1 2 3 4 
Часть первая      

Трагедия   в Бирлстоуне      

       

1. Предупреждение      

       

— Я склонен   думать…      

— Думайте,   думайте, — нетерпеливо бросил Холмс.      

Я   убежден, что принадлежу к числу самых терпеливых людей, но это насмешливое   замечание меня задело.      

— Послушайте,   Холмс, — сказал я ворчливо, — вы иногда слишком испытываете мое   терпение.      

Но он   был чересчур занят собственными мыслями, чтобы мне ответить, и целиком   погрузился в изучение прибывшего по почте листка бумаги, вынутого из   конверта. Затем он взял конверт и стал так же внимательно рассматривать   его.      

— Это   рука Порлока, — задумчиво произнес он. — Я не сомневаюсь: это   почерк Порлока, хотя до сих пор видел его только дважды. Игрек с особенной   верхушкой — это очень характерно. Но если это письмо Порлока, то оно   должно содержать важное известие, и прочесть его надо незамедлительно.      

Он   говорил скорее сам с собой, нежели обращаясь ко мне, но все мое   раздражение сразу исчезло.      

— Кто   этот Порлок?      

— Порлок —   это только кличка, а за ней, Уотсон, стоит чрезвычайно хитрая   и ловкая личность. В предыдущем письме Порлок извещал меня, что это   его имя вымышленное, и просил не разыскивать его. Впрочем, Порлок важен не   сам по себе, а лишь потому, что находится в контакте с неким   значительным лицом. Представьте себе рыбу-лоцмана, сопровождающую акулу, или   шакала, бредущего за львом, — вообще какое-либо ничтожество   в обществе действительно грозного существа. И не только грозного,   Уотсон, но и в высшей степени таинственного. Вот почему Порлок меня   интересует. Я вам уже не раз говорил о профессии Мориарти?      

— Ученый   и преступник, столь великий в своих хитроумных замыслах, что…      

— Что   я и теперь вспоминаю о своих поражениях…      

— Я,   собственно, хотел сказать, что он остается совершенно неизвестным обществу   с этой стороны.      

— Это   явный намек! — воскликнул Холмс. — В вас, Уотсон, скрывается   неожиданная жилка едкого юмора. Вас надо остерегаться! Впрочем, назвав Мориарти   преступником, вы сами совершили проступок. Как ни удивительно, с точки   зрения закона это — клевета. Один из величайших злоумышленников, организатор   едва ли не всех преступлений — таков в действительности этот человек.   Но он настолько неуязвим, настолько выше подозрений, что за эти ваши слова мог   бы привлечь вас к суду за необоснованное обвинение. Разве не он   прославленный автор «Движения астероидов», книги, затрагивающей такие высоты   чистой математики, что, говорят, не нашлось никого, кто мог бы написать   о ней критический отзыв? Можно ли безнаказанно клеветать на такого   человека? Это гений, Уотсон! Но придет и наш черед торжествовать!      

— Как   бы мне хотелось это увидеть! — воскликнул я. — Но вы говорили   о Порлоке…      

— Ах   да… Так вот, этот так называемый Порлок — лишь одно из звеньев   в длинной цепи, созданной этим необыкновенным человеком. И звено   довольно второстепенное. Более того: звено, давшее трещину. В этом то   и кроется крайняя важность для нас Порлока. Подгоняемый отчасти пробудившейся   в нем совестью, а главным образом чеками на десять фунтов, которые   я ему посылал, он уже дважды доставлял мне ценные сведения. Настолько ценные,   что удалось предотвратить преступления. Если мы найдем ключ к шифру, то,   не сомневаюсь, и это письмо окажется сообщением того же рода.      

Холмс   развернул письмо и положил его на стол. Я склонился над ним   и стал рассматривать загадочное послание. На листке бумаги было написано   следующее:      

       

      

       

       

534   Г2 13 127 36 31 4 17       

21   45 Дуглас 109 293 5 37       

Бирлстоун   26 Бирлстоун 9 18 171      

       

— Что   вы думаете об этом, Холмс?      

— Очевидно,   намерение сообщить какие-то секретные сведения.      

— Но   если нет ключа, какова польза шифрованного послания?      

— В настоящую   минуту — ровно никакой.      

— Почему   вы говорите «в настоящую минуту»?      

— Потому   что немало шифров я могу прочесть с такой же легкостью, как акростих   по первым буквам каждой строки. Такие несложные задачки только развлекают. Но   тут — иное дело. Ясно, что это ссылка на слова, которые можно найти на   странице какой-то книги. Однако пока я не буду знать название книги,   я бессилен.      

— А что   могут означать слова «Дуглас» и «Бирлстоун»?      

— Очевидно,   этих слов нет на взятой странице.      

— Почему   же не указано название книги?      

— Дорогой   Уотсон, ваши ум и догадливость, доставляющие столько радости вашему покорному   слуге, должны бы подсказать вам, что не следует посылать зашифрованное письмо   и ключ к шифру в одном и том же конверте. Скоро, однако,   принесут вторую почту, и я буду удивлен, если не получу письма   с объявлением или, быть может, самой книги, которой так недостает.      

       

      

       

Действительно,   спустя несколько минут появился рассыльный Билли, принесший ожидаемое письмо.      

— Тот   же почерк на конверте. И на этот раз письмо подписано, —   удовлетворенно прибавил он, развернув листок. Но, просмотрев его,   нахмурился. — Наши ожидания не оправдались. Видно, с этим Порлоком   у нас ничего не выйдет. Слушайте!       

       

«Многоуважаемый   мистер Холмс,       

я больше   не могу ничем помочь вам с этим делом. Оно слишком опасно. Я вижу, он   меня подозревает. Я только надписал адрес на конверте, как он неожиданно   вошел ко мне. Я успел прикрыть конверт, но прочел в его глазах   подозрение. Сожгите шифрованное письмо — оно для вас теперь бесполезно.       

Фрэд   Порлок».      

       

Некоторое   время Холмс сидел молча, держа письмо в руке и сосредоточенно глядя   на огонь в камине.      

— В сущности, —   промолвил он наконец, — что его могло так напугать? Возможно, всего лишь   голос нечистой совести. Чувствуя себя предателем, он заподозрил обвинение   в глазах другого.      

— Этот   другой, я догадываюсь, профессор Мориарти?      

— Никто   иной. Когда кто-нибудь из этой компании говорит «он», то ясно, кого они   подразумевают. У них только один «он», главенствующий над всеми   остальными.      

— И что   он затевает?      

— Это   сложный вопрос. Когда против вас оказывается один из первых умов Европы,   а за его спиной стоит целое полчище темных сил, допустимы любые варианты.   Как бы то ни было, Порлок, видимо, растерян. Сравните письмо с адресом на   конверте, написанным до неприятного визита. На конверте почерк тверд,   в письме его можно разобрать с трудом.      

— Зачем   же он писал, а просто не бросил это дело?      

— Боялся,   что я буду добиваться разъяснений и тем самым навлеку на него   неприятности.      

— Верно, —   сказал я и, взяв шифрованное письмо, стал напряженно его изучать. —   Можно с ума сойти от обиды, что в таком клочке бумаги заключена   важная тайна и что невозможно в нее проникнуть.      

Шерлок   Холмс разжег трубку, бывшую спутницей самых глубоких его размышлений.      

— Может   быть, здесь все же имеются зацепки, ускользающие от вас. Давайте рассмотрим проблему   при свете чистого разума. Этот человек ссылается на какую-то книгу — это   исходный пункт.      

— Нечто   весьма неопределенное, надо признаться.      

— И все   же эта проблема, когда я вдумываюсь в нее, не кажется мне   неразрешимой. Какие указания содержатся относительно этой книги?      

— Никаких.      

— Ну,   не так уж все скверно. Шифровка начинается крупным числом пятьсот тридцать   четыре. Мы можем принять его в качестве предположения, что речь идет   о той странице, к которой нас отсылают как к ключу шифра.   Значит, эта книга толстая. Какие еще указания имеются относительно этой толстой   книги? Следующий знак — Г два. Что вы скажете о нем?      

— «Глава   вторая».      

— Едва   ли так, Уотсон. Раз дана страница, то номер главы уже несуществен. Кроме того,   если страница пятьсот тридцать четыре относится только ко второй главе, то   размеры первой главы должны быть чудовищны.      

— Графа! —   воскликнул я.      

— Великолепно,   Уотсон! Вы прямо-таки блещете сегодня умом! Наверняка это или графа, или столбец.   Итак, мы начинаем теперь из предпосылки наличия толстой книги, напечатанной   в два столбца значительной длины, тем более что одно из слов обозначено   номером двести девяносто третьим. Теперь еще такое соображение. Если бы книга   была из редко встречающихся, он сразу прислал бы ее мне.   В действительности же он собирался, пока его планы не были нарушены,   сообщить лишь ключ к шифру. А это означает, что книгу я без   труда найду у себя. Иначе говоря, Уотсон, речь идет о какой-то очень   распространенной книге.      

— Весьма   похоже.      

— Итак,   мы можем сильно сузить область наших поисков, поскольку Порлок ссылается на толстую   и очень распространенную книгу, отпечатанную в два столбца.      

— Библия! —   воскликнул я с торжеством.      

