1 2 3 4 5 6 7 

  
   
Рэй Брэдбери
   
Марсианские хроники
  
  
   
МОЕЙ ЖЕНЕ МАРГАРЕТ С ИСКРЕННЕЙ ЛЮБОВЬЮ
  
  
   
    
«Великое дело — способность удивляться, — сказал философ. — Космические полеты снова сделали всех нас детьми».
   
   
   
   
  
  
   
    
Январь 1999
    
Ракетное лето
   
   
   
   
Только что была огайская зима: двери заперты, окна закрыты, стекла незрячие от изморози, все крыши оторочены сосульками, дети мчатся с горок на лыжах, женщины в шубах черными медведицами бредут по гололедным улицам.
   
И вдруг могучая волна тепла прокатилась по городку, вал горячего воздуха захлестнул его, будто нечаянно оставили открытой дверь пекарни. Зной омывал дома, кусты, детей. Сосульки срывались с крыш, разбивались и таяли. Двери распахнулись. Окна раскрылись. Дети скинули свитера. Мамаши сбросили медвежье обличье. Снег испарился, и на газонах показалась прошлогодняя жухлая трава.
   
Ракетное лето. Из уст в уста с ветром из дома в открытый дом — два слова: Ракетное лето. Жаркий, как дыхание пустыни, воздух переиначивал морозные узоры на окнах, слизывал хрупкие кружева. Лыжи и санки вдруг стали не нужны. Снег, падавший на городок с холодного неба, превращался в горячий дождь, не долетев до земли.
   
Ракетное лето. Высунувшись с веранд под дробную капель, люди смотрели вверх на алеющее небо.
   
Ракета стояла на космодроме, испуская розовые клубы огня и печного жара. В стуже зимнего утра ракета творила лето каждым выдохом своих мощных дюз. Ракета делала погоду, и на короткий миг во всей округе воцарилось лето…
  
  
   
    
Февраль 1999
    
Илла
   
   
Они жили на планете Марс, в доме с хрустальными колоннами, на берегу высохшего моря, и по утрам можно было видеть, как миссис К ест золотые плоды, растущие из хрустальных стен, или наводит чистоту, рассыпая пригоршнями магнитную пыль, которую горячий ветер уносил вместе с сором. Под вечер, когда древнее море было недвижно и знойно, и винные деревья во дворе стояли в оцепенении, и старинный марсианский городок вдали весь уходил в себя и никто не выходил на улицу, мистера К можно было видеть в его комнате, где он читал металлическую книгу, перебирая пальцами выпуклые иероглифы, точно струны арфы. И книга пела под его рукой, певучий голос древности повествовал о той поре, когда море алым туманом застилало берега и древние шли на битву, вооруженные роями металлических шершней и электрических пауков.
   
Мистер и миссис К двадцать лет прожили на берегу мертвого моря, и их отцы и деды тоже жили в этом доме, который поворачивался, подобно цветку, вслед за солнцем, вот уже десять веков.
   
Мистер и миссис К были еще совсем не старые. У них была чистая, смуглая кожа настоящих марсиан, глаза желтые, как золотые монеты, тихие мелодичные голоса. Прежде они любили писать картины химическим пламенем, любили плавать в каналах в то время года, когда винные деревья наполняли их зеленой влагой, а потом до рассвета разговаривать под голубыми светящимися портретами в комнате для бесед.
   
Теперь они уже не были счастливы.
   
В то утро миссис К, словно вылепленная из желтого воска, стояла между колоннами, прислушиваясь к зною бесплодных песков, устремленная куда-то вдаль.
   
Что-то должно было произойти.
   
Она ждала.
   
Она смотрела на голубое марсианское небо так, словно оно могло вот-вот поднатужиться, сжаться и исторгнуть на песок сверкающее чудо.
   
Но все оставалось по-прежнему.
   
Истомившись ожиданием, она стала бродить между туманными колоннами. Из желобков в капителях заструился тихий дождь, охлаждая раскаленный воздух, гладя ее кожу. В жаркие дни это было все равно что войти в ручей. Прохладные струи посеребрили полы. Слышно было, как муж без устали играет на своей книге; древние напевы не приедались его пальцам.
   
Она подумала без волнения: он бы мог когда-нибудь подарить и ей, как бывало прежде, столько же времени, обнимая ее, прикасаясь к ней, словно к маленькой арфе, как он прикасается к своим невозможным книгам.
   
Увы. Она покачала головой, отрешенно пожала плечами, чуть-чуть. Веки мягко прикрыли золотистые глаза. Брак даже молодых людей делает старыми, давно знакомыми…
   
Она опустилась в кресло, которое тотчас само приняло форму ее фигуры. Она крепко, нервно зажмурилась.
   
И сон явился.
   
Смуглые пальцы вздрогнули, метнулись вверх, ловя воздух. Мгновение спустя она испуганно выпрямилась в кресле, прерывисто дыша.
   
Она быстро обвела комнату взглядом, точно надеясь кого-то увидеть. Разочарование: между колоннами было пусто.
   
В треугольной двери показался ее супруг.
   
— Ты звала меня? — раздраженно спросил он.
   
— Нет! — почти крикнула она.
   
— Мне почудилось, ты кричала.
   
— В самом деле? Я задремала и видела сон!
   
— Днем? Это с тобой не часто бывает.
   
Глаза ее говорили о том, что она ошеломлена сновидением.
   
— Странно, очень-очень странно, — пробормотала она. — Этот сон…
   
— Ну? — Ему явно не терпелось вернуться к книге.
   
— Мне снился мужчина.
   
— Мужчина?
   
— Высокий мужчина, шесть футов один дюйм.
   
— Что за нелепость: это же великан, урод.
   
— Почему-то, — она медленно подбирала слова, — он не казался уродом. Несмотря на высокий рост. И у него — ах, я знаю, тебе это покажется вздором, — у него были голубые глаза!
   
— Голубые глаза! — воскликнул мистер К. — О боги!
   
Что тебе приснится в следующий раз? Ты еще скажешь — черные волосы?
   
— Как ты угадал?! — воскликнула она.
   
— Просто назвал наименее правдоподобный цвет, — сухо ответил он.
   
— Да, черные волосы! — крикнула она. — И очень белая кожа. Совершенно необычайный мужчина! На нем была странная одежда, и он спустился с неба и ласково говорил со мной.
   
Она улыбалась.
   
— С неба — какая чушь!
   
— Он прилетел в металлической машине, которая сверкала на солнце, — вспоминала миссис К. Она закрыла глаза, чтобы воссоздать видение. — Мне снилось небо, и что-то блеснуло, будто подброшенная в воздух монета, потом стало больше, больше и плавно опустилось на землю, — это был длинный серебристый корабль, круглый, чужой корабль. Потом сбоку отворилась дверь и вышел этот высокий мужчина.
   
