1 2 3 
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ    

     

I. На палубе    

     

Большой  трансатлантический пароход «Вениамин Франклин» стоял в генуэзской гавани, готовый  к отплытию. На берегу была обычная суета, слышались крики разноязычной, пестрой  толпы, а на пароходе уже наступил момент той напряженной, нервной тишины,  которая невольно охватывает людей перед далеким путешествием. Только на палубе  третьего класса пассажиры суетливо «делили тесноту», размещаясь и укладывая  пожитки. Публика первого класса с высоты своей палубы молча наблюдала этот  людской муравейник.    

Потрясая  воздух, пароход проревел в последний раз. Матросы спешно начали поднимать трап.    

В этот  момент на трап быстро взошли два человека. Тот, который следовал сзади, сделал  матросам какой-то знак рукой, и они опустили трап.    

Опоздавшие  пассажиры вошли на палубу. Хорошо одетый, стройный и широкоплечий молодой человек,  заложив руки в карманы широкого пальто, быстро зашагал по направлению к каютам.  Его гладко выбритое лицо было совершенно спокойно. Однако наблюдательный  человек по сдвинутым бровям незнакомца и легкой иронической улыбке мог бы  заметить, что это спокойствие деланное. Вслед за ним, не отставая ни на шаг,  шел толстенький человек средних лет. Котелок его был сдвинут на затылок.  Потное, помятое лицо его выражало одновременно усталость, удовольствие и  напряженное внимание, как у кошки, которая тащит в зубах мышь. Он ни на секунду  не спускал глаз со своего спутника.    

На  палубе парохода, недалеко от трапа, стояла молодая девушка в белом платье. На  мгновение ее глаза встретились с глазами опоздавшего пассажира, который шел  впереди.    

Когда  прошла эта странная пара, девушка в белом платье, мисс Кингман, услышала, как  матрос, убиравший трап, сказал своему товарищу, кивнув в сторону удалившихся  пассажиров:    

— Видал?  Старый знакомый Джим Симпкинс, нью-йоркский сыщик, поймал какого-то молодчика.    

— Симпкинс? —  ответил другой матрос. — Этот по мелкой дичи не охотится.    

— Да,  гляди, как одет. Какой-нибудь специалист по части банковских сейфов, если не  хуже того.    

Мисс  Кингман стало жутко. На одном пароходе с нею будет ехать весь путь до Нью-Йорка  преступник, быть может убийца. До сих пор она видала только в газетах портреты  этих таинственных и страшных людей.    

Мисс  Кингман поспешно взошла на верхнюю палубу. Здесь, среди людей своего круга, в  этом месте, недоступном обыкновенным смертным, она чувствовала себя в  относительной безопасности. Откинувшись на удобном плетеном кресле, мисс  Кингман погрузилась в бездеятельное созерцание — лучший дар морских путешествий  для нервов, утомленных городской суетой. Тент прикрывал ее голову от горячих  лучей солнца. Над нею тихо покачивались листья пальм, стоявших в широких кадках  между креслами. Откуда-то сбоку доносился ароматический запах дорогого табаку.    

— Преступник.  Кто бы мог подумать? — прошептала мисс Кингман, все еще вспоминая о  встрече у трапа. И, чтобы окончательно отделаться от неприятного впечатления,  она вынула маленький изящный портсигар из слоновой кости, японской работы, с  вырезанными на крышке цветами, и закурила египетскую сигаретку. Синяя струйка  дыма потянулась вверх к пальмовым листьям.    

Пароход  отходил, осторожно выбираясь из гавани. Казалось, будто пароход стоит на месте,  а передвигаются окружающие декорации при помощи вращающейся сцены. Вот вся  Генуя повернулась к борту парохода, как бы желая показаться отъезжающим в  последний раз. Белые дома сбегали с гор и теснились у прибрежной полосы, как  стадо овец у водопоя. А над ними высились желто-коричневые вершины с зелеными  пятнами садов и пиний. Но вот кто-то повернул декорацию. Открылся угол залива —  голубая зеркальная поверхность с кристальной прозрачностью воды. Белые яхты,  казалось, были погружены в кусок голубого неба, упавший на землю, — так  ясно были видны все линии судна сквозь прозрачную воду. Бесконечные стаи рыб  шныряли меж желтоватых камней и коротких водорослей на белом песчаном дне.  Постепенно вода становилась все синее, пока не скрыла дна…    

— Как  вам понравилась, мисс, ваша каюта?    

Мисс  Кингман оглянулась. Перед ней стоял капитан, который включил в круг своих  обязанностей оказывать любезное внимание самым «дорогим» пассажирам.    

— Благодарю  вас, мистер…    

— Браун.    

— Мистер  Браун, отлично. Мы зайдем в Марсель?    

— Нью-Йорк  — первая остановка. Впрочем, может быть, мы задержимся на несколько часов в Гибралтаре.  Вам хотелось побывать в Марселе?    

— О,  нет, — поспешно и даже с испугом проговорила мисс Кингман. — Мне  смертельно надоела Европа. — И, помолчав, она спросила: — Скажите,  капитан, у нас на пароходе… имеется преступник?    

— Какой  преступник?    

— Какой-то  арестованный…    

— Возможно,  что их даже несколько. Обычная вещь. Ведь эта публика имеет обыкновение удирать  от европейского правосудия в Америку, а от американского — в Европу. Но сыщики  выслеживают их и доставляют на родину этих заблудших овец. В их присутствии на пароходе  нет ничего опасного, — вы можете быть совершенно спокойны. Их приводят без  кандалов только для того, чтобы не обращать внимания публики. Но в каюте им  тотчас надевают ручные кандалы и приковывают к койкам.    

— Но  ведь это ужасна — проговорила мисс Кингман.    

Капитан  пожал плечами.    

Ни  капитан, ни даже сама мисс Кингман не поняли того смутного чувства, которое  вызвало это восклицание. Ужасно, что людей, как диких животных, приковывают на  цепь. Так думал капитан, хотя и находил это разумной мерой предосторожности.    

Ужасно,  что этот молодой человек, так мало похожий на преступника и ничем не отличающийся  от людей ее круга, будет всю дорогу сидеть скованным в душной каюте. Вот та  смутная подсознательная мысль, которая взволновала мисс Кингман.    

И,  сильно затянувшись сигаретой, она погрузилась в молчание.    

Капитан  незаметно отошел от мисс Кингман. Свежий морской ветер играл концом белого шелкового  шарфа и ее каштановыми локонами.    

Даже  сюда, за несколько миль от гавани, доносился аромат цветущих магнолий, как последний  привет генуэзского берега. Гигантский пароход неутомимо разрезал голубую  поверхность, оставляя за собой далекий волнистый след. А волны-стежки спешили  заштопать рубец, образовавшийся на шелковой морской глади.    

 II. Бурная ночь    

     

— Шах  королю. Шах и мат.    

— О,  чтоб вас акула проглотила! Вы мастерски играете, мистер Гатлинг, — сказал  знаменитый нью-йоркский сыщик Джим Симпкинс и досадливо почесал за правым  ухом. — Да, вы играете отлично, — продолжал он. — А я все же  играю лучше вас. Вы обыграли меня в шахматы, зато какой великолепный шах и мат  устроил я вам, Гатлинг, там, в Генуе, когда вы, как шахматный король отсиживались  в самой дальней клетке разрушенного дома! Вы хотели укрыться от меня! Напрасно!  Джим Симпкинс найдет на дне моря. Вот вам шах и мат, — и, самодовольно  откинувшись, он закурил сигару.    

Реджинальд  Гатлинг пожал плечами.    

— У  вас было слишком много пешек. Вы подняли на ноги всю генуэзскую полицию и вели  правильную осаду. Ни один шахматист не выиграет партии, имея на руках одну  фигуру короля против всех фигур противника. И, кроме того, мистер Джим  Симпкинс, наша партия еще… не кончена.    

— Вы  полагаете? Эта цепочка еще не убедила вас? — и сыщик потрогал легкую, но  прочную цепь, которой Гатлинг был прикован за левую руку к металлическому  стержню койки.    

— Вы  наивны, как многие гениальные люди. Разве цепи — логическое доказательство? Впрочем,  не будем вдаваться в философию.    

— И  возобновим игру. Я требую реванша, — докончил Симпкинс.    

— Едва  ли это удастся нам. Качка усиливается и может смешать фигуры, прежде чем мы кончим  игру.    

— Это  как прикажете понимать, тоже в переносном смысле? — спросил Симпкинс,  расставляя фигуры.    

— Как  вам будет угодно.    

— Да,  качает основательно, — и он сделал ход.    

В каюте  было душно и жарко. Она помещалась ниже ватерлинии, недалеко от машинного отделения,  которое, как мощное сердце, сотрясало стены ближних кают и наполняло их  ритмическим шумом. Игроки погрузились в молчание, стараясь сохранить равновесие  шахматной доски.    

Качка  усиливалась. Буря разыгрывалась не на шутку. Пароход ложился на левый бок,  медленно поднимался. Опять… Еще… Как пьяный…    

Шахматы  полетели. Симпкинс упал на пол. Гатлинга удержала цепь, но она больно рванула  его руку у кисти, где был «браслет».    

Симпкинс  выругался и уселся на полу.    

— Здесь  устойчивей, знаете, Гатлинг, мне нехорошо… того… морская болезнь. Никогда я еще  не переносил такой дьявольской качки. Я лягу. Но… вы не сбежите, если мне  станет худо?    

— Непременно, —  ответил Гатлинг, укладываясь на койке. — Порву цепочку и сбегу… брошусь в  волны. Предпочитаю общество акул…    

— Вы  шутите, Гатлинг, — Симпкинс ползком добрался до койки и, охая, улегся.    

Не успел  он вытянуться, как вновь был сброшен с кровати страшным толчком, потрясшим весь  пароход. Где-то трещало, звенело, шумело, гудело. Сверху доносились крики и  топот ног, и, заглушая весь этот разноголосый шум, вдруг тревожно загудела  сирена, давая сигнал: «Всем наверх!»    

Превозмогая  усталость и слабость, цепляясь за стены, Симпкинс пошел к двери. Он был смертельно  испуган, но старался скрыть это от спутника.    

— Гатлинг!  Там что-то случилось. Я иду посмотреть. Простите, но я должен запереть  вас! — прокричал Симпкинс.    

Гатлинг  презрительно посмотрел на сыщика и ничего не ответил.    

Качка  продолжалась, но даже при этой качке можно было заметить, что пароход медленно  погружается носовой частью.    

Через  несколько минут в дверях появился Симпкинс. С его дождевого плаща стекали  потоки воды. Лицо сыщика было искажено ужасом, которого он уже не пытался  скрыть.    

— Катастрофа…  Мы тонем… Пароход получил пробоину… Хотя толком никто ничего не знает…  Приготовляют шлюпки… отдан приказ надевать спасательные пояса… Но еще никого не  пускают садиться в шлюпки. Говорят, корабль имеет какие-то там переборки, может  быть, еще и не утонет, если там что-нибудь такое сделают, черт их знает что… А  пассажиры дерутся с матросами, которые отгоняют их от шлюпок… Но мне-то, мне-то  что прикажете делать? — закричал он, набрасываясь на Гатлинга с таким видом,  будто тот был виновником всех его злоключений… — Мне-то что прикажете  делать? Спасаться самому и следить за вами? Мы можем оказаться в разных  шлюпках, и вы, пожалуй, сбежите.    

