фонаря. К счастью, я хорошо знал дорогу. Моя жена стояла в освещенной двери  и смотрела, как я садился в двуколку. Потом вдруг повернулась и ушла в дом;  оставшиеся на крыльце родные пожелали мне счастливого пути.    

Испуг  жены передался мне, но вскоре я снова стал думать о марсианах. Тогда я еще не  знал никаких подробностей вечернего сражения. Мне даже не было известно, что  вызвало столкновение. Проезжая через Окхем (я поехал по этому пути, а не через  Сэнд и Старый Уокинг), я увидел на западе кроваво-красное зарево, которое по  мере моего приближения медленно ползло вверх по небу. Надвигавшиеся грозовые  тучи смешивались с клубами черного и багрового дыма.    

На  Рипли-стрит не было ни души; селение словно вымерло, только в двух-трех окнах  виднелся свет. У поворота дороги к Пирфорду я чуть не наехал на людей, стоявших  ко мне спиной. Они ничего не сказали, когда я проезжал мимо. Не знаю, было ли  им известно, что происходит за холмом. Не знаю также, царил ли мирный сои в тех  безмолвных домах, мимо которых я проезжал, стояли ли они пустые и заброшенные  или их обитатели с ужасом наблюдали за событиями этой ночи.    

От Рипли  до Пирфорда я ехал долиной Уэй, где не было видно красного зарева. Но когда я  поднялся на небольшой холм за пирфордской церковью, зарево снова появилось, и  деревья зашумели под первым порывом надвигавшейся бури. На пирфордской церкви  пробито полночь, и впереди на багровом небе уже чернели крыши и деревья  Мэйбэри-Хилла.    

Вдруг  зловещий зеленый свет озарил дорогу впереди и сосновый лес у Аддлстона. Я почувствовал,  что вожжи натянулись. Узкая полоска зеленого огня прорезала свинцовую тучу и  упала налево, в поле. Третья падающая звезда!    

Вслед за  ней сверкнула ослепительно-фиолетовая молния начинающейся грозы и, словно  разорвавшаяся ракета, грянул гром. Лошадь закусила удила и понесла.    

Я мчался  вниз по отлогому склону к подножию Мэйбэри-Хилла. Вспышки молнии следовали одна  за другой почти непрерывно. Частые раскаты грома сопровождались каким-то  странным потрескиванием, словно где-то работала гигантская электрическая  машина. Вспышки света ослепляли меня, и мелкий град больно бил прямо в лицо.    

Сначала  я смотрел только на дорогу, потом мое внимание привлекло что-то двигавшееся  очень быстро вниз по обращенному ко мне склону Мэйбэри-Хилла. Сперва я принял  это за мокрую крышу дома, но при блеске молний, сверкнувших одна за другой,  разглядел что-то быстро двигавшееся по противоположному склону холма. Затем  минутная непроглядная тьма – и внезапный нестерпимый блеск, превративший ночь в  день; красное здание приюта на холме, зеленые вершины сосен и загадочный  предмет показались отчетливо и ярко.    

Но что я  увидел! Как мне это описать? Громадный, выше домов, треножник, шагавший по  молодой сосновой поросли и ломавший на своем пути сосны; машину из блестящего  металла, топтавшую вереск; стальные, спускавшиеся с нее тросы; производимый ею  грохот, сливавшийся с раскатами грома. Блеснула молния, и треножник четко  выступил из мрака; он стоял на одной ноге, две другие повисли в воздухе. Он  исчезал и опять появлялся при новой вспышке молнии уже на сотню ярдов ближе.  Можете вы себе представить складной стул, который, покачиваясь, переступает по  земле? Таково было это видение при мимолетных вспышках молнии. Но вместо стула  представьте себе громадную машину, установленную на треножнике.    

Внезапно  сосны впереди расступились, как расступается хрупкий тростник, когда через него  прокладывает путь человек. Они ломались и падали, и через секунду показался  другой громадный треножник, шагавший, казалось, прямо на меня. А я мчался  галопом навстречу ему! При виде второго чудовища мои нервы не выдержали. Не  решаясь взглянуть на него еще раз, я изо всей силы дернул правую вожжу. В ту же  минуту двуколка опрокинулась, придавив лошадь, оглобли с треском переломились,  я отлетел в сторону и тяжело шлепнулся в лужу.    

Я отполз  и спрятался, скорчившись, за кустиками дрока. Лошадь лежала без движения (бедное  животное сломало шею). При блеске молнии я увидел черный кузов опрокинутой  двуколки и силуэт продолжавшего медленно вращаться колеса. Еще секунда – и  колоссальный механизм прошел мимо меня и стал подниматься к Пирфорду.    

Вблизи  треножник показался мне еще более странным; очевидно, это была управляемая машина.  Машина с металлическим звонким ходом, с длинными гибкими блестящими щупальцами  (одно из них ухватилось за молодую сосну), которые свешивались вниз и гремели,  ударяясь о корпус. Треножник, видимо, выбирал дорогу, и медная крышка вверху  поворачивалась в разные стороны, напоминая голову. К остову машины сзади было  прикреплено гигантское плетение из какого-то белого металла, похожее на  огромную рыбачью корзину; из суставов чудовища вырывались клубы зеленого дыма.  Через несколько мгновений оно уже скрылось.    

Вот что  увидел я очень смутно при свете молнии, среди ослепительных вспышек и черного  мрака.    

Проходя  мимо, треножник издал торжествующий ров, заглушивший раскаты грома: «Элу… элу…»  – и через минуту присоединился к другому треножнику за полмили дальше,  наклонившемуся над чем-то в поле. Я не сомневаюсь, что там лежал третий из  десяти цилиндров, которые были пущены к нам с Марса.    

Несколько  минут я лежал под дождем, в темноте, наблюдая при вспышках света, как эти чудовищные  существа из металла двигались вдали. Пошел мелкий град, и очертания их то расплывались  в тумане, то выступали при вспышках. В промежутках между молниями их поглощала  ночь.    

Я промок  до нитки, сверху – град, снизу – лужа. Прошло некоторое время, пока я пришел в  себя, выбрался из лужи на сухое место и стал соображать, куда мне спрятаться.    

Невдалеке,  на картофельном поле, стояла деревянная сторожка. Я поднялся и, пригнувшись,  пользуясь всяким прикрытием, побежал к сторожке. Тщетно я стучался в дверь,  ответа не последовало (может, там никого и не было). Тогда, прячась в канаве, я  добрался ползком, не замеченный чудовищными машинами, до соснового леса возле  Мэйбэри.    

Здесь,  под прикрытием деревьев, мокрый и продрогший, я стал пробираться к своему дому.  Тщетно старался я отыскать знакомую тропинку. В лесу было очень темно, потому  что теперь молния сверкала реже, а град падал с потоком ливня сквозь просветы в  густой хвое.    

Если бы  я понял, что происходит, то немедленно повернул бы назад и возвратился через  Байфлит и Стрит-Кобхем к жене в Лезерхэд. Но загадочность всего окружающего,  ночной мрак, физическая усталость лишили меня способности рассуждать; я устал,  промок до костей, был ослеплен и оглушен грозой.    

Я думал  только об одном: как бы добраться домой; других побуждений у меня не было. Я  плутал между деревьями, упал в яму, зашиб колено и наконец вынырнул на дорогу,  которая вела к военному колледжу. Я говорю «вынырнул», потому что по песчаному  холму несся бурный мутный поток. Тут в темноте на меня налетел какой-то человек  и чуть не сбил с ног.    

Он  вскрикнул, в ужасе отскочил в сторону и скрылся, прежде чем я успел прийти в  себя и заговорить с ним. Порывы бури были так сильны, что я с большим трудом  взобрался на холм. Я шел по левой стороне, держась поближе к забору.    

Невдалеке  от вершины я наткнулся на что-то мягкое и при свете молнии увидел под ногами  кучу темной одежды и пару сапог. Я не успел рассмотреть лежащего: свет погас. Я  нагнулся над ним, ожидая следующей вспышки. Это был коренастый человек в  дешевом, но еще крепком костюме; он лежал ничком, прижавшись к забору, как  будто с разбегу налетел на него.    

Преодолевая  отвращение, вполне естественное, так как мне никогда не приходилось дотрагиваться  до мертвого тела, я наклонился и перевернул лежащего, чтобы узнать, бьется ли  еще сердце. Человек был мертв. Очевидно, он сломал себе шею. Молния блеснула в  третий раз, и я увидел лицо мертвеца. Я отшатнулся. Это был трактирщик, хозяин «Пятнистой  собаки», у которого я нанял лошадь.    

Я  осторожно перешагнул через труп и стал пробираться дальше. Я миновал  полицейское управление и военный колледж. Пожар на склоне холма прекратился,  хотя со стороны пустоши все еще виднелось красное зарево и клубы красноватого  дыма прорезали завесу града. Большинство домов, насколько я мог разглядеть при  вспышке молнии, уцелело. Возле военного колледжа на дороге лежала какая-то  темная груда.    

Впереди,  на дороге, в стороне моста, слышались чьи-то голоса и шаги, но у меня не  хватило сил крикнуть или подойти к людям. Я вошел в свой дом, затворил дверь,  запер ее на ключ, наложил засов и в изнеможении опустился на пол возле  лестницы. Перед глазами у меня мелькали шагающие металлические чудовища и  мертвец около забора.    

