«Городок  в табакерке»:    

«Советская  Россия»; Москва; 1961;          

    

     

     

    

     

    

Папенька  поставил на стол табакерку. «Поди-ка сюда, Миша, посмотри-ка», – сказал  он.    

    

Миша был  послушный мальчик; тотчас оставил игрушки и подошёл к папеньке. Да уж и было  чего посмотреть! Какая прекрасная табакерка! Пёстренькая, из черепахи. А что на  крышке-то! Ворота, башенки, домик, другой, третий, четвёртый, – и счесть  нельзя, и все мал мала меньше, и все золотые; а деревья-то также золотые, а  листики на них серебряные; а за деревьями встаёт солнышко, и от него розовые  лучи расходятся по всему небу.    

– Что  это за городок? – спросил Миша.    

– Это  городок Динь-Динь, – отвечал папенька и тронул пружинку…    

И что  же? Вдруг, невидимо где, заиграла музыка. Откуда слышна эта музыка, Миша не мог  понять: он ходил и к дверям – не из другой ли комнаты? и к часам – не в часах  ли? и к бюро, и к горке; прислушивался то в том, то в другом месте; смотрел и  под стол… Наконец Миша уверился, что музыка точно играла в табакерке. Он  подошёл к ней, смотрит, а из-за деревьев солнышко выходит, крадётся тихонько по  небу, а небо и городок всё светлее и светлее; окошки горят ярким огнём, и от  башенок будто сияние. Вот солнышко перешло через небо на другую сторону, всё  ниже да ниже, и наконец за пригорком совсем скрылось; и городок потемнел,  ставни закрылись, и башенки померкли, только ненадолго. Вот затеплилась  звёздочка, вот другая, вот и месяц рогатый выглянул из-за деревьев, и в городке  стало опять светлее, окошки засеребрились, и от башенок потянулись синеватые  лучи.    

– Папенька!  папенька! нельзя ли войти в этот городок? Как бы мне хотелось!    

– Мудрено,  мой друг: этот городок тебе не по росту.    

– Ничего,  папенька, я такой маленький; только пустите меня туда; мне так бы хотелось  узнать, что там делается…    

– Право,  мой друг, там и без тебя тесно.    

– Да  кто же там живёт?    

– Кто  там живёт? Там живут колокольчики.    

    

С этими  словами папенька поднял крышку на табакерке, и что же увидел Миша? И колокольчики,  и молоточки и валик, и колёса… Миша удивился:    

– Зачем  эти колокольчики? Зачем молоточки? Зачем валик с крючками? – спрашивал Миша  у папеньки.    

А  папенька отвечал:    

– Не  скажу тебе, Миша; сам посмотри попристальнее да подумай: авось-либо отгадаешь.  Только вот этой пружинки не трогай, а иначе всё изломается.    

    

Папенька  вышел, а Миша остался над табакеркой. Вот он сидел-сидел над нею, смотрел-смотрел,  думал-думал, отчего звенят колокольчики?    

Между  тем музыка играет да играет; вот всё тише да тише, как будто что-то цепляется  за каждую нотку, как будто что-то отталкивает один звук от другого. Вот Миша  смотрит: внизу табакерки отворяется дверца, и из дверцы выбегает мальчик с  золотою головкою и в стальной юбочке, останавливается на пороге и манит к себе  Мишу.    

«Да  отчего же, – подумал Миша, – папенька сказал, что в этом городке и  без меня тесно? Нет, видно, в нём живут добрые люди, видите, зовут меня в  гости».    

– Извольте,  с величайшею радостью!    

С этими  словами Миша побежал к дверце и с удивлением заметил, что дверца ему пришлась  точь-в-точь по росту. Как хорошо воспитанный мальчик, он почёл долгом прежде  всего обратиться к своему провожатому.    

– Позвольте  узнать, – сказал Миша, – с кем я имею честь говорить?    

