1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 

  
   
Джоджо Мойес
   
До встречи с тобой
  
  
   
Чарли с любовью
  
  
   
    
Пролог
    
2007
   
   
Когда он выходит из ванной, она просыпается. Откинувшись на подушки, она листает туристические буклеты, лежащие рядом с кроватью. На ней одна из его футболок, длинные волосы спутаны, навевая мысли о прошлой ночи. Он стоит, наслаждаясь мимолетным воспоминанием, и вытирает голову полотенцем.
   
Она отрывает взгляд от буклета и надувает губы. Пожалуй, она немного старовата, чтобы надувать губы, но они встречаются не так долго, чтобы это раздражало.
   
— Нам так уж обязательно карабкаться в горы или висеть над ущельями? Это наш первый настоящий совместный отдых, а здесь нет ни единого маршрута, где не придется откуда-то прыгать или, — она нарочито вздрагивает, — носить флис.
   
Она бросает буклеты на кровать и вытягивает над головой загорелые руки. Ее голос слегка охрип — свидетельство бессонной ночи.
   
— Как насчет роскошного спа на Бали? Можно валяться на песке… нежиться часами… расслабляться долгими ночами…
   
— Мне не по душе такой отдых. Мне необходимо чем-нибудь заниматься.
   
— Например, прыгать с самолета.
   
— Сперва попробуй, потом критикуй.
   
— Если ты не против, я все же предпочту критиковать, — кривится она.
   
Чуть влажная рубашка липнет к его коже. Он проводит расческой по волосам и включает сотовый телефон, морщась при виде списка сообщений, которые тут же начинают выскакивать на маленьком экране.
   
— Ладно, — говорит он. — Мне пора. Не забудь позавтракать.
   
Он склоняется над кроватью, чтобы поцеловать ее. От нее веет теплом, духами и непритворной сексуальностью. Он вдыхает аромат ее затылка и на мгновение забывается, когда она обнимает его за шею и тянет вниз.
   
— Так мы куда-нибудь поедем в эти выходные?
   
— Зависит от сделки. — Он неохотно высвобождается. — Пока все в подвешенном состоянии. Возможно, мне придется отправиться в Нью-Йорк. В любом случае как насчет приятного ужина где-нибудь в четверг? Ресторан на твой выбор. — Он тянется за кожаными мотоциклетными перчатками, висящими на двери.
   
— Ужин, — щурится она, — с мистером Блэкберри[1] или без?
   
— Что?
   
— С мистером Блэкберри я чувствую себя третьей лишней. — Снова надутые губы. — Как будто он соперничает со мной за твое внимание.
   
— Я выключу звук.
   
— Уилл Трейнор! — восклицает она. — Ты должен выключать его хотя бы изредка.
   
— Я выключил его прошлой ночью, забыла?
   
— Только под давлением.
   
— Теперь это так называется? — усмехается он.
   
Он натягивает перчатки. Лисса наконец теряет власть над его воображением. Он перебрасывает мотоциклетную куртку через руку и посылает ей с порога воздушный поцелуй.
   
На его «блэкберри» двадцать два сообщения, первое пришло из Нью-Йорка в 3.42. Какая-то юридическая проблема. Он спускается в лифте на подземную парковку, пытаясь войти в курс ночных событий.
   
— Доброе утро, мистер Трейнор.
   
Охранник выходит из своей кабинки, защищенной от непогоды, хотя здесь нет никакой погоды. Уилл иногда гадает, чем он занимается там в предрассветные часы, глядя на экран видеонаблюдения и блестящие бамперы машин стоимостью 60 тысяч фунтов, всегда безупречно чистые.
   
— Как там на улице, Мик? — спрашивает он, натягивая кожаную куртку.
   
— Кошмар. Льет как из ведра.
   
— Серьезно? — Уилл останавливается. — Мотоцикл отменяется?
   
— Увы, сэр, — качает головой Мик. — Если вы не хотите поставить его на поплавки. Или разбиться.
   
Уилл смотрит на свой мотоцикл и стягивает кожаные перчатки. Что бы там Лисса ни думала, он не любитель напрасного риска. Он отпирает багажник мотоцикла, убирает в него перчатки, запирает и бросает ключи Мику, который умело ловит их одной рукой.
   
— Засунь мне под дверь, хорошо?
   
— Нет проблем. Вызвать такси?
   
— Не надо. К чему тебе мокнуть?
   
Мик нажимает кнопку автоматической решетки, и Уилл выходит наружу, подняв руку в знак благодарности. Темно, грохочет гром, но дороги Центрального Лондона уже забиты машинами, хотя едва минуло семь. Он поднимает воротник и шагает по улице к перекрестку, где проще всего поймать такси. Дороги скользкие от воды, серые отблески играют на зеркале мостовой.
   
Он мысленно бранится, заметив других людей в костюмах на краю тротуара. И когда только весь Лондон начал просыпаться в такую рань? Всем пришло в голову одно и то же.
   
Он размышляет, где лучше встать, когда звонит телефон. Это Руперт.
   
— Уже еду. Как раз пытаюсь поймать такси.
   
Он видит на противоположной стороне улицы приближающееся такси с оранжевым огоньком и направляется к нему, надеясь, что никто его больше не заметил. Мимо проносится автобус, а за ним грузовик, визжа тормозами и заглушая слова Руперта.
   
— Ничего не слышу, Рупи, — перекрикивает он шум машин. Повтори.
   
Он на мгновение замирает на островке безопасности, машины рекой текут мимо, мерцает оранжевый свет, и он поднимает свободную руку, надеясь, что водитель разглядит его сквозь проливной дождь.
   
— Позвони Джеффу в Нью-Йорк. Он еще не спит, ждет тебя. Мы всю ночь пытались до тебя дозвониться.
   
— Что случилось?
   
— Юридическая проволочка. Две статьи договора… тянут время… подпись… бумаги… — Голос тонет в шуме проезжающего автомобиля, шины шуршат по мокрому асфальту.
   
— Ничего не понимаю.
   
Таксист заметил его. Машина сбрасывает скорость и останавливается на противоположной стороне, взметнув фонтан воды. Он замечает мужчину чуть дальше, который бросается к такси, но разочарованно останавливается, сообразив, что Уилл успеет раньше. Он испытывает чувство подленького торжества.
   
— Слушай, пусть Келли оставит бумаги на моем столе, — кричит он. — Я буду через десять минут.
   
Он смотрит по сторонам, нагибает голову и пробегает несколько последних шагов к такси. На кончике его языка уже вертится «Блэкфрайарз».[2] Дождь затекает между воротником и рубашкой. Он промокнет, прежде чем доберется до офиса, хотя идти совсем недалеко. Возможно, придется послать секретаршу за новой рубашкой.
   
— И нужно еще разобраться с этой проверкой благонадежности, пока Мартин не начал…
   
Он поднимает взгляд, услышав скрежет, оскорбительный рев гудка. Видит бок блестящего черного такси впереди, водитель уже опускает окно, и что-то не вполне различимое на краю поля зрения, несущееся к нему на невероятной скорости.
   
Он поворачивается и в эту долю секунды понимает, что стоит на его пути и никак не успеет убраться с дороги. От удивления он разжимает пальцы, и «блэкберри» падает на землю. Он слышит крик, возможно свой собственный. Последнее, что он видит, — кожаная перчатка, лицо под шлемом, удивление в глазах мужчины — зеркальное отражение его удивления. Взрыв — и все разлетается вдребезги.
   
Дальше — ничего.
  
  
   
    
1
    
2009
   
   
От автобусной остановки до дома сто пятьдесят восемь шагов, но они могут растянуться до ста восьмидесяти, если вы не спешите, например, если на вас туфли на платформе. Или туфли из благотворительного магазина с бабочками на носках, но недостаточной поддержкой пятки, которая объясняет их потрясающую цену в 1,99 фунта. Я повернула за угол на нашу улицу — шестьдесят восемь шагов — и увидела краешек дома — пятикомнатного дуплекса в ряду других четырех- и пятикомнатных дуплексов. Папина машина стояла на улице, а значит, он еще не уехал на работу.
   
Позади меня солнце садилось за замком Стортфолд, темная тень, будто тающий воск, скользила по склону холма, пытаясь меня затопить. В детстве наши длинные тени устраивали перестрелки и улица превращалась в кораль «О. К.».[3] В какой-нибудь другой день я могла бы рассказать, что приключалось на этой дороге, где папа учил меня кататься на двухколесном велосипеде, где миссис Догерти в съехавшем парике пекла для нас валлийские оладьи, где одиннадцатилетняя Трина засунула руку в изгородь и потревожила осиное гнездо, после чего мы с визгом бежали до самого замка.
   
Трехколесный велосипед Томаса лежал, перевернутый, на дорожке. Закрывая за собой калитку, я затащила его под крыльцо и открыла дверь. Тепло ударило меня, словно подушка безопасности, — мама не выносит холода и держит отопление включенным круглый год. Папа вечно распахивает окна и ноет, что она доведет нас до разорения. Он говорит, что наши счета за отопление больше, чем ВВП маленькой африканской страны.
   