— Так,   хорошо!.. Впрочем, эта догадка, к сожалению, отпадает. Ведь именно Библию   труднее всего представить на руках у кого-либо из сподвижников Мориарти.   Кроме того, различных изданий Библии существует такое множество, что он не мог   рассчитывать на наличие у меня экземпляра с одинаковой нумерацией   страниц. Нет, он ссылается на нечто более определенное, он знает наверняка, что   указанная им страница окажется тождественной моей пятьсот тридцать четвертой   странице.      

— Однако   книг, отвечающих всем этим условиям, очень немного?      

— Верно.   И именно в этом наше спасение. Наши поиски должны быть теперь   ограничены книгами с постоянной нумерацией страниц, и притом такими,   которые обычно есть у всех.      

— Какой-нибудь   ежемесячник.      

— Браво,   Уотсон! Ежегодник! Возьмем номер «Ежегодника Уайтэкера». Он очень распространен.   В нем имеется нужное количество страниц. И отпечатан он в два   столбца. — Холмс взял томик с книжной полки. — Вот страница   пятьсот тридцать четвертая… столбец второй… о бюджете и торговле   Британской Индии. Записывайте слова, Уотсон. Номер тринадцатый —   «Махратта»: Боюсь, начало разгадывания шарады не особенно благоприятное. Сто   двадцать седьмое слово — «правительство». Здесь уже есть какой-то смысл,   имеющий, правда, мало отношения к нам и к профессору Мориарти.   Теперь посмотрим далее. Что же делает правительство Махратты? Увы! Следующее   слово — «перья». Неудача, милый Уотсон. Приходится поставить точку.      

Холмс   говорил шутливым тоном, но его нахмуренные брови свидетельствовали   о степени его разочарования.      

Я сидел   тоже огорченный, глядя на огонь в камине.      

       

      

       

Воцарившееся   молчание было нарушено неожиданным возгласом Холмса, появившегося из-за дверцы   книжного шкафа с потрепанным томиком в руке.      

— Мы   поплатились, Уотсон, за свою поспешность. Сегодня седьмое января, и мы   взяли только что вышедший номер ежегодника. Но более чем вероятно, что Порлок   использовал для своего послания прошлогодний номер. Без сомнения, он сообщил бы   нам об этом, если бы второе его письмо было им написано. Теперь посмотрим, на   что нам укажет страница пятьсот тридцать четвертая. Тринадцатое слово —   «имею», сто двадцать седьмое — «сведения». Это сулит многое. — Глаза   Холмса возбужденно сверкали. — «Опасность». Отлично! Запишите, Уотсон:   «имею сведения — опасность — может угрожать — очень —   скоро — некий». Дальше у нас имя «Дуглас». «Богатый — помещик —   теперь — в — Бирлстоун — замок — Бирлстоун —   уверять — она — настоятельная». Все, Уотсон! Что вы скажете   о методе чистого разума и его результатах?      

Я не   открывал глаз от лежавшего на столе листка бумаги, на котором записал под диктовку   Холмса текст послания.      

— Что   за странный и туманный способ выражать свои мысли!      

— Наоборот,   Порлок очень ясно их выразил, — возразил Холмс. — Когда вы   пользуетесь для выражения своих мыслей одним книжным столбцом, то едва ли   найдете все, что вам нужно. Кое в чем вынужденно приходится рассчитывать   на догадливость вашего корреспондента. Какая-то серьезная опасность нависла над   неким Дугласом, богатым джентльменом, живущим, по-видимому, в своем   поместье, на что и указывает Порлок. Он убежден: «уверять» — самое   близкое, что ему удалось найти к слову «уверен», — что эта опасность   очень близка. Таков результат нашей работы…      

Шерлок   Холмс испытывал удовлетворение истинного творца, любующегося своим шедевром. Он   еще продолжал наслаждаться достигнутым успехом, когда Билли объявил   о приходе инспектора Макдоналда из Скотленд-Ярда.      

В то   время Алек Макдоналд был еще далек от достигнутой им теперь широкой   известности. Этот молодой представитель сыскной полиции проявил недюжинные   способности в ряде случаев, когда ему доверяли расследование. Его высокая   костлявая фигура свидетельствовала о незаурядной физической силе,   а открытый высокий лоб и блестевшие из-под густых бровей глаза   говорили о проницательности и уме. Он был человеком молчаливым, с несколько   суровым характером. За годы его службы в полиции Холмс уже дважды выручал   его, удовлетворяясь при этом лишь радостью мыслителя, разрешившего сложную   проблему. Шотландец отвечал глубокой признательностью и уважением,   советуясь с Холмсом в каждом затруднительном случае. Не слишком   склонный к дружбе, Холмс относился к шотландцу с симпатией   и дружески улыбнулся при виде его.      

— Вы   ранняя птичка, мистер Мак. Боюсь, что ваш визит вызван каким-либо новым необычайным   происшествием.      

— Я выбрался   так рано потому, что первые часы после преступления самые драгоценные для нас…      

Молодой   инспектор внезапно запнулся и с величайшим изумлением стал   вглядываться в клочок бумаги, лежащий на столе.      

— «Дуглас…» —   пробормотал он. — «Бирлстоун»! Господа, ведь это же чертовщина! Во имя   всего святого, откуда вы взяли эти имена?!      

— Из   шифра, который доктор Уотсон и я только что разгадали.   А в чем дело?      

Инспектор   продолжал изумленно смотреть на нас обоих:      

— Только   в том, что мистер Дуглас из Бирлстоунской усадьбы зверски убит сегодня   ночью.      

 2. Шерлок Холмс   и Макдоналд      

       

Это был   один из тех драматических моментов, которые составляли для моего друга главный   смысл жизни. Было бы преувеличением сказать, что он выглядел потрясенным.   В его характере не было и тени черствости, но, конечно, нервы его   были закалены постоянно напряженной работой. Его душевные движения в такие   минуты как бы дремали, но зато интеллектуальная восприимчивость повышалась до   предела. В данном случае на его лице не было заметно и следа того   ужаса, который испытал я после слов Макдоналда, скорее оно выражало   интерес, с каким химик наблюдает причудливое скопление кристаллов на дне   колбочки.      

— Замечательно! —   промолвил он после некоторой паузы. — Замечательно!      

— Вы,   кажется, не удивлены этим известием?      

— Заинтересован,   мистер Мак. Почему я должен быть удивлен? Я получил сообщение, что одному   лицу грозит опасность. Спустя час я узнаю, что замысел осуществлен   и что это лицо убито. Я заинтересован, это верно, но ничуть не   удивлен.      

Холмс   рассказал инспектору о шифрованном письме и найденном к нему   ключе. Макдоналд сидел за столом, опершись подбородком на обе руки,   и слушал с напряженным вниманием.      

— Я хотел   ехать в Бирлстоун сегодня же утром и зашел просить вас сопутствовать   мне. Но из вашего сообщения следует, что мы можем более успешно действовать   в Лондоне.      

— Едва   ли так, мистер Мак, — заметил Холмс.      

— Взвесьте   все, мистер Холмс, — возразил инспектор. — День или два все газеты   будут сплошь заполнены бирлстоунской тайной. Но что за тайна, если   в Лондоне находится человек, который сумел заранее предсказать   преступление? Остается только захватить этого человека, и все будет   выяснено.      

— Несомненно,   мистер Мак. Но каким образом вы предполагаете захватить этого Порлока, как он себя   называет?      

Макдоналд   осмотрел с обоих сторон письмо, полученное Холмсом.      

— Штемпель   поставлен в Кембервиле. Этот факт не может помочь нам. Имя, вы считаете, вымышленное.   Тоже, конечно, не слишком благоприятное обстоятельство. Вы говорите, что   посылали ему деньги?      

— Два   раза.      

— Куда   именно?      

— В Кембервилское   почтовое отделение чеками одного из банков.      

— И вы   ни разу не поинтересовались, кто приходил за ними?      

— Нет.      

Инспектор   был явно озадачен.      

— Почему   же?      

— Потому   что я всегда исполняю свое слово. После первого же письма я обещал,   что не буду разыскивать его.      

— Вы   думаете, что он только пешка и что за ним стоит какая-то более   значительная личность?      

— Я не   думаю, я знаю это.      

— Этот   профессор, о котором я слышал от вас?      

— Именно.      

— Не   скрою от вас, мистер Холмс, у нас в Скотленд-Ярде считают, что вы зря   имеете зуб на этого профессора. Я собрал кое-какие сведения о нем:   у него репутация почтенного ученого и талантливого человека.      

— Я рад,   что вы признаете его талантливость.      

— После   того как мне стало известно ваше отношение к нему, я счел необходимым   повидать его. Со своим благородным лицом, с седыми волосами   и какой-то особенно торжественной манерой держаться у него вид   настоящего министра. Когда он при прощании положил мне руку на плечо, это   выглядело так, словно отец благословляет сына, отпуская его в жестокий   свет.      

Холмс   усмехнулся.      

— Великолепен! —   воскликнул он. — Положительно великолепен! Скажите мне, дорогой Макдоналд,   эта приятная интимная беседа происходила в кабинете профессора?      

— Да.      

— Красивая   комната, не правда ли?      

— Очень   красивая.      

— Вы   сидели у его письменного стола?      

— Совершенно   верно.      

— Так   что вы оказались против источника света, а его лицо было в тени?      

— Это   происходило вечером… Да, свет лампы был направлен в мою сторону.      

— Этого   следовало ожидать. Обратили вы внимание на картину за спиной профессора на   стене?      

