1 2 3 

Агата Кристи
ЧЕЛОВЕК В КОРИЧНЕВОМ КОСТЮМЕ

Пролог

Надина, русская танцовщица, покорившая Париж, вновь и вновь выходила на поклоны. Ее узкие черные глаза сужались еще больше, длинная линия ярко-красного рта слегка изгибалась кверху. Восхищенные зрители еще продолжали шумно выражать свою признательность, когда с шуршанием упал занавес, скрыв причудливые декорации, в которых преобладали красный и синий цвета. Танцовщица в своем развевающемся голубом с оранжевым одеянии покинула сцену. За кулисами ее восторженно принял в объятия бородатый господин — директор театра.
— Великолепно, малышка, великолепно! — вскричал он. — Сегодня ты превзошла себя. — Он галантно расцеловал ее в обе щеки.
Мадам Надина не обратила внимания на уже привычную для нее похвалу и прошла в свою туалетную комнату, где повсюду были небрежно расставлены многочисленные букеты, на плечиках висела одежда в футуристических узорах, а воздух был горяч и сладок от запаха множества цветов и других тонких ароматов. Костюмерша Жанна прислуживала своей хозяйке, болтая без умолку и изливая поток неискренних комплиментов.
Стук в дверь прервал ее излияния. Жанна пошла открывать и вернулась с визитной карточкой.
— Мадам примет?
— Дай-ка взглянуть.
Танцовщица устало протянула руку, однако при виде имени на карточке — граф Сергей Павлович — огонек любопытства зажегся в ее глазах.
— Я приму его. Подай мне палевый пеньюар, и побыстрее. А когда граф войдет, уйдешь.
— Хорошо, мадам.
Жанна принесла изысканный пеньюар из шифона, отделанный горностаем. Надина надела его и села, улыбаясь своим мыслям, выбивая пальцами длинной белой руки медленную дробь по стеклу туалетного столика.
Граф не заставил себя ждать. Это был человек среднего роста, стройный, изящный, очень бледный и чрезвычайно утомленный. В его лице не было ничего примечательного, и раз увидев, его трудно было узнать вновь, если бы не его манеры. С преувеличенной учтивостью он наклонился к руке танцовщицы.
— Мадам, я счастлив вас видеть.
Это было все, что услышала Жанна, закрывая за собой дверь. После того как Надина осталась с гостем наедине, ее улыбка неуловимо изменилась.
— Хоть мы и соотечественники, я думаю, мы не станем говорить по-русски, — заметила она.
— Поскольку ни один из нас не знает ни слова по-русски, это, вероятно, будет разумно, — согласился гость.
Они перешли на английский, и теперь, когда граф перестал манерничать, никто не усомнился бы в том, что это его родной язык. Действительно, когда-то он начинал как артист-трансформатор в лондонском мюзик-холле.
— Сегодня вы имели большой успех, — сказал он. — Поздравляю.
— Тем не менее, — заметила Надина, — я расстроена Мое положение сейчас не такое, как раньше. Подозрения, возникшие на мой счет во время войны, так и не рассеялись. За мной постоянно следят.
— Но ведь обвинение в шпионаже против вас никогда не выдвигалось?
— Нет. Наш шеф составляет свои планы крайне осторожно.
— Да здравствует «полковник»! — произнес граф, улыбаясь. — Кстати, поразительная новость — он собирается в отставку. Уйти от дел! Как какой-нибудь доктор, мясник или водопроводчик…
— Или любой другой деловой человек, — закончила Надина. — Это не должно удивлять нас. Ведь «полковник» всегда был настоящим человеком дела. Он организовывал преступление так обстоятельно, как другой — производство ботинок. Оставаясь в тени, он задумал и отрежиссировал серию в высшей степени удачных дел во всех областях, которые только может охватить его специальность. Похищения драгоценностей, подлог, шпионаж (очень выгодный в военное время), диверсии, убийства — едва ли найдется нечто, чем бы он не занимался. Мудрейший из мудрых, он знает, когда остановиться. Игра становится опасной? он изящно выходит из нее — с огромным состоянием!
— Гм! — произнес граф задумчиво. — Но это весьма огорчительно для всех нас. Ведь мы остаемся без дела.
— Однако с нами сполна расплачиваются — и самым щедрым образом!
Едва уловимая насмешка в ее тоне заставила графа пристально посмотреть на нее. Она улыбалась своим мыслям, и особенность ее улыбки вызвала его любопытство. Тем не менее он дипломатично продолжал:
— Да, «полковник» всегда был щедрым хозяином. Залог успеха, пожалуй, в этом, а также в умении заранее найти подходящего козла отпущения. Великий ум, несомненно великий ум! И приверженец принципа «если хочешь сделать что-нибудь с гарантией безопасности, не делай этого самостоятельно!» На это есть мы, каждый из нас увяз по уши и полностью в его власти, но ни один не располагает ничем компрометирующим его.
Он сделал паузу, как будто ожидая, что она что-нибудь возразит, но она молчала, продолжая улыбаться своим мыслям.
— Ни один из нас, — повторил он задумчиво. — И все же, знаете, старик суеверен. Много лет назад, насколько мне известно, он пошел к одной из предсказательниц судьбы. Она напророчила ему жизнь, полную успеха, но заявила, что он будет разорен женщиной.
На сей раз его слова заинтересовали ее. Она нетерпеливо посмотрела на графа.
— Странно, очень странно! Женщиной, вы говорите?
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Конечно, когда он уйдет в отставку, он женится. На какой-нибудь юной красавице из высшего света, которая растранжирит его миллионы быстрее, чем он их приобрел.
Надина покачала головой.
— Нет, нет, дело не в этом. Послушайте, друг мой, завтра я еду в Лондон.
— А ваш контракт здесь?
— Меня не будет только одну ночь. И я еду инкогнито, как член королевской семьи. Никто никогда не узнает, что я покидала Францию. И зачем, думаете вы, я уезжаю?
— Вряд ли ради удовольствия. Особенно в это время года. Январь отвратительный месяц. Месяц туманов! Должно быть, вы едете ради выгоды, а?
— Совершенно верно. — Она поднялась и встала перед ним, каждая линия ее тела была преисполнена гордости и высокомерия. — Вы только что сказали, что ни один из нас не располагает ничем компрометирующим шефа. Ошибаетесь. Я располагаю. Я, женщина, проявила сообразительность и храбрость — да, ибо, чтобы перехитрить его, нужна храбрость. Вы помните дело с алмазами «Де Бирс»?
— Да. В Кимберли, перед самой войной? Правда, я не имел к этому никакого отношения и никогда не слышал о деталях. Дело было замято по какой-то причине, не так ли? А улов был прекрасный.
— Камни на сумму сто тысяч фунтов стерлингов. Мы сделали это вдвоем, разумеется, по указаниям «полковника». И именно тогда у меня появился свой шанс. План состоял в том, чтобы подменить несколько алмазов, привезенных из Южной Америки двумя молодыми старателями, которые случайно оказались в это время в Кимберли. Подозрение тогда должно было пасть на них.
— Очень умно, — вставил граф одобрительно.
— «Полковник» всегда действует умна. Я выполнила свою роль.., однако сделала еще то, что «полковник» не предусмотрел. Я сохранила несколько южноамериканских камней — один или два из них уникальны, и легко можно доказать, что они никогда не проходили через руки «Де Бирс». Поскольку эти алмазы у меня, мой уважаемый шеф полностью в моей власти. Как только два молодых человека будут оправданы, подозрение падет на него. Все эти годы я молчала, мне было достаточно знать, что у меня в запасе есть это оружие. Но сейчас положение изменилось. Я хочу получить свою цену — и это будет большая, можно сказать, потрясающая цена.
— Удивительно, — сказал граф. — И вы, конечно, всюду возите эти алмазы с собой?
Он осторожно пробежал глазами по неприбранной комнате.
Надина тихо рассмеялась.
— Зачем же делать подобные предположения? Я не дура. Алмазы находятся в безопасном месте, где никому не придет в голову искать их.
— Я никогда не считал вас дурой, моя дорогая, однако осмелюсь заметить, что ваша храбрость граничит с безрассудством. «Полковник», знаете, не тот человек, который может легко позволить себя шантажировать.
— Я не боюсь его, — рассмеялась она. — Только одного человека я когда-то боялась, но он — мертв.
Граф посмотрел на нее с любопытством.
— Тогда будем надеяться, что он не воскреснет, — заметил он беспечно.
— Что вы хотите сказать? — резко вскрикнула танцовщица.
Граф взглянул на нее с некоторым удивлением.
— Я только хотел сказать, что его воскресение из мертвых поставило бы вас в затруднительное положение, — объяснил он.
— Глупая шутка. Она облегченно вздохнула. — О, нет, он действительно мертв. Убит на войне. Это был человек, который некогда.., любил меня.
— В Южной Африке? — спросил граф небрежно.
— Да, в Южной Африке, если вас это интересует.
— Это ваша родина, не так ли?
Она кивнула. Ее гость встал и протянул руку за шляпой.
— Ну, — заметил он, — вы лучше всех знаете свое дело, но на вашем месте я опасался бы «полковника» гораздо больше, чем разочарованного любовника. «Полковник» — это человек, которого недооценить особенно легко.
Она презрительно рассмеялась.
— Как будто я не знаю его после стольких лет!
— А вы его знаете? — сказал он мягко. — Мне очень интересно, знаете ли вы его по-настоящему.
— О, я не дура! В этом деле я не одна. Завтра в Саутгемптоне швартуется южноафриканское почтовое судно, на борту которого находится человек, который специально едет из Африки по моей просьбе и который уже выполнил некоторые мои распоряжения. «Полковнику» придется иметь дело не с одним из нас, а с обоими.
— Это разумно?
— Это необходимо.
— Вы уверены в этом человеке?
Необычная улыбка мелькнула на лице танцовщицы.
— Я совершенно уверена в нем. Он незадачлив, но абсолютно надежен. — Она сделала паузу, а затем добавила безразличным тоном:
— Между прочим, он мой муж.

Глава I

Все были в моем распоряжении при написании этой истории — от великих (представленных лордом Нэсби) до малых (в лице нашей бывшей служанки Эмили, с которой я виделась во время последней поездки в Англию. «О боже, мисс, какая расчудесная книга, должно быть, у вас получится из всего этого — прямо как кино!»).
Я допускаю, что у меня есть определенные качества для выполнения поставленной задачи. Я была замешана в этом деле с самого начала, все время находилась в самой гуще и «торжественно присутствовала при завершении событий». К счастью, пробелы, которые я не могу восполнить за недостатком собственной осведомленности, дополняются престранными выдержками из дневника сэра Юстаса Педлера, который он любезно предоставил мне.
Итак, в путь. Энн Беддингфелд начинает повествование о своих приключениях.
Я всегда страстно мечтала о приключениях. Дело в том, что жизнь моя была ужасно однообразна. Мой отец, профессор Беддингфелд, был одним из самых известных в Англии антропологов. Он был просто гением — все признают это. Его разум пребывал в палеолитическом периоде, и неудобство жизни для него заключалось в том, что его тело существовало в современном мире. Папа не интересовался современным человеком — даже человека неолитического периода он считал недостойным своего внимания и начинал испытывать прилив энтузиазма, только достигнув мустьерской эпохи.
К несчастью, совершенно обойтись без современных людей невозможно. Вы вынуждены поддерживать какие-то отношения с мясниками и булочниками, продавцами молока и зеленщиками. Папа был погружен в прошлое, мама умерла, когда я была ребенком, поэтому взять на себя практическую сторону жизни выпало мне. Откровенно говоря, я ненавижу человека палеолита, будь он представителем ориньянской, мустьерской, шелльской или еще какой-нибудь эпохи, и, хоть я и отпечатала и откорректировала большую часть папиного труда «Неандертальский человек и его предки», сами неандертальцы вызывают во мне отвращение, и я всегда думаю о том, какое счастье, что они вымерли в далекие времена.
Не знаю, догадывался ли папа о моих чувствах, вероятно нет, но в любом случае это бы его не волновало. Мнение других людей никогда не интересовало его ни в малейшей степени. Думаю, это действительно было признаком величия. Таким образом, он жил совершенно обособленно от настоятельных потребностей повседневной жизни. Он самым примерным образом съедал то, что ему подавали, но, казалось, испытывал тихое огорчение, когда вставал вопрос о счетах. Кажется, у нас никогда не водились деньги. Его известность была не из тех, что приносят денежный доход. Хоть он и состоял членом почти всех видных обществ и за его именем следовала куча научных титулов, публика едва ли знала о его существовании, и пусть его пространные ученые книги внесли выдающийся вклад в общую сумму человеческих знаний, широкие массы они не привлекали.
Только однажды папа оказался предметом общественного внимания. Он прочел доклад в каком-то научном обществе о детенышах шимпанзе. Человеческие детеныши обладают некоторыми антропоидными чертами, тогда как детеныши шимпанзе более сходны с человеком, чем взрослые особи. Это, по-видимому, свидетельствует о том, что наши предки стояли ближе к обезьянам, чем мы, а предки шимпанзе, напротив, были более высокого типа организации, чем существующие виды, другими словами, шимпанзе — продукт вырождения. Предприимчивая газета «Дейли баджет», усиленно выискивавшая сенсации, немедленно отреагировала, выйдя с огромными заголовками: «Мы не произошли от обезьян, но произошли ли обезьяны от нас? Видный профессор говорит, что шимпанзе — это выродившиеся люди». Вскоре после этого к папе пришел репортер и попытался уговорить его написать серию популярных статей по данной гипотезе. Я редко видела папу столь рассерженным. Он выпроводил репортера из дома без особых церемоний, во многом к моей тайной печали, поскольку в то время нам особенно не хватало денег. У меня даже в первый момент возникла мысль, не побежать ли вдогонку за молодым человеком и сообщить ему, что мой отец передумал и вышлет требуемые статьи по почте. Я легко могла бы их написать сама, и вероятнее всего, папа никогда не узнал бы о сделке, не будучи читателем «Дейли баджет». Однако я отвергла этот ход как слишком рискованный, а просто надела свою лучшую шляпку и грустно побрела в деревню на беседу с нашим бакалейщиком, преисполненным праведного гнева.
Репортер из «Дейли баджет» был единственным молодым человеком, когда-либо посетившим наш дом. Временами я завидовала Эмили, нашей молоденькой служанке, которая, как только предоставлялась возможность, «шла гулять» со здоровенным моряком, с которым была обручена. Иногда, чтобы, как она выражалась, «держать его в руках», она ходила гулять с приказчиком из зеленной лавки или с помощником аптекаря. Я с грустью размышляла, что мне некого «держать в руках». Все папины друзья были пожилые профессора, обычно с длинными бородами. Правда, однажды профессор Петерсон нежно обнял меня, промолвив, что у меня «изящная маленькая талия», а затем попытался поцеловать меня. Одна эта фраза показала, что он безнадежно старомоден. С моих младенческих лет ни одному уважающему себя существу женского пола не говорили об «изящной маленькой талии».
Я тосковала по приключениям, любви, романтике, но, кажется, была обречена на однообразное утилитарное существование. В деревенской библиотеке, где выдавали книги на дом, полно зачитанных до дыр романов, и я, насладившись чужими опасностями и любовью, шла спать, мечтая о суровых молчаливых родезийцах, о сильных мужчинах, которые всегда «сбивали своего противника с ног одним ударом». В деревне не было никого, кто хотя бы отдаленно напоминал героев, способных «сбить» противника с ног одним ударом или даже несколькими.
В деревне имелся и кинематограф с еженедельными сериями фильма «Памела в опасности». Памела была восхитительная молодая женщина. Ничто ее не устрашало. Она выпадала из аэропланов, рисковала жизнью на подводных лодках, карабкалась на небоскребы и опускалась в преисподнюю, не моргнув глазом. На самом деле она не была умной, так как «Великий преступник преисподней» всякий раз ловил ее. Поскольку он, по-видимому, не хотел просто убить ее, а всякий раз приговаривал к смерти в газовой камере или умерщвлению с помощью каких-либо новых удивительных средств, герою всегда удавалось спасти ее в начале каждой следующей серии. Я обычно выходила из кинематографа, полная бредовых мыслей, а придя домой, находила послание от газовой компании, угрожавшей отключить газ, если мы не оплатим просроченный счет!
И все же, хоть я и не подозревала ни о чем каждая минута приближала меня к приключениям.
Вероятно, в мире найдется много людей, которые никогда не слыхали о находке древнего черепа на прииске Брокен Хилл в Северной Родезии. Однажды утром я спустилась к завтраку и нашла папу в состоянии почти апоплексического возбуждения. Он выложил мне все.
— Ты понимаешь, Энн? Несомненно, там есть определенное сходство с яванским черепом, но поверхностное, только поверхностное. Нет, здесь мы имеем, я всегда утверждал это, последовательную форму неандертальской расы. Ты считаешь само собой разумеющимся, что гибралтарский череп наиболее примитивен из найденных неандертальских черепов? Почему? Колыбель человеческой расы находилась в Африке. Они перешли в Европу…
— Не мажь мармелад на копченую рыбу, папа, — сказала я поспешно, останавливая руку моего рассеянного родителя. — Да, ты говорил?..
— Они перешли в Европу на…
Здесь он ужасно поперхнулся, так как во рту у него было полно рыбьих косточек.
— Но мы должны сейчас же ехать, — заявил он, вставая по завершении трапезы. — Нельзя терять время. Мы должны быть на месте, там, в окрестностях, нас, несомненно, ждут бесчисленные находки. Мне будет интересно отметить, является ли найденное типичным для мустьерского периода — и я полагаю, там мы найдем останки первобытного быка, а не волосатого носорога. Да, скоро туда отправится целая маленькая армия. Мы должны опередить их. Ты напишешь сегодня в Бюро Кука, Энн?
— А как насчет денег, папа? — намекнула я деликатно.
Он укоризненно посмотрел на меня.
— Твоя приземленность всегда угнетает меня, дитя мое. Мы не должны быть корыстны. Нет, нет, человек науки не должен быть корыстен.
— Я полагаю, что Бюро Кука должно быть корыстно, папа.
Его лицо выразило страдание.
— Моя дорогая Энн, заплати им наличными.
— У меня нет наличных денег. Папа был явно раздражен.
— Дитя мое, я действительно не могу отвлекаться на эти вульгарные денежные подробности. Вчера я получил какую-то бумажку от управляющего банком, он сообщает, что у меня есть двадцать семь фунтов стерлингов.
— Полагаю, что на эту сумму превышен твой кредит в банке.
— А, я нашел деньги! Напиши моим издателям.
Я молча согласилась, не без сомнений, поскольку папины книги приносили больше славы, чем денег. Мне чрезвычайно понравилась идея путешествия в Родезию.
«Суровые, молчаливые люди», — в экстазе бормотала я себе под нос. Вдруг что-то необычное во внешности моего родителя привлекло мое внимание.
— Ты надел разные ботинки, папа, — сказала я. — Сними коричневый и надень черный. И не забудь шарф. Сегодня очень холодно.
Через несколько минут папа прошествовал из дома в одинаковых ботинках и закутанный шарфом.
В тот вечер он вернулся поздно, и с испугом увидела что на нем не было ни шарфа, ни пальто.
«Боже мой, Энн, ты совершенно права. Я снял их перед тем, как полезть в пещеру. Там всегда перепачкаешься».
Я с жаром кивнула, вспомнив случай, когда папа вернулся буквально покрытый с головы до ног жирной плейстоценской глиной.
Главной причиной того, что мы поселились в Литтл Хемпсли, явилось соседство Хемпслийской пещеры, богатой отложениями ориньякской культуры. В деревне был крошечный музей, и его хранитель и папа проводили большую часть времени под землей, перемазываясь глиной всех эпох и вытаскивая на свет божий останки волосатого носорога и пещерного медведя.
Папа сильно кашлял весь вечер, а на следующее утро я обнаружила, что у него поднялась температура, и послала за доктором.
Бедный папа, ему уже нельзя было помочь. Началось двустороннее воспаление легких. Четыре дня спустя он умер.

