1 2 3 


Расин Жан
Британик 

Жан Расин 
Британик 
Перевод Э. Л. Линецкой 
ЕГО СВЕТЛОСТИ ГЕРЦОГУ ДЕ ШЕВРЕЗ {1} 
Ваша светлость! 
Вы, быть может, с удивлением увидите свое имя на первом листе этой книги; испроси я вашего согласия на то, чтобы посвятить ее вам, вы скорее всего отказали бы мне в моей просьбе. Но меня можно было бы обвинить в неблагодарности, если бы я и доле утаивал от света доброе отношение, которым вы всегда меня удостаивали. Какое зрелище являл бы собою тот, кто трудился бы только во имя славы и при этом умалчивал о покровительстве столь высоком, как ваше! 
Нет, ваша светлость, я не откажусь от почетного права оповестить всех о том, что даже мои друзья вам не безразличны, что вы проявляете участие ко всем моим замыслам, что благодаря вам я имел честь читать это творение человеку, чья каждая минута драгоценна. {2} Вы были свидетелем тому, с какой проницательностью судил он о построении моей пиесы и насколько его понятия о трагедии истинно безупречной превышают все, что я в силах создать. 
Не опасайтесь, ваша светлость, что я не ограничусь этим и, остерегаясь восхвалять его в глаза, буду и далее обращаться к вам, дабы возносить ему хвалу с большей непринужденностью. Мне ведомо - утомлять его внимание хвалою небезопасно, и, смею сказать, ка к раз эта скромность, присущая вам обоим, особенно крепко связывает вас друг с другом. 
У человека с заурядными свойствами умеренность - добродетель весьма заурядная. Но когда вы, наделенный всеми достоинствами сердца и ума, глубиною суждений, дающейся обычно лишь многолетним опытом, блестящими и обширными познаниями, которых вам не скрыть от ваших близких друзей, когда этой, вызывающей всеобщее восхищение, мудрой сдержанностью обладаете вы, тогда она становится добродетелью поистине редчайшей, особенно в наш век мелочных тщеславий. Но, сам того не замечая, я не устоял перед искушением говорить о вас: как же оно должно быть сильно, если я поддался ему в послании, в котором собирался лишь почтительно засвидетельствовать, что я всегда 
покорнейший и смиренный слуга 
вашей светлости. 
Расин 
Первое предисловие 
Ни одно творение, отданное мною на суд публики, не принесло мне таких похвал и не навлекло такой хулы, как эта трагедия. Я трудился над ней с особым тщанием, но, казалось, чем больше сил я в нее вкладывал, тем ожесточеннее рвали ее на части иные критики: каких только козней они не строили, каких только недостатков не находили! Кое-кто даже соизволил взять под защиту Нерона, утверждая, будто я изобразил его слишком жестоким. А я-то полагал, что самое имя Нерона уже означает нечто превосходящее обыкновенную жестокость! Впрочем, возможно, они хотели этим сказать, блеснув осведомленностью, что в первые годы правления Нерон еще ничем себя не запятнал. Но довольно прочитать Тацита, дабы убедиться: пусть вначале он был хорошим императором, но человеком он всегда был очень дурным. В этой трагедии я вовсе ни касаюсь дел политических: Нерон представлен мною в кругу своей семьи, в частной жизни, и, право, нет надобности приводить все цитаты, подтверждающие, что я не нанес оскорбления его чести. 
Другие, напротив, пеняли на то, что я приукрасил Нерона. Должен признаться, я отнюдь не считаю его образцом прекрасного человека; он мне всегда казался чудовищем. Но у меня это чудовище только в зачатке - Нерон еще не поджег Рим, не убил свою мать, жену, своих наставников. За вычетом этого, он совершил достаточно злодеяний, чтобы истинная его натура всем была ясна. 
Нашлись защитники и у Нарцисса: они поносили меня за то, что я изобразил его столь дурным человеком и к тому же наперсником Нерона. В качестве ответа этим людям удовольствуюсь единственной цитатой. "Нерон, говорит Тацит, - был весьма разгневан смертью Нарцисса, ибо пороки этого вольноотпущенника были на редкость схожи с его собственными, пока еще скрытыми: "cujus abditis adhuc vitiis mire congruebat"". {Переводом этой и нескольких следующих цитат из Тацита являются предшествующие слова Расина. Ред.} {3} 
Иные возмущались тем, что героем трагедии я избрал столь юного годами Британика. В предисловии к "Андромахе" я уже приводил им суждение Аристотеля касательно героя трагедии: герой этот не должен быть совершенен, более того, пусть он будет отмечен какими-нибудь несовершенствами. Здесь я еще добавлю, что семнадцатилетний юноша, отпрыск императорского дома, наделенный великой отвагой, способностью к великой любви, прямодушием и доверчивостью свойствами, вообще присущими юности, - безусловно может, на мой взгляд, вызвать к себе сочувствие. А большего мне и не надобно. 
"Но Британик погиб, когда ему только исполнилось пятнадцать, твердят эти критики, - меж тем как в трагедии ему, равно как и Нарциссу, подарено два лишних года жизни". Я не стал бы отвечать на подобное возражение, не выскажи его, да еще с таким жаром, человек, который позволил себе восьмилетнее царствование некоего императора превратить в двадцатилетнее {4}, а такая погрешность в хронологии куда серьезнее, ибо счет времени мы ведем по годам царствований. 
Не обошли хулители и Юнию: они говорят, что старую кокетку по имени Юния Силана я превратил в молодую и добродетельную девушку. Каков был бы их ответ, скажи я им, что Юния - столь же вымышленное лицо, как Эмилия в "Цинне" и Сабина в "Горации"? {5} Но я скажу другое: будь они начитаннее в истории, им встретилось бы имя Юнии Кальвины из Дома Августа, сестры Силана, которому Клавдий обещал в жены Октавию. {6} Эта Юния была молода, красива и, как говорит Сенека, "festivissima omnium puellarum". {"приятнейшая среди юных дев" (лат.).} {7} Она нежно любила брата, и враги, утверждает Тацит, обвиняли их в кровосмесительстве, хотя повинны они были лишь в некоторой неосмотрительности. {8} Да, я изобразил ее более скромной, нежели она была в действительности, но с каких пор нам воспрещено исправлять нравы действующего лица, тем паче никому не известного! 
Многие находят странным, что Юния появляется на сцене после смерти Британика. Как утонченны эти люди - им режут слух четыре строки, {9} к тому же не лишенные трогательности, в которых она только и говорит, что идет к Октавии! "Но ради этого не стоило возвращать ее на сцену", - настаивают они. Им неведомо одно из правил, обязательных для театральных пиес: передавать в рассказе лишь то, что не может быть показано. {10} Древние авторы нередко заставляют актеров выходить на сцену только для того, чтобы сообщить, откуда они пришли и куда направляются. 
"Все это лишнее, - не унимаются мои критики. - Трагедия приходит к концу вместе с рассказом о смерти Британика, остальное уже не к чему и слушать". Однако все слушают - и с не меньшим напряжением, чем обычно в конце трагедии. А я меж тем всегда понимал, что поскольку трагедия воссоздает событие, уже полностью свершившееся и в котором приняло участие несколько действующих лиц, ее можно считать оконченной, лишь когда разъяснена судьба всех участников. Так чаще всего и поступает Софокл: например, в "Антигоне" он тратит столько же стихотворных строк {11} на описание ярости Гемона и наказания, постигшего Креонта после смерти Антигоны, сколько я - на проклятия Агриппины после смерти Британика, возвращение Юнии, кару, которую понес Нарцисс, и отчаяние Нерона. 
