1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
КНИГА ПЕРВАЯ    

     

     

Книга Первая сначала излагает вкратце  тему произведения: прослушание Человека, вследствие чего он утратил Рай —  обиталище своё; затем указывается причина падения: Змий, вернее — Сатана в  облике Змия, восставший против Бога, вовлёк в мятеж бесчисленные легионы  Ангелов, но был по Божьему повелению низринут с Небес вместе со всеми полчищами  бунтовщиков в Преисподнюю.    

Упомянув об этих событиях, поэма  незамедлительно переходит к основному действию, представляя Сатану и его  Ангелов в Аду. Следует описание Ада, размещающегося отнюдь не в центре Земли  (небо и Земля, предположительно, ещё не сотворены, и следовательно, над ними  ещё не тяготеет проклятье), но в области тьмы кромешной, точнее — Хаоса. Сатана  со своими Ангелами лежит в кипящем озере, уничиженный, поверженный, но вскоре,  очнувшись от потрясения, призывает соратника, первого после себя по рангу и  достоинству. Они беседуют о несчастном положении своём. Сатана пробуждает все  легионы, до сих пор так же находившиеся в оцепенении и беспамятстве.  Неисчислимые, они подымаются, строятся в боевые порядки; главные их вожди носят  имена идолов, известных впоследствии в Ханаане и соседствующих странах. Сатана  обращается к соратникам, утешает их надеждою на отвоевание Небес и сообщает о  новом мире и новом роде существ, которые, как гласят старинные пророчества и  предания Небесного Царства, должны быть сотворены; Ангелы же, согласно мнению  многих древних Отцов, созданы задолго до появления видимых существ.    

Дабы обмыслить это пророчество и  определить дальнейшие действия, Сатана повелевает собрать общий совет.    

Соратники соглашаются с ним. Из бездны  мрака возникает Пандемониум — чертог Сатаны. Адские вельможи восседают там и  совещаются.    

     

     

О первом преслушанье, о плоде    

Запретном, пагубном, что смерть принёс    

И все невзгоды наши в этот мир,    

Людей лишил Эдема, до поры,    

Когда нас Величайший Человек    

Восставил, Рай блаженный нам вернул,-    

Пой, Муза горняя! Сойди с вершин    

Таинственных Синая иль Хорива,    

Где был тобою пастырь вдохновлён,    

Начально поучавший свой народ    

Возникновенью Неба и Земли    

Из Хаоса; когда тебе милей    

Сионский холм и Силоамский Ключ,    

Глаголов Божьих область, — я зову    

Тебя оттуда в помощь; песнь моя    

Отважилась взлететь над Геликоном,    

К возвышенным предметам устремясь,    

Нетронутым ни в прозе, ни в стихах.    

Но прежде ты, о Дух Святой! — ты храмам    

Предпочитаешь чистые сердца,-    

Наставь меня всеведеньем твоим!    

Ты, словно голубь, искони парил    

Над бездною, плодотворя её;    

Исполни светом тьму мою, возвысь    

Все бренное во мне, дабы я смог    

Решающие доводы найти    

И благость Провиденья доказать,    

Пути Творца пред тварью оправдав.    

Открой сначала, — ибо Ад и Рай    

Равно доступны взору Твоему,-    

Что побудило первую чету,    

В счастливой сени, средь блаженных кущ,    

Столь взысканную милостью Небес,    

Предавших Мирозданье ей во власть,    

Отречься от Творца, Его запрет    

Единственный нарушить? — Адский Змий!    

Да, это он, завидуя и мстя,    

Праматерь нашу лестью соблазнил;    

Коварный Враг, низринутый с высот    

Гордыней собственною, вместе с войском    

Восставших Ангелов, которых он    

Возглавил, с чьею помощью Престол    

Всевышнего хотел поколебать    

И с Господом сравняться, возмутив    

Небесные дружины; но борьба    

Была напрасной. Всемогущий Бог    

Разгневанный стремглав низверг строптивцев,    

Объятых пламенем, в бездонный мрак,    

На муки в адамантовых цепях    

И вечном, наказующем огне,    

За их вооружённый, дерзкий бунт.    

Девятикратно время истекло,    

Что мерой дня и ночи служит смертным,    

Покуда в корчах, со своей ордой,    

Метался Враг на огненных волнах,    

Разбитый, хоть бессмертный. Рок обрёк    

Его на казнь горчайшую: на скорбь    

О невозвратном счастье и на мысль    

О вечных муках. Он теперь обвёл    

Угрюмыми зеницами вокруг;    

Таились в них и ненависть, и страх,    

И гордость, и безмерная тоска...    