Глава II

Все окружающие были очень добры ко мне. Как я ни была ошеломлена случившимся, я оценила их внимание. Сокрушительного горя я не ощущала. Папа никогда не любил меня Я хорошо это знала. Если бы он любил меня, я, должно быть, отвечала бы ему взаимностью. Нет, между нами не было большой любви, но мы хорошо уживались, я заботилась о нем и втайне восхищалась его познаниями и бескомпромиссной преданностью науке. И мне было больно от того, что папе суждено было умереть как раз тогда, когда его жизненные интересы достигли апогея. Я чувствовала бы себя счастливее, если бы могла похоронить его вместе с орудиями из кремня в пещере с рисунками, изображающими оленей, но сила общественного мнения вынудила меня похоронить его в аккуратной могиле (под мраморной плитой) в ужасном дворике при нашей местной церкви. Утешения викария хоть и произносились из добрых побуждений, ничуть меня не успокоили.
Потребовалось некоторое время, прежде чем я поняла, что обрела столь желанную свободу. Я осталась сиротой, практически без пенни за душой, но свободной. В то же время мне открылась необыкновенная доброта окружающих меня милых людей. Викарий делал все возможное, убеждая меня, что его жена крайне нуждается в компаньонке. Нашей крошечной местной библиотеке внезапно понадобился помощник библиотекаря. Наконец, меня посетил доктор и после всевозможных нелепых извинений, что не смог представить точный счет, он долго мямлил что-то и вдруг сделал мне предложение.
Я крайне удивилась. Доктору было ближе к сорока, чем к тридцати. Кругленький, бочкообразный маленький человечек, он совершенно не походил ни на героя «Памелы в опасности», ни тем более на сурового и молчаливого родезийца. Я немного поразмышляла, а затем спросила его, почему он хочет жениться на мне. Этот вопрос, по-видимому, весьма взволновал его, и он пробормотал, что для практикующего врача жена — большое подспорье. Положение показалось мне еще более лишенным романтики, чем раньше, и все же что-то мне подсказывало ответить согласием. Безопасность — вот что мне предлагалось. Безопасность и уютный домашний очаг. Обдумывая это сейчас, я считаю, что была несправедлива к маленькому человечку. Он был действительно искренно влюблен в меня, но неуместная деликатность не позволяла ему добиваться благосклонности, говоря о своих чувствах. Так или иначе, моя любовь к романтике взяла верх. — Вы очень добры ко мне, — сказала я. — Но это невозможно. Я никогда не смогу выйти замуж за человека, в которого я не буду безумно влюблена.
— Вы не думаете, что…
— Нет, не думаю, — сказала я твердо. Он вздохнул.
— Но, мое дорогое дитя, что вы собираетесь делать?
— Искать приключений и познавать мир, — ответила я без малейшего колебания.
— Мисс Энн, в вас еще столько детства. Вы не понимаете…
— Практических трудностей? Прекрасно понимаю, доктор. Я не какая-нибудь сентиментальная школьница — я практичная корыстная проницательная женщина! Вы узнали бы это, если бы женились на мне!
— Я хотел бы, чтобы вы передумали…
— Не могу.
Он снова вздохнул.
— У меня есть другое предложение. Моя тетя, которая живет в Уэльсе, нуждается в услугах молодой женщины. Может быть, вам подошло бы это?
— Нет, доктор, я еду в Лондон. Если что-то где-нибудь и случается, то только в Лондоне. Я буду держать глаза открытыми, и вы увидите, что-нибудь да подвернется! Вы еще услышите обо мне в Китае или Тимбукту.
Следующим меня посетил мистер Флемминг, папин лондонский стряпчий. Он специально приехал из города повидать меня. Сам — страстный антрополог, он всегда восхищался папиными работами. Это был высокий худощавый мужчина с тонкими чертами лица и седыми волосами. Он поднялся мне навстречу, когда я вошла в комнату и, взяв обе мои руки в свои, нежно похлопал их.
«Бедное мое дитя, — сказал он. — Мое бедное, бедное дитя».
Не лицемеря, я вдруг ощутила, что усваиваю манеру поведения брошенной сиротки. Мистер Флемминг просто загипнотизировал меня. Добрый, милосердный, отечески заботливый, он, без малейшего сомнения, считал меня совершенной глупышкой, оставленной наедине с недобрым миром. С самого начала я поняла, что абсолютно бесполезно пытаться убедить его в обратном. В дальнейшем события развивались так, что это, вероятно, оказалось и к лучшему.
— Мое дорогое дитя, считаете ли вы себя в состоянии выслушать меня, пока я попытаюсь прояснить для вас некоторые вещи?
— О, да.
— Ваш отец, как вы знаете, был великий человек. Следующие поколения оценят его. Но он не был силен в делах.
Я знала об этом не хуже, если не лучше, чем мистер Флемминг, но воздержалась и ничего не сказала. Он продолжал: «Не думаю, что вы много смыслите в подобных вещах. Я постараюсь объясниться как можно доходчивее».
Его объяснения были излишне пространны. Суть их заключалась в том, что мне предстояло вступить в жизнь с суммой в 87 фунтов 17 шиллингов и 4 пенни. Такой итог не мог удовлетворить меня. С некоторым трепетом я ждала, что последует дальше. Я боялась, что у мистера Флемминга окажется тетя в Шотландии, нуждающаяся в расторопной молодой компаньонке. Однако я ошиблась.
— Вопрос в том, — продолжал он, — каково ваше будущее? Насколько я понимаю, у вас нет родственников?
— Я одна в этом мире, — ответила я и вновь поразилась своему сходству с героиней кино.
— У вас есть друзья?
— Все были очень добры ко мне, — сказала я с благодарностью.
— Кто же не был бы добр к столь юной и очаровательной особе? — галантно произнес мистер Флемминг. — Ну, ну, моя дорогая, мы должны обсудить, что можно сделать.
Он поколебался с минуту, а затем сказал:
— Как вы посмотрите на то, чтобы пожить некоторое время у нас?
Я ухватилась за эту возможность. Лондон! Место, где всегда что-то происходит.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала я. — Вы серьезно? Я пожила бы у вас, чтобы оглядеться. Ведь я должна начать зарабатывать себе на жизнь, вы понимаете?
— Да, да, мое дорогое дитя. Я все понимаю. Мы подыщем что-нибудь подходящее.
Я бессознательно почувствовала, что представление мистера Флемминга о «чем-нибудь подходящем» сильно отличается от моего собственного, но был, безусловно, неподходящий момент для обнародования моих взглядов.
— Тогда договорились. Почему бы вам не поехать со мной прямо сегодня?
— О, спасибо, но не будет ли миссис Флемминг…
— Моя жена будет счастлива приветствовать вас.
Интересно, действительно ли мужья знают своих жен так хорошо, как они думают? Если бы у меня был муж, я не хотела бы, чтобы он приводил в дом сирот, не посоветовавшись сначала со мной.
«Мы пошлем ей телеграмму со станции», — продолжал адвокат.
Вскоре мои немногочисленные пожитки были уложены. Я с грустью рассматривала свою шляпку перед тем, как надеть ее. Первоначально это была, как я называю, «шляпка для Мэри», такую шляпку должна бы носить служанка в свой выходной день, но, конечно, не носит! Нечто бесформенное из черной соломки, к тому же с обвислыми полями. Однажды почувствовав вдохновение, я поддала ее ногой, два раза ударила кулаком, вдавила тулью внутрь и прикрепила к ней что-то похожее на яркую морковь в воображении кубиста. Получилось очень шикарно. Морковь я, конечно, уже выбросила, а теперь до конца уничтожила остатки моего творчества. «Шляпка для Мэри» приобрела свой прежний вид, но выглядела столь измятой, что стала еще более унылой, чем раньше. Я, должно быть, являла собой идеальный тип сироты. Меня немного беспокоило, как примет меня миссис Флемминг, но я надеялась, что мой вид обезоружит ее.
Мистер Флемминг тоже волновался. Я поняла это, когда мы поднимались по ступенькам высокого дома на тихой Кенсингтон-сквер. Миссис Флемминг встретила меня достаточно любезно. Полная спокойная женщина, типичный образец «хорошей жены и доброй матери», она провела меня в сияющую чистотой спальню со шторами из английского ситца, выразила надежду, что у меня есть все необходимое, сообщила, что чай будет готов через четверть часа, и предоставила меня самой себе.
Я услышала ее голос, звучавший на слегка повышенных тонах, когда она вошла в гостиную внизу на втором этаже.
«Но, Генри, с какой стати…». Остальное я не расслышала, но резкость тона была очевидной. А несколько минут спустя до меня донеслась другая фраза, произнесенная еще более язвительно: «Я согласна с тобой! Она, безусловно, весьма миловидна».
Жизнь действительно очень сложная штука. Мужчины не будут к вам хорошо относиться, если вы не миловидны, а если вы миловидны, не ждите расположения женщин.
С глубоким вздохом я занялась своей прической. У меня красивые волосы. Они черные — по-настоящему черные, а не темно-каштановые — растут назад со лба и спускаются на уши. Безжалостно я зачесала волосы кверху. У меня уши как уши, но прическа с открытыми ушами, безусловно, сегодня вышла из моды С такой прической я стала невероятно похожа на сироток, идущих гуськом в маленьких капорах и красных плащах.
Спустившись вниз, я заметила, что миссис Флемминг посмотрела на мои открытые уши вполне доброжелательно. Мистер Флемминг был явно озадачен. Я не сомневалась, что он говорил про себя. «Что дитя сделало с собой?»
В целом остаток дня прошел хорошо. Было решено, что я должна сразу начать подыскивать себе какое-нибудь занятие.
Перед сном я принялась старательно рассматривать свое лицо в зеркале. Действительно ли я миловидна? Честно говоря, я так не считала! У меня не прямой греческий нос или рот, похожий на свежий бутон розы, и вообще я не обладаю качествами, присущими миловидной девушке. Правда, помощник приходского священника однажды сказал мне, что мои глаза подобны «солнечному свету, заточенному в сумрачном лесу», однако помощники приходского священника всегда знают множество цитат и выпаливают их наудачу. Я гораздо больше предпочла бы иметь ирландские голубые глаза, чем темно-зеленые с желтыми крапинками! Хотя зеленый цвет подходит искательницам приключений.
Я туго обмоталась черной тканью, оставив руки и плечи открытыми. Затем причесала волосы и снова закрыла ими уши, сильно напудрила лицо, отчего кожа стала еще белее, чем обычно. Поискав, я нашла старую губную помаду и жирно намазала губы. Потом я подвела глаза жженой пробкой. Наконец, я надела красную ленту через обнаженное плечо, воткнула в волосы алое перо и сунула сигарету в уголок рта. Результатом я осталась очень довольна.
«Анна — искательница приключений», — произнесла я вслух, отвешивая поклон своему изображению. — «Анна — искательница приключений» Серия 1-я «Дом на Кенсингтон-сквер».
Девушки — глупые создания.

Глава III

В последующие недели я умирала от скуки. Миссис Флемминг и ее подруги казались мне в высшей степени неинтересными. Они часами говорили о себе и своих детях, о том, как трудно доставать для них хорошее молоко, и о том, что они сказали молочнице, когда молоко оказывалось прокисшим. Затем они переходили на слуг и говорили о том, как трудно нанять хороших слуг, и о том, что они сказали женщине в регистрационном бюро и что та ответила им. Они, по-видимому, никогда не читали газет и не интересовались происходящим в мире. Они не любили путешествовать за границей — там все было совсем не так, как в Англии. Ривьера, правда, составляла исключение — ведь там они встречали своих друзей.
Я слушала и с трудом сдерживалась. Многие из женщин были богаты. Весь прекрасный мир принадлежал им и ждал их, а они сознательно оставались в грязном скучном Лондоне и разговаривали о молочницах и слугах! Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что относилась к ним слишком нетерпимо. Но они действительно были глупы — даже в том, чем они занимались: у большинства из них книги расходов на домашнее хозяйство велись самым неподходящим образом и находились в полном беспорядке.
Мои дела продвигались не слишком быстро. Дом и мебель были проданы, и вырученных денег как раз хватило для уплаты наших долгов. Пока что я не преуспела в поисках места. Во всяком случае такого, какое меня действительно устраивало бы. Я была твердо убеждена, что, если искать приключение, оно само встретится мне на полпути. По моей теории — вы всегда получаете то, что хотите.
И вскоре моя теория подтвердилась на практике.
Это случилось в январе, 8-го числа, если быть точной. Я возвращалась после неудачной беседы с дамой, нуждавшейся, по ее словам, в секретарше-компаньонке, но фактически, по-видимому, желавшей нанять крепкую поденщицу для домашней работы, которая трудилась бы по двенадцать часов в день за 25 фунтов в год. Расставшись с ней после взаимного обмена скрытыми колкостями, я прошла по Эджвер-роуд (беседа происходила на Сент-Джон вуд) и пересекла Гайд-парк в сторону больницы св. Георгия. Там я вошла на станцию подземки «Гайд-парк корнер» и взяла билет до Глостер-роуд.
Оказавшись на платформе, я прошла в самый ее конец. Мой ум сыщика жаждал убедиться, действительно ли сразу за станцией в направлении к Даун-стрит находились стрелки и проход между двумя туннелями. Я испытала глупое удовольствие, убедившись в своей правоте. На платформе было немноголюдно, а в самом конце ее стояли только я и еще один человек. Проходя мимо него, я невольно принюхалась. Если есть запах, который я не выношу, так это запах нафталина! Им просто разило от тяжелого пальто того человека. Но ведь большинство людей начинают носить зимнее пальто еще до января и, следовательно, запах уже должен был бы выветриться. Человек стоял на некотором расстоянии от меня, ближе к началу туннеля. Он, видимо, был погружен в свои мысли, и я могла внимательно рассмотреть его, не показавшись невежливой. Он был невысокий, худой, очень загорелый, со светло-голубыми глазами и небольшой темной бородкой.
«Только что приехал из-за границы, — решила я. — Вот почему его пальто так пахнет. Он приехал из Индии. Не офицер, иначе у него не было бы бороды. Вероятно, чайный плантатор».
В этот момент человек повернулся как будто для того, чтобы проследить свой путь вдоль платформы. Он взглянул на меня, а затем на нечто за моей спиной, и его лицо исказилось от страха. Он был в панике. И потому сделал шаг назад, как бы невольно отшатываясь от какой-то опасности, забыв, что стоит на самом краю платформы, и упал вниз. Произошла яркая вспышка, и раздался сильный треск. Я пронзительно закричала. К нам побежали люди. Два станционных служащих появились как будто из-под земли и стали распоряжаться.
Я оцепенела, словно прикованная к своему месту, во власти какого-то страшного наваждения. Часть моего существа была в ужасе от внезапного несчастья, в то же время другая — равнодушно и бестрепетно наблюдала, как человека поднимали с рельсов на платформу.
«Пропустите, пожалуйста. Я врач».
Высокий мужчина с каштановой бородкой протиснулся мимо меня и склонился над безжизненным телом.
Когда он обследовал его, мною вдруг овладело странное ощущение нереальности. Что-то было не так. Наконец доктор выпрямился и покачал головой.
«Никаких признаков жизни. Ничего нельзя сделать».
Мы все сгрудились вокруг, и удрученный служащий подземки громко сказал: «Послушайте, отодвиньтесь-ка назад. Что толку толпиться тут?»
Внезапно меня затошнило, я отвернулась и побежала вверх по ступенькам к лифту. Я чувствовала, что происшедшее слишком ужасно и что мне необходимо выбраться на свежий воздух. Доктор, обследовавший тело, шел как раз передо мной. Один лифт должен был вот-вот начать подъем, а другой только шел вниз, поэтому доктор бросился бежать. При этом он уронил клочок бумаги.
Я остановилась, подняла его и побежала вдогонку.
Однако двери лифта лязгнули у меня перед носом, и я осталась внизу с бумажкой в руке. Когда второй лифт поднял меня на улицу, этого человека и след простыл. Я подумала, что потеря не была для него сколь-нибудь существенной, и впервые рассмотрела ее. Половинка листа обыкновенной почтовой бумаги с нацарапанными карандашом какими-то цифрами и словами. Вот их факсимильное изображение:
Килморденский замок
На первый взгляд могло показаться, что записка не имеет никакого значения. И все же что-то удержало меня от того, чтобы выбросить ее. Вертя бумажку в руках, я непроизвольно поморщилась. Снова нафталин! Я осторожно поднесла бумажку к носу. Да, она сильно пахла нафталином. Но ведь…
Я аккуратно сложила ее и положила в сумку. Потом медленно пошла домой и по дороге размышляла о случившемся.
Я объяснила миссис Флемминг, что стала свидетельницей ужасного несчастного случая в подземке, немного расстроена и хотела бы пойти к себе и лечь. Добрая женщина настояла, чтобы я выпила чашку чаю. После этого я была предоставлена самой себе и приступила к осуществлению плана, разработанного по дороге домой. Я хотела понять, чем было вызвано то странное ощущение нереальности, которое охватило меня, когда я наблюдала, как доктор осматривает тело. Сперва я легла на пол, приняв позу трупа, затем положила вместо себя диванный валик и принялась копировать, насколько могла припомнить, каждое движение и жест доктора. Мои старания не прошли даром, я нашла то, что искала. Я села на пятки и, нахмурившись, уставилась на противоположную стену.
Вечерние газеты поместили короткую заметку о гибели неизвестного в подземке и выразили сомнение по поводу того, было ли это самоубийство или несчастный случай. Таким образом, мне стало ясно, в чем состоял мой долг, и, когда мистер Флемминг прослушал мой рассказ, он полностью согласился со мной.
«Несомненно, вы понадобитесь при дознании. Вы говорите, что больше не было никого, кто находился бы достаточно близко, чтобы видеть, что произошло?»
«У меня было ощущение, что кто-то шел за моей спиной, я не уверена, но в любом случае он был дальше меня».
Дознание состоялось. Мистер Флемминг уладил все формальности и взял меня с собой. Он, кажется, опасался, что это будет для меня тяжелым испытанием, и мне пришлось скрывать от него, что я полностью владею собой.
Покойный был опознан как Л. Б. Картон. В его карманах не было обнаружено ничего, кроме ордера, выданного агентом по сдаче домов внаем для осмотра дома у реки возле Марлоу. Ордер выдан на имя Л. Б. Картона, гостиница «Рассел». Клерк из регистратуры гостиницы узнал в этом человеке приехавшего накануне и зарегистрировавшегося под именем Л. Б. Картона, Кимберли, Южная Африка. Он, по-видимому, приехал прямо с парохода.
Я была единственным свидетелем, видевшим, что произошло.
— Вы думаете, это был несчастный случай? — спросил меня коронер.
— Я уверена в этом. Что-то встревожило его, и он отступил назад, не глядя и не соображая, что делает.
— Но что могло встревожить его?
— Этого я не знаю. Но что-то там было. Его охватила паника.
Флегматичный присяжный высказал предположение, что некоторым людям внушают ужас кошки. Погибший, должно быть, увидел кошку. Я считала его предположение не слишком блестящим, но оно, по-видимому, устраивало присяжных, которым, очевидно, не терпелось уйти домой, и они были очень довольны возможностью вынести приговор о несчастном случае, а не о самоубийстве.
«Странно, — сказал коронер, — что доктор, первым обследовавший тело, не объявился. Его имя и адрес следовало узнать сразу же. Непростительно, что этого не сделали».
Я улыбнулась про себя. У меня была своя теория относительно доктора. Следуя ей, я решила в ближайшее время нанести визит в Скотленд-Ярд.
Однако следующее утро принесло неожиданное сообщение. Флемминги получили «Дейли баджет». Журналистам этой газеты тот день явно удался.

НЕОЖИДАННОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ В ПОДЗЕМКЕ. В УЕДИНЕННОМ ДОМЕ НАЙДЕНА ЗАДУШЕННАЯ ЖЕНЩИНА.

Я с нетерпением прочла сообщение.
«Вчера в Милл-Хаусе в Марлоу сделано сенсационное открытие. Милл-Хаус, являющийся собственностью сэра Юстаса Педлера, депутата парламента, сдается внаем без обстановки. Ордер на осмотр этого дома был найден в кармане человека, о котором вначале думали, что он совершил самоубийство, бросившись на рельсы на станции подземки „Гайд-парк корнер“. Вчера в верхней комнате Милл-Хауса обнаружено тело красивой молодой женщины. Она была задушена. Вероятно, она иностранка, но пока ее имя не установлено. Есть сведения, что полиция нашла ключ к разгадке. Сэр Юстас Педлер, владелец Милл-Хауса, проводит зиму на Ривьере».

