1 2 3 4 5 6 7 8 

  
   
Сочинения в четырех томах
  
  
   
    
Том 4
   
   
    
     
«…И мои мысли пусть развиваются в вас…»
    
    
Последние пять лет земного пути П. А. Флоренского—священника, «не снявшего с себя сана», — это мученический, крестный путь христианина, напоминающий крестный путь и Деяни его Небесного Покровителя—Апостола Павла.
    
Более четырех лет перед казнью Апостол провел в тюрьма и пересылках, откуда направлял Послания, ставшие. часть Священного Писания. В них есть приветствия и благие пожелания общим знакомым, радость Апостола за успехи учеников забота об их здоровье, телесном и душевном: «Доколе не приду занимайся чтением, наставлением, учением» (I Тим. 4,13 «Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина, рад желудка твоего и частых твоих недугов» (I Тим. 5,23). Между строк—беспокойство о книгах: «Когда пойдешь, принеси фелонь, который я оставил в Троаде у Карпа, и книги, особенно кожаные» (2 Тим. 4,12).
    
«Павел, узник Иисуса Христа…»—начинает Апостол послание к Филимону (Фил. 1,1). «Узниками Иисуса Христа» был совсем недавно и наполнившие тюрьмы и лагеря десятки тысяч мирян, тысячи священников и сотни архиереев. Кроме писем и протоколов допросов подследственный Флоренский П. А. га писал в тюрьме труд «Предполагаемое государственное устройство в будущем»[2028], напоминающий «Город Солнца» Капанеллы, также созданный в застенке после пыток.
    
П. А. Флоренского репрессировали по «Делу № 2886 о k. — j националистической фашистской организации», якобы именовавшей себя «Партия возрождения России». В деле, в судебного заключении, П. А. Флоренский стоит первым:
    
«Флоренский Павел Александрович, профессор богословие служитель культа (поп), выходец из знатной дворянской семьи по политубеждениям крайне правый монархист, автор печатных трудов по богословию, в которых откровенно выражены его монархические убеждения («Защита божества», «Столп и утверждение Истины» и т. д.). В 1928 г. арестовывался ОГПУ и осужден как активный участник церковно–монархической организации на 3 г. С 1928 г. научный работник ВЭИ. Идеолог и руке водитель центра к. — р. организации, в прошлом состоял членов к. — р. «Платоновской организации»».
    
В приведенной «объективке» правильно многое, кроме существования к. — р. организации и знатного дворянства. В «Партию возрождения России» ГПУ включило людей, даже не знакомых друг с другом. Тем не менее факт существования организации признали все подследственные. Действительной же причиной ареста было «неснятие с себя сана». Высшей Волей, как условно называл Флоренский в подцензурных письмах Бога, было предрешено, что он сана не снял и не отрекся. В отличие от многих других мучеников за веру он не был поставлен перед таким выбором. Задолго до ареста, 11 апреля 1919 г., в Сергиевом Посаде на него легла ответственность тайного служения Церкви.
    
Если умозрительно соединить места, где побывал П. А. Флоренский: Германия, куда ездил в детстве, Дальний Восток — начало крестного пути, Закавказье, где родился и обратился к Богу, и, наконец, Соловецкий лагерь особого назначения, то получится крест. И если мысленно поднять его, опирая на основание—Дальний Восток, то как бы обозначится место упокоения христианина, лицом к востоку, чтобы, встав в день Страшного Суда, увидеть крест как знак Воскресения и крест— отпечаток земной жизни. А в месте пересечения линий, где сердце, окажется Сергиев Посад—место подвига.
    
Рассчитывая по закону Золотого сечения годы жизни П. А. Флоренского, получим первую особую точку (термин П. А. Флоренского. — Ред.): 1900 г. — рубеж веков. Главная особая точка—1918/1919 г.: мученическая кончина Государя, конец России старой. Итак, схождение главного узла во времени и главной точки в пространстве — Сергиев Посад, 1918/1919 г.
    
Вскоре после победы Октябрьской революции началась кампания безбожников по «раскрытию мощей» Угодников Божиих: святые мощи многих были уничтожены. Было необходимо сохранить хотя бы малую их часть от надругательства и гибели как основу будущего храмостроительства. Было объявлено и об открытии мощей Преподобного Сергия Радонежского И апреля 1919 г., в канун Лазаревой субботы, перед Страстной неделей. Поэтому по благословению наместника Троице–Сергиевой Лавры архимандрита Кронида члены Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице–Сергиевой Лавры — священник Павел Флоренский и граф Юрий Александрович Олсуфьев, Сергей Павлович Мансуров и Михаил Владимирович Шик (ставшие позже священниками), возможно, также граф Владимир Алексеевич Комаровский тайно прошли в Троицкий собор, вскрыли раку с мощами и благоговейно взяли Главу Преподобного, положив на ее место главу погребенного в Лавре князя Трубецкого. К Главе Преподобного прирос позвонок, и его отделили богослужебным предметом — копием. След от копия и от приросшего позвонка—свидетельство проидходившего. Участники связали себя обетом молчания и тайну строг» сохраняли десятилетия.
    
Святыня вначале находилась в ризнице Троице–Сергиевой Лавры. Декретом Совнаркома РСФСР от 20 апреля 1920 Лавра была закрыта. Поэтому Главу из ризницы перенес к себе В дом на улицу Валовую Ю. А. Олсуфьев, а оставшиеся мощи находились в экспозиции музея до конца Великой Отечественной войны… Весной 1928 г. в Сергиевом Посаде происходил: массовые аресты «бывших», когда были арестованы и П. А. Флоренский, и племянница Ю. А. Олсуфьева Е. П. Baсильчикова. Главу в дубовом ларце закопали в саду дома Олсуфьевых. В 1937 г. началась новая волна арестов, и Олсуфьевы выехали из Сергиева Посада. Главу перенес в окрестности Николо–Угрешского монастыря, около станции Люберцы,. Паве. Александрович Голубцов (позже архиепископ Новгородски и Старорусский Сергий). После демобилизации он перенес Глав в Москву, в дом Екатерины Павловны Васильчиковой, племянницы Ю. А. Олсуфьева. 21 апреля 1946 г., на Пасху, состоял ос открытие Троице–Сергиевой Лавры. Когда мощи Преподобног Сергия из музея были возвращены Церкви, Е. П. Васильчиков вернула и Главу. По благословению Святейшего Патриарх Алексия Г святыня была возложена на место.
    
«Я принимал… удары за вас, так хотел и так просил Высшуь Волю», —писал П. А. Флоренский жене и детям (18. ГН.1934). H он нес страдания и за сохранение Тайны. Он оберегал одну и немногих неоскверненных святынь России. Быть может, в этом и состояло церковное служение, возложенное на него в главном месте и в главный момент его земного пути. Возможно, это и давало силы переносить происходившее и. внутреннее прав внешне отойти от церковных дел в науку и технику, смириться с одной стороны, с осуждавшими его за этот отход, а с другой — с приписывавшими ему участие в к. — р. организации: он действительно нарушал требования власти, оберегая святыню. В свете рассказанного становятся более понятными поступок П. А. Флоренского, особенно в последние годы жизни.
    
В тюремно–лагерном зазеркалье священник Павел Флореский провел 57 с половиной месяцев—с 26 февраля 1933 г. п 8 декабря 1937 г. Эти сроки (срока по–лагерному) делятся особыми точками Золотого сечения. Первая особая точка — само счастливое и в то же время одно из самых тяжелых событий в лагерной биографии: приезд в июле—августе 1934 г. Анні Михайловны с тремя младшими детьми—Олей, Микой и Тикой — в Сковородино, последняя встреча и по сути дела прощание с семьей. В канун их отъезда з/к Флоренский был по конвоем вывезен в Свободный, а потом по этапу I сентября 1934 г. отправлен на Соловки. Главная особая точка крестног пути—7 июня 1936 г. — реальный знак продолжения рода, рождение первого внука, названного его именем, первого из двенадцати. Возможно, П. А. Флоренский знал и об ожидании второго— Ивана, родившегося 30 ноября 1937 г.
    
Письма из лагерей представляют собой на редкость цельное и завершенное произведение. В композиционном плане, как литературное произведение, они имеют выраженную завязку, медленно развивающийся сюжет и трагический финал. Однако классическое литературное произведение по определению есть вещь в себе, со своим пространством–временем, ни к кому не обращенным, никому не предназначенным, которое живет само по себе, имеет четкие границы, оно начинается и кончается. Переписка—часть реальной жизни, в жизненном пространстве и времени, которые не имеют ни конца, ни начала, ни границ.
    
Когда со времени написания последнего письма прошло 60 лет, незаметна специфичность пространства–времени писем и их инородность в реальности. Однако мерцающей неустойчивостью переписка производит впечатление живого организма, что свойственно истинным произведениям искусства. А отсутствие контуров делает ее похожей не на один организм, а на биосферу или кусочек ее—биотопстацию—лес, океан, саванну со стадами, рой пчел или муравейник. Подобное сопоставление не случайно: сам П. А. Флоренский называл свое мышление органическим или круглым и, пожалуй, наиболее подробно обрисовал его специфику во вступлении «Пути и средоточья» к своему фундаментальному труду «У водоразделов мысли»: «Строение такой мысленной ткани—не линейное, не цепью, а сетчатое, с бесчисленными узлами отдельных мыслей попарно, так что из любой исходной точки этой сети, совершив тот или иной круговой обход и захватив на пути любую комбинацию из числа прочих мыслей, притом, в любой или почти любой последовательности, мы возвращаемся к ней же»[2029].
    
Понимание единства и завершенного совершенства переписки стало особенно явным на последних этапах подготовки писем к печати. До сих пор мы публиковали по нескольку писем и видели, что они не становились отрывками, кусками из текста, а, наоборот, организовывали удивительно гармоничную композицию: одно, три, пять—и каждый раз публикация оставляла ощущение завершенного материала.
    
Переписка без купюр и сокращений производит особенное впечатление. Целостность и в стиле, и в развитии от письма к письму отдельных сюжетов, вплоть до фенологических наблюдений, и даже в единстве, как в классической драматургии, места, времени и действия. Целостность ее и в сложной системе упоминаний людей и понятий, что так заметно при составлении примечаний и указателя. А сходные или одни и те же мысли, повторенные разным адресатам, в разное время и в разном контексте, придают тексту гетерофоническую структуру, характерную для многоголосия русской народной песни. Это «полная свобода всех голосов, «сочинение» их друг с другом в противоположность подчинению». «He отношение к ближайшим предшествующим и непосредственно последующим высказываниям мотивирует данное, но отношение этого последнего к целому, как это вообще бывает во всем живом, тогда как свойство механизма—иметь части, зависящие только от ближайших смежных, прямо к ней подсоединенных»[2030]
    
Переписка подобна ткани, основу которой составляют семь нитей–адресатов: мать, жена и пятеро детей, а на основу ложится вьющийся из челнока непрерывно, как пряжа Парки, уток — нить, переходящая из одного письма в другое, от адресата к адресату. Ее толщина меняется, разнообразна расцветка, и ткань оказывается то плотнее, то реже, окрашиваясь разным смыслом и содержанием. Из ткани переписки можно вытянуть фрагменты. Так, отпрепарированы поэма «Оро» и водорослевая проблема. И они композиционно оказались стройными конструкциями, но имеют прочное начало — фундамент, структуру и естественное, но формально не завершенное окончание. Однако в целом в переписке есть трагическое завершение вплоть до подведения итогов и болезненного стремления успеть в оставшихся страничках передать детям как можно больше.
    
Столь пристальное внимание к композиции писем не случайно. В письмах своим детям П. А. Флоренский подчеркивал, что понять произведение можно, лишь открыв закон его композиции.
    
Текст, расчлененный на отдельные фрагменты, связанные созвучиями и перекликами тем, вообще характерен для Флоренского. Так построены, например, работа «У водоразделов мысли» и знаменитый «Столп и утверждение Истины». В последнем случае в подзаголовке дается примечательное уточнение—«Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах» [2031]. Иногда письма, доработанные о. Павлом, превращались в главы его трудов. Например, вступление «На Маковце» к труду «У водоразделов мысли» выросло из письма В. В. Розанову[2032]
    
Многие работы о. Павла по сути своей письма, они наполнены интимным внутренним светом, играющим на гранях композиции, и обращены к читателю–другу. Слово Флоренского— символ, т. е. оно всегда еще что‑то. Это «что‑то» должно быть раскрыто, и раскрыто тем, кто в той или иной степени сродствен автору по мироощущению, — отсюда обращенность к личности, лицу, а не к среднестатистическому индивиду, абстрактной публике. Поэтому можно ожидать, что центральный символ того или иного периода жизни, оформляющий его специфическую глубинную интуицию, в переписке будет нащупываться не сразу и лишь впоследствии оформляться, сопрягаясь с прошлым и настоящим опытом, насыщаясь многообразием перекликающихся, дополняющих друг друга смыслов.
    
О последнем периоде творчества П. А. Флоренского можно судить только по письмам из лагерей. Поэтому особенности композиции переписки, с одной стороны, и сети важнейших символов, характерных для этого этапа творчества, —с другой, столь важны для понимания всей жизни Флоренского.
    
В 30–х годах Флоренский существовал в человекодробящем пространстве–времени ГУЛАГа, где остаться самим собой означало сохранить и упрочить свое внутреннее пространство- время, противостоящее разрушению.
    
Еще раньше, в воспоминаниях, обращенных к детям, П. А. Флоренский писал, что с детства думал над проблемой символа[2033]. Поэтому внутренние, глубоко скрытые особенности переписки можно уловить, выявив символы, в которых предельно фокусировался опыт Флоренского, и пути к их оформлению в его сознании.
    
Пребывание на Дальнем Востоке—один из самых ярких, трагически счастливых периодов в жизни П. А. Флоренского. «Вообще же за последнее время я от Москвы так устал и работа шла так судорожно, что если бы не постоянное безпокойство за вас, я пожалуй ничего не возражал бы против пребывания здесь», —писал о. Павел жене (12—16. ХІ. ЗЗ г.).
    
По прибытии на сковородинскую Опытную Мерзлотную станцию Флоренский сумел свои предположения, опыт прежней работы по материаловедению и электротехнике использовать для раскрытия феномена вечной мерзлоты. Самое главное, оказалось возможным прикоснуться вплотную к мерзлоте и в лабораторных экспериментах, и во время наблюдений в природе. Открылась вечная мерзлота как тайна—влекущая, захватывающая, волнующая. Именно это ощущение тайны Флоренский больше всего ценил. Оно свидетельствовало о точности попадания в то или иное средоточие сходящихся и расходящихся путей и тем самым давало опору его мысли, отзывалось ей.
    
За короткий срок сделано было очень много: эксперименты, статьи, доклады, экспедиции. Поражает обилие планов Флоренского, так и не осуществившихся. Творческий подъем был столь велик, что после многолетнего перерыва он вновь заговорил стихами. Здесь родилась поэма «Оро», которую о. Павел посвятил младшему сыну Мику[2034] Впрочем, по письмам того времени чувствуется, сколь близко еще было многое, связанное с Москвой, с работой в ВЭИ — Всесоюзном электротехническом институте. Флоренский передает распоряжения для бывших сотрудников по институту, заботится о публикациях. Он еще не выпал из гущи московских дел и забот, из суетливого Московского» пространства. На Дальнем Востоке он как бы отчасти вернулся после трагического перерыва к той же деятельности, что и в столице.
    
Когда после тягот этапа Флоренский получает возможность заняться исследованиями, в первом письме, где о. Павел упоминает о мерзлоте, говорится о «чрезвычайной важности» изучения ее «для всех областей народного хозяйства и для общего миропонимания»: «Уже и в настоящий момент, хотя я работать и не начинал, мне мерещатся некоторые практические последствия этой работы, применение мерзлоты в области электропромышленности, что м. б. весьма важно с предстоящей электрификацией края» (28. ХІ. ЗЗ г.). Произошло узнавание близкого, припоминание, если воспользоваться термином Платона.
    
Мерзлота—пока еще нечто внешнее, и лишь в одной фразе сыну Мику проглядывает уже совсем иное. Он пишет мальчику об очень красивых ледяных водопадах, «как в Сонном царстве» (27. ХІ. ЗЗ г.). А вот какой мерзлота видится четыре месяца спустя. Речь идет о строении льда всего лишь в маленьком замерзшем прудке: «Получились сказочные пещеры из чистейшего хрустального льда, льда лучистого, льда волокнистого, белого, а внизу—красно–коричневого, но вполне прозрачного […]. Описать, как это красиво мне не по силам, нарисовать — тоже. Когда нибудь ты увидишь ряд зарисовок колонн и других деталей, но эти зарисовки даже отдаленно не передают красоты этих пещер. Сомневаюсь, чтобы художник сумел передать ее по настоящему, это слишком трудная задача. Лучше всего читать сказки. Ho и это слабо: «Перед ним во тьме печальной гроб качается хрустальный, и в хрустальном гробе том спит царевна мертвым сном». Как это мало, как бедно сравнительно с найденным нами в прудке поперечником всего в 8 метров и глубиною 1,60 м, т. е. недалеком от лужи» (8.ІѴ.34 г.). Мерзлота живет наледями, «подбирается» к жилищу человека, «постепенно завоевывает территории и быстро растет вширь и ввысь». Мерзлота символична, она не только мерзлота, но и нечто еще, она таит в себе множество иных смыслов.
    
Созвучие внутреннего строя о. Павла с тайной мерзлоты удивляет и явно свидетельствует о некой глубинной интуиции Флоренского, для выражения которой мерзлота явилась очень точным символом. Об этом написаны строки, задолго предшествовавшие Сковородино, в работе «У водоразделов мысли», над которой Флоренский работал в 1917—1922 гг.: «У первичных интуиций философского мышления о мире возникают сначала вскипания, вращения, вихри, водовороты—им не свойственна рациональная распланировка, и было бы фальшью гримировать их под систему, если только и вообще‑то таковая не есть всегда vaticinium post eventum[2035], вещание после самого события мысли; но, не будучи упорядоченно–распределенными, исчислимо–сложенными, эти вскипания мысли, это
    
…колыбельное их пенье,
    
И шумный из земли исход
    
настоятельно потребны, ибо суть самые истоки жизни.
    
Это из них вымораживаются впоследствии твердые тезисы—надлежит изучить возникающие водовороты мысли так, как они есть на самом деле, в их непосредственных отзвуках, в их откровенной до–научности, до–системности»[2036]
    
Стихия воды символически выражает интуицию, лежащую в основе работы «У водоразделов мысли», само название которой с водой же связано. На первом плане—вскипания мысли, на которые устремлен взгляд автора, лишь затем из них выкристаллизовываются («вымораживаются») «твердые тезисы», кристаллы мысли. Именно о кристалличности, кристаллизации часто говорит в лагерных письмах Флоренский по самым различным поводам: «Вспоминаю свое и ваше детство, детские переживания и чувствую, как целостно все выкристаллизовывается, наверно изоморфная кристаллизация» (12.Ѵ.35 г.). «То, что всосется в этом возрасте, станет […] формою мировосприятия, зародышами кристаллизации всего последующего опыта» (17. Х.36 г.).
    
Наивно было бы ожидать от о. Павла буквальных пояснений, касающихся этих изменений, но нетрудно прочесть о них во вступлении к поэме «Оро», написанном уже на Соловках:
    
За сроком новый срок скользит.
    
Ho знал: не должно мне роптать.
    
Прошли года —
    
не два, не пять,
    
А много безуханных лет,
    
Как звенья внутренних побед.
    
Себя смиряя вновь и вновь,
    
Я в жилах заморозил кровь,
    
Благоуханье теплых роз
    
Замуровал в льдяной торос.
    
Так мысли пламенный прибой,
    
Остыв, закован сам собой.
    
Первое, непосредственное, чем открылась мерзлота Флоренскому, — своей внутренней скульптурностью, архитектоничностью. В его письмах рисунки с изображением различных образований льда. В описании к присланной фотографии поясняется, как в зримый образ оформляется сложной конфигурации «силовое поле», отражающее особенности кристаллизации льда. Сам Флоренский поражается богатству и разнообразию формаций льда и пишет статью об этом.
    
В мерзлоте о. Павел увидел символ края, ставшего столь близким его сердцу. Причем мерзлота символизирует не только природу Дальнего Востока, но и природу вообще. Природу, к которой обращается человек и которая на это обращение может ответить и благосклонно и разрушительно, если человек губит ее: «Золото, таящееся в мерзлоте, обращается в золотой пожар, губящий достояние орочонов—тайгу и мох, разгоняющий дичь—источник их жизни» [2037].
    
Следующий пласт впечатлений Флоренского — знакомство с народом края вечной мерзлоты — орочонами. Он много пишет о них и даже поначалу поэму называет «Орочоны». Флоренский мечтает создать грамматику и словарь орочонского языка и настойчиво просит прислать ему словарь и грамматику тунгусского языка. В одном из писем он признается, что образ мыслей орочонов чувствует близким себе. Ему близки их глубинная связь с природой, древние верования.
    
В мерзлоте Флоренский увидел символ, в котором слились три русла его деятельности, три области его интересов. В предисловии к поэме он так и пишет, поясняя задачу поэмы: «Мерзлота как тройной символ — природы, народа и личности». В чем же видел он это единство?
    
«Вечная мерзлота разрушает, когда ее начинают «обживать» и «освоять». Отсюда—«не трогай мерзлоты» орочонов. Ho то же—о душе. Прикрытые мерзлотой, таятся в ней горечи, обиды и печальные наблюдения прошлого. Ho не надо копаться в ее недрах. Мерзлотная бодрость дает силу справиться с разрушающими силами хаоса»[2038].
    
Мерзлота оказывается столь емким символом, что сдерживает своими хрустальными изваяниями силы хаоса. Отношение Флоренского к силам хаоса антиномично. С одной стороны, их надо сдерживать, дабы не всплыли наружу «горечи и обиды», с другой стороны, именно в этих силах хаоса—источник, изначальная стихия творчества. Без страстей человек перестает быть человеком, но страсти должны быть побеждены смирением.
    
Груз пережитого и давнее отношение к хаосу, который есть и благо, соединились в образе мерзлоты. Именно она оказалась близка миропониманию Флоренского. «Мерзлота—это эллин- ство», —пишет Флоренский в предисловии к поэме, а впоследствии, уже с Соловков, поясняет Кириллу:
    
«…Ты не замечаешь (полагаю в этом виноват автор) бодрого тона, данного размером и ритмом, и бодрой идеологии, которая раскрывается в преодолении обратного мироощущения, а не в простом незамечании всего, что может ослабить дух и вести к унынию. Это—древне–эллинское понимание жизни, трагический оптимизм. Жизнь вовсе не сплошной праздник и развлечение, в жизни много уродливого, злого, печального и грязного. Ho, зная все это, надо иметь пред внутренним взором гармонию и стараться осуществить ее» (7. ХI1.35 г.).
    
В дальневосточных письмах можно увидеть и еще один, упрятанный от цензора, важнейший смысл многогранной символики мерзлоты: «Все это время я страдал за вас и хотел, и просил, чтобы мне было тяжелее, лишь бы вы были избавлены от огорчений, чтобы тяжесть жизни выпала на меня взамен вас» (23—24. III.34 г.). Хаос в мировоззрении Флоренского— основной закон мира, закон энтропии, но Хаосу противостоит Логос—эктропия, борющаяся с мировым уравниванием. Само по себе творчество, не просветленное Логосом, может быть разрушительно. В дальневосточных письмах Флоренского на первый план выступает Логос прежде всего как Высшая Воля, мерзлота—это еще и символ волевого начала, стоящего над миром, Высшей Воли, Имя которой—Бог.
    
He купол то Софии, нет,
    
Ho, облаченный в снег и свет,
    
Парит сияющий Фавор
    
Над цепью Тукурингрских гор.
    
