1 2 3 4 5 6 7 8
Дэн Браун
Утраченный символ
Посвящается Блайт
От автора
Огромное спасибо трем дорогим друзьям, с которыми я имел счастье работать: редактору Джейсону Кауфману, литагенту Хайди Ланге и консультанту Майклу Радделу. Также хочу поблагодарить издательство «Даблдей», моих издателей по всему миру и, разумеется, читателей.
Я бы никогда не написал этот роман, если бы не помощь бесчисленных знатоков и экспертов. Всем вам я выражаю глубочайшую признательность.
Жить в мире, не стремясь понять его смысл, – все равно что расхаживать по огромной библиотеке и не трогать книги.
Мэнли П. Холл. Тайные учения всех времен и народов, предисловие к изданию 1975 года
Факт
В 1991 году в сейф директора ЦРУ поместили некий документ, который хранится там и по сей день. В загадочном тексте упоминаются древний портал и подземный тайник. Также в нем можно найти фразу «Оно сокрыто где-то там».
Все организации, фигурирующие в этой книге, реальны – включая братство масонов, Невидимый колледж, Службу безопасности ЦРУ, Центр технической поддержки Смитсоновского музея (ЦТП СМ) и Институт ноэтических наук.
Все ритуалы, научные исследования, произведения искусства и памятники также существуют на самом деле.
Пролог
Масонский храм, 20:33
«Секрет в том, как умереть».
С самого начала времен это было главной тайной.
Тридцатичетырехлетний соискатель рассматривал человеческий череп, внутри которого алело вино.
«Пей, – мысленно сказал он себе. – Бояться нечего».
По традиции соискатель начал свой путь в ритуальном облачении средневекового еретика, приговоренного к повешению: свободная рубаха распахнута на груди, левая штанина закатана до колена, правый рукав подвернут до локтя, а на шее тяжелая петля – «вервие». Но сегодня он, как и остальные присутствующие, был в одежде мастера.
Вокруг стояли братья в полном облачении: запонах из кожи ягненка, поясах и белых перчатках. Церемониальные медали мерцали в тусклом свете, точно глаза призраков. В обычной жизни многие из этих людей занимали очень высокие посты, однако тут их мирские должности ничего не значили. Здесь все были равны: названые братья, объединенные мистическими узами.
Окинув взглядом собравшихся, соискатель невольно удивился, как столько влиятельных людей могло оказаться в одном месте… тем более в таком месте. Зал напоминал древнее святилище.
Впрочем, истина была еще удивительнее.
«Я всего в нескольких кварталах от Белого дома».
Грандиозный особняк на северо-западе Вашингтона, по адресу Шестнадцатая улица, 1733 представляет собой копию дохристианского храма царя Мавсола – той самой усыпальницы, от названия которой произошло современное слово «мавзолей». Снаружи два семнадцатитонных сфинкса охраняют бронзовые ворота; внутри – богато украшенный лабиринт обрядных залов, палат, библиотек и запечатанных гробниц; имеется даже полая стена, в которой замурованы два скелета. Соискателю сказали, что в каждой комнате здания кроется тайна, но он знал: самая важная из них хранится в зале, где он сейчас преклонил колена, бережно сжимая в ладонях череп с вином.
Храмовый зал.
Гулкий, как пещера. По периметру – идеальный квадрат. Потолок, поддерживаемый монолитными колоннами зеленого гранита, возносится на головокружительную – в сто футов – высоту. Вдоль стен выстроились ярусные скамьи темного дерева с сиденьями из свиной кожи ручной выделки. У западной стены возвышается тридцатифутовый трон, а напротив – потайной орган. Стены украшает калейдоскоп древних символов: египетских, древнееврейских, астрономических, алхимических и прочих, соискателю пока неведомых.
Сегодн я Храмовый зал освещали расставленные особым образом свечи. Неяркое пламя и лунный свет, падавший сквозь большое окно в потолке, выхватывали из темноты самое поразительное украшение зала: громадный алтарь, вытесанный из глыбы бельгийского черного мрамора. Он помещался ровно посередине квадратного чертога.
«Секрет в том, как умереть», – вновь напомнил себе соискатель.
– Пора, – шепнул кто-то.
Соискатель робко поднял глаза на высокопоставленного человека в белом облачении.
«Досточтимый Мастер».
Национальный кумир, любимец народа, крепкий, бодрый и несказанно богатый. В некогда темных волосах серебрилась седина, а весь облик Мастера выражал силу и живой ум.
– Принеси обязательство, – негромко сказал Досточтимый Мастер. – Заверши свой путь.
Путь соискателя, как и все подобные пути, начался с посвящения в первую степень, или градус. Тогда, во время похожей церемонии, Досточтимый Мастер завязал глаза посвящаемого бархатной повязкой и, прижав к его обнаженной груди ритуальный кинжал, вопросил:
– Истинно ли говоришь, не имея корыстных или иных нечестивых помыслов, что по доброй воле и без принуждения становишься соискателем тайн и благ сего братства?
– Да, – солгал посвящаемый.
– Так пусть это обязательство обернется жалом и сразит тебя насмерть, посмей ты единожды предать доверенную тебе тайну, – предостерег его Мастер.
Тогда соискатель не испугался.
«Им ни за что не узнать моих истинных целей».
Сегодня, однако, он почувствовал в Храмовом зале зловещую торжественность и невольно стал прокручивать в голове все страшные предостережения, какие получал на пути, все обещания кошмарных мук, грозящих тому, кто посмеет выдать древние тайны: горло, перерезанное от уха до уха… вырванный с корнем язык… вырезанные и сожженные дотла внутренности, развеянные затем на четырех ветрах небесных.
– Брат, – сказал сероглазый Мастер, кладя руку на мускулистое плечо соискателя, – принеси последнее обязательство.
Собравшись с духом перед последним шагом на пути, соискатель вновь посмотрел на череп. В тусклом свете алое вино казалось почти черным. В зале воцарилась гробовая тишина, и соискатель почувствовал на себе взгляды собравшихся: все ждали, когда он принесет обязательство и пополнит ряды избранных.
«Сегодня, – подумал он, – в этих стенах свершится то, чего не случалось за всю историю братства. Ни разу, никогда».
Вспыхнет искра… которая наделит его неизмеримой властью.
Приободрившись, соискатель глубоко вдохнул и произнес те же слова, что произносили тысячи людей по всему миру:
– Пусть вино это станет смертельным ядом… если когда-нибудь я умышленно или сознательно нарушу свое обязательство.
Слова эхом отозвались в гулком зале.
Потом повисла тишина.
Соискатель поднес череп ко рту и тронул губами сухую кость. Он закрыл глаза и стал наклонять сосуд, делая большие глотки. Допив вино до последней капли, он опустил череп.
На миг ему почудилось, будто легкие сдавило, а сердце бешено застучало в груди.
«Господи, они все знают!..»
Но вскоре это чувство прошло – так же быстро, как возникло.
По телу разлилось приятное тепло. Соискатель выдохнул и мысленно улыбнулся ничего не подозревавшему сероглазому человеку, который только что по глупости принял его в тайные ряды своего братства.
«Скоро вы потеряете все, чем дорожите».
Глава 1
В лифт «Отис», поднимавшийся по южной опоре Эйфелевой башни, плотно набились туристы. Строгий бизнесмен в свежевыглаженном костюме посмотрел на стоявшего рядом мальчика.
– Сынок, ты что-то побледнел. Надо было оставить тебя внизу.
– Все хорошо… – ответил мальчик, пытаясь совладать с тревогой. – Сейчас лифт остановится, и я выйду.
«Мне нечем дышать!»