Глава IV

Никто не объявился, чтобы опознать убитую. Дознание установило следующие факты.
Вскоре после часа дня 8-го января хорошо одетая женщина вошла в контору фирмы по продаже и сдаче внаем домов «Батлер и Парк» в Найтсбридже. Она сказала с легким иностранным акцентом, что хочет арендовать или приобрести дом на Темзе неподалеку от Лондона. Ей было предложено несколько вариантов, включая Милл-Хаус. Она назвалась миссис де Кастина и дала адрес отеля «Ритц», но оказалось, что под этим именем там никто не останавливался, и гостиничные служащие не смогли опознать тело.
Миссис Джеймс, жена садовника сэра Юстаса Педлера, присматривающая за Милл-Хаусом и живущая в, небольшой сторожке у ворот, окна которой выходят на главную дорогу, дала свидетельские показания. В тот день около трех часов одна дама приехала посмотреть дом. Она предъявила смотровой ордер, и миссис Джеймс, по заведенному обычаю, дала ей ключи от дома, который находится на некотором расстоянии от сторожки. Миссис Джеймс не имела обыкновения сопровождать вероятных будущих жильцов. Несколько минут спустя появился молодой человек. По описанию миссис Джеймс, он был высокий и широкоплечий, с бронзовым лицом и светло-серыми глазами, чисто выбрит и одет в коричневый костюм. Он объяснил миссис Джеймс, что он друг дамы, пришедшей посмотреть дом, что задержался на почте, чтобы послать телеграмму. Она указала ему дорогу к дому и больше об этом не думала.
Через пять минут он появился вновь, вернул ей ключи и сказал, что дом, наверное, им не подойдет. Миссис Джеймс в тот момент не заметила даму, но полагала, что та уже прошла. Однако она обратила внимание, что молодой человек чем-то очень расстроен. «Он выглядел как человек, увидевший привидение. Я подумала, что он заболел».
На следующий день другие дама и джентльмен приехали смотреть дом и обнаружили тело, лежавшее на полу в одной из верхних комнат. Миссис Джеймс опознала даму, приезжавшую накануне. Агенты по сдаче внаем домов также узнали в ней «миссис де Кастину». По мнению полицейского врача, женщина пролежала мертвая около двадцати четырех часов. «Дейли баджет» сделала поспешный вывод, что «человек в подземке» убил женщину, а потом совершил самоубийство. Но поскольку в два часа он был уже мертв, а женщина — жива и здорова в три часа, единственное логическое заключение — два происшествия никак не связаны друг с другом, а ордер на осмотр дома в Марлоу, найденный в кармане погибшего мужчины, всего лишь одно из тех совпадений, которые столь часто случаются в жизни.
Был вынесен приговор об «умышленном убийстве одного или нескольких неизвестных», и полиции (и «Дейли баджет») предстояло заняться поиском «человека в коричневом костюме». Поскольку миссис Джеймс была уверена, что в доме никого не было, когда дама вошла туда, и что никто, помимо упомянутого молодого человека, не входил в дом до следующего дня, напрашивался логический вывод, что он и был убийцей несчастной миссис де Кастины. Она была задушена куском толстого черного шнура и, очевидно, застигнута врасплох, так что не успела закричать. В ее черной шелковой сумочке нашли туго набитый бумажник, немного мелочи, изящный кружевной платочек без инициалов и обратный билет первого класса до Лондона. Больше там ничего не было.
Таковы были подробности, ставшие известными из «Дейли баджет». Газета выходила с ежедневным призывом: «Найдите человека в коричневом костюме». Каждый день поступало в среднем около пятисот писем, извещавших, что поиски увенчались успехом, а высокие молодые люди с загорелыми лицами проклинали тот день, когда портные уговорили их сшить коричневый костюм. Несчастный случай в подземке, признанный просто совпадением, изгладился в памяти людей.
Было ли это совпадением? У меня не было такой уверенности. Несомненно, я была пристрастна — происшествие в подземке стало моей любимой тайной, но мне действительно казалось, что между двумя смертями существовала какая-то связь. В каждом случае действовал мужчина с загорелым лицом, очевидно, англичанин, живущий за границей, и были еще другие общие детали. Именно внимание к ним, в конце концов, побудило меня сделать решительный шаг. Я явилась в Скотленд-Ярд и попросила о встрече с тем, кто занимался делом, связанным с Милл-Хаусом.
Мою просьбу поняли не сразу, так как я нечаянно зашла в отдел потерянных зонтиков, но в конечном счете меня провели в небольшую комнату и представили инспектору сыскной полиции Медоузу.
Инспектор Медоуз был маленьким рыжеватым человечком, обладавшим, на мой взгляд, на редкость раздражающими манерами. Его помощник, также в штатском, скромно сидел в углу.
— Доброе утро, — произнесла я взволнованно.
— Доброе утро. Не присядете ли вы? Насколько я понимаю, у вас есть некая информация, которая, по вашему мнению, может нам пригодиться.
Его тон означал, что подобное в высшей степени маловероятно. Я почувствовала, что начинаю злиться.
— Вы, разумеется, знаете о человеке, погибшем в подземке? О том, у которого в кармане нашли ордер на осмотр того дома в Марлоу.
— А-а, — произнес инспектор. — Вы та самая мисс Беддингфелд, которая давала показания на дознании. Конечно, у него был в кармане ордер! У многих других людей также могли быть такие ордера — только они не оказались убитыми.
Я собралась с силами.
— Вы не считаете странным, что у этого человека в кармане не было билета?
— Ничего нет проще, чем потерять билет. Со мной это случалось.
— И не было денег.
— У него было немного мелочи.
— Но не было бумажника.
— Некоторые мужчины совсем не носят с собой бумажник.
Я попробовала зайти с другой стороны.
— Вы не считаете странным, что доктор потом так и не объявился?
— Занятой медик очень часто совсем не читает газет. Он, вероятно, вовсе забыл об этом случае.
— Я понимаю, инспектор, вы полны решимости ничего не признавать странным, — сказала я с издевкой.
— Я склонен думать, что вам слишком полюбилось это слово, мисс Беддингфелд. Молодые леди романтичны, я знаю — им нравятся тайны и все такое. Но поскольку я человек дела…
Я поняла намек и встала.
Человек в углу тихо произнес: «Может быть, молодая леди поделится с нами собственными соображениями по этому поводу, инспектор?»
Тот довольно легко согласился.
«Хорошо, говорите, мисс Беддингфелд, не обижайтесь. Вы только задавали вопросы и делали намеки. Скажите прямо, что у вас на уме».
Во мне боролись оскорбленное достоинство и переполнявшее меня желание поделиться своими соображениями. В конце концов победило последнее.
— На дознании вы выразили уверенность, что это не было самоубийство?
— Да, я совершенно убеждена. Человек испугался. Кто напугал его? Во всяком случае, не я. Но кто-то, кого он узнал, должно быть, шел по платформе в нашу сторону.
— Вы никого не видели?
— Нет, — призналась я. — Я не оборачивалась. Потом, как только тело подняли с путей, вперед вышел человек, чтобы осмотреть его, заявив, что он доктор.
— Не вижу в этом ничего необычного, — сказал инспектор сухо.
— Но он не был доктором.
— Что?
— Он не был доктором, — повторила я.
— Откуда вам это известно, мисс Беддингфелд?
— Трудно сказать точно. Во время войны я работала в госпиталях и видела, как врачи обращаются с умершими. Существует определенная профессиональная безжалостность, которой у этого человека не было. И врач обычно не нащупывает сердце справа.
— А он так сделал?
— Тогда я не обратила на это особого внимания, но почувствовала: что-то не так. Однако, придя домой, я поняла, почему все выглядело столь неестественно.
— Гм, — произнес инспектор. Его рука медленно потянулась за ручкой и бумагой.
— Ощупывая верхнюю часть тела погибшего, он вполне мог вытащить у него из карманов все, что угодно.
— Звучит маловероятно, — сказал инспектор. — Ну, хорошо, вы можете описать его?
— Высокий, широкоплечий, в темном пальто, черных ботинках и котелке. У него была каштановая бородка клинышком и очки в золотой оправе.
— Без пальто, бородки и очков его будет трудно узнать, — проворчал инспектор. — При желании он легко мог изменить внешность за пять минут — что он и сделал, если это такой ловкий карманник, как вы предполагаете.
Ничего подобного я не предполагала. Однако с этого момента я признала инспектора безнадежным.
— Вы больше ничего не можете рассказать о нем? — спросил он, когда я поднялась, чтобы уйти.
— Могу, — сказала я, решив воспользоваться случаем и нанести прощальный удар. — Его голова была явно брахицефальной.

Глава V

В пылу негодования я неожиданно легко решилась на следующий шаг. Когда я пошла в Скотленд-Ярд, у меня в голове зрел план. Он должен был быть выполнен в случае, если моя беседа окажется неудовлетворительной (а она была в высшей степени таковой). Разумеется, при условии, что у меня хватит дерзости довести дело до конца.
То, на что у вас обычно не хватает духу, легко совершить в порыве гнева. Не дав себе времени на размышление, я отправилась прямо к дому лорда Нэсби.
Лорду Нэсби, миллионеру и владельцу «Дейли баджет», принадлежало еще несколько газет, но «Дейли баджет» была его любимым детищем. Именно как владелец «Дейли баджет» он был известен главе каждой семьи в Соединенном Королевстве. Благодаря только что опубликованному описанию ежедневных трудов великого человека я точно знала, где его найти. В это время он диктовал своему секретарю в собственном доме.
Разумеется, я не предполагала, что любая молодая женщина, которая захочет повидать столь высокую особу, будет немедленно допущена к ней. Однако я позаботилась об этой стороне дела. На подносе для визитных карточек в холле дома Флеммингов я заметила карточку маркиза Лоумсли, самого знаменитого спортивного пэра Англии. Я забрала карточку, осторожно стерла с нее все хлебным мякишем и написала на ней карандашом: «Пожалуйста, уделите мисс Беддингфелд несколько минут». Искательницы приключений не должны быть слишком разборчивы в средствах.
Мой замысел удался. Напудренный лакей принял карточку и удалился. Вскоре появился бледный секретарь. Я успешно преодолела и это препятствие, и он отступил посрамленный. Затем он появился вновь и предложил мне следовать за ним. Я так и поступила. Когда я вошла в просторную комнату, испуганная стенографистка пролетела мимо меня подобно существу из мира духов. Дверь закрылась, и я осталась наедине с лордом Нэсби.
Крупный человек. Большая голова. Большие усы. Большой живот. Я взяла себя в руки. Я пришла сюда не для того, чтобы оценивать живот лорда Нэсби. Он уже рычал на меня:
— Ну, что там? Что нужно Лоумсли? Вы его секретарша? В чем дело?
— Для начала, — сказала я, стараясь максимально сохранять спокойствие, — я не знаю лорда Лоумсли, а ему, разумеется, ничего неизвестно обо мне. Я взяла его карточку с подноса в доме людей, у которых живу, и написала на ней эти слова. Мне было важно встретиться с вами.
На минуту возникло сомнение, не хватит ли лорда Нэсби апоплексический удар. В конце концов, он два раза сглотнул и пришел в себя.
— Я восхищен вашим хладнокровием. Ну, вот вы встретились со мной! Если вы меня заинтересуете, вы сможете видеть меня еще ровно две минуты.
— Этого будет достаточно, — ответила я. — И я заинтересую вас. Речь идет о тайне Милл-Хауса.
— Если вы нашли «человека в коричневом костюме», напишите редактору, — прервал он меня поспешно.
— Если вы будете перебивать, мне понадобится больше двух минут, — сказала я строго. — Я не нашла «человека в коричневом костюме», но, весьма вероятно, мне это удастся.
Как можно более кратко я изложила факты, касающиеся несчастного случая в подземке, и те выводы, к которым я пришла. Когда я закончила, он неожиданно спросил: «А что вы знаете о брахицефальной голове?»
Я упомянула папу.
— А, обезьяний человек? Не знаю, какой формы, но, кажется, у вас есть голова на плечах. Но, понимаете ли, тут все довольно шатко. Не за что особенно ухватиться. И для нас пока что бесполезно.
— Я это вполне сознаю.
— Чего же вы тогда хотите?
— Я хочу получить работу в вашей газете, чтобы расследовать это дело.
— Невозможно. У нас есть свой человек, занимающийся специально этой историей.
— А у меня есть особые знания.
— О которых вы мне только что рассказали?
— О, нет, лорд Нэсби. У меня еще кое-что есть про запас.
— Правда? Вы, кажется, смышленая девушка. Ну, что там у вас?
— Когда так называемый доктор вошел в лифт, он уронил клочок бумаги. Я подняла его. От бумаги пахло нафталином. Так же, как от погибшего. А от доктора — нет. Тогда я сразу поняла, что он, должно быть, вытащил бумажку из кармана покойного. На ней были написаны два слова и несколько цифр.
— Дайте посмотреть.
Лорд Нэсби небрежно протянул руку.
— Не дам, — сказала я, улыбаясь. — Видите ли, это моя находка.
— Я прав. Вы действительно смышленая девушка. Правильно делаете, что упорствуете. У вас нет угрызений совести, что вы не передали бумажку полиции?
— Сегодня утром я пошла туда для этого. Они упрямо продолжали считать, что случай в подземке никак не связан с происшествием в Марлоу, поэтому я решила, что при подобных обстоятельствах имею право не отдавать бумажку. Кроме того, инспектор разозлил меня.
— Недальновидный человек. Ну, моя дорогая, вот все, что я могу для вас сделать. Продолжайте работать над своей версией. Если вы что-нибудь найдете, что можно опубликовать, — присылайте — это будет ваш шанс. На страницах «Дейли баджет» всегда есть место подлинным талантам. Но вы должны сначала это доказать. Понимаете?
Я поблагодарила его и извинилась за свое не очень учтивое поведение.
— Не стоит извиняться. Мне, в общем, нравятся дерзости — от хорошенькой девушки. Между прочим, вы просили две минуты, а говорили три, правда с перерывами. Для женщины это просто удивительно! Должно быть, дело в вашем научном воспитании.
Я вновь очутилась на улице, тяжело дыша, как после бега. В качестве нового знакомого я нашла лорда Нэсби довольно утомительным.

Глава VI

Домой я отправилась, торжествуя. Мой план удался намного лучше, чем я могла ожидать. Лорд Нэсби, несомненно, был добр. Мне сейчас осталось только «доказать», как он выразился, что я талантлива. Запершись в своей комнате, я вытащила драгоценный клочок бумаги и внимательно его изучила. Здесь был ключ к тайне.
Прежде всего, что означают цифры? Их пять и точка после первых двух. «Семнадцать — сто двадцать два», — пробормотала я.
Похоже, что это ничего не дает.
Тогда я их сложила. Так часто делается в романах и приводит к неожиданным выводам.
«Один и семь — восемь и один — девять и два — одиннадцать и два — тринадцать».
Тринадцать! Роковое число! Было ли оно предостережением, чтобы я ни во что не вмешивалась? Весьма вероятно. Так или иначе, если только это не предостережение, оно совершенно бесполезно. Я отказывалась верить, что какой-либо конспиратор мог воспользоваться подобным способом записать «тринадцать» в реальной жизни. Если он имел в виду «тринадцать», он так бы и написал: «13».
Между единицей и двойкой было небольшое пространство. Поэтому я решила вычесть двадцать два из ста семидесяти одного. Получилось сто пятьдесят девять. Я вычла еще раз и получила сто сорок девять. Подобные арифметические упражнения, несомненно, были отличной практикой, но для разгадки тайны они представлялись абсолютно бесплодными. Я оставила арифметику в покое, не пытаясь делить или умножать, и перешла к словам.
Килморденский замок. Это какое-то определенное место. Вероятно, родовое гнездо аристократического семейства. (Пропавший наследник? Претендент на титул?) Или, может быть, живописные развалины. (Зарытое сокровище?)
Да, в общем, я склонялась к версии зарытого сокровища. Этому всегда сопутствуют цифры. Один шаг вправо, семь шагов влево, копай на глубину одного фута, спустись по двадцати двум ступеням. Примерно так. Это можно будет решить позже. Важнее всего было как можно скорее найти Килморденский замок.
Я совершила стратегическую вылазку из своей комнаты и вернулась нагруженная справочниками: «Кто есть кто», «Уитакер», «Словарь географических названий», «История шотландских родовых кланов», «Биографический справочник Великобритании».
Время шло. Я старательно вела поиски, все более раздражаясь. Наконец я захлопнула последнюю книгу. Кажется, Килморденского замка не существовало.
Неожиданное препятствие. Такое место должно существовать. Иначе зачем кому-то понадобилось придумывать подобное название и записывать его на клочке бумаги. Нелепость!
Мне в голову пришла другая мысль. Может быть, это какая-то мерзость в пригороде, построенная в виде замка с громко звучащим названием, придуманным ее владельцем. Однако в таком случае, очевидно, будет крайне трудно найти его. Я мрачно села на пятки (я всегда сажусь на пол, когда делаю что-нибудь действительно важное) и задумалась над тем, что же мне предпринять.
Могла ли я пойти еще каким-либо путем? Я усердно поразмышляла, а затем радостно вскочила на ноги. Ну конечно! Я должна посетить «место преступления». Так всегда поступают знаменитые сыщики! И не важно, сколько времени спустя, они всегда находят нечто, что полиция просмотрела. Итак, мой путь ясен. Я должна отправиться в Марлоу.
Но как попасть в дом? Я отказалась от нескольких рискованных способов и решительно избрала суровую простоту. Дом сдавался внаем и, по-видимому, все еще не сдан. Я выступлю в роли желающей снять его.
Я решила атаковать местных агентов по сдаче внаем домов, поскольку они могли предложить меньше вариантов, чем лондонские.
Здесь, однако, я просчиталась Любезный клерк представил мне примерно полдюжины подходящих домов. Мне понадобилась вся моя изобретательность, чтобы найти предлог для отказа. В конце концов, я испугалась, что вытащила пустой билет.
— А больше у вас совсем ничего нет? — спросила я, жалобно заглядывая в глаза клерку. — Чего-нибудь прямо у реки с обширным садом и небольшой сторожкой. Я перечислила основные особенности Милл-Хауса, почерпнутые из газет.
— Ну, конечно, есть еще поместье сэра Юстаса Педлера, — сказал клерк раздумчиво. — Милл-Хаус, если знаете.
— Это не там, где… — произнесла я нерешительно. (Право, нерешительная речь становится моей сильной стороной)
— Вот именно! Где произошло убийство. Но, может быть, вы не хотите…
— О, не думаю, что мне следует опасаться, — сказала я с таким видом, будто шучу. Я полагала, что мои честные намерения были вполне доказаны. — И, вероятно, при нынешних обстоятельствах я смогу снять его за меньшие деньги.
Мастерский штрих, по-моему.
— Пожалуй, это возможно. Не стоит делать вид, что его будет легко сдать теперь — возникнет проблема слуг и всякое такое, вы понимаете. Если вам понравится там, я бы посоветовал предложить свою цену. Выписать ордер?
— Пожалуйста.
Спустя четверть часа я была уже у сторожки Милл-Хауса. В ответ на мой стук дверь распахнулась, и оттуда буквально выскочила женщина средних лет.
— Никому нельзя входить в дом, вы слышите? Надоели мне вы, репортеры. Сэр Юстас приказал…
— Я полагала, что дом сдается, — сказала я холодно, протягивая свой ордер. — Конечно, если его уже сняли…
— О, прошу прощения, мисс. Меня совсем измучили эти газетчики. Ни минуты покоя. Нет, дом не сдан и похоже, теперь и не будет сдан.
— Испортилась канализация? — спросила я тревожным шепотом.
— О, господи, мисс, канализация в порядке! Но вы, конечно, слышали об этой иностранке, которую прикончили здесь?
— Кажется, я действительно что-то читала в газетах, — сказала я небрежно.
Мое безразличие задело добрую женщину. Если бы я выдала свою заинтересованность, она, весьма вероятно, закрылась бы, как устрица. А так я ее здорово расшевелила.
— Еще бы, мисс! Об этом было во всех газетах. «Дейли баджет» все еще охотится за тем человеком. По их мнению, наша полиция никуда не годится. Ну, я надеюсь, они его поймают, хотя он, по правде говоря, был молодой человек приятной наружности. В нем было что-то военное — ну, да, я полагаю, он был ранен на войне. Иногда они потом немного странно ходят; так было с сыном моей сестры. Уж эти испорченные иностранцы — наверное, она с ним плохо обошлась. Хотя она произвела впечатление приличной женщины. Стояла как раз там, где вы сейчас стоите.
— Волосы у нее были темные или светлые? — рискнула я. — Из газетных описаний это непонятно.
— Темные волосы и очень белое лицо — слишком белое, чтобы быть естественным, отчего губы казались ужасно красными. Мне так не нравится. Немного пудры время от времени — совсем другое дело.
Теперь мы беседовали как старые друзья. Я задала еще один вопрос.
— Казалась ли она взволнованной или вообще расстроенной?
— Нисколько. Она улыбалась так, как будто ее что-то позабавило. Вот почему я была так ошеломлена, когда на следующий день эти люди выбежали из дома, вызвали полицию и заявили, что там произошло убийство. Я никогда не привыкну к этому и ни за что не войду в тот дом, когда темно. Что вам сказать, я не осталась бы здесь в сторожке, если бы сэр Юстас не умолил меня на коленях.
— Я считала, что сэр Юстас Педлер в Канне?
— Он и был там, мисс. Он вернулся в Англию, как услышал новости, а что до колен, то это преувеличение.
Его секретарь мистер Пейджет предложил нам двойную плату, чтобы мы остались, ну а в наши дни деньги есть деньги, как говорит мой Джон.
Я охотно согласилась с отнюдь не оригинальным замечанием Джона.
— Теперь о молодом человеке, — сказала миссис Джеймс, неожиданно возвращаясь к прежней теме разговора — Он был расстроен Его глаза, а они у него были светлые, я хорошо их рассмотрела, прямо блестели. Он взволнован, подумала я. Но ничего дурного и в голову не пришло. Даже когда он вернулся и его вид показался мне странным.
— Долго он пробыл в доме?
— Недолго, может быть, минут пять.
— Как вы думаете, какого он был роста? Около шести футов?
— Может быть.
— Вы говорите, он был чисто выбрит?
— Да, мисс, у него не было даже усиков.
— А его подбородок вообще лоснился? — спросила я под влиянием неожиданного импульса.
Миссис Джеймс уставилась на меня в благоговейном страхе.
— Теперь, когда вы его упомянули, мисс, я припоминаю, что оно так и было. Откуда вы узнали?
— Довольно странно, но у убийц часто подбородки лоснятся, — объяснила я наугад.
Миссис Джеймс приняла мое заявление с полным доверием.
— Надо же, мисс. Я никогда раньше не слышала о таком.
— Вы, верно, не заметили, какой формы у него голова?
— Самой обычной, мисс. Я схожу за ключами для вас?
Я взяла их и направилась к Милл-Хаусу. До сих пор мои поиски шли успешно. Я поняла, что различия между человеком, описанным миссис Джеймс, и моим «доктором» из подземки были несущественными. Пальто, борода, очки в золотой оправе. «Доктор» казался человеком средних лет, но я вспомнила, что он наклонился над телом погибшего с легкостью молодого. Его гибкость свидетельствовала о молодых суставах.
Жертва несчастного случая («нафталиновый человек», как я называла его про себя) и иностранка, миссис де Кастина, не знаю, было ли это ее настоящее имя, назначили тайную встречу в Милл-Хаусе. Я попыталась восстановить всю картину. Или потому, что боялись слежки, или по какой-то иной причине, они выбрали довольно оригинальный путь — оба получили ордер на осмотр одного и того же дома. Таким образом, их встреча должна была выглядеть чисто случайной.
«Нафталиновый человек» внезапно заметил «доктора», что явилось для него полной неожиданностью и встревожило — это еще один факт, в котором я была совершенно уверена. Что произошло дальше? «Доктор» сбросил свой маскарадный костюм и направился за женщиной в Марлоу. Однако, возможно, в спешке он не до конца стер театральный клей с подбородка. Отсюда мой вопрос миссис Джеймс.
Погруженная в свои мысли, я подошла к низкой старинной двери Милл-Хауса. Открыв ее ключом, я вошла внутрь. Холл был небольшой и темный, пахло заброшенностью и плесенью. Я невольно вздрогнула. Хотелось бы знать, неужели женщина, которая несколько дней назад пришла сюда, «улыбаясь себе», не ощутила холодок предчувствия, войдя в дом? Исчезла ли улыбка с ее губ и сжал ли сердце безотчетный страх? Или она пошла наверх, все еще улыбаясь, не сознавая, что рок так скоро настигнет ее? Мое сердце забилось учащенно. Был ли дом действительно пуст? Не ждала ли меня здесь и моя судьба? Впервые я поняла значение затасканного слова «атмосфера». В этом доме была атмосфера жестокости, опасности, зла.

