1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 

  
   
Андреас Эшбах
   
Выжжено
  
  
   
    
Предуведомление
   
   
Все приведённые в этой книге цифры по разведанным месторождениям, запасам нефти, резервам и добыче взяты из официальных источников, главным образом из «Oil & Gas Journal», «BP Statistical Review of World Energy» и из исследований «United States Geological Survey (USGS)».
   
«Society of Petroleum Engineers» действительно существует. Это всемирная организация, в которой состоит 65 тыс. членов из всех областей нефтяной индустрии, с резиденцией в Ричардсоне, Техас.
   
Закон о пополнении энергетических запасов и соответствующие учреждения существуют в том виде, как они описаны в этой книге.
   
Тот факт, что ОПЕК с 1982 года больше не публикует данных о добыче по отдельным месторождениям, соответствует действительности.
   
Правда также и то, что в Австрии была найдена нефть и добыча в настоящее время ведётся.
  
  
   
    
Пролог
   
   
Ускориться можно даже на последней капле бензина. Правда, Маркус Вестерманн не догадывался, что эта капля – последняя. Он ехал по автостраде 80, только что оставив позади мост через расселину Сускеханна, и собирался всего лишь обогнать этот грузовик с прицепом, который полз перед ним с изматывающей нервы скоростью в сорок семь миль в час.
   
Итак, он выехал на левую полосу. Шёл дождь. А он держал возле уха мобильный телефон.
   
– Подождите, слышите? – крикнул он. – Не кладите трубку. Поверьте мне, мистер Таггард ждёт моего звонка.
   
– Возможно, – произнёс женский голос на другом конце провода. – Только его, как я уже сказала, нет в здании.
   
Стеклоочистители разметали брызги, отброшенные мощными колёсами грузовика. Взгляд Маркуса упал на стрелку спидометра. «Помедленнее, – напомнил он себе, – тут ограничение скорости пятьдесят пять миль в час». А в полиции он числился в розыске. И совсем незачем было попадаться на превышении скорости.
   
– Послушайте, – сказал он, – я знаю, что на самом деле вы никакое не общество торговли американскими фруктами и овощами. Мистер Таггард тоже никакой не менеджер по продажам. Но у него в кармане совершенно точно есть телефон…
   
– Номер его мобильного телефона конфиденциален, и я не могу…
   
– Да-да, естественно. Прошу вас, мэм. Я готов поспорить, что в его адресном файле стоит моя фамилия. И пометка, что-нибудь вроде «соединять всегда и немедленно».
   
Грузовик казался бесконечным. Неужели он ускорился, чтобы не дать себя обогнать? Но зачем же это? Маркус глубже продавил педаль газа.
   
– Посмотрите ещё раз. Прошу вас. Это действительно очень-очень важно.
   
Она что-то пробормотала, потом он услышал стук клавиатуры. Ну вот, все-таки. В зеркале заднего вида он заметил сумасшедшего, который догонял его по левой полосе и уже мигал ему дальним светом. Маркус Вестерманн прибавил газу.
   
Но машина не реагировала. Его не вдавило от ускорения в спинку сиденья, даже когда он прожал педаль газа до самого пола. И звук у мотора был совсем не такой, какой должен при этом быть!..
   
С внезапным испугом Маркус понял, что слышит только, как шины катятся по мокрому асфальту, а мотор – мотор больше не работает.
   
– Мистер Уэстман? – послышалось из трубки. – Сейчас я соединю вас с мистером Таггардом.
   
– Я перезвоню. – Маркус бросил телефон на пассажирское сиденье, схватился за ключ зажигания, повернул его, услышал звук стартёра. Но мотор не завёлся.
   
Датчик горючего. Бог ты мой! Он всегда знал, что датчик сломан и показывает, что хочет. Просто электронный мусор. Но ведь совсем недавно он показывал полбака, полбака, чёрт возьми! Не мог же он показывать полбака, а потом вдруг…
   
А поставил ли он на ноль счётчик текущего пробега, когда заправлялся в последний раз?
   
Нет. Вот чёрт! В баке просто-напросто больше не было бензина.
   
Гениальный момент. Грузовик, ослепительно белый, бесконечной длины, и высокий, как гора, ехал себе как ни в чём не бывало рядом, непоколебимый, как луна на своей орбите. Ясно, что водитель даже ни о чём не подозревал.
   
А машина позади, уже неудержимо приближаясь, нервничала. Это был большой красный внедорожник с целой батареей фар, которыми водитель первоклассно манипулировал.
   
– Марк? – послышалось из телефона, брошенного на сиденье. – Вы здесь?
   
Ну просто гениально!
   
– Yes, shit! – крикнул Маркус и нажал на тормоза. Он мог бы много чего сказать: например, что попал в переплёт и дел у него выше крыши, но сейчас он бы ни за что не вспомнил, как это выразить по-английски.
   
Тормозить! Он стиснул руль так, что ладоням стало больно. «Без паники!» – сказал он себе. Так говорят именно тогда, когда уже паникуют вовсю. Ему нужно было лишь замедлиться, снова пристроиться за грузовиком, на последней инерции съехать на обочину и остановиться. Никаких проблем, в конце концов, тормоза-то ещё работают.
   
– Марк? В чём дело? Я вас слушаю, где вы?
   
Проблема всё же есть. Грузовик угромыхал, но Маркус потерял столько инерции, что уже почти встал. Видимо, от испуга он слишком сильно тормозил?
   
А придурок позади него, как видно, умеет управляться только со своими мигалками, но никак не с тормозами.
   
Маркус ударил по рулю, заколотил по нему кулаком, крича «Shit, schit, shit!» и раскачиваясь всем телом взад и вперёд, как будто мог сдвинуть машину с места хотя бы таким образом.
   
– Марк? Что случилось?
   
Идиот на красном джипе, кажется, наконец начал тормозить или нет?
   
О Боже, да, сейчас он вспомнил! Есть приём для таких ситуаций, как же там… ну да, сдвинуть машину при помощи стартёра! Включить вторую передачу и запустить стартёр. Маркус схватился за ключ зажигания.
   
В этот момент что-то протаранило его с силой, более убийственной, чем всё, что он когда-либо испытывал. Мир распался на вихревые движения, боль, какофонию скрежета и треска металла. Он едва успел понять, что переворачивается вместе со своей машиной, а потом была только тьма.
   
   
Оба минарета Большой мечети тянулись в небо, тени от них были короткими. «Как персты указующие», – подумал старик.
   
Они смотрели вниз из окна на просторный двор, где на коленях стоял мужчина с повязкой на глазах, со связанными за спиной руками. Он дышал тяжело, панически. Даже сверху это было видно.
   
Пятничная молитва закончилась. Правоверные расходились из Большой мечети, и каждый снова шёл своей дорогой. Кроме тех, кто остался, чтобы присутствовать при казни.
   
Сегодня таких было больше, чем обычно. Похоже, сегодня обезглавят не обычного убийцу или насильника.
   
– Я бы не хотел, чтоб вы позволили вашим детям видеть это, – пробормотал седовласый принц. – Это зрелище не для детей.
   
Его собеседник, шеф полиции Эр-Рияда, покашливая, гладил бороду.
   
– Есть учёные, которые другого мнения.
   
– Вы имеете в виду Аль-Шаммари, как я полагаю. Аль-Шаммари – старый человек.
   
– Он говорит, что ужас пережитого зрелища казни может удержать детей от того, чтобы их самих впоследствии потянуло на преступление.
   
Было очевидно, что шеф полиции разделяет эти взгляды.
   
– Может быть. Но я в этом сомневаюсь.
   
– Шейх! – воскликнул второй. – Этот человек торговал наркотиками! Неужто вам его жалко?
   
На мгновение у принца Абу Джабра Фарука-ибн-Абдул-Азиза Аль-Сауда возникло смутное подозрение, что шеф полиции его обманывает. Что, разумеется, было немыслимо.
   
Он недовольно покачал головой.
   
– Я беспокоюсь за души детей, вот и всё. Дети – наше будущее.
   
Внизу на площади палач встал позади осуждённого. На груди его скрещивались ремни. Лезвие меча сверкало на солнце.
   
– Так откуда он, вы сказали? С Кипра?
   
– Да, – мрачно ответил шеф полиции. – Киприот. Был студентом академии короля Фахда. В стране достаточно давно, чтобы уже знать законы Аллаха.
   
Удар мечом, сделанный как будто быстрее, чем мог заметить глаз – и тело осуждённого упало вперёд, тогда как голова покатилась прочь, туда, где её задержала бетонная стена. Вздох ужаса пронёсся по толпе. Кровь хлестала из разрубленной шеи и впитывалась в песок – несколько мгновений, пока не перестало биться сердце.
   
   
Большие окна из коричневого стекла в центральном терминале аэропорта Ла-Гарди вели на улицу. Пахло фритюрным жиром и луком, у кассы была давка. Никто не обратил внимания на двух совершенно разных мужчин, сидевших рядом на высоких барных табуретах у стойки, перед каждым стоял поднос с фастфудом.
   
Один из них, худой, загорелый, лет пятидесяти, поглощал свой гамбургер и говорил при этом сдержанным голосом, с болью во взгляде. То, что он говорил, перекрывалось дешёвой музыкой, прерывалось объявлениями по радио и последними звонками и было неразличимо уже за ближайшим столиком.
   
Второй не прикасался к своему подносу и только слушал. Он походил на бывшего футболиста-профессионала. И только пасторский воротничок, выглядывавший из-под тёплой куртки, нарушал это сходство.
   
– Эта игра в прятки долго не продержится, – сказал он, когда первый наконец смолк.
   
– Разумеется. В том-то и беда.
   
– А сколько? Как вы думаете?
   
– Две недели. Самое большее. Скорее даже меньше.
   
– Это значит, что момент, к которому мы готовились, настал. – Широкоплечий кивнул. – Хорошо, что вы мне позвонили. Хоть и рань была несусветная.
   
– По-другому было нельзя.
   
– Вам не надо оправдываться.
   
– Я не ожидал, что встречу вас. Я не знал, что вы как раз были в Нью-Йорке.
   
– Божья воля, сын мой. Последнее выступление моего лекционного турне.
   
– Ваше преподобие… Честно говоря, тогда я не хотел в это верить. Но вы оказались правы. – Он вынул из кармана пальто конверт с письмом. – Это моё прошение об отставке. Я возьму его с собой в Вашингтон и там брошу в почтовый ящик. И буду собираться. Я хочу уехать ещё сегодня вечером.
   
– Мы вас ждём.
   