Отец нагнулся и с любовью погладил сына по щеке.
– Я думал, ты давно справился с этим страхом.
Мальчику было стыдно огорчать папу, но в ушах так звенело, что он едва расслышал его голос. «Мне нечем дышать. Скорей бы вылезти из этой коробки!» Лифтер пытался его успокоить, болтая что-то о двухэлементных поршнях и конструкциях из пудлингового железа. Далеко внизу тянулись во все стороны парижские улицы.
«Почти приехали. – Мальчик вытянул шею и увидел платформу. – Еще чуть-чуть».
Лифт наклонился, устремившись к обзорной площадке, и шахта начала сужаться: массивные балки сомкнулись в тесный вертикальный туннель.
– Пап, я…
Внезапно наверху что-то оглушительно треснуло. Лифт дернулся и покосился, потертые тросы хлестнули по стенкам кабины, точно змеи. Мальчик потянулся к отцу.
– Пап!
На один ужасный миг их глаза встретились.
А потом дно ушло из-под ног.
* * *
Роберт Лэнгдон подскочил на мягком кожаном сиденье, стряхнув остатки сна. Он был один в огромном салоне частного реактивного самолета «Фалкон 2000EX», который сейчас боролся с турбулентностью. На заднем плане ровно гудели двигатели «Пратт энд Уитни».
– Мистер Лэнгдон, – раздался над головой трескучий голос, – мы подлетаем.
Лэнгдон выпрямился и убрал распечатку с лекцией в кожаный портфель. Сон настиг Лэнгдона на середине статьи о масонской символике. По-видимому, о покойном отце напомнило неожиданное приглашение от Питера Соломона, полученное утром. Питер был давним наставником Роберта.
«Второй человек после отца, которого мне не хочется расстраивать».
Пятидесятивосьмилетний меценат, историк и ученый взял Лэнгдона под свое крыло почти тридцать лет назад, во многом заменив юноше умершего отца. Несмотря на внушительное состояние и принадлежность к влиятельной семье, серые глаза Соломона всегда лучились смирением и теплом.
Солнце уже село, но Лэнгдон по-прежнему видел четкие очертания самого высокого в мире обелиска, взмывающего в небо подобно античному гномону. Облицованная белым мрамором колонна высотой в пятьсот пятьдесят пять футов отмечала собой место, где бьется сердце нации. От обелиска в сложном переплетении расходились улицы столицы.
Даже с воздуха Лэнгдон чувствовал почти мистическую мощь Вашингтона. Он любил этот город и, как только самолет коснулся земли, ощутил в груди приятное волнение. Самолет вырулил к частной стоянке, расположенной где-то на просторах международного аэропорта Даллеса, и остановился.
Лэнгдон собрал вещи, поблагодарил пилотов и вышел из роскошного салона на трап. Холодный январский воздух дарил чувство приятной свободы.
«Дыши, Роберт», – подумал он, с наслаждением окидывая взглядом открытое пространство.
Белый туман сплошным покровом стелился по взлетно-посадочной полосе, и Лэнгдону показалось, что он ступает не на асфальт, а в болото.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – раздался певучий женский голос с британским акцентом. – Профессор Лэнгдон!
Радостно махая рукой, к нему спешила женщина средних лет, с бейджиком на груди и блокнотом в руках. Из-под стильной вязаной шапочки выбивались волнистые светлые кудри.
– Добро пожаловать в Вашингтон, сэр!
Лэнгдон улыбнулся.
– Спасибо.
– Меня зовут Пэм, я из пассажирской службы! – Она тараторила с таким жаром, что Лэнгдону стало чуть-чуть неловко. – Пойдемте, машина уже ждет.
Он пошел за ней к терминалу авиаслужбы «Сигначер», окруженному новенькими частными самолетами.
«Стоянка для богатых и знаменитых».
– Простите за беспокойство, профессор, – робко проговорила женщина, – но вы тот самый Роберт Лэнгдон, который пишет о символах и религии?
Помедлив, он кивнул.
– Так и знала! – просияла Пэм. – Мы в книжном клубе недавно читали вашу книгу о священном женском начале и церкви. Какой был чудесный скандал! Любите же вы наделать шуму!
– Я не шума добивался, – с улыбкой ответил Лэнгдон.
Пэм почувствовала, что он не настроен говорить о работе.
– Извините, что-то я совсем заболталась. Вам, верно, ужасно надоело, что вас везде узнают… Но тут вы сами виноваты! – Она игриво покосилась на его одежду. – Форма выдает вас с головой.
Форма? Лэнгдон окинул себя взглядом. На нем были привычная темная водолазка, твидовый пиджак, брюки цвета хаки и мокасины кордовской кожи – так он всегда одевался, идя на встречи, лекции, фотосессии и светские мероприятия.
Пэм рассмеялась.
– Эти водолазки страшно устарели! В галстуке вы бы выглядели более стильно.
«Вот еще, – подумал Лэнгдон. – Только петли на шее мне не хватало!»
В колледже с громким названием Академия Филипс-Эксетер Роберту приходилось шесть дней в неделю носить галстук. Несмотря на романтические представления директора о том, что современный галстук происходит от римского шелкового платка, которым ораторы согревали голосовые связки, Лэнгдон знал: английское слово «cravat», галстук, произошло от «Croat», хорват. Свирепые хорватские наемники, прежде чем ринуться в бой, всегда повязывали на шею платок. Ну а в наши дни этот элемент военного обмундирования носят конторские воители – в надежде запугать врага в ежедневных офисных битвах.
– Спасибо за совет, – усмехнувшись, ответил Лэнгдон. – В следующий раз буду иметь в виду.
На его счастье, впереди показался элегантный «линкольн-таункар», из которого вышел представительный мужчина в темном костюме.
– Мистер Лэнгдон? Меня зовут Чарльз, я из компании «Белтуэй лимузин». – Он услужливо открыл дверь. – Добрый вечер, сэр. Добро пожаловать в Вашингтон.
Лэнгдон оставил Пэм чаевые за радушный прием и сел в шикарный салон «линкольна». Водитель показал ему регулятор температуры, воду и корзинку со свежайшими булочками. Несколько секунд спустя машина выехала с территории аэропорта по частной трассе. «Так вот как живет другая половина!»
Гоня машину по Виндсок-драйв, водитель заглянул в путевой лист и сделал короткий звонок.
– «Белтуэй лимузин», – деловым тоном сказал он в трубку. – Меня просили позвонить, когда я заберу клиента. – Он помолчал. – Да, сэр. Ваш гость, мистер Лэнгдон, прибыл, и к семи вечера я доставлю его в Капитолий. Рад помочь, сэр.
Лэнгдон улыбнулся.
«Все-то у него предусмотрено».
Питер Соломон легко и непринужденно распоряжался немалой властью, не забывая, однако, ни мельчайшей детали.
«Впрочем, несколько миллиардов долларов на счете делу не мешают».
Лэнгдон откинулся на спинку роскошного кожаного сиденья и закрыл глаза. Шум аэропорта постепенно стихал – через полчаса они уже подъедут к Капитолию, а пока хорошо бы собраться с мыслями. События разворачивались так стремительно, что Лэнгдон только сейчас осознал, какой необыкновенный вечер его ждет.
«Прибыл под покровом тайны», – весело подумал он.
В десяти милях от Капитолия между тем старательно готовились к приезду Роберта Лэнгдона.
Глава 2
Человек, называвший себя Малахом, прижал кончик иглы к обритой голове: острие пронзило плоть, и он с наслаждением вздохнул. Тихое гудение машинки манило и завораживало… как и укусы иглы, проникавшей глубоко под кожу и оставлявшей там краску.
