Все лето в один день
   
   
— Уже?
   
— Сейчас.
   
— Когда же?
   
— Скоро.
   
— А ученые точно знают? Это вправду будет сегодня?
   
— Смотри, сама увидишь!
   
Дети жались друг к другу, как цветы, как сорная трава, толкались, суетились, каждый хотел увидеть скрытое солнце.
   
Шел дождь.
   
Дождь шел уже семь лет: тысячи дней, наполненных дождем, сплошь состоящих из дождя; гул и дробь ливня, хрустальные водопады града, неистовые ураганы, словно цунами, что затопляют острова. Тысячи лесных чащоб истребил дождь, и тысячу раз они возрождались, чтобы снова погибнуть. Так всегда было на Венере, и такой ее знали собравшиеся в классе школьники, дети космонавтов, прилетевших в этот дождевой мир, чтобы освоить его и прожить здесь всю свою жизнь.
   
— Кончается, кончается!
   
— Правда!
   
Марго стояла поодаль, в стороне от детей, которые не помнили ни одной минуты без дождя, дождя, дождя… Им было по девять лет, и, если даже семь лет назад выдался день, когда солнце вышло на час и явило свой лик изумленному миру, они этого не помнили. Иногда по ночам она слышала, как они мечутся, потревоженные неясными видениями. И Марго знала, что им снится золото или желтый карандаш, или огромная монета, на которую можно купить весь мир. Она знала, им чудится тепло — так жаркая волна вдруг приливает к лицу человека, пробегает по телу, рукам, ногам. А проснувшись, они всякий раз слышали монотонную дробь нескончаемого потока прозрачных бусинок, сыплющихся на крышу, дорожку, сады, леса. И сны улетучивались.
   
Весь вчерашний день в классе читали про солнце. Как оно похоже на лимон, какое оно жаркое! И дети писали о солнце маленькие рассказы и стихотворения.
   
    
     
По-моему, солнце — цветок,
     
Что расцветает на час.
    
   
   
Это написала Марго. Тихий голос прочел стихотворение в примолкшем классе, а снаружи шел дождь.
   
— Это не ты сочинила! — крикнул кто-то из мальчиков.
   
— Нет, я, — сказала Марго, — я сама.
   
— Уильям! — вмешалась учительница.
   
Но это было вчера. Сейчас дождь стал реже, и дети толпились возле огромных окон.
   
— Где учительница?
   
— Сейчас вернется.
   
— Где же она? Мы все прозеваем!
   
Они вертелись, будто спицы в стремительно вращающемся колесе.
   
Марго стояла одна. Хрупкая, болезненная девочка, она выглядела так, словно несколько лет пробыла под дождем и он растворил всю синеву ее глаз, всю алость губ, всю желтизну волос. Она была старой, выцветшей фотографией из запыленного альбома, и когда говорила — это случалось редко, — голос ее был словно призрак. Сейчас, стоя в сторонке, она пристально смотрела на дождь, на шумный мокрый мир за толстыми стеклами.
   
— Что ты там увидела? — спросил Уильям.
   
Марго молчала.
   
— Отвечай, когда спрашивают!
   
Он толкнул ее. Но она продолжала стоять неподвижно, будто не ощутила толчка.
   
Дети сторонились Марго, не хотели на нее смотреть. Она чувствовала, как они ее избегают. А все потому, что она никогда не участвовала в играх, которые затевались в гулких тоннелях подземного города. Кто-нибудь осалит ее и пустится наутек, а она стоит на месте, только глазами хлопает. Когда весь класс пел о радости, о жизни, о веселых играх, ее губы чуть шевелились. Только когда пели о солнце и лете, Марго подпевала, глядя на залитые дождем окна.
   
Но самым большим преступлением Марго было, конечно, то, что она прилетела сюда с Земли всего пять лет назад, когда ей было четыре года, и помнила солнце, его золотые лучи и голубое огайское небо. Они же всю свою жизнь провели на Венере, им было всего два года в прошлый раз, когда появилось солнце, и они давным-давно позабыли его цвет, его лик, тепло его лучей. А Марго помнила.
   
— Оно похоже на монету, — сказала она однажды, закрыв глаза.
   
— Неправда! — закричали дети.
   
— Оно похоже на огонь в печи, — сказала она.
   
— Врешь, врешь, ничего ты не помнишь! — кричали дети.
   
Но Марго помнила, и, тихо отойдя в сторону, глядела на исчерченные струйками стекла.
   
А как-то раз, с месяц тому назад, она отказалась принять душ в школьной душевой. Закрыв руками темя и уши, она кричала от страха, что вода попадет ей на голову. С тех пор Марго смутно ощущала, что она не такая, как другие дети, и они тоже чувствовали эту разницу.
   
Говорили, будто в следующем году отец и мать Марго заберут ее обратно на Землю. Другого выхода просто не оставалось, хотя это и означало для ее семьи потерю многих тысяч долларов. По всем этим причинам, серьезным и маловажным, дети недолюбливали Марго. Им не нравилось ее белоснежное лицо, ее выжидательное молчание, ее хрупкость и ее будущее.
   
— Уходи! — Мальчик снова толкнул ее. — Чего ты ждешь?
   
Только тут она повернулась и посмотрела на него. Ее глаза сказали, чего она ждет.
   
— Слышишь, нечего здесь торчать! — злобно крикнул мальчик. — Ничего ты не увидишь!
   
Губы Марго дрогнули.
   
