1 2 3 4 5 6 7 8 9 

  
   
Сергей Лукьяненко
   
Новый Дозор
  
  
   
Моим родителям
  
  
   
Данный текст сомнителен для Дела Света.
   Ночной Дозор
  
  
   
Данный текст сомнителен для Дела Тьмы.
   Дневной Дозор
  
  
   
    
Часть первая
    
Смутные цели
   
   
    
     
Пролог
    
    
Старший сержант Дима Пастухов был хорошим полицаем.
    
Случалось, конечно, что он воспитывал обнаглевших пьяниц мерами, не предусмотренными уставом, — к примеру, хорошими зуботычинами или пинками. Но только в том случае, когда пьяница всерьез начинал качать права или отказывался следовать в вытрезвитель. Дима не брезговал пятихаткой, вытрясенной у не имеющего регистрации хохла или чурека, — в конце концов, если зарплата полицейского такая нищенская, пусть нарушители платят штраф ему лично. Он ничего не имел против, когда в забегаловках на подотчетной территории ему вместо стаканчика воды наливали рюмочку коньяка, а с сотни давали тысячу рублей сдачи.
    
В конце концов, служба есть служба. Она и опасна, и трудна. И на первый взгляд как будто не видна. Должно быть материальное поощрение.
    
Но зато Дима никогда не выбивал денег с проституток и сутенеров. Принципиально. Было что-то в воспитании, мешающее этим заниматься. Слегка подвыпивших, но сохранивших рассудок граждан Дима зазря в вытрезвитель не тащил. А узнав о реальном преступлении — не раздумывая бросался в погоню за грабителями, честно искал улики, подавал рапорта о мелких кражах (если пострадавшие настаивали, конечно), старался запомнить лица тех, кого «разыскивает полиция». У него были на счету задержанные, включая настоящего убийцу — зарезавшего вначале любовника жены, что простительно; потом жену, что понятно; а потом бросившегося с ножом на соседа, который и сообщил ему о неверности супруги. Возмущенный такой неблагодарностью сосед заперся в квартире и позвонил в «ноль-два». Приехавший на вызов Пастухов задержал убийцу, бессильно колотящего в железную дверь хилыми, пусть и перемазанными в крови интеллигентскими кулачками, а потом долго боролся с желанием вытащить на лестницу соседа-провокатора и начистить ему физиономию.
    
Так что Дима считал себя хорошим полицейским — и был не так уж далек от истины. На фоне некоторых коллег он выглядел прилежным, словно милиционер Свистулькин из старой книжки про Незнайку в Солнечном городе.
    
Единственное пятно в служебной биографии Димы относилось к январю девяносто восьмого года, когда он, совсем еще молодой и зеленый, патрулировал вместе с сержантом Каминским район ВДНХ. Каминский был вроде как наставником молодого милиционера (тогда еще они назывались милиционерами, или попросту «ментами», не было ни модного «полицейского», ни обидного «полицая») и этой своей ролью очень гордился. В основном его советы и назидания сводились к тому, как и где можно легко подзаработать. Вот и в тот вечер, увидев спешащего из метро в переход молодого пьяненького мужика (даже в руке у него была початая чекушка дешевой водки), Каминский радостно присвистнул, и напарники двинулись наперехват. По всему было ясно, что пьяница сейчас расстанется с полтинником, а то и со стольником.
    
Но что-то не заладилось. Чертовщина какая-то началась. Пьяненький посмотрел на них неожиданно трезвым взглядом (трезвым-то трезвым, только во взгляде было что-то страшноватое, дикое, будто у давно разуверившейся в людях дворовой собаки) и посоветовал напарникам напиться самим.
    
И они послушались. Пошли к ларькам (последние годы ельцинского бардака истекали, но водку еще продавали прямо на улице) и, хихикая как ненормальные, купили по бутылочке — такой же, как у пьяницы, подавшего дельный совет. Потом еще по одной. И еще.
    
Через три часа их, веселых и остроумных, забрал с улицы свой же патруль — и это спасло Пастухова и Каминского. Влетело им не по-детски, но из милиции все-таки не выперли. Каминский с тех пор совсем завязал и божился, что встречный пьяница был гипнотизером или даже экстрасенсом. Пастухов напраслину на мужика не возводил и пустых догадок не строил. Но запомнил его крепко.
    
Исключительно с той целью, чтобы не попадаться на пути.
    
То ли дурацкая и позорная пьянка так запомнилась, то ли в Пастухове прорезались неожиданные способности, но через какое-то время он стал замечать и других людей со странными глазами. Для себя Пастухов называл их «волками» и «псами».
    
У первых во взгляде было спокойное равнодушие хищника — не злобное, нет, волк задирает овцу без злобы, а скорее даже с любовью. Таких Пастухов просто сторонился, стараясь при этом не привлечь внимания.
    
У вторых, больше похожих на давнего молодого пьянчужку, был собачий взгляд. Иногда виноватый, иногда терпеливо-заботливый, иногда грустный. Пастухова смущало только одно: собаки так смотрят не на хозяина, а в лучшем случае на хозяйского детеныша. Поэтому Пастухов сторонился и их тоже.
    
Довольно долго это ему удавалось.
    
    
Если дети — цветы жизни, то этот ребенок был цветущим кактусом.
    
Орать он начал, едва войдя в разошедшиеся двери «Шереметьево D». Красная от злости и стыда мать (очевидно, крик возобновлялся не в первый раз) тащила его за руку — но мальчишка, откинувшись назад, упирался обеими ногами и вопил:
    
— Не хочу! Не хочу! Не хочу лететь! Мамочка, не надо! Мамочка, не хочу! Мамочка, самолет упадет!
    
Мать отпустила руку — и мальчишка грохнулся на пол, где и остался сидеть: толстый, зареванный, некрасивый ребенок лет десяти, одетый чуть легче, чем следовало бы по московской июньской погоде, — явно полет предстоял в теплые края.
    
Метрах в двадцати от них сидящий за столиком кафе мужчина приподнялся, едва не опрокинув недопитую кружку пива. Несколько мгновений смотрел на мальчика и что-то втолковывающую ему мать. Потом сел и негромко сказал:
    
— Это ужасно. Это просто кошмар.
    
— Я тоже так считаю, — поддержала его молодая женщина, сидевшая напротив. Отставила чашку кофе и неприязненно посмотрела на мальчишку. — Я бы даже сказала — омерзительно.
    
— Ну, омерзительного я тут ничего не вижу, — мягко сказал мужчина. — Но что ужасно… это вне всяких сомнений…
    
— Лично я… — начала девушка, но умолкла, увидев, что мужчина ее не слушает.
    
Он достал телефон, набрал номер. Негромко сказал:
    
— Мне требуется первый уровень. Первый или второй. Нет, не шучу. Поищите…
    
Прервав связь, он посмотрел на девушку и кивнул:
    
— Извините, срочный звонок… Что вы говорили?
    
— Лично я — чайлд-фри, — сказала девушка с вызовом.
    
— Свободны от детей? Бесплодны, что ли?
    
Девушка замотала головой:
    
— Распространенное заблуждение! Мы, чайлд-фри, против детей, потому что они порабощают. Надо выбирать — либо ты свободная гордая личность, либо социальный придаток к механизму воспроизводства населения!
    
— А… — кивнул мужчина. — А я было подумал… проблемы со здоровьем. Хотел посоветовать хорошего врача… Ну а секс вы признаете?
    
Девушка заулыбалась:
    
— Ну разумеется! Что мы, асексуалы какие-то? Секс, супружеская жизнь — все это хорошо и нормально. Просто… связывать себя с этими орущими, бегающими…
    
— Гадящими, — подсказал мужчина. — Они ведь еще гадят непрерывно. И сами даже задницу подтереть не могут поначалу.
    