«Я – шедевр».
Татуировки никогда не делались ради красоты. Их накалывали, чтобы измениться: нательные рубцы нубийских жрецов за два тысячелетия до нашей эры, татуировки служителей культа Кибелы в Древнем Риме, современные маори и их шрамы «моко»… Испокон веков люди татуировали тело, словно принося его в жертву с целью выдержать испытание болью и преобразиться.
Вопреки грозным предписаниям Книги Левит (19:28), запрещавшим наносить на тело отметины, татуировки стали обычным делом для миллионов современных людей – от модничающих подростков до отпетых наркодилеров и провинциальных домохозяек.
Это стало способом заявить миру о своем могуществе: «Я властен над своей плотью». Упоительное чувство власти, возникающее при физическом перевоплощении, подтолкнуло миллионы людей к тому, чтобы различными способами изменять внешний вид: пластической хирургии, пирсингу, бодибилдингу, стероидам… даже булимии и смене пола.
«Человеческий дух жаждет власти над материальной оболочкой».
Раздался бой напольных часов, и Малах поднял глаза. Половина седьмого. Отложив инструменты, он завернулся в шелковое кимоно и вышел в коридор. Воздух шикарного особняка был напоен резким ароматом красок и дыма восковых свечей, которыми Малах стерилизовал иглы. Рослый молодой человек прошел по коридору мимо бесценного итальянского антиквариата: гравюры Пиранези, стула Савонаролы, серебряной лампы Бугарини.
По дороге он бросил взгляд сквозь большое, во всю стену, окно и полюбовался классическим видом: сияющий купол Капитолия светился мрачной силой на фоне темного зимнего неба.
«Оно сокрыто где-то там», – подумал Малах.
Об этом знало всего несколько человек. Еще меньше людей имели представление о грандиозной силе, которой обладало сокровище, и о том, как хитроумно его спрятали. По сей день это оставалось величайшей тайной страны. Те немногие, кто знал истину, утаивали ее под покровом символов, легенд и аллегорий.
«Теперь они открыли мне двери», – подумал Малах.
Три недели назад, пройдя таинственный ритуал, на котором присутствовали влиятельнейшие лица Америки, он был посвящен в тридцать третью степень – высшую степень самого древнего братства на планете. Несмотря на новый градус, братья ничего не открыли Малаху. И не откроют, он это понимал. Так не бывает. Малах мог ждать сколь угодно долго, но все равно не заслужить их полного доверия.
К счастью, в доверии братьев он больше не нуждался.
«Посвящение уже сыграло свою роль».
В радостном предвкушении грядущих событий Малах зашагал в спальню. Из установленных по всему дому динамиков звучала редкая запись: «Вечный свет» из «Реквиема» Верди в исполнении кастрата – напоминание о прошлой жизни. Малах включил громоподобный «Судный день» и под грохот литавр и параллельных квинт легко взлетел по мраморной лестнице; полы кимоно развевались за его спиной.
Желудок недовольно заурчал. Вот уже два дня Малах постился и пил одну воду – готовил свое тело согласно древним обычаям.
«К рассвету я утолю голод, – напомнил он себе. – И жажду мести тоже».
Малах почтительно вошел в спальное святилище и притворил за собой дверь. Подойдя к гардеробной, он остановился перед огромным зеркалом в золоченой раме. Не в силах противиться соблазну, Малах посмотрел на свое отражение и медленно, словно разворачивая бесценный дар, развел в стороны полы кимоно. От увиденного перехватило дыхание.
«Я – шедевр».
Крупное тело было гладко выбрито. Сперва Малах посмотрел на свои ступни, татуированные чешуей и когтями ястреба, затем перевел взгляд на мускулистые ноги, расписанные в виде резных колонн – левая со спиральными бороздами, правая с вертикальными.
«Боаз и Яхин».
Пах и живот образовывали резную арку, а на мощной груди расправил крылья двуглавый феникс… глаза птицы приходились точно на соски. Плечи, шею, лицо и бритую голову Малаха покрывало затейливое кружево символов и оккультных знаков.
«Я – артефакт; совершенствующийся идол».
Один-единственный смертный видел его обнаженным; это было восемнадцать часов назад. Человек в ужасе закричал: «Да ты же демон!»
– Считай меня кем угодно, – ответил Малах, понимая, как и люди древности, что ангелы и демоны суть одно и то же, взаимозаменяемые архетипы, разница лишь в полярности: ангел-хранитель, одолевший твоего врага в битве, побежденному видится демоном-разрушителем.
Малах опустил голову и краем глаза увидел свою макушку – там, внутри венца, сиял бледный кружок кожи. Это тщательно оберегаемое полотно было единственным нетронутым участком на его теле. Священная пустота терпеливо дожидалась своего часа… и сегодня она будет заполнена. Малах еще не получил то, что требовалось для завершения шедевра, но этот миг стремительно приближался.
От увиденного Малах воспрянул духом и ощутил прилив сил. Он запахнул кимоно, подошел к окну и посмотрел на таинственный город.
«Оно сокрыто где-то там».
Малах сосредоточился на предстоящей задаче, подошел к туалетному столику и аккуратно наложил на лицо, голову и шею тональный крем – татуировки исчезли. Затем он надел заранее подготовленный костюм и несколько предметов, тщательно подобранных для этого вечера. Закончив, Малах еще раз взглянул в зеркало и с довольной улыбкой погладил себя по гладко выбритой голове.
«Оно где-то там. И сегодня кое-кто поможет мне его найти».
Выходя из дома, Малах морально подготовился к событию, которое должно было потрясти Капитолий. Он не остановился ни перед чем, чтобы собрать все необходимое для действа.
И теперь наконец в игру вступила последняя пешка.
Глава 3
Шуршание автомобильных шин по асфальту вдруг изменилось. Роберт Лэнгдон оторвался от чтения и с удивлением поднял глаза.
«Уже Мемориальный мост?»
Лэнгдон отложил заметки и взглянул на спокойные воды реки Потомак. Над гладью висело тяжелое марево. Район Фогги-Боттом, оправдывая свое название «туманной долины», всегда казался Лэнгдону неподходящим местом для строительства столицы: в распоряжении отцов-основателей был весь Новый Свет, а они заложили краеугольный камень утопического общества на прибрежной топи.
Лэнгдон взглянул на изящные округлые очертания американского пантеона – Мемориала Джефферсона. Впереди возвышался строгий Мемориал Линкольна, своими прямыми линиями напоминавший афинский Парфенон. Но главное украшение города было дальше – тот самый обелиск, который Лэнгдон увидел еще с воздуха. Его создателей вдохновили не греки и не римляне, а куда более древняя цивилизация.
«Египетский обелиск Америки», – подумал Лэнгдон.
Монолитная колонна взмывала высоко вверх подобно величественной корабельной мачте. Лэнгдон смотрел на нее под углом, и оттого казалось, что обелиск не стоит на земле, а качается в пасмурном небе, как на зыбких волнах. Профессор тоже словно потерял землю под ногами. Сегодняшний приезд в Вашингтон был очень неожиданным.
«Я собирался тихо-мирно отдохнуть дома… а теперь вот подъезжаю к вашингтонскому Капитолию».
Утро началось как всегда: без четверти пять он погрузился в абсолютно спокойную воду гарвардского бассейна и проплыл два с половиной километра по пустым дорожкам. Конечно, Лэнгдон выглядел куда лучше в студенческие годы, когда играл в сборной США по водному поло, но для мужчины за сорок вид у него был подтянутый и бодрый. Разница заключалась лишь в количестве времени и сил, уходивших на поддержание формы.
