1 2 3 4 5 6 

  
   
Раймон Кено
   
Зази в метро
  
  
   
Воплотив, исчез.
   Аристотель
  
  
   
    
I
   
   
«Аткудашэтавонь, — с раздражением подумал Габриель. — Просто сил нет! Они, наверное, не моются никогда. Хоть и пишут в газетах, что в Париже только в 11 процентах квартир есть ванная, удивляться тут нечему, но ведь, на худой конец, можно мыться и так. Судя по всему, им просто неохота тратить на это силы и время. Но, с другой стороны, вряд ли это самые нечистоплотные люди Парижа. Быть того не может. Ведь их свел здесь случай. Трудно предположить, чтоб на вокзале Аустерлиц пахло хуже, чем на Лионском вокзале. Этого просто не может быть. Однако... Ну и запашок».
   
Габриель извлек из рукава шелковый носовой платок сиреневого цвета и промокнул им нос.
   
— Что же это так воняет? — воскликнула какая-то полноватая немолодая особа. Разумеется, себя она в виду не имела, ибо по натуре не была эгоисткой. Ее волновал запах, исходивший от стоящего рядом господина.
   
— Это, миленькая моя, одеколон «Тайный Агент» фирмы Кристиан Фиор, — как всегда молниеносно отреагировал Габриель.
   
— Ну, нельзя же так отравлять атмосферу! — продолжала женщина все с тем же апломбом.
   
— Если я правильно понял, ты думаешь, что твой естественный запах слаще розы? Ошибаешься, дорогуша, ох как ошибаешься...
   
— Слышишь? — обратилась тетка к стоявшему рядом недомерку, имевшему, по-видимому, возможность задирать ей юбку на законных основаниях. — Ты слышишь, как меня оскорбляет этот жирный индюк?! — Смерив Габриеля взглядом, коротышка решил, что перед ним типичный амбал, и эти амбалы — добрые ребята, они никогда не применяют силу, уж слишком это было бы подло с их стороны. С чувством собственного превосходства коротышка прокричал:
   
— Чего развонялся, ты, горилла?!
   
Габриель вздохнул: опять придется пускать в ход кулаки. Эта неотвратимость угнетала его. Еще со времен палеолита насилие в человеческом обществе стало нормой. Но, в конце концов, чему быть, того не миновать, и не он, Габриель, виноват в том, что именно они, слабые, портят всем жизнь. Но Габриель все-таки решил дать этому сморчку последний шанс.
   
— Ну-ка повтори, — сказал он.
   
Коротышка несколько оторопел: амбал подал голос. Он не стал спешить с ответом и в конце концов изрек:
   
— «Ну-ка повторить», собственно, что?
   
Он был в восторге от собственного остроумия.
   
Однако амбал не унимался. Он наклонился и гаркнул ему в ухо:
   
— Тошотыщасказал...
   
Получилось длинное шестисложное слово. Коротышке стало страшно. Теперь была его очередь, теперь уже ему нужно было прикрыться какой-нибудь эдакой фразой. И она явилась ему, эта фраза, в форме александрийского стиха:
   
— Я должен вас просить не говорить мне ты!
   
— Засранец, — произнес Габриель с обезоруживающей простотой. И он поднял руку так, как будто намеревался дать собеседнику в ухо. Разом сдав все позиции, коротышка рухнул под ноги своим соседям. Ему ужасно хотелось плакать. Но тут, к счастью, появился поезд, и все сразу же пришло в движение. Благоухающая толпа устремила свои многочисленные взоры к вновь прибывшим, которые стройными рядами зашагали по перрону. Возглавляли колонну деловые люди с портфелями в руках — единственное, что брали они с собой в дорогу. Казалось, они были рождены именно для того, чтобы ездить в деловые поездки. Габриель посмотрел вдаль: наверняка они плетутся где-то там, в хвосте, — женщины всегда опаздывают. Но нет! Перед ним как из-под земли выросла девочка лет эдак двенадцати и сказала:
   
— Я Зази. А ты никак мой дядя Габриель?
   
— Разумеется. Я — это он, — ответил Габриель, стараясь выглядеть как можно интеллигентнее, — да, я твой дядя.
   
Девочка хихикнула. Габриель, вежливо улыбаясь, поднял ее до уровня своих губ, поцеловал, она его тоже, после чего он опустил ее обратно на землю.
   
— Здорово попахиваешь, — сказала девочка.
   
— Это фиоровский «Тайный Агент», — объяснил Габриель.
   
— А ты помажешь мне за ушками?
   
— Это мужские духи.
   
— Вот и обещанное дитя. — Из толпы наконец вынырнула Жанна Сиськиврось. — Согласился за ней приглядеть — вот и получай.
   
— Все будет отлично, — заверил ее Габриель.
   
— Не подведешь? Ты ш понимаешь, я не хочу, чтобы вы ее тут всем скопом изнасиловали!
   
— Ну, мам! Ведь в прошлый раз ты как раз вовремя подоспела.
   
— Как бы то ни было, — сказала Жанна Сиськиврось, — я не хочу, чтобы это повторилось.
   
— Можешь не волноваться, — успокоил ее Габриель.
   
— Хорошо, значит, встретимся здесь же, послезавтра. Поезд в шесть шестьдесят.
   
— Но уже на перроне, у вагона,
   
— Naturlich,[1] — ответила Жанна Сиськиврось, которой в свое время пришлось побывать под немцами. — Кстати, как твоя жена?
   
— Спасибо. А ты не зайдешь?
   
— Некогда.
   
— Она всегда так, как хахеля заведет, ей уже не до родственников, — сказала Зази.
   
— До свидания, дорогая.
   
— До свидания, Габи.
   
Отчаливает.
   
— Втюрилась, — прокомментировали Зази. Габриель молча пожал плечами. Помолчал. Наконец взял чемоданчик Зази и только тогда сказал:
   
— Пошли. — И устремился вперед, сметая все на своем пути. За ним вприпрыжку ринулась Зази.
   
— Дядь Габриель, а мы поедем на метро?!
   
— Нет.
   
— Как нет?!
   
Она остановилась. Габриель тоже остановился, обернулся, поставил чемодан и только после этого принялся абиснять.
   
— А вот так: нет. В метро забастовка. Так что ничего не выйдет.
   
— Забастовка...
   
— Метро бастует. Этот исконно парижский вид транспорта замер под землей. Контролеры побросали свои большие компостеры и прекратили работу.
   
— Вот мерзавцы! — воскликнула Зази. — Ах, негодяи! Такую свинью мне подложили!
   