Глава VII

Поборов гнетущее чувство, я быстро поднялась наверх. Без труда нашла комнату, где произошла трагедия. В тот день, когда было обнаружено тело, шел противный дождь, и ничем не покрытый пол был сильно затоптан. Я хотела знать, не оставил ли убийца каких-либо следов накануне. Полиция, вероятно, умолчала бы о них, если бы что-нибудь обнаружила, однако, поразмыслив, я решила, что это маловероятно. Погода тогда была прекрасная, сухая.
В комнате не было ничего интересного. Почти квадратная, с двумя большими «фонарями», гладкими белыми стенами и голым полом; доски по краям, куда раньше не доставал ковер, были крашеные. Я старательно обыскала ее, но не нашла ничего, кроме шпильки. Похоже, что талантливому молодому сыщику не удалось обнаружить ключ к разгадке.
Я взяла с собой карандаш и записную книжку. Особенно записывать было нечего, но я добросовестно сделала общий набросок комнаты, чтобы скрыть разочарование по поводу моих неудачных поисков. Когда я опускала карандаш обратно в сумку, он выскользнул у меня из руки и покатился по полу.
Милл-Хаус был действительно стар, и полы здесь очень неровные. Карандаш катился все быстрее и быстрее, пока не остановился под одним из окон. Около каждого окна стоял широкий диван, в нижней части которого находился шкафчик. Мой карандаш лежал как раз у дверцы шкафчика. Она была закрыта, но мне вдруг пришло в голову, что, если бы она распахнулась, то карандаш закатился бы внутрь. Я открыла дверцу, карандаш немедленно вкатился в шкафчик и скромно притаился в дальнем углу. Я вытащила его, отметив при этом, что из-за недостатка света и своеобразной формы шкафчика карандаш невозможно было увидеть, и его пришлось нащупывать. Не считая моего карандаша, в шкафчике ничего не было, но, будучи дотошной по натуре, я залезла и в тот, что находился напротив.
На первый взгляд он показался пустым, но я упорно продолжала поиски и была вознаграждена — моя рука наткнулась на твердый бумажный цилиндрик, который лежал в каком-то желобке или углублении в дальнем углу шкафчика. Как только вещь очутилась у меня в руке, я уже знала, что это такое. Катушка с кодаковской пленкой. Находка!
Я, конечно, прекрасно понимала, что она могла быть старой катушкой, принадлежавшей сэру Юстасу Педлеру, закатившейся сюда и не обнаруженной, когда шкафчик освобождали. Но думала я иначе. Красная обертка выглядела слишком новой. На ней лежал тонкий слой пыли, как будто она пролежала здесь два или три дня, то есть со дня убийства. Если бы она лежала там долго, ее покрывала бы густая пыль.
Кто же уронил ее? Женщина или мужчина? Я припомнила, что содержимое ее сумочки казалось нетронутым. Если бы она открылась во время борьбы и катушка с пленкой выпала, какие-нибудь мелкие деньги тоже, конечно, рассыпались бы. Нет, пленку уронила не женщина.
Вдруг я почувствовала подозрительный запах и принюхалась. Неужели запах нафталина начал преследовать меня? Я могла поклясться, что катушка с пленкой тоже пахла им. Я поднесла ее к носу. Она, как обычно, имела собственный сильный запах, но помимо него я могла ясно различить и другой, который я так не любила. Вскоре я нашла, в чем причина. Крошечный клочок одежды зацепился за шершавый внутренний край деревянной катушки, и этот клочок был пропитан нафталином. Когда-то пленка находилась в кармане пальто человека, погибшего в подземке. Может быть, именно он уронил пленку здесь? Едва ли. Его перемещения были хорошо известны. Нет, это другой человек, «доктор». Он вытащил пленку вместе с бумажкой. А потом выронил пленку здесь, когда боролся с женщиной!
Я нашла ключ! Отдам пленку проявить, а затем займусь дальнейшими выводами.
Окрыленная, я покинула дом, вернула ключи миссис Джеймс и направилась как можно быстрее на станцию. По дороге в город я вытащила мою бумажку и стала ее снова изучать. Вдруг цифры приобрели иной смысл. А что если они означают дату? 17.01.22. 17-го января 1922 года Конечно, так и должно быть! Какая я идиотка, что не подумала об этом раньше. Однако в таком случае я обязана выяснить местонахождение Килморденского замка, так как сегодня было уже 14-е января. Осталось три дня. Совсем мало — почти безнадежно, когда не имеешь представления, где искать!
Было слишком поздно, чтобы отдать мою пленку в тот же день. Я поспешила домой на Кенсингтон-сквер, дабы не опоздать к обеду. Сообразив, что можно легко проверить правильность некоторых моих умозаключений, я поинтересовалась у мистера Флемминга, не было ли фотоаппарата среди вещей погибшего мужчины. Я знала, что мистер Флемминг интересовался этим делом и был осведомлен обо всех деталях.
К моему удивлению и досаде, он ответил, что фотоаппарата не было. Все пожитки Картона изучили самым внимательным образом в надежде обнаружить что-нибудь, что могло бы пролить свет на его душевное состояние. Мистер Флемминг был уверен, что у погибшего не было никакого фотоаппарата.
Это, в общем-то, противоречило моей версии. Если у него не было фотоаппарата, зачем он носил с собой пленку?
На следующий день рано утром я отправилась отдать проявить мою драгоценную пленку. Я так волновалась, что прошла пешком весь путь до большой мастерской фирмы «Кодак» на Риджент-стрит. Я вручила свою пленку и попросила отпечатать каждый кадр. Служащий кончил складывать кучу пленок, упакованных в желтые жестяные цилиндрики, предназначенные для тропиков, и взял мою пленку.
Он посмотрел на меня.
— Думаю, вы ошиблись, — сказал он, улыбаясь.
— О, нет, — сказала я. — Я уверена, что не ошиблась.
— Вы дали мне не ту пленку. Эта не отснята.
Я вышла из мастерской, стараясь сохранить чувство собственного достоинства. Все-таки полезно время от времени представлять себе, каким можно быть идиотом! Однако никто от этого не получает удовольствия.
А потом, как раз когда я проходила мимо конторы крупной пароходной компании, что-то меня внезапно остановило. В витрине была выставлена красивая модель одного из судов компании. Оно называлось «Кенииуорд касл»[1]. Случайная идея пронеслась у меня в голове. Я толкнула дверь и вошла. Подойдя к стойке, я пробормотала, запинаясь (на сей раз неподдельно!):
— «Килморден касл»?
— 17-го из Саутгемптона. До Кейптауна? Первым классом или вторым?
— Сколько стоит билет?
— Первый класс — восемьдесят семь фунтов…
Я прервала его. Совпадение было слишком явным. Как раз величина моего наследства! Я поставила на карту все.
— Первый класс, — сказала я.
Теперь уж меня наверняка ждут приключения.

Глава VIII
(Отрывки из дневника сэра Юстаса Педлера, депутата парламента)
Удивительное дело, но меня, кажется, никогда не оставляют в покое. Я человек, которому нравится спокойная жизнь. Я люблю мой клуб, мою партию в бридж, хорошую кухню, доброе вино. Я люблю Англию летом и Ривьеру зимой. У меня нет желания быть участником сенсационных событий. Иногда, расположившись близ уютного огня, я не прочь почитать о них в газете. Но большего мне не требуется. Цель моей жизни — полный комфорт. Я посвятил этому определенную долю усилий и значительные суммы денег. Но не могу сказать, что я всегда достигал цели. Если даже ничего не случается со мной, нечто происходит вокруг меня, и часто, помимо моей воли, я оказываюсь вовлеченным в какие-нибудь события. А я ненавижу быть вовлеченным.
Все произошло из-за того, что Ги Пейджет вошел утром в мою спальню с телеграммой в руке и с физиономией, мрачной, как у наемного участника похоронной процессии.
Ги Пейджет — мой секретарь, усердный, работящий человек, замечательный во всех отношениях. Но я не знаю никого, — кто раздражал бы меня больше. Долгое время я ломал себе голову над тем, как бы избавиться от него. Однако нельзя же уволить секретаря за то, что он предпочитает работу досугу, любит рано вставать и положительно лишен недостатков. Единственно забавное у него — это физиономия, физиономия отравителя XIV века — такого рода людей Борджиа держали для своих делишек.
Я бы не был так настроен против Пейджета, если бы он не заставлял работать и меня. В моем представлении к работе следует подходить легко и беззаботно, в сущности, шутя! Сомневаюсь, чтобы Ги Пейджет когда-нибудь шутил в своей жизни. Он все принимает всерьез. Вот почему с ним так трудно жить.
На прошлой неделе меня посетила блестящая мысль: отослать его во Флоренцию. Он говорил, что ему хотелось бы поехать туда.
«Мой дорогой, — вскричал я, — вы поедете завтра. Я оплачу все ваши расходы».
Январь — не сезон для поездки во Флоренцию, но Пейджету все равно. Я представлял себе, как он ходит по городу с путеводителем в руке, благоговейно посещает все картинные галереи. И неделя свободы» обойдется мне совсем недорого.
Это была очаровательная неделя. Я делал все, что хотел, и ничего, что было бы мне не по вкусу. Однако приоткрыв глаза и различив Пейджета, стоявшего напротив окна в 9 утра, что было чересчур рано, я понял, что моей свободе пришел конец.
— Мой дорогой, — произнес я, — похороны уже состоялись или они назначены на более поздний срок?
Пейджет не воспринимает шуток, сказанных с невозмутимым видом. Он просто уставился на меня.
— Так вы знаете, сэр?
— Что знаю? — спросил я сердито. — По выражению вашего лица я заключил, что один из ваших ближайших и дражайших родственников должен быть предан земле сегодня утром.
Пейджет пропустил мою реплику мимо ушей, насколько это было возможно.
— Я думал, вы не можете быть в курсе дела. — Он постучал по телеграмме. — Я знаю, что вы не любите, когда вас будят рано, но уже девять часов, — Пейджет настоятельно считает 9 часов утра практически серединой дня, — и я полагал, что при данных обстоятельствах… — Он снова постучал по телеграмме.
— Что это такое? — спросил я.
— Телеграмма из полиции в Марлоу. В вашем доме убили женщину.
Сообщение окончательно пробудило меня.
— Какая колоссальная наглость! — воскликнул я. — Почему именно в моем доме? Кто убил ее?
— Они не сообщают. Вероятно, мы немедленно воз вращаемся в Англию, сэр Юстас?
— Вам не следует так думать. Почему мы должны возвращаться?
— Полиция…
— Какое мне дело до полиции?
— Убийство произошло в вашем доме.
— Это, — сказал я, — кажется, скорее моя беда, чем моя вина.
Ги Пейджет мрачно покачал головой.
— Случившееся произведет очень неприятное впечатление на избирателей, — заметил он печально.
Не понимаю, почему так должно быть, но все же есть ощущение, что в подобных случаях Пейджет всегда прав. На первый взгляд депутата парламента совершенно не касается ситуация, когда бездомная молодая женщина приходит и дает себя убить в принадлежавшем ему пустом доме, но вы при этом не учитываете реакции почтенной британской публики.
«Кроме того, она иностранка, что еще хуже», — мрачно продолжал Пейджет.
Думаю, он опять прав. Если убийство женщины в вашем доме подрывает вашу репутацию, то дело становится еще более сомнительным, если она иностранка. Вдруг меня поразила другая мысль.
«Боже мой! — воскликнул я. — Надеюсь происшедшее не выведет из душевного равновесия Каролину».
Каролина — дама, которая мне готовит. Между прочим, она жена моего садовника. Какая она жена, мне неизвестно, но кухарка — превосходная. Джеймс, напротив, плохой садовник, но я разрешаю ему бездельничать и предоставляю сторожку для жилья исключительно ради стряпни Каролины.
— Не думаю, что она теперь захочет остаться, — сказал Пейджет.
— Вы всегда умели меня ободрить, — заметил я.
Кажется, придется возвращаться в Англию. Пейджет явно имеет это в виду. А кроме того, нужно еще успокоить Каролину.
Три дня спустя
Мне кажется невероятным, что люди, имеющие возможность покинуть Англию зимой, остаются здесь! Климат просто отвратительный. Как надоели эти хлопоты. Агенты по сдаче домов говорят, что теперь, после всей шумихи, будет практически невозможно сдать Милл-Хаус. Каролину удалось успокоить, предложив двойное жалованье. Мы могли бы с тем же успехом послать ей телеграмму из Канна. В сущности, как я и утверждал все время, нам совершенно ни к чему было приезжать. Завтра я отправляюсь обратно.
День спустя
Произошло несколько весьма удивительных событий. Начнем с того, что я встретил Огастаса Милрея, наиболее совершенный образец старого осла, представленный в нынешнем правительстве. С дипломатической скрытностью он отозвал меня в клубе в тихий уголок. Он много говорил о Южной Африке и промышленной ситуации там. Об усиливающихся слухах о забастовке на Ранде. О ее тайных мотивах. Я слушал как мог терпеливо. Наконец он перешел на шепот и сообщил, что есть некие документы, которые необходимо передать в руки генерала Смэтса[2].
— Несомненно, вы совершенно правы, — сказал я, подавляя зевоту.
— Но как мы ему их доставим? Наше положение в этом деле очень щекотливое.
— Разве почта не подойдет? — спросил я бодро. — Наклейте на пакет марку за два пенни и опустите его в ближайший почтовый ящик.
Мое предложение, кажется, весьма шокировало его.
— Мой дорогой Педлер! Послать обычной почтой! Для меня всегда было тайной, зачем правительство нанимает королевских курьеров и уделяет такое внимание своим конфиденциальным документам.
— Если вам не нравится почта, пошлите одного из ваших молодых людей. Он получит удовольствие от поездки.
— Невозможно, — сказал Милрей, старчески покачав головой. — На то есть причины, мой дорогой Педлер, уверяю вас, есть причины.
— Что ж, — произнес я, вставая, — все это очень интересно, но мне надо идти…
— Одну минуту, мой дорогой Педлер, одну минуту, прошу вас. Скажите мне по секрету, разве вы сами вскоре не собираетесь посетить Южную Африку? У вас обширные интересы в Родезии, я знаю, а вопрос о ее вступлении в Союз живо интересует вас.
— Да, я думал поехать туда примерно через месяц.
— Не могли бы вы перенести отъезд на более ранний срок? На этот месяц. А лучше на эту неделю.
— Могу, — сказал я, разглядывая его с некоторым любопытством, — Но мне не кажется, что я испытываю подобное желание.
— Вы оказали бы правительству большую услугу, очень большую услугу. И оно.., не останется в долгу.
— Вы хотите сказать, что я должен сыграть роль почтальона?
— Вот именно. Вы не занимаете официального положения. Ваша поездка будет выглядеть естественно. Все пройдет замечательно.
— Что ж, — сказал я в раздумье, — не возражаю.
Единственно чего мне очень хочется, так это как можно скорее снова выбраться из Англии.
— Вы найдете климат Южной Африки восхитительным, просто восхитительным.
— Мой дорогой, мне все известно о ее климате. Я был там незадолго до войны.
— Премного вам обязан, Педлер. Я пришлю вам пакет с курьером. Передайте в собственные руки генерала Смэтса, понимаете? «Килморден касл» отплывает в субботу, это весьма приличное судно.
Я немного прошел с ним вместе по Пэлл-Мэлл перед тем, как мы расстались. Он с жаром потряс мне руку и опять экспансивно поблагодарил меня. Я отправился домой, размышляя об окольных путях правительственной политики.
Следующим вечером Джарвис, мой дворецкий, сообщил мне, что некий джентльмен хочет видеть меня по личному делу, но отказывается назвать свое имя. Я всегда быстро узнаю назойливых страховых агентов, поэтому велел Джарвису сказать, что не могу принять его. К сожалению, Ги Пейджет, который в виде исключения был действительно нужен, лежал в постели с приступом холецистита Эти усердные молодые люди со слабыми желудками всегда подвержены таким приступам.
Джарвис вернулся.
«Джентльмен просил сказать вам, сэр Юстас, что он от мистера Милрея».
Дело предстало в другом свете. Через несколько минут я принимал моего посетителя в библиотеке. Это был крепкий, сильно загорелый молодой человек. От уголка глаза через всю щеку по диагонали спускался шрам, портивший красивые, хотя и несколько резкие, черты ею лица.
— Да, — сказал я, — что вам угодно?
— Мистер Милрей прислал меня к вам, сэр Юстас. Я буду сопровождать вас в Южную Африку в качестве секретаря.
— Мой дорогой друг, — сказал я, — у меня уже есть секретарь. Другой мне не нужен.
— А я думаю, нужен, сэр Юстас. Где сейчас ваш секретарь?
— Он лежит внизу с приступом холецистита, — объяснил я.
— Вы уверены, что дело только в этом?
— Разумеется. У него бывают такие приступы.
Мой гость улыбнулся.
— Может быть, у него приступ, а может быть, и нет. Время покажет. Однако могу сказать вам, сэр Юстас, мистер Милрей не будет удивлен, если вашего секретаря попытаются убрать с дороги. О, за себя вы можете не опасаться, — полагаю, на моем лице мелькнула тень тревоги, — вам ничего не угрожает. Но если ваш секретарь выйдет из игры, до вас легче будет добраться. В любом случае мистер Милрей хочет, чтобы я сопровождал вас. Мою поездку мы, разумеется, оплатим, но вам надо позаботиться о паспорте, заявив, что нуждаетесь в услугах второго секретаря.
Он казался решительным молодым человеком. Мы пристально посмотрели друг на друга, и он заставил меня опустить глаза.
— Очень хорошо, — сказал я вяло.
— Никому ничего не говорите о том, что я поеду с вами.
— Очень хорошо, — повторил я.
В конце концов, наверное, лучше было бы взять этого парня с собой, однако у меня было предчувствие, что я попадаю в беду. Как раз тогда, когда я считал, что обрел покой!
Я остановил моего гостя, повернувшегося, чтобы уйти.
— Было бы неплохо, если бы я узнал имя моего нового секретаря, — заметил я саркастически.
Он поразмышлял с минуту.
— Гарри Рейберн, кажется, вполне подходящее имя, — сказал он.
Любопытная манера представляться.
— Очень хорошо, — повторил я в третий раз.