Я  прислонился спиной к стене и, весь дрожа, так и остался сидеть возле лестницы.    

 11. У окна    

     

Я уже  говорил о том, что подвержен быстрой смене настроений. Очень скоро я почувствовал,  что промок и что мне холодно. На ковре у моих ног набралась целая лужа. Я почти  машинально встал, прошел в столовую и выпил немного виски, потом решил  переодеться.    

Переменив  платье, я поднялся в свой кабинет, почему именно туда, я и сам не знаю. Из окна  были видны деревья и железнодорожная станция около Хорселлской пустоши. В суматохе  отъезда мы забыли закрыть это окно. В коридоре было темно, и комната тоже  казалась темной по контрасту с пейзажем в рамке окна. Я остановился в дверях,  как вкопанный.    

Гроза  прошла. Башни Восточного колледжа и сосны вокруг него исчезли; далеко вдали в  красном свете виднелась пустошь и песчаный карьер. На фоне зарева метались  гигантские причудливые черные тени.    

Казалось,  вся окрестность была охвачена огнем: по широкому склону холма пробегали языки  пламени, колеблясь и извиваясь в порывах затихающей бури, и отбрасывали красный  отсвет на стремительные облака. Иногда дым близкого пожарища заволакивал окно и  скрывал тени марсиан. Я не мог рассмотреть, что они делали; их очертания  вырисовывались неясно, они возились над темной грудой, которую я не мог разглядеть.  Я не видел и ближайшего пожара, хотя отблеск его играл на стенах и на потолке  кабинета. Чувствовался сильный запах горящей смолы.    

Я тихо  притворил дверь и подкрался к окну. Передо мной открылся более широкий вид – от  домов вокруг станции Уокинг до обугленных, почерневших сосновых лесов Байфлита.  Вблизи арки на линии железной дороги, у подножия холма, что-то ярко горело;  многие дома вдоль дороги к Мэйбэри и на улицах вблизи станции тлели в грудах  развалин. Сперва я не мог разобрать, что горело на линии железной дороги; огонь  перебегал по какой-то черной груде, направо виднелись желтые продолговатые  предметы. Потом я разглядел, что это был потерпевший крушение поезд; передние  вагоны были разбиты и горели, а задние еще стояли на рельсах.    

Между  этими тремя очагами света – домами, поездом и охваченными пламенем окрестностями  Чобхема – тянулись черные полосы земли, кое-где пересеченные полосками тлеющей  и дымящейся почвы. Это странное зрелище – черное пространство, усеянное  огнями, – напомнило мне гончарные заводы ночью. Сначала я не заметил  людей, хотя и смотрел очень внимательно. Потом я увидел у станции Уокинг, на линии  железной дороги, несколько мечущихся темных фигурок.    

И этим  огненным хаосом был тот маленький мирок, в котором я безмятежно жил столько лет!  Я не знал, что произошло в течение последних семи часов; я только начинал  смутно догадываться, что есть какая-то связь между этими механическими  колоссами и теми неповоротливыми чудовищами, которые на моих глазах выползли из  цилиндра. С каким-то странным любопытством стороннего зрителя я придвинул свое  рабочее кресло к окну, уселся и начал наблюдать; особенно заинтересовали меня  три черных гиганта, расхаживавшие в свете пожарища около песчаного карьера.    

Они,  видимо, были очень заняты. Я старался догадаться, что они там делают. Неужели  это одухотворенные механизмы? Но ведь это невозможно. Может быть, в каждом из  них сидит марсианин и двигает, повелевает, управляет им так же, как  человеческий мозг управляет телом. Я стал сравнивать их с нашими машинами и в первый  раз в жизни задал себе вопрос: какими должны казаться разумному, но менее развитому,  чем мы, существу броненосцы или паровые машины?    

Гроза  пронеслась, небо очистилось. Над дымом пожарищ блестящий, крохотный, как булавочная  головка, Марс склонялся к западу. Какой-то солдат полез в мой сад. Я услыхал  легкое царапанье и, стряхнув владевшее мной оцепенение, увидел человека,  перелезающего через частокол. Мой столбняк сразу прошел, и я быстро высунулся в  окно.    

– Тсс… –  прошептал я.    

Он в  нерешительности уселся верхом на заборе. Потом спрыгнул в сад и, согнувшись, бесшумно  ступая, прокрался через лужайку к углу дома.    

– Кто  там? – шепотом спросил он, стоя под окном и глядя вверх.    

– Куда  вы идете? – спросил я.    

– Я  и сам не знаю.    

– Вы  ищете, где бы спрятаться?    

– Да.    

– Войдите  в дом, – сказал я.    

Я сошел  вниз и открыл дверь, потом снова запер ее. Я не мог разглядеть лица солдата. Он  был без фуражки, мундир был расстегнут.    

– О  господи! – сказал он, когда я впустил его.    

– Что  случилось? – спросил я.    

– И  не спрашивайте. – Несмотря на темноту, я увидел, что он безнадежно махнул  рукой. – Они смели нас, просто смели, – повторял он.    

Почти  машинально он вошел за мной в столовую.    

– Выпейте  виски, – предложил я, наливая ему солидную порцию.    

Он  выпил. Потом опустился на стул у стола, уронил голову на руки и расплакался,  как ребенок. Забыв о своем недавнем приступе отчаяния, я с удивлением смотрел  на него.    

Прошло  довольно много времени, пока он овладел собой и смог отвечать на мои вопросы.  Он говорил отрывисто и путано. Он был ездовым в артиллерии и принял участие в  бою только около семи часов вечера. В это время стрельба на пустоши была в  полном разгаре; говорили, что первая партия марсиан медленно ползет ко второму  цилиндру под прикрытием металлической брони.    

Потом  эта металлическая броня превратилась в треножник, очевидно, в ту первую военную  машину, которую я увидел. Орудие, при котором находился мой гость, было  установлено близ Хорселла для обстрела песчаного карьера, и это ускорило  события. Когда ездовые с лафетом отъезжали в сторону, его лошадь оступилась и  упала, сбросив его в рытвину. В ту же минуту пушка взлетела на воздух вместе со  снарядами; все было охвачено огнем, и он очутился погребенным под грудой  обгорелых трупов людей и лошадей.    

– Я  лежал тихо, – рассказывал он, – полумертвый от страха. На меня  навалилась передняя часть лошади. Они нас смели. А запах, боже мой! Точно  пригорелое жаркое. Я расшиб спину при падении. Так я лежал, пока мне не стало  немного лучше. Только минуту назад мы ехали, точно на парад, – и вдруг разбиты,  сметены, уничтожены.    

– Нас  смели! – повторял он.    

Он долго  прятался под тушей лошади, посматривая украдкой на пустошь. Кардиганский полк  пытался броситься в штыки – его мигом уничтожили. Потом чудовище поднялось на  ноги и начало расхаживать по пустоши, преследуя немногих спасавшихся бегством.  Вращавшийся колпак на нем напоминал голову человека в капюшоне. Какое-то  подобие руки держало металлический ящик сложного устройства, из которого  вылетали зеленые искры и ударял тепловой луч.    

Через  несколько минут на пустоши, насколько он мог видеть, не осталось ни одного  живого существа; кусты и деревья, еще не обратившиеся в обугленные остовы,  горели. Гусары стояли на дороге в ложбинке, и он их не видел. Он слышал, как  застрочили пулеметы, потом все смолкло. Гигант долго не трогал станцию Уокинг и  окрестные дома. Потом скользнул тепловой луч, и городок превратился в груду  пылающих развалин. После этого чудовище выключило тепловой луч и, повернувшись  спиной к артиллеристу, зашагало по направлению к дымившемуся сосновому лесу,  где упал второй цилиндр. В следующий миг из ямы поднялся другой сверкающий  титан.    

Второе  чудовище последовало за первым. Тут артиллерист осторожно пополз по горячему  пеплу сгоревшего вереска к Хорселлу. Ему удалось доползти до канавы, тянувшейся  вдоль края дороги, и таким образом он добрался до Уокинга. Дальнейший рассказ  артиллериста состоял почти из одних междометий. Через Уокинг нельзя было  пройти. Немногие уцелевшие жители, казалось, сошли с ума; другие сгорели заживо  или получили ожоги. Он повернул в сторону от пожара и спрятался в дымящихся  развалинах; тут он увидел, что чудовище возвращается. Оно настигло одного из  бегущих, схватило его своим стальным щупальцем и размозжило ему голову о  сосновый пень. Когда стемнело, артиллерист пополз дальше и добрался до  железнодорожной насыпи.    

Потом  он, крадучись, направился через Мэйбэри в сторону Лондона, думая, что там будет  безопасней. Люди прятались в погребах, канавах, и многие из уцелевших бежали к  Уокингу и Сэнду. Его мучила жажда. Около железнодорожной арки он увидел  разбитый водопровод: вода била ключом из лопнувшей трубы.    

Вот все,  что я мог у него выпытать. Он несколько успокоился, рассказав мне обо всем, что  ему пришлось видеть. С полудня он ничего не ел; он упомянул об этом еще в  начале своего рассказа; я нашел в кладовой немного баранины, хлеба и принес ему  поесть. Мы не зажигали лампу, боясь привлечь внимание марсиан, и паши руки  часто соприкасались, нащупывая еду. Пока он рассказывал, окружающие предметы  стали неясно выступать из мрака, за окном уже можно было различить вытоптанную  траву и поломанные кусты роз. Казалось, по лужайке промчалась толпа людей или  стадо животных. Теперь я мог рассмотреть лицо артиллериста, перепачканное, бледное, –  такое же, вероятно, было и у меня.    