— Гадящими! — согласилась девушка. — Именно так! Провести лучшие годы за обслуживанием нужд неразвитых человеческих особей… Надеюсь, вы не собираетесь читать мне мораль и убеждать, что я одумаюсь и заведу кучу ребятишек?
    
— Нет, не собираюсь. Я вам верю. Я абсолютно убежден, что вы доживете жизнь бездетной.
    
Мимо прошел мальчишка с матерью — то ли слегка успокоившийся, то ли, что вероятнее, просто смирившийся с тем, что полет состоится. Мать вполголоса выговаривала сыну — доносилось что-то про теплое море, про хороший отель и корриду.
    
— О Господи! — воскликнула девушка. — Они еще и в Испанию… похоже, мы одним рейсом. Вы представляете, три часа слышать истерические визги этого маленького жирдяя?
    
— Полагаю, что не три, — сказал мужчина. — Час десять, час пятнадцать…
    
На лице девушки появилось легкое презрение. Мужчина выглядел вполне успешным, как можно не знать при этом самых банальных вещей…
    
— До Барселоны самолет летит три часа.
    
— Три двадцать. Но допустим…
    
— А вы куда летите? — Девушка стремительно утрачивала к нему интерес.
    
— Никуда. Я провожал приятеля. Потом присел выпить кружку пива.
    
Девушка поколебалась.
    
— Тамара. Меня зовут Тамара.
    
— Меня зовут Антон.
    
— У вас ведь наверняка нет детей, Антон? — спросила Тамара, все никак не желая расставаться с любимой темой.
    
— Ну почему же? Есть. Дочка. Наденька. Ровесница этого… жирдяя.
    
— То есть позволить супруге остаться здоровой и свободной женщиной вы не захотели? — усмехнулась Тамара. — Кто она у вас?
    
— Супруга?
    
— Ну не дочка же…
    
— По образованию — врач. А так… волшебница.
    
— Вот что я в вас, мужиках, не люблю, — вставая, произнесла Тамара, — так это пошлые красивости. «Волшебница»! А сами довольны небось, что она у плиты горбатится, пеленки стирает, ночей не спит…
    
— Доволен. Хотя пеленки сейчас никто не стирает, подгузники давно в ходу.
    
При слове «подгузник» лицо девушки перекосилось, будто ей предложили съесть пригоршню тараканов. Она подхватила сумку и не прощаясь пошла к стойке регистрации.
    
Мужчина пожал плечами. Взял телефон, поднес к уху — и тот немедленно зазвонил.
    
— Городецкий… Совсем? Нет, третий уровень никак. Полный чартер до Барселоны. Можно принять, что это второй… Нет?
    
Он помолчал. Потом сказал:
    
— Тогда мне одно седьмое. Нет, вру. У мальчишки дар предвидения второго-первого уровня. Темные упрутся рогом… Одно вмешательство пятого уровня — изменение судьбы одного человека и одного Иного… Хорошо, запишите на меня.
    
Он встал, оставив недопитый бокал на столе. Пошел к стойке регистрации, где рядом с матерью, замершей с каменным лицом в очереди, нервно переминался с ноги на ногу толстый мальчишка.
    
Мужчина прошел мимо контроля (почему-то его никто даже не попробовал остановить), приблизился к женщине. Вежливо кашлянул. Поймал ее взгляд. Кивнул.
    
— Ольга Юрьевна… Вы забыли выключить утюг, когда утром гладили Кеше шортики…
    
На лице женщины отразилась паника.
    
— Вы можете улететь вечерним чартером, — продолжал мужчина. — А сейчас вам лучше съездить домой.
    
Женщина дернула сына за руку — и рванулась к выходу. Мальчик, про которого она, похоже, напрочь забыла, широко раскрытыми глазами смотрел на мужчину.
    
— Хочешь спросить, кто я и почему твоя мама мне поверила? — спросил мужчина.
    
Глаза мальчика затуманились — будто посмотрели не то внутрь, не то куда-то далеко-далеко наружу, куда не стоит заглядывать воспитанным детям (впрочем, и невоспитанным взрослым туда смотреть без нужды не стоит).
    
— Вы Антон Городецкий, Высший Светлый маг, — сказал мальчик. — Вы отец Надьки. Вы… вы нас всех…
    
— Ну? — с живым интересом спросил мужчина. — Ну, ну?
    
— Кеша! — завопила внезапно вспомнившая о сыне женщина. Мальчик вздрогнул, туман в его глазах рассеялся. Он сказал:
    
— Только я не знаю, что все это значит… Спасибо!
    
— Я вас всех… — задумчиво сказал мужчина, наблюдая, как женщина с ребенком несется вдоль стеклянной стены аэропорта к стоянке такси. — Я вас всех люблю. Я вас всех убью. Я вас всех достал. Я вас всех… Как же я вас всех…
    
Он развернулся и неторопливо пошел к выходу. На входе в «зеленый коридор» остановился и посмотрел на очередь, выстроившуюся к стойке регистрации на Барселону.
    
Очередь была большая и шумная. Люди летели отдыхать к морю. В очереди было много детей, много женщин, много мужчин и даже одна девушка чайлд-фри.
    
— Спаси вас Бог, — сказал мужчина. — Я не могу.
    
    
Дима Пастухов как раз достал зажигалку, чтобы дать прикурить своему напарнику Бисату Искендерову. Своя зажигалка у того была — просто уж так у них повелось. Доставал сигарету Дима — за огоньком лез Бисат. Собирался закурить азербайджанец — зажигалку подносил Дима. Если бы Пастухов был склонен к интеллигентской рефлексии, он мог бы сказать, что таким образом они демонстрируют друг другу взаимное уважение, несмотря на расхождение по очень многим взглядам — начиная от национальных проблем и кончая тем, какая машина круче — «Мерседес-МL» или «БМВ-Х3».
    
Но Дима к таким размышлениям склонен не был, ездили они с Бисатом на «фордах», немецкое пиво предпочитали русской водке и азербайджанскому коньяку, а относились друг к другу достаточно дружески. Так что Дима нажал на кнопку, извлекая крошечный язычок пламени, мимолетно глянул на выход из аэропорта — и выронил зажигалку, к которой уже тянулась сигарета приятеля.
    
Из дверей зала отлета выходил «пёс». Нестрашный, интеллигентного вида мужчина средних лет. К таким Пастухов привык, но это был не просто «пёс» — а тот самый… с ВДНХ… из далекого-далекого прошлого… Сейчас он пьяным не выглядел, скорее — немного похмельным.
    
Пастухов отвернулся и стал медленно нашаривать на земле зажигалку. Мужчина с глазами сторожевого пса прошел мимо, не обратив на него никакого внимания.
    
— Пил вчера? — сочувственно спросил Бисат.
    
— Кто? — пробормотал Пастухов. — А… нет, просто зажигалка скользкая…
    
— У тебя руки трясутся, и ты белый весь стал, — заметил напарник.
    
Пастухов наконец-то дал ему прикурить, краем глаза проследил, что мужчина уходит к автостоянке, достал сигарету и закурил сам — не дожидаясь Бисата.
    
— Чёт ты странный… — сказал Бисат.
    
— Да, выпил вчера, — пробормотал Пастухов. Снова посмотрел на здание аэропорта.
    
Теперь оттуда выходил «волк». С уверенным хищным взглядом и твердой походкой. Пастухов отвернулся.
    
— Хаш надо есть поутру, — наставительно сказал Бисат. — Только правильный хаш, наш. Армянский — отрава!
    
— Да они у вас одинаковые, — привычно ответил Пастухов.
    
Бисат презрительно сплюнул и покачал головой:
    
— Только на вид, да. А по сути — совсем разные!
    
— По сути они, может, и разные, а на самом деле — одинаковые, — глядя вслед «волку», тоже прошедшему к стоянке, ответил Дима.
    
Бисат обиделся и замолчал.
    
Пастухов в несколько затяжек докурил сигарету и снова посмотрел на двери аэропорта.
    