— Не только тебе, — заметил Габриель, стараясь быть как можно объективнее.
   
— Плевать! Ведь я, именно я, теперь не попаду в метро, а я так ждала, так радовалась, что смогу наконец прокатиться. Все теперь к чертям собачьим!
   
— Ничего не поделаешь, надо смириться, дочь моя, — сказал Габриель, чьи доводы порою сильно отдавали томизмом с легким налетом кантианства.
   
Но, возвращаясь в сферу субъективного, взаимозначимого, он добавил:
   
— Давай, пошевеливайся. Шарль ждет.
   
— Ага! Знаю я эти штучки, — сердито пробурчала Зази, — как раз подобная история описана в мемуарах генерала Вермо.
   
— Да нет же! Шарль — мой приятель. Таксист. Я его застолбил на случай забастовки. Понятно? Пошли!
   
Одной рукой он ухватил чемоданчик, Зази, другой — потянул за собой девочку.
   
Шарль действительно ждал их, погрузившись в изучение страницы какой-то газетенки, публикующей «хронику страждущих сердец». Вот уже много лет он искал какую-нибудь пышечку, к ногам которой он мог бы положить все сорок пять своих пасмурных весен. Но это сборище клуш и коров, чьи стоны доносились со страницы газеты, не вдохновляло его. Он знал их коварство и лицемерие. Его натренированный нюх сразу же обнаруживал туфту в бесконечном потоке их жалоб и различал в невинном, истерзанном жизнью агнце потенциальную волчицу.
   
— Привет, малышка, — сказал он Зази, не глядя в ее сторону и старательно засовывая означенные печатные издания себе под зад.
   
— Ну и развалюха же у него, — заметила Зази.
   
— Садись, — сказал Габриель, — надо быть проще.
   
— Проще, не проще, а пошел-ка ты в задницу, — отрезала Зази.
   
— Забавная у тебя племянница, — Шарль подсосал бензин и завел мотор.
   
Легким, но уверенным движением Габриель запихнул Зази на заднее сиденье такси и сел рядом. Зази опротестовала.
   
— Ты меня раздавил, — прорычала она в бешенстве.
   
— То ли еще будет, — бесстрастно прокомментировал Шарль.
   
Машина тронулась.
   
Сначала они ехали молча, но потом вдруг Габриель привстал и величаво обвел рукой открывшуюся панораму.
   
— Ах, Париж! — произнес он с энтузиазмом. — Какой красивый город! Какая красота кругом!
   
— А мне плевать, — сказала Зази, — мне одного хотелось — на метро покататься.
   
— На метро! — вдруг заорал Габриель. — Да вот оно, твое метро!
   
И он показал пальцем куда-то вверх. Зази недоверчиво нахмурила брови.
   
— Это что, метро? — переспросила она. Потом добавила с презрением: — Метро ходит под землей.
   
— Это наземный участок, — объяснил Габриель.
   
— Значит, это не метро.
   
— Сейчас я тебе абисню. Оно иногда выходит на поверхность, а потом опять уходит под землю.
   
— Заливаешь.
   
Ощутив полное свое бессилие (жест), Габриель, чтобы сменить тему, снова указал на какой-то объект, находящийся в поле их зрения:
   
— Вон там! Смотри! Это Пантеон!!! — заорал он.
   
— Чего только не приходится выслушивать, — сказал Шарль, не оборачиваясь.
   
Машина замедлила ход, чтобы малышка смогла осмотреть достопримечательности и повысить тем самым свой культурный уровень.
   
— А что, может, скажешь, это не Пантеон? — спросил Габриель. В его вопросе чувствовалось какое-то ехидство.
   
— Нет! — выкрикнул Шарль. — Нет, нет и еще раз нет! Это не Пантеон.
   
— Так что же это по-твоему? — спросил Габриель. Насмешливость его тона была уже почти оскорбительной для собеседника, который, впрочем, тут же признал свое поражение.
   
— Не знаю, — сказал Шарль.
   
— Вот так-то.
   
— Но это не Пантеон.
   
Что ни говори, Шарль был упрямым человеком.
   
— Спросим у прохожего, — предложил Габриель.
   
— Все прохожие — дураки, — сказал Шарль.
   
— Это уж точно, — безмятежно поддакнула Зази. Габриель не стал настаивать. Он обнаружил новый объект для восхищения.
   
— Гляди! — закричал он. — Вот это там...
   
Но его прервал вдохновленный сделанным открытием голос свояка:
   
— Эврика! Я понял! — прокричал Шарль. — То, что мы только что видели, это конечно же не Пантеон, а Лионский вокзал!
   
— Весьма возможно, — непринужденно отозвался Габриель, — но не будем ворошить прошлое. Ты вот сюда посмотри, малышка, какая классная архитектура!!! Это Дом Инвалидов.
   
— Ты что, совсем спятил? — сказал Шарль. — При чем тут Дом Инвалидов?
   
— А если это не Дом Инвалидов, то што это?
   
— Точно не знаю, но в лучшем случае это казарма Рейи, — ответил Шарль.
   
— А ну вас, — снисходительно пробурчала Зази.
   
— Зази, — провозгласил Габриель с напускным величием (он вообще искусно владел даром перевоплощения), — если тебе действительно угодно посетить Дом Инвалидов и посмотреть настоящую могилу самого Наполеона, то я готов тебя туда сопроводить.
   
— В жопу Наполеона! Меня совершенно не интересует этот болван в дурацкой шляпе.
   
— А что ж тебя интересует?
   
Зази молчит.
   
— В самом деле, — с неожиданной любезностью произнес Шарль, — что тебя интересует?
   
— Метро.
   
— Опять двадцать пять, — вздохнул Габриель. Шарль молчал. Потом Габриель вновь обрел дар речи и сказал: «Ох!»
   
— Когда же кончится эта забастовка? — прошипела Зази, с яростью растягивая каждое слово.
   
— Понятия не имею, — ответил Габриель, — я политикой не интересуюсь.
   
— А вы, мсье, вы что, тоже иногда бастуете?
   
— А как же?! Приходится! Тариф-то повышать надо!
   
— С вашей-то колымагой, вам бы его понизить не мешало! Вы ее случайно не на свалке подобрали?
   
— Почти приехали, — примиренчески заметил Габриель. — Вот и кафе на углу.
   
— На каком углу? — поинтересовался Шарль с нескрываемой иронией.
   
— На углу улицы, где я живу, — невозмутимо ответил Габриель.
   
— Тогда это не то кафе, — сказал Шарль.
   