– Поэтому я и хотел с вами поговорить. Это риск – принимать меня. Вы должны отдавать себе в этом отчёт.
   
– Дело не дойдёт до того, чтоб вас стали искать всерьёз, – сказал мужчина, которого собеседник называл «ваше преподобие». – Перед концом-то света.
  
  
   
    
Часть первая
   
   
    
     
Глава 1
    
    Прошлое
    
Нью-Йорк! Это было как прибытие в другой мир – тот, что ярче сиял, был обширнее и полнился куда большей энергией, чем мрачная, тесная, усталая Европа, из которой приехал Маркус.
    
Он проснулся, когда его мягко потрясли за плечо и несколько раз повторили:
    
– Маркус! Мы прилетели!
    
Он встрепенулся, увидел яркий дневной свет, льющийся из иллюминатора, глянул вниз на сверкающую синюю воду и угадал силуэт города, невероятного города на горизонте. Нью-Йорк.
    
– Ещё не совсем, – спросонья сказал он. В следующий момент на него нахлынуло ощущение счастья – такое сильное, что захотелось издать ликующий крик. – Но всё равно что прилетели! – воскликнул он и улыбнулся своему соседу по креслу. То был итальянец из их группы, симпатичный худощавый человек его возраста, говоривший по-английски с забавным акцентом, но бегло.
    
Стюардесса раздавала зелёные бланки для въезжающих, на которых надо было удостоверить своей подписью, что не везёшь контрабандой наркотики, не собираешься убить президента и так далее. Все те вещи, в которых ни один человек не сознается добровольно, тем более если он действительно замышляет что-то подобное.
    
Маркус едва успел проставить во всех графах «нет», как самолёт уже зашёл на посадку, которая оказалась мягкой, словно скольжение горячего ножа сквозь сливочное масло. Когда готовились к выходу, вокруг были бледные, промаявшиеся целую ночь люди. Маркус, напротив, чувствовал себя выспавшимся и полным сил; он и в самом деле спал так крепко, как ему уже давно не удавалось.
    
Они покинули самолёт через телетрап, лучшие времена которого давно миновали: стенки проржавели на швах, а покрытие пола протёрлось до металла. Но разве это имело значение? Как-никак, телетрапы стали обыденностью в аэропорту Кеннеди ещё тогда, когда повсюду в мире приходилось топать от самолёта по лётному полю сквозь непогоду и ветер.
    
На сгибе телетрапа одна дверь стояла раскрытой. Внутрь проникали интенсивный запах бензина (керосина, мысленно поправил себя Маркус), громкий гул двигателей на холостом ходу – и гнетущая, удушающая жара! После ночи в прохладе на борту самолёта это было так, будто в нос ему ударило дыхание страны, покорить которую он прибыл. И вот, поди ж ты, это дыхание оказалось драконовым, огнедышащим!
    
Потом они стояли в очереди на контроль и смотрели, как вооружённые люди в униформах орудовали металлоискателями. Очередь продвигалась медленно, прямо-таки мучительно медленно. Надо было перестать поглядывать на часы. Кабинки становились ближе с каждым шагом. Дойдёт и его черёд, это было неизбежно. И какая разница, когда это случится?
    
В какой-то магический момент взгляд Маркуса упал на паспорт винно-красного цвета у него в руках, на зелёный бланк, вставленный в него, и на первую напечатанную на бланке строчку: «UNITED STATES OF AMERICA».
    
Вид этой строчки будто током пробил его. В продолжение мгновения у него было такое чувство, будто все тайны и загадки мира лежат перед ним разгаданными и раскрытыми, и одна из этих тайн состоит в том, что нет более всесильного, более могущественного порядка букв, чем этот. Затем спины стоящих впереди продвинулись ещё на один шаг, ему надлежало замкнуть промежуток, и магический момент растаял.
    
Но эти слова всё ещё были на бланке и сиять не переставали.
    
На главном выходе четверо мужчин в ливреях сопротивлялись людскому прибою, вытягивая вверх таблички с надписью «Lakeside and Rowe». Надо было подождать, пока пройдут контроль все и группа соберётся в полном составе. На парковке ждали четыре чёрных длинных лимузина, и кто-то пошутил, всерьёз не веря: уж не на этих ли машинах их и повезут в город? На лицах мужчин в ливреях при этих словах не дрогнул ни единый мускул, но именно так всё и случилось. Группа состояла из шестнадцати человек – как раз на четыре машины.
    
Это было как в кино. Они двигались к серому контуру на горизонте, пересекли мост и, наконец, с гулом ворвались сквозь ущелья домов в Манхэттен. Боже, эти дома и впрямь были так высоки, как он всегда и представлял себе! Повсюду сновали велосипеды и жёлтые такси, знакомые ему по тысяче фильмов. И автобусы. И серебристо сверкающая, неправдоподобная дымка поверх всего – то ли выхлоп, то ли просто пар, светившийся в солнечном свете, неожиданно ярком, горячем и интенсивном. Нью-Йорк, чёрт побери, он наконец добрался до него! Он был там, куда стремился: в столице мира, в центре всего, где бьётся пульс человеческой цивилизации.
    
Небоскрёбы стали выше, а улицы сузились: Верхний Манхэттен. Центральный офис фирмы – серое, угловатое строение, построенное ещё во времена основателей, – в реальности оказалось меньше, чем казалось на картинках и проспектах. Однако тут был собственный въезд, лимузины остановились под солидным навесом, и им открыли дверцы.
    
В вопросах шоу америкосы собаку съели. Когда дело касалось выхода и точно просчитанного эффекта, им не было равных.
    
Людей проводили наверх таким образом, что они чувствовали себя высокими государственными гостями. Наверху перед лифтом их приветствовал Ирвин Янг, руководитель «Human Ressources», собственной персоной. Некоторые из глав различных департаментов тоже здесь присутствовали, и через открытые двери Маркус заглянул в глубь офисного пространства: это было по-настоящему красиво. Да сможет ли он вообще работать перед такой панорамой? Очертания Манхэттена, река, сверкающая на солнце, словно ртуть… Об этом он и мечтать не мог.
    
«Я здесь, где мне и положено быть!» – пронеслось у него в голове. Невозможно было удержать внимание на том, что говорил Юнг, к тому же делал он это исключительно заунывно.
    
Наконец пошли дальше, поднялись этажом выше, в приёмную, где уже стояли наготове шампанское и закуски. На стенах висели иллюстрации из последнего бизнес-отчёта. Тут же стоял пульт. Значит, следовало приготовиться к длинным речам.
    
К удивлению Маркуса, вскоре появился седой Саймон Роу, последний из поколения основателей, ему было более девяноста лет, но он всё ещё сохранял за собой пост председателя наблюдательного совета. Он не преминул пожать руку каждому из них. Говорят, утром он приходит в офис так рано, что может попрощаться с ночным дежурным. Работа держит его на плаву, как он любил признаваться сам. Когда это объяснение приводилось в СМИ, ему всегда сопутствовали ссылки на то, что партнёр Роу – Эрик У. Лэйксайд – некогда удалился на покой в нежном возрасте 57 лет, чтобы играть в гольф, выращивать розы, колесить на своей парусной яхте у берегов Флориды – и умереть в 63 года. А вот Роу, собственноручно написавший первые модули программной системы, которой они осчастливили финансовый мир, ещё на языке COBOL, всё ещё жив.
    
С трогательным усилием он взобрался на подиум, высотой едва по щиколотку, на котором стоял пульт. Оттуда Роу оглядел всех собравшихся, затем развернул лист бумаги настолько потёртый, будто его таскали с собой лет десять, и произнёс речь, в которой подчеркнул, как им повезло, что они могут работать на лучшую фирму мира. Пафос был намазан слишком толстым слоем, типично по-американски, – Маркус увидел, как француз из их группы наморщил нос, – однако сам по себе такой жест производил впечатление.
    
Когда все уже решили, что он закончил – простительное предположение, поскольку он истово сложил бумажку с речью и снова упрятал её в пиджак, – старик наклонился к микрофону и сказал:
    
– Вспомните о том, дорогие леди и джентльмены, что деньги правят миром. Сейчас это верно как никогда. Финансовые институты, банки, инвестиционные фонды и так далее – наши клиенты, одним словом, – держат в своих руках беспримерную власть. Это не могущество орудийного ствола, это бескровное, субтильное, но тем более эффективное могущество. Однако власть означает также и ответственность. Решения, которые принимают наши клиенты, оказывают влияние на жизнь миллионов людей. Многие из этих решений основаны на данных, которые поставляют им наши программные продукты. Ответственность за то, чтобы эти данные были достоверны и точны, насколько это в человеческих силах, – лежит на нас. А что касается вашего проекта, то на вас. Прошу вас постоянно помнить об этом. – Он кивнул своим лысым черепом, лишь в некоторых местах опушённым седыми волосами. – Благодарю вас.
    
Престарелый шеф сошёл вниз под аплодисменты. Затем настроение торжественности быстро рассеялось. Полупустые бокалы из-под шампанского были отставлены на столы, тартинки, сырные топазики и мясные рулетики утратили привлекательность, и Маркус наконец не выдержал, поинтересовавшись, какой офис отведён для них.
    
– О, – сказал Юнг, человек с лавандово-синими глазами и улыбкой, которая казалась привинченной к лицу, – не здесь.
    
Отдел разработчиков, как узнал Маркус, к своему безмерному разочарованию, находится теперь не в «Lakeside and Rowe Building», а в здании технического сервиса «Western Union», далеко в Пенсильвании, в местечке с неправдоподобным названием Райская Долина. Вот уже полгода. Из соображений экономии. Однако там красиво, разработчики вполне довольны. Горы Поконо – просто мечта. И всего в сотне миль от Нью-Йорка.
    
– Сотня миль? – переспросил Маркус, будто услышав себя со стороны.
    
– Около того, – кивнул руководитель «Human Ressources». – Ну, чуть больше.
    
И они снова поехали на лифте вниз. Действительно: почти у каждой кнопки красовалась табличка другой фирмы. Поднимаясь наверх, Маркус не заметил этого. «Lakeside and Rowe» занимала лишь верхние два этажа.
    
Когда они вышли наружу, лимузинов уже не было; вместо них на въезде стоял серый автобус. Несколько чернокожих рабочих в синих комбинезонах как раз грузили в него их чемоданы.
    
– Снять квартиру в Нью-Йорке всё равно неподъёмно, – сказал итальянец, садясь в автобус. Его звали Сильвио Дамиано. Было заметно, что он пытался уговорить своё разочарование. – Я слышал, что некоторые платят за однокомнатную квартирку с туалетом в коридоре столько, сколько в Риме стоит четырехкомнатная квартира. В Риме!
    