— Работала бы побольше, тебе не снились бы такие дурацкие сны.
   
— А мне он понравился, — ответила она, откидываясь в кресле. — Никогда не подозревала, что у меня такое воображение. Черные волосы, голубые глаза, белая кожа! Какой странный мужчина — и, однако, очень красивый.
   
— Самовнушение.
   
— Ты недобрый. Я вовсе не придумала его намеренно, он сам явился мне, когда я задремала. Даже не похоже на сон. Так неожиданно, необычно… Он посмотрел на меня и сказал: «Я прилетел на этом корабле с третьей планеты. Меня зовут Натаниел Йорк…»
   
— Нелепое имя, — возразил супруг. — Таких вообще не бывает.
   
— Конечно, нелепое, ведь это был сон, — покорно согласилась она. — Еще он сказал: «Это первый полет через космос. Нас всего двое в корабле — я и мой друг Берт».
   
— Еще одно нелепое имя.
   
— Он сказал: «Мы из города на Земле, так называется наша планета», — продолжала миссис К. — Это его слова. Так и сказал — Земля. И говорил он не на нашем языке. Но я каким-то образом понимала его. В уме. Телепатия, очевидно.
   
Мистер К отвернулся. Ее голос остановил его.
   
— Илл! — тихо позвала она. — Ты никогда не задумывался… ну… есть ли люди на третьей планете?
   
— На третьей планете жизнь невозможна, — терпеливо разъяснил супруг. — Наши ученые установили, что в тамошней атмосфере слишком много кислорода.
   
— А как было бы чудесно, если бы там жили люди! И умели путешествовать через космос на каких-нибудь особенных кораблях.
   
— Вот что, Илла, ты отлично знаешь, я ненавижу эту сентиментальную болтовню. Займемся лучше делом.
   
Близился вечер, когда она, ступая между колоннами, источающими дождь, запела. Один и тот же мотив, снова и снова.
   
— Что это за песня? — рявкнул в конце концов супруг, проходя к огненному столу.
   
— Не знаю.
   
Она подняла на него глаза, удивляясь сама себе. Озадаченно поднесла ко рту руку. Солнце садилось, и по мере того, как дневной свет угасал, дом закрывался, будто огромный цветок. Между колоннами подул ветерок, на огненном столе жарко бурлило озерко серебристой лавы. Ветер перебирал кирпичные волосы миссис К, тихонько шепча ей на ухо. Она молча стояла, устремив затуманившийся взор золотистых глаз вдаль, на бледно-желтую гладь морского дна, словно вспоминая что-то.
   
    
     
Глазами тост произнеси,
     
И я отвечу взглядом, —
    
   
   
запела она тихо, медленно, нежно.
   
    
     
Иль край бокала поцелуй —
     
И мне вина не надо.[1]
    
   
   
Миссис К повторила мелодию, уже без слов, закрыв глаза, и руки ее словно порхали по ветру. Наконец она умолкла.
   
Мелодия была прекрасна.
   
— Впервые слышу эту песню. Ты сама ее сочинила? — строго спросил он, испытующе глядя на нее.
   
— Нет. Да. Право, не знаю! — Она была в смятении. — Я даже не понимаю слов, это другой язык!
   
— Какой язык?
   
Она машинально бросала куски мяса в кипящую лаву.
   
— Не знаю. — Через мгновение мясо было готово, она извлекла его из огня и подала мужу на тарелке. — Ах, наверно, я просто придумала весь этот вздор, только и всего. Сама не понимаю почему.
   
Он ничего не сказал. Смотрел, как она погружает мясо в шипящую огненную лужицу. Солнце скрылось. Медленно-медленно вошла в комнату ночь, темным вином заполнила ее до потолка, поглотив колонны и их двоих. Лишь отблески серебристой лавы озаряли лица.
   
Она снова стала напевать странную песню.
   
Он вскочил со стула и гневно прошествовал к двери.
   
Позднее он доел ужин один.
   
Встав из-за стола, потянулся, поглядел на нее и, зевая, предложил:
   
— Съездим на огненных птицах в город, развлечемся?
   
— Ты серьезно? — спросила она. — Ты не заболел?
   
— А что тут странного?
   
— Но мы уже полгода нигде не были!
   
— По-моему, неплохая мысль.
   
— С чего это вдруг ты так заботлив?
   
— Ну, хватит, — брюзгливо бросил он. — Поедешь или нет?
   
Она посмотрела на седую пустыню. Две белые луны вышли из-за горизонта. Прохладная вода гладила пальцы ног. Легкая дрожь пробежала по ее телу. Больше всего ей хотелось остаться здесь, сидеть тихо, беззвучно, неподвижно, пока не свершится то, чего она ждала весь день, то, что не должно было произойти и все же могло, могло случиться… Душа встрепенулась от нежного прикосновения песни.
   
— Я…
   
— Для тебя же лучше, — настаивал он. — Поехали.
   
— Я устала, — ответила она. — Как-нибудь в другой раз.
   
— Вот твой шарф. — Он подал ей флакон. — Мы уже который месяц никуда не выезжали.
   
— Если не считать твоих поездок в Кси-Сити два раза в неделю. — Она избегала глядеть на него.
   
— Дела, — сказал он.
   
— Дела? — прошептала она.
   
Из флакона брызнула жидкость, превратилась в голубую мглу и, трепеща, обвилась вокруг ее шеи.
   
На ровном прохладном песке, светясь, словно раскаленные угли, ожидали огненные птицы. Надуваемый ночным ветром, в воздухе плескался белый балдахин, множеством зеленых лент привязанный к птицам.
   
Илла легла под балдахин, и по приказу ее мужа пылающие птицы взметнулись к темному небу. Ленты натянулись, балдахин взмыл в воздух. Взвизгнув, ушли вниз пески; мимо, мимо потянулись голубые холмы, оттеснив назад их дом, колонны, источающие дождь, цветы в клетках, поющие книги, тихие ручейки на полу. Она не глядела на мужа. Ей было слышно, как он покрикивал на птиц, а те взвивались все выше, летя, словно тысячи каленых искр, словно багрово-желтый фейерверк, все дальше в небо, увлекая за собой сквозь ветер балдахин — трепещущий белый лепесток.
   
Она не смотрела на мелькающие внизу древние мертвые города, на дома — словно вырезанные из кости шахматы, не смотрела на древние каналы, наполненные пустотой и грезами. Над высохшими реками и сухими озерами пролетали они, будто лунный блик, будто горящий факел.
   
Она глядела только на небо.
   
Муж что-то сказал.
   
Она глядела на небо.
   
— Ты слышала, что я сказал?
   