— Да,   конечно, я заметил картину: на ней изображена голова девушки, вполоборота.      

— Это   картина Жана Батиста Греза, знаменитого французского художника, жившего во   второй половине восемнадцатого века.      

Инспектор   слушал совершенно безучастно.      

— Не   лучше ли нам… — начал он.      

— Мы   именно это и делаем, — прервал его Холмс. — Все, о чем   я говорю, имеет прямое отношение к тому, что вы называете   бирлстоунской тайной. Это можно даже назвать средоточием ее.      

Макдоналд   слегка улыбнулся.      

— Вы   мыслите чересчур быстро для меня, мистер Холмс. Вы отбрасываете одно или два   звена в своих рассуждениях, а потому я не могу поспеть за вами.   Что может быть общего между давно умершим художником и бирлстоунским   делом?      

— Одна   известная картина Греза недавно на аукционе у Порта-лиса была оценена   в миллион двести тысяч франков.      

Лицо   инспектора сразу выразило живейший интерес.      

— Я хочу   напомнить вам, — продолжал Холмс, — что размеры жалованья профессора   Мориарти можно узнать крайне легко: он получает семьсот фунтов в год.      

— В таком   случае как же он мог приобрести…      

— Вот   именно: как он мог?      

— Продолжайте,   пожалуйста, мистер Холмс. Меня это чрезвычайно заинтересовало. Любопытнейшая   история!      

— А как   же насчет Бирлстоуна? — спросил Холмс, улыбаясь.      

— У нас   еще есть время, — ответил инспектор, взглянув на часы. — У ваших   дверей меня ждет кэб, в двадцать минут он доставит нас на вокзал Виктории.   Но относительно этой картины… Вы, мистер Холмс, кажется, однажды говорили мне,   что никогда не бывали у профессора Мориарти?      

— Да,   никогда.      

— Каким   же образом вы знакомы с его квартирой и обстановкой?      

— А это   другое дело. Я три раза посетил его квартиру без приглашений, два раза под   разными предлогами ожидал его и уходил до его возвращения. А третий   раз… Ну, об этом визите я не буду распространяться перед официальным   представителем сыскной полиции. Скажу только, что в этот раз   я позволил себе просмотреть его бумаги. Результаты получились совершенно   неожиданные!      

— Вы   обнаружили что-нибудь компрометирующее?      

— Совершенно   ничего. Это-то и поразило меня. Впрочем, есть одна вещь, о которой вы   теперь знаете, — картина. Следует полагать, что он очень богатый человек.   Но как он приобрел свое богатство? Он не женат. Его младший брат служит   начальником железнодорожной станции где-то на западе Англии. Кафедра дает ему   семьсот фунтов в год. И тем не менее у него имеется подлинный   Грез.      

— Вы   думаете, его богатство создается незаконными путями?      

— Конечно.   Но я имею и другие основания для подобного вывода: десятки тончайших   нитей извилистыми путями ведут к центру паутины, где скрывается это   с виду бездеятельное, но ядовитое существо. Я упомянул о Грезе   только потому, что вы видели его сами.      

— Признаюсь,   все рассказанное вами крайне интересно. Но укажите на что-нибудь поопределеннее.   В чем его следует обвинять: в подлогах, в изготовлении фальшивых   денег, в убийствах? Откуда у него берутся деньги?      

— Читали   вы когда-либо о Джонатане Уайлде?      

— Имя   как будто знакомое. Из какого-нибудь романа, не правда ли? Я, признаться,   недолюбливаю сыщиков из романов: герои совершают подвиги, но никогда не   рассказывается, как именно они их совершают. Чистый вымысел, мало похожий на   действительность.      

— Джонатан   Уайлд — это не сыщик и не герой романа. Это выдающийся преступник,   живший в прошлом столетии.      

— В таком   случае мне до него нет дела. Меня интересует только современная жизнь,   я человек практичный.      

— Мистер   Мак, в жизни решительно все повторяется, даже профессор Мориарти. Джонатан   Уайлд был как бы невидимой пружиной, тайной силой лондонских преступников,   которым он ссужал за пятнадцать комиссионных процентов с добычи свой ум   и организаторский талант. Старое колесо поворачивается, и спицы   возвращаются на прежние места. Все, что мы видим, когда-то уже было   и снова будет. Я расскажу вам кое-что еще о Мориарти.      

— Пожалуйста.      

— У меня   был случай узнать, кто служит первым звеном в созданной им цепи, на одном   конце которой находится человек с направленным в дурную сторону умом,   а на другом — сотня жалких мелких жуликов и шулеров. Что   касается средней части этой цепи, то ее вы можете заполнить, без боязни ошибиться,   едва ли не всеми видами уголовных преступлений. Начальник его штаба, стоящий   также поодаль, вне всяких подозрений, столь же недоступен карающей руке закона.   Это полковник Себастьян Моран. Как вы думаете, сколько он ему платит?      

— Затрудняюсь   что-либо сказать.      

— Шесть   тысяч фунтов в год. Это оценка ума, сделанная, как видите, в духе   американских дельцов. Сумма эта превышает оклад премьер-министра. Такая   подробность дает вам представление о доходах Мориарти и масштабах,   которыми он оперирует. Теперь другой момент. Я счел важным   поинтересоваться несколькими последними чеками Мориарти. Самыми обыкновенными   и невинными чеками, которыми он оплачивает свои счета по хозяйству. Они   оказались выданными на шесть различных банков. Что вы скажете об этом?      

— Странно,   конечно. А какой вывод делаете вы?      

— Тот   вывод, что он стремится избежать лишних разговоров о своем богатстве. Ни   один человек не должен знать, сколько в действительности у него   денег. Наверняка у него не менее двадцати счетов в различных банках.   Большая часть из них размещена, надо полагать, за границей, скорее всего   в Германском или Лионском банках.      

Макдоналд   слушал очень внимательно, но шотландская практичность заставила его прервать   моего друга.      

— Согласитесь,   мистер Холмс, вы несколько отвлеклись. Пока нам известно только, что имеется какая-то   связь между профессором и преступлением в Бирлстоуне. Такой вывод вы   делаете из предупреждения, полученного вами от некоего Порлока. Какие еще   предположения можем мы сделать?      

— Мы   можем высказать несколько догадок о мотивах преступления. Вам следует   знать, что Мориарти держит своих подопечных прямо-таки в железных тисках.   Введенная им дисциплина ужасна. Единственное наказание в его   кодексе — смерть! Это дает основание прежде всего предположить, что убитый   Дуглас изменил своему начальнику и понес наказание. Когда о нем   станет известно остальным, то страх смерти еще сильнее укрепит дисциплину.   Ожидающая Дугласа судьба была известна заранее одному из второстепенных членов   шайки, и он сообщил об этом мне.      

— Это   одно предположение…      

— Другое —   что это одна из обычных махинаций Мориарти. Был там грабеж?      

— Я не   слыхал об этом.      

— Если   был, то это говорит против первой гипотезы и в пользу второй.   Мориарти мог быть привлечен к делу обещанием доли в добыче или   руководить им за плату наличными. И то и другое одинаково возможно.   Но как бы там ни было, ответы на все вопросы мы должны искать   в Бирлстоуне.      

— В таком   случае — едем в Бирлстоун! — согласился Макдоналд и встал   со стула. — Черт возьми! Уже поздно, господа, поэтому на сборы у вас   всего несколько минут.      

Холмс   и я встали и начали одеваться.      

— Мистер   Мак, в дороге вы расскажете нам обо всех известных вам деталях…      

       

      

       

Сведения   оказались довольно скудными, но все же выяснилось, что ожидавшее нас дело было   исключительным. Выслушивая сухие и с виду незначительные подробности,   Холмс оживился и время от времени потирал руки, похрустывая тонкими   пальцами. Месяцы бездеятельности остались позади, и теперь наконец его   замечательным способностям нашлось достойное применение. Холмс совершенно   преобразился: глаза его блестели, и все тонкое, нервное лицо как бы   озарилось внутренним светом, С напряженным вниманием слушал он краткий   рассказ Макдоналда о том, что нас ожидало. Письменное сообщение   о происшедшем было получено инспектором с первым утренним поездом.   Местный полицейский офицер Уайт Мейсон — его личный друг; этим   объясняется, что Макдоналд получил извещение скорее, чем это обычно происходит,   когда кого-либо из Скотленд-Ярда вызывают в провинцию.      

       

«Дорогой   инспектор Макдоналд, — гласило письмо Мейсона, — официальное приглашение   Вы получите в отдельном конверте. Я пишу Вам частным образом.   Телеграфируйте мне, с каким поездом Вы можете приехать в Бирлстоун,   и я встречу Вас сам или, если буду занят, поручу кому-нибудь. Случай   очень странный. Приезжайте, пожалуйста, не теряя ни минуты. Постарайтесь, если   удастся, привезти мистера Холмса, он найдет здесь немало интересного. Можно   подумать, что вся картина рассчитана на театральный эффект, если бы   в центре ее не лежал убитый человек. Даю Вам слово: чрезвычайно странный   случай».      

       

— Ваш   приятель, кажется, не глуп, — заметил Холмс.      

— Да,   сэр, насколько я могу судить, Уайт Мейсон очень деловой человек.      

— Хорошо,   что еще можете вы сказать?      

— Ничего.   Подробности он расскажет нам при встрече.      

— Как   же вы узнали имя Дугласа и то, что он убит зверским образом?      