Первая мысль была злой и даже обиженной: «Они что, тусовку там сегодня устроили?»
    
А потом пришел страх.
    
Тот, кто вышел из раздвинувшихся дверей и теперь стоял, задумчиво озираясь, не был «псом», но не был и «волком». Это был кто-то другой. Третий.
    
Такой, кто ест волков на завтрак, а собак на обед. Оставляя все вкусное на ужин.
    
«Тигр» — зачем-то классифицировал его Пастухов. И сказал:
    
— Живот прихватило… я в сортир.
    
— Иди, я покурю, — все еще обиженно ответил напарник.
    
Звать Бисата с собой в туалет было бы странно. Что-то объяснять или придумывать — не было времени. Пастухов повернулся и быстро пошел прочь, оставляя Искендерова на пути «тигра». «Да что он ему… пройдет мимо, и все…» — успокаивал он себя.
    
Обернулся Пастухов, только входя в зал отлета.
    
Как раз чтобы увидеть, как Бисат, небрежно козырнув, останавливает «тигра». Напарник, конечно, не различал их, не чувствовал — не было у него в прошлом такого происшествия, как у Пастухова. Но сейчас что-то ощутил даже он — тем полицейским чутьем, которое порой помогает выдернуть из толпы ничем не примечательного внешне человека со стволом в потайной кобуре или ножом в кармане.
    
Пастухов понял, что у него по-настоящему прихватило живот. И рванулся в безопасное, шумное, наполненное людьми и чемоданами нутро аэропорта.
    
Поскольку он был хорошим полицаем, то ему было очень стыдно. Но еще более ему было страшно.
   
   
    
     
Глава первая
    
    
— По утреннему происшествию ситуацию доложит Городецкий, — не отрывая взгляда от бумаг, сказал Гесер.
    
Я встал. Поймал сочувственный взгляд Семена. Начал:
    
— Два часа назад я провожал на рейс в Нью-Йорк господина Уорнса. После того как наш коллега прошел регистрацию и стал покупать водку в дьюти-фри…
    
— Вы что, прошли с ним за паспортный контроль, Городецкий? — осведомился Гесер, не поднимая глаз.
    
— Ну да.
    
— Зачем?
    
— Убедиться, что с ним все в порядке. — Я откашлялся. — Ну и купить кое-что себе в дьюти-фри…
    
— Что именно?
    
— Пару бутылок виски.
    
— Какого… — Гесер оторвал взгляд от стола.
    
— Шотландского. Односолодового. «Гленливет» двенадцатилетний и «Гленморанж» восемнадцатилетний… но это на подарок, я лично считаю, что пить восемнадцатилетний вискарь — пижонство…
    
— Какого хрена! — рявкнул Гесер. — Что за… мелкие корыстные акции…
    
— Вы извините, Борис Игнатьевич, — сказал я. — Но господин Уорнс пьет как лошадь. И предпочитает не «Белую лошадь», а приличные сингл молты. У меня бар опустел. А завтра приедет еще какой-нибудь гость — и вы мне поручите его принимать. А моя зарплата не позволяет покупать алкоголь в «Азбуке вкуса».
    
— Дальше, — ледяным голосом сказал Гесер.
    
— Дальше я сел в баре выпить кружку пива.
    
— Вы давно пьете пиво по утрам, Городецкий?
    
— Четвертый день. С момента приезда Уорнса.
    
Семен хихикнул. Гесер привстал и оглядел всех сидящих за столом — десять Иных не ниже третьего уровня, или, как говорили ветераны, «ранга».
    
— Особенности приема гостей мы обсудим позже. Итак, вы похмелялись пивком. Что дальше?
    
— Вошла женщина с ребенком. Толстый мальчишка лет десяти, вопил не переставая. Просил мать не лететь, говорил, что самолет разобьется. Ну… разумеется, я просканировал ауру. Мальчишка оказался неинициированным Иным высокого уровня, первого-второго как минимум. Судя по всему — предсказатель. Возможно, даже пророк.
    
В зале слегка зашевелились.
    
— Откуда такие смелые выводы? — спросил Гесер.
    
— Цвет. Интенсивность. Мерцание… — Я напрягся, посылая в пространство то, что видел. Все сидящие уставились в пустую точку над столом. Разумеется, никакого реального изображения я не создавал, но сознание всегда услужливо подыщет для картинки какую-нибудь точку в воздухе.
    
— Допустим, — кивнул Гесер. — Но все-таки пророк…
    
— Предсказатель, как правило, лишен возможности увидеть собственное будущее. А мальчик испугался своей смерти. Это уже довод в пользу пророка… — негромко сказала Ольга.
    
Гесер неохотно кивнул.
    
— Я узнал, есть ли у нас право на вмешательство первого-второго уровня — спасти весь самолет. Такого права, увы, не было. Тогда я взял право на пятый уровень и снял с рейса мальчика и его мать.
    
— Разумно. — Гесер вроде бы чуть успокоился. — Разумно. Мальчик на контроле?
    
Я пожал плечами. Семен деликатно кашлянул и вставил:
    
— Работаем, Борис Игнатьевич.
    
Гесер кивнул и снова посмотрел на меня:
    
— Что-то еще?
    
Я поколебался.
    
— Он сделал еще одно предсказание. Мне лично.
    
— Иному Высшего уровня? — уточнил зачем-то Гесер.
    
— Пророк! — почти весело произнесла Ольга. — И впрямь пророк!
    
Я кивнул.
    
— Можешь его озвучить, Антон? — уже совершенно мирно и дружелюбно спросил Гесер.
    
— Легко. «Вы Антон Городецкий, Высший Светлый маг. Вы отец Надьки. Вы… вы нас… вы нас всех…»
    
— Что дальше?
    
— А дальше его прервали.
    
Гесер что-то проворчал и стал постукивать пальцами по столу. Я ждал. И все остальные тоже ждали.
    
— Антон, я не хотел бы показаться невежливым… но вы уверены, что решили выпить пива по собственной воле?
    
Я растерялся. Даже не обиделся — а растерялся. Спросить Иного, не попал ли он под чье-то внушение, — довольно серьезное дело. Словно… ну, словно для одного человека поинтересоваться успешностью интимной жизни другого. Между близкими друзьями, конечно, подобный вопрос возможен. Но между начальником и подчиненным… да еще и в присутствии других сотрудников… Нет, ну если неопытный Иной совершает какой-то неадекватный поступок… тут вопрос «Ты своей головой думал?» уместен. Но и то как риторический. А уж обратиться с таким вопросом к Высшему Иному…
    
— Борис Игнатьевич, — сказал я, с ожесточением сдирая с себя все слои ментальной защиты. — Наверное, я чем-то дал основания вашим словам. Не пойму, правда, чем именно. На мой взгляд — да, я действовал исключительно по собственной воле. Но если вы сомневаетесь, то просканируйте меня, я не против.
    
Конечно же, это тоже была риторическая фраза. Абсолютно. Так человек, оказавшийся под каким-нибудь нелепым подозрением — к примеру, что он, будучи в гостях, украл со стола серебряные ложечки, — предлагает проверить его карманы…
    
— Спасибо, Антон, я воспользуюсь твоим предложением, — ответил Гесер вставая.
    
В следующее мгновение я отключился.
    
А потом открыл глаза.
    
В промежутке, конечно, было какое-то время — минут пять, десять. Вот только я его не запомнил. Я лежал на диванчике, который стоит в кабинете Гесера и который все иронично называют «плацдарм для мозгового штурма». Мою голову придерживала Ольга — и она была очень, очень зла. Напротив меня сидел на стуле Гесер — и он был очень, очень смущен. Больше никого в кабинете не было.
    
— Ну и как… тварь ли я дрожащая, или право имею? — спросил я.
    
— Антон, я нижайше приношу свои извинения, — сказал Гесер.
    
— Перед присутствующими он уже извинился, — добавила Ольга. — Антон, прости старого дурака.
    