— Что?
   
Он шумно выдохнул.
   
— Могла бы быть повнимательнее.
   
— Я задумалась.
   
— Никогда не знал, что ты такая любительница природы. Сегодня ты просто не отрываешь глаз от неба, — сказал он.
   
— Оно очень красиво.
   
— Я вот о чем подумал, — медленно продолжал супруг. — Не позвонить ли сегодня Халлу? Договориться, что мы приедем — на недельку, не больше! — к ним в Голубые горы. Чем не идея?..
   
— Голубые горы! — Она схватилась одной рукой за край балдахина и резко повернулась к нему.
   
— Я ведь только предлагаю.
   
— И когда ты думаешь ехать? — нервно спросила она.
   
— Да можно отправиться хоть завтра утром, — подчеркнуто небрежно бросил он. — Сама знаешь: раньше начнешь, скорее…
   
— Но мы еще никогда не уезжали так рано!
   
— Ну, в этом году в виде исключения… — Он улыбнулся. — Нам полезно переменить обстановку. Пожить в тиши, в покое. Словом, сама понимаешь. У тебя ведь нет других планов? Поедем, решено?
   
Она вздохнула, помедлила, потом ответила:
   
— Нет.
   
— Что? — Его возглас испугал птиц. Балдахин дернулся.
   
— Нет, — твердо сказала она. — Я не поеду.
   
Он посмотрел на нее. Разговор был окончен. Она отвернулась.
   
Птицы летели дальше — десять тысяч гонимых ветром угольков.
   
   
На рассвете солнце, пронизав лучами хрустальные колонны, растворило туман, на котором покоилась спящая Илла. Всю ночь она парила над полом, как бы плавая на мягком ложе из тумана, который пролился из стен, едва Илла прилегла. Всю ночь она проспала на этой недвижной реке, точно челн среди немого потока. Теперь туман улетучивался, и наконец река спала, оставив Иллу на берегу пробуждения.
   
Она открыла глаза.
   
Над ней стоял муж. Было похоже, что он стоит тут, наблюдая, уже не один час. Почему-то Илла не могла смотреть ему в глаза.
   
— Тебе опять снился этот сон! — сказал он. — Ты разговаривала, не давала мне уснуть. Тебе непременно надо показаться врачу.
   
— Ничего со мной не случится.
   
— Ты много говорила во сне!
   
— Да? — Она поспешно села.
   
В комнате было холодно. Серый утренний свет проявил черты Иллы.
   
— Что тебе снилось?
   
Она молчала, вспоминая.
   
— Корабль. Он снова спустился с неба, и из него вышел высокий человек и заговорил со мной. Он шутил, смеялся, и мне было хорошо.
   
Мистер К коснулся рукой колонны. Окутанные паром струйки теплой воды вытеснили холодок из комнаты. Лицо мистера К было бесстрастно.
   
— А потом, — продолжала она, — этот мужчина, у которого такое странное имя — Натаниел Йорк, сказал что я прекрасна, и… и поцеловал меня.
   
— Ха! — крикнул муж и отвернулся, играя желваками.
   
— Но это всего лишь сон. — Ей стало весело.
   
— Ну и помалкивай про свои нелепые женские сны.
   
— Ты ведешь себя, как ребенок. — Она откинулась на последние клочья химического тумана. Мгновение спустя тихо рассмеялась.
   
— Я еще что-то вспомнила, — призналась она.
   
— Ну, что, говори, что! — вскричал муж.
   
— Илл, ты такой раздражительный!
   
— Говори! — потребовал он. — У тебя не должно быть секретов от меня!
   
На нее смотрело сверху его мрачное, суровое лицо.
   
— Я никогда не видела тебя таким, — ответила Илла, ей было и страшно и забавно. — Ничего такого не было, просто этот Натаниел Йорк сказал… словом, он сказал мне, что увезет меня на своем корабле, увезет на небеса, возьмет меня с собой на свою планету. Конечно, чепуха…
   
— Вот именно, чепуха! — Он едва не сорвал голос. — Ты бы послушала себя со стороны: заигрывать с ним разговаривать с ним, петь с ним, и так всю ночь напролет, о боги! Послушала бы себя!
   
— Илл!
   
— Когда он сядет? Где он опустится на своем проклятом корабле?
   
— Илл, не повышай голос.
   
— К черту мой голос! — он в гневе наклонился на и ней. — В этом твоем сне… — он стиснул ее запястье, — корабль сел в Зеленой долине, да? Отвечай!
   
— Ну, в долине…
   
— Сел сегодня, под вечер, да? — не унимался он.
   
— Да, да, кажется, так. Но это же только сон!
   
— Ладно. — Он сердито отбросил ее руку. — Хорошо, что ты не лжешь! Я слышал все, что ты говорила во сне, каждое слово. Ты сама назвала и долину, и время.
   
Тяжело дыша, он побрел между колоннами, будто ослепленный молнией. Постепенно его дыхание успокоилось. Она не отрывала от него глаз — уж не сошел ли он с ума!.. Наконец встала и подошла к нему.
   
— Илл, — прошептала она.
   
— Ничего, ничего…
   
— Ты болен.
   
— Нет. — Он устало, через силу улыбнулся. — Ребячество, только и всего. Прости меня, дорогая. — Он грубовато погладил ее. — Заработался. Извини. Я, пожалуй, пойду, прилягу…
   
— Ты так вспылил.
   
— Теперь все прошло. Прошло. — Он перевел дух. — Забудем об этом. Да, я вчера слышал анекдот про Уэла, хотел тебе рассказать. Ты приготовишь завтрак, я расскажу анекдот, а об этом больше не будем говорить, ладно?
   
— Это был только сон.
   
— Разумеется. — Он машинально поцеловал ее в щеку. — Только сон.
   
   
В полдень солнце палило, и очертания гор струились в его лучах.
   
— Ты не поедешь в город? — спросила Илла.
   
— В город? — Его брови чуть поднялись.
   
— Ты всегда уезжаешь в этот день. — Она поправила цветочную клетку на подставке. Цветы зашевелились и раскрыли голодные желтые рты.
   
Он захлопнул книгу.
   
— Нет. Слишком жарко. И поздно.
   
— Вот как. — Она закончила свое дело и пошла к двери. — Я скоро вернусь.
   
— Постой! Ты куда?
   
Она была уже в дверях.
   
— К Пао. Она пригласила меня!
   
— Сегодня?
   
— Я ее сто лет не видела. Это же недалеко.
   
— В Зеленой долине, если не ошибаюсь?
   
— Ну да, тут рукой подать, и я решила… — Она очень торопилась.
   
— Извини меня, — сказал он, догоняя ее с видом крайней озабоченности. — Я совершенно забыл: я же пригласил к нам сегодня доктора Нлле!
   