В мерзлоте о. Павел увидел единство многого, над чем он работал в своей жизни. Самые разнообразные русла его размышлений соединились в этом средоточии. И энтузиазм Флоренского был столь велик, что в предисловии к поэме оказалась начертанной дальнейшая биография его героя, которая, судя по всему, предназначалась и для сына Мика. О. Павел уже ощущал присутствие детей рядом: «Строим широкие планы расширения OMC (Опытной Мерзлотной станции. — Ред.) и ее работы. Предполагается издание (правда, пока стеклографическое) «Бюллетеня ОМС», создание различных курсов, организация музея. Если последнее состоится, то мобилизуем всех, в том числе и Мика с Тикой, на сбор коллекций. Вообще работа тут кипит и еще более должна кипеть в будущем. Явления, с которыми приходится иметь дело, так мало изучены, что каждый день приносит что‑нибудь новое, неизвестное в литературе и объясняющее явления природы» (8.1 V. 34 г.). И вот уже сам Мик с мамой и двумя сестрами, Олей и Тикой, попадает в край вечной мерзлоты, в гости к отцу.
    
Сценарий будущей жизни Opo так и остался голой схемой, не обретшей плоти. Поэма не была закончена, хотя Флоренский работал над ней еще несколько лет. Силы хаоса, вырвавшись наружу, ломали все на своем пути: «У всех свое горе и свой крест. Поэтому не ропщи на свой. За это время я видел кругом себя столько горя во всех видах и по всяким причинам, что этим собственное отвлекалось» (23—24.111.34 г., жене).
    
Пребывание на Соловках отличалось от жизни на Дальнем Востоке. Оно стало небытием. Что могло быть тяжелее для человека, весь смысл жизни которого был в том, чтобы «быть ближе к жизни мира», радостно удивляться реальности мира и утверждать ее?
    
Все мгновенно оборвалось. По дороге на Соловки о. Павлу с трудом удалось дать весточку семье: «По приезде (в Кемь. — Ред.) был ограблен в лагере при вооруженном] нападении и сидел под тремя топорами […]. Все складывается безнадежно тяжело, но не стоит писать» (13. Х.34 г.).
    
Все оказывалось тяжело не только из‑за самих условий лагерного быта на Соловках. Суть этого самоощущения лежала гораздо глубже. Созерцание природы всегда давало о. Павлу внутреннее отдохновение, но с миром Соловков, не только людским, но даже природным, Флоренский никак не может найти близость. Он с некоторым удивлением замечает: «Я ощущаю глубокое равнодушие к этим древним стенам…» (14. ХІІ.34 г.).
    
Призрачность, нереальность Соловков, случайность их состава—эта тема вновь и вновь всплывает в письмах. Первое ощущение от Соловков — хаос, людской и природный: «…здешняя природа, несмотря на виды, которые нельзя не назвать красивыми и своеобразными, меня отталкивает: море — не море, а что‑то либо грязно белое, либо черносерое, камни все принесенные ледниками, горки, собственно холмы, наносные, из ледникового мусора, вообще все не коренное, а попавшее извне, включая сюда и людей. Эта случайность пейзажа, когда ее понимаешь, угнетает, словно находишься в засоренной комнате. Так же и люди; все соприкосновения с людьми случайны, поверхностны и не определяются какими либо глубокими внутренними мотивами. Как кристаллические породы, из которых состоят валуны, интересны сами по себе, но становятся неинтересными в своей оторванности от коренных месторождений, так и здешние люди, сами по себе значительные и в среднем гораздо значительнее, чем живущие на свободе, неинтересны именно потому, что принесены со стороны, сегодня здесь, а завтра окажутся в другом месте» (14. ХІІ.34 г.).
    
В хаосе соловецкого лагеря трудно найти себя, не за что зацепиться, не в чем найти опору: «Ни на минуту, ни днем, ни ночью, не остаешься один, и даже хотя бы среди людей молчащих. В потоках слов не найти своего слова, которое хотелось бы сказать тебе», —пишет Флоренский жене (16.1.36 г.).
    
Строки о хаосе природном и человеческом, хаосе пейзажа, порожденного некогда движением ледника, —замечание не только человека, не по своей воле оказавшегося в лагере, но и естествоиспытателя, наблюдателя природы. Однако далее ощущение от Соловков, их природы и самого лагеря уже балансирует на грани реальности. Мотив призрачности острова, жизни в лагере как сновидения, пустоты, хоть и заполненной «сплошь», звучит все чаще: «…все какое‑то здесь пустое, как будто во сне и даже не вполне уверен, что это действительно есть, а не видится как сновидение» (24—25.1.35 г.). «…Погода здесь такая гнусная, что определяет все настроение. Сера, тускла, солнце светит редко, а когда светит, то жидко и призрачно […] Какая разница с залитым светом ДВ (Дальним Востоком. — Ред.), где свет тугой и упругий, где все заполнено светом, и летом и зимой» (25. V.35 г.).
    
В мире, где подолгу не видно солнца и звезд, само происходящее кажется нереальным, возникает ощущение физической пустоты: «Помнишь ли «Путешествие Вокруг Луны» Жюля Верна? Так вот и я чувствую себя, особенно в эти последние дни: как будто лечу в ядре среди безвоздушных пространств, отрезанный от всего живого, и только вас вспоминаю непрестанно…» (2.Ѵ.35 г.).
    
Ощущение пустоты усугубляется обилием дел. Он днем и ночью на производстве, ведет занятия по математике, участвует в выпуске местных газет и т. п., и все это, чтобы отвлечься, забыться, меньше думать о близких, о которых не может не думать. Ho от этой «заполненности» дня и ночи само время оказывается таким же пустым, как и безвоздушным (бездушным!) «заполненное сплошь» пространство. «Жизнь моя монотонна, день походит на другой, а точнее сказать, я утратил ритм дней и ночей и все время тянется одною непрерывною и непре- рывающейся полосою» (24. ХІІ.36 г.).
    
Жизнь утратила свой ритм (лишь изредка Флоренскому удавалось уловить его вновь на короткое время), и поэтому время оказывается не изнутри присущим деятельности, как это обычно мыслилось Флоренским, но внешней инородной оболочкой. Именно поэтому Флоренский говорит, например, о за- громожденности времени мелкими работами и суетой. Другими словами, деятельность в этом пространстве–времени раздроблена, почти лишена целенаправленности, «вся в мелких черточках и точках, кропотливых и малооформленных». Парадоксальным образом в этой монотонной, лишенной ритма жизни времени не существует, ибо время, мыслившееся Флоренским везде в единстве с пространством, обладает формой, предполагает направленность, а в деятельности—целеполагание. Ссылаясь на шеллингианское различие понятий Geschichte и Historie, Флоренский грустно сетует на то, что в удел ему досталась не Historie, последовательность «событий, развертывающих некоторый имманентный замысел, идею», а Geschichte—«просто бывание (Werden), последование событий, не направленных в определенную сторону». В последнем случае как раз и отсутствует восприятие времени: «Так вот, я и живу в Geschichte В доисторическом времени…» (24. ХІІ.36 г.).
    
Этот период действительно перекликается с пустотой Соловков. Работа в Сковородино, о которой Флоренский вспоминает и тоскует, остается тем светлым морозно–бодрящим следом в жизни, за которым как бы оказалось забытым, вмороженным в мерзлоту души наболевшее за 20–е годы. Ho в «Посвящении» поэмы «Оро» сыну Мику боль вдруг обнажается вновь:
    
Ты свет увидел, бедный Мик,
    
Когда спасен был в смутный миг.
    
Отец твой бегством лишь и жил,
    
Замуровавшись средь могил—
    
Могил души. Могу ль назвать
    
Иначе дом умалишенных? Тать
    
Обхитил разум их, и крик
    
Застыл пустой. Я к ним проник.
    
Там воздух по ночам густел
    
Обрывками сотлевших тел —
    
Страстей безликих, все живых;
    
Там стон страдальцев не затих,
    
Хотя сменил уже на тьму Им рок врачебную тюрьму.
    
В этих строках зримо предстает пространство памяти, пространство души. Автор одновременно и владелец пространства, точнее, пространство — он сам, и в то же время он — описывающий это пространство, созерцающий его, скитающийся в нем и бредущий по нему.
    
В «Посвящении» упомянут период, сопровождавший рождение Мика (1921 г.) и последующие годы («не два, не пять»), т. е. то самое время, которое стало уходить в небытие для о. Павла на Соловках («Я помню прошлое как сон…»).
    
Изучение вечной мерзлоты было конкретной основой существования з/к Флоренского П. А. на Дальнем Востоке, которое освещалось дружбой с Павлом Николаевичем Каптеревым. Подобную же роль на Соловках сыграли водоросли, занятие которыми было связано с дружбой с Романом Николаевичем Литвиновым. Водоросли, их йодистый запах, аромат моря сопутствовали детству П. А. Флоренского в Батуме: «Свои детские и отроческие года я провел в постоянном и ненасытном, и всегда ненасытимом, созерцании моря…» «…Β запахе водорослей, даже пузырька с йодовой тинктурой, обоняю то метафизическое море, как слышу его прибой в набегающих и отбегающих ритмах баховских фуг и прелюдий и в сухом звонком шуме размешиваемого жара», — писал Флоренский в 1920— 1923 гг.[2039] Позже в семье Флоренских было популярно йодоле- чение.
    
«Я сижу всецело в водорослях. Эксперименты над водорослями, производство водорослевое, лекции и доклады по тем же водорослям, изобретения водорослевые, разговоры и волнения—все о том же, с утра до ночи и с ночи почти что до утра. Складывается так жизнь, словно в мире нет ничего кроме водорослей» (23.111.1936 г.).
    
Письма не только сопровождаются описанием опытов и технологических экспериментов, производственных секретов, но и включают в себя рассуждения по экологии водорослей, яркие описания поездок на острова (командировок), связанных с их сбором и т. п. И что самое неожиданное—в них появляются цветные акварельные и карандашные рисунки. Их довольно много. На первый взгляд эти рисунки словно взяты из добротного ботанического атласа. Есть и общий вид, и увеличенные фрагменты частей растения с точным указанием масштаба, на обороте листов подробное описание вида. Безусловно, Флоренский пытался привить детям вкус и внимание к конкретности, дать им образцы научной деятельности не только в тексте писем, но и в рисунках. Как и в случае феномена мерзлоты, роль этих рисунков отнюдь не исчерпывается сказанным. Позже, лишившись возможности рисовать, в одном из последних писем Флоренский с грустью вспоминает о внутреннем успокоении, которое давал ему процесс рисования. В тот же период Флоренский размышляет о сути поэтического творчества: «Поэзия есть мышление конкретными образами, которые, однако, подлежат не логическому закону обратной пропорциональности объемов и содержания, а диалектическому закону прямой пропорциональности объема и содержания, т. е. суть идеи. Смысловое значение образа больше, чем его наглядно–чувственное содержание. Это значит, что образ поэзии есть по самой своей природе символ (всякая реальность, которая больше себя самое). Поэзия дает смысловое значение в конкретных образах, и чем он конкретнее, т. е. полноценнее поэт, творчество. Иначе говоря, высказывание тем поэтичнее, чем менее удаляется от образа–конкретности, но вскрывая при этом наиболее полно его смысловое значение. Высшая ступень поэтичности—это непосредственное созерцание образа в его полноте, медитация над розой, напр., т. е. когда образ дается со всею чувственной силой. Ho это — поэзия «для себя». Поэзия литературная м. б. тогда, когда и образ реконструируется словом» (29. ХІ.1935 г.).
    
Именно эти слова наиболее полно объясняют смысл рисунков, с той лишь разницей, что в последних образ реконструировался линией и цветом. Умозрения Флоренского получили пластическое выражение. В рисунках водорослей красота воплощения соединилась с научной строгостью.
    
Что же дает силы Флоренскому в небытии Соловков? Вначале появляется ощущение–размышление, мысль, сеющая зародыш надежды. Она появляется почти одновременно с оформляющимся отношением к Соловкам как к чему‑то призрачному, нереальному: «Моя единственная надежда на сохранение всего, что делается: каким либо, хотя и неизвестным мне путем, надеюсь, все же вы получите компенсацию за все то, чего лишил я вас, моих дорогих», —пишет он сыну Кириллу (24—25.1.35 г.).
    
Вновь и вновь в письмах о. Павел повторяет заветное чувство–надежду, связывающее воедино многое, о чем он передумал, что он пережил и перечувствовал за долгие годы Соловков: «…мое самое заветное ощущение, что ничего не уходит совсем, ничего не пропадает, а где‑то и как‑то хранится. Ценность пребывает, хотя мы и перестаем воспринимать ее. И подвиги, хотя бы о них все забыли, пребывают как‑то и дают свои плоды. Вот поэтому‑то, хоть и жаль прошлого, но есть живое ощущение его вечности. С ним не навеки распрощался, а лишь временно. Мне кажется, все люди, каких бы они ни были убеждений, на самом деле, в глубине души, ощущают так же. Без этого жизнь стала бы безсмысленной и пустою» (6— 7.ІѴ.35 г.).
    
Предощущение Вечности через «прошлое не прошло» — камертон, по которому настраиваются многие из тем размышлений и чувствований о. Павла на Соловках. Наиболее явно это чувство обнажается в мыслях о роде, семье и опосредованно, в тех или иных оформленных рассуждениях, и совсем буквально, символически—в сновидениях. Это прежде всего сны о детях, братьях и сестрах. Снятся умершие близкие, причем о. Павел поражается тому, сколь реальны эти сновидения. Образы умерших ощущаются гораздо сильнее, чем многих, еще живущих, ощущаются изнутри (а не внешне, словно образы «из литературы»). Братья и сестры снятся маленькими, в том возрасте, что и собственные дети. В тех же снах нередко присутствуют отец или мать самого о. Павла. Из писем детям: «Довольно часто вижу маленького (так в письмах Флоренский называет внука. — Ред.) во сне, под покровительством своего отца» (17. Х.36 г.). «Видел свою мать с маленькими, причем образы моих братьев и сестер, когда они были маленькими, сливались с вашими, в том же возрасте» (8—9.1.37 г.).
    
Пожалуй, лишь один сон, описанный Флоренским, кажется совсем необычным, но необычность эта видится зловещим предзнаменованием: «…то попадаю на странный остров под названием Чайка. Оказывается, что это—действительно гигантская чайка, причем люди живут на ее внутренностях, а временами она хватает их своим клювом и глотает, тогда они возвращаются на свое место или исчезают вовсе» (23.11.37 г.).
    
Изучение рода—это конкретное обследование, воспоминания—это прежде всего внимательное самонаблюдение. В обоих случаях в их основе лежит глубинная интуиция неразрывности себя и рода, прочувствованная Флоренским в юности. Однако это ощущение еще никогда не достигало такой пронзительной ясности, очевидности и уверенности непосредственного знания, данного откровением. Именно оно давало опору в безвоздушном пространстве Соловков.
    
Ощущение единства рода ведет за собой размышления об относительности границ личности и воспоминания о тех мгновениях жизни, когда это ощущение было наиболее острым, пронзало пространство и предваряло время.
    
Первое воспоминание связано со смертью отца, которого П. А. Флоренский навестил в Тифлисе во время болезни. Когда, по мнению врачей, опасность миновала, он вернулся в Сергиев Посад, где в то время учился: «Сижу раз у себя в комнате, за большим столом перед окном. Было светло еще. Пишу. Как‑то утратилось сознание, где я нахожусь, забылось, что я далеко от Тифлиса и что я вырос. Рядом со мною, слева, сидит папа и внимательно смотрит, как это было нередко, когда я учился в гимназии, ничего не говорит. Было так привычно для меня, что я не обращал особого внимания, только чувствовал себя хорошо. Вдруг я сообразил, что я ведь не в Тифлисе, а в Посаде, поднял голову и посмотрел на папу. Вижу его вполне ясно. Он взглянул на меня, видимо ждал, чтобы я понял, что это он и что это удивительно, и когда убедился, то внезапно его образ побледнел, как бы выцвел, и исчез — не ушел, не расплылся, а стал очень быстро утрачивать реальность, как ослабляемый фотографический] снимок. Через несколько часов я получил телеграмму, извещавшую о кончине папы» (4—5. VII.36 г.).
    
Второе воспоминание — о предощущении жены и детей: «Вспоминаю малейшие подробности прошлого, о каждом из вас отдель[но]. О том, как я ждал Васюшку, года за 3 до его рождения, как чувствовал, что он где‑то есть уже, хотя я и сам не знал, где и как. Когда он только что родился, то посмотрел на меня и было ясно, что он узнал меня. Ho это было только несколько мгновений, а потом сознательность взгляда исчезла […]. Припоминаю, как почувствовал Кирилла, в поезде, когда я ехал домой и разговаривал с одним молодым рязанцем. Тебя я почувствовал летом 1905 года, когда возвращался из Тифлиса и, попав не на свой поезд, заехал в сторону, так что пришлось высадиться на маленькой станции и прождать целый день своего поезда в полях и на лугах. Это было 15–го августа. Олечку почувствовал как пришедшую, как идущую взамен Вали, Мика — как идущего взамен Миши, а Тикульку — как саму по себе, как мое утешение […]. Помню, раз водил вечером гулять Васю. Идем вдоль забора к Вифании и вдруг меня пронзило ощущение, что я—не я, а мой отец, а Вася—это я и что повторяется, как папа меня водил».
    
И снова прикосновение к Вечности: «Всех вас чувствую в себе, как часть себя и не могу смотреть на вас со стороны […]. Дорогая Аннуля, прошлое не прошло, а сохраняется и пребывает вечно, но мы его забываем и отходим от него, а потом, при обстоятельствах, оно снова открывается, как вечное настоящее. Как один поэт XVII в. написал:
    
Die Rose, dein аибег Auge Sieht,
    
Sie ist von Ewigkeit in Gott gebluht
    
— Роза, которую видит твой внешний глаз, она от вечности процвела в Боге» (2. VI.35 г.).
    
«Прошлое не прошло, оно вечно сохраняется где‑то и как‑то продолжает быть реальным и действовать. Это ощущаю на каждом шагу, воспоминания стоят пред глазами ясными и отчетливыми картинами. И теряются границы, где собственно мой отец, где я сам, где вы все, где маленький. Іраницы личности только в книгах кажутся четкими, а на самом деле все и всё так тесно переплетено, что раздельность лишь приблизительная, с непрерывными переходами от одной части целого к другой. И я теперь, хоть и далеко от вас, но с вами, всегда» (22—24. ХІ.36 г.).
    
В призрачности Соловков, когда все окружающее видится сном, небытием, где призрачной кажется сама природа, подлинно реальна лишь память о детстве, семье, о собственном роде.
    
Там же, где нераздельность, там и неслиянность. С одной стороны — условность границ личности, ощущение своих детей частью себя самого, своим «продолжением и расширением», с другой — ощущение их инаковости, незаменимости и единственности каждого. Это чувство столь сильно и глубинно, что, как замечает о. Павел, сторонний вопрос «Сколько детей?» остается без ответа, ибо «сколько и много возникает там, где единицы заменимы (в этом их однородность). А каждый из детей незаменим и единствен, и потому их не много и не мало; им нет счету» (10—11. XII.36 г.). «По каждому сердце болит по своему», — писал о. Павел.
    
Ho граница рода и человечества, преодоленная сознательно, внутренне глубоко ощущается: «…для высшего человеческ. сознания «других», т. е. кого‑то стоящего вне меня, мне противостоящего, просто нет, ибо Я расширяется на все бытие и находит себя же во всяком. Это—для высшего сознания. А для нашего, среднего, дети — не «другие», а то же Я» (10— 11. XII.36 г.). И все же иногда родовое чувство преодолевает самое себя, не растворяясь в безлюдье абстрактного человечества. Это происходит, когда в окружающих видятся собственные дети, либо устанавливается внутренний диалог с теми, кто близок по своему складу, независимо от их присутствия во времени и пространстве. Фарадей, Вернадский, Моцарт, Пушкин, Тютчев, входя в русло мыслей Флоренского и его детей, становятся как бы членами его рода, но родство здесь уже иное—это родство по духу.
    
Над призрачным миром Соловков ручейками переписки оформляется единое пространство опыта, опыта собственного и опыта детей, в основе которого та спасительная интуиция единства рода, что давала силы о. Павлу превозмочь небытие. Трагическая необратимость времени осознается Флоренским уже на Соловках. В самые тяжелые минуты он заключает: «Дело моей жизни разрушено, и я никогда не смогу и, кроме того, не захочу возобновлять труд всех 50 лет» (10—11. III.36 г.).
    
Единственное, что теперь может отец, — это передать свой жизненный опыт детям, утвердить в них выработанное им мировоззрение—писать им письма. И они становятся тем единственным ручейком, ручейком любви, что связывает отца с детьми, тем единственным способом, которым он может передать себя. Ho сказать «передает»—не совсем точно. Он обсуждает с ними темы, волнующие и детей и его. Опыт жизни не оборван, его пространство продолжает расширяться и упрочиваться, как опыт всего рода: «Мое желание, впрочем, ограничивается пределами вашей работы, а самому делать что нибудь не хочется — очень я устал (и отстал) созидать, тогда как довести до конца ничего не удается. Центр тяжести существования перешел уже из меня в вас, и мои мысли пусть развиваются в вас, в маленьком, в Мике…» (19.ѴІ.37 г.).
    
Что мог подарить детям о. Павел, находясь на Соловках? Только свою любовь, тепло живого слова. Ho это слово не мыслилось им лишь как собственное слово, собственная мысль. Строки из «Посвящения» к поэме «Оро» и об этом тоже:
    
Увы, в голодный, жуткий год
    
Какой подарок кто найдет?
    
Искал кругом, что Мику дать —
    
И дар нашелся: благодать.
    
Хотелось мне, чтоб Божья тишь
    
Тебя укрыла, мой малыш.
    
Был старец—праведный Давид.
    
Сам в рое жалящих обид
    
И жгучих язвий, Бога Сил
    
Он Имя сладкое хранил.
    
Однажды видит он во сне
    
Судьбу мою — награду мне.
    
Двойную благодать сулил
    
Излить провидец Иоил
    
Во дни предельные скорбей.
    
Мы не дошли до крайних дней,
    
Но сон вещал, что Бог двойным
    
Мне разум просветит Святым
    
Дыханьем уст Своих, что ждет
    
Меня и мудрость и почет.
    
И вот, двойную благодать
    
Тебе решил я передать…
    
На Соловках средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него—с Вечностью, ибо прошлое не прошло. В семье род находит равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те не выпали из пазов времени. He случайно именно это шекспировское выражение вспоминает Флоренский, поздравляя старшего сына Василия с рождением сына:
    
«Мне конечно очень радостно, что это произошло при нашей с мамою жизни. Ты, я, мой отец и дед росли и родились уже без дедов, а кроме тебя—и без бабушек, и в детстве я часто думал с горечью, почему у меня нет ни дедушки, ни бабушки. А у твоего сына есть два деда, две бабушки и три прабабушки (а может быть четыре? не знаю). Поэтому будет, кому баловать, и он будет вправлен в паз времени, если выразиться по–шекспировски («Время вышло из своих пазов», —говорит Гамлет). Быть в пазе времени очень важно для понимания жизни и правильного ее направления» (7.ѴII.36 г.).
    
Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — передача опыта от родителей детям.
    
Отрезанность от семьи резко обострила это чувство, и, чтобы выстоять, сохранить себя, Флоренский ушел в своих детей, через них соединяясь с Вечностью. Постепенно выступает на первый план и звучит в полный голос уже другая тема — тема воплощения, и прежде всего воплощения себя в детях и тем самым преодоления Времени: «Воплощение есть основная заповедь жизни, — Воплощение, т. е. осуществление своих возможностей в мире, принятие мира в себя и оформление собою материи» (25.ѴПГ.36 г.).
    