Я сел и потер виски. Голова не то чтобы болела — казалась удивительно пустой и звенела.
    
— Кто я? Где я? Кто вы такие, я вас не знаю! — пробормотал я.
    
— Антон, я прошу принять мои извинения… — повторил Гесер.
    
— Шеф, с чего вы взяли, что я под влиянием? — спросил я.
    
— Тебе не кажется странным, что, проводив гостя, ты внезапно присел выпить пива в дрянной и дорогой кафешке, хотя знал, что тебе предстоит садиться за руль?
    
— Кажется. Но так уж тот день сложился.
    
— А что именно в этот момент, когда ты внезапно решил задержаться в аэропорту, у тебя на глазах устроил истерику мальчик-предсказатель?
    
— Жизнь вся состоит из совпадений, — философски сказал я.
    
— Ну а то, что самолет благополучно долетел до Барселоны?
    
Вот тут он меня уел.
    
— Как — долетел?
    
— Обычно. Шумя моторами и покачивая крыльями. Долетел, выгрузил людей и час назад вылетел обратно.
    
Я помотал головой.
    
— Борис Игнатьевич… Я, конечно, не предсказатель. Но уж когда прицельно начинаю проверять вероятность того или иного события… Мальчик завопил о катастрофе. Я глянул его ауру — Иной, неинициированный, в спонтанном выплеске Силы. Я начал проглядывать линии реальности — самолет падал. С вероятностью в девяносто восемь процентов. Может… ну, нет же абсолютно точных предсказаний… Выплыли те два процента?
    
— Допустим. А как еще можешь интерпретировать произошедшее?
    
— Провокация, — неохотно сказал я. — Мальчика накачали Силой, повесили фальшивую ауру. Прием известный, вы сами… Хм… Ну, потом мальчишка истерит, я слышу его вопли, начинаю просчитывать вероятности… допустим, они тоже искажены.
    
— Какова цель? — спросил Гесер.
    
— Заставить нас истратить право на вмешательство первого уровня впустую. Самолет и не думал падать, пацан интереса не представляет. А мы как идиоты выстрелили впустую.
    
Гесер назидательно поднял палец.
    
— Но у нас все равно не было права на вмешательство!
    
— Было, — буркнул Гесер. — Было и есть. Но зарезервировано за мной лично. Если бы ты обратился ко мне напрямую… я бы разрешил вмешаться.
    
— Во как… — сказал я. — Ну тогда… тогда и впрямь похоже. А что пацан?
    
— Пророк… — неохотно сказал Гесер. — Большой силы. И на тебе никаких следов воздействия. Так что ты прав, пожалуй.
    
— Но самолет не упал, — негромко сказала Ольга.
    
Мы замолчали.
    
— У пророков не бывает ошибок. Мальчик — пророк, поскольку выдавал предсказания о своей судьбе и о судьбе Высшего Иного. Но самолет не упал. Ты в события не вмешивался… — негромко произнес Гесер.
    
И тут до меня дошло.
    
— А вы ведь проверяли не то, под влиянием я был или нет, — сказал я. — Вы проверяли, не спас ли я самолет без разрешения.
    
— И это тоже. — Гесер даже не смутился. — Но озвучивать такую причину при коллегах не хотел.
    
— Спасибо огромное. — Я поднялся и пошел к двери. Гесер дождался, пока я открою дверь, и только после этого сказал:
    
— Должен сказать, Антон, я очень рад за тебя. Рад и горд.
    
— Чему же именно?
    
— Тому, что ты не стал вмешиваться без разрешения. И даже не придумывал никаких человеческих глупостей вроде телефонных звонков о бомбе в самолете…
    
Я вышел и закрыл за собой дверь.
    
Мне хотелось заорать или стукнуть кулаком по стене.
    
Но я держался. Я был невозмутим и холоден.
    
Я ведь действительно не придумывал «никаких человеческих глупостей»! Мне это даже в голову не пришло. Я убедился, что у нас нет законной возможности спасти двести человек, — и спасал одного Иного и его мать.
    
Уроки пошли мне на пользу. Я вел себя как правильный Высший Иной.
    
И от этого на душе было мерзко.
    
— Антон!
    
Обернувшись, я увидел поспешно догонявшего меня Семена. Выглядел тот слегка смущенным, как старый друг, ставший невольным свидетелем неловкой и некрасивой сцены. Но мы были дружны достаточно долго и крепко, чтобы Семену не пришлось изображать, будто он задержался случайно.
    
— Думал, дольше ждать придется, — пояснил Семен. — Ну учудил шеф, учудил…
    
— Он прав… — неохотно признал я. — Ситуация и впрямь сложилась странная.
    
— Мне поручили поговорить с мальчишкой, инициировать, обосновать родителям его занятия в нашей школе… в общем — стандартная процедура. Хочешь, поедем?
    
— А что, уже нашли? — заинтересовался я. — Я только имена считал, дальше возиться не стал…
    
— Конечно, нашли! Двадцать первый век на дворе, Антоха! Позвонили в наш информационный центр, задали вопрос — кто не явился на рейс такой-то в Барселону. Через минуту Толик перезвонил, выдали имена и адреса. Иннокентий Григорьевич Толков, десять с половиной лет. Живет с мамой… ну, ты же знаешь, что в неполных семьях Иные встречаются статистически чаще.
    
— Социальная депривация способствует… — буркнул я.
    
— А я слышал версию, что папаши подсознательно чувствуют, что ребенок — Иной, и уходят из семьи, — сказал Семен. — Боятся, короче… Живут Толковы рядом, на «Водном стадионе»… смотаемся?
    
— Нет, Семен, не поеду, — покачал я головой. — Ты и сам прекрасно справишься.
    
Семен вопросительно смотрел на меня.
    
— Да все в порядке! — твердо сказал я. — Не бойся, я не бьюсь в истерике, не ухожу в запой и не вынашиваю планов покинуть Дозор. Я в аэропорт съезжу, поброжу там. Как-то все неправильно, понимаешь? Мальчик-пророк изрек туманные пророчества, самолет, который должен был упасть, не разбился… все не так!
    
— Гесер уже послал в Шереметьево инспекцию, — сообщил Семен.
    
Какой-то у него был голос ехидный…
    
— Кого он послал?
    
— Ласа.
    
— Понятно, — кивнул я, останавливаясь у лифтов и нажимая вызов. — То есть ничего интересного Гесер не ждет.
    
Лас был нетипичным Иным. Начать с того, что никаких способностей Иного у него не было и не должно было появиться. Но несколько лет назад его угораздило попасть под заклинание древней магической книги «Фуаран». Вампир Костя, бывший когда-то моим соседом и даже приятелем, продемонстрировал на Ласе, что с помощью книги способен превращать людей в Иных…
    
Самым странным я считал даже не то, что Лас превратился в Иного, а то, что он превратился в Светлого Иного. Злодеем он не был, но вот чувство юмора имел специфическое… да и его взгляды на жизнь соответствовали скорее Темному. Работа в Ночном Дозоре, к которой он относился, похоже, как к очередной шутке, его особо не изменила.
    
Но Иным он был слабым. Седьмого, самого начального уровня, с неопределенными перспективами дорасти до пятого-шестого (впрочем, Лас к этому не рвался).
    
— А вот не скажи, — не согласился со мной Семен. — Гесер не ждет ничего интересного в магическом плане. Ты ведь там был, ничего не заметил. Ты и сам Высший…
    
Я поморщился.
    
— Высший, Высший, — дружелюбно сказал Семен. — Опыта у тебя мало, но способности-то есть. Так что копать в этом направлении бесполезно. А вот Лас — он по-другому на ситуацию посмотрит. Практически с точки зрения человека. Голова у него работает довольно парадоксально… вдруг что-то заметит?
    
— Тогда точно нам следует съездить вдвоем, — сказал я. — А ты дерзай, инициируй пророка.
    