Мгновенно, что лишь Ангелам дано,    

Он оглядел пустынную страну,    

Тюрьму, где, как в печи, пылал огонь,    

Но не светил и видимою тьмой    

Вернее был, мерцавший лишь затем,    

Дабы явить глазам кромешный мрак,    

Юдоль печали, царство горя, край,    

Где мира и покоя нет, куда    

Надежде, близкой всем, заказан путь,    

Где муки без конца и лютый жар    

Клокочущих, неистощимых струй    

Текучей серы. Вот какой затвор    

Здесь уготовал Вечный Судия    

Мятежникам, средь совершённой тьмы    

И втрое дальше от лучей Небес    

И Господа, чем самый дальний полюс    

От центра Мирозданья отстоит.    

Как несравнимо с прежней высотой,    

Откуда их паденье увлекло!    

Он видит соучастников своих    

В прибое знойном, в жгучем вихре искр,    

А рядом сверстника, что был вторым    

По рангу и злодейству, а поздней    

Был в Палестине чтим как Вельзевул.    

К нему воззвал надменный Архивраг,    

Отныне наречённый Сатаной,    

И страшное беззвучие расторг    

Такими дерзновенными словами:    

"— Ты ль предо мною? О, как низко пал    

Тот, кто сияньем затмевал своим    

Сиянье лучезарных мириад    

В небесных сферах! Если это ты,    

Союзом общим, замыслом одним,    

Надеждой, испытаньями в боях    

И пораженьем связанный со мной,-    

Взгляни, в какую бездну с вышины    

Мы рухнули! Его могучий гром    

Доселе был неведом никому.    

Жестокое оружие! Но пусть    

Всесильный Победитель на меня    

Любое подымает! — не согнусь    

И не раскаюсь, пусть мой блеск померк...    

Ещё во мне решимость не иссякла    

В сознанье попранного моего    

Достоинства, и гордый гнев кипит,    

Велевший мне поднять на битву с Ним    

Мятежных Духов буйные полки,    

Тех, что Его презрели произвол,    

Вождём избрав меня. Мы безуспешно    

Его Престол пытались пошатнуть    

И проиграли бой. Что из того?    

Не все погибло: сохранён запал    

Неукротимой воли, наряду    

С безмерной ненавистью, жаждой мстить    

И мужеством — не уступать вовек.    

А это ль не победа? Ведь у нас    

Осталось то, чего не может Он    

Ни яростью, ни силой отобрать -    

Немеркнущая слава! Если б я    

Противника, чьё царство сотряслось    

От страха перед этою рукой,    

Молил бы на коленах о пощаде,-    

Я опозорился бы, я стыдом    

Покрылся бы и горше был бы срам,    

Чем низверженье. Волею судеб    

Нетленны эмпирейский наш состав    

И сила богоравная; пройдя    

Горнило битв, не ослабели мы,    

Но закалились и теперь верней    

Мы вправе на победу уповать:    

В грядущей схватке, хитрость применив,    

Напружив силы, низложить Тирана,    

Который нынче, празднуя триумф,    

Ликует в Небесах самодержавно!"    

Так падший Ангел, поборая скорбь,    

Кичился вслух, отчаянье тая.    

Собрат ему отважно отвечал:    

"— О Князь! Глава порфироносных сил,    

Вождь Серафимских ратей боевых,    

Грозивших трону Вечного Царя    

Деяньями, внушающими страх,    

Дабы Его величье испытать    

Верховное: хранимо ли оно    

Случайностью ли, силой или Роком.    

Я вижу все и горько сокрушён    

Ужасным пораженьем наших войск.    

Мы изгнаны с высот, побеждены,    

Низвергнуты, насколько вообще    

Возможно разгромить богоподобных    

Сынов Небес; но дух, но разум наш    

Не сломлены, а мощь вернётся вновь,    

Хоть славу нашу и былой восторг    

Страданья поглотили навсегда.    

Зачем же Победитель (признаю    

Его всесильным; ведь не мог бы Он    

Слабейшей силой — нашу превозмочь!)    

Нам дух и мощь оставил? Чтоб сильней    

Мы истязались, утоляя месть    

Его свирепую? Иль как рабы    

Трудились тяжко, по законам войн,    

Подручными в Аду, в огне палящем,    

Посыльными в бездонной, мрачной мгле?    

Что толку в нашем вечном бытии    

И силе нашей, вечно-неизменной,    

Коль нам терзаться вечно суждено?"    