Именно воплощением преодолевается небытие. Поэтому Флоренский пишет Воплощение с большой буквы, как и прежнее упоминание о Высшей Воле, напоминая о главном Воплощении, единожды свершившемся в мире.
    
Заканчивая, снова обратимся к Посланиям Апостола Павла, которые, возможно и подсознательно, священник П. А. Флоренский имел в виду, обращаясь к своим детям, подобно тому как Апостол обращался к Детям Христовым.
    
«Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; И от истины отвратят слух и обратятся к басням. Ho ты будь бдителен во всем, переноси скорби, совершай дело благовестника, исполняй служение твое. Ибо я уже становлюсь жертвою, и время моего отшествия настало. Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем возлюбившим явление Его. Постарайся придти ко мне скоро» (2 Тим. 4, 3—9).
    
П. В. Флоренский, А. И. Олексенко
   
   
    
     
Письма с Дальнего Востока
    
    
     
      
1933 год
     
     
Москва
     
Лефортово, Проломный проезд,
     
д. 43 (ВЭИ), корпус III, кв. 12
     
Анне Михайловне Флоренской
     
Дорогая Анна[2040] в настоящее время я нахожусь на Лубянке (Лубянка, 14)[2041]. Прошу тебя доставить мне носильное белье, также простыню. Носовые платки у меня есть, пожалуй пришли один. Относительно еды‑как хочешь, т. к. на Лубянке питание удовлетворительное. Если пропустят, то пришли 2—3 луковицы, т. к. отсутствие овощей может быть вредно.
     
1933. V.23 П. Флоренский
     
г. Загорск
     
Моск. области
     
Анне Михайловне Флоренской
     
Пионерская, 19
     
Дорогая Анна, пишу тебе несколько мелочей. Я здоров, только безпокоюсь о вас и о маме[2042]. Белья у меня достаточно, пожалуйста не присылай больше. Относительно провизии будь поумереннее или вовсе не присылай, т. к. здесь пища совершенно удовлетворительная. Денег постарайся достать из «Техн. Энциклопедии», а если там не получишь, то продавай, что захочешь. Целую вас всех.
     
1933. VII. 11 П. Флоренский
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области Пионерская, 19 Анне Михайловне Флоренской
     
Адрес: г. Свободный Д. — Восточной обл. лагерь ОГПУ
     
№ 3. 1933.ѴІІІ.18. Дорогая Аннуля, пишу тебе из Свердловска. Наш этап остановился здесь в доме заключения, где нас встретили хорошо — вымыли, обстригли, накормили и поместили в сравн. хорошие условия. Доехать до Свердловска было не легко, особенно из за блатных, т. е. воришек, которыми был полон вагон. Еду я с П. Н. Каптеревым [2043] и еще несколькими в таком же роде. Всех обокрали весьма сильно и вероятно при дальнейшем следовании дочистят остающееся; бороться с этим злом почти нет возможности, т. к. в этапных условиях воровство ненаказуемо. Я здоров. Думаю о вас. Напиши мальчикам, что я их целую и желаю воспользоваться своим путешествием как можно плодотворнее. Кира[2044] пусть передаст мой поклон своему руководителю [2045] С нами находятся т. с. мальчишки лет по 20. Крепко целую Олю [2046] и Тику[2047], кланяйтесь маме [2048] и Ане[2049], обо мне пожалуйста не хлопочите—мне так противны люди и я столько насмотрелся на них, что теперь не хочу ни с кем связываться. Будет. М. б. вам даст о себе знать доктор Ник. Ник. Печкин, примите его ласково. Вообще же избегайте людей, т. к. я боюсь, что будут ссылаться на меня люди не заслуживающие того, чтобы с ними имет[ь] дело. В частности Игорь Петрович и Ник. Ник. Комша. Мы далее едем в г. Свободный на Д. Востоке, но когда — неизвестно. Будет еще остановка в Иркутске и б. м. в Новосибирске. Книг у меня нет никаких и я почти разучился читать — придется Тике учить меня. Крепко целую тебя, дорогая. He грусти.
     
П. Флоренский
     
Москва
     
Плющиха. Угол Долгого пер. и Новоконюшенного
     
д. 12, кв. 7 Ольге Павловне Флоренской
     
1933.ѴІІІ.18. Дорогая мамочка, пишу тебе из Свердловска, где пришлось застрять, вероятно, на неск. дней. Ехать до Свердловска было не легко, как будет дальше—не знаю. Мое назначение— в г. Свободный на Дальнем Востоке, но м. б. оттуда пошлют еще куда‑нибудь. Это время я очень безпокоился о твоем здоровьи, но потом узнал от Анны, что ты чувствуешь себя не плохо. Радуюсь, что повидался с тобою прошлым летом. Сейчас узнал, что поедем отсюда 21–го августа. За последние года я не раз радовался за Госю[2050], т. к. ей предстояло бы вынести очень много, и она не смогла бы выдержать. Ничего не знаю, как живут Лиля[2051], Шура [2052] и Андрей[2053]. Когда будешь писать им, передай им мой привет. К большому сожалению у меня нет очков, и я не могу видеть дорожных пейзажей, хотя в этапном вагоне и при очках эти наблюдения были бы затруднительны. На этапе всех обкрадывают воришки, которых в вагоне большинство, поэтому ехать надо имея лишь самое ничтожное количество вещей. А кроме того сопровождающие выпрашивают решительно все и рвут из рук. Все голодны, оборваны и в жалком состоянии. Целую тебя, дорогая мамочка. Привет Люсе[2054] и тете Соне[2055]
     
Свердловск. П. Флоренский
     
P. S. Здесь, в доме заключения, условия существования недурные. Адрес, г. Свободный Д. — Восточн. края, лагерь ОГПУ
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской обл.
     
Пионерская, 19 Марии Павловне Флоренской
     
№ 8 [2056]. 1933.ІХ.9. Дорогая Тика, пишу тебе, только что отъехав от г. Тулуна. Мы задержались 1½ суток в Красноярске. Едем медленно, поезд через кажд. 10—15 мин. останавливается, т. к. он тов. — пасс. В районе Красноярска местность очень красивая, сильно волнистая сперва, а затем гористая, очень неровная. Красивые леса и перелески—из берез, пихт, лиственниц, кедров, изредка красных уже осинок. Теперь местность стала почти ровной, хотя вдали видны еще горы. Пихты очень красивы — острые, как кипарисы. Ночью холодно, да и днем не тепло, несмотря на солнце, а вчера шла крупа. Селенья тут редки, людей почти не видно. Леса видно поч^и не разрабатываются, много деревьев сухостойных, прочие растут не дружно; это уже близко к настоящей тайге. Еду и думаю о вас всех, как вы живете, здоровы ли. Всегда ли ты проводишь время с Аней? Помогаешь ли мамочке? Мы пересекли много больших рек, — посмотри на карту с Олей, — каких именно. — Скоро мы подъедем к городу, который называется Зима, а недавно была станция Койтун, что по–бурятски значит Мороз. Крепко целую тебя, дорогая Тика, поцелуй мамочку и Олю, кланяйся бабушке и Ане. Скажи маме, чтобы та не скучала и была весела. Будь здорова, не забывай немецкий и музыки. Собираете ли вы грибы? Еще раз крепко целую вас. Скажи маме, что я здоров. Когда будет случай, передай бабе Оле и бабе Соне, что я их крепко целую.
     
Папа.
     
г. Загорск
     
Московской области Пионерская 19 Анне Михайловне Флоренской
     
№ 9 г. Чита. 1933.ІХ.23. Дорогая Аннуля, только 16 сент. выехали мы из Иркутска, а сегодня ночью добрались до Читы. Выедем дальше завтра утром. Едем в теплушке, темно, ехать трудно. Пусть дети следят по карте за путешествием. В шкафу найдешь Географию Семенова[2057], там найдете разные сведения о местах, через которые я проезжаю, но к сожалению почти их не вижу. Впрочем, в Иркутске видел Ангару, она такого цвета, как Тикино ожерелье, очень многоводная и быстрая. Такого же цвета Байкал, очень красивый, бурный, шумит как море. Интересные горы, покрытые кедровыми лесами. Вообще Забайкалье гораздо красивее, чем Зап. Сибирь. Все время идут хребты, правда невысокие. Я писал уже о вещах своих, чтобы ты их приспособила‑либо детям, либо продала. Безпокоюсь, как вы живете. Обратись от моего имени к Ник. Петр. Ракицкому в «Техн. Энц.» и попроси устроить оплату долгов редакции. Целую вас всех, напиши мальчикам, что я их целую. Вспоминаю старую Васину [2058] поездку при [нрзб.][2059]
     
П. Флоренский
     
Целую тебя крепко, заботься о здоровьи.
     
Москва
     
Плющиха, угол Долгого пер. и Новоконюшенного д. 12, кв. 7 Ольге Павловне Флоренской
     
г. Чита. 1933.ІХ.23. Дорогая мамочка, сегодня ночью доехал до Читы. Еду в теплушке — темно и писать неудобно. Здоров. В Иркутске видел Ангару, цвета морской волны, многоводную и быструю. Потом видел Байкал, горы, кедровые леса. Березы все пожелтели. Места совсем не населенные. Ехать трудно, и с нетерпением дожидаюсь конца, т. е. г. Свободного. Передай мой привет тете Соне и Хамо [2060]. Ничего не знаю, как живешь ты и безпокоюсь о твоем здоровьи. Целую тебя и Люсю; если будешь писать, то передай мой привет Лиле с Георгием [2061] и Олей[2062], Шуре и Андрею с семьею. Позаботься о своем здоровьи. Я рад, что хоть в прошлом году ты побывала у нас. Крепко целую тебя, дорогая мама.
     
Я писал тебе уже неск. раз.
     
П. Флоренский
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской обл.
     
Пионерская, 19 Анне Михайловне Флоренской
     
1933. X.3. № 12. Дорогая Анна, наконец, 1–го октября, я приехал на место[2063], хотя и не знаю — окончательное ли. Среди невысоких горных хребтов протекает горная река. Хребты скалистые и покрыты лиственницами, теперь уже канареечно–желтыми. Местность красивая. Все залито солнцем, светящим с утра до вечера. Ночью холодно и морозно, а днем тепло, и вчера я принял солнечную ванну. Ночью светит яркая луна. Небо большей частью чистое. После дорожного голода начинаю отъедаться; в частности тут широко употребляется кета в соленом виде. Говорят здесь много ягод—голубика, боярка (боярышник), морошка, черемуха, но теперь сезон уже закончился. Занят я целый день, но пока что совсем не по квалификации. Трудно без очков. Скучаю без вас, моих милых, безпокоюсь о том, как‑то вы живете одни. Надеюсь, что Вася и Кира уже вернулись[2064]. Попроси Мих. Владимировича отделать словарь названий изол. материалов[2065] самостоятельно, как может, и печатать без меня; м. б. потом присоединюсь и я. Может участвовать в нем Вася или Кира. То же—относительно статей[2066] о жизни изделий и др. Крепко целую всех вас. Когда будешь писать, сообщи о всех детях, как они живут и что делают. Я писал тебе, чтобы ты ликвидировала мою одежду и проч. —либо перешила детям, либо продала. —Дорогой Мик[2067], вероятно ты уже дома, с мамой [2068]. Хорошо ли провел лето? Смотри, как Тика учится по–немецки, я был бы огорчен, если бы она забыла то, чему уже научилась. Если бы ты был здесь, то наверное ловил бы рыбу, т. к. река, на которую я часто смотрю, довольно большая. — Дорогая Тика, заботишься ли ты о мамочке? Поцелуй ее от меня. Кланяйся бабе Наде. Как твоя арифметика? — Дорогая Олечка, найди посредством мамы у меня в шкафу (наверху справа) «Географию» Семенова и посмотри там о Забайкальском крае, поцелуй Киру и Васю. — Мне пишите по адресу: Станция Ксениевская Забай- кальск. ж. д., 5–й пункт, почт, ящик № I, Павлу Александровичу Флоренскому. — Целую вас всех крепко, не забывайте своего папу, живите весело и бодро. Целуйте бабу Олю. Сообщите, как обстоит с квартирой[2069] при ВЭИ [2070] и как устраиваются мальчики.
     
П. Флоренский
     
Дорогая Анна[2071] я не писал тебе так долго, т. к. у меня не было денег на марку, а кроме того все ждал, не изменится ли мое местопребывание. В настоящее время, вот уже с неделю, я живу в новой местности, далее на Востоке, но на берегу того же Урюма. Горы здесь выше, пейзаж красивее, но условия жизни более городские. Впрочем мы ходим на ударники по земельным работам и потому я не сплошь сижу в комнате, но часов 5 провожу на воздухе. Все попрежнему светит солнце. Ночью очень холодно, вероятно более 30° мороза, а на солнце делается тепло. Однако мороз здесь переносится совсем не так, как в Москве: здешние 30° приблизительно соответствуют по впечатлению нашим 10°. Выпал легкий снежок, опорошивший горы, так что рельеф их стал выделяться особенно явно. При восходе и закате солнца все пурпурное и розовопурпурное. С 9 ч. утра до 2 часов ночи идет работа, но в середине дня, от 5 до 7 перерыв, в который все обедают и спят. Заниматься самостоятельно совершенно некогда, даже за письмо не знаешь, когда взяться.
     
В связи с работой мне приходилось последнее время, до переселения на новое место, ходить много пешком, часто совершенно одному. Иногда ходил полотном ж. д., иногда дорожками по горам, среди лиственничных порослей. По близости * тут нет настоящих лесов, а больше низкорослые деревца, густо растущие и довольно жиденькие. Однако для стройки привозят крупные стволы лиственниц, пурпурные и сиреневые под наружной корой, замечательного цвета. Вообще сиренево–розовые и пурпурные тона здесь господствуют, по крайней мере теперь, осенью и зимою и они дают пейзажу совсем особый характер.
     
Сейчас, на новом месте, я вижу природу лишь проходя по улице или на работах, когда ударничаем; вообще же сижу в комнате и вычисляю или пишу. Очень трудно без очков, здесь достать не удается. Пришлите мне согласно присылаемому рецепту, который на всякий случай воспроизвожу и здесь:
     
Двояко–вогнутые стекла (biconcave), 4D, разстояние между центрами 62 мм.
     
Лучше стекла взять удлиненные, а не круглые, но это не обязательно.
     
Все время вспоминаю о вас всех и этим только живу. Меня крайне безпокоит, что до сих пор я не получал от вас ни строчки, не знаю как и чем вы живете. Я уже писал, но пишу еще раз, чтобы Мих. Владимирович напечатал «Словарь названий изоляционных материалов электропромышленности», за это он и вы получите кое‑что. Корректуру можно прислать мне на правку (туда и обратно на это пойдет I месяц), а рукопись не надо. Пусть Вася отыщет мои работы в рукописи:
     
1) О Джунгарском асфальте (в особой папке в Москве)[2072].
     
2) Капиллярность почвы—вычисление для случая эллипсоидальных частиц и пришлет мне (в особой папке, в Москве). Я попробую доделать для печати. Ho необходимо сюда присоединить и те материалы, которые лежат заготовленные, для этих работ III папках. Первая работа переписана в неск. экземплярах; всех не присылайте. Вторая—в рукописи, там же таблица чисел и кривые.
     
Кроме того, пусть скажет Вася (можно через кого‑нибудь) сотруднику ВЭИ К. А. Андрианову[2073], чтобы он прислал мне переписанный экземпляр работы по «Хемостойкости изоляционных материалов» или сам устроил печать, но корректуру необходимо прислать мне.
     
Кроме того, еще работа законченная лежит в ВЭИ — об использовании лаковых пленок. Нужно, чтобы ее или напечатали, или прислали мне—одна часть этой работы у Кремлевского [2074]; а другая у Волькенштейна[2075], пусть этим делом займется Кремневский.
     
Еще одна работа, напечатанная на машинке на папиросной бумаге, была у меня в Москве на столе или в портфеле. Это—о времени полимеризации бакелита. К ней должны быть чертежи, но не знаю, находятся ли они у меня или у Кремневского. Пришлите мне и эту статью с чертежами.
     
Я надеюсь, согласно тому что было мне здесь сказано, на свой дальнейший переезд на Восток, в г. Свободный, там будет, повидимому *, возможность научно работать, а тут нет ни книг, ни лабораторий, ни времени, т. к. характер работы совсем другой, вычислительный и т. п.
     
Хотя я уже писал, но на всякий случай напишу снова относительно денег. Ты можешь получить должное мне:
     
1) из ред. Техн. Энциклопедии
     
2) за перевод книги Штегера «Изоляционные материалы» [2076], это может сделать Мих. Влад.
     
3) из кассы ВЭИ (сберегательной), доверенность[2077] я тебе послал; там должна быть некоторая сумма.
     
4) Еще можно получить, но думаю надежд мало — из «Хим- пластмасс», редакция, эти переговоры тоже мог бы повести Мих. Вл. Доверенность на получение этих денег дана мною год тому назад технич. редактору, но он или не получил денег, или не передал их мне; м. б. Мих. Вл. спросит его, а если он не даст денег, то пусть вручит доверенность для уничтожения Мих. Вл–чу.
     
Я писал тебе еще, чтобы ты все мои вещи—одежду и обувь — или переделала детям, или продала, пожалуйста не заваливай дома лишними вещами.
     
Меня безпокоит, как бы дети не тронули моих химических реактивов. На верхней полке в шкафу, в кабинете пусть Вася уберет фосфор и бруцин, лучше всего пусть передаст в свою лабораторию. Дома не держите. В шкафу в передней стоят кислоты; их тоже нужно изъять из дому, боюсь я как бы не попали они детям в руки.
     
На всякий случай пишу вперед, м. б. потом не поспеется: подари от нас с тобою детям из моих книг, что захочешь. Васе подари «Химию минералов» Дельтера [2078], Кире по геологии пусть выберет себе, что захочет, что нибудь получше, Оле подари «Словарь композиторов»[2079]—в шкафу, что над правым окном и еще что нибудь, Мику, если ему будет интересно, «Царство минералов» Брунса [2080], а если нет, то выбери сама. А Тике подари (в левом шкафу, внизу или внизу, в шкафу, что у правого угла) «Носящий барсову кожу» Шота Руставели [2081], а потом еще что найдешь сама получше. А тебе, дорогая мамочка, мне нечего подарить, но ты возьми себе все, что тебе нравится. Пожалуй лучше всего возьми фарфоровую чашечку и пей из нее, но непременно употребляй, а не прячь. Как здоровье мамы твоей, и как живет моя? Помнят*ли меня еще дети, или уже стали забывать? Скажи Васе, что я тут написал одну небольшую, но важную по содержанию, работу, и она послана в Академию Наук. Работа эта о так называемой теореме четырех цветов в картографии[2082].
     
Напиши мне[2083], как живут мальчики, Вася и Кира, как они устроились с комнатой и вещами, а также со столом. Напиши также про детей—Олю, Мика и Тику, про маму. Крепко целую тебя, моя дорогая и всех вас, кланяйся твоей маме и Анастасии Федоровне[2084] Адрес: Ксениевская Забайкальской ж. д., 7–е отделение БАМЛАГ ОГПУ, мне.
     
1933. Х. 6 Твой П. Флоренский
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московск. обл.
     
Пионерская, 19 Ольге Павловне Флоренской
     
1933. Х.13—14. Дорогая мама, я наконец приехал ночью 1–го октября на место, хотя быть может и не окончательное. Тут очень красивая местность — на берегу реки, быстрой и прозрачной, среди невысоких, но многочисленных гор или точнее высоких холмов, покрытых лиственницей. Климат очень здоровый—сухой, солнечный, с хорошим горным воздухом, почва песчаная. Словом, здесь вполне можно было бы устроить курорт. Пейзаж напоминает кавказский, по Куре. А т. к. живу я около железной дороги и вдобавок интересами дороги, то все вместе мне * приводит на мысль ту обстановку, которая была при моем рождении. Как и быть должно, конец совпадает с началом. — Безпокоюсь о вас, как‑то вы живете и как устраиваются мои дома.[2085] Писал тебе я с дороги несколько раз, но не знаю, дошли ли письма. Радуюсь, что повидал тебя. Скажи Кире, чтобы Мих. Владимирович печатал Словарь изоляцион. материалов без меня, мне же можно будет прислать корректуру для просмотра, или как ниб.* пусть устроит иначе; статью о «Жизни изделий» пусть Мих. Влад, приведет в порядок, как может, а копию пришлет мне на исправление—я постараюсь добавить кое–какие общие соображения. Впрочем, если хочет, пусть сдает в печать (в «Сорена» [2086]) сам. Затем пусть он собирает материалы по биологическим факторам, вредящим сети (насекомые, грызуны и т. д.) и, обработав как сумеет, пришлет мне, но это еще, надеюсь, будет не скоро. —Только что посмотрел на адрес и увидел, что письмо это предназначалось, собственно не тебе, а Оле. Поэтому напишу и ей здесь же. Целую тебя и всех.
     
Твой П. Флоренский
     
Дорогая Олечка, все собирался написать тебе, но так занят, с раннего утра (с б ч.) до поздней ночи (12 ч. — I ч. или позже), что нет ни минуты свободного времени, а к тому же нет и открыток. Скажи маме, что мне ничего не нужно присылать, надеюсь, что как нибудь добуду все нужное. Мне можете писать сколько хотите, но «вероятно часто писать не смогу, поэтому не безпокойтесь, если не будете по долгу * получать писем. Читай по русской словесности Островского, Лескова, Тургенева; побольше и повнимательнее читай Пушкина, Жуковского, Лермонтова, Боратынского, а когда подрастешь—Тютчева и Фета. Из иностран. писателей читай Шиллера, В. Roro, Гофмана. Пушкина хорошо тебе читать в изд. Поливанова[2087], прочитывая каждый раз объяснение. Тут мне попался 1–й том этого издания и после обеда ¼ часа я читаю лир. стихотв. Пушкина. Целую крепко тебя, дорогая дочка. Целую маму, Васю, Киру, Мику * и Тику. Кланяйся бабушке.
     
Твой папа
     
Адрес мой: ст. Ксениевская Забайк. ж. д., почтовый ящик № I, 5–й лагпункт, мне.
     
Ленинград
     
академику
     
Владимиру Ивановичу Вернадскому[2088] Васильевский остров,
     
Тучкова Набережная Всесоюзная Академия Наук
     
от П. А. Флоренского (ст. Ксениевская Забайкальской ж. д., почт. ящ. № I, 5–й лагпункт)
     
Глубокоуважаемый Владимир Иванович извините, что решаюсь беспокоить Вас присылкою своей работы которую я считал бы нужным напечатать, если Вы ее одобрите. Печатать можно там, где это окажется удобным.
     
Знаю, что нарушаю Ваши издательские требования относительно внешнего вида рукописей, но к сожалению, у меня сейчас нет возможности переписать ее на машинке.
     
Если Вы найдете возможным напечатать эту работу, то не откажите заказать оттиски и направить их на имя моей жены Анны Михайловны Флоренской (г. Загорск (б. Сергиев) Московской области, Пионерская, 19).
     
Мой адрес: ст. Ксениевская Забайкальской ж. д., почтовый ящик № [зачеркнуто в тексте], 5–й Лагпункт, П. А. Флоренскому. Корректуру можно прислать по этому адресу.
     