— Доктора Нлле! — Она подалась к двери.
   
Он поймал ее за локоть и решительно втащил в комнату.
   
— Да.
   
— А как же Пао…
   
— Пао подождет, Илла. Мы должны принять Нлле.
   
— Я на несколько минут…
   
— Нет, Илла.
   
— Нет?
   
Он отрицательно качнул головой.
   
— Нет. К тому же до них очень далеко идти. Через всю Зеленую долину, за большой канал, потом вниз… И сегодня очень, очень жарко, и доктору Нлле будет приятно увидеть тебя. Хорошо?
   
Она не ответила. Ей хотелось вырваться и убежать. Хотелось кричать. Но она только сидела в кресле, словно пойманная в западню, и с окаменевшим лицом разглядывала свои пальцы, медленно шевеля ими.
   
— Илла, — буркнул он, — ты останешься дома, ясно?
   
— Да, — сказала она после долгого молчания. — Останусь.
   
— Весь день?
   
Ее голос звучал глухо:
   
— Весь день.
   
   
Шли часы, а доктор Нлле все не появлялся. Казалось, муж Иллы не очень-то удивлен этим. Уже под вечер он, пробормотав что-то, подошел к стенному шкафу и достал зловещее оружие — длинную желтоватую трубку с гармошкой мехов и спусковым крючком на конце. Он обернулся — на его лице была лишенная всякого выражения маска, вычеканенная из серебристого металла, маска, которую он всегда надевал, когда хотел скрыть свои чувства; маска, выпуклости и впадины которой в точности отвечали его худым щекам, подбородку, лбу. Поблескивая маской, он держал в руках свое грозное оружие и разглядывал его. Оно непрерывно жужжало — оружие, способное с визгом извергнуть полчища золотых пчел. Страшных золотых пчел, которые жалят, убивают своим ядом и падают замертво, будто семена на песок.
   
— Куда ты собрался? — спросила она.
   
— Что? — Он прислушивался к мехам, к зловещему жужжанию. — Раз доктор Нлле запаздывает, черта с два стану я его ждать. Пойду, поохочусь. Скоро вернусь.
   
А ты останешься здесь, и никуда отсюда, ясно? — Серебристая маска сверкнула.
   
— Да.
   
— И скажи доктору Нлле, что я приду. Только поохочусь.
   
Треугольная дверь затворилась. Его шаги удалились вниз по откосу.
   
Она смотрела, как муж уходит в солнечную даль, пока он не исчез. Потом вернулась к своим делам: наводить чистоту магнитной пылью, собирать свежие плоды с хрустальных стен. Она работала усердно и расторопно, но порой ею овладевала какая-то истома, и она ловила себя на том, что напевает эту странную, не идущую из ума песню и поглядывает на небо из-за хрустальных колонн.
   
Она затаила дыхание и замерла в ожидании.
   
Приближается…
   
Вот-вот это произойдет.
   
Бывают такие дни, когда слышишь приближение грозы, а кругом напряженная тишина, и вдруг едва ощутимо меняется давление — это дыхание непогоды, летящей над планетой, ее тень, порыв, марево. Воздух давит на уши, и ты натянут как струна в ожидании надвигающейся бури. Тебя охватывает дрожь. Небо в пятнах, небо цветное, тучи сгущаются, горы отливают металлом. Цветы в клетках тихонько вздыхают, предупреждая. Волосы чуть шевелятся на голове. Где-то в доме поют часы: «Время, время, время, время…» Тихо так, нежно, будто капающая на бархат вода.
   
И вдруг — гроза! Электрическая вспышка, и сверху непроницаемым заслоном рушатся всепоглощающие волны черного прибоя и громовой черноты.
   
Так было и теперь. Близилась буря, хотя небо было ясным. Назревала молния, хотя не было туч.
   
Илла бродила по комнатам притихшего летнего дома. В любой миг с неба может пасть молния, и будет раскат грома, клуб дыма, безмолвие, шаги на дорожке, стук в хрустальную дверь — и она стрелой метнется навстречу…
   
«Сумасшедшая Илла! — мысленно усмехнулась она. — Что за мысли будоражат твой праздный ум?» И тут — свершилось.
   
Порыв жаркого воздуха, точно мимо пронеслось могучее пламя. Вихревой стремительный звук. В небе блеск, сверкание металла.
   
У Иллы вырвался крик.
   
Она побежала между колоннами, распахнула дверь. Она уставилась на горы. Но там уже ничего…
   
Хотела ринуться вниз по откосу, но спохватилась. Она обязана быть здесь, никуда не уходить. Доктор должен прийти с минуты на минуту, и муж рассердится, если она убежит.
   
Она остановилась в дверях, часто дыша, протянув вперед одну руку.
   
Попыталась рассмотреть что-нибудь там, где простерлась Зеленая долина, но ничего не увидела.
   
«Сумасшедшая! — Она вернулась в комнату. — Это все твоя фантазия. Ничего не было. Просто птица, листок, ветер или рыба в канале. Сядь. Приди в себя».
   
Она села.
   
Выстрел.
   
Ясный, отчетливый, зловещий звук.
   
Она содрогнулась.
   
Выстрел донесся издалека. Один. Далекое жужжание быстрых пчел. Один выстрел. А за ним второй, четкий, холодный, отдаленный.
   
Она опять вздрогнула и почему-то вскочила на ноги, крича, крича и не желая оборвать этот крик. Стремительно пробежала по комнатам к двери и снова распахнула ее.
   
Эхо стихало, уходя вдаль, вдаль…
   
Смолкло.
   
Несколько минут она простояла во дворе, бледная.
   
Наконец, медленно ступая, опустив голову, она побрела сквозь обрамленные колоннами покои, из одного в другой, руки ее машинально трогали вещи, губы дрожали; в сгущающемся мраке винной комнаты ей захотелось посидеть одной. Она ждала. Потом взяла янтарный бокал и стала тереть его уголком шарфа.
   
И вот издалека послышались шаги, хруст мелких камешков под ногами.
   
Она поднялась, стала в центре тихой комнаты. Бокал выпал из рук, разбился вдребезги.
   
Шаги нерешительно замедлились перед домом.
   
Заговорить? Воскликнуть: «Входи, входи же!»?
   
Она подалась вперед.
   
Вот шаги уже на крыльце. Рука повернула щеколду.
   
Она улыбнулась двери.
   
Дверь отворилась. Улыбка сбежала с ее лица.
   
Это был ее муж. Серебристая маска тускло поблескивала.
   
