1 2 3 

  
   
Джидду Кришнамурти
   
Комментарии к жизни. Книга вторая
  
  
   
    
Счастье творчества
   
   
Этот город расположился у великолепной реки. Широкие и длинные ступеньки ведут к самому краю воды, и, кажется, весь мир живет на этих ступеньках. С раннего утра до поздней ночи на них всегда толпятся и шумят. Выступающие ступеньки, на которых люди сидят и теряются в своих надеждах и тоске, в своих богах и мольбах, находились почти на одном уровне с водой. Звонили колокола храма, муэдзин зазывал для молитвы. Кто-то пел, и собралась огромная толпа, слушающая в благодарной тишине.
   
Вдали от всего этого, за изгибом, чуть выше по реке, виднелись высотные здания. С полосками деревьев и широкими дорогами они протянулись на несколько миль по суше. А вдоль реки, миновав узкий и грязный переулок, можно очутиться в этом разбросанном местами царстве знаний. Здесь так много студентов со всей страны, нетерпеливых, активных и шумных. Преподаватели напыщенны и плетут интриги ради места и жалованья получше. Никто, кажется, почти не обеспокоен тем, что происходит со студентами после того, как они уезжают отсюда. Преподаватели передают определенные знания и методику, которые умные быстро схватывают, они оканчивают высшее учебное заведение, на этом все. У преподавателей есть постоянные рабочие места, они имеют семьи и гарантию безопасности; но когда студенты разъедутся, они столкнутся лицом к лицу с неразберихой и неуверенностью в жизни. Такие здания, такие преподаватели и студенты существуют по всей земле. Некоторые студенты достигают славы и положения в мире, другие размножаются, борются и умирают. Государство нуждается в компетентных специалистах и управленцах, чтобы вести и править, и всегда существует армия, церковь, и бизнес. Все во всем мире — то же самое.
   
Для того чтобы получить навыки, умения и иметь работу, профессию, мы проходим процесс набивания поверхностного ума фактами и знаниями, не так ли? Ясно, что в современном мире хороший специалист имеет больше шансов заработать средства к существованию, но что затем? Разве тот, кто является более лучшим специалистом, более способен выстоять перед сложными жизненными проблемами, чем тот, кто не специалист? Профессия — это только одна сфера жизни, но существуют также те сферы, которые скрыты, неуловимы и таинственны. Делать акцент на одном и отрицать или пренебрегать остальным значит неизбежно прийти к совершенно однобокой и ведущей к распаду деятельности. Вот именно то, что сегодня имеет место в мире, с сопутствующим этому вечно возрастающим конфликтом, замешательством и нищетой. Конечно, имеются несколько исключений — это творческие личности, те, счастливые, которые находятся в контакте с чем-то, что не искусственно создано человеком, которые не зависят от творений ума.
   
Вы и я имеем свойственную нам способность быть счастливыми, творческими, быть в контакте с чем-то, что вне тисков времени. Счастье творчества — не дар, припасенный для немногих, так почему же подавляющее большинство не знает этого счастья? Почему некоторые поддерживают связь с чем-то глубоким вопреки материальному положению и несчастным случаям, в то время как другие подвергаются разрушению из-за них? Почему некоторые эластичны, гибки, в то время как другие остаются упорными и погибают? Вопреки знаниям, некоторые держат дверь приоткрытой для того, что никакой человек и никакая книга не могут заменить, в то время как другие душат себя техническими приемами и полномочиями. Почему? Совершенно ясно, что ум хочет, чтобы его поймали и сделали уверенным благодаря определенной деятельности, игнорируя более важные и глубокие вопросы, поскольку тогда он окажется на более безопасной почве. Поэтому его образование, его упражнения, его действия поощряются и поддерживаются на том же уровне, и находятся оправдания для того, чтобы не продвинуться за пределы этого.
   
Прежде, до того, как так называемое образование окажет свое пагубное воздействие на детей, многие из них находятся в контакте с неизвестным, что проявляется разными способами. Но окружающая среда скоро начинает сжиматься вокруг них, и после определенного возраста они теряют тот свет, ту красоту, которых не найти ни в какой книге или школе. Почему? Не говорите, что для них жизнь — это слишком много, что они должны выстоять перед суровыми фактами, что это их карма, или грехи отцов — все это чушь. Счастье творчества — оно для всех, а не только для избранных. Вы можете выразить его одним способом, а я другим, но оно — для всех. Счастье творчества не имеет никакой рыночной стоимости, оно — не товар, который можно продать лицу, предлагающему самую высокую цену, это то единственное, что может быть для всех.
   
Действительно ли творческое счастье осуществимо? То есть, может ли ум находиться в контакте с тем, что является источником всего счастья? Может ли открытость быть поддержана, несмотря на знания, умения и навыки, несмотря на образование и давление в нашей жизни? Она может быть, но только тогда, когда обучающий обучается этой реальности, только когда тот, кто преподает, сам находится в контакте с источником творческого счастья. Так что наша проблема — не в ученике, ребенке, а в преподавателе и родителе. Образование — порочный круг, но только когда мы не видим важность, существенную необходимость за всем этим наивысшего счастья. В конце концов, быть открытым для источника всего счастья — это самая искусная религия, но чтобы понимать это счастье, вы должны направить особое внимание на него, как вы делаете это по отношению к бизнесу. Профессия учителя — это не просто обычная работа, а выражение красоты и радости, которое нельзя измерить в понятиях достижений и успехов.
   
Свет настоящей реальности и ее благодать разрушаются, когда ум, который является местом нахождения «я», берет на себя бразды управления. Самопознание — вот начало мудрости, без самопознания учение ведет к невежеству, борьбе и горю.
  
  
   
    
Создание условий
   
   
Он был очень озабочен помощью человечеству, выполнением благих дел, и для этого активно трудился в различных организациях социального обеспечения. Он сказал, что буквально никогда не брал длительного отпуска и что, начиная с окончания колледжа, постоянно работал ради улучшения человечества. Естественного никаких денег за работу, которую делал, он не брал. Его труд всегда был очень значим для него, и он был глубоко привязан к тому, чем занимался. Он стал первоклассным общественным работником, и ему это нравилось. Но он услышал в одном из разговоров кое-что относительно различных видов бегства от реальности, которые делают ум зависимым от условий, и хотел поговорить об этом.
   
«Вы думаете, что быть социальным работником означает поставить себя в определенные условия? Разве только это вызывает дальнейший конфликт?»
   
Давайте выясним, что мы подразумеваем под созданием условий. Когда мы осознаем, что находимся под влиянием условий? Разве мы когда-либо осознаем это? Разве вы осознаете, что вы под влиянием условий, или вы просто осознаете конфликт, борьбу на различных уровнях вашего бытия? Конечно, мы осознаем, но не созданные нами условия, а только лишь конфликт, боль и удовольствия.
   
«Что вы подразумеваете под конфликтом?»
   
Любой вид конфликта: конфликт между нациями, различными социальными группами, индивидуумами и конфликт внутри нас самих. Ведь конфликт неизбежен, пока нет объединения между действующим и его действием, между вызовом жизни и откликом на него? Конфликт — это наша проблема, не так ли? Не какой-то специфический конфликт, но всякий конфликт: борьба между идеями, верами, идеологиями, между противоположностями.
   
Если бы не было конфликта, не было бы никаких проблем.
   
«Вы предлагаете нам всем стремиться к жизни в изоляции, к простому созерцанию ее?»
   
Просто созерцать — это трудно, это одна из наиболее труднопонимаемых вещей. Изоляция, хотя каждый сознательно или подсознательно стремится к ней своим собственным путем, не решает наши проблемы, напротив, она усиливает их. Мы пытаемся понять, что это факторы создания условностей, которые порождают дальнейший конфликт. Мы только знаем конфликт, боль и удовольствие, но не осознаем, как создаем для них условия. Что же вызывает появление тех условий?
   
«Социальные влияния или влияния окружающей среды: общество, в котором мы были рождены, культура, в которой мы выросли, экономическое и политическое давление и так далее».
   
Это так, но все ли это? Такие влияния — наше собственное детище, разве не так? Общество — это результат отношений человека с человеком, что совершенно очевидно. Данные взаимоотношения — это отношения использования, потребности, комфорта, удовлетворения, и они создают влияния, ценности, которые сковывают нас. Это сковывание и есть создание нами же условий. Мы связаны нашими собственными мыслями и действиями, но мы не осознаем, что связаны, нам только ведом конфликт из-за удовольствия или боли. И, кажется, мы никогда не выходим за его пределы, а если и движемся куда-то, то только к дальнейшему конфликту. Мы не осознаем то, как сами создаем условия, и, пока это так, мы можем только лишь порождать дальнейший конфликт и смятение.
   
«Как же осознать, как мы создаем условия?»
   
Это возможно только при понимании другого процесса — процесса возникновения привязанности. Если мы сможем понять, почему привязываемся, то, возможно, сможем осознать, как создаем условия для себя.
   
«Разве это не слишком длинный обходной путь, чтобы прийти к прямому вопросу?»
   
Разве? Просто попробуйте осознать, как вы порождаете условия. Вы сможете осознать это только косвенно, относительно чего-то еще. Вы не сможете осознать, как порождаете условия, как абстракцию, поскольку тогда это просто на словах, без особой значимости. Мы осознаем только конфликт. Конфликт существует, когда нет никакой интеграции между вызовом и откликом. Такой конфликт — результат создания нами условий. Создание условий — это возникновение привязанности: к работе, к традиции, к собственности, к людям, к идеям и так далее. Если бы не имелось никакой привязанности, возникали бы тогда условия? Конечно, нет. Так зачем мы привязываемся? Я привязываюсь к своей стране, потому что через отождествление с ней я становлюсь кем-то. Я отождествляю себя с моей работой, и работа становится важной для меня. Я — это моя семья, моя собственность, и я привязан к ним. Объект привязанности предлагает мне средство бегства от моей собственной пустоты. Привязанность — это бегство, которое усиливает порождение условий. Если я привязан к вам, то потому, что вы стали средством бегства от меня самого, таким образом вы чрезвычайно важны для меня, и я должен обладать вами, держаться за вас. Вы становитесь фактором возникновения условий, а бегство — это создание условий. Если мы сможем осознать наше бегство, то тогда сможем уловить факторы, влияния, которые приводят к возникновению условий.
   
«Неужели я убегаю от самого себя благодаря социальной работе?»
   
Вы привязаны к ней, связаны ею? Вы бы ощутили себя потерянным, опустошенным, тоскующим, если бы не занимались социальной работой?
   
«Я уверен, что было бы так».
   
Привязанность к вашему делу — это ваше бегство. Существуют бегства на всех уровнях нашего бытия. Вы убегаете через работу, другой через спиртные напитки, третий через религиозные обряды, четвертый через знания, пятый через бога, а еще кто-то зависим от развлечений. Любое бегство похоже одно на другое, нет никакого высшего или низшего бегства. Бог и выпивка находятся на одном и том же уровне, пока они являются бегством от того, кто мы есть. Только когда мы осознаем наше бегство, тогда мы сможем осознать, как создаем условия.
   
«Что же я буду делать, если я прекращу убегать через социальную работу? Могу ли я делать что-нибудь, при этом не убегая? Разве не всякое мое действие — форма бегства от того, кто я?»
   
Этот вопрос просто на словах, или он отражает действительность, реальность, которую вы переживаете? Если бы вы не убегали, что случилось бы? Вы когда-либо пробовали это?
   
«То, что вы говорите, настолько негативно, если я могу так выразиться. Вы не можете предложить какую-либо замену работе».
   
Разве не всякая замена — это лишь иная форма бегства? Когда одна специфическая форма деятельности не удовлетворительна или порождает дальнейшее противоречие, мы прибегаем к другой. Заменять одну деятельность другой без понимания самого факта бегства довольно-таки бесполезно, вам не кажется? Именно это бегство и наша привязанность к ним приводят к созданию условий. Создание условий порождает проблемы и конфликты. Именно создание условий мешает нашему пониманию вызова жизни, будучи обусловленным, наш отклик должен неизбежно создать конфликт.
   
«Как же можно освободиться от создания условий?»
   
Только благодаря пониманию, осознанию нашего бегства от реальности. Наша привязанность к человеку, к работе, к идеологии является фактором создания условий, это явление мы должны понять, а не искать лучшего или более интеллектуального бегства. Всякое бегство невежественно, поскольку оно неизбежно вызывает конфликт, привязанность к абстракции, к идеалу, называемому беспристрастностью. Идеал — это фантазия, созданная вашим эго, и становление идеалом — бегство от того, что есть. Понимание того, что есть, адекватное действие по отношению к тому, что есть, возникает только тогда, когда ум больше не ищет никакого бегства. Само размышление относительно того, что есть, — бегство от того, что есть. Размышление относительно проблемы — бегство от проблемы, поскольку размышление и есть проблема, причем единственная. Ум, не желая быть таким, каков он есть, боясь того, что есть, стремится к этим различным видам бегств, а путь бегства — это мысль. Пока есть размышление, будет и бегство, привязанности, которые только усиливают порождение условий.
   
Свобода от создания условий приходит со свободой от мышления. Когда ум совершенно спокоен, только тогда есть свобода для того, чтобы возникло реальное.
  
  
   
    
Страх внутреннего одиночества
   
   
Насколько это необходимо — умирать каждый день, умирать каждую минуту по отношению ко всему, ко всем прошедшим дням и по отношению к моменту, который только что прошел! Без смерти нет никакого возрождения, без смерти нет никакого творения. Бремя прошлого порождает его собственное продолжение, и тревога дня вчерашнего дает новую жизнь тревоге дня сегодняшнего. «Вчера» увековечивает «сегодня», а «завтра» — все еще остается «вчера». Нет никакого освобождения от этой непрерывности, кроме в смерти. В смерти есть радость. Это новое утро, свежее и ясное, свободно от света и темноты вчера, песню той птицы слышат впервые, а шум тех детей — не такой, как вчера. Мы несем память о вчерашнем дне, и она затемняет наше бытие. Пока ум является механическим устройством памяти, он не знает никакого отдыха, никакого спокойствия, никакой тишины, он вечно истощает себя. И тот, который все еще может повторно возродиться, является бесполезной вещью, которая в постоянной деятельности изнашивает себя. Источник начала находится в окончании, а смерть так же близка, как и жизнь.
   
Она сказала, что училась долгие годы с одним из известных психологов и он исследовал ее, что заняло значительное время. Хотя ее воспитывали как христианку, и она также изучала индусскую философию и ее преподавателей, она никогда не присоединилась к какой-либо специфической группе и не связала себя с какой-либо системой мышления. Как всегда, ее все еще что-то не удовлетворяло, и она даже отказалась от психоанализа. А теперь ее вовлекли в некую благотворительную деятельность. Она была замужем и познала все горести, а также радости семейной жизни. Она находила убежище различными способами: через престиж в обществе, работу, деньги, трогательное восхищение этой страной у синего моря. Печали умножились, что она еще могла перенести, но она никогда не была способна выйти за пределы некоторой глубины, и все это оказывалось не очень глубоким.
   
Почти все имеет поверхностный характер и вскоре заканчивается, только чтобы начаться снова с последующей поверхностности. Неистощимое нельзя обнаружить через какую-либо деятельность ума.
   
«Я перешла от одной деятельности на другую, от одной неудачи к другой, всегда ведомая и всегда преследующая. Теперь, когда я достигла конца одного убеждения, и прежде, чем я последую за другим, который будет вести меня в течение множества лет, на меня подействовал более сильный импульс, и вот здесь я. Моя жизнь хороша, весела и богата. Я заинтересовалась многими вещами и изучала некоторые предметы довольно-таки глубоко. Но так или иначе, спустя годы я все еще на поверхности явлений и кажусь неспособной проникнуть за пределы определенной точки. Но я хочу идти глубже, а не могу. Люди хорошо отзываются о том, что я делала, и именно это совершенство связывает меня. Моя зависимость от условия имеет вид благотворительности: делая добро другим, помогая нуждающимся, внимание, великодушие и так далее. Но это обязывает, подобно любому другому возникшему условию. Моя проблема состоит в том, чтобы освободиться не только от этого условия, но и всех созданных мною условий и выйти за их пределы. Это стало необходимой потребностью не только из-за того, что я услышала из разговора, но также из-за моего собственного наблюдения и опыта. Я в настоящее время отложила свою благотворительную деятельность, и вернусь к ней или нет, будет решено позже».
   
Почему вы раньше спрашивали себя о причине всех этих видов деятельности?
   
«Мне прежде никогда и в голову не приходило спросить себя, почему я занимаюсь социальной работой. Я всегда хотела помогать, делать добро, и это не было лишь пустой сентиментальностью. Я обнаружила, что люди, с которыми живу, не реальны — они лишь маски, только нуждающиеся в помощи являются реальными. Жить с масками бессмысленно и глупо, а жить с другими — это борьба, боль».
   
Почему вы занимаетесь благотворительностью или любым другим видом деятельности?
   
«Считаю, чтобы держаться на плаву. Нужно жить и действовать, и созданным мной условием было действовать настолько порядочно, насколько возможно. Я никогда не спрашивала себя, почему я поступаю именно так, а теперь хочу выяснить это. Но прежде, чем мы пойдем дальше, позвольте мне признаться, что мне нравится уединение, и, хотя я встречаюсь со многими людьми, я одинока, и мне это нравится. Есть что-то приятно возбуждающее в том, чтобы быть одной».
   
Быть одной, в наивысшем смысле, является необходимостью, но одиночество ухода в себя придает ощущение власти, силы, неуязвимости. Такое одиночество — изоляция, бегство, убежище. Но разве не важно выяснить, почему вы никогда не спрашивали себя о причине всех ваших возможно и хороших поступков? Разве вам не следует расследовать это?
   
«Да, давайте сделаем это. Я думаю, что именно страх внутреннего одиночества заставил меня делать все это».
   
Почему вы используете слово «страх» по отношению к внутреннему одиночеству? Внешне вы не возражаете быть одинокой, но от внутреннего одиночества вы отворачиваетесь. Почему? Страх — это не абстракция, он существует только по отношению к чему-то. Страх не существует отдельно, он существует как слово, но его чувствуют только в контакте с чем-то другим. Чего же вы боитесь?
   
«Внутреннего одиночества».
   
Страх внутреннего одиночества существует только относительно чего-то еще. Вы не можете бояться внутреннего одиночества, потому что никогда не всматривались в него, вы измеряете его теми мерками, которые уже знаете. Вы знаете вашу ценность, если можно так выразиться, как общественного работника, как матери, как способного и продуктивного человека и так далее. Вы знаете цену вашего внешнего одиночества. Таким образом, именно относительно всего этого вы измеряете или имеете подход ко внутреннему одиночеству. Вы знаете то, что было, но вы не знаете то, что есть. Когда известное смотрит на неизвестное, это порождает страх, именно это вызывает в вас опасение.
   
«Да, совершенно верно. Я сравниваю внутреннее одиночество с понятиями, которые я знаю из опыта. Именно данный опыт вызывает опасение чего-то, что я в действительности вообще не испытала».
   
Так что ваш страх на самом деле не из-за внутреннего одиночества, но прошлое боится чего-то, что оно не знает, или не испытало. Прошлое хочет поглотить новое, сделать из него опыт. Но может ли прошлое, которое и есть вы, пережить новое, неизвестное? Известное может пережить только то, что принадлежит ему, оно никогда не сможет переживать новое, неизвестное. Давая неизвестному название, назвав его внутренним одиночеством, вы только опознали его словесно, и слово занимает место переживания, так как слова — это внешнее выражение страха. Понятие «внутреннее одиночество» прикрывает факт того, что есть, и само слово создает страх.
   
«Но я как-то, не способна взглянуть на этот факт».
   
Давайте сначала поймем, почему мы не способны взглянуть на факт, и что мешает нам пассивно наблюдать за ним. Не пытайтесь смотреть на него сейчас, а, пожалуйста, спокойно послушайте то, о чем говорится.
   
Известное, прошлый опыт, пытается поглотить то, что оно называет внутренним одиночеством. Но оно не может пережить это, поскольку не знает, чем является, оно знает термин, но не то, что скрывается за термином. Нельзя испытать неизвестное. Вы можете думать или размышлять над неизвестным, или бояться его, но мысли не дано постичь его, поскольку мысль — это результат известного, опыта. Поскольку мысль не может познать неизвестное, она боится его. Страх останется, пока мысль желает переживать, понять неизвестное.
   
«Тогда что?..»
   
Пожалуйста, послушайте. Если вы услышите правильно, истина всего этого будет понятна, и потом истина будет единственным действием. Что бы мысль не делала по отношению ко внутреннему одиночеству — это бегство, уклонение от того, что есть. Уклоняясь от того, что есть, мысль создает свои собственные условия, которые предотвращают переживание нового, неизвестного. Страх — это единственный отклик мысли на неизвестное, мысль может называть его различными терминами, но, тем не менее, это — страх. Просто поймите, что мысль не может справиться с неизвестным, с тем, что есть, что скрывается за термином «внутреннее одиночество». Только тогда по-настоящему то, что есть, раскрывает себя, и оно неиссякаемо.
   
Теперь, если можно, оставьте этот вопрос в покое. Вы услышали, и пусть это работает, как сможет. Быть спокойным после пахоты и посева означает дать жизнь творению.
  
  
   
    
Развитие ненависти
   
   
Она была учительницей или, скорее всего, всегда была ею. Она была нежна и любезна, и это почти стало установившейся практикой. Она сказала, что преподавала в течение более чем двадцати пяти лет и была счастлива на этом поприще. И хотя в конце она хотела уйти от всего этого, она привыкла. Недавно она начала осознавать то, что было глубоко захоронено в ее природе. Она внезапно обнаружила это во время одного из обсуждений, и случившееся по-настоящему удивило и потрясло ее. Это было и не было простым самообвинением, и хотя оглядываясь вслед прошедшим годам, она могла теперь видеть, что это всегда было с ней. Она действительно ненавидела. Это не было ненавистью к кому-то в частности, а чувством всеобщей ненависти, подавленная вражда к каждому и ко всему. Когда она впервые обнаружила ее, она подумала, что это было что-то очень поверхностное, которое она могла легко побороть. Но когда проходили дни, она обнаружила, что это не было всего лишь досадным недоразумением, но закоренелой ненавистью, которая продолжалась всю ее жизнь. Что ее потрясло, было то, что она всегда считала себя нежной и доброй.
   
