1 2 3 4 5
Евграф Дулуман
Бог, Религия, Священники, Верующие и Атеисты
1. Здравствуйте! Это я — Евграф Дулуман
Я, Дулуман Евграф Каленьевич, родился 6 января 1928 года в семье батрака. Отец был совершенно безграмотный, мать — окончила 3 класса церковно-приходской школы. Мать свободно и с увлечением читала районные и областные газеты и популярные книги на различные темы. Она понимала суть политических дискуссий того времени, особенно любила пересказывать и разъяснять односельчанам выступления И. В. Сталина. А после приобретения патефона (1938 год) приглашала в свой дом соседских жителей села на прослушивание его речи о Советской/Сталинской Конституции. В 1932-34 гг. мать принимала активное участие в компании по ликвидации безграмотности, став "учительницей" в так называемой десятихатке[1].
В 1933 году в нашем селе была открыта начальная, 4-классная школа, потом — 7-классная, и, наконец, — десятилетка. По направлениям в село приехали сначала двое, а потом около двадцати учителей с высшим образованием. В следующем году мои ближайшие уличные друзья детства, которым исполнилось 8 лет, пошли в школу. За компанию с ними пошёл и я. Директор школы согласился принять меня в школу условно, но через полгода внес в список учеников первого класса. Таким образом, я вместе со своими друзьями к началу Великой Отечественной войны окончил 7 классов Боковской Средней школы.
С первых же дней войны отец ушёл в Красную Армии и в том же 1941 году в августе месяце был смертельно ранен под Днепропетровском, а я с матерью и младшим братом 1940 года рождения остался на позже оккупированной территории.
В начале июля 1941 года в село на мотоциклах под музыку въехали немцы. Фашистских солдат с ликованием, хлебом и солью, встречала группа бывшего кулачья. Остальные боков-чане издали онемело наблюдали торжество зла. В границах бывшего сельсовета, который включал села: Бокова, Большая Бокова, Малая Бокова, Петровка, Чайковка, Ярмаковка немцы установили военную комендатуру, назначили из местных по селам старост и полицаев. На видных местах были расклеены объявления с лаконичным сообщением на немецком, русском и украинском языке: "Все обязаны точно и немедленно исполнять все приказы немецкой комендатуры. Кто будет нарушать или уклонятся от выполнения этих указаний, будет примерно наказан". Непонятным скоро было объяснено, что "примерно наказан" означает "расстрелян". На первой же неделе оккупации села один из жителей села Боково бы заподозрен в покушении на фашиста, арестован и расстрелян. Через две недели фашистские молодчики на мотоциклах волчьей стаей окружили гарман[2] нашего села. Сиятельным барином в открытой легковой машине въехал комендант с сельским старостой, за ними — полуоткрытый катафалк с известью на дне. Всех присутствовавших потребовали к себе и построили полукругом вокруг машин. Комендант по-немецки грозно зарычал, а переводчик сказал, чтобы к коменданту подошел Степан Витвицкий. Болезненно худой и высокий скирдовальщик подошел. Мощный солдатюга крепко взял жертву за руку, а комендант вынул из-под сидения легковушки плеть и начал ею хлестать свою жертву по голове, по спине, по лицу, приговаривая: "Арбайтен!", "Арбайтен!", "Арбайтен!"… "Ферфлюхтен!" "Доннер ветер!". После окончания экзекуции, солдат-верзила дернул несчастного за руку, поволок к катафалку и бросил на известь. Оказалось, что староста пожаловался коменданту на Степана Витвицкого. А поэтому строптивый работник должен быть "примерно наказан". А известь в катафалке — для соблюдения гигиены… Чтобы труп не разлагался и не мог заразить какими-то болячками других… Услышав все это, сердобольные женщины мужественно бросились и коменданту и начали говорить, что Степан — примерный труженик, что у него двое малолетних детей, что он в настоящее время приболел… Переводчик передал коменданту слова женщин, тот смилостивился и отпустил Степана, преподав напоследок надлежащие ему и слушателям словесное поучение…
В больнице разместилась комендатура. В школу была завезена семья попа — отца Алексея Козловского, бывшего до этого директором районной кривоозёрской средней школы. Через пару дней в здании клуба состоялось освящение храма с торжественным молебном о победе богоспасаемого фашистского войска и о здравии фюрера Адольфа Гитлера. Где-то в ноябре за верную службу Гитлер подарил Румынии Транснистрию (Часть территории Украины между Дунаем, Днестром и Южным Бугом). Вместо немецкой комендатуры в нашем дистрикте (сельсовете) обосновалась румынская сигуранца (полиция). Свое управление они начали из румынизации населения своих "извечных" территорий. Приказано было во всех учреждениях "ворбешты романешты" (говорить по-румынски). Румыны немецкое "примерное наказание" свели к поголовному, по любому случаю и без оного, избиению местных жителей. Били палками, тростями и кулаками, наказывали 25 ударами по пяткам ног, запретили выходить за пределы сельсовета. На границе устанавливали облавы, задержаных везли в полицию и били, били, били до потери сознания. После захода солнца все должны были сидеть дома. Поймают ночью на улице — беспощадно и себе в удовольствие бьют. Мне в то время было уже 14 лет. Я имел гармонь венского настроя и кое-как пиликал на ней. Но поскольку я был один гармонист на все село, то меня старшие компании таскали на свои вечеринки. Для спокойствия парни выставляли надзор, который доносил о появлении на горизонте румынских патрулей. Компания со всех ног вмиг разбегалась. А поскольку я был с гармонией, бежать неудобно, то меня однажды поймали. Гармонь отобрали. Били по неизвестному нам румынскому обычаю: солдат нагнул мою голову и, зажав её между своих ног, палкой прохаживался по моим мягким местам и по спине.
Все поголовно работали на бывших колхозных полях. А поскольку за работу ничего не давали, то все ночью воровали все, что попадало под руки. Румыны к нашему воровству относились снисходительно, поскольку у них на родине все и все воруют. Мы же воровство считали формой нашего приобщения к румынскому образу жизни, румынизацией.
Я весь период оккупации пас колхозный скот. Колхозов ни немцы, ни румыны не разгоняли. Сначала организованно раздали колхозных лошадей, а потом мы уже сами "прикончили" колхозное добро: растащили по кирпичику здания, по дрючечку — строения, разворовывали живность. Земля осталась как бы в государственной собственности. Так оккупантам удобнее было гнать крестьян на обработку полей, скопом забирать выращенную продукцию и вывозить в Германию. Вывоза молодёжи на работу в Румынию или Германию не было. Наоборот, из Румынии в нашу "Транснистрию" вывезли всех цыган, чтобы они не обворовывали там местных румын. Цыгане у нас жили за счёт выборочного ночного грабежа местного населения.
30 апреля 1944 года наше село было освобождено Красной армией, и на следующий же день в селе была открыта школа. Отец Алексей Козловский всей семьей переехал к нам на квартиру. Я поступил в 7 класс Боковской средней школы, в которой мне и подобным мне помогали вспомнить то, что мы за время оккупации забыли. Военнообязанных и молодёжь до 1927 года рождения включительно призвали в армию. Нас, 1928 года рождения, объявили "стрибками" (истребителями диверсантов) и выдали винтовки. Я стал командиром отряда "стрибков" В июне 1944 года меня, как и всех 1928 года рождения, имеющих семиклассное образование, призвали в армию и направили на трехмесячную военную подготовку, которая проводилась в опустевшем немецком селе Зельцы Разделянского района Одесской области. Перед началом учебного года нас отпустили по домам и посоветовали поступать в школу или училище. Я решил поступить в Одесский железнодорожный техникум. В техникуме для всех поступающих были организованы двухнедельные подготовительные курсы. Но я на вступительных экзаменах провалился. Тогда руководство техникума предложило мне дополнительную недельку подготовиться и пробовать сдать вступительные экзамены снова.
К этому времени я до невозможности затосковал по селу и степными просторами. Одесса своими сплошными улицами домов закрывала видение горизонта и тем самым слишком угнетала меня. Я вернулся в село и поступил в 8 класс Любашёвской средней школы, это в 13 километрах от моего дома. С понедельника по субботу я находился на квартире в Любашёвке и ходил в школу, а на выходные приходил домой. В школе у меня "проклюнулась", что ли, способность писать стихи, которыми заполнялась школьная стенгазета, а мои шутливые шаржи ходили по рукам учеников всех классов. Написал было даже стихотворную пьесу о победе Красной Армии и трусливом бегстве фашистов из наших земель. В райкоме партии пьесу похвалили, но ее постановку отклонили.
Хотя в моем доме жил поп, я его как-то не замечал. Да и некогда было близко знакомиться с постояльцем. Но на летних каникулах я уже проживал дома, и постепенно началось мое знакомство с попом…
Не буду здесь говорить о влиянии роли отца Алексея на мое решение поступить в духовную семинарию. Об этом можно прочитать в разделе "Почему я перестал верить в бога". Пропущу также все то, что я писал в этой брошюре о своей учёбе в духовной семинарии, духовной академии и о работе в Саратовской духовной семинарии. Скажу только, что, порывая с религией, я глубоко продумал свой поступок, в том числе и в предвидении отношение советского окружения ко мне как бывшему клирику. Об этом в своей брошюре 53-летней давности я писал: "Если человек искренне пришел служить обществу, если слова, которые он открыто говорит людям, являются его глубоким убеждением, его сущностью, — то его не собьет с пути временное недоверие, которое вправе к нему питать общество. Человек рано или поздно добьется своей цели, если она отвечает интересам общества!"
С первых же дней моего разрыва с религией коммунисты и комсомольцы села, люди советской власти, большинство активных моих родственников приняли меня, скажем так, — недоброжелательно, а местная молодёжь — с насмешками.
По приезде в село, я на другой же день вышел на работу в колхоз. Приближалась уборочная кампания и дополнительные рабочие руки в колхозе были, ой как, нужны. Днем работал, а вечерами читал школьные учебники и готовился поступать в 9 класс Любашёвской заочной средней школы. Над моим намерением поступить в школу прямо-таки издевались. Как-то я пришел в сельский клуб на танцы. Один из моих дальних родственников, местный балагур Толя Воронецкий, увидев меня, взял в руки балалайку и запел сходу сочиненную им частушку:
Мой миленок учится,
Но что с него получится? —
Иль профессор? иль монах?
Или лётчик на волах?
За лето я подготовился к поступлению в школу. Экстерном сдал экзамены за девятый класс и в октябре был принят в 10 класс заочной средней школы. Выпускные экзамены по всем предметам сдал на 5 (Отлично), но положенной мне золотой медали не дали. Председатель экзаменационной комиссии, второй секретарь райкома партии Крыжановский на итоговом заседании экзаменаторов заявил: "Если вы этому попу Дулуману решили дать золотую медаль, то я не подпишу итоговых документов. Да и ни к чему ему золотая медаль. Его и с медалью, и без медали ни в какой вуз не примут".
Этот же секретарь РК КПУ достаточно поприжимал меня за прошедший год. Так, во время уборочной кампании я организовал тематический выпуск Полевого листа, в выпуске которого принимала участие работающая в поле молодёжь. Узнав об этом, тот же Крыжановский прислал в колхоз своего инструктора "разобраться". В результате меня устранили от работы в выпуске Полевого листа, который без меня прекратил свое существование.
С молодежью колхоза я взялся за постановку пьесы "Свадьба с приданным". Уяснили содержание и смысл пьесы, соизмерили со своими силами, распределили роли и принялись сначала за чтение, потом за изучение и предварительный проговор пьесы в лицах. Увидев все трудности сценического действия, я обратился в Отдел культуры исполкома за помощью. Но в помощи отказано. Тогда мы решили действовать на свой страх и риск. Но оказалось, для "выпуска пьесы на сцену" нужно разрешение того же Крыжановского. В результате наше театральное братство распалось.
В колхозе я работал, в основном, грузчиком и экспедитором зерна на элеватор, а помимо этого — "старшим, куда пошлют". После окончания полевых работ нужда в моих руках отпала, и я начал искать работу на стороне. Сначала в Любашёвке нашел работу почтальона. Договорились о зачислении, но на работе я пробыл всего один день. На другой день по разъяснению райкома партии Любашёвское почтовое отделение в моих услугах перестало нуждаться.
После этого я узнал, что на элеваторе нужны грузчики. Пошел в контору элеватора, но там райкомовские служащие мене упредили. Было ещё несколько таких же и по тем же причинам неудачных поисков работы. Я возмутился, пошел в райком комсомола, в райком партии и поскандалил. Возмущенным вернулся домой и написал письмо-жалобу на имя самого Сталина.
Лично моего письма Сталин, конечно, не читал, но его контора работала чётко. 4 марта 1953 года из Москвы к нам в район по моему письму приехало два представителя: один из ЦК партии, а другой из ЦК комсомола. 5 марта 1953 года я был уже в райкоме партии. Как только представились друг другу, включилось радио и началось сообщение о болезни Иосифа Виссарионовича Сталина. Сообщением все были оглушены. Дальнейший разговор о моем письме/жалобе стал неуместен. Представители из Москвы сразу же собрались и уехали…
Золотая медаль выпускника средней школы давала право его владельцу поступать в любой вуз без вступительных экзаменом, но я такой медали был лишён. Собрав нужные документы, я поехал в Москву поступать на философский факультет Московского университета имени М. В. Ломоносова. Там приняли документы, не вчитываясь в мою автобиографию, и выдали справку о допуске к вступительным экзаменам. Историю и география я сдал на "5". Третьим было сочинение по русской литературе. В заполненную аудитории на 150 человек я сел и начал писать. Входит молодой парень и обращается к аудитории: "Дулуман Евграф Каленьевич здесь присутствует?". Я объявился. Тот подошел ко мне и тихонько говорит мне на ухо. "Вас срочно должен видеть декан факультета. Выйдемте на минуточку".
Не приглашая меня присесть, декан философского факультета профессор Молодцов сразу приступил к делу:
— Дулуман? Вот Ваши документы. В нашей приёмной комиссии невнимательно просмотрели Вашу автобиографию. Наш философский факультет — факультет сугубо партийный. Вы не член партии. К тому же, оказывается, Вы учились в духовной семинарии и академии, Вы — кандидат богословия, инспектор и доцент Саратовской духовной семинарии. На философский факультет мы попов не принимаем. Заберите ваши документы.
В Московском университете начинались вступительные экзамены абитуриентов на месяц раньше, чем во всех остальных вузах СССР. Абитуриенты, которые сдали в МГУ все экзамены хотя бы на "3" (Удовлетворительно), не проходили по конкурсу, но имели потом право выбирать любой другой вуз страны и зачислялись студентами в них без повторных вступительных. Мне не дали возможности сдать все вступительные экзамены в МГУ, а значит — надо будет вновь, с самого начала, сдавать вступительные экзамены.
У меня еще в Саратове укрепилась мечта получить светское философское образование. А там будет видно. Философский факультет был и в Киевском государственном университете им. Шевченко, поэтому я поехал в Киев и сдал документы на философский факультет. История со вступлением в киевский университет повторилась несколько в ухудшенном виде. Здесь мою автобиографию заблаговременно прочитали, познакомили с ней всех заинтересованных лиц и приготовились к определенной встречи со мной. На экзамене по истории профессор Марченко спрашивал меня не в объёме программы и учебника средней школы, а требовал знания партийных документов по тому или иному вопросу. В результате возник спор. Я парировал тем, что так написано в учебнике. Он не поверил мне и потребовал показать соответствующее место в книге. Учебник был в моём портфеле на задних партах. С его разрешения я принес учебник, показал параграф и страницу соответствующего текста. Он прочитал раз, второй. А, задумавшись, произнес: "Да… Да… Плохо мы пишем учебники. Плохо пишем учебники…" И поставил мне оценку 4 (Хорошо).
На устном экзамене по русскому языку и литературе меня решили окончательно раздавить. Общеизвестно, что ученики хорошо, в целом, знают русскую литературу, но слабо знают и понимают грамматику. Здесь правила, исключения, чередования, склонения, залоги, согласования, обороты… Да черт ногу сломает во всей этой тягомотине! Но сталось так, что я в Саратовской семинарии читал русский язык — фактически учил семинаристов русскому языку — и русскую грамматику должен был учить сам, полюбил её. У меня в КГУ принимали экзамены по русскому языку и литературе одновременно три человека. В аудитории готовились к сдаче экзамена где-то 5–8 абитуриентов. Дошла очередь до меня. Я поднял руку. "Ваша фамилия?" — спросил преподаватель. "Дулуман", — ответил я. "Минуточку подождите". Вызывавший меня преподаватель подождал, пока два его коллеги разберутся каждый со своим опрашиваемы абитуриентом, позвал их к себе за общий стол и только тогда пригласил меня. Первый вопрос у меня был о патриотической лирике Маяковского. Второй — о литературном творчестве русских революционных демократов. Я любил и сейчас люблю творчество Маяковского. Преподавателям я с воодушевлением сыпал цитатами. Ведущий прервал меня, сказав, что это мне попался легкий и незначительный вопрос. В ответе на второй вопрос я сосредоточился на анализе романа Чернышевского "Что делать". Меня тоже не дослушали до конца и зачитали третий вопрос о степени сравнения прилагательных. Поскольку все три преподаватели были специалистами по грамматике, то мои ответы они встретили во всеоружии. Так, когда я сказал, что в художественной литературе по степени сравнения могут изменяться не только качественные, но и относительные прилагательные, например, — "каменный — каменней", один из преподавателей принуждённо засмеялся и произнес:
— Да Вы совершенно не знаете русской грамматики! - и передразнил меня: "Каменный — каменней". Это что же выходит? Что я имею право сказать, что у Вас лицо перед экзаменом было каменным, а когда Вы стали отвечать, то оно стало каменней?"
Все три моих мучителя удовлетворенно захихикали. Я возразил:
— Возможно, по законам русской грамматике Вы в этом случае так говорить не будете. Но вот Валерий Брюсов в одном из своих стихотворений писал: "Всё каменней ступени, всё круче, круче всход"…
На этом издевательства надо мной прекратились. Три преподавателя показательно посоветовались между собой о качестве моих ответов и единогласно — демократично (не возразишь и не пожалуешься!) — поставили мне 3 (удовлетворительно). — И на том спасибо! Ведь была заготовлена 1 (очень плохо).
Поскольку на философском факультете КГУ в результате провала абитуриентов образовался недобор, то я решил сдавать экзамены до конца. Мне предстояло сдать еще сочинение на русском или украинском языке и географию.
Сел и приступил к написанию сочинения. Заходит девушка из приемной комиссии, сразу, никого не спрашивая, находит меня и приглашает к председателю приемной комиссии. Выхожу в коридор. Там меня поджидает кандидат философских наук, доцент Владимир Карлович Танчер:
— Евграф Каленьевич. Пройдемте в парк, сядем на скамеечке, чтобы нам никто не мешал, и поговорим. За экзамен по сочинению не беспокойтесь. Он Вам не понадобится.