Глава IX
(Продолжение рассказа Энн)
Морская болезнь — вещь совершенно недостойная героини. В книгах чем больше качка, тем она ей больше нравится. Когда все остальные больны, она одна бродит по палубе, бросая вызов стихии, и просто наслаждается штормом. К сожалению, должна сказать, что при первых признаках качки я побледнела и поспешила вниз. Меня встретила симпатичная горничная. Она предложила мне сухих тостов и имбирного пива.
Три дня я простонала в своей каюте, забыв про свои поиски. Я не проявляла больше никакого интереса к разгадыванию тайн. Я была совсем не та Энн, что, ликуя, примчалась на Кенсингтон-сквер из конторы пароходной компании.
Теперь я улыбаюсь при воспоминании о том, как ворвалась в гостиную. Миссис Флемминг сидела там одна. Она повернулась, когда я вошла.
— Это вы, Энн, дорогая? Я хочу кое-что обсудить с вами.
— Да? — сказала я, едва скрывая свое нетерпение.
— Мисс Эмери уходит от меня. — Мисс Эмери была экономкой. — Поскольку вам пока не удалось найти ничего подходящего, я подумала — может быть, вы захотите — было бы так мило, если бы вы остались с нами насовсем.
Я была тронута. Она не нуждалась во мне, я знала это. Она сделала свое предложение исключительно из христианского милосердия. Я ощутила раскаяние за то, что втайне осуждала ее. Повинуясь порыву, я подбежала к ней и обвила руками ее шею.
— Вы милая! — воскликнула я. — Милая, милая, милая! И большое вам спасибо. Но все устроилось. В субботу я еду в Южную Африку.
Моя неожиданная выходка поразила добрую женщину. Она не привыкла к внезапным проявлениям чувства. А мои слова удивили ее еще больше.
«В Южную Африку? Моя дорогая Энн, вы должны относиться к подобным вещам с большой осторожностью».
Этого я желала в последнюю очередь. Я объяснила, что уже взяла билет на пароход и по приезде надеюсь получить место горничной. Ничего другого мне тогда в голову не пришло. В Южной Африке, сказала я, большой спрос на горничных. Я заверила миссис Флемминг, что способна позаботиться о себе, и в конце концов, со вздохом облегчения от того, что она сбывает меня с рук, она согласилась с моим планом без дальнейших расспросов. При расставании она сунула мне в руку конверт. Внутри я обнаружила пять новеньких хрустящих пятифунтовых купюр и записку, в которой говорилось: «Я надеюсь, что вы не обидитесь и примете это с моей любовью». Она была очень хорошей, доброй женщиной. Я не могла бы продолжать жить с ней в одном доме, но признала достоинства ее души.
Итак, с двадцатью пятью фунтами в кармане я смело смотрела на мир и продолжала искать приключений.
Только на четвертый день горничная наконец уговорила меня подняться на палубу. Внушив себе, что внизу я умру быстрее, я упрямо отказывалась покинуть мою койку. А теперь меня соблазнило приближение Мадейры. В моей душе родилась надежда. Можно сойти на берег и стать горничной на Мадейре. Я отдала бы все ради суши.
Закутанную в пальто и пледы и слабую, как только что родившийся котенок, меня вытащили наверх и поместили мою инертную массу в шезлонг. Я лежала в нем, закрыв глаза, испытывая чувство ненависти к жизни. Корабельный эконом, светловолосый молодой человек с круглым мальчишеским лицом, присел ко мне.
— Привет! Немного жаль себя, да?
— Да, — ответила я, ненавидя его.
— Через день или два вы себя не узнаете. В заливе была довольна противная качка, но впереди нас ждет приятная погода. Завтра мы с вами займемся метанием колец в цель.
Я ничего не ответила.
«Думаете, что никогда уже не поправитесь, а? Но я видел людей, которым было много хуже, чем вам, а два дня спустя они уже были душой общества на нашем судне. То же будет и с вами».
Я не чувствовала в себе достаточно решительности, чтобы сказать ему, что он лжет, но постаралась передать это взглядом. Он мило поболтал еще несколько минут и наконец оставил меня одну. Люди приходили и уходили, оживленные пары «совершали моцион», дети шалили, молодые люди смеялись. Несколько других бледных страдальцев, подобно мне, лежали в шезлонгах.
Воздух был свежий, бодрящий, но не слишком холодный, солнце ярко светило. Невольно я слегка приободрилась и начала осматриваться. Одна женщина привлекла мое особое внимание. Ей было около тридцати, круглолицая блондинка с ямочками на щеках и яркими голубыми глазами. Ее одежда, хотя и совершенно простая, несла на себе тот неизъяснимый отпечаток, который свидетельствовал о парижском происхождении. Кроме того, своими приятными, но властными манерами она производила впечатление хозяйки судна.
Палубные стюарды носились взад-вперед, выполняя ее указания. У нее был особый шезлонг и, по-видимому, неисчерпаемый запас подушек. Она трижды заставляла переставлять свой шезлонг. Но при этом оставалась очаровательной. Она казалась одним из тех редких в мире людей, которые знают, чего хотят, заботятся о получении желаемого и способны добиться своего, никого не обижая. Я решила, что, если когда-нибудь поправлюсь — хотя, конечно, этого не произойдет, — мне будет приятно поговорить с ней.
Мы прибыли на Мадейру примерно в полдень. Я была еще слишком вялой, чтобы двигаться, но наслаждалась видом живописных местных торговцев, поднявшихся на борт и разложивших свои товары на палубе. Там были и цветы. Я зарылась лицом в огромный букет сладко пахнущих мокрых фиалок и почувствовала себя определенно лучше. В сущности, подумалось мне, я, вероятно, могла бы выдержать поездку до конца. Когда горничная заговорила о достоинствах бульона из молодого цыпленка, я возразила ей, но слабо. Когда его принесли, я поела с удовольствием.
Привлекшая меня женщина была на берегу Она вернулась в сопровождении высокого темноволосого человека с военной выправкой. Еще раньше я заметила его вышагивающим по палубе. Я тут же сочла его одним из сильных молчаливых родезийцев. Ему было около сорока, начинающие седеть виски оттеняли бронзовое лицо. Он был явно самым красивым мужчиной на судне.
Когда горничная принесла мне еще один плед, я спросила, не знает ли она, кто эта привлекательная женщина.
«Известная светская дама, почтенная миссис Кларенс Блейр. Вы, должно быть, читали о ней в газетах».
Я кивнула, посмотрев на нее с удвоенным интересом. Миссис Блейр действительно пользовалась очень большой популярностью как одна из самых модных женщин наших дней. Мне было немного забавно видеть, что она стала центром повышенного внимания. Несколько человек попытались навязаться к ней в знакомые с бесцеремонностью, допустимой на судне. Я восхитилась тем, как вежливо миссис Блейр их осадила. По-видимому, она выбрала сильного молчаливого мужчину в качестве единственного кавалера, и он, кажется, по достоинству оценил оказанное ему предпочтение.
На следующее утро, сделав несколько кругов по палубе со своим предупредительным спутником, к моему удивлению, миссис Блейр остановилась возле моего шезлонга.
— Сегодня вам лучше?
Я поблагодарила ее и ответила, что чувствую себя немного лучше и становлюсь более похожей на человека.
— Вчера вы действительно выглядели больной. Полковник Рейс и я решили, что нас ждет волнующее событие — похороны в море, однако вы нас разочаровали.
Я рассмеялась.
— Мне помог воздух.
— Ничто не помогает лучше, чем свежий воздух, — сказал полковник Рейс, улыбаясь.
— Пребывание в этих душных каютах может убить кого угодно, — заявила миссис Блейр, опускаясь в шезлонг подле меня и легким кивком отпуская своего кавалера. — Ваша каюта, надеюсь, расположена с внешней стороны?
Я покачала головой.
— Моя дорогая девочка! Почему вы не поменяли ее? Ведь полно свободных кают. Многие сошли на Мадейре, и судно полупустое. Поговорите с экономом. Он милый мальчик — предоставил мне прекрасную новую каюту, так как мне не нравилась прежняя. Поговорите с ним, когда спуститесь к ланчу.
При мысли об этом я содрогнулась.
— Я не могу пошевелиться.
— Не будьте глупышкой. Вставайте и погуляйте со мной.
Она ободряюще улыбнулась мне. Сперва я, ощущала большую слабость в ногах, но, пройдя несколько раз взад и вперед, почувствовала, что оживаю.
После одного или двух кругов по палубе к нам снова присоединился полковник Рейс:
— Вы сможете увидеть большую вершину Тенерифе с другой стороны.
— Правда? Как вы думаете, смогу я сфотографировать?
— Нет, но это не удержит вас от того, чтобы пощелкать ее.
Миссис Блейр рассмеялась.
— Вы злой. Некоторые из моих фотографий очень хороши.
— Правда, годными у вас выходят только около трех процентов.
Мы перешли на другую сторону. Там, окутанная нежной розоватой дымкой, сверкала заснеженная вершина. У меня вырвалось восторженное восклицание. Миссис Блейр побежала за своей камерой.
Невзирая на саркастические замечания полковника Рейса, она энергично щелкала аппаратом:
— Вот и конец пленки. О, боже, — произнесла она огорченно, — я все время снимала со вспышкой.
— Мне всегда нравится видеть ребенка с новой игрушкой, — пробормотал полковник.
— Какой вы противный… Но у меня есть другая пленка.
Миссис Блейр торжественно достала ее из кармана свитера. Однако от внезапной качки она потеряла равновесие и, хватаясь за поручень, выронила пленку, и та упала вниз.
— О! — вскрикнула миссис Блейр с комическим испугом и перегнулась через поручень. — Вы думаете, пленка упала за борт?
— Нет, вы достаточно везучи, чтобы размозжить голову несчастному стюарду на нижней палубе.
Маленький мальчик, незаметно подошедший к нам сзади на несколько шагов, оглушительно протрубил в горн.
— Ланч, — восторженно объявила миссис Блейр. — Я с завтрака ничего не ела, кроме двух чашек бульона. Пойдемте на ланч, миссис Беддингфелд?
— Что ж, — сказала я задумчиво. — Я действительно проголодалась.
— Великолепно. Вы сидите за столом эконома, я знаю. Попытайтесь уговорить его насчет каюты.
Я спустилась в салон, начала есть потихоньку, но к концу ланча поглотила огромное количество пищи. Мой вчерашний приятель поздравил меня с выздоровлением. Сегодня, по его словам, все меняли каюты, и он обещал, что мои вещи будут без промедления перенесены в каюту на внешней стороне.
За нашим столом сидели только четверо пассажиров: я, две пожилые дамы и миссионер, много говоривший о «наших бедных черных братьях».
Я огляделась вокруг. Миссис Блейр сидела за столом капитана. Полковник Рейс рядом с ней. По другую сторону от капитана сидел седой мужчина с запоминающейся внешностью. Очень многих я заметила еще на палубе, но один человек раньше нигде не появлялся. Если бы он где-нибудь появился, то вряд ли мог ускользнуть от моего внимания. Он был высокий и темноволосый, меня просто поразило зловещее выражение его лица. Я спросила эконома с некоторой долей любопытства, кто этот человек.
«Вон тот? Секретарь сэра Юстаса Педлера. Бедняга очень страдал от морской болезни и до сих пор не выходит из каюты Сэр Юстас взял с собой двух секретарей, и море не пощадило обоих. Другой парень еще не пришел в себя. А этого зовут Пейджет».
Итак, на борту находился сэр Юстас Педлер, владелец Милл-Хауса. Возможно, всего лишь совпадение, и все же.
— А вот и сам сэр Юстас, — продолжал мой информатор, — сидит рядом с капитаном. Напыщенный старый осел.
Чем больше я изучала физиономию секретаря, тем она мне меньше нравилась. Ее ровная бледность, скрытные глаза с набрякшими веками, странно приплюснутая голова — все вызывало у меня отвращение и рождало мрачные предчувствия.
Выйдя из салона одновременно с ним, я пошла следом на верхнюю палубу. Он разговаривал с сэром Юстасом, и я невольно услышала несколько фраз.
— Тогда я сейчас же позабочусь о каюте, хорошо? В вашей невозможно работать из-за этих чемоданов.
— Мой дорогой друг, — отвечал сэр Юстас. — Моя каюта предназначена, во-первых, для того, чтобы я в ней спал и, во-вторых, чтобы я в ней одевался, если сумею. У меня никогда не было ни малейшего намерения позволить вам оккупировать ее и стучать там на вашей проклятой пишущей машинке.
— Именно об этом я и говорю, сэр Юстас, должно же у нас быть какое-то место для работы…
Здесь я рассталась с ними и пошла вниз, чтобы посмотреть, продвигается ли мой переезд. Я застала стюарда складывающим вещи.
— Чудесная каюта, мисс. На палубе «Д», номер 13.
— О, нет! — вскрикнула я. — Только не 13.
13 — единственное, к чему я питаю суеверное предубеждение. Это была хорошая каюта. Я осмотрела ее, поколебалась, но глупое суеверие возобладало. Я почти плача обратилась к стюарду.
— Нет ли какой-нибудь другой каюты, которую я могу занять?
Стюард задумался.
— Есть каюта номер 17 по правому борту. Сегодня утром она была не занята, но, мне кажется, ее уже кому-то предназначили. Все же, поскольку вещи того джентльмена еще не перенесли и джентльмены совсем не так суеверны, как дамы, полагаю, что он не будет возражать против обмена.
Я с благодарностью приняла предложение, и стюард отправился за разрешением эконома. Вернулся он, посмеиваясь.
— Все в порядке, мисс. Мы можем переезжать.
Он повел меня в 17-ю. Она была не такой большой, как 13-я, но я нашла ее в высшей степени подходящей.
— Я сейчас же принесу ваши вещи, мисс, — сказал стюард.
Но в этот момент в дверях появился человек со зловещим лицом (как я прозвала его про себя).
— Простите меня, — сказал он, — но эта каюта отведена для сэра Юстаса Педлера.
— Все в порядке, сэр, — объяснил стюард. — Вам предоставляется номер 13 взамен.
— Нет, я должен получить номер 17.
— 13-я каюта лучше, сэр, — она больше.
— Я специально выбрал каюту номер 17, и эконом сказал, что я могу занять ее.
— Извините, — произнесла я холодно. — Но 17-я отдана мне.
— Не могу с этим согласиться. В разговор вмешался стюард.
— Другая каюта точно такая же, только больше.
— Мне нужна 17-я.
— В чем тут дело? — раздался новый голос. — Стюард, принесите сюда мои вещи. Это моя каюта.
То был мой сосед за ланчем, преподобный Эдвард Чичестер.
— Прошу прощения, — сказала я. — Это моя каюта.
— Она предназначена для сэра Юстаса Педлера, — заявил мистер Пейджет.
Мы все начинали горячиться.
— Мне жаль, но я должен оспорить ваше утверждение, — произнес Чичестер со смиренной улыбкой, которая не могла скрыть его решимости добиться своего. Я замечала, что кроткие люди всегда упрямы.
Он боком протиснулся в дверь.
— Вы можете занять номер 28 по левому борту, — сказал стюард. — Очень хорошая каюта, сэр.
— Боюсь, я должен настоять на своем. Каюта номер 17 была обещана мне.
Мы зашли в тупик. Каждый из нас решил не уступать. Откровенно говоря, я, по крайней мере, могла бы выйти из игры и облегчить дело, согласившись занять каюту номер 28. Уж если я не вселялась в каюту номер 13, было несущественно, какую другую мне предложат. Но я была раздражена. У меня не было ни малейшего намерения сдаться первой. И мне не нравился Чичестер. У него были вставные зубы, которые щелкали, когда он ел. Многих людей ненавидели и за меньшее.
Мы все время вновь и вновь повторяли одно и то же. Стюард еще более энергично уверял нас, что две другие каюты лучше. Никто не обращал на него никакого внимания.
Пейджет начал выходить из себя. Чичестер оставался спокойным. Я также владела собой, хотя и не без труда. И все же никто не отступал ни на йоту.
Подмигивание стюарда и произнесенное им шепотом слово подсказали мне, как поступить. Я потихоньку покинула поле боя. К счастью, эконом мне встретился почти сразу же.
«О, пожалуйста, — попросила я. — Вы ведь сказали, что я могу занять 17-ю каюту? Но другие не хотят уходить. Мистер Чичестер и мистер Пейджет. Вы поможете мне, не правда ли?»
Я всегда говорила, что никто не проявляет к женщинам столько галантности, как моряки. Мой маленький эконом действовал с великолепной решительностью. Он прибыл на место действия и сообщил спорщикам, что каюта номер 17 — моя, они могут занять соответственно 13-ю и 28-ю или оставаться в своих прежних, как пожелают.
Я постаралась выразить взглядом, какой он герой, а затем стала устраиваться в своем новом владении Стычка оказалась для меня очень полезной. Море было спокойным, погода с каждым днем становилась теплее. Морская болезнь осталась в прошлом!
Я поднялась на палубу, и меня посвятили в тайну метания колец в цель. Я записалась в списки желающих участвовать в различных спортивных состязаниях Чай подали прямо на палубе, и я поела с аппетитом После чая я играла в шавлбод[3] с несколькими приятными молодыми людьми. Они были необычайно милы со мной.
Я чувствовала что жизнь хороша и даже достойна восхищения.
Неожиданно раздался звук горна, приглашающего переодеться к обеду, и я поспешила в мою новую каюту. Меня ждала встревоженная горничная.
«В вашей каюте ужасный запах, мисс. Ума не приложу, что это может быть, но сомневаюсь, сможете ли вы здесь спать. Мне кажется, на палубе „Е“ есть свободная каюта. Вы можете переехать туда, хотя бы на одну ночь.
Действительно, запах был очень дурной, просто тошнотворный. Я сказала горничной, что обдумаю вопрос о переезде, пока переодеваюсь. Одевалась я второпях, с отвращением принюхиваясь.
Что же так пахло? Дохлая крыса? Нет, хуже и совсем по-другому. И все же запах был мне знаком! Это было нечто, встречавшееся мне раньше. Нечто… А! Вспомнила. Асафетида[4]. Во время войны я недолго работала в аптеке при госпитале и имела там дело с различными медикаментами с тошнотворным запахом. Точно, это была асафетида. Но каким образом…
Я опустилась на диван, неожиданно поняв, в чем дело. Кто-то подбросил немного асафетиды в мою каюту. Зачем? Чтобы я ее освободила? Почему они так хотят, чтобы я ушла? Я взглянула на дневную сцену под несколько иным углом зрения. Что такого было в 17-й каюте, отчего столько людей хотели ее заполучить? Две другие каюты были лучше; почему же оба мужчины упорно настаивали на 17-м номере?
«17». Как часто повторялась эта цифра. 17-го я отплыла из Саутгемптона. Именно в 17-ю… Вдруг у меня перехватило дыхание. Я быстро открыла чемодан и вытащила мою драгоценную бумажку, лежавшую в укромном уголке среди скатанных чулок.
17 1 22 — я принимала это за дату, дату отплытия «Килморден касла». Предположим, я ошиблась. Будет ли кто-нибудь, записывая дату, считать необходимым указывать год и месяц? Предположим, 17 означает номер 17? А 1? Время — один час. Тогда 22 должно быть датой. Я заглянула в свой маленький календарик. 22-е было завтра!