   
Любовь — странная вещь, но пока она пронизана мыслью, это не любовь. Когда вы думаете о ком-то, кого вы любите, тот человек становится символом приятных ощущений, воспоминаний, образов, но это — не любовь. Мысль — это ощущения, а ощущения — это не любовь. Сам процесс размышления — это опровержение любви. Любовь — это огонь без дыма мысли, ревности, противостояния, использования, которые принадлежат уму. Пока сердце обременено объектами мышления, ненависть неизбежна, поскольку ум — это вместилище ненависти, антагонизма, противостояния и конфликта. Мысль — это реакция, а реакция — всегда, так или иначе, источник вражды. Мысль — это противостояние, ненависть, мысль — всегда соперничает, всегда ищет результат, успех. Ее удовлетворенность проявляется в удовольствии, а ее расстройство — в ненависти. Конфликт — это мысль, пойманная в ловушку противоположностей, и синтез противоположностей — это все еще ненависть, антагонизм.
   
«Вы понимаете, я всегда думала, что любила детей, и даже, когда они вырастали, то приходили ко мне за утешением, когда у них были неприятности. Я принимала свою любовь к ним как должное, особенно любовь к тем, кто был моими любимчиками вдали от классной комнаты. Но теперь я понимаю, что у меня всегда имелось затаенное чувство ненависти, закоренелое неприятие. Что же мне делать с этим открытием? Вы и понятия не имеете, как я потрясена, и хотя вы говорите, что мы не должны осуждать, это открытие оказалось очень полезным».
   
Обнаружили ли вы также возникновение ненависти? Понять причину, узнать, почему вы ненавидите, является сравнительно легкой задачей, но осознаете ли вы пути ненависти? Вы наблюдаете за ней, как если бы вы наблюдали за незнакомым новым животным?
   
«Это все столь ново для меня, и я никогда до настоящего момента не наблюдала за возникновением ненависти».
   
Давайте сделаем это теперь и посмотрим на то, что случится, давайте пассивно понаблюдаем за ненавистью, посмотрим, как она раскрывает себя. Не удивляйтесь, не осуждайте, не находите оправдания, просто пассивно наблюдайте за ней. Ненависть — это вид расстройства, так? Полное удовлетворение и расстройство всегда идут бок о бок. В чем вы заинтересованы, не профессионально, но где-то глубоко в душе?
   
«Я всегда хотела рисовать».
   
Почему вы не делали этого?
   
«Раньше мой отец настаивал, чтобы я не занималась чем-то, что не приносило дохода. Он был очень агрессивным человеком, и деньги были для него вершиной всего. Он никогда не сделал бы что-либо, если это не сулило ему денег, или он не получил бы за это больше престижа, больше власти. „Больше“ — вот что было его богом, и мы все являлись его детьми. Хотя я любила его, я была настроена во многом против по отношению к нему. Эта идея относительно важности денег отложилась где-то в глубине меня, и мне нравилось учить, вероятно, потому что это давало мне возможность быть боссом. Во время отпуска я, бывало, рисовала, но это не приносило удовлетворения; мне хотелось посвятить этому свою жизнь, а фактически я уделяла рисованию только пару месяцев в году. Наконец я вообще прекратила рисовать, но внутри все горело. Теперь-то я понимаю, как все это порождало неприятие во мне».
   
Вы когда-либо были замужем? Есть ли у вас собственные дети?
   
«Я влюбилась в женатого мужчину, и мы тайно жили вместе. Я ужасно ревновала его к жене и детям, и мне было страшно заводить детей, хотя я очень хотелось. Все естественные вещи, каждодневные товарищеские отношения и так далее я отвергала, а ревность превратилась во всеохватывающую ярость. Ему пришлось переехать в другой город, но моя ревность никогда не уменьшалась. Это было невыносимо. Чтобы забыть обо всем, я более интенсивно принялась за обучение. Но теперь я понимаю, что все еще ревную, не его, потому что он умер, а счастливых людей, женатых, успешных, почти любого. А мы могли быть вместе, но это было не дано нам!»
   
Ревность — это и есть ненависть, не так ли? Если вы любите, то уже нет места чему-нибудь другому. Но мы не любим на самом деле, дым душит нашу жизнь, и огонь затухает.
   
«Я могу теперь понять, что и в школе, и с моими замужними сестрами, и почти во всех моих взаимоотношениях шла война, но только она было скрытой. Я становилась идеальным учителем. Стать идеальным учителем было моей целью, и вскоре меня именно так и признали».
   
Чем сильнее идеал, тем глубже подавленность, конфликт и неприятие.
   
«Да, теперь я понимаю все это, и, удивительно, когда я наблюдаю за собой, я не возражаю быть такой, какая я есть реально».
   
Вы не возражаете против этого, потому что в вас есть своего рода грубое одобрение, не так ли? Это самое одобрение приносит некоторое удовольствие, оно придает живучесть, ощущение уверенности в знании себя самой, силы этого знания. Как ревность дает удовлетворяющие, хотя и болезненные ощущения, так теперь знание вашего прошлого дает вам ощущение превосходства, которое также удовлетворяет. Теперь вы нашли новое определение для ревности, для расстройства, для вашей покинутости: это ненависть и знание о ней. При знании возникает гордость, которая является иной формой неприятия. Мы переходим от одной замены к другой; но, по существу, все замены похожи, хотя словесно они, возможно, и отличаются. Так что вы поймались в сети вашей собственной мысли, не так ли?
   
«Да, но что еще можно сделать?»
   
Не спрашивайте, а лишь наблюдайте за процессом вашего собственного размышления. Как хитро оно, и как вводит вас в заблуждение! Оно обещает облегчение, но порождает только еще один кризис, еще одно неприятие. Только пассивно наблюдайте за этим и позвольте сути этого быть.
   
«Наступит ли освобождение от ревности, от ненависти, от непрекращающейся и подавляемой борьбы?»
   
Когда вы надеетесь на что-то, активно или пассивно, вы проецируете ваше собственное желание. Вы добьетесь успеха в вашем желании, но это только другая подмена, и поэтому борьба снова продолжается. Желание извлекать пользу или избегать находится все еще в пределах сферы противостояния, не так ли? Поймите ложное как ложное, и тогда возникнет истина. Вам не нужно искать ее. То, что вы ищете, вы найдете, но это не будет истиной. Это подобно тому, как подозревающий человек находит то, о чем он подозревает, что сравнительно легко и глупо. Просто пассивно осознайте весь этот целостный процесс мышления, и также желание быть свободной от этого.
   
«Все это было необычным открытием для меня, и я начинаю понимать суть того, что вы говорите. Я надеюсь, что не потребуется больше лет, чтобы проникнуть за пределы этого конфликта. Ну, вот я снова надеюсь! Я буду тихо наблюдать и осознавать то, что будет происходить».
  
  
   
    
Прогресс и революция
   
   
В храме пели. Это был чистый храм, высеченный из камня, массивный и нерушимый. Там находилось более тридцати священников, голых до пояса. Их произношение на санскрите было точным и четким, и они понимали значение песнопения. Глубина и звучание слов заставляли почти дрожать стены и столбы, и инстинктивно группа людей, находящихся там, затихла. Воспевалось творение, начало мира, и то, как появился человек. Люди закрыли глаза, и песнопение приводило всех в приятное волнение: ностальгические воспоминания их детства, мысли о продвижении вперед, которое они сделали, начиная с тех юных лет, необычное впечатление от слов на санскрите, восхищение от вновь слушаемого песнопения. Некоторые повторяли песнопение про себя, и их губы шевелились. Атмосфера заряжалась от сильных эмоций, но священники продолжали песнопение, и боги оставались молчаливыми. Как мы восторгаемся внутри себя мыслью о прогрессе. Нам нравится думать, что мы достигнем лучшего положения, станем более милосердными, мирными и добродетельными. Мы обожаем цепляться за эту иллюзию, и лишь немногие глубоко осознают, что стать кем-то — просто отговорка, удовлетворяющий миф. Мы любим думать, что когда-нибудь мы будем лучше, но тем временем продолжаем все как прежде. Прогресс — это такое успокаивающее, такое многообещающее, слово, с помощью которого мы гипнотизируем себя. То, что есть, не может стать чем-то иным, жадность никогда не сможет стать нежадностью, насилие не сможет стать ненасилием. Вам удастся сделать из чугуна в чушке изумительный, сложный механизм, но прогресс — это иллюзия, когда дело касается самостановления. Идея относительно «я», становящегося кем-то великолепным, — просто обман жажды стать кем-то большим. Мы поклоняемся успеху государства, идеологии, «я» и обманываем себя с помощью утешающей иллюзии прогресса. Мысль может прогрессировать, становиться чем-то большим, продвигаться к более совершенному результату или заставить себя замолчать, но пока мысль является движением жадности или отказа, она всегда остается простой реакцией. Реакция вечно порождает конфликт, а прогресс в конфликте — это дальнейшее замешательство, дальнейший антагонизм.
   
Он сказал, что был революционером, готовым убивать или быть убитым ради этой цели, ради своей идеологии. Он был готов убивать ради лучшего мира. Уничтожить существующий социальный строй означало бы конечно произвести еще больше хаоса, но этот беспорядок можно было бы использовать, чтобы построить бесклассовое общество. Ну какое бы это имело значение, если бы вы уничтожили нескольких или многих в процессе создания совершенного социального устройства? Что по-настоящему имело значение, так это не существующее человечество, а человек будущего. В новый мире, который они собирались построить, не будет никакого неравенства, там нашлась бы работа для всех, и счастье было бы тоже для всех.
   
Как вы можете быть настолько уверенными в будущем? Почему вы так уверенны в нем? Религиозные личности обещают рай, а вы обещаете лучший мир в будущем. У вас свои книги и священники, а у них свои, так что между вами в действительности не много различия. Но что делает вас настолько уверенными, что вы проницательны относительно будущего?
   
«Логически, если мы следуем какому-то курсу, цель определенна. Кроме того, имеются много исторических свидетельств, подтверждающих нашу позицию».
   
Все мы интерпретируем прошлое согласно нашим специфическим, придуманным нами условиями и толкуем его, чтобы оно удовлетворяло наши предубеждения. Вы столь же неуверенны в завтрашнем дне, как и все остальные, и слава богу, что это так! Но жертвовать настоящим ради иллюзорного будущего — совершенно нелогично.
   
«Вы верите в перемены или вы лишь инструмент капиталистической буржуазии?»
   
Перемена — это видоизмененное продолжение, которое вы можете называть революцией, но фундаментальная революция — это совершенно иной процесс, она не имеет никакого отношения к логическому подтверждению или историческим свидетельствам. Фундаментальная революция возникает только при понимании целостного процесса действия не на каком-либо специфическом уровне, экономическом или идеологическом, а действия как объединенного целого. Такое действие — это не реакция. Вам знакома только реакция, реакция противопоставления, и дальнейшая реакция, которую вы вызываете синтезом. Объединение — это не интеллектуальный синтез, не словесный довод, основанный на изучении истории. Объединение может возникнуть только с пониманием реакции. Ум — это последовательность реакций, и революция, основанная на реакциях, на идеях, не является революцией вообще, а лишь видоизмененным продолжением того, что было. Вы можете называть это революцией, но фактически это не так.
   
«Что же для вас революция?»
   
Перемена, основанная на идее, — это не революция, поскольку идея — это отклик памяти, который опять же является реакцией. Фундаментальная революция возможна только, когда идеи становятся не важны и прекращают свое существование. Революция, рожденная в неприятии, прекращает быть тем, чем ее считают, она — это всего лишь сопротивление, а сопротивление никогда не сможет быть творческим.
   
«Тот вид революции, который вы описываете, — полнейшая абстракция, она не имеет никакого отношения к действительности в современном мире. Вы — неопределенный идеалист, и крайне непрактичный».
   
Напротив, идеалист — это человек с идеей, и именно он не является революционером. Идеи разделяют, а разделение — это распад, это совсем не революция. Человек с идеологией заинтересован в идеях, словах, а не в прямом действии, он избегает прямого действия. Идеология — это помеха для прямого действия.
   
«Разве вы не считаете, что через революцию может возникнуть равенство?»
   
Революция, основанная на идее, как бы ни была она логична и соответствовала историческим свидетельствам, не может породить равенство. Сама функция идеи в том, чтобы разделять людей. Вера, религиозная или политическая, настраивает человека против человека. Так называемые религии разделили людей и все еще продолжают делать это. Организованное верование, которое называется религией, подобно любой другой идеологии, — это продукт ума и поэтому имеет свойство разделять. Вы с вашей идеологией делаете то же самое, не так ли? Вы также формируете ядро или группу вокруг идеи, вам хочется включить каждого в вашу группу также, как делает верующий. Вы хотите по вашему методу спасти мир, так же как он по своему. Вы убиваете и уничтожаете друг друга, и все ради улучшения мира. Ни один из вас не заинтересован в улучшении мира, а лишь в формировании мира согласно вашей идее. Как может идея привести к равенству?
   
«В истоках идеи мы все равны, хотя у нас могут быть различные функции. Мы в первую очередь то, что представляет из себя идея, и только потом мы — это индивидуально функционирующие сущности. По функциям у нас есть определенные градации, но не как у представителей идеологии».
   
Это именно то, что каждое другое организованное верование провозглашает. В глазах бога мы все равны, но различия имеются в способностях. Жизнь одна, но социальные разногласия неизбежны. Заменяя одну идеологию на другую, вы не изменили фундаментальный факт того, что одна группа или индивидуум обращается с другим как низшим. В действительности, неравенство существует на всех уровнях жизни. У одного есть способность, у другого нет, один ведет, а другой следует, один глуп, а другой восприимчив, внимателен, способен приспосабливаться, один рисует или пишет, другой копает, один — ученый, а другой — дворник. Неравенство — это факт, и никакая революция не сможет покончить с ним. Что делает так называемая революция, это заменяет одну группу людей на другую, и новая группа тогда принимает на себя политическую и экономическую власть. Она становится новым высшим классом, который продолжает укреплять себя с помощью привилегий и тому подобного. Ему знакомы все уловки другого класса, который был свергнут. Он ведь не отменил неравенство, не так ли?
   
«В конечном он отменит. Когда весь мир будет мыслить, как мы, наступит идеологическое равенство».
   
Которое вообще не равенство, а просто идея, теория, мечта о другом мире, подобно таким же, как и у религиозного приверженца. Как же близки вы друг к другу! Идеи делят, они имеют свойство разделять, противопоставлять, порождать противоречия. Идея никогда не сможет дать равенство, даже в ее собственном мире. Если бы все мы верили в одно и то же, одновременно, на одинаковом уровне, получилось бы некое равенство, но это невозможно, это простое предположение, которое может привести только к иллюзии.
   
«Неужели вы пренебрегаете всяким равенством? Неужели вы так циничны и осуждаете все усилия ради возникновения равных возможностей для всех?»
   
Я не циничен, а просто констатирую очевидные факты, и я не против равных возможностей. Конечно, это является возможным — выйти за пределы и может быть обнаружить эффективный подход к проблеме неравенства, только, когда мы поймем фактическое, то, что есть. Приближаться к тому, что есть, с идеей, умозаключением, мечтой, не означает понимать то, что есть. Предрассудочное наблюдение — это никакое не наблюдение вообще. Имеется факт, что существует неравенство на всех уровнях сознания и жизни, и что хотите делайте, но мы не можем изменять этот факт.
   
Теперь, возможно ли приблизиться к факту неравенства без того, чтобы не породить дальнейший антагонизм, дальнейшее разделение? Революция использовала человека как средство для результата. Был важен результат, но не человек. Религии постоянно настаивали, по крайней мере на словах, что важен человек, но они также использовали человека для построения веры, догмы. Использование человека ради цели должно неизбежно породить в нем чувство превосходящего и низшего, того, кто рядом, и того, кто далек, того, кто знает, и того, кто не знает. Такое разделение — это психологическое неравенство, и это фактор распада в обществе. В настоящее время мы понимаем под взаимоотношениями только использование, общество использует индивидуума, также, как индивидуумы используют друг друга, чтобы различными способами извлечь выгоду. Такое использование другого — вот фундаментальная причина психологического настроя человека против человека.
   
Мы прекращаем использовать друг друга только, когда идея перестает быть фактором мотивации во взаимоотношениях. С идеей приходит эксплуатация, а антагонизм — это порождение эксплуатации.
   
«Тогда, что же это за фактор, который возникает, когда идея прекращает быть?»
   
Это любовь, единственный фактор, который может вызвать фундаментальную революцию. Любовь — это единственная истинная революция. Но любовь — это не идея, это когда нет мысли. Любовь — это не инструмент для пропаганды, это не то, что искусственно взращивают и о чем кричат с крыш домов. Только когда флаг, вера, лидер, идея как запланированное действие, отходят в сторону, тогда может быть любовь, и любовь — это единственная творческая и постоянная революция.
   
«Но любовь не станет управлять машинами, не так ли?»
  
  
   
    
Скука
   
   
Дожди прекратились, дороги были чистыми, и с деревьев смыло пыль. Земля была посвежевшей, и в водоеме было слышно лягушек. Они были крупными, и их глотки раздувались от удовольствия. Трава искрилась от крошечных капелек воды, и на земле воцарился покой после сильного ливня. Домашние животные насквозь промокли, но во время дождя они никуда не укрылись от него, и теперь довольно паслись. Несколько мальчишек играло в небольшом ручье, который образовался у обочины дороги из-за дождя. Они были голыми, и было приятно видеть их блестящие тела и сверкающие глаза. Они проводили лучшее время в их жизни, и как счастливы они были! Ничто другое не имело, казалось, значения, и они улыбнулись, полные радости, когда кто-то сказал им что-то, хотя они не поняли ни слова. Солнце поднималось, и тени становились сильнее.
   
Насколько важно для ума очищать себя от всяких мыслей, быть постоянно пустым, не заставлять себя быть пустым, а просто быть пустым, умереть для всякой мысли, для всех вчерашних воспоминаний и для грядущего часа! Умереть просто, а продолжать трудно, поскольку продолжение — это усилие быть или не быть. Усилие — это желание, а желание может умереть лишь тогда, когда ум прекращает приобретать знания. Как это легко — просто жить! Но это не остановка в развитии. Есть великое счастье в не желании, в не бытии кем-то, в не продвижении куда-нибудь. Когда ум очищает себя от всякой мысли, только тогда наступает тишина творения. Ум не спокоен, пока он путешествует, чтобы прибыть куда-то. Для ума прибыть означает достичь успеха, а успех вечно одинаков, в начале ли он или в конце. Никакого очищения ума не происходит, если ум плетет для себя образец своего собственного становления.
   
Она сказала, что всегда принимала активное участие в той или иной деятельности, касалось ли это ее детей или общественных дел, или спортивных состязаний. Но за этой деятельностью всегда скрывалась скука, давящая и постоянная. Ей надоели установившееся течение жизни, удовольствия, боль, лесть и все остальное. Скука была подобна облаку, которое висело над ее жизнью так долго, как она могла помнить. Она пробовала убежать от этого, но каждое новое увлечение скоро становилось дальнейшей скукой, смертельной усталостью. Она много читала, и у нее были обычные заботы семейной жизни, но все это насквозь пронизывала утомляющая скука. Она не имела никакого отношения к ее здоровью, так как она прекрасно себя чувствовала.
   
Почему, как вы думаете, вам скучно? Является ли это результатом какого-то расстройства, какого-то сильного желания, исполнению которого помешали?
   
«Вряд ли. Были какие-то незначительные преграды, но они никогда не беспокоили меня, а если беспокоили, я справлялась с ними довольно-таки разумно и никогда не оказывалась в тупике из-за них. Я не думаю, что мое беспокойство из-за расстройства, поскольку я всегда был способна получить то, что хочу. Я не выла на луну и была разумна в своих запросах. Но, тем не менее, чувство скуки присутствовало во всем по отношению к моей семье и моей работе».
   
Что вы подразумеваете под скукой? Вы подразумеваете неудовлетворенность? Не из-за того ли она, что ничто не дало вам полное удовлетворение?
   
«Это не совсем так. Я столь же неудовлетворена как и любой нормальный человек, но я смогла примириться с неизбежностью неудовлетворенности».
   
Что вас интересует? Имеется ли в вашей жизни какая-либо глубокая заинтересованность?
   
«Вроде бы нет. Если бы у меня была глубокая заинтересованность, мне бы не было скучно. Я по натуре энтузиаст, и ручаюсь, если бы у меня была заинтересованность, она бы так просто не исчезла. У меня было много непостоянных интересов, но они все покрывались в конце концов облаком скуки».
   
Что вы подразумеваете под интересом? Почему происходит изменение от интереса до скуки? Что означает интерес? Вы заинтересованы в том, что нравится вам, удовлетворяет вас, не так ли? Разве интерес — это не процесс приобретения? Вы бы не были заинтересованы в чем-нибудь, если бы не приобретали что-то за это, не так ли? Интерес поддерживается, пока вы что-то приобретаете, приобретение — вот что значит интерес, разве нет? Вы пробовали получать удовлетворение от всего, с чем вы соприкасались, и когда вы полностью использовали это, естественно, вам это надоедало. Любое приобретение — это вид скуки, утомления. Мы хотим замену игрушек, как только мы теряем интерес к одной, мы беремся за другую, и всегда есть новая игрушка, которой можно заняться. Мы беремся за что-то, чтобы приобрести, приобретение присуще удовольствию, знанию, известности, власти, эффективности, наличию семьи и так далее. Когда уже нечего приобретать в одной религии, в одном спасителе, мы теряем интерес и поворачиваемся к другому. Некоторые усыпляются в таких организациях и никогда не пробуждаются, а те, кто пробуждается, снова засыпают, присоединяясь к другой организации. Это жадно впитывающее продвижение называют расширением мысли, прогрессом.
   
«Является ли интерес всегда приобретением?»
   
Фактически, заинтересованы ли вы в чем-то, что не дает вам что-либо, будь то пьеса, будь то игра, беседа, книга или человек? Если живопись не дает вам что-то, вы обходите ее стороной. Если человек не стимулирует или не тревожит вас определенным способом, если нет удовольствия или боли в каких-то взаимоотношениях, вы теряете интерес, вам они надоедают. Разве вы не заметили этого?
   
«Да, но я никогда прежде не смотрела на это все вот так».
   