Приехав домой в шесть, он приступил к утреннему ритуалу и начал молоть суматранский кофе, с удовольствием вдыхая экзотический аромат. Однако почти сразу его внимание привлек мигающий огонек автоответчика. Странно. Кто мог звонить ему в шесть утра воскресенья?
Лэнгдон нажал кнопку и прослушал сообщение.
– Доброе утро, профессор Лэнгдон! Простите за столь ранний звонок. – Вежливый молодой человек явно робел и говорил с едва заметным южным акцентом. – Меня зовут Энтони Джелбарт, я секретарь-референт Питера Соломона. Мистер Соломон сказал, что вы рано просыпаетесь… он хотел бы как можно скорее с вами связаться. Будьте добры, перезвоните ему, как только получите это сообщение. У вас наверняка есть его прямой номер, но на всякий случай продиктую: 202-329-5746.
Лэнгдон вдруг встревожился. Его старый друг, безукоризненно воспитанный и учтивый Питер Соломон, никогда бы не позвонил в такую рань без очень серьезного повода. Бросив недомолотый кофе, Лэнгдон поспешил в кабинет.
«Надеюсь, у него все хорошо».
Несмотря на незначительную разницу в возрасте – двенадцать лет, – Питер Соломон был ему не только другом и наставником, но и заменил отца. Они познакомились в Принстонском университете: учившегося на втором курсе Лэнгдона пригласили на лекцию известного молодого историка и мецената. Представляя вниманию слушателей чарующий образ семиотики и архетипической истории, Соломон читал лекцию с заразительным азартом и заронил в душу Лэнгдона то, что позднее стало главной страстью всей его жизни. Впрочем, не блестящий ум Питера, а доброта его серых глаз подвигла Роберта написать ему письмо с благодарностями за лекцию. Молодой студент не надеялся получить ответ от одного из состоятельнейших и влиятельнейших американских интеллектуалов, однако Соломон ответил. Так началась весьма приятная для обоих дружба.
Знаменитый преподаватель и очень скромный человек, он происходил из чрезвычайно богатой семьи Соломонов – их имена можно было увидеть на многих зданиях и на памятных досках многих университетов страны. Подобно европейским Ротшильдам, семейство Соломонов окружал некий мистический ореол богатства и успеха, и сама фамилия указывала на принадлежность к избранным слоям американского общества. Еще в молодости Питер унаследовал состояние и связи отца и к пятидесяти восьми годам занимал бесчисленное множество высоких постов. Роберт периодически подтрунивал над единственным пятном в его безупречной родословной: дипломом «второсортного» университета, Йеля.
Войдя в кабинет, Лэнгдон с удивлением обнаружил, что Питер прислал ему еще и факс.
Офис секретаря Смитсоновского института
Питера Соломона
Доброе утро, Роберт.
Мне надо немедленно с тобой поговорить. Пожалуйста, позвони как можно скорее по номеру 202-329-5746.
Питер.
Лэнгдон сразу же набрал номер и сел за письменный стол ручной работы.
– Офис Питера Соломона, – прозвучал знакомый голос. – Энтони Джелбарт. Чем могу помочь?
– Здравствуйте, это Роберт Лэнгдон. Вы оставили мне сообщение…
– Да-да, профессор Лэнгдон! – с явным облегчением воскликнул молодой человек. – Спасибо, что так быстро перезвонили. Мистер Соломон очень хотел с вами поговорить. Сейчас я вас соединю. Побудете немного на линии?
– Конечно.
Дожидаясь ответа Соломона, Лэнгдон с улыбкой посмотрел на бланк Смитсоновского института.
«Уж кого-кого, а лодырей в клане Соломонов нет».
Генеалогическое древо Питера украшали многочисленные имена преуспевающих магнатов, влиятельных политиков и нескольких выдающихся ученых – некоторые даже были членами Лондонского королевского общества. Единственная оставшаяся в живых родственница Питера, сестра по имени Кэтрин, унаследовала «научный» ген: она была ведущим специалистом в передовой области человеческих знаний под названием «ноэтика».
«Для меня это все китайская грамота», – подумал Лэнгдон, припомнив, как год назад, на приеме в доме Питера, Кэтрин пыталась объяснить ему суть ноэтики. Лэнгдон внимательно выслушал Кэтрин, а потом ответил:
– Больше смахивает на магию, чем на науку.
Кэтрин игриво подмигнула и заметила:
– Они связаны теснее, чем вы думаете.
В трубке опять зазвучал голос секретаря:
– Простите, у мистера Соломона сейчас телефонное совещание. Никак не может освободиться. Сегодня у нас все на ушах стоят!
– Ничего страшного, я перезвоню.
– Видите ли, он попросил ввести вас в курс дела. Вы позволите?
– Конечно.
Секретарь глубоко вдохнул.
– Как вам наверняка известно, ежегодно в знак признательности нашим щедрым благодетелям Смитсоновский институт устраивает торжественный вечер, на который съезжаются многие представители культурной элиты.
Лэнгдон знал, что по количеству ноликов в банковском счете недотягивает до культурной элиты. Впрочем, Питер все равно мог его пригласить.
– По традиции перед торжественным ужином ежегодно произносится программная речь. Специально для нее Смитсоновскому институту выделили Национальный скульптурный зал.
«Лучший зал в Вашингтоне», – подумал Лэнгдон, вспомнив роскошное помещение, где однажды слушал лекцию о политике: в огромном зале, где вдоль стен красуются тридцать восемь статуй выдающихся американцев, идеальным полукругом расставили пятьсот складных стульев. Когда-то в Скульптурном зале заседала палата представителей.
– Загвоздка вот в чем, – продолжал молодой человек. – Лектор заболела и только что сообщила нам, что не сможет выступить. – Он умолк, потом продолжил: – Мы спешно ищем ей замену. Мистер Соломон очень на вас надеется.
Лэнгдон ответил не сразу.
– На меня?! – Такого он точно не ожидал. – Питер может подыскать более достойную кандидатуру!
– Он сразу предложил вас. Профессор, не скромничайте. Наши гости будут в восторге от вашего выступления. Мистер Соломон просит вас прочитать ту же лекцию, что и на канале «Букспэн-ТВ», это было несколько лет назад, помните? Вам даже не надо будет готовиться. Вы рассказывали о символах в архитектуре нашей столицы… прекрасная тема для такого вечера.
Лэнгдон в этом сомневался.
– Если мне не изменяет память, речь шла скорее о масонской истории здания, нежели…
– Вот именно! Насколько вам известно, мистер Соломон – масон, как и многие его друзья, приглашенные на вечер. Поверьте, они с удовольствием выслушают вашу лекцию.
«В общем-то ничего сложного», – решил Лэнгдон. Все лекционные материалы он хранил дома.
– Что ж, я подумаю. Какого числа мероприятие?
Секретарь смущенно кашлянул.
– Видите ли, сэр, оно состоится сегодня.
Лэнгдон расхохотался:
– Сегодня?!
– Поэтому мы и всполошились. Институт попал в очень неловкое положение… – Секретарь заговорил быстрее: – Мистер Соломон готов прислать в Бостон частный самолет. Полет займет всего час, и к полуночи вы вернетесь домой. Знаете терминал деловой авиации в Бостонском аэропорту имени Логана?
– Найду, – неохотно признал Лэнгдон.
«Неудивительно, что Питер всегда добивается желаемого».
– Чудесно! Сможете подъехать туда, скажем… к пяти часам?
– Ну, ничего другого мне не остается! – усмехнулся Лэнгдон.
– Я просто хочу порадовать мистера Соломона, сэр.
«Питера все хотят порадовать», – подумал Лэнгдон и, не видя другого выхода, сказал:
– Хорошо, передайте ему, что я согласен.