— Об   этом говорилось в официальном сообщении. В нем не упоминается слово   «зверский». Это — неофициальный термин. Там названо имя Джона Дугласа.   Указано, что причина смерти — ранение в голову и что орудие   убийства — охотничье двуствольное ружье. Сообщается также и время   преступления: вскоре после полуночи. Далее добавлено, что пока никто не   арестован. В заключение сказано, что случай незаурядный и что вся   обстановка дает возможность делать самые различные предположения. Это решительно   все, мистер Холмс, что у нас пока есть.      

— В таком   случае, мистер Мак, с вашего позволения, мы на этом остановимся. Мне   хочется подумать.      

 3. Бирлстоунская драма      

       

Наконец   у меня появилась возможность описать события, разыгравшиеся   в Бирлстоуне, находящемся к северу от Лондона. Целые века пребывал   этот городок в запущенном состоянии, но за последние годы его живописное   месторасположение привлекло зажиточных горожан, виллы которых стоят теперь   посреди окрестных лесов. В самом Бирлстоуне появилась масса лавок,   обслуживающих возросшее население.      

В   полумиле от центра Бирлстоуна, в старом парке, украшенном огромными   буквами, находится старинная усадьба. Часть этой почтенной постройки относится   ко времени первых крестовых походов. Здание сильно пострадало от огня   в 1543 году, но кое-что из постройки уцелело, и вскоре на месте руин   феодального замка поднялась кирпичная усадьба: С черепицей на крыше   и узкими оконцами, она выглядит и сейчас такой же, какой создали ее   в начале семнадцатого века. Из двух рвов, когда-то ограждавших владения   воинственных феодалов, один наполнен водой. Поэтому единственный доступ   к дому открывает подъемный мост, который поднимается каждую ночь   и опускается каждое утро. Таким образом, усадьба еженощно превращается   в своеобразный остров. Этот факт имел прямое отношение к тайне,   привлекшей вскоре внимание всей Англии.      

Проживавшая   в доме семья состояла из двух лиц: Джона Дугласа и его жены. Дуглас,   судя по рассказам, был человеком около пятидесяти, статным, с мужественным   лицом, крупной челюстью, пронизывающими серыми глазами и седыми усами. Он   был со всеми приветлив, но что-то в его манерах оставляло впечатление,   словно в прошлом ему приходилось вращаться в гораздо более низких   кругах. У него было достаточно золота; говорили, что он добыл его на   калифорнийских приисках. Хорошее отношение к нему укрепилось   и благодаря репутации храбреца. Так, во время пожара Дуглас удивил всех   бесстрашием, с каким он бросился в горящий дом спасать имущество   викария — уже после того, как пожарная команда сочла это дело невозможным.      

Жена его   тоже была популярна среди жителей Бирлстоуна, хотя англичане, особенно провинциалы,   неохотно сближаются с чужеземцами. Миссис Дуглас вела довольно замкнутый   образ жизни. Было известно, что она познакомилась с Дугласом   в Лондоне, когда он овдовел. Это была красивая женщина, стройная, смуглая,   лет на двадцать моложе своего супруга — разница, которая, казалось, никак   не отражалась на их семейном счастье. Лишь самые близкие знакомые замечали, что   между супругами не существовало взаимного доверия, по-видимому, после того, как   жене стало что-то известно о прошлом мужа. Кроме того, миссис Дуглас явно   нервничала, когда ее супруг поздно возвращался домой.      

Было еще   одно лицо, пребывание под кровлей Дугласов которого совпало с происшедшей   трагедией. Это — Сесил Бэркер из Гемстэда. Его плотную фигуру часто можно   было видеть в Бирлстоуне, так как он был желанным гостем в усадьбе.   Считалось, что он один знал таинственное прошлое мистера Дугласа. Из слов   Бэркера узнали, что впервые он познакомился с Дугласом в Америке   и пережил вместе с ним трудные времена. Бэркер казался человеком   весьма обеспеченным. Он был моложе Дугласа, лет сорока пяти, широкогрудыйй,   с гладко выбритым лицом, с густыми черными бровями. Чаще всего он   проводил время в прогулках или же в поездках по окрестностям   с Дугласом или его женой. «Добрый, щедрый джентльмен, — отзывался   о нем дворецкий Эмс, — но я не хотел бы оказаться на месте   человека, вздумавшего ему перечить». Бэркер был в очень близких отношениях   с Дугласом и весьма дружен с его женой, что, как было заметно,   причиняло огорчение самому Дугласу. Это примерно все, что можно сказать   о Бэркере, оказавшемся в семье Дугласов в день катастрофы. Из   прислуги следует упомянуть о почтенном Эмсе и миссис Эллен, веселой   и приветливой особе, разделявшей с миссис Дуглас заботы по хозяйству.      

Было   около двенадцати в ночь на шестое января, когда первое известие   о происшествии получил местный полицейский пост, находящийся под началом   сержанта Уилсона. Страшно взволнованный Бэркер сообщил об убийстве мистера   Дугласа и сразу помчался обратно в усадьбу. Вскоре за ним явился   полицейский сержант. Он прибыл на место преступления несколько позже двенадцати   часов, успев предупредить обо всем местные власти. Сержант увидел подъемный   мост опущенным, а окна ярко освещенными. В дверях стоял перепуганный   дворецкий. Сесил Бэркер предложил сержанту следовать за ним.      

Почти   сразу пришел постоянный житель Бирлстоуна доктор Вуд. Трое мужчин вошли   в роковую комнату. Мертвый Дуглас лежал распростертый на спине. Доктор   встал на колени, но одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться   в бесцельности его визита.      

       

      

       

Убитый   был до крайности обезображен. На груди лежало странное оружие: охотничье ружье   со стволами, спиленными на фут от курков. Было ясно, что выстрел произведен   с очень близкого расстояния и поэтому заряд разнес голову почти на   куски. Курки были связаны проволокой, по-видимому, для того, чтобы сделать   одновременно выстрел из обоих стволов.      

Полицейский   был растерян от сознания ответственности, которая легла на его плечи.      

— Мы   ничего не будем трогать до прибытия начальства, — еле слышно произнес он,   не спуская глаз с трупа.      

— Ничего   и не было тронуто, — сказал Сесил Бэркер. — Все осталось   в том виде, в каком застал я.      

— Когда   вы это обнаружили? — спросил сержант, вытащив записную книжку.      

— Часы   пробили половину двенадцатого. Я еще не раздевался и сидел   у камина в своей спальне, как вдруг услышал выстрел. Он был не   громким, а как бы чем-то приглушенным. Я тут же бросился вниз. Прошло   наверняка не более тридцати секунд, как я был уже в комнате Дугласа.      

— Дверь   была открыта?      

— Да,   открыта. Бедняга Дуглас лежал так же, как вы его сейчас видите. На столе горел   ночник.      

— Вы   никого не видели?      

— Нет.   Я услышал, что миссис Дуглас спускается по лестнице вслед за мной,   и поспешил преградить ей дорогу. Экономка Эллен тоже пришла, она   и увела ее. Затем появился Эмс, и я вернулся с ним опять сюда.      

— Но   мне казалось, что мост в усадьбе поднимается на всю ночь?      

— Он   и в эту ночь был поднят, пока я его не опустил.      

— Тогда   каким же образом убийца мог скрыться? Мистер Дуглас, вероятно, сам покончил   с собой.      

— Я тоже   сначала так думал. Но посмотрите, — Бэркер отдернул занавеску: окно   оказалось раскрытым настежь. — А вот еще! — Он показал на   подоконнике кровавое пятно, похожее на след сапога. — Кто-то становился   сюда, когда вылезал.      

— Вы   думаете, что он пробрался через ров?      

— Иначе   никак нельзя.      

— Таким   образом, если вы очутились в комнате через полминуты после убийства, то он   должен был в это время находиться в воде.      

— Я убежден   в этом. К сожалению, я не догадался сразу подбежать к окну.   Его прикрывала занавеска, и мне не пришло в голову поднять ее. Потом   я услышал шаги миссис Дуглас; я не мог допустить, чтобы она вошла   сюда и увидела весь этот ужас.      

— Но   допустим даже, — заметил сержант, — что молодчик удрал через ров. Как   он мог попасть в дом, раз мост был поднят?      

— На   этот вопрос, — сказал Бэркер, — у меня нет ответа.      

— В котором   часу мост был поднят?      

— Около   шести часов, — сказал дворецкий.      

— А я слышал, —   заметил полицейский, — что его обыкновенно поднимают сразу после захода   солнца. В это время года, однако, оно заходит ближе к половине   пятого, чем к шести.      

— У мистера   Дугласа были гости к чаю, — объяснил Эмс. — И я не мог   поднять мост раньше, чем они ушли.      

— Значит,   убийца пришел извне и должен был перейти мост до шести часов и сидеть   в засаде до тех пор, пока мистер Дуглас после одиннадцати вошел   в свою комнату. Потом, убегая через окно, убийца оставил ружье. Я так   понимаю… Конечно, следствие все выяснит. — Неожиданно сержант поднял   карточку, лежащую около убитого на полу. На ней были нацарапаны инициалы «Д.   В.», а под ними — число: триста сорок один. — Это что еще такое?      

Бэркер   с любопытством взглянул на карточку.      

— Я этого   раньше не заметил, — сказал он. — Вероятно, убийца обронил ее.      

