1 2 

  
   
БЕСПЛОДНАЯ ЗЕМЛЯ
  
  
   
    
Бесплодная земля
   
   
    
                              "Nam   Sibyllam  quidem  Cumis  ego  ipse
    
                              oculis  meis  vidi  in ampulla pendere, et cum
    
                              illi   pueri   dicerent:  Σίβυλλα  τί  θέλεις;
    
                              respondebat ilia: άποθανείν θελω".[1]
   
   
    
                                           Посвящается Эзре Паунду
    
                                                      Il miglior fabbro[2].
   
   
  
  
   
    
I. ПОГРЕБЕНИЕ МЕРТВОГО
   
   
    
     
              АПРЕЛЬ, беспощадный месяц, выводит
     
              Сирень из мертвой земли, мешает
     
              Воспоминанья и страсть, тревожит
     
              Сонные корни весенним дождем.
     
              Зима дает нам тепло, покрывает
     
              Землю снегом забвенья, лелеет
     
              Каплю жизни в засохших клубнях.
     
              Лето напало на нас, пронесшись над Штарнбергерзее
     
              Внезапным ливнем; мы скрылись под колоннадой
     
              И вышли, уже на солнечный свет, в Хофгартен
     
              И выпили кофе, и целый час проболтали.
     
              Bin gar keine Russin, stamm' aus Litauen, echt deutschl[3].
     
              А когда мы в детстве ездили в гости к эрцгерцогу -
     
              Он мой кузен - он меня усадил на санки,
     
              А я испугалась. "Мари, - сказал он, - Мари,
     
              Держись покрепче!" И мы понеслись.
     
              В горах там привольно.
     
              По ночам я читаю, зимою езжу на юг.
    
    
     
              Что там за корни в земле, что за ветви растут
     
              Из каменистой почвы? Этого, сын человека,
     
              Ты не скажешь, не угадаешь, ибо узнал лишь
     
              Груду поверженных образов там, где солнце палит,
     
              А мертвое дерево тени не даст, ни сверчок утешенья,
     
              Ни камни сухие журчанья воды. Лишь
     
              Тут есть тень под этой красной скалой
     
              (Приди же в тень под этой красной скалой),
     
              И я покажу тебе нечто, отличное
     
              От тени твоей, что утром идет за тобою,
     
              И тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку;
     
              Я покажу тебе ужас в пригоршне праха.
    
    
     
                              Frisch weht der Wind,
     
                              Der Heimat zu
     
                              Mein Irisch Kind,
     
                              Wo weilest du?[4]             
    
    
     
              "Ты преподнес мне гиацинты год назад,
     
              Меня прозвали гиацинтовой невестой".
     
              - И все же когда мы ночью вернулись из сада,
     
              Ты - с охапкой цветов и росой в волосах, я не мог
     
              Говорить, и в глазах потемнело, я был
     
              Ни жив ни мертв, я не знал ничего,
     
              Глядя в сердце света, в молчанье.
     
              Öd’ und leer das Meer.[5]            
    
    
     
              Мадам Созострис, знаменитая ясновидящая,
     
              Сильно простужена, тем не менее
     
              С коварной колодой в руках слывет
     
              Мудрейшей в Европе женщиной. "Вот, - говорит она,
     
              Вот ваша карта - утопленник, финикийский моряк.
     
              (Стали перлами глаза. Видите?)
     
              Вот Белладонна, Владычица Скал,
     
              Владычица обстоятельств.
     
              Вот человек с тремя опорами, вот Колесо,
     
              А вот одноглазый купец, эта карта -
     
              Пустая - то, что купец несет за спиной,
     
              От меня это скрыто. Но я не вижу
     
              Повешенного. Ваша смерть от воды.
     
              Я вижу толпы, шагающие по кругу.
     
              Благодарю вас. Любезнейшей миссис Эквитон
     
              Скажите, что я принесу гороскоп сама:
     
              В наши дни надо быть осторожной".
    
    
     
              Призрачный город,
     
              Толпы в буром тумане зимней зари,
     
              Лондонский мост на веку повидал столь многих,
     
              Никогда не думал, что смерть унесла столь многих.
     
              В воздухе выдохи, краткие, редкие,
     
              Каждый под ноги смотрит, спешит
     
              В гору и вниз по Кинг-Уильям-стрит
     
              Туда, где Сент-Мери Вулнот часы отбивает
     
              С мертвым звуком на девятом ударе.
     