– Замечательно! – с огромным облегчением воскликнул секретарь. Он сообщил Лэнгдону хвостовой номер самолета и прочую необходимую информацию. Интересно, Питеру Соломону хоть кто-нибудь отказывал?
Вернувшись к кофемолке, Лэнгдон подкинул в нее зерен. «Лишний кофеин сегодня не повредит, – подумал он. – День предстоит трудный».
Глава 4
Величественное здание Капитолия расположено у восточной оконечности Эспланады, на плоской возвышенности, которую городской архитектор Пьер Ланфан назвал «пьедесталом в ожидании монумента». Размеры участка впечатляют: больше семисот пятидесяти футов в длину и трехсот пятидесяти в ширину. Площадь внутренних помещений Капитолия превышает шестнадцать акров; здание насчитывает пятьсот сорок одну комнату. Неоклассическая архитектура следует образцам Древнего Рима, идеалы которого немало послужили основателям Америки для создания законов и культуры новой страны.
Новый пост охраны Капитолия расположен под землей, в недавно законченном экскурсионном центре, под великолепным стеклянным сводом.
Недавно принятый на работу охранник Альфонсо Нуньес внимательно рассматривал приближающегося посетителя. Бритоголовый мужчина несколько минут простоял в вестибюле, заканчивая телефонный разговор. Его правая рука висела на перевязи, а сам он слегка прихрамывал. Судя по изношенной армейской куртке и наголо обритой голове, к посту охраны шел военный. Военнослужащих на улицах Вашингтона всегда хватало.
– Добрый вечер, сэр, – сказал Нуньес, следуя протоколу службы безопасности, который предписывал обращаться к любому посетителю мужского пола, входившему без спутников.
– Здравствуйте, – сказал незнакомец, осматриваясь в почти пустом помещении. – Сегодня у вас тихо.
– Финал Национальной футбольной лиги, – пояснил Нуньес. – Весь город болеет за «Редскинз».
Нуньес тоже хотел посмотреть матч, но ему, как новичку, пришлось заступить именно в эту смену.
– Выложите все металлические предметы на поднос, пожалуйста, – сказал он.
Посетитель начал одной рукой выкладывать из карманов вещи, а Нуньес внимательно за ним наблюдал. Человек невольно делает поблажки калекам и раненым, однако Нуньеса научили не доверять этому инстинкту.
Он дождался, пока бритоголовый выложит на поднос обычный набор: завалявшуюся в карманах мелочь, ключи и два мобильника.
– Растяжение? – спросил он, посмотрев на больную руку посетителя, обернутую несколькими слоями эластичного бинта.
Бритый кивнул:
– Поскользнулся на льду. Неделю назад. До сих пор болит, зараза.
– Сожалею. Проходите, пожалуйста.
Посетитель прошел через детектор, и машина возмущенно запищала.
Он нахмурился.
– Так и знал! У меня перстень под повязкой, врачи не смогли снять, потому что палец распух.
– Не страшно, – сказал Нуньес. – Я проверю металлоискателем.
Он провел жезлом по перевязи. Единственным подозрительным предметом оказался металлический предмет на безымянном пальце бритого. Нуньес кропотливо обследовал металлоискателем каждый дюйм повязки и пальцев. За ним наверняка внимательно следили из пункта наблюдения, а ему не хотелось терять работу.
«Лучше перестраховаться».
Он осторожно засунул жезл под перевязь, и бритоголовый скривился от боли.
– Извините.
– Ничего. Время сейчас такое – осторожность не повредит.
– Ваша правда.
Нуньесу посетитель понравился. Как ни странно, здесь с такими вещами считались – наитие стало основным подспорьем американцев в борьбе с терроризмом. Ученые доказали, что интуиция помогает установить угрозу куда лучше любого прибора. «Дар страха» – так это называлось в каком-то справочнике по безопасности.
Все инстинкты Нуньеса молчали. Подойдя ближе, он заметил единственную странность: бритоголовый здоровяк намазал лицо и голову каким-то кремом – то ли тональным, то ли маскирующим.
«Подумаешь! Кому же хочется зимой ходить бледным?»
– Все нормально, – сказал Нуньес, убирая жезл.
– Спасибо.
Посетитель начал раскладывать вещи по карманам, и тут Нуньес заметил на кончиках пальцев его больной руки татуировки: корону на указательном и звезду на большом. «Нынче все делают себе наколки», – подумал он. Хотя подушечки пальцев – уж очень чувствительное место.
– Больно было?
Здоровяк посмотрел на пальцы и хохотнул:
– Меньше, чем вы думаете!
– Везет, – сказал Нуньес. – Моя жутко болела. В учебке мне накололи на спине русалку.
– Русалку? – усмехнулся бритый.
– Ну да, – смутился Нуньес. – Ошибки молодости…
– Понимаю. Я в молодости тоже совершил ошибку – теперь каждое утро просыпаюсь с ней в одной постели!
Они посмеялись, и бритый ушел.
«Прямо детская игра», – подумал Малах, проходя мимо охранника к эскалатору. Попасть в Капитолий оказалось на удивление просто. Сутулая спина и выпирающий живот изменили его облик, а крем скрыл татуировки на лице и руках. Но самой гениальной находкой была перевязь, в которую Малах спрятал очень важный предмет – его-то и нужно было пронести в здание.
«Подарок единственному человеку на свете, способному помочь мне найти желаемое».
Глава 5
Самый большой музей в мире, оснащенный по последнему слову техники, – одна из наиболее оберегаемых тайн на планете. В нем больше экспонатов, чем в Эрмитаже, музее Ватикана и музее «Метрополитен», вместе взятых. Несмотря на столь богатую коллекцию, очень немногим доводилось попасть за тщательно охраняемые стены.
Расположенный сразу за городом, по адресу Силвер-Хилл-роуд, 4210, музей представляет собой массивное зигзагообразное сооружение, состоящее из пяти соединенных между собой отсеков – каждый отсек длиннее футбольного поля. Сразу и не скажешь, что за голубоватым металлическим фасадом кроется столько странного: шестьсот тысяч квадратных футов загадочного мира, в котором есть «мертвая зона», «мокрый отсек» и больше двенадцати миль стеллажей для хранения экспонатов.
Подъезжая в белом «вольво» к главным воротам музея, Кэтрин Соломон была сама не своя.
Охранник улыбнулся:
– Смотрю, вы не футбольная фанатка, мисс Соломон? – Он убавил громкость телевизора, по которому показывали предматчевое шоу.
Кэтрин натянуто улыбнулась:
– Сегодня воскресенье.
– Ах да! У вас же встреча.
– Он здесь? – с тревогой спросила Кэтрин.
Охранник заглянул в бумаги.
– В журнале не отмечался.
– Наверно, я рано приехала.
Кэтрин приветливо махнула охраннику и поехала по извилистому подъездному пути к своему месту на маленькой двухъярусной парковке. Она собрала вещи и напоследок взглянула на себя в зеркало заднего вида – скорее по привычке, чем по необходимости. Кэтрин Соломон унаследовала от предков здоровую средиземноморскую кожу, и даже в пятьдесят лет цвет лица у нее был ровный и смуглый. Она почти не пользовалась косметикой и никогда не укладывала густые черные волосы. У Кэтрин, совсем как у ее старшего брата Питера, были серые глаза и стройное, аристократическое телосложение.
«Вы прямо близнецы», – часто говорили им.
Их отец умер от рака, когда Кэтрин было всего семь лет, и она почти его не помнила. Брат, которому к тому времени исполнилось пятнадцать, начал свое восхождение к статусу семейного патриарха куда раньше, чем ожидалось. Впрочем, он добился этого положения с присущим всем Соломонам достоинством и силой духа. По сей день Питер заботился о Кэтрин так, словно они все еще были детьми.