Возможно ли угодить столь щекотливым судьям? Ну еще бы, и без особого труда, но для этого пришлось бы пожертвовать здравым смыслом, уклониться от правды и удариться в неправдоподобное. {12} Действие, простое по своей сути, не перегруженное событиями, каковым ему и следует быть, ибо оно ограничено пределами одного дня, действие, шаг за шагом продвигающееся к своему завершению и основанное лишь на желаниях, чувствах, страстях участников, надо было бы обременить множеством случайностей, которые не уложить и в целый месяц, бессчетными хитросплетениями, тем более поразительными, чем менее они вероятны, нескончаемыми тирадами, где актеры говорят как раз обратное тому, что им пристало бы говорить. Надо было бы, к примеру, вывести на подмостки героя, который пьян и шутки ради старается вселить ненависть к себе {13} в свою любовницу, спартанца сделать болтуном, {14} заставить завоевателя разглагольствовать лишь о любви, {15} а женщину - давать завоевателям уроки непреклонной гордости. {16} Вот бы возрадовались эти господа! Но каков был бы приговор тех немногочисленных разумных людей, чье одобрение я стараюсь заслужить? И как посмел бы я, так сказать, явиться на глаза великим мужам древности, которых взял себе за образец? Ибо, как говорит один из этих древних авторов, {17} вот те истинные зрители, которые неизменно должны быть перед нашим мысленным взором, и мы без устали должны спрашивать себя, что сказали бы Гомер и Вергилий, прочитай они эти стихи? Или Софокл, если бы увидел на театре эту сцену? Так или иначе, я никому не препятствовал бранить мои произведения - все равно это было бы бесполезно; "Quid de te alii loquantur ipsi videant, sed loquentur tamen", {"Пусть другие решают, что им говорить о тебе, но говорить они, несомненно, будут" (лат.).} - говорит Цицерон. {18} 
Да простит мне читатель это маленькое предисловие, где я объясняю ему соображения, которыми руководствовался, когда писал трагедию. Что может быть натуральнее желания защититься, если на тебя нападают и, по твоему разумению, несправедливо? Я вижу, даже Теренций {19} писал прологи только, чтобы оборониться от хулы старого злокозненного поэта {19а} (malevoli veteris poetae), который ретиво собирал голоса против него и занимался этим до самого начала представления его комедий. {20} 
... Occepta est agi: 
Exclamat, etc. {*} 
{* ... Не успели начать, 
Он закричал, и т. д. {21} (лат.).} 
Одного вполне основательного замечания мне все же не сделали. Однако, что ускользнуло от зрителей, то, быть может, заметят читатели: Юния у меня становится весталкой, меж тем Авл Геллий {22} сообщает, что в весталки принимали девочек не моложе шести лет и не старше десяти. Но в моей трагедии народ берет Юнию под свое покровительство, и, как мне кажется, приняв в расчет ее происхождение, добродетель и несчастную участь, он может пренебречь возрастом, предписанным по закону, как много раз пренебрегал узаконенным возрастом, когда избирал в консулы знаменитых людей, достойных этой почетной должности. 
Короче говоря, я ничуть не сомневаюсь, что можно было бы сделать еще немало замечаний, притом такого рода, что я принужден был бы их принять и воспользоваться ими в будущих моих сочинениях. Но я от души жалею людей, пишущих только в угоду публике. Яснее всего видят наши недостатки как раз те люди, что охотнее всего закрывают на них глаза: они прощают нам то, что им не по душе, ради того, что доставило удовольствие. Напротив, всего несправедливее невежда: он уверен, что восхищаться способен только человек ничего не смыслящий; объявляет всю пиесу негодной, если ему хоть что-то в ней не понравилось; более того, обрушивается на самые удачные места, стараясь этим доказать свое остроумие, а если мы пытаемся его оспорить, обвиняет нас в зазнайстве, в нежелании считаться с кем бы то ни было, и ему невдомек, что порою он больше тщеславится дрянным критическим разбором, нежели мы - недурной театральной пиесой. 
Homme imperito nunquam quidquam injustius. {*} 
{* Нет ничего несправедливее невежды {23} (лат.).} 
[Второе предисловие] {24} 
Я предлагаю сейчас публике ту из моих трагедий, в которую поистине вложил больше всего труда. Но, признаюсь, поначалу она обманула мои упования на успех: появление ее на театре было встречено такой хулою, что, казалось, пиеса обречена на полный провал. Я и сам начал думать, что судьба ее сложится куда менее счастливо, чем судьба прочих моих творений. Однако в конце концов произошло то, что всегда происходит с произведениями не вовсе дурными: хулителей как не бывало, трагедия не сходит со сцены. Именно ее охотнее всего смотрят ныне и двор, и публика. И если из всех написанных мною пиес хоть одна сколько-нибудь долговечна и заслуживает похвалы, то, по единодушному признанию знатоков, такой пиесой является "Британик"). 
Должен сказать, что, живописуя двор Агриппины и Нерона, я находил подтверждение верности своего замысла в тех образцовых трудах, на которые опирался. Мои действующие лица скопированы с полотен величайшего живописца древности, то есть Тацита: я так много читал тогда этого несравненного автора, что обязан ему почти всеми живыми чертами своей пиесы. У меня даже было намерение приложить к этому сборнику выдержки из самых замечательных глав, которым я пытался подражать, но оказалось, что они займут немногим меньше места, нежели целая трагедия. Поэтому пусть не посетует на меня читатель за то, что я отошлю его к автору, чьи книги к тому же у всех под руками, и ограничусь цитатами, касающимися лиц, выведенных мною в пиесе. 
Начну с Нерона, напомнив предварительно, что он представлен у меня в первые и, как известно, безоблачные годы своего правления. Следовательно, я был не вправе изобразить его таким дурным человеком, каким он стал потом. Но я не изобразил его и человеком добродетельным, ибо таковым он никогда не был. Нерон еще не убил свою мать, жену, наставников, но в нем зреют семена всех этих злодейств, он уже хочет освободиться от запретов, ненавидит своих близких, но прикрывает ненависть притворными ласками, "factus natura velare odium fallacious blanditiis". {"созданный природою, чтобы таить в себе ненависть, прикрывая притворными ласками" (лат.).} {25} Короче говоря, это чудовище в зачатке, которое, еще не смея открыто проявиться, старается приукрасить свои дурные деяния: "Hactenus Nero flagitiis et sceleribus velamenta quaesivit". {26} Он не терпел Октавию, отличавшуюся редкой сердечностью и добронравием, "fato quodam, an quia praevalent illicita; metuebaturque ne in stupra feminarum illustrium prorumperet". {"то ли по воле рока или, может быть, потому, что все запретное слаще, и они опасались, как бы Нерон не обратился к прелюбодейным связям с женщинами именитых родов" {27} (лат.).} 
Его наперсником я делаю Нарцисса, опираясь на Тацита, который говорит, что Нерон был весьма разгневан смертью Нарцисса, ибо пороки этого вольноотпущенника были на редкость схожи с его собственными: "cujus abditis adhuc vitiis mire corigruebat". Из приведенной цитаты следует, во-первых, что Нерон был уже порочен, а во-вторых, что Нарцисс потакал его дурным наклонностям. 
