1 2 

  
   
    
Уотс Алан
    
Путь воды
   
   
    
     
Предисловие Ала Чжун-ляна Хуана
    
    
Последний раз я видел Алана Уотса в то незабываемое утро, когда мы сидели у него в библиотеке с видом на Мьюир-Вудс, пили чай, играли на бамбуковой флейте и перебирали струны кото среди эвкалиптов. Как раз завершилась неделя нашего совместного преподавания в Исаленском институте в Биг-Шуре и на пароме Общества сравнительной философии в Сосалито. Я помогал Алану подбирать материал для его новой книги, а он недавно закончил чтение рукописи моей книги "Обними тигра, вернись в горы". Мы сидели на полу библиотеки, сравнивали примечания, кивали друг другу, смеялись. Внезапно Алан вскочил на ноги и выполнил импровизацию из тай-цзи, напевая: "Ага! Тай-цзи - это Дао, у-вэй, цзы-жань! Как вода, как ветер, как под парусом, как на серфе, танцуй руками, головой, спиной, бедрами, коленями.. . кистью, голосом. .. Ха-ха-ха-ха... Ла-ла-лала-о-о-ооо... " Он грациозно уселся в кресло возле письменного стола, вставил лист бумаги в печатную машинку и начал танцевать по ней пальцами, все еще напевая. Он писал к моей книге предисловие, в котором блестяще отразилась суть тай-тзи. Возможно, это была одна из последних вещей, написанных им накануне напряженного лекционного турне по европейским странам, которое унесло его от письменного стола и спонтанной радостной работы над этой книгой.
    
Алан намеревался предоставить возможность книге о даосизме написать себя самой. Как ученый, он знал, что это будет еще одна из его знаменитых тем-с-вариациями, в которых встречаются Восток и Запад. Однако, как человек Дао, он также понимал, что не должен контролировать свою работу интеллектуально. Ведь сам предмет книги гласит: "Дао, о котором можно говорить, не есть Дао".
    
После написания стольких великолепных книг о неизречимом, Алан Уотс в конце концов научился уходить в сторону и позволять своему творчеству случаться. Ко мне он обращался за поддержкой. С помощью тай-цзи он стремился согласовать тело и разум с движениями Дао. Алан наслаждался получаемой таким образом энергией. Первые пять глав он писал с неизменным чувством, что делает открытие; они были ясными и исполненными творческих прозрений. Все мы внимательно следили за его продвижением в написании книги и чувствовали, что она будет самой лучшей, заведомо самой живой и актуальной из всех его книг. Мы с нетерпением ждали того дня, когда он ее закончит.
    
С самого начала я был счастлив и гордился, что могу помогать Алану. Особый интерес у него вызывало то, как я читаю древние китайские тексты. Мы радовались вместе, когда удавалось расшифровать трудный пассаж, который изобиловал двусмысленностями и допускал несколько интерпретаций. Мы обычно просматривали все имеющиеся у нас переводы такого отрывка, обсуждали их, исключали неудачные варианты, а затем тут же переводили его заново так, чтобы перевод удовлетворял нас.
    
Алан помог мне избавиться от неловкости, которую я чувствовал, испытывая затруднения с английским языком. Он часто говорил мне, что мой ломаный китайский-английский делает китайскую философию более понятной, и поэтому я не должен стремиться всеми силами улучшать его. Как тандем преподавателей, мы тоже дополняли друг друга. У нас было идеальное сочетание характеров для того, чтобы помогать людям переживать то, что они давно считали известным, - переключать внимание с головы на тело, а затем возвращаться обратно в целостность единого существа. Впоследствии Алан попросил меня проиллюстрировать книгу образцами моей каллиграфии. Мы решили, что свободно текущие мазки кистью рукописного (травяного) стиля лучше всего выявят путь воды, которому следует Дао.
    
Закончив главу "Дэ - добродетельность", Алан сказал мне с необычайным блеском в глазах: "Наконец-то я удовлетворил себя и своих читателей ученостью и интеллектом. Теперь до конца книги будут только шутки и сюрпризы!" Алан надеялся донести Дао до своих читателей в том виде, в котором он его практиковал и переживал в повседневной жизни. А в жизни Алана открывались новые горизонты. Он снова стал как ребенок, который охотно выбирает новое и легко следует неизбежным поворотам на пути течения энергии.
    
Во время нашего последнего совместного семинара в Иса-лене, под конец послеобеденных занятий, на всех нас низошел дух веселья и благополучия, и мы начали смеяться, танцевать и кататься по травянистым склонам. Воодушевленные, мы с Аланом направились в наши апартаменты в обнимку, похлопывая друг друга по спине. Алан в очередной раз поразил меня своим красноречием, заговорив об удачной неделе, проведенной нами в Исаленском институте. В его словах я почувствовал какой-то прорыв; он излучал радость и беззаботность. Тогда он открыл новую возможность поведать мне о своих чувствах: "Да... Ха... Хо... Ха! Хо.. . Ла-тя-ом-ха... Дег-дег-те-те... Та-де-де-та-та-та... Ха-те-те-ха-хом... Те-те-те.. . " Мы протанцевали и проболтали всю дорогу до вершины холма. Каждый встречный понимал, о чем мы говорим. Алан тоже знал, что никогда раньше - даже в лучших своих книгах - он не выражался яснее, чем тогда.
    
На мемориальном собрании по случаю годовщины смерти Алана Уотса в Дворце изобразительных искусств в Сан-Франциско кто-то из аудитории спросил Жано Уотс: "Как вам жилось с Аланом?" Она ответила: "Никогда не скучно. Это был человек с шутками и сюрпризами. Самый большой сюрприз был шестнадцатого ноября прошлого года". В тот последний вечер своей жизни Алан играл воздушными шарами. Описывая ощущение невесомости и парения, он сказал: "Это похоже на то, как мой дух покидает тело". Ночью он отправился в новое путешествие духа, пошел по ветру, весело смеясь.
    
Он оставил нас, живущих, которым сильно недостает его и его бравурной человеческой живости. Он оставил также пустые страницы, на которых должны были появиться две главы "шуток и сюрпризов", завершающие начатую летом книгу о Дао. Многие из нас - тех, с кем Алан встречался во время длившихся все лето семинаров по даосизму и обсуждал "Путь воды" во время самонаписания этой книги, - знали, что в двух последних из семи запланированных глав Алан намеревался показать, как древняя, вневременная китайская мудрость может стать лекарством от всех западных бед. Но парадоксально то, что для успеха "лечения" эта мудрость должна восприниматься не как лекарство, не как интеллектуально принимаемая пилюля; ей нужно дать возможность радостно впитаться в наше естество и преобразить индивидуальные жизни людей, а через них и наше общество.
    
Эльза Гидлоу, давняя знакомая и соседка Алана, неоднократно говорила со мной об этом. Она подытожила наши разговоры написанием следующего:
    
     
Он видел, что современный технократический человек, в своей попытке достичь абсолютного контроля над природой (от которой он всеми силами стремился себя отделить) и вообще над всеми аспектами человеческой жизни, попал в ловушку, из которой не может выбраться. Расширение сферы контролируемого приводит к необходимости распространять контроль дальше - до тех нор, пока "контролирующий" не оказывается в безвыходном положении. Алан любил повторять совет, который Лао-Цзы давал императорам:
     
"Правьте большой страной так, словно вы жарите мелкую рыбёшку: легко". Однако следует понять, что Алан никогда не воспринимал "путь воды" как легкомысленный или равнодушный образ жизни. Вода не просто течет вниз. Вода, как и любая жидкость, также покидает поверхность земли, ручьев, рек, океанов, чтобы подняться в верхние слои атмосферы, что является своеобразным "выдохом", за которым снова следует "вдох", когда вода возвращается на землю в виде росы или дождя. Тем самым она описывает замечательный круг, проходит через несколько живых стадий, и при этом никто никого не контролирует; в круговороте воды нет "босса", однако все-все в нем случается так, как оно должно случаться - цзы-жань.
    
    
Как именно Алан собирался поведать Западу о необходимости постижения Пути Дао в последних главах, мы можем только догадываться. Мы знаем лишь, что Путь Дао преобразил Алана, когда Алан позволил ему пропитать себя - и тогда сдержанный, даже несколько чопорный англичанин, живущий преимущественно у себя в голове, в зрелые годы стал раскрепощенным, спонтанно игривым, веселым мудрецом с мировым именем. Он верил, что широкое распространение фундаментальной даосской мудрости сможет подобным же образом преобразить Запад. Эта книга должна была стать его вкладом в этот процесс.
    
Поэтому, когда все пальцы указали на меня как на того, кто должен дописать незавершенную книгу, я понял, что мне не следует подражать Алану и пытаться мыслить его мыслями, а нужно, пользуясь своим знанием этого человека, показать, куда он прибыл. Мои первые пробы были сентиментальными и напоминали некролог. Я начал переживать снова все свои встречи с Аланом. Я хотел показать читателям облик Алана Уотса как целостного человека, а не только как блестящего писателя и мыслителя. Я писал о нашей первой встрече и танцах па побережье в Санта-Барбаре, о нашем первом обеде в восточном стиле, когда Алан говорил по-японски больше, чем я. Я писал о захватывающих событиях и мгновениях во время наших многочисленных совместных семинаров, в ходе которых убедительно проявилось естественное Дао Алана как человека-учителя.
    
Помню один новогодний праздник, на котором мы предложили слепому барабанщику отбивать ритм нашего рукописного, каллиграфического диалога. И тогда все переняли размашистые движения наших чернильных кистей и тоже начали танцевать кистями по бумаге, совершая каждый свои неповторимые движения. Помню, как в другой раз мы с Аланом ввели слепую девушку в мир нашего разума-тела, прикасаясь к ней и направляя ее гак, что через некоторое время она смогла видеть и чувствовать нас своим внутренним видением. Я помню ритуалы и игры, затеваемые нами: венчание, которое из гнетущей процедуры превратилось в празднование духа любви и единения, импровизированные тя-но-ю, или чайные церемонии, совершаемые благоговейно, но с нетрадиционной посудой.
    
Алан Уотс любил развлекать философией и видел в этом свое призвание. Он всегда радовал слушателей и радовался сам. Он легко переходил от обычной академической серьезности через подробное разъяснение к новым радостным уровням естественного самопознания.
    
Однако эти воспоминания - не более чем мысли о прошлом. Что происходит с Аланом сейчас? В чем его нынешние, непрекращающиеся "шутки и сюрпризы"?
    
Накануне нового 1974 года, когда шел сорок девятый день Аланового путешествия в бардо[1.1] и оставалось лишь несколько дней до того дня, когда Алану должно было исполниться пятьдесят восемь, мне приснился необычный сон, место, время и действующие лица которого несколько раз менялись. Я был в Китае и, как мне казалось, присутствовал на церемонии отпевания монахами моего отца. Затем место действия преобразилось в круглое помещение Алановой библиотеки, где он сам проводил богослужение, разговаривая по-китайски голосом моего отца. Я играл на флейте, но она издавала звук гонга, к которому примешивались удары деревянных тарелок. Затем Алан превратился в моего отца и заговорил на неизвестном, но совершенно понятном мне языке. Громкий раскатистый голос постепенно стал звуками бамбуковой флейты, на которой я играл, следя за его устами. Видимая мной панорама сузилась до небольшого пустого пространства между его губами, а затем я оказался в помещении, где кружились разноцветные огни и раздавались причудливые звуки, которые постепенно затихали, пока не осталось одно умиротворяющее звучание бамбуковой флейты. Я проснулся, не зная, кто я, где нахожусь и когда все это происходит.
    
Следующее, что я помню, был полет по небу (на самолете ли?) и прибытие в Аланову библиотеку в середине первого дня нового года.
    
Впервые со времени его ухода в ноябре я почувствовал себя подлинно близким к нему. Я сидел на террасе его дома и слушал, как долина и холмы эхом вторят звукам моей флейты. Рядом, в комнате, на алтаре покоился прах Алана.
    
Был прекрасный солнечный день. Позже я одел горные ботинки Жано, бросил на плечи накидку, взял Аланову тибетскую палку для ходьбы и пошел вниз по маленькой тропинке в направлении леса. Звук бамбуковой флейты уносил меня к Алану, к тому, что можно назвать его вечным духовным обликом. Возвращаясь но тон же троне, уже почти у самой вершины холма, я неожиданно заметил перед собой яркий цветок, похожий на орхидею. Я спросил его: "Что такое повседневное Дао?" И тогда орхидея - по-китайски ланл, второй слог имени моего друга - ответила: "Воистину ничего особенного".
    
Мы не слышим, чтобы природа кичилась тем, что она природа или чтобы вода проводила симпозиумы по технике течения. Люди попусту расходуют очень много мыслительной энергии. Человек Дао живет в Дао, как рыба в воде. Если мы пожелаем преподать рыбе то, что вода состоит на две трети из водорода и на одну треть из кислорода, рыба будет смеяться до упаду.
    
Прошло несколько месяцев, в течение которых я упорно заполнял пустые страницы этой книги. В конце концов я выбросил всю свою писанину в мусорный ящик и туг же вспомнил одно утро в Чикаго. В конце семинара Алан выглядел необычайно уставшим и немного заговорившимся, и туг ему задали еще один сверхинтеллектуальный-серьезнее-чем-сама-жизнь вопрос. Прошло несколько мгновений. Двое нас, бывших с Аланом накануне вечером и до этого, прекрасно знали, что Алан решил использовать эту удобную минутку для того, чтобы немного прикорнуть, тогда как слушатели с почтением смотрели на него, полагая, что он погрузился в медитацию и глубоко обдумывает вопрос. Когда он снова пришел в себя, попытался вспомнить вопрос и понял, что полностью забыл его, он очень ловко умудрился выдумать на ходу еще-более-сверхинтеллектуальный-серьезнее-чем-самая-серьсзная-жизнь ответ, поразив нас всех своим красноречием.
    