Последующее определяющее влияние на моё утверждение в философии оказал именно Владимир Карлович Танчер.
— Вот здесь и присядем, — указал Владимир Карлович на стоящую в одиночестве скамейку в парке напротив здания КГУ. — Я читал Ваши автобиографические похождения. Не надо мне их пересказывать. Меня интересует, почему Вы выбираете именно философский факультет?
Я сказал, что интересуюсь философией, особенно темами смысла жизни, происхождения Вселенной и человека, проблемами добра и зла с тех пор как помню себя. Книгу Ленина "Материализм и эмпириокритицизм", содержание и смысл которой я тогда, в 17 лет, так до конца и не понял, хотя прочитал дважды, разноцветными карандашами подчеркивал предложения почти на каждой странице. А в духовной академии за увлечение философией — отсюда из-за отрешенности и постоянное хмурое лицо — меня прозвали мрачным философом. К тому же пребывание в семинарии и духовной академии не удовлетворило, а еще больше обострило влечение к философским размышлениям. В. К. задал мне еще несколько вопросов о прошлых событиях моей жизни. Меня сразу поразило в нем то, что он ставил мне важные и конкретные вопросы и умел — ой, как же умел! — внимательно слушать и понимать сказанное мной. Он был поразительно откровенен со мной:
— А теперь послушайте меня. Хотя, возможно, я и не должен этого Вам говорить. Как бы Вы не сдали вступительные экзамены к нам, Вас все равно не зачислят студентом философского факультета. Предложенный приемной комиссией список зачисляемых студентов просматривает, контролирует и утверждает Министерство образования Украины. А на философский факультет после Министерства этот список просматривает и утверждает или отклоняет Отдел науки КПУ. Философия, если Вы это знаете, дисциплина партийная, а отсюда и специалисты по проблемам философии — члены партии. В вузах Советского Союза на философской работе нет ни одного беспартийного профессора, доцента или даже лаборанта. Вы сейчас беспартийный. Вступить в КПСС выходцу из церковного мира, да еще кандидату богословия, для Вас будет проблемой трудного решения…
— Вот что я Вам скажу. Заберите вот свои документы, езжайте в Одессу. Там есть два-три вуза, в которых недобор поступающих студентов. Хотя бы, например, в Одесский кредитно-экономический институт, который готовит бухгалтеров и кредитных инспекторов госбанка…
— Но я не хочу быть бухгалтером, — вырвалось у меня.
— Не горячитесь. Не горячитесь. В Вашем положении бухгалтер — очень подходящая, приличная для Вас специальность. Изучите банковские инструкции, научитесь считать, неуклонно придерживайтесь пунктов инструкций — и Вы кум королю и сват министру. Никто к Вам не придерётся, никак не подкопается. Работайте себе, получайте приличную зарплату и ожидайте ежеквартальных премий. Впрочем, это я так, в порядке легкой агитации. А если серьёзно, то, как говорится, чем черт не шутит. Поступите в институт, наберетесь знаний высшей школы, особенно по экономике, создадите о себе определённое положительное представление… А там, смотри, изменятся обстоятельства, вы утвердитесь в общественном мнении и после окончания кредитно-экономического института попробуете поступить к нам на философский факультет. У нас обучение бесплатное, а специалистов по философии сейчас нет, и не скоро мы заполним ими кафедры философии. Так что у Вас все ещё впереди. И все зависит от Вас.
Сразу же, со скамейки в парке я оправился в Одессу, разыскал кредитно-экономический институт и сдал документы для вступления. Сдал три экзамены на 4 и 5, но на математике преподаватель начала придираться ко мне. Надо было решить три задачи. С первыми двумя я справился быстро, а третья, по комбинаторике, с большими числами комбинаций "А" и "С" надо было определить икс. Решение этой задачи уже заняло больше половины листа (по 3 специальных, с печатью, листа мы получали от экзаменатора). Преподаватель в ходе моей подготовки пыталась "подловить" меня в получении шпаргалок, хотя помочь шпаргалкой просили у меня, а не я у кого-то. Я доказал это. Посмотрев на то, что я пишу, она предложила мне:
— А Вы не можете сразу, без такого детального высчитывания сразу сказать, чему здесь приблизительно равняется икс.
Я огрызнулся:
— Нет, не могу! Меня в школе учили решать задачи, а не отгадывать ответ!".
В результате экзаменатор ставит мне "3":
— За что "3"? Я правильно решил и решал задачи!.. Я буду жаловаться. Выдернул свои три листа из её рук и решительно вышел из аудитории.
Председатель приемной комиссии Горбунов моей жалобы не принял, слушать меня отказался. Кстати, сам он был родом из моего села, в молодости был в одной компании с моей теткой Варварой. Я решил дойти до самого директора института. Но его в это время на рабочем месте не было, а дать мне его домашний адрес или телефон все отказывались. Тогда я сходил в городское справочное бюро — оно находилось рядом с Институтом в маленькой будочке — и попросил дать домашний адрес Лопатина Юрия Петровича, но не говорил, что это будет адрес именно директора института. Заплатив 20 копеек я за 5-10 секунд получил бумажечку с нужным мне адресом.
В процессе поиска квартиры директора института немного охладел. Квартиру нашел, посмотрел на дорогую, художественно отделанную дверь и посчитал, что звонить в такую дверь незнакомому человеку неприлично. Спустился назад ко входу в подъезд, остановился возле висячих там почтовых ящиков и увидел ящик с номером квартиры директора института. В ящике просматривалась утренняя почта. Сел на подоконник и начал ждать. А что делать. Сейчас половина одиннадцатого. Если директор в квартире, то утренней почты он еще не забрал. Буду ждать. Авось…
Через минут 15 по лестнице спускается в роскошной пижаме человек лет 35. Подошел к указанному ящику, вынул почту и повернулся, собираясь уходить. В этот момент я несмело заговорил:
— Извините! Вы — Юрий Петрович Лопатин?.
— Да, — кратко ответил он. — А Вы кто и что Вам от меня нужно?.
— Извините за беспокойство на дому. Но я поступаю в Ваш институт. Сдал первые три экзамены на 4 и 5, а на математике — которую я люблю и знаю — преподаватель начал придираться ко мне и поставила 3".
— Ну, три — это не страшно. Мы берем абитуриентов и с тройками. А почему Вы думаете, что она к Вам несправедливо придирается?
— Видите ли, я — учился в духовной семинарии и академии, был кандидатом богословия и доцентом в семинарии. А весной 1952 году порвал с религией…".
Не дослушав меня до конца, Юрий Петрович спросил:
— Так это вы Дулуман? Мне уже говорили о Вас из института, а также из горкома партии… Ну-ну, расскажите мне подробнее, почему и как Вы порвали с верой в бога?.
Мы вдвоём присели на подоконнике. Я начал рассказывать, а он по ходу спрашивал, возвращался назад, задавал свои вопросы. Так мы пообщались около часа, в крайнем случае, не меньше 45 минут.
— Ладно. Мне все понятно. Но после того, как Вами заинтересовался горком партии, я ничего решать не могу. Вам надо обратится к представителю Министерства образования. Она прислана в Одессу следить за решением возможных конфликтных ситуаций на вступительных экзаменах в институты. Знаете, что? Вы идите сейчас к ней. А пока Вы доберетесь, я ей позвоню и выскажу свое мнение. Я думаю, она даст добро на Ваше зачисление в наш институт.
На поиски представительны министерства ушло 20–25 минут. Я постучал в дверь. Услышав ответ, зашел и произнес:
— Я от Юрия Петровича Лопатина.
— Проходите, проходите. Он мне все рассказал про Вас. Но Ваш вопрос может решить только завотделом науки Обкома КПУ. Я ему уже позвонила. Идите в бюро пропусков Обкома партии и скажите, что на Ваше имя пропуск заказал Нестеренко. Он Вас примет и Вы ему все расскажете. Думаю, что будет положительное решения. Идите быстренько, чтобы успеть до обыденного перерыва.
Получив пропуск, я посмотрел на часы. До обеденного перерыва оставалось один час и пять минут. Успею. Из бюро пропусков я перешел через площадь мимо памятника Дюку Ришелье и направился ко входу в Обком. На входе стоял милиционер, которому я предъявил пропуск. Не вчитываясь в написанное от руки на пропуске, он спросил меня:
— Вы к кому?
— К Нестеренко.
— К Нестеренко? Но Нестеренко только, что вышел.
— Как вышел? Он сам назначил мне встречу.
— Наверное, забыл.
— А куда он пошел?
— По-видимому, прогуляться?
— А в какую сторону он пошел?
— Он всегда прогуливается по Пушкинской.
Милиционер вышел за порог и посмотрел на Пушкинскую.
— Уже не видно.
— Извините! Я его сейчас догоню. Вы мне скажите, пожалуйста, как выглядит Нестеренко, поскольку мы с ним еще ни разу не виделись.
— Он среднего роста, не худой, в белом чесучовом костюме, приятной наружности.
Я ускоренно зашагал по левой, тенистой, стороне Пушкинской улицы. Перегоняю прохожих, присматриваюсь. Вскоре увидел человека среднего роста в чесучовом костюме. Сбавив темп, я поравнялся с ним и спросил:
— Извините, пожалуйста. Вы товарищ Нестеренко?
— Да. Я — Нестеренко.
— А я — Дулуман.
— А-а… Вот как. Ну что ж. Давайте откровенно поговорим.
Он уже в общих чертах знал содержание моей автобиографии, а поэтому спрашивал то, что его дополнительно и подробнее интересовало… В конце концов, мы просто разговорились о религии, о попах, о моем житии-бытии. Разговаривая, тихой походочкой мы прошлись по Пушкинской до Вокзала; повернули назад и дошли до Дерибасовской. Остановились.
— Ну что ж? В целом мне ясно. А Горбунов из кредитно-экономического института много настороженного наговорил мне о Вас. Вы, оказывается, с ним из одного села… Впрочем, сейчас это не важно. Вы идите в институт, а я позвоню Горбунову. Думаю, что Вас зачислят студентом кредитно-экономического института. Берите вызов на учебу и поезжайте в село. Сейчас заканчивается уборочная кампания. А поэтому в Ваших рабочих руках там нуждаются. Покажите, на что Вы способны. Постарайтесь оправдать наше доверие и в Институте. Я, конечно, Вам верю и верю в Ваше нормальное будущее. Но, у нас, как Вы должны помнить: "Доверяя — доверяй, но проверяй!". Успеха Вам.
Наконец-то я стал студентов советского светского вуза! Начал грызть гранит банковской науки. Меня включили в общественную работу, приняли в комсомол. Избрали членом профсоюзного бюро факультета, а со второго семестра первого года обучения — его председателем. (Мой предшественник, студент последнего курсу уехал на длительную преддипломную практику перед выпускными экзаменами).
Втянулся в учебу и в профсоюзную работу. Система наук банковского института меня увлекла, но религия, атеизм и философия меня не оставляли, а комсомол привлек к выступлениям на антирелигиозные темы. Привлекли к чтению лекций вне института сначала по линии комсомола, потом городского Лекторского бюро, а потом и по линии Областного общества "Знаний", где меня избрали членом бюро и секретарём секции научного атеизма. Начал писать доклады на темы религии и атеизма, публиковать статьи в местных газетах. На последнем курсе меня направили на преддипломную практику в Киев, в учреждение Республиканского государственного банка Украины. Обо мне из Одессы сообщили в ЦК комсомола Украины и в Республиканское Общество "Знание". Комсомол и Общество "Знание" меня в Киеве разыскали и пригласили выступать на их аппаратных совещаниях, а потом посылали читать лекции по учреждениям и предприятиям города. После окончания преддипломной практики Отдел пропаганды ЦК комсомола Украины направил меня читать лекции в Донецкую область, а в это время за подписью секретаря ЦК комсомола Украины Балясной Любови Кузьминичной и председателя республиканской секции научного атеизма Общества "Знания" доктора философских наук, профессора Головахи Ивана Петровича направили письмо в Министерство Образования Украины о переводе меня из кредитно-экономического института на 3 курс философского факультета. Перед этим я дал согласие на такой перевод.
С 1 сентября 1956 года я стал студентом 3 курса философского факультета КГУ. Я встал на тот жизненный путь, о котором подсознательно, а потом и осмыслено мечтал изначально. Но это вовсе не означало, что моя жизнь пошла "как по маслу". Наоборот, мои успехи здесь перемежались с никак невообразимыми мною прежде взлётами и свержениями. Оглядываясь назад, я могу сказать о том, что с сентября 1956 году у меня, по словам Лескова в его романе "Соборяне", "Кончилась жизнь и началось житие".
Здесь нет места для того, чтобы рассказывать об этом так же подробно, как рассказывал выше или пишу в присутствующем в этой книге в материале "Почему я перестал верить в бога". Мне остается только указать основные вехи последующего пути без всякого "живописания" и "растекания мыслию по древу" (Слово о полку Игоревом).
За первый семестр обучения в КГУ я доедал экзамены по всем тем предметам, которые на первых двух курсах изучались на философском факультете и ни на одном курсе не изучались в кредитно-экономическом институте. Сдал все на 5 с одной 4 по немецкой классической философии. В свою очередь комсомол привлек меня в редколлегию "Молодая Украины" и поручил мне присматриваться к атеистическим публикациям в газете. А общество "Знаний" стало посылать на областные конференции, организовывало публичные лекции.
Весной 1957 года в "Комсомольской Правде" вышла моя на всю страницу статья "Почему я перестал верить в бога". Статья была перепечатана, практически, во всех республиканских газетах, опубликована в ряде Западных стран. На меня обрушился поток писем с приветствиями и проклятиями. А потом… А потом с аналогичными заявлениями о разрыве с религией в газетах, на радио и телевидении с публикациями выступили представители духовенства от разных религий: попы, ксендзы, муллы, пресвитеры, выпускники и учащиеся духовных учебных заведения. За два последующих года таких выступления было несколько тысяч.
Пиком подобных выступлений стало выступление б декабря 1959 года в газете "Правда" и. о. ректора и профессора Ленинградской духовной академии и семинарии протоиерея Александра Александровича Осипова со статьей: "Отказ от религии — единственно правильный путь". 30 декабря 1959 года Священный Синод Московской патриархии под председательством патриарха Алексия вынес Постановление (журнал № 23): "Бывшего протоиерея и бывшего профессора Ленинградской духовной академии Александра Осипова, бывшего протоиерея Николая Спасского и бывшего священнослужителя Павла Дарманского и прочих священнослужителей, публично похуливших имя Божие, считать изверженными из священнического сана и лишенными всякого церковного общения. Евграфа Дулумана, отлучить от Церкви”.
Теперь о палках в колеса.
Сначала с сокурсниками философского факультета в КГУ у меня сложились ровные, спокойные, со всеми доброжелательные отношения. Когда же я начал публиковаться в "Молоди Украины" и "протаскивал" туда всех пишущих сокурсников, то это воспринималось чуть ли не под аплодисменты. Но когда мое, ставшее знаменитым, выступление было опубликовано в "Комсомольской правде" на адрес философского факультета начали пачками поступать мне письма, хлынули отзывы в других газетах, на меня начали бегать смотреть студенты всех факультетов, — в моей группе началось завистливое обсуждение только одного: "Дулуману за выступление в Комсомолке заплатили 1.500 рублей. А сколько ему заплатили за предательство церкви? А чем он заплатил за поступление без экзаменов прямо на третий курс философского факультета нашего университета?!".
В 1958 году мне исполнилось 30 лет. Закончился срок моего пребывания в комсомоле. Естественно, в моем состоянии следовало подавать заявление о вступление в КПСС. Посоветовавшись с оставшимися со мной друзьями в группе, я подал такое заявление. После бурного обсуждения моего заявления из 25 присутствовавших на собрании тайно, бюллетнями, 12 проголосовало за, 12 — против. Я воздержался. Воздержавшийся голос был засчитан как против. Следовательно, я не набрал большинства и решением собрания мне отказали в рекомендации в КПСС.
В 1959 году я окончил философский факультет Киевского Университета с красным дипломом, со сплошными пятерками. А до времени вручения дипломов в Университет пришел заказ направить меня на работу старшего референта Волынского областного Общества "Знания". Заказчики сообщали, что по приезде в город Луцк мне выделят свободную уже сейчас двухкомнатную квартиру, жену обеспечат работой по её специальности библиотекаря, ребенка примут в детский сад.
Сокурсники возмутились. Дулумана, мол, берут на работу на сверх удобных условиях, а на оставшиеся вакансии нам смотреть не на что. Партийное руководство группы побежало с претензиями в партком университета. Секретарь парткома Удовиченко Петр Петрович позвонил куда следует. В результате, когда закончился срок моего студенчества, когда все мои однокурсники получили назначение на работу, от Республиканского и Волынского областного Общества "Знание" пришел официальный отказ от приглашения меня в Луцк. С красным дипломом в кармане я остался без назначения с 7-месячной дочкой и безработной женой на руках. Побежал в Университет. Поздно. Университет закончил распределения выпускников на работу. Обратился в министерство — ответ такой же. Я написал заявление в Министерство с просьбой дать мне назначение на работу учителя в любую школу, пусть будет даже учителем начальных классов. Опять отказ. Еще два месяца обивал пороги школ, обществ "Знание", философских кафедр. И уже собрался возвращаться в свой родной колхоз, авось там мне не откажут в работе. В это, последнее для меня, время о моей безработице узнал заведующий отделом научного атеизма Киевского горкома КПУ Иван Иванович Бражник, которому я в такой же мере, как и Владимиру Карловичу Танчеру, обязан благодарностью за участие в моих бедах.
Иван Иванович встретился со мной и подробнейшим образом разузнал о моем положения. Он — человек от природы неугомонный, заводной и решительный до конца. В конце концов, он привел меня ко второму, по пропаганде, секретарю Киевского обкома КПУ Троньку Петру Тимофеевичу и они общими усилиями направили меня на свободную в то время штатную единицу старшего методиста Киевского планетария. Они убедили меня, что там нужен методист по атеистической пропаганде и что я с этой работой справлюсь…
Местные астрономы приняли меня одни — с недоумением, другие — свысока. Меня подрядили читать заказные лекции, главным образом, по школам и клубам города. Через три месяца меня из Планетария перевели референтом в Киевское областное Общество "Знание". Здесь начальница, Чубарева Татьяна Ивановна, приняла меня крайне неприязненно и три года буквально издевалась надо мной. После разрыва с религией это был самый трагический период моей жизни.