Он вошел и лишь на мгновение задержал на ней взгляд. Резким движением открыл мехи своего оружия, вытряхнул две мертвые пчелы, услышал, как они шлепнулись о пол, раздавил их ногой и поставил разряженное оружие в угол комнаты, а Илла, наклонившись, безуспешно пыталась собрать осколки разбитого бокала.
   
— Что ты делал? — спросила она.
   
— Ничего, — ответил он, стоя спиной к ней. Он снял маску.
   
— Ружье… я слышала, как ты стрелял. Два раза.
   
— Охотился, только и всего. Потянет иногда на охоту… Доктор Нлле пришел?
   
— Нет.
   
— Постой-ка. — Он противно щелкнул пальцами. — Ну, конечно, теперь я вспомнил. Мы же условились с ним на завтра. Я все перепутал.
   
Они сели за стол. Она глядела на свою тарелку, но руки ее не прикасались к еде.
   
— В чем дело? — спросил он, не поднимая глаз, бросая куски мяса в бурлящую лаву.
   
— Не знаю. Не хочется есть, — сказала она.
   
— Почему?
   
— Не знаю, просто не хочется.
   
В небе родился ветер; солнце садилось. Комната вдруг стала маленькой и холодной.
   
— Я пытаюсь вспомнить, — произнесла она в тиши комнаты, глянув в золотые глаза своего холодного, безупречно подтянутого мужа.
   
— Что вспомнить? — Он потягивал вино.
   
— Песню. Эту красивую, чудесную песню. — Она закрыла глаза и стала напевать, но песня не получилась. — Забыла. А мне почему-то не хочется ее забывать. Хочется помнить ее всегда. — Она плавно повела руками, точно ритм движений мог ей помочь. Потом откинулась в кресле. — Не могу вспомнить.
   
Она заплакала.
   
— Почему ты плачешь? — спросил он.
   
— Не знаю, не знаю, я ничего не могу с собой поделать. Мне грустно, и я не знаю почему, плачу — не знаю почему, но плачу.
   
Ее ладони стиснули виски, плечи вздрагивали.
   
— До завтра все пройдет, — сказал он.
   
Она не глядела на него, глядела только на нагую пустыню и на яркие-яркие звезды, которые высыпали на черном небе, а издали доносился крепнущий голос ветра и холодный плеск воды в длинных каналах. Она закрыла глаза, дрожа всем телом.
   
— Да, — повторила она, — до завтра все пройдет.
  
  
   
    
Август 1999
    
Летняя ночь
   
   
Люди стояли кучками в каменных галереях, растворяясь в тени между голубыми холмами. Звезды и лучезарные марсианские луны струили на них мягкий вечерний свет. Позади мраморного амфитеатра, скрытые мраком и далью, раскинулись городки и виллы, серебром отливали недвижные пруды, от горизонта до горизонта блестели каналы. Летний вечер на Марсе, планете безмятежности и умеренности. По зеленой влаге каналов скользили лодки, изящные, как бронзовые цветки. В нескончаемо длинных рядах жилищ, извивающихся по склонам, подобно оцепеневшим змеям, в прохладных ночных постелях лениво перешептывались возлюбленные. Под факелами на аллеях, держа в руках извергающих тончайшую паутину золотых пауков, еще бегали заигравшиеся дети. Тут и там на столах, булькающих серебристой лавой, готовился поздний ужин. В амфитеатрах сотен городов на ночной стороне Марса смуглые марсиане с глазами цвета червонного золота собирались на досуге вокруг эстрад, откуда покорные музыкантам тихие мелодии, подобно аромату цветов, плыли в притихшем воздухе.
   
На одной эстраде пела женщина.
   
По рядам слушателей пробежал шелест.
   
Пение оборвалось. Певица поднесла руку к горлу. Потом кивнула музыкантам, они начали сначала.
   
Музыканты заиграли, она снова запела; на этот раз публика ахнула, подалась вперед, кто-то вскочил на ноги — на амфитеатр словно пахнуло зимней стужей. Потому что песня, которую пела женщина, была странная, страшная, необычная. Она пыталась остановить слова, срывающиеся с ее губ, но они продолжали звучать:
   
    
     
Идет, блистая красотой
     
Тысячезвездной ясной ночи
     
В соревнованьи света с тьмой
     
Изваяны чело и очи.
    
   
   
Руки певицы метнулись ко рту. Она оцепенела, растерянная.
   
— Что это за слова? — недоумевали музыканты.
   
— Что за песня?
   
— Чей язык?
   
Когда же они опять принялись дуть в свои золотые трубы, снова родилась эта странная музыка и медленно поплыла над публикой, которая теперь громко разговаривала, поднимаясь со своих мест.
   
— Что с тобой? — спрашивали друг друга музыканты.
   
— Что за мелодию ты играл?
   
— А ты сам что играл?
   
Женщина расплакалась и убежала с эстрады. Публика покинула амфитеатр. Повсюду, во всех смятенных марсианских городах, происходило одно и то же. Холод объял их, точно с неба пал белый снег.
   
В темных аллеях под факелами дети пели:
   
    
     
…Пришла, а шкаф уже пустой,
     
Остался песик с носом!
    
   
   
— Дети! — раздавались голоса. — Что это за песенка? Где вы ее выучили?
   
— Она просто пришла нам в голову, ни с того ни с сего. Какие-то непонятные слова!
   
Захлопали двери. Улицы опустели. Над голубыми холмами взошла зеленая звезда.
   
На всей ночной стороне Марса мужчины просыпались от того, что лежавшие рядом возлюбленные напевали во мраке.
   
— Что это за мелодия?
   
В тысячах жилищ среди ночи женщины просыпались, обливаясь слезами, и приходилось их утешать:
   
— Ну, успокойся, успокойся же. Спи.
   
— Ну, что случилось? Дурной сон?
   
— Завтра произойдет что-то ужасное.
   
— Ничего не может произойти, у нас все в порядке.
   
Судорожное всхлипывание.
   
— Я чувствую, это надвигается все ближе, ближе, ближе!..
   
— С нами ничего не может случиться. Полно! Спи. Спи…
   
Тихо на предутреннем Марсе, тихо, как в черном студеном колодце, и свет звезд на воде каналов, и в каждой комнате дыхание свернувшихся калачиком детей с зажатыми в кулачках золотыми пауками, и возлюбленные спят рука в руке, луны закатились, погашены факелы, и безлюдны каменные амфитеатры.
   
И лишь один-единственный звук, перед самым рассветом: где-то в дальнем конце пустынной улицы одиноко шагал во тьме ночной сторож, напевая странную, незнакомую песенку…
  
  
   
    
Август 1999
    
Земляне
   
   
Вот привязались, стучат и стучат!
   
Миссис Ттт сердито распахнула дверь.
   
— Ну, в чем дело?
   
— Вы говорите по-английски? — Человек, стоявший у входа, опешил.
   