Слышу, как Алан смеется. Всякий раз, когда я чувствую, что мои мысли запутались, я обращаюсь к нему. И во всех наших духовных диалогах ответ Алана неизменно остается простым:
    
"Ха-ха-ха-ха-ха хо-хо-хо-хо-хо хахахахахахаха.. - " Давайте же, в таком случае, будем от души смеяться все вместе, о люди Дао! Ведь Лао-Цзы учил нас, что Дао было бы не Дао, если бы мы не смеялись.
   
   
    
Предисловие автора
    
Некоторые китайские философы, жившие, вероятно, в -V и -IV столетиях, излагали идеи и представления о жизни, которые впоследствии стали известны как даосизм - путь сотрудничества человека с миром природы. Отражение принципов даосизма мы находим в структурах течения воды, газа, огня, в фактуре камня и дерева, а также - в разнообразных произведениях искусства. Все сказанное этими китайскими философами чрезвычайно актуально для нас в XX веке, когда с каждым днем нам становится все очевиднее, что наше стремление с помощью техники подчинить себе природу и заставить ее "выпрямиться" может иметь самые катастрофические последствия.[2.1]
    
Сомневаюсь, чтобы нам удалось дать строго научное и объективное описание того, о чем думали древние китайские философы, потому что нас отделяют от них целые эпохи, тогда как отголоски исторических событий напоминают затихающее эхо произнесенных слов или расходящиеся волны на поверхности воды. Нам трудно установить точный смысл использовавшихся тогда китайских слов, и хотя я ценю строгую методологию научных исследовании и в этой книге всячески стараюсь следовать ей, меня больше интересует значение этих далеких философских отзвуков для меня и нашей современной исторической ситуации. Другими словами, есть определенный смысл в том, чтобы досконально изучить филологию древнего языка или попытаться выяснить, что на самом деле происходило в те отдаленные времена. Но что делать с этими знаниями? Когда мы изучим прошлое как можно более подробно, нам предстоит научиться использовать его в контексте современности - и в этом я вижу основную задачу настоящей книги. Я хочу изложить и интерпретировать в понятных нам терминах основные принципы таких писаний, как "Дао дэ цзин", "Чжуан-цзы" и "Ле-цзы", сопровождая изложение как можно более точными переводами исходных текстов - то есть избегая парафразирования и поэтических домыслов, следуя принципам искусного переводчика Артура Уэли, хотя и с небольшими оговорками.
    
Читатель сразу заметит, что многим я обязан разработкам и методике Джозефа Нидхэма и его коллег из Кэмбриджского университета, которые издали многотомный труд "Наука и цивилизация в Китае". И хотя я не отношусь к этой работе как к гласу Божьему, она является, по моему мнению, наиболее значительным историческим трудом нашего столетия. Нидхем обладает даром излагать полностью документированные научные сведения так, что его книга читается, как роман, и я отдаю должное его научным трудам и личным встречам с ним, которые способствовали углублению моего понимания Дао. Он также понимает, что написание книг по истории и философии, как и любое научное исследование, является коллективной работой, и поэтому деятельность этою ученого больше напоминает дирижирование оркестром, нежели сольное выступление. Я искренне сожалею, что ученые-китаеведы, особенно в Америке, крайне придирчивы и занимаются в основном критикой работ друг друга. В то же время Нидхэм неизменно великодушен, хотя при этом и не умаляет своей целостности. В настоящей книге я постараюсь показать, как принципы даосизма примиряют индивида с обществом, упорядоченность со спонтанностью, единство с множественностью.
    
Короче говоря, я не собираюсь проводить консилиум в поисках статистически достоверного ответа на вопрос о том, каким китайцы видели когда-то или видят теперь даосский образ жизни. Такие скрупулезные исследования культурной антропологии обладают своими достоинствами, однако меня больше интересует то, как эти древние идеи играют на арфе моего мозга, которая, разумеется, настроена с помощью камертона современной западной культуры. Хотя я ни в коем случае не пренебрегаю точной описательной информацией - Буквой, - очевидно, что сфера моего исследования - Дух, - непосредственное постижение образа жизни, называемою следованием Дао.
    
А.У.
   
   
    
     
Предварительные соображения. (Пролегомены).
    
    
     
      
Библиография
     
     
Чтобы избежать громоздких примечаний, библиографические ссылки на западные источники содержат лишь фамилию автора и номер его книги в библиографии, например, H. A. Giles (1) или Leggе (2). П библиографии имеется отдельный список первоисточников на китайском языке, названия которых в ссылках приводятся в западной транскрипции, например, "Чжуанцзы" 12. Китайские иероглифы, соответствующие коротким словам и фразам, печатаются на полях в тех местах, где они встречаются в тексте в западной транскрипции. Каллиграфический текст большинства цитат из китайских источников приводится на страницах 95-112 и 145- 150.Важность включения в книгу китайских иероглифов объясняется в первой главе, после прочтения которой даже далекий от науки человек, я уверен, найдет их полезными. 
    
    
     
      
Перевод с китайского
     
     
Я должен признать, что никоим образом не являюсь таким выдающимся знатоком китайского языка, как переводчики Гайлз, Уэли, Демивилль, Гурвиц, Бодд, Уотсон или Нидхем - не говоря уже о таких китайских мастерах английского языка, как Ху Ши и или Линь Юдан. Однако у меня хватает самонадеянности полагать, что я понимаю принципы даосизма несколько более глубоко, нежели те ученые, интересы которых ограничиваются филологией. Поэтому, когда я использовал в своей книге чужой перевод, я всегда отмечал это - например:
     
пер. Lin Yutang(1). Когда я сравнивал несколько переводов одного и то же отрывка, а затем вносил изменения в один из них, я обозначал это так: пер. Watson (I), с изм. автора. Когда же перевод был полностью моим, я делал примечание: пер. автора. Должен признаться также в своей любви к таким латинизмам, как ibid.., [sic], q.v., et seq. и e.g., которыми принято сокращать. длинные выражения типа "из той же работы", "верьте или не верьте, но здесь написано именно так", "смотрите упомянутый источник", "и далее", "например". Перевод этих сокращений можно найти в любом хорошем словаре английского языка. 
    
    
     
      
Транскрипция
     
     
На сегодняшний день не существует во всех отношениях удовлетворительного способа транскрипции китайских и японских слив. Слово "Дао" произносится как "дау" в Пекине, "тоу" в Кантоне и "доо" в Токио. И если бы мне вздумалось заменить одним из этих слов общепринятое Дао (которое в настоящей книге, начиная с этого места, будет рассматриваться как обычное английское слово и не будет выделяться курсивом), я своевольно нарушил бы традицию, которая сложилась в британской, американской и в значительной части европейской литературы о Китае. Существует также слово, транскрибируемое как "тао" (и произносимое в Пекине "тоу"), которое, в зависимости от высоты тона гласной и контекста использования, может означать "желать", "безрассудство", "надменность", "сомневаться", "вытаскивать" или "вычищать", "переполнять", "ножны" или "колчан", "пояс" или "веревка", "обжорство", "персик", "распутство", "бракосочетание", "убегать", "барабан", "плакать", "рыскать", "завязывать" или "заплетать", "печь для обжига глиняной посуды", "быть довольным", "просить", "наказывать" или "уничтожать", "болван" (в обоих значениях этого слова), "высокие волны" и "пакование пещей".
     
Прежде чем называть это глупым, подумайте сколько значений имеет в английском языке слово jack[3.1] - причем без тональных ударений, которые помогают различать их. Однако в китайском языке практически каждому значению слова "тао" соответствует отдельный иероглиф.
     
В англоязычном мире общепринятой системой транскрипции китайских слов является система Уэйда-Гайлза, основные фонетические правила которой изложены ниже[3.2], поскольку несмотря на все несовершенства этой системы я буду пользоваться именно ею. Англоязычный читатель-неспециалист никогда не догадается, как произносятся слова, записанные по этой системе, и я даже подумал как-то, находясь в шутливо-злобном расположении духа, что профессора Уэйд и Гайлз изобрели ее, чтобы воздвигнуть препятствие между простыми необразованными людьми и подлинными учеными. В качестве одной из альтернатив системы Уэйда-Гайлза можно привести неуклюжее изобретение преподобного профессора Джеймса Леджа. Для звуков, которых нет в английском языке, он предлагает ввести новые символы - так что вместо Chuang-tzu , например, нужно писать Kwang-$ze- Но если уже вводить чужеродные символы, не лучше ли пользоваться самими китайскими иероглифами? Я серьезно рассматривал возможность принять в настоящей книге изменения к системе Уэйда-Гайлза, предложенные Нидхэмом, - и писать Thao вместо Тао и Chhang вместо Ch’ang - однако мне кажется, что, с эстетической точки зрения, двойное h более неприглядно, нежели апостроф. Двойное h, к тому же, ничего существенно не меняет: Chang произносится "чжан", тогда как Ch’ang произносится "чан", и в обоих случаях английская буква "а" читается скорее как "u" в английском слове jug . О источник вечной путаницы! В китайском гетто в Сан-Франциско то, что по Уэйду-Гаилзу пишется Feng, произносится как "фун", а Wang как "вон". В свою очередь, ресторан с вывеской "Wооеу Lооеу Gооеу" здесь называют так, что каждое слово рифмует с английским словом bоу - "Вой Лой Гой".
     
Проблема транскрипции иероглифов приобрела еще более комичный оборот, когда незадолго до Второй мировой войны японские власти попытались ввести новую систему записи японского алфавита. Тогда гора Fuji стала горой Huzi, а принц Chichbu принцем Titibu - в угоду принципу, гласившему, что транскрипция японской азбуки не должна ориентироваться исключительно на тех, кто говорит по-английски. Поэтому немцы должны были называть прославленную гору "Уци", тогда как англичане и американцы должны были хихикать, произнося имя принца: "Титибу!". К счастью, впоследствии японцы отказались от своего нововведения, однако многие американцы все еще продолжают называть Киото и Хаконэ "Кай-оут-оу" и "Хэк-оун". Можно вспомнить также о сложностях, которые возникают, когда мы транскрибируем такие алфавитные языки, как тибетский и санскрит - которые, как может показаться, изначально задуманы как очень сложные. Ученые же решили, что, если я хочу поведать вам о Кришне, я должен сначала найти типографию, которая сможет напечатать его имя как "Кrsna" с точечками под второй, третьей и четвертой буквами. Кому, кроме тех, кто и без того прекрасно знает написание этого имени, такая условность что-нибудь скажет?
     
В настоящей книге я мог также использовать гротескный алфавит Международных фонетических символов, с помощью которого китайские слова записываются в Forest (1), но тогда ни один обычный читатель ничего бы не понял. В действительности же, затронутая нами проблема неразрешима. Помнится, когда я был маленьким, я решил записать все известное мне так, чтобы оно было понятно людям, которые будут жить через тысячу лет. Но вскоре я обнаружил, что для этого мне придется вначале изобрести таблицу произношения букв нашего алфавита, а для этого я должен был воспользоваться тем же самым алфавитом! Подобно тому как при некоторых экономических системах богатые становятся еще богаче, а бедные еще беднее, в сверх специализированных областях современной науки ученые становятся еще большими учеными, тогда как неучи - еще большими неучами, так что в конце концов эти два класса перестают понимать друг друга вообще. Я посвятил свою работу попытке преодоления этой пропасти и поэтому ниже собираюсь открыть несведущим тайны транскрипции мандаринского на наречия китайского языка по системе Уэйда-Гайлза.
    
    
     
      
Исторические заметки
     
     
До недавнего времени считалось, что Лао-цзы был исторической личностью, известной также под именами Лао-дань и Ли-эр жившей во времена Конфуция (Кун Фу-цзы) - то есть и -VI или -V веках, тогда как временем жизни самого Конфуция принято считать период с -552 до -479 года. Имя Лао-цзы означает "Старый Мальчик" и происходит от легенды, что он родился с седыми волосами. Время его жизни датируется по сомнительному отрывку из сочинения историка Сы-ма Цянь (с -145 до -79), в котором говорится, что Лао-цзы заведовал императорской библиотекой в столице Ло-ян, где в -517 году его встретил Конфуций.
     
      
Ли [Лао-цзы] сказал Куну [Конфуцию]: "Люди, о которых ты говоришь, умерли, и их кости превратились в прах; от них остались только слова. Если у благородного мужа появляется возможность, он поднимается высоко; но если время не благоприятствует ему, он уступает силе обстоятельств. Я слышал, что хороший купец, хотя он и накопил много богатств, на людях кажется пищим; и что благородный муж, хотя он и наделен добродетелями в совершенстве, на первый взгляд кажется глупым. Прекрати быть надменным и откажись от многих своих желаний, льстивых манер и своенравной воли - от всего этого тебе не будет проку. Мне больше нечего тебе сказать".
     
