Славой Жижек 
    
    
Матрица: истина преувеличений
   
   
   
Теодор Адорно говорил о психоанализе, что в нем ничто не является более истинным, чем его преувеличения - и то же самое можно сказать о «Матрице». Это один из немногих фильмов, которые действуют как тест Роршаха. Подобно каноническим изображениям Бога, который, кажется, всегда смотрит на вас, независимо от того, с какого места смотрите вы на него: так и практически любая теоретическая концепция узнает себя в «Матрице». Мои друзья-психоаналитики говорят мне, что авторы, должно быть, читали Лакана; приверженцы Франкфуртской школы видят в «Матрице» экстраполированное воплощение Kulturindustrie, отчужденно-овеществленную социальную Субстанцию (Капитал), воспринимаемую непосредственно, колонизирующую нашу внутреннюю жизнь, использующую нас в качестве источника энергии; сторонники New Age видят в ней источник размышлений о том, что наш мир - это только мираж, порожденный всемирным Разумом, который воплотился во Всемирной паутине…
   
Что же тогда такое Матрица? То, что Жак Лакан называл «большим Другим»: виртуальный символический порядок, сеть, которая структурирует для нас реальность. В совершенно паранойяльной манере фильм видит причину виртуального символического порядка в реально существующем Мегакомпьютере. Однако суть фильма состоит не столько в этом центральном тезисе (что наш опыт реальности есть искусственная виртуальная реальность, порожденная «Матрицей», мегакомпьютером, непосредственно подсоединенным к нашему сознанию), сколько в изображении миллионов людей, ведущих клаустрофобную жизнь в наполненных водой колыбелях, которых оставляют живыми для того, чтобы они генерировали энергию (электричество) для Матрицы. Так что когда люди «пробуждаются» из погруженности в контролируемую Матрицей виртуальную реальность, это пробуждение оказывается не выходом в широкое пространство внешней реальности, но первой ужасающей реализацией этой отгороженности, где каждый из нас подобен организму плода, погруженного в околоплодные воды…
   
Правда, в самой этой фантазии могут быть обнаружены несообразности. Когда Морфеус (чернокожий лидер группы сопротивления, который верит, что Нео - Кеану Ривз - является Единственным, тем, кто может освободить их) пытается объяснить недоумевающему Нео, что такое Матрица, связывая ее с неким недостатком в структуре мира:
   
«Это чувство, которое ты испытываешь всю свою жизнь. Чувство, что в мире что-то не так. Ты не знаешь, что именно, но это чувство сидит у тебя в голове, словно заноза и сводит с ума. /…/ Матрица повсюду, вокруг нас, даже здесь - в этой комнате./…/ Это мир, который вертится перед твоими глазами, чтобы ослепить тебя и не дать увидеть истину». Нео: «Какую истину?» Морфеус: «Ту, что ты раб, Нео. Что ты, как и все, был рожден связанным… что тебя держали в тюрьме, которую нельзя ощутить на вкус, на запах, которую нельзя осязать. Это тюрьма для твоего разума».
   
Так переживание недостатка/несообразности/помехи, как предполагается, свидетельствует о том, что наше переживание реальности фальшиво - однако, ближе к концу фильма, Смит, агент Матрицы, дает другое, гораздо более фрейдистское объяснение:
   
«Знаете ли вы, что первая Матрица задумывалась как совершенный человеческий мир? Мир, где никто не страдает, где все счастливы? Это кончилось провалом. Никто не принял этой программы… Кое-кто считал, что у нас нет языка программирования для описания совершенного мира. Но я думаю, что человек как вид определяет свою реальность через страдание. Совершенный мир был сном, и примитивный мозг пытался очнуться от него. Вот почему Матрица была переконструирована - вот он, пик вашей цивилизации».
   
Здесь мы сталкиваемся с основной несообразностью фильма: несовершенство нашего мира является одновременно и знаком его виртуальности и знаком его реальности. Связанной с этой несообразностью является несообразность касательно смерти: почему умираешь «реально», если умираешь только лишь в ВР, регулируемой матрицей? Фильм дает темный ответ: Нео: «Если тебя убьют в Матрице, ты умрешь здесь?» (То есть не только в ВР (виртуальной реальности - А.С.), но и в реальной жизни.) Морфеус: «Тело не может жить без разума». Логика этого заключения такова: если ваше «реальное» тело может оставаться живым (функционировать) только в сочетании с разумом, то есть с ментальной Вселенной, в которую вы включены, если вы пребываете в ВР и убиты там, эта смерть воздействует и на ваше реальное тело… Значит, справедливо и обратное: вы умираете, лишь если вас убивают в реальности. Ловушка вот в чем: полностью ли субъект погружен в находящуюся под контролем Матрицы ВР или он знает или, по крайней мере, подозревает о действительном положении вещей? Если ответ «да», то простой уход в безгреховное адамическое состояние отстраненности сделало бы нас бессмертными в ВР и, следовательно, Нео, который уже освобожден от полного погружения в ВР, должен выжить в схватке с агентом Смитом, который находится внутри ВР, контролируемой матрицей (точно так же, как он может останавливать пули, он должен был бы уметь делать нереальными те удары, которые ранят его тело).
   