Насытившись,  мы осторожно поднялись в мой кабинет, и я снова выглянул в открытое окно. За  одну ночь цветущая долина превратилась в пепелище. Пожар угасал. Там, где  раньше бушевало пламя, теперь чернели клубы дыма. Разрушенные и развороченные;  дома, поваленные, обугленные деревья – вся эта страшная, зловещая картина,  скрытая до сих пор ночным мраком, теперь, в предрассветных сумерках, отчетливо  предстала перед нами. Кое-что чудом уцелело среди всеобщего разрушения: белый  железнодорожный семафор, часть оранжереи, зеленеющей среди развалин. Никогда  еще в истории войн не было такого беспощадного всеобщего разрушения. Поблескивая  в утреннем свете, три металлических гиганта стояли около ямы, и их колпаки  поворачивались, как будто они любовались произведенным ими опустошением.    

Мне  показалось, что яма стала шире. Спирали зеленого дыма беспрерывно взлетали  навстречу разгоравшейся заре – поднимались, клубились, падали и исчезали.    

Около  Чобхема вздымались столбы пламени. Они превратились в столбы кровавого дыма при  первых лучах солнца.    

 12. Разрушение  Уэйбриджа и Шеппертона    

     

Когда  совсем рассвело, мы отошли от окна, откуда наблюдали за марсианами, и тихо спустились  вниз.    

Артиллерист  согласился со мной, что в доме оставаться опасно. Он решил идти в сторону  Лондона; там он присоединится к своей батарее номер 12 конной артиллерии. Я же  хотел вернуться в Лезерхэд. Потрясенный могуществом марсиан, я решил немедля  увезти жену в Ньюхэвен, чтобы оттуда выехать за границу. Мне было ясно, что  окрестности Лондона неизбежно станут ареной разрушительной борьбы, прежде чем  удастся уничтожить чудовища.    

Но на  пути к Лезерхэду находился третий цилиндр, охраняемый гигантами. Будь я один,  я, вероятно, положился бы на свою судьбу и пустился бы напрямик. Но артиллерист  отговорил меня.    

– Вряд  ли вы поможете своей жене, если сделаете ее вдовой, – сказал он.    

В конце  концов я согласился идти вместе с ним, под прикрытием леса, к северу до  Стрит-Кобхема. Оттуда я должен был сделать большой крюк через Эпсом, чтобы  попасть в Лезерхэд.    

Я хотел  отправиться сейчас же, но мой спутник, солдат, был опытнее меня. Он заставил  меня перерыть весь дом и отыскать флягу, в которую налил виски. Мы набили все  свои карманы сухарями и ломтями мяса. Потом вышли из дому и пустились бегом  вниз по размытой дороге, по которой я шел прошлой ночью. Дома казались  вымершими. На дороге лежали рядом три обуглившихся тела, пораженных тепловым  лучом. Кое-где валялись брошенные или потерянные вещи: часы, туфли, серебряная  ложна и другие мелкие предметы. На повороте к почтовой конторе лежала на боку  со сломанным колесом распряженная тележка, нагруженная ящиками и мебелью.  Несгораемая касса была, видимо, наспех открыта и брошена среди рухляди.    

Дома в  этой части не очень пострадали, горела только сторожка приюта. Тепловой луч  сбрил печные трубы и прошел дальше. Кроме нас, на Мэйбэри-Хилле, по-видимому,  не было ни души. Большая часть жителей бежала, вероятно, к Старому Уокингу по  той дороге, по которой я ехал в Лезерхэд, или пряталась где-нибудь.    

Мы  спустились вниз по дороге, прошли мимо все еще лежавшего там намокшего от дождя  трупа человека в черном костюме. Вошли в лес у подножия холма и добрались до  полотна железной дороги, никого не встретив. Лес по ту сторону железной дороги  казался сплошным буреломом, так как большая часть деревьев была повалена и  только кое-где зловеще торчали обугленные стволы с темно-бурой листвой.    

На нашей  стороне огонь только опалил ближайшие деревья и не произвел больших опустошений.  В одном месте лесорубы, очевидно, работали еще в субботу. Деревья, срубленные и  свежеочищенные, лежали на просеке среди кучи опилок около паровой лесопилки.  Рядом стояла пустая лачуга. Все было тихо; воздух казался неподвижным. Даже  птицы куда-то исчезли. Мы с артиллеристом переговаривались шепотом и часто  оглядывались по сторонам. Иногда мы останавливались и прислушивались.    

Немного  погодя мы подошли к дороге и услышали стук копыт: в сторону Уокинга медленно  ехали три кавалериста. Мы окликнули их, они остановились, и мы поспешили к ним.  Это были лейтенант и двое рядовых 8-го гусарского полка с каким-то прибором  вроде теодолита [3];  артиллерист объяснил мне, что это гелиограф [4].    

– Вы  первые, кого я встретил на этой дороге за все утро, – сказал  лейтенант. – Что тут творится?    

И в его  голосе и в лице чувствовалась решительность. Солдаты смотрели на нас с любопытством.  Артиллерист спустился с насыпи на дорогу и отдал честь.    

– Пушку  нашу взорвало прошлой ночью, сэр. Я спрятался. Догоняю батарею, сэр. Вы, наверное,  увидите марсиан, если проедете еще с полмили по этой дороге.    

– Какие  они из себя, черт возьми? – спросил лейтенант.    

– Великаны  в броне, сэр. Сто футов высоты. Три ноги; тело вроде как алюминиевое, с  огромной головой в колпаке, сэр.    

– Рассказывай! –  воскликнул лейтенант. – Что за чепуху ты мелешь?    

– Сами  увидите, сэр. У них в руках какой-то ящик, сэр; из него выпыхивает огонь и  убивает на месте.    

– Вроде  пушки?    

– Нет,  сэр. – И артиллерист стал описывать действие теплового луча. Лейтенант  прервал его и обернулся ко мне. Я стоял на насыпи у края дороги.    

– Вы  тоже видели это? – спросил он.    

– Все  чистейшая правда, – ответил я.    

– Ну, –  сказал лейтенант, – я думаю, и мне не мешает взглянуть на них.  Слушай, – обратился он к артиллеристу, – нас отрядили сюда, чтобы  выселить жителей из домов. Ты явись к бригадному генералу Марвину и доложи ему  обо всем, что знаешь. Он стоит в Уэйбридже. Дорогу знаешь?    

– Я  знаю, – сказал я.    

Лейтенант  повернул лошадь.    

– Вы  говорите, полмили? – спросил он.    

– Не  больше, – ответил я и указал на вершины деревьев к югу. Он поблагодарил  меня и уехал. Больше мы его не видели.    

Потом мы  увидали трех женщин и двух детей на дороге у рабочего домика, нагружавших  ручную тележку узлами и домашним скарбом. Они были так заняты, что не стали  разговаривать с нами.    

У  станции Байфлит мы вышли из соснового леса. В лучах утреннего солнца местность  казалась такой мирной! Здесь мы были уже за пределами действия теплового луча;  если бы не опустевшие дома, не суетня и сборы жителей, не солдаты на  железнодорожном мосту, смотревшие вдоль линии на Уокинг, день походил бы на  обычное воскресенье.    

Несколько  подвод и фургонов со скрипом двигалось по дороге к Аддлстону. Через ворота в  изгороди мы увидели на лугу шесть пушек двенадцатифунтовок, аккуратно  расставленных на равном расстоянии друг от друга и направленных в сторону  Уокинга. Прислуга стояла подле в ожидании, зарядные ящики находились на  положенном расстоянии. Солдаты стояли точно на смотру.    

– Вот  это здорово! – сказал я. – Во всяком случае, они дадут хороший залп.    

Артиллерист  в нерешительности остановился у ворот.    

– Я  пойду дальше, – сказал он.    

Ближе к  Уэйбриджу, сейчас же за мостом, солдаты в белых рабочих куртках насыпали длинный  вал, за которым торчали пушки.    

– Это  все равно что лук и стрелы против молнии, – сказал артиллерист. – Они  еще не видали огненного луча.    

Офицеры,  не принимавшие непосредственного участия в работе, смотрели поверх деревьев на  юго-запад; солдаты часто отрывались от работы и тоже поглядывали в том же  направлении.    

Байфлит  был в смятении. Жители укладывали пожитки, а двадцать гусар, частью спешившись,  частью верхом, торопили их. Три или четыре черных санитарных фургона с крестом  на белом круге и какой-то старый омнибус грузились на улице среди прочих  повозок. Многие из жителей приоделись по-праздничному. Солдатам стоило большого  труда растолковать им всю опасность положения. Какой-то сморщенный старичок  сердито спорил с капралом, требуя, чтобы захватили его большой ящик и десятка  два цветочных горшков с орхидеями. Я остановился и дернул старичка за рукав.    

– Знаете  вы, что там делается? – спросил я, показывая на вершины соснового леса,  скрывавшего марсиан.    

– Что? –  обернулся он. – Я говорю им, что этого нельзя бросать.    