              Там в толпе я окликнул знакомого: "Стетсон!
     
              Стой, ты был на моем корабле при Милах!
     
              Мертвый, зарытый в твоем саду год назад, -
     
              Пророс ли он? Процветет ли он в этом году -
     
              Или, может, нежданный мороз поразил его ложе?
     
              И да будет Пес подальше оттуда, он друг человека
     
              И может когтями вырыть его из земли!
     
              Ты, hypocrite lecteur!—mon semblable,—mon frère![6]"      
    
   
   
  
  
   
    
II. ИГРА В ШАХМАТЫ
   
   
    
     
              Она сидела, как на троне, в кресле,
     
              Лоснившемся на мраморе, а зеркало
     
              С пилястрами, увитыми плющом,
     
              Из-за которого выглядывал Эрот
     
              (Другой крылом прикрыл глаза),
     
              Удваивало пламя семисвечников,
     
              Бросая блик на стол, откуда
     
              Алмазный блеск ему навстречу шел из
     
              Атласного обилия футляров.
     
              Хрустальные или слоновой кости
     
              Флаконы - все без пробок - источали
     
              Тягучий, сложный, странный аромат,
     
              Тревожащий, дурманящий, а воздух,
     
              Вливаясь в приоткрытое окно,
     
              Продлял и оживлял свечное пламя
     
              И возносил дымы под потолок,
     
              Чуть шевеля орнаменты кессонов.
     
              Аквариум без рыб
     
              Горел травой и медью на цветных каменьях,
     
              В их грустном свете плыл резной дельфин.
     
              А над доской старинного камина,
     
              Как бы в окне, ведущем в сад, виднелись
     
              Метаморфозы Филомелы, грубо
     
              Осиленной царем фракийским; все же
     
              Сквозь плач ее непобедимым пеньем
     
              Пустыню заполнявший соловей
     
              Ушам нечистым щелкал: "Щелк, щелк, щелк".
     
              И прочие обломки времени
     
              Со стен смотрели, висли, обвивали
     
              И замыкали тишину.
     
              На лестнице послышались шаги.
     
              Под гребнем пламенные языки
     
              Ее волос в мерцании камина,
     
              Словами вспыхнув, дико обрывались.
    
    
     
                   "Все действует на нервы. Все. Останься.
     
              Скажи мне что-нибудь. Ты все молчишь.
     
                   О чем ты думаешь? О чем ты? А?
     
              Я никогда не знаю. Впрочем, думай".
    
    
     
                   Думаю я, что мы на крысиной тропинке,
     
              Куда мертвецы накидали костей.
    
    
     
                   "Что там за стук?"
     
                                  Ветер хлопает дверью.
     
              "Какой ужасный шум. Что ветру надо?"
     
                                  Ничего ему не надо.
    
    
     
                                                "Послушай,
     
              Ты ничего не знаешь? Ничего не видишь? Ничего
     
              Не помнишь?"
    
    
     
                   Я помню
     
              Были перлами глаза.
     
              "Ты жив еще? Ты можешь мне ответить?"
    
    
     
                                                Но
     
              О О О О Шехекеспировские шутки -
     
              Так элегантно
     
              Так интеллигентно
    
    
     
              "А что мне делать? Что мне делать?
     
              С распущенными волосами выбежать
     
              На улицу? А что нам делать завтра?
     
              Что делать вообще?"
    
    
     
                               С утра горячий душ,
     
              Днем, если дождь, машина. А теперь
     
              Мы будем в шахматы играть с тобой,
     
              Терзая сонные глаза и ожидая стука в дверь.
    
    
     
              Когда мужа Лил демобилизовали,
     
              Я ей сказала сама, прямо, без никаких:
     
              ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
     
              Альберт скоро вернется, приведи себя в порядок.
     
              Он спросит, куда ты девала деньги, что он тебе
     
              Оставил на зубы. Да-да. Я сама же слыхала.
     
              Не дури. Лил, выдери все и сделай вставные.
     
              Он же сказал: смотреть на тебя не могу.
     
              И я не могу, говорю, подумай об Альберте,
     
              Он угробил три года в окопах, он хочет пожить,
     
              Не с тобой, так другие найдутся, - сказала я.
     