Ему Отступник тотчас возразил:    

"— В страданьях ли, в борьбе ли, — горе слабым,    

О падший Херувим! Но знай, к Добру    

Стремиться мы не станем с этих пор.    

Мы будем счастливы, творя лишь Зло,    

Его державной воле вопреки.    

И если Провидением своим    

Он в нашем Зле зерно Добра взрастит,    

Мы извратить должны благой исход,    

В Его Добре источник Зла сыскав.    

Успехом нашим будет не однажды    

Он опечален; верю, что не раз    

Мы волю сокровенную Его    

Собьём с пути, от цели отведя...    

Но глянь! Свирепый Мститель отозвал    

К вратам Небес карателей своих.    

Палящий ураган и серный град,    

Нас бичевавшие, когда с вершин    

Мы падали в клокочущий огонь,    

Иссякли. Молниями окрылённый    

И гневом яростным, разящий гром    

Опустошил, как видно, свой колчан,    

Стихая постепенно, и уже    

Не так бушует. Упустить нельзя    

Счастливую возможность, что оставил    

В насмешку или злобу утолив,    

Противник нам. Вот голый, гиблый край,    

Обитель скорби, где чуть-чуть сквозит,    

Мигая мёртвым светом в темноте,    

Трепещущее пламя. Тут найдём    

Убежище от вздыбленных валов    

И отдых, если здесь он существует,    

Вновь соберём разбитые войска,    

Обсудим, как нам больше досадить    

Противнику и справиться с бедой,    

В надежде — силу или, наконец,    

В отчаянье — решимость почерпнуть!"    

Так молвил Сатана. Приподнял он    

Над бездной голову; его глаза    

Метали искры; плыло позади    

Чудовищное тело, по длине    

Титанам равное иль Земнородным -    

Врагам Юпитера! Как Бриарей,    

Сын Посейдона, или как Тифон,    

В пещере обитавший, возле Тарса,    

Как великан морей — Левиафан,    

Когда вблизи Норвежских берегов    

Он спит, а запоздавший рулевой,    

Приняв его за остров, меж чешуй    

Кидает якорь, защитив ладью    

От ветра, и стоит, пока заря    

Не усмехнётся морю поутру,-    

Так Архивраг разлёгся на волнах,    

Прикованный к пучине. Никогда    

Он головой не мог бы шевельнуть    

Без попущенья свыше. Провиденье    

Дало ему простор для тёмных дел    

И новых преступлений, дабы сам    

Проклятье на себя он вновь навлёк,    

Терзался, видя, что любое Зло    

Во благо бесконечное, в Добро    

Преображается, что род людской,    

Им соблазнённый, будет пощажён    

По милости великой, но втройне    

Обрушится возмездье на Врага.    

Огромный, он воспрянул из огня,    

Два серных вала отогнав назад;    

Их взвихрённые гребни, раскатись,    

Образовали пропасть, но пловец    

На крыльях в сумеречный воздух взмыл,    

Принявший непривычно тяжкий груз,    

И к суше долетел, когда назвать    

Возможно сушей — отверделый жар,    

Тогда как жидкий жар в пучине тлел.    

Такой же почва принимает цвет,    

Когда подземный шторм срывает холм    

С вершин Пелора, или ребра скал    

Гремящей Этны, чьё полно нутро    

Огнеопасных, взрывчатых веществ,    

И при посредстве минеральных сил,    

Наружу извергаемых из недр    

Воспламенёнными, а позади,    

Дымясь и тлея, остаётся дно    

Смердящее. Вот что пятой проклятой    

Нащупал Враг! Соратник — вслед за ним.    

Тщеславно ликовали гордецы.    

Сочтя, что от Стигийских вод спаслись    

Они, как боги, — собственной своей    

Вновь обретённой силой, наотрез    

Произволенье Неба отрицая.    

"— На эту ли юдоль сменили мы,-    

Архангел падший молвил, — Небеса    

И свет Небес на тьму? Да будет так!    

Он всемогущ, а мощь всегда права.    

Подальше от Него! Он выше нас    

Не разумом, но силой; в остальном    

Мы равные. Прощай, блаженный край!    

Привет тебе, зловещий мир! Привет,    

Геенна запредельная! Прими    

Хозяина, чей дух не устрашат    

Ни время, ни пространство. Он в себе    

Обрёл своё пространство и создать    

В себе из Рая — Ад и Рай из Ада    

Он может. Где б я ни был, все равно    

Собой останусь, — в этом не слабей    

Того, кто громом первенство снискал.    