– Смерть! –  крикнул я. – Смерть идет на нас! Смерть!    

Не знаю,  понял ли он меня, – я поспешил за артиллеристом. На углу я обернулся.  Солдат отошел от старичка, а тот все еще стоял возле своего ящика и горшков с  орхидеями, растерянно глядя в сторону леса.    

Никто в  Уэйбридже не мог сказать нам, где помещается штаб. Такого беспорядка мне еще  нигде не приходилось наблюдать. Везде повозки, экипажи всех видов и лошади  всевозможных мастей. Почтенные жители местечка, спортсмены в костюме для гольфа  и гребли, нарядно одетые женщины – все укладывались; праздные зеваки энергично  помогали, дети шумели, очень довольные таким необычным воскресным развлечением.  Среди всеобщей суматохи почтенного вида викарий [5],  не обращая ни на что внимания, под звон колокола служил раннюю обедню.    

Мы с  артиллеристом присели на ступеньку у колодца и наскоро перекусили. Патрули –  уже не гусары, а гренадеры в белых мундирах – предупреждали жителей и  предлагали им или уходить, или прятаться по подвалам, как только начнется  стрельба. Переходя через железнодорожный мост, мы увидели большую толпу на  станции и вокруг нее; платформа кишела людьми и была завалена ящиками и узлами.  Обычное расписание было нарушено, вероятно, для того чтобы подвезти войска и  орудия к Чертси; потом я слышал, что произошла страшная давка и драка из-за  места в экстренных поездах, пущенных во вторую половину дня.    

Мы  оставались в Уэйбридже до полудня. У шеппертонского шлюза, где сливаются Темза  и Уэй, мы помогли двум старушкам нагрузить тележку. Устье реки Уэй имеет три  рукава, здесь сдаются лодки и ходит паром. На другом берегу виднелась харчевня  и перед ней лужайка, а дальше над деревьями поднималась колокольня  шеппертонской церкви – теперь она заменена шпилем.    

Здесь мы  застали шумную, возбужденную толпу беглецов. Хотя паники еще не было, однако  желающих пересечь реку оказалось гораздо больше, чем могли вместить лодки. Люди  подходили, задыхаясь под тяжелой пошей. Одна супружеская пара тащила даже небольшую  входную дверь от своего дома, на которой были сложены их пожитки. Какой-то  мужчина сказал нам, что хочет попытаться уехать со станции в Шеппертоне.    

Все  громко разговаривали; кто-то даже острил. Многие думали, что марсиане – это  просто люди-великаны; они могут напасть на город и разорить его, но,  разумеется, в конце концов будут уничтожены. Все тревожно посматривали на  противоположный берег, на луга около Чертси; но там было спокойно.    

По ту  сторону Темзы, кроме того места, где причаливали лодки, тоже все было спокойно  – резкий контраст с Сэрреем. Народ, выходивший из лодок, подымался вверх по  дороге. Большой паром только что перевалил через реку. Трое или четверо солдат  стояли на лужайке возле харчевни и подшучивали над беглецами, не предлагая им  помочь. Харчевня была закрыта, как и полагалось в эти часы.    

– Что  это? – крикнул вдруг один из лодочников. – Тише ты! – цыкнул  кто-то возле меня на лаявшую собаку. Звук повторился, на этот раз со стороны  Чертси: приглушенный гул – пушечный выстрел.    

Бой  начался. Скрытые деревьями батареи за рекой направо от нас вступили в общий  хор, тяжело ухая одна за другой. Вскрикнула женщина. Все остановились как  вкопанные и повернулись в сторону близкого, но невидимого сражения. На широких  лугах не было ничего; кроме мирно пасущихся коров и серебристых ив, неподвижных  в лучах жаркого солнца.    

– Солдаты  задержат их, – неуверенным тоном проговорила женщина возле меня.    

Над  лесом показался дымок.    

И вдруг  мы увидели – далеко вверх по течению реки – клуб дыма, взлетевшего и повисшего  в воздухе, и сейчас же почва под ногами у нас заколебалась, оглушительный взрыв  потряс воздух; разлетелись стекла в соседних домах. Все оцепенели от удивления.    

– Вон  они! – закричал какой-то человек в синей фуфайке. – Вон там! Видите?  Вон там!    

Быстро,  один за другим, появились покрытые броней марсиане – один, два, три, четыре – далеко-далеко  над молодым леском за лугами Чертси. Сначала они казались маленькими фигурками  в колпаках и двигались как будто на колесах, но с быстротой птиц.    

Они  поспешно спускались к реке. Слева, наискось, к ним приближался пятый. Их броня  блестела на солнце, и при приближении они быстро увеличивались. Самый дальний  из них на левом фланге высоко поднял большой ящик, и страшный тепловой луч,  который я уже видел в ночь на субботу, скользнул к Чертси и поразил город.    

При виде  этих странных быстроходных чудовищ толпа на берегу оцепенела от ужаса. Ни  возгласов, ни криков – мертвое молчание. Потом хриплый шепот и движение ног –  шлепанье по воде. Какой-то человек, с перепугу не догадавшийся сбросить ношу с  плеча, повернулся и углом своего чемодана так сильно ударил меня, что чуть не  свалил с ног. Какая-то женщина оттолкнула меня и бросилась бежать. Я тоже побежал  с толпой, по все же не потерял способности соображать. Я подумал об ужасном  тепловом луче. Нырнуть в воду! Самое лучшее!    

– Ныряйте! –  кричал я, но никто меня не слушал.    

Я  повернул и бросился вниз по отлогому берегу прямо навстречу приближающемуся  марсианину и прыгнул в воду. Кто-то последовал моему примеру. Я успел заметить,  как только что отчалившая лодка, расталкивая людей, врезалась в берег. Дно под  ногами было скользкое от тины, а река так мелка, что я пробежал около двадцати  футов, а вода доходила мне едва до пояса. Когда марсианин показался у меня над  головой ярдах в двухстах, я лег плашмя в воду. В ушах у меня, как удары грома,  отдавался плеск воды – люди прыгали с лодок. Другие торопливо высаживались,  взбирались на берег но обеим сторонам реки.    

Но  марсианин обращал не больше внимания на мечущихся людей, чем человек на муравьев,  снующих в муравейнике, на который он наступил ногой. Когда, задыхаясь, я поднял  голову над водой, колпак марсианина был обращен к батареям, которые все еще  обстреливали реку; приблизившись, он взмахнул чем-то, очевидно, генератором  теплового луча.    

    

В  следующее мгновение он был уже на берегу и шагнул на середину реки. Колени его  передних ног упирались в противоположный берег. Еще мгновение – и он выпрямился  во весь рост уже у самого поселка Шеппертон. Вслед за тем шесть орудий – никто  не знал о них на правом берегу, так как они были скрыты у околицы, – дали  залп. От внезапного сильного сотрясения сердце мое бешено заколотилось.  Чудовище уже занесло камеру теплового луча, когда первый снаряд разорвался в  шести ярдах над его колпаком.    

Я  вскрикнул от удивления. Я забыл про остальных четырех марсиан: все мое внимание  было поглощено происходившим. Почти одновременно с первым разорвались два  других снаряда; колпак дернулся, уклоняясь от них, но четвертый снаряд ударил  прямо в лицо марсианину.    

Колпак  треснул и разлетелся во все стороны клочьями красного мяса и сверкающего металла.    

– Сбит! –  закричал я не своим голосом.    

Мой крик  подхватили люди, стоявшие в реке вокруг меня.    

От  восторга я готов был выскочить из воды.    

Обезглавленный  колосс пошатнулся, как пьяный, но не упал, сохранив каким-то чудом равновесие.  Никем не управляемый, с высоко поднятой камерой, испускавшей тепловой луч, он  быстро, но нетвердо зашагал по Шеппертону. Его живой мозг, марсианин под  колпаком, был разорван на куски, и чудовище стало теперь слепой машиной  разрушения. Оно шагало по прямой линии, натолкнулось на колокольню  шеппертонской церкви и, раздробив ее, точно тараном, шарахнулось, споткнулось и  с грохотом рухнуло в реку.    

Раздался  оглушительный взрыв, и смерч воды, пара, грязи и обломков металла взлетел высоко  в небо. Как только камера теплового луча погрузилась в воду, вода стала  превращаться в пар. В ту же секунду огромная мутная волна, кипящая, обжигающая,  покатилась против течения. Я видел, как люди барахтались, стараясь выбраться на  берег, и слышал их вопли, заглушаемые шумом бурлящей воды и грохотом бившегося  марсианина.    

Не  обращая внимания на жар, позабыв про опасность, я поплыл по бурной реке,  оттолкнув какого-то человека в черном, и добрался до поворота. С полдюжины  пустых лодок беспомощно качались на волнах. Дальше, вниз по течению, поперек  реки лежал упавший марсианин, почти весь под водой.    

Густые  облака пара поднимались над местом падения, и сквозь их рваную колеблющуюся  пелену по временам я смутно видел гигантские члены чудовища, дергавшегося в  воде и выбрасывавшего в воздух фонтаны грязи и пены. Щупальца размахивали и  бились, как руки, и если бы не бесцельность этих движений, то можно было бы  подумать, что какое-то раненое существо борется за жизнь среди волн.  Красновато-бурая жидкость с громким шипением струей била вверх из машины.    