– Да, – мрачно кивнул Маркус. – Однако они не стали бы столько платить, если бы не находили это офигенным: жить в Нью-Йорке.
    
Сильвио бухнулся на свободное двойное сиденье и, казалось, не имел ничего против того, чтобы Маркус сел рядом с ним.
    
– Райская Долина, – сказал худой итальянец. – Звучит как «Край света».
    
    
Проект состоял просто-напросто в том, чтобы локализовать LR-8, новую программную систему, которую должны были вывести на рынок в конце года.
    
Локализация означала, что все программы должны быть подогнаны к местным условиям так, чтобы их можно было ввести в разных странах. Например, чтобы во все планки ввода, в меню и в выходные отчёты были введены соответственные немецкие, итальянские, французские и тому подобные термины. Следовало проверить, чтобы все форматы данных и цифровых изображений были применены правильно. Перевести инструкции по применению и функции помощи, создать обучающие инструкции и далее в том же духе. Но в первую очередь речь шла о том, чтобы приспособить программы к предписаниям законов разных стран. Поскольку в версию 8 входили многочисленные новые модули, это была большая часть задания. Для этого им предстояло регулярно связываться с юристами и налоговиками у себя на родине, претворять в жизнь их консультации и пожелания, обсуждать это с собственно разработчиками и, наконец, перепроверять то, что у тех получится. Все изменения должны быть отражены в инструкциях по применению и, само собой разумеется, во всей документации.
    
Локализация программы представляла собой ответственную и кропотливую работу, качество которой во многом определяло шансы на внедрение на том или ином рынке. Традицией фирмы «Lakeside and Rowe, Inc.» было в принципе доверять это задание не программистам, а исключительно сотрудникам отделов сбыта, которые лучше знали пожелания и потребности клиентов.
    
Шесть месяцев, отведённых на этот проект, были скорее сжатыми сроками. Им придётся вкалывать как сумасшедшим, чтоб управиться к тому моменту, когда придёт пора лететь домой. То, что локализация означала тяжёлый труд, было достаточно хорошо известно. Несмотря на это, попасть в проект стремились: поскольку благодаря этому автоматически становишься бесспорным специалистом в своей языковой версии, и личная карьера после этого заметно идёт в гору.
    
У Маркуса Вестерманна, правда, были другие планы. Он попал в страну своей мечты, и он не собирался опять её покидать. Ни по истечении шести месяцев, ни тем более для того, чтобы вернуться в Германию.
    Настоящее
    
Он пришел в себя, увидел свет, услышал голоса и снова погрузился в восхитительную тьму. Но всё же настало время, когда он смог раздвинуть веки и оглядеться. В замешательстве он обнаружил, что лежит на белой больничной кровати, и почувствовал запах дезинфицирующих средств. Затем вспомнил, как и почему всё произошло. Боли он не чувствовал.
    
Маркус поднял руки. Кисти в порядке. Одно предплечье перевязано; прозрачная трубка уходила под слои бинтов. Он осторожно ощупал лицо. Повязки, пластыри. Должно быть, выглядел он ужасно. Но вроде бы всё было цело. Повезло с несчастьем.
    
Вошла, улыбаясь, медсестра, проверила уровень жидкости в прозрачном пакете капельницы. Он с усилием спросил, как давно он здесь, и она ответила не то с русским, не то с польским акцентом:
    
– Sorry. I don't speak English.
    
Он глянул на неё в недоумении. Что-то здесь было не так.
    
На груди у неё он увидел маленькую голубую табличку: «Сестра Малгожата». «Сестра» – по-немецки!
    
Он откашлялся и попробовал на родном языке:
    
– Давно я здесь?
    
Она виновато улыбнулась.
    
– Не знаю. Я сама здесь первую неделю.
    
– А какой сегодня день?
    
– Среда, – ответила медсестра и снова вышла.
    
Он огляделся, ища, на чём остановить взгляд. Вторая кровать в палате пустовала. Ветер за окном шевелил чахлое деревце. Листья на нём были бурые, и некоторые облетали прямо на глазах. Маркус постепенно начал понимать: осень.
    
То была осень. Он не только почему-то очутился в Германии, но с момента его автокатастрофы прошло, должно быть, пугающе много времени.
   
   
    
     
Глава 2
    
    Прошлое
    
Маклер, когда показывал им дом, казалось, следил за тем, чтобы ни на минуту не оставить одних. Он расхваливал его, как будто в этом была нужда, потом зазвонил телефон – и они улучили, наконец, минутку для себя.
    
– Дом – просто с ума сойти! – шепнул Вернер. – И за такие небольшие деньги! Надо быть не в своём уме, чтоб не купить его.
    
У Доротеи голова шла кругом. То ли от захватывающей дух панорамы, которая открывалась с террасы. Или от перспективы, что её мечты о собственном доме вдруг так внезапно исполнятся?
    
– Зачем люди продают такой дом? Вот это мне действительно хотелось бы знать.
    
– Давай просто спросим, – Вернер просиял улыбкой во всё лицо. – С бассейном, Боже мой! Уж об этом я бы и мечтать не смел. А тут он идёт в качестве бесплатного приложения! Ты только посмотри – одна гостиная чего стоит. С камином. Галерея. Комнаты наверху, первый этаж, подвал… и огромный участок… Даже без бассейна цена была бы абсолютно приемлемой.
    
– А ты не боишься, что в этом скрыт какой-то подвох? – Доротея не могла обойтись без подозрений. Если дело выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой, то, как правило, оно оказывалось неправдой. По её опыту, во всяком случае.
    
Вернер горел воодушевлением.
    
– Единственный подвох, какой я вижу, это то, что нам не захочется отсюда уезжать, – он поскрёб подбородок. – Да и не так уж это дёшево. Без твоего наследства мы могли бы даже не начинать подсчёты.
    
Наследство, да. Доротея почувствовала укол. Может, в этом и была загвоздка. Маленькая боль, при всей красоте, словно шипы у розы.
    
Однако дом был сказочный. Он стоял прямо над обрывом, на наружном, северо-восточном склоне Швабской Альбы, и с большой террасы открывался вид на бескрайнюю, слегка холмистую равнину, поверх лесов, крестьянских хуторов и деревень, над петляющими речками и рыбными прудами. Под террасой размещался плавательный бассейн. Сам по себе дом был построен с размахом, со вкусом и элегантностью, места в нём хватило бы хоть на четверых детей, найдётся помещение и для хобби Вернера… Всё, чего только может душа пожелать. Правда, он располагался на отшибе и стоял уединённо, но ведь здесь не та местность, где можно опасаться неприятностей. Это немного дальше от фирмы Вернера, чем они себе представляли. Но оно того стоило.
    
– Прежний владелец, – ответил на вопрос Вернера вернувшийся к ним маклер, – через наше агентство подобрал себе хороший участок, что-то вроде поместья, историческая усадьба, эксклюзивный случай. – Он улыбнулся, явно исполненный профессионального удовлетворения. – Кажется, тем самым исполнилась его юношеская мечта.
    
Доротея испытала облегчение, услышав это. Ей было бы не по себе, если бы причиной продажи явилось разорение.
    
Вернер сказал:
    
– Тем лучше для него.
    
Конечно, он имел в виду «тем лучше для нас», это было видно.
    
Доротея и в самых смелых своих мечтах не представляла, что когда-нибудь будет так жить. Даже кинозвёзды или миллионеры побледнели бы от зависти, увидев этот дом. А его предлагают им! Достаточно только сказать «да»! И всё лишь потому, что Вернер состоит в том же клубе внедорожников, что и владелец агентства недвижимости, начальник этого маклера.
    
Маклер как раз достал из своей переполненной папки листок в клеточку.
    
– Прежний владелец пометил несколько пунктов, на которые мы обязаны обратить внимание интересующихся. Недостатки дома, так сказать, – добавил он таким тоном, будто ему была чужда мысль, что объекты, предлагаемые их агентством, могут иметь какие-то недостатки. – Для него это было очень важно.
    
Доротея набрала в лёгкие побольше воздуха.
    
– Порядочно с его стороны, – сказала она.
    
Маклер болезненно улыбнулся.
    
– Да. Прежний владелец – очень корректный человек. – Он просмотрел список. – Итак, в первую очередь вы должны отдавать себе отчёт о том, что этот дом дорого отапливать. Он построен в шестидесятые годы. Теплоизоляция не отвечает тем требованиям, какие действуют сегодня. К тому же тут много просторных помещений, высокие потолки и так далее… Рассчитывайте на то, что вам понадобится вдвое больше топлива, чем в нормальном доме такой величины.
    
Вернер понимающе кивнул.
    
– Из-за бассейна.
    
– Да, и из-за незащищённого положения: зимой здесь дуют холодные северные ветры. Это стоит денег.
    
Вернер и Доротея переглянулись. Уж такую-то роскошь они смогут себе позволить, говорил их взгляд. У Вернера была хорошая, надёжная работа, и он только недавно получил повышение.
    
– Хорошо, и что дальше? – спросил Вернер.
    
– Вы должны рассчитывать на то, что вам понадобится две машины, когда вы будете здесь жить. Ближайший супермаркет – в Дуффендорфе, это почти двадцать километров отсюда, – он помахал бумажкой. – Это, кстати, не совсем верно; внизу в деревне есть небольшой магазин. Не очень дешёвый, но если закончится сливочное масло или срочно потребуется три яйца, уж без них вы не останетесь.
    
– Не проблема. У нас две машины. – При этом одной из них был внедорожник Вернера, в некоторой степени его зеница ока. И вторая – машина фирмы. Одно из транспортных средств ему придётся передать Доротее, и тогда ей придётся привыкать ездить самостоятельно.
    
Но ничего. Привыкнуть можно ко всему, если надо.
    
– Школьный автобус тоже отправляется только от деревни внизу. Остановка у ратуши.
    
Доротея кивнула. Их сын ходил в четвёртый класс, это было, конечно, важно. И они не остановятся на одном ребёнке. Тем более с таким просторным домом.
    
– Уж это мы как-нибудь уладим. – Она посмотрела на Вернера, вдруг забеспокоившись, что он может передумать. – Ирена и Рут тоже каждое утро возят своих детей в школу или на остановку, а ведь они живут в Штутгарте.
    
Вернер кивнул.
    
– Что ещё?
    
– Это всё, – с облегчением сказал маклер.
    