Работая референтом Общества "Знание" я три раза предпринимал попытку поступить в аспирантуру по кафедре научного атеизма КГУ. Заведующий кафедрой Владимир Карлович Танчер всеми своими силами поддерживал меня. Я три раза сдавал на все пятерки вступительные аспирантские экзамены, на пятерки писал вступительные рефераты. Кафедра трижды принимала решение о принятии меня в аспирантуру, Университет подтверждал решение кафедры, но из министерства трижды приходил отказ. Без объяснений. Министерство, согласно своему положению, никаких объяснений в подобных случаях не дает. Впрочем, на дневное отделение в аспирантуру по научному атеизму было только одно место и я один претендент. Претендента лишали зачисления, а кафедра теряла аспиранта. На что не пойдёшь во имя никому неизвестных соображений!
Мне уже исполнилось 35 лет. Возраст, после которого в аспирантуру не принимают. Судьба обещала мне стать до конца жизни изгоем в системе Общества "Знание". Что делать? Как поступить? Раздумывать некогда: счётчик необратимого времени отстукивает последние удары для меня. Доведенный до белого каления, схватил несколько листов чистой бумаги и не написал, а "накатал донос", гневное письмо на имя секретаря по пропаганде ЦК КП Украины Скабы Андрея Даниловича. Ох!., но и "оттянулся" я в том письме, отвел душу в нём. Я написал о том, что меня, полноправного, судом не лишенного прав, партийные и государственные чинуши лишают конституционных прав на образование, на учебу, на нормальную советскую жизнь. И все, и везде из-за того, что я в прошлом учился в духовной семинарии и академии, был преподавателям в духовной семинарии. Везде мне бросают в лицо упрёк, что все это из-за того, что я поп, или был попом. Но я не был попом, я только учил попов в саратовской духовной семинарии. Перестав верить в бога, я ушел из церкви. Это что? — Преступление?.. Все в таком же духе, сумбурно, зло и отчаянно. В заключение попросил Андрея Даниловича сказать мне откровенно о том, что я в Советском Союзе лишний как дипломированный философ, как пропагандист атеизма, как советский гражданин вообще. Отправив написанное письмо на имя секретаря ЦК КП Украины, я своему начальству написал заявление об отпуске и уехал с семьей в свое родное село налаживать свою работу в колхозе…
Через две недели меня разыскали в селе и сообщили, что меня приглашает на встречу Андрей Данилович Скаба. Через три дня я был в Киеве, зашел в ЦК КПУ и узнал, что Скаба в отпуске. Зашел в КГУ и узнал, что меня просит зайти к нему Барановский — министр просвещения. Министр просвещения уже знал о моем письме и о том, что, уходя в отпуск, Скаба поручил заведующему Отделом науки ЦК КПУ Кондуфору Юрию Юрьевичу встретится со мной и… Одним словом, министр попросил меня сходить к Ю. Ю., а после него зайти к нему, Барновскому. Кондуфор встретил меня в штыки:
— Товарищ Дулуман! Что Вы себе позволяете?
Я начал отвечать ему в том же духе. Началась перепалка. Минут через 15 Кондуфор сказал:
— Дулуман!. Прекратите препирательство. Идите в Министерство просвещения. Это там решают все дела по аспирантуре. По поручению Андрея Даниловича я поинтересовался вашим личным делом и узнал, что министерство утвердило Вас аспирантом кафедры научного атеизма. Так что не надо было так волноваться и дерзить.
На самом же деле, как я узнал потом, Министерство сразу же было утвердило мое поступление в аспирантуру, но лично Кондуфор, "силой данной ему свыше" (Иоанна, 19:11), это решения ликвидировал.
Доскажу еще о своем поступлении в КПСС. Я уже говорил о том, что комсомольская студенческая организация группы отказала мне в поступлении в партию. Это решение подсказал и утвердил секретарь парткому КГУ Удовиченко Петр Платонович. (Его в Университете заглаза называли "П. П"). До работы в КГУ П. П. был представителем Украины в Организации Объединенных наций. П. П. был бюрократом из бюрократов, бюрократом высшей пробы и все партийные, идеологические, морально-бытовые проблемы в КГУ замкнул лично на себе. Когда я закончил аспирантуру, досрочно защитил кандидатскую диссертацию, кафедра научного атеизма дала мне рекомендацию в партию. Получив мое заявление с рекомендациями, "П. П." самолично явился на кафедру. Тыкнув на меня пальцем, он проговорил:
— Пойдемте со мной!
Мы зашли в пустующую аудиторию, дверь в которую П. П закрыл изнутри. Он сел за столом, разложил пред собой мои документы о поступлении в КПСС, посадил меня напротив себя, вынул из папки чистый лист бумаги, взял авторучку и без всяких вступления начал считать:
— Вы были попом… Не перебивайте! Идеология попов, как вам должно быть известно, не только не совместима с коммунизмом, а напротив, — враждебна ей. А Вам после Вашего поповства Партия и Правительство разрешили окончить среднюю школу?
Услышав мой ответ П. П. повторил: "Так" и поставил жирную точку на чистом листе бумаги.
— После этого Вас приняли студентом в кредитно-экономический институт? Так. (Опять жирная точка на листе бумаги). Потом Вас перевели сразу на третий курс философского факультета, о котором Вы и раньше мечтали? Так. (Опять точка). После окончания Университета Вам выдали красный диплом? Так (Снова точка) После этого Вы, один из немногих студентов Вашей группы, получили назначение на работу в столице Украины Киеве? Так. (Очередная точка). После этого Вам в Киеве дали двухкомнатную квартиру?. Так. (Точка). Вы поступили в аспирантуру. Так. (Точка) Ученый Специализированный Совет факультета досрочно присвоил Вам ученую степень кандидата философских наук? Так. (Точка). Ученый Совет всего Университета утвердил Вас в ученой степени?
Так. (Точка). Теперь Вы получили направление на работу старшего преподавателя кафедры престижного Киевского педагогического института имени А.М. Горького. Так. (-Точка). Посмотрите, как много Советская власть сделала лично для Вас, бывшего попа.
П. П. провел рукою по ряду жирных аккуратно начертанных точек; жестом пригласил меня самому посмотреть внушительное скопление точек-благодеяний и после артистически выдержанной паузы сказал:
— Видите! Так почему же после всего этого Вы хотите, чтобы мы Вас приняли ещё и в КПСС?
В ряд уже написанных точек П. П. в заключение дописал жирный черный кружочек и поставил после него косую линию. У меня невольно вырвался ехидный вопросик:
— Помилуйте, уважаемый Петр Платонович. Неужели Вы в один ряд ставите получение квартиры и вступление в КПСС?
П. П. с недоумением уставился на меня, а потом сгреб все свои бумаги, сунул их в папку, встал и молча вышел из аудитории.
Старшим преподавателем, доцентом, и.о. заведующим кафедрой я проработал в Киевском педагогическом институте с января 1964 по октябрь 1969 года. В 1965 году коммунисты кафедры, а потом и математического факультета рекомендовали меня кандидатом в члены КПСС.
Моё прошлое и настоящее в райкоме КПУ под руководством старых ветеранов партии три месяца проверяли партийные, комсомольские, советские органы (в том числе, конечно, органы КГБ). Ветераны партии были, в целом, доброжелательны ко мне. Их представитель докладывал результат своих исследований членам бюро райкома партии, рекомендовал принять меня кандидатом в члены КПСС. После ничего не значащих выступлений некоторых членов бюро, секретарь райкома сказал:
— Как мы все слышали, поступило предложение принять Дулумана Евграфа Каленьевича (далее он зачитал мое заявление и анкету) кандидатом в члены КПСС. Прошу голосовать. Кто — за?
Члены бюро РК КПУ подняли руки. Один из них замешкался, опустив голову. Это был мой старый знакомый П. П. Председательствующий обвёл взглядом голосующих и несколько уставился на Петра Платоновича Удовенко. П. П еще немного подумал, медленно и невысоко тоже поднял свою руку "за". Секретарь райкома подложил, для протокола, процедуру:
— Кто — против. — И опять посмотрел в сторону П.П. — Против нет.
— Кто воздержался? — Воздержавшихся нет.
— Итак, единогласно принимается решение о принятии Дулумана Евграфа Каленьевича кандидатом в члены КПСС.
Секретарь поздравил мета со вступлением и сказал краткое партийное наставление. Через год я стал полноправным членом КПСС. После этого никаких особых "палок в колеса", о которых можно было бы говорить в тексте этого сообщения не было.
В 1969 году меняя перевели на работу в Институт философии Академии наук Украины старшим научным сотрудником, потом избрали/назначили заведующим Отделом научного атеизма. Два года был председателем местного профсоюзного комитета Института философии, три раза избирался членом партийного бюро. В 1974 году защитил диссертацию "Религия как социально-исторический феномен" и был утвержден в научной степени доктора философских наук, а потом и в звании профессора. В 1982 году перешёл на работу профессора кафедры философии Украинской сельскохозяйственной академии. В 1998 году меня отправили на пенсию (тогда в 450 гривен, что равнялось, примерно, 80 долларов). В поисках работы был почасовиком в Академии адвокатуры при КГУ, потом в новообразованном, перестроечном, Киевском гуманитарном педагогическом институте. Три года был заместителем директора Одесского филиала Кредобанка, директором которого был мой ближайших друг и одногрупник по Одесскому кредитно-экономическому институту. В 2003 году был принят профессором на кафедру философии Киевского политехнического института, где работаю и сейчас.
Доктор философских наук,
кандидат богословия Дулуман Е. К.
30 июля 2011 года
2. Почему я перестал верить в бога
(Этот рассказ был опубликован в виде брошюры в 1957 г.)
2.1. Лекция в колхозе
Года два назад в летнюю пору я выступал с лекцией в колхозе имена Татарбунарского восстания на Одессщине. В обеденный перерыв колхозники собрались у силосорезки. Слушатели устроились поудобнее на сваленных у самых силосных ям кучах зеленой массы.
Среди присутствовавших было много верующих: баптистов и православных христиан. И, конечно, название лекции — "В чем вред религии" — не очень обрадовало их. Начало лекции они встретили настороженно, а через несколько минут послышалась язвительные замечания в мой адрес: "Еще молокосос, чтобы учить нас!", "А видел ли он библию хоть издалека?", "Да он не сможет отличить богородицу от святой троицы…"
Скрепя сердце приходилось эти реплики пропускать мимо ушей. Но они произносились всё громче. Мог вспыхнуть ненужный спор. Разговоры, появившиеся как незаметный журчащий ручеек, ширились и могли превратиться в бурный поток, отгораживающий лектора ог слушателей. Надо было искать выход.
Неподалеку от меня лежала большая ветка клена. Я поднял ее и обратился к колхозникам с вопросом:
— Что это такое, товарищи?
— Клен, — нехотя ответили голоса.
— Да, клен, дерево, — подтвердил я. — А это? — Я поднял лежащий у ног кустик сурепки.
Бурьян, сурепка, — последовал ответ.
Среди вас, — продолжал я, — много верующих.
Думаю, что все они легко отличают сурепку от клена, кустик однолетнего растения от дерева. Многие из вас вчера были в церкви….
Недовольная часть слушателей, рассеянно внимавшая моему повествованию, подняла головы. "Куда это ты гнешь?" — так и читал я по их недоуменным, но уже заинтересованным лицам.
— Как вы помните, — увереннее заговорил я снова, — в церкви читали из евангелия известную каждому верующему притчу о зерне горчичном, в которой Христос уподобляет царство божие горчичному зерну.
— Вроде бы вы там были, товарищ лектор, — не то с ехидством, не то с одобрением бросил реплику сидящий ближе всех старичок с лукавыми смеющимися глазами. На него зашикали. А я, приободренный, продолжал:
— Для верующих библия, евангелие — святые книги; все, что сказано там, якобы является несомненной правдой, глубокой мудростью. Христос, по их убеждению, — всеведущий и всезнающий бог. Но если бы они поближе познакомились с Христом, — пусть даже с таким, каким его описывает библия, то они легко увидели бы, что сплошь и рядом верующие в непогрешимость Христа оказываются намного умнее своего бога.
Теперь я видел, что присутствующие хотя и с недоверием, но внимательно слушали меня.
— Можно не сомневаться, что все из вас, — продолжал я, — безошибочно отличают дерево от сорной травы. А вот Христу это было не под силу. В самом деле: ведь в притче о горчичном зерне он умудряется в одном предложении сделать три грубейшие ошибки. Христос говорит, вы это слышали вчера в церкви: "Зерно горчичное есть меньшее из всех семян" на земле, но когда вырастет, становится деревом, так что прилетают птицы и укрываются в ветвях его". Давайте разберем ошибки Христа.
Первая ошибка Иисуса: зерно горчицы не является самым маленьким на земле. Даже зерно мака в несколько раз меньше зерна горчицы. А зерна таких растений, как повилика, омела, и того меньше. Вторая ошибка Христа: горчица совсем не дерево, я однолетнее растение. Она, как известная здесь всем сурепка, принадлежит к семейству крестоцветных. И, наконец, третья ошибка "сына божьего": горчица совсем маленькое растение (до 50 см) и, конечно, укрыться в "ветвях его" никакие птицы не могут. Вот какими нелепостями засоряет сознание верующих так называемое священное писание!
— Почему же в евангелиях так много подобных несообразнозностей — продолжал я. — Да только потому, что Иисуса Христа никогда не было. Он — вымышленная личность. Евангельские рассказы, так много раз повторяемые церковниками, настолько же доказывают существование Христа, насколько сказки доказывают существование жар-птицы, конька-горбунка или ковра-самолета. Много нелепостей в евангелиях встречается еще и потому, что сочинители сказок о Христе, — а таковых было очень много, — сами были невежественными людьми. Какие сочинители, такие и сочинения!
Я привел еще ряд подобных примеров из учения религии. Колхозники задавали множество волновавших их вопросов. Постепенно лекция перешла в беседу, а затем в открытый задушевный разговор. Я превращался то в слушателя, то в рассказчика. И если бы не хозяйский глаз председателя колхоза Василия Захаровича Тура, наш разговор, возможно, продолжался бы до вечера.
И все же после лекции колхозники не расходились. Снова посыпались вопросы, только уже в иной, дружеской форме. Всех интересовало: кто я? где живу? кто мои родители?
— Откуда вы" товарищ лектор, так хорошо знаете религию, библию? — спрашивали они. — Почему вы читаете лекции именно о религии, а не о чем-нибудь другом?
Подобные вопросы часто задают мне там, где я читаю лекции. В марте 1957 года в "Комсомольской правде" была опубликовала моя статья "Как я стал атеистом". Много я получил от читателей писем. Письма шли со всех концов страны, писали их разные люди; атеисты и верующие, друзья-единомышленники и идейные противники. Больше всего писем было от молодых людей, комсомольцев, от настоящих и верных моих друзей.
Пусть же эта маленькая книжечка — моя исповедь — будет ответом на многочисленные письма друзей и недругов.
2.2. До шестнадцати лет
Мое воспитание до шестнадцати лет ничем не отличалось от воспитания сотен и тысяч моих сверстников. Родители мои не были воинствующими безбожниками, однако мой отец, передовой колхозник, считал зазорным иметь что-либо общее с религией. Ни отец, ни мать в церковь не ходили, но по принятому обычаю иконы в нашем доме находились.
Во время церковного праздника мать могла приготовить особенно вкусные вещи. Тогда к нам приходили знакомые и соседи, и в доме можно было услышать рассказы о "событиях", связанных с данным религиозным торжеством. Помню, однажды отец очень подробно рассказывал о том, как евангельский Пилат выступал перед евреями, предлагая им распять заключенного в тюрьму разбойника Варавву вместо безвинного Иисуса Христа…
Распяли почему-то Христа, а Варавву выпустили на волю.
Я не мог тогда уловить, да и сейчас не могу твердо сказать, говорил отец это всерьез или с иронией. Помню только, что дядя Володя, младший брат отца, сразу же рассказал нам широко известный анекдот: поименного на воровстве лошадей кузнеца крестьяне решили повесить. Вдруг откуда ни возьмись на сходке появился цыган: "Стойте, братцы, — закричал он, — не вешайте кузнеца! Ведь он у вас в село один… Что вы будете делать без кузнеца? Зато у вас есть четыре бондаря. Одного из них давайте и повесим".
Повесили безвинного бондаря, а кузнеца, по совету цыгана, отпустили…
За праздничным столом я старательно читал антицерковные стихи Демьяна Бедного, украинского поэта Степана Руда некого и других.
К попам мы, сельские ребята, относились критически и при встрече, если не было рядом старших, охотно "угощали" их стишками или песенками такого рода, Мы строились в колонну и, маршируя мимо попа, громко скандировали:
Долой, долой монахов!
Долой, долой попов!
На небо мы залезем —
Разгоним всех богов!
Придумывали мы и кое-что другое. Правда, все наши проделки были всего лишь мальчишеством. И, конечно, никаких серьезных атеистических убеждений у нас не было, Мы "отбрасывали" религию с порога, без доказательств.
Дети (в этом я убедился гораздо позже) с большим удовольствием внимают разоблачению религии, чем агитации за нее. В связи с этим мне хочется, забегая несколько вперед, рассказать об одном случае.
Произошло это в марте 1955 года в селе Селивановка Ананьевского района на Одессщине. В маленьком клубе было полным-полно народу. Перед началом лекции я, как обычно, попросил, чтобы дети оставил" помещение. Но один двенадцатилетний мальчуган, ученик местной школы, сумел спрятаться среди клубного реквизита и прослушать всю полуторачасовую лекцию.
После лекции меня и секретаря райкома комсомола Мишу Спектора отвели на квартиру. Хозяева встретили пас радушно.
— Кто из вас читал лекцию в клубе? — задала вопрос хозяйка.
— Я. А что? Может быть, вы безбожников и на порог не пускаете?
— Нет, не то… Я ведь не была на вашей лекции, — продолжала хозяйка, — на ферме задержалась. Возвращаюсь домой, и вдруг перед самым вашим приходом открывается дверь, вбегает мой Василек и, не переводя дыхания, спрашивает:
— Мама! Правда ли, что у нас раньше поп освящал поля?
— Правда" сынок" — отвечаю.
— Ну и что? — допытывался он. — Родило после этого?
— Как когда, — говорю ему, — бывало, что и родило…
Ох, как и накинулся он на меня.
— И ты тоже, — говорит, — находиться под влиянием религиозных предрассудков? А еще передовая доярка!..
На другой день "клубный заяц" провожал нас. Мы долго с ним говорили. Расстались далеко за околицей. Прощаясь с ним, я подумал: "Как хорошо, что у меня есть вот такие соратники-атеисты…" С тех пор дети на моих лекциях — полноправные слушатели, наравне со взрослыми.