— Ничего! — кричал он. — Это все понарошку, правда? — Он повернулся к остальным. — Сегодня ничего не будет! Верно я говорю?
   
— Как же так? — шептала Марго, беспомощно глядя на них. — Ведь сегодня… ученые предсказали… они сообщили… они знают… солнце…
   
— Все понарошку! — ответил мальчик и больно толкнул ее. — Эй, ребята, запрем ее в чулан! Скорей, пока не пришла учительница!
   
— Не надо, — прошептала Марго, садясь на пол.
   
Дети налетели со всех сторон, схватили ее и понесли.
   
Марго отбивалась, умоляла, плакала, но они протащили ее по подземному коридору в большую комнату, толкнули в чулан и заперли дверь. Из чулана доносились приглушенные крики, дверь дрожала от толчков и ударов изнутри. Дети, смеясь, выбежали в коридор и вернулись в класс одновременно с учительницей.
   
— Дети, вы готовы? — Она глянула на часы.
   
— Да! — дружно ответили они.
   
— Все здесь?
   
— Да!
   
Дождь почти перестал.
   
Они гурьбой протиснулись в большую дверь.
   
Дождь прекратился.
   
Словно в самый разгар фильма о лавинах, тайфунах, ураганах, вулканических извержениях, что-то поломалось в будке киномеханика. Сперва — звук: внезапно установилась полная тишина, не стало слышно воя ветра и раскатов грома. Потом кто-то выдернул из аппарата ленту и заменил ее неподвижным изображением безмятежного тропического ландшафта. Мир оцепенел. Тишина была такой подавляющей и неправдоподобной, что казалось, не то тебе заложило уши, не то ты совсем оглох. Дети поднесли руки к ушам. Дверь за ними бесшумно закрылась, и они ощутили дыхание замершего в ожидании мира.
   
   
Появилось солнце.
   
Оно было очень большое, цвета пламенной бронзы. Его окружало ослепительно голубое небо. Лес горел в лучах солнца. Миг — и дети, освободившись от чар, с ликующим визгом помчались навстречу весне.
   
— Не убегайте чересчур далеко! — крикнула им вслед учительница. — Помните, в вашем распоряжении всего два часа. Не то попадете под дождь!
   
А дети все бежали вперед, обратив лицо к небу и чувствуя на щеках горячую ласку солнца. Они сняли курточки и подставили руки солнечным лучам.
   
— Правда, это лучше, чем солнечные лампы?
   
— В сто раз!
   
Они остановились в гуще леса, покрывавшего Венеру, удивительного леса, который рос прямо на глазах, неистово, буйно. Подстегнутые быстротечной весной, мясистые ветви тянулись вверх, расцветали, извивались, как щупальца осьминога. Лес, много лет лишенный солнечных лучей, был цвета резины и пепла, камня и сыра, чернил и луны.
   
Дети, смеясь, лежали на упругом живом ковре и слушали, как он сипит и хлюпает под ними. Они бегали между деревьями, скользили, падали, играли в «кучу малу», в прятки, в салки. Но большинство долго, до слез смотрели на солнце, тянули руки к удивительной синеве и золотистому свету, вдыхали небывало свежий воздух и жадно слушали тишину, словно паря в ласковом море безмолвия и покоя. Они спешили все увидеть и прочувствовать. Потом сорвались с места и забегали, крича, по кругу, будто выскочившие из логова зверьки. Они бегали так целый час и никак не могли остановиться.
   
И вдруг…
   
В самый разгар ликования одна девочка пронзительно вскрикнула.
   
Все замерли.
   
Она стояла на прогалине, вытянув руку.
   
— Ой, смотрите!.. — пролепетала она.
   
Дети нерешительно подошли и посмотрели на ее раскрытую ладонь.
   
Посередине ладони лежала большая блестящая капля.
   
И девочка начала плакать.
   
Дети посмотрели на небо.
   
— Ой! Ой!..
   
Редкие холодные капли падали им на нос, на щеки, в открытые рты. Легкая тучка затянула солнце. Подул прохладный ветерок.
   
Они повернулись и пошли назад, в подземный дом. Руки уныло повисли, улыбки исчезли.
   
Прогремел гром. Миг — и, словно листья, подхваченные порывом ветра, они, толкая друг друга, понеслись взапуски. Засверкали молнии, ближе, ближе: десять километров, пять, один километр, полкилометра… Внезапно стало темно, как в полночь.
   
В дверях они на мгновение остановились. Но хлынул ливень, и они затворили двери. Снаружи доносился тяжелый гул водяной лавины, вездесущий и непрестанный.
   
— Теперь еще семь лет ждать?
   
— Да, семь лет.
   
Кто-то вскрикнул:
   
— Марго!
   
— Что?
   
— Она еще там, в чулане!
   
— Марго…
   
Они стояли, словно прибитые гвоздями к полу, глядя друг на друга, потом потупились. Посмотрели в окно, где снова упорно, безостановочно лил дождь. Они не могли глядеть друг другу в глаза. Их лица стали бледными и серьезными. Они смотрели вниз, на руки, на ноги.
   
— Марго…
   
— Ну?.. — произнесла одна из девочек.
   
Никто не двинулся с места.
   
— Пошли, — прошептала она.
   
Они медленно двинулись через прихожую. Холодная дробь дождя, вой ветра, раскаты грома, зловещие отблески голубых молний сопровождали их.
   
Они медленно вошли в комнату и остановились возле двери чулана.
   
Оттуда не доносилось ни звука.
   
Они еще медленнее отворили дверь и выпустили Марго.