— Говорю, как умею, — ответила она.
   
— Чистейший английский язык!
   
Человек был одет в какую-то форму. За ним стояли еще трое; все они были заметно взволнованы — сияющие, измазанные с головы до ног.
   
— Что вам угодно? — резко спросила миссис Ттт.
   
— Вы — марсианка! — Человек улыбался. — Это слово вам, конечно, незнакомо. Так говорят у нас, на Земле. — Он кивнул на своих спутников. — Мы с Земли. Я — капитан Уильямс. Мы всего час назад сели на Марсе. Вот прибыли. Вторая экспедиция! До нас была Первая экспедиция, но ее судьба нам не известна. Так или иначе, мы прилетели. И вы — первый житель Марса, которого мы встретили!
   
— Марсианка? — Брови ее взметнулись.
   
— Я хочу сказать, что вы живете на четвертой от Солнца планете. Точно?
   
— Элементарная истина, — фыркнула она, меряя их взглядом.
   
— А мы, — он прижал к груди свою пухлую розовую руку, — мы с Земли. Верно, ребята?
   
— Так точно, капитан! — откликнулся хор.
   
— Это планета Тирр, — сказала она, — если вам угодно знать ее настоящее имя.
   
— Тирр, Тирр. — Капитан устало рассмеялся. — Чудесное название! Но скажите же, добрая женщина, как объяснить, что вы так великолепно говорите по-английски?
   
— Я не говорю, — ответила она, — я думаю. Телепатия. Всего хорошего!
   
И она хлопнула дверью.
   
Мгновение спустя этот ужасный человек уже снова стучал.
   
Она распахнула дверь.
   
— Ну, что еще? — спросила она.
   
Он стоял на том же месте и силился улыбнуться, но уже без прежней уверенности. Он протянул к ней руки.
   
— Мне кажется, вы не совсем поняли…
   
— Чего? — отрезала она.
   
Его глаза округлились от изумления.
   
— Мы прилетели с Земли!
   
— Мне некогда, — сказала она. — У меня сегодня куча дел — обед, уборка, шитье, всякая всячина… Вам, вероятно, нужен мистер Ттт, так он наверху, в своем кабинете.
   
— Да, да, — озадаченно произнес человек с Земли, моргая. — Ради бога, позовите мистера Ттт.
   
— Он занят. — И она снова захлопнула дверь.
   
На сей раз стук был уж совсем неприличным.
   
— Знаете что! — вскричал человек, едва дверь распахнулась. Он ворвался в прихожую, словно решил взять неожиданностью. — Так не принимают гостей!
   
— Мой чистый пол! — возмутилась она. — Грязь! Убирайтесь прочь! Если хотите войти в мой дом, сперва почистите обувь.
   
Человек испуганно посмотрел на свои грязные башмаки.
   
— Сейчас не время придираться к пустякам, — решительно заявил он. — Такое событие! Его нужно отпраздновать!
   
Он упорно глядел на нее, словно это могло заставить ее понять, чего они хотят.
   
— Если мои хрустальные булочки перестояли в духовке, — закричала она, — то я вас поленом!..
   
И она поспешила к маленькой, пышущей жаром печке. Потом вернулась — раскрасневшаяся, потная. Ярко-желтые глаза, смуглая кожа, худенькая и юркая, как насекомое… Резкий, металлический голос.
   
— Обождите здесь. Я пойду посмотрю, может быть, и позволю вам на минутку зайти к мистеру Ттт. Какое там у вас дело к нему?
   
Человек выругался так, словно она ударила его молотком по пальцу.
   
— Скажите ему, что мы прилетели с Земли, что это впервые!
   
— Что впервые? — Она подняла вверх смуглую руку. — Ладно, это неважно. Я сейчас.
   
Звуки ее шагов прошелестели по переходам каменного дома.
   
А снаружи было невероятно синее, жаркое марсианское небо — недвижное, будто глубокое теплое море. Над марсианской пустыней, словно над огромным кипящим котлом, струилось марево. На вершине пригорка неподалеку стоял, покосившись, небольшой космический корабль. От него к двери каменного дома протянулась цепочка крупных следов.
   
Сверху, со второго этажа, донеслись возбужденные голоса. Люди у двери поглядывали друг на друга, переминались с ноги на ногу, поправляли пояса. Наверху что-то прорычал мужской голос. Женский голос ответил. Через четверть часа земляне от нечего делать стали слоняться взад-вперед по кухне.
   
— Закурим? — сказал один из них.
   
Другой достал сигареты, они закурили. Они выдыхали неторопливые бледные струйки дыма. Разгладили складки курток, поправили воротнички. Голоса наверху продолжали гудеть и журчать. Командир глянул на свои часы.
   
— Двадцать пять минут, — заметил он. — Что у них там происходит?
   
Он подошел к окну и выглянул наружу.
   
— Жаркий денек, — сказал один из космонавтов.
   
— Да уж, — лениво протянул другой, разморенный полуденным зноем.
   
Гул голосов наверху сменился глухим бормотанием, потом и вовсе стих. Во всем доме — ни звука. Только собственное дыхание слышно.
   
Целый час прошел в безмолвии.
   
— Уж не случилось ли из-за нас какой беды? — произнес командир, подходя к двери гостиной и заглядывая туда.
   
Мисс Ттт стояла посреди комнаты, поливая цветы.
   
— А я все думаю, что я такое забыла… — сказала она, заметив капитана. Она вышла на кухню. — Извините. — Она протянула ему клочок бумаги. — Мистер Ттт слишком занят. — Она повернулась к своим кастрюлям. — Да и все равно вам нужен не он, а мистер Ааа. Пойдите с этой запиской на соседнюю усадьбу возле голубого канала, там мистер Ааа расскажет вам все, что вы хотите знать.
   
— Нам ничего не надо узнавать, — возразил командир, надув толстые губы.
   
— Мы и так уже знаем.
   
— Вы получили записку, что еще вам надо? — резко спросила она. Больше они ничего не могли от нее добиться.
   
— Ладно, — сказал командир. Ему все еще не хотелось уходить. Он стоял с таким видом, будто чего-то ждал. Точно ребенок, глядящий на голую рождественскую елку. — Ладно, — повторил он. — Пошли, ребята.
   
И все четверо вышли из дома в душное безмолвие летнего дня.
   
   
Полчаса спустя мистер Ааа, который восседал в своей библиотеке, прихлебывая электрическое пламя из металлической чаши, услышал голоса снаружи, на мощеной дорожке. Он высунулся из окна и уставился на четверку одетых в одинаковую форму людей, которые, щурясь, глядели на него.
   
— Вы мистер Ааа? — справились они.
   
— Я.
   
— Нас послал к вам мистер Ттт! — крикнул командир.
   