Мое  внимание было отвлечено от этого зрелища яростным ревом, напоминавшим реи паровой  сирены. Какой-то человек, стоя по колени в воде недалеко от берега, что-то  крикнул мне, указывая пальцем, но я не мог разобрать его слов. Оглянувшись, я  увидел других марсиан, направлявшихся огромными шагами от Чертси к берегу реки.  Пушки в Шеппертоне открыли огонь, но на этот раз безуспешно.    

Я тут же  нырнул и с трудом плыл, задерживая дыхание, пока хватало сил. Вода бурлила и  быстро нагревалась.    

Когда я  вынырнул на минуту, чтобы перевести дыхание, и отбросил волосы с глаз, то увидел,  что кругом белыми клубами поднимается пар, скрывающий марсиан. Шум был  оглушительный. Затем я увидел серых колоссов, казавшихся в тумане еще огромнее.  Они прошли мимо, и двое из них нагнулись над пенящимися, содрогающимися  останками своего товарища.    

Третий и  четвертый тоже остановились, один – ярдах в двухстах от меня, другой – ближе к  Лэйлхему. Генераторы теплового луча были высоко подняты, и лучи с шипением  падали в разные стороны.    

Воздух  звенел от оглушительного хаоса звуков: металлический рев марсиан, грохот рушащихся  домов, треск охваченных пламенем деревьев, заборов, сараев, гул и шипение огня.  Густой черный дым поднимался вверх и смешивался с клубами пара над рекой.  Прикосновение теплового луча, скользившего по Уэйбриджу, вызывало вспышки  ослепительно белого пламени, за которыми следовала дымная пляска языков огня.  Ближайшие дома все еще стояли нетронутыми, ожидая своей участи, сумрачные,  тусклые, окутанные паром, а позади них метался огонь.    

С минуту  я стоял по грудь в почти кипящей воде, растерянный, не надеясь спастись. Сквозь  пар я видел, как люди вылезают из воды, цепляясь за камыши, точно лягушки,  прыгающие по траве; другие в панике метались по берегу.    

Вдруг  белые вспышки теплового луча стали приближаться ко мне. От его прикосновения  рухнули охваченные пламенем дома; деревья с громким треском обратились в  огненные столбы. Луч скользил вверх и вниз по береговой тропинке, сметая разбегавшихся  людей, и наконец спустился до края воды, ярдах в пятидесяти от того места, где  я стоял, потом перенесся на другой берег, к Шеппертону, и вода под ним закипела  и стала обращаться в пар. Я бросился к берегу.    

В  следующую минуту огромная волна, почти кипящая, обрушилась на меня. Я закричал  и, полуслепой, обваренный, не помня себя от боли, стал выбираться на берег.  Поскользнись я – и все было бы кончено. Я упал, обессиленный, на глазах у  марсиан на широкой песчаной отмели, где под углом сходятся Уэй и Темза. Я не  сомневался, что меня ожидает, смерть.    

Помню  как во сне, что нога марсианина прошла ярдах в двадцати от моей головы, увязая  в песке, разворачивая его и снова вылезая наружу, потом, после долгого  томительного промежутка, я увидел, как четыре марсианина пронесли останки  своего товарища; они шли, то ясно различимые, то скрытые пеленой дыма,  расползавшегося по реке и лугам. Потом очень медленно я начал осознавать, что  каким-то чудом избежал гибели.    

 13. Встреча со  священником    

     

Испытав  на себе столь неожиданным образом силу земного оружия, марсиане отступили к  своим первоначальным позициям на Хорселлской пустоши; они торопились унести  останки своего разорванного снарядом товарища и поэтому не обращали внимания на  таких жалких беглецов, как я. Если бы они бросили его и двинулись дальше, то не  встретили бы на своем пути никакого сопротивления, кроме нескольких батарей  пушек-двенадцатифунтовок, и, конечно, достигли бы Лондона раньше, чем туда  дошла бы весть об их приближении. Их нашествие было бы так же внезапно,  губительно и страшно, как землетрясение, разрушившее сто лет назад Лиссабон [6].    

Впрочем,  им нечего было спешить. Из межпланетного пространства каждые двадцать четыре  часа, доставляя им подкрепление, падало по цилиндру. Между тем военные и  морские власти готовились с лихорадочной поспешностью, уразумев наконец ужасную  силу противника. Ежеминутно устанавливались новые орудия. Еще до наступления  сумерек из каждого куста, из каждой пригородной дачи на холмистых склонах близ  Кингстона и Ричмонда уже торчало черное пушечное жерло. На всем обугленном и  опустошенном пространстве в двадцать квадратных миль вокруг лагеря марсиан на  Хорселлской пустоши, среди пепелищ и развалин, под черными, обгорелыми  остатками сосновых лесов, ползли самоотверженные разведчики с гелиографами,  готовые тотчас же предупредить артиллерию о приближении марсиан. Но марсиане  поняли мощь нашей артиллерии и опасность близости людей: всякий, кто дерзнул бы  подойти к одному из цилиндров ближе, чем на милю, поплатился бы жизнью.    

По-видимому,  гиганты потратили дневные часы на переноску груза второго и третьего цилиндров  – второй упал у Аддлстона на площадке для игры в гольф, третий у Пирфорда – к  своей яме на Хорселлской пустоши. Возвышаясь над почерневшим вереском и  разрушенными строениями, стоял на часах один марсианин, остальные же спустились  со своих боевых машин в яму. Они усердно работали до поздней ночи, и из ямы  вырывались клубы густого зеленого дыма, который был виден с холмов Мерроу и  даже, как говорят, из Бенстеда и Эпсома.    

Пока позади  меня марсиане готовились к новой вылазке, а впереди человечество собиралось  дать им отпор, я с великим трудом и мучениями пробирался от дымящихся пожарищ  Уэйбриджа к Лондону.    

Увидев  вдали плывшую вниз по течению пустую лодку, я сбросил большую часть своего  промокшего платья, подплыл к ней и таким образом выбрался из района разрушений.  Весел не было, но я подгребал, сколько мог, обожженными руками и очень медленно  подвигался к Голлифорду и Уолтону, то и дело, по вполне понятным причинам,  боязливо оглядываясь назад. Я предпочел водный путь, так как на воде легче было  спастись в случае встречи с гигантами.    

Горячая  вода, вскипевшая при падении марсианина, текла вниз по реке, и поэтому почти на  протяжении мили оба берега были скрыты паром. Впрочем, один раз мне удалось  разглядеть черные фигурки людей, бежавших через луга прочь от Уэйбриджа.  Голлифорд казался вымершим, несколько домов у берега горело. Странно было  видеть под знойным голубым небом спокойное и безлюдное селение, над которым  взлетали языки пламени и клубился дым. Первый раз видел я пожар без суетящейся  кругом толпы. Сухой камыш на отмели дымился и вспыхивал, и огонь медленно  подбирался к стогам сена, стоявшим поодаль.    

Долго я  плыл по течению, усталый и измученный своими пережитыми передрягами. Даже на  воде было очень жарко. Однако страх был сильнее усталости, и я снова стал  грести руками. Солнце жгло мою обнаженную спину. Наконец, когда за поворотом  показался Уолтонский мост, лихорадка и слабость преодолели страх, и я причалил  к отмели Миддлсэкса и в полном изнеможении упал на траву. Судя по солнцу, было  около пяти часов. Потом я встал, прошел с полмили, никого не встретив, и снова  улегся в тени живой изгороди. Помню, я говорил сам с собой вслух, как в бреду.  Меня томила жажда, и я жалел, что не напился на реке. Странное дело, я  почему-то злился на свою жену; меня очень раздражало, что я никак не мог добраться  до Лезерхэда.    

Я не  помню, как появился священник, – вероятно, я задремал. Я увидел, что он  сидит рядом со мной в выпачканной сажей рубашке; подняв кверху гладко выбритое  лицо, он, не отрываясь, смотрел на бледные отблески, пробегавшие по небу. Небо  было покрыто барашками – грядами легких, пушистых облачков, чуть окрашенных  летним закатом.    

Я  привстал, и он быстро обернулся ко мне.    

– У  вас есть вода? – спросил я.    

Он  отрицательно покачал головой.    

– Вы  уже целый час просите пить, – сказал он.    

С минуту  мы молчали, разглядывая друг друга. Вероятно, я показался ему странным: почти  голый – на мне были только промокшие насквозь брюки и носки, – красный от ожогов,  с лицом и шеей черными от дыма. У него было лицо слабовольного человека,  срезанный подбородок, волосы спадали льняными завитками на низкий лоб, большие  бледно-голубые глаза смотрели пристально и грустно. Он говорил отрывисто,  уставясь в пространство.    

– Что  такое происходит? – опросил он. – Что значит все это?    

Я  посмотрел на него и ничего не ответил.    

Он  простер белую тонкую руку и заговорил жалобно:    

– Как  могло это случиться? Чем мы согрешили? Я кончил утреннюю службу и прогуливался  по дороге, чтобы освежить, голову и приготовиться к проповеди, и вдруг – огонь,  землетрясение, смерть! Содом и Гоморра! Все наши труды пропали, все труды… Кто  такие эти марсиане?    

– А  кто такие мы сами? – ответил я, откашливаясь.    

Он  обхватил колени руками и снова повернулся ко мне. С полминуты он молча смотрел  на меня.    