С уважением к Вам
     
1933. Х. 16. П. Флоренский
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области Анне Михайловне Флоренской Пионерская, 19
     
от П. А. Флоренского (Ксениевская Забайкальской ж. д. 7–е отделение БАМЛАГ ОГПУ)
     
№ 16. 1933. ХІ.12. Дорогая Аннуля, наконец‑то я получил от вас письмо или, точнее, письма, в двух конвертах. Одно из них под № б, другое Олино—следующего дня, т. е. № 7. Больше ничего от вас не попало мне в руки за все время, очевидно затерялось в дороге. Письма ваши меня обрадовали и вместе обезпокоили. Прежде всего относительно мальчиков. В папке с моими деловыми бумагами (аттестат и т. п.) находится в конверте письмо зам. директора ВЭИ, в котором он обещает мне, в виду передачи в ВЭИ моей жилплощади, предоставить мне площадь в Москве, в случае если я оставлю службу в ВЭИ. Это письмо надо найти и на основании его просить какой либо площади для мальчиков. Теперь относительно Олиного учения. Конечно, удобнее ей пройти курс 8–го года в школе. Ho по существу м. б. не так то плохо заняться дома, в частности языками, тем более что ей могут помочь старшие в математике, физике и т. п. Все‑таки самое главное иметь знания и привычку к работе. Было бы недурно, если она хотя бы понемножку упражнялась в черчении, это необходимо при любой дальнейшей работе. Теперь относительно твоего желания повидаться. Очень прошу тебя просто перестать думать об этом в настоящий момент. Приехать сюда стоит очень дорого, рисковано в отношении всяких инфекций, поместиться здесь негде, мне необходимо быть на работе целый день, наконец могут в настоящее время просто не разрешить свидания. Оставлять дом и детей одних—мне даже страшно подумать, что ты собираешься сделать это. Помни что мои дети — это и есть я и видя их—ты со мною. Кроме всего, я не сегодня–завтра вероятно уеду отсюда далее на Восток, в г. Свободный, где работа будет более соответствовать тому, что я мог бы дать государству полезного. Подожди до лета, м. б. там что‑нибудь и устроится, если работа моя пойдет так, как я хотел бы и мог бы по своим знаниям ее поставить. Старайся в настоящий момент пользоваться тем, что есть у тебя и не задаваться сложными трудными предметами, они придут в свое время.
     
Еще по поводу посылок, которые ты собираешься мне делать. Имей в виду, что я уже получил здесь валенки, ватную телогрейку и такие же брюки. Надеюсь по мере надобности получить и все остальное, что потребуется. Кроме того я получил некоторую сумму денег, правда небольшую, но достаточную для оплаты предметов первой необходимости и столовой ИТР. Таким образом, как видишь, я живу неплохо. Комната у меня вместе с несколькими инженерами — тихими и спокойными людьми. Питание здесь в ИТР столовой вполне приличное, во всяком случае не в пример лучше московского — и доброкачественнее, и вкуснее и обильнее; хлеба я своего не съедаю. Только что приехавши я оголодал, но и то было достаточно питания; а теперь для меня пожалуй и слишком много. Одно лишь неприятно—это мясо. Сначала было я стал есть его как будто охотно; но теперь все более делается неприятно. Мне больно думать, что я питаюсь во много раз лучше вашего и что у меня пропадает то, что так нужно было бы детям.
     
Чтобы не забыть: ты не пишешь, получили ли вы мои письма и в частности доверенности, посланные уже с места прибытия, —на получение моих вещей, книг и денег.
     
Спрашиваешь, что я делаю. — Вначале, в другом месте, чертежами, диаграммами, перепиской. Теперь—статистико–эконо- мическими подсчетами. Конечно, все это не по мне, тем более, что я без очков, но я надеюсь, что в дальнейшем мне предстоят занятия научного характера, в которых я мог бы быть более полезен.
     
Читать мне не приходится: и нечего, и некогда, и очков нет. Ho я обдумываю некоторые математические работы, правда исподволь, и когда будет возможность и нужные справочники постараюсь написать то, что постепенно складывается в голове. Вообще же за последнее время я от Москвы так устал и работа шла так судорожно, что если бы не постоянное безпокойство за вас, я пожалуй ничего не возражал бы против пребывания здесь.
     
1933. ХІ.13. Сегодня, дорогая, получил еще письмо от вас, за № 3. Того, что ты послала на Свободный я, конечно, не получал, но м. б. получу, когда буду там. Ты пишешь, что послала деньги и посылку. Раз навсегда прошу, не посылай ничего, пока я не попрошу сам. Ведь все равно денег получать мне нельзя, да и тратить их не на что, а безпокойства за вас лишь прибавляется, поэтому выполняй мое распоряжение в точности. Повторяю тебе, у меня все есть, что надо, а если нет, то будет; всякая лишняя вещь здесь тяжелая обуза, и я знаю, что некоторые при переездах просто бросают вещи, лишь бы не возиться с ними. Кроме того здесь много краж. —Доверенность на ведение моих дел я посылал тебе из Москвы, затем послал частные доверенности, но видно ты ничего не получила. Постараюсь послать снова, когда буду в Свободном. Крепко целую тебя, дорогая. Живи бодро и весело.
     
1933. XI. 17 П. Флоренский
     
Еще раз повторяю: мне присылать ничего не надо — ни денег, ни вещей, ни еды.
     
П. Ф.
     
1933. ХІ.12. Дорогая Олечка, получил твое письмо и сажусь отвечать тебе. Прежде всего, не безпокойся о твоих неудачах со школой: все обойдется и устроится к лучшему. Занимайся спокойно в каждый момент тем, что доступно, расти, развивайся и будь уверена, что все что ты наработаешь теперь, в юности, когда нибудь понадобится и притом выйдет так, что потребуется именно это, как будто случайное, знание. Говорю тебе так на основании долгого опыта жизни. Что же тебе нужно делать? Во первых * надо усвоить известные навыки, необходимые чем бы ты ни занималась в дальнейшем: языки, литературу, математику, физику и естественные науки, черчение, хотя бы немного, и рисование, музыку. Во всяком жизненном положении и при всякой деятельности это необходимо. Учись излагать мысли, чужие и свои, учись описывать; приобрети навык внимательного отношения к слову, к стилю, к построению. Хорошо, что ты начала учиться немецкому по сериозному *; но не забывай и французского; для этого старайся каждый день прочитывать хотя бы по страничке, и при том * непременно вслух, а незнакомые слова ищи в словаре. Неплохо также читать по французски, имея и русский перевод текста и сличая что и как переведено, улавливая недостатки перевода. Вообще же старайся, чтобы языки, как русский, так и иностранные, были для тебя живым звуком, а не только значками на бумаге. Поэтому и русские сочинения, если не целиком, то хотя бы понемножку, старайся читать вслух и улавливай совершенство звука, ритм построения как со стороны звуковой, так и смысловой и образной. Непременно читай вслух хорошие стихи, особенно Пушкина и Тютчева, пусть и другие слушают—учатся и отдыхают. Мне тут попался том Пушкина в Поливановском. издании. Как было хорошо после обеда, на берегу, реки Урюма, читать стихи Пушкина вслух и вдумываться в высшее совершенство каждого слова, каждого оборота речи, не говоря о построении целого.
     
В математике старайся, чтобы ты не просто запоминала, что и как делать, а понимала и усваивала, как усваивается музыкальная пьеса. Математика должна быть в уме не грузом, извне внесенным, а привычкою мысли: надо научиться видеть геометрические соотношения во всей действительности и усматривать формулы во всех явлениях. Тот не усвоил математики, кто умеет отвечать на экзамене и решать задачи, но забывает математическое мышление, когда нет речи о математике.
     
Спрашиваешь, заниматься ли тебе ботаникой. Конечно, по мере времени и сил старайся, если не заниматься, то подготовиться к этим занятиям: смотри побольше картинки в ботанических сочинениях, сравнивая растения на рисунках и в натуре, старайся понять стиль семейств, то художественное и биологическое единство, которое лежит в основе их. Наконец, следует тебе понемножку запасать капитал названий растений и притом так, чтобы это были не пустые названия, но копилки, куда будут складываться сведения о жизни, свойствах и применении растений, обозначаемых данными названиями. Чем богаче будут твои сведения, хотя бы разбросанные, об отдельных растениях, тем легче и интереснее будут в последствии твои занятия ботаникой. Пойми, что приступать к какой бы то ни было науке без предварительно приобретенного багажа неправильно, это ведет к мертвому и вредному балласту, и сразу не умея переварить его, учащиеся остаются навеки с засоренной головою. Когда мы вместе с тобой гуляли, я старался обращать ваше внимание на сходство отдельных растений, сообщать кое какие названия. Теперь к этому можно добавить технические свойства растений. В частности, почитывай Кернера фон Мерелауна «Жизнь растений»[2089], там найдешь много полезного, можешь не торопиться, а читай лучше понемногу, спокойно, усваивая и вдумываясь. Очень хорошо смотреть на изображения одного и того же растения в разных книгах, и вообще многократно возвращаться к одному и тому же растению, чтобы сделать его себе близким.
     
Крепко целую тебя, дорогая Олечка, поцелуй мамочку. Живи бодро и весело, работай и будь здорова. Твой папа. Скажи маме, чтобы обо мне не безпокоилась, т. к. всегда находится кто ниб. кто заботится обо мне и помогает устроиться с едой и прочими условиями жизни.
     
1933. X1.17
     
1933. XI.13. Дорогой Кира, сегодня я получил твое письмо, написанное по приезде домой. Очень рад, что ты удачно с’ездил* и что вернулся благополучно[2090]. Хорошо также, что будешь заниматься над* разборкою коллекций и подучишься у опытного минералога. Однако я боюсь, хватит ли у тебя времени и сил на работу сразу в трех местах. Потом меня безпокоит еще вопрос о жилье твоем и питании. Особенно в отношении последнего постарайся наладить его так, чтобы ты ел правильно и сытно. Конечно, порывать с занятиями палеонтологией не следует, тем более что в области осадочных пород руководиться и палеонтологическими данными совершенно необходимо. Биолиты—это понятие здесь основное, а понимать биолиты можно лишь в свете палеонтологии и биологии. Было бы очень важно, чтобы ты м. б. не сейчас, а позже, усвоил палеоботанику и в частности палеоботанику низших растений. Если у тебя будет время, то почитай хотя бы поверхностно Самойлова «Биолиты» [2091] и последние работы Вернадского — «Биосфера» и другие; готовилась к печати, но не знаю вышла ли, весьма важная для тебя книга Вернадского о воде[2092]. Если она вышла, непременно проштудируй ее. — Еще: если в «Сорена» напечатана моя статья «Измерение формы»[2093], то поговори о ней со своим руководителем, мне думается ею можно было бы воспользоваться для изучения россыпей и в частности, вероятно, разработать морфометрический анализ россыпей, т. е. судить о природе минеральных обломков по их форме, охарактеризованной количественно. Если же эта статья не напечатана, то в моих бумагах, а именно в папке по почве, ты найдешь копию рукописную. Очень жаль, что ты не читаешь по английски*: у меня как раз по осадочным породам, пескам и т. д. много интересных американских работ в изданиях американских институтов и университетов. Следовало бы использовать эту литературу. Постарайся в свободный день с Васей хотя бы ознакомиться с тем, что именно есть чтобы иметь ввиду на случай, когда понадобится. В частности есть у меня монография о монацитах.
     
При случае зайди в редакцию «Технической Энциклопедии» и попроси Ник. Петр. Ракицкого, учен, секретаря редакции, устроить, чтобы тебе выдали недостающие у меня и мне причитающиеся тома «Техн. Энцикл.» и «Справочника» к ней, но предварительно справься, чего у меня нет. Я писал об этом Ракиц- кому и посылал маме доверенность на получение, но боюсь, что ни то, ни другое не получено, а потому пишу об этом снова. Мне было бы очень жаль, если бы «Техн. Энц.» с моими статьями отсутствовала у нас. При случае в частности просмотри статью «Скважность» [2094]; правда, ее урезали в редакции, но все таки * она м. б. тебе полезна, т. к. там собраны разнообразные сведения, которых сводки в книгах не найдешь. А ведь для горных пород скважность есть существенный фактор, дающий возможность проявиться деятельности воды.
     
Живу я на таком далеком Востоке, что казалось бы даже ехать некуда; но вероятно скоро уеду еще на 1200 км восточнее.
     
К сожалению пока в моих руках нет литературы по местному краю, и потому я его пока представляю себе плохо, хотя чувствую, что тут очень много, над чем следует подумать и чем следует заняться. Вот почему мне хочется поехать восточнее, где имеются условия научной работы, —как говорят, а я сам пока не вполне в этом уверен. Все время я вспоминаю вас всех, а в частности тебя и Васю и вы мне представляетесь двумя зайчиками, тогда как младшие — птичками. Мне особенно запомнилось, как Мик и Тика, прижавшись друг к другу и притихши, сидели на тахте у печки и только шептались между собою, когда у мамы был припадок боли в печени. Именно в таком виде я представляю себе их вот уже почти 9 месяцев.
     
Старайся, чтобы младшие получали знания и навыки к работе, я имею в виду здесь не занятия, а мелкие разговоры, участие в работе: по разборке книг по разсматривании * картин в книгах, по разбору коллекций. Показывай им иногда минералы, породы (их собрано у меня довольно много), материалы, карты. Сразу не надо показывать много. Если они увидят один–два предмета, одну–две картинки—этого достаточно, но надо чтобы по поводу виденного было брошено какое‑нибудь замечание, тогда предмет будет насыщаться содержанием. Пусть усваивают термины, способы работы, диаграммы; понемногу будет запасен материал для дальнейшего. Только такие знания нужны и полезны. Важно, чтобы дети не остались без сроднившихся с ними образов искусства, особенно эллинского, будет ли то скульптура, архитектура или поэзия. Да и тебе самому это будет полезно и освежительно, т. к. ты тоже что- нибудь подметишь новое для себя и обогатишься. Я уже писал, что Вася и ты можете пользоваться рукописными материалами собранными в моих папках, но с условием быть аккуратными и не перепутывать листков. Крепко целую тебя, дорогой. Скажи Васе, что напишу ему в следующий раз т. к. письмо и так выходит слишком толстым и задерживается, а пишу его я урывками, когда придется. Поцелуй мамочку, кланяйся бабушке. Если будешь у бабы Оли, поцелуй ее от меня и скажи, что я получил от нее письмо, последнее, вероятно, но только одно.
     
1933. XI. 17 Твой папа
     
1933. ХІ.14. Дорогой Мик, я получил только одно твое письмо с отметками за учение. Пожалел, что ты не пишешь о лете, как ты провел его и много ли ходил по лесу и по болотам. Отметки твои хорошие, но географию следовало бы тебе знать особенно хорошо; ведь твои братья и ты путешествуете. Было бы хорошо, если бы ты при чтении книг и при рассказах, которые приходится слушать, отыскивал все места на карте, измерял бы расстояния мехду ними, узнавал бы высоту их над уровнем моря и старался где нибудь прочитать об их природе и народонаселении. Еслз попадается название какого‑нибудь животного или растения, отыщи его на картинке в книге или в Энциклопедическом Словаре. Так будет тебе и интереснее читать, а вместе с тем и полезнее. Было бы хорошо, если бы ты завел такую привычку, чтобы всегда находить все неизвестные тебе сведения по поводу прочитанного тобою. — Все время вспоминал и вспоминаю тебя с Тикой и всех вас. — Хотелось бы показать тебе реку Урюм, прозрачную и чистую, лиственницы, горы и замечательные цвета неба и всего пейзажа, особенно при восходе солнца. Сообщу тебе некоторые сведения о местности, где я нахожусь — ют тебе и кое что из географии. Нахожусь я в Забайкалье сравнительно недалеко от Дальнего Востока. Ho это место весьма восточно: Урал, Кавказ — все это на запад от нас. Даже Ост–Индия и Персия, а Ост–Индия и значит Восточная Индия, для нас Запад. Солнце восходит у нас 6–ью часами позже [2095], чем в Загорске: когда я иду обедать в 3 часа, ты идешь в школу. Значит, переехав сюда, я постарел на целых б часов. Местность высокая, более I1/2 километра над уровнем моря. Поэтому воздух здесь легкий, сердце бьется усиленно и из‑за этого приходится очень часто ходить по маленькому делу, не только мне, но и всем, еле успеваем добежать. Воздух чистый и прозрачный; даже в уборных, где очень грязно, нет никакой вони, потому что не происходит брожений. Климат здесь материковый: сухой, осадков очень мало, перемены температуры резкие. Дождей, как говорят, выпадает весьма немного. И действительно, я пока их не видел ни разу; снег выпал — шел
     
I —2 ночи, и лишь слегка опорошил горы, лежит тонким слоем кое где. Ветров нет, и дым столбами поднимается прямо кверху, очень красиво это. Днем на солнце тепло даже теперь, а по ночам уже сейчас после захода солнца, становится холодно, бывает мороз до 30°, а, говорят, доходит зимой до 60. Однако из за безветрия 30° здесь переносить легче, чем в Загорске 15° Стоит при солнце зайти в тень, как делается холодно. Ho небо безоблачно почти все время, солнце светит с утра до вечера. Вода в реке совершенно прозрачная. Пески здесь везде золотоносные и по берегам расположены поселки золотоискателей. Золотоискатели да охотники, кажется, здесь составляют чуть ни все население, если не считать лагерников, а вообще местность, особенно в сторону от железной дороги, совсем безлюдная. На горах растет лиственница да, отчасти, сосна; но в большинстве случаев деревья мелкие, скорее заросли, чем лес. У лиственницы, если слегка содрать кору наружную, замечательно красивый пурпурный цвет, а древесина, хотя и не всегда, оранжевая. Вот, милый мальчик, теперь ты можешь представить себе, где я живу.
     
Надо добавить еще, что здесь по горам бегают горные козы и джейраны, а кажется и маралы. Крепко целую своего дорогого сыночка. Поцелуй маму, братьев и сестер, кланяйся бабушкам.
     
Твой папа. 1933. XI.15
     
1933. ХІ.15—16. Милая моя, дорогая Тика, спасибо за письмо, которому я обрадовался. Как и ты, я занимаюсь счетом, складываю и делю числа, но наверное ты делаешь это теперь получше моего. Кроме того я составляю таблицы и диаграммы; вероятно и ты научилась делать то и другое. Хорошо ли идут твои уроки Музыки? Ты доставила бы своему папе большую радость, если бы научилась играть, так чтобы разбиралась в хороших произведениях. Поздравляю тебя, дорогая с прошедшим днем твоего рождения. Попроси у мамочки, чтобы она показала тебе мои книги и выбери себе самую красивую, какая тебе понравится. Пусть это будет тебе подарком от папы. А кроме того выбери себе какую‑нибудь римскую или греческую монетку, чтобы потом приделать к ней застежку и носить как брошку. Твой папа всегда вспоминает свою птичку и просит ее жить повеселее и заботиться о мамочке. Целы ли твои куклы? Кланяйся ей * от меня и скажи, чтобы оне * не шалили и слушались свою маму. Выучила ли ты уже таблицу умножения? Знаешь ли ты, что ее придумал древний греческий философ и математик Пифагор, так что тебе необходимо знать ее хорошо. Жива ли ваша курочка Жонетта? Скажи ей, чтобы она несла вам побольше яиц, а ей давай скорлупу. Как жаль, что у меня тут остается хлеб, ты могла бы им угостить своих кур. Скажи маме, что у меня есть все, что нужно, пусть же никаких посылок она мне не делает, а пусть лучше пишет письма. Целую тебя и желаю быть здоровой, спать побольше и быть веселой. Недавно я слышал, как воробей прочирикал, будто ты слишком рано встаешь. Правда ли это? Еще раз целую тебя.
     
Твой папа
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области Анне Михайловне Флоренской Пионерская, 19
     
от П. А. Флоренского
     
(Ксениевская Забайкальской ж. д. 7–е отделение БАМЛАГ ОГПУ)[2096]
     
Павел Александрович Флоренский Cm. 58 10, 11. 10 л.[2097]
     
1933. ХІ.23. Дорогой мой Васенька, наконец‑то я пишу тебе. Письмо твое получил, одно. От мамы я узнал, что ты уехал летом в экспедицию, и потому не писал тебе, а потом никак не мог найти время подходящее. Я был очень рад, что ты и Кира поехали в новые для вас места тем более что втечение* всего лета, т. е. до 13 августа был уверен, что поездка твоя не удалась. Надеюсь, ты набрался новых впечатлений и знаний, так что твой кругозор обогатился. При изучении природы главное дело—иметь непосредственные впечатления, которые, если наблюдать по возможности непредвзято и непредубежденно, постепенно сами собою складываются в общую картину; а из общей картины возникает интуиция типов строения природы, она‑то и дает основания для углубленных выводов. Без этой интуиции выводы всегда остаются лишь условными схемами, которые могут быть направлены в произвольные стороны и потому условны и даже вредны—мешают наблюдать и подмечать действительно важное. В области, над которой ты работаешь, необходимо воспитать в себе чувство пейзажа, и тогда многое из достающегося без этого чувства путем кропотливым и легко ведущим к заблуждению, дается само собою. Поэтому было бы очень полезно, если бы ты старался формулировать, чем характеризуется стиль пейзажа, виденного тобою—сначала отдельными штрихами, несистематичным перечнем отдельных, всплывающих в сознании признаков, а затем постепенно сращивая эти признаки в единое описание типа. Гете обладал этою способностью видеть тип наблюдаемого, в исключительной степени; у Гете надо учиться познанию природы. При случае почитай хотя бы книгу Лихтенштадта [2098], ты найдешь ее в шкафу, где лежат книги по философии. Почитай также книгу Метнера [2099] о Гете; но Лихтенштадт будет для тебя полезнее т. к. у него приводятся большие куски из работ Гете в переводе, сколько мне помнится неплохом.
     
Меня безпокоит, как устроились вы с Кирой, —где живете и как питаетесь. С течением времени, надеюсь, вы устроитесь более или менее сносно, но сразу это очень трудно. Маме я писал, что в моих бумагах (папка с аттестатами и другими документами) имеется письмо зам. директора ВЭИ, в котором он обещает предоставить жил площадь, в случае если бы я оставил службу в ВЭИ. Конечно, все подобные обещания очень условны, но все же не мешает найти это письмо и просить на основании его какой‑либо площади взамен той, которую я в свое время передал Институту. Главное позаботься о своем здоровьи. Ты находишься как раз в таком возрасте, когда это особенно важно; лет через пять организм окрепнет и будет надежнее, а сейчас требуется особая забота. Поэтому непременно устрой питание свое и Киры как следует, старайтесь продавать вещи, чтобы обеспечить еду. Кроме того одевайся тепло и не ходи по холоду кое как, я очень боюсь простуды, особенно при общем истощении и усталости. Еще относительно твоих занятий. Бери из моих материалов все, что тебе понадобится, только старайся сохранять порядок и не разрежать материалы, т. к. иначе они станут совершенно безполезны. Правда, мои материалы подобраны для других целей, чем те, которые стоят пред тобою, но тем не менее вероятно ты найдешь себе там что нибудь полезное. Кроме того, тебе вообще полезно знакомиться с родственной областью из практики, она может навести на какие либо новые задачи и выводы.
     
О себе я уже писал многократно, так что надоело. Ho на всякий случай, если письма не дошли, сообщаю еще раз, что живу я не плохо: еда вполне достаточная и во много раз лучшая, чем какая была в Москве, но мне неприятная, т. к. приходится есть мясо. Живу я в комнате с несколькими инженерами; хотя я и не имею с ними ничего общего, но люди они тихие и спокойные, так что никакого неудобства не испытываю. Сплю на деревянной койке, во 2–м этаже, куда приходится взбираться как в вагоне железной дороги. Получил теплую одежду — телогрейку, брюки, валенки, короткое пальто, называемое здесь бушлатом [2100] Все эти вещи (кроме валенок, конечно) на вате. В комнате теперь тепло, даже бывает весьма жарко, когда собравшись на ночь мы затапливаем железную печку. Впрочем, качество комнаты значит для меня мало, т. к. целый день я на службе и возвращаюсь домой на I — іѴг часа днем и поздно ночью.
     