— А  это вас разве не успокаивает? — с насмешкой спросил Гатлинг, показывая  цепочку, которой он был прикован.    

— Не  могу же я остаться с вами, черт побери.    

— Словом,  вы хотите спасти себя, меня и те десять тысяч долларов, которые вам обещали за  мою поимку? Весьма сочувствую вашему затруднительному положению, но ничем не  могу помочь.    

— Можете,  можете… Слушайте, голубчик, — и голос Симпкинса стал заискивающим. Симпкинс  весь съежился, как нищий, вымаливающий подаяние, — дайте слово… дайте  только слово, что вы не сбежите от меня на берегу, и я сейчас же отомкну и  сниму с вашей руки цепь… дайте только слово. Я верю вам.    

— Благодарю  за доверие. Но никакого слова не дам. Впрочем, нет: сбегу при первой возможности.  Это слово могу дать вам.    

— О!..  Видали вы таких?.. А если я оставлю вас здесь, упрямец? — И, не ожидая  ответа, Симпкинс бросился к двери. Цепляясь, карабкаясь и падая, он выбрался по  крутой лестнице на палубу, которая, несмотря на ночь, была ярко освещена  дуговыми фонарями. Его сразу хлестнуло дождевой завесой, которую трепал бурный  ветер. Корма корабля стояла над водой, нос заливали волны. Симпкинс осмотрел  палубу и увидел, что дисциплина, которая еще существовала несколько минут тому  назад, повергнута, как легкая преграда, бешеным напором того первобытного,  животного чувства, которое называется инстинктом самосохранения. Изысканно  одетые мужчины, еще вчера с галантной любезностью оказывавшие дамам мелкие  услуги, теперь топтали тела этих дам, пробивая кулаками дорогу к шлюпкам.  Побеждал сильнейший. Звук сирены сливался с нечеловеческим ревом обезумевшего  стада двуногих зверей. Мелькали раздавленные тела, растерзанные трупы, клочья  одежды.    

Симпкинс  потерял голову, горячая волна крови залила мозг. Было мгновение, когда он сам готов  был ринуться в свалку. Но мелькнувшая даже в это мгновение мысль о десяти  тысячах долларов удержала его. Кубарем скатился он по лестнице, влетел в каюту,  упал, прокатился к двери, ползком добрался до коек и молча, дрожащими руками  стал размыкать цепь.    

— Наверх! —  сыщик пропустил вперед Гатлинга и последовал за ним.    

Когда  они выбрались на палубу, Симпкинс закричал в бессильном бешенстве: палуба была  пуста. На громадных волнах, освещенных огнями иллюминаторов, мелькали последние  шлюпки, переполненные людьми. Нечего было и думать добраться до них вплавь.    

Борта  шлюпок были облеплены руками утопавших. Удары ножей, кулаков и весел, револьверные  пули сыпались со шлюпок на головы несчастных, и волны поглощали их.    

— Все  из-за вас! — закричал Симпкинс, тряся кулаком перед носом Гатлинга.    

Но  Гатлинг, не обращая на сыщика никакого внимания, подошел к борту и внимательно  посмотрел вниз. У самого парохода волны качали тело женщины. С последними  усилиями, она протягивала руки и, когда волны прибивали ее к пароходу, тщетно  пыталась уцепиться за железную обшивку.    

Гатлинг  сбросил плащ и прыгнул за борт.    

— Вы  хотите бежать? Вы ответите за это. — И, вынув револьвер, он направил его в  голову Гатлинга. — Я буду стрелять при первой вашей попытке отплыть от  парохода.    

— Не  говорите глупостей и бросайте скорей конец каната, идиот вы этакий! —  крикнул в ответ Гатлинг, хватая за руку утопавшую женщину, которая уже теряла  сознание.    

— Он  еще и распоряжается, — кричал сыщик, неумело болтая концом каната. —  Оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей!    

Мисс  Вивиана Кингман пришла в себя в каюте. Она глубоко вздохнула и открыла глаза.    

Симпкинс  галантно раскланялся:    

— Позвольте  представиться: агент Джим Симпкинс. А это мистер Реджинальд Гатлинг, находящийся  под моей опекой, так сказать…    

Кингман  не знала, как держать себя в компании агента и преступника. Кингман, дочь  миллиардера, должна была делить общество с этими людьми. Вдобавок, одному из  них она обязана своим спасением, она должна благодарить его. Но протянуть руку  преступнику? Нет, нет! К счастью, она еще слишком слаба, не может двинуть  рукой… Ну, конечно, не может. Она шевельнула рукой, не поднимая ее, и сказала  слабым голосом:    

— Благодарю  вас, вы спасли мне жизнь.    

— Это  долг каждого из нас, — без всякой рисовки ответил Гатлинг. — А теперь  вам нужно отдохнуть. Можете быть спокойны: пароход хорошо держится на воде и не  потонет, — Дернув за рукав Симпкинса, он сказал: — Идем.    

— На  каком основании вы стали распоряжаться мною? — ворчал сыщик, следуя,  однако, за Гатлингом. — Не забывайте, что вы — арестованный, и я всякую  минуту могу на законном основании наложить ручные кандалы и лишить вас свободы.    

Гатлинг  подошел вплотную к Симпкинсу и спокойно, но внушительно сказал:    

— Послушайте,  Симпкинс, если вы не перестанете болтать свои глупости, я возьму вас за шиворот,  вот так, и выброшу за борт, как слепого котенка, вместе с вашим автоматическим  пистолетом, который так же намозолил мне глаза, как и вы сами. Понимаете?  Уберите сейчас же в карман ваше оружие и следуйте за мной. Нам надо приготовить  для мисс завтрак и разыскать бутылку хорошего вина.    

— Черт  знает что такое! Вы хотите сделать из меня горничную и кухарку? Чистить ей  туфли и подавать булавки?    

— Я  хочу, чтобы вы меньше болтали, а больше делали. Ну, поворачивайтесь!    

 III. В водной пустыне    

     

— Скажите,  мистер Гатлинг, почему корабль не потонул? — спрашивала мисс Кингман, сидя  с Гатлингом на палубе, вся освещенная утренним солнцем. Кругом, насколько  охватывал глаз, расстилалась водная гладь океана, как изумрудная пустыня.    

— Современные  океанские пароходы, — отвечал Гатлинг, — снабжаются внутренними переборками  или стенками. При пробоинах вода заполняет только часть парохода, не проникая  дальше. И если разрушения не слишком велики, пароход может держаться на  поверхности даже с большими пробоинами.    

— Но  почему же тогда пассажиры оставили пароход?    

— Никто  не мог сказать, выдержит ли пароход, чтобы оказаться способным держаться на поверхности.  Посмотрите: киль ушел в воду. Корма поднялась так, что видны лопасти винтов.  Палуба наклонена под углом почти в тридцать градусов к поверхности океана. Не  очень-то удобно ходить по этому косогору, но это все же лучше, чем барахтаться  в воде. Мы еще дешево отделались. На пароходе имеются громадные запасы  провианта и воды. И если нас не слишком отнесло от океанских путей, мы можем  скоро встретить какое-нибудь судно, которое подберет нас.    

Однако  шли дни за днями, а голубая пустыня оставалась все так же мертва. Симпкинс  проглядел глаза, всматриваясь в морскую даль.    

Потекли  однообразные дни.    

Мисс  Кингман очень скоро вошла в роль хозяйки. Она хлопотала на кухне, стирала  белье, поддерживала порядок в столовой и «салоне» — небольшой уютной каюте, где  они любили проводить вечера перед сном.    

Трудный  вопрос, как держать и поставить себя в новом, чуждом для нее обществе,  разрешился как-то сам собой. К Симпкинсу она относилась добродушно-иронически,  с Гатлингом установились простые, дружеские отношения. Больше того, Гатлинг  интересовал ее загадочностью своей судьбы и натуры. Из чувства такта она не  только никогда не спрашивала Гатлинга о его прошлом, но не допускала, чтобы и  Симпкинс говорил об этом, хотя Симпкинс не раз пытался, в отсутствие Гатлинга,  рассказать о его страшном «преступлении».    

Они  охотно беседовали друг с другом по вечерам, при закате солнца, покончив со  своим маленьким хозяйством. Симпкинс торчал на своей сторожевой вышке, ища  дымок парохода, как вестник спасения, профессионального триумфа и обещанной  награды.    

Из этих  разговоров мисс Кингман могла убедиться, что ее собеседник образован, тактичен  и воспитан. Беседы с остроумной мисс Кингман, по-видимому, доставляли и  Гатлингу большое удовольствие. Она вспоминала свое путешествие по Европе и  смешила его неожиданными характеристиками виденного.    

— Швейцария?  Это горное пастбище туристов. Я сама объездила весь свет, но ненавижу этих жвачных  двуногих с Бэдэкером вместо хвоста. Они изжевали глазами все красоты природы.    

Везувий?  Какой-то коротыш, который пыхтит дрянной сигарой и напускает на себя важность.  Вы не видали горной цепи Колорадо? Хэс Пик, Лоне Пик, Аранхо Пик — вот это  горы. Я уже не говорю о таких гигантах, как Монт Эверест, имеющий 8800 метров  высоты. Везувий по сравнению с ними щенок.    

Венеция?  Там могут жить одни лягушки. Гондольер повез меня по главным каналам, желая показать  товар лицом, все эти дворцы, статуи и прочие красоты, которые позеленели от  сырости, и глазастых англичанок. Но я приказала, чтобы он вез меня на один из  малых каналов, — не знаю, верно ли я сказала, но гондольер меня понял и  после повторного приказания неохотно направил гондолу в узкий канал. Мне хотелось  видеть, как живут сами венецианцы. Ведь это ужас. Каналы так узки, что можно  подать руку соседу напротив. Вода в каналах пахнет плесенью, на поверхности  плавают апельсиновые корки и всякий сор, который выбрасывают из окон. Солнце  никогда не заглядывает в эти каменные ущелья. А дети, несчастные дети! Им негде  порезвиться. Бледные, рахитичные, сидят они на подоконниках, рискуя упасть в  грязный канал, и с недетской тоской смотрят на проезжающую гондолу. Я даже не  уверена, умеют ли они ходить.    

— Но  что же вам понравилось в Италии?..    

Тут  разговор их был прерван самым неожиданным образом:    

— Руки  вверх!    

Они  оглянулись и увидали перед собой Симпкинса с револьвером, направленным в грудь  Гатлинга.    

Сыщик  уже давно прислушивался к их разговору, ожидая, не проговорится ли Гатлинг о  своем преступлении. Убедившись в невинности разговора, Симпкинс решил выступить  в новой роли — «предупредителя и пресекателя преступлений».    