Этому гнусному двору я противопоставляю истинно порядочного человека в лице Бурра, отдав ему предпочтение перед Сенекой, и вот по какой причине: оба они были наставниками юного Нерона, Бурр - в военном деле, Сенека - в науках, оба приобрели широкую известность, один - своим военным опытом и строгостью нравов, "militaribus curis et severitate morum", {28} другой красноречием и приятным складом ума, "Seneca praeceptis eloquentiae et comitatebonesta". {"Сенека - наставлениями в красноречии и свободной от подобострастия обходительностью" {29} (лат.).} Кончину Бурра горько оплакали, памятуя о его добродетели: "Civitati grande desiderium ejus mansit per memoriam virtutis". {30} 
Все их силы уходили на борьбу с заносчивостью и свирепостью Агриппины, "quae, cunctis malae dominationis cupldinibus flagrans, babebat in partibus Pallantem". {31} Больше я ничего не скажу о ней, ибо можно было бы сказать слишком много. Ее характер я старался обрисовать с особенной тщательностью, и трагедия моя в той же мере трагедия опалы Агриппины, как и смерти Британика. Эта смерть потрясла ее, и Тацит говорит, что, судя по ее ужасу и смятению, она так же не виновата в ней, как и Октавия. В Британике она видела свою последнюю надежду, и злодейская его гибель рождала в ней предчувствие еще большего злодеяния: "Sibi supremum auxilium ereptuin, et parricidii exemplum intelligebat". {"Агриппина отчетливо понимала, что лишается последней опоры и что это братоубийство - прообраз ожидающей ее участи" {32} (лат.).} 
Возраст Британика так хорошо всем известен, что я не мог изобразить его иначе, нежели юным отпрыском императорского дома, наделенным великой отвагой, способностью к великой любви и прямодушием - свойствами, вообще отличающими юность. Ему было пятнадцать лет, и говорили, что он одарен живым умом - так ли это, или людям, тронутым его несчастной судьбой, хотелось этому верить, но умер он раньше, чем успел доказать свои способности: "Neque segnem ei fuisse indolem ferunt; sive verum, seu, periculis commendatus, retinuit famam sine experimente". {"Говорят, что он обладал природными дарованиями; то ли это соответствует истине, то ли такая слава удержалась за ним из-за сочувствия к постигшим его несчастьям, хотя бы и не успел доказать на деле ее справедливость" {33} (лат.).} 
Не следует удивляться, что при нем находится такой дурной человек, как Нарцисс: давно уже было решено, что Британика должны окружать люди без чести и совести: "Nam, ut proximus quisque Britannico, neque fas neque fidem pensi haberet, oiim provisum erat". {34} 
Мне остается сказать несколько слов о Юнии. Не следует путать ее со старой кокеткой по имени Юния Силана. У меня речь идет о другой Юнии, которую Тацит называет Юнией Кальвиной из дома Августа; она приходилась сестрой Силану, которому Клавдий обещал в жены Октавию. Эта Юния была молода, красива и, как говорит Сенека, "festivissima omnium puellarum". Они с братом нежно любили друг друга, и "их враги, - говорит Тацит, - обвинили их в кровосмесительстве, хотя повинны они были лишь в некоторой неосмотрительности". Она дожила до правления Веспасиана. {35} 
Юния у меня становится весталкой, хотя Авл Геллий сообщает, что в весталки принимали девочек не моложе шести лет и не старше десяти. Но в моей трагедии народ берет Юнию под свое покровительство и, как мне кажется, приняв в расчет ее происхождение, добродетель и несчастную участь, он может пренебречь возрастом, предписанным по закону, как много раз пренебрегал узаконенным возрастом, когда выбирал в консулы знаменитых людей, достойных этой почетной должности. 
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА 
Нерон, император, сын Агриппины. 
Британик, {36} сын императора Клавдия. 
Агриппина, {37} вдова Домиция Энобарба, отца Нерона, и, по второму 
браку, вдова императора Клавдия. 
Юния, возлюбленная Британика. 
Бурр, наставник Нерона. 
Нарцисс, наставник Британика. 
Альбина, наперсница Агриппины. 
Стража. 
Место действия - Рим, один из покоев во дворце Нерона. 
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ 
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ 
Агриппина, Альбина. 
Альбина 
Негоже, госпожа, тебе у двери ждать, 
Когда твой сын Нерон изволит почивать. 
Мать императора в покой к нему не входит, 
Без свиты по дворцу бесшумной тенью бродит... 
Прошу, вернись к себе, там сына подождешь. 
Агриппина 
Нет, мне уйти нельзя. Как беспощадный нож, 
Мой сын в меня вонзил тревогу и страданье: 
Я думой горестной заполню ожиданье. 
Все, все сбывается, чего боялась я: 
Нерон нетерпелив и, больше не тая 
Вражды к Британику, весь нынче обнаружась. 
Устав вселять любовь, вселить желает ужас. 
Едва Британика с пути он уберет, 
Как вслед за ним, поверь, приспеет мой черед. 
Альбина 
К чему такая речь? Нерон к тебе привязан, 
Рожденьем, титулом - всем матери обязан. 
Сын Клавдия тобой наследия лишен 
И римским цезарем не он провозглашен, 
А сын Домиция. {38} Тебя любить безмерно 
Он должен, госпожа. 
Агриппина 
Он должен, это верно, 
И щедро мне воздаст, когда в нем честь жива, 
Но тяжко отомстит, когда она мертва. 
Альбина 
В Нероне честь мертва? Он долгу так послушен, 
Взыскателен к себе, к другим великодушен! 
Три года властвует, {39} и цезарем таким 
Тебе ль того не знать? - гордиться может Рим. 
Стал императором Нерон тому три года, 
И время консулов вернулось для народа: 
Он подданным отец и в юности своей 
Подобен Августу на склоне поздних дней. {40} 
Агриппина 
При всем пристрастии насквозь я вижу сына: 
Чем Август завершил, тем начал он, Альбина, 
Но как бы прошлого грядущим не попрал 
И тем не завершил, чем Август начинал! 
Личину носит он, но сквозь личину явен 
В нем сын Домиция, жесток и своенравен. 
Гордыни родовой лежит на нем печать: {41} 
Гордыней он в отца, гордыней он и в мать. 
Тиран медоточив, пока не в полной силе. 
Как был приветлив Гай, {42} и как его любили! 
Но речь медовую сменяет лютый гнет, 
И в страхе ледяном покорствует народ. 
А впрочем, прям Нерон иль низмен и двуличен 
Потомков приговор мне, право, безразличен! 
Поставлен был мой сын к кормилу власти мной 
Затем ли, чтоб сенат водил его рукой? 
Пусть римлянам отцом он будет впредь и ныне, 
Но не перестает быть сыном Агриппине! 
А как, скажи, постичь и как именовать 
Деянье, что в ночи свершил он, словно тать? 
Нерону ведомо, - не новость то для Рима, 
Что страстно Юния Британиком любима, 
Так как же, если впрямь Нерон душой высок, 
Как он под кровом тьмы ее похитить мог? 
Скажи, что движет им? Любовный пыл? Едва ли! 
Скорей желание, чтобы они страдали. 
А, может, злобою ко мне он одержим 
И хочет покарать меня за помощь им? 
Альбина 
За помощь им? 
Агриппина 
Молчи, не возражай, Альбина! 
Я знаю, в их судьбе одна лишь я повинна. 
Да, мной, одной лишь мной Британик отстранен, 
Чтоб императором назвал себя Нерон. 
Силана, {43} Юнии возлюбленного брата, 
Я убрала за то, что Клавдием когда-то 
Ему Октавия обещана была, 
А в нем, я помнила, кровь Августа текла. {44} 
Все получил Нерон, и что же? От Нерона 
Британику теперь я - щит и оборона, 
Дабы в грядущий день, равенство сил храня, 
Британик от него оборонил меня. 