     
Предание гласит, что после встречи Конфуций изрек:
     
      
Я знаю, как летает птица, как плавает рыба и как бегает животное. Но то, что бежит, можно догнать, то, что плывет, можно поймать на крючок, а то, что летит, можно подстрелить из лука. Между тем есть дракон: я не могу сказать, как он взмывает на ветру, парит меж облаков и возносится к самому небу. Сегодня я видел Лао-Цзы и могу сравнить его лишь с драконом.
     
     
Сыма Цянь добавляет к этому:
     
      
Лао-цзы постигал Дао и его добродетель, и совершенство свое он видел в том, чтобы быть сокрытым и оставаться неизвестным. Долгое время он пребывал в столице Чжоу, но потом, видя упадок династии, отправился в путешествие к северо-западным вратам империи. Страж ворот Инь-Си сказал ему: "Ты собираешься уйти и больше не возвращаться; изволь же прежде написать для меня книгу". Тогда Лао-Цзы написал книгу в двух частях, выразив в ней в более чем пяти тысячах иероглифов свое понимание Дао и его добродетели. Лао-Цзы был благородным мужем, который предпочитал оставаться в неизвестности.[4.1]
     
     
За последние пятьдесят лет китайские, японские и европейские ученые путем дотошного изучения текста книги Лао-цзы "Дао дэ цзин" пришли к более или менее всеобщему согласию по поводу того, что эта книга представляет собой сборник древних даосских изречений. По мнению ученых, этот сборник был составлен несколькими авторами в -IV веке – то есть не раньше времени жизни Чжуанцзы, который, согласно Фун Ю-Лану, писал свой трактат где-то между -369 и -286 годами[4.2]. Принимая во внимание противоречивость сведений, получаемых в результате изучения текстов Нового Завета, я не знаю, насколько серьезно следует относиться в превращению Лао-Цзы из исторической фигуры в легендарную. Создается впечатление, что, начиная со второй половины XIX века, среди ученых западного толка, включая также японских и китайских, установилась традиция высказывать сомнения по поводу исторической реальности всех "легендарных" личностей прошлого - особенно если это фигуры религиозных или духовных лидеров. Пройдет много лет, прежде чем мы узнаем, была ли эта традиция современных ученых просто данью моде или же попыткой проводить честные исследования. Чтобы угодить своим профессорам, многие хорошие студенты к концу учебы становятся убежденными скептиками и окружают свои разработки аурой научной объективности, без которой не обойтись при защите диссертации. Зная, что педанты рассматривают текст "через увеличительное стекло", порой удивляешься, как при этом им удается не замечать то, что очевидно с первою взгляда.
     
По-моему, "Дао дэ цзин", "Книга о пути и его добродетели", вполне может быть произведением одного человека, если допустить, что в ней, возможно, имеются незначительные позднейшие приписки, а также явные и мнимые несоответствия, которые можно встретить в работе любого философа. Лаконичный, афористичный и таинственный стиль прослеживается на протяжении всей книги, так же как и сам ритм изложения:
     
"Дао такое-то и такое-то, и поэтому мудрец должен вести себя так-то и так-то". Сравнивая эту книгу с книгой Чжуанцзы, мы обнаруживаем, что последняя совсем не похожа на нее. "Чжуанцзы" - книга непоследовательная, полемическая, повествовательная и настолько юмористическая, что, читая ее, не раз разражаешься хохотом. Поэтому, с эстетической точки зрения, две эти книги представляются нам сочинениями различных личностей. При современном состоянии наших знаний мы не можем, как мне кажется, быть окончательно уверенными в справедливости тех или иных суждений по поводу авторства этих древних книг, если вообще когда-либо у нас будут достаточные основания для подобной уверенности.
     
Однако датировка времени жизни Чжуанцзы (или Чжуан-чжоу) никогда не вызывала особых разногласий, поскольку и консервативные, и модернистские ученые соглашаются в том, что он жил в -IV веке. Чжуанцзы имел такое же отношение к Лао-Цзы, как св. Павел к Иисусу, хотя было и отличие: св. Павел никогда не повторял слов Иисуса, тогда как Чжуанцзы часто цитирует Лао-Цзы. Линь Юдан сопроводил перевод каждой главы Лао-Цзы пространными отрывками из Чжуанцзы в качестве комментария, и такой подход работает отменно, поскольку читатель видит в Чжуанцзы развитие и конкретизацию немногословных высказываний Лао-Цзы.
     
X. Г. Крил говорит: "Насколько я могу судить, "Чжуанцзы" - самая тонкая из всех философских работ, на любом языке"[4.3]. Мнение такого ученого заслуживает уважения. Китайские литераторы также единогласны в том, что это поистине выдающееся литературное произведение, тогда как многие другие читатели, подобно мне, любят Чжуанцзы за то, что он, в отличие от большинства других философов всех времен и народов, не принимает себя с болезненной серьезностью, и поэтому его произведению присущ весьма своеобразный юмор. Чжуанцзы может высмеивать самые глобальные идеи, не умаляя их достоинства; в противоположность этому, он делает их даже более подлинными и глобальными именно потому, что они комичны. Смех и мистицизм, то есть подлинная религия, встречаются довольно редко. Подобное отношение можно встретить также в литературе чань - или дзен-буддизма, а также в стиле жизни многих его современных последователей, что, возможно, связано с историческими связями даосской и дзенской традиций.
     
Больше сомнений высказывается но поводу датировки книги "Лецзы". И хотя се традиционно относят к -III веку, в ней можно проследить некоторые буддистские идеи, что позволяет датировать ее первыми столетиями христианской эры, то есть + I или +II веком. Лецзы тоже часто критикует то, что Крил называет сянь - даосизмом, противопоставляя его созерцательному даосизму. Сянь-даосы занимаются поисками бессмертия и сверхъестественных сил с помощью специальных "йогических" практик, которые, по-видимому, были распространены среди даосов во -II и -I столетиях. Сянь означает "бессмертный" - так называли человека, предохранившего свою плоть от распада с помощью дыхания, диеты, магических снадобий и сбережения семени путем выполнения упражнений, напоминающих тантрические йогические практики. Когда кожа "бессмертного" становится старой и морщинистой, он, как змея, сбрасывает ее и под ней оказывается молодое здоровое тело[4.4].
     
Полемика с сянь-даосизм ом содержится также в книге "Хуай пан цзы", которая была написана при поддержке принца Хуай Пана, родственника и вассала императора У по имени Лю Ли. Датировка этой книги (около -120 года) вполне надежна. О ней Крил говорит:
     
      
Книга, написанная под его покровительством несколькими учеными и названная "Хуай пан цзы", эклектична, однако даосское звучание преобладает в ней. В ней неоднократно упоминаются методики поиска бессмертия, однако, как мне кажется, нет ни одной рекомендации воспользоваться ими. Напротив, в книге часто говорится, что жизнь и смерть - одно и то же, что к ним не следует стремиться и их не следует бояться. Книга высмеивает контроль дыхания и гимнастику, которые имеют своей целью сохранить тело, но на деле лишь запутывают разум.
     
     
В настоящей книге основной акцент делается на созерцательном даосизме, а не на сянь-даосизме. Моих познаний в последнем недостаточно, чтобы систематически изложить его принципы или оценить его но достоинству. Меня больше интересует то, что буддисты называют Путем Мудрости (праджней), а не то, что они называют Путем Силы (сиддхи), потому что неограниченное наращивание возможностей и способностей чаще всего заканчивается погоней за иллюзиями. Тот, кто достиг бессмертия и может полностью управлять своей жизнью, неизменно кажется мне человеком, который обрек себя на вечную скуку жить в мире без тайн и неожиданностей.
    
   
   
    
     
Глава 1. Китайская письменность
    
    

     
    
    

     
    
    
Китайскую пословицу "Одна картинка стоит тысячи слов" часто цитируют, и это не удивительно, ведь показать всегда намного легче, чем объяснить. Как известно, китайский язык уникален, поскольку использует не алфавит, а специальные символы - иероглифы, которые вначале были изображениями и общепринятыми обозначениями. Шли столетия, и от царапанья иероглифов на костях и бамбуке перешли к написанию их кистью па шелке или бумаге, и теперь лишь немногие из них своим видом напоминают первоначальные очертания и предметы, которые они когда-то обозначали. С тех нор значительно возросла степень их абстрактности и сильно увеличилась их численность.
    
Большинство западных людей - фактически, большинство "алфавитных" людей вообще - и даже некоторые китайцы считают, что иероглифическая форма письменности недопустимо сложна и неэффективна. В последнее время часто можно услышать разговоры о "рационализации" китайского языка, например, с помощью введения алфавита наподобие японских азбук хиригана и китакана[5.1]. Но я уверен, что это будет катастрофа.
    
Мы, скорее всею, не отдаем себе отчета, в какой мере "алфавитные" люди пользуются символами. Международные аэропорты и автострады испещрены знаками, смысл которых очевиден человеку, каким бы ни был его родной язык. В таблице 1 я привожу некоторые такие знаки, а в таблице 2 показано, как они могут использоваться для построения предложений. Дайте простор воображению, и вам станет очевидно, что на основе этих образов можно построить богатый визуальный язык, который легко может научиться понимать каждый, не изучая нового разговорного языка. Слова этого языка каждый будет произносить на своем родном наречии. Однако потребуется немало времени, прежде чем на этом языке появится литература и на нем можно будет выражать утонченные оттенки мыслей и чувств. Однако он легко дастся компьютерам, тогда как таблица 2 показывает, что такие символы могут передавать сложные отношения или конфигурации (гештальты) намного быстрее, нежели длинные, одномерные алфавитные предложения. Ведь графический символ с первого взгляда говорит намного больше, а места занимает намного меньше, нежели слово, записанное на линейном, алфавитном языке, который, к тому же, для понимания требует, чтобы ею умели читать. Да и может ли не быть связи между продолжительностью времени, которое необходимо для "окончания" образования, и многими километрами печатных строк, по которым человек должен для этого пробежать глазами?
    
Дело в том, что естественная вселенная не является линейной системой. Она включает в себя бесконечное число изменчивых деталей, которые взаимодействуют одновременно, и поэтому нужны неисчислимые эпохи, чтобы с помощью линейного алфавитного языка выразить хотя бы одну из этих деталей.
    
Таблица 1. Некоторые западные знаки
    
Астрономические, астрологические и метерологические
    

    
Математические и электрические
    

    
Указатели направления, типографические и предупреждающие
    

    
Химические (архаические)
    

    
Религиозные и политические
    

    
Разные (смысл очевиден)
    

    
Таблица 2. Использование западных знаков в виде языка
    
Эта простая история едва ли нуждается в переводе
    

    
Примеры составных символов
    
 патриархат
    
 матриархат
    
 половое равенство
    
 однополость
    
 радость в жизни
    
 страх смерти
    
 вечная любовь
    
 крестовый поход
    
 мирные люди
    
 запутавшиеся
    
 богатые
    
 пилот самолёта
    
 ясный день, юго-западный ветер
    
 сильный дождь, западный ветер, угроза затопления
    
Что уж и говорить тогда обо всей вселенной! Возьмите, например, одну планету Земля пли то, что происходит и одном маленьком пруду, или же, если на то пошло, структуру одного атома. Теперь самое время от проблем языка перейти к даосской философии, потому что книга "Дао дэ цзин" начинается утверждением о том, что Дао, о котором можно сказать, не является вечным (или настоящим) Дао. Однако даосская философия не останавливается на этом; она идет дальше и говорит, что существует другая возможность понимания и постижения процесса развития природы, помимо выражения его с помощью слов. Ведь в конце концов сам мозг, вместилище разума, нам не удастся описать с помощью лингвистических построений, даже если этим занимаются выдающиеся нейрофизиологи. Вот и получается, что иероглифические языки немного ближе к природе, нежели линейные. В каждое мгновение природа является совокупностью одновременно существующих структур, тогда как иероглифический язык - это всегда последовательность структур. Поэтому иероглифический язык тоже линеен, но все же линеен не в такой мере, как язык алфавитный.
    
Ниже мы еще будем обсуждать эту ключевую идею: что организм наделен способностью разумного понимания, выходящего за пределы слов и сознательного внимания, умением обращаться с любым числом изменяющихся параметров одновременно. Сейчас достаточно лишь упомянуть, что организация тысяч происходящих в теле процессов и управление ими с помощью нервной системы недоступны сознательному мышлению и планированию - не говоря уже об организации связей этих процессов с "внешним" миром.
    
Итак, как я уже сказал, нужны годы и годы для того, чтобы новый искусственный иероглифический язык стал литературным. Но зачем создавать себе лишние трудности, если у нас уже есть китайский язык?! Его умеют читать по крайней мере 800 000 000 человек, причем как минимум семью способами - по числу основных диалектов, не считая японского, которые отличаются друг от друга сильнее, нежели изысканная речь лондонского интеллектуала отличается от жаргона новоорлеанского джазиста. Более того, основная форма этого языка не изменялась в течение двух с половиной тысяч лет, так что каждый, кто говорит в паши дни по-английски, встретит намного больше трудностей с пониманием Чосера[5.2], нежели современный китаец - с пониманием Конфуция. В наши дни на роль международного языка претендует английский, этот невероятно сложный язык с развитой фразеологией, тогда как испанский, например, намного проще. Может быть, когда-нибудь китайский станет вторым - письменным - мировым языком?
    