— Мисс  Кингман, — начал он напыщенно, — мой служебный долг и долг честного  человека предупредить вас об опасности. Я не могу больше допускать эти  разговоры наедине. Я должен предупредить вас, мисс Кингман, что Гатлинг —  опасный преступник. И опасный прежде всего для вас, женщин. Он убил молодую  леди, опутав ее сначала сетью своего красноречия. Убил и бежал, но был пойман  мною, Джимом Симпкинсом, — закончил он и с гордостью смотрел на  произведенный эффект.    

Нельзя  сказать, что эффект получился тот, которого он ожидал.    

Мисс  Кингман действительно была смущена, взволнована и оскорблена, но скорее его  неожиданным и грубым вторжением, чем речью.    

А  Реджинальд Гатлинг совсем не походил на убитого разоблачением преступника. С  обычным спокойствием он подошел к Симпкинсу. Несмотря на наведенное дуло,  вырвал после короткой борьбы и отбросил в сторону револьвер, тихо сказав:    

— Вам,  очевидно, еще мало десяти тысяч долларов, обещанных вам за удовольствие  некоторых лиц видеть меня посаженным на электрический стул. Только присутствие  мисс удерживает меня разделаться с вами по заслугам!    

Ссору  прекратила мисс Кингман.    

— Дайте  мне слово, — сказала она, подходя к ним и обращаясь больше к  Симпкинсу, — чтобы подобных сцен не повторялось. Обо мне не беспокойтесь,  мистер Симпкинс, я не нуждаюсь в опеке. Оставьте ваши счеты до того времени,  пока мы не сойдем на землю. Здесь нас трое, — только трое среди беспредельного  океана. Кто знает, что ждет нас еще впереди? Быть может, каждый из нас будет  необходим для другого в минуту опасности. Становится сыро, солнце зашло. Пора  расходиться. Спокойной ночи!    

И они  разошлись по своим каютам.    

 IV. Саргассово море    

     

Джим  Симпкинс спал плохо в эту ночь. Он ворочался на койке в своей каюте и к чему-то  прислушивался. Ему все казалось, что Гатлинг где-то поблизости, подкрадывается,  чтобы расправиться с ним, отомстить, быть может убить. Вот чьи-то шаги, где-то  скрипнула дверь… Сыщик в ужасе сел на койку.    

— Нет,  все тихо, — померещилось… Ой, черт возьми, какая душная ночь! И потом —  москиты и комары не дают покоя. Откуда могла взяться вся эта крылатая нечисть  среди океана? Или я брежу, или мы близко от земли? Не пойти ли освежиться?    

Симпкинс  уже не первую ночь ходил освежаться в трюм парохода, где находились запасы консервов  и вина.    

Он  благополучно добрался до места, пробираясь ощупью впотьмах по знакомым  переходам, и уже глотнул хороший глоток рома, как вдруг услышал какой-то  странный шорох. В этом лабиринте трудно было определить, откуда слышались эти  звуки. У Симпкинса похолодело в груди.    

— Ищет.  Нечего сказать, хорошая игра в прятки. Только бы он не нашел до утра. А там придется  просить заступничества мисс Кингман, — и он стал, затаив дыхание,  пробираться в дальний угол трюма, почти у самой обшивки. Именно там, за  обшивкой, вдруг послышался шорох, как будто какое-то неведомое морское  чудовище, выплывшее со дна моря, терлось шершавой кожей о борт парохода.  Таинственные звуки стали слышнее. И вдруг Симпкинс почувствовал, как от мягкого  толчка колыхнулся весь пароход. Ни волны, ни подводные камни не могли  произвести такого странного колебания. Вслед за этим толчком последовало еще  несколько, вместе с каким-то глухим уханьем.    

Симпкинса  охватил ледяной ужас далеких животных предков человека: ужас перед неизвестным.  Горе тому, кто не сумеет сразу побороть этот ужас: слепые инстинкты гасят тогда  мысль, парализуют волю, самообладание.    

Симпкинс  почувствовал, как холодом пахнуло в затылок и волосы на голове поднялись. Ему  казалось, что он ощущает напряжение каждого волоса. С диким ревом бросился он,  спотыкаясь и падая, вверх, на палубу.    

Навстречу  ему шел Гатлинг. Симпкинс, забыв обо всем, кроме страха перед неизвестным, чуть  не бросился в объятия того, от которого только что спасался, как мышь в норе.    

— Что  это? — спросил он каким-то шипящим свистом (нервные спазмы сдавили его  горло) и схватил Гатлинга за руку.    

— Я  знаю не больше вашего… Пароход мягко качнулся на бок, потом опустилась носовая  часть и вновь поднялась. Я наскоро оделся и вышел посмотреть.    

Луна  ярко освещала часть палубы. Пострадавшая после аварии килевая часть парохода  была погружена в воду, и палуба здесь лежала почти на уровне воды.    

Симпкинс  остался выше, следя за Гатлингом, который осмотрел всю килевую часть палубы.    

— Странно,  странно. Спуститесь же сюда, Симпкинс, не будьте трусом.    

— Благодарю  вас, но мне и отсюда хорошо видно.    

— Симпкинс,  это вы? Что там случилось?    

— Мисс  Кингман, прошу вас сойти сюда, — сказал Гатлинг, увидав Вивиану,  спускавшуюся вниз по палубе.    

Она  подошла к Гатлингу, а следом за ней осмелился спуститься и Симпкинс.  Присутствие девушки успокоило его.    

— Полюбуйтесь,  мисс!    

В ярких  лучах луны палуба ярко белела. И на этом белом фоне виднелись темные пятна и следы,  будто какое-то громадное животное вползло на палубу, сделало полукруг и  свалилось с правого борта, сломав, как соломинку, железные прутья перил.    

— Обратите  внимание: это похоже на след от тяжелого брюха, которое волочилось по палубе. А  по бокам — следы лап или, скорее, плавников. Нас посетило какое-то неизвестное  чудовище.    

Симпкинсу  опять стало страшно, и он незаметно стал пятиться назад по покатой палубе.    

— А  это что за сор? Какие-то растения, очевидно оставленные неизвестным  посетителем? — И мисс Кингман подняла с пола водоросль.    

Гатлинг  внимательно осмотрел водоросль и неодобрительно покачал головой.    

— Саргассум,  группы бурых водорослей… Да, сомнения нет! Это саргассовы водоросли. Вот куда занесло  нас. Черт возьми! Дело приобретает плохой оборот. Нам надо обсудить положение.    

И все  трое поднялись на верхнюю палубу. Опасность сблизила их. Симпкинс махнул рукой  на свои «права», он понял, что только знания, опыт и энергия Гатлинга могли  спасти их.    

Больше  всего сыщика беспокоило неизвестное чудовище. Какой-то саргассовой водоросли он  не придал значения.    

— Что  вы думаете, Гатлинг, о нашем непрошеном госте? — спросил Симпкинс, когда  все уселись на плетеные стулья.    

Гатлинг  пожал плечами, продолжая крутить в руке водоросль.    

— Это  не спрут, не акула и не какой-нибудь другой из известных обитателей моря… Возможно,  что здесь, в этом таинственном уголке Атлантического океана, живут неведомые  нам чудовища, какие-нибудь плезиозавры, сохранившиеся от первобытных времен.    

— А  вдруг они вылезут из воды и станут преследовать нас?    

— Мы  должны быть готовы ко всему. Но, признаюсь, меня беспокоят не столько  неизвестные чудовища, как вот этот листок, — и он показал листок водоросли.    

— Пароход  все-таки слишком велик и крепок, даже для этих неизвестных гигантов подводного  мира. Им не проникнуть и в наши тесные каюты. Наконец, у нас есть оружие. Но  какое оружие может победить вот это? — и он опять показал на водоросль.    

— Что  же страшного в этом ничтожном листке? — спросил Симпкинс.    

— То,  что мы попали в область Саргассова моря, таинственного моря, которое  расположено западнее Корво — одного из Азорских островов. Это море занимает  площадь в шесть раз больше Германии. Оно все сплошь покрыто густым ковром  водорослей. «Водоросль» по-испански — «саргасса», отсюда и название моря.    

— Как  же это так: море среди океана? — спросила мисс Кингман.    

— Вот  этот вопрос не решили еще и сами ученые.    

— Как  вам должно быть известно, теплое течение Гольфстрим направляется из проливов Флориды  на север к Шпицбергену. Но на пути это течение разделяется, и один рукав  возвращается на юг, до Азорских островов, идет к западным берегам Африки и,  наконец, описав полукруг, возвращается к Антильским островам. Получается теплое  кольцо, в котором и находится холодная, спокойная вода — Саргассово море.  Посмотрите на океан!    

Все  оглянулись и были поражены: поверхность океана лежала перед ними неподвижной,  как стоячий пруд. Ни малейшей волны, движения, плеска. Первые лучи восходящего  солнца осветили это странное, застывшее море, которое походило на сплошной  ковер зеленовато-бледных водорослей.    

— Не  хочу пугать вас, Симпкинс, но горе кораблю, попавшему в эту «банку с  водорослями», как назвал Саргассово море Колумб. Винт, если он у нас и был бы в  исправности, не мог бы работать: он намотал бы водоросли и остановился.  Водоросли задерживают ход парусного судна, не дают возможности и грести.  Словом, они цепко держат свою жертву.    

— Что  же будет с нами? — спросил Симпкинс.    

— Возможно,  то же, что и с другими. Саргассово море называют кладбищем кораблей. Редко кому  удается выбраться отсюда. Если люди не умирают от голода, жажды или желтой  лихорадки, они живут, пока не утонет их корабль от тяжести наросших полипов или  течи. И море медленно принимает новую жертву.    

Мисс  Кингман слушала внимательно.    

— Ужасно! —  прошептала она, вглядываясь в застывшую зеленую поверхность.    

— Мы,  во всяком случае, находимся в лучших условиях, чем многие из наших предшественников.  Пароход держится хорошо. Может быть, нам удастся починить течь и выкачать воду.  Запасов продуктов хватит для нас троих на несколько лет.    

— Лет! —  вскричал Симпкинс, подпрыгнув на стуле.    

— Да,  дорогой Симпкинс, возможно, что несколько лет вам придется ожидать обещанной  награды. Мужайтесь, Симпкинс.    

— Плевать  я хотел на награду, только бы мне выбраться из этого проклятого киселя!    

…Потянулись  однообразные, томительные, знойные дни. Тучи каких-то неизвестных насекомых стояли  над этим стоячим болотом. Ночью москиты не давали спать. Иногда туман ложился  над морем погребальной пеленой.    

К  счастью, на пароходе была хорошая библиотека. Мисс Кингман много читала. По  вечерам все собирались в большом роскошном салоне. Вивиана пела и играла на  рояле. И все чаще Симпкинс стал являться на эти вечерние собрания с бутылкой  вина: с горя он запил.    

Гатлингу  пришлось запереть на ключ винные погреба. Симпкинс пробовал возражать, но Гатлинг  был неумолим.    

— Недостает  того, чтобы нам пришлось еще возиться с больным белой горячкой. Поймите же, нелепый  вы человек, что вы скоро погибнете, если вас не остановить.    