              - Вот как? - сказала она. - Еще бы, - сказала я",
     
              Ну так спасибо, - сказала она, - договаривай до конца.
     
              ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
     
              Не хочешь, делай что хочешь, - сказала я.
     
              Раз ты не сумеешь, другие сумеют.
     
              Но, если он тебя бросит, так не без причины.
     
              Стыдись, говорю я, ты стала развалиной.
     
              (А ей всего тридцать один.)
     
              - А что я могу, - говорит она и мрачнеет, -
     
              Это все от таблеток, тех самых, ну, чтобы...
     
              (У нее уже пятеро, чуть не загнулась от Джорджа.)
     
              Аптекарь сказал, все пройдет, а оно не прошло.
     
              - Ну и дура же ты, - сказала я.
     
              Скажем, Альберт тебя не оставит, - сказала я, -
     
              Так на черта ж ты замужем, если не хочешь рожать?
     
              ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
     
              В воскресенье Альберт вернулся, у них был
     
                                                 горячий окорок,
     
              И меня позвали к обеду, пока горячий...
     
              ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
     
              ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА
     
              Добрночи, Билл. Добрночи, Лу. Добрночи, Мей,
     
              Добрночи. Угу. Добрночи.
     
              Доброй ночи, леди, доброй ночи, прекрасные
     
                                        леди, доброй вам ночи.
    
   
   
  
  
   
    
III. ОГНЕННАЯ ПРОПОВЕДЬ
   
   
    
     
              Речной шатер опал; последние пальцы листьев
     
              Цепляются за мокрый берег. Ветер
     
              Пробегает неслышно по бурой земле. Нимфы ушли.
     
              Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою.
     
              На реке ни пустых бутылок, ни пестрых оберток,
     
              Ни носовых платков, ни коробков, ни окурков,
     
              Ни прочего реквизита летних ночей. Нимфы ушли.
     
              И их друзья, шалопаи, наследники директоров Сити,
     
              Тоже ушли и адресов не оставили.
     
              У вод леманских сидел я и плакал...
     
              Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою,
     
              Милая Темза, тише, ибо негромко я и недолго пою.
     
              Ибо в холодном ветре не слышу иных вестей,
     
              Кроме хихиканья смерти и лязга костей.
    
    
     
              Сквозь травы тихо кравшаяся крыса
     
              Тащилась скользким брюхом по земле,
     
              А я удил над выцветшим каналом
     
              За газовым заводом в зимний вечер
     
              И думал о царе, погибшем брате,
     
              И о царе отце, погибшем прежде.
     
              В сырой низине белые тела,
     
              С сухой мансарды от пробежки крысьей
     
              Порою донесется стук костей.
     
              А за спиною, вместо новостей,
     
              Гудки машин: весной в такой машине
     
              К девицам миссис Портер ездит Суини.
     
              Ах, льет сиянье месяц золотой
     
              На миссис Портер с дочкой молодой
     
              Что моют ноги содовой водой
     
              Et, O ces voix d’enfants, chantant dans la coupole![7]     
    
    
     
              Щелк щелк щелк.
     
              Упрек упрек упрек
     
              Осиленной так грубо.
     
              Терей
    
    
     
              Призрачный город
     
              В буром тумане зимнего полудня
     
              Мистер Евгенидис, купец из Смирны, -
     
              Небритость, полный карман коринки,
     
              Стоимость-страхование-фрахт, Лондон, -
     
              Пригласил на вульгарном французском
     
              Отобедать в отеле "Кеннон-стрит",
     
              После - уик-энд в "Метрополе".
    
    
     
              В лиловый час, когда глаза и спины
     
              Из-за конторок поднимаются, когда людская
     
              Машина в ожидании дрожит, как таксомотор, -
     
              Я, Тиресий, пророк, дрожащий меж полами,
     
              Слепой старик со сморщенною женской грудью.
     
              В лиловый час я вижу, как с делами
     
              Разделавшись, к домам влекутся люди,
     
              Плывет моряк, уже вернулась машинистка,
     
              Объедки прибраны, консервы на столе.
     
              Белье рискует за окно удрать,
     
              Но все же сушится, пока лучи заката не потухли,
     
              А на диване (по ночам кровать) -
     
              Чулки, подвязки, лифчики и туфли.
     