— «Д.   В. Триста сорок один». Ничего не понимаю. — Сержант вертел карточку   в руках.      

— Что   значит «Д. В.»? Чьи-нибудь инициалы? Что вы там еще нашли, доктор?      

Находкой   оказался увесистый молоток, лежавший на ковре перед камином. Бэркер указал рукой   на ящичек гвоздей, стоящий на мраморной доске камина.      

— Мистер   Дуглас вчера перевешивал картины, — сказал он.      

— Я видел,   как он стоял вот на этом ауле, стараясь укрепить большую картину.      

— Вы   лучше положите его обратно на ковер, откуда взяли, — приказал сержант   доктору, почесывая в раздумье голову. — Ого! — взволнованно   вскрикнул он, отдергивая занавеску с другой стороны. — В котором   часу были спущены занавеси?      

— Когда   зажгли свет, — ответил дворецкий, — сразу после четырех часов.      

— Здесь   кто-то выжидал, — сержант показал в углу следы от грязных   сапог. — Если исходить из вашей теории, мистер Бэркер, то выходит, что   убийца вошел в дом после четырех, когда занавеси были спущены, но до   шести, пока мост не был поднят. В комнате не нашлось места, куда можно было   бы спрятаться, и он забился под гардины. Это совершенно очевидно.      

— Не   теряем ли мы драгоценного времени? — спросил Бэркер. — Не лучше ли   нам обыскать местность, пока убийца не скрылся?      

Сержант   раздумывал с минуту.      

— Отсюда   нет поездов раньше шести утра, так что поездом он уехать не может. Если же он   пойдет по дороге, то всякий обратит внимание на его грязные сапоги   и приметит его. Впрочем, в любом случае я не могу уйти отсюда,   пока меня не сменят.      

Доктор   внимательно осматривал мертвое тело.      

— Что   это за знак? — спросил он. — Не имеет ли он какую-либо связь   с преступлением? — Правая рука убитого была высвобождена из халата   и обнажена до локтя. Выше запястья виднелся странный коричневый знак:   треугольник в кружке. — Это не татуировка, — продолжал доктор,   глядя поверх очков, — это давно выжженный знак, вроде тех, которым клеймят   скот. Что вы думаете на этот счет?      

— Знак   этот я видел у Дугласа в течение последних десяти лет, —   ответил Сесил Бэркер.      

— И я тоже, —   заявил дворецкий. — Всякий раз, когда хозяину приходилось засучивать рукава,   я видел эту странную метку. Я часто удивлялся, что бы она могла   значить.      

— Значит,   знак не имеет ничего общего с убийством, — сказал сержант   Уилсон. — Но все же это очень странно… Ну, что еще?      

Дворецкий   изумленно указывал на руку убитого.      

— Он   снял его обручальное кольцо!      

— Что?      

— Да!   Мистер Дуглас всегда носил свое обручальное кольцо на мизинце левой руки. Это   вот кольцо, сделанное из золотого самородка, было надето всегда выше того,   а кольцо змейкой — на третьем пальце. Вот кольцо из самородка, вот   змейка, а обручальное кольцо исчезло.      

— Дворецкий   прав, — подтвердил Бэркер.      

— Если   мистер Дуглас носил обручальное кольцо под самородком, то убийце пришлось снять   сначала его, потом — обручальное кольцо, а затем надеть кольцо из   самородка обратно?      

— Да,   так.      

Уилсон   сокрушенно покачал головой:      

— Чем   скорее передадим мы это дело в Лондон, тем для нас будет лучше. Уайт   Мейсон — ловкий человек, однако, думаю, все равно придется обратиться   в Лондон. Это сложнейшее дело не по нашим силам.      

 4. Потемки      

       

По   срочному вызову сержанта Уилсона в три часа ночи прибыл в легком кэбе   начальник сыскной полиции графства. С первым же утренним поездом он послал   сообщение в Скотленд-Ярд и в двенадцать приветствовал нас на   Бирлстоунской станции. Мистер Уайт Мейсон, спокойный и по виду   рассудительный человек, с загорелым лицом, мужественной фигурой   и слегка кривыми ногами в гетрах, походил в своем широком   сюртуке на мелкого фермера или жокея, но только не на криминалиста.      

— Ну,   мистер Макдоналд, — обратился он к нему, — здесь каверзный   случаи. Сюда газетчики слетятся, как мухи, стоит им только прослышать   о происшедшем. Но, надеюсь, мы его закончим раньше, чем они успеют сунуть   свои носы. Тут найдется много заманчивого и для вас, мистер Холмс. Как   и для вас, доктор Уотсон, поскольку медику тоже найдется работа. Всем вам   отведены номера в гостинице Уэствилл.      

Через   десять минут мы уже расположились в отеле и почти сразу собрались   в гостиной, чтобы совместно составить картину в полном объеме.   Макдоналд делал заметки в записной книжке. Холмс же молча слушал,   и на лице его читалось то изумление, то нескрываемое восхищение.      

— Замечательно! —   воскликнул он, когда ход событий был нам изложен. — В высшей степени   замечательно! Уверяю вас, я не могу припомнить ни одного дела из своей   многолетней практики с более интригующими обстоятельствами.      

— Я был   уверен, что вы это скажете, мистер Холмс, — заметил Мейсон. — Уилсон   толково собрал факты. Я проверил их и дополнил своими выводами.      

— Какими   же? — с живостью осведомился Холмс.      

— Во-первых,   я осмотрел молоток и не нашел на нем никаких следов. Если бы мистер   Дуглас защищался молотком, то он должен был нанести убийце удар, и тогда   хоть пятнышко крови на нем осталось бы.      

— Это   совсем не обязательно, — возразил инспектор Макдоналд. — Встречаются   убийства с помощью молотков, и на них не находят никаких следов.      

— Допустим.   Затем я осмотрел ружье. Оно было заряжено крупной дробью, и, как показал   сержант Уилсон, курки были связаны вместе, так что если потянуть за спуск, то   оба ствола разрядятся сразу. Надо думать, это было рассчитано на случай   промаха. Спиленное ружье имеет длину не более двух футов, так что его можно   было пронести под одеждой. На нем нет полного имени фабриканта, только печатные   буквы «Пен» на планке между стволами. Остальное оказалось спиленным.      

— Большое   «П» с украшением под ним, а «е» и «н»   поменьше? — спросил Холмс.      

— Точно   так.      

— «Пенсильванская   оружейная компания», очень известная американская фирма, — сказал Холмс.      

Мейсон   воззрился на моего друга, как деревенский лекарь на специалиста   с Гарлей-стрит.      

— Несомненно,   вы правы, мистер Холмс. Удивительно, неужели вы можете удержать в памяти   названия всех оружейных заводов?      

Холмс   никак не отреагировал на эту реплику.      

— Без   сомнения, это американское охотничье ружье, — продолжал Мейсон. —   Я где-то читал, что спиленными охотничьими ружьями пользуются   в некоторых штатах Америки. Эта наводящая на след мысль пришла мне   в голову даже до нахождения букв между стволами. Значит, очевидно, что   человек, прокравшийся в дом и убивший его хозяина, был американцем.      

Макдоналд   покачал головой.      

— Это   совсем не очевидно, — сказал он. — Я до сих пор не уверен, что   в доме был кто-либо чужой.      

— А как   же окно, кровь на подоконнике, странная карточка, следы сапог в углу,   ружье?      

— Все   могло быть подстроено. Дуглас был американцем или долго жил в Америке.   Также и Бэркер. Вам совершенно не нужно вводить в дом американца,   чтобы приписать ему все эти штуки.      

— Эмс,   дворецкий…      

— На   него можно положиться?      

— Он   десять лет служил у сэра Чарльза Чэндоса и надежен, как скала. Он жил   у Дугласа еще до того, как тот снял усадьбу. Так вот, Эмс никогда не видел   в доме подобного ружья.      

— Ружье   старались скрыть, потому и спилили стволы. Его легко можно было уложить   в любой чемодан. Как Эмс может быть уверен, что такого ружья не было   в доме?      

— Все   же вряд ли он в таком случае хоть раз бы его не увидел.      

Макдоналд   снова покачал головой.      

— И все-таки   я не убежден, что никакого ружья никогда не было в этом доме.      

— Поделитесь   тогда с нами своими соображениями, мистер Мак, — сказал Холмс тоном   третейского судьи.      

— Человек   этот — не вор. История с кольцом и карточка указывают на   предумышленное убийство из личных побуждений. Человек прокрадывался в дом   с обдуманным намерением совершить убийство. Он знает, что, удирая,   столкнется с трудностями, ибо дом окружен рвом с водой. Какое же   оружие выбрать? Конечно, самое бесшумное. Тогда он мог бы надеяться, совершив   убийство, ускользнуть в окно и перейти ров. Надеюсь, с таким   рассуждением все согласятся. И согласятся с тем, что абсурдно было бы   принести с собой самое шумное оружие, какое только существует. Прекрасно   зная при этом, что каждый человек в доме прибежит на выстрел со всех ног   и обнаружит его прежде, чем он переберется через ров.      

— Да,   вы основательно продумали свою аргументацию, — задумчиво произнес мой   друг. — Необходимы особенно веские доказательства обратного. Скажите,   Мейсон, когда вы исследовали внешнюю сторону рва, вы не обнаружили следов,   оставленных человеком после прогулки по воде?      

— Никаких   следов, мистер Холмс. Однако по краю рва тянется каменная облицовка, которую   надо бы еще раз хорошенько осмотреть.      