…Когда отец уходил на фронт, я заканчивал седьмой класс. На прощанье он сказал мне: "Я в десять дет, когда умер твой дед, уже начал батрачить. Тебе двенадцать лет. Пока я вернусь, ты должен заменить меня и в колхозе и дома. Будь хозяином. Колхоз поддержит вас, тебе будет легче, чем мне когда-то… Я скоро вернусь, вот только разобьем фашистов…"
Это был, пожалуй, единственный раз, когда мой отец не сдержал данного слова: он не вернулся с войны… Я поневоле надолго возглавил семью, а к учебе мог вернуться только в 1944 году, когда наши войска освободили Одессщину. Чтобы свести концы с концами, мать приняла в полупустующий дом квартирантов — семью сельского священника.
2.3 ’’AUDIATUR ET ALTERA PARS’’ (”Выслушать и другую половину")
Я учился в Любашевской школе, что в тринадцати километрах от нашего села, и домой приходил только по воскресеньям. Мои встречи с отцом Алексеем были неизбежны, как неизбежны стали и наши разговоры, а позднее и диспуты. Я, конечно, был убеждён, что в споре на религиозные темы буду победителем, даже смогу переубедить его…
Но мой собеседник, отец Алексей, был весьма грамотным и опытным человеком. Я не мог ему ничего доказать, а он буквально разгромил мои правильные, но не подкрепленные опытом и вескими аргументами доводы. Исподволь, незаметно он заставил меня начать сомневаться в атеизме. Но если бы кто-нибудь в это время сказал мне, что я попал под влияние церкви, я бы расхохотался…
Прежде всего, меня поразило то, что некоторые из великих ученых верили в бога. Отцу Алексею нетрудно было доказать мне, ссылаясь на книги, что Паскаль был истым католиком; великий Ньютон, произнося слово "бог", снимал шляпу, писал проповеди на библейские темы.
Для нас же, школьников, любой великий ученый был авторитетом во всех областях. Об ошибках ученых мы знаем мало. В сокровищнице науки хранятся ведь не ошибки" а достижения того или иного ученого. Человек велик своими взлетами, а не падениями! И мы порой думаем, что если ученый делает великие открытия, например, в физике или химии, то и во всех других областях знаний он всеведущ.
Только значительно позже я понял, что религии противоположна не какая-то отдельная наука, а все науки, вместе взятые, в их совокупности. Поскольку религия — это прежде всего определенное мировоззрение, то прямую и полную противоположность ей нужно искать также в области мировоззрения, в области философии. Религия — наиболее ложное, фантастическое, превратное восприятии человеком окружающей действительности.
Прямой противоположностью ей является правильное учение, правильное мировоззрение — диалектический материализм.
И если тот или иной ученый двигает науку вперед и продолжает верить в бога, то о нем можно сказать: как ученый — он гигант, гений; но как мыслитель, философ — карлик. Ведь он только потому и является ученым, что в своей науке, на дело не признает никаких сверхъестественных сил: богов, чертей, духов, чудес. Так, для верующего медика бог может быть везде — в астрономия, химии и так далее, — только не в медицине. Набожный астроном изгоняет бога из вселенной, психолог — из человека, экономист — из общественной жизни.
Такие ученые, по образному выражению Владимира Ильича Ленина, движутся к марксизму задом. Глаза их обращены к богу, а своей научной работой они, по сути, отходят подальше от бога, лишний раз доказывая, что бога нет.
Все это я понял гораздо позже. Но в то время поп своими "аргументами" побудил меня усомниться в правильности материализма. Мне же казалось, что я сам, самостоятельно, стал сомневаться. А появившиеся сомнения (тогда я этого не понимал) вели меня прямо к религии.
Религиозная вера незаметно вползает в человека. Он попадает под ее влияние, обычно не замечая этого процесса. Он осознает это лишь тогда, когда окончательно оказываемся в плену религиозного дурмана: начинает верить в богов, в загробный мир, в "страшный суд" и т. п. Сектанты, например, в таком "внезапном" появлении у человека религиозной веры видят проявление сверхъестественной силы — "чудо посещения богом человека".
— А чем же, как не чудом, — говорил мне баптист В., студент Одесского автодорожного техникума — можно объяснить то, что из неверующего я вдруг стал верующим…
Такие люди не хотят, а иногда не могут видеть в перемене своих взглядов и убеждений, выражаясь библейским языком, "дело рук человеческих".
Тяжелые материальные условии не позволили мне продолжать учебу после восьмого класса. А мне очень хотелось учиться! Подобно большинству юношей моего возраста, стоящих у порога самостоятельной жизни, я много думал о цели своего существования. Мне страшно хотелось, чтобы каждое движение в моей жизни имело смысл, мне хотелось по-настоящему жить, а не "небо коптить"…
— Похвально, — говорил мне отец Алексей, — что ты ищешь смысл жизни. Только разные люди видят его в разном. Надо знать, чему посвятить жизнь, а для этого прежде всего требуется знать истину. Тебе необходимо, следовательно, решить в конце концов основной вопрос: кто прав, — религия ли, утверждая существование бога, или материализм, отвергающий его….
И осторожно подсказал путь решения вопроса:
— Дли того чтобы познать истину, надо подходить к ней не с одной, а с разных сторон. Во время споров, судебных разбирательств древние римляне для выяснения истины всегда требовали Audiatur et altera pars — "выслушать и другую половину". А ты ведь о боге, о религии знаешь только с одной стороны: знаешь, что говорят тебе об этом безбожники. Поступай в духовную семинарию. Там ты послушаешь защитников бога, а рассуждения об этом предмете материалистов тебе всегда доступны. Взвесишь и выберешь…
"Духовная семинария? Ого! А впрочем, чему там учат? Интересно…" Я ведь действительно хочу учиться.
И осенью 1945 года, семнадцати лет от роду, тайком от друзей и знакомых, я поступил в Одесскую духовную семинарию. Помогли мне при этом не соответствующие действительности справки священника о моей "глубокой" религиозности.
Я не думаю взваливать всю вину за мои решения церковника. Я сам виноват в случившемся. С первых же дней сближения с попом мне надо было бить в набат, кричать "караул!", поделиться своими сомнениями с учителями, комсомолом… Но, к сожалению, у некоторой части нашей молодежи (так было и у меня) при неудачных для нее столкновениях с религией наблюдается некоторый ложный стыд. Юноша или девушка иногда боятся рассказать о своих сомнениях, чтобы не выдать колебаний, стыдятся своего неумения противостоять религиозному влиянию. Нельзя забывать, чти религия имеет вековые традиции и опыт. Она располагает арсеналом средств воздействия на сознание и чувства людей. Особенно опасно влияние церкви тогда, когда юноша или девушка в поисках истины охвачены сомнениями.
Почему не позвать на помощь коллектив? Ведь упавший с корабля, будь он даже превосходным пловцом, не стесняется просить о помощи, иначе его ожидает гибель! Но и коллектив должен зорко следить, не отмахиваться от, казалось бы, наивных вопросов попадающего под влияние религии. Нельзя отдавать ни одного члена коллектива в жертву религии, секте, кликушеству!
2.4. Я был глубоко религиозным
И вот я в семинарии… Без преувеличения могу сказать, что первое знакомство с церковной средой произвело на меня такое впечатление, будто я перешел из XX века в средневековье. Каким диким и неестественным казалось мне в первые дни целование икон, длинные полунощные моленья, посты, поклоны, причащение (поедание) тела и крови бога под видом хлеба и вина… Вначале у меня так и вертелось па языке: "Да бросьте вы шутить… Давайте серьезно!" Но по глазам многих я читал, что они и не собираются шутить, что все эти обряды для них серьезнее действительности.
Скоро я убедился, насколько пагубно воздействует такая система на психику, на сознание человека. Практика религиозной жизни куда действенной любой словесной пропаганды! При помощи проповеди церковники в конечном счете стремятся только воздействовать на разум человека, убелить его в истинности религиозных верований. Практика же — через церковные обряды, обстановку, особые проемы — направлена на то, чтобы подавить все здоровое а человеке, разбередить в нем темные чувства, на которых, собственно говоря, и держится религия. Погасить окончательно разум и усилить поток мутных чувств и образов — вот чего добивается практика религиозной жизни. Отсюда попятными становятся слова церковников: "Дух божий действует на человека изнутри и притом в малосознательной области души".
Алексей Максимович Горький о роли религиозней практики говорил так: "Церковность действовала на людей подобно туману и угару. Праздники, крестные ходы, "чудотворные" иконы, крестины, свадьбы, похороны и все, чем влияла церковь на воображение людей, чем она пьянила разум, — все это играло более значительную роль в процессе "угашения разума", в деле борьбы с критической мыслью, — играло большую роль, чем принято думать".
До какой степени может угаснуть разум у верующего, свидетельствует хотя бы такой пример.
На одном из молитвенных собрании в Нью-Йорке выступал его участник. Он говорил буквально следующее:
— Братья, я чувствую — я чувствую — я чувствую, что я чувствую! Я не могу сказать вам, что я чувствую, но — О! — Я чувствую… Я чувствую!
Конечно, доводя человека до состояния, которое он выражает восклицанием "О! — Я чувствую!" — церковь может оставаться уверенной, что он не так легко вырвется из религиозного угара.
А где этого угара нет, там не будет и религии. У таких, например, сектантов, как пятидесятники, во время молений практикуются "чудеса" говорения на незнакомом иностранном языке. Во время громких молитв, общего плача и завывания с некоторыми сектантами (иногда — в самом деле, а иногда — мнимо) случаются истерические припадки. И вот тут-то сектант зачастую издает нечленораздельные звуки. Это бормотание выдается за говорение на иностранном языке.
Как-то после сектантского собрания мне довелось разговаривать с молодым пятидесятником Д.
— На каком языке говорит ваш брат, когда на него снисходит дух святой? — спросил к.
— Как когда, — ответил мне он, — может говорить и на немецком, и на английском, и па китайском… Мы только не понимаем его, а если бы присутствовал в это время иностранец — немец, англичанин, китаец — он бы все понял…
Нечего было и говорить, что истерическое бормотание ни в какой степени не походило на какой-либо из перечисленных моим собеседником языков. Такие "чудеса", кстати, бывают не только в результате экстаза, но нередко используются для преднамеренного обмана, дли усиления религиозности.
Помню, как на публичную лекцию, которую я читал и марте 1957 года в Херсоне, пришел активный сектант, пятидесятник Иван Боженко, с целью "посрамить безбожников".
После лекции он задал вопрос о "чуде" говорения па иностранном языке и, не дожидаясь ответа, заговорил… Видя, что он не унимается, я резко и громко сказал:
— Хватит! — и жестом: — Садитесь!
"Чудотворец" с военной пунктуальностью выполнил приказ. "Чудо" прекратилось.
Среди присутствующих было много учителей, прекрасно владеющих немецким, французским, английским языками.
Сектант пытался подражать немецкому языку (других язы ков он никогда не слышал). Но во всей его двухминутной речи" повторялись только два немецких слова: Vater (фатер — отец) и Wasser (вассер — вода), остальное — была сплошная чушь. Кто-то спросил у Боженко, на каком языке он говорил.
— Я не знаю, — вскочил пятидесятник. — Это не я, а всемогущий дух божий говорил во мне.
— Что-то дух этот очень жиденький и труслив, — заметил под общий смех аудитории одни из присутствующих, — уж больно скоро он из вас выскочил…
Религиозная практика, опутывая, словно спрут, каждый шаг моей жизни в семинарии, была главной причиной усиления моей религиозности. Она содействовала тему, что я начал принимать нелепую мишуру, окружавшую меня, за необходимость, за проявление истинной жизни.
"Предрассудки, — писал Герцен, — великая цепь, удерживающая человека в определенном, ограниченном кружке окостенелых понятий; ухо к ним привыкло, глаз присмотрелся, и нелепость, пользуясь правами давности, становится общепринятом истиной".
Я тщательно взялся за изучение религии и за два года закончил четырехклассную семинарию. Я глотал религиозную литературу, не успевая ее переварить — осмыслить, оценить рассудком. Такой некритичный (за неимением времени и отсутствием солидной атеистической подготовки) подход к религии послужил еще одним обстоятельством, которое привело к развитию моей религиозности. Свидетельством тому мой дневник за 1946 год. Он весь испещрен строками религиозного покаяния и самобичевания.
27 сентября 1946 года я писал: "Как только согрешишь перед Богом, сейчас же кайся… Бог наш — высочайшее существо. Молись Ему из-за любви, молись из-за страха, в противном случае после смерти будешь низвержен в такое место, о котором даже страшно помыслить, а не то что побывать там. Если не приходит к тебе молитва, постарайся более наглядно представить себе ад; вот ты в парной бане, где пар постепенно сгущается. Дышать нечем. Кружится голова, тошнит, тянет на рвоту… Из бани ты уйдешь, можешь спуститься ниже, а в аду страдания будут усиливаться вечно, и тебе станет в миллионы раз хуже…"
Так религиозный дурман убивает все здоровое в человеке, делает из него хлюпика, который сам себя до того застращал, что превратился в безвольного раба "всевышнего".
Религиозный опиум на время совсем опьянил меня. Вскоре я не только верил, я жил религией: с усердием бил сотни поклонов, постился, простаивал не шелохнувшись по два дневных богослужения (свыше пяти часов!). И все это считал благочестивым подвигом, видел в этом полноту и смысл личной жизни человека. От "подвигов" в глазах кружились темные с красноватым оттенком пятна, ноги набрякали, в спине, будто торчал кол…
Мои духовные воспитатели поощряли мою "ревность по бозе" и с восхищением пророчили мне "ангельский чин и житие" — монашество.
Религиозная экзальтация продолжалась около двух лет.
2.5. Религия перед критикой здравого разума
После окончания семинарии в 1947 году меня послали учиться в Московскую духовную академию.
Более глубокое, без излишней поспешности изучение основ религии позволяло не только усваивать основные положения религии, по и внимательно продумывать читаемое. Я познакомился с критической литературой. Насколько религиозный угар захватил меня, свидетельствует тот факт, что сперва такие произведения, как "Гаврилиада" и эпиграммы Пушкина, "Господа Головлевы" Салтыкова-Щедрина, "Галерея святых" Гольбаха, прямо-таки оскорбляли меня.
С целью опровергнуть антирелигиозные положения — и только — я начал читать современные научно-атеистические брошюры, посещать публичные лекции с намерением, как выражались семинаристы, "посадить лектора-безбожника в калошу". Многие брошюры и выступления лекторов не трудно было опровергнуть. Это свидетельствует о том, что наша атеистическая пропаганда ведется еще без должной убедительности. И все-таки знакомство с ней толкнуло меня на путь сопоставления религии и здравого смысла. Я начал искать оправдания религии разумом и наукой. Запоем я читал самые солидные научные антирелигиозные сочинения.
То опровергая, то уступая, я теперь вел спор с Артуром Древсом, Фейербахом, Вилпером, Фридрихом Энгельсом, Луначарским, когда читал их сочинения. Постепенно я начал осознавать слабые места в религии и отсутствие во многих догматах обыкновенного здравого смысла. Ум мой трезвел…
У меня возникали тысячи "почему?" "отчего?". А окружающая религиозная жизнь, на которую я теперь смотрел несколько просветленным взглядом, углубляла мои сомнения. На уроках священного писания в духовной академии нам толковали "Апокалипсис" или "Откровение Иоанна Богослова". По внушению церковников, эта книга предсказывает судьбы будущего, вплоть до "конца мира”, "страшного суда". Мы разбирали вопрос об антихристе, который якобы явится перед самым "страшным судом". В "Апокалипсисе" описываются признаки этого антихриста и даже указывается его имя под шифром числа 666.
Как раз в это время я читал статьи Энгельса "К истории раннего христианства" и "Книгу откровения". В них ясно и убедительно доказано, что под антихристом писавший "Апокалипсис" подразумевает римского императора Нерона. А Нерон умер в 68 году нашей эры. Узнал и у Энгельса и то, что "Откровение Иоанна Богослова" было написано после смерти Нерона, как и после других "предсказываемых" событий. Следовательно, "предсказания" Иоанна Богослова обращены не в будущее, а в прошлое. А таким предсказаниям грош цена.
Законспектировав соответствующие места из сочинений Энгельса, я на полях своего конспекта написал: "Здорово доказывает. Надо опровергнуть! Перечитаю всю нашу литературу по этому вопросу!"
Через полтора года здесь же я сделал приписку красным карандашом: "Энгельс, кажется, пряв. Кроме преднамеренного, туманного и невразумительного, в нашей литературе и у святых отцов ничего нет".
В душу мою закрадывались сомнения, я все глубже осознавал, что все в религии враждебно здравому смыслу. Церковникам нужен ум под наркозом! Не случайно христианская религия словами библии желчно изрекает: "Мудрость мира сего есть безумие перед богом", "Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну". Иудейская религия поучает: "Сокровенного не ищи, тайного не исследуй" (талмуд).
В таком же воинственном против разума духе выступают церковники и в настоящее время. "Сила разума не доходит до истин божьих", — говорят они. Как высохшее дерево боится огня, так религия боится логики, доказательств. "Всякий, ищущий доказательства церковной истины, тем самым показывает свое сомнение, исключает себя из церкви".
Здравый смысл мешает религии вбивать в головы людей ложное учение. Вот почему религия и восстает против здравомыслия. Один из так называемых отцов церкви — авторитетов христианской идеологии — Григорий Богослов пишет другому отцу церкви, блаженному Иерониму: "Надо побольше небылиц, чтобы… производить впечатление на толпу. Чем меньше толпа понимает, тем больше она восхищается".
Чтобы как-то скрасить подобные "изречения" своих предшественников, современные церковники твердят о "благочестивом обмане", то есть сознательном обмане, ради укрепления веры в бога. Много таких "благочестивых обманов" распространяется и теперь там, где верующие на разбираются в законах природа и общества.
Проповедь религиозного учения, по утверждению священнослужителей, должна приниматься на веру. Пусть верующий ходит в церковь, на веру принимает все то, что он слышит: пусть верит во все то, что ему говорят в церкви. Именно поэтому многие религии запрещают верующим изучать священные книги. Католическая церковь, например, запрещает верующим читать библию на родном языке. Они должны читать ее на латинском языке, а за переводом и разъяснениями обращаться к пастырю. У христиан и теперь еще бытует поверие: "Кто библию прочтет, тог с ума сойдет". Так церковники пытаются запугать верующих. Если религиозный человек библии не читает, "святого письма" не знает, то, ссылаясь на библию, его можно "убеждать" в чем угодно.
Ведь до сих пор ходят слухи о том, что в библии, дескать, сказало: продет время, когда вся земля будет опутана железной паутиной, в воздухе будут летать железные птицы, огненные колесницы бегать по земле. "Понятно, — думает иной верующий, — здесь библия говорит о телефонах, телеграфах, самолетах, поездах…" Но на самом деле в библии нет даже отдаленного намека на великие достижения современной науки и техники.