Альбина 
Далеко смотришь ты. 
Агриппина 
Что делать мне прикажешь? 
Он вырвется из рук - потом его не свяжешь. 
Альбина 
Остерегаешься ты сына своего? 
Агриппина 
Пока боится он, я не боюсь его. 
Альбина 
Должно быть, у тебя для страха есть причина, 
Но если цезаря страшится Агриппина, 
Об этом знаете вы двое: он и ты 
От прочих скрыто все завесой темноты. 
С тобой почет и власть наш цезарь разделяет, 
Тебя возносит он, себя же умаляет. 
Сыновней нежностью всегда окружена, 
Ты цезарю одна величием равна. 
Октавию давно никто не замечает, 
Меж тем тебя Нерон так чтит и величает, 
Что носят фасции и лавры пред тобой: {45} 
Так Ливию {46} не чтил и Август, предок твой. 
Чего же хочешь ты? Ужель мала награда? 
Агриппина 
Когда доверья нет, и почестей не надо. 
Они, Альбина, знак паденья моего: 
Я, вознесенная, не значу ничего. 
Те времена прошли, когда, любимый всеми, 
Слагал на плечи мне забот и власти бремя 
Мой юный сын Нерон, и этому был рад. 
Тогда я во дворец могла призвать сенат, 
Тогда, незримая, {47} всем правила умело, 
Всевластная душа послушливого тела. 
Как Риму угодить, еще не знал Нерон, 
Еще могуществом он не был опьянен. 
Тот день, тот черный день не перестану клясть я, 
Когда постиг мой сын, как сладостно всевластье, 
Когда послы владык со всех концов земли 
Ему покорства дань смиренно принесли. 
Я к сыну подошла, с ним рядом сесть хотела, 
Взглянула на него и вся похолодела 
Так яростно сверкнул по мне скользнувший взор. 
Кто научил его - не знаю до сих пор, 
Но сразу поняла печальное предвестье, 
И не замедлило ко мне прийти бесчестье: 
Он оскорбление почтительностью скрыл, 
За плечи обнял и - от трона отстранил. {48} 
К закату катится с тех пор мое светило, 
И все быстрей, быстрей идет на убыль сила. 
Я - тень, всего лишь тень. Никто ко мне не льнет: 
Бурр - вот опора всем, Сенека - вот оплот. 
Альбина 
Но подозрение - отравленный напиток. 
Чем тайно изнывать во власти этих пыток, 
Не лучше ль цезарю прямой вопрос задать? 
Агриппина 
Лишь при свидетелях он принимает мать, 
В урочный час, когда заране все готово: 
Молчанье, взгляд, кивок, не говорю уж, слово 
Все, все обдумано. И соглядатай тут, 
Один из двух, {49} что нас так зорко стерегут. 
Но пусть он прячется - напрасное старанье! 
Сейчас мне на руку ночное злодеянье. 
Дверь открывается. Пойдем, настал мой час, 
Я прямо приступлю к нему на этот раз 
И выведаю все, что утаить желает... 
Но это Бурр! 
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ 
Агриппина, Бурр, Альбина. 
Бурр 
Меня наш цезарь посылает 
Подробно госпожу в то дело посвятить, 
Которое могло ей душу возмутить. 
Я должен подтвердить бесхитростным рассказом, 
Что императором руководит лишь разум. 
Агриппина 
Тогда войдем к нему. Он сам все объяснит. 
Бурр 
Но доступ к цезарю сейчас для всех закрыт, 
Затем что консулы, дверь потайную зная 
И нечто важное с ним обсудить желая, 
Уже к нему вошли. Но я спрошу. 
Агриппина 
Нет, нет! 
К лицу ли, бедной, мне нарушить сей запрет? 
А вот с тобою, Бурр, уловки все оставя, 
Поговорить бы мне хотелось, не лукавя. 
Бурр 
Я презираю ложь и правды верный друг. 
Агриппина 
Вы долго ль будете, не покладая рук, 
Искусно возводить все новые преграды 
Меж мной и цезарем? Как были бы вы рады 
Нас вовсе разлучить! Ответь мне на вопрос: 
Сенеку и тебя кто, как не я, вознес? 
И вот ведете вы теперь соревнованье, 
Как обратить в ничто мой вес, мое влиянье. 
Чуждаться стал меня Нерон не потому ль, 
Что вам не терпится схватить державный руль? 
Чем больше думаю, тем меньше разумею: 
Неужто мните вы, пред вами я робею, 
Я, императоров жена, и дочь, и мать? {50} 
Служить - вот ваш удел, а мой - повелевать! 
Да если бы не я, вы оба в легионе 
Остались бы вовек! В каком же вы уроне? 
Куда вы метите? Я одному, не трем 
Сан цезаря дала, пеклась лишь об одном. 
Уже он не дитя, пусть самовластно правит. 
Оглядкою на вас Нерон себя бесславит, 
А помощь надобна - найдет поводырей 
Меж пращуров своих, {51} обоих вас мудрей! 
Тиберий, Август ли - чем плох такой учитель? 
Чем не пример ему Германик, мой родитель? 
Мне причислять себя к великим сим не след, 
Но цезарю и я могу подать совет, 
Как подданных своих держать на расстоянье, 
Дабы положенной не преступали грани. 
Бурр 
Поступок цезаря я объяснить хотел, 
И в мыслях не было касаться прочих дел. 
Но объяснения ты слушать не желаешь, 
А между тем вину на Бурра возлагаешь. 
Что ж, выложу тебе всю правду напрямик: 
Я воин, госпожа, к прикрасам не привык. 
За то, что ты моей доверила опеке 
Нерона юного, признателен вовеки, 
Но разве клялся я, что бережно взращу 
Одно покорство в нем? Владыку превращу 
В послушного слугу? Ты видишь в нем лишь сына, 
Я - императора и мира властелина. 
За совесть, не за страх отчизне я служу 
И перед ней ответ бестрепетно держу. 
Ты нас приставила к Нерону для того ли, 
Чтоб сделать цезаря игрушкой чуждой воли? 
Ужель растлителей средь ближних не нашлось 
И меж изгнанников {52} отыскивать пришлось? 
Был Клавдий окружен угодливой толпою, 
Льстецов не перечесть, а нас, ты знаешь, двое. 
Им было б на руку, чтоб твой державный сын 
Беспомощным юнцом остался до седин. 
Чем недовольна ты? Везде и всюду в Риме, 
Как имя цезаря, чтут Агриппины имя. 
Ты тем уязвлена, что он к твоим ногам 
Державу не кладет и управляет сам? 
Он к матери своей питает уваженье, 
Но уважение не значит униженье! 
Нет, нерешительный, робеющий Нерон 
Не станет Цезарем, хотя и цезарь он. 
Рим счастлив, что теперь отпущенник в опале: 
Те трое {53} столько лет его порабощали, 
Но император наш ему права вернул, 
И, спину распрямив, всей грудью Рим вздохнул. 
Жестокая пята народ не попирает; 
На поле Марсовом собравшись, избирает 
Он магистратов сам; в нем ожил вольный дух; 
Склоняет цезарь наш к легионеру слух 
Он знает, быть вождем один лишь тот достоин, 
Кому и честь, и жизнь вручает слепо воин; 
Тразея доблестный в сенате вознесен; 
Ведет когорты в бой отважный Корбулон; {54} 
Не оклеветанный, а клеветник в пустыне... 
Что ж, если к нам двоим Нерон не глух и ныне, 
Какая в том беда! Мы не жалеем сил, 
Чтоб цезарь был могуч, а Рим свободен был. 