— Восстань, и виждь, и внемли… — Семен первым вошел в наконец-то появившийся лифт, вздохнул: — Ох, не люблю я пророков и предсказателей! Как ляпнут что-нибудь в твой адрес — и ходишь потом как дурак, размышляешь, что же имелось в виду. Порой таких страхов себе напридумываешь, а на деле полная ерунда, тьфу, внимания не стоит!
    
— Спасибо, — сказал я Семену. — Да не беспокойся ты… я спокойно к этому отношусь. Подумаешь, пророк!
    
— Помню, был у нас в Петрограде один предсказатель, — с готовностью подхватил Семен. — И вот в году одна тыща девятьсот шестнадцатом, под Новый год, спрашиваем его о перспективах. А он нам и выдает…
    
    
Ласа я успел перехватить во дворе, он как раз садился в свою чисто вымытую «мазду». При моем появлении он откровенно обрадовался.
    
— Антон, а ты не сильно занят?
    
— Ну…
    
— Не смотаешься со мной в «Шарик»? Борис Игнатьевич велел по твоим следам пройти, странности всякие поискать. Может, присоединишься?
    
— Что с тобой поделать, — вздохнул я, забираясь на правое сиденье. — Съезжу. Будешь должен, сам понимаешь.
    
— О чем речь, — обрадовался Лас, заводя машину. — А то у меня со временем плохо, и так сегодня планы пришлось менять.
    
— Что за планы? — спросил я, пока мы выезжали со стоянки.
    
— Да это… — Лас слегка смутился. — Я сегодня креститься собирался.
    
— Чего? — Мне показалось, что я ослышался.
    
— Креститься, — повторил Лас, глядя на дорогу. — Ничего? Нам ведь можно креститься?
    
— Кому «нам»? — уточнил я на всякий случай.
    
— Иным!
    
— Можно, конечно, — ответил я. — Это как бы… дела духовные. Магия магией, а вера…
    
Ласа будто прорвало:
    
— Вот и я подумал — черт его знает, как там посмотрят на то, что магией занимаюсь… я вообще-то агностик всегда был, ну точнее — экуменист широкого профиля, а тут как-то подумал… лучше уж креститься, для гарантии.
    
— В «Симпсонах» один персонаж был, так он на всякий случай еще соблюдал день субботний и совершал намаз, — не удержался я.
    
— Не кощунствуй, — сказал Лас строго. — Я же серьезно… Церковь вот специально нашел в Подмосковье. В Москве, говорят, все попы коррумпированные. А в провинции — ближе к Богу. Вчера созвонился, поговорил… ну, меня там знакомые порекомендовали… сегодня обещали покрестить, а тут Гесер задание выдал…
    
— Как-то быстро ты, — усомнился я. — Ты вообще готов к таинству крещения?
    
— Конечно, — усмехнулся Лас. — Крестик купил, Библию на всякий случай, пару иконок…
    
— Подожди-подожди, — заинтересовался я. Мы как раз выскочили на Ленинградку и понеслись к аэропорту. Лас привычно наложил на машину чары «эскорт», и нам начали торопливо уступать дорогу. Уж не знаю, кто из водителей что видел — кто «скорую помощь», кто полицию с включенной сиреной, кто правительственный эскорт, увешанный мигалками, как дурень мобильниками, но дорогу нам освобождали резво. — А символ веры ты выучил?
    
— Какой символ веры? — удивился Лас.
    
— Никео-Царьградский!
    
— А надо? — заволновался Лас.
    
— Ладно, священник подскажет, — развеселился я. — Рубашку крестильную купил?
    
— Зачем?
    
— Ну, когда из купели вылезешь…
    
— В купель только младенцев окунают, я же в нее не залезу! На взрослых брызгают!
    
— Дубина, — с чувством сказал я. — Есть специальные купели, для взрослых. Называются баптистерии.
    
— Это у баптистов?
    
— Это у всех.
    
Лас задумался, благо вождение автомобиля под прикрытием «эскорта» позволяло не особо напрягаться.
    
— А если там бабы будут?
    
— Они тебе теперь не бабы, а сестры во Христе!
    
— Ну ты врешь! — возмутился Лас. — Хватит уже, Антон!
    
Я достал мобильник, подумал секунду и спросил:
    
— Кому из наших ты веришь?
    
— В духовном плане? — уточнил Лас. — Ну… Семену поверю…
    
— Годится, — кивнул я, набрал номер и включил громкую связь.
    
— Да, Антон? — отозвался Семен.
    
— Слушай, ты крещеный?
    
— Ну как в моем возрасте русский человек может быть некрещеным? — ответил Семен. — Я ж при царе родился…
    
— А сейчас вере православной близок?
    
— Ну… — Семен явно смутился. — В церковь хожу. Иногда.
    
— Скажи, взрослых как крестят?
    
— Если по-нормальному, то как детей. Разделся — и в воду с головой три раза.
    
— Спасибо. — Я прервал связь. — Понял? Фома… готовящийся к таинству…
    
— Что еще там будет? — спросил Лас.
    
— Становишься лицом на запад, трижды плюешь и говоришь: «Отрекаюсь от Сатаны!»
    
Лас расхохотался.
    
— Ну, Антон… Хорош гнать! С крещением согласен, это я погорячился! Правильный некоррумпированный поп не будет воду экономить. А вот стать на запад лицом… плюнуть…
    
Я снова набрал Семена.
    
— Да? — с любопытством отозвался тот.
    
— Еще вопрос. Как происходит обряд отречения от Сатаны при крещении?
    
— Становишься лицом на запад. Батюшка спрашивает, отрекаешься ли ты от Сатаны и от дел его. Трижды вслух отрекаешься, плюешь в сторону запада…
    
— Спасибо. — Я снова прервал связь.
    
Лас молчал, вцепившись в руль и глядя перед собой. Мы уже проехали МКАД.
    
— А еще какие сложные моменты будут? — почти робко спросил он.
    
— Окунулся, отрекся. — Я начал загибать пальцы. — И третий шаг… ты учти, в церкви все троично, потому что Бог триедин. Третий шаг — выходишь из купели и обегаешь вокруг церкви трижды, строго противосолонь…
    
— Голым? — ужаснулся Лас. — Без штанов?
    
— Конечно. Аки Адам ветхозаветный, безгрешный до вкушения плодов с древа познания!
    
Фраза родилась спонтанно, но звучала очень убедительно.
    
— Ну… если надо… — тихо сказал Лас.
    
— Ты б зашел в любую церковь, — посоветовал я. — Даже в коррумпированную. И книжечку купил с пояснениями.
    
— Мне неудобно в церковь заходить, — признался Лас. — Мало того что некрещеный, так еще и волшебник!.. Блин, может, отложить крещение? Раз надо голым вокруг церкви бегать… в фитнес похожу, подкачаюсь…
    
— Ладно, насчет бега вокруг церкви — это неправда, — сжалился я. — Но я бы все-таки советовал тебе отнестись к вопросу серьезнее.
    
— Как все сложно… — вздохнул Лас, выруливая к терминалу. — Нам в «D»?
    
— Да, в новый, — подтвердил я.
    
— Что ж, попробуем с Божьей помощью! — сказал Лас.
    
Я понял, что пыл неофита в нем не угас.
   
   
    
     
Глава вторая
    
    
В аэропорту мы с Ласом разделились. Он отправился общаться с людьми — его способностей вполне хватало, чтобы ему выкладывали всё начистоту. В первую очередь Ласу предстояло пообщаться с техниками, готовившими злополучный (или правильнее будет сказать — счастливый?) «боинг» к полету, потом с диспетчерами и, если получится, с экипажем. А я отправился к дежурившим в аэропорту Иным.
    
Как и положено, двое их было — Темный и Светлый. Нашего я, конечно, знал — Андрей, молодой парень, пятый уровень, в офисе появлялся редко, постоянно работал в аэропорту. Темного видел несколько раз, когда самому приходилось куда-то улетать или возвращаться.
    