Последняя несообразность касается двусмысленного статуса освобождения человечества, провозглашенного Нео в последней сцене. В результате вторжения Нео, в Матрице возникает «системная ошибка»; в то же время Нео обращается к людям, все еще находящимся под властью Матрицы, как Спаситель, который научит их тому, как освободиться от заключения в Матрице - они смогут преодолеть физические законы, гнуть металлы, летать по воздуху… Однако проблема в том, что все эти «чудеса» возможны, только если мы останемся внутри ВР, поддерживаемой Матрицей, и просто изменим ее правила: наш действительный статус остается тем же - мы рабы Матрицы, как это случалось не раз, просто получаем дополнительную власть, чтобы изменить правила нашей ментальной тюрьмы - так что о полном выходе за пределы Матрицы и вхождении в «реальную действительность», в которой мы все - несчастные существа, обитающие на разрушенной поверхности Земли, речи не идет.
   
Урок, который можно извлечь из этих несообразностей, состоит в том, что он фильм показывает нам радикальную двусмысленность того, как киберпространство воздействует на нашу жизнь: оно не зависит от технологии как таковой, но от ее социального прочтения. Погружение в киберпространство может усилить наш телесный опыт (новая чувственность, новое тело с большим числом органов, новый пол…), но также оно открывает возможность тем, кто управляет машинами, кто управляет киберпространством, буквально похитить наше (виртуальное) тело, лишая нас контроля над ним, так что никто больше не может относиться к телу как к своему собственному. Мы сталкиваемся здесь с конститутивной двусмысленностью понятия медиатизации: первоначально это понятие означало жест, которым субъект лишался прямого и непосредственного права принимать решения; большим мастером политической медиатизации был Наполеон, который оставлял покоренным монархам видимость власти, в то время как в действительности они больше не могли ее осуществлять. На более общем уровне можно было бы говорить о том, что такая «медиатизация» монарха является определением конституционной монархии: в ней функции монарха сведены к чисто формальному жесту «расставления точек над i», оставления подписи и, таким образом, дарования перформативной силы указам, содержание которых зависит от избранного правительства. И разве не на этом, mutatis mutandis, основана сегодняшняя вся более и более прогрессирующая компьютеризация нашей повседневной жизни, в ходе которой субъект становится также все более и более «медиатизированным», незаметно лишаемым своей мощи под фальшивым обличием ее нарастания? Когда наше тело медиатизировано (поймано в сети электронных медиа), оно одновременно подвергается угрозе радикальной «пролетаризации»: субъект потенциально сведен до чистой пустоты, с этого момента даже мой собственный личный опыт может быть похищен, им может управлять механический Другой. Можно видеть, как перспектива радикальной виртуализации дарует компьютеру позицию, которая соответствует картезианскому злому Богу (genie malin). Поскольку компьютер координирует отношения между моим сознанием и тем, что я испытываю, когда совершаю движения в виртуальной реальности, легко представить себе, что компьютер может сойти с ума и начать действовать подобно злому Богу, нарушающему координацию между моим сознанием и моим телесным опытом - когда сигнал «поднять руку», исходящий из моего сознания, приостановлен или даже нейтрализован в (виртуальной) реальности; в такой ситуации наиболее фундаментальный опыт тела как «моего» подорван… Банальным стало утверждение, что в киберпространстве возможность разгружать сознание, в конце концов, освобождает людей от их тел, - но оно также освобождает машины от «их» людей…
   
Можно в духе Адорно утверждать, что несообразности фильма являются его моментом истины: они сигнализируют об антагонизмах нашего позднекапиталистического социального опыта, об антагонизмах, которые определяют основные онтологические пары - реальность и боль (реальность как то, что нарушает царствие принципа удовольствия), свобода и система (свобода возможна только внутри системы, которая препятствует ее полному развертыванию).