— Это ты, милая?
   
— Ага. — Я повесила куртку на колышек, среди других курток.
   
— А кто именно? Лу? Трина?
   
— Лу.
   
Я заглянула в гостиную. Папа лежал лицом вниз на диване, засунув руку глубоко под подушки. Томас, мой пятилетний племянник, сидел на корточках и пристально наблюдал за ним.
   
— «Лего». — Папа обратил ко мне лицо, багровое от напряжения. — И почему только проклятые детали такие мелкие? Ты не видела левую руку Оби-Вана Кеноби?[4]
   
— Она лежала на DVD-плеере. Похоже, он поменял местами руки Оби и Индианы Джонса.
   
— У Оби не может быть бежевых рук. Нужно найти черные руки.
   
— Какая разница? Разве Дарт Вейдер[5] не отрубил ему руку во втором эпизоде? — Я ткнула пальцем себе в щеку, чтобы Томас поцеловал ее. — Где мама?
   
— Наверху. Ого! Монета в два фунта!
   
Я подняла глаза, заслышав знакомый скрип гладильной доски. Джози Кларк, моя мать, не знает ни минуты покоя. Это дело чести. Как-то раз она стояла на приставной лестнице и красила окна, время от времени останавливаясь, чтобы помахать нам рукой, пока мы ели жаркое на ужин.
   
— Ты не поищешь эту чертову руку? По его настоянию я ищу ее уже полчаса, а мне нужно собираться на работу.
   
— Ночная смена?
   
— Ага. Уже половина пятого.
   
— Вообще-то, половина четвертого, — посмотрев на часы, сказала я.
   
Он вытащил руку из-под подушек и бросил недоверчивый взгляд на часы:
   
— Тогда почему ты вернулась так рано?
   
Я неопределенно покачала головой, как будто не вполне поняла вопрос, и прошла на кухню.
   
Дедушка сидел в кресле у окна, изучая судоку. Патронажная сестра сказала, что это полезно для концентрации, помогает сосредоточиться после инсультов. Похоже, никто, кроме меня, не замечал, что он просто заполняет квадратики первыми попавшимися цифрами.
   
— Привет, дедуля.
   
Он поднял взгляд и улыбнулся.
   
— Чашечку чая?
   
Он покачал головой и приоткрыл рот.
   
— Чего-нибудь холодненького?
   
Он кивнул.
   
Я открыла дверцу холодильника.
   
— Яблочного сока нет. — Я припомнила, что яблочный сок слишком дорогой. — Как насчет «Райбины»?[6]
   
Он покачал головой.
   
— Воды?
   
Он кивнул и пробормотал нечто отдаленно похожее на «спасибо», когда я протянула ему стакан.
   
Мать вошла в комнату с большой корзиной аккуратно сложенного белья.
   
— Это твое? — помахала она парой носков.
   
— Вроде бы Трины.
   
— Я так и думала. Странный цвет. Похоже, на них полиняла папина фиолетовая пижама. Ты рано вернулась. Куда-нибудь собираешься?
   
— Нет. — Я налила в стакан воды из-под крана и выпила.
   
— Патрик зайдет вечером? Он недавно звонил. Ты отключила сотовый телефон?
   
— Не-а.
   
— Он сказал, что собирается забронировать вам гостиницу. Твой отец утверждает, будто что-то видел по телевизору. Куда вы собрались? Ипсос? Калипсос?
   
— Скиатос.[7]
   
— Да, точно. Проверь гостиницу как следует. По Интернету. Они с папой что-то видели в обеденных новостях. Похоже, половина недорогих предложений — стройплощадки, но узнаешь об этом только на месте. Папа, хочешь чашечку чая? Неужели Лу тебе не предложила?
   
Мама включила чайник и посмотрела на меня. Возможно, наконец заметила, что я молчу.
   
— У тебя все хорошо, милая? Ты ужасно бледная.
   
Она протянула руку и пощупала мой лоб, как будто мне было не двадцать шесть, а намного меньше.
   
— Вряд ли мы куда-то поедем.
   
Мамина рука замерла. Из ее глаз брызнули рентгеновские лучи. Так бывало с самого моего детства.
   
— У вас с Патом проблемы?
   
— Мама, я…
   
— Я вовсе не лезу в ваши дела. Просто вы вместе уже очень давно. Вполне естественно, что время от времени у вас возникают трения. В смысле, мы с твоим отцом…
   
— Я потеряла работу. — Мой голос повис в пустоте. Слова пылали в маленькой комнате еще долго после того, как растаяли звуки.
   
— Что?
   
— Фрэнк закрывает кафе. С завтрашнего дня. — Я протянула руку с чуть влажным конвертом, который в шоке сжимала всю дорогу домой. Все сто восемьдесят шагов от автобусной остановки. — Он заплатил мне за три месяца вперед.
   
   
Тот день начался, как все другие дни. Все мои знакомые ненавидят понедельники, но я исключение. Мне нравилось приезжать с утра пораньше в «Булочку с маслом», включать огромный кипятильник в углу, таскать с заднего двора ящики с молоком и хлебом и болтать с Фрэнком, готовясь к открытию.
   
Мне нравилось душное тепло с ароматом бекона, порывы прохладного воздуха, когда дверь отворялась и затворялась, тихий гул разговоров, а когда все смолкало — радио Фрэнка, бормочущее в углу. Кафе не было фешенебельным — его стены украшали пейзажи с замком на холме, столы покрывал старомодный пластик, а меню не менялось с тех пор, как я приступила к работе, не считая парочки изменений в ассортименте шоколадных батончиков и появления шоколадного печенья и маффинов на подносе с глазированными булочками.
   
Но больше всего мне нравились посетители. Нравились Кев и Анджело, водопроводчики, которые заходили почти каждое утро и дразнили Фрэнка вопросами о происхождении мяса. Нравилась Леди Одуванчик, получившая свое прозвище за копну белоснежных волос. С понедельника по четверг Леди Одуванчик заказывала яйцо с жареной картошкой и сидела, читая бесплатные газеты и выпивая две чашки чая. Я всегда старалась поговорить с ней. Мне казалось, что в течение всего дня со старой женщиной никто больше не говорит.
   
Мне нравились туристы, заглядывавшие по дороге в замок и обратно, верещащие школьники, забегавшие после школы, завсегдатаи из офисов через дорогу и Нина и Шери, парикмахерши, выучившие калорийность каждого пункта меню «Булочки с маслом». Даже неприятные посетители, такие как рыжеволосая владелица магазина игрушек, не реже раза в неделю скандалившая из-за сдачи, меня не раздражали.
   
Я наблюдала, как за столиками завязываются и разрываются отношения, как разведенные супруги меняются детьми; виноватое облегчение родителей, ненавидящих готовить, запретное наслаждение пенсионеров, завтракающих жареным. Вся человеческая жизнь проходила перед моими глазами, большинство посетителей бросали мне пару слов, шутили или отпускали замечания над кружками дымящегося чая. Папа любил повторять, что я могу в любой момент сболтнуть какую-нибудь ерунду, но в кафе это не имело значения.
   
Фрэнку я нравилась. Он был тихим по натуре и говорил, что я оживляю его кафе. Вроде как барменша, только не надо возиться с напитками.
   
Но в тот день, когда закончилась обеденная суета и на мгновение стало тихо, Фрэнк, вытирая руки о фартук, вышел из-за плиты и повернул дверную табличку стороной «Закрыто» к улице.
   
— Но-но, Фрэнк, я же тебе говорила! Интимные услуги в минимальную зарплату не входят. — Правда, папа утверждал, что Фрэнк голубее, чем яйца дрозда. Я подняла глаза. Фрэнк не улыбался. — Неужели я опять насыпала соль в банки для сахара?
   
Он крутил в руках посудное полотенце и выглядел на редкость смущенным. На мгновение мне пришло в голову, что кто-то на меня пожаловался. А потом он жестом пригласил меня сесть.
   
— Прости, Луиза, но я возвращаюсь в Австралию. Отец не очень хорошо себя чувствует, — добавил он, объясняя, в чем дело, — и в замке явно собираются устроить собственное кафе. Видела объявление на стене?
   
Наверное, у меня в прямом смысле отвисла челюсть. А потом Фрэнк протянул мне конверт и ответил на следующий вопрос, прежде чем тот слетел с моих губ.
   
— Я знаю, что мы не заключали официального договора или чего-либо подобного, но я хочу позаботиться о тебе. Здесь деньги за три месяца вперед. Мы закрываемся завтра.
   
   
— Три месяца! — взорвался папа, а мама сунула мне в руки чашку сладкого чая. — Весьма благородно с его стороны, учитывая, что она последние шесть лет вкалывала в его кафе как проклятая.
   
— Бернард! — Мама бросила на него предостерегающий взгляд и кивком указала на Томаса.
   
Родители присматривали за ним после школы, до возвращения Трины с работы.
   
— И что ей теперь делать? Мог бы известить ее пораньше, чем за один чертов день.
   
— Ну… ей просто надо найти другую работу.
   
— Нет никакой чертовой работы, Джози. Ты знаешь это не хуже меня. Мы посреди дерьмового экономического спада.
   