Здравого ума религия не выносит, ибо он, прежде всего, вскрывает нелепости религиозного учения.
Таинственно указывая на разум, религия шепотом говорит:
— Все из чего-то возникает. Безбожники утверждают, что все — из материи. А откуда же сама материя? Не может же быть так, чтобы существующее никем не было создано. Кто же тогда создал материю?
И отвечает: ее создал бог.
— Необходима логическая последовательность! — требует разум. — Если все создано кем-то, то кто же создал бога? Почему религия отрицает вечность и несотворимость несомненно существующей материи и приписывает вечность и несотворимость якобы "существующему" богу?
— Человек многого не знает, — продолжает религия. — Почему мир устроен так, а не иначе? Когда возникла жизнь? Где обитал первый человек? Что будет после нас?.. Все это объяснить легко, если признать, что существует бог. Он и является виновником всего…
— Нельзя, — опровергает разум, — незнание выдавать за знание. Нельзя из незнания частей познаваемого мира выводить заранее и преднамеренно вовсе непознаваемого бога и выдавать его за существующего виновника всего происходящего. Правда, ленивым умам очень легко на все вопросы о причинах происходящего давать ответы: "Так хочет, или так допускает, или так создал бог…" С точки зрения религии, эти ответы могут быть даны на любые, пусть самые замысловатые вопросы…
Но легкий ответ — это не ответ, содержащий истину. Детям, например, на бесчисленные "почему?" дают поверхностные объяснение Но вспомните, всегда ли такие объяснения отражают объективную действительность?
Далее. Разве может здравый разум пройти мимо такого явления? Религий очень много. Одна христианская религия имеет множество направлений, приобрела многочисленные формы! А ведь, кроме христианской, есть еще сотни других: магометанская, буддийская, индийская, шаманская и так далее. Каждый искренне верующий человек убежден, что только его религия обеспечивает людям несомненное спасение, содержит истинное учение, необходимое для руководства в жизни. Жрец любой религии утверждает, что только его религия — правомерна, что только его религия в состоянии указать человеку путь к спасению; все остальные религии основаны на лживом учении. Войдите в положение верующего; он кровно заинтересован в выборе "истинной" религии, он же хочет "спастись" от загробного ада. Но каждая из существующих религий в доказательство своей истинности, божественного происхождения приводит не меньше доказательств, чем любая другая религия.
Истина может быть только одна. Двух взаимоисключающих друг друга истин не бывает. Только ложь многоязыка. Тот факт, что религии исключают друг друга, убедительно говорит о том, что религия в своем существе как учение построена на ложных представлениях и понятиях.
А сколько небылиц в библии! Разве может здравый смысл, не издеваясь над самим собой, считать за правду побасенки библии. Так, в книге "Бытие" библия старается убедить верующего, что некий царь был поражен красотой Сарры и хотел сожительствовать с ней. Можно было бы и поверить такому рассказу, если бы раньше в той же библии не говорилось, что Саре уже 90 лет?!.
Евангелии пытаются доказать, что существовал когда-то Иисус Христос. Но сами церковники на основании евангельских рассказов не могут составить более или менее цельную, без противоречий, биографию Христа.
Попробуем на основании евангелий ответить на вопрос: что было с Иисусом после его появления на свет в Вифлееме?
В евангелии от Матфея рассказывается, что иудейский царь Ирод, узнав о рождении Христа, дал приказ "избить всех младенцев в Вифлееме". Иисус, говорится далее, после рождения должен был спасаться от угрозы быть убитым бегством в Египет, и только после смерти царя Ирода его родители и он вернулись в город Назарет, обходя десятой дорогой Иерусалим.
Во время рождественских праздников церковники особенно охотно распространяют легенду об "избиении младенцев", которых будто бы было убито 14 000. А в Вифлееме в это время было не более 2 000 жителей?! Так повествует евангелие от Матфея о приключениях Христа в ранние годы его жизни.
А вот как рассказывает о младенчестве Иисуса евангелие от Луки. Согласно этому евангелию, никакого гонения на Христа не было, не произошло и избиения младенцев. Иисус якобы преспокойно жил в Вифлееме, ибо его мать исполняла все но закону Моисееву: сорок дней после родов не выходила за пределы дома. Более того, Лука утверждает, что на сороковой день жизни Христа принесли в Иерусалимский храм, где его встречали и прославляли многие почтенные люди. А Иерусалимский храм ведь был рядом с палатами иудейского царя, который, как повествует Матфей, искал случая убить Иисуса. Из Иерусалима, продолжает Лука, семья отправилась в Назарет.
Кстати, в честь изложенного Лукой "события" церковники даже установили специальный праздник — Сретения, то есть встречи Христа. Священнослужители, очевидно, считают, что через сорок дней после праздника Рождества верующим и в голову не придет простая догадка: если было Сретение, то не было избиения младенцев, я если было избиение младенцев, то никак не могло быть Сретения.
Мог ли я, изучая церковные книги, не обратить внимания на то, что евангелист Марк, желая быть точным, пишет, что к 3 часам дня Христа уже распяли. А евангелист Иоанн утверждает, что даже в 6 часов вечера все еще продолжался спор, распинать Христа или отпустить его.
Еще во время пребывания в Одесской духовной семинарии я натолкнулся на такое: в главе 9 книги "Деяния святых апостолов" пишется о чудесном явлении Христа апостолу Павлу. Начитавшись библии, человек ничего поразительного в этом "чуде" не видит.
"Чудо как чудо", — думал я.
Но настоящим "чудом" для меня был рассказ в этой же 9 главе о том, как шедшие с Павлом слышали голос, но никого не видели, и повествование, в 22 главе о том, как сам апостол Павел повторяет, что шедшие с ним видели чудо, но голоса не слышали.
О своих сомнениях я сказал духовному отцу В. Он сначала сам недоумевал, а затем пришел к выводу, что в моей библии, очевидно, опечатка. Но никакой опечатки, конечно, в моей библии не было. Так говорится абсолютно со всех библиях.
В библии есть много таких мест, о которых сами церковники предпочитают умалчивать. Благодаря достижениям науки, всегда развивавшейся в борьбе с религией, сейчас сам папа римский публично открещивается от таких библейских сказок, как сотворение мира за 6 дней, не верит в то, что когда-то по молитве Иисуса Навина остановилось солнце почти на день и т. п.
— А как же, — спросит читатель, — сами проповедники христианства относятся к таким противоречиям в библии? Неужели они не замечают их?
Да, видят. Прекрасно знают о них. Эти противоречия заставили меня сомневаться, критически подойти к библии. Церковников же эти противоречий заставляют изворачиваться для, того, чтобы "согласовать" одно место библии с другим.
Как-то я разговаривал с одним из пресвитеров баптистов по поводу противоречий библии.
— Вот смотрите, — обратился я к нему, — евангелист Матфей говорит, что хороню известные христианам заповеди блаженств ("блаженны нищие духом" ибо их есть Царство Небесное" и т. д. произнесены Христом на горе. Отсюда заповеди называются Нагорной проповедью. В евангелии от Луки также приводятся эти заповеди. Но Лука утверждает, что Христос произносил их не на горе, а на ровном месте. Где же правда? Кто отступает от истины: Лука или Матфей?
Сначала пресвитер не мог ответить на поставленный вопрос. Он только голословно утверждал:
— Здесь все правильно, все верно…
А через два дня он разыскал меня и возбужденно начал доказывать:
— У Луки и Матфея нет никаких противоречий. Просто Христос два раза произносил свою проповедь: раз на горе" а другой раз — на ровном месте…
Бывший ректор Саратовской духовной семинарии И. С. нашел новый вариант, оправдывавший евангелистов: Христос вышел на гору, как говорит Матфей, нашел там ровное место, как утверждает Лука, и произнес проповедь…
Я все чаще находил удивительные нелепости в библии. В евангелии святого Луки, например, утверждается, что Христос родился во время правления Квириния — в 6 году нашей эры, а по евангелию святого Матфея он родился при иудейское царе Ироде, умершем в 4 году до нашей эры. Какой из евангелистов говорит неправду?
В другом месте Лука рассказывает, что Христос как-то выгнал из одного человека легион чертей. Изгнанные черти вселились в двухтысячное стадо свиней, и свиньи бросились в море. А Матфей, слово в слово повторяя эту легенду, подчеркивает то, что Христос изгонял чертей уже из двух человек.
В защиту религиозного вздора, в том числе и мифа о Христе, потрачено немало энергии, написаны горы книг. "Из-за мифа об Иисусе, — писал великий немецкий поэт Гёте, — мир может пребывать в застое еще десять тысяч лет, и никто не будет мыслить как следует, ибо столько энергии, столько знаний, столько ума и остроумия приходится тратить на защиту этого мифа".
Некоторые церковники в связи с опубликованием в "Комсомольской правде" моей статьи "Как я стал атеистом" в своих письмах ко мне доказывают, что книги библии писались очень давно, что книги эти отражают взгляды людей того времени. При их многократном переписывании могли вкрасться неточности, ошибки. Отсюда, заключают мои корреспонденты, и неизбежны некоторые нелепости и противоречия в библии.
Это утверждение оспаривать никто не будет. Оно правильно. Но верно и другое — библия такая же книга, как и многие другие. Так давайте же к библии относиться так, как мы относимся к обыкновенным книгам, которые содержат рассказы о мифах, вроде мифов древней Греции и древнего Рима, мифов персидской религии в книге "Зенд-Авесты", сказаний древних славян о боге Перуне, Даждь-боге, Валесе… Но нет, такое отношение к библии никак не устраивает церковников.
Несколько лет назад ученые нашли древние (II–III века) списки евангелий в опубликовали их. Публикации убедительно доказывали, что рассказы первоначальных евангелий отличаются от современных и очень близко стоят к мифам других религий. Конечно, это научное открытие пришлось апологетам христианства не по вкусу. Ведь, по их учению, библия, евангелие написаны но наитию, идущему от самого бога, и, само собой разумеется, в этих книгах должно таиться истинное учение, оно не может изменяться, оно носит печать вечной, незыблемой истины.
Таковы были те вопросы, мимо которых я не мог пройти, изучая религию, ее идеологию.
2.6. На распутье
Мои сомнения, вызванные страстным желанием найти правду, истинный смысл жизни, были весьма мучительны. Правилен ли путь, указанный религией и церковью? Почему церковь отводит человеческому разуму такое ничтожное место в жизни? Почему я должен беспредельно верить в учение церкви, хотя в нем нет здравого смысла? Все эти вопросы были для меня не схоластическими, а вопросами жизни — они вызывали страдание.
Знаю, что священнослужители и все служители церкви обвинят меня в богохульстве, припишут мне злую волю, направляемую "темными силами" во вред религии. Но я ведь хотел, страстно стремился быть верующим. Мне было мучительно носить груз сомнений. Я лихорадочно искал выхода. Я хотел найти хоть малейшую дозу доказательств существования божьей силы, оправдания божьего промысла.
В поисках бога я познакомился тайно ог своего духовного начальства с сектантскими религиозными общинами: баптистами, пятидесятниками, адвентистами… Но везде я находил то же, что и в православной религии — вероучения, содержавшие противоречия с выводами науки. Среди православных, как и среди сектантов, я встречал искренне верующих людей. Они были настоящими находками для моей мятущейся души. В беседах со "святым аскетом-схимником" Савватием в Одессе, с фанатично верующей, начитанной и грамотной Клавой Р, из Загорска, с сектантскими святошами я чистосердечно излагал все свои сомнения. Перед ними я плакал, рвал на себе волосы, молился, просил у них помощи и советов. Я стремился выполнять все их "наставления", пытался верить их " разъяснениям"…
Совсем недавно в Одессе член общества по распространению политических и научных знаний Стратонов читал публичную лекцию на тему "Жил ли Христос?". На лекции было много верующих. А через несколько дней Стратонов получил письмо от молодого баптиста. Лектор ответил. Между ними завязалась переписка. Стратонов указал сектанту на вопиющие противоречия в евангелии. И получил такой ответ: "Да, названные вамп места в евангелии действительно противоречивы. Я не могу их сейчас объяснить. Но я буду молиться Иисусу Христу, чтобы он помог мне уяснить таинственный смысл их. Молитесь и вы. Может быть, вам явится сам бог и разъяснит все. Без молитвы вы будете заблуждаться, ибо ум человека ограничен, ничтожен. Он даже не может без помощи бога объяснить противоречия в библии".
Подобные наставления получал и я. Но удовлетворить и успокоить меня они не могли. Я метался в поисках выхода, молился об устранении противоречий между религией и действительностью. Я был готов обратиться за помощью не только к богу, но и к темной силе в лице самого черта. "Если существует черт, то должен быть и бог", — думал я. И знакомился со знахарками, гадалками, проникал па спиритические сеансы.
Гадалки вызывали у меня чувство юмора. Ведь я мог без помощи всяких чертей гадать так же, как и они. Спиритические сеансы меня просто возмутили. Вертящиеся блюдца, стучащие ножки столов, пишущие карандаши — все это было грубым надувательством.
О том, как дух сам пишет карандашом, рассказал мне семинарист Сережа 3. В удобный момент я взял карандаш и, держа под утлом в 45 градусов, направил его острие на чистую бумагу и стал терпеливо ожидать явления духа. Сидел более часа — дух не появлялся. Наконец мне надоело, и… карандаш забегал.
— Так-так! — постарался обрадовать меня Сережа. — Это дух водит карандашом.
После нескольких кривых и дрожащих линии из под карандаша появилось: "Сережа! Прости мне, но ты — дурак!"
Конечно, никакого духа здесь не было. Писал я сам. Даже Сережа понял это и никогда больше не заикался о "пишущем духе".
Разум требовал своего. Ежедневно до глубокой ночи я читал теперь любые философские сочинения. Владимир Соловьев и Ницше, Флоренский и Чернышевский, Радищев и Фома Аквинский, Плеханов и Гегель, Ладыженский со своей философией индийских йогов и Кант… Соученики подсмеивалась над моим богопротивным делом. А один даже подарил мне старую объемистую философскую книгу с иронической надписью: "Будущему философу Евграфу Дулуману".
Я ходил угрюмый, ни с кем не разговаривая. Учащиеся духовной академии прозвали меня "мрачным философом".
Я боролся со своими сомнениями, относил их за счет "козней сатаны". Гнал их прочь. Но сомнения с каждым днем всё больше и больше мной овладевали.
Приведу такой пример. Во многих христианских религиях во время молений принято просить благословения, испрашивать благодати божьей у отсутствующего в данную минуту вышестоящего церковника. Однажды после того, как учащиеся Московской духовной академии и семинарии пропели "Владыко благослови!", выступил надзиратель Николай Степанович и говорит:
— Вот сейчас мы испросили благословения у нашего любимого владыки А. Мне известно, что ои сейчас едет к нам. Его благословение из машины уже пришло и исходит на всех нас. А скоро и он сам будет здесь…
Эти слова меня едва не взбесили. Как-то я видел владыку А. в домашней обстановке. Могло случиться, что семинаристы испрашивали у владыки заочно благословения" а владыка в данную минуту, подчиняясь законам природы" отправлял естественные надобности…
Вот что я записал в дневнике 8 ноября 1948 года после случившегося на молитве: "Что со мной делается? В душу мою закралось смятение, граничащее с ослаблением веры в святость священнослужителя. Я начинаю их презирать. Когда поют многолетие владыке, я умышленно молчу".
Не раз окружающая религиозная обстановка устраняла мои сомнения, успокаивала меня, возвращала мне прежнюю веру…
Религия толкует, что в человека может вселиться дьявол, который временами полностью управляет телом человека. Таких людей называют бесноватыми. Выгнать беса можно только "святыми" приемами: причащением, целованием мощей, молитвой праведника. Но бес, владея телом, старается не допустить человека к этим святыням.
Далее привожу запись из своего дневника, сделанную 14 ноября 1948 года. "Вселение дьявола… К этому учению церкви я относился равнодушно. Даже — прости меня, Господи! — считал шарлатанством. Но сегодня я убедился в истинности нашей святой религии.
В наш храм сегодня пришла бесноватая. Мне показали ее: скромная, тихая и тщедушная женщина неопределенных лет. Во время святого причастия она вдруг закричала грубым мужским голосом:
— У-ой! Не надо?.. Я выйду из нее!., у-у-ой!
К бесноватой подскочили двое дюжих мужчин, с трудом пытаясь удержать ее. Женщина билась в их руках. Успокоившись, она слабым, тихим и тонким голосом сказала:
— Нет-нет. Я хочу причастия. Это бес во мне кричит…
И снова крик мужским голосом. Ее насильно причастили, и она утихла. У меня волосы встали дыбом.
— Так это же все истинная правда, — шептал я, — наверное, и в мою душу вселился дьявол, это он приносит мне сомнения… Нужно молиться, молиться. Грешен я, очень грешен".
Случай с "бесноватой" вернул мне религиозную веру. Однако, как выяснилось позже, все это было очередным "благочестивым" обманом.
Через три недели я снова увидел в нашем храме мою "знакомую". Вскоре я приметил и двух верзил. И я решил проверить "бесноватую". Приняв начальнический вид, я приблизился к ней и тихо, но строго сказал:
— Если и сегодня будет кричать бес, я вызову скорую помощь и отправлю вас в сумасшедший дом…
Ответ был довольно неожиданным для меня:
— Антихрист! А еще семинарист! Ведь я кричу во славу божью…
И во время причастия бес молчал, испугавшись, по-видимому, скорой помощи… Так по кускам восстанавливалась и тут же рушилась моя вера в бога.
Некоторые из моих корреспондентов после опубликования в "Комсомольской правде" статьи "Как я стал атеистом" в своих письмах задают мне вопросы: почему я в поисках оправдания религии не обратил внимания на такие несомненные чудеса, как сохранение мощей, мироточивые головы, долго сохраняющуюся освященную воду и так далее?
В небольшой газетной статье трудно было рассказать обо всем, что я видел и что пережил. Но сейчас, когда пишу эту брошюру, я имею такую возможность и постараюсь подробнее остановиться на этих вопросах.
Конечно, я обращал внимание на эти несомненные "чудеса" и проверял их. А то, что этими "чудесами” обманывают наивных верующих, не отрицают даже сами церковники. Приведу довольно показательный исторический факт церковного чудотворения.