— Как! — воскликнул Габриель. — Ты берешься утверждать, что это не то кафе?
   
— Опять за свое?! Хватит! — заорала Зази.
   
— Нет, это не то кафе, — ответил Шарль Габриелю.
   
— Ах да! — сказал Габриель, когда они уже проехали мимо. — Действительно. В этом я никогда не был.
   
— Послушай, дядя Габриель! Ты вправду такой дурак или только прикидываешься?
   
— Это чтобы повеселить тебя, дитя мое, — ответил Габриель.
   
— Ты не думай, — обратился Шарль к Зази, — он не притворяется.
   
— Ну и шуточки у вас, — вздохнула Зази.
   
— По правде говоря, он иногда притворяется, а иногда такой и есть.
   
— По правде говоря!! — завопил Габриель. — Как будто ты знаешь правду! Как будто кто-то ее знает! Все это (жест) обман! И Дом Инвалидов, и Пантеон, и казармы Рейи, и кафе на углу — все! Все — туфта!! — Потом удрученно добавил: — Боже мой, как все это ужасно!
   
— Может, остановимся, пропустим по стаканчику? — спросил Шарль.
   
— Это мысль.
   
— В «Погребок» сходим?
   
— На Сен-Жермен де Пре? — оживилась Зази.
   
— Нет. Ты что, девочка?! Зачем? Сен-Жермен де Пре уже давно вышел из моды.
   
— Ты, может, намекаешь, что я отстала от жизни? В таком случае ты просто старый дурак, — проговорила Зази.
   
— Слыхал? — спросил Габриель.
   
— Чего ш ты хочешь, — отозвался Шарль, — молодое поколение?
   
— А пошел ты... со своим молодым поколением, — сказала Зази.
   
— Ладно, ладно, — кивнул Габриель. — Все понятно. — Может, все-таки зайдем в кафе на углу?
   
— На том самом углу, — вставил Шарль.
   
— Да, — сказал Габриель, — а потом ты у нас поужинаешь.
   
— Ты же меня уже приглашал!
   
— Приглашал.
   
— Чего ш ты опять?
   
— Я просто хотел подтвердить приглашение.
   
— Зачем подтверждать, если мы уже договорились?
   
— Ну тогда считай, что я тебе напомнил. Вдруг ты забыл.
   
— Я не забывал.
   
— Значит, ужинаешь у нас, и все тут.
   
— Эй вы, черт вас дери, — сказала Зази, — так мы идем в кафе?
   
С легкостью и изяществом Габриель извлек свое тело из такси, и через несколько секунд все они оказались за одним столиком под навесом кафе. Зази тут же высказала свои пожелания.
   
— Мне какокалу, — сказала она.
   
И получила в ответ:
   
— У нас нет.
   
— Вот это да! — воскликнула Зази. — Это ш надо?!
   
Она негодовала.
   
— Мне, пожалуйста, божоле, — сказал Шарль.
   
— А мне молочный коктейль с гранатовым сиропом, — заказал Габриель. — А тебе? — обратился он к Зази.
   
— Я ей уже сказала, мне какокалу.
   
— Она ш сказала, нет у них.
   
— А я какокалу хачу.
   
— Это дела не меняет, — сказал Габриель, не теряя самообладания. — Видишь, нет у них.
   
— А почему у вас нет какокалы? — спросила Зази у официантки.
   
— Абохивознает! (Жест.)
   
— Может, пива с лимонадом? — предложил Габриель.
   
— Какокалу хачу и больше мне ничиво не нада!
   
Все крепко призадумались. Официантка почесала ляжку.
   
— Рядом в кафе у итальянца есть, — сказала она наконец.
   
— Ну как там божоле, скоро принесут? — спросил Шарль.
   
Официантка пошла за вином.
   
Габриель, не сказав ни слова, встал и удалился. Вскоре он появился вновь с бутылкой, из горлышка которой торчали две соломинки. Поставив бутылку перед Зази, он сказал величаво:
   
— Пей, малышка.
   
Не проронив ни слова, Зази завладела бутылкой и стала орудовать соломинкой.
   
— Вот видишь, — сказал Габриель приятелю, — все очень просто. Ребенка важно понять.
  
  
   
    
II
   
   
— Вот и пришли, — сказал Габриель.
   
Зази осмотрела здание. Впечатлениями делиться не стала.
   
— Ну что, годится? — спросил Габриель.
   
Зази сделала жест, который, по всей видимости, выражал ее нежелание обсуждать этот вопрос с присутствующими.
   
— А зайду-ка я к Турандоту, мне нужно ему кое-что сказать, — заявил Шарль.
   
— Понятно, — пробормотал Габриель.
   
— Что понятно? — удивилась Зази.
   
Чтобы попасть в «Погребок», нужно было спуститься вниз по лестнице. Шарль без труда преодолел все пять ее ступенек и направился к уже не цинковой, а деревянной (со времен оккупации) стойке.
   
— Здравствуйте, мсье Шарль, — произнесла Мадо Ножка-Крошка, обслуживавшая клиента.
   
— Здравствуй, Мадо, — не глядя в ее сторону, ответил Шарль.
   
— Привезли? — спросил Турандот.
   
— А как же! — ответил Шарль.
   
— А она старше, чем я думал.
   
— Ну и что?
   
— Не нравится мне это. Я уже говорил Габи, мне тут, в моем доме, неприятностей не надо.
   
— Дай-ка божоле.
   
Погруженный в свои мысли Турандот молча обслужил Шарля. Шарль высосал божоле, вытер усы тыльной стороной ладони и рассеянно уставился в окно. Для того чтобы увидеть происходящее на улице, надо было задрать голову вверх, но и тогда видны были только ноги, лодыжки, полосы штанин, а иногда, если, конечно, очень повезет, можно было увидеть целую собаку — бассета, например. У форточки висела клетка. Там нашел себе прибежище вечнопечальный попугай. Турандот наполнил рюмку Шарля и налил глоточек себе. Мадо Ножка-Крошка зашла за стойку и, расположившись рядом с хозяином, первой нарушила молчание.
   
— Мсье Шарль, — сказала она, — вы миланхолик.
   
— А пошла ты в задницу... со своим миланхоликом, — мгновенно отреагировал Шарль.
   
— Вот это да! — воскликнула Мадо Ножка-Крошка. — Как вы невежливы сегодня!
   
— А я думал, мы тут все вместе посмеемся, — сказал Шарль с мрачным видом. — Это так эта девчонка выражается.
   
— Не понимаю, — озабоченно произнес Турандот.
   