    
Райская Долина выглядела именно так, как и называлась: местечко, разметавшееся по живописным лесистым долинам предгорий Аппалачей, где без собственной машины будешь предан и продан. Группу локализаторов разместили в отеле, расположенном прямо у автострады 940. Тому, кто не хотел питаться в ресторане отеля, в качестве альтернативы предлагался не внушающий особого доверия ларёк у бензоколонки на другой стороне дороги. Зато кругом были леса и луга, в каждой комнате кабельное телевидение с сотней каналов, а по утрам их будет забирать автобус, чтобы вечером привезти обратно.
    
Как оказалось, поездка составляла несколько миль, и каждое утро локализаторы имели возможность полюбоваться большими виллами и просторными участками, раскиданными по всему ландшафту. Кроме того, дети местных жителей, ожидающие школьного автобуса, корчили им жуткие гримасы или швыряли вдогонку камешки.
    
– Они это делают, потому что у нас нью-йоркские номера, – объяснил водитель.
    
Центр разработок находился в модерновом двухэтажном строении, оформленном в цветах фирмы, там располагался главным образом технический сервис, то есть отделы, которые инсталлировали программы клиентам, проводили обновление и принимали звонки, если у клиентов возникали проблемы. С возвышенности, на которой стояло здание, открывался вид, какого не постыдилась бы эксклюзивная курортная клиника, в то время как цены здесь сильно отличались от нью-йоркских: одна территория парковки у здания в Нью-Йорке обходилась фирме дороже, чем вся Райская Долина.
    
Впечатление широты и размаха пропадало, стоило только войти в здание. Коридоры были узкими и тёмными, воздух – застоявшимся. Помещение на втором этаже, где их разместили, выглядело в точности как в американских фильмах: каждому отводился бокс, огороженный разборными стенками, там стоял письменный стол, стул, шкафчик для папок и компьютер, а размеры бокса были ровно такими, чтобы можно было дотянуться рукой до любой его точки. За исключением компьютеров, всё было расшатанное, хотя зданию не исполнилось ещё и двух лет. Всё чертовски походило на клеточное содержание для служащих.
    
По крайней мере, в том, что касалось нижней прослойки. Уже на следующей ступени фирменной иерархии кабинеты выглядели существенно лучше. Руководителя проекта локализации звали Джон Мюррэй, это был чернокожий с узкими, удлинёнными ладонями; он никогда не улыбался. У него был настоящий кабинет – с дверью, которую он мог закрыть за собой и закрывал, с большим окном, из которого можно было полюбоваться великолепным лесом, и с солидной обстановкой.
    
Вот такой кабинет, решил Маркус, должен стать целью очередного этапа.
    
    
На следующий день началась работа. Маркус первым делом занялся формулярами ввода данных. Уже утром у него были распечатки всех планок ввода, и перевести их на немецкий было просто детской игрой. Кое-где на экране не хватало места, но это была уже проблема разработчиков, а не его. В первой половине дня Маркус прошёл все планки и половину всех отчётов и уже начал спрашивать себя: а чем он, собственно, будет заниматься остальные шесть месяцев?
    
Ответ на этот вопрос он получил на следующее утро, когда впервые связался по телефону с Европой, а именно – с Венской налоговой службой, которая заключила с фирмой договор о сотрудничестве. Восемь часов утра в Райской Долине соответствовали четырнадцати часам дня в Вене, и его собеседник, доктор Байсвендер, с самого начала заявил ему, что привык заканчивать работу ровно в шестнадцать тридцать.
    
– Столько времени нам и не понадобится, – уверенно сказал Маркус.
    
Это вызвало на другом конце провода снисходительный смех.
    
– Мой юный друг, нам придётся взаимодействовать значительно дольше, чем вы можете представить себе в самом страшном сне, поверьте мне.
    
– Как же это может быть? – незлобиво удивился Маркус.
    
Полчаса спустя он начал понимать, что лучше бы не спрашивал.
    
Один из новых программных модулей, который «Lakeside and Rowe» закупила вместе с фирмой, разработавшей его, предназначался для того, чтобы анализировать движение на счетах клиентов банков и формировать из них спецификации, которые позволят получать показания о будущем потребительском поведении и о склонности клиента к инвестированию. Эти анализы должны были помочь целенаправленно предлагать финансовые продукты тем, кто с большей вероятностью ими заинтересуется, и всё базировалось на патентованном новом способе анализа, который чем-то похож на нейрональные сети. Маркус прочитал об этом множество статей и в какой-то момент перестал понимать подоплёку.
    
В США – стране, которая не знает банковской тайны, – внедрение такого механизма не представляло никакой проблемы. Другое дело в Европе. Доктор Байсвенгер прочитал ему почти двухчасовой доклад об основных положениях и о тонкостях австрийского банковского права, дополнив его ссылками на предписания комиссии Евросоюза, не учитывать которые теперь было нельзя. У Маркуса потом рука болела от пометок, которые он делал наспех для себя, исписав ими целый блок.
    
И это была только Австрия. Германия и Швейцария ему ещё предстояли.
    
– И кто же консультирует вас по немецкому налоговому праву? – спросил Байсвенгер.
    
Маркус разминал себе запястье.
    
– Профессор Мюллер из Кёльнского университета. Но он вернётся из отпуска лишь в начале июня.
    
– Он может не торопиться. Слушайте внимательно, молодой человек, давайте сделаем так: вы возьмёте ваши тексты, будете переводить по кусочку и посылать мне по мейлу, а потом мы это будем обсуждать. Вы что-нибудь имеете против? Это хорошо, что вы сидите в Америке: у вас будет вторая половина дня на работу, а у меня первая на то, чтобы посмотреть сделанное. Лучше и не придумаешь.
    
– О'кей, – вяло сказал Маркус. – Так и поступим.
    
– Тогда до завтра. Всего наилучшего.
    
Так образовался ритм. Во второй половине дня Маркус переводил, сколько успевал, и посылал это по электронной почте в Вену. На следующее утро они по телефону обговаривали, что следует изменить, и доктор Байсвенгер диктовал ему это по пунктам, которые затем предстояло обсудить с разработчиками.
    
Маркус больше не задавался вопросом, что ему делать ближайшие полгода. Он скорее думал, как бы успеть в отведённые сроки.
    
Другим было заметно легче. Швед из их группы каждое утро обстоятельно читал газету или неторопливо беседовал с датчанином. Словенец, казалось, вообще не понимал, что сложного может быть в банковских предписаниях и налоговых законах.
    
Маркус подкараулил француза Жан-Марка на кухне, где тот по нескольку раз в день варил себе настоящий, заслуживающий этого названия кофе, и предложил ему объединить усилия в делах Швейцарии.
    
– Bien, sir, – кивнул тот, устало прикрыв глаза. – Но мне ещё придётся повозиться с Бельгией.
    
Судя по всему, он вёл такую же битву.
    
    
Вечерами они прочно застревали в отеле. Автобус доставлял их туда после работы, чаще всего в половине седьмого, и после этого не происходило никаких событий. У бензоколонки к этому времени уже были припаркованы несколько огромных фур, и их водители, по большей части типы, внушавшие лишь ужас молодым европейцам, целиком занимали павильон с гамбургерами. Не было ни рейсовых автобусов, ни даже попутных, ни такси. Это не имело бы смысла, говорила хозяйка отеля, постоянно улыбаясь лучистой улыбкой, в Райской Долине нет ничего, что могло бы служить центром города. Кино? Его закрыли два года назад, теперь там по сиденьям скачут крысы. И для чего им кино, если в комнатах отеля есть хорошие телевизоры с большим экраном и подключением к системе Pay-TV. Всё оплачивает фирма.
    
Итак, деваться из отеля некуда. В 8 часов подавали ужин: гамбургер с салатом, мексиканским или китайским. После этого можно было сыграть в баре в бильярд на одном из четырёх столов или просто посидеть вместе со всеми – за напитками и разговорами. Некоторые уходили к себе пораньше – например Жан-Марк. Он говорил, что у него с собой на электронной книге вся «Человеческая комедия» Бальзака, девяносто один том, и он положил себе до возвращения всё прочитать.
    
Маркус оставался следить за общей беседой. Речь в основном шла о работе. Поскольку у всех были одни и те же подспудные планы, они без труда находили общие темы, а различия национальных менталитетов давали материал для множества весёлых анекдотов. Нет, что ни говори, а это было интересно.
    
Но Маркусу было ясно, что на все полгода этот интерес не растянуть.
    
Другими словами: надо было уносить отсюда ноги.
    
    
Однажды утром он обнаружил на своём столе формуляр с жирной пометкой «срочно». Формуляр был роздан всем администрацией офиса, и речь шла лишь о том, чтобы обеспечить каждого из них на время пребывания здесь визитными карточками. Простыми, отшлифованными в расчёте на полных идиотов фразами его просили вписать в отдельные графы имя, служебный телефон, и-мейл и – при наличии – номер мобильного телефона, и всё это – срочно! – иметь наготове к 10 часам утра. Посыльный от администрации всё соберёт.
    
Маркус достал ручку из выдвижного ящика. В тот момент, когда он начал писать, в голову ему пришла одна идея. Глупая, ребячливая, но непреодолимая.
    
В графе «имя» он написал: МАРК.
    
В графе «фамилия»: УЭСТМАН.
    
В графе «средний инициал»: С.
    
Всё это затем он тихо произнёс вслух:
    
– Марк С. Уэстман. – Ну, разве это звучало не чисто, прямо-таки не чудесно по-американски? Разве не впадаешь поневоле в приятно-жвачный английский, даже просто читая это имя?
    
Ребячество. Скорее всего, ему вернут этот формуляр не позднее, чем завтра утром, с просьбой всё исправить. Ну и пусть. Он заполнил остальные графы – не особо тщательно, чтобы в случае чего можно было отговориться опиской, – положил лист в лоток с исходящими документами и принялся за работу.
    
Посыльный из администрации, прыщавый, пахнущий немытым телом юнец явился лишь в одиннадцать. И только когда тот ушёл, Маркус снова смог сосредоточиться на тонкостях таблиц годовой отчетности для счетов на рынке капитала.
    
Однако на следующее утро на его столе лежал не перечёркнутый формуляр, а стопочка из пятидесяти визитных карточек для Марка С. Уэстмана, сотрудника «Lakeside and Rowe, Inc.», Нью-Йорк, США, вместе с бейджиком, в который можно было вставить такую карточку и разгуливать с ней на груди.
    
Пусть это была и глупая выходка, но она показалась ему хорошим предзнаменованием. «Да, – как будто подмигивали ему эти карточки. – Теперь ты, считай, попал в страну неограниченных возможностей».
    