Вы не пришли бы сюда, если бы вам не было что-то нужно. Вы хотите освободиться от скуки. Поскольку я не смогу дать вам это освобождение, вам снова будет скучно. Но если мы вместе сможем понять появление желания приобретения, интереса, скуки, тогда возможно появиться освобождение. Освобождение нельзя приобрести. Если вы приобретете его, оно вам вскоре надоест. Разве приобретение не отупляет ум? Приобретение, активное или пассивное, — это бремя. Как только вы приобретаете, вы теряете интерес. Стремясь обладать, вы настороженны, заинтересованы, но обладание — это скука. Вы можете хотеть обладать большим, но преследование большего — это только продвижение к скуке. Вы пробуете различные виды приобретения, и пока существует усилие приобрести, существует и интерес, но у приобретения всегда есть конец, и поэтому всегда наступает скука. Разве это не то, что случается?
   
«Мне кажется, что это так, но я не уловила полное значение этого».
   
Сейчас поймете.
   
   
Обладание утомляет ум. Приобретение, знания ли, собственности, достоинства приводит к нечувствительности. Природа ума в приобретении, поглощении, разве нет? Или, скорее, образец, который он создал для себя — один из способов абсорбирования, и в этой самой деятельности ум готовит себе собственную усталость и скуку. Интерес, любопытство являются началом приобретения, которое вскоре превращается в скуку, и побуждение освободиться от скуки — это другая форма обладания. Так что ум переходит от скуки к интересу и опять к скуке, пока он совершенно не вымотается. И последовательные колебания от интереса к усталости расцениваются как существование.
   
«Но как же освободиться от приобретения, не приобретая в дальнейшем?»
   
Только позволив себе пережить суть целостного процесса приобретения, а не пытаясь не приобретать, отделяться. Не приобретать ничего — это другая форма приобретения, которая вскоре также утомляет. Трудность, если можно употребить данное слово, скрывается не в словесном понимании того, о чем говорится, а в переживании ложного как ложного. Увидеть суть в ложном — вот начало мудрости. Трудность для ума состоит в том, чтобы быть спокойным, поскольку ум всегда тревожится, всегда в поисках чего-то, приобретая или отрицая, ища и находя. Ум никогда не спокоен, он находится в непрерывном движении. Прошлое, затемняя настоящее, создает свое собственное будущее. Это движение во времени, и едва когда-либо возникают перерывы между мыслями. Одна мысль следует за другой без промедления, ум вечно заостряет свое внимание и таким образом изнашивается. Если карандаш все время затачивается, вскоре от него ничего не останется. Точно так же ум постоянно использует себя и истощается. Ум всегда боится прийти к окончанию. Но проживание — это окончание изо дня в день, это — смерть всему приобретенному, воспоминаниям, опытам, прошлому. Как можно проживать, если имеется опыт? Опыт — это знание, память, а разве память — это состояние переживания? Есть ли состояние переживания, есть ли воспоминания у переживающего? Очищение ума — это проживание, творчество. Красота скрыта в переживании, а не болезненном опыте, поскольку опыт вечно принадлежит прошлому, а прошлое — это не переживание, это не проживание. Очищение ума — вот в чем спокойствие сердца.
  
  
   
    
Дисциплина
   
   
Мы пробирались сквозь бурное уличное движение, и теперь мы свернули с главной дороги в отдаленный переулок. Оставив автомобиль, мы отправились по дороге, которая петляла через пальмовые рощи и вдоль поля с зеленым созревающим рисом. Как прекрасно было то длинное, изгибающееся рисовое поле, огороженное высокими пальмами! Это был прохладный вечер, и ветер шумел среди густой листвы деревьев. Неожиданно за поворотом оказалось озеро. Оно было длинным, узким и глубоким, а с обеих его сторон пальмы стояли так близко друг к другу, сквозь них почти ничего не было видно. Ветер играл с водой, и у берега стоял шелест. Несколько мальчишек купались, голые, не стеснявшиеся и свободные. Их тела были блестящими и красивыми, с правильными формами, стройными и гибкими. Они, было, плыли до середины озера, затем возвращались и начинали снова. Дорога пролегала дальше мимо деревни, и на обратном пути полная луна отбрасывала таинственные тени. Мальчишек не было, лунный свет падал на водную гладь, а пальмы были словно белые колонны в тенистой мгле.
   
Он прибыл откуда-то издалека и жаждал выяснить, как подчинить ум. Он сказал, что специально удалился от мирской жизни и жил очень просто с несколькими родственниками, посвящая свое время одолению ума. Он занимался в некотором роде самодисциплиной в течение множества лет, но его ум все еще не был под контролем: он всегда был готов забрести куда-нибудь, подобно животному на привязи. Он морил себя голодом, но это не помогало, он экспериментировал с диетой, и это немного помогло, но покоя никогда не наступало. Его ум вечно подбрасывал ему какие-то образы, вызывал сцены, ощущения и происшествия из прошлого. Или он начинал думать о том, каким спокойным он будет завтра. Но «завтра» никогда не наставало, и все развитие событий становилось весьма кошмарным. В очень редких случаях ум успокаивался, но спокойствие скоро сменялось воспоминаниями, событиями прошлого. То, что преодолено, нужно побеждать снова и снова. Подавление — это вид преодоления, так же как и подмена и возвеличивание. Желать одолеть означает породить дальнейшее противоречие. Почему вы хотите одолеть, успокоить ум?
   
«Я всегда интересовался религиозными вопросами, я изучил разные религии, и они все говорят о том, что, чтобы познать бога, необходимо усмирить ум. С тех пор, как я помню, я всегда хотел найти бога, ту проникновенную красоту мира, красоту рисового поля и грязной деревни. Впереди меня ждала очень многообещающая карьера, я побывал за границей и все такое, но однажды утром я просто ушел пешком, чтобы найти это спокойствие. Я слышал то, что вы рассказывали на днях об этом, и поэтому пришел».
   
Чтобы найти бога, вы пытаетесь подчинить ум. Но действительно ли спокойствие ума — это путь к богу? Разве спокойствие — монета, с помощью которой откроются врата рая? Вы хотите купить ваш путь к богу, к истине, или назовите это как пожелаете. Можете ли вы купить вечное за добродетель, за отречение, за смирение? Мы считаем, что если мы делаем определенные вещи, практикуем добродетель, стремимся к целомудрию, отходим от мира, мы окажемся способными измерить неизмеримое, так что это всего лишь сделка, не так ли? Ваша «добродетель» является средством достижения цели.
   
«Но дисциплина необходима, чтобы обуздать ум, иначе не видать покоя. Просто я недостаточно контролирую ум, это моя вина, и дело тут не в дисциплине».
   
Дисциплина — это средство достижения цели. Но цель — это неизвестное. Истина — неизвестное, она не может быть известным. Если она — это известное, то это не истина. Если вы сможете измерить неизмеримое, то его не существует. Наша мера — это слово, а слово — это не реальность. Дисциплина — это средство, но цель и средства — не два разных явления, не так ли? Конечно, цель и средства едины, средство — и есть цель, единственная цель. Нет никакой другой цели кроме средства. Насилие как средство достижения мира — всего лишь укоренение насилия. Средство — вот что важно, а не цель, цель определяется средствами, цель не отделена, не вдали от средства.
   
«Я послушаю и попробую понять то, что вы говорите. Если не получится, я спрошу вас».
   
Вы применяете контроль, самодисциплину как средство обретения спокойствия, разве не так? Дисциплина подразумевает соответствие образцу, вы управляете собой, чтобы быть кем-то. Разве дисциплина, в самой ее сути, это не насилие? Возможно, вам доставляет удовольствие контролировать себя, но разве само такое удовольствие — не форма сопротивления, которая лишь порождает дальнейший конфликт? Разве применение дисциплины — не искусственное создание защиты? А то, что защищается, всегда подвергается атаке. Разве дисциплина не подразумевает подавление того, что есть, для того, чтобы достичь желаемого результата? Подавление, подмена и возвеличивание только лишь увеличивают напряжение и приводят к дальнейшему конфликту. Вам, может, и удастся подавить болезнь, но она будет продолжать проявляться в иных формах, пока ее не искоренят. Дисциплина — это подавление, преодоление того, что есть. Дисциплина — это форма насилия, поскольку с помощью «неправильного» средства мы надеемся получать «правильный» результат. Через сопротивление как может возникнуть свободное, истинное? Свобода находится в начале, а не в конце, цель — это первый шаг, средства — результат. Первый шаг должен осуществляться в свободе, а не последний. Дисциплина подразумевает принуждение, скрытое или явное, направленное наружу или по отношению к себе, а там, где имеется принуждение, существует страх. Страх, принуждение, используются как средства достижения цели, а результатом является любовь. Может ли быть любовь через страх? Любовь — это, когда нет никакого страха на любом уровне.
   
«Но без определенного вида принуждения, определенного соответствия нормам, как вообще может ум функционировать?»
   
Сама деятельность ума — это барьер для его собственного понимания. Неужели вы никогда не замечали, что понимание приходит только тогда, когда ум как мысль не функционирует? Понимание наступает с окончанием мыслительного процесса, в промежутке между двумя мыслями. Вы говорите, что ум должен молчать, и все же вы желаете, чтобы он работал. Если мы станем просты в нашем наблюдении, тогда мы будем понимать. Но наш подход настолько сложен, что он предотвращает понимание. Конечно, мы не заинтересованы в дисциплине, контроле, подавлении, сопротивлении, а в протекании и окончании самой мысли. Что мы имеем в виду, когда говорим, что ум блуждает? Просто то, что мысль постоянно переманивается от одной приманки к другой, от одной ассоциации к другой, и все время находится в постоянном волнении. Действительно ли это возможно, чтобы мысль прекратилась?
   
«Вот в этом точно моя проблема. Я хочу прекратить мыслить. Я теперь понимаю тщетность дисциплины, я по-настоящему вижу ее ошибочность, глупость, и я больше не пойду тем путем. Но как мне прекратить мыслить?»
   
Опять же, послушайте без какого-либо предубеждения, без того, чтобы вставлять какие-либо умозаключения, ваши ли собственные или чужие. Послушайте, чтобы понять, а не просто, чтобы опровергнуть или принять. Вы спрашиваете, как вам положить конец мыслям. А теперь, являетесь ли вы, думающий, сущностью, отделенной от ваших мыслей? Разве вы и ваши мысли не схожи? Разве вы — это не ваши собственные мысли? Мысль может поместить думающего на очень высокий уровень, дать ему имя и отделить его от себя, и все же думающий — все еще в пределах процесса мысли, разве нет? Есть только мысль, и мысль создает думающего, придает форму думающему как постоянной, отдельной сущности. Мысль осознает себя как что-то неустойчивое, находящееся в непрерывном изменении, поэтому она порождает думающего как постоянную сущность, обособленную и не схожую с ней самой. Тогда уже думающий работает над мыслью. Думающий говорит: «Я должен положить конец мысли». Но существует только процесс размышления, никакого думающего отдельно от мысли нет. Переживание этой истины жизненно важно, это не просто повторение фраз. Существуют только мысли, а не думающий, который думает мысли.
   
«Но как же первоначально возникает мысль?»
   
Через восприятие, соприкосновение, ощущение, желание и отождествление: «я хочу», «я не хочу» и так далее. Это довольно-таки просто, не так ли? Наша проблема в том, как же покончить с мыслью? Любая форма принуждения, сознательного или подсознательного, является совершенно бесполезной, поскольку она подразумевает наличие контролера, того, кто дисциплинирует, а такая сущность, как мы видим, не существует. Дисциплина — это процесс осуждения, сравнения или оправдания, и когда это четко понимается, что нет такой отделенной сущности как думающий, того, кто дисциплинирует, тогда останутся только мысли, процесс размышления. Размышление всего лишь отклик памяти, опыта, прошлого. Это снова нужно воспринимать не на словесном уровне, а необходимо пережить это. Тогда только возникнет пассивная наблюдательность, в которой нет думающего, осознание, в котором мысль полностью отсутствует. Ум, всецелый опыт, самосознание, которое вечно принадлежит прошлому, умолкает только тогда, когда оно не проецирует себя, и такое проецирование — есть желание стать кем-то.
   
Ум пуст, только когда мысли нет. Мысль не может закончиться кроме как благодаря пассивной наблюдательности за каждой мыслью. При таком осознании нет никакого наблюдателя и никакого надзирателя, переживание возникает только без надзирателя. При переживании нет ни переживающего, ни переживаемого. Переживаемое — это мысль, которая порождает думающего. Только когда ум переживает, возникает покой, тишина, которая не искусственно придумана, наиграна. И только в таком спокойствии реальное может возникнуть. Действительность не принадлежит времени и неизмерима.
  
  
   
    
Конфликт — освобождение — взаимоотношения
   
   
«Конфликт между утверждением и противопоставлением неизбежен и необходим, он приводит к синтезу, из которого вновь возникает утверждение с соответствующим уму противопоставлением, и так далее. И нет конца противоречию, и только через конфликт может быть любой рост, любое продвижение вперед».
   
Разве конфликт дает понимание наших проблем? Неужели он приведет к росту, продвижению? Он может вызвать побочные усовершенствования, но разве конфликт в самой его сути — это не фактор распада? Почему вы упорно утверждаете, что конфликт необходим?
   
«Все мы знаем, что противоречия имеются на каждом уровне нашего существования, так зачем же отрицать это или закрывать на это глаза?»
   
Любой не остается слеп по отношению к постоянной борьбе внутри и снаружи, но позвольте все-таки спросить, почему вы настаиваете, что он необходим?
   
«Конфликт нельзя отрицать, он часть человеческой структуры. Мы используем его как средство для достижения цели, а целью является правильная окружающая среда для индивидуума. Мы работаем для этой цели и используем любое средство, чтобы достичь ее. Амбиция, конфликт являются способами существования человека, и их можно использовать либо против него, либо для него. Благодаря конфликту мы двигаемся к более значительным вещам».
   
Что вы подразумеваете под конфликтом? Конфликт между чем?
   
«Между тем, что было, и тем, что будет». «То, что будет» является последующим откликом на то, что было и то, что есть. Под конфликтом мы подразумеваем борьбу между двумя противостоящими идеями. Но в самом ли деле оппозиция в любой ее форме способствует пониманию? Когда наступает понимание любой проблемы?
   
«Существует классовый, национальный и идеологический конфликт. Конфликт — это противостояние, сопротивление из-за незнания некоторых важных исторических фактов. Через противостояние возникает рост, возникает прогресс, и весь этот процесс является жизнью».
   
Мы знаем, что существует конфликт на всех различных уровнях жизни, и было бы глупо отрицать это. Но действительно ли так уж необходим конфликт? Пока мы только предположили, что это так, или оправдали его с помощью коварной причины. В природе значение конфликта может быть весьма различно: среди животных конфликт, как мы знаем, вообще может не существовать. Но для нас конфликт стал фактором огромной важности. Почему он стал настолько существенен в наших жизнях? Конкуренция, амбиция, усилие быть или не быть, воля к достижению и так далее — все это часть конфликта. Почему мы принимаем конфликт как что-то существенно важное для существования? С другой стороны, это не означает, что мы должны принять праздность. Но почему мы допускаем конфликт в пределах себя и вне? Действительно ли конфликт необходим для понимания, для решения проблемы? Разве нам не лучше исследовать, чем утверждать или отрицать? Разве не лучше попытаться найти суть вопроса, чем придерживаться наших умозаключений и мнений?
   
«Как же может быть тогда переход от одной формы общества к другой без конфликта? Имущие никогда добровольно не откажутся от их богатства, их нужно будет заставить, и этот конфликт к новому общественному порядку, новому жизненному пути. Это нельзя сделать мирно. Может, нам и не хотелось применять насилие, но нам приходится стоять лицом к лицу перед фактом».
   
Вы предполагаете, что знаете, каким должно быть новое общество, а что другие товарищи не знают. Вы один обладаете этим уникальным знанием, и вы желаете ликвидировать тех, кто стоит на вашем пути. Этим методом, который вы считаете необходимым, вы только лишь порождаете противостояние и ненависть. То, что вы знаете, — просто другая форма предубеждения, иной вид создания определенных условий. Ваши исторические исследования, либо таковые ваших лидеров, интерпретируются согласно специфической скрытой установке, которая определяет ваш отклик, и этот отклик вы называете новым подходом, новой идеологией. Всякий отклик мысли обусловлен, и устроить революцию, основанную на мысли, или идее, означает увековечить видоизмененную форму того, что было. Вы, по существу, реформаторы, а не реальные революционеры. Преобразование и революция, имеющие в своей основе идею, — это регрессирующие факторы в обществе.
   
Вы ведь говорили, что конфликт между утверждением и противопоставлением необходим, и что этот конфликт противоположностей приводит к синтезу?
   
«Конфликт между существующим обществом и его противоположностью из-за давления исторических событий и прочего, в конечном счете, вызовет новый социальный порядок».
   
Разве противоположность отличается или несходна с тем, что есть? Как возникает противоположность? Разве это не видоизмененное проецирование того, что есть? Не имеются ли в противопоставлении элементы его собственного утверждения? Одно не полностью непохоже или отличается от другого, а синтез — это все же видоизмененное утверждение. Хотя он периодически окрашивается в различные цвета, хотя видоизмененяется, преобразовывается, меняет форму согласно обстоятельствам и давлению, утверждение всегда является утверждением. Конфликт между противоположностями крайне бесполезен и глуп. На мысленном или словесном уровне вы можете доказать или опровергнуть что угодно, но это не сможет изменить некоторые очевидные факты. Существующее общество основано на индивидуальном стяжательстве, а его противоположность, с полученным в результате синтезом, это то, что вы называете новым обществом. В вашем новом обществе индивидуальное стяжательство противопоставлено государственному стяжательству, а государство — это правители. Теперь государство становится наиболее важным, а не индивидуум. Исходя от этого противопоставления, вы говорите, что в конечном счете возникнет синтез, при котором все индивидуумы станут важны. Такое будущее нереально, это идеал, проекция мысли, а мысль — это всегда отклик памяти, создание определенных условий. Это в действительности порочный круг без какого-нибудь выхода из него. Это конфликт, борьба в пределах клетки мысли, — вот то, что вы называете прогрессом.
   
«Вы говорите, что тогда нам надо все оставить вот так, как есть, со всей эксплуатацией и коррупцией существующего общества?»
   
Ничего подобного. Но ваша революция — это не революция вовсе, это — только переход власти от одной группы людей к другой, замена одного класса на другой. Ваша революция — просто иная структура, построенная из того же самого материала и согласно тому же самому основному образцу. Существует радикальная революция, которая не является конфликтом, которая не основана на мысли с ее придуманными эго проекциями, идеалами, догмами, утопиями, но пока мы мыслим понятиями изменения этого на то, становления большим или становления меньшим, достижения результата, не может возникнуть фундаментальной революции.
   
«Такая революция невозможна. Неужели вы серьезно предлагаете ее?»
   
Это единственно настоящая революция, единственно фундаментальное преобразование.
   
«Как вы предлагаете совершить ее?»
   
Пониманием ложного как ложного, пониманием истины в ложном. Очевидно, должна произойти фундаментальная революция во взаимоотношениях человека с человеком. Все мы знаем, что все существующее не может продолжаться так, как оно есть, без усиления горечи и бедствий. Но все реформаторы, подобно так называемым революционерам, имеют в поле зрения результат, цель, которую нужно достичь, и оба используют человека как средство для достижения их собственных результатов. Использование человека с какой-то целью — вот реальная проблема, а не достижение специфического результата. Нельзя отделить цель от средств, поскольку они — единый, неделимый процесс. Средства — это цель. Бесклассовое общество не может родиться благодаря конфликту классов в качестве средства. Результаты использования неправильного средства ради так называемой правильной цели вполне очевидны. Не может быть никакого мира с помощью войны или благодаря подготовке к войне. Все противоположности самоспроецированы, идеал — это реакция на то, что есть, и конфликт, чтобы достичь идеала, — это тщетная и иллюзорная борьба в пределах клетки мысли. Благодаря такому конфликту нет никакого освобождения, никакой свободы для человека. Без свободы не может быть никакого счастья, а свобода — это не идеал. Свобода — вот единственное средство для свободы.
   
Пока человека используют психологически или физически, неважно от имени ли бога или государства, будет существовать общество, основанное на насилии. Использование человека с какой-то целью — это уловка, применяемая политическим деятелем и священником, и это не допускает настоящих взаимоотношений.
   
«Что вы подразумеваете под этим?»
   
Когда мы используем друг друга ради нашего взаимного удовлетворения, могут ли между нами быть какие-либо взаимоотношения? Когда вы используете кого-то для вашего комфорта, подобно тому, как вы используете предмет мебели, вы породняетесь с тем человеком? Вы породняетесь с мебелью? Вы можете называть их вашими собственными, и на этом все, но у вас нет никаких взаимоотношений с ними. Точно так же, когда вы используете другого ради вашей психологической или физиологической выгоды, вы обычно называете этого человека вашим, вы обладаете им или ею, а разве взаимоотношения — это обладание? Государство использует индивидуума и называет его своим гражданином, но оно не имеет никаких взаимоотношений с индивидуумом, оно просто использует его как инструмент. Инструмент — это мертвая вещь, и никаких взаимоотношений не может быть с тем, что является мертвым. Когда мы используем человека с определенной целью, какой бы благородной она не была, мы хотим его в качестве инструмента, мертвой вещи. Мы не можем использовать живое существо, отсюда наша потребность в мертвых вещах, и наше общество основано на использовании мертвых вещей. Использование кого-то другого делает того человека мертвым инструментом ради нашего удовлетворения. Взаимоотношения могут существовать только между живыми, и использование — это процесс изоляции. Именно этот процесс изоляции порождает конфликт, антагонизм между человеком и человеком.
   
«Почему вы делаете такой большой акцент на взаимоотношениях?»
   