– Динь-динь-динь, –  отвечал незнакомец, – я мальчик-колокольчик, житель этого городка. Мы слышали,  что вам очень хочется побывать у нас в гостях, и потому решились просить вас сделать  нам честь к нам пожаловать. Динь-динь-динь, динь-динь-динь.    

Миша  учтиво поклонился; мальчик-колокольчик взял его за руку, и они пошли. Тут Миша  заметил, что над ними был свод, сделанный из пёстрой тиснёной бумажки с  золотыми краями. Перед ними был другой свод, только поменьше; потом третий, ещё  меньше; четвёртый, ещё меньше, и так все другие своды – чем дальше, тем меньше,  так что в последний, казалось, едва могла пройти головка его провожатого.    

    

– Я  вам очень благодарен за ваше приглашение, – сказал ему Миша, – но не  знаю, можно ли будет мне им воспользоваться. Правда, здесь я свободно прохожу,  но там, дальше, посмотрите, какие у вас низенькие своды, – там я, позвольте  сказать откровенно, там я и ползком не пройду. Я удивляюсь, как и вы под ними  проходите.    

– Динь-динь-динь! –  отвечал мальчик. – Пройдём, не беспокойтесь, ступайте только за мной.    

Миша  послушался. В самом деле, с каждым их шагом, казалось, своды подымались, и наши  мальчики всюду свободно проходили; когда же они дошли до последнего свода,  тогда мальчик-колокольчик попросил Мишу оглянуться назад. Миша оглянулся, и что  же он увидел? Теперь тот первый свод, под который он подошёл, входя в дверцы,  показался ему маленьким, как будто, пока они шли, свод опустился. Миша был  очень удивлён.    

– Отчего  это? – спросил он своего проводника.    

– Динь-динь-динь! –  отвечал проводник, смеясь. – Издали всегда так кажется. Видно, вы ни на  что вдаль со вниманием не смотрели; вдали всё кажется маленьким, а подойдёшь –  большое.    

    

– Да,  это правда, – отвечал Миша, – я до сих пор не думал об этом, и оттого  вот что со мною случилось: третьего дня я хотел нарисовать, как маменька возле  меня играет на фортепьяно, а папенька на другом конце комнаты читает книжку.  Только этого мне никак не удалось сделать: тружусь, тружусь, рисую как можно  вернее, а всё на бумаге у меня выйдет, что папенька возле маменьки сидит и  кресло его возле фортепьяно стоит, а между тем я очень хорошо вижу, что  фортепьяно стоит возле меня, у окошка, а папенька сидит на другом конце, у  камина. Маменька мне говорила, что папеньку надобно нарисовать маленьким, но я  думал, что маменька шутит, потому что папенька гораздо больше её ростом; но  теперь вижу, что она правду говорила: папеньку надобно было нарисовать  маленьким, потому что он сидел вдалеке. Очень вам благодарен за объяснение,  очень благодарен.    

    

Мальчик-колокольчик  смеялся изо всех сил: «Динь-динь-динь, как смешно! Не уметь рисовать папеньку с  маменькой! Динь-динь-динь, динь-динь-динь!»    

Мише  показалось досадно, что мальчик-колокольчик над ним так немилосердно насмехается,  и он очень вежливо сказал ему:    

– Позвольте  мне спросить у вас: зачем вы к каждому слову всё говорите «динь-динь-динь»?    

– Уж  у нас поговорка такая, – отвечал мальчик-колокольчик.    

– Поговорка? –  заметил Миша. – А вот папенька говорит, что очень нехорошо привыкать к  поговоркам.    

Мальчик-колокольчик  закусил губы и не сказал больше ни слова.    