— Мистер   Мейсон, вы не против того, чтобы мы немедленно отправились на место?      

— Я только   что хотел предложить это, мистер Холмс, поскольку уже предварительно познакомил   вас со всеми фактами.      

Мы   отправились по живописной сельской дороге, обрамленной с обеих сторон   сначала рядами подстриженных вязов, затем — старых дубов. В общем,   один из характерных пейзажей сельской Англии. После крутого поворота перед нами   возник большой низкий дом из темно-коричневого кирпича со старинным садом из   тисовых деревьев. Когда мы подошли поближе, то увидели и деревянный   подъемный мост, и широкий ров с водой, блестевшей, словно ртуть на   холодном зимнем солнце. Три столетия пронеслись над этим домом — годы   рождения и смерти, сельских праздников и псовых охот. Странно,   и теперь это мрачное здание как бы отбрасывало свою тень на веселые   долины.      

       

      

       

Холмс   подошел к краю рва и заглянул в него. Потом он исследовал   каменную облицовку и траву.      

— У меня   хорошее зрение, мистер Холмс, — заметил Мейсон.      

— Тут   нет никаких следов того, что кто-нибудь здесь вскарабкивался. Впрочем, разве преступник   обязательно должен был оставить след?      

— Иначе   быть не могло… Вода всегда мутная?      

— Почти   всегда. Поток несет тину.      

— Какая   глубина?      

— Около   двух футов по бокам и три посредине.      

— Так   что убийца не мог утонуть, пересекая ров?      

— Даже   ребенок в нем не утонул бы.      

Мы   миновали подъемный мост и были встречены длинным, высохшим,   с некоторыми следами былой чопорности человеком. Это и оказался   дворецкий Эмс. Бедный старик был бледен и все еще дрожал от нервного   потрясения. Бирлстоунский полицейский — рослый меланхоличный человек   с солдатской выправкой — стоял на страже у роковой комнаты.   Доктор уже ушел.      

— Ничего   нового, Уилсон? — спросил Мейсон.      

— Ничего,   сэр.      

— Теперь   вы можете возвратиться к себе. Мы пошлем за вами, если будет нужно.   Скажите дворецкому, чтобы он предупредил мистера Бэркера, миссис Дуглас   и экономку, что нам понадобится поговорить с ними. Теперь,   господа, — обратился к нам Мейсон, — вы, может быть, разрешите   мне поделиться здесь, на месте, некоторыми дополнительными рассуждениями?      

Мне   определенно нравился этот провинциальный сыщик. Он обладал здравым смыслом, который,   несомненно, поможет ему сделать карьеру. Даже Холмс слушал его внимательно, без   нетерпения, так часто проявляемого специалистами по отношению к своим   младшим коллегам.      

— Произошло   ли тут самоубийство или убийство — это первый вопрос, господа, на который   нам надо ответить. Если это самоубийство, то мы вынуждены допустить, что   самоубийца снял свое обручальное кольцо и спрятал его; что потом он пришел   сюда в халате, в сырой обуви, натоптал в углу за гардиной, чтобы   показать, что кто-то его подстерегал, потом открыл окно, затем кровью…      

— Весь   этот вариант мы можем отбросить, — перебил Макдоналд.      

— Я тоже   так думаю. Самоубийство отпадает. Остается убийство. Тогда следует определить,   совершено ли оно забравшимся сюда неизвестным или кем-то, проживающим   в доме.      

— Хорошо.   Приведите ваши соображения.      

— Ив   том и в другом случае мы сталкиваемся со значительными затруднениями.   Но так или иначе, преступление совершено. Предположим, что виновен кто-то из   живущих в доме. Он прикончил Дугласа из наиболее шумного оружия, что   должно было вызвать во всем доме переполох.      

— Несомненно.      

— Известно,   что после выстрела прошла всего минута, прежде чем не только мистер Бэркер, но   и Эмс оказались на месте убийства. Каким же образом за это время   преступник успел натоптать в углу, открыть окно, вымазать косяк кровью,   стащить обручальное кольцо с пальца убитого и все прочее? Это   невозможно.      

— Вы   очень точно все разъяснили, — сказал Холмс. — Я с вами   полностью согласен в этом вопросе.      

— Теперь   обратимся к версии, что убийца пришел со стороны. Мы неизбежно   сталкиваемся в этом случае с большими трудностями, хотя сама версия   не может считаться невероятной. Убийца попал в дом между половиной пятого,   то есть уже в сумерки, но до того, как подняли мост. В доме гости,   дверь открыта, так что ему ничто не мешало. Он мог просто явиться сюда по   личному делу к мистеру Дугласу. Так как Дуглас провел большую часть жизни   в Америке и ружье оказалось американским, то вполне вероятно, что   убийство совершено из мести. Преступник пришел в эту комнату   и притаился за гардиной. Здесь он пробыл до одиннадцати часов ночи. Когда   мистер Дуглас вошел в комнату, между ними произошел краткий разговор. Если   вообще он произошел, так как миссис Дуглас утверждает, что после ухода мужа   прошло не более пяти минут, когда она услышала выстрел…      

— Свеча-ночник   это подтверждает, — сказал Холмс.      

— Верно.   Взята была новая свеча, и она успела сгореть не больше чем на полдюйма. Он   поставил ее на стол, прежде чем произошло нападение, иначе она должна была бы   упасть вместе с ним. Это доказывает, что на него напали не сразу после   того, как он вошел в комнату. Когда явился мистер Бэркер, свет был зажжен,   а свеча потушена. Из этих предположений я постараюсь воспроизвести   сцену убийства. Мистер Дуглас входит в комнату, ставит свечу. Показывается   человек из-за гардины. Он вооружен ружьем. Требует обручальное кольцо —   Бог знает, зачем, но это, наверное, было так. Мистер Дуглас отдает его.   Тогда — или хладнокровно, или борясь — Дуглас хватает молоток,   найденный на ковре. Человек стреляет в него, потом бросает ружье,   а также и эту странную карточку «Д. В. 341» и убегает через   окно, спускается в ров как раз в тот момент, когда Бэркер обнаружил   преступление. Как вы считаете, мистер Холмс?      

— Интересно,   только не совсем правильно.      

— Это   было бы чрезвычайно интересным, если бы не было гораздо более нелепым, —   вмешался Макдоналд. — Преступник, стоявший за портьерой, кто бы он там ни   был, наверняка мог бы сказать вам, что убийство он совершил бы другим образом.   В самом деле, на что он рассчитывал, отрезая сам себе путь к отступлению?   На что он рассчитывал, стреляя из охотничьего ружья, когда тишина была для него   единственным спасительным шансом? Пожалуйста, мистер Холмс, может быть, вы нам   это объясните, если находите теорию мистера Мейсона убедительной?      

       

      

       

В   течение всего разговора Холмс просидел почти молча, не пропустив ни одного   сказанного слова и лишь изредка внимательно поглядывая по сторонам.      

— Надо   собрать больше фактов, чтобы сделать окончательные выводы, мистер Мак, —   сказал он, опускаясь на колени перед трупом. — Можно вызвать дворецкого на   минутку?.. Так… Эмс, наверное, вы часто видели этот странный знак на руке   мистера Дугласа: выжженный треугольник посередине круга?      

— Конечно,   сэр.      

— Вы   никогда не слышали каких-либо объяснений по этому поводу?      

— Никогда.      

— Это,   несомненно, клеймо. Так… Эмс, а вот маленький кусочек пластыря в углу   рта мистера Дугласа. Заметили вы его?      

— Да,   сэр. Бреясь вчера утром, он порезался.      

— А случалось   ему прежде порезаться при бритье?      

— Не   так давно, сэр…      

— Так,   так! Это может быть случайным совпадением, но и проявлением некоторой   нервности, свидетельствующей, что он имел основания бояться чего-то. Вы не   заметили вчера чего-нибудь необычного в его поведении, Эмс?      

— Мне   показалось, сэр, что он был немного рассеян и обеспокоен.      

— Значит,   нападение было не совсем неожиданным. Понемногу мы продвигаемся вперед. Но,   быть может, вы хотите продолжить расследование, мистер Мак?      

— Нет,   мистер Холмс, оно сейчас в лучших руках.      

— Хорошо,   тогда перейдем к карточке «Д. В. 341»… Она с неровным обрезом.   У вас в доме нет бумаги такого сорта?      

— Никак   нет, сэр.      

Холмс   подошел к письменному столу и накапал чернил из каждой чернильницы на   пресс-папье.      

— Надпись   сделана не здесь, тут чернила черные, а на карточке — красные. Да   и написано толстым пером, а тут все перья тонкие. Нет, это было   написано в другом месте. Вам что-нибудь говорит эта надпись, Эмс?      

— Нет,   сэр.      

— А что   вы думаете, мистер Мак?      

— Мне   пришла мысль о каком-то тайном обществе. Справедливость ее подтверждает   знак на руке.      

— Я тоже   так считаю, — сказал Мейсон.      

— Только   возьмем за основу эту гипотезу и посмотрим, насколько прояснится наше   положение. Член подобного общества пробирается в Дом, дожидается мистера   Дугласа, почти полностью разносит ему голову из ружья и скрывается через   ров, оставив возле убитого карточку. Для чего? Да для того, чтобы она была   впоследствии упомянута в газетах и другие члены общества узнали, что   мщение совершено. Вот только почему из всех видов оружия выбрано именно ружье?      