Мой ближайший начальник, начальник отдела, — из обрусевших немцев, учился заграницей* и был одно время профессором в Лейпциге. Это—культурный и благожелательный человек[2101] Ко мне он относится внимательно, так что работать с ним весьма ровно. Жаль только, что он по специальности экономист и агроном, а экономика весьма далека от моих интересов. Вчера говорил с ним относительно возможного срока моего отъезда. Вероятно это будет в первых числах декабря, т. к. тут надо закончить некоторые работы.
     
23–го ноября получил письмо мамы от 8 ноября. Из этого письма я узнал, что ты с Миком нервничаете и неспокойны. Это меня весьма огорчило, во первых, из‑за твоего состояния, а во вторых, из‑за твоей неправильной установки. Дора тебе уже понимать, что все происходящее имеет свой смысл и делается так, что в общем итоге жизнь направляется к лучшему. Неприятностей в жизни не избегнешь, но неприятности, перенесенные сознательно и в свете общих явлений воспитывают и обогащают, а в дальнейшем приносят свои положительные плоды. Поэтому, дорогой мой мальчик, будь спокоен, жди лучшего будущего, не волнуйся и старайся в каждый данный момент пользоваться тем, что есть у тебя и что можно делать в это время. Душой я всегда с вами, крепко люблю всех вас, всегда думаю о вас. Работай над собою, береги маму и детей, заботься о своем здоровьи и старайся радоваться тому, что тебе доступно. Непременно дыши побольше воздухом. Из моих книг можешь брать себе все, что тебе надо. Пользуйся также химическими препаратами для анализа, я уверен, что ты найдешь вещества, тебе полезные и притом химически чистые. Крепко целую тебя, мой дорогой. Поцелуй маму и детей, бабушку, кланяйся другой бабушке. Боюсь, ты не разберешь моего письма: карандаш короткий, а мне без очков писать трудно.
     
П. Флоренский
     
1933. ХІ.23. Дорогая мамочка, со дня на день я жду своего отъезда в г. Свободный, но пока все нахожусь в Ксениевской. Насколько мне известно из различных разсказов, в Свободном могут быть известные условия для научной работы, но я не вполне уверен в их достаточности. Это побуждает меня желать скорейшего переселения, хотя и не люблю перемен обстановки. Здесь, в Ксениевской, живется не плохо: вполне достаточная еда, комната не слишком тесная, в которой живут со мною еще пятеро, электрическое освещение, тепло — мы топим себе железную печку, — более менее удобные условия служебной работы. Работа эта вообще не по мне, т. к. она чисто инженерная или статистико–экономическая; но зато у меня культурный и воспитанный начальник, хорошо относящийся ко мне. Одежду теплую я получил—все ватное и валенки, так что, несмотря на здешние холода, не ощущаю их. Впрочем мне не приходится бывать много на воздухе, больше сижу в рабочей комнате у нас в штабе. Выходы на улицу—4 раза в день, в лагерь и из лагеря. Иногда немного пройдусь подышать воздухом и прогреться солнцем. Замечательно, тут даже в сильные морозы солнце греет, как в Москве весною. Солнца вообще очень много, почти всегда солнечно с раннего утра до позднего вечера. Ho морозы уже и сейчас большие, до 40°.
     
1933. ХІ.28. Только что узнал о своем назначении в г. Свободный, еду завтра, —конечно если удастся сесть на поезд, а это при здешней загруженности поездов не так‑то просто. С сожалением разстаюсь с Ксениевской, т. к. успел уже привыкнуть к людям и до известной степени к работе. Ho все говорят, что там, в Свободном, будут более благоприятные условия для научной работы. Вероятно там меня ждут ваши первые письма. Климат в Свободном мягче, чем здесь, — сказывается более низкое местоположение и близость, конечно относительная, к морю. По здешним разстояциям 1000 км считается «близко», а т. к. до Свободного мне ехать 1200, то и это близко. Мальчики, мне пишут, бывают у тебя часто. Я очень рад этому, и за них, и за тебя. Может быть помогут тебе в чем нибудь по хозяйству. Ты ничего не сообщаешь мне, как живут Андрей, Шура и Лиля, впрочем об Андрее написала, о рождении у него сына[2102] Поздравь его от моего имени, когда будешь писать.
     
Тут я наслаждаюсь солнцем. Каждый день, с раннего утра до позднего вечера небо безоблачно, солнце сияет так что даже в самый сильный мороз делается тепло под его лучами, все залито светом. Мне все время вспоминается Гомеровское описание Олимпа, где, по переводу Жуковского, кстати сказать очень тонкому,
     
«воздух лазурью разлит
     
и повсюду тончайшим сияньем».
     
Поэтому и сам я чувствую себя вознесенным к небожителям.
     
Ho говорят, и в Свободном солнечности тоже не менее. Как уверял меня один свободожанин, проживший там три года, из 365 дней в году 360 бывает солнечными. А это уже настоящая стратосфера! Здесь можно провести хорошую работу по вечной мерзлоте почв и грунтов, до сих пор почти не изученных, несмотря на чрезвычайную важность этого явления для всех областей народного хозяйства и для общего миропонимания.
     
Почти половина Союза находится в состоянии вечной мерзлоты (47% территории), и до сих пор мы не знаем точно даже границу распространения мерзлоты, не говоря уж об ее причинах, динамике, значении, способах борьбы с нею и об использовании ее.
     
Пишу тебе обо всех этих вещах, чтобы ты видела богатые возможности работы в здешнем крае. Уже и в настоящий момент, хотя я работать и не начинал, мне мерещатся некоторые практические последствия этой работы, применение мерзлоты в области электропромышленности, что м. б. весьма важно с предстоящей электрофикацией края. Поэтому не безпокойся обо мне и, главное, позаботься о своем здоровьи.
     
Крепко целую тебя, дорогая мамочка. Поцелуй Люсю и скажи, чтобы она не набирала себе слишком много работы.
     
Между прочим, здесь я встречаю иногда кавказцев и вспоминаю о местностях, где я бывал, о море и о горах. Вместе с видом, напоминающим Кавказ, это дает особенно яркое воспоминание о детстве.
     
Спешу кончить письмо, чтобы сдать его.
     
Еще раз целую тебя
     
П. Флоренский
     
При случае, скажи Оле, чтобы она понемножку читала по французски* и не забывала то, чему уже научилась.
     
1933. ХІ.27. Дорогая Аннуля, я получил твои письма от 8 и 15 ноября, а также письма Тики, Мика и Оли, последнее от 14 октября (если только Оля не ошиблась, письмо с вокзала из Москвы). Письмо от 15 ноября получено 27, письмо от 8–го — ноября 23–го. Как видишь, письма доходят чрез все инстанции [2103] через 7—8 дней, и следовательно я вовсе не так далеко от вас, как кажется. Зато мои письма, повидимому до тебя не доходят. Ведь я много раз уже писал по поводу твоих сомнений и безпо- койства, но ты в каждом письме повторяешь все то же. Пишу еще раз.
     
Обо мне следует безпокоиться менее всего. Живу я в теплой, даже пожалуй иногда черезчур теплой, комнате, работаю—также в хороших условиях и в тепле. Освещение электрическое. Еда—трижды в день: завтрак, обед и ужин, причем чай можно устраивать, когда дома, сколько хочешь. Хлеб у меня остается, несмотря на то, что он вкусный (полупше- ничный) и несмотря на то, что я хлеба всегда ем много. Получаем дважды в месяц немного печенья и конфет. Одет я весьма тепло, в валенках, ватных брюках и ватной телогрейке, поверх которой надеваю еще ватное полупальто, называемое бушлатом. Еда здесь во всяком случае гораздо более сытная и питательная, чем в Москве и тем более—у вас. Мой начальник относится ко мне вполне хорошо и ласково, так что мне из‑за этого не хотелось бы уезжать из Ксениевской. Что касается до работы, то она не по моей квалификации, так как сводится к разного рода статистико–экономическим подсчетам, таблицам, графикам и т. д. Ho вышло так, что я начал с мелких единиц организации БАМЛАГ’а и постепенно перехожу к более крупным, чтобы попасть в центр. Таким образом за короткое время я ознакомился по всему разрезу с новым для меня делом железн [о]дорожного [?] строительства за короткое время, и притом во всех ее отраслях, включая и хозяйство, так что составил себе представление в целом о государственном предприятии огромного размера и значения. Доставляет, кажется, удовлетворение видеть большое и историческое дело в его процессе, а это дается не так‑то часто и не столь многим. Вспоминаю своего отца [2104], который работал над подобными же вопросами, но в масштабе гораздо меньшем и не столь разнообразного строения, как здесь, при комплексной организации всего дела. Подробности, сами по себе не интересные, вроде валенок или рыбы, ликбеза или процентов использования лошадей и т. п. получают в общей картине свое значение и смысл, как необходимые слагающие целого. Предо мною вырисовываются большие задачи по экономике местного края, по изучению и может быть использованию вечной мерзлоты и т. д. и я надеюсь, что в дальнейшем и моим специальным знаниям найдется применение, полезное для государства. Предварительное знакомство с подробностями хозяйства, быта и техники конечно будет хорошей школой, без которой более тонкке научные вопросы висели бы в воздухе. Если бы не безпокойство за вас и мысль, что вы страдаете во всех отношениях, то я был бы просто доволен дальностью от Москвы и участию в самой гуще исторического строительства. Единственная действительная неприятность у меня, кроме вас, это отсутствие очков. Без них работать мне трудно, приходится гнуться, и вообще чувствуется какая‑то низверженность. Ho, надеюсь, со временем и это устроится. Посылок и денег от вас я не получал. Решительно прошу мне ничего не посылать, тем более, что посылки обычно весьма запаздывают—иногда на б месяцев, денег же мне, скорее всего, не выдадут. Ho деньги я получаю здесь в виде так называемых премиальных. Уплатил в столовую ИТР, часть осталась и я ношу ее без пользы, так как покупать здесь нечего, да и не для чего — все есть готовое.
     
Чтобы тебе была более ясна картина жизни, скажу еще о лагерниках. Подавляющее число их, как из интеллигентского состава, так и более серых, рослые, осанистые, большинство довольно полных, все с великолепным цветом лица, которому горожане могли бы позавидовать. He знаю, зависит ли этот прекрасный наружный вид от здешнего замечательного климата, или от правильного распорядка жизни, а может быть от того и другого вместе, но наших лагерников стоило бы показать какому‑нибудь иностранцу, или хотя бы Горькому[2105]. Тут не увидишь московской, а тем более ленинградской, бледности и испитости.
     
Доверенности я выслал тебе 1½ месяца тому назад, но, как обнаружилось, и притом случайно, они застряли в Ксениевской, а теперь пересланы в Свободный. Когда я буду там, то постараюсь выполнить твою просьбу, отсюда же не стоит высылать, т. к. боюсь, опять будут задержки. Относительно писем. Вы можете писать, сколько хотите, но число моих писем ограничено. Правда, из любезности может быть и позволят нарушить норму (I письмо в месяц), но нельзя этим снисхождением злоупотреблять. Поэтому не безпокойся, получая мои письма сравнительно редко.
     
Хорошо, что ты завела себе очки, но плохо, что не лечишь себе руку. Между прочим, растирай ее камфарною мазью, а кроме того непременно посоветуйся с врачом. Больная рука не только помеха в работе, но и причина тяжелого настроения. Постарайтесь устроиться как нибудь со светом или в крайнем случае заправляй хорошую керосиновую лампу. Крепко целую тебя, моя дорогая. Будь добра и заботься о здоровьи. Порадуй чем нибудь маленыих, особенно Тику.
     
Твой П. Флоренский
     
1933. ХІ.27. Дорогая Тика, твое письмо я получил. Ты научилась писать хорошо и наверно скоро будешь писать отлично. Если счет тебе не дается сразу, не смущайся: мне, когда я был в твоем возрасте, счет был очень труден, да и сейчас я не люблю его. Почти все математики считают очень плохо и ошибаются в арифметических выкладках. Пишу тебе я криво, потому что сижу без очков и должен ползать носом по бумаге. Ты с Миком меня очень обрадовали бы, если бы усердно занимались музыкой. Выбрала ли ты какую‑нибудь книжку в подарок за день рождения? Видела ли ты свою Кеню [2106], а если видела, то узнала ли ее? И узнала ли она тебя? Я тут любуюсь древесиной лиственницы, оранжевой как недоспелые помидоры, и пурпурной корой лиственницы; особенно красива эта кора на снегу, освещенная солнцем. Птиц тут вовсе нет, если не считать воробышков, да и то очень немногочисленных. Говорят, летом тут распускаются красивые цветы, но я их не видел пока. Лук и чеснок растут в диком виде, но отличающиеся от наших огородных. Заготовляют лук и чеснок в бочках, засаливают их стрелки и листья впрок. Целую тебя, дорогая дочка, не забывай своего папу, который очень тебя любит.
     
П. Флоренский
     
Дорогой Мик, из твоего письма я узнал о твоей поездке в Москву. Что нового в зоологическом саду? Видел ли жирафов? В местности, где я нахожусь, вечная мерзлота: земля здесь на глубине около I метра, никогда не оттаивает, даже к осени, когда прогрев идет наиболее глубоко. Знаешь ли ты, что это явление вечной мерзлоты весьма распространено и площадь вечной мерзлоты распространяется на 47%, т. е. почти на половину территории Союза. А это составляет немногим меньше, чем территория Соединенных Штатов Америки. От этой вечной мерзлоты тут происходят разные любопытные явления, о которых я напишу тебе в другой раз. Одно из них—летние туманы, происходящие несмотря на сухость воздуха. Потом тут еще интересное явление: наледи и накипи. Реки промерзают до дна или почти до дна. Ho иногда по льду, сверху, начинает течь вода, и она замерзает, образуя наледь. А накипь образуется от замерзания источников и родников—очень красивые ледяные водопады, как в Сонном царстве. Целую тебя, дорогой мальчик [2107].
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области
     
Анне Михайловне Флоренской
     
Пионерская ул., д. 19
     
от П. А. Флоренского (г. Свободный JBK, почтовый ящик № 25)
     
1933. ХІІ.6—9. г. Свободный. Дорогой Кирилл, вот я опять пишу тебе с нового места, из города Сюбодного на реке Зее. Приехал я сюда 2 го декабря рано утром, понемногу устраивался, а теперь, т. е. 9–го декабря, когда я продолжаю письмо, более или менее устроился. Начинаю большие работы по изучению физики мерзлоты, готовлю программу работ, читаю литературу. Вероятно месяца через два уеду отаода на мерзлотную станцию, где можно будет поставить эксгериментальные работы. Эти работы в значительной мере связаны с частью тех работ, которые я делал в Москве. Надеюсь сделать кое что полезное для экономического развития те? районов, где имеется мерзлота и в частности для ДВК. С вечной мерзлотой связано много очень характерных и своеобразных явлений здешней природы. Впрочем, если говорить о Свободном, то местность тут весьма неинтересная: широкая долина реки Зеи, безнадежно плоская и унылая, видны лишь песчанкые дюны, поросшие маньчжурским дубом, вроде кустарника (так мне сказали, я видел его лишь издали и наверное не знаю). Местность сравнительно низкая, воздух совсем не тот, что в Ксениевской, небо далеко не такое ясное, солнце тускловато и мало греет. Самый город состоит из низких деревянных домов; очень широко разставленных на очень широких и длинных улицах. Почва песчанная *, снежный покров настолько тонок, что везде прерывается и по дорогам лежит не снег, а песок, смешанный со снегом. Словом, тут нет ничего нарядного и привлекательного.
     
Пейзажи горной части, где я был, очень своеобразны, хотя пустынны и напоминают лунные, если только верить фантазии художников, украшающих популярные книги по астрономии. Впрочем, летом они, может быть, и более живые. Что касается до ненаселенности края, то ты можешь судить по тому, что здесь, даже здесь, т, е. в районе считающемся сравнительно более людным, по одной из рек, Норе, на протяжении 100 км живет постоянных жителей всего пять. Между тем в здешнем крае много естественных богатств, полная возможность развивать сельское хозяйство и промыслы, не говоря уже о горнодобывающей промышленности. Нужно поэтому надеяться, что и изучение вечной мерзлоты даст известный материал для развития хозяйства и комунизации. Вероятно ты заинтересован узнать о здешних, т. е. в горном районе, породах. Это главным образом породы пфвозданные; их называют изверженными, но я этому не верю л считаю их метаморфическими. Граниты, гнейсы, сиениты—ют что видел лично я. При этом в большинстве случаев это породы с биотитом, мало стойкие, особенно при здешних резкие переменах температуры и сильных морозах. Во многих местах скалы сильно выветрились и напоминают раппакиви, «гниіой камень». Из деревьев преобладает лиственница и мелкор(слая береза, есть также и сосна. Вообще растительность слюая, угнетаемая мерзлым грунтом, развивающая корневую систему в горизонтальных направлениях и потому легко сваливаемая ветром. Разсказывают, что в здешних лесах или скоре на болотах, очень много ягоды — голубики, брусники, клкквы двух видов — крупноплодной кислой и мелкоплодной следкой, два вида дикой смородины, малина, но мелкоплодная. Вероятно по причине теплого лета и сильной ультрафиолетовой радиации растительность, появляющаяся поздно, лишь в июне, в два месяца приносит плоды. Например в Свободном очень хорошо растут помидоры, арбузы, тыквы и прочее. На днях я слышал, что здесь растут грушевые деревья, которые в 10 лет достигают величины 30–летних.
     
Ho довольно о природе. Живу я тут неплохо, только безпокоюсь о вас во всех отношениях. В частности не знаю, как ты и Вася устроились с комнатой, как питаетесь; здоровы ли, не переутомляетесь ли. Обо всем этом напишите мне подробно. Крепко целую тебя, дорогой. Напиши мне, чем занимаешься и как идут твои занягия.
     
П. Флоренский
     
1933. ХГГ.9 г. Свободный. Дорогой Вася, с нового места я пока мало могу написать тебе интересного. Чем я занимаюсь ты узнаешь из письма Кириллу. Могу добавить еще, что на днях начну преподавание… чего бы ты думал? —латинского языка. Как видишь, даже дальние азиаты нуждаются в классицизме. Правда, пока это помлекари и другие из свиты Эскулапа. Занимаюсь математикой—сочиняю новые формулы для геофизики и педифизики, т. е. физики почвы и грунта, разработал математический способ оценки деятельности рабочих трудовых групп, подготовляюсь к лабораторным и полевым исследованиям. Вообще пока приходится сидеть на кабинетной работе. Условия еще тут вполне приемлемые, и обед даже из трех блюд. Ho все время безпокоюсь о вас, как вы живете и что делаете. Мне очень жаль маму, она все безпокоится обо мне, но напрасно. Вы наверное питаетесь недостаточно, а у меня тут остается хлеб и сохнет. Встречаюсь людьми, которых более или менее знал раньше, по разным заседаниям, заводам, совещаниям по нормализации и т. д. ДВК, в моих п< крайней мере условиях жизни, ничем не дает себя знать, слсзно я под Москвой или Ленинградом. Даже в поездах: говоря' хорошим русским языком, лица в большинстве случаев руссме и никакой экзотики не видно.
     
1933. XII. 11. Сегодня занимался в первый раз со своими лечпомами латинским языком. Повидімому*, они заинтересованы предметом, во всяком случае слупают внимательно и реагируют живо. Есть среди них лет под Ю, другие молодые, есть и несколько девиц. Для начала я диктовал им разные пословицы и басню, переводил с ними, разбирал іекоторые формы. Учебников, конечно, нет и все преподавание надо везти устно. Тут имеется филиал Академии Наук, быіи доклады участников академических экспедиций по геологии края и в особенности по мерзлоте, но мне, да и большинству, сни показались слабыми и скучными. Более живо прошло задание кружка краеведов, с докладами менее грамотными, но более живыми и содержательными. Завтра предстоит заседание кружка по физике и химии при здешней лаборатории. Скоро открывается научно–техническое общество. Как видишь, жизнь идет на всех парах. В лаборатории имеется прекрасный поляризационный микроскоп со столиком Федорова, а на днях ожидаются станки для шлифов, да вот только пока некому эги шлифы делать. Для моих работ по мерзлоте придется смастерить какую нибудь фотокамеру к микроскопу, чтобы закреплять для измерений и документации наблюдаемые картины почвенного скелета и ледяных связующих кристаллов.
     
В одной из моих папок с надписью «ПЕ ДИФИЗИК А» или «почва» ты найдешь оттиск статьи Андрианова об измерении теплопроводности почвы. Там 2 экземпляра, один из них пришли мне по указанному мною адресу, она мне необходима для постановки опытов. ,
     
Напиши мне, чем ты занимаешься, каковы результаты твоей поездки на Памир, а главное как здоровье всех вас и как вы живете. Буду ждать подробного сообщения. Я писал тебе уже, но боюсь что письмо не дошло и поэтому повторяю: из моих рукописей в папках бери себе материалы для работ, какие тебе нужны. Вероятно там отыщется кое что тебе полезное. Затем заглядывай почаще в «Справочник физических и химических констант», там имеется очень интересный материал по минералогии, но надо уметь им пользоваться и находить его. Поэтому освойся с содержанием всех томов, интересные сведения там попадаются в статьях на первый взгляд не обещающих того, что надо. Кроме того в Справочнике дается подробная библиография по разным очень специальным вопросам.
     
Крепко целую те(я, мой дорогой. He забывай своего папу и заботься о своем здоровье.
     
1933. XII. 11 П. Флоренский
     
1933. XII. 11. г. Свсбодный. Дорогая Аннуля, уже давно не получал от вас писем. Может быть они застряли в Ксениевской и будут привезены с кікой нибудь оказией, но во всяком случае я не знаю, что делаехя у вас. Письма, посланные сюда, т. е. в Свободный, здесь были, их видели, но к моему приезду куда‑то исчезли и найти их я не могу. Получил здесь твою посылку с маслинами сухарями, консервами, сахаром и чаем. Все дошло в целості. Другой посылки я не получал. Денег (50 р.) я не получал, но вчера получилась повестка на 15 р., которые постараюсь гол учить завтра. Зачем посылаете все это, дорогая Аннуля? Вед> у меня все есть, я сыт, одет, в тепле, деньги ношу без употребления, а вы лишаете себя последнего. Ведь мне больно подучать от вас, когда я знаю, что вы не пользовались необходимым даже при мне, не то что теперь. Дума о вас все время сверлит мне сердце, особенно при наличии всего необходимого.
     
Может быть летом удастся устроить ваш приезд сюда или туда, где я буду к TONy времени. Если бы это было на станции мерзлоты, то — самое лучшее. Вы погуляли бы в тайге, пособирали бы еще и грибов. Ho надо устроиться так, чтобы приехали и дети, хотя бы трое младших, т. к. старшие будут вероятно в экспедиции. Может быть соберется с вами и бывшая Леночка, теперь Елена Сергеевна[2108] так что ехать вам будет удобнее и веселее.
     
По послеобедам я лью чаю с вашими маслинами и сухарями и вспоминаю снова вас. Впрочем, вспоминаю я непрестанно.
     
Сейчас сижу и пишу, а снизу доносятся звуки музыки — какие то танцы: завтра выходной день и большинство не работает. Ho нам в нашей комнате делать нечего, и мы приходим работать и в выходные дни. Веселие и оживление утомляют и неприятны, хочется жить посерьезнее и делать побольше. У меня столько разных мыслей и тем для исследования во всех областях, что досадно, когда они пролетают мимо, не оставляя следа и не воплощаясь в жизни.
     