              Я, старикашка с дряблой женской грудью,
     
              Все видя, не предвижу новостей -
     
              Я сам имел намеченных гостей.
     
              Вот гость, прыщавый страховой агент,
     
              Мальчишка с фанаберией в манере,
     
              Что о плебействе говорит верней, чем
     
              Цилиндр - о брэдфордском миллионере.
     
              Найдя, что время действовать настало,
     
              Он сонную от ужина ласкает,
     
              Будя в ней страсть, чего она нимало
     
              Не отвергает и не привлекает.
     
              Взвинтясь, он переходит в наступленье,
     
              Ползущим пальцам нет сопротивленья,
     
              Тщеславие не видит ущемленья
     
              В объятиях без взаимного влеченья.
     
              (А я, Тиресий, знаю наперед
     
              Все, что бывает при таком визите -
     
              Я у фиванских восседал ворот
     
              И брел среди отверженных в Аиде.)
     
              Отеческий прощальный поцелуй,
     
              И он впотьмах на лестницу выходит...
    
    
     
              Едва ли зная об его уходе,
     
              Она у зеркала стоит мгновенье;
     
              В мозгу полувозникло что-то, вроде
     
              "Ну, вот и все", - и выдох облегченья,
     
              Когда в грехе красавица, она,
     
              По комнате бредя, как бы спросонья,
     
              Рукой поправит прядь, уже одна,
     
              И что-то заведет на граммофоне.
    
    
     
              "Музыка подкралась по воде"
     
              По Стрэнду, вверх по Куин-Виктория-стрит.
     
              О Город, город, я порою слышу
     
              Перед пивной на Лоуэр-Темз-стрит
     
              Приятное похныкиванье мандолины,
     
              А за стеной кричат, стучат мужчины -
     
              То заседают в полдень рыбаки; а за другой стеной
     
              Великомученика своды блещут несказанно
     
              По-ионийски золотом и белизной.
    
    
     
                        Дегтем и нефтью
     
                        Потеет река
     
                        Баржи дрейфуют
     
                        В зыби прилива
     
                        Красные паруса
     
                        Терпеливо
     
                        Ждут облегчающего ветерка.
     
                        Бревна плывут
     
                        Возле бортов
     
                        К Гринвичу
     
                        Мимо Острова Псов.
    
    
     
                             Вейалала лейа
     
                             Валлала лейалала
    
    
     
                        Елизавета и Лестер
     
                        В ладье с кормой
     
                        В виде раззолоченной
     
                        Раковины морской
     
                        Красный и золотой
     
                        Играет прилив
     
                        Линией береговой
     
                        Юго-западный ветер
     
                        Несет по теченью
     
                        Колокольный звон
     
                        Белые башни
    
    
     
                             Вейалала лейа
     
                             Валлала лейалала
    
    
     
              "Место рожденья - Хайбери. Место растленья
     
              Ричмонд. Трамваи, пыльные парки,
     
              В Ричмонде я задрала колени
     
              В узкой байдарке".
    
    
     
              "Ногами я в Мургейте, а под ногами
     
              Сердце. Я не кричала.
     
              После он плакал. Знаете сами.
     
              Клялся начать жить сначала".
    
    
     
              "В Маргейте возле пляжа.
     
              Я связь ничего
     
              С ничем.
     
              Обломки грязных ногтей не пропажа.
     
              Мои старики, они уж не ждут совсем
     
              Ничего".
    
    
     
                      ла ла
    
    
     
                   Я путь направил в Карфаген
    
    
     
              Горящий горящий горящий
     
              О Господи Ты выхватишь меня
     
              О Господи Ты выхватишь
    
    
     
                            горящий
    
   
   
  
  
   
    
IV. СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ
   
   
    
     
              Флеб, финикиец, две недели как мертвый,
     
              Крики чаек забыл и бегущие волны,
     
              И убытки и прибыль.
    
    
     
                                 Морские теченья,
     
              Шепча, ощипали кости, когда он, безвольный
     
              После бури, вздымаясь и погружаясь,
     
              Возвращался от зрелости к юности.
    
    
     
                                                Ты,
     
              Иудей или эллин под парусом у кормила,
     
              Вспомни о Флебе: и он был исполнен силы
     
                                                   и красоты.
    