— Все очень просто, — пояснил Шарль. — Девчонка и слова не может вымолвить, чтобы кого-нибудь не послать.
   
— А непристойные жесты она при этом делает? — спросил Турандот.
   
— Пока нет, — многозначительно сказал Шарль, — но все еще впереди!
   
— Боже! — простонал Турандот. — Только не это!
   
Он обхватил голову руками и сделал неубедительную попытку оторвать ее от тела. Затем продолжил в следующих выражениях:
   
— Тысяча чертей!! Не хочу я, чтобы в моем доме девчонка несла такую похабщину. Знаю я, чем все это кончится. Она тут всех в округе совратит. И недели не пройдет...
   
— Да она всего-то на два-три дня приехала, — заметил Шарль.
   
— «Всего-то!» — завопил Турандот. — За это время она успеет расстегнуть ширинку всем слабоумным старикашкам из моей досточтимой клиентуры. Мне не нужны неприятности, слышишь? Я хочу жить спокойно!
   
Покусывавший коготь попугай Зеленуда устремил взгляд вниз, к стойке, и, прервав на минуточку свой туалет, вмешался в общий разговор:
   
— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — сказал Зеленуда.
   
— Он совершенно прав, — заметил Шарль. — Только не понимаю, зачем ты мне все это говоришь, при чем здесь я?
   
— Я его в гробу видал, — с нежностью произнес Габриель, — вот только не пойму, зачем ты настучал, что девчонка выражается.
   
— Я — человек прямой, — ответил Шарль. — А потом, шила в мешке не утаишь. Твоя племянница действительно очень плохо воспитана. Разве ты такое говорил в ее возрасте?
   
— Нет, — ответил Габриель, — но ведь я и не был девочкой.
   
— Прошу к столу, — тихо промолвила Марселина, поставив супницу на стол. — Зази! — Тихо окликнула она девочку. — К столу! — И осторожно начала разливать суп половником.
   
— Ах! Ах! — с удовлетворением произнес Габриель. — Консоме!
   
— Ну, не совсем, — тихо ответила Марселина.
   
Зази в конце концов тоже села за стол. Взгляд ее был лишен всякого выражения. Как это ни досадно, ей все-таки пришлось признать, что она голодна.
   
Вслед за бульоном на столе появилась кровяная колбаса с картошкой по-савойски, гусиная печень (Габриель выносил ее из кабаре и ничего не мог с собой поделать, так много ее там было), затем невероятно сладкий десерт и уже разлитый по чашкам кофе, би-коз[2] Шарлю и Габриелю предстояло выйти на работу ночью. Шарль ушел сразу же после рюмочки вишневки с гранатовым сиропом — сюрприза, которого он ждал с самого начала ужина. Что касается Габриеля, то на работу ему надо было только к одиннадцати. Он вытянул ноги под столом, так что при этом значительная их часть оказалась за его пределами, и улыбнулся застывшей на стуле Зази.
   
— Ну что, малышка, — сказал он так, между прочим, — между прочим, не пора ли нам спать?
   
— Ты кого имеешь в виду? — спросила Зази.
   
— Как кого? Тебя, разумеется, — ответил Габриель, заглатывая наживку. — Когда ты там обычно ложишься?
   
— Надеюсь, здесь не будет так, как там.
   
— Да, — ответил Габриель и понимающе кивнул.
   
— Меня сюда отправили, чтобы здесь не было, как там, правда ведь?
   
— Разумеется.
   
— Ты просто так со мной соглашаешься или и вправду так считаешь?
   
Габриель посмотрел на Марселину. Она улыбнулась.
   
— Видишь? Такая маленькая, а как рассуждает! Непонятно, зачем ей в школу ходить, и так все знает, — сказал Габриель.
   
— А я хочу ходить в школу до шестидесяти пяти лет, — заявила Зази.
   
— До шестидесяти пяти? — изумился Габриель.
   
— Да, — ответила Зази, — я хочу быть учительницей.
   
— Неплохая профессия, — вкрадчиво заметила Марселина, — и пенсию будут платить.
   
Последнюю фразу она произнесла почти машинально, ибо в совершенстве владела не только французским языком, но и французским менталитетом.
   
— А пошла она, эта пенсия, — сказала Зази. — Я не ради этого учительницей буду.
   
— Ну, разумеется, это и так ясно, — сказал Габриель
   
— А тогда ради чего? — спросила Зази.
   
— Сейчас ты нам сама все объяснишь.
   
— А ты не догадываешься?
   
— Какая нынче головастая молодежь пошла, — обратился Габриель к Марселине.
   
И к Зази:
   
— Ну тк? Почему ты хочешь быть учительницей?
   
— Чтобы детей изводить, — ответила Зази. — Тех, кому будет столько, сколько мне через десять, два-.. пятьдесят, сто, тысячу лет. Всех их можно будет мучить в свое удовольствие.
   
— Ну штош, — пробормотал Габриель.
   
— Я буду с ними последней сволочью. Они у меня пол лизать, тряпку жевать, которой доску вытирают. Я им всю задницу циркулем истыкаю. Буду раздавать пинки направо и налево. Сапогами лупить, вот такими, зимними, высокими (жест), с большими шпорами. Я им всю жопу исколю!
   
— Ты только одного не учитываешь, — спокойно заметил Габриель. — Судя по тому, что пишут в газетах, система просвещения развивается сейчас совсем в ином русле. Можно сказать, в противоположном. Мы пришли к тому, что воспитывать нужно лаской, пониманием, добротой. Все так считают, правда, Марселина?
   
— Да, — тихо отозвалась Марселина. — А что, тебя школе очень обижают?
   
— Пусть только попробуют!
   
— Кстати говоря, — продолжал Габриель, — через двадцать лет вообще никаких учителей не будет: их заменят учебные фильмы, телепрограммы, электроника и всякое такое. Об этом тоже недавно писали, правда, Марселина?
   
— Да, — тихо отозвалась Марселина. Зази на мгновение представила себе это электронное будущее.
   
— Тогда я буду астронавтом, — заявила она.
   
— Во молодец! — одобрил ее Габриель. — Правильно! Надо идти в ногу со временем.
   
— Да, астронавтом! Буду марсиан изводить, — продолжила Зази.
   
Габриель с воодушевлением похлопал себя по ляжкам:
   
— А у девочки богатое воображение!
   
Он был в восторге.
   
— И все-таки ей пора спать, — тихо сказала Марселина.
   
— Ты, наверное, очень устала?
   
— Нет, — сказала Зази и зевнула.
   