Мама на мгновение закрыла глаза, как будто собираясь с духом, прежде чем заговорить.
   
— Она умная девочка. Она что-нибудь найдет. У нее отличный послужной список. Фрэнк даст ей хорошую рекомендацию.
   
— Да просто замечательную… «Луиза Кларк умело мажет тосты маслом и ловко обращается со старым чайником».
   
— Папа, спасибо за поддержку.
   
— А что я такого сказал?
   
Я знала подлинную причину папиного беспокойства. Родители зависели от моих заработков. Трина почти ничего не получала в цветочном магазине. Мама не могла работать, потому что присматривала за дедушкой, а дедушкина пенсия стремилась к нулю. Папа жил в постоянной тревоге о своей работе на мебельной фабрике. Его начальник уже много месяцев толковал о возможном сокращении штатов. В доме шептались о долгах и жонглировании кредитными карточками. Два года назад папину машину разбил незастрахованный водитель, и почему-то этого оказалось достаточно, чтобы карточный домик родительских финансов наконец рассыпался. Мои скромные заработки составляли основу денег на хозяйство, и их хватало, чтобы семья сводила концы с концами.
   
— Давай не будем забегать вперед. Пусть завтра сходит на биржу труда и узнает, что ей могут предложить. Деньги у нее пока есть. — Они говорили так, будто меня нет рядом. — И она умница. Ты ведь умница, милая? Что, если ей пойти на курсы машинописи? Найти работу в офисе?
   
Я сидела, а родители обсуждали, на какую еще работу можно рассчитывать с моей скромной квалификацией. Фабричная работница, швея-мотористка, девочка на побегушках. Впервые за весь день мне захотелось плакать. Томас внимательно наблюдал за мной большими круглыми глазами, а затем протянул мне половину отсыревшего печенья.
   
— Спасибо, Томми, — сказала я одними губами и съела печенье.
   
   
Он был в спортивном клубе, как я и думала. С понедельника по четверг, точно по расписанию, Патрик занимался в тренажерном зале или бегал кругами по залитому светом прожекторов стадиону. Я спустилась вниз, обхватив себя руками от холода, и медленно вышла на дорожку, помахав, когда он приблизился достаточно, чтобы узнать меня.
   
— Побежали со мной, — запыхавшись, предложил он. Дыхание вырывалось из его рта клубами пара. — Осталось четыре круга.
   
Помедлив мгновение, я побежала рядом. Только так я могла побеседовать с Патриком. На мне были розовые кроссовки с бирюзовыми шнурками, единственная моя обувь, пригодная для бега.
   
Я провела день дома, стараясь приносить пользу. Примерно час назад я начала путаться у матери под ногами. Мама и дедушка занимались своими делами, и мое присутствие им мешало. Папа спал, потому что работал в этом месяце по ночам, и его нельзя было беспокоить. Я убралась в комнате и стала смотреть телевизор с отключенным звуком, время от времени вспоминая, почему сижу дома среди белого дня, и испытывая неподдельную боль в груди.
   
— Я тебя не ждал.
   
— Надоело сидеть дома. Я подумала, может, сходим развлечься.
   
Он покосился на меня. На его лице тонкой пленкой блестел пот.
   
— Чем раньше ты найдешь новую работу, детка, тем лучше.
   
— Прошло всего двадцать четыре часа, как я потеряла старую. Можно мне немного побыть несчастной и вялой? Хотя бы сегодня?
   
— Посмотри на все с хорошей стороны. Ты же знала, что не сможешь работать там вечно. Тебе надо двигаться дальше, вперед.
   
Два года назад Патрика выбрали стортфолдским молодым предпринимателем года, и он до сих пор не оправился от подобной чести. За это время у него появился деловой партнер Рыжий Пит, предлагающий персональные тренировки клиентам в радиусе сорока миль, и два фирменных фургона, приобретенных в рассрочку. Кроме того, у него в офисе была белая доска, на которой он любил толстыми черными маркерами писать предполагаемый оборот, исправляя цифры по несколько раз, пока они не сходились, к его удовлетворению. Я сомневалась, что они имеют какое-то отношение к реальности.
   
— Сокращение может изменить жизнь человека, Лу. — Он взглянул на часы, засекая время круга. — Чем ты хочешь заняться? Можно пройти переподготовку. Уверен, для таких, как ты, есть субсидии.
   
— Для таких, как я?
   
— Для тех, кто ищет новые пути. Кем ты хочешь быть? Как насчет косметолога? Ты достаточно хорошенькая. — Он на бегу пихнул меня в бок, словно это был невесть какой комплимент.
   
— Ты же знаешь, как я ухаживаю за собой. Мыло, вода, шампунь.
   
Патрик начал злиться.
   
Я начала отставать. Терпеть не могу бегать. Я ненавидела его за то, что он не сбавляет скорость.
   
— Послушай… Продавщица. Секретарша. Агент по продаже недвижимости. Ну, не знаю… Ты же хочешь кем-то быть?
   
Но я не хотела. Мне нравилось работать в кафе. Нравилось знать все на свете о «Булочке с маслом» и следить за жизнью людей, проходящих через нее. Там мне было уютно.
   
— Хватит ныть, детка. Ты должна с этим справиться. Все лучшие предприниматели пробили себе дорогу с самого дна. Джеффри Арчер,[8] например. И Ричард Брэнсон.[9] — Он похлопал меня по руке, намекая, что пора прибавить ходу.
   
— Вряд ли Джеффри Арчер хоть раз лишился работы по поджариванию булочек к чаю. — Я запыхалась. И на мне был неудобный лифчик. Я остановилась, уронив руки на колени.
   
Патрик развернулся и побежал спиной вперед, его голос плыл по неподвижному стылому воздуху.
   
— Но если бы лишился… Я просто хочу помочь. Утро вечера мудренее. Наденешь деловой костюм и отправишься на биржу труда. Или я научу тебя работать со мной, если хочешь. Дело прибыльное, сама знаешь. И не переживай из-за отдыха. Я заплачу.
   
Я улыбнулась ему. Он послал мне воздушный поцелуй, и его голос эхом раскатился по пустому стадиону.
   
— Вернешь, когда встанешь на ноги.
   
   
Я подала свое первое заявление на пособие по безработице. Посетила сорокапятиминутное собеседование, а потом — групповое, где оказалась в обществе двух десятков самых разных мужчин и женщин, причем половина из них, как и я, сидели с таким же слегка ошеломленным видом, а половина — с равнодушным, скучающим видом людей, которые приходят сюда слишком часто. На мне было «штатское», как выразился папа.
   
В результате приложенных усилий я недолго в ночную смену замещала на птицефабрике приболевшего сотрудника, после чего мне неделями снились кошмары. И провела два дня на обучающем семинаре для домашних консультантов по электричеству. Довольно быстро я сообразила, что, в сущности, меня натаскивают обманом вынуждать стариков сменить поставщика электроэнергии, и заявила Саиду, моему личному «консультанту», что не стану этого делать. Он настаивал, чтобы я продолжала, но я перечислила несколько приемов, которые мне велели применять, после чего он притих и предложил нам — он всегда говорил «мы», хотя очевидно было, что у одного из нас работа уже есть, — попробовать что-то еще.
   
Две недели я трудилась в ресторане быстрого питания. Часы работы меня устраивали, и я смирилась с тем, что от форменной одежды электризуются волосы, но придерживаться сценария «уместных реакций», а именно: «Чем могу вам помочь?» и «Добавить к заказу большую картошку?» — оказалось совершенно невозможно. Меня уволили после того, как одна из специалисток по пончикам застукала меня за обсуждением сравнительных достоинств бесплатных игрушек с четырехлеткой. Что я могу сказать в свое оправдание? Четырехлетка была развитой. А Спящие красавицы — ужасно слащавыми.
   
В результате я сидела на своем четвертом собеседовании, пока Саид искал на сенсорном экране новые «возможности» занятости. Даже Саид, с его зловеще жизнерадостным поведением человека, трудоустроившего самых безнадежных кандидатов, уже казался слегка утомленным.
   
— Хм… Как вы относитесь к мысли заняться шоу-бизнесом?
   
— Что, цирку требуются клоуны?
   
— Вообще-то, нет. Но есть вакансия для танцовщицы на шесте. Даже несколько.
   
— Надеюсь, вы шутите, — подняла я бровь.
   
— Тридцать часов в неделю без заключения трудового договора. Хорошие чаевые, надо полагать.
   
— Я правильно понимаю: вы только что посоветовали мне разгуливать в нижнем белье перед толпой незнакомцев?
   
— Вы же говорили, что ладите с людьми. И похоже, вам нравится… театрально… одеваться. — Он покосился на зеленые в блестках колготки.
   
Я надеялась, что они меня подбодрят. Томас весь завтрак напевал под нос лейтмотив из «Русалочки».
   
Саид что-то набрал на клавиатуре:
   
— Как насчет «диспетчера телефонной линии для взрослых»? — (Я уставилась на него.) — Вы же говорили, что вам нравится беседовать с людьми, — пожал он плечами.
   