Вот  перед ними ещё дверцы; они отворились, и Миша очутился на улице. Что за улица!  Что за городок! Мостовая вымощена перламутром; небо пёстренькое, черепаховое;  по небу ходит золотое солнышко; поманишь его, оно с неба сойдёт, вкруг руки  обойдёт и опять поднимается. А домики-то стальные, полированные, крытые  разноцветными раковинками, и под каждою крышкою сидит мальчик-колокольчик с золотою  головкою, в серебряной юбочке, и много их, много и все мал мала меньше.    

    

– Нет,  теперь уж меня не обманут, – сказал Миша. – Это так только мне  кажется издали, а колокольчики-то все одинаковые.    

– Ан  вот и неправда, – отвечал провожатый, – колокольчики не одинаковые.  Если бы все были одинаковые, то и звенели бы мы все в один голос, один как  другой; а ты слышишь, какие мы песни выводим. Это оттого, что, кто из нас побольше,  у того и голос потолще. Неужели ты и этого не знаешь? Вот видишь ли, Миша, это  тебе урок: вперёд не смейся над теми, у которых поговорка дурная; иной и с  поговоркою, а больше другого знает, и можно от него кое-чему научиться.    

Миша, в  свою очередь, закусил язычок.    

Между  тем их окружили мальчики-колокольчики, теребили Мишу за платье, звенели, прыгали,  бегали.    

    

– Весело  вы живёте, – сказал им Миша, – век бы с вами остался. Целый день вы  ничего не делаете, у вас ни уроков, ни учителей, да ещё и музыка целый день.    

– Динь-динь-динь! –  закричали колокольчики. – Уж нашёл у нас веселье! Нет, Миша, плохое нам житьё.  Правда, уроков у нас нет, да что же в том толку? Мы бы уроков не побоялися. Вся  наша беда именно в том, что у нас, бедных, никакого нет дела; нет у нас ни  книжек, ни картинок; нет ни папеньки, ни маменьки; нечем заняться; целый день  играй да играй, а ведь это, Миша, очень, очень скучно. Поверишь ли? Хорошо наше  черепаховое небо, хорошо и золотое солнышко и золотые деревья; но мы, бедные,  насмотрелись на них вдоволь, и всё это очень нам надоело; из городка мы – ни  шагу, а ты можешь себе вообразить, каково целый век, ничего не делая, просидеть  в табакерке, и даже в табакерке с музыкой.    

    

– Да, –  отвечал Миша, – вы говорите правду. Это и со мной случается: когда после  ученья примешься за игрушки, то так весело; а когда в праздник целый день всё  играешь да играешь, то к вечеру и сделается скучно; и за ту и за другую игрушку  примешься – всё не мило. Я долго не понимал; отчего это, а теперь понимаю.    

– Да,  сверх того, на нас есть другая беда, Миша: у нас есть дядьки.    

– Какие  же дядьки? – спросил Миша.    

– Дядьки-молоточки, –  отвечали колокольчики, – уж какие злые! То и дело что ходят по городу да  нас постукивают. Которые побольше, тем ещё реже «тук-тук» бывает, а уж  маленьким куда больно достаётся.    

    

В самом  деле, Миша увидел, что по улице ходили какие-то господа на тоненьких ножках, с  предлинными носами и шептали между собою: «Тук-тук-тук! Тук-тук-тук, поднимай!  Задевай! Тук-тук-тук!». И в самом деле, дядьки-молоточки беспрестанно то по  тому, то по другому колокольчику тук да тук. Мише даже их жалко стало. Он  подошёл к этим господам, очень вежливо поклонился им и с добродушием спросил,  зачем они без всякого сожаления колотят бедных мальчиков. А молоточки ему в  ответ:    

– Прочь  ступай, не мешай! Там в палате и в халате надзиратель лежит и стучать нам  велит. Всё ворочается, прицепляется. Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!    

    

– Какой  это у вас надзиратель? – спросил Миша у колокольчиков.    

– А  это господин Валик, – зазвенели они, – предобрый человек, день и ночь  с дивана не сходит; на него мы не можем пожаловаться.    