   
   
  
  
   
    
V. ЧТО СКАЗАЛ ГРОМ
   
   
    
     
              После факельных бликов на потных лицах
     
              После холодных молчаний в садах
     
              После терзаний на пустошах каменистых
     
              Слез и криков на улицах и площадях
     
              Тюрьмы и дворца и землетрясенья
     
              Грома весны над горами вдали
     
              Он что жил ныне мертв
     
              Мы что жили теперь умираем
     
              Набравшись терпенья
    
    
     
              Нет здесь воды всюду камень
     
              Камень и нет воды и в песках дорога
     
              Дорога которая вьется все выше в горы
     
              Горы эти из камня и нет в них воды
     
              Была бы вода мы могли бы напиться
     
              На камне мысль не может остановиться
     
              Пот пересох и ноги уходят в песок
     
              О если бы только была вода средь камней
     
              Горы гнилозубая пасть не умеет плевать
     
              Здесь нельзя ни лежать ни сидеть ни стоять
     
              И не найдешь тишины в этих горах
     
              Но сухой бесплодный гром без дождя
     
              И не найдешь уединенья в этих горах
     
              Но красные мрачные лица с ухмылкой усмешкой
     
              Из дверей глинобитных домов
    
    
     
                        О если бы тут вода
     
                        А не камни
     
                        О если бы камни
     
                        И также вода
     
                        И вода
     
                        Ручей
     
                        Колодец в горах
     
                        О если бы звон воды
     
                        А не пенье цикад
     
                        И сухой травы
     
                        Но звон капели на камне
     
                        Словно дрозд-отшельник поет на сосне
     
                        Чок-чок дроп-дроп кап-кап-кап
     
                        Но нет здесь воды
    
    
     
              Кто он, третий, вечно идущий рядом с тобой?
     
              Когда я считаю, нас двое, лишь ты да я,
     
              Но, когда я гляжу вперед на белеющую дорогу,
     
              Знаю, всегда кто-то третий рядом с тобой,
     
              Неслышный, в плаще, и лицо закутал,
     
              И я не знаю, мужчина то или женщина,
     
              - Но кто он, шагающий рядом с тобой?
    
    
     
              Что за звук высоко в небе
     
              Материнское тихое причитанье
     
              Что за орды лица закутав роятся
     
              По бескрайним степям спотыкаясь о трещины почвы
     
              В окружении разве что плоского горизонта
     
              Что за город там над горами
     
              Разваливается в лиловом небе
     
              Рушатся башни
     
              Иерусалим Афины Александрия
     
              Вена Лондон
     
              Призрачный
    
    
     
              С ее волос распущенных струится
     
              Скрипичный шорох колыбельный звук
     
              Нетопырей младенческие лица
     
              В лиловый час под сводом крыльев стук
     
              Нетопыри свисают книзу головами
     
              И с башен опрокинутых несется
     
              Курантов бой покинутое время
     
              И полнят голоса пустоты и иссякшие колодцы.
    
    
     
              В этой гнилостной впадине меж горами
     
              Трава поет при слабом свете луны
     
              Поникшим могилам возле часовни -
     
              Это пустая часовня, жилище ветра,
     
              Окна разбиты, качается дверь.
     
              Сухие кости кому во вред?
     
              Лишь петушок на флюгере
     
              Ку-ка-реку ку-ка-реку
     
              При блеске молний. И влажный порыв,
     
              Приносящий дождь.
    
    
     
              Ганг обмелел, и безвольные листья
     
              Ждали дождя, а черные тучи
     
              Над Гимавантом[8] сгущались вдали.
     
              Замерли джунгли, сгорбясь в молчанье.
     
              И тогда сказал гром
     
              ДА
     
              Датта[9]: что же мы дали?
     
              Друг мой, кровь задрожавшего сердца,
     
              Дикую смелость гибельного мгновенья
     
              Чего не искупишь и веком благоразумия
     
              Этим, лишь этим существовали
     
              Чего не найдут в некрологах наших
     
              В эпитафиях, затканных пауками
     
              Под печатями, взломанными адвокатом
     
              В опустевших комнатах наших
     
              ДА
     
              Даядхвам[10]: я слышал, как ключ
     
              Однажды в замке повернулся однажды
     
              Каждый в тюрьме своей думает о ключе
     
              Каждый тюрьму себе строит думами о ключе
     
              Лишь ночью на миг эфирное колыханье
     
              Что-то будит в поверженном Кориолане.