Здесь мы свободны. Здесь не создал Он    

Завидный край; Он не изгонит нас    

Из этих мест. Здесь наша власть прочна,    

И мне сдаётся, даже в бездне власть -    

Достойная награда. Лучше быть    

Владыкой Ада, чем слугою Неба!    

Но почему же преданных друзей,    

Собратьев по беде, простёртых здесь,    

В забвенном озере, мы не зовём    

Приют наш скорбный разделить и, вновь    

Объединясь, разведать: что ещё    

Мы в силах у Небес отвоевать    

И что осталось нам в Аду утратить?"    

Так молвил Сатана, и Вельзевул    

Ответствовал: "— О Вождь отважных войск,    

Воистину, лишь Всемогущий мог    

Их разгромить! Пусть голос твой опять    

Раздастся, как незыблемый залог    

Надежды, ободрявшей часто нас    

Среди опасностей и страха! Пусть    

Он прозвучит как боевой сигнал    

И мужество соратникам вернёт,    

Низринутым в пылающую топь,    

Беспамятно недвижным, оглушённым    

Паденьем с непомерной вышины!"    

Он смолк, и тотчас Архивраг побрёл    

К обрыву, за спину закинув щит,-    

В эфире закалённый круглый диск,    

Огромный и похожий на луну,    

Когда её в оптическом стекле,    

С Вальдарно или Фьезольских высот,    

Мудрец Тосканский ночью созерцал,    

Стремясь на шаре пёстром различить    

Материки, потоки и хребты.    

Отступник, опираясь на копьё,    

Перед которым высочайший ствол    

Сосны Норвежской, срубленной на мачту,    

Для величайшего из кораблей,    

Казался бы тростинкой, — брёл вперёд    

По раскалённым глыбам; а давно ль    

Скользил в лазури лёгкою стопой?    

Его терзали духота и смрад,    

Но, боль превозмогая, он достиг    

Пучины серной, с края возопив    

К бойцам, валяющимся, как листва    

Осенняя, устлавшая пластами    

Лесные Валамброзские ручьи,    

Текущие под сенью тёмных крон    

Дубравы Этрурийской; так полёг    

Тростник близ Моря Чермного, когда    

Ветрами Орион расколыхал    

Глубины вод и потопил в волнах    

Бузириса и конников его    

Мемфисских, что преследовали вскачь    

Сынов Земли Гесем, а беглецы    

Взирали с берега на мертвецов,    

Плывущих средь обломков колесниц;    

Так, потрясённые, бунтовщики    

Лежали грудами, но Вождь вскричал,    

И гулким громом отозвался Ад:    

"— Князья! Воители! Недавний цвет    

Небес, теперь утраченных навек!    

Возможно ли эфирным существам    

Столь унывать? Ужели, утомясь    

Трудами ратными, решили вы    

В пылающей пучине опочить?    

Вы в райских долах, что ли, сладкий сон    

Вкушаете? Никак, вы поклялись    

Хваленье Победителю воздать    

Униженно? Взирает Он меж тем    

На Херувимов и на Серафимов,    

Низверженных с оружьем заодно    

Изломанным, с обрывками знамён!    

Иль ждёте вы, чтобы Его гонцы,    

Бессилье наше с Неба углядев,    

Накинулись и дротиками молний    

Ко дну Геенны пригвоздили нас?    

Восстаньте же, не то конец всему!"    

Сгорая от стыда, взлетели вмиг    

Бойцы. Так задремавший часовой    

Спросонья вздрагивает, услыхав    

Начальства строгий окрик. Сознавая    

Свои мученья и беду свою,    

Стряхнув оцепененье, Сатане    

Покорствуют несметные войска.    

Так, в чёрный день Египта, мощный жезл    

Вознёс Амрамов сын, и саранча,    

Которую пригнал восточный ветр,    

Нависла тучей, мрачною, как ночь,    

Над грешной Фараоновой землёй    

И затемнила Нильскую страну;    

Не меньшей тучей воспарила рать    

Под своды адские, сквозь пламена,    

Её лизавшие со всех сторон.    

Но вот копьём Владыка подал знак,    

И плавно опускаются полки    

На серу отверделую, покрыв    

Равнину сплошь. Из чресел ледяных    

Не извергал тысячелюдный Север    

Подобных толп, когда его сыны,    

Дунай и Рейн минуя, как потоп    

Неудержимый, наводнили Юг,    

За Гибралтар и до песков Ливийских!    

Начальники выходят из рядов    

Своих дружин; они к Вождю спешат,    

Блистая богоравной красотой,    

С людскою — несравнимой. Довелось    

Им на небесных тронах восседать,    

А ныне — в райских списках ни следа    

Имён смутьянов, что презрели долг,    

Из Книги Жизни вымарав себя.    