Симпкинсу  пришлось покориться.    

 V. В царстве мертвых    

     

Казалось,  что пароход стоит неподвижно. Но, по-видимому, какое-то медленное течение увлекало  его на середину Саргассова моря: все чаще стали встречаться на пути  полусгнившие и позеленевшие обломки кораблей. Они появлялись, как мертвецы, с  обнаженными «ребрами» — шпангоутами и сломанными мачтами, некоторое время  следовали за кораблем и медленно уплывали вдаль. Ночами Симпкинса пугали  «привидения»: из зеленой поверхности моря появились вдруг какие-то столбы  бледного тумана, напоминавшие людей в саванах, и медленно скользили, колыхались  и таяли… Это вырывались испарения в тех местах, где в сплошном ковре водорослей  находились «полыньи».    

В одну  из лунных ночей какой-то полуразрушенный бриг голландской постройки близко подошел  к пароходу. Он был окрашен в черный цвет с яркой позолотой. Его мачта и часть  бульварков были снесены, брашпиль разбит.    

Со  смешанным чувством любопытства и жути смотрела Вивиана на этот мертвый корабль.  Быть может, это их будущее; настанет время — их пароход будет так же носиться  по морю, не оживленный ни одним человеческим существом. И вдруг она вскрикнула:    

— Смотрите,  смотрите, Гатлинг!    

Прислонившись  к сломанной мачте, там стоял человек в красной шапке. В лучах яркой луны на темном,  почти черном, лице сверкали зубы. Он улыбался, улыбался во весь рот. У ног его  лежала бутылка.    

Сознание,  что они не одни, что в этой зеленой пустыне есть еще одно живое человеческое существо,  взволновало всех. Симпкинс и Гатлинг громко крикнули и замахали руками.    

Человек  в красной шапке, все так же улыбаясь, махнул рукой, но как-то странно, будто  показав что-то позади себя. И рука сразу опустилась, как плеть. Луна зашла за  облако, и человека уже не стало видно. Но бриг подплывал все ближе к пароходу.    

Наконец  бриг уже почти вплотную подошел к борту корабля. В этот момент луна взошла и  осветила странную и жуткую картину.    

К  обломку мачты был привязан скелет. Лохмотья одежды еще сохранились на нем.  Уцелевшие кости рук болтались на ветру, но остальные уже давно выпали из  плечевых суставов и валялись на полу палубы. Кожа на лице сохранилась,  иссушенная горячим солнцем. На этом пергаментном лице сверкала улыбка черепа.  Полуистлевшая красная шапка покрывала его макушку.    

Один  момент, и Гатлинг прыгнул на палубу брига.    

— Что  вы делаете, Гатлинг? Бриг может отойти от парохода. Тогда вы погибли.    

— Не  беспокойтесь, мисс, я успею. Здесь есть что-то интересное.    

Гатлинг  подбежал к скелету, схватил запечатанную бутылку и прыгнул на палубу парохода в  тот момент, когда бриг отошел уже почти на метр.    

— Сумасшедший! —  встретила Гатлинга побледневшая мисс Кингман, радуясь его благополучному  возвращению.    

— Ну,  ради чего в самом деле вы так рисковали? — спросила Вивиана, глядя на  бутылку. — Этого добра у нас достаточно.    

— А  вот посмотрим. — Гатлинг отбил горлышко бутылки и извлек полуистлевший  листок синеватой бумаги. Выцветшие, почти рыжие буквы еще можно было разобрать.    

Очевидно,  гусиным пером, со странным росчерком и завитушками, было написано:    

     

«Кто  бы ты ни был, христианин или неверный, в чьи руки попадет сия бутылка, прошу и  заклинаю тебя исполнить мою последнюю волю. Если меня найдешь, после смерти  моей, на бриге, возьми деньги, что лежат в белом кожаном мешке, в капитанской  каюте 50 000 гульденов золотом. Из них 10 000 гульденов себе возьми,  а 40 000 гульденов передай жене моей. Марте Тессель, в Амстердаме, Морская  улица, собственный дом. А если потонет бриг, а бутылку одну найдешь в море,  перешли, ей. Марте Тессель, жене моей, мое последнее приветствие. Пусть простит  меня, если огорчал ее в чем… Все наши умерли… Весь экипаж до матроса… Кар, Губерт…  первые… Я один жив, пока. Неделю… без пищи… привяжусь к мачте… кто заметит…  Прощайте…     

Густав  Тессель.     

Бриг  «Марта».     

1713  года. Сентябрь 15 дня».      

     

Когда  Гатлинг кончил читать, наступило молчание.    

— Как  это жутко и странно! Мы получили поручение от мертвеца передать привет его  жене, которая уже двести лет как в могиле… — и, вздрогнув, мисс Кингман  добавила: — Сколько ужасных тайн хранит это море!    

— Пятьдесят  тысяч гульденов, — думал вслух Симпкинс, провожая глазами удалявшийся  бриг. — Сколько же это будет по курсу на сегодняшнее число?..    

     

 ЧАСТЬ ВТОРАЯ    

     

I. Тихая пристань    

     

— Земля!  Земля! Мисс Кингман! Гатлинг! Идите сюда скорее. Мы приближаемся к какой-то  гавани. Видны уже верхушки мачт и трубы пароходов. Вон там. Смотрите туда…  левее!    

Гатлинг  посмотрел в подзорную трубу.    

— Открытая  вами гавань имеет чертовски странный вид, Симпкинс. Эта «гавань» тянется на  много миль: мачты и трубы и опять мачты… Но обратите внимание: ни одна труба не  дымит, а мачты… Их оснастка, паруса?.. Посмотрите, мисс Кингман, — и  Гатлинг передал ей подзорную трубу.    

— Да,  это скорее какое-то кладбище кораблей, — воскликнула Вивиана. — Мачты  и трубы изломаны, от парусов остались одни клочья. И потом… где же земля? Я  ничего не понимаю…    

— Нельзя  сказать, чтоб и для меня все было понятно, мисс, — ответил Гатлинг, —  но, я думаю, что дело обстоит так: в Саргассовом море, в этом стоячем болоте,  очевидно, есть свои течения, хотя и очень замедленные водорослями. Очевидно, мы  попали в одно из этих течений, которое, увы, и привело нас к этой «тихой  пристани». Вы посмотрите, в какую «гавань» входим мы. Вот кто встречает  нас, — и он жестом показал вокруг.    

Чем  ближе подходил пароход к необычной гавани, тем чаще встречались на пути  печальные обломки кораблей. Здесь были разбитые, искалеченные, полусгнившие  суда всех стран и народов. Вот пирога из целого куска дерева… А вот один скелет  рыбачьего барка: наружная обшивка обвалилась, шпангоуты торчали, как обнаженные  ребра, и килевая часть походила на рыбий спинной хребет… Еще дальше виднелись  более или менее сохранившиеся суда: барки, шхуны, тендеры, фрегаты, галеры…  Ржавый современный пароход стоял бок о бок с португальской каравеллой шестнадцатого  века. Она имела красивые, изогнутые корабельные линии. Низкий борт возвышался  затейливыми надстройками на носу и корме. Стержень руля проходил сквозь всю  корму, по серединам бортов были отверстия для весел. «Санта Мария» — отчетливо  виднелось на борту.    

— Удивительно! —  воскликнул Гатлинг. — Почти на таком же судне плыл Колумб, и одна из его каравелл  также называлась «Санта Мария», две другие — «Пинта» и «Нина». А вот  смотрите, — и дальнозоркий Гатлинг прочитал на борту линейного корабля: —  «Генри». Дальше, видите, трехпалубное судно: «Суверен морей» и «1657 год» на  его борту. А между ними колесный пароход первой половины девятнадцатого века —  не более пятидесяти метров длины.    

Проход  между судами становился все уже. Несколько раз пароход останавливался,  натыкаясь на крутые обломки, наконец остановился совершенно, подойдя вплотную к  сплошной массе тесно прижатых друг к другу кораблей, как бы слившихся в  своеобразный остров.    

Спутники  молчали. У всех было такое чувство, будто их заживо привезли на кладбище.    

— Уж  если судьба занесла нас сюда, надо познакомиться с этим необыкновенным  островом. Симпкинс! Идем!    

Симпкинс  явно был не расположен пускаться в экскурсию по этому мрачному кладбищу.    

— Какой  смысл? — попытался он уклониться.    

— Будьте  же мужчиной, Симпкинс. Кто знает, что таит в себе этот остров? Может быть,  здесь есть и обитатели.    

— Привидения  старых голландских мореплавателей?    

— Это  мы посмотрим. Во всяком случае, кто бы ни обитал здесь, лучше, если мы первые  узнаем о них. Этот остров, может стать нашей могилой, но, кто знает, быть  может, здесь мы найдем и средство к спасению. Надо осмотреть суда; не окажется  ли какое-нибудь еще годным для плавания?    

— Осмотреть  суда! — Симпкинс вспомнил «Марту» с ее 50 000 гульденами золотом. Он  колебался.    

— Но  как оставим мы одну мисс Кингман?    

— Обо  мне не беспокойтесь. Я не боюсь привидений, — ответила она.    

— Мы  вот что сделаем, мисс, — предложил Гатлинг, — положите в топку  солому. Если вам будет грозить какая-нибудь опасность, подожгите солому; мы  увидим дым, выходящий из трубы, и тотчас же поспешим на помощь. Идем.    

     

    

     

Гатлинг  перебрался на стоявшее рядом трехпарусное судно восемнадцатого века «Виктория».  Симпкинс неохотно последовал, за ним.    

Они  медленно продвигались в глубь острова.    

Едва ли  что-либо в мире могло быть печальнее зрелища этого громадного кладбища. Море хоронит  погибшие корабли, земля — людей. Но это кладбище оставляло своих мертвецов  открытыми, при полном свете горячего солнца. Приходилось ступать с большой  осторожностью. Полуистлевшие доски дрожали под ногами. Каждую минуту  путешественники рисковали провалиться в трюм. На этот случай каждый из них имел  по веревке, чтобы оказать помощь друг другу в нужную минуту. Перила  обваливались. Обрывки парусов при одном прикосновении рассыпались в прах. Везде  толстым слоем лежали пыль тления и зелень гниения… На многих палубах валялись  скелеты, блестевшие на солнце белизной костей или темневшие еще сохранившейся  кожей или лохмотьями одежды. По расположению скелетов, по проломленным черепам  можно было судить о том, что обезумевшие перед смертью люди ссорились,  бунтовали, бесцельно и жестоко убивали друг друга, кому-то мстя за страдания и  погубленную жизнь. Каждый корабль был свидетелем великой трагедии,  происходившей на нем пятьдесят, сто, двести лет тому назад.    

Какой  нечеловеческий ужас, какие страшные страдания должны были испытать живые обладатели  выбеленных солнцем черепов, скаливших теперь зубы в страшной улыбке! И все они  улыбались, улыбались до ушей…    

Даже  Гатлингу делалось жутко от этих улыбавшихся оскалов, а Симпкинса трясла  лихорадка.    