Глава X

Я очень разволновалась, уверенная, что наконец напала на верный след Было ясно: я не должна переезжать из этой каюты. Запах асафетиды надо вытерпеть. Я еще раз проанализировала известные мне факты.
Завтра 22-е и в 1 час ночи или 1 час дня что-то произойдет. Я остановилась на часе ночи. Сейчас было семь часов. Через шесть часов — я все узнаю.
Не понимаю, как я пережила тот вечер. Я ушла к себе в каюту довольно рано. Горничной сказала, что у меня насморк и запахи меня не беспокоят. Она все еще тревожилась, но я была непоколебима.
Вечер казался бесконечным. В должное время я легла спать, но, в ожидании непредвиденного, закуталась в плотный фланелевый халат, а на ноги надела шлепанцы. Одетая таким образом, я чувствовала, что могу вскочить и принять активное участие в любых событиях, которые произойдут. Чего я ждала? Сама не знаю. Смутные фантазии, большей частью совершенно невероятные, проносились в моей голове. Но в одном я была твердо уверена: в час что-то случится.
Временами я слышала, как другие пассажиры готовятся ко сну. Обрывки разговоров, пожелания спокойной ночи долетали до меня сквозь открытую фрамугу. Затем наступила тишина. Большинство огней погасло, но в коридоре все еще горел свет, и поэтому у меня в каюте было довольно светло. Я услышала, как пробило восемь склянок[5]. Следующий час показался мне самым длинным в моей жизни. Я потихоньку сверилась со своими часами, чтобы убедиться, что не пропустила назначенного времени.
Если мои выводы неверны, если в час ничего не случится, значит, я сваляла дурака и потратила все свои деньги на какую-то иллюзию. Мое сердце мучительно билось.
Наверху пробило две склянки. Час! И ничего. Подождите.., что это? Я услышала быстрый легкий топот бегущих ног.., бегущих по коридору.
Затем с неожиданностью разорвавшегося снаряда дверь моей каюты распахнулась, и какой-то человек почти упал внутрь.
«Спасите меня, — прохрипел он. — Они гонятся за мной.»
Для возражений или объяснений не было времени. Снаружи слышались шаги. В моем распоряжении оставалось около сорока секунд. Я вскочила на ноги и оказалась лицом к лицу с незнакомцем на середине каюты.
В ней было не слишком много места, где можно было спрятать мужчину шести футов роста. Одной рукой я вытащила свой чемодан. Мужчина проскользнул на его место под койкой. Я подняла крышку чемодана. Одновременно другой рукой я опустила умывальную раковину. Ловкое движение, и мои волосы оказались скручены в крошечный узел на макушке. Я выглядела некрасиво, однако, если посмотреть с другой стороны, все получилось в высшей степени артистично. Дама с волосами, скрученными в малопривлекательный узел, достающая из чемодана кусок мыла, которым она, очевидно, собирается вымыть себе шею, едва ли может быть заподозрена в укрывательстве беглеца.
Раздался стук в дверь, и тут же, не дожидаясь моего «войдите», ее распахнули.
Не знаю, что я рассчитывала увидеть. Полагаю, что в моем смутном воображении мне представлялся мистер Пейджет, размахивающий револьвером. Или мой приятель миссионер с мешком песка, чтобы оглушить жертву, или с другим смертоносным оружием. Но я, разумеется, не предполагала увидеть ночную горничную, выглядевшую как воплощенная респектабельность.
— Прошу прощения, мисс, мне показалось, что вы меня вызывали.
— Нет, — сказала я, — я никого не вызывала.
— Извините, что побеспокоила вас.
— Ничего страшного, — сказала я. — Я не могла уснуть. Мне подумалось, что мне поможет умывание. — Это звучало так, будто я никогда не умываюсь.
— Простите, мисс, — повторила горничная. — Но здесь где-то ходит джентльмен, который пьян, и мы боимся, что он может войти в каюту какой-нибудь дамы и напугать ее.
— Какой ужас! — воскликнула я, притворяясь встревоженной. — Но он, не придет сюда, надеюсь?
— О, не думайте об этом, мисс. Если что, позвоните в звонок. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Я открыла дверь и выглянула в коридор. Кроме фигуры удаляющейся горничной, никого не было видно.
Пьяный! Так вот значит, в чем дело. Мои актерские способности были потрачены впустую. Я выдвинула чемодан еще немного и сказала язвительно: «Пожалуйста, сейчас же выходите».
Ответа не последовало. Я заглянула под койку. Мой гость лежал неподвижно. Кажется, он спал. Я потрясла его за плечо. Он не двигался.
— Мертвецки пьян, — подумала я с досадой — Что же мне делать?
Затем я увидела нечто, заставившее меня затаить дыхание, — небольшое алое пятно на полу.
Собрав все свои силы, я смогла вытащить этого человека из-под койки на середину каюты. Мертвенная бледность говорила о том, что он потерял сознание. Я достаточно легко установила причину его обморока. Его ударили ножом под левую лопатку, он получил опасную, глубокую рану. Я сняла с него пальто и принялась ее обрабатывать.
От жгучего прикосновения холодной воды он зашевелился, потом сел.
— Не шумите, пожалуйста, — попросила я.
Он был из тех молодых людей, которые очень быстро приходят в себя. С трудом поднявшись на ноги, он стоял, слегка покачиваясь.
— Не надо ничего делать для меня.
Он держался вызывающе, почти агрессивно. И ни слова благодарности!
— У вас опасная рана. Вы должны позволить мне перевязать ее.
— Вы ничего такого не сделаете.
Он бросил эти слова мне в лицо так, как будто я просила его об одолжении. Не отличаясь спокойным нравом, я разозлилась.
— Не могу поздравить вас с отличными манерами, — сказала я холодно.
— Я, по крайней мере, могу избавить вас от своего присутствия.
Он направился к двери, но его сильно шатнуло. Резким движением я толкнула его на диван.
— Не глупите, — сказала я бесцеремонно. — Вы же не хотите оставить кровавый след по всему судну, не так ли?
Кажется, до него дошел смысл моих слов, так как он спокойно сидел, пока я, как умела, бинтовала его рану.
— Ну, вот, — сказала я, слегка похлопывая по повязке, — пока придется этим ограничиться. Может быть, теперь вы в лучшем настроении и расположены рассказать мне, что же произошло?
— Мне жаль, что не могу удовлетворить ваше столь естественное любопытство.
— Почему нет? — спросила я огорченно. Он нехорошо улыбнулся.
— Если хочешь о чем-нибудь растрезвонить, расскажи женщине. В противном случае держи язык за зубами.
— А вы не думаете, что я могла бы сохранить тайну?
— Не думаю, а знаю. Он поднялся на ноги.
— Так или иначе, — сказала я злорадно, — у меня будет возможность немного пораспространяться о событиях сегодняшнего вечера.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал он равнодушно.
— Как вы смеете! — гневно вскричала я.
Мы стояли лицом к лицу, глядя друг на друга со свирепостью заклятых врагов. Впервые я получила возможность изучить его внешность: коротко подстриженные темные волосы, узкие скулы, шрам на загорелой щеке, пытливые светло-серые глаза, смотревшие на меня с какой-то трудноописуемой безразличной насмешкой. В нем было что-то опасное.
«Вы не поблагодарите меня за то, что я спасла вам жизнь?» — притворно ласково сказала я.
Здесь мне удалось задеть его за живое. Я увидела, как он вздрогнул. Интуитивно я знала, что больше всего ему неприятно напоминание о том, что он обязан жизнью мне. Все равно. Я хотела причинить ему боль. Никогда я так не хотела сделать кому-нибудь больно.
— Господи, как бы я желал, чтобы вы меня не трогали! — вспылил он. — Лучше бы я умер, и со всем было бы покончено.
— Я рада, что вы признаете свой долг. Вам от него никуда не деться. Я спасла вашу жизнь и жду, что вы скажете «спасибо».
Если бы взгляды могли убивать, я думаю, в тот момент он бы убил меня. Он грубо оттолкнул меня. У двери он повернулся и произнес через плечо: «Я не буду благодарить вас ни сейчас, ни в будущем. Но я признаю свой долг. И когда-нибудь верну его».
Он ушел, а я осталась со сжатыми кулаками и сильно бьющимся сердцем.

Глава XI

Больше ничего особенного в ту ночь не произошло. На следующее утро я позавтракала в постели и встала поздно. Миссис Блейр окликнула меня, когда я поднялась на палубу.
— Доброе утро, цыганка. Присядьте здесь возле меня. Вы выглядите так, будто плохо спали.
— Почему вы меня так называете? — спросила я, послушно усаживаясь.
— Вам не нравится? Это прозвище, в общем, вам подходит. Я прозвала вас так про себя с самого начала. Именно цыганские черты делают вас столь непохожей на других. Я решила, что вы и полковник Рейс — единственные люди на борту, с которыми мне не будет скучно до смерти.
— Забавно, а я подумала то же о вас, только в моем случае это более понятно. Вы.., вы такое утонченное существо.
— Неплохо сказано, — заметила миссис Блейр, кивая головой. — Расскажите мне все о себе, цыганка. Зачем вы едете в Южную Африку?
Я рассказала ей кое-что о деле всей жизни папы.
— Так вы дочь Чарльза Беддингфелда? Я предполагала, что вы не обычная провинциалочка! Вы собираетесь в Брокен Хилл, чтобы выкапывать новые черепа?
— Может быть, — сказала я осторожно. — У меня есть также и другие планы.
— Что за таинственное создание! Но сегодня вы действительно выглядите усталой. Вы плохо спали? Я не могу долго бодрствовать, когда я на борту. Говорят, глупец спит десять часов! Я могу проспать все двадцать!
Она зевнула, как сонный котенок. «Какой-то идиот стюард разбудил меня посреди ночи, чтобы вернуть мне катушку с пленкой, которую я уронила вчера. Он сделал это самым мелодраматическим образом, просунул руку сквозь вентиляционное отверстие и сбросил катушку прямо мне на живот. На мгновение мне показалось, что это бомба!
— А вот ваш полковник, — сказала я, когда на палубе показалась высокая мужественная фигура полковника Рейса.
— Он вовсе не мой полковник. В сущности, он восхищается вами, цыганка. Так что не убегайте.
— Я хочу чем-нибудь повязать голову. Мне будет удобнее, чем в шляпе.
Я быстро ускользнула. Почему-то я чувствовала себя неловко в присутствии полковника Рейса. Он принадлежал к небольшому числу людей, способных смутить меня.
Я спустилась к себе в каюту и начала искать, чем бы стянуть мои непокорные волосы. Я очень аккуратна, люблю, чтобы мои вещи всегда находились в определенном порядке, который всегда поддерживаю. Как только я выдвинула ящик моего столика, я тут же поняла, что кто-то рылся в моих вещах. Все было перевернуто и разбросано. Я заглянула в другие ящики и маленький висячий шкафчик. Та же картина. Похоже, что кто-то торопливо и безрезультатно что-то искал.
Я присела на край койки и серьезно задумалась. Кто обыскивал мою каюту и что искали? Может быть, бумажку с нацарапанными на ней цифрами и словами? Я недовольно покачала головой. Это, разумеется, дело прошлого. Но что еще они могли искать?
Мне необходимо было привести свои мысли в порядок. События минувшей ночи хоть и были волнующими, однако, по сути, не пролили никакого света на положение дел. Кто был молодой человек, столь внезапно ворвавшийся в мою каюту? Раньше я не видела его на борту — ни на палубе, ни в салоне. Был ли он членом команды или пассажиром? Кто ударил его ножом? Почему? И, во имя Господа, почему каюта номер 17 должна играть такую важную роль? Все было тайной, но несомненно, что на «Килморден касле» происходили какие-то очень странные события.
Я сосчитала на пальцах число людей, за которыми мне следовало наблюдать.
Оставив в стороне моего ночного гостя, но пообещав себе найти его на борту до конца следующего дня, я выбрала ряд лиц, достойных моего внимания:
(1) Сэр Юстас Педлер. Он владелец Милл-Хауса, и его присутствие на «Килморден касле» кажется до некоторой степени совпадением.
(2) Мистер Пейджет, секретарь со зловещей внешностью, который с таким явным рвением пытался заполучить 17-ю каюту. Note bene: выяснить, был ли он вместе с сэром Юстасом в Канне.
(3) Преподобный Эдвард Чичестер. Против него — только упорные притязания на 17-ю каюту, а это могло быть всецело обусловлено особенностями его характера. Упрямство может быть поразительным.
Но небольшая беседа с мистером Чичестером не помешает, решила я. Поспешно повязав волосы носовым платком, я вновь поднялась на палубу, уже с определенной целью. Мне повезло. Намеченная мною жертва, опираясь на поручень, пила бульон. Я подошла к нему.
— Надеюсь, вы простили мне 17-ю каюту, — сказала я, одарив его своей самой неотразимой улыбкой.
— Я считаю, что таить зло недостойно христианина, — холодно произнес мистер Чичестер. — Однако эконом определенно обещал эту каюту мне.
— Экономы обычно так заняты, не правда ли? — сказала я рассеянно. — Полагаю, что иногда они обязательно что-нибудь забывают.
Мистер Чичестер не ответил.
— Это ваша первая поездка в Африку? — спросила я, чтобы поддержать разговор.
— В Южную Африку — да. Но последние два года я трудился среди каннибальских племен во внутренних районах Восточной Африки.
— Как это должно быть захватывающе! Часто ли вам приходилось подвергаться опасности?
— Опасности?
— Я имею в виду риск быть съеденным.
— Не следует легкомысленно относиться к священным темам, мисс Беддингфелд.
— Я не знала, что каннибализм — священная тема, — уязвленно парировала я.
Как только эти слова слетели с моих губ, меня осенила другая мысль. Если мистер Чичестер действительно провел последние два года во внутренних районах Восточной Африки, как же случилось так, что он совсем не загорел? У него кожа бело-розовая, как у младенца. В этом, конечно, есть что-то сомнительное. И все же его манеры и голос были совершенно правдоподобными. Может быть, даже слишком, А не походил ли он немного на театрального священника?
Я перебрала в памяти всех помощников приходского священника, которых знала в Литтл Хемпсли. Некоторые из них мне нравились, некоторые, — нет, но, разумеется, все они были совсем не такие, как мистер Чичестер. Они были людьми, а он — образцом, окруженным ореолом.
Я размышляла над всем этим, когда на палубе появился сэр Юстас Педлер. Поравнявшись с мистером Чичестером, он нагнулся, поднял листок и передал его священнику, сказав: «Вы что-то уронили».
Он прошел, не останавливаясь, так что, вероятно, не заметил волнения мистера Чичестера. А я заметила. Что бы он там ни уронил, факт возвращения потери сильно взволновал его. Он болезненно позеленел и скомкал листок. Мои подозрения стократно возросли.
Он перехватил мой взгляд и поспешил объясниться.
— Это.., часть проповеди, которую я сочиняю, — произнес он с вымученной улыбкой.
— В самом деле? — как могла вежливо отреагировала я.
Часть проповеди, ну и ну! Нет, мистер Чичестер, совсем неубедительно.
Он вскоре покинул меня, пробормотав слова извинения. Как бы мне хотелось, чтобы листок подняла я, а не сэр Юстас Педлер! Одно было ясно: мистер Чичестер не может быть исключен из моего списка подозреваемых. Я намерена была поставить его на первое место.
Придя после ланча пить кофе, я заметила сэра Юстаса и Пейджета, сидевших с миссис Блейр и полковником Рейсом. Миссис Блейр приветливо улыбнулась мне, я подошла и присоединилась к ним. Они говорили об Италии.
— Но это действительно вводит в заблуждение, — настаивала миссис Блейр. — Aqua calda, безусловно, должно означать холодную воду, а не горячую.
— Вы не сильны в латыни, — с улыбкой сказал сэр Юстас.
— Мужчины так кичатся своим знанием латыни, — ответила миссис Блейр, — но все же я заметила, что, когда просишь их перевести надписи на старинных церквах, они никогда не могут этого сделать! Они что-то мямлят и уходят от ответа.
— Совершенно верно, — заметил полковник Рейс. — Я всегда так поступаю.
— А я люблю итальянцев, — продолжала миссис Блейр. — Они такие услужливые, хотя это иногда даже стесняет. Вы спрашиваете их, как пройти туда-то, и вместо того, чтобы сказать «сначала направо, потом налево» или что-нибудь в этом роде, они из самых лучших побуждений изливают на вас поток указаний, а когда вы недоумеваете, они любезно берут вас под руку и провожают до самого места.
— Вы испытали что-нибудь подобное во Флоренции, Пейджет? — спросил сэр Юстас, с улыбкой обращаясь к своему секретарю.
Казалось, вопрос смутил мистера Пейджета. Он запнулся и покраснел.
— Да, конечно.., э.., конечно.
Затем, тихо извинившись, он встал и вышел из-за стола.
— Я начинаю подозревать, что Ги Пейджет участвовал в каком-то темном деле во Флоренции, — заметил сэр Юстас, пристально глядя на удаляющуюся фигуру своего секретаря. — Стоит только заговорить о Флоренции или Италии, как он стараетесь переменить тему разговора или бросается наутек.
— Может быть, он там кого-нибудь убил, — с надеждой сказала миссис Блейр. — Он похож — надеюсь, я не задеваю ваши чувства, сэр Юстас, — но он действительно похож на человека, который мог бы кого-нибудь убить.
— Да, просто злодей эпохи Чинквеченто[6]! Иногда меня это забавляет, особенно когда знаешь, насколько бедняга, в сущности, законопослушен и порядочен.
— Он у вас работает уже некоторое время, сэр Юстас, не так ли? — спросил полковник Рейс.
— Шесть лет, — ответил сэр Юстас с глубоким вздохом.
— Он, должно быть, вам очень дорог, — заметила миссис Блейр.
— О, да! Просто неоценим, — произнес сэр Юстас подавленно, как будто бесценность мистера Пейджета являлась источником тайного горя для его хозяина. Затем он добавил более оживленно:
— Однако на самом деле его физиономия должна была бы внушать вам доверие, моя дорогая. Ни один уважающий себя убийца не согласился бы выглядеть подобным образом. Криппен в свое время был, по-моему, одним из милейших людей, каких только можно было себе представить.
— Его поймали на лайнере, если не ошибаюсь? — промурлыкала миссис Блейр.
Позади нас раздался какой-то стук. Я быстро обернулась. Это мистер Чичестер уронил свою чашку с кофе. Вскоре наша компания разделилась. Миссис Блейр отправилась к себе спать, а я вышла на палубу. Полковник Рейс последовал за мной.
— Вы совершенно неуловимы, мисс Беддингфелд. Вчера вечером во время танцев я повсюду искал вас.
— Я рано легла спать, — объяснила я.
— Вы и сегодня собираетесь убежать? Или вы потанцуете со мной?
— С удовольствием потанцую с вами, — смущенно прошептала я. — Но миссис Блейр…
— Наша приятельница, миссис Блейр, не любит танцев.
— А вы?
— Я счастлив был бы потанцевать с вами.
— О! — сказала я взволнованно.
Я немного побаивалась полковника Рейса. Тем не менее я чудесно провела время. Насколько это лучше, чем беседовать о допотопных черепах со строгими старыми профессорами! Полковник Рейс полностью соответствовал моему идеалу сурового молчаливого родезийца. Вероятно, я могла бы выйти за него замуж! Правда, мне не делали предложения, но, как говорят бойскауты, «будь готов!». И, кроме того, все женщины подсознательно рассматривают каждого встречного мужчину как вероятного супруга, своего или своей лучшей подруги.
В тот вечер я танцевала с ним несколько раз. Он танцевал хорошо. После танцев, когда я уже собиралась идти спать, он предложил прогуляться по палубе. Мы сделали три круга и в заключение уселись в шезлонгах. Вокруг никого не было. Некоторое время мы поддерживали бессодержательный разговор.
«А знаете ли, мисс Беддингфелд, мне кажется, что я когда-то встречал вашего отца. Очень интересный человек — в своем деле, деле, имеющем для меня особое очарование. Я и сам своими скромными силами кое-чего добился в этой области. Вот когда я был в районе Дордони…»
Наш разговор принял специальный характер. Полковник Рейс хвастался не зря. Он знал очень много. В то же время один или два раза сделал странные ошибки, которые я, в сущности, могла счесть за оговорки. Однако он быстро реагировал на мои замечания и поправлялся. Так, он говорил о мустьерской эпохе как пришедшей на смену ориньякской — нелепая ошибка для человека, имеющего хоть малейшее представление об этом вопросе.
Было уже двенадцать, когда я отправилась к себе в каюту. Я все еще недоумевала по поводу этих странных противоречий. Возможно ли, что он «изучил предмет» специально к данному случаю, а в самом деле ничего не знал об археологии? Я покачала головой, неудовлетворенная таким предположением.
Уже почти засыпая, я неожиданно вздрогнула, когда меня осенила другая мысль. А может быть, он проверял меня? Может, эти незначительные неточности были просто испытанием, чтобы убедиться, действительно ли я знаю, о чем говорю? Другими словами, он подозревал, что я не настоящая Энн Беддингфелд.
Почему?