Ты просишь побольше писать о себе. Ho ведь я только о себе и пишу. Ho жизнь моя идет внешне очень размерено, особенно здесь, в Свободном, и потому писать приходится все одно и тоже. Я здоров, работаю. Тут встречаю разных более или менее знакомых по Москве и Ленинграду. Сижу и работаю вместе с Павлом Николаевичем, сплю также рядом, даже в уборную ходим вместе. Был здесь Михаил Тимофеевич, но временно уехал в командировку, живет >н также с нами. По вечерам, т. е. уже около 12 часов ночи, немюго беседуем. Читаю французские стихи, латинские — Горация, а больше ничего из поэзии пока не попадается. На это чтеніе трачу минут по 10 в день, т. к. нет больше времени, да и спаті хочется. По техническим вопросам тут порядочная библиотек!, но случайная и потому постоянно нет именно той книги, юторая в данный момент нужна. Есть кое что и по другим отраслям знания, но подбор книг случайный. По физике особеніо мало. Еда три раза в день: утром какой нибудь завтрак, обед із трех блюд, вечером ужин из одного блюда. Как видишь всег> вполне достаточно. Мяса тут, на мое счастие и к неудовольствию других, весьма мало—больше все каши или что нибудь із них, отчасти рыба, винигрет*, картофель, тесто, кисель. Пока здесь я не наладился со стиркой белья, которая и вообще затруднительна из за недостатка воды, — это зимой, а летом юды сколько угодно. Река Зея, очень полноводная и большая, находится в 3 км от нас.
     
Крепко целую тебя, моя дорогая. Цеіую Тику, Мика, Олю и старших, которым пишу отдельно. Клаьяюсь бабушке. Бываешь ли ты у мамы? Как идут занятия детей? He скучай, а живи веселее, храни детей и себя. Еще раз целую тебя.
     
П. Флоренский
     
Москва
     
Плющиха, Угол Долгого пер. и Новоконюшенной ул.,
     
д. 12, кв. 7 Ольге Павловне Флоренской
     
1933. ХII.18. Дорогая мама; получил твое письмо (2–е полученное вообще) здесь в Свободном. Из дому никаких известий нет. Мой адрес: г. Свободный ДВК, почтовый ящик Ns 25, мне (больше ничего). Я здоров, работаю более или менее научно, подготовляюсь к большой работе. Условия жизни здесь вполне приличные. Есть кое–какие книги, но конечно их весьма не хватает для сколько‑нибудь ценной работы. Чувствую себя не плохо. Здесь тоже холодно, и хотя морозы менее, чем в Ксениевской, но зато ветрено и потому они не легче, а труднее, переносятся. He знаю, получают ли мои письма дома и получила ли ты от меня что‑нибудь; я писал довольно много, но часто писать по местным условиям неудобно.
     
1933. ХII.21. Вот опять все«нет от вас писем. Напиши мне, как твое здоровье. Хорошо было бы, если бы Люся не переутомлялась и не набирав себе лишних занятий. Бывают ли у тебя дети? Сообщи мв об их здоровьи. Меня безпокоит вопрос о квартире мальчисов, но до сих пор я ничего не знаю, где они устроились. Кланяіся от меня Соне тете и Хамо. Как ее здоровье? Судя по газетам, в Москве холодно и безснежно, т. е. вроде того, как здесь. Кр пко целую тебя, дорогая мамочка и всех вас.
     
П. Флоренский
     
В УРО
     
сотрудника НИО
     
Флоренского Павл; Александровича
     
Прошу сообщигь мне точно статью и срок моего осуждения. Я осужден Московским ПП ОГПУ и прибыл в Урульгу 24/IX 1933 г., затем пробыл в Нанаграх с 1/Х по 29/ХІ, после этого жил в Ксениевской с 29/XI по 30/ХІІ, и с 2/ХІІ нахожусь в г. Свободном. Работаю в научно–исследовательском отделе Управления БАМЛ\Г и живу в Свободном л/п в бараке № 4.
     
19/XII/1933 П. Флоренский
     
Мое дело: л/д 81446 Статьи 58 10,11[2109]
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области
     
Анне Михайловне Флоренской
     
Пионерская ул., д.~79
     
(от П. А. Флоренского, г. Свободный ДВК, почтовый ящик №25)
     
1933. ХІІ.23. Дорогая Тика, письмо твое, отправленное на Ксениевскую 25 ноября, мною получено, но только 21 декабря. На твоем рисунке я сразу узнал наш дом. Даже Павел Николаевич узнал его, но спросил, что за полосы, вроде лестниц, спускаются вниз. Я ему объяснил, что это наверное дорожки от салазок. Верно ли?
     
Научилась ли ты сама читать мои письма? Ты стала писать хорошо. Мамочка пишет, что ты была больна, но теперь поправляешься. А мне хотелось бы, чтобы твои щечки были совсем розовые, и не только после прогулки, а всегда. Для этого тебе надо побольше: I. есть, 2. спать, З. гулять. Предлагаю тебе заключить с Васей дого[во]р соревнования на еду, спанье, гулянье, розовость щек и толщину. Непременно заключи и напиши мне, кто оказался из вас двоих впереди.
     
Ты, кажется безпокоишься обо мне Это напрасно, я живу очень хорошо, ем каждый день кисель работаю над разными холодными вещами—льдом, снегом, лерзлой почвой, холодной водой. Одно только жаль, что тут іет снега, т. е. почти нет. Земля замерзшая или просто покрыта песком, в котором размешан снег. Потом еще плохо, что тут нет гор. Протекает тут очень большая река, Зея, которая впад; ет в реку Амур. Ho Зея от нас не близко (4 километра), да и зімерзла. Я ее не видел. Здесь растут дубки, но кустарниковые, с тебя ростом, и березки, тоже низкие и чахлые. Говорят весной тгг не плохо, но я что‑то не верю. Может быть отсюда я уеду іе особенно далеко, где есть горы и тайга. А что такое тайга, сшоси у Киры или у Оли. Впрочем вероятно летом ты сама ее увидишь и походишь в ней.
     
Мне говорили, что в тайге очень мн<>го разных ягод, например голубики, это вроде черники, но кэупнее. Любишь ли ты чернику. Мама будет тебе варить чернічный, т. е. голубичный кисель и уху из рыбы, которую наловит Мик.
     
Учишь ли ты таблицу умножения? Знаешь ли ты, как ее учили раньше? Пятью–пять—двадцать пять, нельзя лучше отвечать. Шестью–семь — сорок два, не р)бите как дрова. И еще были разные присказки, но я их не помню. Ты можешь сочинять их сама. Ты ничего не написала мне про своих кукол. Как они у тебя живут, слушаются ли тебя и не шалят ли по ночам, когда ты спишь?
     
Скажи маме, чтобы она жила повеселее.
     
Какую тебе выбрать книгу я не знаю Бери, какая понравится и которая покрасивее и поинтереснее для тебя.
     
Приезжает ли к вам Васин товарищ, о котором ты писала мне раньше (а может быть писала это не ты, а Оля, я уже забыл).
     
Еще напиши, как идут твои занятия музыкой и нравятся ли тебе они?
     
Крепко целую свою дорогую дочку и прошу ее быть здоровой и веселой. Кланяйся бабушке.
     
1933. ХІІ.23 г. Свободный П. Флоренский
     
Дорогая Аннуля, твое письмо от 25 ноября меня очень огорчило, т. к. я увидел из него, как неблагополучно вы живете. Малокровие Тики меня весьма безпокоит, и необходимо принять все меры, чтобы прервать его. Кроме того меня безпокоит здоровье Васи, а именно отсутствие аппетита, которое при усиленной работе и плохой пище особенно опасно. Может быть можно готовить мальчикам на всю пяітидневку, чтобы они в Москве только разогревали себе. При морозах ведь можно впрок держать даже суп, особенно если он будет погуще, так iiwuDi ciu при разогревании разбавлять водой. Тут вот на базаре молоко іродается не в кринках, а мороженное, без посуды; морозят его в мисках. Приносят с базара молочную лепешку и потоп оттаивают. Непременно постарайся о еде мальчиков. Как‑то я писал тебе, но очевидно письмо не дошло, чтобы ты давала детям перед обедом немного красного вина, лучше всего теплого. Особенно Васе и Тике это необходимо. Пожалуйста устрой это, как в Москве, так и дома.
     
Узнал я из τβοϊγο письма, что коровьи деньги вы не тратите. Это очень нехорошо, непременно тратьте, чтобы питаться как следует и быть здоровыми. Об этом очень прошу. И напрасно бережете эти деньги на поез [д]ку. Когда можно будет устроить поез[д]ку, то устроится и со средствами; может быть и мне дадут билеты для зашей поездки. Во всяком случае разрешение должен получить дія вас я, здесь, и без этого приезжать нельзя. Вероятно весной или летом я устрою это дело. Впрочем до наступления тепла ехать сюда все равно нечего—трудная дорога, опасность заразиться в поезде, некуда деться здесь и нечего делать. Летом совсем другое дело, тем более, что тогда я буду, вероятно, в местности более интересной, чем г. Свободный.
     
Алексей Иванович [2110] не оставляет меня своим вниманием и в частности предлагает присылать книги и журналы. Если ты встретишься с ним, то поблагодари его. Относительно присылки книг мне хотело: ь бы получить №№ «Сорены» и «Ж. Технической Физики», г£е помещены мои статьи. Это за 1933 год. В «Сорена» была моя статья «Измерение формы», а в «Журн. Техн. Физики» — «С вычислении градиента потенциала на витках обмотки трансформатора» [2111]. Если он сможет, то хорошо бы сделал, прислав эти номера.
     
Ничего не знаю, как живут мальчики, т. е. относительно квартиры. Ты пишешь от 25–го ноября, что они живут на прежней квартире. Сообщи же, как теперь.
     
Много раз писал тебе, но видимо ты не получила писем, что ни одежды, ни еды мне не надо. У меня есть валенки, теплая куртка—верхняя и нижняя, обе ватные, теплые брюки. Сыт я вполне, и даже нахожу, что стыдно мне получать здесь конфеты, печенье, кисель, сахар, слишком много хлеба и т. д., когда у детей этого нет. Поэтому ничего не присылайте. Посылку (одну) я получил, а другая вероятно застряла в Ксениевской. Деньги (15 р.) получились, но я их пока не смог получить, а 50 р. вероятно тоже в Ксениевской. Постараюсь послать туда доверенность кому‑нибудь на получение.
     
Главное, что меня безпокоит—это вы и ваша жизнь. Были бы вы сыты, здоровы, и веселы, так все было бы приемлемо. Поэтому постарайтесь устроить свою жизнь и тем и меня
     
привести в спокойное состояние. Позаботься о своем здоровьи, полечи руку, живи веселее. Крепко; Целую тебя, дорогая, не скучай и не грусти. Кланяйся бабушке
     
1933. ХІІ. 24 П. Флоренский
     
Дорогой Мик, теперь я знаю как вь жили месяц тому назад, но не знаю как живете сейчас. Вероятно у вас уже начались каникулы, и ты все время гуляешь. Получаешь ли ты мои письма? Мне кажется, что нет, хотя я много раз писал тебе.
     
Получил ли ты письмо, в котором было о вечной мерзлоте? Разскажу тебе еще кое‑что о том же. Вед> вечная мерзлота у нас здесь занимает всех, и многие из на; ею занимаются. Вот например: построят дом, по всем правшам. А весною стены его начинает корежить, они дают трещиші. Летом некоторые из этих трещин закроются, но затем, к шрту образуются снова и еще большие. Происходит это от тоге, что вода при замерзании расширяется, на 9/100, т. е. почти на 1/10. Грунт, пропитанный водою, при морозе замерзает и пуштся, выпирает наверх и в стороны, давит на стены, подьшает их и т. д. То же с мостами. Сваи мостов при замерзании грунта начинают вылезать из своих гнезд, мост перекашивается, корежится, делается непригодным для езды.
     
В лесах иногда начинают расти холмы и в несколько лет вырастают большими. Деревья в этоіѵ месте, ранее росшие вполне правильно, наклоняются в разные стороны, словно валятся. Такой лес называют здесь «пьяным лесом». Оказывается, если вскрыть такой холм, то внутри его образовался лед от поступавшей в него воды, и этот лед образовал как бы начинку холма. Еще явление, «наледи». Когда замерзает вода в том протоке, по которому текла вода, например в подземном источнике или в реке, то вода прорывается наружу иным путем и заливает почву, а потом замерзает. По такой «наледи» очень трудно ездить и даже ходить. А если наледь образуется на мосте или на полотне железной дороги, то езда делается невозможной. Иногда случаются забавные и вместе неприятные происшествия. Например наледь закупорит дверь, и нельзя выйти. Вот одно замечательное явление. Если какое нибудь место остается сравнительно теплым, то грунт под ним не промерзает и потому вода грунтовая, не находя себе другого выхода и сдавливаемая пучащимся грунтом, прорывается в это теплое место и образует источник, иногда даже фонтанчик, а затем наледь. Бывают например случаи, когда пустая бочка, перевернутая верх дном наполнялась сама водою, и из нее текла вода, так как почва под бочкой была теплее, чем кругом бочки. То же случается со зданиями, когда например сарай или подвал наполняются доверху водою, она потом течет из щелей, замерзает и обволакивает ледяой броней весь сарай. Я привел тебе только несколько примеров того, что делается здесь от мерзлоты грунта, временной и вечной. Это очень интересные и важные явления. Из твоего письма видно, что ты теперь более охотно занимаешься музыкой. Хорошо делаешь, я очень рад. Ho напиши, что ты теперь играешь. А потом напиши также, как идет ваш шумовой оркестр и что вы играете, и еще—выходит ли у тебя что‑нибудь. Крепко целую тебя, дорогой Мик. He забывай своего папу пиши ему.
     
1933. ХІІ. 26 г. Свободный П. Флоренский
     
1933. ХІІ. 27. Дорогая Оля, мама пишет, что ты огорчаешься из‑за школы. Напрасно. Во–первых, это дело устроится и утрясется со временем*, а во вторых тебе гораздо полезнее подзаняться самой немецким и музыкой, подработать математику и физику и почитать литературу. А то, ведь, окончишь школу и так останешься без необходимой общей подготовки, потому что там пойдут свои занятия и времени у тебя не будет. Про себя я скажу, что все приобретенное мною знание, оказавшееся действительно прочным и полезным впоследствии, скоплено путем личных усилий, а не в школе. Правда, эти усилия достаются с большим трудом; но зато они дают и большее удовлетворение и лучшие результаты. Тут уж нет полузнания: что узнал, то узнал надежно. Поэтому, дорогая, не огорчайся, а считай сложившееся положение своим приобретением.
     
Напиши мне, что ты читаешь. При случае почитай Лескова, да и другим тоже будет полезно и интересно. Потом еще почитай Леонтьева. — имею в виду его рассказы и повести. Ho только, когда читаешь художественные произведения, не удовлетворяйся одной фабулой, а отдавай себе отчет в построении произведения, в особенностях языка, обдумывай типы. Надо понимать, как сделано произведение, в его целом и отдельных элементах, и для чего оно сделано именно так, а не иначе. Тогда ты увидишь, что различные особенности произведения, даже такие, которые сперва могут показаться недостатками, недочетами, капризами автора, на самом деле имеют целевое назначение в целом—для того чтобы достигнуть наибольшего впечатления в определенном смысле, чтобы дать цельность и органическую связность отдельным частям. Иное кажется сперва случайным, но когда вдумаешься, то увидишь его необходимость, увидишь что иначе было бы хуже. Ho, конечно, это относится только к произведениям высокого порядка. Слабые же, наоборот, полны случайностей, нецелесообразностей, внутренних несоответствий. В этом отношении очень полезно разсматривать произведение в последоательных его редакциях. Тут можно видеть, как художник безжалостно уничтожает отдельные части, фразы, главы и т. д., сами по себе очень значительные и сильные, но нарушющие единство и цельность произведения. Особенно следил за этим Пушкин. Много много раз он переписывал и все исправлял и исправлял, так что вся рукопись оказывалась перечеркнутой, надписанной, снова исчерканной, снова надписаной, так что ничего не разберешь. А теперь возстанавливает первоначальные варианты, и они оказываются высокохудожественными в своих частях, и все же уничтоженными из‑за нарушения цельного впечатления.
     
1933. ХІІ.29. Дорогая Оля, никак не могу закончить это письмо вам — все отрывают дела, а вечером поздно писать негде. Писем от вас все не получаю и безпокоюсь, в чем дело. Скажи Васе и Кире, что мне очень хот? лось написать и им, но письмо я и так долго держу, не следует тянуть с ним еще. Напишу в следующий раз, а пока целую их и вас всех.
     
Целую тебя, дорогая Оля. He забивай своего папу, будь весела и спокойна.
     
Сегодня тут тепло, идет легкий снег или скорее какой то признак снега, еле–еле, но и то приятно, что немного побелело.
     
Еще раз тебя целую.
     
П. Флоренский
     
Скажи мамочке, что тут я кое‑что зарабатываю, гораздо больше, чем мне нужно при всем готовом, и чтобы она обо мне не безпокоилась.
    
    
     
      
1934 год
     
     
Москва
     
Плющиха, Угол Долгого пер. и Новоконюшенной ул., д. 12, кв. 7 Ольге Павловне Флоренской Для Васи
     
1934.1.1—2. Дорогой Вася, заранее поздравляю бабушку и тебя с наступающим новым годом. Скажи маме, что ей выслана от меня посылка и деньги, а на днях пошлю денег снова. Надеюсь, что понемногу смогу прислать вам, но правда очень немного. Напиши, как чувствуете себя на новой квартире [2112]. Мамино письмо от 10 дек. я получил, дня 2 тому назад. Из него я узнал, что вы переселились. Напиши, получили ли мои рукописи и юнги, или пропали в ВЭИ–вской квартире[2113], а также дома. Здо]овы ли вы. Посылки от мамы я так и не получил, равно как и денег. Пожалуйста ничего мне [не] присылайте, с посылкам* одна неприятность и без конца канители. Очки я здесь достал, мне не надо посылать, тем более, что рецепт оказался неверным (не 4½ диоптрии, а 9½)· Продолжаю заниматься фюикой мерзлоты, применением математики к некоторым техн. юпросам, делаю всякие доклады, преподаю латинский язык и ачиняю с учениками всякие фармацевтические истории на лаг языке. Тут холодно, но здешний холод переносится сравнительно легко. Есть немного снега. Скучаю без вас и все время мыслями с вами, безпокоюсь, как вы живете и, в частности, безюкоюсь, что ты плохо питаешься. Я уже писал маме, но на юякий случай пишу и тебе: купите бутылку вина и пейте понемьогу перед едою. Завтра я вышлю немного (60 р.) денег, разреиение уже получено. Co мною рядом сидит во время занятия, оЗедает и спит П. Η. К., известный тебе по Посаду. Был еще здесь М. Т. М., которого ты встречал у Ив. Сем.[2114], но он уехал в Ъмск, в Университет. Нашел ли ты что–ниб. интересное во время своей экспедиции? Тут мне попалась книга Алексеева [2115], Сибирь по известиям иностранцев, Томск, где собраны все основные сообщения старинных путешественников с хорошими вступит. статьями и примечаниями. При случае постарайся достать эту книгу, там очень ценный материал, который будет тебе полезен. Целую тебя, дорогой Вася, поцелуй бабушку и Киру и всех наших. Кланяйся тете Люсе. Как вы обходитесь с дровами? Боюсь, что зимой вам с печами трудно. Скажи маме, что я прошу ее быть веселее и бодрее.
     
П.
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области 
     
Пионерская 19 
     
Анне Михайловне Флоренской
     
Дорогая Анна, уведомляю тебя, что 5 янв. 1934 г. мною сдано для пересылки (перевода) на твое имя 60 рб. в Свободненскую Гострудсберкассу № 150. Перевод будет сделан в Загорскую районную сберкассу, и ты должна зайти туда и справиться о получении этой суммы, захватив документ о личности. Здешняя касса просила уведомить тебя об этом переводе. — Напиши мне о детях и сообщи, каков адрес мальчиков. Пока у меня все по старому, т. е. я здоров, сыт, одет, работаю, надеюсь, что понемногу смогу помогать вам. Безпссоит неполучение писем от тебя, хотя я и получил письмо от О дек., адресованное на Ксениевскую и от 27 ноября (2) адреованное на Свободный.
     
Вероятно дней через 20 я уеду на мерзлотную станцию на время. Пока что пиши на Свободный, а там я сообщу адрес. Присылать мне ничего не надо. Посылку я получил одну, а 15 р. хотя и пришли сюда, но вот уже более месяца как я не могу получить их. Деньги у меня есть. Очков присылать не надо, т. к. рецепт ошибочный, а кроме того очки я здесь достал себе. Сообщи, получаете ли вы мои письма? Боюсь, что нет, и потому даже писать не хочется. Крепко целую тебя и всех вас. Если будут у детей каникулы, то устрой им какое‑нибудь удовольст–вие от меня.
     
1934.1.7 П. Флоренский
     
г. Свободный
     
Г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области
     
Анне Михайловне
     
Флоренской
     
Пионерская ул., д. 19
     
Дорогой Васенька, получил вчера, т. е. 16 января, письмо твое от 30 декабря. Хорошо, что ты нахощишь в наших книгах кое что полезное для себя. Очень часто в книгах устаревших находится много позабытого и очень интересного. Обращаю твое внимание на ірекрасную книгу Лемана «Молекулярная физика». Один экзешляр возьми себе в подарок на свои имяни- ны и заглядывай в вго, там ты найдешь много полезного. Дело в том, что Кристалами нельзя заниматься отвлеченно, не учитывая их жизни и ароения, или, точнее, текстуры, которая не сводится к ионной (или молекулярной решетке). В этом‑то отношении и полезм Леман. Кроме того отмечаю, что нельзя кристаллооптику обособлять от общей кристалло–физики. Тепловые, электрическіе, магнитные, векторно–химические и др. свойства кристалло] существенно связаны с оптическими и поясняют эти последніе. Обрати внимание из книг на несколько томов немецкой физики под ред. В. Вина (у меня в шкафу), специально посвящеіные кристалло–оптике, физике, кристаллическим решеткам и г. д. Ты найдешь там сводку и литературу по интересующим тебя вопросам. Из других книг отмечу Фой- гта (Voigt) на немецк языке, Дюпарка (Duparc) на французском и «Физическую крісталлографию» Грота. Дюпарк написан очень легко и хороыо построен дидактически, это сочинение считается образцовым. Фойгт более глубокомыслен—более труден. Затем по обсцим вопросам оптики посмотри в «Курсе физики» Хвольсона. Обрати еще внимание на книгу Вернадского «Кристаллогріфия» и сочинения Федорова, у меня они были в шкафу.
     
Ты правильно пишешь, что занятия кристаллами требуют хорошего усвоения физики и математики. В частности и в особенности необходимо вполне овладеть векторным и тензорным анализом, без которых нельзя ни шагу ступить в современном изучении анизотропных сред. Непременно подзаймись этими дисциплинами. Они не трудны по существу, но требуют практических упражнении—решения задач — чтобы сделаться привычным орудием мысли. У меня имеется несколько книг по векторному анализу; кажется лучшая— Шпильрейна [2116]. Если ты усвоишь это орудие мысли, то получишь большое преимущество при дальнейшей работе и съэкономишь много времени.
     
Лично я особенно занят крупно–дисперсными средами, причем имею в виду их анизотропичность или точнее квази–анизот- ропичность. Мерзлые грунты как раз пришлись мне на пути к этой работе, над которой я давно понемногу подумываю. В природе такие среды, можно сказать, господствуют и изучение их составляет насущную задачу нашего времени. В частности и в особенности такие системы важны в геологии. А в последнее время выяснилось, что и кристаллы, даже чистейшие монокристаллы, не представляют собою сплошных, вполне однородных решеток, но разбиты на небольшие сравнительно зерна ультрамикроскопическими трещинами, в которых, собственно, и происходит большая часть процессов физики кристаллов. Эти зерна более или менее ориеітированы относительно друг друга, но тем не менее строгой ориентировки, сплошной решетки, не дают. Таким образом и здеь, т. е. даже в отношении монокристаллов, надлежит очень сешезно принять во внимание дисперсность их строения.
     