Поклонники у Кэтрин не переводились, но она так и не вышла замуж. Спутником ее жизни стала наука – она приносила больше радости и удовлетворения, чем любой мужчина. Кэтрин ни о чем не жалела.
Не так давно о выбранной ею области знаний никто не слышал, но в последние годы ноэтика стала открывать новые двери к постижению тайн человеческого разума.
«Наш скрытый потенциал воистину безграничен».
Кэтрин написала две книги о ноэтике и стала ведущей фигурой в этой загадочной области, однако ее последние изыскания, пока не опубликованные, обещали сделать ноэтику темой международных научных дискуссий.
Впрочем, сегодня наука мало волновала Кэтрин. Днем она получила весьма тревожное известие о старшем брате. «Не может быть, не может быть», – мысленно повторяла она всю дорогу.
На улице моросил мелкий дождь. Кэтрин быстро собрала вещи и уже хотела выйти из машины, когда зазвонил мобильник.
Она увидела номер звонившего и перевела дух.
Затем убрала волосы за уши и села поудобнее.
В шести милях от нее Малах шел по коридорам Капитолия, прижимая к уху мобильный телефон.
– Да? – ответила женщина.
– Нам нужно встретиться еще раз, – сказал Малах.
После долгого молчания собеседница поинтересовалась:
– А в чем дело?
– Я кое-что узнал.
– Говорите.
Малах сделал глубокий вдох.
– То, что, по мнению вашего брата, спрятано в Вашингтоне…
– Продолжайте.
– …можно найти.
– Вы хотите сказать… оно существует?! – потрясенно уточнила Кэтрин Соломон.
Малах улыбнулся:
– Порой легенда, выдержавшая испытание временем… выдерживает его не случайно.
Глава 6
– А ближе нельзя подъехать? – неожиданно разволновавшись, спросил Роберт Лэнгдон. Водитель остановил машину на Первой улице, почти в четверти мили от Капитолия.
– Увы, нет, – ответил он. – Национальная безопасность. Машины к достопримечательностям не подпускают. Извините, сэр.
Лэнгдон посмотрел на часы и встревожился: без десяти семь. Их задержали строительные работы вокруг Эспланады, и теперь до выступления оставалось всего десять минут.
– Погода меняется, – сказал водитель, открывая профессору дверь. – Вы бы поторопились. – Лэнгдон вынул бумажник, чтобы дать водителю на чай, но он только отмахнулся. – Тот, кто вас пригласил, уже заплатил щедрые чаевые.
«Как это похоже на Питера», – подумал Лэнгдон, собирая вещи.
– Ну, спасибо большое.
Первые капли дождя начали падать на землю, когда Роберт добрался до площадки, ведущей к новому подземному входу для туристов.
Строительство экскурсионного центра было дорогим и весьма спорным проектом. По словам создателей, подземный город во многом не уступал Диснейленду; галереи, рестораны и конференц-залы занимали в нем более полутора миллионов квадратных футов.
Лэнгдону не терпелось его увидеть, хотя он и не ожидал, что идти придется так долго. Накрапывал дождь, и профессор побежал, скользя по мокрому цементному полу.
«Я одевался для лекции, а не для забега на четыреста футов под дождем!»
Запыхавшись, Лэнгдон подлетел к входу и толкнул вращающиеся двери. Он на минуту остановился в фойе, стряхнул с себя капли дождя, перевел дух, затем посмотрел наверх и замер: перед ним открылся вид на недавно построенный центр.
«Ваша взяла, я поражен».
Такого он совсем не ожидал. Поскольку центр располагался под землей, Лэнгдон шел туда с опаской. В детстве ему пришлось всю ночь просидеть на дне глубокого колодца, и с тех пор он до дрожи боялся закрытых пространств. Однако это подземелье было… воздушным. Легким и просторным.
Обширный стеклянный потолок украшали великолепные световые конструкции, отбрасывающие мягкое сияние на поверхности жемчужного цвета.
При обычных обстоятельствах Лэнгдон любовался бы архитектурой не меньше часа, но до выступления оставалось всего пять минут. Он опустил голову и стремительно пошел через главную галерею к пункту охраны и эскалаторам.
«Успокойся, – мысленно сказал он себе. – Питер знает, что ты в пути. Без тебя не начнут».
На пункте охраны, пока Лэнгдон выкладывал из карманов вещи и снимал свои старые часы, с ним вежливо побеседовал молодой испанец-охранник.
– Микки-Маус? – с неподдельным удивлением спросил он.
Лэнгдон кивнул – ему было не привыкать к подобным вопросам. Коллекционные часы с Микки-Маусом родители подарили ему на девятый день рождения.
– Я ношу их, чтобы не спешить и не относиться к жизни слишком серьезно.
– Похоже, не помогает, – с улыбкой заметил охранник. – Смотрю, вы торопитесь.
Лэнгдон улыбнулся и положил портфель в приемник рентгеновской установки.
– Как пройти в Скульптурный зал?
Охранник махнул в сторону эскалаторов:
– Там будут указатели.
– Спасибо.
Лэнгдон подхватил портфель и поспешил дальше.
На эскалаторе он сделал глубокий вдох и попробовал собраться с мыслями. Сквозь забрызганный дождем стеклянный потолок он взглянул на могучий силуэт подсвеченного капитолийского купола. Поразительное здание! Высоко на крыше, почти в трехстах футах над землей, смотрела в туманную мглу статуя Свободы, похожая на призрачного стража. Вот парадокс – почти двадцатифутовую бронзовую фигуру по частям поднимали и устанавливали на куполе рабы. Об этом секрете Капитолия не рассказывают школьникам на уроках истории.
Все здание, по сути, было кладезем тайн: «ванна-убийца», повинная в смерти вице-президента Генри Уилсона; лестница с несмываемым кровавым пятном, где до сих пор постоянно поскальзываются туристы; замурованная подвальная комната, где в 1930 году рабочие нашли чучело коня генерала Логана.
Впрочем, все эти легенды не так поражают, как слух, будто в Капитолии живет тринадцать привидений. По коридорам якобы бродит дух городского архитектора Пьера Ланфана – ждет уплаты по счету, просроченному двести лет назад. Призрак рабочего, упавшего с купола во время строительства, скитается по залам с ящиком для инструментов. И самое известное привидение, которое неоднократно встречали в подвале, – черный кот, крадущийся по жуткому лабиринту узких проходов и комнат.
Лэнгдон сошел с эскалатора и еще раз взглянул на часы.
«Три минуты».
Следуя указателям, он помчался по широкому коридору к Скульптурному залу, мысленно повторяя вступительные слова. Да, секретарь Питера был прав: тема лекции прекрасно подходила для мероприятия, которое устраивал в Вашингтоне известный масон.
Ни для кого не секрет, что у американской столицы богатая масонская история. Краеугольный камень Капитолия заложил, в строгом согласии с масонскими ритуалами, сам Вашингтон, да и весь город проектировали вольные каменщики – Джордж Вашингтон, Бенджамин Франклин и Пьер Ланфан, – блистательные умы, украсившие новую столицу масонскими символами, проникшими в архитектуру и искусство.
«Каких только безумных идей не отыскивают в этих символах!»
Многие конспирологи утверждают, будто отцы-основатели, масоны, владели тайнами огромной важности, а в расположении улиц Вашингтона сокрыли загадочные послания. Лэнгдон никогда не придавал значения этим домыслам. О масонах ходит столько ложных слухов, что даже у образованных студентов Гарварда складывается весьма искаженное представление о братстве.