— Уйдем  отсюда, — просил он. — Я не могу больше!    

— Подождите,  вот там хорошо сохранившийся корабль. Интересно спуститься в каюты.    

— По  лестницам, которые обломятся под вашими ногами? — Симпкинс вдруг  озлился. — Гатлинг! Я не сделаю больше ни шагу. Довольно. Прошу вас больше  не командовать мною. Вы забыли о том, кто вы и кто я! Куда вы ведете меня?  Зачем? Чтобы сбросить где-нибудь в трюме и таким образом отделаться от меня без  шума! О, я знаю; я мешаю вам.    

Гатлинга  взбесила эта речь.    

— Замолчите,  Симпкинс, или я в самом деле швырну вас за борт.    

— Не  так-то просто, — язвительно произнес Симпкинс и, прислонившись к  деревянному ограждению у борта, направил в Гатлинга дуло револьвера. Гатлинг  быстро шагнул вперед, но, прежде чем он схватил за руку Симпкинса, раздался  выстрел и звук обрушившихся перил. Пуля пролетела над головой Гатлинга. В то же  время он увидел, как Симпкинс, нелепо взмахнув руками, упал за борт вместе с  обломками перегнивших перил. За бортом глухой плеск воды… тишина… потом  фырканье Симпкинса. Гатлинг посмотрел за борт. Сыщик барахтался в зеленой каше  водорослей. Водоросли свисали гирляндами с головы, опутывали руки, цепко  держали свою жертву. Симпкинс напряг все усилия, чтобы зацепиться за обшивку  корабля. После целого ряда попыток это ему удалось. Но руки его устали,  водоросли тянули вниз, еще немного — и он пошел бы ко дну.    

Гатлинг  отошел от борта, сел на бочку и закурил трубку.    

— Гатлинг,  простите. Я был глупый осел, — слышал Гатлинг голос Симпкинса, но  продолжал молча дымить трубкой. — Гатлинг… спасите… Гатлинг!    

Гатлинг  подошел к борту. Он колебался. Все же человек просит о помощи. Но какой  человек? Продажный сыщик, шпион, который не остановится даже после спасения  сейчас же передать Гатлинга в руки властей, чтобы получить свои тридцать  сребреников.    

— Нет,  нет, — и Гатлинг опять сел и начал усиленно дымить.    

— Гатлинг,  умоляю! Гатлинг! Гатлинг! — стонал Симпкинс.    

Гатлинг  усиленно дымил трубкой.    

— Га-а-т… —  и вдруг этот крик перешел в какое-то захлебывающееся рыдание.    

Гатлинг  скрипнул зубами, отбросил трубку и, раскрутив конец веревки, кинул ее  утопавшему.    

Последними  усилиями Симпкинс схватил веревку, но, как только Гатлинг начинал тащить его,  Симпкинс срывался: водоросли цепко держали его, в руках уже не было силы.    

— Обвяжитесь  веревкой! — крикнул ему Гатлинг.    

Симпкинс  кое-как обвязался, закрутил узел и стал подниматься на палубу.    

Стоя  перед Гатлингом, Симпкинс был так взволнован, что только беспрерывно повторял:  — Гатлинг!.. Гатлинг!.. Гатлинг!.. — и протягивал ему руку.    

Гатлинг  поморщился, но, посмотрев на искреннюю животную радость в глазах спасенного,  добродушно улыбнулся и крепко пожал мокрую руку.    

— Не  могу вам выразить, Гатлинг…    

— Стойте, —  вдруг насторожился Гатлинг, быстро вырывая свою руку, — смотрите, на нашем  пароходе дым из трубы. Мисс Кингман зовет нас. Там что-то случилось. Бежим!    

 II. Обитатели островка    

     

Оставшись  одна, мисс Кингман принялась за приготовление завтрака. Она вычистила и зажарила  пойманную Гатлингом рыбу, спустилась в трюм и взяла в складах провизии  несколько апельсинов. Когда она, с корзиной в руках, поднялась на палубу, то  увидела необыкновенную картину: за их обеденным столом — вернее, на столе и  стульях — хозяйничали обезьяны. Они визжали, ссорились, бросались кексом и  засовывали себе за щеки куски сахара. При появлении мисс Кингман они насторожились  и с криком отступили к борту. Вивиана засмеялась и бросила им пару апельсинов.  Это сразу установило дружеские отношения. Не без драки покончив с парой  апельсинов, шимпанзе, приседая и гримасничая, подошли к мисс Кингман и стали  смело брать плоды у нее из рук. Не было сомнения, что они привыкли к обществу  людей.    

И  действительно, люди не заставили себя долго ждать.    

Поглощенная  забавными проделками неожиданных гостей, мисс Кингман не видела, как из-за  борта парохода осторожно выглянули две головы. Убедившись, что на палубе нет  никого, кроме женщины, неизвестные быстро перелезли через борт и, закинув ружья  на плечи, стали приближаться к мисс Кингман.    

Она  вскрикнула от неожиданности, увидя эту пару.    

Один из  них — толстенький, коротенький человечек с бледным, несмотря на южное солнце,  обрюзгшим, давно не бритым лицом — сразу поражал некоторыми контрастами костюма  и всего внешнего облика. На его голове была шляпа-котелок, измятая, грязная,  просвечивавшая во многих местах. Смокинг, несмотря на дыры и заплаты, все еще  сохранял следы хорошего покроя. Но брюки имели самый жалкий вид, спускаясь  бахромой ниже колен. Стоптанные лакированные туфли и изорванный фуляровый бант  на шее дополняли наряд.    

Другой —  высокий, мускулистый, загорелый, с черной бородой, в широкополой мексиканской  шляпе «сомбреро», в темной рубахе, с голыми по локоть руками и в высоких  сапогах-напоминал мексиканского овцевода. Движения его были быстры и резки.    

— Бонжур,  мадемуазель, — приветствовал мисс Кингман толстяк, раскланиваясь самым галантным  образом. — Позвольте поздравить вас с благополучным прибытием на Остров  Погибших Кораблей.    

— Благодарю  вас, хотя я не назвала бы мое прибытие благополучным… Что вам угодно?    

— Прежде  всего позвольте представиться: Аристид Додэ. Фамилия моя Додэ, да, да. Додэ. Я  француз…    

— Быть  может, родственник писателю Альфонсу Додэ? — невольно спросила мисс  Кингман.    

— Э-э…  не то, чтобы… так… отдаленный… Хотя я имел некоторое отношение к литературе,  так сказать. Крупнейшие бумажные фабрики и… обойные на юге Франции.    

— Не  болтай лишнего, Тернип, — мрачно и сердито произнес его спутник.    

— Как  вы нетактичны, Флорес! Когда же я научу вас держаться в приличном обществе? И  прошу не называть меня Тернип. Они, изволите ли видеть, назвали меня так в  шутку, по причине моей головы, которая, как им кажется, напоминает репу… —  и, сняв котелок, он провел по голому желтоватому черепу, сохранившему, по  странной игре природы, пучок волос на темени.    

Мисс  Кингман невольно улыбнулась меткому прозвищу.    

— Но  что же вам от меня надо? — опять повторила свой вопрос Вивиана.    

— Губернатор  Острова Погибших Кораблей, капитан Фергус Слейтон, издал приказ, которому мы  должны слепо и неуклонно повиноваться: каждый вновь прибывший человек должен  быть немедленно представлен ему.    

— И  уверяю вас, мисс или миссис, не имею чести знать, кто вы, вы встретите у  капитана Слейтона самый радушный прием.    

— Я  никуда не пойду, — ответила мисс Кингман.    

Тернип  вздохнул.    

— Мне  очень неприятно, но…    

— Будет  тебе дипломата разыгрывать! — опять грубо вмешался Флорес и, подойдя к  Вивиане, повелительно сказал:    

— Вы  должны следовать за нами.    

Мисс  Кингман поняла, что сопротивление будет напрасным. Подумав несколько, она  сказала:    

— Хорошо.  Я согласна. Но разрешите мне переодеться, — и она показала на свой рабочий  костюм и фартук.    

— Лишнее! —  отрезал Флорес.    

— Ведь  это не займет много времени, — обратился Тернип одновременно к Флоресу и  мисс Кингман.    

— О,  всего несколько минут! — и она оставила палубу.    

Через  несколько минут Флорес заметил, что пароходная труба задымила. Он сразу понял  военную хитрость.    

— Проклятая  баба перехитрила. Видишь дым? Это сигнал. Она зовет кого-то на помощь! —  и, снимая с плеча винтовку, он стал бранить Тернипа. — А все ты! Растаял.  Вот я скажу твоей старухе!    

— Вы  неисправимы, Флорес. Не могли же мы тащить силой беззащитную женщину.    

— Рыцарство!  Галантность! Вот тебе Фергус пропишет рыцарство… Не угодно ли? — И, взяв  ружье наперевес, он кивнул головой к борту, через который перепрыгивали Гатлинг  и все еще мокрый Симпкинс, весь в зеленых водорослях, с прицепившимися к одежде  крабами.    

— Это  еще что за водяной?..    

Начались  переговоры. Гатлинг не побоялся бы померяться силами с этими двумя оборванцами.  Но если они не врут, борьба ни к чему не приведет: на острове, как они уверяют,  живет целое население — сорок три хорошо вооруженных человека. Силы  неравны, — победа должна остаться на стороне их.    

Оставив  в залог Симпкинса, Гатлинг отправился обсудить положение с мисс Кингман. Она  также была согласна с тем, что борьба бесполезна. Было решено идти всем вместе  «представляться» капитану Фергусу.    

 III. Губернатор Фергус  Слейтон    

     

На  Острове Погибших Кораблей оказались довольно хорошие пути сообщения.    

Перебравшись  через старый трехпалубный фрегат, Тернип, шедший впереди, вывел пленников «на  дорогу», это были мосты, переброшенные между кораблями и над провалившимися  палубами. Вдоль этой дороги тянулась какая-то проволока, прикрепленная к  небольшим столбам и сохранившимся мачтам.    

— Сюда,  сюда! Не оступитесь, мисс, — любезно обращался он к мисс Кингман. За ней  следовали Гатлинг и Симпкинс. Мрачный Флорес, надвинув свое сомбреро до бровей,  заключал шествие.    

На  полпути им стали встречаться обитатели, одетые в лохмотья, все обросшие,  загорелые; белокурые жители севера, смуглые южане, несколько негров, три  китайца… Все они с жадным любопытством смотрели на новых обитателей острова.    

Среди  небольших парусных судов разных эпох и народов, в центре острова, поднимался  большой, довольно хорошо сохранившийся фрегат «Елизавета».    

— Резиденция  губернатора, — почтительно произнес Тернип.    

На  палубе этой резиденции стояло нечто вроде почетного караула: шесть матросов с  ружьями в руках, в одинаковых и довольно приличных костюмах.    

Губернатор  принял гостей в большой каюте.    

После  наводящего уныние вида разрушенных кораблей эта каюта невольно поражала.    

Она  имела вполне жилой вид и убрана была почти роскошно. Только некоторая пестрота  стиля говорила о том, что сюда было стащено все, что находили лучшего на  кораблях, которые прибивало к этому странному острову.    