Миша – к  надзирателю. Смотрит: он в самом деле лежит на диване, в халате и с боку на бок  переворачивается, только всё лицом кверху. А по халату-то у него шпильки,  крючочки видимо-невидимо; только что попадётся ему молоток, он его крючком  сперва зацепит, потом спустит, а молоточек-то и стукнет по колокольчику.    

Только  что Миша к нему подошёл, как надзиратель закричал:    

– Шуры-муры!  Кто здесь ходит? Кто здесь бродит? Шуры-муры! Кто прочь не идёт? Кто мне спать  не даёт? Шуры-муры! Шуры-муры!    

– Это  я, – храбро отвечал Миша, – я – Миша…    

– А  что тебе надобно? – спросил надзиратель.    

– Да  мне жаль бедных мальчиков-колокольчиков, они все такие умные, такие добрые,  такие музыканты, а по вашему приказанию дядьки их беспрестанно постукивают…    

– А  мне какое дело, шуры-муры! Не я здесь набольший. Пусть себе дядьки стукают  мальчиков! Мне что за дело! Я надзиратель добрый, всё на диване лежу и ни за  кем не гляжу. Шуры-муры, шуры-муры…    

    

– Ну,  многому же я научился в этом городке! – сказал про себя Миша. – Вот  ещё иногда мне бывает досадно, зачем надзиратель с меня глаз не спускает…    

Между  тем Миша пошёл далее – и остановился. Смотрит, золотой шатёр с жемчужною бахромою;  наверху золотой флюгер вертится, будто ветряная мельница, а под шатром лежит  царевна Пружинка и, как змейка, то свернётся, то развернётся и беспрестанно надзирателя  под бок толкает.    

    

Миша  этому очень удивился и сказал ей:    

– Сударыня  царевна! Зачем вы надзирателя под бок толкаете?    

– Зиц-зиц-зиц, –  отвечала царевна. – Глупый ты мальчик, неразумный мальчик. На всё смотришь,  ничего не видишь! Кабы я валик не толкала, валик бы не вертелся; кабы валик не  вертелся, то он за молоточки бы не цеплялся, молоточки бы не стучали; кабы  молоточки не стучали, колокольчики бы не звенели; кабы колокольчики не звенели,  и музыки бы не было! Зиц-зиц-зиц.    

    

Мише  захотелось узнать, правду ли говорит царевна. Он наклонился и прижал её  пальчиком – и что же?    

    

В одно  мгновение пружинка с силою развилась, валик сильно завертелся, молоточки быстро  застучали, колокольчики заиграли дребедень и вдруг пружинка лопнула. Всё  умолкло, валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись на  сторону, солнышко повисло, домики изломались… Тогда Миша вспомнил, что папенька  не приказывал ему трогать пружинку, испугался и… проснулся.    

    

– Что  во сне видел, Миша? – спросил папенька.    

Миша  долго не мог опамятоваться. Смотрит: та же папенькина комната, та же перед ним  табакерка; возле него сидят папенька и маменька и смеются.    

– Где  же мальчик-колокольчик? Где дядька-молоточек? Где царевна Пружинка? – спрашивал  Миша. – Так это был сон?    

– Да,  Миша, тебя музыка убаюкала, и ты здесь порядочно вздремнул. Расскажи же нам по  крайней мере, что тебе приснилось!    

– Да  видите, папенька, – сказал Миша, протирая глазки, – мне всё хотелось  узнать, отчего музыка в табакерке играет; вот я принялся на неё прилежно смотреть  и разбирать, что в ней движется и отчего движется; думал, думал и стал уже добираться,  как вдруг, смотрю, дверка в табакерку растворилась… – Тут Миша рассказал  весь свой сон по порядку.    

– Ну,  теперь вижу, – сказал папенька, – что ты в самом деле почти понял,  отчего музыка в табакерке играет; но ты это ещё лучше поймёшь, когда будешь  учиться механике.