— Что за причина? — спросил мистер Ааа.
   
— Он был занят!
   
— Ну, знаете, это… — презрительно произнес мистер Ааа. — Уж не думает ли он, что мне больше нечего делать, как развлекать людей, которыми ему некогда заниматься?
   
— Сейчас это несущественно, сэр! — крикнул командир.
   
— Для меня — существенно. У меня накопилась куча книг, их нужно прочесть. Мистер Ттт совсем не считается с другими. Он не впервые ведет себя так бесцеремонно по отношению ко мне. И прошу не размахивать руками, сударь, дайте мне кончить. Вам следует быть повнимательнее. Я привык к тому, что люди слушают, когда я говорю. И потрудитесь выслушать меня с должным почтением, иначе я вообще не стану с вами разговаривать.
   
Четверо людей внизу растерянно топтались, разинув рты. У капитана на лбу вздулись жилы и даже блеснули слезы на глазах.
   
— Ну, так вот, — продолжал поучать мистер Ааа, — как, по-вашему, хорошо ли со стороны мистера Ттт вести себя так неучтиво?
   
Четверка недоуменно смотрела на него сквозь дымку знойного дня. Капитан не стерпел:
   
— Мы прилетели с Земли!
   
— По-моему, он ведет себя просто не по-джентельменски, — брюзжал мистер Ааа.
   
— Космический корабль. Мы прилетели на ракете. Вот она!
   
— И ведь он не в первый раз позволяет себе такое безобразие.
   
— Понимаете — с Земли!
   
— Он у меня дождется, я позвоню и отчитаю его, да-да.
   
— Мы четверо — я и вот эти трое — экипаж моего корабля.
   
— Вот возьму и позвоню сейчас же!
   
— Земля. Ракета. Люди. Полет. Космос.
   
— Позвоню и всыплю ему как следует! — крикнул мистер Ааа и пропал из окна, точно кукла в театре.
   
Было слышно, как по какому-то неведомому аппарату завязалась перебранка. Капитан и его команда стояли во дворе, тоскливо поглядывая на свою красавицу ракету — такую изящную, стройную и родную.
   
Мистер Ааа вынырнул в окошке, торжествуя:
   
— Я его на дуэль вызвал, клянусь честью! Слышите — дуэль!
   
— Мистер Ааа, — терпеливо начал капитан.
   
— Застрелю его насмерть, так и знайте!
   
— Мистер Ааа, прошу вас, выслушайте меня. Мы пролетели шестьдесят миллионов миль.
   
Мистер Ааа впервые обратил внимание на капитана.
   
— Постойте, как вы сказали — откуда вы?
   
Лицо капитана осветилось белозубой улыбкой. Он шепнул своим:
   
— Наконец-то, теперь все в порядке! — И громко мистеру Ааа: — Шестьдесят миллионов миль — с планеты Земля!
   
Мистер Ааа зевнул.
   
— В это время года — от силы пятьдесят миллионов, не больше. — Он взял в руки какое-то угрожающего вида оружие. — Ну мне пора. Заберите свою дурацкую записку, хотя я не понимаю, какой вам от нее прок, и ступайте через вон тот бугор в городок, он называется Иопр, там изложите все мистеру Иии. Он именно тот человек, который вам нужен. А не мистер Ттт, этот кретин, — уж я позабочусь о том, чтобы его прикончить. И не я — это не по моей линии.
   
— Линии, линии! — передразнил его командир. — При чем тут линия, когда надо принять людей с Земли?
   
— Не говорите глупостей, это всем известно! — Мистер Ааа сбежал по лестнице. — Всего хорошего!
   
И он помчался по дорожке, точно взбесившийся кронциркуль.
   
Космонавты были совершенно ошарашены. Наконец капитан сказал:
   
— Нет, мы все-таки найдем кого-нибудь, кто нас выслушает.
   
— Что, если уйти, а потом вернуться, — уныло произнес один из его товарищей. — Взлететь и снова сесть. Чтобы дать им время очухаться и подготовить встречу.
   
— Может быть, так и сделаем, — буркнул измученный капитан.
   
   
Городок бурлил. Марсиане входили и выходили из домов, они приветствовали друг друга, на них были маски — золотые, голубые, розовые, ради приятного разнообразия, маски с серебряными губами и бронзовыми бровями, маски улыбающиеся и маски хмурящиеся, сообразно нраву владельца.
   
Земляне, все в испарине после долгого перехода, остановились и спросили маленькую девочку, где живет мистер Иии.
   
— Вон там, — кивком указала девочка.
   
Капитан нетерпеливо, осторожно опустился на одно колено и заглянул в ее милое детское личико.
   
— Послушай, девочка, что я тебе расскажу.
   
Он посадил ее себе на колено и ласково сжал своими широкими ладонями ее смуглые ручонки, словно приготовился рассказать ей сказку на ночь, сказку, которую складывают в уме не торопясь, с множеством обстоятельных и счастливых подробностей.
   
— Понимаешь, малютка, с полгода тому назад на Марс прилетала другая ракета. В ней был человек по имени Йорк со своим помощником. Мы не знаем, что с ними случилось. Быть может, они разбились. Они прилетели на ракете. И мы, мы тоже прилетели на ракете. Вот бы ты на нее посмотрела! Большая-пребольшая ракета! Так что мы — Вторая экспедиция, а перед нами была Первая. Мы долго летели, с самой Земли…
   
Девочка бездумно высвободила одну руку и опустила на лицо золотую маску, выражающую безразличие. Потом достала игрушечного золотого паука и уронила его на землю, а капитан все твердил свое. Игрушечный паук послушно вскарабкался ей на колени, она же безучастно наблюдала за ним сквозь щелочки равнодушной маски: капитан ласково встряхнул ее и продолжал втолковывать ей свою историю.
   
— Мы — земляне, — говорил он. — Ты мне веришь?
   
— Да. — Девчурка искоса глядела, что чертят в пыли пальчики ее ног.
   
— Ну вот и умница. — Командир наполовину добродушно, наполовину злобно ущипнул ее за руку, чтобы заставить девочку глядеть на него. — Мы построили себе ракету. Ты веришь?
   
Девочка сунула в нос палец.
   
— Ага.
   
— И… нет-нет, дружок, вынь пальчик из носа… и я, командир космического корабля, и…
   
— Еще никогда в истории никто не выходил в космос на такой большой ракете, — продекламировала крошка, зажмурив глазки.
   
— Восхитительно! Как ты угадала?
   
— Телепатия. — Она небрежно вытерла пальчик о колечку.
   
— Ну? Неужели это тебе ничуть не интересно? — вскричал командир. — Разве ты не рада?
   