Этот вопрос не так неуместен, как может показаться большинству людей, поскольку бытующее мнение о том, что китайские иероглифы необычайно сложны, - всего лишь невежественный предрассудок. Считается, что они так же диковинны, загадочны и мудрены, как и весь "таинственный Восток". И хотя словарь Каи-ши, составленный в +1716 году, насчитывает около 40 тысяч иероглифов, образованному китайцу хватает пяти тысяч - то есть примерно столько же, сколько знает слов своего языка обычный грамотный человек Запада. Узнавать и различать иероглифы, очевидно, не сложнее, чем цветы, растения, бабочки, деревья и диких животных.
    
Другими словами, китайский намного проще, чем кажется на первый взгляд; читать и писать на нем можно намного быстрее, чем на английском. Для написания английского слова man (человек) требуется десять штрихов, тогда как по-китайски слово жизнь - пишется двумя штрихами. Слово tree (дерево) состоит из тринадцати штрихов, тогда как му - из четырех. water (вода) - из 16, тогда как шуй - из 5. Mountain (гора) - из 18, тогда как шань - всего лишь из 3. И даже когда мы доходим до таких сложных понятий, как contemplation (созерцание), требующих для написания 28 штрихов, соответствующее ему гуань - оказывается состоящим только из 25. По сложности написания основные иероглифы соответствуют заглавным латинским буквам, и хотя пропись несколько ускоряет написание английских слов, все это ничто по сравнению с китайской прописью. Сравните, например, написание английского слова и китайского. Чтобы окончательно убедиться в том, что китайский язык очень прост в написании, просто поверните эту страницу на девяносто градусов - и теперь посмотрите на свой родной язык!
    
Китайский покажется нам еще проще, если мы вспомним, что в нем нет жесткого разделения на части речи. Существительные и глаголы зачастую можно менять местами, и к тому же они нередко выполняют функции прилагательных и наречий. Их использование в качестве существительных не сопряжено с ритуальными неудобствами надежей, которые должны соответствовать падежам прилагательных, тогда как при их использовании в качестве глаголов нет никаких спряжений. При необходимости один дополнительный иероглиф указывает, когда имеет место ситуация - в прошлом, в настоящем или в будущем. Нет никаких проблем с есть, был, была, было, были и будет, не говоря уже о suis, es, est, sommes, etes, sont, fus, fumes, serais и sois, которые во французском являются формами одного и того же глагола etrе (быть). Если переводить китайский буквально, он звучит, как телеграмма:
    

     
    
    
"Высшая добродетель не добродетель есть ее бытие добродетель".
    
Это мы должны сформулировать так: "Высшая добродетель специально не представляется добродетелью, и поэтому она есть добродетель", однако китайский звучит непосредственнее и "заставляет задуматься".
    
После всего сказанного может создаться впечатление, что на китайском трудно выражаться недвусмысленно и проводить четкие различия, как того требует научный анализ. Однако, с другой стороны, китайский обладает замечательным преимуществом: с его помощью можно сказать много всего одновременно, не искажая при этом ни одного смысла, - вот почему существует как минимум семьдесят английских переводов Лао-цзы. Для достижения точности в китайском языке используются составные слова. Так, иероглиф, означающий, в частности, "рождаться", может приобретать более конкретный смысл в сочетаниях (появиться на свет), или (рожденный; второе слово имеет также оттенок "воспитанный"); и кроме того, принято различать (рождение из утробы), (рождение из яйца) и (рождение в результате преображения, как в случае бабочки).
    
Таблица 3. Эволюция китайской письменности
    
 солнце
    
 луна
    
 человек
    
 овца
    
 гора
    
 входить (наконечник стрелы)
    
 середина
    
 достигать
    
 весна (слабое растение требующее опоры)
    
 дождь
    
 движение (перекрёсток)
    
 изменение (хамелеон, ящерица)
    
 источник, первый (человеческий профиль с выделенной головой
    
 рождение, начало (растущее растение)
    
 маленький (четыре зернышка)
    
 мужчина (плуг и земля)
    
 земля (фаллический тотем)
    
 добродетель, сила, мана (сокращение символа перекрестка, соотвествующего движению, и изображение глаза и сердца, соответствующих видению и мышлению-чувству
    
В первой колонке даны архаичные изображения иероглифов, во второй иероглифы написаны в стиле "малой печати", в третьей - классическим современным стилем с помощью кисти.
    
Важной частью китайской грамматики является порядок слов. Хотя в этом смысле она близка к английской и не предполагает перенесения глагола в конец предложения, как латинская или немецкая, нужно все же быть внимательным, чтобы не путать (обратная сторона руки или рук) и (рука или руки за спиной). Тогда как означает "император", означает "отец императора" или "покойный император". В принципе, все это не так уж сильно отличается от (поверните направо, а затем идите вверх) и (идите вверх, а затем поверните направо).
    
Я давно выступаю за то, чтобы в начальной школе преподавали китайский, и делаю это не столько потому, что нам рано или поздно придется учиться общаться с китайцами, сколько потому, что, среди всех высокоразвитых культур, китайская больше всего отличается от нашей в самом образе мышления.
    
Каждая культура основывается на системе предположений, считающихся настолько само собой разумеющимися, что над ними едва ли кто-нибудь задумывается. В то же время знакомство с сильно различающимися культурами и языками помогает нам осознать эти установки. Структура стандартных европейских языков, например, такова, что глагол (событие) в них должен приводиться в движение существительным (объектом) - в результате чего возникает интересная метафизическая проблема, которая, возможно, так же бессмысленна, как проблема взаимосвязи ума и тела. Мы не можем говорить о "знании", не предполагая тем самым существования того, кто (или что) знает, и не понимая, что имеем дело лишь с грамматической условностью, Представление о том, что знание нуждается в знающем, основывается на лингвистическом, а не экзистенциальном правиле. Это становится очевидным, когда мы понимаем, что предложения "Дождит" и "Было облачно" не нуждаются в уточнении, кто именно дождит и по чьей воле возникают облака. Так, когда китаец получает формальное приглашение, он часто отвечает "Ясно!", давая понять, что знает о намечающемся событии и может прийти или не прийти по своему усмотрению[5.3].
    
Обратите внимание также на удивительный эксперимент Розина, Порицки и Соцки из Пенсильванского университета, которые обнаружили, что отстающие дети, которым плохо давалось чтение, быстро научились читать по-китайски и могли составлять простые предложения на этом языке уже через четыре недели после начала занятий[5.4]. Я не слышал, чтобы предпринимались попытки обучить китайскому глухих детей, но мне кажется, что этот иероглифический язык является идеальным для письменного общения с ними. Часто можно видеть, как и китайцы и японцы во время разговора чертят пальцами в воздухе или на столе иероглифы, чтобы помочь собеседнику понять, о чем идет речь, или же просто уточнить смысл своих слов.
    
(А как порой бывает интересно наблюдать, как они чертят отраженные или перевернутые иероглифы для человека, стоящего или сидящего перед ними!)
    
Иногда говорят, что китайская письменность (и каллиграфия) также имеет свой "алфавит", то есть что все иероглифы построены из небольшого числа стандартных компонент. Говорят, что иероглиф юн (вечность) содержит все основные черты, использующиеся в китайской каллиграфии, но мне кажется, что это не совсем верно, поскольку знак юн не содержит основной каллиграфической черты, называемой "кость", а также таких штрихов, как . Когда ученик познакомился с основными штрихами и компонентами иероглифов, узнавать и запоминать последние ему очень легко - даже если он не знает их смысла на родном языке. Чтение китайского, но существу, задействует ту функцию ума, которую технари и называют умением "распознавать образы", - функцию, которую, в силу се нелинейности, труднее всего освоить компьютерам. Ум мгновенно понимает, что А а А и А а, а также А- это все одна буква, однако на сегодняшний день (1973 год) компьютерам понять это трудно. Однако нет ничего невозможного в том, чтобы компьютер научился распознавать кай-шу - формальный стиль китайской письменности - и тем самым приблизился к нелинейному методу мышления.
    
Идея нелинейности многим незнакома, поэтому мне, наверное, следует объяснить ее более детально. Хороший органист, используя десять пальцев рук и две ноги, может – играя аккордами - проводить двенадцать мелодий одновременно, однако все они должны подчиняться одному ритму, если, конечно, он феноменально не владеет своим телом. Однако он, несомненно, может сыграть шестиголосую футу - четыре голоса руками и два ногами, - и с математической точки зрения каждый из этих голосов будет независимой переменной. Работу всех органов человеческого тела также можно представить как независимые переменные, которыми при подобном рассмотрении окажутся температура окружающей среды, состояние атмосферы, наличие бактерий, всевозможные облучения, гравитационное поле и многое другое. Однако мы заранее не знаем, сколько переменных нужно ввести для описания данной естественной ситуации. Под переменной здесь понимается процесс (например, мелодия, пульс, вибрация), который можно обособить, назвать и измерить с помощью сознательного внимания.
    
При работе с такими переменными возникают трудности двух типов. Во-первых, как мы выделяем и определяем переменную или процесс? Например, можем ли мы считать, что сердце отличается от кровеносных сосудов или что ветви отличаются от дерева? Где конкретно грань, которая отделяет процесс под названием "пчела" от процесса под названием "цветок"? Эти различия всегда в какой-то мере произвольны и условны, даже если мы их описываем с помощью однозначного языка, поскольку различия относятся в большей мере к языку, нежели к тому, что он описывает. Во-вторых, нам неизвестно ограничение на число независимых переменных, которые нужны для полного описания любого естественного, физического события - скажем, для описания появления цыпленка из яйца. Его скорлупа тверда и ясно очерчена, однако, когда мы начинаем рассуждать о ней, мы не можем не принять во внимание сведения из молекулярной биологии, метеорологии, ядерной физики, технологии содержания птицефабрик, орнитологической сексологии и так далее и тому подобное до тех пор, пока мы не убедимся, что это "одно событие" должно будет - если только мы не откажемся от его анализа - рассматриваться в связи со всей вселенной. Однако сознательное внимание, опирающееся в своих наблюдениях на цифровые и словесные показания приборов, не может одновременно уследить больше чем за несколькими переменными, которые выделены и описаны подобными приборами. С точки зрения линейного описания, в каждое мгновение происходит слишком уж много изменений. Поэтому мы привыкли убеждать себя в том, что мы наблюдаем за самыми важными параметрами во многом подобно тому, как редактор журнала из бесконечного числа происшествий для каждого выпуска подбирает "новости", которые, по его мнению, являются самыми интересными. 
    
Ухо не может наблюдать одновременно за таким большим числом переменных, как глаз, потому что колебания звука намного медленнее, чем колебания света. Алфавитная письменность является представлением звуков, тогда как иероглифическая - представлением образов. Поэтому иероглифы представляют мир непосредственнее - они являются знаками для обозначения вещей, а не символами для обозначения звуков, являющихся названиями вещей. Что же касается названий, то слово "птица", например, не имеет ничего общего с реальной птицей и по какой-то причине нам кажется, что, назови мы ее "твити", "пови" или "карки", это будет звучать слишком по-детски. 
    
Помимо всех утилитарных преимуществ использования иероглифов, есть также эстетические. И дело не просто в том, что западному человеку они представляются экзотическими и непонятными. Никто не ценит красоту этого письма больше, чем сами китайцы и японцы, хотя у нас есть все основания предполагать, что их длительное знакомство с восточной письменностью должно сделать этих людей равнодушными ко всему в иероглифах, кроме их смысла. В противоположность этому, практика каллиграфии почитается па Дальнем Востоке таким же изящным искусством, как живопись или скульптура. Висящий па стене каллиграфический свиток ни в коем случае не следует путать с напечатанным готическими буквами библейским изречением, которое выставлено на видном месте для всеобщего обозрения. Важность цитаты из Библии в ее смысле, тогда как вся прелесть образца каллиграфии в том, что он обладает визуальной красотой и выражает характер каллиграфа.
    
Я занимаюсь китайской каллиграфией много лет и все еще не являюсь мастером этого искусства - которое можно описать как умение танцевать кистью с чернилами по впитывающей бумаге. Поскольку основу чернил составляет вода, китайская каллиграфия - или контроль потока воды с помощью мягкой кисти, мало в чем похожей на шариковую ручку, - требует от каллиграфа умения следовать потоку. Если вы не уверены в себе и задержите кисть в одном месте дольше, чем нужно, или попытаетесь исправить то, что уже написано, изъяны вашей работы сразу же бросятся в глаза. Но если вы пишете хорошо, вам кажется, что это происходит само по себе, что кисть движется без вас - подобно тому как река делает живописные излучины, следуя пути наименьшего сопротивления. Поэтому красота китайской каллиграф ни - это красота движущейся воды, ее пены, прибоя, омутов и волн, а также облаков, пламени и клубов дыма в солнечном луче. Китайцы называют эту красоту следованием ли. Иероглифом ли вначале обозначали прожилки в нефрите и волокна в дереве. Нидхэм переводит его как "органическая структура", хотя обычно ли называют "началом" или "принципом" вещей. Ли - это линия поведения, которой человек невольно начинает следовать, достигнув гармонии с Дао, с путем течения природы. Структура движущегося воздуха имеет тот же характер, и поэтому китайское представление об элегантности выражается словом фен-лю, которое означает "течение ветра".
    