Для того чтобы возбудить верующих против Петра I, который переливал колокола на пушки и дочиста очищал церковные кассы, духовенство того времени сотворило в Санкт-Петербургском соборе чудо: с глаз иконы божьей матери начали течь слезы. "Богородица плачет, потому что воцарился антихрист", — так объясняли церковники верующим смысл чуда. Петр во время богослужения неожиданно явился в собор, содрал с иконы железное облачение и нашел под ним пузырек с лампадным маслом. Оно и было причиной "слез" богородицы. После этого Петр I написал настоятелю собора такое предостережение: "Владыки святые, приказываю, чтобы отныне богородицы не плакали. Если богородицы еще заплачут лампадным маслом, то з… попов заплачут кровью. Петр".
До конца жизни Петра I в Санкт-Петербурге не было ни одного чуда.
По поводу этого разоблаченного Петром 1 чуда народное остроумие создало и сохранило до наших дней такую легенду. После разоблачения Петр разыскал монаха, придумавшего это чудо, и жестоко избил его. А несколько позже на царя была подана жалоба от монаха-"чудотворца", в которой говорилось о том, что Петр "бияше мя по ланитам седалища, дон-деже изыдет из мя зловонная грязь".
Напомню еще один случай. В Киево-Печерской лавре были мироточивые головы разных святых. По утверждению монахов лавры головы творили миро из ничего. Миро на глазах верующих медленно стекало в особый сосуд и продавалось за баснословные деньги. И что же? Еще более ста лет назад выяснилось, что чудо с мироточивыми головами — дело рук монахов лавры. Регулярно, каждую неделю монахи поддерживали это "чудо", подливая в мироточивые голову масло.
Несмотря на, казалось бы, очевидное шарлатанство, мироточивыми черепами дурили головы людей вплоть до Октябрьский революции. Да и сейчас еще кое-где сохраняются мощи, обновляются иконы, иногда "сами собой" загораются свечи. Особенно прочно среди верующих бытует поверие, что освященная духовенством вода никогда не портится, в то время как обычная (неосвещенная) портится. Утверждают, что "святая" вода может храниться пятнадцать и более лет. Я тоже верил в это чудо…
Но вот что однажды произошло. Моя мать нерелигиозная, но она все же держала в доме бутылку со "святой" водой. В сентябре 1950 года я был дома на каникулах. Как-то тайком мы с братом Вилей вылили эту святую воду, высушили бутылку, чтобы там не осталось и капли "святости", и налили туда обыкновенной воды из колодца. Приехав домой следующий раз, я увидел, что обычная вода сохранилась не хуже освященной.
Много позже, в 1955 году, когда я уже учился в Одесском кредитно-экономическом институте, после сдачи очередных экзаменов я заехал на несколько дней в родное село. Однажды у меня зашел разговор с нашей соседкой Бевзюк о "святой" воде. Я рассказал ей о моей и Вилиной проделке и показал бутылку с водой.
— Только воды вот в бутылке почему-то стало меньше, — признался я. — Надо спросить маму.
Позвали в комнату маму. Она сразу объяснила:
— Вот ты теперь читаешь лекции против бога. Я сама не верую в него, но произошло чудо. У Миши (моего двоюродного брата. — Е. Д.) заболел ребенок. Пять ночей он не спал и другим не давал спать. Бабушка велела окропить его святой водой. Я дала нм воды — вот почему ее стало меньше, — мальчика окропили, и болезнь как рукой сняло…
Наша соседка от смеха сползла со скамейки на пол. Я рассказал маме, что за вода была в бутылке. Мама тут же вылила ее. С тех пор в нашем доме нет больше "святой" воды.
Выздоровление ребенка, конечно, не чудо, а совпадение. Должна же была в конце концов болезнь или усилиться, или пойти на спад. В течение пяти дней организм ребенка боролся с болезнью и, наконец, вышел победителем. Именно в это время мальчика окропили "святой" водой. А если бы родители обратились к врачу в первый же день заболевания, "чудо" исцеления их сына наступило бы гораздо раньше.
В сохраненной же питьевой воде нет ничего чудесного. Чистая вода — трудно портящийся продукт. В ней очень мало пищи для бактерий. А продукт портится прежде всего оттого, что в нем начинают размножаться бактерии. Если же в чистую воду и попадают бактерии, то они скоро поедают остатки пиши и погибают.
Изучая в духовной академии истории других религий, я узнал, что и в любой другой религии есть не меньше "чудес", чем в христианской.
Особенно тяжело мне было переносить духовный разлад во время церковных праздников и торжеств. Я не находил себе тогда места. Ведь среди окружающих меня было немало искренне верующих людей. Для них такие праздники были днями настоящей радости. Один из моих знакомых, священник К., в это время буквально преображался. Восторг, с которым он восклицал "Христос воскрес!", не знал границ: казалось, священник действительно видит перед собой восстающего из мертвых Христа. Но здравый рассудок начал мне подсказывать, что это всего лишь результат самовнушения, признак галлюцинации, начальная ступень сумасшествия. А поинтересовавшись, я узнал, что в медицине даже известно такое психическое заболевание — "мания религиоза".
Она возникает в результате последовательного религиозного воспитания. Ведь не случайно же из современных духовных семинарий в психиатрические больницы отправляется около десяти процентов учащихся. Чем последовательнее и внушительнее поставлена в той или иной религиозной организации обработка верующих, тем чаще встречаются случаи, когда они ради "спасения" делают попытки бегать голыми по морозу, вознестись на небо, режут свое тело, воображают из себя святых, пророков, исцелителей, чудотворцев и так далее. Нет нужды приводить здесь известные мне примеры "спасения" души.
Убедившись в том, что я сделал большую ошибку, прибегнув к религии с целью найти истину, я решил оставить духовную академию. Весной 1949 года я подал заявление об уходе и даже купил себе железнодорожный билет дамой. Перед выдачей документов меня вызвал к себе ректор и спросил о причине отъезда…
С момента моего разрыва с религией прошло уже пять лет. В течение этого времени я вел активную атеистическую пропаганду. О своих заблуждениях в прошлом я могу уже говорить спокойно.
Надо честно признаться, что при первой попытке разрыва с церковью я проявил моральную неустойчивость. Мне не хватило тогда смелости объяснить ректору истинную причину ухода из духовной академий — разочарование в религии, Я сослался на мнимую болезнь матери, сказав, что ей крайне необходима моя помощь.
Я был самым молодым студентом на курсе и одним из лучших по успеваемости. Ректор не захотел меня отпускать. Он сказал:
— Документов мы тебе не выдадим, и ты никуда не уедешь, а матери поможешь — мы выделим тебе дополнительно к стипендии 300 рублей, которые ты и будешь ей посылать…
Так мой повод ухода из духовной академии оказался недействительным. Выдумывать какой-нибудь новый повод я не посмел, не хватило смелости, мужества.
Причина моей моральной трусости заключалась в том, что я только разочаровался в религии. Религия — это ложь, вот что мне было ясно. А что же правда? Этого я еще не знал.
Я не знал, что буду делать на другой день после ухода из духовной школы. Точил меня и червячок: "А вдруг мои сомнения в религии преходящие?"
Я остался в духовной академии. И снова я пытался заставить себя быть верующим. 6 июня 1949 года я записал в свой дневник: "Да, вопрос об уходе — не легкий… Сменить убеждения — это не в баню сходить и белье сменить. Я ведь не имею твердого мировоззрения. Пусть я буду верующим! Пусть я буду безбожником! Но только, чтобы это было моим твердым убеждением, чтобы не было никаких сомнений и колебаний. Глубокая религиозность — сумасшествие. Пусть и я буду таким сумасшедшим, только бы религиозность жила во мне, а не существовала на моем языке, во фразах… Я сейчас стою на распутье. Буриданов осел!"
2.7. Жизнь — путеводитель к истине
Итак, я "выслушал и другую половину". Лишь позже я убедился, насколько вредна, казалось бы, безобидная мысль: выслушать и проверить на опыте противные истине суждения. Ведь правда добывается не одним человеком, она — достояние всего человечества. И каждый отдельный человек на своем опыте не может повторить тысячелетнюю практику и зигзаги исканий человечества. Лучшие результаты, бисеринки мучительных находок сохраняются обществом, являются его достоянием и преподносятся им каждому новому члену общества для усвоения. Только усвоив результаты этих поисков, человек может идти вперед в своем развитии.
Незачем вторично открывать Америку, изобретать книгопечатание, пытаться проложить тропинку там, где уже проведена столбовая дорога. Повторение исканий приводит к ненужной трате сил. Потратив энергию на самостоятельное искание уже открытого, человек часто уже не имеет сил двигаться дальше.
Мое счастье, что я живу в Советской стране, в нашем социалистическом обществе, которое строит коммунизм, ощутимо, зримо, на деле воплощает истину — вековые и поистине святые чаяния и поиски предшествующих поколений.
Несомненно, что и сейчас есть и еще будут нерешенные вопросы и проблемы. Решив одну задачу, человечество всегда будет ставить перед собой другую. И вот в решении действительно еще нерешенного мы должны выслушивать разные стороны. Однако, какую бы вы сторону ни выслушали, истина все равно открывается только тогда, когда она или воплощена в жизнь, или проверена жизнью.
Я теперь могу в полный голос заявить, что истину нашел не в древних писаниях (библии, учении так называемых отцов церкви, религиозных символах и гимнах), не в пустых мудрствованиях, а в нашей прекрасной действительности.
Шире открывайте глаза на нашу прекрасную жизнь, полную творческих дерзаний человека, активнее включайтесь в дело строительства новой жизни. Это спасет вас от любых непредвиденных злоключений в поисках истины!
Наша жизнь — лучший воспитатель в духе атеизма. В результате построения социализма в нашей стране подавляющее большинство советских людей освободилось от религии. Теперь, пожалуй, трудно встретить верующего, который верил бы в бога так убежденно, как большинство людей убежденно отрицают его.
Современный верующий во всем сомневается, колеблется. Шаткость его убеждений прекрасно знают церковники. Профессор Московской духовной академии в своей лекции об облике советских верующих справедливо говорил: "Когда советский верующий заходит в церковь или на молитвенное собрание, то он молится приблизительно так:
— Боже! — если ты есть. Спаси мою душу — если она есть!"
Летом 1955 года я проводил беседу на току села Ново-Павловки Фрунзенского района Одесской области. Пожилая колхозница чистосердечно призналась:
— Я ж на небо не лазила, бога не бачила. Може, бог есть, а може, його й нема…
Вот к чему сводятся убеждения современного верующего. А если верующий ходит в церковь, исполняет религиозные обряды, так в этом частенько сказывается его чисто хозяйское отношение к богу. И молится он не из-за убеждении, а так — на всякий случай, для "профилактики". "А вдруг бог есть?" — думает такой верующий…
Вот здесь-то и нужны атеистическая воспитательная работа, хорошие, доступные по изложению лекции.
Наша жизнь решительно отбросила большинство религиозных положений. Нельзя же советского человека, разбившего кровавый фашизм, поучать словами Христа: "Ударят тебя по правой щеке, подставь левую", "Терпите!", "Побеждайте зло добром", "Не противьтесь злому" и т. д.
Евангельские советы в свете современной жизни, науки, достижений техники обнаруживают всю свою несостоятельность. Приведу пример. Студенты четвертого курса Одесского политехнического института узнали, что их однокашник Дердниенко — ревностный баптист. Товарищи пытались помочь ему разобраться в своих убеждениях. Во время беседы ему был задан такой вопрос:
— А что бы ты сделал, если бы на девушку, которую ты любишь, с которой сейчас встречаешься, напали хулиганы и начали издеваться над ней. Вступил бы ты в драку, чтобы защитить ее?
Если бы он ответил положительно, то нарушил бы заповедь Христа, который учил не противиться злу, а если отрицательно, то вызвал бы презрение со стороны студентов. Дердиен-ко, немного подумав, ответил в евангельском духе:
— Я бы молился, чтобы бог послал милиционера.
Советский строй, наше советское общество добились того, что у нас в стране всеобщее презрение вызывают белоручки, хапуги, лентяи, карьеристы. А ведь сорок лет назад эти гнусные пороки считались добродетелью. Стыдно также сейчас молодому человеку перед самим собой, если он религиозен. Вы не встретите ни одного семинариста, ни одного грамотного сектанта, который бы хвалился перед другими: "Я верую в бога", "Я готовлюсь стать церковником".
Вот почему студенты только на четвертом курсе узнали, что Дердиенко баптист. А работающий сейчас во Фрунзовке на Одессщине стоматолог Валентин Мицкевич за пять лег пребывания в Киевском медицинском институте так и не решился похвалиться своей религиозностью, состоял даже в комсомоле.
Известно, что и некоторые церковники стыдятся религии. Так, ректор одной из семинарий, выходя в город, одевается под профессора, а при встрече с семинаристами просит называть его не "отец Василий", а "Василий Иванович". По имени и отчеству просит называть себя и священник села Траповка на Одессщине.
О могучем влиянии нашей советской жизни на весь ход истории человечества свидетельствует также и тот факт, что церковники теперь усиленно пытаются подделывать религию под коммунизм.
Архиепископ симферопольский Лука недавно в своей проповеди говорил:
— Мы, то есть церковники, тоже идем к коммунизму. Только идем своей дорогой… В коммунизме встретимся!
Сектантские проповедники в последнее время твердят приблизительно так: "Христос пролетарского происхождения. Он был сыном мелкого ремесленника — плотника Иосифа. А мать его, богородица Мария, была простой домработницей. Христос по своему учению является первым и великим коммунистом, предшественником всех коммунистических партий”.
О чем говорят эти факты? Ведь раньше церковники со злобой и шипением откосились к коммунистическим идеям. Эти факты говорят о том, что Коммунистическая партия Советского Союза своими делами завоевала великий и непоколебимый авторитет у народов нашей страны. Все честные труженики, и верующие и неверующие, питают огромную любовь к нашей Коммунистической партии. Подделываясь под коммунизм, церковники думают, что симпатии народа к коммунизму будут переходить и на религию.
Защитники религии, конечно, пытаются доказать, что религия будет существовать вечно. С этой целью они указывают на то, что религия есть во всех странах мира, что она существует очень давно. Да это так. Религия существует давно. И всегда она служила интересам господствующих классов эксплуататорских обществ.
Что же касается вопроса о религиозной идеологии в нашей стране, то он давно уже решен нашим обществом и решен не в пользу религии. Известно, что религиозные предрассудки стойки. Этим и объясняется, что в советском обществе есть еще верующие. Мы ведем борьбу с религиозными предрассудками путем разъяснения их ложкой основы. Мы разоблачаем религию, потому что коммунизм и религия как идеологии несовместимы.
Наша жизнь — лучший агитатор и лучший путеводитель к истине. Это я испытал на себе, когда по-настоящему сблизился с жизнью. Это началось в 1948 году.
В то время я познакомился со своим односельчанином, комсомольцем Всеволодом Колесниченко. Сева был настоящим атеистом, но своих взглядов мне грубо не навязывал. Помню, я однажды дал ему прочесть мои религиозно-философские заметки. Через несколько дней он сказал мне:
— Может быть, можно и так рассуждать… Но ведь можно и по-иному. Действительный материальный мир, — продолжав он, — настолько богат, что может быть беспредельно и неисчерпаемо познаваем. Зачем выдумывать непознаваемого бога, духа, когда ты еще не знаешь до конца познаваемую материю? Нужно экономнее, с большей пользой, направлять работу своего ума и памяти, а не засорять их разной фантастикой, извращенным восприятием окружающего.
Я не мог не видеть, какой полноценной была жизнь комсомолки Лилии Родиной, студентки Загорского техникума игрушки. Я восхищался Севой и Лилей. У своих новых друзей я учился и под их влиянием постепенно преображался. По-видимому, это было заметно и для моих новых друзей. Лиля как-то мне сказала: "Я не представляю тебя молящимся…" — "По правде говоря, и мне в данную минуту это трудно представить", — ответил я.
После окончания духовной академия и присвоения мне звания кандидата богословских наук за сочинение об англиканской церкви, я поехал работать преподавателем в Саратовскую семинарию.
Здесь, в семинарии, я последний раз сделал попытку воскресить в себе религию. Я с большим рвением начал свою преподавательскую работу. Условия для этого были более чем достаточны. Я получал 3900 рублей в месяц, пользовался бесплатным питанием, всеми бытовыми услугами. Комиссия Московской патриархия очень лестно отозвалась о моих лекциях (я преподавал русский язык и христианскую философию: основное и нравственное богословие). Патриарх даже прислал мне свою благодарность.
Однако я очень скоро убедился, что на гнилых идеях может быть построена только гнилая жизнь…
Во время работы в Саратовской семинарии я не прерывал связи со своими настоящими друзьями. Мы переписывались. Всеволод с энтузиазмом сообщил мне о своей работе по электрификации сел Одесской области, об участии в строительстве Савранской ГЭС. Лиля также пересыпала свои письма восклицательными знаками — она очень увлечена работой в Красноярске. Появились в Саратове у меня и новые друзья. Скромная служащая Госбанка Галя Бокова не могла спокойно говорить о своей работе, рассказывала о заочной учебе и о самых широких планах на будущее. Я читал по утрам газеты и узнавал о все новых и новых успехах трудящихся пашей Родины, о многих патриотических делах молодежи — моих сверстников, от которых я откололся.
Я оказался на отшибе, в стороне от широкой дороги творческих дел парода. Настоящая жизнь шла мимо меня. Но мои искренние друзья помогли мне почувствовать дыхание жизни и окончательно решить основной вопрос: где истина? Я понял, в чем смысл жизни.
Смысл истинной, непаразитической жизни заключается в труде на благо своего народа. Радостно ощущать, что твой труд, пусть самый скромный, самый маленький, идет на благо людей. Мир прекрасен. А когда я делаю что-либо, что может хоть на самую малость сделать его еще лучше, жизнь людей еще содержательнее — разве это не высшая радость?
Гордо смотря на результаты своего труда, советский человек вместе с Маяковским говорит:
Радуюсь я — и это мой труд вливается в труд
моей республики.
Такой человек, труженик и творец, не нуждается ни в каких богах, ни в каких чудесах. Он сам бог и чудотворец. Он, говоря словами Лебедева-Кумача, "по полюсу гордо шагает, меняет движение рек, высокие горы сдвигает — советский простой человек". Особенно мне нравятся у поэта строки:
Отбросивши сказки о чуде,
Отняв у богов небеса,
Простые советские люди Повсюду творят чудеса.
Я начал искать путей служения обществу. Я хотел стать полезным. Берусь за перо… Но служить обществу, находясь вне его, невозможно. Пока я находился в церковной среде, мог ли я отдавать свои силы служению Родине? Нет, конечно, не мог. Мне надо стать тем, кем был мой отец: честным тружеником!
Теперь я знал, куда идти… Ни блестящая церковная карьера, которая открылась передо мной, ни материальное обеспечение, ни сожаление о потерянных семи лучших молодых годах жизни — ничто не могло больше удерживать меня в мире церковников. И я покинул семинарию, оставив письмо такого содержания: "Я к вам больше не вернусь никогда: у вас все так вредно, так ложно, так мерзко, так гадко, так гнусно! Пусть это будет заявлением о моем уходе".