— Вы бы лучше пошли поскорее к мистеру Иии. — Она уронила игрушку на землю. — Он охотно поговорит с вами.
   
И она убежала, сопровождаемая по пятам игрушечным пауком.
   
Командир сидел на корточках, протянув руку к девочке и глядя ей вслед. Он почувствовал, как на глаза навертываются слезы. Посмотрел на свои пустые руки, беспомощно открыв рот. Товарищи стояли рядом, глядя на собственные тени. Они сплюнули на камни мостовой…
   
   
Мистер Иии сам отворил дверь. Он торопился на лекцию, но готов был уделить им минуту, если они побыстрее войдут и скажут, что им надо…
   
— Немного внимания, — сказал капитан, устало поднимая опухшие веки. — Мы — с Земли, у нас тут ракета, нас четверо — три космонавта и командир, мы совершенно вымотались, хотим есть, нам бы найти где поспать. И пусть кто-нибудь вручит нам ключи от города или что-нибудь в этом роде, пусть нам пожмут руки, крикнут «ура», скажут: «Поздравляем, старики!» Вот, пожалуй, и все.
   
Мистер Иии был долговязый ипохондрик, желтоватые глаза спрятаны за толстыми синими кристаллами очков. Наклонившись над письменным столом, он задумчиво перелистывал какие-то бумаги, то и дело пронизывая своих гостей пытливым взглядом.
   
— Боюсь, у меня нет здесь бланков. — Он перерыл все ящики стола. — Куда я их задевал? — Он нахмурился. — Где-то… где-то здесь… А, вот они! Прошу вас! — Он решительно протянул капитану бумаги. — Вам придется это подписать.
   
— Читать всю эту белиберду?
   
Толстые стекла очков воззрились на капитана.
   
— Но вы ведь сами сказали, что вы с Земли? В таком случае вам остается только подписать.
   
Капитан поставил свою подпись.
   
— Команда тоже должна подписаться?
   
Мистер Иии поглядел на него, поглядел на трех остальных и разразился издевательским смехом.
   
— Им тоже подписаться?! Ха-ха-ха! Это великолепно! Они… они… — У него катились слезы по щекам. Он хлопнул себя рукой по колену и согнулся, давясь смехом, рвущимся из широко разинутого рта. Он уцепился за стол. — Им — подписаться!..
   
Космонавты нахмурились.
   
— Что тут смешного?
   
— Им подписаться! — выдохнул мистер Иии, обессиленный хохотом. — Еще бы не смешно! Я обязательно расскажу об этом мистеру Ыыы! — Он поглядел на подписанные бланки, продолжая смеяться. — Как будто все в порядке. — Он кивнул. — Даже согласие на эвтаназию, если в конечном счете это окажется необходимым. — Он рассыпался мелким смешком.
   
— Согласие на что?
   
— Ладно, хватит. У меня для вас кое-что есть. Вот. Возьмите этот ключ.
   
Капитан вспыхнул.
   
— О, это великая честь.
   
— Это не от города, болван! — рявкнул мистер Иии. — Ключ от Дома. Ступайте по коридору, отоприте большую дверь, войдите и хорошенько захлопните за собой. Можете там переночевать. А утром я пришлю к вам мистера Ыыы.
   
Капитан нерешительно взял ключ. Он стоял понурившись. Его товарищи не двигались с места. Казалось, из них выкачали всю их кровь, всю ракетную лихорадку. Они совершенно выдохлись.
   
— Ну, что еще? В чем дело? — спросил мистер Иии. — Чего вы ждете? Чего хотите? — Он подошел вплотную к капитану и, наклонив голову, снизу заглянул ему в лицо. — Выкладывайте!
   
— Боюсь, вы даже не в состоянии… — начал капитан. — То есть я хочу сказать… попытаться, подумать о том… — Он замялся. — Мы немало потрудились, такой путь проделали, может быть, стоит, ну, что ли, пожать нам руки и сказать… ну, хотя бы: «Молодцы?» — Он смолк.
   
Мистер Иии небрежно сунул ему руку.
   
— Поздравляю! — Его губы растянулись в холодной улыбке. — Поздравляю. — Он отвернулся. — А теперь мне пора. Не забудьте про ключ.
   
И, не обращая на них больше никакого внимания, словно они растаяли, мистер Иии заходил по комнате, набивая какими-то бумагами маленький портфель. Это длилось не меньше пяти минут, и все это время он ни разу больше не обратился к четверке угрюмых людей, которые стояли на подкашивающихся от усталости ногах, понурив головы, с потухшими глазами.
   
Выходя, мистер Иии сосредоточенно разглядывал свои ногти…
   
   
В тусклом предвечернем свете они побрели по коридору. Они оказались перед большой блестящей серебристой дверью и отперли ее серебряным ключом. Вошли, захлопнули дверь и осмотрелись кругом.
   
Они были в просторном, залитом солнцем зале. Мужчины и женщины сидели за столами, стояли кучками разговаривали. Щелчок замка заставил их обернуться, и все воззрились на четверых людей, одетых в форму.
   
Один марсианин подошел к ним и поклонился.
   
— Я мистер Ууу, — представился он.
   
— А я — капитан Джонатан Уильямс из Нью-Йорка, с Земли, — ответил капитан без всякого энтузиазма.
   
Мгновенно зал точно взорвался!
   
Потолок задрожал от криков и возгласов. Марсиане, размахивая руками, восторженно крича, опрокидывая столы, толкая друг друга, со всех концов зала кинулись к землянам, стиснули их в объятиях, подняли всю четверку на руки. Шесть раз они пронесли их на плечах вокруг всего зала, шесть раз бегом совершили ликующий круг почета, прыгая, приплясывая, громко распевая.
   
Земляне до того опешили, что целую минуту молча ехали верхом на качающихся плечах, прежде чем начали смеяться и кричать друг другу:
   
— Вот это да! Совсем другое дело!
   
— Здорово! Сразу бы так! Э-гей! Ух ты! Э-э-э-эх!
   
Они торжествующе подмигивали друг другу, они вскинули руки, хлопая в ладоши.
   
— Э-гей!!!
   
— Ура! — вопила толпа.
   
Марсиане поставили землян на стол. Крики смолкли. Капитан чуть не разрыдался.
   
— Спасибо вам, большое спасибо. Это замечательно…
   
— Расскажите о себе, — предложил мистер Ууу.
   
Капитан откашлялся.
   
Слушатели восторженно охали и ахали. Капитан представил своих товарищей, каждый из них произнес коротенькую речь, смущенно принимая громовые овации.
   
Мистер Ууу похлопал капитана по плечу.
   
— Приятно встретить здесь земляка! Я ведь тоже с Земли.
   
— То есть как это?
   
— А вот так. Нас тут много с Земли.