В прошлом году в кабинет Лэнгдона ворвался взбудораженный первокурсник. В руках у него была распечатка из Интернета – карта города с отмеченными улицами, образующими различные фигуры: сатанинские пентаграммы, масонские компас и наугольник, голову Бафомета. Рисунок якобы доказывал, что проектировавшие Вашингтон масоны были участниками некоего зловещего мистического заговора.
– Забавно, – усмехнулся Лэнгдон, – только неубедительно. Проведи на любой карте несколько пересекающихся линий, и они обязательно образуют какую-нибудь таинственную фигуру.
– Но это не простое совпадение! – вскричал юноша.
Лэнгдон терпеливо показал студенту, что те же самые символы можно изобразить на карте Детройта.
Юноша очень расстроился.
– Не огорчайтесь, – сказал ему Лэнгдон, – у Вашингтона действительно есть поразительные тайны… только кроются они не в картах.
Студент заинтересовался:
– Тайны? Например?
– Каждую весну я читаю курс «Оккультные символы». Приходите, узнаете много нового о Вашингтоне.
– Оккультные символы! – Юноша явно воспрял духом. – Выходит, там все-таки есть дьявольские знаки!
Лэнгдон улыбнулся:
– Видите ли, слово «оккультный», хоть и наталкивает на мысли о поклонении дьяволу, на самом деле означает «тайный» или «скрытый». Во времена церковного господства любое знание, противоречащее религиозным догмам, держали в секрете и называли «оккультным». Испугавшись таких знаний, церковь объявила все оккультное происками дьявола, и этот предрассудок жив по сей день.
– Ясно… – Юноша разочарованно сник.
Впрочем, весной Лэнгдон увидел его на своей лекции, в первом ряду, когда пятьсот студентов набились в аудиторию театра Сандерса – старый лекционный зал со скрипучими деревянными скамейками.
– Всем доброе утро! – крикнул Лэнгдон с обширной сцены. Он включил диапроектор, и за его спиной появилась картинка. – Пока вы рассаживаетесь, кто мне ответит, что это за здание?
– Капитолий США! – хором прокричало несколько десятков человек. – В Вашингтоне!
– Верно. Металлические конструкции купола весят девять миллионов фунтов. В 1850-х этот архитектурный подвиг не имел себе равных.
– Клево! – крикнул кто-то.
Лэнгдон закатил глаза.
«Вот бы кто-нибудь запретил это слово!»
– Ладно, поднимите руки, кто хоть раз бывал в Вашингтоне?
Тут и там поднялось несколько рук.
– Да, негусто… – Лэнгдон изобразил удивление. – А кто был в Риме, Париже, Мадриде или Лондоне?
В воздух взлетели почти все руки.
Обычное дело. Американские студенты обязательно проводили в Европе хоть одно лето, прежде чем погрязнуть в суровых буднях настоящей жизни.
– Похоже, многие из вас ездили в Европу, но мало кто бывал в столице нашей родины. Как вы думаете, почему?
– В Европе нет возрастного ценза на продажу спиртного! – крикнул кто-то.
Лэнгдон улыбнулся:
– Хотите сказать, дома вас это останавливает?
Все рассмеялись.
Как обычно, в первый учебный день тишины в аудитории добиться было нелегко: студенты с трудом успокаивались, ерзали и скрипели деревянными скамейками. Лэнгдон любил читать лекции в этой аудитории: по скрипу сидений сразу ясно, насколько ученики заинтересованы новым материалом.
– Кроме шуток, – сказал Лэнгдон, – в Вашингтоне собраны образцы лучшей мировой архитектуры, искусства и символизма. Не лучше ли побывать в собственной столице, прежде чем ехать за рубеж?
– Всякие древности круче.
– Под «всякими древностями» вы подразумеваете замки, крипты, храмы и прочее? – уточнил Лэнгдон.
Студенты дружно кивнули.
– Хорошо. А если я скажу, что в Вашингтоне все это есть? Замки, крипты, пирамиды, храмы… все!
Скрип лавок немного утих.
– Друзья, – понизив голос и подойдя к краю сцены, сказал Лэнгдон, – прослушав сегодняшнюю лекцию, вы узнаете, что наша страна под завязку набита секретами, в ее истории полно тайн. Как и в Европе, самое интересное лежит на виду.
Скрип полностью прекратился.
«Попались!»
Лэнгдон приглушил свет и перешел к следующему слайду.
– Кто мне ответит, что делает Джордж Вашингтон на этой картинке?
На знаменитой фреске Джордж Вашингтон в полном масонском облачении стоял перед диковинным устройством: огромным треножником с подъемным блоком и висящим на нем большим камнем. Вокруг Вашингтона собралась толпа хорошо одетых людей.
– Поднимает здоровый камень? – предположил кто-то.
Лэнгдон промолчал, чтобы студент мог сам исправить ошибку.
– Вообще-то, – сказал другой юноша, – Вашингтон, в масонском облачении, опускает камень. Мне и раньше попадались картинки с изображением масонов, закладывающих краеугольные камни: на подобных церемониях всегда использовали треножник.
– В точку! – воскликнул Лэнгдон. – На фреске изображено, как наш отец-основатель закладывает краеугольный камень Капитолия 18 сентября 1793 года, где-то между четвертью двенадцатого и половиной первого. – Лэнгдон окинул взглядом аудиторию. – Кто-нибудь знает, что означают эти дата и время?
Тишина.
– Подсказка: время закладки выбрано тремя знаменитыми масонами – Джорджем Вашингтоном, Бенджамином Франклином и Пьером Ланфаном, главным архитектором города.
Вновь молчание.
– Очень просто: именно в это благоприятное время Голова Дракона находилась в Деве.
Студенты озадаченно переглянулись.
– Погодите, – сказал кто-то, – вы об астрологии?!
– Именно. Впрочем, та астрология несколько отличалась от современной.
Один студент поднял руку.
– То есть наши отцы-основатели верили в гороскопы?
Лэнгдон широко улыбнулся:
– Совершенно верно! Между прочим, в архитектуре Вашингтона присутствует больше астрологических символов – знаков зодиака, звездных карт, краеугольных камней, заложенных в строго определенное время, – чем в архитектуре любого другого города. Подавляющее большинство составителей нашей конституции были масонами – людьми, убежденными, что судьба и звезды взаимосвязаны и что при создании нового мира необходимо внимательно следить за расположением светил.
– Подумаешь, Голова Дракона была в Деве, когда закладывали краеугольный камень! Может, это совпадение?
– Поразительное совпадение, если учесть, что камни трех основных зданий, образующих Федеральный треугольник – Капитолия, Белого дома и Монумента Вашингтона, – были заложены в разные годы, но при одинаковых астрологических условиях.
Все изумленно уставились на Лэнгдона. Кто-то опустил голову и начал записывать.
Один студент поднял руку:
– А зачем?
Лэнгдон хохотнул.
– Чтобы ответить на этот вопрос, придется изучить материал целого семестра. Если вам любопытно, приходите на мои лекции. Откровенно говоря… я не вполне уверен, что вы готовы услышать ответ.
– Почему? – крикнул студент. – Испытайте нас!
Лэнгдон сделал вид, что обдумывает это предложение, а затем покачал головой, дразня учеников.
– Извините, не могу. Здесь много первокурсников. Боюсь, эта информация перевернет ваши представления о мире.
– Скажите! – закричали все.
Лэнгдон пожал плечами:
– Вот вступите в братство или в орден Восточной звезды – узнаете все из первоисточника.
– Нас туда не пустят, – возразил какой-то юноша. – Масоны – суперсекретное общество!