Сначала я хотел уехать куда-нибудь, где никто меня не знает, и там начать новую, трудовую жизнь. Но Сева и Галя советовали иначе. Послушавшись их, я уехал домой, где меня все знали до и после поступления в семинарию. Рвать — так рвать до конца и решительно, а строить новую жизнь — так честно!
2.8. После разрыва с религией
Так, прямо из Саратова я приехал в родное село Заплазы Любашевского района Одесской области. Сообщив всем о своем разрыве с религией, я пошел работать в колхоз. Сколько воздуха и простора оказалось там! Напряженная работа во время уборочной кампании тем не менее не мешала молодежи села и мне в том числе, находить время для интересного и увлекательного отдыха, для репетиций в драматическом кружке, для выпуска хлестких боевых листков, для танцев и песен.
По совету учителей я осенью 1952 года поступил в 10-й класс Любашевской вечерней школы.
Для церковников мой уход был потрясающей неожиданностью, Они пытались найти хотя бы какое-нибудь оправдание моему поступку. Но придраться ко мне священнослужители не могли: все годы пребывания в церковной среде я был хорошего поведения.
Вскоре после моего ухода перед учащимися Одесский духовной семинарии выступил патриарх.
— Молитесь и будьте бдительны, — заявил он, — сейчас в мире ходит дьявол и искушает верных. Видите, был у нас примерный ученик Дудуман. Теперь он ушел от нас, его искусил дьявол!
Мой уход говорил не в пользу религии. Потихоньку попы начади травить меня. Новый поп в нашем селе внушал моей бабушке, что в меня вселился бес и что все должны отказаться от меня. Подстрекаемые им, верующие встречали и провожали меня злобными замечаниями.
Церковники тешили себя надеждами, что я не выдержу трудностей перемены образа жизни, что я вернусь к ним.
Даже на третий год после разрыва с церковью ко мне подсылались люди, которые уговаривали меня вернуться в ее лоно, где мне все, дескать, простят… Они старались использовать то, что некоторые товарищи относились ко мне настороженно, а некоторые и враждебно. Я-то понимал этих товарищей! И в самом деле: не должна же была советская молодежь принимать меня с распростертыми объятиями. Ведь под маской раскаявшегося мог скрываться любой авантюрист. Но в порядке "проверки" моей искренности некоторые из товарищей доходили до нелепостей. Так, например, работник райисполкома С. только потому, что я не пью, веду скромный образ жизни, что просиживаю ночами над книгами, делал вывод: "-В Дулумане все еще есть остатки религии". А другой товарищ делал учителям упрек в том, что у меня по всем предметам были пятерки.
Я не знал, что за мной тщательно следили те, от кого я ушел. В феврале 1953 года я получил письмо от одного из учащихся Московской духовной академии. Каким-то образом он был осведомлен о подробностях моего "хождения по мукам". Одобряя мой поступок, он писал: "Ты правильно сделал, что ушел отсюда. Я полностью одобряю тебя. Я бы тоже бросил эту средневековую среду, но я не смогу (уж такой я есть, извини!) перенести такие перипетии, каким сейчас подвергнут ты. Ведь на тебя воздействуют с двух сторон: с одной стороны — наши духовные отцы, с другой — те, к кому ты пришел".
С того времени прошло более трех лет. Я до сих пор я помню слова моего друга Севы:
— Если человек искренне пришел служить обществу, если слова, которое он открыто говорит людям, являются его глубоким убеждением, его сущностью, — то его не собьет с пути временное недоверие, которое вправе к нему питать общество. Человек рано или поздно добьется своей цели, если она отвечает интересам общества.
Писавший из духовной академии был не прав. Среди тех, к кому я вернулся, у меня появилось много настоящих друзей. В тяжелое для меня время они оказали мне огромную моральную поддержку. И прежде всего это была семья Нижников из Любашевки, учителя Станислава Александровна Адамчик и Василий Петрович Лемешевский, мои друзья-комсомольцы Сева Колесниченко, Валя Юрченко, Леня Пионтковский, Виктор Киселев и многие другое. Это они подсказали мне, что я должен использовать свои прошлые знания и опыт для борьбы с религиозными предрассудками. По их словам, я наиболее полезен буду обществу именно как пропагандист атеизма.
По окончании десятилетки я поступил в Одесский кредит-но-экономический институт. Дружная студенческая семья помогла мне окончательно стать па ноги. Студенты оказали мне огромное доверие, поручив мне ответственную работу в профсоюзе. С поистине отеческим вниманием следил за моими делами, поправлял и помогал мне директор института коммунист Юрий Петрович Лопатин, внешне сухой и строгий человек.
Осенью 1953 года я стал членом комсомола. Несколько позже я начал выступать с антирелигиозными лекциями, стал внештатным лектором обкома ЛКСМУ, а затем членом Общества по распространению политических и научных знаний. В сентябре 1956 года по ходатайству ЦК ЛКСМУ меня перевели на III курс философского факультета Киевского государственного университета имени Т. Г. Шевченко.
2.9. Да здравствует жизнь
Мне часто приходится теперь рассказывать о том сложном пути, который я прошел.
Какие у тебя хорошие друзья! — обычно после рассказа восклицают слушатели. Об этом же пишут в письмах и мои корреспонденты.
Да, друзья у меня верные, настоящие, Я очень высоко ценю их дружбу. Перефразируя известные слова Максима Горького, я с полным правом говорю:
— Всему тому хорошему, что есть во мне, я обязан друзьям!
Друзья у меня гораздо лучше, чем я мог о них рассказать. Сева сейчас заканчивает Одесский консервный институт; Лиля уже обзавелась семьей; Галя Бокова из скромной служащей превратилась в Галину Петровну — заместителя главного бухгалтера Аткарского отделения Госбанка; Толя Шпанюк по призыву ЦК ВЛКСМ уехал на целинные земли, женился; Валя Юрченко работает в райкоме партии; Виктор Киселев закончил Одесский кредитно-экономический институт.
Я сейчас, кроме учебы в университете, веду атеистическую пропаганду: читаю лекции, выступаю в прессе, по радио, руковожу кружком лекторов-атеистов.
И я вижу, как вокруг меня ключом бьет жизнь. И я сам ее активный участник. Сердце наполняется радостью, хочется трудиться, дерзать!
Свой рассказ я не случайно заканчиваю словами Николая Островского: "Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не была мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог оказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества".
Бороться за освобождение человека можно, работая в разных областях деятельности. Сознание того, что в области освобождения человека от религиозного дурмана я приношу известную пользу, доставляет мне большое моральное удовлетворение. Я не лишний, я полезен, я вместе со всеми борюсь за новую жизнь. Что может быть лучше этого!
Вот в чем великий смысл жизни! Да здравствует жизнь!
3. Откуда знаем, что Бога нет? Оттуда!
3.1. Одно из многих
Здравствуйте, Евграф Каленьевич!
Не смею отнимать слишком много Вашего времени, но все же решусь задать один вопрос (возникший после прочтения статьи об агностицизме). Среди атеистов у Вас самая радикальная позиция: вы утверждаете, что ЗНАЕТЕ, что бога нет. По моему мнению, это никакое не знание, а вера в отсутствие, маскируемая под знание. А вера в наличие бога от веры в отсутствие отличается только предметом веры — суть же ее остается та же, религиозная. Знание предполагает наличие доказательств. У Вас есть доказательства отсутствия бога/богов/духов/высшего разума? И вообще: можно ли доказать отсутствие бога? Есть ли та точка опоры, относительно которой может производиться доказательство?
С уважением, Иван Тимофеев.
3.2. Разные адресаты с разными богами и с разными доказательствами
Уважаемый Иван Тимофеевич!
(Вы подписались: "Иван Тимофеев". Возможно Вы, вообще, и не Иван, и не Тимофеевич. Я буду называть Вас Иваном Тимофеевичем. В нашем взаимообщении так будет ближе, теплее и обычнее. Ведь и Вы ко мне обратились по имени и отчеству: "Евграф Каленьевич", а не "Евграф Дулуман".)
Уважаемый Иван Тимофеевич!
Письма, подобные Вашему, ко мне приходят от по-разному относящимся к вере в Бога лиц: от верующих и неверующих, от атеистов и агностиков, от людей серьёзных и легкомысленных, от учёных и невежественных. Пишут даже сатанисты и верующие в Бога скептики, чтобы я им стал доказывать, что Бога нет. Пишут от нечего делать и по важности для них проблемы. Словом пишут разные. И не только пишут разные.
У всех этих разных есть разные критерии того, что для них доказательно, а что бездоказательно. Один требует от меня строго логического доказательства, — такого доказательства, в котором не было ничего логически не доказанного, то есть, доказывать с самого начала (ab ovo — "из яйца" как говорится в логике), без всяких там аксиом и принимаемых без логического доказательства положений. Таким надо доказывать даже то, что через две точки, во-первых, можно (Докажите, что можно!) провести прямую линию и только одну (Докажите, что одну!); докажите, что дважды два четыре. Словом, докажите, что вода мокрая; что человек не может жить без еды, а у зайца нет копыт и он не жуёт жвачку (Библия говорит, что у зайца есть копыта и он жуёт жвачку — Левит 11:6; Второзаконие 14:17). Другие требуют, чтобы я им вынул, положил на стол и показал: "Вот, смотрите: Бога — нет!" Третьи ультимативно предлагают мне в поисках Бога (чёрта, ангела, сатаны и другой духовной нечисти) обыскать всю Вселенную, а они на время моих поисков будут долго и терпеливо ждать до тех пор, пока я, обшарив всю Вселенную, доверительно и лично им сообщу: нашёл ли я Бога или не нашёл. А есть и такие, которые, задав мне вопрос о Боге, заявляют: "Чтобы Вы в ответ на мой вопрос не доказывали, а я уже заблаговременно знаю, что Ваши доказательства ничего мне не докажут. Я верю в Бога и не хочу знать, что Бога нет".
Вот, к примеру, Вы, Иван Тимофеевич, каких доказательств отсутствия Бога от меня требуете? Какой тип доказательств для Вас, Иван Тимофеевич, будет доказательным настолько, чтобы не только я, а и лично Вы, Иван Тимофеевич, знали, что Бога нет?
А если при этом учесть ещё и то, что у каждого верующего (христианина, мусульманина, иудаиста, буддиста, индуиста и прочих приверженцев более 1000 религий; католика, православного, суннита, шиита, сторонника хинаяны и махаяны и других свыше 10 000 церквей; баптиста, пятидесятника, квакера, методиста, адвентиста, евангелиста, виссарионовца, белого братчика или там ваххабиста, исмаилита, алавита, ассасина и других свыше 100 000 религиозных сектантов) своё, отличное от всех других инаковерующих, представление о Боге, то отсутствие существования какого Бога я должен им публично и Вам лично доказывать?
3.3. Мнение об атеистических знаниях
Вот, Вы, Иван Тимофеевич, о сущности моих знаний об отсутствии Бога пишете:
"По моему мнению, это никакое не знание, а вера в отсутствие, маскируемая под знание". Видите: не зная моих знаний об отсутствии Бога, Вы уже имеет своё "мнение". А ведь "мнение" — это нечто сомнительное, не достоверное.
Вот это недостоверное и сомнительное своё мнение Вы априорно (будем считать — бездоказательно) распространяет на неведомое Вам моё знание об отсутствии Бога. Будьте последовательны и подвергните своему мнению не только моё, Вам неведомое, знание, но и свою веру в Бога и самому себе скажите: "Моя вера в Бога — это никакая не вера, а отсутствие знаний о существовании мнимого (только во мнении) Бога". Ну, как? Или Вам, Иван Тимофеевич, такая последовательность железной логики не подходит, ни к чему?
3.4. Вера вере — рознь
Не могу удержаться, чтобы не прокомментировать ещё одно Ваше, высказываемое многими и многими оппонентами атеизма, очередное "мнение".
Заявив свое мнение о моём знании, Вы пишите: "А вера в наличие бога от веры в отсутствие отличается только предметом веры — суть же ее остается та же, религиозная".
Весьма и весьма скудно Вы, Иван Тимофеевич, рассуждаете. Мои, неведомые Вам, знания Вы перекрестили в мои верования. Ну, точь-точь как тот ловкий поп, что выкрестил гуся в карася. Выкрещенного "карася" поп объявил богоугодной великопостной пищей, а Вы мою выкрещенную "веру" обозвали богоугодным понятием — религией. Это с каких пор и у кого развелась такая порочная логика: "Раз на один и тот же предмет направлены прямо противоположные отношения, то эти направления, по сути, являются одним и тем же"? Эдаким образом мы гнусь ненависти, убийства, обворовывания, клеветы, изнасилования человека будем отождествлять с благоденствием любви, утолением голода, жажды, оздоровлением, предоставление помощи человеку.
Вы врубились в сущность несостоятельности и порочности своего, Вашего, рассуждения или надо разжевать? Если надо, то давайте рассуждать вместе.
Поскольку гнуси и благоденствию мы можем дать моральную оценку, постольку обе их следует отнести к морали, к явлениям моральной жизни. А раз гнусь — моральное качество, и благоденствие — моральное качество, то, говоря Вашими же словами, "суть же их остаётся та же", — моральная. Таким образом гнусь религиозной веры Вы благополучно для себя отождествили с благоденствием "веры" атеистической. Как говорится, приехали. Или поедем дальше? А дальше ехать некуда, поскольку Вы напоролись на то доказательство, которого достойно Ваше богословское опровержения атеистических знаний Бога. А теперь скажите: "Какого же ещё рожна Вам нужно?"
Хочу Вас пожалеть и предложить уяснить себе, что веры, как и морали, бывают разные. Поимейте совесть и в научнобогословских спорах не спекулируйте на очень уж широком понимании веры, на очень многообразном употреблении в разговоре слова "Вера". Используя неоднозначность слова вера", Вы произвольно, за волосы, пытаетесь перетащить атеизм в лоно религии. А ведь в таком случае Вы совершаете две недопустимые ошибки. Ну, первая из них заключается в том, что, повторимся, вера вере рознь. Верить, например, в существование Бога; в абсолютную и во всех отношениях непогрешимость Библии; в шесть дней творения всего мира; в существование ада, уготованного заботливым и "добрым" Богом для вечного издевательства поголовно надо всеми некрещёными (Матфея 25:41; Марка 16:16; Иоанна 12:48); в Деву Марию, которая родила Иисуса Христа и осталась девой; в изгнание бесов попами и монахами Орловской области; в мироточивые иконы да в Туринскую плащаницу; в результативность моления о дожде, об излечении от рака и тому подобное — это Одно. Верить в дружбу, любовь, верность своей собственной жены, в победу добра над злом, в смысл человеческой жизни, — это совершенно Другое; верить в достоверность открытых и сформулированных наукой явлений и законов природы, — это уже Третье; а верить в то, что Ваша жена насыпала Вам в тарелку именно украинский борщ, а не галушки и не русские щи или грузинское харчо, — это будет уже Четвёртое: Таких различных "верить" можно насчитать ещё и "Пятое", и "Десятое". И везде можно с полной уверенностью говорить: "Верую", "Верую" и "Верую". Но везде под этим "верую" понимаются разные, порой, несовместимые вещи.
Вот Вы, к примеру, верите в непорочность Девы Марии? Допустим, верите. Но поверите ли Вы, в таком случае, своей жене, которая тоже удумала Вас осчастливить непорочным, — то есть, не зависимым от Вашего личного усердия, — рождением внебрачного бомжа? Так что с употреблением слова "-верить" будьте осторожны на поворотах. Вера религиозная — это, конечно, вера в несусветную (не сего света, не сего мира), потустороннюю, чушь, а вера атеистическая — это вера, которая полностью основана на науке и на здравом обобщении религиозной и вне религиозной практики. То, что Бога нет, является такой "верой", которую с полным основанием следует называть знанием.
3.5. Немножко пофилософствуем
3.5.а) Чувства обманывают, а разум сомневается
Это мы говорили о вере с одной стороны. Но вера имеет еще и другую сторону, которая делает мостик между чувственно данными явлениями и рационально постигнутой сущностью об этих явлениях.
Окружающий нас мир дан нам в ощущениях и в чувствах. Обратите внимание на понятие "Дан": дан изначально, дан без всяких логических доказательств, дан — и никаких вопросов, дан — и всё! Мы этот, данный нам в ощущениях, мир видим, слышим, ощупываем, вкушаем, обоняем; чувствуем свое пространство и время в нём; в процессе взаимодействия с ним испытываем боль, радость, горечь, любовь, ненависть и прочие, и прочие и прочие чувства и ощущения.
Наивный человек, а такими были сплошь все первобытные люди, считает, что мир есть таким, каким он дан ему в чувствах и ощущениях. Такое понимание явлений и предметов окружающего мира может быть принято за, в целом, достоверное знание. Если бы наши чувства не давали нам более или менее достоверного представления о мире, если бы наши чувства и ощущения нас повсюдно и повсеместно обманывали, то мы бы никогда не приспособились к этому миру, не выжили бы в нём. В таком случае нас не было бы и мы этих, для многих скользких, вопросов о Боге сейчас бы с Вами, Иван Тимофеевич, не обсуждали. Но мы выжили, мы есть и мы обсуждаем. Значит, ощущения и чувства нас, в целом, не подвели. Они нас не только не подвели практически. Они дали, и до сих пор дают, исходный материал для того, чтобы мы знали истину об окружающем нас мире.
Но! Но истина, как Вы, Иван Тимофеевич, должны знать, не является непосредственным продуктом ощущений и чувств. Истина — продукт ума-разума, а не чувств или ощущений. Если чувства и ощущения принимают мир непосредственно и неотпорно (сладкое — это для меня сладкое, любимое — это для меня любимое, отвратительное — это для меня отвратительное, звук — это для меня слышимое; цвет — это для меня видимое), то разум принимает мир логически (разумно) и критически, сомневаясь. Чувствам и ощущениям нужно данное, а разуму — доказательное.
Доказательное через чувства и доказательное через разум — это довольно-таки разные вещи. Доказательное для чувств — это факты, а доказательное для разума — это рациональные обоснования. В силу этого между субъективными данными о внешнем мире, которое мы получает через наши чувства и ощущения, с одной стороны, и пониманием объективного положения этого же внешнего мира, который мы имеем благодаря уму-разуму, образуется зазор. Повторяю, поскольку это очень важно для понимания сути обсуждаемой нами проблемы: между субъективным и объективным существует разрыв, зазор, который некоторыми философами (например, великим Кантом) объявляется пропастью, которой никак нельзя преодолеть. Но, по-моему, мнению, этот зазор заполняется, а пропасть преодолевается мостиком ("прыжком") веры. Мы верим, что чувства нас не обманывают и это доверие к чувственно воспринимаемой действительности даёт возможность продуктам ума-разума претендовать на истину.