Глава XII
(Отрывок из дневника сэра Юстаса Педлера)
В жизни на борту судна что-то есть. Она спокойная. Моя седина, к счастью, избавляет меня от всех этих унижений, связанных с ловлей ртом подвешенных яблок, беготней вверх и вниз с картофелем и яйцами и еще более неприятными забавами. Для меня всегда было тайной, какое удовольствие могут находить люди в подобных унизительных действиях. Однако в мире много дураков. Остается возблагодарить Бога за их существование и держаться от них подальше.
К счастью, я совершенно не подвержен морской болезни. Чего не скажешь о бедняге Пейджете. Он начал зеленеть, как только мы вышли из Солента[7]. Полагаю, что мой второй так называемый секретарь также страдает от морской болезни. Во всяком случае, он еще не появлялся. Однако, может быть, это не морская болезнь, а высокая дипломатия. Замечательно, что мне он не надоедает.
В целом на борту собралась грязная публика. Только два хороших игрока в бридж и одна прилично выглядящая женщина — миссис Кларенс Блейр. Я ее, разумеется, встречал в городе. Она — одна из немногих известных мне женщин может похвастаться чувством юмора. Мне нравится беседовать с ней, и я получал бы от этого еще большее удовольствие, если бы не длинноногий молчаливый осел, который ходит за ней, как хвост. Не могу поверить, что этот полковник Рейс в самом деле забавляет ее. Он не лишен привлекательности, но невероятно скучен. Один из сильных молчаливых мужчин, которыми всегда бредят дамы-писательницы и молоденькие девушки.
Ги Пейджет с трудом вылез на палубу после того, как мы вышли с Мадейры, и начал глухо бормотать о работе Какого черта работать на борту судна? Я действительно обещал своим издателям мои «Воспоминания» к началу лета, но что из того? Кто читает воспоминания? Старые дамы из предместий. И какое значение имеют мои воспоминания? В своей жизни я сталкивался с некоторыми знаменитостями. С помощью Пейджета я сочиняю о них пресные анекдоты. И, по правде говоря, Пейджет слишком честен для такой работы. Он не допускает, чтобы я придумывал подробности о личной жизни тех людей, с которыми я мог встречаться, но не встречался.
Я попытался договориться с ним по-хорошему.
«Мой дорогой, вы все еще похожи на полную развалину, — непринужденно сказал я. — Вам необходимо полежать на солнце в шезлонге. Нет, ни слова больше. Работа должна подождать».
Затем он стал приставать ко мне по поводу дополнительной каюты. «В вашей каюте, сэр Юстас, негде работать. Там столько чемоданов».
По его тону можно было предположить, что речь шла не о чемоданах, а о тараканах, о чем-то, не имеющем права находиться в каюте.
Я объяснил ему — хотя он, вероятно, этого не знал, — что путешествуя, люди имеют обыкновение брать с собой смену одежды. Он вымученно улыбнулся, реагируя, как обычно, на мои попытки пошутить, а потом вернулся к обсуждаемому вопросу.
— И мы вряд ли сможем работать в моей конуре. Знаю я «конуру» Пейджета — он обычно занимает лучшую каюту на судне.
— Мне жаль, что на сей раз капитан не вывернулся наизнанку ради вас, — сказал я саркастически. — Может быть, вы хотели бы свалить часть вашего лишнего багажа в моей каюте?
Сарказм опасен в обращении с такими людьми, как Пейджет. Он сейчас же отыгрался.
— Ну, если бы я мог избавиться от пишущей машинки и чемодана с канцелярскими принадлежностями…
Этот чемодан весит несколько тонн. Он доставляет бесконечные неприятности носильщикам, и Пейджет цель своей жизни видит в том, чтобы всучить его мне. Мы вечно спорим из-за него. Похоже, что Пейджет считает его моей особой частной собственностью. Я, со своей стороны, рассматриваю его хранение как единственное, на что секретарь действительно годен.
— Хорошо, мы получим дополнительную каюту, — поспешно сказал я.
Решение этой проблемы представлялось мне достаточно простым, однако Пейджет из всего любит делать тайну. На следующий день он пришел ко мне с видом заговорщика эпохи Возрождения.
— Помните, вы велели мне получить 17-ю каюту под наш офис?
— Ну и что из того? Чемодан с канцелярскими принадлежностями застрял в дверях?
— Дверные пролеты во всех каютах одинаковые, — со всей серьезностью ответил Пейджет. — Но должен сказать вам, сэр Юстас, что с этой каютой происходит что-то очень странное.
— Если вы хотите сказать, что туда являются привидения, то мы не собираемся там спать, поэтому я ничего не имею против. Призраки не интересуются пишущими машинками.
Пейджет сказал, что дело не в привидениях, а в том, что 17-я каюта, в конце концов, ему не досталась. Он поведал мне длинную надуманную историю. По-видимому, он, некий мистер Чичестер и девица по имени Беддингфелд чуть не подрались из-за каюты. Нечего и говорить, что девица победила, а Пейджет был явно этим огорчен.
— 13-я и 28-я каюты лучше, — повторял он. — Но они даже смотреть на них не захотели.
— Ну, сказал я, подавляя зевоту, — то же касается и вас, мой дорогой Пейджет.
Он укоризненно посмотрел на меня.
— Но ведь вы приказали мне получить 17-ю каюту?
— Дорогой мой, — сказал я раздраженно, — я упомянул номер 17, так как случайно заметил, что он свободен. Но это совершенно не означало, что вы должны были стоять за него насмерть — 13-й или 28-й подошли бы нам с равным успехом.
Похоже, он обиделся.
Есть и еще кое-что, — настаивал он. — Каюта досталась мисс Беддингфелд, однако сегодня утром я видел, как Чичестер, крадучись, выходил оттуда.
Я строго взглянул на него.
— Если вы пытаетесь раздуть грязный скандал вокруг Чичестера, который хоть и отвратный тип, но миссионер, и этого привлекательного ребенка Энн Беддингфелд, то я не верю ни единому слову, — холодно сказал я. — Энн Беддингфелд очень миленькая — у нее исключительно красивые ножки. Я сказал бы, что они самые лучшие на борту.
Пейджету не понравились мои замечания о ножках Энн Беддингфелд. Он принадлежит к числу мужчин, никогда не обращающих внимания на ножки, а если он и обратит внимание, то скорее умрет, чем в том признается. Кроме того, он считает мое отношение к подобным вещам фривольным. Мне нравится досаждать Пейджету, поэтому я злорадно продолжал:
— Поскольку вы с ней познакомились, вы могли бы пригласить ее отобедать за нашим столом завтра вечером. Будет костюмированный бал. Между прочим, вы бы спустились к парикмахеру и выбрали для меня маскарадный костюм.
— Вы, конечно, не наденете маскарадный костюм? — в ужасе произнес Пейджет.
Мне стало ясно, что это совершенно не вязалось с его представлением о моем достоинстве. Он был шокирован, его лицо выражало страдание. До сих пор у меня не было никакого намерения надевать маскарадный костюм, но привести Пейджета в полное замешательство было слишком заманчиво, чтобы я мог от этого отказаться.
— С чего вы взяли? — сказал я. — Разумеется, надену. И вы тоже.
Пейджет содрогнулся.
— Итак, ступайте вниз к парикмахеру и позаботьтесь обо всем, — закончил я.
— Не думаю, что у него есть большие размеры, — пробормотал Пейджет, на глаз измеряя мою фигуру.
Временами Пейджет, сам того не сознавая, может больно обидеть.
— И закажите столик на шестерых в салоне, — продолжал я. — Мы пригласим капитана, девицу с красивыми ножками, миссис Блейр…
— Миссис Блейр не пойдет без полковника Рейса, — вставил Пейджет. — Он просил ее отобедать с ним.
Пейджету всегда все известно. Я ощутил законную досаду.
— Кто такой Рейс? — спросил я раздраженно.
Как я уже говорил, Пейджет всегда все знает или думает, что знает. Он снова выглядел таинственным.
— Говорят, будто он из Секретной службы, сэр Юстас. Кроме того, он до некоторой степени большая «шишка», хотя я, конечно, не уверен.
— Ну разве это не похоже на наше правительство?! — воскликнул я. — Здесь на борту находится человек, чья профессия — перевозить секретные документы, а они вручают их мирному профану, который просит только о том, чтобы его оставили в покое.
Пейджет напустил на себя еще больше туману. Он подошел ко мне поближе и понизил голос.
— Если вы спросите меня, сэр Юстас, я скажу, что все очень странно. Взять хотя бы мою болезнь перед отъездом…
— Дорогой мой, — безжалостно прервал его я, — это был приступ холецистита. Вы всегда от него страдаете.
Пейджет слегка поморщился.
— Это не был обычный приступ. На сей раз…
— Ради Бога, не входите в подробности вашего состояния, Пейджет. Я не хочу о них слышать.
— Очень хорошо, сэр Юстас. Однако я считаю, что я был умышленно отравлен!
— А! — сказал я. — Вы говорили с Рейберном. Пейджет не отрицал.
— По крайней мере, сэр Юстас, он так думает, а он должен знать, о чем говорит.
— Между прочим, где этот парень? — спросил я. — Он не попадался мне на глаза с тех пор, как мы оказались на борту.
— Он сказывается больным и пребывает в своей каюте, сэр Юстас. — Пейджет снова понизил голос. — Но это камуфляж, я уверен. Так ему удобнее охранять.
— Охранять?
— Вашу безопасность, сэр Юстас. На случай, если на вас будет совершено нападение.
— Вы такой бодрячок, Пейджет, — сказал я. — Полагаю, что воображение заводит вас слишком далеко. На вашем месте я пошел бы на бал в костюме смерти или палача. Это будет соответствовать вашему мрачному чувству прекрасного.
Мои слова заставили его замолчать на время. Я вышел на палубу. Девица Беддингфелд беседовала с миссионером-проповедником Чичестером. Женщины всегда увиваются вокруг проповедников.
Человеку моей комплекции неудобно нагибаться, тем не менее я оказал Чичестеру любезность, подняв клочок бумаги, который порхал у его ног.
Ни слова благодарности за свои труды я не дождался. Между прочим, я невольно подсмотрел, что было написано на листке. Там было всего одно предложение.
«Не пытайтесь действовать в одиночку, не то будет хуже».
Миленькое обращение к проповеднику. Интересно, кто такой этот Чичестер? На в и д он кроткий как ягненок. Но внешность обманчива. Спрошу о нем Пейджета. Тот всегда все знает.
Я изящно опустился в шезлонг рядом с миссис Блейр, прервав тем самым ее tete-a-tete с Рейсом, и пригласил ее отобедать со мной в вечер костюмированного бала. А Рейсу удалось напроситься на приглашение.
После ланча пришла девица Беддингфелд и села с нами пить кофе. Я был прав относительно ее ножек. Они действительно самые красивые на судне. Я, конечно, приглашу к обеду и ее.
Я бы очень хотел знать, что приключилось с Пейдже-том во Флоренции. Как только упоминается Италия, он меняется в лице. Если бы я не знал, сколь он порядочен, я заподозрил бы его в какой-нибудь сомнительной интрижке…
Интересно! Даже самые порядочные люди… Для меня было бы большим утешением узнать, что я оказался прав.
Пейджет — и тайный грех! Великолепно!

Глава XIII

Это был любопытный вечер.
У парикмахера мне впору пришелся единственный костюм — медвежонка. Я не прочь сыграть медведя в обществе каких-нибудь миленьких молоденьких девиц зимним вечерком в Англии, но для экватора — это едва ли идеальный костюм. Тем не менее я вызвал много веселья и получил первый приз в конкурсе «Что вы привезли с собой» — нелепое название для костюма, взятого напрокат на один вечер. Однако это было, в общем, несущественно, поскольку никто, кажется, не имел ни малейшего представления, что было привезено, а что получено здесь.
Миссис Блейр отказалась участвовать в маскараде.
Очевидно, тут она заодно с Пейджетом. Полковник Рейс последовал ее примеру. Энн Беддингфелд придумала для себя костюм цыганки и была чудо как хороша. Пейджет сослался на головную боль и не пришел. Вместо него я пригласил странного маленького человечка по фамилии Ривс. Он — видный член Южно-Африканской рабочей партии. Ужасный человечишка, но я буду поддерживать с ним отношения, поскольку он снабжает меня необходимой информацией. Мне нужно иметь представление об этой истории на Ранде в интерпретации обеих сторон.
Во время танцев было жарко. Дважды я танцевал с Энн Беддингфелд, и ей пришлось сделать вид, что она в восторге. Один раз я танцевал с миссис Блейр, которая не дала себе труда притворяться, и еще помучил несколько других девиц, чья внешность произвела на меня благоприятное впечатление.
Затем мы спустились к ужину. Я заказал шампанского, стюард предложил «Клико» 1911 года как лучшее, что у них есть на борту, и я согласился. Похоже, это было единственное, что развязало язык полковнику Рейсу. И так не слишком молчаливый, он стал просто болтлив. Какое-то время я забавлялся, но потом мне в голову пришло, что душой общества у нас становится полковник, а вовсе не я. Он вышучивал мою привычку вести дневник.
— Когда-нибудь он выдаст все ваши неблагоразумные поступки, Педлер.
— Мой дорогой Рейс, — ответил я, — осмелюсь сказать, что я совсем не такой дурак, как вы думаете. Я могу совершать неблагоразумные поступки, но я не пишу о них в дневнике черным по белому. После моей смерти мои душеприказчики узнают мое мнение об очень многих людях, но сомневаюсь, что они обнаружат что-нибудь, что обогатит или умалит их мнение обо мне. Дневник полезен для увековечивания особенностей других людей, но не своих собственных.
— Однако существует такая штука, как бессознательное саморазоблачение.
— На взгляд психоаналитика все отвратительно, — нравоучительно ответил я.
— У вас, должно быть, была очень интересная жизнь, полковник? — спросила мисс Беддингфелд, внимательно глядя на него широко открытыми лучистыми глазами.
Вот как они действуют, эти девицы! Отелло очаровал Дездемону, рассказывая ей сказки, но разве Дездемона не очаровала Отелло тем, как она слушала?
Так или иначе девица разговорила Рейса. Он начал рассказывать сказки о львах. Мужчина, застреливший изрядное число львов, имеет несправедливое преимущество перед другими мужчинами. Мне показалось, что пора и мне рассказать сказку о льве. Только более веселую.
«Между прочим, — заметил я, — это напоминает мне одну довольно увлекательную историю, которую я когда-то слышал. Мой приятель охотился где-то в Восточной Африке. Однажды ночью он зачем-то вышел из своей палатки и был напуган негромким рычанием. Он резко обернулся и увидел льва, припавшего к земле перед прыжком. Ружье он забыл в палатке. Тогда он мгновенно присел, и лев перепрыгнул как раз через его голову. Разозлившись из-за своего промаха, животное зарычало и приготовилось к повторному прыжку. Мой приятель снова присел, и лев опять перепрыгнул через него. То же случилось и в третий раз, но теперь охотник оказался у входа в палатку, заскочил внутрь и схватил свое ружье. Когда он вышел из палатки, держа в руке ружье, лев исчез. Это очень озадачило моего приятеля. Он прокрался за палатку на небольшую поляну. И там, конечно, он нашел льва, который усиленно упражнялся в низких прыжках».
Рассказ был встречен бурей аплодисментов. Я выпил немного шампанского.
«В другой раз, — продолжил я, — с этим моим приятелем произошел еще один курьез. Ему надо было пересечь страну, и, стремясь достичь места назначения до начала дневной жары, он приказывает своим людям запрягать еще затемно. Им пришлось потрудиться, так как мулы были чем-то обеспокоены, но наконец они справились и поехали. Мулы летели как ветер, а когда рассвело, стало ясно, что было тому причиной. В темноте ребята в качестве левого коренника запрягли льва».
Этот рассказ был также хорошо принят, за столом прокатилась волна веселья, но, пожалуй, наибольшее впечатление история произвела на моего приятеля из Рабочей партии, остававшегося бледным и серьезным.
— Боже мой! — взволнованно воскликнул он. — Кто же их распряг?
— Я должна поехать в Родезию, — сказала миссис Блейр. — После того, что вы нам рассказали, полковник Рейс, я просто обязана туда поехать. Хотя это и ужасное путешествие, целых пять дней в поезде.
— Вы должны присоединиться ко мне в моем личном вагоне, — галантно заявил я.
— О, сэр Юстас, как мило с вашей стороны! Вы это серьезно?
— Серьезно ли я! — воскликнул я укоризненно и выпил еще один бокал шампанского.
— Еще примерно неделя, и мы будем в Южной Африке, — со вздохом заметила миссис Блейр.
— Ах, Южная Африка! — сентиментально промолвил я и начал цитировать свою недавнюю речь, произнесенную в Колониальном институте. — Что Южная Африка являет миру? В самом деле, что? Свои фрукты и свои фермы, свою шерсть и свой китовый ус, свои стада и свои шкуры, свое золото и свои алмазы…
Я торопился, ибо знал, что, как только сделаю паузу, вмешается Ривс и сообщит мне, что шкуры ничего не стоят, так как животное попортили их о колючую проволоку, окружающую прииски, или что-нибудь в этом роде, он раскритикует и все остальное и закончит описанием лишений, испытываемых рабочим классом приисков на Ранде. А мне не хотелось, чтобы меня поносили, как капиталиста. Но меня прервали другие, услышав волшебное слово «алмазы».
— Алмазы! — восторженно воскликнула миссис Блейр.
— Алмазы! — выдохнула мисс Беддингфелд. Они обе обратились к полковнику Рейсу.
— Полагаю, вы были в Кимберли?
Я тоже был в Кимберли, но не успел вовремя сказать об этом. Рейса засыпали вопросами. Что собой представляют прииски? Правда ли, что туземцев держат в огороженных бараках? И так далее.
Рейс ответил на их вопросы, продемонстрировав хорошее знание предмета. Он описал, как расселяют туземцев, как организуют изыскательские работы, а также какие меры предосторожности предпринимает «Де Бирс».
— Получается, что украсть алмазы практически невозможно? — спросила миссис Блейр со столь сильным разочарованием, как будто она собиралась туда именно с этой целью.
— Ничего нет невозможного, миссис Блейр. Кражи иногда происходят, как в случае, о котором я вам рассказывал, когда кафр спрятал камень в своей ране.
— Понятно, ну а в крупных масштабах?
— Был один случай в последние годы. Как раз перед войной. Вы должны его помнить, Педлер. Вы ведь тогда были в Южной Африке?
Я кивнул.
— Расскажите нам, — вскричала мисс Беддингфелд. — Пожалуйста, расскажите!
Рейс улыбнулся.
«Очень хорошо, вы все узнаете. Полагаю, большинство из вас слышали о сэре Лоуренсе Ирдсли, великом южноафриканском магнате — владельце приисков? Сам он владел золотыми рудниками, однако в нашей истории он замешан из-за сына. Вы, может быть, помните, что перед самой войной распространились слухи о „новом Кимберли“, скрытом где-то в скалах в джунглях Британской Гвианы. Два молодых исследователя, как сообщалось, вернулись из той части Южной Америки, привезя с собой замечательную коллекцию неотшлифованных алмазов, некоторые достигали значительных размеров. Небольшие алмазы находили и раньше поблизости от рек Эссекибо и Мазаруни, однако эти два молодых человека, Джон Ирдсли и его друг Лукас, заявили, что обнаружили пласты больших углеродистых отложений в общем истоке двух рек. Алмазы были всех цветов — розовые, голубые, желтые, зеленые, черные и совершенно белые. Ирдсли и Лукас приехали в Кимберли, где должны были представить свои драгоценные камни на обследование. В то же время вскрылась сенсационная кража в компании „Де Бирс“. Перед отправкой алмазов в Англию их упаковывают. Они хранятся в большом сейфе, два ключа от которого находятся у двух разных людей, а третьему человеку известна цифровая комбинация, открывающая сейф. Алмазы передаются банку, а тот посылает их в Англию. Каждая упаковка стоит примерно 100 тысяч фунтов стерлингов.
В тот раз служащие банка обратили внимание, что пакет был не совсем обычно запечатан. Он был вскрыт, и оказалось, что в нем лежат кусочки сахара!
Точно не знаю почему, но подозрение в конце концов пало на Джона Ирдсли. Припомнили, что он вел очень беспорядочный образ жизни, когда учился в Кембридже, и что отец не раз выплачивал за него долги. Так или иначе стали распространяться слухи, что эти рассказы об алмазных месторождениях в Южной Америке — сплошная выдумка. Джон Ирдсли был арестован. У него нашли часть алмазов «Де Бирс».
Однако до суда дело так и не дошло. Сэр Лоуренс Ирдсли выплатил сумму, равную стоимости похищенных алмазов, и компания «Де Бирс» не стала возбуждать судебный иск. Каким образом была совершена кража, так никогда и не узнали. Однако сознание того, что его сын — вор, разбило сердце старика. Вскоре он перенес удар. Что касается Джона, то к нему судьба была до известной степени милостива. Он поступил на военную службу, пошел на войну, храбро сражался и пал на поле боя, смыв таким образом пятно со своего имени. Сам сэр Лоуренс умер от третьего удара около месяца тому назад. Он скончался, не оставив завещания, и его огромное состояние перешло его ближайшему родственнику, человеку, которого он едва знал».
Полковник сделал паузу. Тут разразились восклицания и вопросы. Что-то, по-видимому, отвлекло внимание мисс Беддингфелд, и она обернулась. Ее реакция заставила и меня обернуться.
В дверях стоял мой новый секретарь Рейберн. Сквозь его загар проступала бледность человека, увидевшего привидение. Очевидно, рассказ Рейса произвел на него глубокое впечатление.
Неожиданно ощутив на себе наши взгляды, он резко повернулся и исчез.
— Вы знаете, кто это? — отрывисто спросила Энн Беддингфелд.
— Мой второй секретарь, — объяснил я. — Мистер Рейберн. До сих пор он был нездоров.
Она повертела в руках кусочек хлеба, лежавший у ее тарелки.
— Он давно служит у вас?
— Не очень, — осторожно ответил я.
Однако с женщиной осторожность бесполезна, чем вы сдержаннее, тем она больше нажимает. Энн Беддингфелд не колебалась ни минуты.
— Как давно? — прямо спросила она.
— Ну.., я нанял его как раз перед отплытием. Мне его порекомендовал мой старый приятель.
Она больше ничего не сказала и предалась размышлениям. Я повернулся к Рейсу, ощутив, что настала моя очередь проявить интерес к его рассказу.
— А кто такой ближайший родственник сэра Лоуренса, Рейс? Вы знаете?
— Еще бы, — ответил он, улыбаясь. — Это я!