— Девочка хочет спать, — обратилась Марселина к Габриелю. — Все-таки пора ее укладывать.
   
— Ты права, — кивнул Габриель и начал сочинять императив, по возможности исключающий возражения.
   
Но не успел он еще как следует оформить мысль, как Зази спросила, нет ли у него телика.
   
— Нет, — ответил Габриель и добавил не вполне искренне: — Я предпочитаю широкоэкранный кинематограф.
   
— Тогда отведи меня в кино.
   
— Сейчас уже поздно, — ответил Габриель, — к тому же я все равно не успею, мне на работу к одиннадцати.
   
— В принципе можно и без тебя, — сказала Зази. — Мы сходим вдвоем с тетушкой.
   
— Я возражаю, — процедил Габриель, свирепея. Он посмотрел Зази прямо в глаза и злобно добавил:
   
— Марселина одна без меня никуда не ходит. — И добавил: — Не спрашивай почему, слишком доли объяснять тебе, деточка.
   
Зази отвела взгляд и зевнула.
   
— Я устала, — сказала она, — пойду спать.
   
Встала. Габриель подставил щеку.
   
— Какая у тебя нежная кожа, — мимоходом заметила Зази.
   
Марселина проводила ее в комнату, а Габриель достал симпатичный футлярчик из свиной кожи, на котором были выдавлены его инициалы, уселся в кресло, налил себе большой стакан гранатового сиропа, разбавил его небольшим количеством воды и принялся за маникюр: он обожал это занятие, делал маникюр превосходно и, как он считал, лучше всякой маникюрши. При этом он напевал что-то в высшей степени похабное. Затем, после песенки о проказах трех ювелиров, он принялся насвистывать не слишком громко, чтобы не разбудить девочку, сигналы военных времен: тушение огней, поднятие флага, капрал вралвралврал и т.д. В комнату вошла Марселина.
   
— Сразу же уснула, — тихо сказала она. Марселина села и налила себе рюмку вишневки.
   
— Прелестное дитя! — бесстрастно прокомментировал Габриель.
   
Вдоволь налюбовавшись только что обработанным мизинцем, он принялся за безымянный палец.
   
— Интересно, что мы с ней завтра целый день делать будем? — тихо спросила Марселина.
   
— Как что! Никаких проблем! — отозвался Габриель. — Свожу ее на Эйфелеву башню на самый верх. Завтра во второй половине дня.
   
— Ну а в первой-то что? — тихо спросила Марселина.
   
Габриель внезапно побледнел.
   
— А вдруг... — проговорил он, — вдруг она меня разбудит?!
   
— Вот видишь, — тихо заметила Марселина, — уже проблема.
   
Страшное смятение охватило Габриеля.
   
— Ведь дети рано просыпаются! Она не даст мне выспаться! Она меня разбудит... Ты ш меня знаешь. Если я не высплюсь — я не человек. Десять часов сна для меня — это святое. А то я заболею. — Он посмотрел на Марселину: — Ты об этом подумала?
   
Марселина опустила глаза:
   
— Я не хотела мешать тебе выполнять свой долг.
   
— Я это очень в тебе ценю, — многозначительно произнес Габриель, — но что бы нам такое придумать, чтобы она меня завтра не разбудила?
   
Они начали ломать головы.
   
— Можно дать ей снотворное, — предложил Габриель, — чтобы она спала до полудня или, еще лучше, часов до четырех. Говорят, есть какие-то хорошие свечи — действуют безотказно.
   
Из-за двери послышалось скромненькое тук-тук-тук — это стучался Турандот.
   
— Войдите, — сказал Габриель.
   
Турандот появился в сопровождении Зеленуды. Не дожидаясь приглашения, он уселся на стул, клетку с попугаем поставил на стол.
   
Зеленуда с вожделением уставился на бутылку гранатового сиропа. Марселина плеснула ему немного в поилку. Турандот красноречивым жестом отказало от аналогичного угощения. Габриель, покончив со средним пальцем, принялся за указательный. За все это время никто не проронил ни слова.
   
Зеленуда сглотнул гранатовый сироп, вытер клюв о жердочку и первым начал разговор. Сказал следующее:
   
— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен.
   
— А иди ты в задницу, — обиженно отозвался Турандот.
   
Габриель прервал свои занятия и злобно посмотрел на посетителя.
   
— Ну-ка повтори, что ты сказал, — процедил он.
   
— Я сказал, — сказал Турандот, — я сказал: «А иди ты в задницу».
   
— Ин нна што ш эта ты намекаешь, да позволено будет узнать?
   
— Я намекаю на то, что я возражаю! Мне не нравится, что здесь живет эта девчонка.
   
— Приемлешь ты это или нет, слышишь? Мне начхать!
   
— Прошу прощения. Когда я сдавал квартиру, детей у тебя не было, а теперь без моего разрешения у тебя тут завелся ребенок.
   
— Знаешь, куда ты сейчас пойдешь со своим разрешением?
   
— Знаю, знаю. Ты очень неучтив со мной. Скоро ты будешь выражаться совсем как твоя племянница и опозоришь мой дом.
   
— Бывают же недоумки! Ты хоть знаешь, кто такие «недоумки»? Болван ты эдакий!
   
— Ну вот, начинается, — сказал Турандот.
   
— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — вмешался Зеленуда.
   
— А что, собственно, начинается? — с угрозой в голосе спросил Габриель.
   
— Ты начинаешь изъясняться неподобающим образом
   
— А он начинает действовать мне на нервы, — сказал Габриель Марселине.
   
— Не заводись, — тихо сказала она.
   
— Я не хочу, чтобы в моем доме находилась эта паршивка, — с патетикой произнес Турандот.
   
— А мне насрать, — заорал Габриель. — Насрать!! Слышишь?
   
И он ударил кулаком по столу. От удара стол провалился в обычном месте. Клетка упала на пол. Вслед за ней на полу оказался графинчик с вишневкой, рюмочки и маникюрный набор. Зеленуда грубо выказал свое неудовольствие, сироп потек на кожаный футляр; Габриель издал отчаянный вопль и бросился на пол за оскверненным предметом кожгалантереи. Проделывая это, он опрокинул стул. В этот момент открылась одна из дверей, ведущих в гостиную:
   
— Что за черт! Потише нельзя?
   
На пороге в пижаме стояла Зази. Зевнув, она враждебно уставилась на Зеленуду:
   
— У нас здесь что, зверинец? — поинтересовалась она.
   
— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — сказал Зеленуда.
   