– Я  прогуливался по дороге, чтобы освежить голову, – повторил он. – И  вдруг – огонь, землетрясение, смерть!    

Он снова  замолчал; подбородок его почти касался колец.    

Потом  опять заговорил, размахивая рукой:    

– Все  труды… все воскресные школы… Чем мы провинились? Чем провинился Уэйбридж? Все исчезло,  все разрушено. Церковь! Мы только три года назад заново ее отстроили. И вот она  исчезла, стерта с лица земли! За что?    

Новая  пауза, и опять он заговорил, как помешанный.    

– Дым  от этого пожарища будет вечно возноситься к небу! – воскликнул он.    

Его  глаза блеснули, тонкий палец указывал на Уэйбридж.    

Я начал  догадываться, что это душевнобольной. Страшная трагедия, свидетелем которой он  оказался – очевидно, он спасся бегством из Уэйбриджа, – довела его до  сумасшествия.    

– Далеко  отсюда до Санбэри? – спросил я деловито.    

– Что  же нам делать? – сказал он. – Неужели эти исчадия повсюду? Неужели  земля отдана им во власть?    

– Далеко  отсюда до Санбэри?    

– Ведь  только сегодня утром я служил раннюю обедню…    

– Обстоятельства  изменились, – сказал я спокойно. – Не отчаивайтесь. Есть еще надежда.    

– Надежда!    

– Да,  надежда, несмотря на весь этот ужас!    

Я стал  излагать ему свой взгляд на наше положение. Сперва он слушал с интересом; но скоро  впал в прежнее безразличие и отвернулся.    

– Это  – начало конца, – прервал он меня. – Конец. День Страшного суда. Люди  будут молить горы и скалы упасть на них и скрыть от лица сидящего на престоле.    

Его  слова подтвердили мою догадку. Собравшись с мыслями, я встал и положил ему руку  на плечо.    

– Будьте  мужчиной, – сказал я. – Вы просто потеряли голову. Хороша вера, если  она не может устоять перед несчастьем. Подумайте, сколько раз в истории  человечества бывали землетрясения, потопы, войны и извержения вулканов. Почему бог  должен был сделать исключение для Уэйбриджа?.. Ведь бог не страховой агент.    

Он молча  слушал.    

– Но  как мы можем спастись? – вдруг спросил он. – Они неуязвимы, они  безжалостны…    

– Может  быть, ни то, ни другое, – ответил я. – И чем могущественнее они, тем разумнее  и осторожнее должны быть мы. Один из них убит три часа назад.    

– Убит? –  воскликнул он, взглянув на меня. – Разве может быть убит вестник божий?    

– Я  видел это, – продолжал я. – Мы с вами попали как раз в самую свалку,  только и всего.    

– Что  это там мигает в небе? – вдруг спросил он.    

Я  объяснил ему, что это сигналы гелиографа и что они означают помощь, которую  несут нам люди.    

– Мы  находимся как раз в самой гуще, хотя кругом все спокойно. Мигание в небе  возвещает о приближающейся грозе. Вот там, думается мне, марсиане, а в стороне  Лондона, там, где холмы возвышаются над Ричмондом и Кингстоном, под прикрытием  деревьев роют траншеи и устанавливают орудия. Марсиане, вероятно, пойдут по  этой дороге.    

Не успел  я кончить, как он вскочил и остановил меня жестом.    

– Слушайте! –  сказал он.    

Из-за  низких холмов за рекой доносился глухой гул отдаленной орудийной пальбы и какой-то  далекий жуткий крик. Потом все стихло. Майский жук перелетел через изгородь  мимо нас. На западе, высоко, над дымом, застилавшим Уэйбридж и Шеппертон, под  великолепным, торжественным закатом, поблескивал бледный нарождающийся месяц.    

– Нам  надо идти этой тропинкой к северу, – сказал я.    

 14. В Лондоне    

     

Мой  младший брат находился в Лондоне в то время, когда в Уокинге упал цилиндр. Он  был студентом-медиком и готовился к предстоящему экзамену; до субботы он ничего  не слышал о прибытии марсиан. Утренние субботние газеты в дополнение к длинным  специальным статьям о Марсе, о жизни на нем и так далее напечатали довольно  туманное сообщение, которое поражало своей краткостью.    

Сообщалось,  что марсиане», напуганные приближением толпы, убили нескольких человек при помощи  какой-то скорострельной пушки. Телеграмма заканчивалась словами: «Марсиане, хотя  и кажутся грозными, не вылезли из ямы, в которую упал их снаряд, и, очевидно,  не могут этого сделать. Вероятно, это вызвано большей силой земного  притяжения». В передовицах особенно подчеркивалось это последнее  обстоятельство.    

Конечно,  все студенты, готовившиеся к экзамену по биологии в стенах университета, куда  отправился в тот день и мой брат, очень заинтересовались сообщением, но на  улицах не замечалось особенного оживления. Вечерние газеты вышли с  сенсационными заголовками. Однако они сообщали только о движении войск к  пустоши и о горящих сосновых лесах между Уокингом и Уэйбриджем. В восемь часов  «Сент-Джеймс газэтт» в экстренном выпуске кратко сообщила о порче телеграфа.  Предполагали, что линия повреждена упавшими вследствие пожара соснами. В эту  ночь – в ночь, когда я ездил в Лезерхэд и обратно, – еще ничего не было  известно о сражении.    

Брат не  беспокоился о нас, так как знал из газет, что цилиндр находится по меньшей мере  в двух милях от моего дома. Он собирался поехать ко мне в эту же ночь, чтобы,  как он потом рассказывал, посмотреть на чудовищ, пока их не уничтожили. Он  послал мне телеграмму в четыре часа, а вечером отправился в мюзик-холл;  телеграмма до меня так и не дошла.    

В  Лондоне в ночь под воскресенье тоже разразилась гроза, и брат мой доехал до  вокзала Ватерлоо на извозчике. На платформе, откуда обыкновенно отправляется  двенадцатичасовой поезд, он узнал, что в эту ночь поезда почему-то не доходят  до Уокинга. Почему, он так и не мог добиться: железнодорожная администрация и  та толком ничего не знала. На вокзале не заметно было никакого волнения;  железнодорожники предполагали, что произошло крушение между Байфлитом и узловой  станцией Уокинг. Вечерние поезда, шедшие обычно через Уокинг, направлялись  через Вирджиния-Уотер или Гилдфорд. Много хлопот доставила железнодорожникам  перемена маршрута экскурсии саутгемптонской и портсмутской Воскресной лиги.  Какой-то репортер вечерней газеты, приняв брата по ошибке за начальника  движения, на которого брат немного походил, пытался взять у него интервью.  Почти никто, не исключая и железнодорожников, не ставил крушение в связь с  марсианами.    

Я потом  читал в какой-то газете, будто бы еще утром в воскресенье «весь Лондон был  наэлектризован сообщениями из Уокинга». В действительности ничего подобного не  было. Большинство жителей Лондона впервые услышало о марсианах только в понедельник  утром, когда разразилась паника. Даже те, кто читал газеты, не сразу поняли  наспех составленное сообщение. Большинство же лондонцев воскресных газет не  читает.    

Кроме  того, лондонцы так уверены в своей личной безопасности, а сенсационные утки так  обычны в газетах, что никто не был особенно обеспокоен следующим заявлением:    

«Вчера,  около семи часов пополудни, марсиане вышли из цилиндра и, двигаясь под защитой  брони из металлических щитов, до основания разрушили станцию Уокинг и окрестные  дома и уничтожили целый батальон Кардиганского полка. Подробности неизвестны.  Пулеметы „максим“ оказались бессильными против их брони; полевые орудия были  выведены из строя. В Чертси направлены разъезды гусар. Марсиане, по-видимому,  медленно продвигаются к Чертси или Виндзору. В Западном Сэррее царит тревога.  Возводятся земляные укрепления, чтобы преградить доступ к Лондону».    

Это было  напечатано в «Сандисан», а в «Рефери» остроумный фельетонист писал, что все это  смахивает на панику в деревне, где неожиданно разбежался кочующий зверинец.    

Никто в  Лондоне толком не знал, что такое эти бронированные марсиане, но почему-то  упорно держался слух, что чудовища очень неповоротливы; «ползают», «с трудом  тащатся» – вот выражения, которые встречались почти во всех первых сообщениях.  Ни одна из телеграмм не составлялась очевидцами событий. Воскресные газеты  печатали экстренные выпуски по мере получения свежих новостей и даже когда их  не было. Только вечером газеты получили правительственное сообщение, что  население Уолтона, Уэйбриджа и всего округа эвакуируется в Лондон, – и  больше ничего.    

Утром  брат пошел в церковь при приютской больнице, все еще не зная о том, что  случилось прошлой ночью. В проповеди пастора он уловил туманные намеки на  какое-то вторжение; кроме того, была прочтена особая молитва о ниспослании  мира. Выйдя из церкви, брат купил номер «Рефери». Встревоженный новостями, он  отправился на вокзал Ватерлоо узнать, восстановлено ли железнодорожное  движение. На улицах было обычное праздничное оживление – омнибусы, экипажи, велосипеды,  много разодетой публики; никто не был особенно взволнован неожиданными  известиями, которые выкрикивали газетчики. Все были заинтригованы, но если кто  и беспокоился, то не за себя, а за своих родных вне города. На вокзале он в  первый раз услыхал, что на Виндзор и Чертси поезда не ходят. Носильщики сказали  ему, что со станций Байфлит и Чертси было получено утром несколько важных  телеграмм, но что теперь телеграф почему-то не работает. Брат не мог добиться  от них более точных сведений. «Около Уэйбриджа идет бой» – вот все, что они  знали.    