Дорогие  персидские ковры устилали пол. На консолях стояло несколько хороших китайских  ваз. Темные стены, с резными карнизами черного дуба, были увешаны прекрасными  картинами голландских, испанских и итальянских мастеров: Веласкеса, Рибейра,  Рубенса, Тициана, фламандского пейзажиста Тейньера. Тут же был этюд собаки,  делающей стойку, и рядом, нарушая стиль, висела прекрасная японская картина,  вышитая шелком, изображавшая в стиле Гокпан журавля, на осыпанном снегом суку  дерева и конус горы Фудзияма.    

На большом  круглом столе стояли старинные венецианские граненые вазы шестнадцатого века,  французские бронзовые канделябры времен Директории и несколько редких розовых  раковин. Тяжелая резная мебель, обтянутая тисненой свиной кожей, с золотыми  ободками по краям, придавала каюте солидный вид.    

Прислонясь  к книжному шкафу, стоял «губернатор» острова — капитан Фергус Слейтон.    

Он  выгодно отличался от прочих обитателей крепким сложением, выхоленным, хорошо выбритым  лицом и вполне приличным капитанским костюмом.    

Несколько  приплюснутый нос, тяжелый подбородок, чувственный рот производили не совсем  приятное впечатление. Серые холодные глаза его устремились на пришедших. Он  молча и спокойно смотрел на них, как бы изучая их и что-то взвешивая. Это был  взгляд человека, который привык распоряжаться судьбой людей, не обращая  внимания на их личные желания, вкусы и интересы. Скользнув взглядом по Симпкинсу  и, очевидно, не сочтя его достойным внимания, он долго смотрел на мисс Кингман,  перевел взгляд на Гатлинга и опять на Кингман…    

Этот  молчаливый осмотр смутил Вивиану и начал сердить Гатлинга.    

— Позвольте  представиться: Реджинальд Гатлинг, мисс Вивиана Кингман, мистер Джим Симпкинс.  Пассажиры парохода «Вениамин Франклин», потерпевшего аварию.    

Слейтон,  не обращая внимания на Гатлинга, все еще продолжал смотреть на мисс Кингман. Затем  он подошел к ней, любезно поздоровался, небрежно протянул руку Гатлингу и  Симпкинсу и пригласил сесть.    

— Да,  знаю, — проговорил он, — знаю.    

Гатлинг  был необычайно удивлен, когда Слейтон точно указал, где и когда их пароход потерпел  аварию. Об этом никто из них не говорил островитянам.    

Слейтон  обращался почти исключительно к мисс Кингман.    

— Если  случай занес вас на этот печальный остров, мисс Кингман, то мы, островитяне,  должны только благодарить судьбу за ее прекрасный дар, — отпустил Слейтон  тяжеловатый комплимент даже без улыбки на лице.    

— Увы,  я не склонна благодарить судьбу, которая так распорядилась мною, —  отвечала мисс Кингман.    

— Кто  знает, кто знает? — загадочно ответил Слейтон. — Здесь не так плохо  живется, мисс, как может показаться с первого раза. Вы музицируете? Поете?    

— Да…    

— Отлично.  Великолепно. Здесь вы найдете прекрасный эраровский рояль и богатую нотную библиотеку.  Книг тоже хватает. Среди наших островитян есть интересные люди. Вот хотя бы этот  Тернип. Правда, он порядочно опустился, но он много видел, много знает и  когда-то занимал хорошее положение. Теперь он смешон, но все же интересен.  Потом Людерс, немец. Это наш историк и ученый. Он изучает историю  кораблестроения, ведь наш остров — настоящий музей, не правда ли?    

— Историю  кораблестроения? Это интересно, — сказал Гатлинг.    

— Это  имеет отношение к вашей специальности? — небрежно спросил Слейтон,  посмотрев на него сощуренными глазами.    

— Да,  я инженер по кораблестроению, — ответил Гатлинг.    

Мисс  Кингман удивленно посмотрела на него. Она и не знала об этом.    

— Ну  вот и у вас будет интересный собеседник, мистер…    

— Гатлинг.    

— Мистер  Гатлинг… Людерс собрал интереснейшую библиотеку из корабельных журналов и посмертных  записок всех умерших на окружающих нас кораблях. Ну… этот материал я не советую  читать… Правда, его хватило бы на десяток романистов, но слишком мрачно,  слишком. Саргассово море покажется вам, после чтения этой библиотеки, одним из  кругов дантовского Ада.    

— А  что, на этих кораблях, вероятно, много и… редкостей всяких находили? —  вставил слово и Симпкинс.    

Слейтон  более внимательно посмотрел на Симпкинса и, отметив в памяти какое-то  наблюдение или вывод, ответил:    

— Да,  есть и… — он нарочно сделал такую же паузу, как и Симпкинс, —  редкости. У нас целый музей. Я покажу его вам как-нибудь, если вы интересуетесь  редкостями.    

— Но  чего нам, к сожалению, недостает, — обратился Слейтон опять к мисс  Кингман, — так это женского общества. Со смертью моей покойной  жены, — Слейтон вздохнул, — на острове осталось только две женщины:  Мэгги Флорес и Ида Додэ или Тернип, как зовут у нас ее мужа. Это старая,  почтенная женщина. Я представлю вас ее заботам.    

— Кушать  подано, — объявил лакей-негр, наряженный по случаю прибытия новых  поселенцев во фрак и белые перчатки.    

— Прошу  вас откушать на новоселье, — и губернатор провел гостей в столовую, где  был накрыт хорошо сервированный стол.    

Во время  завтрака Слейтон еще раз удивил Гатлинга своей осведомленностью о том, что делается  на свете. Слейтон знал самые последние мировые новости.    

Губернатор  заметил удивленные взгляды и в первый раз самодовольно засмеялся.    

— Мы,  если хотите, Робинзоны. Но Робинзоны двадцатого века. Вы заметили провода, прикрепленные  к мачтам и столбам? Остров Погибших Кораблей имеет телефонную связь. Мы могли  бы устроить и электрическое освещение, но у нас не хватает горючего. Зато мы  имеем радиоприемную станцию и даже громкоговоритель. Все это мы достали на  радиофицированных судах, прибитых к острову в последние годы.    

— Желаете  послушать? — и Слейтон привел в действие радиоприемный аппарат.    

И в  каюте старого фрегата, среди Острова Погибших Кораблей, вдруг послышалась  модная песенка, исполняемая в Нью-Йорке известной певицей, которую не раз  слыхала мисс Кингман.    

Никогда  еще звуки песен так не потрясали ее.    

 IV. Новая жизнь    

     

Женская  часть населения острова приняла мисс Кингман с живейшим участием.    

Если с  Мэгги Флорес у мисс Кингман установились дружеские отношения сверстниц, то  старая, строгая на вид, но добрая жена Аристида Тернипа-Додэ — Ида — сразу  взяла в отношении мисс Кингман покровительственный тон заботливой матери.  Женщин было так мало на острове! Притом миссис Додэ основательно предполагала,  что Вивиана будет нуждаться в ее защите. И она приняла девушку под свою опеку.    

Мэгги  Флорес в первый же день рассказала Вивиане Кингман свою печальную повесть.  Когда судьба забросила ее на остров, она вышла замуж, с соблюдением  существующих на острове «законов» и обрядностей, за губернатора Фергуса  Слейтона. От этого брака у нее родился ребенок, который в настоящее время был  единственным представителем нового поколения на острове. Фергус был груб и даже  жесток с нею, но она терпела… Во время германской войны на остров Занесло  немецкую подводную лодку и на ней троих оставшихся в живых: матроса, капитана и  молодую француженку с потопленного этой же подводной лодкой пассажирского  парохода.    

Когда  француженка появилась на острове, Фергус захотел сделать ее своей женой. Между  Фергусом и немецким капитаном подводной лодки произошла ссора. Немец был убит,  и француженка стала женой Слейтона. Мэгги получила развод и скоро оказалась  женою Флореса.    

Он тоже  груб, но он любит Мэгги, силен и не дает ее никому в обиду.    

Потом…  потом француженка умерла. Слейтон говорил, что она случайно отравилась рыбным  ядом. Но на острове говорили, что она покончила с собой, так как любила убитого  Фергусом немецкого капитана. И овдовевший Фергус Слейтон пожелал вновь вернуть  Мэгги. Но Флорес сказал, что, только переступив через его труп, Слейтон сумеет  получить Мэгги обратно.    

Для  Слейтона переступить через труп так же легко, как через бревно. Он не  остановился бы перед этим. Но на сторону Флореса стало все население острова.  Губернатор понял, что с этим шутить не приходится, и отступил.    

— И  я осталась женою Флореса, — закончила свой рассказ Мэгги. — И вот в  такую-то минуту, дорогая мисс Вивиана, явились вы… Вы понимаете всю  затруднительность вашего положения? Если Фергус Слейтон вам нравится, ну, тогда  все в порядке. А если нет или сердце ваше занято другим, — и она многозначительно  посмотрела на Вивиану, — то будьте осторожны. Будьте очень осторожны со  Слейтоном!..    

Мисс  Кингман покраснела.    

— Сердце  мое не занято, — ответила она, — но я не собираюсь становиться женою  Слейтона.    

Разговор  перешел на другие темы. Миссис Додэ рассказывала Вивиане о том, как живется им  на острове.    

— У  нас довольно большие запасы продовольствия, главным образом консервов. Но так  как неизвестно, будут ли пополняться эти запасы, то они расходуются лишь в  самом крайнем случае, особенно мука. Хлеб, вино, мясные и овощные консервы  выдаются только больным. Обыкновенной же пищей служит рыба, пойманная в море.  От однообразия в пище нередко бывают заболевания цингой. Таким больным выдают  паек из склада.    

— Скажите,  а не могут потонуть все эти корабли?    

— Наш  профессор Людерс говорит, что здесь небольшая глубина. Корабли же тонули здесь  несколько веков, поднимая дно. И теперь мы находимся на самом настоящем острове  из погибших кораблей. У нас есть здесь любимые места прогулок, свои улицы и  площади — на палубах больших кораблей, «горы» и «долины»… С нами живут шесть  обезьян, несколько собак и прирученных птиц, которых мы поймали, когда они  отдыхали на острове во время перелета, — Старуха вздохнула.    

— Что  сказать? Человек привыкает ко всему! А все-таки хотелось бы еще повидать землю  и схоронить свои старые кости в земле…    

Опасения  Мэгги оправдались. Мисс Кингман скоро пришлось столкнуться со Слейтоном.    

Он  пригласил ее к себе на вечерний чай. И, когда она пришла, он почти без  предисловия сделал ей предложение стать его женой. Она ответила решительным  отказом. Слейтон стал просить ее, потом угрожать:    

— Поймите  же, что это неизбежно. И в ваших же интересах. Со мной вы будете в  безопасности, вы будете обеспечены всем необходимым. За вами будет прекрасный  уход… Я знаю, ваш отец богат. Но все его богатства-гроши по сравнению с тем,  что я имею. Я покажу вам полные сундуки золота, груды бриллиантов и жемчуга; вы  целыми пригоршнями будете брать изумруды из моих сокровищ. Все будет ваше.    