Глава XIV
(Продолжение рассказа Энн)
Ночью после костюмированного бала я решила, что пришла пора довериться кому-нибудь. До сих пор я действовала в одиночку и мне это нравилось. Сейчас вдруг все переменилось. Я перестала верить собственным суждениям, и впервые мною овладело чувство одиночества.
Я сидела на краю моей койки, все еще в костюме цыганки, и обдумывала ситуацию. Сначала я подумала о полковнике Рейсе. Я, кажется, нравилась ему. Он, конечно, будет любезен со мной. И он не дурак. И все же, поразмыслив, я заколебалась. У него властный характер. Он все заберет в свои руки. А это моя тайна! Были и другие причины, в которых я едва ли могла признаться самой себе, но которые делали нежелательной откровенность с полковником Рейсом.
Потом я подумала о миссис Блейр. Она также добра ко мне. Я не обманывалась на этот счет. Вероятно, ее отношение всего лишь временная прихоть. Тем не менее я способна заинтересовать ее. Она — женщина, испытавшая большую часть обычных жизненных ощущений. Я же могу предложить ей нечто необычное! И мне она нравится, нравится ее непринужденность, отсутствие сентиментальности, какого-либо жеманства.
Итак, я надумала. Я решила тут же разыскать ее. Вряд ли она уже легла.
Затем я вспомнила, что не знаю номера ее каюты. Знакомая мне горничная, наверное, знает.
Я позвонила в звонок. После некоторого промедления пришел мужчина. Он дал мне нужную информацию. Миссис Блейр занимала номер 71. Мужчина извинился за промедление и объяснил, что ему приходится обслуживать все каюты.
— А где же тогда горничная? — спросила я.
— Они все кончают дежурство в десять часов.
— Нет, я имею в виду ночную горничную.
— Ночью горничные не дежурят, мисс.
— Однако.., прошлой ночью ко мне приходила какая-то горничная.., около часа.
— Вам, должно быть, приснилось, мисс. После десяти горничные не дежурят.
Он удалился, а я осталась, чтобы переварить это сообщение. Кто была женщина, приходившая ко мне в каюту ночью 22-го? Я посерьезнела, когда осознала, сколь хитры и наглы мои неизвестные противники. Затем, взяв себя в руки, я вышла из своей каюты и пошла искать каюту миссис Блейр. Я постучалась в дверь.
— Кто там? — спросил ее голос.
— Это я, Энн Беддингфелд.
— О, входите, цыганка.
Я вошла. Вокруг лежала разбросанная одежда, а сама миссис Блейр была одета в одно из красивейших кимоно, которые я когда-либо видела, — оранжевое, расшитое золотым и черным. При виде его у меня потекли слюнки.
— Миссис Блейр, — сказала я решительно, — я хочу рассказать вам историю моей жизни.., если сейчас не слишком поздно и вам не будет скучно.
— Нисколько. Мне никогда не хочется ложиться спать, — сказала миссис Блейр с очаровательной улыбкой. — И я бы с удовольствием послушала историю вашей жизни. Вы — самое необыкновенное создание, цыганка. Никому другому не пришло бы в голову врываться ко мне в час ночи, чтобы рассказать историю своей жизни. Особенно после того, как вы целую вечность сдерживали мое естественное любопытство. Я не привыкла, чтобы меня осаживали. Это новое ощущение, в общем, доставило мне удовольствие. Садитесь на диван и облегчите свою душу.
Я рассказала ей все. Это заняло некоторое время, поскольку я входила во все детали. Когда я закончила, она глубоко вздохнула и сказала совсем не то, что я ждала. Она взглянула на меня, немного посмеялась и произнесла:
— Знаете ли, Энн, что вы очень неординарная девушка? Вы никогда не испытывали сомнения в собственной правоте?
— Сомнения? — озадаченно переспросила я.
— Да, сомнения, сомнения, сомнения! Уехать одной, практически без денег! Что вы будете делать, когда окажетесь в чужой стране, а все ваши деньги будут истрачены?
— Бесполезно беспокоиться об этом раньше времени У меня пока еще много денег. Двадцать пять фунтов, подаренные миссис Флемминг, практически не тронуты, и потом, вчера я выиграла в карты. Это еще пятнадцать фунтов. Так что у меня много денег. Целых сорок фунтов!
— Много денег! Бог мой! — прошептала миссис Блейр. — Я бы так не могла, Энн, а ведь я и сама не робкого десятка. Я не могла бы беззаботно уехать-с несколькими фунтами в кармане, не имея представления о том, что делаю и куда еду.
— Но ведь в этом вся прелесть! — вскричала я, совершенно выходя из себя. — Какие необыкновенные ощущения испытываешь, пускаясь в авантюру.
Она посмотрела на меня, кивнула раз или два, а потом улыбнулась.
— Счастливая Энн! На свете немного людей, чувствующих, как вы.
— Хорошо, — нетерпеливо сказала я, — что вы думаете обо всем этом, миссис Блейр?
— Я думаю, что ваш рассказ — самое волнующее, что я когда-либо слышала! Итак, прежде всего вы перестанете называть меня миссис Блейр. Сьюзен будет намного лучше. Договорились?
— С удовольствием, Сьюзен.
— Молодец! Теперь займемся делом. Вы говорите, что в секретаре сэра Юстаса — не в этом с мрачной физиономией, а в другом — вы узнали человека, которого ударили ножом и который искал убежища в вашей каюте?
Я кивнула.
— Это дает нам две нити, связывающие сэра Юстаса со всем клубком. Женщину убили в его доме и именно его секретаря ударили ножом в мистический час ночи. Я не подозреваю самого сэра Юстаса, но все вместе не может быть просто совпадением. Где-то есть связь, даже если он сам ничего не знает.
— Потом этот странный случай с горничной, — задумчиво продолжала она. — Как она выглядела?
— Я ее почти не рассмотрела. Я была так взволнована и напряжена, а горничная, по-видимому, помогла мне разрядиться. Однако.., пожалуй.., действительно, мне кажется, что у нее было знакомое лицо. Ничего удивительного, если я раньше видела ее на судне.
— Ее лицо показалось вам знакомым? — спросила Сьюзен. — Вы уверены, что это не был мужчина?
— Она была очень высокая, — согласилась я.
— Гм. Вряд ли сэр Юстас… Полагаю, что и не мистер Пейджет… Подождите-ка!
Она схватила клочок бумаги и начала лихорадочно что-то рисовать. Склонив голову набок, она внимательно рассмотрела, что у нее получилось.
— Очень похоже на преподобного Эдварда Чичестера. Теперь добавим несколько штрихов. — Она передала рисунок мне. — Это ваша горничная?
— Ну конечно! — вскрикнула я. — Какая вы умница, Сьюзен!
Легким жестом она отклонила комплимент.
— Я всегда подозревала этого Чичестера. Вы помните, как он уронил чашку с кофе и позеленел, когда мы на днях говорили о Криппене?
— И он пытался получить каюту номер 17!
— Да, пока все сходится. Но что все это значит? Что на самом деле должно было произойти в час ночи в каюте номер 17? Нападение на секретаря исключается. Не было никакого смысла приурочивать его к определенному часу в определенный день и определенном месте. Нет, там должна была произойти какая-то условленная встреча, и он шел на нее, когда его ударили ножом. Но с кем была назначена встреча? Безусловно, не с вами. Может быть, с Чичестером. Или с Пейджетом.
— Последнее кажется маловероятным, — возразила я, — они могут видеться в любое время.
Минуту-другую мы посидели молча, а затем Сьюзен попробовала зайти с другой стороны.
— Могло ли что-то быть спрятано в вашей каюте?
— Это представляется более вероятным, — согласилась я, — и объясняет, зачем они рылись в моих вещах на следующее утро. Но там ничего не было спрятано, я уверена.
— А молодой человек не мог что-нибудь незаметно положить в выдвижной ящик накануне ночью?
Я покачала головой.
— Я бы увидела.
— Могли ли они искать ваш драгоценный клочок бумаги?
— Возможно, но это бессмысленно. Там были указаны только время и дата, и они к тому моменту уже прошли.
Сьюзен кивнула.
— Конечно, вы правы. Нет, они искали не бумажку. Между прочим, она у вас с собой? Я бы хотела взглянуть на нее.
Я принесла бумажку как вещественное доказательство № 1 и теперь вручила ее Сьюзен. Она тщательно изучала ее, нахмурившись.
— После 17 стоит точка. Почему не поставили точку и после 1?
— Там оставлен промежуток, — указала я.
— Да, здесь промежуток, однако…
Вдруг она поднялась и стала разглядывать бумажку, поднеся ее к самому свету. В ее действиях было заметно сдерживаемое волнение.
— Энн, это вовсе не точка! Это пятнышко на бумаге! Вы видите? Так что на него не следует обращать внимания, а надо учитывать только промежутки, одни промежутки!
Я встала рядом с ней и прочла цифры так, как теперь их видела.
— 1 71 22.
— Видите! — воскликнула Сьюзен. — Цифры те же, но не совсем. По-прежнему один час и 22-е число, но каюта номер 71! Моя каюта, Энн!
Мы стояли изумленно глядя друг на друга, столь довольные нашим новым открытием и так глубоко взволнованные, что можно было подумать, что мы разгадали всю тайну. Но тут я вдруг спустилась на землю.
— Но, Сьюзен, здесь 22-го в один час ночи ничего не произошло?
Ее лицо тоже вытянулось.
— Нет, ничего.
Мне в голову пришла другая мысль.
— Ведь это не ваша каюта, не так ли, Сьюзен? Я хочу сказать, не та, которую вы первоначально заказали?
— Нет, меня сюда переселил эконом.
— Интересно, была ли она перед отплытием забронирована за кем-то, кто в конце концов не прибыл на борт. Полагаю, мы сможем выяснить.
— Нам нет нужды выяснять, цыганка, — вскричала Сьюзен. — Я знаю! Мне сказал эконом. Каюта была заказана на имя миссис Грей, но, по-видимому, это всего лишь псевдоним знаменитой мадам Надины. Она, вы знаете, известная русская танцовщица. В Лондоне она никогда не выступала, но Париж от нее совершенно без ума. Она пользовалась там оглушительным успехом во время войны. Порядочная дрянь, я полагаю, но очень привлекательная. Когда эконом передавал мне ее каюту, он выразил самые искренние сожаления по поводу ее отсутствия, а потом полковник Рейс порассказал мне о ней. В Париже, кажется, ходили очень странные истории. Ее заподозрили в шпионаже, но не смогли ничего доказать. Полагаю, что полковник Рейс был там и занимался непосредственно этим делом. Он рассказал мне кое-что очень интересное. Там действовала настоящая организованная шайка, но вовсе не немцы. Считали, что ее предводитель, к которому всегда обращались «полковник», был англичанин, но они так никогда и не сумели установить его личность. Однако несомненно, что он руководил большой организацией мошенников международного масштаба. Кражи, шпионаж, разбойные нападения — он ничем не брезговал и обычно ухитрялся подставить для наказания невинного козла отпущения. Он, должно быть, дьявольски умен! Предполагали, что эта женщина была одним из его агентов, но никак не могли найти что-нибудь, за что можно зацепиться. Да, Энн, мы на верном пути. Надина — как раз такая женщина, которая могла быть замешана в нашем деле. Встреча в этой каюте утром 22-го была назначена именно с ней. Но где же она? Почему она не села на пароход? Тут меня осенило.
— Она намеревалась сесть на пароход, — медленно произнесла я.
— Тогда почему она не сделала этого?
— Потому что она мертва. Сьюзен, Надина — женщина, убитая в Марлоу!
Мое воображение перенесло меня обратно в комнату с голыми стенами в пустом доме, и там меня снова охватило неясное ощущение опасности и зла. Вместе с тем я вспомнила, как уронила карандаш и нашла катушку с пленкой. Катушка напомнила мне что-то совсем недавнее. Где я слышала о катушке с пленкой? И почему у меня это связано с миссис Блейр?
Вдруг я подскочила к ней и стала почти трясти ее в возбуждении.
— Ваша пленка! Та, что вам вернули через вентиляционное отверстие? Разве это было не 22-го?
— Та, которую я потеряла?
— Откуда вы знаете, что она была та самая? Зачем кому-то возвращать вам ее таким путем — посреди ночи? Сумасбродная идея. Нет, там было сообщение, пленку вынули из желтой жестяной коробочки, а вместо нее положили что-то другое. Она все еще у вас?
— Я могла использовать ее. Нет, вот она. Я помню, что бросила ее на полку возле койки.
Она вручила мне пленку.
Это был обычный круглый жестяной цилиндрик, в какой упаковывают пленку для тропиков, Я взяла его дрожащей рукой, и в тот же момент мое сердце сильно забилось. Он был заметно тяжелее, чем полагалось.
Трясущимися пальцами я отклеила полоску липкой ленты, плотно закрывавшей цилиндрик, сняла крышку, и на постель выкатилась струйка тусклых прозрачных стекляшек.
— Стекляшки, — сказала я, сильно разочарованная.
— Стекляшки?! — вскрикнула Сьюзен. Интонация ее голоса насторожила меня.
— Стекляшки? Нет, Энн, не стекляшки! Алмазы!

Глава XV

Алмазы!
Очарованная, я глазела на них. Я взяла один алмаз, который, если бы не его вес, вполне мог быть осколком разбитой бутылки.
— Вы уверены, Сьюзен?
— О, да, моя дорогая. Я слишком много раз видела неотшлифованные алмазы, чтобы сомневаться. Эти тоже очень красивые, Энн, а некоторые из них, полагаю, просто уникальны. С ними наверняка связана целая история.
— История, которую мы услышали сегодня вечером, — вскрикнула я.
— Вы имеете в виду?..
— Историю полковника Рейса. Это не может быть совпадением. Он рассказал ее преднамеренно.
— Чтобы посмотреть, какое она произведет впечатление?
Я кивнула.
— На сэра Юстаса?
— Да.
Однако сказав «да», я засомневалась. Подвергался ли испытанию действительно сэр Юстас или же история была рассказана ради меня? Я вспомнила, как предыдущей ночью почувствовала, что меня явно «проверяли». Так или иначе полковник Рейс подозрителен. Но какое все это имеет к нему отношение? Каким образом он может быть связан с нашим делом?
— Кто такой полковник Рейс? — спросила я.
— Пожалуй, это вопрос, — сказала Сьюзен. — Он хорошо известен как охотник на крупного зверя и, как вы слышали от него сегодня вечером, является дальним родственником сэра Лоуренса Ирдсли. Фактически до настоящей поездки я его никогда не встречала. Он часто ездит в Африку. Все считают, что он работает на Секретную службу. Не знаю, правда ли это. Он, безусловно, окутан тайной.
— Полагаю, ему досталась уйма денег как наследнику сэра Лоуренса Ирдсли?
— Моя дорогая Энн, он, должно быть, купается в них. А знаете, он был бы для вас великолепной партией.
— Я не могу попытать с ним счастья, когда вы на борту, — сказала я, смеясь. — Ох, уж эти замужние женщины!
— У нас действительно есть преимущество, — промурлыкала Сьюзен. — И все знают, что я абсолютно предана Кларенсу, моему мужу. Это так спокойно и приятно — ухаживать за преданной женой.
— Кларенс, должно быть, доволен браком с таким человеком, как вы.
— Что вы, жить со мной очень утомительно! Тем не менее он всегда может убежать в свое Министерство иностранных дел, где он вставляет в глаз монокль и засыпает в большом кресле. Мы могли бы телеграфировать ему, чтобы он сообщил нам все, что знает о Рейсе. Я обожаю посылать телеграммы. А Кларенса они так раздражают. Он всегда говорит, что можно обойтись письмом. Однако не думаю, что он нам что-нибудь расскажет Он ужасно сдержан. Именно поэтому с ним так трудно находиться вместе долгое время. Однако вернемся к нашему сватовству. Я убеждена, что полковник Рейс совершенно пленен вами, Энн. Пара взглядов ваших озорных глаз — и дело сделано. Все обручаются на борту. Здесь больше нечего делать.
— Я не хочу выходить замуж.
— Вот как? — воскликнула Сьюзен. — А почему бы нет? Мне нравится быть замужем — даже за Кларенсом!
Я не отреагировала на ее ветреное замечание.
— Я хочу знать, — решительно заявила я, — какое ко всему этому имеет отношение полковник Рейс? В чем-то он замешан.
— Вы не думаете, что его рассказ был простым совпадением?
— Нет, не думаю, — уверенно сказала я. — Он пристально наблюдал за всеми нами. Помните, часть алмазов была найдена, но не все Может быть, это недостающие алмазы, а может быть.
— Что?
Я не дала прямого ответа.