Итак, это течение вместе с ветром или потоком, в совокупности с разумной структурой человеческого организма, лежит в основе искусства хождения под парусом - удерживания ветра в парусе и в то же время движения в противоположном направлении. Бакминистер Фуллер предположил, что мореходы были первыми технологами, которые изучали звездное небо для навигации, которые поняли, что Земля круглая, изобрели блоки и такелажные приспособления для поднятия парусов (и таким образом, подъемные краны) и поняли основы метеорологии. Подражая им, Тур Хейердал воссоздал в виде судна "Кон-Тики" первобытный илот с парусом, чтобы посмотреть, куда ветры и течения Тихого океана занесут его, если он отправится в плавание от берегов Перу. Неожиданно для себя Хейердал обнаружил, что природа наградила его за доверие своим содействием. Рассуждая в том же духе, мы можем дать совет нашей технологии: подобно тому как плыть под парусом разумнее, нежели идти на веслах, в качестве источника энергии лучше использовать приливы, реки и солнце и не иметь дела с ископаемым топливом или капризами ядерного распада.
    
Так же как китайская письменность на один шаг ближе к природе, так же и древняя философия Дао есть более искусное и разумное следование потоку и волокнам естественных феноменов; она подразумевает видение человеческой жизни как неотъемлемой составной части процесса развития мира, а не как чего-то чуждого и противостоящего ему. Обращаясь к этой философии с осознанием нужд и проблем современной цивилизации, мы вырабатываем новое отношение к миру, которое должно сделать нашу технологию экологичной. Ведь развитие подобной технологии сводится не столько к появлению новых технических решений, сколько к изменению психологии человека.
    
До настоящего времени западная наука подчеркивала важность объективного отношения к миру - отношения холодного, расчетливого и отстраненного, при котором естественные феномены, включая и человеческий организм, рассматриваются как всего лишь механизмы. Однако, как говорит нам само слово, вселенная обычных объектов (objects) неудобна или неприемлема (objectionable), и поэтому мы чувствуем себя вправе беспощадно эксплуатировать ее. Однако в настоящее время мы с опозданием замечаем, что надругательство над окружающей средой оборачивается опасностью для нас самих - по той простой причине, что субъект и объект не могут быть разделены и что мы и наше окружение суть проявление того единого поля, которое китайцы называют Дао. По большому счету, у нас просто не остается альтернатив сотрудничеству с этим процессом - сотрудничеству, основывающемуся на отношениях и методах, которые и техническом отношении столь же эффективны, как дзюдо, или "мягкое Дао", оказывается эффективным в спортивном поединке. Подобно тому как для создания делового сообщества предприниматели должны поставить на карту свое имущество и довериться друг другу, мы должны рискнуть установить наши паруса (sails) по ветру природы. Ведь паши личности (selves) не отделимы от этой вселенной, и нам просто негде больше быть.
   
   
    
     
Глава 2. Полярность инь и ян
    
    

     
    
    

     
    
    
У истоков китайского образа мышления и чувств лежит принцип полярности, который не следует путать с представлением о противоположности или конфликте. Прибегая к метафорам других культур, это представление можно выразить как войну света и тьмы, жизни и смерти, хорошего и плохого, положительного и отрицательного. Таким образом возник и начал процветать по всему миру идеализм, предписывающий содействовать первому и избавляться от второго. С точки зрения традиционного мышления китайцев, этот подход так же немыслим, как электрический ток без положительного и отрицательного полюсов, поскольку принцип полярности состоит в том, что "-" и "+", север и юг являются различными аспектами одной и той же системы и что исчезновение одного из них всегда приводит к исчезновению всей системы.
    
Это разочаровывает людей, воспитанных в среде с христианскими и иудейскими идеалами, потому что такой подход, как может показаться, отрицает возможность прогресса - представление о котором основано на линейном (а не циклическом) видении времени и истории. Фактически вся западная технология началась с попыток "сделать мир лучшим местом" - получить удовольствие без страдания, богатство без бедности, здоровье без болезни. Однако, как становится все очевиднее в настоящее время, наше насильственное стремление достичь этого идеала с помощью таких средств, как ДДТ, пенициллин, ядерная энергия, передвижение на автомобилях, компьютеры, индустриализация сельского хозяйства, запруживание рек и принуждение всех членов общества казаться "здоровыми и хорошими" - создает больше проблем, нежели разрешает. Дело в том, что во всех технологических начинаниях мы вмешиваемся в сложную систему взаимоотношений, которой не понимаем, и чем больше мы изучаем ее, тем больше она ускользает от нас, открывая все новые и новые особенности для дальнейших исследований. Когда мы пытаемся понять и подчинить себе мир, он убегает от нас прочь.
    
Даос же, вместо того чтобы все дальше вовлекаться в эту ситуацию, спросит, в чем ее смысл. Что убегает от нас тем быстрее, чем больше мы его преследуем? Ответ: мы сами. Идеалист (в моральном смысле слова) считает вселенную отличной и отдельной от самого себя - то есть системой внешних объектов, которая нуждается в подчинении. Даос же видит вселенную как то, что неотделимо от него и является им - и поэтому Лао-цзы изрек: "Не покидая своего дома, я знаю всю вселенную" [150а][6.1]. Отсюда следует, что искусство жизни больше напоминает навигацию, чем боевые действия, поскольку в данном случае важно понять ветры, приливы, течения, времена года и принципы роста и увядания так, чтобы в своих действиях использовать их, а не воевать с ними. В этом смысле даосский подход не противопоставляет себя технологии как таковой. В действительности, писания Чжуанцзы изобилуют ссылками на промыслы и ремесла, совершенство в которых достигается, когда "идут вдоль волокон". Ведь технология разрушительна лишь в руках людей, которые не понимают, что они неотделимы от процесса развития вселенной. Увлеченность сознательным вниманием и линейным мышлением привела нас к пренебрежению и неведению в отношении основных принципов и ритмов этого процесса, главный из которых - принцип полярности.
    
В китайском языке двумя полюсами космической энергии являются ян (положительный) и инь (отрицательный). Иероглифы ян и инь являются солнечным и тенистым склонами холма (фоу) и ассоциируются с мужским и женским началом, с устойчивостью и податливостью, силой и слабостью, светом и тьмой, подъемом и падением, небом и землей, и их распознают даже в таких повседневных делах, как приготовление пищи, которая, например, может содержать или не содержать специи. Таким образом, искусство жизни рассматривается не как следование ян и отказ от инь, а как поддержание их равновесия, поскольку одно невозможно без другого. Рассматривая ян и инь как мужское и женское начала, мы говорим не столько о мужчине и женщине как индивидах, сколько о характеристиках, преобладающих у представителей одного пола, но присущих не только им. Ясно, что у мужчины имеется выпуклый пенис, тогда как у женщины - вогнутое влагалище[6.2]; и хотя люди склонны рассматривать мужской орган как наличие, а женский как отсутствие (отсюда фрейдовская "зависть к пенису"), очевидно, что выпуклое теряет смысл в отсутствие вогнутого и что грозный membrum virile никому не нужен, если его некуда поместить, и наоборот.
    
Однако мужчина не должен пренебрегать своей женской составляющей, равно как и женщина - мужской. Так, Лао-цзы говорит:
    
     

      Зная мужское, но следуя женскому –
     
     

      Так становитесь единым потоком.
     
     

      Если вы стали единым потоком,
     
     

      Вы не отделимы от вечной добродетели". [152Б][6.3]
     
    
    
Ян и инь - это мужское и женское начала, а не мужчины и женщины, и поэтому между притворно грубым мужчиной и притворно хрупкой женщиной не могут установиться подлинные отношения.
    
Ключ ко взаимоотношению ян и инь называется сян-шэн, совместное возникновение или нераздельность. Лао-цзы говорит об этом так:
    
     

      Когда все почитают красоту красивой, появляется уродство;
     
     

      Когда все согласны в том, что хорошее хорошо, появляется зло;
     
     

      "Быть" и "не быть" возникают вместе;
     
     

      Трудное и легкое познаются в сравнении;
     
     

      Длинное и короткое известны в отношении друг к другу;
     
     

      Высокое и низкое расположены взаимно...
     
     

      До и после следуют друг за другом, [150с][6.4]
     
    
    
Таким образом, ян и инь подобны различным, по неразделимым сторонам одной монеты, полюсам одного магнита, пульсациям и промежуткам одной вибрации. В конечном итоге ни одна противоположность не может победить другую, поскольку они больше похожи на борющихся влюбленных, нежели на сражающихся воинов[6.5]. Однако нам, с нашей логикой, трудно видеть, что бытие и не-бытие возникают одновременно и поддерживают друг друга, поскольку в западном человеке живет великий воображаемый страх того, что вселенная в конце концов погрузится в пустоту. Нам нелегко согласиться с тем, что пустота созидательна и что бытие возникает из не-бытия, как звук из тишины, а свет из пространства.
    
     

      Тридцать спиц объединяются в ступице колеса,
     
     

      Но только центральная дыра [буквально, "их не-бытие"] делает их полезными.
     
     

      Вылепи из глины сосуд,
     
     

      Но только пространство внутри него сделает его пригодным.
     
     

      Проруби двери и окна в стенах комнаты,
     
     

      Только пустоты делают ее удобной.
     
     

      Посему достоинства возникают из того, что есть;
     
     

      Полезность же проистекает из того, чего нет. [150а][6.6]
     
    
    
Я не знаю, можно ли с помощью нашей логики подвергнуть сомнению эту точку зрения, поскольку я обнаруживаю, что не могу вообразить себе физический объект без окружающего его более или менее пустого пространства. Мы упускаем пространство из виду именно потому, что оно однородно, как вода для рыб, а воздух для птиц. Нам очень трудно дать разумное описание стихий и измерений, которые постоянно присутствуют в наших переживаниях, - таких, как сознание, время, движение и электричество. Однако электричество присутствует везде; оно обладает измеримыми и контролируемыми свойствами. В 1947 году в энциклопедии "Британника" профессор Харольд А. Уолсон написал об электричестве следующее:
    
     
Изучение электричества в наши дни включает в себя широкий крут феноменов, каждый из которых мы сводим к конце концов к фундаментальным представлениям об электрическом заряде, а также электрическом и магнитном нолях. В настоящее время эти представления являются окончательными; их нельзя объяснить с немощью других представлений. В прошлом неоднократно предпринимались попытки объяснить их в терминах электрических флюидов и эфиров, обладающих свойствами материальных тел, известных нам из механики. Однако сегодня мы находим, что электрические феномены нельзя объяснить подобным образом, и наблюдается тенденция объяснять все другие феномены в терминах электричества, рассматривая его как нечто фундаментальное. Поэтому ответить на вопрос "Что такое электричество?", но существу, невозможно, если под ответом понимать объяснение природы электричества в терминах материальных объектов.[6.7]
    
    
Эти слова ученого звучат как чистая метафизика. Измените несколько слов, и это будет св. Фома Аквинский, повествующий о природе Бога-Отца.
    
И все же я интуитивно чувствую, что "пространство" и "пустота" (кун) в значительной мере присутствуют в нашем восприятии всегда, и у каждого ребенка путаются мысли, когда он пытается вообразить себе пространство, простирающееся беспредельно. Это пространство не есть "полное ничто" в том смысле, в котором мы обычно используем это выражение, поскольку я не могу избавиться от ощущения, что пространство и мое осознание вселенной суть одно и то же. Тут я сразу же вспоминаю слова чаньского (дзэнского) патриарха Хуэй-нэна, который, через одиннадцать столетий после Лао-цзы, сказал:
    
     
Емкость ума велика и широка, как безграничное небо. Не сидите, сосредоточив ум на пустоте. Если вы будете это делать, вы окажетесь в безжизненной пустоте. Подлинная же пустота объемлет солнце, луну, звезды и планеты, великую землю, горы и реки, все деревья и травы, плохих людей и хороших, плохие вещи и хорошие, небеса и ад - все это пребывает среди пустоты. Такова же пустота человеческой природы.[6.8]
    
    
Таким образом, полярность ян - инь проявляется в том, что нечто и ничто, наличие и отсутствие, объекты и пространство, а также пробуждения и засыпания, чередования существования и не существования - необходимы друг другу. Позвольте мне спросить вас, как бы вы знали, что живы, если бы когда-то вы не были мертвы? Как можно говорить о реальном и наличествующем, если при этом не имеет место полярное восприятие пустоты?
    
Ян и инь в некотором смысле соответствуют (более поздним) буддистским представлениям о форме (сэ) и пустоте (кун) - о которых "Хридайя-сугра" говорит: "Что есть форма, то воистину пустота; что есть пустота, то воистину форма". Этот кажущийся парадокс становится понятен, когда мы рассматриваем идею о ясности (цин), поскольку ясность мы представляем себе и как прозрачное свободное пространство, и как прорисованную в деталях форму - некое подобие того, Что фотографы, пользующиеся сильными линзами, называют "высоким разрешением". Это снова возвращает пас к изречению Лао-цзы о полезности дверей и окон. С помощью совершенного ничто мы видим совершенное нечто. Во многом подобно этому философы школы Инь - Ян (III век) видели в положительном - и отрицательном - аспекты тай-цзи, или Великого Предела, который изначально представлялся как "пустой круг" (у-цзи), хотя слово цзи вначале, по-видимому, имело значение "коньковый брус", на котором держатся две стороны крыши - ян и инь.
    
Поэтому полярность инь и ян означает не то, что мы обычно понимаем как дуализм, а скорее явную двойственность, подразумевающую неявное единство. Эти два начала, как я уже говорил, не воюют друг с другом, как зороастрийские Ахура Мазда и Ариман, а влюблены друг в друга. Интересно отметить, что традиционная эмблема двойной спирали является одновременно структурой сексуального общения и очертанием спиральной галактики.
    