Вряд ли кто-то заметил ошибку. Жан-Марк сказал ему, что он должен заявить рекламацию:
    
– Если бы мы допустили такую ошибку, нам бы она с рук не сошла.
    
Маркус отмахнулся.
    
– Ах, да что такое имя? Пустой звук и дым.
    
«Не высовывайся», – сказал он себе. И, разумеется, он ни в коей мере не считал, что имя есть пустой звук и дым. Имена – это магические слова. Всякий, кому приходилось иметь дело с клиентами, знает это.
    
Когда в конце недели они впервые встретились с разработчиками, он с самого начала представился Марком, и каждый за столом принял это не моргнув глазом. Потом они до темноты обсуждали необходимые изменения. Всё проходило здраво, целесообразно, прагматично. Маркус был по-настоящему high. Так вот, значит, как принято работать у этой нации, пославшей человека на Луну!
    
Но собственно победой было то, что и все остальные из группы локализации тоже стали звать его Марком. Магия подействовала. И она ещё совершит чудо, в этом он был убеждён.
    Настоящее
    
Он встрепенулся, когда в палату кто-то вошёл. Докторша. Стройная, но с седыми висками. Это было примечательно. Из нагрудного кармана у неё торчал стетоскоп, а на носу сидели очки в тонкой оправе с маленькими стёклами. Не взглянув на него, она сразу подошла к спинке кровати и взяла из ячейки его историю болезни.
    
Долго вчитывалась. Перелистывала с шорохом, который громом отдавался у него в ушах.
    
«Да есть ли я вообще?» – задумался он. И уже начал сомневаться.
    
Но потом докторша всё же взглянула на него и сказала:
    
– Нам пришлось держать вас в искусственной коме. Поэтому вы ещё чувствуете себя несколько странно.
    
Он ответил на ее взгляд, сглотнул, кивнул.
    
– Это было необходимо, чтобы вывести из вашего тела все токсины. Когда-нибудь я вам всё это объясню подробнее, а сейчас пока для этого ещё не время. Но в любом случае вам не надо беспокоиться, вы на пути к выздоровлению.
    
Хорошо. Это было хорошо. Он и сам так думал и чувствовал, но было всё же хорошо услышать это.
    
Докторша захлопнула папку, подошла ближе, испытующе заглянула ему в лицо.
    
– Господин Поул! Вы понимаете меня?
    
«Поул? Какой ещё Поул? Тут какая-то путаница».
    
На лицевой стороне папки он увидел надпись: «МАТТИАС ПОУЛ».
    
А ведь он мог бы поклясться, что его имя было Марк. Марк С. Уэстман. Или что-то похожее.
    
Вот как можно обмануться.
    
– Да, – отозвался он. – Я вас понимаю.
    
– Хорошо. Как я уже сказала, вам не нужно беспокоиться. Завтра вам будет уже гораздо, гораздо лучше. Тогда мы сразу и начнём восстановительные тренировки.
    
– О'кей.
    
Докторша отвернулась, вставила папку на прежнее место и ушла. Дверь закрылась, и наступила оглушительная тишина.
   
   
    
     
Глава 3
    
    Прошлое
    
Прежнего владельца дома звали Ахим Анштэттер, это был крепкий, загорелый человек с тяжёлой походкой и мозолистыми руками. Он говорил короткими, сжатыми фразами. С ним приехали его жена и одна из дочерей. Всего у них было четверо детей, рассказала жена, два мальчика и две девочки, которые рождались, всегда приятно сменяя друг друга. Девочка в легинсах была старшей. Волосы она завязывала в дерзкий конский хвост, а выражение лица свидетельствовало о только что начавшемся пубертатном периоде.
    
Анштэттер показал, как обслуживать бассейн.
    
– Вот это фильтр, – указал он на синий цилиндр размером с бельевую корзину. – Отключите здесь, потом перекиньте этот рычаг. Вот так, видите? Теперь снова включайте. – Он указал на смотровое стекло. – Видите, какая поднимается коричневая вода? Это то, что отсекает фильтр. Проделаете это раз в неделю – и достаточно. Пять минут, максимум десять. Пока не пойдёт чистая вода.
    
– Только не забудьте снова выключить, – вмешался маклер, который не отходил от них ни на шаг. Будто боялся, как бы они тайно не договорились о чём-то, что отрицательно скажется на его комиссионных.
    
– Конечно, – со всей серьёзностью кивнул Анштэттер. – Иначе оглянуться не успеете, как откачаете половину бассейна. А вода дорога.
    
Вернер был в своей стихии. Доротея с удовольствием предоставила это ему – разбираться со всеми этими рычагами, заслонками, кнопками и распределительными щитками; в конце концов, инженер в доме был именно он. Она же делала вид, что заинтересованно слушает, а сама наблюдала за женщиной и её дочерью.
    
Женщина казалась печальной. Наверное, ей было тяжело расставаться с этим красивым домом. Однако дело не только в этом, поняла Доротея, взглянув украдкой в третий раз. За печалью таилось что-то еще. Страх. Это был взгляд человека, который не знает, что будет дальше.
    
Доротея перехватила взгляд Вернера, многозначительно подняла брови, и, о чудо, Вернер вспомнил разговор, которые они вели по дороге сюда. Он кашлянул, смущенно потёр руки и, наконец, спросил:
    
– Эм-м, а вот ещё один вопрос, господин Анштэттер, который занимает меня в этой связи…
    
– Да? – Мужчина поднял на него зоркие, но странно беспокойные глаза.
    
– Почему, собственно, вы продаёте этот дом?
    
Маклер вдруг зашёлся в приступе кашля. Анштэттер отвёл глаза, быстро взглянул на свою жену и дочь и затем ответил с тонкой, безрадостной улыбкой:
    
– Вы, наверное, слышали от господина Освальда, что мы купили крестьянскую усадьбу. Красивое старинное имение; чудесный сад. Такое имение, понимаете ли, господин… эм-м…
    
– Утц, – подсказал Вернер.
    
– Господин Утц. Извините, у меня легендарно плохая память на имена. В общем, я всегда мечтал об усадьбе, с детских лет. И вот я её получил. У нас два пони. Дети могут ездить верхом, и вообще – на природе… Это важно, понимаете? Близость к природе.
    
– Понимаю. – Вернер кивнул с удовлетворённой улыбкой.
    
Маклер тоже улыбнулся с видимым облегчением.
    
Но в глазах женщины стояла боль. Муж избегал её взгляда; он посмотрел на часы и произнёс:
    
– Мне очень жаль, что я вынужден вас поторопить, но у нас ещё одна встреча.
    
    
– Он что-то утаивает, – сказала Доротея на обратном пути в Штутгарт.
    
– Кто? Этот Анштэттер? – Вернер посмотрел на неё с удивлением. – А что ему от нас утаивать?
    
– Не знаю. Но ты видел его глаза? Он не выдерживает и двух секунд взгляда. Его мучает совесть. Вот только почему, хотела бы я знать.
    
Вернер прибавил газу, перегнал едва плетущуюся фуру сети супермаркетов.
    
– Не придавай значения. У нас в соседнем отделе тоже есть один такой. Доктор физики, блестящего ума человек, но никогда не смотрит тебе в глаза. Это совершенно сбивает с толку. И к этому очень трудно привыкнуть.
    
– Но этот – не доктор физики. Это человек, работающий руками.
    
– Да, верно, маклер что-то такое говорил по телефону. Этот Анштэттер вроде бы подолгу работал монтажником за границей. И недавно якобы покончил с этим. Возможно, поэтому и загорелый такой. Строительство под южным солнцем – это оставляет свои следы.
    
– Я думаю, его жена против продажи дома.
    
Вернер усмехнулся.
    
– Это заметил даже я. Если хочешь знать, этот Анштэттер – мачо. Заделал четверых детей – и вся семья слушает его команды. И если ему втемяшилось осуществить мечту своей юности, то никто и пикнуть не смей.
    
– Сбавь скорость.
    
– Я и так не быстро еду, – ответил Вернер, однако приподнял ступню с педали газа. – Дочка тоже была ужасно недовольна. И при чём тут близость к природе? Как будто этот дом стоит в центре города. Уж куда ближе к природе-то, а?
    
Они подъезжали к заправке у поворота на Дуффендорф, после этой заправки надо было свернуть чуть позже, чтобы попасть на автобан – здесь они уже дважды ошибались. Доротея помотала головой.
    
– У меня такое чувство, будто он утаивает от нас что-то важное, и от этого у него угрызения совести.
    
Тут задумался даже Вернер, который временами доводил её до бешенства своей невозмутимостью.
    
– Ты думаешь? – спросил он. – Но что же это может быть?
    
– Понятия не имею.
    
– Какие-нибудь скрытые изъяны дома? Но ведь всё проверено экспертом; в таких делах Фолькер бы меня не подвёл. Он бы мне сказал, если бы тут требовался какой-то дорогой ремонт или действовали новые нормы, которым дом не соответствует. Знаешь, в чём он мне признался? Фолькер, этот подлец? Что поначалу он даже уговаривал Анштэттеров запросить за дом больше; якобы эта цена – на нижнем пределе шкалы для таких объектов. И думал, конечно, о своих комиссионных, ясное дело, и заткнулся, только когда узнал, что этим домом интересуемся мы… Но Анштэттер не захотел поднимать цену.
    
– И что? Ты находишь это нормальным?
    
Вернер тяжело вздохнул.
    
– Скорее нет.
    
– Ну вот. Я и говорю. Что-то здесь не то.
    
Вернер молчал. Рулил. Переключался.
    
– Ты хочешь сказать, что нам лучше не покупать его? – спросил он наконец.
    
Дорога повернула петлёй вниз по склону Альбы, вид открылся сказочный. Автобан сверкал вдали, как серебряная лента.
    
Было почти так же красиво, как тот вид с террасы дома, который они – при желании – могли теперь иметь.
    
    
От них никто не требовал работы по субботам. Однако из разговоров с постоянными сотрудниками Маркус узнал, что большинство из них проводят на фирме по крайней мере первую половину субботы. По воскресеньям же, напротив, действовал категорический запрет на работу: никто не должен был испытывать помехи в посещении церкви.
    