Несколько ошалев, Зази пренебрегла попугаем в пользу Турандота и, обращаясь к дяде, спросила:
   
— А это кто?
   
Габриель вытирал кожаный футляр краем скатерти.
   
— Черт! — прошептал он. — Все пропало!
   
— Я тебе новый подарю, — тихо проговорила Марселина.
   
— Это очень любезно с твоей стороны, только тогда уж не из свиной кожи.
   
— А из какой ты хочешь? Из телячьей?
   
Габриель насупился.
   
— Из акульей? (Гримаса.)
   
— Из русской? (Гримаса.)
   
— А может, из крокодиловой?
   
— Это очень дорого.
   
— Да, но зато шикарно и долговечно.
   
— Ты права, но такой я куплю себе сам.
   
Расплывшись в улыбке, Габриель повернулся к Зази:
   
— Видишь? Твоя тетя — чудесная женщина.
   
— Ты мне так и не сказал, кто там сидит.
   
— Наш домовладелец, — ответил Габриель, — исключительный человек, настоящий друг, он же хозяин кафе в подвале.
   
— «Погребка»?
   
— Именно, — сказал Турандот.
   
— А в вашем погребке танцы бывают?
   
— Боже упаси!
   
— Тогда дело дрянь, — сказала Зази.
   
— Ты за него не беспокойся, у него денег хватает.
   
— Но если бы его кафе было, во-первых, на Сен-Жермен де Пре, а, во-вторых, с танцами, он бы греб деньги лопатой. Об этом во всех газетах пишут.
   
— Я очень тронут твоей заботой, — высокомерно проговорил Турандот.
   
— А пошел ты в задницу с этой твоей заботой, — мгновенно отреагировала Зази.
   
Турандот победно взвизгнул.
   
— Вот! Теперь ты уже не сможешь отрицать. Я сам слышал, как она меня в задницу послала.
   
— Я бы попросил тебя не выражаться!
   
— Это не я, это она, — сказал Турандот.
   
— Ябеда! Ябедничать нехорошо, — констатировала Зази.
   
— И вообще, хватит, — сказал Габриель. — Мне уже пора уходить.
   
— Наверно, скучно быть ночным сторожем? — спросила Зази.
   
— Работ веселых в мире нет, — ответил Габриель. — Иди спать.
   
Турандот взял клетку и произнес:
   
— Мы еще вернемся к этому разговору.
   
И добавил с ухмылкой:
   
— Сходим куда подальше!
   
— Какой он все-таки дурак, — тихо сказала Марселина.
   
— Глупее не придумаешь, — отозвался Габриель.
   
— Что ж, доброй ночи, — по-прежнему доброжелательно проговорил Турандот, — мне было очень приятно провести с вами вечер, в общем я не потратил время зря.
   
— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — сказал Зеленуда.
   
— А он мне нравится, — сказала Зази, глядя на птицу.
   
— Иди спать, — промолвил Габриель.
   
Зази вышла в одну дверь, вечерние посетители — в другую. Габриель подождал, пока все стихнет, и только тогда ушел сам. Бесшумно, как и подобает образцовому квартиранту, он спустился вниз по лестнице. Но тут Марселина заметила на комоде какую-то вещицу и, схватив ее, побежала к двери. На лестничной клетке она перегнулась через перила и тихо крикнула:
   
— Габриель!
   
— Что! В чем дело?
   
— Ты забыл свою губную помаду.
  
  
   
    
III
   
   
В углу комнаты Марселина приготовила все для умывания: поставила столик, тазик, кувшин, точно как в каком-нибудь забытом богом захолустье. Чтоб Зази чувствовала себя как дома. Но Зази не чувствовала себя как дома. Она не только умела пользоваться привинченным к полу биде, но и прекрасно была знакома — так как имела соответствующий опыт — с тысячей других чудес санитарного искусства. Испытывая отвращение к окружающему ее убожеству, она лишь смочила лицо водой и один-единственный раз провела гребенкой по волосам.
   
Зази посмотрела в окно: во дворе было пусто. В квартире тоже, казалось, ничего особенного не происходит. Прильнув ухом к двери, Зази так ничего и не услышала. Она тихонько вышла из комнаты. В гостиной было темно и тихо. Дальше Зази пробиралась на ощупь, ставя пятку к носку, как отмеряют квадраты в классиках, причем с закрытыми (для большего интересу) глазами. Она открыла следующую дверь с огромными предосторожностями. В этой комнате было также темно и тихо: там кто-то мирно спал. Зази закрыла дверь и пошла теперь задом наперед (тоже чтоп интересней было). Шла она так очень долго, пока не добралась наконец до еще одной, третьей двери, и вновь с огромными предосторожностями открыла ее. Так она очутилась в полутемной передней: из единственного украшенного витражом из красных и синих стекол окна струился тусклый свет.
   
Теперь ей предстояло открыть еще одну, последнюю дверь, чтобы наконец обнаружить то, к чему она стремилась во время всей этой обзорной экскурсии, а именно, клозет.
   
Клозет был самого совершенного образца, с сидением, и Зази, вновь соприкоснувшись с цивилизацией, провела в нем добрую четверть часа.
   
Пребывание там показалось ей не просто полезным, но и увлекательным. Чисто. Все аккуратно выкрашено масляной краской. Шелковистая бумага ласково похрустывала между пальцев. В это время дня здесь даже было солнце: из форточки лился мягкий свет. Зази погрузилась в раздумья: спускать воду или нет. Ведь от этого грохота в доме может начаться переполох. Но после недолгих колебаний она все-таки решилась — с шумом хлынула вода. Зази прислушалась, но ничто, казалось, не нарушало тишины. Вот уж воистину дом спящей красавицы. Она вновь присела, чтобы воскресить в памяти вышеупомянутую сказку, персонажи которой перемежались у нее в голове с крупными планами известных киноактеров. Она тут же запуталась в сюжете, но вскоре вновь, обретя свойственную ей критическую направленность мыслей, пришла к выводу, что все эти волшебные сказки несусветная чушь, и решила выйти.
   
Вернувшись в переднюю, Зази увидела еще одну дверь, которая, по всей видимости, вела на лестницу. Она повернула ключ, наивно оставленный хозяевами дома в замочной скважине, так, на всякий случай, и действительно оказалась на лестничной площадке.
   
Она тихонько прикрыла за собой дверь и на цыпочках пошла вниз по лестнице. На втором этаже она остановилась и прислушалась: все было тихо. Спустилась на первый, прошла по коридору. Впереди — светящийся прямоугольник — дверь на улицу открыта, и вот Зази уже на улице.
   