     
Инь и ян вместе называется Дао. Страстное единение инь и ян, а также совокупление мужа и жены, образуют вечную структуру вселенной. Если бы небо и земля не сливались, откуда бы все получило жизнь?[6.9]
    
    
Практическая задача жизни в том, чтобы не давать игровому поединку ян и инь заходить слишком далеко. Лишь недавно китайцы стали верить в социальную утопию, и это следует понимать как необходимую реакцию на долгие годы оккупации, анархии и крайней бедности[6.10].
    
Однако в -IV веке Чжуанцзы писал:
    
     
Все, кто говорят, что желают иметь добро без его дополнения, зла, иди хорошее правительство без его неизбежного спутника, беспорядка в стране, не понимают ни великих законов вселенной, ни природы всего мироздания. С таким же успехом можно говорить о существовании Небес без Земли, или же о господстве отрицательного начала над положительным - что совершенно невозможно. Однако люди толкуют об этом без умолку. Такие люди могут быть только глупцами или хитрецами. [97а][6.11]
    
    
Как Лао-цзы (один раз, в главе 42),так и Чжуанцзы (многократно) упоминают полярность инь и ян но в них нет ссылок на "И-цзин", или "Книгу перемен", в которой детально рассмотрены все возможные комбинации двух сил (лян-и) в терминах шестидесяти четырех гексаграмм, построенных из линий инь и ян. Однако считается, что "И-цзин" – самая древняя из китайских классических книг; она датируется -II и даже -III тысячелетием и, как предполагается, выявляет основные особенности китайского мышления и культуры. Однако то, что ни Лао-цзы, ни Чжуанцзы ни разу не упоминают о ней, не цитируют се и не пользуются характерной для нее терминологией, звучит не в пользу мнения о седой древности этого текста, и поэтому его традиционную датировку следует поставить под сомнение[6.12].
    
Между тем, начиная по крайней мере с -III века, китайские ученые не устают толковать эту работу, и поэтому их мысли создали вокруг нес ауру философской глобальности. Читатели знаменитого перевода "И-цзин", выполненного Вильгельмом, и особенно те, кто пользуется книгой для гадания, не должны забывать, что в этом переводе первоначальный текст древней книги значительно дополнен отрывками из "Крыльев", или Приложений к "И Цзин", большинство из которых были написаны позднее -250 года. Другими словами, перевод Вильгельма дает нам использование и понимание "И-цзин" китайцами относительно недавних времен. Я полагаю, что в -V и -IV веках книга была распространена среди людей как очень древняя устная народная мудрость, которую можно сравнить с искусством чтения чайных листьев или линий на ладони руки. Возможно, уже тогда ходили ее письменные версии, однако к ним относились так, как нынче относятся к "Альманаху земледельца" или сонникам.
    
Итак, судя по всему, книга "И-цзин" как конкретный текст не повлияла на даосизм вплоть до времен Лао-цзы и Чжуанцзы. И все же существует что-то общее в исходных принципах "И-цзин" и ранней даосской философии. Вкратце эту общность можно охарактеризовать как понимание полярности и взаимозависимости противоположностей, как понимание того, что нам присуще нечто - названное Гроддеком, Фрейдом и Ют ом "бессознательным", что является мудростью более высокой, нежели может понять наш логический разум. Выражаясь на более современном языке, можно сказать, что лабиринты нервной системы могут обрабатывать большее число независимых переменных, чем сканирующий процесс нашего сознательного внимания - хотя подобное объяснение также является уступкой механистическим предположениям науки +Х1Хвска. Однако исследователь вынужден пользоваться подобным языком для поддержания контакта с коллегами, которые еще не переросли его.
    
"И-цзин" предлагает метод гадания с помощью случайно брошенных стеблей тысячелистника или монет. Веточки или монеты отбирают и бросают шесть раз, глубоко сосредоточившись на интересующем вопросе. Каждое бросание приводит к выбору одной из линий инь - или ян, так что при последовательном их расположении в направлении снизу вверх получается гексаграмму наподобие этой:
    

     
    
    
Каждая гексаграмма состоит из двух триграмм - в данном случае верхняя из них символизирует огонь, а нижняя - воду. Эта гексаграмма оказалась последней в списке из шестидесяти четырех возможных. Обращаясь к комментарию, читаем: 
    
     

      Вэй-цзи. Еще не конец. Свершение.
     
     

      Молодой лис почти переправился, [но] вымочил свои
     
     

      хвост - ничего благоприятного.
     
     

      I. 6. Подмочишь свои хвост. Сожаление. II. 9. Затормози свои колеса.
     
     

      Стойкость - к счастью.
     
     

      III. 6. Еще не конец. Поход - к несчастью.
     
     

      Благоприятен брод через великую реку.
     
     

      IV. 9. Стойкость - к счастью. Раскаяние исчезает.
     
     

      При потрясении надо напасть на страну бесов, и
     
     

      через три года будет похвала от великого
     
     

      царства.
     
     

      V. 6. Стойкость - к счастью. Раскаяния не будет.
     
     

      Если в блеске благородного человека будет
     
     

      правда, то будет счастье.
     
     

      VI. 9. Обладай правдой, когда пьешь вино. Хулы не
     
     

      будет. Если промочишь голову, то, даже обладая
     
     

      правдой, потеряешь эту (правду).[6.13]
     
    
    
Комментарий всегда оказывается многословным, туманным и неоднозначным, но если человек относится в нему серьезно, он использует его в качестве кляксы для рор-шаховского тестирования и проецирует на него содержимое своего, "бессознательного". Понятно, что для успеха эксперимента нужно позволить себе думать, сняв жесткий логический и моральный контроль над своими мыслями. Тот же самый процесс работает при психоаналитической интерпретации снов и спонтанно возникающих образов (eidetic vision). Он позволяет нам видеть лица, очертания и картины в волокнах дерева или прожилках мрамора, рельефные изображения и облаках. В связи с этим я не могу не процитировать несколько анекдотов о чаньских (дзенских) художниках XIII века.
    
     
Около 1215 года дзенский священник по имени Му Ци пришел в Хан-чжоу и восстановил там монастырь, пришедший в запустение. С помощью быстрых мазков чернилами он пытался запечатлеть мгновения экстаза и, с неизменным успехом, зарисовывал мимолетные видения, которые посещали его в состоянии исступления от вина, оцепенения от чая и опустошенности от истощения. Живший приблизительно в то же время Чэнь Юн прославился простотой жизни и тщанием, с которым выполнял обязанности мирового судьи. Кроме того, все знали его как отпетого пьяницу. О нем говорили: "Чтобы изобразить облака, он выливает на холст чернила. Чтобы нарисовать туман, он плюет на картину водой. Возбужденный вином, он издаст громкий крик и, сорвав с себя шляпу, начинает орудовать ею как кистью и грубо размазывает чернила по рисунку. После этого он заканчивает свое произведение более подходящим инструментом". Один из первых художников секты, живший в начале девятого века, Ван Ся, напиваясь, совершал много причудливых действий, доходя даже до того, что макал голову в ведро с чернилами и шлепал ею по шелковому холсту, на котором после этого, словно по мановению волшебного жезла, появлялись озера, деревья и зачарованные горы. Однако среди этих монахов никто, кажется, не пошел дальше Ин Юй-Цзяня, настоятеля прославленного храма Цзин-цзы, который, играя, как кошка, наслаждался тем, что брызгал на полотно чернилами, а затем рвал его[6.14].
    
    
Предание о Чэнь Юне, в частности, утверждает, что эти художники вначале забрызгивали шелк чернилами, а затем созерцали полученную хаотическую картину, пока на ней не вырисовывались очертания пейзажа. После этого они обращались к "более подходящему инструменту" и несколькими штрихами кисти являли увиденный пейзаж для всеобщего обозрения.
    
Подобные примеры творческого использования бес-, под- или сверх- сознательного настолько часто встречаются в рассказах о художниках (включая Леонардо), физиках, математиках, писателях и музыкантах, что нам нt нужно приводить здесь дальнейшие примеры. Я уверен, что прорицания "И-цзин" используются так же, как эти художники пользовались чернильными кляксами, - чтобы без предубеждения созерцать их, пока их скрытый смысл не проявится в соответствии с нашими подсознательными устремлениями[6.15]. Как и астрологические прогнозы, ритуальное и сосредоточенное обращение с "И-цзин" является хитрой уловкой, которая позволяет успокоить волны на поверхности ума и дает возможность проявиться догадкам из более глубоких центров сознания[6.16].
    
Поэтому использование "И-цзин" нельзя назвать предрассудком. Обратите внимание, что прежде, чем принять какое-нибудь решение, мы обычно собираем как можно больше данных; однако зачастую ситуация столь неоднозначна, что мы решаем бросить монетку, которая скажет нам "да" или "нет", "делать" или "не делать". Может ли монетка с шестидесятью четырьмя сторонами оказаться лучше, чем монетка с двумя? Гексаграмма, приведенная выше, отвечает на этот вопрос так: "Нет, да; нет, да; нет, да". Следует также отметить, что в циклической последовательности гексаграмм нет ни однозначно хороших, ни однозначно плохих[6.17].
    
В качестве иллюстрации можно привести даосскую историю о крестьянине, у которого сбежала лошадь. Вечером соседи собрались у него, чтобы выразить соболезнования по поводу такой большой неудачи. Он сказал: "Возможно". На следующий день лошадь вернулась и привела с собой шесть диких лошадей, и соседи пришли к нему засвидетельствовать свое почтение в связи с такой большей удачей. Он сказал: "Возможно". Па следующий день его сын попытался оседлать необъезженную лошадь, был сброшен ею на землю и сломал ногу. Снова пришли соседи и начали сочувствовать ему. Он сказал: "Возможно". На следующий день в деревню пришли чиновники, чтобы набирать молодых людей в армию, но, поскольку сын крестьянина не мог ходить, его оставили дома. Когда же соседи опять навестили крестьянина, чтобы выразить свое удивление по поводу того, как все для него обернулось удачно, он снова сказал: "Возможно"[6.18].
    
С точки зрения учения об инь и ян, мир равномерно движется по кругу. Удача и неудача, жизнь и смерть, в большом и в малом масштабе, вечно приходят и уходят без начала и конца. Вся же система защищена от монотонности тем, что, наряду со всеми остальными феноменами, чередуются также вспоминание и забывание. В этом Благо хорошего – и - плохого. Японский художник Хасэгава Сабуро рассказывал мне, что, будучи в 1936 году в Пекине в рядах оккупационной японской армии, он обратил внимание на взгляды, которыми китайцы из толпы смотрели на захватчиков. Это было выражение покорности, цинизма и едва заметного удовлетворения, которое как бы говорило: "Мы уже видели подобных вам много-много раз; вы тоже уйдете в свое время". И он воспроизвел их выражение лица.
    
Если в китайской культуре есть что-то основополагающее, так это уважительное отношение к внешней природе и естеству человека - несмотря на войны, революции, массовые казни, голод, наводнения, засухи и многие другие несчастья. В их философии нет ничего похожего на первородный грех или представление буддистов теравады, что жизнь на земле есть бедствие[6.19]. Китайская философия - будь она даосской, конфуцианской и даже, надо полагать, маоистской - основывается на представлении, что если вы не доверяете природе и другим людям, вы не можете доверять себе. Если вы не доверяете себе, вы не можете даже доверять своему недоверию - так что без этого основополагающего доверия ко всей системе в целом вы просто парализованы. Поэтому Лао-цзы вкладывает в уста мудреца, облеченного властью, следующие слова:
    
     

      Я ничего не предпринимаю, и люди изменяются.
     
     

      наслаждаюсь безмятежностью, и люди
     
     

      становятся порядочными.
     
     

      Я не прибегаю к силе, и люди богатеют.
     
     

      Я чужд амбиции, и люди возвращаются к простой
     
     

      жизни. [149a][6.20]
     
    
    
В конечном счете это, очевидно, не означает, что человек как что-то одно доверяет природе как чему-то другому. В основе даосского видения мира лежит постижение, что "я" и природа - это один и тот же процесс, который есть Дао. Подобное объяснение, конечно, является сверхупрощением, ведь всем известно, что есть люди, которым нельзя доверять, и что неисповедимые пути природы не всегда совпадают с нашими предпочтениями, и поэтому безусловное доверие к системе требует, чтобы мы иногда пошли на риск. Если же нет риска, нет и свободы. Так, в индустриальном обществе действует несметное количество законов, введенных для нашей личной безопасности. Эти законы превращают нашу страну в детский сад, тогда как полиция, призванная нас защищать, становится кастой корыстолюбивых удальцов, которые без устали суют нос в чужие дела.
    
Ранний даосизм подразумевает полярность инь и ян, однако он, по существу, не принимает во внимание другое, близкое, представление: теорию пяти элементов или энергий (у-син),первым прославленным сторонником которой был Цзоу Янь (от около -350 до -270), мастер школы Инь-Ян, выходец из провинции Ци, что па северо-востоке Китая. Если судить по дошедшим до нас сведениям, он был человеком огромной эрудиции и воображения, с ним считались правители, и, к тому же, он был одним из первых серьезных географов Китая, обнаружившим, в частности, что эта страна совсем не является Срединным Королевством и занимает всего лишь одну восемьдесят первую всей Земной поверхности. Пять энергий называются - или, лучше, символизируются, - (1) деревом, служащим топливом (2) огню, которое оставляет после себя пепел и превращает его в (3) землю, в копях которой находится (4) металл, на поверхности которого осаждается роса, то есть (5) вода, питающая собой (1) дерево. Это называется сян-шэн, или "взаимным возникновением" круговорота сил, действия и их результаты в котором - и это покажется нам совершенно невероятным - одновременны, а не последовательны. Эти силы взаимосвязаны таким образом, что ни одно из них не существует без других, подобно тому как нет ян без инь.
    