— Нет. Полуголая официантка — тоже нет. И массажистка. И оператор веб-камеры. Ищите, Саид. У вас должна найтись работа, от которой моего папу не хватит удар.
   
Похоже, я привела его в замешательство.
   
— Мы исчерпали все возможности работы в торговле с гибким графиком.
   
— А как насчет раскладывания товара по полкам в ночную смену? — Я провела здесь достаточно времени, чтобы научиться разговаривать на их языке.
   
— Тогда вы попадете в список ожидания. Такую работу предпочитают родители школьников, — виновато произнес он и снова посмотрел на экран. — Итак, у нас остались только сиделки.
   
— Вытирание задов старикам.
   
— Боюсь, для остального, Луиза, вы недостаточно квалифицированы. Если хотите пройти переподготовку, я с радостью направлю вас по верному пути. В обучающем центре для взрослых множество курсов.
   
— Ho это мы уже обсуждали, Саид. В таком случае я останусь без пособия по безработице, верно?
   
— Если не будете готовы приступить к работе в любой момент, то да.
   
Мы немного посидели в тишине. Я посмотрела на двери, у которых стояли два могучих охранника. Интересно, они нашли эту работу через биржу труда?
   
— Я плохо справляюсь со стариками, Саид. После инсультов дедушка перебрался к нам, и я не могу с ним ужиться.
   
— А! Так у вас есть опыт ухода!
   
— Вообще-то, нет. За ним ухаживает моя мама.
   
— Быть может, предложить эту работу ей?
   
— Смешно.
   
— Я не шучу.
   
— А мне придется ухаживать за дедушкой? Нет уж. Кстати, ему это понравится не больше, чем мне. А в кафе ничего нет?
   
— У нас почти не осталось кафе, готовых предложить вам трудоустройство, Луиза. Как насчет «Кентакки фрайд чикен»? Возможно, там у вас сложится лучше.
   
— Поскольку их продавать легче, чем чикен макнаггетс? Сомневаюсь.
   
— Тогда давайте расширим поле поиска.
   
— В город и из города ходят всего четыре автобуса, сами знаете. Я помню, вы советовали выяснить расписание туристического автобуса, но я звонила на станцию, и он ходит только до пяти вечера. И стоит в два раза дороже обычного.
   
Саид откинулся на спинку стула:
   
— На данном этапе, Луиза, я вынужден подчеркнуть, что как здоровому и дееспособному человеку, желающему и далее получать пособие, вам необходимо…
   
— …продемонстрировать, что я стремлюсь найти работу. Я в курсе.
   
Как объяснить ему, насколько сильно я хочу работать? Он хотя бы отдаленно представляет, как мне не хватает моей старой работы? Безработица была всего лишь понятием, о котором занудно твердили в новостях в связи с верфями или автомобильными фабриками. Мне и в голову не приходило, что можно тосковать по работе, будто по ампутированной конечности — постоянно, рефлекторно. Я не предполагала, что потеря работы порождает не только очевидные страхи из-за денег и будущего, но и чувство собственной неполноценности, бесполезности. Что вставать по утрам будет сложнее, чем по грубому окрику будильника. Что можно скучать по своим бывшим коллегам, сколь бы мало общего у вас ни было. И даже что можно высматривать знакомые лица, прогуливаясь по главной улице. Когда я впервые встретила Леди Одуванчик, бредущую мимо витрин с таким же потерянным видом, как я, мне нестерпимо захотелось броситься к ней на шею.
   
Голос Саида вырвал меня из задумчивости:
   
— Ага! Это может подойти. — (Я попыталась заглянуть в компьютер.) — Только что поступило. Сию минуту. Место сиделки.
   
— Я же сказала, что не умею ладить со…
   
— Это не старики. Это… частная позиция. Необходима помощь по дому, и меньше чем в паре миль от вас. «Требуется сиделка и компаньонка для инвалида». Вы умеете водить машину?
   
— Да. Но не придется ли мне вытирать его…
   
— Насколько я могу судить, вытирание зада не требуется. — Он изучил экран. — У него… квадриплегия.[10] В обязанности дневной сиделки входит кормление и помощь. Скорее всего, вам придется сопровождать его в город, помогать с самыми элементарными вещами. О! Хорошие деньги. Намного больше минимальной зарплаты.
   
— Наверное, потому, что позиция подразумевает вытирание зада.
   
— Я позвоню и уточню насчет вытирания зада. Но если таковое не требуется, вы согласны пройти собеседование?
   
Он задал вопрос.
   
Но мы оба знали ответ.
   
Я вздохнула и взяла свою сумку, чтобы ехать домой.
   
   
— О боже, — произнес отец. — Какой ужас! Мало того что парень оказался в чертовом инвалидном кресле, так еще и наша Лу будет его компаньонкой.
   
— Бернард! — возмутилась мать.
   
За моей спиной дедушка хихикал в чашку чая.
  
  
   
    
2
   
   
Я вовсе не туповата. Пожалуй, пора прояснить этот вопрос. Но трудно не испытывать кое-какой нехватки серых клеточек, когда растешь вместе с младшей сестрой, которая не только перешла из своего класса в мой, но и перевелась затем на год старше.
   
Соображала Катрина всегда лучше, хотя была на восемнадцать месяцев младше. Все книги, которые я читала, она прочла первой, все факты, которые я упоминала за обеденным столом, она уже знала. Она единственный известный мне человек, по-настоящему любящий экзамены. Иногда мне кажется, что я так одеваюсь, потому что стиль — единственное слабое место Трины. Она не вылезает из джинсов и свитера. Элегантно одеться, в ее понимании, — это погладить джинсы.
   
Папа называет меня «фигурой», потому что я склонна говорить первое приходящее на ум. Он утверждает, что я вылитая тетя Лили, которую я никогда не видела. Довольно странно, когда тебя постоянно сравнивают с незнакомым человеком. Я спускаюсь по лестнице в фиолетовых сапогах, и папа, кивая маме, говорит: «Помнишь тетю Лили и ее фиолетовые сапоги?», а мама фыркает и заливается смехом, как будто над тайной шуткой. Мама называет меня «личностью» — вежливый способ сказать, что она не понимает мою манеру одеваться.
   
Однако, не считая краткого периода в подростковом возрасте, я никогда не хотела выглядеть как Трина или другие девочки. Лет до четырнадцати я предпочитала мальчишескую одежду, а теперь стараюсь себе потакать — смотря с какой ноги встала. Что толку пытаться выглядеть как все? Я маленького роста, с темными волосами и личиком эльфа, если верить папе. «Эльфийская красота» здесь ни при чем. Я не простушка, но вряд ли кто-то назовет меня красавицей. Мне не хватает изящества. Патрик называет меня «шикарной», когда хочет затащить в постель, но не особо утруждает себя притворством. Мы встречаемся уже семь лет.
   
Мне двадцать шесть, а я так толком себя и не узнала. До того как потеряла работу, я вообще ни о чем не задумывалась. Собиралась выйти замуж за Патрика, нарожать детей, поселиться за пару улиц от родительского дома. Не считая экзотического выбора одежды и довольно скромного роста, меня мало что отличало от других. Вряд ли вы обернулись бы на меня. Обычная девушка, ведущая обычную жизнь. И это совершенно меня устраивало.
   
   
— Надень костюм на собеседование, — потребовала мама. — В наши дни все одеваются как попало.
   
— Можно подумать, чтобы кормить древнего старца с ложечки, нужен костюм в тонкую полоску.
   
— Не дерзи.
   
— Мне не на что купить новый костюм. А если мне не дадут эту работу?
   
— Можешь надеть мой, я поглажу тебе симпатичную блузку, и хотя бы раз в жизни не скручивай эти… — указала она на мои волосы, как обычно уложенные двумя темными узлами по бокам головы, — штуки, как у принцессы Леи. Просто попытайся выглядеть как нормальный человек.
   
Спорить с матерью было бесполезно. И папе явно запретили комментировать мой наряд, когда я неуклюже вышла из дома в слишком тесной юбке.
   
— Пока, милая. — Уголки его рта подергивались. — Желаю удачи. Ты выглядишь очень… деловой.
   
Больше всего смущало не то, что на мне была мамина юбка, и не то, что она сшита по последней моде восьмидесятых, а то, что она мне маловата. Пояс врезался в живот, поэтому я одернула двубортный пиджак. Как выражается папа, у мамы меньше жира, чем у заколки-невидимки.
   
Всю недолгую автобусную поездку меня подташнивало. Я никогда не была на настоящем собеседовании. В «Булочке с маслом» я оказалась, поспорив с Триной, что смогу найти работу за день. Я вошла и просто спросила у Фрэнка, не нужна ли ему пара рук. Кафе только что открылось, и он был мне безмерно благодарен.
   
Теперь, оглядываясь назад, я даже не могла припомнить, чтобы мы обсуждали вопрос денег. Фрэнк предложил недельную ставку, я согласилась, и раз в год он сообщал, что слегка поднял мое жалованье, обычно чуть больше, чем я могла бы попросить.
   