— Я  не ребенок, чтобы играть в камешки. А здесь все эти сокровища только и годны на  то, чтобы пересыпать их из руки в руку.    

— Соглашайтесь!  Соглашайтесь по доброй воле, иначе… — и он крепко сжал ей руку у локтя.    

— Не  оставила ли я здесь подноса? — открыв дверь, спросила вдруг миссис Додэ и  вошла в каюту.    

Слейтон  недовольно поморщился, отошел от мисс Кингман и молча ждал.    

Старуха  продолжала шнырять по каюте. Он потерял терпение.    

— Скоро  вы уберетесь отсюда?    

Миссис  Додэ подбоченилась, стала в самую боевую позу, смерила взглядом Слейтона с ног  до головы и вдруг налетела на него, как наседка, защищающая своего цыпленка.    

— Нет,  не уберусь! Нет, не уберусь, пока вы не ответите мне на все мои вопросы. Вы  губернатор острова?    

— Я  губернатор! Дальше!    

— Вы  издаете законы?    

— Я  издаю законы!    

— Кто  же будет повиноваться вашим законам, если вы первый не исполняете их?    

— Да  в чем дело, сумасшедшая вы женщина?    

— Вы  сумасшедший, а не я! Вы издали закон о том, что каждая женщина, попадающая на  остров, должна выйти замуж! Так, хорошо. Но женщине предоставляется право  свободно выбирать себе мужа… А вы что делаете?    

— Вы  подслушивали?    

— Да,  да, подслушивала и очень хорошо сделала! Разве так у нас производятся выборы  мужа? Вы хотели обмануть и ее и всех, кто не лишен права рассчитывать на ее  выбор. Вы хотели обойти закон, но это вам не удастся. Я раззвоню об этом на  весь остров, и все будут против вас. Вы не забыли историю с Мэгги и Флоресом?  Так вот вам и последний вопрос: намерены ли вы исполнить закон и назначить  выборы Вивианой Кингман мужа по всей форме, как полагается?    

Фергус  был раздражен, но почувствовал, что ему придется подчиниться.    

— Хорошо!  Мы выполним эту формальность, если это вам так хочется! Но вы увидите, что результат  будет тот же. Не согласится же мисс выйти замуж за негра или за одного из моих  оборванцев.    

— Это  мы увидим. А теперь, деточка, идем ко мне, — и она увела мисс Кингман с  видом победительницы.    

 V. Выбор жениха    

     

Солнце  опускалось за горизонт, освещая красными лучами ярко-зеленую поверхность Саргассова  моря и Остров Погибших Кораблей с его лесом мачт. Этот исковерканный бурями,  искрошенный временем лес, его изломанные сучья-реи, клочья парусов, редкие, как  последние листья, — все это могло бы привести в уныние самого  жизнерадостного человека.    

Но  профессор Людерс чувствовал себя здесь великолепно, как ученый археолог в любимом  музее древностей.    

Усевшись  на палубе голландской каравеллы, он с воодушевлением рассказывал Гатлингу, показывая  широким жестом вокруг:    

— Здесь,  перед вашими глазами, вся история кораблестроения. Вы не можете себе  представить, какие здесь есть исторические драгоценности. Вон там, у колесного  парохода прошлого столетия, виднеется корабль доколумбовской эпохи. С этаким  рулем плавали в океане! А вот там, за трехпалубным бригом, хранится жемчужина  моего музея: скандинавское одномачтовое девятивесельное судно десятого века с  западных берегов Гренландии. В незапамятные времена оно было выброшено бурей на  обломки ранее погибших кораблей и потому прекрасно сохранилось. Посмотрите на  его красивую удлиненную форму, — с острой приподнятой кормой и еще более  высоким носом, увенчанным резной головой не то птицы, не то дракона. Какими  судьбами оно попало сюда? Какие безумно храбрые люди пустились в этом утлом  челне в далекое плавание? А там, внизу, в неподвижных холодных глубинах,  наверно, лежат развалины финикийских и египетских кораблей и, кто знает, быть  может, здесь же, под нами, покоится флот великой Атлантиды, среди леса  водорослей и колонн погибшей цивилизации?    

— Масса  Гатлинг! Капитан Фергус Слейтон просит вас пожаловать к нему.    

Гатлинг  увидел полуобнаженного негра, черное тело которого приобрело, в лучах  заходящего солнца, оттенок старой бронзы.    

— Что  ему нужно?    

— Просит  пожаловать к нему, — повторил негр.    

Гатлинг  неохотно поднялся и отправился по зыбким мосткам в «резиденцию» губернатора.    

Слейтон  принял его стоя в своей обычной позе.    

— Гатлинг,  мне нужно с вами поговорить. Вы любите мисс Кингман? — задал он Гатлингу  неожиданный вопрос.    

— Не  считаю нужным отвечать вам! Это касается только меня!    

— Вы  ошибаетесь! Это касается и меня!    

— Вот  как? Тогда могу сообщить, что я лично, как говорят, никаких «видов» на мисс  Кингман не имею. Мы с ней друзья, и я глубоко уважаю ее. Но эта же дружба  накладывает на меня и некоторые обязанности…    

— В  чем они состоят?    

— В  том, что я никому не позволю распоряжаться судьбою мисс Кингман против ее  доброй воли.    

— Не  забывайте, Гатлинг, что здесь я имею привилегию позволять что-либо или не  позволять. Только я! — и после паузы он добавил: — Вот что, Гатлинг! Я  имею возможность доставить вас на берега Азорских островов. Я смогу весьма  солидно обеспечить вас на дорогу.    

Гатлинг  весь покраснел от гнева и сжал кулаки.    

— Молчать! —  крикнул он. — Вы смеете предлагать мне взятку? Вы смеете думать, что я способен  за деньги предать человека? — И вслед за этими словами он набросился на  Слейтона.    

Слейтон  отразил удар и дал свисток. Десяток разноплеменных оборванцев, составлявших личную  охрану Слейтона, ринулся на Гатлинга из-за распахнувшихся дверей.    

Гатлинг  отбрасывал их во все стороны, но борьба была неравная. Через несколько минут он  был крепко связан.    

— Бросить  его в темный карцер! Кстати, посадите под арест и Симпкинса!    

И, когда  Гатлинга увели, Слейтон спросил одного из слуг, все ли готово к церемонии  выбора жениха.    

— Отлично.  Итак, сегодня в девять вечера!    

     * * *    

     

Большой  зал кают-компании был разукрашен на славу. Стены пестрели флагами всех наций,  взятыми с погибших кораблей, и кусками цветной материи. Через всю комнату,  вдоль и поперек, тянулись гирлянды водорослей. На воздухе эти водоросли быстро  бурели и имели довольно жалкий вид, но, что делать, другой зелени нельзя было  достать. Зато на столах красовалось несколько букетов крупных белых цветов,  напоминавших водяные лилии. Разноцветные фонари, подвешенные к потолку,  дополняли убранство. Длинный стол был уставлен холодными блюдами, вином и даже  бутылками шампанского.    

Население  острова буквально сбилось с ног с самого утра.    

К вечеру  нельзя было узнать всех этих жалких оборванцев.    

У  каждого из них, в заветном сундучке, оказался довольно приличный костюм.  Никогда еще не брились они так тщательно, не причесывали с таким старанием  отвыкшие от щетки и гребешка волосы, никогда не изводили столько мыла и воды и  никогда так долго не заглядывались на себя в осколки зеркал…    

Эти  осколки отражали самые различные лица: и черное, как сажа, лоснящееся лицо  негра, и узкие глаза желтолицего китайца, и изъеденное солью и ветрами лицо  старого морского волка, и ярко-красное лицо индейца с затейливыми украшениями в  ушах.    

Но все  они — старые и молодые, белые и черные — думали об одном:    

— Право  же, я недурен! Чем черт не шутит! И кто знает тайны капризного сердца женщины?    

Словом,  каждый из них, как бы ни были малы шансы, лелеял надежду занять место жениха.    

Посреди  кают-компании была воздвигнута трибуна.    

Сюда, на  это возвышение, ровно в девять вечера, в белом платье, как и полагается  невесте, была возведена мисс Кингман сопровождавшими ее Идой Додэ и Мэгги  Флорес.    

При ее  появлении грянул хор. Это пение не отличалось стройностью, оно было для музыкального  уха Вивианы даже ужасно, но зато хористов нельзя было упрекнуть в недостатке  воодушевления. Качались фонари и колыхались флаги, когда несколько десятков  хриплых и сиплых голосов ревели и грохотали: «Слава, слава, слава!»…    

Бледная,  взволнованная и хмурая, поднялась «невеста» на высокий помост.    

Слейтон  обратился к ней с приличествующей случаю речью. Указал на «незыблемость» закона  о том, что каждая вступающая на Остров Погибших Кораблей женщина должна выбрать  себе мужа.    

— Быть  может, мисс, этот закон вам покажется суровым. Но он необходим и в конце концов  справедлив. До издания этого закона вопрос разрешался правом силы, поножовщиной  между претендентами. И население острова гибло, как от эпидемии…    

Да, все  это было, может быть, и разумно, но мисс Кингман было от этого не легче. Ее  глаза невольно искали поддержки. Но ни Гатлинга, ни даже Симпкинса она не  видела среди присутствующих. Слейтон заметил этот взгляд и улыбнулся.    

Каждый  претендент должен был с поклоном подходить к невесте и ждать ответа. Движением  головы невеста отвечала «да» или «нет».    

Один за  другим потянулись женихи… Вся эта вереница возбуждала у мисс Кингман только  ужас, отвращение, презрение, иногда и невольную улыбку, когда, например, перед  нею предстал с палочкой в руке, «в наилучшем виде», самый древний поселенец  острова — итальянец Джулио Бокко.    

Надо  сказать, что Слейтон боялся в душе этого Мафусаила, как конкурента.  Действительно, у Бокко были шансы. Вивиана, глядя на него, замедлила ответом,  как бы что-то обдумывая, но потом так же сделала отрицательный жест головой и  тем, не зная того сама, спасла жизнь Бокко, так как в эту короткую минуту  колебания Фергус Слейтон уже решил «избавиться» от Бокко, если счастье выпадет  на его долю. Все продефилировали перед мисс Кингман. Последним предстал  Слейтон…    

Но мисс  Кингман, скользнув глазом по его фигуре, решительно тряхнула головой.    

— Нет.    

— Ого!  Вот так штука! Что же теперь делать? — послышались возгласы.    

Слейтон  был взбешен, но сдерживал себя.    

— Мисс  Кингман не пожелала выбрать никого из нас, — сказал он с внешним  спокойствием. — Но это не может отменить наших законов. Придется изменить  только способ выбора. Я предлагаю вот что: мисс Кингман должна стать моей  женой. Если же кто-либо желает оспаривать ее у меня, пусть выходит, и мы  померяемся силами. Кто победит, тот и получит ее, — и Слейтон, быстро засучив  рукава, стал в боевую позу.    