Это была тихая улица. Машины здесь ездили так редко, что можно было преспокойно играть в классики прямо на проезжей части. Тут было несколько самых что ни на есть обычных магазинов крайне провинциального вида. По улице степенным шагом расхаживали аборигены, те самые, которые, прежде чем перейти улицу, смотрят сначала налево, потом направо, руководимые при этом как чувством гражданской ответственности, так и чрезмерной заботой о собственной безопасности. Не то чтобы Зази была разочарована — ведь она знала, что находится в Париже, что Париж — это большая деревня и что эта улица еще не весь Париж. Но, чтобы воочию убедиться в этом, надо было продолжить прогулку. Что она со свойственной ей непринужденностью и сделала.
   
Но тут внезапно в дверях «Погребка» появился Турандот. Не поднимаясь на тротуар, он заорал:
   
— Эй, малышка, ты куда?
   
Зази, не сказав ни слова, разом ускорила шаг. Турандот с криком: «Эй, малышка!» поднялся по ступенькам. Он не унимался.
   
Зази перешла на гимнастический шаг и резко свернула за угол. Улица, на которой она оказалась, была куда оживленнее. Теперь уже Зази неслась на всех парах. Здесь ни у кого не было ни времени, ни желания смотреть на нее. Но Турандот бросился ей вдогонку. Он бежал что есть мочи. Наконец догнал, крепко схватил за руку и, ни слова не говоря, повернул к себе лицом. В ту же минуту Зази принялась кричать:
   
— На помощь! Помогите!
   
Ее крик тут же привлек внимание домохозяек и наводящихся рядом граждан. Они оставили свои личные дела или отсутствие оных, чтобы поучаствовать в происшествии.
   
Но Зази решила не останавливаться на достигнутом и с удвоенной энергией продолжала:
   
— Я не хочу идти с этим дяденькой, я его не знаю, я не хочу идти с этим дяденькой.
   
Итэдэ.
   
Уверенный в своей правоте, Турандот пропустил ее вопли мимо ушей, но очень быстро пожалел об этом, поняв, что находится в плотном кольце суровых и закоренелых моралистов.
   
В присутствии этой избранной публики Зази решила перейти от общих соображений к конкретным, точным и обстоятельным обвинениям.
   
— Этот господин, — сказала она невинно, — ко мне приставал.
   
— А что он хотел? — с повышенным интересом спросила какая-то особа.
   
— Мадам! — возопил Турандот. — Эта девочка сбежала из дома. Я хочу отвести ее к родителям.
   
По лицам присутствующих пробежала полная скептицизма ухмылка. Тетка не унималась. Она наклонилась к Зази:
   
— Ну, малышка, давай, не бойся, рассказывай, что же сказал тебе этот нехороший дядя?
   
— Это слишком неприлично, — прошептала Зази.
   
— Он тебя соблазнял?
   
— Вот именно, мадам.
   
И Зази пересказала ей на ухо кое-какие подробности. Тетка выпрямилась и плюнула Турандоту в лицо.
   
— Омерзительно! — влепила она ему вдобавок. И она опять, и снова, и еще раз харкнула ему прямо в рожу.
   
В разговор вмешался мужчина:
   
— Что он от нее хотел?
   
Тетка перешептала ему в ухо несколько зазиских деталей.
   
— О! — сказал тот. — Мне это никогда и в голову не приходило.
   
И повторил еще раз, задумчиво:
   
— Нет, никогда.
   
Он повернулся к соседу:
   
— Нет, вы подумайте, это невероятно (подробности)...
   
— Бывают же такие законченные подонки, — отозвался тот.
   
Россказни Зази распространились в толпе. Какая-то женщина сказала:
   
— Не понимаю.
   
Стоявший рядом мужчина стал ей объяснять. Он вытащил из кармана клочок бумаги и что-то нарисовал шариковой ручкой.
   
— Ах вот оно что, — мечтательно сказала женщина.
   
И добавила:
   
— А что, хорошая вещь?
   
Она имела в виду ручку.
   
Два знатока-любителя заспорили.
   
— Я слышал, — сказал один, — мне рассказывали, что (подробности)...
   
— Меня-то это не очень удивляет, — ответил другой, — меня уверяли, что (подробности)...
   
Одна торговка, извлеченная из своей лавочки собственным же любопытством, так и не смогла обуздать порыв нахлынувшей на нее откровенности:
   
— Послушайте меня, — грит, — однажды мой муж, — грит, — в общем ему пришло в голову (подробности)... И что его потянуло на такое — не понимаю...
   
— Может, он нехорошую книжку прочел? — подсказал кто-то
   
— Весьма возможно. Так вот я, стоящая здесь перед вами, я сказала ему, мужу моему, ты хочешь, чтобы я (подробности)... Чортасдва! — грю я ему. — За этим иди к арабам, если тебе так приспичило! Вот что я ответила ему, мужу моему, который хотел, чтобы я (подробности)... — Все единодушно ее одобрили.
   
Но Турандот думал о другом. Иллюзии его рассеялись. Пользуясь повышенным интересом публики к техническим новинкам, предложенным Зази в ее обвинительной речи, он потихоньку смылся. Прижимаясь к стене, он свернул за угол, спешно вернулся в свой кабачок, проскользнул за уже не цинковую, а деревянную (со времен оккупации) стойку, налил себе большой стакан божоле и разом опрокинул его.
   
Потом он повторил это еще раз, а затем вытер лоб тем, что обычно заменяло ему носовой платок.
   
Чистившая картошку Мадо Ножка-Крошка спросила:
   
— Что-нибудь случилось?
   
— И не спрашивай! Ну и перетрухал же я! Эти кретины решили, что я сексуальный маньяк, и, если бы я не смылся, они бы растерзали меня в клочья.
   
— В следующий раз не будете лезть. Вам что, больше всех надо?! — сказала Ножка-Крошка.
   
Турандот не ответил. В его голове заработала программа индивидуальных новостей, и он как раз просматривал ту сцену, из-за которой чуть было не попал если не во всемирную историю, то хотя бы в хронику происшествий. Он вздрогнул, подумав об участи, которой ему удалось избежать, и снова пот пробежал по его лицу.
   
— Бохмой, бохмой, — промямлил он.
   
— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — вмешался Зеленуда.
   
Турандот утерся и налил себе третий стакан божоле.
   
— Бохмой, — повторил он.
   
Ему казалось, что это слово лучше всего передавало овладевшее им чувство.
   
— Ладнауш, — сказала Мадо Ножка-Крошка, — вы ведь все-таки остались живы.
   