О чем вообще спрашивают на собеседованиях? А если мне предложат сделать что-нибудь полезное с этим стариком, покормить его, искупать и так далее? Саид сказал, что для «интимных потребностей» — и я содрогнулась — у него есть сиделка мужского пола. Он добавил, что описание позиции второй сиделки «несколько туманно в данном отношении». Я представила, как вытираю слюну, вытекающую из старческого рта, и, может быть, громко спрашиваю: «Не желаете чашечку чая?»
   
Когда дедушка только начал выздоравливать после инсультов, он ничего не мог делать самостоятельно. Все делала мама.
   
— Твоя мать — святая, — сказал папа.
   
Полагаю, это означало, что она вытирала деду зад, не убегая с воплями из дома. Меня святой никто не назовет, в этом я не сомневалась. Я нарезала дедушке еду и заваривала чай, но во всем остальном, вероятно, была слеплена из другого теста.
   
Гранта-хаус находился по ту сторону замка Стортфолд, рядом со средневековыми стенами, на длинном немощеном участке дороги, где располагались всего четыре дома и магазин Национального треста,[11] прямо посередине туристической зоны. Я проходила мимо этого дома миллион раз, не обращая внимания. Теперь же, идя мимо парковки и миниатюрной железной дороги, пустых и унылых настолько, насколько унылыми могут казаться в феврале летние развлечения, я увидела, что он больше, чем я представляла: дом из красного кирпича, с двумя входами, какие попадаются в старых экземплярах «Кантри лайф»[12] в приемной врача.
   
Я прошла по длинной подъездной дорожке, стараясь не думать, видно ли меня из окна. Когда идешь по длинной дорожке, чувствуешь себя ничтожеством. Я как раз подумывала, не отдать ли мне честь, когда дверь отворилась и я подпрыгнула.
   
На крыльцо вышла девушка чуть старше меня. На ней были белые брюки и блузка, похожая на медицинский халат, под мышкой она несла пальто и папку. Проходя мимо меня, она вежливо улыбнулась.
   
— Спасибо, что пришли, — донесся голос изнутри. — Мы вам позвоним.
   
Из двери выглянула женщина, уже не слишком молодая, но красивая, с дорогой филигранной стрижкой. На ней был брючный костюм, который, вероятно, стоил больше, чем папа зарабатывал за месяц.
   
— Мисс Кларк, полагаю?
   
— Луиза, — сказала я и, как настоятельно советовала мама, протянула руку.
   
Родители сошлись на том, что нынешние молодые люди никогда не протягивают руку. В былые времена и помыслить нельзя было о «привете» или воздушном поцелуе. Не похоже, чтобы эта женщина одобрила бы воздушный поцелуй.
   
— Да. Хорошо. Входите. — Она мгновенно выдернула руку, но ее взгляд задержался на мне, как бы оценивая. — Проходите, пожалуйста. Побеседуем в гостиной. Меня зовут Камилла Трейнор.
   
Женщина казалась усталой, как будто уже много раз произнесла сегодня эти слова.
   
Я последовала за ней в огромную комнату с двустворчатыми, от пола до потолка окнами. Тяжелые шторы элегантно ниспадали с массивных, красного дерева карнизов, персидские ковры с замысловатыми узорами устилали полы. Пахло пчелиным воском и старинной мебелью. Повсюду стояли элегантные столики с многочисленными резными шкатулками. И куда только Трейноры ставят чашки с чаем?
   
— Итак, вы с биржи труда, по объявлению? Садитесь.
   
Пока женщина листала папку с бумагами, я исподтишка разглядывала комнату. Я думала, дом будет похож на больницу, сплошные подъемники и идеально чистые поверхности. Но он больше напоминал ужасно дорогой отель, пропитанный запахом старых денег, полный нежно любимых вещей, казавшихся по-настоящему бесценными. На буфете стояли фотографии в серебряных рамках, но слишком далеко, чтобы разобрать лица. Она изучала бумаги, а я придвинулась ближе, стараясь рассмотреть фото.
   
И в этот миг раздался звук рвущихся стежков, который ни с чем не спутаешь. Я опустила глаза и увидела, что два куска ткани разошлись на моем правом бедре и обрывки шелковой нити торчат неаккуратной бахромой. Я густо покраснела.
   
— Итак… мисс Кларк… у вас есть опыт работы с квадриплегиками?
   
Я повернулась к миссис Трейнор, изогнувшись таким образом, чтобы максимально прикрыть юбку пиджаком.
   
— Нет.
   
— Давно ли вы работаете сиделкой?
   
— Вообще-то, я никогда не работала сиделкой, — ответила я и добавила, как будто в ушах раздался голос Саида, — но уверена, что могу научиться.
   
— Вам известно, что такое квадриплегия?
   
— Когда… — Я запнулась. — Кто-то застрял в инвалидном кресле?
   
— Полагаю, можно сказать и так. Степень квадриплегии бывает разной, но в данном случае мы говорим о полной утрате подвижности ног и крайне ограниченной подвижности рук и кистей. Вас это не затруднит?
   
— Ну, вряд ли больше, чем его. — Я улыбнулась, но лицо миссис Трейнор по-прежнему ничего не выражало. — Простите… я не хотела…
   
— Вы умеете водить машину, мисс Кларк?
   
— Да.
   
— Нарушений не было?
   
Я покачала головой.
   
Камилла Трейнор что-то пометила в списке.
   
Прореха на юбке росла. Я видела, как она неумолимо ползет вверх по бедру. Такими темпами, поднявшись, я буду выглядеть, словно танцовщица из Вегаса.
   
— Вы хорошо себя чувствуете? — пристально посмотрела на меня миссис Трейнор.
   
— Немного вспотела. Можно я сниму пиджак?
   
Прежде чем она успела ответить, я быстро сдернула пиджак и завязала на талии, спрятав прореху.
   
— Ужасно жарко, — улыбнулась я, — когда приходишь с мороза. Сами знаете.
   
Едва заметная пауза, и миссис Трейнор вернулась к просмотру папки.
   
— Сколько вам лет?
   
— Двадцать шесть.
   
— И вы провели шесть лет на прошлом месте.
   
— Да. У вас должна быть копия моей рекомендации.
   
— Мм… — Миссис Трейнор приподняла ее и сощурилась. — Ваш предыдущий работодатель утверждает, что вы «доброжелательны, словоохотливы и украшаете жизнь своим присутствием».
   
— Да, я ему заплатила.
   
Снова непроницаемое лицо.
   
«Вот черт!» — подумала я.
   
Казалось, меня изучают под микроскопом. И отнюдь не доброжелательно. Мамина блузка внезапно показалась дешевкой, синтетические нити сверкали в полумраке. Надо было надеть самые простые штаны и рубашку. Что угодно, только не этот костюм.
   
— И почему же вы оставили работу, на которой вас столь высоко ценили?
   
— Фрэнк — владелец — продал кафе. У подножия замка. «Булочка с маслом». Бывшая «Булочка с маслом», — поправилась я. — Так бы я с радостью осталась.
   
Миссис Трейнор кивнула, то ли потому, что не видела необходимости развивать эту тему, то ли потому, что была бы только рада, останься я там.
   
— Чего вы хотите от жизни?
   
— В смысле?
   
— Вы стремитесь сделать карьеру? Эта работа — всего лишь ступенька на пути к чему-то большему? У вас есть профессиональная мечта, которую вы надеетесь осуществить?
   
Я тупо смотрела на нее.
   
Это что, вопрос с подковыркой?
   
— Я… Вообще-то, я не заглядывала так далеко. С тех пор, как потеряла работу. Просто… — сглотнула я, — просто хочу снова работать.
   
Жалкий лепет. Как можно явиться на собеседование, не зная даже, чего хочешь? Судя по выражению лица миссис Трейнор, она думала о том же.
   
— Итак, мисс Кларк. — Она отложила ручку. — Почему я должна нанять вас вместо, к примеру, предыдущей кандидатки, которая несколько лет работала с квадриплегиками?
   
Я посмотрела на нее:
   
— Гм… Честно? Не знаю.
   
Она встретила мои слова молчанием.
   
— Это вам решать, — добавила я.
   
— Вы не можете назвать ни единой причины, по которой я должна нанять вас?
   
Перед глазами внезапно всплыло лицо матери. Мысль о том, чтобы вернуться домой в испорченном костюме с очередного неудачного собеседования, была невыносима. И платить здесь обещали намного больше девяти фунтов в час.
   
— Ну… Я быстро учусь, никогда не болею, живу совсем рядом — по ту сторону замка. — Я чуть выпрямила спину. — И еще я сильнее, чем выгляжу… Наверное, мне хватит сил, чтобы помогать вашему мужу передвигаться…
   
— Моему мужу? Вам предстоит работать не с моим мужем. С моим сыном.
   
— Вашим сыном? — заморгала я. — Э-э-э… Я не боюсь тяжелой работы. Я умею ладить с самыми разными людьми… и неплохо завариваю чай. — Я начала болтать вздор, лишь бы заполнить тишину. Мысль о том, что пациент — ее сын, выбила меня из колеи. — Мой папа, похоже, считает это не бог весть каким достоинством. Но из собственного опыта знаю, что нет такой беды, которой не поможет чашечка хорошего чая… — (Во взгляде миссис Трейнор мелькнуло что-то странное.) — Простите, — залепетала я, сообразив, что сказала. — Я вовсе не имела в виду, что эту штуку… параплегию… квадриплегию… вашего сына… можно вылечить чашечкой чая.
   