Но Римом управлять Нерон и сам умеет 
Ему покорен Бурр и наставлять не смеет. 
Пусть будут пращуры примером для него, 
Пусть внемлет голосу лишь сердца своего! 
В нем добродетели - как звенья цепи длинной: 
Им крепнуть день за днем, година за годиной. 
Агриппина 
Хотя доверия в тебе к Нерону нет, 
Ты чаешь, что спасешь его и Рим от бед, 
И радует пока тебя твое творенье. 
Нерон во всех делах достоин одобренья! 
Но если цезарь благ и разумом высок, 
Ужели Юнию похитить бы он мог? 
Я - значит, и мой сын - единого с ней рода. {55} 
Его деянием оскорблена природа! 
Скажи мне, объясни, в чем Юнии вина? 
Чем императора прогневала она? 
Она воспитана в тиши для скромной доли 
И нынче в первый раз - и не по доброй воле 
Того увидела, кого б хотелось ей 
Не видеть во плоти до окончанья дней. 
Бурр 
Никто за Юнией недобрых дел не числит. 
Наказывать ее наш цезарь и не мыслит. 
Пусть во дворце живет, никем не стеснена, 
Тенями пращуров всегда осенена. 
Но нужен ей супруг покладистого нрава, 
Не то жены своей наследственное право 
Употребит во зло. И, госпожа моя, 
Решать лишь цезарю, кого ей дать в мужья. 
Он волен отказать, он волен согласиться: 
В Нероне, как и в ней, кровь Августа струится. 
Агриппина 
Уразумела я: Нерон понять дает, 
Что помощи моей Британик пусть не ждет. 
Я брак с возлюбленной ему сулила тщетно, 
Мятежные мечты смиряя неприметно. 
Мои посулы - вздор, пустая болтовня! 
Всем на смех выставить решил Нерон меня. 
Я слишком высоко стояла в общем мненье 
Так пусть увидят все мое уничиженье, 
Пусть, трепеща, поймут: их добрый властелин 
Отрекся от меня и мне уже не сын. 
Все в воле цезаря. Но Агриппина хочет 
Его предостеречь: сначала пусть упрочит 
Над римлянами власть. С ним не тягаться мне. 
Но все же, если он прижмет меня к стене 
И больше у меня терпения не станет 
Посмотрим, кто сильней, чье имя перетянет. 
Бурр 
Как подозрительность твоя воспалена! 
Мнит оскорблением любой пустяк она! 
Ни разу не бросал тебе твой сын укора, 
Что ты - Британику и Юнии опора, 
А ты торопишься к его врагам примкнуть, 
Чтоб с горечью потом его же упрекнуть, 
Из-за людской молвы, досужих разговоров 
Спешишь раздуть огонь губительных раздоров. 
Обоих страх завел в тупик, но на простор 
Вас приведет прямой и добрый разговор. 
Зачем над цезарем ты суд чинишь суровый? 
Будь кроткой матерью, к прощению готовой. 
К чему о ссорах с ним весь Рим оповещать 
И этим от себя придворных отвращать? 
Агриппина 
Молчать? Но для чего? Кому теперь нужна я? 
Нерон, заносчиво пристойность попирая, 
Все разглашает сам. К нему не вхожа мать, 
И волен даже Бурр ее не пропускать! 
Бурр 
Я вижу, госпожа, мне удалиться надо. 
Я был излишне прям. Ревнивая досада 
Не внемлет разуму. Ей ненавистен тот, 
Кто масла ярости в ее костер не льет. 
Но вот уже идет Британик. Он в смятенье, 
И ты разделишь с ним и скорбь, и возмущенье, 
И тех начнешь винить, и клясть, и унижать, 
С кем цезарь, может быть, не стал совет держать. 
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ 
Британик, Агриппина, Нарцисс, Альбина. 
Агриппина 
Куда ты так спешишь, Британик? Знать бы надо 
Повсюду здесь враги, повсюду здесь засада. 
Что ищешь во дворце? 
Британик 
Все, госпожа моя, 
Все, что похитил он и что утратил я. 
Насильно Юнию сюда легионеры 
Средь ночи привели. О скорбь, о боль без меры! 
Она, что так всегда пуглива и нежна, 
Должно быть, ужасом она поражена! 
Нет Юнии со мной! Мы друг для друга были 
Оплотом в горести, но нас разъединили, 
Разрознили сердца, затем что их союз 
Обоим помогал нести печалей груз. 
Агриппина 
Довольно. Да, ты прав, и я с тобой согласна. 
Все высказала я сегодня громогласно, 
Тебя опередив. Но это гнев пустой, 
И я по-прежнему в долгу перед тобой. 
К Палласу я спешу. И ты внемли совету: 
Иди за мной. Мы там беседу кончим эту. 
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ 
Британик, Нарцисс. 
Британик 
Могу ли я, Нарцисс, поверить ей вполне? 
Она - Нерона мать и, стало быть, ко мне 
Питает ненависть. Когда на Агриппине 
Женился мой отец, к безвременной кончине 
Шагами быстрыми пошел: ты мне внушал, 
Что Клавдий замыслам своей жены мешал. 
Нарцисс 
Все так, но сын вонзил в нее обиды жало. 
Подумай, не она ль так твердо обещала, 
Что будет Юния твоей? У вас, поверь, 
И помыслы, и цель - все общее теперь. 
Запомни, что дворец к стенаньям безучастен, 
Зато он силу чтит и страх над ним всевластен. 
А если жалобы начнешь ты расточать, 
Придется весь свой век без отзыва кричать. 
Британик 
Нарцисс, ты знаешь все, все тайные стремленья 
И сам не думаешь, что без сопротивленья 
Империю отдам и, устрашась борьбы, 
Как раб, склонюсь к ногам злокозненной судьбы. 
Но я совсем один. Боясь моей недоли, 
Меня друзья отца не окружают боле, 
А те немногие, что верны до конца, 
Вождем не изберут незрелого юнца. 
Я начал понимать немногим больше года, 
Что в Риме для меня вседневно - непогода. 
Кто прежде другом был, тот нынче стал врагом. 
Куда ни погляжу - предатели кругом. 
Я взят в кольцо толпой продажной и бесчестной. 
Что ни задумаю - Нерону все известно. 
Он слышит каждый вздох, предвидит каждый шаг, 
И замыслы мои не хуже знает враг, 
Чем ты, мой лучший друг. Везде глаза и уши. 
Не ведаю, как быть. 
Нарцисс 
О низменные души!... 
Болтливых языков, мой господин, беги, 
Будь осмотрителен и тайны береги. 
Британик 
Дается не легко наука недоверья: 
Как прямодушному постигнуть лицемерье? 
Но ты мне друг, Нарцисс. Все думы, все мечты 
Клянусь, их будешь знать отныне только ты. 
Недаром мой отец хвалил тебя: не ты ли, 
Вольноотпущенник, когда все изменили, 
И охранял меня, и предостерегал, 
И путь прокладывал среди подводных скал. 
Поди к друзьям, узнай, сердца дол_и_т ли дрема 
Или ее стряхнул удар такого грома? 
Прислушайся к речам, в глаза им загляни 
Поддержут ли меня в моей борьбе они? 
И, главное, узнай, где Юния томится? 
Какой невзгоды ждет? Какой беды боится? 
Стоит ли день и ночь охрана у дверей? 
Удастся ли, Нарцисс, мне повидаться с ней? 
К Палласу я иду. Отцом моим он тоже, 
Как ты, отпущен был и, знаю, мне поможет. 