В субботу после завтрака Маркус перешёл через дорогу к бензоколонке и расспрашивал людей до тех пор, пока не нашёл человека из густонаселённой части Райской Долины и попросил прихватить его с собой. Там, где некогда мог быть центр города, стояло несколько пустующих магазинов, и даже таблички «сдаётся в аренду» покрылись многолетним слоем пыли за стёклами витрин. Филиал «Western Union», адрес которого значился в старой телефонной книге в отеле, ещё существовал, и деньги, которые Маркус перевёл сюда из Германии, можно было получить немедленно. Он чувствовал себя богатым, но вместе с тем опасливо оглядывался, когда с толстой пачкой долларов в кармане снова вышел на улицу, пересёк площадь и вошёл в филиал «First Atlantic Bank». Он открыл счёт и положил на него часть денег. С тем, что осталось, он пустился на поиски торговли подержанными автомобилями.
    
Одну торговую площадку он, в конце концов, нашёл – хоть и с весьма ограниченным выбором, но поскольку ноги у него уже болели, он вошёл на территорию. Свежевымытые машины сверкали, сначала Маркус некоторое время прохаживался среди них, потом торговец соизволил выйти из своего бюро, откуда до сих пор лишь наблюдал за ним, лениво пережёвывая жвачку.
    
– Вы ищете, на чём бы можно было ездить, как я полагаю? – спросил он. Это был приземистый мужчина, сантиметров на пять ниже, чем Маркус, одет он был в чудовищную гавайскую рубашку и носил усы, которые сгодились бы и моржу.
    
Маркус кивнул.
    
– Точно. И выглядеть автомобиль должен тоже не самым худшим образом. – Он указал на «Корвет» головокружительно-синего цвета металлик. – Вот этот, например, сколько стоит?
    
Мужчина отрицательно покачал головой.
    
– Я бы вам не посоветовал. Металлолом. Хорошо покрашен, это надо признать, но амортизаторы убиты, сиденья протраханы, да и мотор уже постанывает. – Он пожал плечами. – Но что я могу поделать? Это же «Корвет», э-э! Не могу же я запросить за него меньше двух тысяч долларов; иначе это будет просто оскорбление.
    
– Понял. – Своеобразный был у этого торговца метод продаж. – А какую же машину вы могли бы мне посоветовать?
    
– Фух! – Торговец огляделся с беспомощным выражением лица. – Если вы так ставите вопрос… то, собственно, вообще никакую. – Он указал на воинственного монстра, похожего на военный джип, перекрашенный под гражданку. – Вон та подделка под «Хаммер», например. Устойчивая, как танк, ясное дело, но бензин жрёт, что твоя дыра. И мерзкая к тому же! Скажите сами, ну кому нужна такая, цвета мочи? – Он вздохнул. – Но ездить на ней просто обалденно. Должен признать. Этим-то меня и взял тот тип, который мне ее всучил. Вот дрянь, изнутри-то цвета не видать. Вот и весь фокус.
    
Маркус поневоле улыбнулся. Этот мужик начинал ему нравиться. Он овладел искусством так ругать свои машины, что у всякого возникало непреодолимое желание их купить. Тут Маркусу как сотруднику отдела распространения было чему поучиться.
    
– Я подумывал о чем-нибудь спортивном, – сказал он.
    
Мужик надул свою жвачку, и она лопнула.
    
– Что вы имеете в виду под спортивным? Машину, которую нужно толкать? Такая у меня есть.
    
– Мне бы хватило того, чтоб она просто выглядела круто. Вот как эта, например, – он указал на светло-красный «Форд Мустанг» с откидным верхом. Должно быть, то была возрождённая модель, к которой без особого успеха пытались привязать славное прошлое марки.
    
– Ах, эта. Типа спортивную, вы имели в виду. О'кей, с этой кофемолкой вы, пожалуй, соберёте в округе больше невест, чем с любой другой рухлядью на этой стоянке. Она принадлежала одному парню, который приходовал женщин со всей округи от Скрэнтона до Аллентауна, легендарный был ходок. Пока одна из них всё же не утянула его к алтарю, она-то и настояла на том, чтобы он продал машину… Но я должен вам сказать, с ней вы навешаете на себя ещё кучу проблем. – Он постучал пальцем по колесу. – Резина лысая, как ластик. Я не выпущу вас с этого двора, пока вы мне не поклянётесь на Библии, что первым делом купите новую резину. Мотор живой. Жрёт в меру, с ней вы много сэкономите, сколько бы ни стоило горючее. Это вы должны ценить. Про указатель горючего, кстати, можете забыть: он показывает всё, что ему в башку взбредёт, фазу луны, или уровень воды в Майами, или бог знает что ещё, но только не то, что вас интересует. Но так уж нынче заведено повсюду, что ремонт стоит вдвое больше, чем сама кофемолка. Что ещё? О'кей, все держатели напитков, какие только подворачиваются под руку, когда трахаешься в машине, конечно, давно обломаны. Стекло на пассажирском сиденье больше не опускается, и видок ещё тот, когда вы хотите проехаться с откинутым верхом. Ну да, и взгляните сюда: вся краска исцарапана. Наверно, ревнивые мужья скреблись. Или парень так вёл счёт своим победам, хе-хе. Но в любом случае этот ящик сойдёт на нет прямо у вас из-под задницы, это я могу вам обещать.
    
Маркус подкупающе улыбнулся.
    
– Да, вы могли бы немножко уступить в цене.
    
Мужчина в ответ по-акульи хищно улыбнулся.
    
– Молодой человек, вот этого я в принципе никогда не делаю.
    
– Даже в виде исключения?
    
– Тогда какой же это был бы принцип? – Он обстоятельно перекатывал жвачку из одного угла рта в другой. – Кроме того, я бы вам так и так не советовал покупать эту машину. Развалина. Вы знаете, чем болен мир на сегодняшний день? Тем, что человеку больше никто не говорит правду. Я для себя решил, что я в этом не участвую. Говорю вам так, как есть, всё очень просто. Если вы покупаете у меня этот металлолом, то вы должны знать, что это металлолом. Я не хочу брать на себя лишнюю ответственность.
    
– Ах, так? – Маркус не знал, что и сказать. Такой способ ведения предпродажного разговора никогда не рассматривался на семинарах, которые он посещал.
    
Но ему нужна была машина. А этот «Мустанг» был неплохим началом, несмотря на все недостатки.
    
Мужчина взглянул на него и глубоко вздохнул.
    
– Я вижу по вашему лицу. Вы хотите эту машину, так?
    
– Да, – кивнул Марк.
    
– Ну хорошо. Идёмте, оформим договор, пока меня не загрызла совесть.
    
    
На следующий день Маркус сразу устроил на своей новой машине экскурсию в Нью-Йорк. Жан-Марку он предложил это первому, но тот не проявил интереса.
    
– В Нью-Йорк? Добровольно?
    
Тогда он спросил Сильвио, и тот с удовольствием согласился. Во время поездки выяснилось, что оба они – фанаты США, сколько себя помнят.
    
– Моя мать выписывала «Reader's Digest», – рассказывал Сильвио, – и я всегда был первым в семье, кто его прочитывал. Ты знаешь этот журнал? Я думаю, он и на немецком есть.
    
– Он есть, наверное, почти на всех языках.
    
Они рассказывали друг другу о своих поездках в США. Сильвио еще ребёнком несколько раз бывал в Штатах, в Бостоне у дяди, который теперь уже умер. А перед началом своей учёбы в университете он прошёл – пешком и на перекладных – всю страну, на что ему потребовалось четыре недели.
    
– С тех пор я каждый год участвую в лотерее Green Card, – сказал он. – Впустую, разумеется.
    
– А я с двадцати лет, – признался Маркус. Тогда он вернулся из своей первой поездки в США – из Калифорнии и Аризоны! – и стал «добычей» этой страны. – Иногда мне кажется, что это чистой воды надувательство. По крайней мере, я не знаю ни одного человека, кто бы на самом деле выиграл Green Card.
    
Сильвио как-то очень по-итальянски отрицательно покачал головой.
    
– Это просто трудно. У них есть свои правила, и они их строго придерживаются.
    
– Свои правила? – Маркус засмеялся, не в последнюю очередь оттого, что видел: стрелка указателя горючего уверяла, что бак становится всё полнее по мере того, как они приближались к Нью-Йорку. – Может быть, но тогда они сами их не знают. В консульстве тянули с моей визой практически до дня вылета.
    
Они добрались до города. Не доезжая до залива Ньюарк, они оставили машину на безбожно дорогом многоэтажном паркинге и на метро, по тёмным тоннелям, изрисованным граффити, добрались до Манхэттена. Мощный лифт поднял их на Эмпайр стейт билдинг, и они стояли там наверху, на площадке обозрения, под небом, похожим на колокол из голубого стекла, и смотрели поверх безбрежного моря домов, пока глаза не начали слезиться от ветра.
    
Потом они слонялись по дну небоскрёбных ущелий, где пахло выпечкой, ели солёные крендельки и гуляли по Центральному парку, солнечному, светлому и невинному, населённому лишь матерями с детьми, джоггерами[1] и другими праздношатающимися.
    
Когда они стояли у пруда, скармливая уткам остатки крендельков, Сильвио раскрыл ему свой план: он хочет подыскать себе американку, готовую выйти замуж.
    
– Мне нравятся американки, – уверял он. – Знаешь, этот тип женщины, у которой всё чуть-чуть преувеличено – глаза, рот, смех…
    
– Титьки, – кивнул Маркус.
    
Сильвио ухмыльнулся.
    
– Ну, ты понимаешь, о чём я говорю.
    
– А не слишком ли это… поверхностно? – спросил Маркус, оглядывая высотные дома, вздымающиеся за деревьями. – Или для тебя всё упирается в гражданство, а потом ты всё равно разведёшься?
    
– Послушай, я католик. Нет! Я вполне серьёзно ищу женщину для жизни, – божился Сильвио. – И если она американка, то почему нет? То есть что в этом плохого? Американок здесь больше ста миллионов, и вполне возможно, что среди них окажется одна, которая мне подойдёт, а?
    
– Да, конечно. Всё в порядке. Я ничего не имею против.
    
За настоящим итальянским каппуччино в «Маленькой Италии» Сильвио признался, что у него уже есть кое-кто на примете:
    
– Та крошка в канцелярии возле будки охранников, вот она бы могла мне подойти. То есть, конечно, надо узнать её поближе. Но её, по крайней мере, я заметил и выделил.
    
Маркус задумался.
    
– Блондинка? Которая в последний раз была в неоново-зелёной кофточке?
    
– Точно. Кэти Блейн её зовут, я это уже выяснил. Она ведёт расчёты по командировкам.
    