Пишу тебе это не к тому, чтобы тыне занимался кристаллами в духе более старого представленія о них, но чтобы ты вносил корректив в это старинное представление. Как первая ступень должно быть усвоено представ.іение о сплошных кристаллах, и я буду очень рад, мой дорогой чтобы ты овладел им. А дальнейшее придет в свое время. «Сгоавочник Техн. Энциклопедии» у нас не весь: вышли все Ю томов. Необходимо дополучить те томы, которые редакщи должна мне и как- нибудь добыть остальные. Имей в виду іто в т. 10 содержится указатель, по которому ты сможешь хорошо разобраться во всех 10–ти и легко находить все нужные тебе сведения. Этот «Справочник» очень полезен, но надо гонять его построение и научиться им пользоваться; очень многие не дали себе труда сделать это, и потому начинают хулить «Справочник»; а он — лучшее, что есть в этом роде не только у нас, но и во всей мировой литературе.
     
Работай, мой милый, будь спокоен и главное, питайся как следует. Ты в таком возрасте, когда это особенно необходимо. He забывай своего папу.
     
1934.1.17 П. Флоренский
     
193.1.17 Дорогая Олечка, как жаль, что ты, бедная, огорчилась, не получив письма от папы. А он‑то старался писать тебе и написал длинное–предлинное. Видно перестарался он, потому письмо и не дошло. Имей в виду впредь, что никого я не забываю, всех одинаково люблю и обо всех всегда думаю. Пишу я всегда всем, а если почему либо не успел написать кому‑нибудь из вас, то об этом сообщаю. Ho что же делать, потерянного не воротишь. Только что вернулся на службу, а перед этим давал в первый раз урок одной девочке в твоем возрасте, дочери одного инженера. Зовут ее Вера. До своей поездки в Сковородино я буду заниматься с нею тригонометрией и, если поспею, другими отделами математики, т. к. она переехала сюда из Хабаровска и отстала от своих подруг. Если я заработаю на этих уроках, то заработок пришлю тебе, так что ты не удивись повестке.
     
Тут на курсах лекпомов и медтехников я занимался латинским языком, один месяц. Теперь уроки эти закончились, т. к. курсы ускоренные. Медтехники оказались неподготовленными, не знают ни чуть * русской грамматики, а некоторые неважно и говорят поруски *. Лекпомы более развиты и кое чему их удалось выучить несмотря на краткость времени и малое число уроков, а также отсутствие учебников.
     
Мама говорит о твоей службе. Вообще говоря, я против того, чтобы ты служила, тебе надо учиться. Ho если ты думаешь, что у тебя б'дет немного времени для работы по садоводству, то было бы іе худо приобрести и на дальнейшее известные практические навлки, подучить названия растений, привыкнуть разсматривать т строение и узнать об их жизни. Если решите что у тебя времеш хватит на эту работу и если можно устроить ее так, чтобы оіа не была слишком обременительна и не мешала другим твоим занятиям, то я не стал бы возражать. Что же касается д> музея игрушки, то с этим делом связываться не стоит, т. к. оно отвлечет тебя в сторону от намеченного пути и получится путашица * и задержка.
     
Сообщи мне, получила ли ты мое письмо, где я писал тебе, что и как надо читать по литературе? Мне было бы жаль, если бы эти мысли до тебя не дошли, потому что записать их вторично я, пожал/й, не сумею, да и скучно писать одно и то же.
     
Хотелось бы знать, как идет твоя музыка. Хорошо бы сделала, если бы подчитывала из истории музыки для начала хотя бы биографии музыкантов, а затем и самую историю (у меня лежит в шкабу). Старайся обдумывать то, что слышишь, когда бываешь на концертах или когда учишь что‑нибудь, как в отношении подробностей музыкальной формы и построения, так и в отношении стиля. Впоследствие, когда приобретешь известный опыт и, главное, конкретный материал, тебе следует почитать книги по эстетике. Самая простенькая из них Миль- талера, «Что такое красота?» Если не найдешь самой книги, то у меня в тетрадях имеется подробный конспект ее и еще книги Гpocca[2117] на ту же тему, можешь воспользоваться ими. Это — тетради без переплета, в обложках, которые я писал в твоем возрасте.
     
Главное же, дорогая дочка, не унывай, работай, развивайся и накопляй знания и опыт.
     
Если при чтении книг будет кое‑что не понятно, то не смущайся, поймешь понемногу впоследствие. Красота не такая вещь, чтобы проникнуть в нее сразу. Или, точнее, проникаешь в нее хотя и сразу, но после того, как постоишь у нее и произойдет в душе известный процесс, складывающийся органически из понемногу усваиваемых элементов.
     
Из газет узнали мы о кончине Андрея Белого. Узнали и огорчились. Ведь я был связан с ним когда‑то близкими отношениями, которые хотя и порвались после, но образ Андрея Белого [2118] в расцвете его творчества живет во мне неизменно, хотя сам Андрей Белый и покрылся в жизни пеплом и посерел.
     
Вася и Кира может быть немного пмнят, как он был у нас, ты же вероятно ничего не помнишь. — Крепко целую тебя.
     
П. Флоренский
     
1934.1.18 Дорогой Кирилл, что–о давно ты не писал мне. Знаю, ты много работаешь, а по выходным дням ходишь по лесу. Ho все таки не забывай и своего папу. Мама пишет, что ты прошел и сдал химию. Вероятно речь идет об основах химии и о качественном анализе? Іапиши, в каком объеме изучал ты то и другое. Потом меня очень интересует вопрос, как идет у тебя изучение осадочных пород. Кроме того, что они чрезвычайно важны природе (я сказал бы даже, что нет пород неосадочных или преобразованных осадочных), эти породы занимают меня и лично, посюльку предмет моих занятий— мерзлые грунты и лед, т. е. своеобразные осадочные породы весьма интересных свойств. He знаю, получил ли ты мое письмо, в котором я писал тебе о необходимости изучать и измерять форму отдельных элементов осадочной породы, после чего станет возможно и изучение текстуры ее. А от текстуры зависят многие, самые существенные свойства, может быть большинство свойств. Это до сих пор не понимается весьма многими, которые ищут причин известного поведения пород в обстоятельствах далеких и трудно уловимых, тогда как следовало бы искать эти обстоятельства поближе, в видимом и легко уловимом.
     
Только что вернулся с заседания физико–химического кружка, где был доклад о новейших течениях в области периодической системы химических элементов. Один молодой человек излагал в связи с этими течениями свое собственное построение. Суть его в том, что следует вернуться к первоначальному варианту Менделеева, когда число периодов принималось равным шести, а не семи. При такой периодичности ряд невязок * системы устраняется и получается, после соответственных поправок на электронное строение атомов, картина гораздо более цельная и последовательная. Конечно, тут надо еще немного поработать, но мысль эта повидимому обещает известные преимущества. Стараюсь я здесь быть активным, выступаю на всех собраниях научного характера, много занимаюсь—чтобы несколько забыться, но тем не менее все время думаю и безпокоюсь о вас, и потому не могу делать того, на что был бы способен. Постоянно представляетесь мне ты с Васей, Мик с Тикой и отдельно Оля. Мик с Тикой мне запомнились обнявшиеся, на тахте у печки и грустно молчащие, это было, когда заболела мама. Они тогда присмирели от испуга, бедные. И такими все время представляются мне.
     
Несмотря на нерасивость местности в Свободном, все таки можно здесь видет. и красивое—на небе. Очень яркие звезды, вечно светящая луи, около которой нередко гало. Замечательно яркие зори чудніх красок. Самое красивое здесь—это сумеречный сегмент, подымающийся высоко, насыщенного сизого цвета и окаймленнье * яркой пурпурной дугой. Такого сегмента и таких зорь я шгде в других местностях не видывал. Из растений здешних я знаю только одно, манджурский * дуб, поросли которого покрывают дюны и склоны берегов. He знаю, вырастает ли он в іастоящее дерево, но я видел только кустарниковые или древомдно–кустарниковые экземпляры. Листва на нем держится так крепко, что даже и в настоящее время трудно оторвать лист от вегкй. Поэтому эти заросли стоят бронзовые, а когда на закате иш восходе солнца освещаются ярким лучом, то кажутся отлитыки из старого золота. Около нашей уборной на склоне дюны рістет такая бронзовая заросль, и я часто любуюсь ею, для эт<>го иногда нарочно выбегаю наружу, несмотря на мороз. — Сне у здесь мало, не сплошь покрыта им земля, но и то хорошо. Земля — в трещинах, глубоких и довольно широких. Наледи ~оже трескаются, словно ледники, но по другой причине. Недавно пришлось слышать об одном очень интересном явлении в определенном, весьма небольшом, участке на Лене магнитная стрелка вертится как бешенная—не раскачивается, а именно вертится, и все в одном и том же направлении. Вот подумайге‑ка с Васей, может ли это быть и от чего, если может, происходит. Я сейчас обдумываю этот вопрос и, полагаю, нашел объяснение, может быть поставлю опыты для проверки его. Целую тебя, дорогой. He забывай и пиши. Поцелуй бабушку. Кланяйся бабушке в Загорске.
     
1934.1.19 П. Флоренский
     
Дорогой Мик, радуюсь твоим успехам в школе и в особенности твоему соревнованию в музыке. Я уверен, когда ты перевалишь за начальные трудности, то сам будешь рад тому, что можешь играть хорошие вещи. He может быть ничего успокоительнее, как погрузиться в мир звуков и остаться самому с собою. Занимаешься ли ты рисованием? Хорошо было бы, чтобы ты хоть на плакатах и других в этом роде работах для школы понемногу подучивался обращаться с красками, с чертежными инструментами, делал бы простые геометрические построения. Без этого нельзя дальше делать ни одного шагу. Вот например, научись строить прямой угол, делить линию на равные части, делить угол, строить касательную. Интересно чертить эллипс с помощью нитки и двух кнопок, спроси у Васи или Киры, они тебе покажут. Ты как‑то спрашивал относитель- но игрушки, стоящей у меня на полкеэ углу, можно ли ее взять. Конечно, мой милый, взять можно. Ho она Васина, поэтому спроси у него и, если он не будет воражать, занимайся с нею. Ты так и не написал мне, выбрали ли гы себе книги. Показывает ли Вася тебе минералы и горные по]оды. Вот еще интересное занятие—научиться шлифовать и полировать камни. Очень интересно изготовлять шлиф (не про; рачный) белемнита в поперечном и в продольном направл«ии. Это легко, так как белемнит состоит из кальцита и потопу очень мягок. А шлифовать можно сначала на грубой наждачной бумаге, потом на более тонкой, все уменьшая постепеню величину зерна и закончить крокусом или каким либо иным очень тонким порошком.
     
Когда будешь свободен, посмотрі как‑нибудь строение ледяных сосулек, чтобы вспомнить о сюем папе. Попробуй разрезать их по оси и поперек, в лупу разсмотри, как там расположены кристаллики и зарисуй, что увидишь, а потом сообщи мне. Кстати сказать, сосульки тут почти не образуются, так [как] нет оттепелей, да и снегу почти зет. Только в рот сосулек не клади, а то простудишь горлышко I придется сидеть дома. — Что ты читаешь? Попроси Васю и Киру показывать тебе разные вещества и делать опыты с ними, скіжи, что я позволяю им брать их, но только быть при этом очень осторожными, чтобы не случилось чего‑нибудь. Надо, чтоэы ты, а также и Кира, привыкли к виду и свойствам различных веществ. А Васе скажи, что он может брать себе для анализов что ему потребуется, скажи: «папа тебе позволил».
     
Надо кончать письмо, уже нет более времени. Заботься о мамочке, слушайся ее и не огорчай, будь поспокойнее и не кипятись. Целую тебя, дорогой.
     
1934.1.21 П. Флоренский
     
Знаешь ли ты, какая есть здесь станция? Ын, начинается с буквы Ы. А еще есть станции: Михаил Чесноков и Ерофей Павлович. Есть названия смешные: Тында, Магдагач, Муртегит и много таких.
     
1934.1.23 Мик, скажи маме, что вчера был день моего рождения и как раз, неожиданно, из Ксениевской в этот день один знакомый привез мне подарок—вашу посылку с изюмом, маслинами, печеньем и т. д. А еще: мое украденное пальто, кажется, находится—сегодня вечером после службы пойду выручать его.
     
Еще раз целую вас всех, моих дорогих. Теперь я постарел еще на один год.
     
П. Ф.
     
Дорогая Тика, как хорошо ты стала писать. Каждое письмо все лучше и лучше. Мама пишет, что и в арифметике ты стала сильнее. He безпоксіся, милая дочка, все придет в свое время. Я уверен, что скор» ты будешь считать очень хорошо, даже лучше других. То, ιτο трудно дается вначале, обыкновенно особенно хорошо усваивается впоследствие. А как твоя музыка? Еще очень рад начаіу уроков с Эммой Александровной[2119] Наверное ты уже успелі позабыть все, чему выучилась в прошлом году. А может быть и не все забыла? —Много ли ты катаешься с горы? Ты не писша мне, узнала ли ты свою маму Кеню и узнала ли она теб:. Кланяйся бабушке и пожелай ей от меня здоровья. А еще нжто не пишет мне, как поживает Самик. Наверное постарел I сидит безвыходно в конуре, а шерстью оброс пуще прежнег). Цела ли ваша Жонетта? Все время вспоминаю свою дорогуо дочку и прошу ее быть поласковее с мамой, Олей, бабушкоі и братьями, не грубить и быть спокойной и веселой. Целую те* я.
     
1934.1.21 П. Флоренский
     
Еще раз целую в; ех вас. Пишите.
     
1934.1.24
     
Знаешь ли ты, какие здесь лошадки? Маленькие, мохнатые, с короткими ушами л очень дикие.
     
Дорогая Аннуля. 11 января я получил твое письмо от 27 декабря. Относительно писем: прошу тебя писать на Свободный, почтовый ящик № 25, по прежнему*. Пока я нахожусь здесь, когда уеду — неизвестно, а так же неизвестно—насколько времени, м. б. на месяц, а м. б. и на более долгий срок. Во всяком случае я попрошу кого‑нибудь чтобы письма мне пересылали. П. Н. вероятно поедет вместе со мною, во всяком случае так пока решено. Тебе я послал открытку о высылке 60 рб. — в районную сбер. кассу Загорска. Открытку послал I января. Деньги посланы из Гострудсберкассы № 150 г. Свободного января 1934 г. (квитанция № 9). Сообщи, получила ли ты эти деньги. Время от времени я буду посылать вам понемногу.
     
Жизнь идет заведенным порядком. Почти целый день на службе, за книгами и писанием. Порою заседания, в частности научного характера, главным образом по выходным дням. Ем я вполне достаточно, больше чем дом [а] и конечно гораздо больше и лучше, чем вы. Утром чай и какая нибудь еда (пирог, каша, селедка и т. п.), часов в 12 покупаем бутерброд или еще что‑нибудь в буфете, часа в 4 или в 5 обед из трех блюд, вечером, часов в 11 ужин и чай. Как видишь, еды много. К тому же последнее время еда улучшилась. Получаем паек — сахар, мыло, даже печенье и немного конфет. Хлеба выдается более, чем достаточно. Мне тяжело все это, когда я думаю (а думаю непрестанно), что вы терпите лишенія. Ты спрашиваешь об одеяле, подушке, белье, но у меня все то есть, мне решительно ничего не нужно, и всякая вещь—толь о обуза, которую некуда девать, некому сторожить и которую шіьзя перевозить. А разъезжать мне, почти наверное, придется.
     
Новостей у меня пока нет никаких Разве что приобретение хорошего кожанного * портфеля — бумаги у меня мялись и трепались, книги носить по морозу в рукіх трудно, вот я и завел его себе, с тем чтобы потом подарить тебе. А другая новость — у меня украли мое кожанное пальто, ко да я был на службе — из комнаты. Во время холодов я его не нгцевал, т. к. оно недостаточно тепло, вот его и лишился. Из этою случая ты видишь, что здесь надо иметь как можно меньше вещей, т. к. они остаются безпризорными. У П. Н. украли в тот яе день одеяло, казенное. Вообще вещи пропадают часто. И еще новость—сегодня почему‑то за обедом дали четыре блюда, как видишь о голоде говорить не приходится.
     
С П. Н. мы почти не разстаемся, если не считать тех, сравнительно немногих часов, когда я иіи он заняты преподаванием. Остальное же время проводим іместе: сидим рядом за одним столом, вместе едим в столовой, койки наши рядом, ходим на службу тоже вместе. Здоровье его вполне поправилось, и последствия цынги более не сказываются, так что его родные могут быть спокойны за него.
     
Здешние морозы хотя и сильны, но при безветрии переносятся легко. Ho при ветре мороз пробирается очень быстро и мерзнут руки, лицо, уши, а затем и ноги. Впрочем, к нам это относится в очень малой мере, т. к. хождение от лагеря до места службы всего только 12 минут, так что обжечь мороз не успевает.
     
Получил в один день (16 января) два твоих письма, одно от 30 декабря и другое старое, посланное на Ксениевскую. Меня привело в уныние то, что ты сообщаешь о квартире мальчиков— о холоде в ней. Как‑то вы доживете до весны в таких условиях? Одно утешение, —что холодных месяцев осталось не так много. Тут весна наступает позже чем в Москве, главным образом из‑за глубокого промерзания почвы, но солнце греет даже и теперь, чувствуешь его лучи не только лицом, но и спиною, сквозь все одежды.
     
Относительно Олиной службы я пишу ей, не стану повторяться. Ho мне было бы очень грустно, если бы ей пришлось служить ради заработка, а не ради практики. Пусть учится. Надеюсь, что немного, правда очень неміного, я смогу помогать вам, но Оля получала бы не более того, что смогу присылать я. Кстати, сообщи, получила ли ты те! премиальные, которые я послал тебе—из Ксениевской и отсюда. Боюсь, что сберкасса будет очень тянуть с переводом.
     
Ты ничего не пиіешь мне о своем здоровьи, а этот вопрос меня безпокоит. Проила ли твоя рука? Несколько успокаивает боль камфарная маз». Затем довольно хорошо действует аспирин, знаю это по оіыту, т. к. у меня довольно долго болели то руки, то ноги, а теіерь прошли.
     
Ты спрашиваешь, ючему я не вспоминаю о Микиной Кате[2120]. Пожелай ей доброго доровья и душевного спокойствия. Крепко целую тебя, моя дсрогая. Зная *, что все время думаю о тебе и болею душою за теія и за всех вас. Кланяйся маме.
     
1934.1.20 И Флоренский
     
He менее 20 раз я писал тебе, что мне ничего присылать не надо, и все же ты хзчешь что‑то прислать. Последний раз прошу тебя ничего ш присылать, у меня все есть, т. к. эти посылки и разговоры о них причиняют только безпокойство и раздражение. Крепка целую тебя еще раз.
     
Загорск (б. Сергиев)
     
Московской обласпи
     
Пионерская, 19
     
Михаилу Павловичу
     
Флоренскому
     
Дорогой Мик, как живешь, что делаешь. Вероятно на ближайших днях я уеду в командировку на мерзлотную станцию в Сковородине, пока на один—полтора месяца, а потом как— неизвестно. Однако вы не переставайте мне писать, надеюсь, что письма кто‑нибудь доставит. В день своего рождения, 22–го января[2121] (9–го) неожиданно я получил вашу посылку с маслинами, посланную очень давно; ее переслали в Ксениевскую, а оттуда привез один знакомый. За время странствований посылки жестяные коробки с маслинами проржавели, но маслины не испортились, только несколько подсохли. Знаешь ли ты такую теорему, что всякую карту можно раскрасить не более как четырьмя красками? Я занимаюсь этой теоремой. Подумай, почему это так и попробуй проверить, верна ли эта теорема. —Свободный лежит под 52° северной широты, почти на 6° южнее Посада, но здесь холоднее, морозы доходят до — 40°. Как идет твое соревнование по музыке? А еще напиши, вышло ли что‑нибудь из вашего школьного шумового оркестра. Поцелуй Тику и Олю, а также маму и братьев. Кланяйся бабушке. Целую тебя. Знаешь ли ты, что на Д. В. есть станция и река Ын? Вот тебе слово, начинающееся на Ы.
     
1934.1.26 Папа
     
Вчера вспоминали Татьяну Алексеевну [2122].
     
Москва
     
Плющиха, угол Долгого пер. и Новоконюшенной, д. 12, кв. 7 
     
Ольге Павловне Флоренской
     
Дорогая мамочка, давно не писал тое, но полагаю, что ты часто видишь мальчиков и узнаешь от ніх, как я живу. Собираюсь в скором времени уехать из Свободного в командировку на мерзлотную станцию в Сковородине, гд* надо провести некоторые опыты над мерзлотой. Вероятно «ттуда попутешествую вдоль трассы, чтобы ознакомиться с явлшиями мерзлоты и посмотреть на них собственными глазами. Y нас тут, несмотря на малую широту (52°) холодно, например вчера было —40° или около того. Впрочем и в Москве в этом году, кажется, не тепло. Безпокоюсь о всех вас и давно не получал сведений о состоянии твоего здоровия. Живу я по старому, ю чувствую, что переедаю и что следует сократить количестве еды. Пока занимаюсь главным образом изучением литературы и теоретическими работами. Предполагается и издание, в котором, если оно осуществится, приму участие. Целую тебя. Привет Люсе и тете Соне.
     
1934.1.26 П.
     
Москва
     
Плющиха, Угол Долгого и. Новоконюшенного пер., д. 12, кв. 7
     
Ольге Павловне Флоренской (для Васи)
     
Дорогой Вася, обращаю твое внимание на книгу «Рабочая книга по минералогии» под ред. А. К. Болдырева (мне известно об издании двух частей, ч. II, Л. — М., 1932, Іеоразведиздат, но м. б. вышли и дальнейшие), составленной* коллективом авторитетных авторов и содержащей довольно любопытные подробности, не встречающиеся в других курсах. Посмотри ее. Затем посмотри Брагга (или Брэгга)[2123] Строение силикатов, пер. Н. Н. Падурова. Через несколько дней, т. е. вероятно 10–го февраля, я и П. Н. уезжаем на мерзлотную станцию в Ско- вородино. Там будем производить опыты и оттуда будем ездить по местам с проявлениями мерзлоты, требующими наблюдения. Работаю много, как в области собирания материалов, связанных с изучением мерзлоты, такс и обдумывая разные относящиеся сюда еоретические вопросы. Вообще целый день занят, кроме переріва для обеда и, иногда, послеобеденного сна. Недавно я был весьма обрадован: в библиотеку принесли несколько цветущих веточек даурского рододендрона, с средней величины розово–сіреневыми цветами, нежно, хотя и слабо пахнущими. Эти ветзчки, оказывается, распустились в комнате, срезанные. Совсем еще недавно были морозы в 40°, а теперь (вероятно временно t° держится днем —7° и менее (по абс. значению), а на соінце даже тает. А здешние холода ведь гораздо менее холодные, чем московские, так что я чувствую себя почти в атмосфіре весны. Сегодня мне рассказывали даже, что на открытом вощухе распустился богульник, но как‑то не верится. На днях я получил сразу, после длительного перерыва, три письма, от бабунки и два от мамы; в одном из них было и твое письмо. Я здоров. Очень интересно, что ты написал о пегматитах. Было (ы хорошо собрать все физические константы их, кажется у Ферсмана[2124] этого не сделано, а между тем такая сводка была £ы во многих отношениях полезна и тебе и другим. Можно быгіо бы из подобной сводки сделать небольшую, но содержательную статью. Поцелуй бабушку и Люсю. Поцелуй Киру и всех. Скажи маме, что напишу ей на днях. Получили ли Вы «Техн. Энц.» и «Справочник», ведь кажется мама получила мою доверенность. Целую тебя, дорогой. Будь здоров и кушай как следует.
     