В философии рациональные обоснования называются мышлением, рефлексией, спекуляцией, логическими рассуждениями и прочими категориями. А поскольку, как мы с Вами, Иван Тимофеевич, уже согласились со всеми мудрыми философами и учёными, что Истина является продуктом (философы говорят — "дочерью") разума, то издавна к разуму предъявляют претензии, чтобы он сам, вне чувственного восприятия, давал нам эту Истину. Раздаются призывы к разуму не доверять чувствам, которые, как убедительнейшим образом уже доказано тем же разумом, нас обманывают. Например, слышимый нами звук, говорит разум и наука, это вовсе не звук, а восприятие (отражение) нашим ухом дрожания воздуха в границах от 16 колебаний в секунду до 20.000 колебаний в секунду. Воздух колеблется и ниже этой границы и выше ее. Ниже 16 колебаний воздуха в секунду называется инфразвуком, а выше 20.000 колебаний в секунду — ультразвуком. Некоторые живые существа эти звуки слышат, а мы не слышим.
Выходит есть звуки, которые для нас не звуки. Наше ухо об этом не знает, а об этом знает только наш разум. Следовательно, если мыслить рационально, если только разум даёт нам истину, то звуков нет, а есть только колебание воздуха. И света, цвета нет, а есть только отражение нашим глазом излучаемых электронно-магнитных волн длиной от 380 до 760 нанометров (нм). Волны вне этой длины для нашего глаза не существуют. Об их существовании знает только разум (если он у нас есть). Разум также знает, что со слухом у нас более-менее хорошо, а со зрением, — из рук вон плохо. Так, своим ухом мы улавливаем звуки 10 октав, — львиную долю резонансного колебания (дрожания) воздуха. А вот от всего спектра колебаний электромагнитных волн длиной от миллионных долей сантиметров до нескольких километров мы своим глазом улавливаем, видим, только менее одной миллиардной части из них. С этой точки зрения мы практически слепы. К тому же ухо наше дифференцирует смешанные звуки и может выделить в них скрипку, пианино, кларнет, бубон и так далее, а глаз сливает воедино всю доходящую до него гамму цветов и одновременно видит только один цвет, не различая в нем цветов дополнительных и смешанных.
И все это о палитре звуков и света знает только разум, а не чувства. Разум, исправляя наши чувства, говорит нам, что и сладкого нет, а есть только реакция нашего мокрого языка на химический состав определенного вещества. И боли нет, и щекотки нет, и любви нет.
Иван Тимофеевич! Как, по-вашему, щекотка есть или щекотки нет? Не обессудьте меня за мой наивный и скромный вопрос. Этот щекотливый вопрос ставили на обсуждения великие философы мира, в том числе и такой гений, как Спиноза. Ну, так как: есть щекотка или её нет? Есть, конечно, есть! Но щекотка есть в такой же мере, в какой есть и Бог. Все это — только субъективное, сплошь и рядом ошибочное, восприятие и представление об окружающем мире. Объективно, истинно есть только колебание воздуха и света, разложение в нашем рту химических веществ, реакция нашего организма на взаимодействие с теми или иными физико-химическими явлениями и процессами, на тыканье под мышками и по другим частям нашего тела чужого пальца. Таким образом щекотка и Бог существуют только в нашем субъективном восприятии и искаженном представлении. Богу, как и щекотке, ничего в объективном мире не соответствует. Бога самого по себе и вне щекотания — нет!
3.5.б) Индукция и дедукция
Ну, так вот. ("Well" — произносят в аналогичных случаях американцы.) Поскольку истина есть дочь ума-разума, то от этого ума-разума издавна требовалось и сейчас требуется рожать Истину самому, в одиночку, без совокупления с ощущениями и чувствами, рожать с нуля, из ничего. И разум старался. Очень старался. Для рождения истины разум сначала создал Логику, в задачу которой входило фабриковать чистейшую, без ошибок и субъективных примесей, Истину. Вооружённые рациональной логикой исследователи, по выражению противников Канта и Гегеля, "набросились на Истину с кольями и дрекольями"". Ну, прежде всего, основательно поколотили бока Господу Богу.
Для Бога Логика, что дуст для клопов. Логика и формальная, Логика и диалектическая очень много, чрезвычайно много способствовали отысканию и утверждению Истины обо всем и обо вся. Классики немецкой философии Фихте и Шеллинг начали было даже утверждать, что, исходя из постулатов их в высшей мере логически безупречной философии, можно чисто логическим путём, рефлексивным размышлением за столом в кабинете, узнать все тайны матушки Природы.
Для поисков истины Логика указывала разуму два пути к истине: индуктивный и дедуктивный.
Индуктивный логический метод ведет поиски истины на пути от частного к общему, от исследования единичных фактов к обобщению. Например, наблюдая одного, десятки, тысячи всегда белых лебедей; одной, десяти, тысяч чёрных ворон, исследователь делает обобщённый вывод: "Все лебеди — белые, а все вороны — чёрные". Отсюда, по логическому закону противоречия следует: "Все не белые птицы — не лебеди", "Все не чёрные птицы — не вороны". Со временем оказалось, что есть лебеди чёрные, а вороны — белые. Таким образом, логика индуктивного метода оказалась только частично верной. Частично!
Следовательно, индукция может нас ввести в заблуждение. Отсюда существующие за счёт веры в Бога "логики" делают вывод: "Если мы и наука не обнаружили Бога в уже изучённой действительности, то это вовсе не значит, что Бога нет в тех местах, куда наука ещё не проникла, в тех явлениях, которые наука ещё не изучила". И это богословское умозаключение формально имеет под собой логическое обоснование. Обратите внимание на сказанное: "Только формально имеет под собой логическое обоснование" о чём мы будем ещё говорить ниже.
Дедуктивный метод истину не ищет, а логически выводит её из абсолютно достоверных, истинных, положений и постулатов. Это путь от истинно общего — к истинно частному. Например, из четырёх постулатов Евклида, жившего в III столетии до нашей эры, дедуктивным методом выводится вся современная планиметрия, — раздел геометрии. Вообще, все математические науки являются ярчайшим примером дедуктивного доказательства истин. Иван Тимофеевич предлагает и мне, указать ему "ту точку опоры, относительно которой может производиться доказательство" знаний об отсутствие Бога.
Следует сказать, что такой точки опоры, которая уже изначально была бы логически обоснована и логически неуязвима нет. Талантливо и в тоже время болезненно эту абсолютно достоверную и логически убедительную точку искал великий французский философ и крупный учёный Рене Декарт (1596–1650). Он объявил, что такой изначальной точкой абсолютно достоверного последующего логического дедуктивного размышления является положение: "Cogito ergo sum" ("Я мыслю, следовательно, — я существую"). Из этого "Cogito" он пытался дедуктивным методом вывести всё содержание своей философии. Но это "Я мыслю" Декарта рефлексивным образом легко может быть опровергнуто. В самом деле: откуда это известно, что я мыслю? Возможно, я не мыслю, а у меня — неуправляемый бред! А поскольку Декарт признавал существование Бога, то почему этот Бог не мог создать Декарту иллюзию того, что он мыслит?
А откуда взялось это "Я"? А может быть "Я" — это вовсе не "Я", а нечто другое. Позже классик немецкой философии Фихте начал анализировать это "Я" и пришел к заключению, что "Я" вовсе не является "Я" в декартовском понимании этого слова; что "Я" — это демиург, который совместно с "Не-Я" творит и содержит в себе всю действительность. К тому же, следует сказать, что Декарт вовсе не вывел из этого непререкаемого и абсолютно достоверного для него "Cogito" содержание своей философии; философии, оказавшей и до сих пор оказывающей огромное влияние на всю последующую философию, на науку, на стиль научного мышления.
3.5. в) Трилемма Мюнхгаузена
Когда начинают рассуждать дедуктивно, то с чего-то надо начать. Но ведь для последующего верного дедуктивного умозаключения очень важно, чтобы начало было доказано. Если дедукция начинается с недоказанного, то все остальные выводы будут просто недоказуемыми. А чем мы докажем истинность того начала, с которого начнём дедуктивно мыслить? Таким образом в доказательстве все новых и новых очередных исходных положений дедуктивного мышления мы уходим в бесконечность, и начать дедуктивно мыслить никогда не сможем. Эта цепочка бесконечной дедукции образно выражена в, с виду нелепом, вопрошании Козьмы Пруткова: "Где начало того конца, с которого начинается начало?"
Обыкновенно в поисках "той точки опоры", обоснования исходной позиции дедуктивного мышления мы рано или поздно приходим к "Circulus in probando" ("Круг в доказательстве"), то есть обходным путём приходим к аргументации исходного недоказанного этим же исходным недоказанным. Грубейшие ошибки этого рода называются в логике "Peticio principii" (Предвосхищение основания). Идеальным примером этого предвосхищения являются абсолютно все богословские "доказательства". Так, в доказательство истинности своих утверждений о Боге, об Иисусе Христе, о библейских чудесах богословы ссылаются на авторитет Библии. Но почему мы должны считать Библию авторитетным свидетельством и принимать ее слова за абсолютную непогрешимую истину? Потому, отвечают церковники, что Библия написана (продиктована) самим Богом. А откуда и почему видно, что Библия написана (продиктована) самим Богом? А оттуда и потому, продолжают "доказывать" церковники, что об этом же написано в Библии. Круг замкнулся: существование и атрибуты Бога доказывается словами Библии, а истинность Библии доказывается уже существующим и якобы диктующим текст Библии Богом. Библия доказывает, что Бог есть, а Бог доказывает, что он писал Библию. Ну, впрямь, рука руку моет!
Я вовсе не хочу вконец дискредитировать логику дедуктивного доказательства. Дедукция занимает очень почётное место в истории развития научных и философских знаний. Для недопущения круга в доказательстве и предвосхищения основания молчаливо принято положение, что в поисках исходных начал дедуктивному мышлению надо практически на чём-то остановиться. Необходимость такой остановки была математически доказана и оправдана видным австрийским математиком Геделем только в середине прошлого, XX столетия. В его теореме (Теорема Геделя) говорится, что любая система знаний не может иметь только свое собственное обоснование; что исходные положения системы знаний (химических, математических, биологических и даже математических) находят свое обоснование вне этой системы. Дойдя до этих внесистемных опорных точек, индуктивное и дедуктивное исследование должно остановиться.
Исходная и непререкаемая точка опоры, как видим, сама нуждается в обосновании. А в попытках ее исключительно логического обоснования мы с неизбежность приходим к положениям Мюнхгаузена, который сам себе вытаскивал из болота: за свои же волосы. Современный немецкий логик Г. Альберт говорит, что при обосновании исходных положений, которые обязательно должны быть чисто логически доказаны, мы попадаем в тройное положение Мюнхгаузена (Трилемма Мюнхгаузена). При этом для нас имеется "выбор" только между:
а. Бесконечным регрессом, идущем все дальше и дальше назад в поисках основ;
б. Логическим кругом, при котором возвращаются к высказываниям, которые уже выступали в качестве условия обоснования;
в. Прекращением процесса обоснования в определённом пункте (Albert, H. Traktat über kritische Vernunft. Mohr. Tubingen 1968, p. 13).
Бесконечный регресс практически не осуществим, круг — логически ошибочен; остаётся, таким образом, прекращение процесса обоснования. Это хорошо понимал Альберт Эйнштейн. По этому поводу он с характерным ему эквилибризмом кратко выразился: "Понятия и принципы, лежащие в основе теории… не могут быть обоснованы ни ссылками на природу человеческого духа, ни каким-либо априорным способом… В той степени, в какой предложения математики относятся к действительности, они не надёжны, в той степени, в какой они надёжны, они не относятся к действительности" (По: Герхард Фоллмер. Эволюционная теория познания. Электронная версия)
3.5. г) Верим в Бога, если не знаем фактов; если верим фактам, то знаем, что Бога нет.
Но атеизм и наука в целом не так безнадёжны, как может показаться на первый взгляд. Атеизм всесилен как в плане доказательства своей правоты, так и в плане убедительного развенчания оппонирующей ему лжи. "Истина, — говорил уже упоминаемый нами великий голландский философ Бенедикт Спиноза — является доказательством самой себя и опровержением лжи".
Но для убеждения своего оппонента атеизм и оппонент должны разделять, принимать за истину хотя бы какие-то исходные положения, нужна хоть какая-то платформа общего признания. Этими обоюду признаваемыми положениями, по моему мнению, являются факты. Факты — упорная вещь.
Всемирно известный советский академик Иван Петрович Павлов говорил: "Теория — это крылья учёного, но факты — это воздух науки". Как известно наука, а с ней и атеизм, всегда начинались из фактов и подтверждаются фактами.
Факты — конкретно-чувственные вещи. Информация о них доходит к нам через органы чувств. Солнце само по себе и то Солнце, которое мы, например, видим — это коренным образом разные вещи. Солнце, как и другие вещи и явления природы, воспринимаемые нашими чувствами, существуют сами по себе, как говорится, существуют вне нашего сознания. Явления и предметы окружающей действительности, воспринимаемые нашими чувствами факты — вот исходные пункты, опорные точки наших знаний и наших доказательств.
Но объективные вещи, факты, как и наше ощущение и чувствование их, — явления иррациональные. Ведь никакими рациональными рассуждениями нельзя заменить конкретные вещи и наши чувствования этих вещей. Как бы рационально убедительно и всесторонне мы не расписывали вещественные составные борща и процесса его изготовления, этот рациональный борщ никогда не заменит реального борща и не насытит нас. Вещи и чувствование их нами противостоят разуму, они иррациональны. Скачок от иррациональных вещей и чувствования к их рациональному осознанию осуществляется, как было уже замечено вскользь, верой. Мы верой принимаем за истину субъективное отражение в наших чувствах объективных вещей, явлений и фактов. От нашего собственного чувствования, через наше собственное верования наш интеллект добирается до объективных вещей и представляет нам истину о них. Проникая в нашу голову, истина для своего доказательства обязательно должна возвращаться к действительности, то есть подтверждаться на практике. Таким образом, постижение истины о действительном мире происходит, как это всесторонне исследовал и показал Гегель, по такому пути: от живого созерцания — к рациональному мышления, а от него — к практике. Именно таким образом, мы из восприятия факта ("живого созерцания") — переходим к установлению истины ("рациональному мышлению") — ищем подтверждения нашей истины на практике. На уровне практической проверки истины мы опять обращаемся к живому созерцанию — переходим к более прочному утверждению или корректировке истины, затем на более высоком уровне повторяем круговое и органически связанное движение. Кроме этого, на уровне разума истины формируются в непротиворечивые концепции, согласовываются друг с другом, усовершенствуются, все глубже и глубже показывая нам правду о мире, в котором мы живем.
Конечно, путь познания мира труден, противоречив и не прямой. На нем много препятствий, его переулки часто заводят нас в тупики или выталкивают на безбрежное поле фантазий и ошибок. Именно в пребывании на таких полях выращены все религиозные представления о сверхъестественном.
Атеизм не верит, что Бога нет, а знает что Бога — нет. На основании чего он это знает? Если вы, Иван Тимофеевич, признаёте факты, признаёте убедительность окончательно установленных научных утверждений и убедительность правильных логических обобщений фактов и науки, то твердо знайте, что Бога — нет.
3.6. Атеизм готов показать апологетам Бога хрущевскую "Кузькину мать "
Не думаю, что я смогу лично Вам, уважаемый Иван Тимофеевич, угодить и продемонстрировать лично вам, Иван Тимофеевич, сущность знаний того, что Бога нет. Выше я уже говорил, что есть разного калибра верующие, разные у них боги и разные причины привязанности к этим богам. А у атеизма есть необозримое количество и качество (качество — это применительно к уровню верующего и возможному уровню принятию этой аргументации конкретным верующим) доказательных аргументов этих знаний отсутствия Бога. Скажите, в какого образа Бога Вы верите; скажите, какие у вас есть оправдания для того, чтобы принимать этого мнимого Вами Бога за Бога существующего; скажите, откуда Вы набрались веры в такого Бога, а мы со своей стороны уж постараемся и покажем вам, как говорил Хрущев, "Кузькину мать", которая плодит и плодит веер несуществующих богов. (Кузькина мать — это матка жуков-кузьок. Она, Кузькина мать, очень тщательно маскируется, зарывается очень глубоко в землю, и там, в вонючей норе, откладывает яйца, из которых в удобное для них время — через год, через два и даже через три — вылупляются прожорливые кузьки и безбожно уничтожают урожай.) А пока Иван Тимофеевич нам своих боговерных убеждений не представил, своих конкретных сомнений в адрес атеистических знаний не высказал, мы в произвольном порядке только перечислим те положения, на основании которых атеистические убеждения превращаются в твердые знания того, что Бога нет, и что его существование даже не предвидится.
3.6. а) Атеизм знает, что нет Бога верующих.
Слово "Бог" находит своё применения в различных областях религиозной, бытовой, художественной, философской и даже научной деятельности человека.
Атеизм твёрдо знает, что нет того Бога, который живёт, здравствует и прозябает в рамках религии. Нет того Бога, которому верующие молятся, который верующих спасает, творит для них чудеса, обеспечивает им блага земной жизни и посмертного пребывания. Этот Бог — или эти боги и богини, духи, ангелы и анголята, черти и чертенята — существо (1) и личность (2).
Другими словами, Бог — существо личное. И такой Бог присущ всем верованиям абсолютно всех религий, начиная от ее 20-тысячной давности религии дикарей — до религии единомышленников современных просвещённых высших иерархов типа живого Бога ламаизма Далай-ламы XIV, папы римского Иоанна Павла II, патриарха Московского и всея Руси Алексия II, заведшего своих пасомых в хакасские леса Виссариона.
Повторимся и подчеркнём: Бог — существо личное. Только с таким Богом, личным существом, верующие могут общаться; только такой Бог, личное существо, может слушать молитвы верующий и отвечать на просьбы этих молитв. Правда, этого Бога, личное существо, верующие различных религий могут представлять себе и описывать по-разному. Могут считать его видимым или невидимым, женатым или холостым, одного или в содружестве со многими, добрым или злым, естественным или сверхъестественным, смертным или вечным, творцом или сотворённым, — всё это, в целом, совершенно не существенно и второстепенно.
Главное и неизменное в Боге то, что он — существо личное, существо (1) и личность (2). Атеизм знает, что этого личного существа Бога (видимого или невидимого, естественного или сверхъестественного, одного или многих, смертных или бессмертных, творимых или сотворённых, добрых или злых, — это все "без разницы") не существует.
|
The script ran 0.027 seconds.