— Действительно,   странно.      

— И куда   исчезло обручальное кольцо?      

— Тоже   непонятно.      

— И почему   до сих пор никто не арестован? Сейчас уже больше двух часов. Надеюсь, необходимые   распоряжения были даны и с самого утра каждый констебль на расстоянии   сорок миль разыскивает подозрительных субъектов в промокшем платье?      

— Конечно,   мистер Холмс.      

— Он   мог исчезнуть, только забившись в какую-нибудь нору или сменив одежду.      

       

      

       

Холмс   подошел к столу и стал изучать с помощью лупы кровавый след на   подоконнике.      

— Нет   сомнений, след сапога. Но какой огромный! Судя по следам в углу, можно   предположить, что у него более изящные ноги… А что это под столом?      

— Гимнастические   гири мистера Дугласа, — сказал Эмс.      

— Гимнастическая   гиря тут одна. Где же вторая?      

— Не   знаю, мистер Холмс. Может быть и была всего одна. Я не обращал на это   внимания.      

— Одна   гимнастическая гиря… — повторил Холмс задумчиво.      

Но тут   раздался сильный стук в дверь. В комнату вошел высокий   и загорелый джентльмен. Было нетрудно догадаться, что это — Сесил   Бэркер. Его глаза смотрели вопрошающе, когда он переводил их с одного лица   на другое.      

— Извините,   что помешал, — сказал он, — но мне надо сообщить вам новость. Только   что нашли велосипед. Кто-то бросил его. Это в ста шагах от входной двери.      

Мы пошли   за Бэркером и увидели нескольких зевак около велосипеда, вытащенного из кустов,   где он был спрятан. Велосипед распространенной марки был весь забрызган грязью,   точно после долгого путешествия. В седельной сумке лежали гаечный ключ да   масленка, и ничего, что помогло бы опознать владельца.      

— Для   полиции может пригодиться, — заметил инспектор, — эти вещи занесут   в список. Если мы не узнали пока, куда скрылся преступник, то по крайней   мере постараемся выяснить, откуда он явился. Но почему молодчик бросил   велосипед здесь? И как он без него доберется туда, куда ему нужно? Мистер   Холмс, мы, кажется, никогда не доберемся до просвета в этих потемках.      

 5. Свидетели трагедии      

       

— Осмотрели   ли вы в комнате все, что вас интересовало? — спросил Уайт Мейсон,   когда мы возвратились обратно.      

— Пока   все, — ответил инспектор.      

Холмс   ограничился утвердительным кивком головы.      

— Тогда,   может быть, хотите выслушать показания жителей дома? Перейдем для этого   в столовую. Пожалуйста, Эмс, вы первый расскажете нам все, что вы знаете.      

Рассказ   дворецкого был прост и произвел впечатление полной искренности. Пять лет   назад он поступил на службу к мистеру Дугласу. От него Эмс получил   распоряжение поднимать мост каждый вечер, как в старину; хозяин любил   старинные обычаи. Он выезжал в Лондон, да и вообще из дому, крайне   редко, но за день до убийства побывал в Тенбридже за покупками. В тот   день Эмс заметил в мистере Дугласе какое-то беспокойство. Он был   нетерпелив и раздражителен, что на него совсем не походило. В роковую   ночь дворецкий находился в кладовой и убирал столовое серебро после   гостей. Вдруг он услышал резкий звонок. Выстрела не слыхал, что вполне   объяснимо, поскольку кладовая и кухня находятся в самом конце дома   и отделены от парадных комнат множеством плотно затворенных дверей   и длинным коридором. Экономка тоже выбежала из своей комнаты,   встревоженная звонком. Они вместе направились в переднюю половину дома.   Когда они дошли до подножия лестницы, то Эмс увидел спускающуюся вниз миссис   Дуглас Она не выглядела испуганной или взволнованной. Как только она дошла до   конца лестницы, к ней подбежал мистер Бэркер. Он остановил миссис Дуглас   и стал убеждать ее возвратиться: «Ради Бога, вернитесь в свою   комнату! Бедный Джон мертв! Вы ничем не можете ему помочь. Идите к себе!»   Миссис Дуглас покорно пошла обратно. Экономка Эллен помогла ей взойти по   лестнице и прошла с хозяйкой в ее спальню. Эмс и мистер   Бэркер направились в комнату убитого, где нашли все так, как обнаружила   полиция. Они выглянули в окно, однако ночь была темная и ничего не   было видно. После этого Эмс бросился опускать мост, чтобы мистер Бэркер смог   отправиться за полицией.      

       

      

       

Рассказ   экономки Эллен в общем подтвердил слова Эмса и ничего к ним не   прибавил.      

Затем   в качестве свидетеля был допрошен мистер Бэркер. Он убежден, что убийца   скрылся через окно, о чем свидетельствовал кровавый след. Мистер Бэркер   выдвинул свою версию причины убийства. Дуглас отличался скрытностью,   и в книге его жизни были страницы, о которых он никогда никому   не рассказывал. Впервые Бэркер встретился с ним в Калифорнии, где они   стали компаньонами по разработке богатой рудничной жилы в местечке   Бенитоканьон. Они было там окончательно обосновались, но Дуглас вдруг   ликвидировал свои дела и неожиданно уехал в Англию. Спустя некоторое   время Бэркер продал свою долю и поселился в Лондоне. Там они   возобновили свою дружбу. Дуглас производил впечатление человека, над головой   которого постоянно висела какая-то опасность. Это Бэркер заключил и из его   внезапного отъезда из Калифорнии, и из того, что он снял дом в одном   из самых тихих уголков Англии. Бэркер считал, что какая-то тайная организация   следила за Дугласом. Таинственная карточка наверняка имела отношение   к ней.      

— Как   долго вы жили с Дугласом в Калифорнии? — спросил Макдоналд.      

— Все   пять лет.      

— Он   был холост?      

— Вдовец.      

— Вы   не слышали, откуда родом его первая жена?      

— Он   говорил, что она была шведкой и умерла от тифа за год до нашего   знакомства.      

— Вы   не можете связать его прошлое с какой-нибудь конкретной местностью   в Америке?      

— Иногда   он рассказывал мне о Чикаго, который знал хорошо. Он много путешествовал   в свое время.      

— Он   не занимался политикой?      

— Нет,   политикой он не интересовался совершенно.      

— У вас   нет оснований думать, что он был преступником?      

— Я не   встречал человека честнее его.      

— Не   замечали вы в нем чего-нибудь странного, когда жили вместе   в Калифорнии?      

— Он   избегал людных мест. Вот почему я еще тогда подумал, что он кого-то   опасается. После его внезапного отъезда в Европу я утвердился   в этой мысли. Наверное, он получил тогда какое-то предостережение. Через   неделю после его отъезда о нем справлялись шестеро парней.      

— Как   они выглядели?      

— Грубые   на вид.      

— Были   эти люди калифорнийцами?      

— Не   думаю, но, несомненно, они были американцами. На шахтеров не походили. Словом,   не знаю, кто они были.      

— Это   произошло шесть лет назад?      

— Да.      

— А до   этого вы с Дугласом прожили в Калифорнии пять лет. Так что   неизвестная нам история произошла не менее одиннадцати лет назад?      

— Видимо,   так.      

— Это,   должно быть, исключительно сильная вражда, раз она длилась до сих пор   и завершилась таким печальным финалом.      

— Я думаю,   это было какое-то мрачное дело и оно бросало тень на всю его жизнь.   Воспоминание о нем никогда не выходило из его головы.      

— Но   если человек знает, что над его головой висит смертельная опасность, то почему   он не обратился за защитой к полиции?      

— Вероятно,   от этой опасности никто не мог его защитить. Не случайно он всюду ходил вооруженным.   Но в эту ночь он был уже в халате. Раз мост был поднят, он считал   себя в безопасности.      

— Я хотел   бы поточнее разобраться в сроках, — сказал Макдоналд. — Шесть   лет назад Дуглас оставил Калифорнию. Вы последовали за ним в следующем   году?      

— Да,   в следующем же году.      

— Если   он был женат пять лет, то, значит, вы возвратились в Англию к самой   свадьбе?      

— За   месяц перед венчанием. Я был его шафером.      

— Знали   ли вы миссис Дуглас до свадьбы?      

— Нет,   ведь меня не было в Англии.      

— Но   после этого вы часто ее видели?      

— Я часто   видел Дугласа после этого, — ответил Бэркер, холодно взглянув на   сыщика. — Если же встречался с ней, то только потому, что невозможно   посещать друга и не быть даже знакомым с его женой. Если вы   предполагаете, что…      

— Я ничего   не предполагаю, мистер Бэркер. Я задаю те вопросы, какие нужны для   разъяснения дела. Мистер Дуглас одобрял вашу дружбу с его женой?      

Бэркер   слегка побледнел.      

— Вы   не должны задавать подобные вопросы! — крикнул он.      

— Какое   отношение имеет это к делу, которое вы расследуете?      

— Я должен   повторить свой вопрос.      

— Тогда   я отказываюсь отвечать.      

— Вы   вправе отказаться, но ваш отказ уже является ответом.      

Бэркер   помолчал минуту. В его черных глазах читалось сильное напряжение мысли.   Неожиданно он улыбнулся.      