1934.11.6 П.
     
Сообщи свой адрес.
     
Никаких книг мне присылать пока не надо, некуда девать их и трудно таскать при разъездах.
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области
     
Пионерская 19
     
Анне Михайловне Флоренской 
     
1934.11.12 Дорогой Васенька, сегодня у вас дома праздник, и я мыслями присоединяюсь к вам и поздравляю тебя и дядю Васю. У нас—выходной день, но я, как всегда, этот день сижу на службе и работаю. В такие дни народу бывает сравнительно мало, поэтому в учреждении тихо и работается гораздо успешнее, чем в рядовые дни. Ведь когда слишком много людей, трудно сосредоточиться, часто отрывают разными вопросами, когда требуется что‑нибудь объяснить или сделать, и потому мысль разбрасывается. Это время мы т. е. несколько человек, знающих и ценящих поэзию, много всшминали Андрея Белого [2125] в связи с дошедшими до нас газетнлми известиями об его кончине. Правда, я много лет его не зидел, но воспоминания юности, когда я знал его хорошо и когда он был в расцвете своих дарований так живы, что как будто это было несколько недель тому назад. Я даже доволен, то не встречался с ним в последние годы, бывшие для него одами упадка, болезни и постарения. Вероятно новые, менее зветлые впечатления загладили бы старые и старый его облж, с каким он останется в моем Хюзнании. Мы жалели только, чю нечего почитать из его прежних произведений, которых здесі ни у кого нет, и что приходится довольствоваться жалкимі обрывками, сохранившимися в памяти; но не сохранилось почти ничего цельного, хотя когда‑то я знал немало. Вот, знашт порвалась еще одна нить, связывавшая меня с годами юности.
     
Тут, несмотря на мороз, явно чувствуется весна. Снег почти исчез, даже с крыш. He думай, что растаял. Вследствие сухости воздуха и ветров здесь снег не тает, г просто испаряется, из твердой фазы переходя непосредственно в парообразную. Впечатление такое, как если бы это был не снег, а хлопья твердой углекислоты.
     
По прежнему, а может быть и более прежняго, я погружен мыслями в мерзлоту. Тут все, и явления природы, и интересы строительства, и разговоры окружающих наводят на эту тему. К тому же у меня с П. Н. происходят деятельные сборы и приготовления к поездке—переселению на мерзлотную станцию в Сковородино (б. ст. Рухлово на стыке Забайкальской и Уссурийской железных дорог). Там надо будет произвести ряд опытов, наблюдать мерзлотные явления, соприкасаться с ними в условиях строительства. Набрал я много материалов, относящихся к физике и, отчасти, геологии этих процессов, сделал сводки. Мне кажется, я уже разгадал механизм образования так называемых пучин, причем оказалось, что развиваемые в литературе взгляды неверны и во всяком случае существенно неполны. Даже удивительно, до чего люди не наблюдательны. Например здесь на каждом шагу можно видеть длинные и широкие трещины, т. н. «морозовые трещины», — в почве, во льду рек и наледей. Все пишут и говорят, что причины их неизвестны. Ho простая очевидность указывает на наличие в почве, наряду с положительными давлениями по вертикали, давлениями пучения, — также и отрицательных давлений, или растяжений, по горизонтали, сил разрывающих грунт. Механизм возникновения тех и других сил оказался простой, но) вовсе не «расширение воды при замерзании», на 9%, которое у всех на языке и на уме. Дело—в давлениях и натяжениях при процессе кристаллизации воды, т. е. в силэс не гидростатических, не всесторонних, а векторных, с направленностью по осям кристаллической решетки, по которым идеториентировка молекул льда (вода, или то, что обычно называет водою есть раствор льда — тригидрола (H2O)3H пара — ^ногидрола (H2O)1 в собственно воде, дигид- роле (H2O)2. Прцесс охлаждения воды ведет к увеличению концентрации тригидрола, и когда этих молекул становится много, они выкрісталлизовываются в направлении линии распространения теіла или, точнее, против них, причем имеют стремление присасываться к твердым поверхностям на которых имеется адсорбированный слой воды, надо полагать в уже твердом состоянш, посколько адсорбированные молекулы бывают ориентирошны. Твердое тело, прикасающееся ко льду, вызывает в нем різдражение, и лед разрастается в направлении нажимающей на него поверхности, как ткань разрастается, когда ее что‑нибудь раздражает. С точки зрения общей энергетики это есть проявление принципа Ле–Шателье. Система стремится сохранить наличное свое состояние, развивая такие процессы, которые как раз обратны фактору, вызывающему ее изменение. Если на лед производится некоторое давление, то он, при слабых дазлениях (до 15 кг/см2) и низких t° противодействует сжимающему усилию ростом именно в этом направлении, а при сильных давлениях и сравнительно высоких t° повышает свою точк/ плавления, как это выяснено Джемсом и Вильямом Томсонами, ибо таяние льда ведет к повышению его температуры и, следовательно, к тепловому расширению, которое противодействует производимому давлением сокращению объема. Этот раздражающий эффект настолько велик, что ведет к поднятию тяжестей, слоев грунта, строений, скал, разрыву трещин. Мне рассказывали о случаях, когда замерзание воды, находящейся под огромными валунами 10x8x5 метров, приподымало их, например на 10 см, несмотря на то, что вода имела полную возможность вытечь из под * камня и замерзнуть где‑нибудь в стороне. Ho она, напротив, собиралась силами кристаллизации под валун и вопреки законам гидростатики давила по вертикали вверх. Мало того. Чтобы выкристаллизоваться в направлении противодействия (с силою до 15 кг/см2) давлению, вещество воды заимствуется из окружающей среды и с боковых граней того же кристалла. Он «тает» там, где нет давления, чтобы своим материалом питать ростущую* под действием раздражения грань. Отсюда—появление отрицательного давления на этих гранях, т. е. боковых и подсасывающее действие растущего кристалла: он сокращается вширину * (т. е. в направлениях перпендикулярных к главной оси — направлению роста) и, следовательно отрывается от других ему параллельных кристаллов; в образующиеся трещины всасывается вода, поступающая на рост разражаемой грани, следовательно образуется вновь пониженное давление. Таким образом наледь растет, трескается, снова расЕт и пучит грунт, над нею находящийся, а также раздвигаютс. частицы грунта, между которыми возникают кристаллы льда Что это явление не имеет ничего общего с объемным расширешем воды при замерзании свидетельствует хотя бы факт возникновения подобных же эффектов в жидкостях при затвердеваніи свой объем не увеличивающих, а, напротив, уменынающіх. Контрольные опыты в этом направлении я буду еще произодить в Сковородине.
     
Вот, все письмо вышло о мерзло е. Уже поздно, надо уходить, а то останусь без ужина. Цеіую тебя, мой дорогой. Боюсь, что ты по прежнему плохо питаешься, и это меня очень безпокоит. Сделали ли вы с мамой относительно питания то, что я писал ранее? Получили ли «Справочник» и «Техн. Энциклопедию»?
     
П. Флоренский
     
1934.11.12 Дорогой Мик, что‑то давно ты мне не пишешь. В частности не знаю, как идут у тебя занятия музыкой и немецким языком. Мне говорят здесь, что в Москве уже прекратились морозы. А у нас тут, несмотря на морозы, в комнате распускаются ветки даурского рододендрона, и одна такая веточка сейчас стоит с цветами, но без листьев, на столе в той комнате, где я сейчас пишу. Цветочки его небольшие, вроде вишневых по размеру, но красивые, розово–сиреневого цвета и пахнут приятно, хотя и очень слабо.
     
В одной книге я нашел интересные сведения о снежинках. Хочу поделиться с тобою. Фотографические снимки снежинок и рисунки ты наверное видывал в книгах. А вот кое‑что и о размерах и весе снежинок:
     
(на этом пока должен кончить т. к. материалы все убрал, напишу в другой раз).
     
1934.11.16. Дорогая Олечка, получила ли ты мое письмо, в котором я объяснял тебе, что тебя в письмах не забываю и пишу. Мои уроки с девочкой не состоялись, т. к. ей с матерью пришлось отсюда уехать, был только один урок. У нас тут много всяких культурных предприятий: разные научные кружки, лекции на всевозможные темы и, так сказать, всевозможных калибров—начиная от самых простеньких и кончая самыми серьезными. Имеется кино (даже меня потащили один раз, но было очень скучно). Часто слушается музыка, хотя мне и некогда ее слушать, т; ак что лишь проходя мимо двери я улавливаю несколько тактов. Имеется довольно много недурных рисовальщиков, украшающих стенгазеты красивыми заголовкам!, каррикатурами * в красках и виньетками. По корридорам* іазвешено много газет, т. к. всякий отдел и даже отдельные пуппы издают свою. Плохо только, что я не с вами. А, кто знает, м. б. это и окажется хорошо для вас. Мой адрес теперь будет такой — скажи маме и попроси ее адресовать следующее письмо ак: ст. Сковородино Забайкальской железн. дороги, Опытная Мерзлотная станция, мне. Крепко целую тебя, дорогая. He забываі своего папу. Кланяйся бабушке.
     
1933*. II. 16. Доргой Кирилл, сидя на вещах пишу тебе несколько слов, тотько для того, чтобы ты не думал, что я забываю о тебе. Гисать‑то вообще некогда. Возвращаюсь «я домой»* обыкновенно в 12 часов, или в 11½, пока поужинаешь и соберешься спать — уже бывает I—2 часа ночи. Да и писать в камере очень трудао. Негде, разговаривают. Так все откладывается письмо со дня на день. В выходной день бываешь особенно занят. К эгому дню обычно приурочиваются заседания научных кружков, беседы и т. д., а кроме того стараешься воспользоваться тишиной в учреждении, чтобы несколько подзаняться.
     
Письмо доканчизаю в вагоне. Устроились совершенно неожиданно очень хорошо — в особом вагоне, поданном прямо к управлению, сидим в купе вдвоем. Так ехать — одно удовольствие. Целую тебя, дорогой. Ты что‑то редко пишешь. А для меня получение из дома письма — праздник.
     
Дорогая Тика, ждал письма от тебя, но не дождался и уезжаю из Свободного. Пишу тебе из вагона. Очень свободно и по домашнему, так что мы с П. Н. наслаждаемся в ожидании, когда прицепят паровоз, чтобы довезти нас на станцию Михай- ло Чесноков, а там прицепить к проходящему поезду. — Вот, пока писал тебе, наши три вагона тронулись, значит скоро и поедем. — Как твои щечки? Сделались они розовыми? Хорошо ли ты кушаешь за здоровье папы? Напиши что ты теперь играешь. Надеюсь, что ты научишься играть хорошо. Играешь ли ты с Микой и с Олей в четыре руки? Ты ничего не пишешь о своих куклах, как оне живут у тебя и как себя ведут. Крепко целую свою дорогую дочку.
     
1934.11.16 г. Свободный. Дорогая Аннуля, вот вновь переселяюсь. Собрали вещи, сегодня через час уезжаем на станцию ж. д. — Михайло Чесноков с тем, чтобы сесть на поезд. Однако, несмотря на всевозможные льготные условия сесть очень труд- но, и еще большой вопрос, удастся пи. Едем в Сковородино с П. Н. Как и следовало ожидать, вепей, из ничего, накопилась груда. И мягкие вещи, и обувь, и пр<визия, и посуда, и книги, и различные [нрзб.] и материалы для >пытов, и приборы — чего только нет. Одних только выписок из: ниг — различных данных для работы накопился ворох. Сюда прісоединяются еще вороха деловых бумаг. Получается какое‑то гутешествие провинциальных старосветских помещиков, а казалось бы — ничего нет. Собирались чуть ни три недели, если не больше. Имейте в виду—не таскайте с собою в дорогу ю возможности никаких вещей. Лучше жить неудобно, чем тас: ать тяжести и рисковать из за них не сесть на поезд из за имущества, которое в таких случаях из движимого превращается в недвижимое или, во всяком случае, в почти недвижимое. Устали от этих сборов весьма и теперь уже ждем не дождемся, когда будем на новом месте. Мы едем в западном направлеши; но, как шутили, тут такой сплошной восток, что все же едем на восток. И в самом деле, ведь для Москвы Сковородино есть восток, и тоже весьма дальний, но на 500 км ближе к вам, чем мы находимся сейчас. Получил я полушубок и шапку с ушам*. К сожалению полушубок «элегантный», т. е. черный, тогда сак у большинства здесь более простые, белые. Этот черный полушубок, как и все ему подобное, мажется, и стоит только надеть его, как руки — словно из печной трубы. Мне было приятно, что С. А.[2126] вспоминает с вами сибирские лиственницы. Впрочем Вася и сам их видел, так что знает их пурпурную кору, совершенно неожиданного у деревьев цвета. Проходя по лагерю я всегда любуюсь на стволы лиственниц, набросанных для распилки на дрова.
     
В отношении работы здесь, несмотря на трудности научно работаю в большой комнате, где много людей, и где постоянно отвлекают чем‑нибудь, сделал довольно много: и материалы собрал и продумал ряд вопросов в области мерзлоты. Теперь надо реализовать продуманное, проверить на опыте и связать в целую картину. Думаю написать книгу по мерзлоте; в компактной форме, без излишних частностей и подробностей, сопоставить все существенное в очень четкой форме, так чтобы такая книга могла служить руководством при изучении мерзлоты, особенно для студентов и работающих в условиях, где мерзлота имеется. А она имеется почти всюду, если не вечная, то сезонная, но и сезонная есть фактор очень важный и доставляет много хлопот строительству, например под Москвой. Думаю, т; акая книга может быть полезной и геологам, так как по части понимания физических схем явлений они обычно не весьма глубоко знающи—работают со слишком упрощенными понятиями.
     
Ты стараешься успокоить меня, пишешь, что вы живете не очень нуждаясь. Однако, как я могу повіерить этим утешениям когда знаю ваш) нужду и при наличии моего заработка, в прошлом. А теперь у вас этого источника нет и понятно, что заработка мальчіков хватать не может, даже при самых скромных расходах. Гоэтому я не могу не безпокоиться. Совсем немного я буду помогать вам, тем более, что получая все готовое, я в деньгах не имею нужды. Ho конечно, то что я смогу присылать—это сапля в море при большом числе нуждающихся в помощи. Кік раз сейчас у меня в кармане лежат так называемые «премиальные», полученные вчера, перед отъездом. При первой возмсжности вышлю эту сумму вам. К сожалению, я до сих пор не; наю, получили ли вы то что было выслано ранее. Если не получено, то сообщи, чтобы я мог сделать запрос, почему деньги дс сих пор не переведены. Квитанция у меня хранится. Крепко целую тебя, моя дорогая. Живи бодрее— веселее, заботься с своем здоровьи для меня и для наших детей. Помни, что кроме вас у меня нет никаких связей с землею.
     
П. Флоренский
     
Талон к почтовэму переводу на руб. 130 от 
     
Флоренскогс Павла Александровича 
     
Cm. Сковородино Уссурийской ж. д.
     
Опытная Мерзютная Станция
     
Для письма
     
Дорогая Анна, посылаю вам полученные мною премиальные. Мой адрес теперь: ст. Сковородино Уссурийской ж. д. (я ошибся раньше, когда писал «Забайкальской») Опытная Мерзлотная станция. Здесь очень хорошо — уютно и тихо, вероятно м. будет работать. Приехали вчера, тоже очень хорошо.
     
1934.11.18 П. Флоренский
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области Пионерская ул., д. 19 
     
Анне Михайловне Флоренской
     
1934.11.18 Дорогая Аннуля, после длительных и канительных сборов, мы с П. Н. наконец‑то в Сковородине. Адрес: ст. Сковородино Уссурийской ж. д., Опытная Мерзлотная Станция (я ошибся, когда писал «Забайкальской ж. д.»). Вопреки ожиданиям и страхам доехали оень хорошо, совсем по- барски: в особом вагоне, свободы», без опасения за вещи, одним словом так, как теперь не езі; ят. Своим перемещением (уже не временным, а постоянным) *чень довольны. Тут прия- ный пейзаж—волнистый горизонт, холмы кругом, кажется есть и речка. Сковородино — маленыий провинциальный городок, тысяч на 10. Мерзлотная станциз—уютное тихое учреждение, вполне соответствующее сосредоточенной научной работе. Людей здесь мало — всего навсего, с рабочими, 25 человек. Начальство культурное, добропорядочное и благожелательное, так что с ним можно будет хороыо работать. Станция на отлете, за нею поле, так что чувствуеиь себя как в деревне или на даче. Живем мы вчетвером, причем комната наша отделена лишь перегородкой от лаборатории. Лаборатория организуется. При станции опытный участок—словом все удобно. С сотрудниками мы пока не познакомились, кажется больше все молодежь. Здоров. Письма теперь пишите по новому адресу. Давно ничего от вас не получаю и безпокоюсь, особенно когда сам живу так благополучно. Когда ваи можно будет приехать ко мне, то тут будет, где походить по окрестностям. Книг здесь немного, но есть хорошие и трудно доставаемые. Надеюсь, что с книгами как‑нибудь устроимся. Солнца тут еще больше, чем в Свободном — местность выше и воздух чище. Небо безоблачное, и солнце, попадая на лицо, греет. Вот сейчас сижу в комнате и лицу от солнечных лучей даже жарко. Ветров здесь кажется, не бывает, так что несмотря на более северное положение (53°58' с. ш. 123°57' вост. долготы) чувствуется легче, чем в Свободном. До сих пор не знаю, получены ли вами те деньги, которые были высланы из Ксениевской и из Свободного, — последние через сберкассу. Сообщи мне. Завтра я высылаю еще, теперь уже переводом, и надеюсь на более скорую доставку. Крепко целую тебя, дорогая и всех деток, кланяюсь бабушке. Получил письмо от Ал. Ив., которое весьма досадило моему спутнику. He забывайте своего папу, живите бодро. Пусть Олечка не огорчается своими неудачами, а воспользуется этим временем, чтобы поработать самостоятельно над книгой. П. Флоренский
     
[1934.11. Конец]
     
Начальнику Строительства БАМЛАГ ОГПУ
     
Вся моя жизнь была посвящена научной и философской работе, причем я никогда не знал ни отдыжа, ни развлечений, ни удовольствий. На это служение человечеству шли не только все время и все силы, но и большая част моего небольшого заработка — покупка книг, фотографироваіние, переписка и т. д.
     
В результате, достигнув возраста 52 лет, я собрал материалы, которые подлежат обработке и должны были дать ценные результаты, т. к. м>я библиотека была не просто собранием книг, а подбором с предстоящим темам, уже обдуманным. Можно сказать, что сочинения были уже наполовину готовы, но хранились в виде кіижных сводок, ключ к которым известен мне одному. Кроіѵв того, мною были подобраны рисунки, фотографии и болыіое количество выписок из книг.
     
Ho труд всей жюни в настоящее время пропал, так как все мои книги, материалы, черновые и более или менее обработанные рукописи взяты по распоряжению ОГПУ При этом взяты книги не только мои личные, но и книги моих сыновей, занимающихся в научных институтах, и даже детские книги, не исключая учебных пособий.
     
При осуждении моем, бывшем 26 июня 1933 г. П. П. ОГПУ Московской области конфискации имущества не было, и поэтому изъятие моих книг и результатов моих научных и философских работ, последовавшее около месяца тому назад, было для меня тяжелым ударсм, лишающим меня каких бы то ни было надежд на будущее и приводящим к полному безразличию в работе. С таким, духовным состоянием я не смогу быть не только энтузиастом, но и просто энергичным работником, потому что уничтожение результатов работы моей жизни для меня гораздо хуже физической смерти. Сюда присоединяется еще угнетающее сознание о страданиях моей семьи.
     
Мера наказания, примененная ко мне, карает мою семью, в отношении меня никак не может считаться ведущей к использованию меня как работника строительства и уничтожает тот вклад, который я мог бы сделать в культуру. Прошу Вашего ходатайства о возвращении жене моей Анне Михайловне Флоренской (Загорск, Моск. обл., Пионерская 19) книг, рукописных материалов и прочих взятых в квартире в Загорске и во временной квартире при Всесоюзном Электротехническом институте (Москва, Лефортово, Проломный проезд, д. 43, корп. III, кв. 12).
     
П. А. Флоренский
     
г. Загорск (б. Сергиев)
     
Московской области
     
Пионерская 19
     
Анне Михайловне Флоренской
     
1934.111.1 Сковородино ОМС. Дорогой Кирилл, в прошлый раз я не успел написать тебе, и потому пишу тебе первому сейчас, с утра. Вот уже десять дней прош; о, как мы приехали на ОМС, т. е. Опытную Мерзлотную Станіию, но время это пролетело так, что его и не заметили. С ут>а, т. е. с 8 часов и до 12,12½ 1ч. ночи нахожусь в лабораории, выходя из нее только, чтобы пообедать и изредка — Ha 1½ часа заснуть после обеда. Изредка выходим наружу, посмореть на великолепную развивающуюся рядом со станцией нале*ь. Станция—небольшое учреждение, из нескольких домов, кэкдый из которых раза в 2 больше нашего, или вроде нашего От лаборатории до столовой шагов 30, шагах в 30—дом, где живет директор. Только до бани подальше, минут 10 ход, если не менее. Комната, в которой живем отделена перегородкой от помещений лабораторных. Как видишь, здесь все Злизко и под рукою. Всегда я мечтал жить непосредственно рядом с лабораторией, в тишине и подальше от города. Ho исполнение желаний приходит, можно сказать, всегда с неожиданной стороны; так и в настоящем случае. Правда, лаборатория только организуется, ни приборов, ни реактивов нет. Ho пока что мы пользуемся местными рессурсами*—морозом. В холодильном шкафу, пространством между двумя оконными рамами, но специально устроенными, морозим воду и грунты во всевозможных комбинациях. Наблюдаю процессы кристаллизации, делаю зарисовки, многое уясняется и этими примитивными опытами. Малость и скудость лаборатории, пожалуй, приятны, по крайней мере в моем вкусе. Очень интересны образующиеся здесь наледи, ростущие * изо дня в день. Столярную мастерскую заделало льдом уже более чем на половину высоты. Вспухают большие и малые ледяные бугры. Лед постепенно завоевывает территорию и быстро растет вширь и ввысь, словно пухнет. Из трещин, образующихся на нем, выбрасываются газы, выступает вода. При вскрытии ледяного покрова на особенно приподнятых местах из отверстия бьет фонтан, например на 70 см. Местами выступает какой‑то минеральный раствор, покрывающий пушистым налетом лед, какой‑то карбонат, но, вопреки ожиданию, —не кальция. Образуются сложные системы мощных трещин в ледяной толще. Наледь угрожает полотну железной дороги и подбирается к столовой для рабочих. Как видишь, происходит много интересного. Разрез наледных бугров, правда подслеповатый и черезчур мелкий, можешь посмотреть в «Физической Геологии» Мушкетова, изд. 3–е.
     
Во главе OMC стоит Н. И. Быков[2127], физико–математик и инженер, ранее работавший на Севере, в Игарке. Он много видел в области мерзлоты и разсказывает поучительные вещи. К тому же он недурно рисует, так что его разсказы сопровождаются показыванием зарисовок, очень интересных, например северного сияния. Н. И. человек культурный, приятный в обращении, и с ним можно раб)тать. Живет он тут с семьей. Старший сын где‑то работает, 2–і Кирилл похож на Васю, 3–й Игорь — вроде тебя, далее идет дѳочка Ира—вроде Оли и наконец мальчик Коля, похожий на Пика. Ho все они немного моложе вас, года на 3, кроме самого старшего, которого я не видел. К нам Н. И. и его жена[2128] относятся очень ласково, балуют угощениями и всем, чем могут: I. И. дает мне свои книги, краски, нарисовал мне ледяные холмиси и наледи, получившиеся из обледенелых маревых кочек, даж? принес цветные карандаши Коли.