Существование — это взаимоотношения, быть — значит иметь взаимоотношения. Взаимоотношения — это общество. Структура нашего нынешнего общества, основанная на взаимном использовании, порождает насилие, разрушение и нищету, и если так называемое революционное государство существенно не изменит такое использование, оно сможет только привести, опять же, к дальнейшему конфликту, беспорядку и антагонизму, возможно, на ином уровне. Пока мы в психологическом отношении нуждаемся и используем друг друга, не может возникнуть никаких взаимоотношений. Взаимоотношения — это общность, и как может быть общность, если существует эксплуатация? Эксплуатация подразумевает страх, а страх неизбежно приводит ко всякого рода иллюзиям и страданиям. Конфликт существует только в эксплуатации, а не во взаимоотношениях. Конфликт, оппозиция вражда, существуют между нами, когда есть использование кого-то другого как средства для удовольствия, достижения чего-то. Очевидно, что конфликт не может быть разрешен, если его используют в качестве средства для самоспроецированной цели, а все идеалы, все утопии самоспроецированны. Чтобы понять, существенно важно, поскольку тогда мы переживаем истину, что конфликт в любом его проявлении уничтожает взаимоотношения, уничтожает понимание. Понимание есть только тогда, когда ум затихает, А ум не спокоен, когда он опутан какой-либо идеологией, догмой или верой, или когда он привязан к образу из его собственного опыта, воспоминаний. Ум не спокоен, когда оно приобретает или находится в процессе становления. Всякое приобретение — это конфликт; всякое становление — процесс изоляции. Ум не спокоен, когда его дисциплинируют, контролируют и проверяют, такой ум — это мертвый ум, он изолирует себя через различные формы сопротивления, и таким образом он неизбежно создает нисчастья для себя и для других.
   
Ум спокоен только тогда, когда он не опутан мыслью, которая является ловушкой его собственной деятельности. Когда ум молчит, а не его заставляют замолчать, возникает истинная движущая сила, возникает любовь.
  
  
   
    
Усилие
   
   
Дождь начался достаточно тихо, но внезапно, как будто бы небеса разверзлись, и пошел сильный ливень. На улице вода была почти по колено, и ее было полно на тротуарах. Среди листьев не слышалось порхания птиц, и они сами также стихли в своем удивлении. Автомобиль проехал мимо, а затем остановился — вода попала в его движущие механизмы. Люди пробирались вброд через улицы, насквозь промокшие, но они наслаждались этим ливнем. Садовые клумбы были смыты, а лужайку покрыло несколькими дюймами грязной воды. Темно-синяя птица с желтовато-коричневыми крыльями пыталась укрыться среди густой листвы, но она все больше и больше промокала и постоянно встряхивалась. Ливень продолжался в течение некоторого времени, и затем прекратился так же внезапно, как и начался. Все было вымыто начисто.
   
Насколько просто быть чистым! Без чистоты невозможно быть счастливым. Удовольствие от ощущений — это не счастье чистоты. Чистота — это свобода от бремени опыта. Именно воспоминания об опыте искажают, а не само переживание. Знания, бремя прошлого, являются искажением. Сила накопления, усилие стать кем-то уничтожает чистоту, а без чистоты как может быть мудрость? Просто любопытствующие никогда не смогут познать мудрость, они найдут, но то, что они найдут, не будет истиной. Подозрительные никогда не смогут познать счастье, поскольку подозрение — это тревога по поводу их собственного существования, а страх порождает искажение. Отсутствие страха — не храбрость, а освобождение от накопления.
   
«Я не щадил своих сил и усилий, чтобы пробиться куда-нибудь в этом мире, и стал очень успешным бизнесменом. Мои усилия в том направлении привели к результатам, которых я хотел. Я также старательно пытался сделать мою семейную жизнь счастливой, но вы знаете, как это получилось. Семейная жизнь — не то же самое, что бизнес или управление промышленностью. Можно ладить с людьми в бизнесе, но это другая сфера. Дома существует много трений, из-за чего не достичь никаких результатов, и усилия в этой сфере только, кажется, увеличивают неразбериху. Я не жалуюсь, так как это не в моем характере, но вся система брака неправильна. Мы женимся, чтобы удовлетворить наши сексуальные потребности, по-настоящему не зная что-нибудь друг о друге. И хотя мы живем в одном доме и случайно или специально заводим ребенка, мы — словно чужие друг другу, и напряжение, о котором известно только женатым людям, всегда присутствует. Я сделал то, что, как я считаю, является моими обязанностями, но это не дало лучшего результата, мягко говоря. Мы оба властные и агрессивные люди, поэтому все не так просто. Наши усилия по взаимодействию не привели к глубоким товарищеским взаимоотношениям между нами. Хотя я и очень заинтересован психологическими вопросами, это не оказало большой помощи, и я хочу вникнуть в данную проблему намного глубже».
   
Солнце взошло, птицы запели, и небо стало ясным и голубым после шторма.
   
Что вы подразумеваете под усилием?
   
«Борьбу за что-либо. Я боролся за деньги и положение, и я получил и то, и то. Я также боролся за счастливую семейную жизнь, но она оказалась не совсем удачной, поэтому теперь я стремлюсь к чему-то более глубокому».
   
Мы боремся, представляя себе результат, мы сражаемся ради достижения, мы постоянно прилагаем усилия, чтобы стать кем-то, активно или пассивно. Борьба всегда направлена на то, чтобы обезопасить себя некоторым образом, она всегда, чтобы получить что-то или уйти от чего-то. Усилие — это в действительности бесконечное сражение, чтобы обрести что-то, разве нет?
   
«Обретать что-то — разве это неправильно?»
   
Сейчас мы вникнем в это, но то, что мы называем усилием — это постоянный процесс путешествия и прибытия, обретения чего-то в различных направлениях. Мы утомляемся одним видом приобретения и переходим к другому, и когда и этим мы овладели, мы снова переходим к чему-то еще. Усилие — это процесс обретения знаний, опыта, продуктивности, достоинства, имущества, власти и тому подобного. Это бесконечное становление кем-то, расширение, рост. Усилие ради результата, стоящего или нет, неизбежно всегда приводит к конфликту, а конфликт — это антагонизм, оппозиция, сопротивление. Неужели это нужно?
   
«Нужно для чего?»
   
Давайте выясним. Усилие на физическом уровне может быть необходимо, усилие, чтобы построить мост, чтобы добывать нефть, уголь, и так далее, является выгодным или может принести прибыль. Но то, как работу делают, как что-то производят и распределяют, как делят прибыль, вот это совсем другой вопрос. Если в физическом плане человека используют для достижения результата, достижения идеала, в личных интересах или государственных, усилие только создает большее количество беспорядка и страдания. Усилие, чтобы обрести что-то для индивидуума, для государства или для религиозной организации, просто вынуждено порождать оппозицию.
   
Без понимания этой борьбы за приобретение усилие на физическом уровне будет неизбежно оказывать катастрофическое влияние на общество. Является ли усилие на психологическом уровне — усилие быть, достигать, преуспевать — необходимым или выгодным?
   
«Если бы мы не прилагали никаких подобных усилий, разве бы мы не просто сгнили бы, разложились?»
   
Разве? Ну раз так, что же мы добились благодаря усилиям на психологическом уровне?
   
«Я признаю, что не очень многого. Усилия прилагались в неправильном направлении. Направление оказывает влияние, и правильно направленное усилие имеет самое большое значение. Именно из-за нехватки правильно направленных усилий мы оказались в такой неразберихе».
   
Итак, вы утверждаете, что существует правильное усилие и неправильное усилие, это так? Давайте не будем играть словами, но как вы различаете правильные и неправильные усилия? Согласно какому критерию вы судите? Каков ваш стандарт? Это традиция или это идеал будущего, то, что «должно быть»?
   
«Мой критерий основывается на том, что приносит результаты. Именно результат является важным, а без искушения целью мы бы не стали делать никаких усилий».
   
Если результат — это ваша мера, то, естественно, вас не волнуют средства его достижения, не так ли?
   
«Я буду использовать средства в зависимости от результата. Если результат — это счастье, то нужно найти средство счастья».
   
Разве средство счастья не означают счастливый результат? Результат скрывается в средствах, разве нет? Поэтому есть только средства. Сами средства — это исход, результат.
   
«Я никогда прежде не рассматривал это с такой позиции, но я понимаю, что это — так».
   
Мы расследуем то, что является средством для счастья. Если усилие приводит к конфликту, оппозиция внутри и снаружи, может ли усилие когда-либо привести к счастью? Если цель находится в средствах, как может тогда быть счастье через конфликт и антагонизм? Если усилия порождают еще большее количество проблем, больше конфликтов, они явно разрушительны и ведут к распаду. Так зачем мы прилагаем усилие? Разве мы не нацелены на большее в одном направлении и на меньшее в другом. Усилие подразумевает приобретение для себя или для группы, разве это не так?
   
«Да, так. Приобретение для себя — это в другом понимании приобретение государства или церкви».
   
Усилие — это приобретение, активное или пассивное. Что же это тогда, то, что мы приобретаем? На одном уровне мы приобретаем физически необходимые вещи, а на другом мы используем их как средства самовозвеличивания, или, удовлетворившись несколькими физически необходимыми вещами, мы приобретаем власть, положение, известность. Правители, представители государства могут вести внешне простую жизнь и обладать всего несколькими вещами, но они обрели власть и поэтому сопротивляются и доминируют.
   
«Вы думаете, что всякое приобретение губительно?»
   
Давайте посмотрим. Стремление к безопасности, которая состоит в обладании существенно необходимым для физических нужд, это одно, а стремление приобретать — это другое. Именно стремление к приобретению во имя расы или страны, во имя бога или во имя личности, вот что уничтожает разумную и эффективную организацию удовлетворения физических потребностей для благосостояния человека. Мы должны все иметь соответствующее питание, одежду и кров, это просто и ясно. Теперь же, помимо этих вещей, что является тем, что мы стремимся приобрести?
   
Каждый приобретает деньги в качестве средства для власти, для определенного социального и психологического удовлетворения, в качестве средства свободно делать то, что каждый хочет делать. Кто-то борется, чтобы достичь богатства и положения, чтобы быть сильным любыми способами, и, преуспев во внешних делах, он теперь хочет добиться успеха, как вы говорите, по отношению к внутреннему миру.
   
Что мы подразумеваем под властью? Быть властным означает доминировать, преодолевать, подавлять, чувствовать свое превосходство, быть продуктивным и тому подобное. Сознательно или подсознательно отшельник также, как и мирской человек, чувствует и борется за эту власть. Власть — это одно из самых полных выражений своего «я», неважно власть ли это благодаря знаниям, власть над собой, или общественная власть, или власть воздержания. Чувство власти, доминирования приносит необычайное удовлетворение. Вы можете искать удовлетворение с помощью власти, другой с помощью спиртных напитков, третий с помощью поклонения, четвертый с помощью знаний, а еще кто-то с помощью попытки быть добродетельным. У каждого может иметься свое собственное особое социологическое и психологическое влияние, но всякое приобретение — это удовлетворение. Удовлетворение на любом уровне — это ощущения, не так ли? Мы прикладываем усилия, чтобы получить большее количество или более изощренные ощущения, которые в одном случае мы называем опытом, в другом знаниями, в третьем любовью, в четвертом поиском бога или истины. И существуют ощущения быть справедливым или быть эффективным агентом идеологии. Усилие — в том, чтобы обрести удовлетворение, которое является ощущением. Вы нашли удовлетворение на одном уровне, а теперь вы ищете его в другом, и, когда вы его там обретете, вы перейдете на другой уровень, и так будете продолжать идти. Это постоянное желание удовлетворения, желание все более утонченных видов ощущений, называется прогрессом, но это — всего лишь непрерывный конфликт. Вечный поиск после более глубокого удовлетворения не имеет конца, и поэтому нет конца конфликту, антагонизму, и, следовательно, нет никакого счастья.
   
«Я понимаю вашу точку зрения. Вы говорите о том, что поиск удовлетворения в любой форме — это в действительности поиск страдания. Усилие, направленное на достижение удовлетворения, — это постоянная боль. Но что же делать? Отказаться от поиска удовлетворения и просто застыть в развитии?»
   
Если не искать удовлетворения, действительно ли застой в развитии неизбежен? Является ли состояние без агрессии обязательно безжизненным состоянием? Конечно, удовлетворение на любом уровне — это ощущение. Изысканность ощущения — это только изысканность слова. Слово, определение, символ, образ, играют необычайно важную роль в наших жизнях, не так ли? Мы можем больше не стремиться к прикосновениям, удовлетворению от физического контакта, но слово, образ становятся очень необходимыми. На одном уровне мы получаем удовлетворение с помощью грубых средств, а на другом с помощью средств, что более изящны и изощренны, но удовлетворение от слов делается с той же самой целью, что и удовлетворение от вещей, не так ли? Почему мы ищем удовлетворения?
   
«Ну, я предполагаю, это потому, что мы так недовольны, так сильно утомлены от самих себя, так что мы готовы сделать все, что угодно, чтобы уйти от нашей собственной пустоты. Это действительно так, и мне только что пришло в голову, что я нахожусь точно в таком же положении. Это совершенно удивительно!»
   
Наши приобретения — это средства, прикрывающие нашу собственную пустоту. Наши умы подобны полым барабанам, по которым бьет рукой каждый мимо проходящий, и которые создают много шума. Это есть наша жизнь, конфликт из-за никогда не приносящих удовлетворение бегств и нарастающего страдания. Удивительно, но мы никогда не остаемся одни, совершенно одни. Мы всегда с чем-то, с проблемой, с книгой, с человеком, а когда мы одни, с нами наши мысли. Быть одним, без ничего, является важным. Всякое бегство, всякое приобретение, всякое усилие быть или не быть, должны прекратиться, и только тогда возникает то уединение, которое можно достичь в одиночестве, то неизмеримое.
   
«Как прекратить бегство?»
   
Поняв истину, что любое бегство только ведет к иллюзии и страданию. Истина освобождает, вам ничего не поделать с этим. Само ваше действие, чтобы прекратить убегать, — это лишь иное бегство. Наивысшее состояние бездействия — это истинное действие.
  
  
   
    
Преданность и поклонение
   
   
Мать била своего ребенка, и слышались крики боли. Мать была очень сердита, и в то время, как она била, она с ним грубо разговаривала. Теперь же, когда мы возвратились, она ласкала ребенка, обнимая, как будто бы выжимала из него жизнь. В ее глазах были слезы. Ребенок был немного сбит с толку, но улыбался матери.
   
Любовь — странная вещь, и как легко мы теряем тепло ее огня! Огонь гаснет, и остается дым. Дым заполняет наши сердца и умы, и мы тратим наши дни в слезах и горечи. Песня забыта, и слова потеряли свое значение, запах исчез, и наши руки пусты. Мы никогда не знаем, как поддерживать огонь без дыма, и дым всегда душит огонь. Но любовь не принадлежит уму, ее не поймать в сети мысли, ее нельзя отыскать, искусственно взрастить, взлелеять. Она там, где ум спокоен, а сердце свободно от вещей ума.
   
Комната выходила окнами на реку, и солнце поблескивало на ее воде.
   
Он не был ни в коем случае глупцом, но был полон эмоций, изобилующих чувств, от которых он, должно быть, приходил в восторг, поскольку это, казалось, приносило ему огромное удовольствие. Он говорил охотно, и когда ему показали золотисто-зеленую птицу, он включил свою сентиментальность и излил свои чувства по этому поводу. Тогда он заговорил о красоте реки и спел об этом песню. У него был приятный голос, но комната была слишком мала. К золотисто-зеленой птице присоединилась еще одна, и они обе сидели рядышком друг с другом, чистя клювом перья.
   
«Разве преданность богу — это не путь к богу? Разве жертва из-за преданности — это не очищение сердца? Разве не преданность — это не необходимая часть нашей жизни?»
   
Что вы подразумеваете под преданностью?
   
«Любовь к самому высокому, возложение цветка перед изображением, образом бога. Преданность — это полное поглощение, это любовь, которая превосходит любовь к плоти. Я однажды просидел в течение многих часов, полностью забылся в любви к богу. В том состоянии я есть ничто, и я ничего не знаю. В том состоянии вся жизнь — это единство, дворник и король едины. Это восхитительное состояние. Наверняка вы знаете его».
   
Является ли любовь преданностью? Является ли она чем-то отделенным от нашего повседневного существования? Разве это акт жертвы — быть преданным объекту, знанию, службе или к действию? Является ли это самопожертвованием, когда вы погружены в вашу преданность? Когда вы полностью отождествили себя с объектом вашей преданности, разве это самопожертвование? Неужели самоотверженность состоит в том, чтобы забыться в книге, в песнопении, в идее? Является ли преданность поклонением образу, человеку, символу? Есть ли у окружающей действительности какой-либо символ? Может ли символ когда-либо передать истину? Разве символ не статичен, а может ли статический предмет когда-либо передать то, что живет? Разве ваша фотография — это вы?
   
Давайте разберемся, что же мы подразумеваем под преданностью. Вы тратите несколько часов в день на то, что вы называете любовью, созерцанием бога. Является ли это преданностью? Человек, кто посвящает свою жизнь социальному улучшению, предан своей работе, и генерал, чей работой является спланировать разгром, также предан своей работе. Является ли это преданностью? Если так можно сказать, вы тратите ваше время, опьяняясь образом или идеей бога, а другие делают то же самое, но иным способом. Существует ли существенное различие между ими двумя? Является ли преданностью то, что имеет цель?
   
«Но поклонение богу охватывает всю мою жизнь. Я не осознаю ничего, кроме бога. Он наполняет мое сердце».
   
И человек, который поклоняется своей работе, своему лидеру, своей идеологии, также охвачен тем, чем он занят. Вы наполняете ваше сердце словом «бог», а другой деятельностью, и что, это преданность? Вы счастливы вашим образом, вашим символом, а другой его книгами или музыкой, и это преданность? Разве это преданность — забываться в чем-то? Человек предан своей жене по различным удовлетворяющим его причинам, и разве такое удовлетворение есть преданность? Отождествлять себя со страной очень опьяняет, и что такое отождествление — это преданность?
   
«Но то, что я отдаю себя богу, не причиняет никому вреда. Напротив, я держусь в стороне от пагубного воздействия и не причиняю вреда другим».
   
Это по крайней мере — уже что-то, но хотя внешне вы, может, и не причиняете никакого вреда, разве иллюзия не вредна на более глубоком уровне как для вас, так и для общества?
   
«Меня не интересует общество. Мои потребности очень малы, я справился со своими страстями, и я провожу свои дни в тени бога».
   
Не важно ли выяснить, не скрывается ли за этой тенью какая-либо сущность? Поклоняться иллюзии означает цепляться за собственное удовлетворение, уступать своим аппетитам на любом уровне — означает быть похотливым.
   
«Вы очень тревожите меня, и я совсем не уверен, что хочу продолжать эту беседу. Поймите, я пришел, чтобы поклониться тому же самому алтарю, как и вы. Но я вижу, что ваше поклонение совершенно иное, и то, о чем вы говорите, за пределами моего понимания. Но я хотел бы узнать, в чем же красота вашего поклонения. У вас нет никакого изображения, никаких образов и никаких ритуалов, но вы, должно быть, поклоняетесь. Каково по характеру ваше поклонение?»
   
Поклоняющийся и есть то, чему он поклоняется. Поклоняться другому — значит поклоняться себе. Образ, символ являются собственными проекциями. В конце концов, ваш идол, ваша книга, ваша молитва является отражением вашего внутреннего состояния, это ваше творение, хотя оно может быть создано другим. Вы выбираете согласно вашему удовлетворению от этого, ваш выбор — это ваше предубеждение. Ваш образ — это ваш наркотик, и он высечен из ваших собственных воспоминаний, вы поклоняетесь себе через этот образ, созданный вашей собственной мыслью. Ваша преданность — это любовь к вам самим, прикрытая песнопением вашего ума. Это изображение — вы сами, оно — отражение вашего ума. Такая преданность — это форма самообмана, что только ведет к горю и к изоляции, что означает смерть. Является ли поиск преданностью? Исследовать что-то не означает искать, стремиться к истине не означает найти ее. Мы убегаем от самих себя через поиск, который является иллюзией; мы пробуем любым способом обратиться в бегство от того, что мы есть. Внутри себя мы настолько мелочны, так ничтожны, по существу, и поклонение чему-то более значимому, чем мы сами, столь же мелочно и глупо, как сами мы. Отождествление с великим — это все еще проекция незначительного. «Больше» — это расширение «меньше». Малое в поисках большого найдет только то, что оно способно обнаружить. Бегств существует множество, и они различны, но, убежав, ум все еще напуган, узок и несведущ.
   
Понимание бегства — вот освобождение от того, что есть. То, что есть, можно понять только, когда ум уже не в поисках ответа. Поиск ответа — это бегство от того, что есть. Этому поиску дают различные названия, одно из которых — это преданность. Но чтобы понять то, что есть, ум должен успокоиться.
   
«Что вы подразумеваете под тем, «что есть»?
   
То, что есть, это то, что происходит от мгновения до мгновения. Понимание целостного процесса возникновения вашего поклонения, вашей преданности тому, что вы вызываете богом, и означает осознание того, что есть. Но вы не желаете понять то, что есть, поскольку ваше бегство от того, что есть, который вы зовете преданностью, является источником большего удовольствия, и, таким образом, иллюзия приобретает большее значение, чем действительность. Понимание того, что есть, не зависит от мысли, поскольку сама мысль — это бегство. Думать о проблеме — не значит понять ее. Только, когда ум затихает, суть того, что есть, раскрывает себя.
   
«Я доволен тем, что имею. Я счастлив благодаря моему господу, благодаря моим молитвам и моей преданности. Преданность богу — это песнь моего сердца, и мое счастье — в той песне. Ваша песнь может быть более чистой и открытой, но, когда я пою, мое сердце наполняется до краев. Чего большего еще желать человеку, чем иметь полноту в сердце? Мы — братья в моей песне, и ваша песнь меня не тревожит».
   
Когда песнь настоящая, не существует ни вас, ни меня, но только лишь молчание вечности. Песнь — это не звук, а молчание. Не позвольте звукам вашей песни заполнять ваше сердце.
  
  
   
    
Интерес
   
   
Он был директором школы, и у него было несколькими ученых степеней. Он очень остро интересовался образованием и к тому же упорно трудился на благо разного рода социальных реформ. Но теперь, сказал он, хотя он был все еще весьма молод, он потерял интерес к жизни. Он почти механически продолжал выполнять свои обязанности, проходя всю эту ежедневную рутину с утомляющей скукой. Больше не было никакой «изюминки» в том, что он делал, и восторг, который он однажды чувствовал, полностью прошел. Он был склонен к религии и боролся, чтобы в своей религии провести некоторые реформы, но все это также угасло. Он не видел абсолютно никакой ценности в каком-либо действии.
   
Почему?
   