Минута  прошла в выжидательном молчании.    

И вдруг,  при общем смехе, старик Бокко, отбросив костюм и даже не засучив локти, смело ринулся  на Слейтона. Толпа окружила их. Видно было, что Бокко был когда-то хорошим  боксером. Ему удалось ловко отразить несколько ударов Слейтона. Раз, на третьем  выпаде, он сам нанес довольно чувствительный удар Слейтону в челюсть снизу, но  тут же покатился на пол от сильного удара в грудь. Он был побежден.    

Вслед за  ним вышел новый претендент — ирландец Отара. Он был дюжий, широкоплечий малый и  считался одним из лучших боксеров.    

Бой  разгорелся с новой силой. Но Слейтон, сильный, спокойный и методичный, скоро  осилил и этого противника. Обливаясь кровью, О'Гара лежал на полу, выплевывая  выбитые зубы.    

Третьего  соперника не находилось…    

Победа  осталась за Слейтоном, и он подошел к мисс Кингман и протянул ей руку. Вивиана  пошатнулась и ухватилась за руку старухи Додэ-Тернип.    

 VI. Поражение Слейтона    

     

Гатлинг  сидел в темном карцере, обдумывая свое положение. В это время в дверь кто-то  тихо постучал.    

— Мистер  Гатлинг! Это я, Аристид Тернип-Додэ… Как вы себя чувствуете?    

— Благодарю  вас, Тернип. Не можете ли вы сказать, день сейчас или ночь?    

— Вечер,  мистер Гатлинг. И, можно сказать, высокоторжественный вечер. Мисс Кингман выбирает  себе мужа… Все мужское население участвует в этой церемонии, за исключением  двоих женатых: меня и Флореса. Поэтому нам и поручили дежурство: мне — у вашей  камеры заключения, а Флоресу — у Симпкинса.    

— Послушайте,  мистер Тернип, откройте мне дверь.    

— С  величайшим удовольствием сделал бы это, но не могу. Боюсь. Вы не знаете  Слейтона. Он расплющит меня в лепешку и бросит на съедение крабам.    

— Не  бойтесь, Тернип. Даю вам слово, что…    

— Ни-ни.  Ни за что не открою. А вот, гм… — и он понизил голос, — если вы сами  выберетесь оттуда, тогда я ни при чем…    

— Куда  же я выберусь?    

Тернип  понизил голос до шепота:    

— В  левом углу каюты, на высоте человеческого роста, есть этакий кошачий лазок,  прикрытый фанерною дощечкой. Вы дощечку-то отдерните, ну и… А напротив —  Симпкинс, между прочим…    

Тернип  не успел еще докончить фразы, как Гатлинг уже лихорадочно шарил руками по  стенам, нашел дощечку и быстро оторвал ее. В карцер проник луч света, Гатлинг  поднялся на руках и пролез через узкое окошко в полутемный коридор, который  выводил на палубу. В стене напротив было такое же окно, забитое фанерой. Не там  ли помещается Симпкинс? Гатлинг оторвал фанеру и скоро действительно увидал  выглядывавшее из окна удивленное лицо сыщика.    

— Живей  вылезайте оттуда! Черт знает что такое! Приходится еще выручать из тюрьмы  своего собственного тюремщика! Экий вы неловкий! Держитесь за мою руку! Ну!  Так! Идем.    

Гатлинг,  в сопровождении Симпкинса, вошел в зал «выбора невесты» в тот момент, когда  Слейтон протягивал руку к мисс Кингман.    

В каюте  произошло движение, потом наступила выжидательная тишина.    

Зловеще-взволнованный  вид Гатлинга обещал присутствовавшим, что должны развернуться интересные  события.    

— На  чем остановились выборы? — громко спросил Гатлинг, стоя у порога каюты.    

Слейтон  вздрогнул. Едва заметная судорога прошла по его лицу, но через мгновение он уже  овладел собой. Повернувшись к Гатлингу, он спокойно сказал, указывая на мисс  Кингман.    

— Вы  опоздали. Она по праву будет моей женой.    

— Я  возражаю. Вы незаконно лишили меня и Симпкинса свободы и устранили от выборов.    

— Никаких  разговоров…    

Но в  толпе уже начиналось волнение. В этот момент Гатлинг впервые заметил, что у  Слейтона есть своя партия, которая готова поддержать его во всем, но есть и  враги. Они-то и кричали о том, что вновь пришедшие должны быть допущены к  «конкурсу».    

— Хорошо! —  вскричал Слейтон. — Продлим наше соревнование! — И, сжав кулаки, он  поднял их к лицу Гатлинга.    

— Желаете  померяться силами?    

— Даже  настаиваю на этом!    

Толпа  довольно загудела.    

Бой  предстоял жаркий.    

— На  палубу! На палубу! — раздались голоса.    

Все  вышли на палубу. Очертили круг. Враги сняли тужурки и засучили рукава. Старик  Бокко взял на себя роль арбитра. Островитяне затаив дыхание следили за каждым  движением противников.    

По  данному сигналу они одновременно сошлись в центре круга. Гатлинг повел горячую  атаку. Слейтон методично и как-то вяло отбивал.    

Из толпы  послышались замечания. В пылу увлечения к боксерам стали обращаться на «ты».    

— Береги  силы, Гатлинг! Ты увидишь, что Слейтон хочет вымотать их у тебя и потом прикончить!    

— Горячностью  не поможешь!    

— Слейтон  возьмет! Молодец наш Фергус! Ого, какой удар!..    

Чем  больше разгоралась борьба, тем ярче проявлялись настроения двух враждебных  партий. Они незаметно размежевались: «слейтонисты» стояли уже позади. Увлечение  было так велико, что толпа повторяла жесты боксеров, как кордебалет повторяет  все на танцмейстера.    

Гатлинг  действительно горячился первое время, — его нервы были слишком напряжены.  Но после нескольких ошибок он стал биться более хладнокровно. Зато Фергус  Слейтон, получив несколько ударов от противника, разгорячился сам. Теперь их  нервный «тонус» уравновешивался, и уже можно было судить о боевых особенностях  противника.    

Слейтон  был сильнее физически, тяжеловеснее; Гатлинг, уступая в силе и весе, был  необыкновенно ловок и быстр в движениях. Слейтон нападал реже, но  чувствительнее; Гатлинг наносил ряд неожиданных ударов, путавших расчеты  противника. Исход борьбы был неясен. Бокко дал знак перерыва. «Слейтонисты»  подхватили Фергуса, усадили, сняли рубашку и начали усиленно растирать  полотенцами. Гатлинга заботливо окружила другая партия.    

После  перерыва бой начался вновь, с еще большим ожесточением. Напряжение зрителей  дошло до высшей точки. Со стороны могло показаться, что боксируют не два  человека, а все население острова: все они, повторяя движения борцов, делали  выпады, отступления, приседания… то наклонялись в сторону, то кидались головой  в живот невидимого врага…    

Борьба  подходила к концу, и на этот раз явно не в пользу Гатлинга.    

Слейтон,  казалось, был неистощим. Он черпал силу из каких-то скрытых запасов энергии и  наносил теперь удары с несокрушимым упорством. У Гатлинга заплыл левый глаз от  громадного кровоподтека, изо рта шла кровь. Несколько раз он, казалось,  замертво падал на землю, но необычайным напряжением воли поднимался вновь,  чтобы получить новый удар. Слейтонисты уже торжествовали победу ревом и гулом.    

Но вдруг  Гатлинг, собравшись с силами, набросился на Слейтона и нанес ему такой удар в челюсть,  что Слейтон, закинув голову, рухнул на пол. Однако, поднявшись с трудом, он  стал отступать, пятясь к борту корабля, желая выждать несколько секунд, чтобы  отдышаться и вновь перейти в наступление. Но Гатлинг, как маньяк, с безумным,  широко раскрытым правым глазом, прижал его к борту и здесь нанес такой ужасный  удар в переносицу, что Слейтон, мотнув в воздухе ногами, полетел за борт.    

Крики  ужаса и восторга, насмешливые возгласы, хохот, аплодисменты-все смешалось в  дикой какофонии.    

«Слейтонисты»  спешно вылавливали из зеленых водорослей свое поверженное божество…    

Когда он  появился на палубе, новый взрыв криков и смеха встретил его. Весь мокрый, опутанный  водорослями, он походил на утопленника, пробывшего добрые сутки в воде. Лицо  его опухло и было окровавлено. Несмотря на это, Слейтон старался сохранить  достоинство.    

Шатающейся  походкой он подошел к Гатлингу и протянул ему руку.    

— Вы  победили! Она ваша!    

Ответ  Гатлинга удивил всех присутствующих.    

— Нет,  она не моя. Я совершенно не желаю навязывать себя насильно и делаться ее мужем  только потому, что удачно отвесил удар по вашей переносице!    

Толпа  затихла, выжидая, что будет дальше. Слейтон побагровел.    

— Черт  возьми! Кончится ли это когда-нибудь? Довольно! Мисс Кингман! Как губернатор острова,  я предлагаю вам сделать выбор немедленно или я прикажу бросить жребий!    

— Жребий!  Жребий!.. — закричала толпа.    

Мисс  Кингман вздрогнула, нетвердо подошла к Гатлингу и подала ему руку.    

— Наконец-то, —  с кислой улыбкой сказал Слейтон и подошел поздравить ее.    

— Мисс  Кингман, — шепнул ей на ухо Гатлинг, — вы совершенно свободны, и я не  предъявляю на вас никаких прав. Я не смею думать, чтобы вы соединили свою  судьбу с судьбой… преступника, — еще тише добавил он.    

     

 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ    

     

I. Заговор    

     

— Проклятые  доски, как они скрипят! Не оступитесь, мистер Гатлинг! Дайте мне вашу руку. Я  знаю дорогу, как свои пять пальцев. Ведь два десятка лет брожу я по «улицам»  этого острова. Время-то как бежит!.. Двадцать лет!    

И  Гатлинг услышал, как Тернип тяжело вздохнул.    

Стояла  глухая ночь. Звезд не было видно. Вторые сутки весь остров затянут сплошной  завесой тумана.    

Слышно было,  как в воде плескалась рыба, иногда кто-то будто вздыхал. Где-то глубоко в трюме  скребла крыса в поисках зерна. Путники медленно, ощупью, пробирались вперед. От  времени до времени доносился какой-то стон: «куу-ва, куу-ва», отдаленно  напоминавший крик филина.    

— Что  это? — тревожно спросил Гатлинг.    

Тернип  опять тяжело вздохнул.    

— Черт  его знает что! Никто не знает, кто это плачет и стонет по ночам. Наши говорят,  что это души погибших ходят во мраке и стонут. Я не верю этой чепухе. А другие  уверяют, что это какое-то морское животное, которое водится в здешних местах.    

Гатлинг  вспомнил о ночном посещении палубы их парохода каким-то существом, очевидно  живущим в морской пучине.    

— Все  может быть! — ответил Тернип. — Но не исключено, что вам это и  померещилось. В этих водах вредный туман кружит голову.