Конечно, они уже были в курсе случившегося. И Андрей, и пожилой Темный по имени Аркадий с удовольствием обсудили со мной историю с самолетом — вот только ничего полезного они не знали и сказать не могли. У Темных мальчик уже получил ироническое прозвище «Мальчик, который не полетел», вот, пожалуй, и все ценное, что я узнал. А еще заметил, что отношения Андрея и Аркадия вполне дружеские, и мысленно отметил: рекомендовать более частую смену дежурных. В принципе ничего запрещенного в дружеских отношениях между Иными нет. Бывают такие случаи… я сам дружил с семьей вампиров, а в Питере даже есть уникальная семья Светлого волшебника и Темной прорицательницы, правда, не работающих в питерских Дозорах… Но в случае с молодым Светлым и опытным Темным возникал риск нежелательного влияния.
    
Лучше перестраховаться.
    
С этой мыслью я еще побродил по аэропорту, обнаружил стоящего в очереди на регистрацию вампира, от скуки проверил у него регистрационную печать — все было в порядке. Подмывало снова выпить пива, но это уже было бы чересчур. С другой стороны… за руль мне сейчас не надо… я поймал себя на том, что толкусь все ближе и ближе к бару.
    
К счастью, появился Лас — бодрый и веселый. Я облегченно отвернулся от ресторанчика и помахал Ласу рукой.
    
— Девяносто четыре процента! — радостно сообщил он мне.
    
Я вопросительно приподнял бровь — ну, во всяком случае, попытался изобразить именно это.
    
— Меня давно занимал вопрос, сколько людей ковыряют пальцем в носу, когда уверены, что их никто не видит. Так вот, я опросил ровно сто человек — из них девяносто четыре сознались!
    
На секунду мне показалось, что Лас сошел с ума.
    
— И ты спрашивал людей об этом вместо поиска чего-то странного?
    
— Почему «вместо»? — обиделся Лас. — Вместе! Сам подумай, как минимальным магическим воздействием заставить людей вначале говорить правду, а потом покрепче забыть о расспросах? Я представился социологом, который с разрешения руководства проводит опрос. Спрашивал о всяких наблюдаемых странностях, о том, как они провели сегодняшнее утро… в общем, все, что положено. Все это под действием «Платона». А в конце задавал вопрос про ковыряние в носу. Сам понимаешь, человек, который сознался, пусть даже в анонимном опросе, что наедине сам с собой выковыривает пальцем козюли из носа, постарается побыстрее забыть всю историю. И для дела полезно, и я получил ответ на вопрос!
    
— Зачем тебе этот ответ? — спросил я. — Люди наедине сами с собой часто совершают… ну… не самые красивые поступки. Поковырять пальцем в носу — мелочь в общем-то.
    
— Конечно, — согласился Лас. — Так это ведь и показательно! Подавляющее большинство людей будет насмерть стоять за такую ерундовую ложь. Отрицать не то, что заглядываются на недозрелых нимфеток, не платят налоги или подсиживают коллег на работе, — а банальную, никому вреда не приносящую, смешную вещь — ковыряние пальцем в носу! Это многое говорит о людях.
    
— Следующий раз спроси про ковыряние пальцем в другом месте, — мрачно ответил я. — Что по делу?
    
Лас пожал плечами.
    
— Самолет был нормальный. Проверяли его как положено, никаких нареканий… кстати, а ты знал, что самолеты можно выпускать в полет, когда у них часть аппаратуры не работает? Так вот, у этого никаких нареканий не было. И самолет новенький, три года назад сделан, не какая-нибудь рухлядь после китайцев.
    
— То есть упасть он не должен был? — уточнил я.
    
— Все в руке Божьей, — пожал плечами Лас и блеснул знанием Библии: — И птица с неба не упадет без воли Господа! Тем более — самолет. Ну… он и не упал.
    
— Но ведь мальчик пророчил… — сказал я. — И линии вероятности указывали на неминуемую катастрофу… Хорошо. Самолет был исправный, экипаж опытный. Хоть какие-то странности были?
    
— Касательно самолета — или вообще? — уточнил Лас.
    
— Вообще.
    
— Ну… один полицай местный поутру обосрался.
    
— Что?
    
— До туалета не добежал. Наложил в штаны. Ему в дежурке старую форму нашли, он в душе отмылся…
    
— Лас, да что тебя так тянет на всякую брутальность? — возмутился я. — Если даже с работником полиции случился приступ дизентерии, это не повод для обсуждения… и уж тем более — иронии! Ты же Светлый! Светлый Иной!
    
— Так я обоим полицаям сочувствую, — небрежно обронил Лас.
    
У меня что-то екнуло в груди.
    
— Обоим? Беляшей в местном кафе поели?
    
— Да нет, у второго с пищеварением все в порядке, — успокоил Лас. — Второй с ума сошел.
    
Я ждал. Было понятно, что Лас ждет уточняющих вопросов и что информацию он излагает дозированно вполне сознательно — для пущего драматизма.
    
— Тебе неинтересно? — спросил Лас.
    
— Докладывай по форме, — попросил я.
    
Лас вздохнул и почесал затылок.
    
— Да в общем-то ничего особенного. Но как-то выбивается из рутины повседневной жизни. Утром, примерно в то время, как ты из аэропорта уехал, случилась неприятность с нарядом патрульно-постовой службы. Один полицай, Дмитрий Пастухов, пошел в сортир, но не добежал. А второй… второй чуть позже зашел в дежурную часть, положил на стол кобуру, документы, рацию. Сказал, что утратил интерес к работе в органах охраны порядка, и ушел. Начальство пока даже сообщать никуда не стало. Надеется, что одумается и вернется.
    
— Поехали, — сказал я.
    
— К кому первому?
    
— К тому, что не добежал.
    
— А к нему ехать не надо. Я же говорю — он помылся, переоделся и вернулся на рабочее место.
    
    
С первого взгляда никак нельзя было сказать, что сегодня утром полицейский Дмитрий Пастухов попал в столь деликатную и, чего уж греха таить, постыдную ситуацию. Разве что форменные брюки, если повнимательнее присмотреться, были ему чуть великоваты, да и тоном чуть отличались от кителя.
    
Зато выглядел он просто великолепно. Одухотворенно, можно сказать. Как сказочный милиционер, задержавший бандита на месте преступления и получающий из рук генерала наручные часы с гравировкой «За отвагу при исполнении служебного долга». Как летчик-испытатель, дотянувший-таки самолет с отказавшим мотором до аэродрома — и ощутивший, как колеса мягко коснулись земли. Как прохожий, что смотрит на рухнувшую за его спиной, там, где он только что прошел, гигантскую сосульку и с нелепой улыбкой достающий из пачки сигарету…
    
Как человек, переживший смертельную опасность, уже осознавший, что остался жив, но еще не до конца понявший — зачем.
    
Дмитрий Пастухов прогуливался перед входом в аэропорт, не по-уставному заложив руки за спину и как-то очень добродушно и дружелюбно поглядывая вокруг.
    
Но по мере того как мы с Ласом подходили к нему, на лице полицейского проступало совсем другое выражение.
    
Как у милиционера, которому улыбающийся генерал говорит: «Молодец… молодец… знал же, наверное, чьего племянника арестовываешь, — и не испугался? Герой…»
    
Как у летчика, в чьем самолете, уже катящемся по бетонке, свирепым жадным пламенем вспыхивает топливный бак.
    
Как прохожий, что, разминая сигарету и не отрывая взгляда от расколовшейся сосульки, вдруг слышит над головой «Берегись!!!»
    
Он меня боялся.
    
Он знал, кто я такой. Ну, может, не точно… но представляться проверяющим, журналистом или санитарным врачом смысла не имело.
    
Он знал, что я не человек.
    