— Тебя бы туда, вот что!
   
— Что «тебя бы туда»? Вы и я — это совершенно разные вещи.
   
— Слушай, не спорь со мной, я не в духе.
   
— А вы не подумали, что нужно предупредить Габриеля и Марселину?
   
Черт! Ведь он и вправду об этом не подумал. Он оставил недопитым третий стакан и помчался наверх.
   
— Надо же, Турандот! — тихо сказала Марселина, держа в руках вязание.
   
— Пигалица, — едва вымолвил запыхавшийся Турандот, — пигалица, хм, сбежала.
   
Ни слова не говоря, Марселина вошла в комнату Зази. Точно. Ее и след простыл.
   
— Я ее видел, — сказал Турандот, — я пытался ее поймать. Куда там! Чортасдва! (Жест.)
   
Марселина вошла в комнату Габриеля и попыталась его растолкать, что оказалось непросто, так как, с одной стороны, он был очень тяжелый, а с другой — очень любил поспать. Габриель зашевелился и засопел. Сразу было видно, что он дрых без задних ног, а такого поди растолкай.
   
— Что?! Что такое?! — завопил он.
   
— Зази смылась, — тихо сказала Марселина. Он посмотрел на нее. Ничего не сказал. Он быстро все понял — он же не кретин. Пошел в комнату Зази. Он любил во всем убедиться сам.
   
— Может, она в туалете? — с оптимизмом произнес он.
   
— Нет, — тихо ответила Марселина. — Турандот видел, как она убегала.
   
— А что именно ты видел? — спросил Габриель Турнндота.
   
— Я увидел, как она линяет, догнал ее, хотел привести домой.
   
— Это хорошо, ты настоящий друг.
   
— Да, но она разоралась, собралась толпа, она кричала, дескать, я к ней приставал.
   
— А ты что, не приставал? — спросил Габриель.
   
— Конечно, нет.
   
— А то ведь всякое бывает.
   
— Это точно, бывает всякое.
   
— Вот видишь...
   
— Пусть он доскажет, — тихо сказала Марселина.
   
— Так вот. Вокруг — толпа людей, готовых в любой момент набить мне морду. Эти ублюдки приняли меня за растлителя малолеток.
   
Габриель и Марселина не сдержались и прыснули.
   
— Но как только я увидел, что они про меня забыли, я тут же смылся.
   
— Что, сдрейфил?
   
— А то. Никогда в жизни так не трухал. Даже во время бомбежки.
   
— А я никогда бомбежки не боялся, — сказал Габриель. — Ведь бомбили англичане, и я знал, что их бомбы предназначались не мне, а фрицам. Я-то встречал англичан с распростертыми объятиями...
   
— А это тут при чем? — сказал Турандот,
   
— Не важно. Я все равно не боялся. С моей головы и волос не упал, даже в худшие времена. У фрицев были штаны полны от страха, они драпали в укрытия — только пятки сверкали, а я веселился, я не прятался, я любовался фейерверком, раз — ив точку, склад боеприпасов — ба-бах! вокзал — был и нету, завод в руинах, город в огне — классное зрелище. — Габриель заключил со вздохом: — По сути дела, не так уж мы тогда плохо и жили.
   
— А мне война тяжело далась, — сказал Турандот, — на черном рынке я был лопух лопухом. Не знаю почему, но мне все время впаивали штрафы, перли что-нибудь, то государство, то налоговая система, то контролеры, мою лавочку то и дело прикрывали, а в июне 44-го, когда я чуток разжился золотишком, меня как раз прекрасненько и разбомбили. Вот так... Непруха. Еще хорошо, что я получил в наследство эту халупу, а то...
   
— Уж не тебе бы жаловаться, — сказал Габриель, у тебя все отлично, работенка не бей лежачего.
   
— Тебя бы на мое место! Да моя работа не только утомительна, но и опасна.
   
— А что бы ты сказал, если бы тебе приходилось вкалывать по ночам, как мне? А спать днем. Спать днем — страшно утомительно, хотя со стороны так сразу и не скажешь. Не говоря уже о том, что тебя могут разбудить ни свет ни заря, как, например, сегодня. Ох, не хотел бы я, чтобы так было каждый день.
   
— Девочку надо будет держать взаперти, — посоветовал Турандот.
   
— Интересно все-таки, почему она смылась, — задумчиво произнес Габриель.
   
— Ей не хотелось будить тебя, и, чтобы не шуметь, она решила пройтись, — тихо сказала Марселина.
   
— Я не хочу, чтобы она гуляла одна, — произнес Габриель, — улица — школа порока, это все знают.
   
— Может быть, она, как пишут газетчики, совершила побег?
   
— Это было бы совсем не здорово, — ответил Габриель. — Боюсь, тогда легавых звать придется. Хорошо же я при этом буду выглядеть!
   
— А ты не думаешь, что тебе нужно самому попытаться ее отыскать? — спокойно спросила Марселина.
   
— Я лично иду досыпать, — сказал Габриель и направился к кровати.
   
— Пойдя за ней, ты только выполнишь свой долг, — заявил Турандот.
   
Габриель ухмыльнулся и сказал, пародируя Зази:
   
— А пошел ты со своим долгом. — И добавил: — Сама найдется.
   
— А если она нарвется на сексуального маньяка? — тихо спросила Марселина.
   
— Вроде Турандота? — пошутил Габриель.
   
— Не смешно, — отозвался Турандот.
   
— Сама иди.
   
— У меня белье на плите.
   
— Лучше бы вы стирали белье в американских прачечных самообслуживания, — вмешался Турандот, — тогда и хлопот никаких, я лично всегда так делаю.
   
— Может, она от стирки удовольствие получает? Твое какое дело! Болтай, болтай, вот все, на что ты годен! Вот где они у меня сидят, эти ваши американские штучки.
   
И он похлопал себя по заднице.
   
— Надо же, — сказал Турандот иронично. — А я считал тебя американофилом.
   
— Американофилом! Меня! Ты употребляешь слова, смысл которых не понимаешь сам. Американофил! Что, теперь из-за этого и белье дома стирать нельзя? Мы с Марселиной не просто американофилы, дурная твоя голова, мы еще к тому же и стиралофилы! Что, не доходит?!
   
Турандот не нашелся, что ответить. Одетый в длинную рубашку фирмы «Хикэтнунк», которую действительно стирать было непросто, он решил вернуться к более конкретной и актуальной проблеме.
   
— Ты бы лучше сходил за девчонкой, — посоветовал он Габриелю.