Движение  поездов было нарушено. На платформе стояла толпа ожидавших приезда родных и  знакомых с юго-запада. Какой-то седой джентльмен вслух ругал Юго-Западную  компанию.    

– Их  нужно подтянуть! – ворчал он.    

Пришли  один-два поезда из Ричмонда, Путни и Кингстона с публикой, выехавшей на праздник  покататься на лодках; эти люди рассказывали, что шлюзы заперты и что  чувствуется тревога. Мой брат разговорился с молодым человеком в синем  спортивном костюме.    

– Куча  народу едет в Кингстон на повозках, на телегах, на чем попало, с сундуками, со  всем скарбом, – рассказывал тот. – Едут из Молси, Уэйбриджа, Уолтона  и говорят, что около Чертси слышна канонада и что кавалеристы велели им  поскорей выбираться, потому что приближаются марсиане. Мы слышали стрельбу из  орудий у станции Хэмптон-Корт, но подумали, что это гром. Что значит вся эта  чертовщина? Ведь марсиане не могут вылезти из своей ямы, правда?    

Мой брат  ничего не мог на это ответить.    

Немного  спустя он заметил, что какое-то смутное беспокойство передается и пассажирам  подземной железной дороги; воскресные экскурсанты начали почему-то раньше  времени возвращаться из всех юго-западных окрестностей: из Барнса, Уимблдона,  Ричмонд-парка, Кью и других; но никто не мог сообщить ничего, кроме туманных  слухов. Все пассажиры, возвращающиеся с конечной станции, навались, были чем-то  обеспокоены.    

Около  пяти часов собравшаяся на вокзале публика была очень удивлена открытием движения  между Юго-Восточной и Юго-Западной линиями, обычно закрытого, а также  появлением воинских эшелонов и платформ с тяжелыми орудиями. Это были орудия из  Вулвича и Чатама для защиты Кингстона. Публика обменивалась шутками с  солдатами: «Они вас съедят», «Идем укрощать зверей» – и так далее. Вскоре явился  отряд полицейских и стал очищать вокзал от публики. Мой брат снова вышел на  улицу.    

Колокола  звонили к вечерне, и колонна девиц из Армии спасения шла с пением по Ватерлоо-роуд.  На мосту толпа любопытных смотрела на странную бурую пену, клочьями плывшую  вниз по течению. Солнце садилось, Башни Биг-Бэна и Палаты Парламента четко  вырисовывались на ясном, безмятежном небе; оно было золотистое, о  красновато-лиловыми полосами. Говорили, что под мостом проплыло мертвое тело. Какой-то  человек, сказавший, что он военный из резерва, сообщил моему брату, что заметил  на западе сигналы гелиографа.    

На  Веллингтон-стрит брат увидел бойких газетчиков, которые только что выбежали с  Флит-стрит с еще сырыми газетами, испещренными ошеломляющими заголовками.    

– Ужасная  катастрофа! – выкрикивали они наперебой на Веллингтон-стрит. – Бой  под Уэйбриджем! Подробное описание! Марсиане отброшены! Лондон в опасности!    

Брату  пришлось заплатить три пенса за номер газеты.    

Только  теперь он понял, как страшны и опасны эти чудовища. Он узнал, что это не просто  кучка маленьких неповоротливых созданий, а разумные существа, управляющие  гигантскими механизмами, что они могут быстро передвигаться и уничтожать все на  своем пути и что против них бессильны самые дальнобойные пушки.    

Их  описывали, как «громадные паукообразные машины, почти в сто футов вышиной, способные  передвигаться со скоростью экспресса и выбрасывать интенсивный тепловой луч».  Замаскированные батареи, главным образом из полевых орудий, были установлены  около Хорселлской пустоши и Уокинга по дороге к Лондону. Были замечены пять  боевых машин, которые двигались к Темзе; одна из них благодаря счастливой  случайности была уничтожена. Обычно снаряды не достигали цели и батареи  мгновенно сметались тепловым лучом. Упоминалось также о тяжелых потерях,  понесенных войсками; однако сообщения были составлены в оптимистическом тоне.    

Марсиане-де  все же отбиты; оказалось, что они уязвимы. Они отступили к треугольнику, образованному  тремя упавшими около Уокинга цилиндрами. Разведчики с гелиографами окружили их.  Быстро подводятся пушки из Виндзора, Портсмута, Олдершота, Вулвича и даже о  севера. Между прочим, из Вулвича доставлены дальнобойные девяностопятитонные  орудия. Установлено около ста шестидесяти пушек, главным образом для защиты  Лондона. Никогда еще в Англии с такой быстротой и в таких масштабах не производилась  концентрация военных сил. Надо надеяться, что все последующие цилиндры будут  впредь уничтожаться особой сверхмощной шрапнелью, которая уже изготовлена и  рассылается. Положение, говорилось в сообщении, несомненно, серьезное, но  население не должно поддаваться панике. Конечно, марсиане чудовищны и ужасны,  но ведь их всего около двадцати против миллионов людей.    

Власти  имели все основания предполагать, принимая во внимание величину цилиндра, что в  каждом из них не более пяти марсиан. Всего, значит, их пятнадцать. По крайней  мере, один из них уже уничтожен, может быть, даже и больше. Население будет  своевременно предупреждено о приближении опасности, и будут приняты специальные  меры для охраны жителей угрожаемых юго-западных предместий. Кончалось все это  заверениями в безопасности Лондона и выражением твердой надежды, что  правительство справится со всеми затруднениями.    

Этот  текст был напечатан очень крупно на еще не просохшей бумаге, без всяких комментариев.  Любопытно было видеть, рассказывал брат, как безжалостно весь остальной  материал газеты был скомкан и урезан, чтобы дать место этому сообщению.    

На  Веллингтон-стрит нарасхват раскупали розовые листки экстренного выпуска, а на  Стрэнде уже раздавались выкрики целой армии газетчиков. Публика соскакивала с  омнибусов в погоне за газетой. Сообщение взволновало и обеспокоило толпу. Брат  рассказывал, что ставни магазина географических карт на Стрэде были раскрыты и  какой-то человек в праздничном костюме, в лимонно-желтых перчатках, появившись  в витрине, поспешно прикреплял к стеклу карту Сэррея.    

Проходя  по Стрэнду к Трафальгар-сквер с газетой в руке, брат встретил беженцев из Западного  Сэррея. Какой-то мужчина ехал и повозке, похожей на тележку зеленщика; в ней  среди наваленного домашнего скарба сидели его жена и два мальчугана. Он ехал от  Вестминстерского моста, а вслед за ним двигалась фура для сена; на ней сидели  пять или шесть человек, прилично одетых, с чемоданами и узлами. Лица у беженцев  были испуганные, они резко отличались от одетых по-воскресному пассажиров  омнибусов. Элегантная публика, высовываясь из кэбов, с удивлением смотрела на  них. У Трафальгар-сквер беженцы остановились в нерешительности, потом повернули  к востоку по Стрэнду. Затем проехал человек в рабочей одежде на старинном  трехколесном велосипеде с маленькие передним колесом. Он был бледен и весь перепачкан.    

Мой брат  повернул к Виктория-стрит и встретил новую толпу беженцев. У него мелькнула  смутная мысль, что он, может быть, увидит меня. Он обратил внимание на необычно  большое количество полисменов, регулирующих движение. Некоторые из беженцев  разговаривали с пассажирами омнибусов. Один уверял, что видел марсиан. «Паровые  котлы на ходулях, говорю вам, и шагают, как люди». Большинство беженцев  казались взволнованными и возбужденными.    

Рестораны  на Виктория-стрит были переполнены беженцами. На всех углах толпились люди,  читали газеты, возбужденно разговаривали или молча смотрели на этих необычных  воскресных гостей. Беженцы все прибывали, и к вечеру, по словам брата, улицы  походили на Хай-стрит в Эпсоме в день скачек. Мой брат расспрашивал многих из  беженцев, но они давали очень неопределенные ответы.    

Никто не  мог сообщить ничего нового относительно Уокинга. Один человек уверял его, что  Уокинг совершенно разрушен еще прошлой ночью.    

– Я  из Байфлита, – сказал он. – Рано утром прикатил велосипедист, забегал  в каждый дом и советовал уходить. Потом появились солдаты. Мы вышли посмотреть:  на юге дым, сплошной дым, и никто не приходит оттуда. Потом мы услыхали гул  орудий у Чертси, и из Уэйбриджа повалил народ. Я запер свой дом и тоже ушел  вместе с другими.    

В толпе  слышался ропот, ругали правительство за то, что оно оказалось неспособным сразу  справиться с марсианами.    

Около  восьми часов в южной части Лондона ясно слышалась канонада. На главных улицах  ее заглушал шум движения, но, спускаясь тихими переулками к реке, брат ясно  расслышал гул орудий.    