Пять энергий выстраиваются также в круг "взаимного преодоления" (тоже сяп-шзн, но в данном случае шэн - это уже совсем другой иероглиф): (1) дерево в виде плуга преодолевает (2) землю, построенные из которой плотины сдерживают и побеждают (3) воду, заливающую и тем самым побеждающую (4) огонь, плавящий и превращающий в жидкость (5) металл, и свою очередь рассекающий (1) дерево. Это напоминает о школьной игре в "бумагу, ножницы и камень", в ходе которой двое игроков одновременно делают жест своей правой рукой. Сжатая в кулак рука представляет камень; расположенные в виде буквы "V" пальцы символизируют ножницы; открытая ладонь обозначает бумагу. Камень тупит ножницы, ножницы режут бумагу, а бумага заворачивает камень - гак что, если, например, играющие одновременно показали кулак и ладонь, выигрывает тот, у кого ладонь, и так далее.
    
В более поздние времена были развиты теории других циклов. Так, например, известна последовательность (1) зачатия, (2) пребывания в утробе, (3) внутрнугробного развития, (4) рождения, (5) омовения, (6) получения колпака и пояса, то есть достижения половой зрелости, (7) получения должности сановника, (8) деятельности, (9) слабости, (10) болезни, (11) смерти и (12) похорон[6.21]. Интересно, что эта последовательность похожа на буддистскую цепь зависимых проявлений (притчтья самутпада) и, возможно, была создана под ее влиянием, хотя стадиями последней являются: (1) неведение, (2) действия, порождающие карму, (3) сознание, (4) имя-и-форма, (5) органы чувств, (6) прикосновение, (7) чувство, (8) страстное желание, (9) привязанность, (10) становление, (11) рождение, (12) старость и смерть - которая в свою очередь выражается в (1) неведении. Как бы ни возмущались некоторые филологи, я разобью слово самутпада на сам (все вместе), ут (из) и пади (идти), так что мы получим тот же китайской принцип "взаимного возникновения". Сознательное внимание видит этот цикл последовательно - но на экзистенциальном уровне одновременно присутствуют все часы, тогда как движется одна только стрелка. В этом смысл слов Лао-цзы: "До и после следуют друг за другом" (гл. 2). Никакое "до" невозможно без "после", и наоборот; шесть часов не имеют смысла без всей последовательности моментов времени в течение дня.
    
     

      Из Дао возникает Один;
     
     

      Из Одного возникают Два;
     
     

      Из Двух возникают Три;
     
     

      Из Трех возникает тьма вещей. [149Б][6.22]
     
    
    
Другими словами, ни одно число не имеет смысла само по себе, а лишь в связи с числами, которые предшествуют ему и следуют после него. Так, если мы из последовательности целых чисел выбросим "13" (как часто делают при нумерации домов), 1 000 - хотя это смешно и неудобно - нужно будет понимать как 999, поскольку именно таким оказывается настоящее значение этого числа. Отсюда следует, что нельзя выбросить одно число и не нарушить тем самым целостную систему. Таким образом, здесь мы подходим к органическому видению вселенной как системы отношений - а не как механизма, хаотического нагромождения вещей или чьего-то творения, военной и политической иерархией которого управляет Главнокомандующий.
    
Теории инь-ян и у-син лишь подразумевают органическое видение мира, тогда как в явном виде оно выражено у Лао-цзы, но еще очевиднее у Чжуанцзы и Лецзы. В конфуцианской мысли, занимавшейся преимущественно политическими и социальными вопросами, оно не нашло явного отражения вплоть до эпохи неоконфуцианца Чжу Си (+1131- +1200), который совместил в своем учении конфуцианские, даосские и буддистские взгляды. Возможно, величайшим выразителем органического мировоззрения был буддист Фа-цзан (+643 - +712), представитель махаяинстской школы Хуа-Янь. Традиционным для этой школы било представление о вселенной как о многомерной сети самоцветов, каждый из которых содержит отражения всех остальных. Самоцвет - это ши, или "вещь-событие", а основной принцип их взаимодействия: ши-ши-у-аи ("между одной вещью-событием и другой пещью-событием нет препятствия") выражает взаимозависимость и взаимопроникновение всего и вся во вселенной. Поднимите травинку, и в ней окажутся все миры. Другими словами, весь космос подразумевается в каждом его проявлении, и каждая точка в нем может считаться сто центром. Так в первом приближении можно описать органическое видение, к которому мы еще вернемся, когда будем говорить о Дао.
    
А сейчас - прежде чем мы двинемся дальше - я должен отметить, что для подлинного даоса даже такое не строго научное обсуждение Дао, как у нас, покажется претенциозным и ненужным. Я, конечно, ш раю с китайской литературой и фн-лосо4"ией так, как кто-то другой ухаживал бы за домашним огородом (который заметно отличается от большой фермы). Я чувствую такую же расположенность к даосской литературе - к ее текстам, каллиграфии, рисункам и даже китайским словарям - какую кто-то другой испытывает в отношении небольшой грядки помидоров или вьющейся фасоли, в отношении любимой сливы или небольшого ноля пшеницы.
    
Однако односторонний литературный и академический подход к Дао не даст представления о его сути - и поэтому, чтобы понять все нижеследующее, читатель должен сейчас и при всех последующих прочтениях позволить себе находиться в нужном расположении духа. Вас просят - временно, разумеется, - отложить в сторону свои философские, религиозные и политические воззрения и стать почти младенцем, не знающим ничего - ничего, кроме того, что вы сейчас реально чувствуете, слышите, видите и осязаете. Считайте, что вы не собираетесь никуда уходить с этого места и что никогда не было, пет и не будет иного времени, кроме сейчас. Просто внимайте тому, что есть, не давая ему имени и не рассуждая о нем, поскольку сейчас вы погружаетесь в чистую реальность, а не в идеи и мнения о ней. Не стоит пытаться подавлять лепет слов и идей, который продолжается к мозгах большинства взрослых людей. Поэтому, если этот лепет не прекращается, дайте ему возможность звучать, как ему хочется, и прислушайтесь к нему так, словно это шум транспорта или кудахтанье курицы.
    
Предоставьте своим ушам слышать то, что они хотят слышать; дайте глазам видеть то, что они хотят видеть; разрешите уму размышлять о том, о чем он пожелает'; позвольте легким дышать в их естественном ритме. Не ожидайте ничего от будущего, поскольку в этом бессловесном и безыдейном состоянии нет места для прошлого, будущего и представлений о цели. Остановитесь, всмотритесь, вслушайтесь... и останьтесь в этом состоянии некоторое время, прежде чем продолжить чтение.
   
   
    
     
Глава 3. Дао
    
    

     
    
    
Дао есть то, чему нельзя не следовать; то, чему можно не следовать, не есть Дао" [95а][7.1]. Это высказывание из "Чжун-юн" свидетельствует о том, что нет ничего общего между Дао и западным представлением о Боге, а также между Дао и божественным, или естественным законом, которому можно следовать или не следовать. Приведенное высказывание понять нелегко, поскольку и Лао-цзы и Чжуанцзы часто говорят о надуманных действиях, которые не согласуются с Дао. Этот парадокс был разрешен в диалоге, который спустя столетия имел место между чаньскими наставниками Нан-цюанем и Чжао-чжоу:
    
     
- Что есть Дао? - спросил Чжао-чжоу.
     
- Твое обычное сознание и есть Дао, - ответил мастер [Нан-Люань].
     
- Как можно вернуться к гармонии с ним?
     
- Намереваясь вернуть себе гармонию, ты сразу же теряешь ее.
     
- Но разве без намерения можно познать Дао?
     
- Дао, - молвил мастер, - не является ни познаваемым, ни непознаваемым. Знание - это только ложное понимание; незнание - это всего лишь слепое неведение. Когда ты воистину познаешь Дао вне всяких сомнений, оно подобно безоблачному небу. При чем тут истинное и ложное?[95Ь][7.2]
    
    
Другими словами, люди добиваются чего-то только тогда, когда не понимают, что это невозможно - что от пути развития природы отклониться нельзя. Вы можете воображать себе, что вы мне Дао, отличны от него и, таким образом, можете следовать ему, а можете не следовать. Однако само это представление принадлежит потоку, ибо нет другого пути, кроме Пути. Хотим мы того или пет, мы суть Путь и следуем ему. Со строго логической точки зрения, это не значит ничего и ничего нам не говорит. Дао - это просто название всего происходящего, или, как сказал Лао-цзы, Дао - это все то, что случается само по себе (цзы-жань).
    
Вот почему "Дао дэ цзин" открывается загадочными словами, которые обычно переводятся так: "Дао, о котором можно сказать, не есть вечное Дао" [149с]. Этот перевод не отражает то, что иероглиф, переведенный как "сказать", в оригинале пишется так же, как иероглиф дао, поскольку это слово в китайском языке имеет также смысл "говорить" или "сообщать", хотя точно не известно, использовалось ли оно в этом смысле в -III веке. Буквально сентенция Лао-цзы звучит так: "Дао может быть Дао не вечное [то есть настоящее] Дао". Таким образом, возможно много переводов:
    
     

      Дао, о котором можно сказать, не есть Абсолютное
     
     

      Дао (Линь Юдин).
     
     

      Путь, о котором можно сказать, не есть
     
     

      Неизменный Путь (Уэли).
     
     

      Дао, являющееся предметом обсуждения, не есть подлинное Дао (Олд).
     
     

      Путь, который можно по праву считать Путем,
     
     

      отличается от постоянного пути (Дайвендак).3
     
     

      Течение, которому можно следовать, не есть вечное Течение (автор).
     
     

      Насильственная Сила - не подлинная Сила (автор).
     
     

      Дао, которое проявляет себя как Дао, не есть неизменное Дао (Фун Ю-Лань [Бодд]).
     
    
    
В ранних вариантах иероглифа дно можно увидеть изображение перекрестка, окружающее изображение головы, хотя в поздние времена этот радикал (перекресток) был назван чжо, что означает "двигаться шаг за шагом", а не сип - "идти" или "маршировать"[7.3]. Мы могли бы, возможно, прочесть чжо как "движение с остановками" (УУк^ег (I), стр. 789), а значит, "ритмическое движение", когда перемещение есть ян, а ожидание - инь. Таким образом, в иероглифе дао чжо сочетается с шоу (I олова), и поэтому Виэгер (стр. 326) видит основной смысл Дао в "движении вперед"[7.4].
    
Об этом можно также говорить как о разумном ритме. Различные переводчики называли его Путем, Причиной, Провидением, Логосом и даже Богом (как в Ware (I)), однако во введении автор этой работы не забывает сказать, что Бог-Жизнь и что в его переводе это слово следует понимать в самом широком смысле.
    
С самого начала должно быть ясно, что Дао нельзя по­нимать как "Бог" в смысле правителя, монарха, архитектора и создателя вселенной. Образ военного и политического руководителя или творца, внешнего по отношению к природе, не имеет никакого отношения к представлению о Дао.
    
     

      Великое Дао течет [фан, также "парит" и
     
     

      "плывет"] повсюду, налево и направо.
     
     

      Существование вещей зависит от пего,
     
     

      И Дао не покидает их.
     
     

      Оно не претендует на свои свершения.
     
     

      Оно любит и питает все вещи,
     
     

      Но не повелевает ими. [149d][7.5]
     
    
    
И в то же время Дао является окончательной реальностью и энергией вселенной, первоосновой бытия и не-бытия.
    
     
Дао реально и очевидно, но не имеет действия и формы. Его можно передать, но нельзя получить. Его можно достичь, но нельзя увидеть. Оно существует в себе и через себя. Оно существовало до неба и земли, воистину в течение целой вечности. Благодаря ему боги становятся божественными, и возникает этот мир. Оно выше зенита, но не высоко. Оно ниже надира, но не низко. Хотя оно было до неба и земли, оно не древнее. Хотя оно старше, чем самое древнее, оно не старо. [109а][7.6]
    
    
Дао ассоциируется с образом матери, а не отца.
    
     

      Есть нечто таинственное, пребывающее в
     
     

      совершенстве 
     
     

      До возникновения неба и земли. 
     
     

      Спокойное, безмятежное, оно недоступно изменениям 
     
     

      И беспрепятственно движется повсюду. 
     
     

      Оно может быть матерью всего. 
     
     

      Не зная его имени, я называю его Дао. [149е][7.7]
     
    
    
Ни в коей мере не являясь действующим лицом, существительным для глагола, создателем и хозяином вещей, "Дао не делает [вэй] ничего, однако ничего не остается несделанным" [148а]. Оно наделено силой пассивности, которая - считается одним из достоинств женщин. Можно также сказать, что тяготение Дао есть его энергия.
    
     

      Знай мужское, но держись женского,
     
     

      И тогда станешь вселенской рекой-долиной.
     
     

      Будучи вселенской рекой-долиной,
     
     

      Ты обретаешь неделимую вечную добродетель [дэ]
     
     

      И становишься снова, как ребенок[7.8].
     