– Ничего не выйдет. Маловероятно, что нас пошлют в командировку, пока мы здесь, – сказал Маркус, с наслаждением прихлёбывая каппуччино. Он запрокинул голову, прикрыл глаза и на какой-то миг отдался грохоту города, никогда не смолкаемому, сверхчеловеческому.
    
– Да, – признал Сильвио. – Это маловероятно.
    
Они решили поужинать тоже в Нью-Йорке и без труда сошлись на спагетти, которых в отеле не подавали никогда. Сильвио взял на себя выбор ресторана и доказал в этом свою лёгкую руку. Хозяин ругал правительство, налоги и полицию, а в заключение принёс им два больших рамазотти за счёт дома. И потом ещё два, потому что они были ему так симпатичны.
    
– Мне ещё вести машину, – хотел отказаться Маркус, но оба итальянца не могли ему этого позволить.
    
Было очень уютно. Улицы погрузились в сумерки, мужчины ели и разговаривали, и в какой-то момент Маркус не смог смолчать – и открыл свою мечту:
    
– В один прекрасный день у меня будет своя фирма. Здесь, в Америке. Как ни странно, эту мысль я ношу в себе в виде картинки. Я представляю себе башню, круглую, как цилиндр, облицованную стеклом. Она возносится к небу, и я так и вижу, как в ней отражается закатное солнце. И на башне надпись – «Westman Tower», большими чёрными буквами… Ты, может, будешь смеяться, но я это вижу настолько отчётливо, будто вспоминаю о будущем.
    
Сильвио и не думал смеяться, он выпучил глаза.
    
– И что же это будет за башня?
    
– Ну, что за башня… Центральная резиденция моего международного концерна, хотелось бы надеяться, – сказал Маркус.
    
Сильвио помедлил с ответом – как это делают, когда боятся сказать то, что не понравится другому.
    
– Если это твоя цель, – сказал он наконец, – тогда ты зря теряешь время в «Lakeside and Rowe». Я хочу сказать, что как бы круто ни пошла твоя карьера, лавочка тебе всё равно принадлежать не будет. Тебе бы стать самостоятельным, с новой гениальной идеей. В пресловутом гараже. Как Хьюлетт и Паккард. Или Стивен Джобс. Или Билл Гейтс.
    
Маркус с улыбкой отрицательно покачал головой. Травяной ликёр рамазотти настроил его на добродушный лад.
    
– Не угадал ни одной буквы. Во-первых: гениальная идея не нужна. Идей что песка в море. И тот, у кого есть новая идея, с ней так и не разбогатеет. Во-вторых: мой план не предусматривает никакого такого проекта с долгим расширением. Никакого такого гаража. Я замышляю купить готовую фирму.
    
– И как же ты намерен это сделать?
    
– Подыскать фирму с потенциалом, – просто сказал Маркус, – и взять её на себя. С OPM, разумеется.
    
– OPM?
    
– «Other people's money». С капиталом риска. Единственное, что я должен сделать, – это убедить инвесторов, что я управлюсь с фирмой лучше, чем её основатели.
    
А это не будет проблемой. Ещё во время учёбы он так забалтывал своего профессора экономики, что тот за проваленный с треском экзамен ставил ему «хорошо». Уж если Маркусу удавалось обвести вокруг пальца профессора Освальда, то он сможет сделать это с любым человеком на планете.
    
– Но такую фирму тебе ещё надо найти, – лицо Сильвио выражало абсолютный скепсис.
    
– В чём проблема? Пока мы работаем на «Lakeside and Rowe», мы находимся в лучшей из мыслимых позиций для этого, – ухмыльнулся Маркус.
    
Ему пора уже было закругляться с трёпом. А то он выболтает всё, весь свой роскошный план.
    
– Ты хоть раз взглянул как следует на новые аналитические программы? На модуль «Datamining»? Это ж молоток. Это рентгеновский аппарат для предприятия.
    
Довольно. Ещё не хватало ему разжевать, каким образом он собирается это сделать. И без того всё лежит как на ладони. Надо всего лишь перебраться в технический сервис. Технический сервис означает инсталляцию программ, а инсталляция означает прохождение тестов. На чьей базе данных? Разумеется, на данных теперешних клиентов банка или инвестиционной компании. Другими словами, если он не будет дурачком, то сможет из каждой фирмы, в которой производит обновление программ, уйти домой с хорошим досье многообещающих кандидатов для своего замысла.
    
Но Сильвио даже не слушал толком. Рамазотти, казалось, вызвал в нём дух противоречия.
    
– Я в это всё равно не верю, – заявил он. – Множество людей разбогатело на своих изобретениях.
    
Маркус перегнулся через стол, чтобы заглянуть ему в глаза.
    
– Да? И ты кого-нибудь из них знаешь?
    
– Но об этом то и дело где-нибудь приходится читать, – ответил Сильвио.
    
Снаружи долго сигналил какой-то большой автомобиль, потому что не мог проехать мимо автофургона. На тротуарах теснились люди. Запись итальянской музыки прокручивалась уже в третий раз. Маркус снова откинулся назад.
    
– Мой отец был изобретатель, – начал он, хотя не собирался рассказывать об этом никогда и никому. – Целые дни проводил в мастерской, не думал больше ни о ком и ни о чём. Всё моё детство мы жили на те деньги, которые с трудом зарабатывала мать. Но и те он умудрялся иной раз потратить на какие-нибудь приборы или химикалии, реторты, трубки и прочее оборудование.
    
– А, вон что, – тихо произнёс Сильвио. – Извини.
    
– Он никогда и ничего не заработал, – продолжал Маркус. – Лишь в конце жизни он наконец что-то такое изобрёл, что принесло нам деньги. Но сам он ими не успел попользоваться.
    
Сильвио грустно вздохнул.
    
– Печальная история. – И спросил: – И что же это было? Ну, то, что он изобрёл?
    
Маркус смотрел в пустоту, терзаемый воспоминаниями, которые думал, что забыл.
    
– Это самое странное во всей истории, – сказал он. – Мы этого не знаем.
    
– То есть как это?
    
– Он продал своё изобретение одной фирме и вскоре после этого погиб в автокатастрофе. В его лаборатории не оказалось никаких бумаг, ничего. Но на его счету было два миллиона евро.
    
Он отодвинул стаканчик с ликёром в сторону и смотрел то в окно, то на своего собеседника. Сильвио ответил на его взгляд и, казалось, понял, что Маркус больше не хочет говорить об этом.
    
    
На обратном пути Сильвио снова рассказывал о предмете своей симпатии:
    
– Я думаю, она не замужем. По крайней мере, кольца она не носит. И никто за ней не приезжает забрать с работы, например. А в рамочке на её письменном столе – портрет собаки.
    
– Да ты за ней по-настоящему шпионишь, – удивился Маркус.
    
– Ну да, – смущённо признался Сильвио. – Я… В общем, не знаю.
    
Маркус искоса глянул на него.
    
– Тебе надо с ней поговорить. Разбуди в себе попугая. Чем раньше ты узнаешь, нравишься ли ей, тем лучше.
    
– А если не нравлюсь?
    
– Пусть пеняет на себя. Зато ты будешь знать, что должен искать кого-то ещё. Как ты уже говорил: американок сто миллионов.
    
    
В понедельник утром в автобусе Сильвио настраивал себя:
    
– Сегодня я с ней поговорю.
    
Но вечером, когда возвращались, он только вздохнул:
    
– Не знаю, что со мной. Обычно я не такой робкий.
    
– Значит, всё не так, как обычно, – сказал Маркус.
    
Сильвио мечтательно смотрел в окно.
    
– Знаешь, у неё чудесные глаза. Я только сегодня разглядел как следует.
    
– Да? Мне кажется, я догадываюсь, что у тебя не так, как обычно.
    
– Завтра, – заявил Сильвио. – Завтра я решусь.
    
Во вторник утром он улизнул, как только вошли в здание. Немного позже он, сияя, подошёл к столу Маркуса.
    
– Я сделал это! Я так всё подстроил, что как бы случайно встретился с ней в коридоре – и сделал комплимент.
    
Маркус невольно улыбнулся.
    
– Ну и..? Как она отреагировала?
    
– Не знаю, – Сильвио пожал плечами. – Она была немного смущена, мне кажется. Странно, вообще-то; я готов был поспорить, что у неё отбоя нет от поклонников.
    
– Ну и радуйся, если это не так.
    
Сильвио радостно кивнул, отбил на краю стола короткую барабанную дробь и затем сказал:
    
– О'кей. Назад к работе. Хотя я не знаю, смогу ли сегодня хоть что-нибудь сделать.
    
Два часа спустя Маркус был свидетелем, как здоровенный мужик в серой униформе, которого ему ещё не приходилось видеть в этом здании, спрашивал, где Сильвио Дамиано. С ним, мол, хочет побеседовать мистер Мюррей. Нет, сказал он, брать с собой бумаги по проекту не надо.
    
Через полчаса оба вернулись: Сильвио бледный как мел и с печатью ужаса на лице, а детина в серой униформе на шаг позади него, словно ему было поручено подхватить итальянца на лету, если тот начнёт падать в обморок.
    
– Ради Бога, что стряслось? – спросил Маркус, не сомневаясь, что дома у Сильвио, верно, кто-то умер.
    
– Сексуальные домогательства, – еле выдавил из себя Сильвио.
    
– Что?
    
– Она на меня пожаловалась. Мюррей сказал, что я приставал к ней сексуально. Это про мой комплимент! Я ничего не понимаю.
    
Маркус увидел, как лицо человека в серой униформе приобретает признаки нетерпения.
    
– И что теперь? – спросил он, внезапно заподозрив, что это было ещё не самое худшее.
    
– Меня уволили, – без выражения продолжил Сильвио. – Я должен освободить мой стол, собрать в отеле вещи, и потом вот этот отвезёт меня в аэропорт. В самолёте на Рим для меня уже забронировано место.
    
У Маркуса было такое ощущение, будто его душат.
    
– Не может быть.
    
– Мистер Дамиано, – подал голос мужчина в униформе. На рукаве у него был знак службы безопасности, Маркус лишь сейчас это заметил. – Я вынужден просить вас не задерживаться.
    
Сильвио кивнул и бросил в сторону Маркуса последний взгляд.
    
– Я всё надеюсь, что это только дурной сон.
    
Они все сгрудились у окна и смотрели, как внизу, на парковке, Сильвио садится в машину, такую же серую, как униформа людей из службы безопасности. Теперь их было уже двое, этих стражей порядка. В руках у Сильвио была картонная коробка, почти пустая. Некоторые помахали ему, но Сильвио не видел этого, ни разу даже не взглянул наверх. Дверцы закрылись, и машина покатила прочь.
    Настоящее
    
Его разбудила медсестра. На сей раз в руках у неё не было ничего, она настояла на том, чтобы он сел. Потом, когда он с трудом выпрямился, она потребовала, чтобы он встал и прошёл с ней к раковине умывальника.
    