«Всякое действие ведет к беспорядку, создавая большее количество проблем, нанося больше вреда. Я пробовал действовать осмысленно и продуманно, но это неизменно приводит к какой-то неразберихе. Некоторые виды деятельности, которыми я занимался, заставили меня чувствовать себя угнетенным, обеспокоенным и утомленным, и все они вели в никуда. Теперь я боюсь действовать, и страх причинения большего вреда, чем пользы, заставил меня отойти от всего, кроме минимума необходимых действий».
   
Что является причиной этого страха? Этот страх из-за причинения вреда? Вы отдаляетесь от жизни из-за страха вызвать больше замешательства? Вы боитесь замешательства, которое вы могли бы создать, или замешательства внутри вас самих? Если бы вы были ясны для самого себя, и из этой ясности возникало бы действие, были бы вы тогда напуганы каким-либо внешним замешательством, которое могло бы создать ваше действие? Вы боитесь замешательства внутри или снаружи?
   
«Я никогда прежде не рассматривал это подобным образом, и мне нужно поразмыслить над тем, что вы говорите».
   
Вы бы возражали против порождения еще большего количества проблем, если бы были ясны самому себе? Нам нравится убегать от собственных проблем любыми путями, но таким образом мы только увеличиваем их количество. Выставлять напоказ наши проблемы может казаться постыдным, но способность встретиться с проблемой зависит от ясности подхода. Если бы вы были ясны самому себе, были бы ваши действия запутывающими?
   
«Мне не ясно. Я не знаю, что хочу делать. Я мог бы присоединиться к какому-то учению левых или правых, но это не вызовет ясности действий. Можно закрывать глаза на нелепость определенного учения и работать на него, но факт остается фактом: действия всяких учений приносят, по существу, больше вреда, чем пользы. Если бы я был совершенно понятен самому себе, я бы встречался лицом к лицу с проблемами и пытался бы выяснить их. Но мне самому непонятно. Я потерял всякий стимул к действию».
   
Почему вы потеряли стимул? Вы потеряли его из-за перерасхода ограниченной энергии? Вы истощили себя выполнением определенных вещей, которые не имеют для вас никакого особого интереса? Или это оттого, что вы еще не выяснили, в чем вы искренне заинтересованы?
   
   
«Понимаете, после колледжа я очень сильно жаждал социальной реформы, и я с пылом бросил это и взялся за образование. Я действительно в течение множества лет упорно трудился над образованием, не заботясь еще о чем-нибудь. Но я также в конце концов оставил это, потому что все более и более запутывался. Я был амбициозен, не по отношению к самому себе, а по отношению к работе, к успеху, но люди, с которыми я работал, всегда ссорились, они были завистливы и амбициозны ради собственной выгоды».
   
Амбиция — странная вещь. Вы говорите, что не были амбициозны ради собственной выгоды, а ради работы, ради успеха. Есть ли какое-либо различие между личной и так называемой безличной амбицией? Вы не считали бы это личным или мелочным — отождествлять себя с идеологией и работать с амбицией ради нее, вы бы назвали это нужной амбицией, не так ли? Но разве это так? Конечно, вы всего лишь заменили один термин на другой, «безличный» на «личный». Но побуждение, мотив — все еще тот же самый. Вы хотите успеха в работе, с которой вы отождествили себя. Термин «я» вы заменили на термин «работа», «система», «страна», «бог», но важны все-таки именно вы. Амбиция все еще работает, безжалостно, ревниво, испуганно. Разве это оттого, что работа не была успешной, вы бросили ее? Вы бы продолжили ее, если бы она принесла успех?
   
«Я так не думаю. Работа была довольно успешной, как и любая работа, если уделять ей время, энергию и прилагать к ней свой интеллект. Я отказался от нее, потому что она вела в никуда, она вызвала некоторое временное облегчение, но никакого основательного и длительного изменения не возникло».
   
У вас был задор, когда вы работали, что же случилось с ним? Что случилось с вашим побуждением, огнем? В этом ли проблема?
   
«Да, проблема в этом. Когда-то внутри меня горел огонь, а теперь он потух».
   
Он не горит, или он сожжен из-за неправильного использования так, что только пепел остался? Возможно, вы просто не нашли ваш настоящий интерес. Вы расстроены? Вы женаты?
   
«Нет, я не считаю себя расстроенным и при этом я не чувствую потребности в семье или во взаимоотношениях с каким-нибудь человеком. В материальном плане я довольствуюсь малым. Я всегда тянулся к религии в глубоком смысле этого слова, но мне кажется, что мне хотелось быть „успешным“ также и на этом поприще».
   
Если вы не расстроены, почему же вы не довольны, что просто живете?
   
«Я не становлюсь моложе, и мне не хочется сгнивать, прозябать»
   
Давайте подойдем к проблеме по-другому. В чем вы заинтересованы? Не чем бы вам следует быть заинтересованным, а фактически?
   
«Я действительно не знаю».
   
Разве вы не заинтересованы в выяснении этого?
   
«Но как мне это выяснить?»
   
Неужели вы на самом деле думаете, что есть метод, способ выяснить то, в чем вы заинтересованы? В действительности важно вам самим обнаружить, в каком направлении находится ваш интерес. Пока вы попробовали некоторые вещи, вы отдали им свою энергию и интеллект, но они не дали вам глубокое удовлетворение. Или же вы сожгли себя из-за выполнения вещей, которые не имели подлинного интереса для вас, или ваш реальный интерес все еще не проявил себя, ожидая, когда его пробудят. Теперь, который из этих ваш случай?
   
«Снова, я не знаю. Может, вы поможете мне выяснить?»
   
Разве вы не хотите сами узнать суть вопроса? Если вы сожгли себя, тогда проблема требует одного подхода. Но если ваш огонь все еще дремлет, то важно пробудить его. Ну, теперь, что это? Разве вам не хочется обнаружить суть этого самим, без моей подсказки? Суть того, что есть, находится в его собственном действии. Если вы сожжены, то это вопрос заживления, выздоровления, творческого отдыха от пахоты. Этот творческий отдых от пахоты следует за движением культивирования и сеяния, это бездействие ради полноты будущего действия. Или, может быть, ваш настоящий интерес еще не пробужден. Пожалуйста, прислушайтесь и выясните. Если есть намерение выяснить, то вы выясните, не благодаря постоянному вопрошанию, а благодаря ясности и искренности в вашем намерении. Тогда вы увидите, что в течение часов бодрствования есть внимательное наблюдение, при котором вы улавливаете каждый намек того скрытого интереса, и что сны также играют в этом свою роль. Другими словами, намерение запускает механизм открытия.
   
«Но как узнать, который интерес является настоящим? У меня было несколько интересов, но все они иссякли. Как я узнаю, что тот настоящий интерес, который я могу обнаружить, также не иссякнет?»
   
Никакой гарантии нет, конечно же. Но так как вы осознаете, что он способен иссякнуть, в вас будет присутствовать внимательная наблюдательность для того, чтобы обнаружить настоящее. Если позволите мне сказать, вы не ищете ваш реальный интерес, но, находясь в пассивно наблюдающем состоянии, настоящий интерес проявит себя. Если вы попытаетесь выяснить, каков ваш настоящий интерес, снова вы будете выбирать один по сравнению с другим, вы будете взвешивать, вычислять, судить. Этот процесс только взращивает сопротивление, вы тратите свою энергию, задаваясь вопросом, правильно ли вы выбрали, и так далее. Но когда есть пассивное осознание, а не активное усилие с вашей стороны найти, тогда в это осознание проникает движение интереса. Поэкспериментируйте с этим и вы увидите.
   
«Если я не слишком спешу, мне кажется, что я начинаю ощущать свой подлинный интерес. Возникает жизненно важное оживление, новая стремительность».
  
  
   
    
Образование и цельность
   
   
Это был дивный вечер. Солнце садилось за огромными, черными облаками, а перед ними стояла группа высоких, стройных пальм. Река отливала золотом, а отдаленные холмы сверкали от садящегося солнца. Гремел гром, но ближе к горам небо было ясным и синим. Домашние животные возвращались с пастбища, и маленький мальчик вел их домой. Ему не моло быть больше, чем десять или двенадцать лет, и хотя он провел один целый день, он что-то напевал и иногда стегал животных, которые отбивались от стада или были медлительны. Он улыбнулся, и его темное лицо засветилось. Остановившись из-за любопытства и слегка из-за любознательности, он начал задавать вопросы. Он был деревенским мальчишкой и не получил никакого образования. Он никогда не научится читать и писать, но ему уже было известно, что значит быть наедине с собой. Он не осознавал, что был один на один с собой, это, вероятно, никогда даже в голову ему не приходило, и к тому же ничуть не угнетало. Он был просто один и был доволен. Он не был доволен чем-то, он был просто доволен. Быть довольным чем-то значит быть недовольным. Искать удовлетворенность через взаимоотношения значит быть в страхе. Удовлетворенность, которая зависит от взаимоотношений, — это всего лишь удовлетворение. Удовлетворенность — это состояние независимости. Зависимость всегда приносит конфликт и неприятие. Должна возникнуть свобода, чтобы быть довольным. Свобода есть и должна всегда быть в начале, это не результат, не цель, которую нужно достичь. Никогда нельзя быть свободным в будущем. Будущая свобода не имеет никакого отношения к настоящему, это всего лишь идея. Настоящее — это то, что есть, а пассивное осознание того, что есть, является удовлетворенностью.
   
Профессор сказал, что он преподавал в течение многих лет, с тех пор, как он закончил колледж, у него в подчинении было большое количество парней в одном из правительственных учреждений. Он выпускал студентов, которые могли сдать экзамены, что являлось именно тем, чего хотели правительство и родители. Конечно, и исключительные юноши попадались, которым предоставлялись специальные возможности, давались ученые степени и тому подобное, но подавляющее большинство были безразличны, глупы, ленивы и несколько разбалованы. Были и те, кто кое-чего добивался в любой области, какой бы они не занимались, но только в очень немногих горел огонь творчества. На протяжении всех лет, пока он преподавал, исключительные юноши были большой редкостью. Время от времени появлялся тот, кто, возможно, обладал качествами гения, но обычно случалось так, что он тоже вскоре был задушен своим окружением. Как преподаватель он посетил много частей света, чтобы изучить этот вопрос исключительности юношей, и всюду было то же самое. Он теперь отходил от профессии преподавателя, поскольку после стольких лет его все это сильно опечалило. Как бы хорошо мальчики не были образованы, в целом они оказывались глупцами. Некоторые были умными или положительными и занимали высокие посты, но за призмой их престижа и влияния, они были столь же мелочны и снедаемы беспокойством, как и остальные.
   
«Современная система образования — это провал, поскольку она породила две разрушительные войны и ужасную нищету. Умение читать и писать и приобретение различных навыков, что является тренировкой памяти, явно недостаточно, так как это привело к неслыханному горю. Что вы считаете конечной целью образования?»
   
Разве оно не должно воспитать цельную натуру, личность? Если это — «цель» образования, то нам должно быть понятно, то ли личность существует для общества, то ли общество существует для личности. Если общество нуждается и использует индивидуума для его собственных целей, тогда оно не заинтересовано в пестовании цельного человека.
   
То, что оно хочет, это продуктивную машину, приспосабливающегося и уважаемого гражданина, и это требует лишь очень поверхностного объединения. Пока индивидуум повинуется и желает полностью соответствовать условиям, общество будет считать его полезным и будет тратить на него время и деньги. Но если общество существует для индивидуума, то это должно помочь в освобождении его от влияния созданных им же, обществом, условий. Оно должно обучить его быть цельной личностью.
   
«Что вы подразумеваете под цельной личностью?»
   
Чтобы ответить на этот вопрос, надо приблизиться к нему пассивно, косвенно, нельзя рассматривать его активно.
   
«Я не понимаю, что вы имеете в виду».
   
Активно заявлять, что значит цельная личность, значит только создавать образец, некую форму, пример, которому мы пробуем подражать. И разве имитация образца — это не признак распада? Когда мы пробуем копировать пример, разве может возникнуть объединение? Несомненно, имитация — это процесс распада, и разве это не то, что происходит в мире? Мы все превращаемся в отличные граммофонные пластинки: мы повторяем то, чему нас учили так называемые религии, или то, что сказал самый последний политик, экономист или религиозный лидер. Мы твердо придерживаемся идеологий и посещаем политические массовые митинги. Существует массовое увлечение спортом, массовое поклонение, массовый гипноз. Разве это признак объединения? Соответствие — это ведь не объединение, не так ли?
   
«Это ведет к самому фундаментальному вопросу дисциплины. Вы против дисциплины?»
   
Что вы подразумеваете под дисциплиной?
   
«Существует много видов дисциплины: дисциплина в школе, дисциплина гражданства, партийная дисциплина, общественная и религиозная дисциплина и самодисциплина. Дисциплина может быть по внутреннему или внешнему авторитету».
   
По сути, дисциплина подразумевает некоторое соответствие чему-то, не так ли? Это соответствие идеалу, авторитету, это культивирование сопротивления, которое вынужденно порождает неприятие. Сопротивление — это неприятие. Дисциплина — это процесс изолирования, неважно, это изоляция обособленной группой, или изоляция при индивидуальном сопротивлении. Имитация — это форма сопротивления, разве не так?
   
«Вы имеете в виду, что дисциплина уничтожает объединение в целое? Что случилось бы, если у вас в школе не было бы дисциплины?»
   
Неужели не важно понять суть значения дисциплины, а не перескакивать к умозаключениям или приводить примеры? Мы пробуем увидеть, каковы факторы распада, или что препятствует объединению. Разве дисциплина в смысле соответствия, сопротивления, противостояния, противоречия, это не один из факторов распада? Зачем нам соответствовать чему-то? Не только для физической безопасности, но также и для психологического комфорта, безопасности. Сознательно или подсознательно, страх оказаться в опасности приводит к соответствию, и внешне, и внутренне. Нам всем нужна определенная физическая безопасность, но именно страх психологической опасности делает физическую безопасность невозможной, кроме как для немногих. Страх — вот основа всякой дисциплины: страх не быть успешным, страх наказания, страх не получить что-то и так далее. Дисциплина — это уподобление чему-то, подавление, сопротивление, и либо сознательно, либо подсознательно она — это результат страха. Разве не страх — один из факторов распада?
   
«Чем бы вы заменили дисциплину? Без дисциплины возник бы даже больший хаос, чем теперь. Разве некая форма дисциплины не необходима для действия?»
   
Понимание ложного как ложного, видение истинного в ложном и видение истинного как истинного — вот что начало интеллектуального развития. Это не вопрос замены. Вы не можете чем-то заменить страх. Если вы так поступаете, страх все еще есть. Вы можете успешно прикрывать его или убегать от него, но страх остается. Именно устранение страха, а не нахождение его замены является важным. Дисциплина в любом виде вообще никогда не может привести освобождению от страха. Страх нужно наблюдать, изучать, понимать. Страх — это не абстракция, он возникает только по отношению к чему-то, и именно это отношение необходимо понять. Понимать не означает сопротивляться или противопоставлять. Разве тогда дисциплина, в более широком и более глубоком ее смысле, не фактор распада? Не является ли страх со следующим за ним подражанием и подавлением, силой распада?
   
«Но как освободиться от страха? В классе, где много студентов, если не будет какой-то дисциплины или, если вы предпочитаете, страха, как может быть там порядок?»
   
С помощью наличия небольшого количества студентов и правильной формы образования. Это, конечно, невозможно, пока государство заинтересовано в массово производимых гражданах. Государство предпочитает массовое образование, правители не хотят поддержки недовольства, поскольку их положение оказалось бы вскоре ненадежным. Государство контролирует образование, оно вмешивается и создает условия для человеческого развития ради собственных нужд. И самый легкий способ сделать это — через устрашение, через дисциплину, через наказание и награду. Свобода от страха — это другой вопрос, страх нужно понять, а не отвергать, подавлять или возвеличивать.
   
Проблема распада довольно-таки сложна, подобно любой другой человеческой проблеме. Разве противоречие — это не другой фактор распада?
   
«Но противоречие необходимо, иначе мы деградировали бы. Без борьбы не было бы никакого прогресса, никакого продвижения, никакой культуры. Без усилия, без конфликта мы были бы все еще дикарями».
   
Возможно, мы все еще и есть. Почему мы всегда перепрыгиваем к умозаключениям или противимся, когда что-то новое предлагается? Мы явно являемся дикарями, когда мы убиваем тысячи по одной или другой причине, ради нашей страны. Убийство другого человека — вот наивысшая дикость. Но давайте продолжим то, о чем мы говорили. Действительно ли конфликт — это не признак распада?
   
«Что вы подразумеваете под конфликтом?»
   
Конфликт в любой его форме: между мужем и женой, между двумя группами людей с противоречивыми идеями, между тем, что есть, и традицией, между тем, ч то есть, и идеалом, тем, что должно быть, будущим. Конфликт — это внутренняя и внешняя борьба. В настоящее время конфликт имеется на всех разных уровнях нашего существования, сознательный, также как неосознанный. Наша жизнь — это ряд конфликтов, поле битвы, и ради чего? Мы понимаем с помощью борьбы? Могу ли я понять вас, если я конфликтую с вами? Чтобы понимать, должен возникнуть некий мир. Творчество может происходит только в мире, в счастье, а не когда есть конфликт, борьба. Наша постоянная борьба происходит между тем, что есть, и тем, что должно быть, между утверждением и противопоставлением. Мы принимали такой конфликт как неизбежное, а неизбежное превратилось в норму, в истинное, хотя, возможно, оно ложно. Неужели с помощью конфликта можно преобразовать то, что есть, в его противоположность? Я есть это, и, борясь, чтобы быть тем, которое является противоположностью, изменил ли я это? Разве противоположность, противопоставление, это не видоизмененное проецирование того, что есть? Не имеет ли всегда противоположность элементы ее собственной противоположности? Через сравнение возникает ли понимание того, что есть? Разве не любое умозаключение относительно того, что есть, является помехой для понимания того, что есть? Если бы вы поняли что-то, не должны ли вы были наблюдать за этим, изучать его? Можете ли вы свободно изучать его, если вы предвзято за или против этого? Если вы поняли бы вашего сына, вам бы не пришлось изучать его, не отождествляя его с собой, не осуждая его? Наверняка, если вы конфликтуете с вашим сыном, то нет никакого понимания его. Итак, является ли конфликт необходимым для понимания?
   
«Разве нет другого вида конфликта, конфликта обучения, как делать что-либо, приобретения навыков? У кого-то может быть интуитивное видение чего-либо, но это необходимо доказать, и претворение его в жизнь — это борьба, она влечет за собой много беспокойства и боли».
   
В некотором роде, это так. Но разве само создание не есть средство? Средства неотделимы от цели, цель соответствует средствам. Выражение соответствует творчеству, стиль соответствует тому, что вам нужно сказать. Если вам есть что сказать, то само это «что-то» создает свой собственный стиль. Но если кто-то просто человек, знающий свое дело, то нет никакой жизненно важной проблемы.
   
Действительно ли конфликт в любой сфере полезен для понимания? Нет ли непрерывной цепи конфликтов в усилии, желании быть, стать, активно или пассивно? Разве причина конфликта не становится следствием, которое в свою очередь становится причиной? И нет никакого освобождения от конфликта, пока нет понимания того, что есть. То, что есть, никогда не может быть понято через призму идеи, к нему нужно приблизиться с чистого листа. Поскольку то, что есть, никогда не находится в статике, ум не должен быть привязан к знанию, к идеологии, к вере, к умозаключению. По своей сути, сам конфликт имеет свойство разделять, как и всякое возражение, и разве исключение, разделение не фактор распада? Любая форма власти, неважно, индивидуума или государства, любое усилие стать большим или стать меньшим, является процессом распада. Все идеи, веры, системы мышления являются разделяющими, исключающими. Усилие, конфликт не может ни при каких обстоятельствах привнести понимание, и так что это фактор вырождения как для личности, также как и для общества.
   
«Что же тогда является объединением в целое? Я более или менее понимаю, что является факторами распада, но это только отрицание. Через отрицание нельзя прийти к объединению. Я могу знать, что есть неправильное, но это не означает, что я знаю, что есть правильное».
   
Конечно, когда ложное рассматривается как ложное, истинное просто есть. Когда каждый осознает факторы вырождения не просто на словах, но глубоко, тогда разве это не объединение? Находится ли объединение в статике, это что-то, что можно получить и чем можно завершить? Объединение не может быть достигнуто, достижение — это смерть. Оно — не цель, результат, а состояние бытия, оно живое, а как может быть целью, результатом живое существо? Желание быть объединенным не отличается от любого другого желания, а всякое желание — это причина конфликта. Когда нет конфликта, есть объединение. Объединение — это состояние полного внимания. Не может быть полного внимания, если присутствует усилие, конфликт, сопротивление, концентрация. Концентрация — это фиксация, концентрация — процесс разделения, исключения, а полное внимание невозможно, когда существует исключение. Исключать означает сужать, а узкое никогда не сможет познать полное. Полное, всеобъемлющее внимание невозможно, когда присутствует осуждение, оправдание или отождествление с чем-то, или когда ум омрачен умозаключениями, предположениями, теориями. Когда мы поймем эти помехи, тогда только возникнет свобода. Свобода — это абстракция для человека в тюрьме, но пассивная наблюдательность разоблачает эти помехи, и со свободой от них, возникает объединение.
  
  
   
    
Целомудрие
   
   
Рис созревал, зеленый с золотистым оттенком, и вечернее солнце освещало его. Стояли длинные, узкие канавы, заполненные водой, и вода ловила блекнущий свет. Пальмовые деревья раскинулись над рисовыми полями, все вдоль их краев, а среди пальм стояли маленькие дома, темные и уединенные. Переулок лениво блуждал через пальмовые рощи и рисовые поля. Это был очень музыкальный переулок. Мальчик играл на флейте, а перед ним раскинулось рисовое поле. У него было чистое, здоровое тело, хорошо сложенное и хрупкое, и на нем была только чистая белая ткань вокруг его поясницы. Садящееся солнце только что осветило его лицо, и его глаза улыбнулись. Он играл гаммы, и, когда он утомлялся от этого, он наигрывал песню. Он по-настоящему наслаждался этим, и его радость заражала. Хотя я и сел всего лишь на небольшом расстоянии от него, он никогда не прекращал играть. Вечерний свет, зелено-золотистое море поля, солнце среди пальм и этот мальчик, играющий на флейте, казалось, придавали вечеру очарование, которое редко почувствуешь. Затем он прекратил играть, подошел и сел около меня. Ни один из нас не говорил ни слова, но он улыбался, и это, казалось, радовало небеса. Его мать позвала из какого-то дома, скрытого среди пальм. Он отвечал не сразу же, но на третьем окрике он встал, улыбнулся и ушел. Дальше по дорожке под какой-то струнный инструмент пела девочка, и у нее был довольно-таки хороший голос. Через поле кто-то подхватил песню и пел с непринужденностью во все горло, и девочка остановилась и слушала, пока мужской голос не закончил петь. Сейчас уже темнело. Вечерняя звезда показалась над полем, и лягушки начали квакать.
   