Ещё потомство Евы бунтарям    

Иные прозвища не нарекло,    

Когда их допустил на Землю Бог,    

Дабы людскую слабость испытать.    

Им хитростью и ложью удалось    

Растлить едва ль не весь Адамов род    

И наклонить к забвению Творца    

И воплощенью облика его    

Невидимого — в образы скотов,    

Украшенных и чтимых в дни торжеств    

Разнузданных и пышных; Духам Зла    

Учили поклоняться, как богам.    

Под именами идолов они    

Языческих известны с тех времён.    

Поведай, Муза, эти имена:    

Кто первым, кто последним, пробудясь,    

Восстал из топи на призывный клич?    

Как, сообразно рангам, шли к Вождю,    

Пока войска держались вдалеке?    

Главнейшими божками были те,    

Кто, ускользнув из Ада, в оны дни,    

Ища себе добычи на Земле,    

Свои дерзали ставить алтари    

И капища близ Божьих алтарей    

И храмов; побуждали племена    

Молиться демонам и, обнаглев,    

Оспаривали власть Иеговы,    

Средь Херувимов, с высоты Сиона,    

Громами правящего! Их кумиры -    

О, мерзость! — проникали в самый Храм,    

Кощунственно желая поругать    

Священные обряды, адский мрак    

Противоставив свету Миродержца!    

Молох шёл первым — страшный, весь в крови    

Невинных жертв. Родители напрасно    

Рыдали; гулом бубнов, рёвом труб    

Был заглушён предсмертный вопль детей,    

Влекомых на его алтарь, в огонь.    

Молоха чтил народ Аммонитян,    

В долине влажной Раввы и в Аргобе,    

В Васане и на дальних берегах    

Арнона; проскользнув к святым местам,    

Он сердце Соломона смог растлить,    

И царь прельщённый капище ему    

Напротив Храма Божьего воздвиг.    

С тех пор позорной стала та гора;    

Долина же Еннома, осквернясь    

Дубравой, посвящённою Молоху,    

Тофет — с тех пор зовётся и ещё -    

Геенной чёрною, примером Ада.    

Вторым шёл Хамос — ужас и позор    

Сынов Моава. Он царил в земле    

Ново и Ароера, средь степей    

Спалённых Аворнма; Езевон,    

Оронаим, Сигонова страна,    

И Сивма — виноградный дол цветущий,    

И Елеал, весь неохватный край    

До брега Моря Мёртвого, пред ним    

Склонялся. Он, под именем Фегора,    

В Ситтиме соблазнил израильтян,    

Покинувших Египет, впасть в разврат,    

Что принесло им беды без числа.    

Он оргии свои до той горы    

Простёр срамной и рощи, где кумир    

Господствовал Молоха — людобойцы,    

Пока благочестивый не пресёк    

Иосия грехи и прямо в Ад    

Низверг из капищ мерзостных божков.    

За ними духи шли, которым два    

Прозванья были общие даны;    

От берегов Евфрата до реки    

Меж Сирией и Царством пирамид -    

Ваалами, Астартами звались    

Одни — себе присвоив род мужской,    

Другие — женский. Духи всякий пол    

Принять способны или оба вместе -    

Так вещество их чисто и легко,    

Ни оболочкой не отягчено,    

Ни плотью, ни громоздким костяком.    

Но, проявляясь в обликах любых,    

Прозрачных, плотных, светлых или тёмных,    

Затеи могут воплощать свои    

Воздушные — то в похоть погрузясь,    

То в ярость впав. Израиля сыны    

Не раз, Жизнеподателя презрев,    

Забвению предав Его законный    

Алтарь, пред изваяньями скотов    

Униженно склонялись, и за то    

Их были головы обречены    

Склоняться столь же низко пред копьём    

Врагов презренных. Следом Аштарет,    

Увенчанная лунным рогом, шла,    

Астарта и Владычица небес    

У Финикиян. В месячных ночах,    

Пред статуей богини, выпевал    

Молитвословья хор Сидонских дев.    

И те же гимны в честь её Сион    

Пятнали. На горе Обиды храм    

Поставил ей женолюбивый царь.    

Он сердцем был велик, но ради ласк    

Язычниц обольстительных почтил    

Кумиры мерзкие. Богине вслед    

Шагал Таммуз, увечьем на Ливане    

Сириянок сзывавший молодых,    

Что ежегодно, летом, целый день    

Его оплакивали и, следя,    

Как в море алую струю влечёт