— Лас, подожди здесь, — попросил я. — Лучше я сам…
    
Пастухов ждал, не пытаясь уйти или сделать вид, что не замечает моего приближения. К оружию, чего я слегка опасался (не хотелось начинать разговор так энергично), он не тянулся. А когда я остановился в двух шагах, глубоко вздохнул, неловко улыбнулся и спросил:
    
— Разрешите закурить?
    
— Что? — Я растерялся. — Конечно…
    
Пастухов достал сигареты, жадно закурил. Потом сказал:
    
— Большая просьба… не надо больше заставлять напиваться. Меня из органов попрут! У нас сейчас очередная кампания, даже за появление на работе с похмелья выгоняют…
    
Несколько секунд я смотрел на него. А потом что-то сложилось в голове, и я увидел серую московскую зиму, грязный снег на обочине проспекта Мира, бесчисленные ларьки у метро «ВДНХ», двух подходящих ко мне милиционеров — один постарше, другой совсем молодой парень…
    
— Извините, — сказал я. — Вам тогда сильно досталось?
    
Полицейский неопределенно пожал плечами. Потом сказал:
    
— А вы совсем не изменились. Тринадцать лет прошло… а даже не постарели.
    
— Мы медленно стареем, — сказал я.
    
— Угу, — кивнул Пастухов и выбросил сигарету. — Я не дурак. Я все понимаю. Так что… говорите сразу, что вам нужно. Или делайте, что вам нужно.
    
Он меня боялся. Ну а кто бы не испугался человека, который одним словом может заставить вас делать все, что угодно?
    
Я опустил глаза, ловя свою тень. Шагнул в нее — и оказался в Сумраке. В этом не было особой нужды, но все-таки из Сумрака аура сканируется тщательнее.
    
Полицейский был человеком. Ни малейших признаков Иного. Человек, и не самый плохой.
    
— Расскажите, что произошло сегодня утром? — спросил я, возвращаясь в обычный мир. Пастухов мигнул — наверное, ощутил дыхание Сумрака. Заметить мое исчезновение на такое короткое время он никак не мог.
    
— Мы с Бисатом здесь стояли, — сказал он. — Так… трепались. День сегодня был хороший. — По интонации было понятно, что сейчас он уже так не считает. — Тут вы прошли…
    
— Вы меня узнали, Дмитрий? — спросил я. Накладывать заклинание правды не было никакого смысла — он говорил честно.
    
— Ну, вначале просто понял, что вы из этих… — Полицейский неопределенно повел рукой. — А потом узнал, да…
    
— Как поняли?
    
Пастухов посмотрел на меня с удивлением.
    
— Ну… я таких, как вы, сразу узнаю…
    
— Как?
    
До полицейского дошло.
    
— А что, это редкость? — спросил он, явно о чем-то размышляя.
    
— Не то чтобы редкость. — Я решил ничего не скрывать. — Но обычно нас видят такие же Иные, как и мы. Узнают по ауре.
    
— Аура — это вроде свечение такое вокруг головы, да? — наморщил лоб Пастухов. — Я думал, его психи всякие видят. И жулики.
    
— Не только вокруг головы, не только психи и жулики. А что видите вы?
    
— Да я по глазам вас узнаю! Вот с тех пор, как с вами встретился первый раз… — резко сказал Пастухов. — У вас глаза… как у сторожевого пса.
    
Если бы я только что не сканировал его ауру, то уверился бы, что передо мной какой-то странный слабый Иной, который воспринимает чужие ауры очень своеобразно. В конце концов, аура действительно сильнее вокруг головы, а на лице сильнее всего излучают свечение глаза. Может, он так и считывает Иных?
    
Ну нет же, он не Иной, он человек…
    
— Любопытно, — признался я. — Значит, как у пса?
    
— Без обид, — пожал плечами Пастухов. Он потихоньку приходил в себя.
    
— Да какие уж тут обиды. Я собак люблю.
    
— А еще есть те, у кого глаза как у волка, — сказал Пастухов.
    
Я кивнул. Понятно. Значит, так он видит Темных.
    
— Продолжайте, пожалуйста.
    
— Утром вы прошли мимо, — сказал Пастухов. — Ну… я напрягся, конечно. Почему-то думал, дурак, что вы меня тоже запомнили, как и я вас. С чего бы, на самом-то деле? Вы, наверное, такие фокусы с людьми каждый день проделываете.
    
— Нет, — сказал я. — Нельзя. Тогда ситуация была критическая. Ну и я сам… был очень молод и неопытен. Что придумал, то и сделал… Вы продолжайте.
    
Пастухов вытер пот со лба. Пожал плечами.
    
— Потом «волк» один прошел… ну… обычное дело. В аэропорту я каждый день ваших вижу. А потом вышел еще один… тут меня страх и пробрал.
    
— Тоже «волк»? — уточнил я.
    
— Нет… — Пастухов замялся, затоптался на месте. — Никогда таких не встречал. Я его «тигром» про себя назвал. У него такой взгляд… будто он кого хочет, того и сожрет, прямо на месте… И я… я почему-то подумал, что он меня вычислит. Поймет, что я его вижу. И убьет тут же. Да что я говорю, я не подумал, я и сейчас так думаю! Он бы меня убил. В ту же секунду. Я и решил отойти. Сказал напарнику, что живот схватило, и в туалет. Бисату-то что сделается? Он же ваших не видит! Но я когда отходил, то смотрю — Бисат этого… «тигра»… останавливает!
    
— Ты можешь его описать, «тигра»?
    
Пастухов помотал головой.
    
— Я только издалека его видел. Мужчина, средних лет, среднего роста, волосы темные…
    
— Очень не люблю людей с такими приметами, — поморщился я. — Как же ты взгляд его разглядел на расстоянии?
    
— А я взгляд на любом расстоянии вижу, — серьезно ответил Пастухов. — Сам не знаю почему.
    
— Национальность?
    
Дмитрий задумался.
    
— Обычная, наверное. Уроженец европейской части.
    
— То есть не кавказец, не азиат, не скандинав…
    
— Даже не негр.
    
— Еще что-нибудь?
    
Пастухов закрыл глаза и нахмурился. Он искренне старался.
    
— Багажа у него не было. Когда он стоял рядом с Бисатом, я заметил — у него руки пустые. Вряд ли прилетел так, правда?
    
— Спасибо, это интересно, — сказал я. Конечно, на самом деле багаж мог быть и невидим. Я как-то сам протащил в самолет невидимый чемодан, чтобы не платить за перегрузку…
    
Полицейский вздохнул и сказал:
    
— Наверное, надо было вернуться. Только у меня и впрямь живот свело так, что боялся до туалета не добежать… — Он осекся, потом продолжил: — Я и не добежал. Да вы уже знаете, наверное.
    
— Знаю, — кивнул я.
    
— Навалил в штаны, — обреченно сказал Пастухов. — Нет, если бы расстройство какое, дизентерия — так с кем не бывает? А тут… на ровном месте… Пока почистился как смог, пока в дежурку зашел… взял там со старой формы на подмену штаны… Дежурный ржет, понятно, к вечеру все знать будут… Вернулся на пост.
    
— И?.. — Это интересовало меня куда больше, чем проблемы со здоровьем и реноме Пастухова.
    
— Да вроде ничего. Бисат стоит, улыбается. Я его спросил, что было с тем, кого он остановил. Бисат рукой махнул, говорит: «Все в порядке, никакого смысла не было его задерживать». Ну, думаю, пронесло… А тут Бисат вдруг снимает китель, погоны так аккуратненько с него сдирает! Бляху сдирает! Документы достает. Пистолет, рацию, спецсредства… И все вручает мне! Я спрашиваю, что с ним. А он отвечает: «Это все смысла не имеет, нет никакой надобности в моей работе». И к электричке! Я ему кричу вслед, а он рукой машет — и вперед! Сейчас, наверное, уже дома.
    