Как же мы хотим обладать орехом какао, женщиной и раем! Мы хотим монополии, и вещи, кажется, приобретают большую ценность через обладание. Когда мы говорим «это мое», картина, кажется, становится более красивой, более ценной, она, кажется, приобретает большее изящество, большую глубину и полноту. Существует странное качество насилия в обладании. В тот миг, когда кто-то говорит «это мое», оно превращается в вещь, о которой нужно заботиться, защищать, и в самом этом действе есть сопротивление, которое порождает насилие. Насилие вечно ищет успеха, насилие — это самоудовлетворение. Преуспеть всегда означает потерпеть неудачу. Прибытие смертельно, а путешествие вечно. Извлекать выгоду, быть победителем в этом мире значит потерять жизнь. С каким нетерпением мы преследуем цель! Но цель существует постоянно, и также как и конфликт ее преследования. Конфликт — это постоянное преодоление, и то, что завоевано, нужно завоевывать снова и снова. Победитель вечно находится в страхе, а обладание для него это мрак. Побежденный, жаждущий победы, теряет то, что завоевано, и поэтому он такой же, как и победитель. Иметь пустую чашу значит иметь жизнь, которая бессмертна.
   
Они только лишь недавно поженились, и ребенка все еще у них не было. Они казались так молоды, так далеки от соперничества, так робки. Они хотели спокойно обсудить некоторые вещи, без спешки и без чувства, что они заставляют других ждать. Они были красивой парой, но в их глазах было напряжение, их улыбки были непринужденными, но за улыбками скрывалось некоторое беспокойство. Они были чисты и молоды, но слышался шепот внутренней борьбы. Любовь — странная вещь, и как быстро она увядает, как быстро дым душит огонь! Огонь не принадлежит ни вам, ни мне, он просто огонь, ясный и самодостаточный, он ни личный, ни безличный. Он не принадлежит ни вчера, ни завтра. Он обладает целительной теплотой и ароматом, который всегда изменчив. Им нельзя обладать, монополизировать или подержать в руке. Если его взять в руки, он сжигает и уничтожает, и дым заполняет наше бытие, и тогда огню нет места.
   
   
Он рассказывал, что они были женаты в течение двух лет и сейчас спокойно жили недалеко от крупного города. У них была маленькая ферма, двадцать или тридцать акров риса и фруктов и немного рогатого скота. Он занимался улучшением породы, а она работала в какой-то местной больнице. Их дни были насыщенными, но это не было насыщением из-за бегства от действительности. Они никогда не пытались убежать подальше от чего бы то ни было, кроме их собственных родственников, которые были очень традиционны и довольно утомительны. Они поженились несмотря на возражение со стороны семей, и жили в одиночестве, получая небольшую помощь. Прежде, чем они поженились, они обговорили все и решили не заводить детей.
   
Почему?
   
«Мы оба поняли, в каком ужасном беспорядке находится мир, и еще заводить малышей кажется своего рода преступлением. Дети почти неизбежно стали бы простыми бюрократическими служащими или рабами какой-либо религиозно-экономической системы. Окружающая среда делала бы их глупыми или умными, но циничными. Кроме того, у нас недостаточно денег, чтобы обучить детей должным образом».
   
Что вы подразумеваете под «должным образом»?
   
«Чтобы обучить детей должным образом, нам бы пришлось отправить в школу не здесь, а за границу. Нам бы пришлось культивировать в них интеллект, чувство ценности и красоты и помогать им воспринимать жизнь как насыщенную и счастливую так, чтобы у них в душе был мир. И, конечно же, их нужно было бы научить определенным умениям, которые не разрушили бы их души. Помимо всего этого, подумав, насколько сами мы глупы, мы оба почувствовали, что мы не должны передавать наши собственные восприятия и условности нашим детям. Нам бы не хотелось размножать видоизмененные копии нас самих».
   
Вы хотите сказать, что вы вдвоем выдумали все это так логически и жестко до того, как поженились? Вы составили хороший брачный контракт, сложнее, чем устный контракт, не так ли?
   
«Именно это мы и выясняем. Ни один из нас не говорил обо всем этом кому-либо до или после нашей свадьбы, и это стало одной из наших трудностей. Мы не знали никого, с кем мы могли бы свободно поговорить, так как большинству людей постарше доставляет такое высокомерное удовольствие не одобрять нас или выражать нам свое одобрение. Мы услышали один из ваших разговоров, и нам захотелось прийти и обсудить с вами нашу проблему. Еще одна проблема состоит в том, что перед нашим браком мы поклялись никогда не иметь каких-либо сексуальных отношений друг с другом».
   
И снова, зачем?
   
«Оба мы очень набожны, и мы хотим вести духовную жизнь. С тех пор, как я был еще мальчишкой, я стремился отдалиться от мирского, прожить жизнь саньясина. Я имел обыкновение читать очень много религиозной литературы, что только усилило мое желание. Фактически, я проходил в одежде шафранового цвета почти целый год».
   
А вы тоже?
   
«Я не столь умна и образованна, как он, но у меня есть сильные религиозные корни. Мой дедушка имел довольно-таки хорошую работу, но он оставил свою жену и детей, чтобы стать саньясином, и теперь мой отец хочет поступить так же. До сих пор моей матери удавалось не допустить этого, но однажды он точно так же может исчезать, и во мне присутствует тот же самый импульс вести религиозную жизнь».
   
Тогда, если можно спросить, зачем вы женились?
   
«Нам хотелось дружеских взаимоотношений друг с другом, — ответил он. Мы полюбили друг друга и у нас было что-то общее. Мы чувствовали это с наших совместных совсем юных лет, и мы не видели какой-либо причины, почему нам официально не пожениться. Мы подумывали о том, чтоб не жениться, совместно проживать без секса, но это создало бы ненужные проблемы. После нашей свадьбы все шло хорошо в течение примерно года, но наша страсть друг к другу было почти невыносимой. Наконец она стала настолько невыносимой, что я, бывало, уходил прочь. Я не мог выполнять свою работу, я не мог думать о чем-нибудь другом, и бывало мне снились дикие сны. Я стал капризным и раздражительным, хотя ни единого резкого слова между нами не проскользнуло. Мы любили и не могли причинить боль друг другу словом или поступком. Но мы пылали друг от друга подобно солнцу в полдень, и мы решили наконец прийти и обсудить это с вами. Я буквально не могу соблюдать ту клятву, которую она и я дали. Вы понятия не имеете, на что это было похоже».
   
А как насчет вас?
   
«Какая женщина не хочет ребенка от человека, которого она любит? Я не знала, что способна на такую любовь, и у меня также были дни мучений и ночи в агониях. Я стала истеричной и начинаю рыдать из-за мелочей, и несколько раз в месяц это превращается в кошмар. Я надеялась, что что-то произойдет, но даже при том, что мы разговаривали об этом, это не приносило облегчения. К тому времени поблизости открыли больницу и меня попросили о помощи, и я с радостью убежала от всего этого. Но это все еще не приносило облегчения. Видеть его так близко каждый день…» Теперь она расплакалась от всей души. «Поэтому мы и пришли, чтобы поговорить обо всем этом. Что вы скажете?»
   
Действительно ли это религиозная жизнь — наказывать себя? Является ли умерщвление тела или ума признаком понимания? Разве самоистязание — это путь к реальности? Является ли отрицание целомудрием? Вы действительно считаете, что сможете продвинуться далеко с помощью отречения? Неужели вы думаете, что может возникнуть мир с помощью конфликта? Разве не средства имеют бесконечно большее значение, чем цель? Цель может быть, но средства уже есть. Фактическое, то, что есть, необходимо понимать, а не удушать намерениями, идеалами и умными нововведениями. Печаль — это не путь к счастью. Явление, названное страстью, нужно понять, а не подавлять или возвеличивать, и найти замену этому не принесет облегчения. Независимо от того, что бы вы ни делали, любая уловка, которую вы изобретете, только усилит то, что не любили и не поняли. Чтобы полюбить то, что мы называем страстью, необходимо понять ее. Любить означает находиться в непосредственной общности. Но вы не можете любить что-то, если вы отвергаете это, если у вас есть идеи, умозаключения относительно этого. Как можете вы любить и понимать страсть, если вы дали клятву против нее? Клятва — это форма сопротивления, и то, чему вы сопротивляетесь, в конечном счете побеждает вас. Истину нельзя завоевать, вы не можете штурмовать ее, она ускользнет из ваших рук, если вы попытаетесь схватить ее. Истина приходит потихоньку, когда вы не знаете об этом. То, что вы знаете — это не истина, это всего лишь идея, символ, а призрак — это не реальность.
   
Конечно, наша проблема состоит в том, чтобы понять себя, а не уничтожать себя. Уничтожать сравнительно легко. Вы имеете образец для действия, которое, как вы надеетесь, приведет к истине. Образец всегда — это ваше собственное создание, он соответствует вашим собственным, придуманным вами же условиям, точно так же как и цель. Вы создаете образец, а затем даете клятву, чтобы исполнить ее. Это — в высшей степени бегство от самих себя. Вы — это не тот самоспроецированный образец и все, связанное с ним. Вы — это то, что вы есть фактически, желание, жажда. Если вы действительно хотите возвыситься и освободиться от жажды, вы должны понять это полностью, не осуждая, не принимая. Но это — мастерство, которое приходит только через наблюдательность, удерживаемую в глубокой пассивности.
   
«Я прочел некоторые из ваших диалогов и могу следовать тому, о чем вы говорите. Но что по существу нам нужно делать?»
   
Это ваша жизнь, ваше страдание, ваше счастье, и разве осмелится кто-то другой сказать вам, что вы должны или что не должны делать? Разве другие уже не говорили вам? Другие — это прошлое, традиция, созданные условия, часть которых также и вы. Вы послушались других, самих себя, и вы находитесь в этом затруднительном положении. И неужели вы опять-таки будете искать того совета у других, который находится внутри вас? Вы будете слушать, но вы примете то, что приятно, и отклоните то, что болезненно, но и то, и то связывает. То, что вы дали клятву против страсти, является началом несчастья, так же, как увлечение страстью. Но что на самом деле важно, это понять весь этот целостный процесс возникновения идеала, давания клятвы, дисциплины, боли, любое из которых есть глубокое бегство от внутренней бедности, от боли внутренней недостаточности, от одиночества. Весь этот общий процесс — это вы сами.
   
«Но что насчет детей?»
   
Снова — нет никакого ни «да», ни «нет». Поиск ответа с помощью ума ведет в никуда. Мы используем детей как заложников в игре нашего самомнения, и мы накапливаем страдание. Мы используем их как другие средства бегства от самих себя. Когда дети не используются в качестве средства, они приобретают значение, которое не является значением, которое вы, общество или государство можете придавать им. Целомудрие не исходит от ума, целомудрие — это сама природа любви. Без любви, делайте, что пожелаете, но никакого целомудрия не может быть. Если есть любовь, ваш вопрос сам найдет истинный ответ.
   
Они оставались в этой комнате в совершенном молчании в течение длительного времени. Слово и жест достигли своего результата.
  
  
   
    
Страх смерти
   
   
На красной земле перед домом росло множество подобных трубам цветов с золотыми сердцевинами. У них были большие сиреневые лепестки и тонкий аромат. Их бы вырвали в дневное время, но в темноте ночи они покрыли красную землю. Ползучее растение, с зазубренными листьями, которые блестели на утреннем солнце, было полно сил. Несколько детей небрежно ходили по цветам, а человек, поспешно шагнувший в свой автомобиль, ни разу даже не взглянул на них. Прохожий сорвал один цветок, понюхал его и унес с собой, чтобы тут же бросить. Женщина, которая, вероятно, была служанкой, вышла из дома, сорвала цветок и вдела его в свои волосы. Как красивы были те цветы, и как быстро они увядали на солнце!
   
«Меня всегда преследовал какой-то страх. Когда я был ребенком, я был очень робок, застенчив и чувствителен, а теперь я боюсь старости и смерти. Я знаю, что мы все умрем, но никакие разумные доводы, кажется, не успокаивают этот страх. Я присоединился к „Психическому исследовательскому обществу“, посетил несколько сеансов и прочел, что великие учителя сказали по поводу смерти. Но страх ее все еще во мне. Я даже пробовал психоанализ, но это также не помогло. Этот страх стал для меня настоящей проблемой. Среди ночи я пробуждаюсь от ужасных снов, и все из них так или иначе касаются смерти. Я странно напуган насилием и смертью. Война была для меня непрекращающимся кошмаром, и теперь я по-настоящему очень тревожусь. Это не невроз, но я понимаю, что все, возможно, в него превратится. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы контролировать страх, я пробовал убегать от него, но в результате моего бегства я не был способен стряхнуть его с себя. Мне довелось послушать несколько довольно глупых лекций про перевоплощения и изучать хинди и буддистскую литературу касательно этого. Но всего этого было недостаточно, по крайней мере, для меня. Я только с виду не боюсь смерти, но внутри сидит очень глубокой страх ее».
   
Какой подход у вас к будущему, к завтра, к смерти? Вы пытаетесь найти суть проблемы или же вы ищете, поддержки, удовлетворяющего подтверждения продолжения жизни или окончательной смерти?
   
Вы хотите правды или успокаивающего ответа?
   
«Когда вы ставите вопрос таким образом, я действительно не знаю, чего я боюсь. Но страх остается, причем требует срочного ответа».
   
В чем ваша проблема? Вы хотите освободиться от страха или вы ищете правду от смерти?
   
«Что вы подразумеваете под правдой о смерти?»
   
Смерть — это неизбежный факт, что хотите, делайте, но ее не отменить, она окончательна и истинна. Но хотите ли вы знать правду о том, что после смерти?
   
«Отталкиваюсь от всего, что я изучил, и от немногих материализаций, которые я видел на сеансах, очевидно существует некоторое продолжение после смерти. Мысль в некой форме продолжается, что сами вы утверждали. Также, как и трансляция песен, слов и изображений требует воспринимающего на другом конце, так и мысль, которая продолжается после смерти, нуждается в инструменте, через который она может выразить себя. Инструментом может быть медиум, или мысль может воплощать себя другим способом. Это все совершенно ясно и может быть проэксперементированно и понято. Но даже при том, что я проник в этот вопрос довольно глубоко, во мне присутствует все еще непостижимое опасение, которое, я думаю, определенно связано со смертью».
   
Смерть неизбежна. Продолжение может закончиться, или же его можно лелеять и поддерживать. То, что имеет продолжение, никогда не сможет обновлять себя, оно никогда не сможет быть новым, оно никогда не сможет понять неизвестное. Продолжение — это продление, а то, что длится вечно, не бесконечно. Из-за времени нет продолжительности, нет бесконечного. Должно быть окончание для того, чтобы возникло новое. Новое находится не в пределах продолжения мысли. Мысль — это непрерывное движение во времени, такое движение не может заключать в себя состояние бытия, которому не свойственно время. Мысль основана на прошлом, самому ее бытию свойственно время. Время не только хронологическое, но и это мысль как движение прошлого через настоящее к будущему. Это движение памяти, слова, это изображение, символ, запись, повторение. Мысль, память является непрерывной благодаря слову и повторению. Окончание мысли — начало нового, смерть мысли — вечная жизнь. Должно быть постоянное окончание для того, чтобы возникало новое. То, что является новым, не имеет продолжения, новое никогда не может быть в пределах области времени. Новое пребывает только в смерти от мгновения до мгновения. Смерть должна быть каждый день для того, чтобы проявляло себя неизвестное. Окончание — вот начало, но страх мешает окончанию.
   
«Я знаю, что у меня есть страх, но я не знаю то, что скрывается за этим».
   
Что мы подразумеваем под страхом? Что такое страх? Страх — это не абстракция, он не существует независимо, в изоляции. Он возникает только по отношению к чему-то. В процессе этих отношений страх проявляет себя, нет никакого страха безотносительно чего-то. Ну же, что является тем, чего вы боитесь? Вы говорите, что боитесь смерти. Что мы подразумеваем под смертью? Хотя у нас есть теории, предположения и некоторые очевидные факты, смерть все еще неизвестна. Независимо от того, что мы знаем о ней, саму смерть нельзя включить в область известного. Мы протягиваем руку, чтобы схватить ее, но это не она. Ассоциация — это известное, а неизвестное нельзя сделать знакомым. Привычное не может уловить ее, поэтому возникает страх.
   
Может ли известное, ум когда-либо постичь или объять неизвестное? Рука, которая протягивается, может получить только узнаваемое, она не может взять непостижимое. Желать получить опыт — означает придать мысли продолжение, желать получить опыт — означает придать силу прошлому, желать получить опыт — означает продлить известное. Вы хотите пережить смерть, не так ли? Хотя вы живете, вам хочется знать, что такое смерть. Но знаете ли вы, что такое жизнь? Вам известна жизнь только как конфликт, беспорядок, антагонизм, мимолетная радость и боль. Это ли жизнь? Разве борьба и печаль это жизнь? В этом состоянии, которое мы называем жизнью, мы хотим пережить что-то, чего нет в нашей собственной области сознания. Эта боль, борьба, ненависть, которая следует за радостью, вот то, что мы называем жизнью. И нам хочется испытать то, что является противоположностью того, что мы называем жизнью. Противоположность — это продолжение того, что есть, возможно, видоизмененное. Но смерть — не противоположность. Это неизвестное. Узнанное жаждет испытать смерть, неизвестное, но как бы оно ни старалось, оно не сможет испытать смерть, поэтому оно напугано. Так ли это?
   
«Вы понятно изложили. Если бы я мог познать или пережить, что значит смерть, пока я живу, то, конечно, страх прекратился бы».
   
Из-за того, что вы не можете испытать смерть, вы ее боитесь. Может ли сознательное испытывать то состояние, которое не может быть привнесено в бытие через сознательное? То, что может быть испытано, — проекция сознательного, известного. Известное может переживать только известное, опыт всегда в пределах области известного, известное не может испытывать то, что вне его области. Переживание совершенно отличается от опыта. Переживание вне пределов области переживающего, но, как только переживание исчезает, возникают переживший и опыт, и затем переживание переносится к области известного. Знающий, переживший жаждет состояния переживания, неизвестного, и так как переживший, знающий, не может вступать в состояние переживания, он боится. Он есть страх, он не отделен от него. Переживающий страх не наблюдающий за ним, он — это сам страх, само орудие страха.
   
«А что вы подразумеваете под страхом? Я знаю, что боюсь смерти. Я не чувствую, что я есть страх, просто я напуган чем-то. Я боюсь, но я отдельно от страха. Страх — это ощущение, отличное от «я», которое смотрит на него, анализирует его. Я — наблюдатель, а страх наблюдаемое. Как может наблюдатель и наблюдаемое быть единым?»
   
Вы говорите, что вы — наблюдатель, а страх — это наблюдаемое. Но так ли это? Действительно ли вы сущность, отделенная от ваших же качеств? Действительно ли вы не идентичны с вашими качествами? Разве вы — это не ваши мысли, эмоции и так далее? Вы неотделимы от ваших качеств, мыслей. Вы и есть ваши мысли. Мысль создает «ты», как предполагается, отделенную сущность, без мысли нет думающего. Видя свою собственную мимолетность, мысль создает мыслителя как постоянную, длящуюся сущность, и тогда мыслитель становится переживающим, анализирующим, наблюдателем, отделенным от мимолетного процесса. Все мы жаждем некоторого постоянства, и, наблюдая внутри нас непостоянство, мысль создает думающего, который, как предполагается, является постоянным. Затем думающий продолжает создавать другие, более высокие состояния постоянства: душа, атман. Нас волнует страх. Что такое страх? Давайте же посмотрим, что это.
   
Вы говорите, что боитесь смерти. Так как вы не можете испытывать ее, вы боитесь ее. Смерть — неизвестное, и вы боитесь неизвестного. Так ли это? Теперь же, можете ли вы бояться того, что вы не знаете? Если вам что-то неизвестно, как вы можете бояться этого? На самом деле вы боитесь, не неизвестного, смерти, а потерять известное, потому что это бы причинило вам боль или отняло у вас ваше удовольствие, ваше удовлетворение. Именно известное вызывает страх, а не неизвестное. Как может неизвестное вызвать страх? Его не измерить понятиями удовольствия и боли: это неизвестное.
   
Страх не может существовать сам по себе, он возникает из-за отношения к чему-то. Вы на самом деле боитесь известного в его отношении к смерти, не так ли? Из-за того, что вы цепляетесь за известное, за опыт, вы напуганы тем, каким могло бы быть будущее. Но то, «что могло бы быть», будущее, является просто реакцией, предположением, противоположностью того, что есть. Ведь это так, правда?
   
«Да, кажется, что это правда».
   
А знаете ли вы то, что есть? Вы понимаете его? Открыли ли вы шкафчик с известным и изучили его? Разве вы к тому же не напуганы тем, что вы могли бы обнаружить там? Вы когда-либо исследовали известное, то, чем вы обладаете?
   
«Нет, никогда. Я всегда принимал известное как должное. Я принимал прошлое, как любой принимает солнечный свет или дождь. Я никогда не раздумывал над ним. Каждый почти не осознает это, так же как каждый не задумывается над собственной тенью. Теперь же, когда вы упомянули об этом, мне кажется, что я также боюсь выяснять то, что могло бы быть там».
   
Разве не большинство из нас боятся заглянуть в самих себя? Мы могли бы обнаружить неприятные вещи, так что мы предпочли бы не смотреть, мы предпочитаем не знать о том, что есть. Мы не только боимся того, что могло бы быть в будущем, но также и того, что могло бы быть в настоящем. Мы боимся познать нас, какие мы есть, и это увиливание от того, что есть, заставляет нас бояться того, что могло бы быть. Мы приближаемся к так называемому известному с опасением, также как и к неизвестному, к смерти. Уход от того, что есть, является желанием удовлетворения. Мы ищем безопасности, постоянно требуя, чтобы нас не беспокоили, и именно это желание не быть потревоженным заставляет нас избегать того, что есть, и страха того, что могло бы быть. Страх — это незнание того, что есть, и наша жизнь проводится в постоянном состоянии страха.
   