— Должна предупредить вас, мисс Кларк, что это не постоянный контракт. Не более чем на шесть месяцев. Вот почему зарплата… соразмерна. Мы хотели привлечь правильного человека.
   
— Поверьте, после нескольких смен на птицефабрике даже база Гуантанамо[13] покажется райским уголком.
   
«Да заткнись уже, Луиза». Я прикусила губу.
   
Но миссис Трейнор казалась рассеянной. Она закрыла папку:
   
— Мой сын Уилл два года назад пострадал в дорожно-транспортном происшествии. Ему необходим круглосуточный уход, большую часть которого осуществляет квалифицированный медбрат. Я недавно вернулась на работу, поэтому сиделка должна проводить здесь весь день, развлекать Уилла, помогать ему есть и пить, быть на подхвате и следить, чтобы он не пострадал. — Камилла Трейнор опустила взгляд себе на колени. — Крайне важно, чтобы рядом с Уиллом был человек, сознающий возложенную на его плечи ответственность.
   
Каждое ее слово и даже интонация намекали на мою глупость.
   
— Понятно. — Я начала собирать сумку.
   
— Итак, вы готовы приступить к работе?
   
Это было так неожиданно, что сначала я подумала, будто ослышалась.
   
— Что?
   
— Нам нужно, чтобы вы приступили как можно скорее. Оплата понедельная.
   
На мгновение я лишилась дара речи.
   
— Вы решили взять меня, а не… — начала я.
   
— Часы работы довольно протяженные — с восьми утра до пяти вечера, иногда дольше. Обеденного перерыва как такового не предусмотрено, но можно выкроить полчаса, когда Натан, дневная сиделка, приходит, чтобы покормить его обедом.
   
— Вам не понадобится ничего… медицинского?
   
— У Уилла уже есть вся доступная медицинская помощь. Нет, нам нужен кто-то бодрый… и оптимистичный. Жизнь моего сына… нелегка, и очень важно внушить ему… — Камилла Трейнор умолкла, пристально глядя сквозь французские окна куда-то вдаль. Наконец она снова повернулась ко мне. — Достаточно сказать, что его душевное благополучие важно не меньше физического. Вы меня поняли?
   
— Думаю, да. Мне придется… носить форму?
   
— Нет. Никакой формы. — Она взглянула на мои ноги. — Хотя, возможно, вам стоит надеть… что-нибудь менее откровенное.
   
Я опустила глаза и увидела, что пиджак съехал, оголив бедро.
   
— Я… прошу прощения. Юбка порвалась. Если честно, она не моя.
   
Но миссис Трейнор, похоже, больше не слушала.
   
— Что именно нужно делать, я объясню, когда вы приступите. С Уиллом сейчас нелегко приходится, мисс Кларк. Понадобятся не только ваши… профессиональные навыки, но и правильное отношение к ситуации. Итак. Вы готовы приступить завтра?
   
— Завтра? А разве вы не хотите… не хотите нас сперва познакомить?
   
— У Уилла выдался тяжелый день. Думаю, лучше начать с чистого листа.
   
Я встала, сознавая, что миссис Трейнор не терпится меня выпроводить.
   
— Да. — Я покрепче затянула на талии мамин пиджак. — Гм… Спасибо. Я буду завтра в восемь утра.
   
   
Мама накладывала картошку на папину тарелку. Она положила две картофелины, он подцепил третью и четвертую с сервировочного блюда. Мама вернула их на место и постучала по костяшкам его пальцев сервировочной ложкой, когда он снова потянулся за добавкой. Вокруг маленького столика сидели родители, сестра с Томасом, дедушка и Патрик, который всегда приходил ужинать по средам.
   
— Папа, — повернулась мама к дедушке. — Нарезать тебе мясо? Трина, ты не могла бы нарезать папе мясо?
   
Трина наклонилась и начала ловко кромсать мясо на дедушкиной тарелке. Она уже проделала это для Томаса с другой стороны от себя.
   
— И сильно этот парень изувечен, Лу?
   
— Вряд ли, раз на него хотят напустить нашу дочь, — заметил папа.
   
За моей спиной работал телевизор, чтобы он и Патрик могли смотреть футбол. Время от времени они останавливались и с набитыми ртами заглядывали мне за спину, следя за какими-то передачами.
   
— По-моему, это отличный вариант. Она будет работать в одном из особняков. На хорошую семью. Они аристократы, милая?
   
На нашей улице аристократом считался любой, у кого членов семьи не привлекали за антиобщественное поведение.
   
— Наверное.
   
— Надеюсь, ты отрепетировала реверанс, — усмехнулся папа.
   
— Ты его уже видела? — Трина подалась вперед и схватила сок, который Томас чуть было локтем не столкнул на пол. — Калеку? Какой он?
   
— Познакомлюсь с ним завтра.
   
— И все-таки странно. Ты будешь проводить с ним весь день. Девять часов. Будешь видеть его чаще, чем Патрика.
   
— Это несложно, — ответила я.
   
Патрик, сидевший напротив, сделал вид, что не расслышал.
   
— Зато не нужно беспокоиться, что он начнет тебя лапать, — заметил папа.
   
— Бернард! — резко оборвала его мать.
   
— Я только сказал то, что все думают. Лучшего начальника для твоей подружки не найти, да, Патрик?
   
Патрик улыбнулся. Он упорно отказывался от картошки, несмотря на старания мамы. В этом месяце он ограничил употребление углеводов, готовясь к марафону в начале марта.
   
— Я тут вот подумала, не нужно ли тебе выучить язык жестов? В смысле, если он не может общаться, как ты узнаешь, чего он хочет?
   
— Она не говорила, что он немой, мама. — Я толком не помнила, что говорила миссис Трейнор. Я все еще не оправилась от потрясения, получив работу.
   
— Возможно, он говорит через особое устройство. Ну, как тот ученый. Из «Симпсонов».
   
— Педик, — сказал Томас.
   
— Не-а, — возразил Бернард.
   
— Стивен Хокинг, — сообщил Патрик.
   
— Точно, спасибо. — Мама перевела укоризненный взгляд с Томаса на папу. Таким взглядом можно стену прожечь. — Учишь его плохим словам.
   
— Ничего подобного. Понятия не имею, где он это подцепил.
   
— Педик, — повторил Томас, пристально глядя на своего дедушку.
   
— Я бы рехнулась, если бы он говорил через голосовой аппарат, — скривилась Трина. — Вы только представьте! Дайте-мне-стакан-воды, — изобразила она.
   
Светлая голова, но недостаточно светлая, чтобы не залететь, как временами бормотал папа. Она первой из нашей семьи поступила в университет, но из-за появления Томаса ушла с последнего курса. Мама и папа все еще питали надежды, что в один прекрасный день Трина принесет семье состояние. Или хотя бы будет работать в приличном месте, а не в застекленной будке. Или то, или другое.
   
— Если он сидит в инвалидном кресле, это еще не значит, что он говорит как далек,[14] — возразила я.
   
— Но тебе придется общаться с ним тесно и близко. По меньшей мере вытирать ему рот, подавать напитки и так далее.
   
— Ну и что? Подумаешь, бином Ньютона.
   
— И это говорит женщина, которая надела Томасу подгузник наизнанку.
   
— Всего один раз.
   
— Два раза. Из трех.
   
Я положила себе стручковой фасоли, стараясь выглядеть более оптимистичной, чем на самом деле.
   
Но уже по дороге домой на автобусе те же мысли начали гудеть у меня в голове. О чем мы будем разговаривать? Что, если он будет только глядеть на меня, свесив голову, и так день за днем? Недолго и спятить! А если я не смогу понять, чего он хочет? Моя неспособность за кем-то ухаживать вошла в легенды: у нас больше нет ни комнатных растений, ни домашних животных после несчастных случаев с хомячком, палочниками[15] и золотой рыбкой Рандольфом. И как часто его чопорная мать будет находиться поблизости? Я не переживу, если она будет постоянно стоять над душой. Наверняка под взглядом миссис Трейнор все валится из рук.
   
— Патрик, а ты что думаешь?
   
Патрик глотнул воды и пожал плечами.
   
Дождь барабанил по оконным стеклам, едва различимый сквозь звон тарелок и столовых приборов.
   
— Деньги хорошие, Бернард. В любом случае это лучше, чем вкалывать по ночам на птицефабрике.
   
Над столом повис общий согласный гул.
   
— Очень мило. Значит, единственное, что ты можешь сказать о моей новой карьере, — что это лучше, чем таскать куриные трупики по самолетному ангару, — заметила я.
   
— Ну, еще между делом можно привести себя в форму и начать давать персональные тренировки вместе с нашим милым Патриком.
   
— Привести себя в форму. Спасибо, папа. — Я было потянулась за очередной картофелиной, но передумала.
   