— Я слышал, что он сам зашел в дежурную часть, — заметил я.
    
— Роман небось сказал? — уточнил Пастухов. — Это я его так попросил, когда вещи отнес. Все-таки одно дело, когда человек прямо на улице все бросил, другое — когда в дежурку сдал. Может, одумается, вернется? Ему и так неприятностей светит по полной… хотя, наверное, через дурку пропустят и уволят по состоянию здоровья…
    
— Ты сам-то веришь, что он вернется? — спросил я.
    
Пастухов замотал головой:
    
— Нет. Не верю. Это «тигр». Это он что-то такое с ним сделал. Может, велел так… как вы мне напиться тогда приказали… А может, что-то другое. Не вернется он.
    
— Спасибо, — сказал я искренне. — Ты хороший человек, мне кажется. Извини, что тогда так вышло.
    
Пастухов замялся. Потом все-таки спросил:
    
— Ну и что теперь со мной будет? Велите все забыть?
    
Я задумчиво смотрел на него. Не хотелось мне применять к Пастухову даже самые простенькие заклинания. Странный он человек, пускай и хороший.
    
— Даешь честное слово никому и ничего не рассказывать про наш разговор? — спросил я. — И вообще про нас?
    
— Да что я, дурак, что ли? — возмутился полицейский. — Кто же мне поверит? Никому я не расскажу!
    
— Тогда еще вопрос напоследок. Когда ты один и вокруг никого нет — ты ковыряешь пальцем в носу?
    
Пастухов открыл и закрыл рот. Неожиданно покраснел. А потом сказал:
    
— Ну… если потребность есть… бывает.
    
— Я как-нибудь к тебе загляну, надо будет еще поговорить, — сказал я. — Но ты не беспокойся. Только разговор по душам, ничего более.
    
— Ага… — неловко сказал Пастухов. — Спасибо…
    
— Не хочешь задать мне никаких вопросов?
    
Пастухов медленно покачал головой:
    
— Хочу. Но не буду. Меньше знаешь — крепче спишь.
    
Я уже шел к Ласу, когда он меня окликнул:
    
— Вы поможете Бисату?
    
— А почему ты думаешь, что я стану ему помогать? — спросил я.
    
— Ну… — Полицейский замялся. А потом вдруг улыбнулся: — Потому что собака — друг человека. Правда?
    
Я погрозил ему пальцем и подошел к Ласу.
    
— Чего там? — с любопытством спросил Лас.
    
— Он тоже ковыряет пальцем в носу, — ехидно сказал я. — Данные полицая, который ушел с поста, записал? Звони в информационный, нам срочно нужен его адрес. Хотя нет, ты за руль, я сам позвоню, пока будем выезжать.
   
   
    
     
Глава третья
    
    
Проживал полицейский Бисат Искендеров недалеко, в Куркино. Район хороший, по мнению многих, даже элитный. Но Искендеров жил там в муниципальной квартире, так что вряд ли он относился к числу тех удачливых полицейских, что всю жизнь работают в патрульно-постовой службе, но при этом живут в роскошных апартаментах и ездят на работу в «мерседесе» представительского класса.
    
Пока мы добирались к столь неожиданно и необычно уволившемуся со службы полицейскому, я пересказал Ласу свой диалог с Пастуховым.
    
— «Собаки», значит, — задумчиво сказал Лас. — Сильно… Слушай, а что ты с ним разговаривал-то? Наложил бы «Платона», он бы все с радостью рассказал. Или просто в голову ему влез… ты-то умеешь…
    
В последних словах прорезалась зависть. Лас был слабым Иным и без всяких шансов сильно подняться в уровне. Некоторые заклинания ему никогда не будут доступны.
    
— Лас, ты часто встречал людей, которые видят Иных? — ответил я вопросом.
    
— Нет.
    
— Вот и я нет. Вообще о таком не слышал. Похоже, эта способность у него появилась после встречи со мной. Тогда есть какая-то вероятность, что это последствия наложенного мной заклинания.
    
— И ты боишься, что новое заклинание лишит его этой способности… — кивнул Лас. — Понятно. Ну, ты Высший, тебе решать.
    
— Решать Гесеру, — признал я. — Но торопиться я не хочу. Пастухов никому ничего не расскажет. А если расскажет — попадет в психбольницу.
    
— А этот… «тигр»?
    
— Что — «тигр»?
    
— Как думаешь, кто он? Высший маг?
    
— Пастухов же не назвал «тигром» меня…
    
— Логично… А кто тогда? Инквизитор?
    
— Нет, — сказал я с сожалением. — Не думаю. Инквизиторы остаются Светлыми или Темными, кем были раньше.
    
— У них же аура серая делается.
    
Я вздохнул и прикинул, стоит ли раскрывать детали:
    
— На самом деле — нет. Аура у них прикрывается серым. Сильный маг может заглянуть под маскировку — там ровно то же самое, что и было. Либо Светлый, либо Темный. Сущности они не меняют.
    
— О как, — поднял бровь Лас. — Ну так и почему это не может быть инквизитор?
    
— Иной с серой, невнятной аурой — «тигр»? Как-то не сходится, верно? Учитывая, как метко Пастухов охарактеризовал нас и Темных.
    
— Кто же тогда? — поразился Лас.
    
— А это тоже пусть Гесер решает, — ответил я. — У него голова большая, умная. Он на свете пожил долго. Пусть думает.
    
— Самый правильный подход! — одобрил Лас. — Слушай, а я вот что подумал… полицай этот напарнику соврал, что в сортир хочет…
    
— Ну, — кивнул я. Мы как раз въехали во двор многоэтажного здания, и теперь Лас искал, где припарковаться.
    
— Вначале — соврал. А потом — обделался.
    
— С перепугу, — решил я.
    
— Все равно какое-то совпадение необычное.
    
Я промолчал. В словах Ласа было здравое зерно. Если вокруг творятся странные вещи, то любое совпадение следует рассматривать особо тщательно.
    
— Пошли, — сказал я, вылезая из машины. — Поговорим с этим Бисатом… потом будем думать.
    
    
Скорее по привычке, чем ожидая увидеть что-то необычное, в подъезде я вошел в Сумрак. Полицейский жил на втором этаже, служебное жилье редко выделяют на престижных высоких этажах. На первом этаже ничего необычного не было — синий мох, паразит Сумрака, ровным слоем покрывал все стены, особенно сильно разрастаясь в углу, возле батареи, и около дверей лифтов. Все предсказуемо, возле батареи целуются молодые парочки, прежде чем девушка поправит одежду и побежит домой к маме и папе… или мужу и детям. А возле лифтов ругаются, когда обнаруживают, что они сломаны и придется идти пешком на двенадцатый этаж, или тихо радуются, предвкушая возвращение домой… Привычными движениями я бросил во все стороны огонь, сжигая паразита. Его, конечно, до конца не выведешь, но это для любого Иного — как вытереть ноги, входя в дом.
    
Второй этаж меня озадачил. Синий мох был везде — кроме одной двери. От нее он, похоже, отполз. Причем совсем недавно, несколько часов назад. Тонкие синие нити медленно втягивались в синий ковер — так сокращается амеба, наткнувшись на кристаллик соли.
    
— Он живет здесь, — сказал я, возвращаясь в реальность.
    
— Что-то увидел? — заинтересовался Лас.
    
— Да нет, ерунда.
    
Я позвонил.
    
Прошло почти полминуты, прежде чем дверь открылась. Без вопросов и, кажется, даже без взгляда в глазок, совершенно ритуального для любого москвича.
    
На пороге стояла невысокая полная женщина. Эдакая «типичная немолодая восточная женщина» в представлении москвича — в молодости явно красивая, сейчас не очень, с каким-то очень тихим лицом, будто погруженная в себя.
    
— Здравствуйте. — Я чуть выдвинулся вперед. — Мы из управления… Бисат дома?