— В конце   концов, джентльмены, вы действительно только исполняете свою обязанность,   и я не могу препятствовать вам. Прошу только не мучить миссис Дуглас   всеми этими расспросами. Ей и так пришлось много пережить. Я должен   признать, что бедный Дуглас имел единственный недостаток, а именно —   ревность. Он любил меня и обожал свою жену. Он хотел, чтобы   я приходил сюда, и даже часто посылал за мной. Но, когда видел, что   его жена дружески болтала со мной, он нередко терял самообладание и мог   наговорить оскорбительные вещи. И тем не менее никто в мире не имел   более любящей, верной жены и более преданного друга, чем я.      

— Вам   ведь известно, что обручальное кольцо убитого снято с его пальца?      

— Вроде   бы да.      

— Что   вы хотите сказать этим «вроде бы»? Это же несомненный факт.      

Бэркер   впервые выглядел растерянным и смущенным.      

— Когда   я сказал «вроде бы», то хотел подчеркнуть как раз его недостоверность.   Ведь не исключено, что Дуглас сам снял кольцо.      

— Тем   не менее исчезновение кольца указывает на то, что между браком Дугласа   и преступлением имеется определенная связь.      

Бэркер   пожал плечами.      

— Не   вижу никакой связи, — ответил он. — Но если вы намекаете, что это   бросает тень на репутацию миссис Дуглас, то… — Глаза его гневно блеснули,   но он усилием воли сдержал себя. — То вы на ложном пути.      

— У меня   больше нет вопросов, — холодно сказал Макдоналд.      

— А у меня   один есть, — заметил Шерлок Холмс. — Когда вы вошли в комнату,   там горела только свеча на столе, верно?      

— Да.      

— И при   ее свете вы увидели все, что произошло в комнате?      

— В основном   да.      

— Вы   тотчас же позвонили?      

— Да.      

— И Эмс   пришел очень скоро?      

— Через   минуту или около того.      

— И когда   он прибежал, то увидел, что свеча потушена и зажжен свет. Это очень   удивительно.      

Бэркер   опять проявил признаки смущения.      

— Я не   вижу в этом ничего удивительного, мистер Холмс, — ответил он после   некоторого молчания. — Свеча ведь дает недостаточно света.      

Холмс   больше вопросов не задавал, и Бэркер, недоверчиво взглянув на каждого из   нас, повернулся и ушел.      

       

      

       

Инспектор   Макдоналд послал с Эмсом записку миссис Дуглас, в которой сообщил,   что готов подняться в ее комнату. Она ответила, что спустится к нам   сама. Вскоре в столовую вошла стройная и красивая женщина лет   тридцати, сдержанная и хорошо владеющая собой. Ее вопрошающий взгляд   переходил с одного из нас на другого.      

— Вы   что-нибудь открыли? — спросила она.      

В ее   голосе звучал скорее страх, чем надежда.      

— Мы   делаем все от нас зависящее, миссис Дуглас, — ответил инспектор.      

— Не   стесняйтесь в расходах, — заявила она холодно.      

— Мы   слышали от Сесила Бэркера, что вы не были в той комнате, где совершилось   преступление?      

— Нет,   он удержал меня на лестнице и попросил вернуться к себе.      

— Вы   услышали выстрел и спустились вниз?      

— Я накинула   капот и пошла вниз.      

— Через   какое время после выстрела вы встретили на лестнице мистера Бэркера?      

— Очень   скоро. Трудно считать время в такой момент. Он умолял меня не входить туда   и уверял, что я ничем не могу помочь мужу. Тогда миссис Эллен, наша   экономка, проводила меня обратно наверх.      

— Не   можете ли вы уточнить, сколько времени ваш супруг уже находился внизу, когда вы   услышали выстрел?      

— Нет,   не могу. Я не слышала его шагов. У него была привычка каждую ночь   обходить дом.      

— Из-за   этой его привычки я и побеспокоил вас, миссис Дуглас. Вы впервые   познакомились с вашим супругом в Англии?      

— Да.      

— Мистер   Дуглас никогда не рассказывал вам о событии, которое произошло   в Америке и навлекло на него опасность?      

Миссис   Дуглас серьезно задумалась, прежде чем ответить.      

— Нет,   не рассказывал, — ответила она наконец. — Но я всегда чувствовала,   что над ним висит какая-то опасность. Он не желал разговаривать на эту тему,   причем не из-за отсутствия доверия ко мне, а из-за стремления оградить   меня от огорчений.      

— Как   вы тогда догадались о грозящей ему опасности?      

На лице   миссис Дуглас появилась улыбка.      

— Разве   может муж скрывать что-нибудь всю жизнь, чтобы любящая его женщина ничего не   заподозрила? Я догадывалась об этом по многим признакам, но самое   главное — по его манере общения с незнакомыми людьми. Я поняла,   что у него есть сильные враги и что он считает, будто они напали на   его след. Он всегда держался настороже, и я нервничала, если он   возвращался домой позже обычного.      

— Какие   слова мужа особенно удивили вас и остались в вашей памяти? —   спросил Холмс.      

— Долина   ужаса. Таково было выражение, которое он употребил, отвечая как-то на мои расспросы   о его прошлом. «Я был в Долине ужаса. Я еще и теперь не   совсем из нее вышел».      

— Вы   спросили его, что он подразумевал под Долиной ужаса?      

— Да,   но он только мрачно покачал головой. «Достаточно скверно уже то, что   я побывал там. Дай Бог, чтобы ее ужас никогда не коснулся тебя». Это   наверняка была какая-то действительно существующая долина, в которой ему   пришлось жить и в которой с ним произошло что-то страшное.   В этом я уверена. Больше ничего не могу добавить.      

— И он   не называл никаких имен?      

— Нет.   Но однажды после несчастного случая на охоте, года три назад, у него   начался лихорадочный бред. Тогда он беспрестанно повторял с гневом имя   некоего мастера Макгинти, «властителя души и тела». Когда он выздоровел, я спросила   его, кто такой мастер Макгинти и чьих душ и тел он властитель. «Слава   Богу, не моих!» — ответил он смеясь. Я думаю, что существует связь   между Макгинти и Долиной ужаса.      

— Еще   один вопрос, — сказал инспектор Макдоналд. — Вы встретились   с мистером Дугласом в Лондоне, и там он сделал вам предложение.   Не предшествовал ли этому какой-нибудь роман? Было ли что-нибудь таинственное   в вашем обручении?      

— Роман   был. У всех всегда бывают романы. Но не помню ничего таинственного.      

— У него   не было соперника?      

— Нет,   я была свободной.      

— Вы   знаете, что его обручальное кольцо оказалось снятым. Не удивляет ли вас это?   Возможно, какой-нибудь старинный враг действительно выследил вашего мужа, но   ради чего он снял свое обручальное кольцо?      

Я готов   был поклясться, что легкая улыбка промелькнула на ее губах.      

— Не   могу сказать.      

— Хорошо.   Больше мы вас не задерживаем. Примите наши извинения за беспокойство, — поклонился   ей, вставая, инспектор. — Осталось еще немало невыясненных моментов, но мы   обратимся к ним позже.      

Она   поднялась со стула, и я опять заметил быстрый вопрошающий взгляд,   которым она нас окинула. Женщина словно спрашивала: «Какое впечатление   произвели на вас мои показания?» Потом она удалилась.      

— Красивая   женщина, — задумчиво произнес Макдоналд, когда дверь за ней   закрылась. — Бэркер, я думаю, принимал деятельное участие   в происшедшем здесь. Он признал, что покойный был ревнив, и наверняка   он более любого другого знал причины его ревности. А история   с обручальным кольцом? Ее нельзя недооценивать. Человек, стаскивающий   с мертвеца обручальное кольцо… Что вы скажете, мистер Холмс?      

Мой друг   сидел, опустив голову на руки, погруженный в раздумье. Потом он встал   и позвонил.      

— Эмс, —   сказал он, когда вошел дворецкий, — где теперь находится мистер Бэркер?      

— Пойду   поищу его, сэр.      

Через   минуту он вернулся и сказал, что мистер Бэркер в саду.      

— Вы   не припомните, Эмс, что было на ногах у мистера Бэркера в последнюю   ночью?      

— Он   был в ночных туфлях. Я принес ему сапоги, когда он пошел   в полицию.      

— Хорошо,   Эмс. Для нас важно знать, какие следы оставлены мистером Бэркером,   а какие — преступником.      

— Должен   заметить, что его туфли испачканы кровью. Так же, как и мои собственные,   конечно.      

— Это   вполне естественно, кровь в комнате была всюду. Все же, Эмс, принесите,   пожалуйста, сюда туфли.      

Эмс   отправился за ними и вскоре возвратился с туфлями в руках.   Подошвы их были черны от запекшейся крови.      

— Странно! —   пробормотал Холмс, стоя у окна и рассматривая туфли. — Очень   странно!      

       

      

       

Потом   быстрым резким движением он поставил одну из туфель на кровавый след,   оставшийся на подоконнике. След вполне соответствовал туфле. Он молча улыбнулся   своим коллегам.      

Инспектор   изменился в лице. В его речи отчетливо зазвучал шотландский акцент,   как всегда в минуты волнения.      

— Господа, —   вскричал он, — тут не приходится сомневаться! Бэркер сам указал на окно.   Пятно намного больше следа сапога. Но что все это значит, мистер Холмс, что это   значит?      

— Да,   любопытно… — пробормотал мой друг.      

Уайт   Мейсон хихикнул.