— Почему бы и нет? — Казалось, мама готова присесть — все на мгновение замерли, — но нет, она снова вскочила, чтобы добавить дедушке подливки. — Имей в виду на будущее. Язык у тебя подвешен что надо.
   
— Живот у нее подвешен что надо, — фыркнул папа.
   
— Я только что получила наконец работу! — рявкнула я. — И платят на ней, между прочим, побольше, чем на старой.
   
— Но это временная работа, — возразил Патрик. — Твой папа прав. Параллельно ты можешь приводить себя в форму. Если немного постараться, из тебя выйдет хороший персональный тренер.
   
— Я не хочу быть персональным тренером. Мне не нравится… прыгать. — Одними губами я обругала Патрика, и он усмехнулся.
   
— Чего Лу хочет, так это развалиться на диване и смотреть дневные шоу, кормя старину Айронсайда[16] через соломинку, — фыркнула Трина.
   
— Ну конечно. Ведь чтобы переставлять увядшие георгины в ведерках с водой, нужны огромные физические и умственные усилия, правда, Трина?
   
— Мы просто шутим, милая. — Папа поднял кружку чая. — Прекрасно, что ты получила работу. Мы очень рады. И поверь, только ты освоишься на новом месте, как эти педики не смогут без тебя обойтись.
   
— Педик, — произнес Томас.
   
— Это не я, — с набитым ртом отговорился папа, прежде чем мама успела что-либо сказать.
  
  
   
    
3
   
   
— Это флигель. Когда-то в нем располагалась конюшня, но мы поняли, что он подойдет Уиллу больше, чем дом, поскольку здесь все расположено на одном этаже. Тут гостевая комната, чтобы Натан мог при необходимости оставаться на ночь. В первое время это требовалось довольно часто. — Миссис Трейнор бодро, не оборачиваясь, шагала по коридору, указывая то на одну дверь, то на другую, ее высокие каблуки цокали по плитам пола. Похоже, требования ко мне весьма высоки. — Ключи от машины находятся здесь. Я внесла вас в страховку. Надеюсь, вы предоставили верные сведения. Натан должен показать, как работает пандус. Надо только направить коляску, и машина сделает все остальное. Хотя… сейчас Уилл не слишком расположен выбираться из дома.
   
— Сегодня довольно холодно, — заметила я.
   
Миссис Трейнор как будто не расслышала.
   
— Чай и кофе можете готовить себе на кухне. В шкафах всегда есть еда. Ванная находится здесь…
   
Она открыла дверь, и я уставилась на белый подъемник из металла и пластмассы, растопырившийся над ванной. Площадка под душем была открытой, рядом стояло сложенное инвалидное кресло. В углу, в шкафчике со стеклянными дверцами, лежали аккуратные стопки чего-то затянутого в пленку. Отсюда не было видно, чего именно, но от них тянуло слабым запахом дезинфицирующего средства.
   
Миссис Трейнор закрыла дверь и на мгновение повернулась ко мне:
   
— Хочу еще раз подчеркнуть, что очень важно постоянно находиться рядом с Уиллом. Предыдущая сиделка исчезла на несколько часов, чтобы починить машину, и Уилл… поранился в ее отсутствие. — Она сглотнула, как будто воспоминание до сих пор причиняло ей боль.
   
— Я никуда не уйду.
   
— Разумеется, вам необходимы… перерывы на отдых. Я только хочу подчеркнуть, что его нельзя оставлять одного дольше, скажем, десяти-пятнадцати минут. В случае неотложного дела либо позвоните по интеркому, поскольку мой муж Стивен может оказаться дома, либо наберите номер моего мобильного. Если вам понадобятся выходные, сообщите об этом как можно раньше. Найти замену не так-то просто.
   
— Ага!
   
Миссис Трейнор открыла шкаф в коридоре. Казалось, она повторяет давным-давно заученную речь.
   
На мгновение я задумалась, сколько сиделок сменилось здесь до меня.
   
— Если Уилл найдет себе дело, займитесь чем-нибудь полезным по хозяйству. Постирайте белье, пройдитесь с пылесосом и так далее. Чистящие средства под раковиной. Возможно, он захочет побыть в одиночестве. Вам с ним предстоит самостоятельно решить, насколько тесно вы намерены общаться.
   
Миссис Трейнор покосилась на мою одежду, как будто только что ее разглядела. На мне была мохнатая жилетка. Папа утверждал, что в ней я похожа на эму. Я попыталась улыбнуться. Это оказалось нелегко.
   
— Разумеется, я надеюсь, что вы сможете… поладить друг с другом. Мне хотелось бы, чтобы вы стали для него другом, а не наемным работником.
   
— Хорошо. Что он… гм… любит делать?
   
— Смотреть фильмы. Иногда слушать радио или музыку. У него есть специальное цифровое устройство. Как правило, он может им управлять, если положить его рядом с рукой. Пальцы Уилла не лишены определенной подвижности, хотя сжимать их в кулак ему сложно.
   
Я повеселела. Если он любит музыку и фильмы, несомненно, у нас должно найтись что-то общее. Внезапно я представила, как мы с ним смеемся над какой-нибудь голливудской комедией, как я расхаживаю по спальне с пылесосом, а он слушает музыку. Возможно, все будет хорошо. Возможно, мы подружимся. У меня никогда еще не было друга-инвалида — только глухой друг Трины Дэвид, но он дал бы в глаз, назови его кто инвалидом.
   
— У вас есть вопросы?
   
— Нет.
   
— Тогда вам пора познакомиться. — Она взглянула на часы. — Натан уже закончил его одевать.
   
Мы помедлили у двери, и миссис Трейнор постучала.
   
— Ты здесь, Уилл? Я хочу познакомить тебя с мисс Кларк.
   
Нет ответа.
   
— Уилл? Натан?
   
Резкий новозеландский акцент:
   
— Он одет, миссис Ти.
   
Камилла Трейнор толкнула дверь. Гостиная во флигеле оказалась обманчиво просторной, одна стена ее целиком состояла из стеклянных дверей, выходящих на луга и поля. В углу тихонько пыхтела печка, низкий бежевый диван с наброшенным на него шерстяным пледом стоял перед огромным телевизором с плоским экраном. Очень спокойная и милая обстановка. Настоящая холостяцкая берлога в скандинавском вкусе.
   
Посередине комнаты стояло черное инвалидное кресло, накрытое овчиной. Крепко сбитый парень в белой рубахе сидел на корточках, поправляя мужские ноги на подставке кресла. Когда мы вошли в комнату, мужчина в кресле посмотрел на нас из-под лохматых нечесаных волос. Наши взгляды встретились, и через мгновение он издал душераздирающий стон. Затем его рот дернулся, и раздался еще один потусторонний вопль.
   
Я ощутила, как окаменела его мать.
   
— Уилл, прекрати!
   
Он даже не посмотрел на нее. Очередной доисторический рык вырвался откуда-то из глубины его груди. Это был ужасный, мучительный звук. Я едва не вздрогнула. Мужчина гримасничал, вжав в плечи наклоненную голову и обратив ко мне искаженное гневом лицо. Он выглядел гротескно и отчасти разъяренно. Я осознала, что костяшки моих пальцев, вцепившихся в сумку, побелели.
   
— Уилл! Прошу тебя. — В голос его матери закралась нотка истерики. — Пожалуйста, прекрати.
   
«О боже, — подумала я. — Я с этим не справлюсь». Я с трудом сглотнула. Мужчина продолжал смотреть на меня. Похоже, он чего-то ждал.
   
— Меня… меня зовут Лy. — Мой голос, непривычно дрожащий, повис в тишине. Я хотела было протянуть Уиллу руку, но вовремя вспомнила, что он не сможет ее взять, и ограничилась тем, что неуверенно помахала. — Сокращенное от Луиза.
   
К моему изумлению, он перестал корчить рожи и стал держать голову ровно.
   
Уилл Трейнор пристально смотрел на меня, на губах его мелькнула едва заметная улыбка.
   
— Доброе утро, мисс Кларк, — произнес он. — Говорят, вы моя новая сиделка.
   
Натан закончил регулировать подставку. Он покачал головой и встал.
   
— Нехороший ты человек, мистер Ти. Совсем нехороший, — усмехнулся он и протянул широкую ладонь, которую я вяло пожала. Натан был сама невозмутимость. — Похоже, Уилл только что изобразил перед вами Кристи Брауна.[17] Ничего, привыкнете. Он больше лает, чем кусает.
   
Миссис Трейнор тонкими белыми пальцами теребила крестик на шее. Она машинально гоняла его туда-сюда по тонкой золотой цепочке. Лицо ее было непроницаемо.
   
— Итак, я должна вас покинуть. Звоните мне по интеркому, если понадобится помощь. Натан ознакомит вас с оборудованием и уходом за Уиллом.
   
— Я здесь, мама. Не нужно говорить сквозь меня. Мой мозг не парализован. Пока что.
   
— Да, но если ты намерен вести себя гадко, Уилл, мисс Кларк лучше обращаться напрямую к Натану. — (Я заметила, что во время разговора мать не смотрела на сына, а изучала точку на полу в десяти футах от него.) — Сегодня я работаю дома. Так что загляну к вам в обед, мисс Кларк.
   