В  девятом часу он шел от Вестминстера обратно к своей квартире у Риджент-парка.  Он очень беспокоился обо мне, понимая, насколько положение серьезно. Как и я в  ночь на субботу, он заразился военной истерией. Он думал о безмолвных,  выжидающих пушках, о таборах беженцев, старался представить себе «паровые котлы  на ходулях» в сто футов вышиною.    

На  Оксфорд-стрит проехало несколько повозок с беженцами; на Мэрилебон-роуд тоже;  но слухи распространялись так медленно, что Риджент-стрит и Портленд-роуд были,  как всегда, полны воскресной гуляющей толпой, хотя кое-где обсуждались  последние события. В Риджент-парке, как обычно, под редкими газовыми фонарями  прогуливались молчаливые парочки. Ночь была темная и тихая, слегка душная; гул  орудий доносился с перерывами; после полуночи на юге блеснуло что-то вроде  зарницы.    

Брат  читал и перечитывал газету, тревога обо мне все росла. Он не мог успокоиться и  после ужина снова пошел бесцельно бродить по городу. Потом вернулся и тщетно  попытался засесть за свои записи лекций. Он лег спать после полуночи, ему  снились зловещие сны, но не прошло и двух часов, как его разбудил стук дверных  молоточков [7],  топанье ног по мостовой, отдаленный барабанный бой и звон колоколов. На потолке  вспыхивали красные отблески. С минуту он лежал и не мог понять, что случилось.  Наступил уже день или все сошли с ума? Потом вскочил с постели и подбежал к  окну.    

Его  комната помещалась в мезонине; распахнув очно, он услышал крики с обоих концов  улицы. Из окон высовывались и перекликались заспанные, полуодетые люди. «Они  идут! – кричал полисмен, стуча в дверь. – Марсиане  приближаются! – И спешил к следующей двери.    

Из  казармы на Олбэни-стрит слышался барабанный бой и звуки трубы; со всех церквей  доносился бурный, нестройный набат. Хлопали двери; темные окна домов на  противоположной стороне вспыхивали желтыми огоньками.    

По улице  во весь опор промчалась закрытая карета, шум колес раздался из-за угла, перешел  в оглушительный грохот под окном и замер где-то вдали. Вслед за каретой  пронеслись два кэба – авангард целой вереницы экипажей, мчавшихся к вокзалу  Чок-Фарм, где можно было сесть в специальные поезда Северо-Западной дороги,  вместо того чтобы спускаться к Юстону.    

Мой брат  долго смотрел из окна в тупом изумлении; он видел, как полисмены перебегали от  двери к двери, стуча молотком и возвещая все ту же непостижимую новость. Вдруг  дверь позади него отворилась и вошел сосед, занимавший комнату напротив, он был  в рубашке, брюках и туфлях, подтяжки болтались, волосы были взлохмачены.    

– Что  за чертовщина? – спросил он. – Пожар? Почему такая суматоха?    

Оба  высунулись из окна, стараясь разобрать, что кричат полисмены. Из боковых улиц  повалил народ, останавливаясь кучками на углах.    

– В  чем дело, черт возьми? – спросил сосед.    

Мой брат  что-то ответил ему и стал одеваться, подбегая с каждой принадлежностью туалета  к окну, чтобы видеть, что происходит на улице. Из-за угла выскочили газетчики с  необычно ранними выпусками газет, крича во все горло:    

– Лондону  грозит удушение! Укрепления Кингстона и Ричмонда прорваны! Кровопролитное сражение  в долине Темзы!    

Повсюду  вокруг, в квартирах нижнего этажа, во всех-соседних домах и дальше, в  Парк-террасис и на сотне других улиц этой части Мэрилебона; в районе  Вестбери-парка и Сент-Панкрэса, на западе и на севере – в Кильберне,  Сен-Джонс-Вуде и Хэмпстеде; на востоке – в Шордиче, Хайбэри, Хаггерстоне и  Хокстоне; на всем громадном протяжении Лондона, от Илинга до Истхема, люди, протирая  глаза, отворяли окна, выглядывали на улицу, задавали бесцельные вопросы и  поспешно одевались. Первое дыхание надвигавшейся паники пронеслось по улицам.  Страх завладевал городом. Лондон, спокойно и бездумно уснувший в воскресенье  вечером, проснулся рано утром в понедельник под угрозой смертельной опасности.    

Так как  брат из своего окна не смог ничего выяснить, он спустился вниз и вышел на  улицу. Над крышами домов розовела заря. Толпа беженцев, шагавших пешком и  ехавших в экипажах, с каждой минутой все увеличивалась.    

– Черный  дым! – слышал он выкрики. – Черный дым!    

Было  ясно, что паника неминуемо охватит весь город. Постояв в нерешительности у  своего подъезда, брат окликнул газетчика и купил газету. Газетчик побежал  дальше, продавая газеты на ходу по шиллингу, – гротескное сочетание  корысти и паники.    

В газете  брат прочел удручающее донесение главнокомандующего:    

«Марсиане  пускают огромные клубы черного ядовитого пара при помощи ракет. Они подавили  огонь нашей артиллерии, разрушили Ричмонд, Кингстон и Уимблдон и медленно  приближаются к Лондону, уничтожая все на своем пути. Остановить их невозможно.  От черного дыма нет иного спасения, кроме немедленного бегства».    

И  только. По и этого было достаточно. Все население огромного, шестимиллионного  города всполошилось, заметалось, обратилось в бегство. Все устремились и  северу.    

– Черный  дым! – слышались крики. – Огонь!    

Колокола  соседних церквей били в набат. Какой-то неумело управляемый экипаж налетел  среди криков и ругани на колоду для водопоя. Тусклый желтый свет мелькал в  окнах домов; у некоторых кэбов еще горели ночные фонари. А вверху разгоралась  заря, безоблачная, ясная, спокойная.    

Брат  слышал топот ног в комнатах и на лестнице. Его хозяйка вышла на улицу, наскоро  накинув капот и шаль, за ней шел ее муж, бормоча что-то невнятное.    

Когда  брат наконец понял, что происходит, он поспешно вернулся в свою комнату,  захватил все наличные деньги – около десяти фунтов, – сунул их в карман и  вышел на улицу.    

 15. Что случилось  в Сэррее    

     

Как раз  в то время, когда священник вел со мной свой безумный разговор под изгородью в  поле около Голлифорда, а брат смотрел на поток беженцев, устремившийся по  Вестминстерскому мосту, марсиане снова перешли в наступление. Если верить  сбивчивым рассказам, большинство марсиан оставалось до девяти часов вечера в  яме на Хорселлской пустоши, занятые какой-то спешной работой, сопровождавшейся  вспышками зеленого дыма.    

Установлено,  что трое марсиан вышли оттуда около восьми часов и, продвигаясь медленно и осторожно  через Байфлит и Пирфорд к Рипли и Уэйбриджу, неожиданно появились перед сторожевыми  батареями на фоне освещенного закатом неба. Марсиане шли не шеренгой, а цепью,  на расстоянии примерно полутора миль друг от друга. Они переговаривались  каким-то ревом, похожим на вой сирены, издающей то высокие, то низкие звуки.    

Этот вой  и пальбу орудий Рипли и Сент-Джордж-Хилла мы и слышали около Верхнего Голлифорда.  Артиллеристы у Рипли – неопытные волонтеры, которых не следовало ставить на  такую позицию, – дали всего один преждевременный безрезультатный залп и,  кто верхом, кто пешком, бросились врассыпную по опустевшему местечку.  Марсианин, то шагая через орудия, то осторожно ступая среди них и даже не пользуясь  тепловым лучом, опередил их и, таким образом, застал врасплох батареи в  Пэйнс-Хилл-парке, которые он и уничтожил.    

Артиллеристы  в Сент-Джордж-Хилле оказались более опытными и храбрыми. Скрытые соснами от  ближайшего к ним марсианина, который не ожидал нападения, они навели свои  орудия спокойно, как на параде, и, когда марсианин находился на расстоянии около  тысячи ярдов, дали залп.    

Снаряды  рвались вокруг марсианина. Он сделал несколько шагов, пошатнулся и упал. Все  закричали от радости, и орудия снова поспешно зарядили. Рухнувший марсианин  издал продолжительный вой, и тотчас второй сверкающий гигант, отвечая ему,  показался над деревьями с юга. По-видимому, снаряд разбил одну из ног  треножника. Второй залп пропал даром, снаряды перелетели через упавшего  марсианина и ударились в землю. И тотчас же два других марсианина подняли  камеры теплового луча, направляя их на батарею. Снаряды взорвались, сосны  загорелись, из прислуги, обратившейся в бегство, уцелело всего несколько  человек.    

Марсиане  остановились и стали о чем-то совещаться. Разведчики, наблюдавшие за ними, донесли,  что они стояли неподвижно около получаса. Опрокинутый марсианин неуклюже выполз  из-под своего колпака – небольшая бурая туша, издали похожая на грибной  нарост, – и занялся починкой треножника. К девяти он кончил работать, и  его колпак снова показался над лесом.    

В начале  десятого к этим трем часовым присоединились четыре других марсианина, вооруженных  большими черными трубами. Такие же трубы были вручены каждому из трех первых. После  этого все семеро растянулись цепью на равном расстоянии друг от друга, по  кривой между Сент-Джордж-Хиллом, Уэйбриджем и Сэндом, на юго-западе от Рипли.