– Да зачем? – отбивался он.
    
– Вам надо умыться. И побриться.
    
– Для чего?
    
– К вам придут.
    
Он заморгал.
    
– Придут? – Он ощущал свой мозг так, будто тот упакован в стиропор[2] и где-то к нему приклеено указание: «Для ввода в действие переключить тумблер».
    
Ну ладно. Он встал, доковылял на пугающе ватных ногах до раковины. Сестра поддерживала его, что, несомненно, было кстати. В зеркале он лишь с трудом узнал своё лицо. Неопрятная борода обезображивала нижнюю его половину, а широкий шрам, который тянулся от уха до середины лба, портил верхнюю.
    
Ах да, верно. Автокатастрофа. Кое-какие картинки в памяти ещё уцелели.
    
– Далеко не то, что называют мечтой девушек, а? – пробормотал он, обращаясь к своему отражению.
    
Медсестра пододвинула под него стул, похожий на табурет из бара, с ремнями, чтобы пристегнуться.
    
– Чуть позже это уберут, – пообещала она. – Не так всё плохо, как кажется. Давайте, умывайтесь.
    
Она открыла воду и протянула ему мыло и рукавичку для мытья.
    
Он взял то и другое и удивился, как всё это утомительно. Он бы лёг прямо там, где стоял, и проспал бы ещё полгода.
   
   
    
     
Глава 4
    
    Прошлое
    
Новоселье прошло превосходно. Они ещё на приглашениях напечатали фото, изображающее вид с их террасы – в пределах возможностей фотографии, – и гости явились все до одного. Такого не было даже на их свадьбе.
    
– Ребята, а что же вы не устроили «бассейную вечеринку»? – кричал Ханнес, один из друзей Вернера, когда они во время обязательной экскурсии по дому проходили через плавательный зал. – Это было бы что-то!
    
Его миниатюрная рыженькая жена ткнула его в бок.
    
– С твоим-то животом?!
    
– А что мой живот? Это всё от благосостояния и от хорошей кухни…
    
Вернер небрежно отмахнулся.
    
– Бассейную вечеринку устроим в другой раз. Мы решили придержать пару-тройку соблазнительных вариантов, чтобы вы и в следующий раз приехали, несмотря на расстояние.
    
И Доротея посмотрела на него так, что он чуть не лопнул от гордости.
    
Юлиан справился с переездом лучше, чем ожидала Доротея. Может, сыграло свою роль то, что он – с собственным-то бассейном – с ходу стал в своём новом классе чем-то вроде звезды. Практически каждый день он приводил с собой школьных друзей поплавать; и хотя Доротея перед переездом удвоила свой запас полотенец, ей было не миновать ещё одного пополнения. И полдюжины купальных халатов для детей тоже не повредит.
    
Зато можно было сказать, что бассейн используется на всю катушку. Вернер железно плавал по утрам свою дистанцию, пока она отвозила Юлиана к автобусной остановке. За это он должен был приготовить к её возвращению завтрак.
    
– Здесь чувствуешь себя совсем иначе, – рассказывал Вернер тем, кто хотел его слушать, и даже тем, кто не хотел. – Почти как в отпуске. Даже если целый день проводишь в офисе.
    
Но с течением времени обнаружилось, что дом на горе, как бы красив он ни был, имеет свои недостатки.
    
Вопрос с отоплением действительно внушал тревогу. Предостережение прежнего владельца, увы, сбывалось. И Доротея даже начала подозревать, что продать этот дом семью Анштэттера на самом деле побудили счета за топливо.
    
Бак вмещал три тысячи литров. Это было много, когда приходилось его пополнять и осознавать, сколько это стоит, но мало с точки зрения количества, необходимого для обогрева дома. В первые же ветреные дни стрелка уровня топлива опускалась чуть ли не на глазах – и это в апреле! А что будет зимой, они боялись даже себе представить.
    
Вернер какое-то время был убеждён, что бак прохудился. Специалист, которого они, в конце концов, вызвали, всё промерил и пришёл к заключению, что течи нет.
    
– Что же нам тогда предпринять? – спросил Вернер. – Изолировать дом?
    
– Посмотрим, – сказал специалист и заодно обследовал и стены, окна и чердак. Его предложение практически сводилось к тому, что дом надо построить заново: наружные стены снабдить двенадцатисантиметровым слоем изоляции, все окна поменять, кровлю разобрать, заново изолировать и заново покрыть, некоторые внутренние перегородки убрать, а потолок в гостиной опустить.
    
– Как же можно было так строить? – разволновался Вернер.
    
– Дом построен в шестидесятые годы. Тогда нефть стоила дешевле, чем вода.
    
Но тогда, сказал Вернер, надо хотя бы поставить более ёмкий бак. Если бака будет хватать на годовой расход, это даст возможность закупать топливо тогда, когда цены самые низкие. Он раздобыл каталог современных топливных резервуаров, которые зарывают в саду, и поискал в Интернете. При том что очередное повышение по службе, которое позволило бы ему такую меру, могло состояться не раньше, чем через год-другой.
    
Но тут топливо как раз подешевело, и это значило, что оно станет ещё дешевле. Может статься, перестройка дома и вовсе потеряет актуальность.
    
Второй большой недостаток дома был идентичен самому большому его преимуществу, а именно – уединённости. Разумеется, покой был райский. Но Доротея впервые в жизни чувствовала себя отрезанной от мира. Ни телевидение, ни радио положения не меняли, равно как и Интернет с электронной почтой. Единственное, что давало облегчение, это телефон. Её телефонные счета вскоре стали превышать прежние в три раза. Вернер навёл справки о подключении «flatrate»,[3] которое всюду рекламировалось, но это оказалось технически неосуществимо: дом слишком удалён.
    
Всю свою прежнюю жизнь Доротея провела в городе. Родительский дом в Бад-Каннштатте, замшелое, старомодное здание, стояло на оживлённой улице. В детстве ночами, если не могла заснуть, она считала проезжающие грузовики. Когда Вернер посватался к ней, она поставила условием, что когда-нибудь они переедут в деревню, в собственный дом на природе.
    
Но вначале они переехали в съёмную квартиру. В дом, построенный при «трёх партиях»,[4] стоявший в окружении других таких же. Соседи заглядывали к ним на балкон, было слышно, что идёт по телевизору в соседней квартире, и каждую неделю начиналась ругань из-за того, что мусорные баки переполнены, а виноватого нет.
    
В деревне обзавестись знакомствами оказалось труднее, чем она ожидала. Многие женщины работали, другие просто не интересовались новыми соседями. Большинство людей, живущих здесь, родом были из других мест, и друзей и знакомых имели где-то на стороне, в таких же отдалённых деревнях. Если они хотели с кем-то встретиться или что-то предпринять, они садились в машину и уезжали. Было в порядке вещей состоять в сквош-клубе, расположенном в сорока километрах, тогда как местное спортивное общество вынуждено было прекратить свое существование за недостатком членов.
    
Единственный контакт у неё установился с госпожой Бирнбауэр, хозяйкой маленького магазина. Хотя в самый первый раз, когда Доротея там что-то покупала – пакетик соли, кажется, – старуха показалась ей сердитой и молчаливой, словом, не тем человеком, с кем можно поговорить о погоде.
    
Однако в последующие недели Доротее то и дело требовались какие-то мелочи, поскольку она ещё не научилась покупать про запас. Не хватало то салата, то сливок для кофе, то пары яблок для пирога. В какой-то момент она осознала, что ей нравится покупать в этом маленьком магазинчике. И именно потому, что он маленький. Полки были старые и тесные, зато всё на виду. Тут не приходилось стоять, как в большом супермаркете, перед пятнадцатиметровым рядом макарон всех видов и родов, выбор был лишь между швабскими клёцками и спиральной лапшой, макаронами и спагетти. Горчица – не двадцати двух различных сортов, а только двух: острая и не очень. И просто соль, а не две дюжины разнообразных расфасовок.
    
Правда, все товары стоили на несколько центов дороже, но качества были хорошего. И без лишней нервной нагрузки и мук выбора. Сделал один круг – и в принципе купил всё, что тебе нужно.
    
Старая женщина улыбнулась, когда Доротея однажды сказала ей об этом.
    
– Я беру всех товаров по два сорта – самый дешёвый для тех, кому приходится экономить, и самый лучший для остальных. Большего выбора человеку и не нужно.
    
С этого момента они стали разговаривать всё больше. Однажды женщина спросила Доротею, не она ли теперь живёт в том доме на горе.
    
И Доротея узнала историю своего дома.
    
Построен он был ещё в двадцатые годы – как кафе для туристов, и в те времена это кафе было популярным. После войны оно долго пустовало; две попытки продолжить традицию не удались. В середине шестидесятых дом купил знаменитый и весьма состоятельный архитектор и радикально его перестроил. От изначального строения остался лишь сводчатый подвал да пара несущих стен, все остальное возводилось заново.
    
– Госпожа Анштэттер – его дочь, – объяснила старуха. – Она унаследовала дом. Но ей к тому времени было лет двадцать; выросла она не здесь.
    
– Меня удивило, что они его продают, – призналась Доротея.
    
Старая госпожа Бирнбауэр кивнула.
    
– Да, это странно. Вроде как им нужны были деньги. Но её муж инженер, хорошо зарабатывал. И на эти деньги они опять же купили имение, как говорят. Так какой же смысл? – Она принялась поправлять баночки на полке. – Очень странно.
    
    
Раньше Вернер по вечерам уходил, чтобы встретиться с друзьями. Теперь он стал приглашать их к себе. Поначалу Доротея думала, что он делает это ради неё, но потом увидела, как он наслаждается этими вечерами, как он горд, что может «изобразить хозяина замка». Вернер был общительнее её, и она за него радовалась: здесь ему удавалось не только поддерживать старые контакты, которые много для него значили, но и завязывать новые. Так и она познакомилась с некоторыми его коллегами.
    
Вскоре это вошло в привычку: утром Вернер тяжело вздыхал и говорил:
    
– Кстати, если ты ничего не имеешь против, я бы пригласил кое-кого…
    
Так она познакомилась с Зигмундом Мюллером и его женой Маргит.
    
Дом на обоих произвёл впечатление – его местоположение, вид и прежде всего покой.