«Но как же избавиться от этого страха?»
   
Чтобы избавиться от чего-либо, вы должны понять это. Есть ли страх, или только лишь желание не видеть? Это желание не видеть того, что порождает страх, и, когда вы не хотите понять полное значение того, что есть, страх выступает в качестве предупреждения. Вы можете вести удовлетворяющую вас жизнь, преднамеренно избегая всякого исследования того, что есть, и многие так и поступают, но они не счастливы, точно как и те, кто развлекает себя поверхностным изучение того, что есть. Только те, кто искренен в своем исследовании, могут познать счастье. Для них одних есть свобода от страха.
   
«Тогда, как же понять то, что есть?»
   
То, что есть, должно быть рассмотрено в зеркале взаимоотношений, во взаимоотношении со всеми вещами. То, что есть, не может быть понято в отдалении от мирского, в изоляции, его нельзя понять, если есть интерпретатор, переводчик, который отвергает или принимает. То, что есть, может быть понято только, когда ум совершенно пассивен, когда он не работает над тем, что есть.
   
«Не очень ли это трудно — пассивно осознавать?»
   
Это так, пока есть мысль.
  
  
   
    
Слияние думающего и его мыслей
   
   
Это был маленький пруд, но очень красивый. Трава покрывала его берега, и несколько ступеней вели к нему вниз. В одном конце стоял маленький, белый храм, и всюду вокруг него росли высокие, стройные пальмы. Храм был превосходно выстроен, и о нем хорошо заботились. Он был безупречно чист, и в тот час, когда солнце было далеко за пальмовыми рощами, там не было никого, даже священника, который обращался с храмом и его содержимым с большим почитанием. Этот маленький, словно игрушечный, храм придавал пруду атмосферу умиротворения. Это место было таким тихим, что даже птицы умолкли. Небольшой ветерок, который шелестел в пальмах, утихал, и по небу проплывало несколько облаков, сияющих в вечернем солнце. Змея плыла через пруд, ныряя и выныривая среди листьев лотоса. Вода была очень чистой, и на ней покачивались розовые и фиолетовые лотосы. Их тонкий аромат стелился ближе к воде и к зеленым берегам. В этот миг ничто не шевелилось, и очарование этого места, казалось, наполняло землю. Но красота тех цветов! Они были совсем неподвижными, но один или два уже начинали закрываться на ночь, скрываясь от темноты. Змея пересекла пруд, подплыла к берегу и поплыла близко-близко к нему. Ее глаза были подобны ярким, черным бусинкам, а ее разветвленный язык играл, словно маленькое пламя, указывая путь, которым нужно змее ползти.
   
Предположение и воображение — это помеха для истины. Ум, который предполагает, никогда не сможет познать красоту того, что есть. Он пойман в сети его собственных образов и слов. Как бы далеко он ни блуждал в своем воображение, это все еще под тенью его собственной структуры и никогда не может увидеть то, что вне его. Чувствительный ум — это не образный ум. Способность создавать картинки ограничивает ум, такой ум привязан к прошлому, к воспоминанию, которые отупляют его. Только спокойный ум чувствителен. Накопление в любой его форме — это бремя, и как ум может быть свободным, когда он обременен? Только свободный ум чувствителен. Открытое — это неуловимое, непостижимое, неизвестное. Воображение и предположение препятствуют открытости, чувствительности.
   
Он говорил, что потратил много лет на поиски истины. Побывал в кругу многих учителей, многих гуру, и, находясь все еще в своем паломничестве, остановился здесь, чтобы разузнать кое-что. Бронзовый от солнца и исхудавший из-за своих блужданий, он был отшельником, который отказался от мирского и оставил свою собственную далекую страну. С помощью практики определенных дисциплин он с большим трудом научился концентрироваться и подавил свои потребности. Ученый, с заготовленными цитатами, он был хорош в спорах и быстр в свои умозаключениях. Он научился санскриту, и его резонансные фразы были легки для него. Все это придало некоторую остроту его уму, но ум, который отточили, не гибок, не свободен.
   
   
Чтобы понимать, делать открытия, должен ли ум быть свободным с самого начала? Может ли когда-либо ум, который дисциплинирован, подавлен, быть свободным? Свобода — это не финальная цель, она должна быть в самом начале, не так ли? Ум, который дисциплинируется, контролируется, является свободным в пределах его собственного образца, это не свобода. Результат дисциплины — это соответствие, его путь ведет к известному, а известное никогда не является свободным. Дисциплина с ее страхом — это жажда достижения.
   
«Я начинаю осознавать, что кое-что существенно неправильно в всех этих дисциплинах. Хотя я провел множество лет в попытке сформировать мои мысли по желаемому образцу, я нахожу, что я нисколечко не продвинулся».
   
Если средства искусственные, то цель получается копией. Средства создают цель, разве не так? Если уму с самого начала придали нужную форму, в конце он также должен соответствовать условиям, и как обусловленный ум может когда-либо быть свободным? Средства — это цель, они — это не два отдельных процесса. Это заблуждение — считать, что с помощью неправильных средств можно достичь истинного. Когда средства являются подавлением, цель также должна быть продуктом страха.
   
«У меня неопределенное чувство несоответствия дисциплин, даже когда я занимаюсь ими, так как я все еще делаю это, теперь они все для меня не более, чем неосознанная привычка. С детства мое образование было процессом соответствия, и дисциплина во мне присутствовала почти инстинктивно с тех пор, как я впервые надел эту робу. Большинство книг, которые я читал, и все гуру, у кого я побывал, предписывают контроль в одной или другой форме, и вы представления не имеете, как энергично я принимался за него. Так что то, что вы говорите, кажется почти богохульством, это — настоящее потрясение для меня, но, очевидно, это истина. Так мои годы были потрачены впустую?»
   
Они были бы потрачены впустую, если бы ваши практики сейчас помешали пониманию, восприимчивости к истине, то есть, если бы эти препятствия не наблюдались с мудростью и не были бы глубоко осознаны. Мы так укреплены в наших собственных фантазиях, что большинство из нас не осмеливается взглянуть на это или за пределы этого. Само побуждение понимать — вот начало свободы. Так в чем же наша проблема?
   
«Я ищу истину, и я превратил разного рода дисциплины и практики в средства для этой цели. Мой самый глубокий инстинкт торопит меня искать и находить, и мне не интересно что-либо другое».
   
Давайте начнем с ближайшего, чтобы перейти к далекому. Что вы подразумеваете под поиском? Вы ищете истину? А можно ли ее найти с помощью поиска? Чтобы стремиться к истине, вы должны знать, что она из себя представляет. Поиск подразумевает предвидение, что-то уже прочувствованное или известное, не так ли? Неужели истина — это что-то, что нужно разузнать, приобрести и удержать? Разве указание на нее — не проекция прошлого и, следовательно, не истина вообще, а лишь воспоминание? Поиск представляет собой внешне направленный или внутренний процесс, не так ли? А не должен ли ум умолкнуть для того, чтобы действительности быть? Поиск — это усилие, чтобы получить больше или меньше, это активное или пассивное стяжательство, и пока ум — концентрация, центр усилия, конфликта, может ли он когда-либо быть спокойным? Может ли ум быть спокойным через усилие? Его можно заставить успокоиться через принуждение, но то, что искусственно сделано, может быть разрушено.
   
«Но разве усилие в некотором роде не существенно?»
   
Мы увидим. Давайте исследуем суть поиска. Чтобы искать, необходим ищущий, сущность, независимая от того, что он ищет. А есть ли такая независимая сущность? Является ли думающий, переживающий отличным или не зависимым от своих мыслей и опытов? Без исследования этой целостной проблемы медитация не имеет никакого значения. Так что нам надо понять ум, процесс в «я». Каков ум, который ищет, который выбирает, который боится, который отрицает и оправдывает? Что такое мысль?
   
«Я никогда таким образом не подходил к этой проблеме, и я теперь довольно-таки смущен, но, пожалуйста, продолжайте».
   
Мысль — это ощущение, не так ли? Через восприятие и контакт возникает ощущение, от этого возникает желание, желание этого, а не того. Желание — это начало отождествления: «мое» и «не мое». Мысль — это ощущение в словах, мысль — отклик памяти, слова, опыта, образа. Мысль преходяща, изменчива, непостоянна, а ищет-то она постоянство. Поэтому мысль создает мыслителя, который затем становится постоянным. Он принимает на себя роль цензора, руководителя, контролера, формирователя мысли. Такая иллюзорно постоянная сущность — это продукт мысли, преходящего процесса. Эта сущность есть мысль, без мысли его нет. Думающий состоит из качеств, его качества неотделимы от него самого. Контролер есть контролируемое, он просто играет во вводящую в заблуждение игру с самим собой. Пока ложное не осознано как ложное, истины нет.
   
«Тогда, кто является понимающим, переживающим, сущностью, которая говорит „я понимаю?“»
   
Пока есть переживающий, помнящий об опыте, истины нет. Истину нельзя запомнить, сохранить, записать и затем выпустить наружу. Что накоплено — не истина. Желание испытать порождает переживающего, который затем сохраняет все и помнит. Желание приводит к отделению думающего от его же мыслей. Желание стать кем-то, испытать, быть большим или быть меньшим приводит к разделению между переживающим и опытом. Понимание сути желания — это самопознание. Самопознание — это начало медитации.
   
«Как может возникнуть слияние думающего с его мыслями?»
   
Не через волевое действие, не через дисциплину, не через любую форму усилия, контроля или концентрации, не через любые другие средства. Использование средств подразумевает субъекта, который действует, не так ли? Пока есть действующий, будет существовать разделение. Слияние происходит только тогда, когда ум совершенно спокоен, не пытаясь быть спокойным. Такое спокойствие возникает, не когда думающий умолкает, а только когда сама мысль умолкает. Должна быть свобода от отклика на созданные условия, что является мыслью. Каждая проблема решается только, когда нет идеи, умозаключения. Умозаключение, идея, мысль — это волнение ума. Как может быть понимание, когда ум взволнован? Горячность должна быть умерена быстрой игрой спонтанности. Вы обнаружите, если вы услышали все сказанное, что истина приходит в те моменты, когда вы ее не ожидаете. Если можно так сказать, будьте открыты, чувствительны, полностью осознавайте то, что есть, от мгновения до мгновения. Не стройте вокруг вас стену неприступной мысли. Блаженство истины приходит, когда ум не поглощен собственными действиями и борьбой.
  
  
   
    
Стремление к власти
   
   
Корова мучилась из-за родов, и двое или трое людей, которые регулярно ее доили, кормили и чистили, было сейчас рядом с нею. Она наблюдала за ними, и если, бы кто-то из них ушел по какой-либо причине, она потихоньку замычала бы. В этот критический момент ей хотелось, чтобы все ее друзья были поблизости. Они пришли, и она была довольна, но ей было тяжко разрешаться. На свет появился маленький теленок, и это оказалась красавица-телка. Мать встала и ходила вокруг да около своего нового малыша, мягко подталкивая его время от времени. Она была настолько радостна, что, бывало, отталкивала нас. Так продолжалось с нею в течение долгого времени, пока она наконец-то не утомилась. Мы поднесли малыша, чтобы покормить грудью, но мать была слишком возбуждена. Наконец она успокоилась, и все равно не позволила нам уйти. Одна из леди присела на землю, и новоиспеченная мамаша улеглась и положила свою голову ей на колени. Внезапно она потеряла интерес к своему теленку, и ее друзья значили для нее теперь больше. Было очень холодно, но наконец солнце показалось за холмами, и становилось теплее.
   
Он был членом правительства и застенчиво осознавал свою важность. Он говорил о своей ответственности перед людьми. Он объяснил, как его партия превосходила другие и могла исполнять гораздо лучше, чем оппозиция, как они пробовали положить конец коррупции и черному рынку, но насколько трудно было найти неподкупных и все же эффективных людей, и насколько легко было посторонним критиковать и обвинять правительство в невыполнении. Он продолжал рассказывать, что когда люди достигают его возраста, им следует относиться к вещам проще, но большинство людей было жадно до власти, даже неэффективные. Глубоко в душе мы все были несчастны и недовольны собой, хотя некоторым из нас удавалось скрыть наше несчастье и нашу жажду власти. Отчего было это побуждение к власти?
   
Что мы подразумеваем под властью? Каждый индивидуум и группа хочет власти: власти для себя, для партии или идеологии. Партия и идеология — это продление себя. Отшельник ищет власть через отречение, и мать тоже через ее ребенка. Существует власть эффективности с ее жестокостью и властью машины в руках нескольких. Существует доминирование одного индивидуума над другим, эксплуатация глупых умными, власть денег, власть имени и слова и власть ума над проблемой. Все мы хотим некой власти, либо над нами непосредственно, либо над другими. Это стремление к власти приносит своего рода счастье, удовлетворение, которое не слишком преходяще. Власть отречения такая же, как власть богатства. Именно жажда удовлетворения, счастья заставляет нас искать власть. И как легко нас удовлетворить! Легкость достижения некоего вида удовлетворения ослепляет нас. Всякое удовлетворение ослепляет. Почему же мы ищем эту власть?
   
«Я предполагаю, прежде всего потому, что она дает нам физический комфорт, социальное положение и уважение по признанным каналам».
   
Разве стремление власти происходит только на одном уровне нашего бытия? Не ищем ли мы ее внутри также, как снаружи? Почему? Почему мы поклоняемся авторитету, неважно, книга ли это или человек, государство или вера? Почему есть побуждение уцепиться за человека или идею? Однажды мы были под властью священника, которая удерживала нас, а теперь это авторитет эксперта, специалиста. Вы не заметили, как вы обращаетесь к человеку со званием, человеку с положением, исполнителю власти? Власть в некоторой степени, кажется, довлеет над нашими жизнями: власть одного над многими, использование одного другим или взаимное использование.
   
«Что вы подразумеваете под использованием кого-то?»
   
Это же совершенно просто, не так ли? Мы используем друг друга ради взаимного удовлетворения. Существующая структура общества, которая является нашими взаимоотношениями друг с другом, основана на потребности и использовании. Вы нуждаетесь в избирательских голосах, чтобы попасть во власть, вы используете людей, чтобы получить то, что вы хотите, а они нуждаются том, что вы обещаете. Женщина нуждается в мужчине, а мужчина в женщине. Наши нынешние отношения основаны на потребности и использовании. Таким отношениям свойственно насилие, и именно поэтому сама основа нашего общества — это насилие. Пока социальная структура основана на взаимной потребности и использовании, она просто вынуждена быть жестокой и разрушительной. Пока я использую другого для моего личного удовлетворения или для удовлетворения идеологии, с которой я отождествлен, может быть только страх, недоверие и противостояние. Тогда взаимоотношения — это процесс самоизоляции и распада. Все это печальные реалии в жизни индивидуума и в мировых делах.
   
«Но невозможно жить без взаимной нужды!»
   
Я нуждаюсь в почтальоне, но, если я использую его, чтобы удовлетворить некое внутреннее побуждение, тогда социальная потребность становится психологической потребностью, и наши взаимоотношения претерпевают радикальное изменение. Именно эта психологическая потребность и использование другого приводят к насилию и страданию. Психологическая потребность порождает поиск власти, а власть используется для удовлетворения на различных уровнях нашего бытия. Человек, который амбициозен по отношению к себе или к своей партии, или который хочет достичь идеала, является явно фактором распада в обществе.
   
«Разве амбиция не неизбежна?»
   
Она неизбежна только, пока не произошло никакого фундаментального преобразования в индивидууме. Почему мы должны принимать ее как неизбежность? Неужели жестокость человека по отношению к человеку неизбежна? Разве вы не хотите положить ей конец? Разве принятие ее как неизбежности не указывает на чрезвычайную бездумность?
   
«Если вы не жестоки по отношению к другим, тогда кто-то другой будет жесток по отношению к вам, так что наверху должны быть вы».
   
Быть наверху — это то, что любой индивидуум, любая группа людей, любая идеология пытается сделать и, таким образом, поддерживает жестокость и насилие. Творчество может возникнуть только в мире, но как может быть мир, если существует взаимное использование? Говорить о мире — полная чушь, пока наши взаимоотношения с одним или со многими основаны на потребности и использовании. Потребность и использование других неизбежно приведут к власти и господству. Власть идеи и власть меча подобны, оба носят разрушительный характер. Идея и вера настраивают человека против человека, так же, как и меч. Идея и вера — это само противопоставление любви.
   
«Тогда почему мы сознательно или подсознательно охвачены желанием власти?»
   
Разве преследование власти — это не одно из признанных и уважаемых видов бегств от нас самих, от того, что есть? Каждый пытается убежать от его собственной недостаточности, от его внутренней бедности, от одиночества, от изоляции. Реальное не так приятно, а бегство чарующе и маняще. Представьте, что случилось бы, если вы были бы на грани лишения вашей власти, вашего положения, вашего с трудом заработанного богатства. Вы бы этому сопротивлялись, не так ли? Вы считаете себя существенным для благосостояния общества, поэтому вы бы сопротивлялись с помощью насилия или с помощью рациональной и хитрой аргументации. Если бы вы были способны добровольно отказаться от всех ваших многочисленных приобретений на различных уровнях, вы были бы словно ничто, не так ли?
   
«Кажется, что да, что очень удручает. Конечно же, я не хочу быть ничем».
   
Вот поэтому у вас и имеются все эти внешние атрибуты без внутренней основы и неподкупного внутреннего сокровища. Вам хочется внешне показать себя, и так же поступают другие, и из-за этого конфликта возникают ненависть и страх, насилие и распад. Вы с вашей идеологией столь же недостаточны, как и оппозиция, и поэтому вы уничтожаете друг друга во имя мира, достатка, достаточной занятости населения или во имя бога. Поскольку почти каждый жаждет быть наверху, мы построили общество насилия, конфликта и вражды.
   
«Но как избавиться от всего этого?»
   
Надо не быть амбициозным, жадным до власти, до имени, до положения, надо быть тем, каковы вы есть, простым и никем. Пассивное размышление — наивысшая форма интеллекта.
   
«Но жестокость и насилие мира не могут быть остановлены моим личным усилием. И не требуется ли бесконечное время для того, чтобы все личности изменились?»
   
Другие — это вы. Данный вопрос возникает из-за желания уклониться от вашего собственного немедленного преобразования, не так ли? В действительности вы говорите: «Что проку от моего изменения, если любой другой не меняется?» Нужно начать с ближнего, чтобы идти дальше. Но вы в самом деле не хотите измениться, вы хотите, чтобы все продолжалось, как есть, особенно если находитесь наверху, и поэтому говорите, что требуется бесконечное время, чтобы преобразовать мир через индивидуальное преобразование. Мир — это вы, вы — это проблема, которая не отделима от вас. Мир — это проекция вас самих. Мир не может быть преобразован.
   
«Но я в меру счастлив. Конечно, во мне самом много всего, что мне не нравится, но у меня нет времени или склонности исследовать это».
   
Только счастливый человек может породить новый общественный порядок, но не счастлив тот, кто отождествил себя с идеологией или верой, или кто забылся в какой-либо общественной или индивидуальной деятельности. Счастье — не цель сама по себе. Оно приходит с пониманием того, что есть. Только, когда ум освобожден от его собственных проекций, тогда может быть счастье. Счастье, которое куплено, — это просто удовлетворение, счастье через действие, через власть является только лишь ощущением, поскольку ощущение быстро затухает, возникает, жаждет все большего. Пока «больше» является средством для счастья, цель — это всегда неудовлетворенность, конфликт и несчастье. Счастье — это не воспоминание, а такое состояние, которое возникает вместе с проявлением истины, вечно новое, никогда не имеющее продолжения.
  
  
   
    
Что оглупляет вас?
   
   
У него было незначительная работа, с очень скудным жалованьем. Он пришел со своей женой, которая хотела поговорить об их проблеме. Они оба были весьма молоды, и, хотя они и прожили в браке несколько лет, детей у них не было. Но не это было проблемой. Его зарплаты было достаточно только, чтобы умудряться сводить концы с концами в эти трудные времена, но так как у них не было детей, этого было достаточно, чтобы выжить. Что уготовано в будущем, никто не знал, хотя оно вряд ли было бы хуже, чем настоящее. Он не был склонен к разговору, но его жена указала, что он должен. Она притащила его с собой, казалось, почти насильственно, поскольку он пришел очень неохотно, но вот он здесь, и она была рада. Он не мог непринужденно говорить, сказал он, так как никогда ни с кем не говорил о себе, кроме как с женой. Друзей у него было немного, но даже и им он никогда не открывал своего сердца, оттого что они бы не поняли его. Когда он разговорился, то начал медленно таять, его жена слушала с упоением. Он объяснил, что проблема не была в его работе, она была довольно интересной, и хоть как-то давала им пищу. Они были простыми, скромными людьми, и оба получили образование в одном из университетов.
   
Наконец, она начала объяснять свою проблему. Она сказала, что вот уже пару лет, как ее муж, казалось, потерял всякий интерес к жизни. Он выполнял свою офисную работу, и это было все. Утром он уходил на работу, а вечером возвращался, и его работодатели не жаловались на него.
   
«Моя работа — вопрос устоявшейся практики и не требует слишком много внимания. Я заинтересован в том, что делаю, но это так или иначе напряжение. Моя проблема не из-за офиса или людей, с которыми я работаю, она во мне самом. Как сказала моя жена, я потерял интерес к жизни, и совсем не понимаю, что со мной».
   
«Он был всегда увлечен, чувствителен и очень нежен, но в течение прошлого года или больше стал уныл и безразличен ко всему. Он всегда относился ко мне с любовью, но теперь жизнь стала очень грустной для нас обоих. Ему, кажется, все равно, здесь ли я или нет, и это стало страданием жить в одном доме. Он не злобен или что-то в этом роде, а просто стал безразличным и совершенно равнодушным».
   
Не потому ли это, что у вас нет детей?
   
«Не из-за этого, — сказал он, — наши взаимоотношениями в физическом плане более или менее все в порядке. Ни один брак не совершенен, и у нас есть свои взлеты и падения, но я не думаю, что унылость — результат сексуальной дисгармонии. Хотя моя жена и я не жили вместе сексуально в течение некоторого времени из-за моей унылости, я не думаю, что отсутствие детей было причиной этому».
   