Там с Агриппиною я стакнусь, а потом, 
Как бы идя за ней, пойду своим путем. 
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ 
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ 
Нерон, Бурр, Нарцисс, стража. 
Нерон 
Да, да, мой добрый Бурр, она мне мать, я знаю, 
И своенравие безмолвно ей спускаю, {56} 
Но наглеца-слугу я в порошок сотру! 
Давно против меня Паллас ведет игру. 
Он Агриппине лжет и душу ей смущает, 
Британика восстать на брата наущает 
И в этом преуспел: они - мой брат и мать 
Готовы день и ночь презренному внимать. 
Их должно разлучить. Терпенью есть граница 
Он перешел ее. Пусть тотчас удалится, 
Покинет Рим и двор, исчезнет, сгинет с глаз. 
Незамедлительно исполнить мой приказ, 
Не то империя не будет знать покоя. 
Ступайте. Ты, Нарцисс, останешься со мною. 
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ 
Нерон, Нарцисс. 
Нарцисс 
Ну вот, и Юния теперь в твоих руках, 
А с ней и Рим, весь Рим. Врагов терзает страх: 
Паллас подстегивал пустые упованья, 
Теперь он слушает бесплодные стенанья. 
Но как это понять? Мой цезарь удручен, 
Его высокий дух смятен и омрачен, 
Как у Британика, блуждает взгляд тоскливый... 
О чем печалится Фортуны друг счастливый? 
За все ее дары богиню славословь! 
Нерон 
Свершилось наконец: Нерон узнал любовь. 
Нарцисс 
Ты? 
Нерон 
Я. В единый миг, Нарцисс, и до могилы. 
Люблю, боготворю, вся жизнь на службу милой, 
На службу Юнии! 
Нарцисс 
Ты Юнию назвал? 
Нерон 
Чтоб на нее взглянуть, я среди ночи встал. 
В мерцанье факелов, в холодном блеске стали 
Слезинки на глазах у Юнии сверкали. 
Был прерван сон ее в глухой полночный час, 
И как она была красива без прикрас! 
Шум в тишине ночной, во мраке пятна света, 
Меж грубых воинов она, полуодета, 
Прелестное лицо в кругу свирепых лиц, 
И трепетание увлажненных ресниц 
Все, все слилось в одно, и я, как бы прикован, 
Стоял, едва дыша, пронзен и очарован. 
Хотел заговорить - мне голос изменил. 
И увели ее, и молча проводил 
Я взглядом Юнию. Потом в своем покое 
Тот образ неземной я видел пред собою, 
И сколько произнес восторженных речей! 
Скажу ли? По душе мне даже слез ручей, 
Что льет из-за меня. Хотел просить прощенья, 
Но робко умолкал, и за свои мученья 
Ей наказанием грозил и, полонен 
Порывом новых чувств, забыл, что значит сон. 
Но, может быть, Нарцисс, все это заблужденье 
И днем покажется прекрасное виденье 
Не столь пленительным для сердца и для глаз? 
Нарцисс 
Неужто, господин, ты нынче в первый раз 
Увидел Юнию? 
Нерон 
Ты будто бы ответа 
Не знаешь наперед! Она бежала света. 
Должно быть, мнилось ей, на мне лежит вина 
За смерть внезапную Силана, и она, 
Утратой ранена, строга и горделива, 
Хотела скрыть от всех красы весенней диво. 
Здесь, при дворе, хранить такую чистоту! 
Возможно ли, Нарцисс, не полюбить мне ту, 
Что в беспорочности своей неповторимой, 
Ни в чем не схожая с красавицами Рима, 
Не только не спешит привлечь к себе мой взор 
И страсть во мне зажечь, но видит в том позор! 
Жила затворницей, в забавах не нуждаясь, 
Успеха шумного и льстивых слов чуждаясь, 
Не снисходя спросить, любезен ли Нерон 
И склонен ли к любви... А правда, что влюблен 
Британик в Юнию? 
Нарцисс 
Но, господин мой, право, 
Мне странен твой вопрос. 
Нерон 
Бездонных глаз отрава 
Не проникает в кровь таких юнцов, как он. 
Нарцисс 
Любовь сама себе причина и закон. 
Он любит Юнию. Очарованья данник, 
Умеет и вздыхать, и слезы лить Британик, 
И рьяно угождать, и ревностно служить. 
Умеет, может быть, и нежность заслужить. 
Нерон 
Как! Он ей нравится? Он в сердце к ней прокрался? 
Нарцисс 
Не знаю, господин, хотя узнать старался, 
Но вот что видел сам: он из дворца порой 
Шатаясь выходил, от злобы сам не свой; 
Твое величие, свое уничиженье 
Еще раз ощутив, бессильно жаждал мщенья, 
Мешались гнев и страх - он к Юнии спешил, 
А, выйдя от нее, был полон новых сил. 
Нерон 
Не о ее любви - о ненависти надо 
Британику мечтать. Не ждать тому пощады, 
Кто жалом ревности Нерона уязвит. 
Нарцисс 
О чем ты, господин? Его унылый вид, 
И вздохи тяжкие, и скорбные рыданья 
Невольно в Юнии рождали состраданье. 
Что в жизни ведала, что видела она? 
Но быстро с глаз спадет незнанья пелена: 
Когда предстанешь ты, блистательный, великий, 
И будут вкруг тебя могучие владыки 
Смиренною толпой стоять без диадем, 
И в отдалении - Британик, сир и нем; 
Когда ты скажешь ей, что в плен попал властитель, 
Что ею побежден вселенной победитель, 
Тогда - не побоюсь поклясться всем святым! 
Лишь повели любить и будешь ты любим! 
Нерон 
А сколько впереди докуки, и тревоги, 
И неприятностей! 
Нарцисс 
Кто поперек дороги 
Нерону встанет? 
Нерон 
Кто? Октавия и мать, 
Сенека, Бурр, весь Рим, я сам, что управлять 
Столь добродетельно три года был обязан! 
Постыла мне жена, я с ней ничем не связан, 
Претит ее любовь, не трогает печаль. 
Нет, мне давным-давно Октавии не жаль! 
Когда же наконец я получу свободу? 
Благоприятствует сама судьба разводу: 
Октавия богов молить не устает, 
Но боги глухи к ней. Уже четвертый год, 
Как добродетелью расстрогать их не может, 
И все по-прежнему ее бесплодно ложе, 
И у державы нет наследника, Нарцисс. {57} 
Нарцисс 
Так что же, господин, ты медлишь? Разведись! 
Против Октавии и ты, и Рим державный. 
Пленился Ливией твой предок, Август славный, 
И оба развелись, дабы вступить в союз, 
И ты, владыка наш, потомок этих уз. {58} 
Тиберий Юлию, дочь Августа, оставил, 
Хотя ее отец был жив и Римом правил. 
Зачем же мешкаешь, себе наперекор? 
Ушли Октавию и вырвись на простор. 
Нерон 
Любовь предчувствием грядущих бед томима: 
Мою ты знаешь мать - она неумолима. 
Что, ежели ко мне с Октавией придет 
И станет предъявлять моих проступков счет, 
Вопя, что восстаю на святость Гименея, 
Что рвать не смею уз, благословенных ею? 
Как это выдержать? Я все-таки ей сын. 
Нарцисс 
Над ней и над собой всевластный господин, 
Ты правишь для себя, а не для Агриппины, 
И, цезарь, знаешь сам - ты не из мягкой глины, 
Ты тверд, а этот страх лишь для отвода глаз: 
Ее любимцем был заносчивый Паллас, 
А ты его сейчас изгнал без колебанья. 