— Ладно, — пискнула я.
   
Миссис Трейнор исчезла. Мы молча слушали, как ее резкие шаги удаляются по коридору.
   
— Уилл, — нарушил тишину Натан, — если ты не против, я пойду покажу мисс Кларк твои лекарства. Включить телевизор? Или музыку?
   
— Радио Би-би-си-четыре, пожалуйста.
   
— Нет проблем.
   
Мы прошли на кухню.
   
— Миссис Ти говорит, ты прежде не имела дела с квадриплегиками?
   
— Не имела.
   
— Хорошо. Я не буду особо вдаваться в подробности. Вот папка со всеми сведениями об уходе за Уиллом и экстренными номерами телефонов. Советую почитать в свободную минутку. Думаю, таковая найдется. — Натан снял с пояса ключ и отпер шкафчик, битком набитый коробочками и пластмассовыми баночками с лекарствами. — Это в основном моя забота, но тебе нужно знать, где что лежит, на всякий пожарный случай. Вот расписание на стене, в нем указано, что он принимает регулярно. Все дополнительные лекарства нужно записывать вот здесь. — Натан показал пальцем. — Но лучше обговаривать с миссис Ти, по крайней мере на первых порах.
   
— Я не знала, что мне придется давать лекарства.
   
— Это несложно. Уилл в основном знает, что ему нужно. Надо только немного помочь. Мы обычно используем этот стаканчик. Или можно растолочь лекарства пестиком в ступке и подмешать в питье.
   
Я поднесла к глазам одну из коробочек. По-моему, я никогда не видела столько лекарств не в аптеке.
   
— Итак, поехали. Два лекарства для кровяного давления: одно, чтобы понизить перед сном, другое, чтобы повысить утром. Лекарство от мышечных спазмов нужно принимать довольно часто — будешь давать одну таблетку утром, одну днем. Глотать их несложно, они маленькие и с покрытием. Эти таблетки — от спазмов мочевого пузыря, а эти — от кислотного рефлюкса. Могут пригодиться после еды, если он плохо себя почувствует. Это антигистаминное, давать утром, а это назальные спреи, но обычно я прыскаю их сам перед уходом, так что тебе не нужно беспокоиться. При болях можно давать парацетамол, и время от времени он принимает снотворное, но из-за него становится более раздражительным днем, так что снотворное мы стараемся ограничивать. — Он поднял очередную бутылочку. — Тут антибиотики, которые он принимает раз в две недели при замене катетера. Это моя забота, а если я буду в отъезде, оставлю четкие инструкции. Они довольно сильные. Здесь коробки с резиновыми перчатками, на случай если тебе придется его чистить. Еще есть крем от пролежней, но это больше не проблема, с тех пор как купили надувной матрас. — Натан достал из кармана второй ключ и протянул мне. — Это запасной, — пояснил он. — Никому не давать. Даже Уиллу, ясно? Беречь как зеницу ока.
   
— Так много надо запомнить, — сглотнула я.
   
— Все записано. Пока тебе надо запомнить только лекарства от спазмов. Вот эти. Держи номер моего мобильного. В свободное время я учусь, так что лучше слишком часто не звонить, но если будут вопросы, не стесняйся, звони.
   
Я уставилась на папку перед собой. Казалось, я попала на экзамен, к которому не готовилась.
   
— А если ему понадобится… в уборную? — Я подумала о подъемнике. — Не уверена, что смогу, ну, знаешь, поднять его. — Я изо всех сил старалась скрыть панику, которую испытывала.
   
— Ничего такого не потребуется, — покачал головой Натан. — У него стоит катетер. Я приду в обед и все поменяю. Тебя наняли не для физического ухода.
   
— А для чего?
   
Натан изучил пол и поднял взгляд на меня:
   
— Постарайся его развеселить, хорошо? Он… он немного чудит. Вполне естественно, учитывая… обстоятельства. Но тебе придется отрастить толстую шкуру. Он специально устроил утром представление, чтобы выбить тебя из колеи.
   
— Поэтому здесь так хорошо платят?
   
— О да. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. — Натан хлопнул меня по плечу, и я едва не упала. — Да ладно, все с ним в порядке. Не надо ходить вокруг него на цыпочках. — Он помедлил. — Уилл мне нравится. — Натан произнес это так, как будто, кроме него, Уилл не нравился никому.
   
Мы вернулись в гостиную. Кресло Уилла Трейнора переместилось к окну, он сидел спиной к нам и смотрел на улицу, слушая радио.
   
— Я закончил, Уилл. Нужно что-нибудь перед уходом?
   
— Нет. Спасибо, Натан.
   
— Тогда оставляю тебя в умелых руках мисс Кларк. Увидимся в обед, приятель.
   
С нарастающей паникой я следила, как любезный помощник надевает куртку.
   
— Желаю повеселиться, ребята, — подмигнул мне Натан и был таков.
   
Я стояла посреди комнаты, засунув руки в карманы и не зная, что делать. Уилл Трейнор продолжал смотреть в окно, как будто меня рядом не было.
   
— Не хотите ли чашечку чая? — наконец спросила я, когда тишина стала невыносимой.
   
— А! Ну конечно. Девушка, которая зарабатывает на жизнь, заваривая чай. А я гадал, как скоро вы захотите показать свои умения. Нет. Спасибо, не надо.
   
— Может, кофе?
   
— Обойдусь без горячих напитков, мисс Кларк.
   
— Можете называть меня Лу.
   
— А толку?
   
Я моргнула и на мгновение открыла рот, но тут же закрыла. Папа всегда говорит, что с открытым ртом я выгляжу глупее, чем на самом деле.
   
— Может… принести что-нибудь?
   
Уилл повернулся ко мне. Его подбородок зарос многонедельной щетиной, а глаза были непроницаемыми. Он отвернулся.
   
— Тогда… — Я оглядела комнату. — Поищу что-нибудь постирать.
   
Я вышла из комнаты с колотящимся сердцем. В безопасном укрытии кухни достала мобильный и напечатала сообщение сестре:
   
   
Это ужасно. Он меня ненавидит.
   
   
Ответ пришел через несколько секунд:
   
   
Прошел всего час, тряпка! Ма и па позарез нужны деньги.
   
Соберись и думай о почасовой ставке. Целую.
   
   
Я захлопнула телефон и шумно выдохнула. Порылась в корзине с грязным бельем, наполнила бак стиральной машины от силы на четверть и несколько минут читала инструкцию. Мне не хотелось ошибиться в настройках или сделать что-нибудь, отчего Уилл или миссис Трейнор снова посмотрят на меня как на дурочку. Я запустила стиральную машину и немного постояла, пытаясь придумать благовидное занятие. Достала пылесос из шкафа в коридоре и вычистила коридор и две спальни, размышляя, что если бы родители меня увидели, то непременно сделали бы фото на память. Гостевая комната была почти пустой, как номер в гостинице. Наверное, Натан редко остается на ночь. И его сложно винить.
   
Я помедлила у спальни Уилла Трейнора, но решила, что она нуждается в уборке не меньше других. Вдоль одной стены тянулся встроенный стеллаж, на котором стояла пара десятков фотографий в рамках.
   
Пылесося вокруг кровати, я позволила себе взглянуть на них. На одной мужчина прыгал с утеса на тарзанке, раскинув руки, словно статуя Христа. На другой был мужчина, похожий на Уилла, среди вроде бы джунглей, на третьей — он же посреди нетрезвых друзей. Мужчины в галстуках-бабочках и смокингах обнимали друг друга за плечи.
   
Снова он на лыжном склоне, рядом с длинноволосой блондинкой в темных очках. Я наклонилась, чтобы получше разглядеть лицо за лыжными очками. На фотографии он был чисто выбрит, и даже в ярком свете его кожа светилась тем дорогостоящим лоском, какой бывает лишь у богачей, отдыхающих три раза в год. У него были широкие, мускулистые плечи, заметные даже под лыжной курткой. Я осторожно поставила фотографию обратно на стол и продолжила пылесосить за кроватью. Наконец я выключила пылесос и начала сворачивать шнур. Наклонившись, чтобы выдернуть его из розетки, я краем глаза заметила движение и подпрыгнула, тихонько пискнув. Уилл Трейнор наблюдал за мной из дверей.
   
— Куршевель. Два с половиной года назад.
   
— Извините. — Я покраснела. — Я просто…
   
— Вы просто разглядывали мои фотографии. Размышляя, насколько ужасно превратиться в калеку после подобной жизни.
   
— Нет. — Я покраснела еще гуще.
   
— Остальные мои фотографии в нижнем ящике, на случай если вас снова одолеет любопытство, — сообщил он.
   
Инвалидная коляска с тихим гулом повернула направо, и он исчез.
   
   
Утро затянулось на несколько лет. Я не могла припомнить, когда еще часы и минуты казались такими нескончаемыми. Я придумывала себе все новые и новые занятия и заходила в гостиную как можно реже, сознавая, что веду себя трусливо, но, по правде говоря, мне было все равно.