Почему вы это рассказываете?
   
«Прежде, чем унылость нашла на меня, жена и я поняли, что не можем иметь детей. Это никогда не беспокоило меня, хотя она часто плачет по этому поводу. Она хочет детей, но очевидно, один из нас неспособен дать потомство. Я предложил несколько способов, которые могли бы сделать возможным для нее иметь ребенка, но она не стала пробовать ни один из них. Она будет иметь ребенка от меня или вообще не будет, и поэтому очень сильно расстроена. В конце концов, ведь без плодов дерево просто декоративно. Мы оставались в ожидании, говоря обо всем этом, но это так. Я понимаю, что нельзя в жизни иметь все, и вовсе не отсутствие детей привнесло унылость, по крайней мере, я совершенно уверен, что не оно».
   
Это не из-за грусти вашей жены ли, не из-за ее расстроенных чувств?
   
«Понимаете, сэр, мой муж и я полностью обговорили этот вопрос. Я больше чем грущу из-за отсутствия детей, но я молю бога, чтобы однажды я смогла иметь их. Мой муж, конечно, хочет, чтобы я была счастлива, но его унылость не из-за моей печали. Если бы у нас сейчас появился ребенок, я была бы в высшей степени счастлива, но для него это было бы просто безумие, и я предполагаю, что так с большинством мужчин. Эта унылость охватывала его в течение прошлых двух лет, как какая-то внутренняя болезнь. Раньше он говорил со мной обо всем, о птицах, о своей работе в офисе, о своих амбициях, о своем отношении и любви ко мне, раньше он открывал мне свое сердце. Но теперь его сердце закрыто, а его ум — где-то далеко. Я говорила с ним, но это не дало результата».
   
Вы жили отдельно друг от друга какое-то время, чтобы увидеть, сработает ли это?
   
«Да. Я уходила к своей семье приблизительно на шесть месяцев, и мы переписывались друг с другом. Но раздельное проживание не принесло никаких изменений. Что бы мы ни делали — все вело к ухудшению. Он сам себе готовил еду, очень редко выходил на улицу, держался подальше от своих друзей и все больше и больше уходил в себя. В любом случае, он никогда не был слишком общителен. Даже после этого разъезда в нем не зажглось искорки оживления».
   
Считаете ли вы, что унылость — прикрытие, напускной вид, бегство от некой неисполненной внутренней тоски?
   
«Боюсь, что не совсем понимаю, что вы имеете в виду».
   
Возможно, у вас есть страстная тоска по чему-нибудь, которая нуждается в исполнении, и поскольку она не находит никакого выхода, возможно, вы убегаете от боли из-за нее через уныние.
   
«Я никогда о таком не думал, прежде мне и в голову не приходило такое. Как мне выяснить это?»
   
Почему вам раньше это не пришло в голову? Вы когда-либо спрашивали себя, почему вы стали унывать? Разве вам не хочется узнать?
   
«Удивительно, но я никогда не спрашивал себя, в чем причина этого глупого уныния. Я никогда не ставил перед собой этот вопрос».
   
Теперь, когда вы задаете себе этот вопрос, каков ваш ответ?
   
«Кажется, нет никакого ответа. Но я действительно потрясен, каким унылым я стал. Я не был таким никогда. Я потрясен из-за моего собственного состояния».
   
В конце концов, хорошо знать, в каком состоянии каждый находится. По крайней мере это уже начало. Вы никогда прежде не спрашивали себя, почему вы унылы, апатичны, вы просто принимали это и так продолжалось дальше, не так ли? Хотите ли вы обнаружить то, что сделало вас таким, или вы смирились с вашим теперешним состоянием?
   
«Боюсь, что он просто покорился ему без всякого сопротивления».
   
Вы хотите преодолеть это состояние, верно? Вы хотите поговорить в отсутствие вашей жены?
   
«О, нет. Нет ничего такого, что я не могу сказать в ее присутствии, я знаю, что такое — не недостаток или избыток сексуальных взаимоотношений, от чего возникло это состояние, нет никакой другой женщины. Я не смог бы пойти к другой женщине. И это не отсутствие детей».
   
Рисуете ли вы или пишете?
   
«Я всегда хотел писать, но я никогда не рисовал. Во время прогулок мне раньше приходили в голову некоторые идеи, но сейчас даже это прошло».
   
Почему бы вам не попробовать записать что-нибудь на бумаге? Не имеет значения, насколько это глупо, вам не надо показывать это кому бы то ни было. Почему бы вам не попробовать написать кое-что? Но вернемся. Хотите ли вы выяснить, что же вызвало уныние, или же хотите оставить все, как есть?
   
«Я хотел бы удалиться куда-нибудь один, отказаться от всего и найти счастье».
   
Разве это то, что вы хотите сделать? Тогда почему бы вам не поступить именно так? Вы колеблетесь из-за вашей жены?
   
«Я не нужен такой моей жене, я просто доходяга».
   
   
Вы считаете, что найдете счастье, удалившись от жизни, изолировав себя? Разве вы сейчас недостаточно изолировали себя? Отказаться, чтобы найти, — вовсе никакой не отказ, а всего лишь хитрая сделка, обмен, продуманный ход, чтобы получить что-то. Вы отказываетесь от одного, чтобы получить другое. Отречение с целью впереди — это только лишь уступка, чтобы далее извлечь пользу. Но сможете вы иметь счастье через изоляцию, через разобщение? Разве жизнь — это не общение, контакт, общность? Вы можете отойти от одного вида общения, чтобы найти счастье в другом, но полностью вы не сможете отойти от всякого контакта. Даже в полной изоляции вы находитесь в контакте с вашими мыслями, с самим собой. Самоубийство — вот полнейшая изоляция.
   
«Конечно же, я не хочу совершать самоубийство. Я хочу жить, но я не хочу продолжать все, как есть».
   
Вы уверены, что не хотите, чтобы все продолжалось, как есть? Вы понимаете, что явно есть что-то, что делает вас унылым, и вы хотите убежать от этого с помощью дальнейшей изоляции. Убегать от того, что есть, означает изолировать себя. Вы хотите изолировать себя, возможно, временно, надеясь на счастье. Но вы уже изолировали себя и почти полностью. Еще большая изоляция, которую вы вызываете отречением, является только еще большим уходом от жизни. И можете ли вы иметь счастье через все более и более глубокую самоизоляцию? В природе «я» заложено изолировать себя, само его качество — это исключительность. Быть исключительным означает отказываться, чтобы извлекать пользу. Чем больше вы уходите от общения, тем больше конфликта, сопротивления. Ничто не может существовать в изоляции. Какими бы болезненными ни были отношения, их необходимо терпеливо и полностью понимать. Конфликт приводит к унынию. Стремление стать кем-то только приносит проблемы, сознательно ли это или подсознательно. Вы не можете быть унылым без всякой на то причины, поскольку, как вы говорите, вы были когда-то бодры и энергичны. Вы не всегда были унылы. Что вызвало эту перемену?
   
«Вы, кажется, знаете, и так, пожалуйста, скажите ему».
   
Я мог бы, но что хорошего это даст? Он либо примет, либо отклонит это в зависимости от его настроения и пожелания. Но разве не важно, чтобы он сам выяснил? Разве не существенно для него раскрыть целостный процесс и увидеть его суть? Суть — это то, что нельзя сказать другому. Он должен быть способен уловить ее, и никто не сможет приготовить ее для него. Это не безразличие с моей стороны, просто он должен столкнуться с ней открыто, свободно и неожиданно.
   
Что делает вас унылым? Разве вы не должны узнать это сами? Конфликт, сопротивление приводят к унынию. Мы думаем, что с помощью борьбы обретем понимание, соперничество сделает нас смышлеными. Борьба конечно, придает остроту, но то, что остро, вскоре становится тупым, то, что постоянно используют, вскоре изнашивается. Мы принимаем конфликт как неизбежное и строим нашу систему из мыслей и действий на основе этой неизбежности. Но разве конфликт неизбежен? Неужели нет иного способа проживания? Есть, если мы сможем понять этот процесс и значение конфликта.
   
И снова, почему вы сделали себя унылым?
   
«Разве я сделал себя унылым?»
   
Может ли что-нибудь сделать вас унылыми, если вы не желаете быть унылым? Эта готовность может быть сознательной или скрытой. Почему вы разрешили себе, чтобы вас сделали унылым? Есть ли в вас глубоко укоренившееся противоречие?
   
«Если есть, то я совсем не осознаю этого».
   
Но неужели вам не хочется знать? Разве вы не хотите понять это?
   
«Я начинаю понимать, к чему вы клоните, — вставила она, — но я не могу сказать мужу о причине его унылости, потому что я сама не совсем уверена в ней».
   
Вы можете или не может видеть путь, которым эта унылость пришла к нему, но действительно ли вы помогли бы ему, если бы указали на него на словах? Не важно ли, чтобы он обнаружил это сам? Пожалуйста, поймите важность всего этого, и тогда вы не будете так нетерпеливы или взволнованы. Можно помочь кому-то, но он один должен совершить путешествие в открытие. Жизнь не легка, она очень сложна, но нам нужно обращаться с ней просто. Мы — вот проблема, проблема — это не то, что мы называем жизнью. Мы можем понять проблему, которая является нами самими, только если мы знаем, как обращаться с ней. Важен подход, а не проблема.
   
«Но что же нам делать?»
   
Вы, должно быть, услышали все, что было сказано, если да, то вы поймете, что только истина дает свободу. Пожалуйста, не волнуйтесь, а позвольте семенам пустить корни. После нескольких недель они оба возвратились. В их глазах была надежда, а на их губах улыбки.
  
  
   
    
Карма
   
   
Тишину нельзя искусственно создать, ее нельзя вызвать преднамеренно. Ее нельзя искать, думать о ней или медитировать. Искусственно созданная тишина подобна наслаждению от некоего очень желанного удовольствия. Желание заставить ум молчать — это всего лишь преследование ощущения. Такое молчание — всего лишь форма сопротивления, изоляция, которая ведет к распаду. Молчание, которое куплено, — это предмет торга, в котором присутствует шум деятельности. Молчание приходит с отсутствием желания. Желание скоротечно, хитро и глубоко. Воспоминание мешает размаху тишины, а ум, которой в ловушке опыта, не может быть молчаливым. Время, движение вчера, плавно переходящее в сегодня и завтра, — это не тишина. С прекращением этого движения появляется тишина, и лишь только тогда то, что является безымянным, возникает.
   
«Я пришел, чтобы поговорить с вами о карме. Конечно, у меня есть определенное мнение о ней, но мне хотелось бы знать ваше».
   
Мнение — это не истина, необходимо отложить мнения в сторону, чтобы найти истину. Существует неисчислимое количество мнений, но истина не принадлежит той или иной группе людей. Для понимания истины все идеи, заключения, мнения должны быть отброшены, как увядшие листья опадают с дерева. Истину нельзя найти в книгах, в знаниях, в опыте. Если вы ищете чужое мнение, здесь вы ничего не найдете.
   
«Но мы можем поговорить о карме и попробовать понять ее значение, не так ли?»
   
Это, конечно, совсем другой вопрос. Чтобы понимать, выводы и умозаключения должны прекратиться.
   
«Почему вы настаиваете на этом?»
   
Вы можете понять что-нибудь, если вы уже сделали ваш вывод относительно этого или если вы повторяете умозаключения другого? Чтобы найти суть этого вопроса, не надо ли нам взяться за него с чистого листа, с умом, который не омрачен предубеждениями, или размышлять над некой абстракцией? Разве не более важно найти истину, чем ссориться по поводу нее, не правда ли? Мнение относительно того, что есть истина, — это не истина. Не важно ли обнаружить истину относительно кармы? Увидеть ложное как ложное означает начать понимать это, не так ли? Как можем мы понять истинное или ложное, если наши умы защищаются с помощью традиции, слов и объяснений? Если ум привязан к вере, как может он идти далеко? Чтобы путешествовать далеко, ум должен быть свободен. Свобода — это не что-то, что можно заполучить в конце длительного старания, она должна быть в самом начале путешествия.
   
«Я хочу выяснить, что означает карма для вас».
   
Сэр, давайте вместе отправимся в путешествие за открытием. Просто повторять слова другого не имеет никакого глубокого значения. Это подобно игре пластинки в граммофоне. Повторение или уподобление не приносит свободу. Что вы подразумеваете под кармой?
   
«Это слово из санскрита, означающее „делать, быть, действовать“ и так далее. Карма — это действие, а действие — это результат прошлого. Действие не может быть без отпечатка исходных условий. Через ряд опытов, через возникающие условия и знания возникает отпечаток традиции, не только в течение существующей жизни индивидуума и группы людей, но во всех многочисленных воплощениях. Постоянное действие и взаимодействие между нашим происхождением и воспитанием, которое является „я“, и обществом, жизнью является кармой, и карма ставит в зависимость ум, „я“. Что я сделал в моей прошлой жизни или только вчера удерживает и формирует меня, принося боль или удовольствие в настоящем. Существует групповая или коллективная судьба, также как и индивидуальная. И группа, и индивидуум удерживаются в цепочке причины и следствия. Последует горе или радость, наказание или награда, в зависимости от того, что я сделал в прошлом».
   
Вы утверждаете, что действие — это результат прошлого. Такое действие — не действие вообще, а всего лишь реакция, не так ли? Окружающие условия, происхождение и воспитание реагируют на стимулы, эта реакция есть отклик памяти, что есть не действие, а карма. Пока нас не интересует, что такое действие. Карма — это реакция, которая возникает благодаря определенным причинам и приводит к определенным результатам. Карма — эта цепочка причины и следствия. По существу, временной процесс — это карма, не так ли? Пока существует прошлое, должно быть настоящее и будущее. «Сегодня» и «завтра» — это следствия «вчера», «вчера» в соединении с «сегодня» творит «завтра». Карма, как понимается вообще, является процессом возмездия.
   
«Как вы говорите, карма — это временной процесс, а ум есть результат времени. Только немногие счастливчики могут избежать тисков времени, остальная часть нас зависит от времени. То, что мы сделали в прошлом, добро или зло, определяет то, кем мы являемся в настоящем».
   
Является ли накопленный опыт, прошлое статическим состоянием? Разве оно не претерпевает постоянное видоизменение? Вы не тот же самый сегодня, каким вы были вчера, и физиологически, и в психологическом отношении продолжается постоянное изменение, так ведь?
   
«Конечно».
   
Так что ум — это не фиксированное состояние. Наши мысли преходящи, постоянно изменчивы, они — отклик происхождения и воспитания. Если я вырос в определенном классе общества, в определенной культуре, то буду отвечать на брошенный вызов жизни, на стимулы согласно окружающим условиям. В большинстве из нас эти условия сидят настолько глубоко, что отклик происходит почти всегда согласно образцу. Наши мысли — отклик нашего происхождения и воспитания. Мы и есть наше происхождение и воспитание. Эти определяющие условия не отделены или отличаются от нас, с изменением нашего происхождения и воспитания наши мысли также изменяются.
   
«Но естественно думающий полностью отличается от происхождения и воспитания, не так ли?»
   
Разве? Не является ли думающий результатом своих мыслей? Не состоит ли он из своих мыслей? Существует ли отдельная сущность, думающий, без его мыслей? Разве не мысль создала думающего, наделив его постоянством на фоне непостоянства мыслей? Думающий — это убежище мысли, и думающий ставит себя на иной уровень постоянства.
   
«Понимаю, что это так, но это для меня настоящий шок, — узнать, как мысль сама себя обманывает».
   
Мысль — это отклик происхождения и воспитания, памяти. Память — это знание, результат опыта. Через дальнейший опыт и отклик память становится более жесткой, большей, более изощренной, более эффективной. Одна форма созданных условий может быть заменена другой, но это все еще условности. Отклик этих условностей есть карма, не так ли? Отклик памяти называется действием, но всего-навсего реакция, такое «действие» вызывает последующую реакцию, и так возникает цепочка так называемой причины и следствия. Но не является ли причина одновременно и следствием? Ни причина, ни следствие не статичны. «Сегодня» — результат «вчера» и «сегодня» — причина «завтра», то, что было причиной, становится следствием, а следствие причиной. Одно перетекает в другое. Не существует момента, когда причина не является также и следствием. Только обособленное зафиксировано в его причине и также в его следствии. Желудь не может стать ничем, кроме дуба. В обособленности есть смерть, но человек — не обособленная сущность, он может быть тем, кем пожелает. Он может прорваться через его общественные условия, и он обязательно прорвется, если бы он обнаружил реальное. Вы должны прекратить быть так называемым брамином, чтобы понять бога. Карма — это временной процесс, прошлое, перемещающееся через настоящее к будущему, такая цепочка — это путь мысли. Мысль есть результат времени, а то, что является неизмеримым, бесконечным, может возникнуть только, когда процесс мысли прекращается. Спокойствие ума не может быть вынужденным, его нельзя развить с помощью какой-либо практики или дисциплины. Если ум заставили замолчать, тогда что бы в него ни вошло, — это только самопроекция, отклик памяти. С пониманием создания им условий, без преднамеренного осознания таких его откликов как мысль и чувства приходит спокойствие ума. Такое разрушение цепочки кармы не вопрос времени, поскольку через время не приходит бесконечное.
   
Карму нужно понять как целостный процесс, не только лишь как что-то из прошлого. Прошлое — это время, которое является также настоящим и будущим. Время — это память, слово, идея. Когда нет слова, имени, ассоциации, опыта, тогда только ум молчит, не просто на поверхностных уровнях, а полностью, целиком.
  
  
   
    
Индивидуум и идеал
   
   
«Наша жизнь здесь, в Индии, так или иначе развалена на части, мы хотим снова что-то сделать с ней, но мы не знаем, с чего начать. Я понимаю важность массового действия, а также его опасность. Я преследовал идеал отказа от насилия, но кровопролитие и нищета всегда существовали. С начала отделения у этой страны руки были в крови, и теперь мы создаем вооруженные силы. Мы говорим об отказе от насилия и все же готовимся к войне. Я также в растерянности, как и политические лидеры. В тюрьме я имел обыкновение много читать, но это не помогло мне прояснить собственную точку зрения.
   
Можем ли мы взяться за что-то одно и как-то исследовать это? Для начала вы делаете большой акцент на индивидууме, но разве коллективное действие не необходимо?»
   
Индивидуум, по существу, коллективен, а общество — создание индивидуума. Индивидуум и общество находятся во взаимосвязи, не так ли? Они неотделимы. Индивидуум строит общественную структуру, а общество или окружающая среда формирует индивидуума. Хотя окружающая среда создает условия для индивидуума, он может всегда освободить себя, покончить с его воспитанием и образованием. Индивидуум — творец самой окружающей среды, рабом которой он становится. Но у него также есть сила покончить с ней и создать окружающую среду, которая будет не отуплять его ум и дух. Индивидуум важен только в том смысле, что он обладает способностью самостоятельно освободиться от созданных им условий и понять действительность. Индивидуальность, которая является просто безжалостной при создании ею же условий, строит общество, основы которого базируются на насилии и антагонизме. Индивидуум существует только во взаимоотношениях, иначе его нет, и именно нехватка понимания этих взаимоотношений порождает конфликт и беспорядок. Если индивидуум не понимает своего отношения к людям, к собственности, к идеям или верованиям, то просто навязать ему коллективную или любую другую модель общества — только разрушить цель этой модели. Попытка навязывания новой модели потребует так называемого массового действия, но новая модель — это изобретение нескольких индивидуумов, и массы загипнотизированы самыми последними лозунгами, обещаниями новой утопии. Массы-то те же самые, как и прежде, только теперь они имеют новых правителей, новые высказывания, новых священников, новые доктрины. Они состоят из вас и меня, они состоят из индивидуумов. Массы — это фикция, удобный термин для эксплуататора и политика, чтобы манипулировать ими. Большинство подталкиваются к действиям, к войне и тому подобному меньшинством, а меньшинство представляет интересы и убеждения большинства. Именно преобразование индивидуума — вот что имеет самую высокую степень важности, но не в условиях любой модели общества. Модели всегда создают условия, а обусловленный субъект вечно в противоречии как внутри себя, так и с обществом. Сравнительно легко заменить старую модель общественных условий на новую, но совсем другой вопрос, как индивидууму освободиться от его условий.
   
«Это потребует тщательного и детального размышления, но, кажется, я начинаю это понимать. Вы делаете акцент на индивидууме, но не как на отдельной и противостоящей силе в пределах общества.
   
Теперь второй пункт. Я всегда работал ради идеала, и я не понимаю вашего отрицания его. Не против ли вы вникнуть в эту проблему?»
   
Наша существующая мораль основана на прошлом или будущем, на традиции или на том, что должно быть. То, что должно быть, — это идеал в противостоянии тому, что было, будущее в конфликте с прошлым. Отказ от насилия — идеал, что должно быть, а то, что было, — насилие. То, что было, проецирует то, что должно быть, идеал — это самоделка, это проекция его собственной противоположности, фактического. Противопоставление — это расширение утверждения, противоположность содержит элемент ее собственной противоположности. Являющийся жестоким ум проецирует его противоположность: идеал отказа от насилия. Говорят, что идеал помогает преодолевать его собственную противоположность, но так ли это? Разве идеал — не уклонение, не бегство от того, что было, или от того, что есть? Конфликт между фактическим и идеалом — это явно средство для отсрочки понимания фактического, и такой конфликт только приводит к другой проблеме, которая помогает прикрывать существующую проблему. Идеал — изумительное и общепризнанное бегство от фактического. Идеал отказа от насилия, подобно коллективной утопии, является фиктивным, идеал, то, что должно быть, помогает нам укрываться и избегать того, что есть. Преследование идеала — это поиск награды. Вы можете избегать мирской награды, как глупой и варварской, какими они и являются, но ваше преследование идеала — это поиск награды на ином уровне, который является также глупым. Идеал — возмещение, выдуманное состояние, которое было вызвано умом. Являющийся жестоким, разделяющим и все делающим для себя ум проецирует удовлетворяющее возмещение, фикцию, которую он называет идеалом, утопией, будущим, и безуспешно преследует ее. Само это преследование есть конфликт, но к тому же это приятная отсрочка фактического. Идеал, то, что должно быть, не помогает в понимании того, что есть, напротив, он предотвращает понимание.
   
«Вы хотите сказать, что наши лидеры и учителя ошибались, защищая и поддерживая идеалы?»