     

      Тяжелое есть источник легкого;
     
     

      [или, Тяготение есть основа легкости;] 
     
     

      Спокойствие есть хозяин торопливости. [148b][7.9]
     
    
    
Так, Дао есть путь, течение, или процесс развития при­роды, и я называю его Путем воды, потому что как Лао-Цзы, так и Чжуанцзы используют воду в качестве его основной метафоры. Однако суть их философии в том, что Дао не является идеей или представлением; ею вообще нельзя определить с помощью слов. Чжуанцзы говорит: "Его можно достичь, но нельзя увидеть", или, другими словами, о нем нельзя составить представления, но его можно почувствовать; его не удается выразить па языке философских категорий, зато его можно интуитивно осознать; оно необъяснимо, и все же о нем можно догадываться. Подобным образом, воздух и воду нельзя ни рассечь, ни схватить рукой, а их течение приостанавливается, когда их заключают в ограниченное пространство. Нет никакой возможности поместить поток в ведро, а ветер в ящик. Словесные описания можно уподобить топографической сетке, которую накладывают на землю и на небо, чтобы определять положения гор и озер, звезд и планет. Реальные же земля и небо не рассечены такой сеткой. Виттгенштейн сказал: "Законы, подобные закону причины и следствия, определяют свойства сети, а не того, что сеть описывает"[7.10].
    
Игра западной (философии и науки состоит в том, чтобы поймать вселенную в сеть слов и чисел, и поэтому человек постоянно подвергается искушению принять грамматические и математические правила и законы за реальные проявления природы. Однако мы не должны упускать из виду, что человеческие вычисления также являются проявлением природы, но подобно тому, как деревья не представляют и не символизируют камин, наши мысли - как бы мы к этому ни стремились - не представляют деревья и камни. Мысли появляются в мозгу подобно тому, как трава вырастает в поле. Любое соответствие между нашими мыслями и тем, о чем мы думаем, так же абстрактно, как и соответствие между десятью розами и десятью камнями - если не принимать во внимание того, что запах и цвет роз можно поставить в соответствие с формой и структурой камней. Хотя мысль - это проявление природы, мы не должны пугать правила игры в мышление со структурами природы.
    
Отметим, что даосский термин цзы-жань, который мы переводим как "природа", означает "спонтанное" - то, что происходит само по себе. Мы бы могли перевести цзы-жань как "автоматическое" или "самодвижущееся", если бы эти слова не ассоциировались у нас с механизмами и искусственными изделиями, которые не могут существовать сами по себе. Природа в смысле цзы-жань может быть определена как все то, что растет и развивается независимо, само по себе. Именно о таком росте идет речь в стихотворении:
    
     

      Сижу в безмятежности, не делаю ничего, 
     
     

      Весна приходит, трава вырастает сама по себе[7.11].
     
    
    
Однако в основе даосского видения мира лежит понимание, что каждая вещь-событие (ши, или у) как таковая существует только с связи со всеми остальными. Земля и каждая вещь на земле неизбежно "идут-вместе" с солнцем, луной и звездами. Они нуждаются друг в друге точно так же, как нуждаются в своих составных элементах, из которых они сос­тавлены. По аналогии с этим, солнце не было бы светом без глаз, равно как вселенная не могла бы "существовать" без сознания и наоборот. Это принцип "взаимною возникновения" сян-шэн, о котором говорится во второй главе "Дао дэ цзина"[7.12].
    
Принцип "взаимною возникновения" гласит, что если предоставить всему следовать своим путем, во вселенной воцарится гармония, поскольку каждый процесс в мире может "делать свое дело" лишь в связи со всеми остальными. В политической сфере этот принцип может быть проиллюстрирован "кропоткинской анархией" - теорией, которая утверждает, что если люден оставить в покое и позволить им делать все, что они пожелают, они последуют своей природе и сами придут к тому, что им нужно, и тогда общество упорядочивается само по себе. Индивид неотделим от общества. Другими словами, природный порядок - это порядок ненасильственный; он не возникнет, если людей силой заставлять выполнять чуждые им законы и заповеди, ведь, с даосской точки зрения, отстраненного внешнего мира не существует. Все то, что пребывает внутри меня, неотделимо от того, что наблюдается вовне, и хотя эти два измерения жизни различны, их невозможно отделить друг от друга.
    
Таким образом, "собственный путь" любой вещи есть "собственный путь" вселенной. Дао. Поскольку все вещи в мире взаимозависимы, они достигают гармонии, если их предоставить самим себе и не навязывать им произвольный, искусственный и абстрактный порядок - причем эта гармония воцарится цзы-жань, сама по себе, без какого-либо нажима извне. Ни одна политическая или коммерческая организация не является органичной. Такие организации основываются па следовании линейным правилам и законам, наложенным извне. Эти законы представляют собой повторяющиеся, состоящие-из-ряда-отдельных-элементов последовательности слов и символов, которые не могут объять природу, ведь последняя представляется "сложной" только с точки зрения возможности перевода ее на язык линейных символов. За пределами человеческого общества мир природы развивается не по книгам - однако мы, люди, постоянно боимся, что Дао, о котором нельзя ничего сказать, или же порядок, который невозможно описать словами, является хаосом.
    
Если Дао обозначает порядок, или путь, природы, возникает вопрос, что это за порядок? Лао-Цзы (гл. 25) действительно для описания состояния Дао до возникновения неба и земли использует термин хун - загадочный, хаотический, неясный, - однако я не думаю, что он имеет в виду хаос в смысле путаницы или беспорядка, который мы видим, когда нарушается привычный нам порядок вещей. По смыслу слово хун ближе к сюань - ко всему тому, что глубоко, темно и загадочно, что существовало до появления разделения на порядок и беспорядок, то есть до идентификации и классификации всех аспектов мира.
    
     

      Безымянное - источник неба и земли;
     
     

      Именование-мать десяти тысяч вещей. 
     
     

      Тот, кто лишен желаний [или намерений], 
     
     

      Лицезрит тайну;
     
     

      Тот, кто исполнен желаниями,
     
     

      Видит только поверхностные проявления.
     
     

      Эти двое имеют общее основание,
     
     

      Но отличаются друг от друга только именованием.
     
     

      Их тождество есть сюань;
     
     

      Сюань за пределами сюань - вот врата всех
     
     

      тайн. [148с][7.13]
     
    
    
Хаос сюань - это упорядоченность мира до того, как проявились и были названы различия; это причудливая роршаховская клякса природы. Недавно Дж. Спенсер Браун показал (G;. Spencer Brown (1)), что стоит только провести хотя бы одно различие, например, между инь и ян или между 0 и 1, как из него неизбежно следуют все законы и принципы математики, физики и биологии. Однако эта неизбежность не является обязательством или силой, внешней по отношению к самой системе. Другими словами, порядок Дао не подразумевает подчиненности чему-то стороннему. Чжуанцзы говорит, что этот порядок существует в себе и через себя; это порядок sui generis (само возникающий) и цзы-жань (сам по себе таковой). Он обладает одним из забытых атрибутов Бога - само сущностью (aseity, от лат. a (благодаря) и se (себе). Между тем порядок Дао не только свободен от какой-либо внешней необходимости; он не налагает никаких ограничений на вселенную - что имело бы место, если бы Дао и вселенная были различны. Другими словами, порядок Дао не есть закон.
    
Китайское слово цзэ лучше других подходит для описания того, что мы понимаем как "закон" - письменный свод правил поведения, перечень всего, что можно и чего нельзя делать. Таким образом, закон подразумевает жизнь по книге. В "Хуай-нан-цзы" читаем:
    
     
Дао Небес работает таинственно (сюань) и скрытно; оно не обладает фиксированной формой; оно не следует определенным законам (у-цзэ); оно так велико, что найти его предел невозможно; оно так глубоко, что достичь его дна не удается[7.14].
    
    
Хотя Дао и является у-цзэ (не законом), оно обладает порядком или структурой, которые можно ясно по­нять, однако нельзя определить с помощью книги, поскольку у него слишком много измерений и слишком много переменных. Такой порядок называется принципом ли - словом, которым вначале обозначали прожилки в нефрите или волокна в древесине[7.15].
    
Таким образом ли следует понимать как органический порядок, отличающийся от механического или юридическою порядка, которые сверяют по книге. Ли - это несимметричный, неповторяющийся и нерегулируемый порядок, который мы обнаруживаем в структуре движущейся воды, в очертаниях деревьев и облаков, в кристаллах изморози на оконном стекле или в камнях, разбросанных но песчаному берегу моря. Пейзажная живопись возникла в Китае задолго до ее появления в Европе, именно благодаря пониманию порядка ли. Поэтому художники и фотографы снова и снова являют нам неопределимую красоту водопадов и нагромождений пены. Даже абстрактные и несюжетные полотна могут изображать формы, которые встречаются в молекулах металла или рисунках на ракушках. Достаточно один раз указать человеку эту красоту, и он сразу замечает ее, хотя и не может сказать, в чем конкретно ее привлекательность. Когда эстеты и знатоки искусства объясняют ее, показывая нам полотна с нанесенными на них эвклидовскими диаграммами - которые призваны демонстрировать правильность их пропорций и ритма, - они просто обманывают себя. Пена привлекает нас не потому, что является нагромождением шестиугольников или обладает измеримым поверхностным натяжением. Геометризация всегда сводит естественные формы к чему-то меньшему, нежели оно само, к сверху прощению или жесткости, которые скрывают танцующие извилины природы. Создается впечатление, что закрепощенным людям изначально присуще отвращение к кривым линиям; они не могут танцевать, не видя перед собой диаграмму шагов, и чувствуют, что движения бедрами неприличны. Они желают "выпрямить вещи", то есть подчинить их линейному порядку, который есть не ли, а цзэ.
    
Но кто может выпрямить воду? Вода - основа жизни, и поэтому Лао-Цзы использует этот символ как емкую метафору Дао.
    
     

      Высшее благо подобно воде, 
     
     

      Ибо благо воды в том, что она питает все без
     
     

      напряжения. 
     
     

      Она занимает место, которое все почитают плохим
     
     

      [то есть низший уровень] [148d][7.16]
     
     

      Воистину Дао в мире подобно реке, 
     
     

      Которая по долине течет к океану, [148е][7.17]
     
     

      Самая мягкая вещь в мире преодолевает самую 
     
     

      жесткую. [148g][7.18]
     
     

      Почему моря и океаны становятся повелителями 
     
     

      сотен рек?
     
     

      Потому что они умеют держаться внизу - 
     
     

      Вот как они становятся повелителями сотен 
     
     

      рек. [148][7.19]
     
     

      В мире нет ничего слабее воды, 
     
     

      Однако ничто не сравнится с ней в способности 
     
     

      побеждать силу. [147а][7.20]
     
    
    
У Чжуанцзы также читаем:
    
     
Когда вода спокойна, она, подобно зеркалу, отражает бороду и брови. Ее уровень всюду одинаков, и поэтому философ почитает ее своим идеалом. И если такую ясность от покоя получает вода, что уж и говорить о способностях ума? Ум мудреца, пребывающего в безмятежности, отражает вселенную и становится зеркалом всего мироздания. [98а][7.21]
    
    
Текучесть воды является ее естественным свойством, а не результатом приложения усилии. Добродетели совершенного человека таковы, что даже без специальных занятий он обладает всей их полнотой. Небо естественно высоко, земля естественно тверда, солнце и луна естественно светлы. Разве они развивают в себе эти качества? [102b][7.22]
    
Чжуанцзы рассказывает также историю о старике, который прыгнул в водопад, а затем вышел ниже по течению целым и невредимым. Когда его попросили объяснить, как ему это удалось, он сказал:
    
     
Нет... у меня нет метода [чтобы делать это]. Вначале у меня была расположенность, затем развилась привычка, и, наконец, следование привычке переросло в судьбу. Я прыгаю в поток, а потом выхожу из потока. Я приспосабливаю себя к воде, а не жду, пока вода приспособится ко мне. Поэтому мне удается действовать в воде подобным образом... Я родился на суше. .. и приспособился к жизни на суше. Это было моей расположенностью. Я вырос на воде и приспособился к воде. Вот что я называю привычкой. И поступая так, как я поступаю, я не прикладываю усилий - вот что я называю судьбой. [106а][7.23]
    
    
Швенк, Кипис и Хайхе (Schwenk (1), Kepes (1), Huyge (1)) показали, что структура текущей воды запечат­лелась в виде мускулов, костей, древесины и камня и нашла отражение в искусстве еще в самые древние времена. Наблюдая за ее течением, нам не удается заметить эстетических ошибок со стороны воды; она неизменно грациозна и в волне, и в разлетающихся брызгах, и в тоненькой струйке. Мы сами как минимум на восемьдесят процентов состоим из воды, и поэтому даосы считают, что она должна служить нам образцом, о чем свидетельствует этот замечательный отрывок из книги "Гуань-цзы" (вторая половина -IV века)[7.24]:
    
     
Вода есть кровь Земли, и течет она в ее мышцах и жилах. Поэтому говорят, что вода обладает совершенными качествами... Она собирается в Небе и Земле и накапливается в различных вещах [этого мира]. Она выделяется из металла и камня и собирается в живых существах. Поэтому говорят, что вода есть нечто духов­ное. Когда она накапливается в растениях и деревьях, их стволы получают регулярный прирост, их цветы распускаются в должном количестве, а их плоды приобретают необходимый размер. Наполняясь водой, тела птиц и зверей становятся большими и упитанными; их перья и шерсть становятся лоснящимися, а отметины и полосы - хорошо заметными. Твари потому и могут проявить присущие им свойства и вырасти до нужного размера, что внутренний баланс воды у них в порядке...