Нерон 
Я с радостью иду, куда влекут желанья, 
Склоняю слух к тебе, приемлю твой совет, 
Грожу и требую - когда ее здесь нет. 
Я весь перед тобой, Нарцисс, как на ладони: 
При ней ни мужества, ни воли нет в Нероне. 
Быть может, дело в том, что столько лет подряд 
Меня по жизни вел ее суровый взгляд, 
А, может, приношу признательности дань я 
За все ее труды, за все благодеянья. 
Так или иначе, бессильный и немой, 
Пред гением ее сникает гений мой. {59} 
Чтоб сбросить этот гнет, в себе я замыкаюсь 
И от нее бегу, а иногда стараюсь 
Больнее оскорбить, дабы, судьбу кляня, 
Теперь уже она бежала от меня... 
Заговорился я. Пора нам и расстаться, 
Не то начнет тебя Британик опасаться. 
Нарцисс 
Ну нет! Мне полностью доверился простак 
И сам меня послал разведать, что и как, 
Искусно вытянуть у цезаря признанья, 
Понять все замыслы, постичь все начинанья 
И встрече с Юнией здесь во дворце помочь: 
Не видеть милую ему уже невмочь. 
Нерон 
Что ж, пусть увидятся. Неси ему скорее 
Столь радостную весть. 
Нарцисс 
Не будет ли мудрее, 
Мой добрый господин, их навсегда развесть? 
Нерон 
Я с этим не спешу - на то причины есть. 
Потом Британику за все воздам сторицей. 
Ступай, иди к нему, не уставай хвалиться, 
Что обманул меня... Шаги... Она идет! 
Скажи, что Юния его сюда зовет. 
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ 
Нерон, Юния. 
Нерон 
Бледнеешь и дрожишь и голову склонила? 
Меж тем в моих глазах суровость не сквозила. 
Юния 
Я правду, господин, сказать тебе должна: 
Не цезарь нужен мне, Октавия нужна. 
Нерон 
Ты к ней, счастливице, добра и благосклонна, 
И горькой завистью полна душа Нерона. 
Юния 
Как мне тебя понять? 
Нерон 
Могу сказать ясней: 
Ценить достоинства дано не только ей. 
Юния 
А от кого еще мне ждать благоволенья? 
Что совершила я? Какие преступленья? 
Ты покарал меня, но в чем, скажи, она, 
Моя ужасная перед тобой вина? 
Нерон 
Вина немалая. Ты хочешь знать - какая? 
Зачем таилась ты, Нерона избегая? 
Зачем свою красу, усладу наших глаз, 
Бесценный дар богов, ты прятала от нас? 
Меж тем Британику, я знаю, нет запрета 
Влюбленно созерцать бутон в часы расцвета. 
В твое святилище ему открытый вход, 
А цезарь при дворе, как изгнанный, живет! 
Его признаниям ты, говорят, внимаешь, 
Молчишь, но дерзкого за них не изгоняешь, 
Хотя сомненья нет, что Юния горда 
И безрассудных чувств не примет никогда, 
Надежды не подаст, не поощрит желаний, 
Согласья моего не испросив заране. 
Юния 
Не стану отрицать, он оказал мне честь, 
И я в его глазах порой могла прочесть 
Британику любовь печальница внушает, 
Что род прославленный так скорбно завершает. 
В счастливые года его отец мечтал, 
Чтоб жизнь свою с моей Британик сочетал. 
Слились любовь и долг. Дерзну сказать я боле: 
Не только Клавдия - то Агриппины воля, 
А, значит, и твоя. Ты с ней всегда един. 
Нерон 
Ты заблуждаешься. Здесь цезарь - властелин. 
Желанье Клавдия, желанье Агриппины 
Не значат ничего. Есть у меня причины, 
Есть замыслы свои. Тебе супруга дам, 
Но изберу его я сам. Ты слышишь - сам. 
Юния 
Кровь цезарей во мне! Не смею, не должна я 
В неравный брак вступить, их и себя пятная. 
Нерон 
Неравного тебе Нерон не изберет, 
И будущий супруг не посрамит твой род: 
Ты вправе увенчать его восторг влюбленный. 
Юния 
Кого же прочишь ты в супруги мне? 
Нерон 
Нерона. 
Юния 
Себя? 
Нерон 
Другого бы назвал, когда бы он 
Меня превосходил, был выше вознесен. 
Дабы достоин был супруг такой супруги, 
Я многих перебрал в необозримом круге 
Моей империи, ищу и до сих пор, 
Но только цезаря находит строгий взор 
Лишь с ним одним тебя возможно соизмерить. 
Ты клад, сокровище, и этот клад доверить 
Возможно лишь тому, кого державный Рим 
Признал своей главой, властителем своим. 
Пора взглянуть в глаза неприкровенной правде: 
Да, прочил Юнию в супруги сыну Клавдий, 
Затем что полагал - держава перейдет 
К Британику в тот день, когда он сам умрет. 
Решил иное рок. Твой долг пред ним склониться, 
Принять мою любовь и стать императрицей. 
Богами взыскан я, всевластье мне дано, 
Но тяжким бременем покажется оно, 
Когда за рой работ не будет воздаянья 
Прекрасных этих глаз небесного сиянья, 
Когда у милых ног награды не найду 
За жизнь, что отдана тревогам и труду, 
За то, что горько мне, но я лишь зависть сею. 
Рим признает тебя владычицей своею, 
А не Октавию. Ее ты не жалей: 
Отвергли небеса союз Нерона с ней. 
Все взвесь в своей душе разумно и спокойно 
И страсть мою прими: она тебя достойна, 
Достоин Рим тебя и блеска твоего. 
Так властвуй же над ним и осчастливь его! 
Юния 
Меня ты поразил, как громом, речью странной. 
Я, как преступница, под строгою охраной 
Сегодня во дворец приведена была. 
Увидев цезаря, от страха не могла 
Понять, где я, что я, невинна иль виновна, 
А цезарь, чуть взглянув, подносит хладнокровно 
Мне трон Октавии! Нежданный приговор! 
За что такая честь, за что такой позор? 
Ты знаешь, господин, я одинока с детства: 
Сиротство мне семья оставила в наследство, 
Мой род угас, и я старалась воспитать 
В душе достоинства, ее скорбям под стать. 
Мне, свыкшейся давно с безвестной темной ночью, 
Как миру целому явиться вдруг воочью? 
Блеск ослепит меня и, что важней всего, 
Другая все права имеет на него. 
Нерон 
Решенье принято. Она развод получит. 
Страх - робость, может быть? - тебя напрасно мучит. 
Не слепо выбрал я и знаю наперед: 
Высоко ты взнесешь возвышенный свой род. 
Не отстраняйся же от славы величавой, 
Не отвергай ее, пленившись жалкой славой 
Отказа от всего, чем так прекрасен свет! 
Ты будешь каяться, сказав надменно "Нет!" 
Юния 
Нет тайн в моей душе от неба всеблагого: 
Клянусь, она чужда тщеславия пустого. 
Твой драгоценен дар, нет равного ему, 
Но если этот дар из рук твоих приму, 
В его сиянии далеко станет видно, 
Что я Октавию ограбила бесстыдно. 
Нерон 
Каких горячих ты полна о ней забот! 
Подобные друзья у нас наперечет! 
Отбросим хитрости, они сейчас некстати: 
Все помыслы твои не о сестре - о брате, 
И для Британика... 
Юния 
Британик дорог мне 
С тобою, господин, правдива я вполне. 
Признания мои, быть может, и опасны, 
Но чувства и слова у Юнии согласны: 
Вдали от суеты, живя не при дворе, 
Я не приучена к притворству и игре. 
Да, мне Британик мил. Ему я назначалась 
В супруги с малых лет, но так и не досталась, 
Как не достался Рим. И с этих самых пор 
Он, словно перст, один. Его покинул двор, 
Нет больше почестей, да и друзей не стало, 
Но это, господин, лишь крепче нас связало. 
Ты наслажденьями свой каждый полнишь час, 
Неведом цезарю запрет или отказ, 
И вся империя к услугам властелина, 
А ляжет на чело угрюмая морщина 
Не только Рим, весь мир покоя не найдет, 
Пока унынья след не сдует, не сотрет. 
Британик одинок. Начнут теснить несчастья 
К нему лишь я одна исполнена участья, 
И, кроме слов скупых и слез, пролитых мной, 
У сына Клавдия нет радости иной. 
Нерон 
За каждую слезу, за ласковое слово 
Я смерти предал бы соперника другого, 
Но кару легкую Британику припас: 
Он на свидание к тебе придет сейчас. 
Юния 
Кто в доброте твоей посмеет сомневаться? 
Нерон 
Я мог бы воспретить ему сюда являться, 
Но в гневе может он наделать много бед 
И понесет тогда заслуженный ответ. 
Не погублю его. Пусть на свободе дышит. 
Но прежде от тебя свой приговор услышит: 
Пренебрежительно его прогонишь с глаз, 
Не намекнув на то, что это - мой приказ, 
Что цезарь ревностью к Британику измучен. 
Нет, дай ему понять, что он тебе докучен, 
Молчаньем каменным и холодом речей 
Надежды уничтожь, мечтания развей. 
Юния 
Мне на Британика такой удар обрушить? 
Обеты растоптать и веру в нем разрушить? 
Но даже если я заставлю лгать свой рот, 
Он правду все равно в моих глазах прочтет! 
Нерон 
Я буду здесь стоять, всевидящий, но скрытый. 
Свою любовь к нему поглубже схорони ты: 
Для наблюдения удобен мой тайник, 
И сразу уловлю я ваш немой язык. 
Чуть бросишь нежный взгляд - украдкой, осторожно 
Британику конец. И это непреложно. 
Юния 
И ты не сжалишься? Уж лучше бы тогда 
Мне не встречаться с ним при жизни никогда! 
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ 
Нерон, Юния, Нарцисс. 
Нарцисс 
Британик к госпоже идет. Твое веленье, 
Мой цезарь? 
Нерон 
Пусть войдет. 
Юния 
Молю... 
Нерон 
К чему моленья? 
Судьба Британика в твоих руках сейчас: 
Увидишь ты его, а я увижу вас. 
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ 
Юния, Нарцисс. 
Юния 
Нарцисс, скорей, беги, предупреди... О боги! 
Конец, всему конец! Британик на пороге! 
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ 
Юния, Британик, Нарцисс. 
Британик 
Мы снова свиделись! Награда из наград 
Глядеть в твои глаза! Я рад, безмерно рад, 
Я счастлив, Юния, но на душе тревожно: 
Встречаться во дворце нам будет ли возможно? 
Ты счастье этих встреч дарила день за днем, 
И вот я вынужден ловить его тайком... 
А эта ночь! Твой страх, когда ты пробудилась! 
О как ты плакала, но стража не смягчилась! 
Но где же, где был я? Чья сумрачная власть 
Мне не позволила, сразившись, мертвым пасть? 
Поведай, Юния, меня ты вспоминала? 
А как терзаюсь я, как мучаюсь, ты знала? 
Жалела ли? Позволь мне верить в эту честь! 
Что я почувствовал, когда услышал весть!.. 
Но ты безмолвствуешь, ни слова, ни движенья... 
Ты холоднее льда, глаза без выраженья... 
Не бойся, мы одни, я обманул врага, 
Пойми, нам каждая минута дорога, 
Утешь Британика, не будь так безучастна! 
Юния 
Британик, во дворце все цезарю подвластно 
И у безгласных стен есть зрение и слух. 
Пойми же, цезарь здесь - как вездесущий дух. 
Британик 
Давно ли Юния такой пугливой стала? 
День плена - и уже любовь твоя устала. 
А помнишь, ты клялась - любовь сильней невзгод, 
Нам даже и Нерон завидовать начнет... 
Мужайся, Юния! Не век он будет в силе. 
Не все нас предали, не все нам изменили 
Их много, что меня согласны поддержать! 
На нашей стороне его родная мать. 
Им каждый оскорблен, и если римлян спросишь... 
Юния 
Ты сам не веришь в то, что в гневе произносишь! 
Нерон - и сколько раз ты это признавал! 
Везде снискал любовь, сердца завоевал. 
Исполнен был и ты к Нерону уваженья, 
А нынче говоришь в порыве раздраженья. 
Британик 
Признаюсь, удивлен! Я здесь не для того, 
Чтоб возносила ты его, как божество! 
Минуту улучил, - легко ли это было? 
Хотел поведать все, что сердце истомило, 
А драгоценный миг пожертвован - чему? 
Возвышенной хвале злодею моему! 
Все изменилось вдруг, все чуждо, непривычно, 
Так сухо говоришь, глядишь так безразлично... 
Отводишь взгляд... Так что ж, былой огонь остыл? 
Британик надоел? Нерон тебя пленил? 
Меня не любишь ты? Как мне поверить в это? 
Я должен правду знать, я требую ответа! 
Молчишь? Забыто все, и прошлое не в счет? 
Юния 
Британик, уходи! Сюда Нерон идет! 
Британик 
Снести такой удар и с жизнью не расстаться! 
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ 
Нерон, Юния, Нарцисс. 
Нерон 
Ты... 
Юния 
Нет, я ухожу, должна одна остаться: 
Ему, как ты велел, я причинила боль, 
Теперь скорбеть о нем и плакать мне позволь. 
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ 
Нерон, Нарцисс. 
Нерон 
Ты видишь сам, Нарцисс, как любят эти двое! 
Ее молчание, навязанное мною, 
Красноречивей слов. Любим соперник мой, 
Но истомлю его и развлекусь игрой. 
Сомнения вселил я в Клавдиева сына, 
И он горит в огне. Приятная картина! 
Я к Юнии пойду, а ты к нему беги, 
Неверием в нее пытай, язви и жги: 
Он должен заплатить, пусть сам того не знает, 
За то, что Юния при мне о нем рыдает. 
Нарцисс 
(один) 
Нарцисс, ты слышишь вновь Фортуны сладкий зов. 
Прикинуться глухим? Нет, я всегда готов 
Навстречу ей бежать. Тут неуместна робость. 
Чтоб на гору взойти, столкнем неловких в пропасть. 
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ 
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ 
Нерон, Бурр. 
Бурр 
Покорствуя тебе, собрался в путь Паллас. 
Нерон 
А как столь тягостный для гордости приказ 
Моя стерпела мать? 
Бурр 
Недолго ждать придется, 
И горечь сразу же в попреках изольется. 
Негодованием она полна давно, 
И пусть бы изошло в пустых словах оно. 
Нерон 
Считаешь, замысел в ней зреет потаенный? 
Бурр 
Опасен нрав ее, суровый, непреклонный. 
В войсках до наших дней Германик не забыт, 
И каждый римлянин ее отца в ней чтит. {60} 
Ей ведом сей почет и как он повсеместен, 
Тебе же ведомо, что страх ей неизвестен. 
Всего ж опаснее, что смертоносный нож 
Ты в руки матери своей рукой даешь. 
Нерон 
Я? 
Бурр