– Суперсекретное? Неужели? – Лэнгдону вспомнился масонский перстень, который Питер Соломон гордо носил на правой руке. – Тогда почему масоны не таясь носят знаки отличия – перстни, броши, булавки? Почему их здания отмечены всем известными символами, а о собраниях пишут в газетах? – Лэнгдон улыбнулся, увидев озадаченные лица. – Друзья мои, масоны – не тайное общество, а общество с тайнами.
– Какая разница? – буркнул кто-то.
– Хотите сказать, никакой? Может, «Кока-кола» – тоже тайная организация?
– Нет, конечно, – ответил студент.
– А что будет, если явиться в головной офис и спросить рецепт классической колы?
– Никто вам его не даст.
– Именно. Чтобы узнать секрет «Кока-колы», нужно проработать в компании много лет, доказать свою надежность и занять высокий пост – только тогда с вами поделятся этой информацией, предварительно заставив подписать договор о неразглашении.
– То есть масонство – корпорация?
– Нет, просто у них тоже есть строгая иерархия, и они очень берегут свои тайны.
– Мой дядя – масон, – встряла одна из студенток. – Тетушка все время бесится, что он ничего ей не рассказывает. Она говорит, масонство – какая-то странная религия.
– Распространенное заблуждение.
– Так это не религия?
– Давайте проверим, – предложил Лэнгдон. – Кто посещал лекции профессора Уизерспуна по сравнительному религиоведению?
Поднялось несколько рук.
– Хорошо. Каким критериям должна отвечать идеология, чтобы считаться религией?
– ОВО, – вспомнила одна студентка. – Обещать, верить, обращать.
– Правильно. Религии обещают спасение, верят в строгие теологические догматы и обращают в свою веру неверующих. – Лэнгдон помолчал. – Масоны не проходят ни по одному из пунктов. Они никому не обещают спасения, у них нет теологии, и они не стремятся пополнять свои ряды. Мало того, разговоры на религиозные темы в стенах ложи строго запрещены.
– Значит… масонство антирелигиозно?
– Отнюдь. Чтобы стать вольным каменщиком, человек обязан верить в высшую силу, иначе его не примут. Разница между масонством и религией заключается в том, что масоны не дают высшей силе четкого определения или названия. Господь, Аллах, Будда и Иисус… Масоны предпочитают более общие определения – Верховное существо или Великий архитектор Вселенной. Такой подход позволяет масонам разных вероисповеданий объединяться.
– Дикость какая-то!
– А может, отрадная незашоренность? – предложил Лэнгдон. – В наш век, когда различные культуры никак не договорятся, чье определение Бога правильней, масонские каноны терпимости и непредвзятости заслуживают похвалы. – Он зашагал по сцене. – Более того, масонство открыто для людей всех цветов кожи. В этом духовном братстве нет дискриминации.
– Неужели? – подала голос девушка из университетского Женского общества. – Вам известны женщины-масоны, профессор Лэнгдон?
Он примирительно поднял руки.
– Справедливое замечание. Корни масонства восходят к европейской гильдии каменщиков, куда принимали только мужчин. Несколько веков назад – по некоторым источникам, в 1703-м году – возник женский орден Восточной звезды. Сейчас в нем более миллиона членов.
– И все-таки масонство – влиятельная организация, куда женщинам путь заказан, – заявила студентка.
Лэнгдон сомневался, что на сегодняшний день братство так уж влиятельно, и не хотел вводить студентов в заблуждение. Кто-то считал масонов сборищем безобидных старцев, рядящихся в маскарадные костюмы, а кто-то… закулисным обществом политических воротил, правящих миром. Истина, несомненно, была где-то посередине.
– Профессор Лэнгдон, – обратился к нему кудрявый юноша с последнего ряда, – если масонство – не тайное общество, не корпорация и не религия, то что это?
– Ну, если спросить масона, он предложит такое определение: масонство – это система моральных норм, скрытая в символах и завуалированная аллегориями.
– Проще говоря, какой-то дикий культ?
– Дикий, говорите?
– Ну да! – воскликнул студент, поднимаясь. – Я слышал, чем они там занимаются! Проводят жуткие ритуалы с гробами и петлями, пьют вино из черепов. По-вашему, это не дико?
Лэнгдон окинул аудиторию взглядом и спросил:
– Кто-нибудь еще считает это дикостью?
– Да! – хором ответили все.
Лэнгдон театрально вздохнул:
– Плохо. Если для вас это дико, вы никогда не станете последователями моего культа.
Студенты умолкли. Девушка из Женского общества всполошилась.
– Вы – последователь культа?
Лэнгдон кивнул и заговорщицки прошептал:
– Никому не говорите, но в день языческого бога солнца Ра я преклоняю колени перед древним орудием пытки и вкушаю ритуальные символы плоти и крови!
Студенты в ужасе уставились на профессора.
Он пожал плечами:
– Если пожелаете, приходите в воскресенье в Гарвардскую часовню, опуститесь на колени перед распятием и примите Святые Дары.
Все растерянно молчали.
Лэнгдон подмигнул.
– Долой предрассудки, друзья! Мы все боимся того, чего не понимаем.
По коридорам Капитолия разнесся бой часов.
«Уже семь».
Роберт Лэнгдон побежал.
«Вот тебе и эффектное появление…»
Преодолев коридор, он заметил вход в Скульптурный зал и устремился к нему. Перед самой дверью сбавил шаг и сделал несколько глубоких вдохов. Застегнув пиджак, он поднял голову чуть выше обычного и с последним ударом курантов вошел в зал.
«А вот и я!»
При входе профессор Лэнгдон поднял глаза и тепло улыбнулся. В следующий миг его улыбка померкла, и он остановился как вкопанный.
Дело было неладно. Очень неладно.
Глава 7
Кэтрин Соломон бежала по стоянке под холодным дождем, жалея, что надела только джинсы и кашемировый свитер. У главного входа оглушительно ревели гигантские очистители воздуха, но она их почти не слышала – в голове непрестанно крутился последний телефонный разговор.
«То, что, по мнению вашего брата, спрятано в Вашингтоне… это можно найти».
Невероятно! Кэтрин многое нужно было обсудить со звонившим, и они договорились встретиться вечером.
Подойдя к дверям, она ощутила знакомый трепет, который всегда ощущала при входе в грандиозное здание.
«Никто не знает, что это место – здесь».
Табличка на двери гласила:
Центр технической поддержкиСмитсоновского музея (ЦТП СМ)
Смитсоновский институт включал больше дюжины крупных музеев, расположенных вдоль Эспланады, однако его коллекция была столь обширной, что одновременно выставлялось лишь два процента всех экспонатов. Остальные девяносто восемь нужно было где-то хранить… И хранили их здесь.
Неудивительно, что центр стал кладезем самых разнообразных рукотворных диковин – тут были огромные статуи Будды, старинные рукописи, отравленные дротики из Новой Гвинеи, инкрустированные драгоценными камнями ножи, лодка из китового уса… Не меньше потрясали воображение природные сокровища: скелеты плезиозавров, бесценная коллекция метеоритов, огромный кальмар, слоновьи черепа, привезенные из африканского сафари Тедди Рузвельтом. Но вовсе не поэтому три года назад секретарь Смитсоновского института Питер Соломон привел сюда сестру. Кэтрин должна была не любоваться чудесами науки, а создавать их. Чем она теперь и занималась.
В недрах этого здания, в кромешной темноте самого дальнего отсека, спряталась небольшая научная лаборатория, аналогов которой не было в целом мире. Недавние открытия Кэтрин в сфере ноэтики затрагивали все области человеческих знаний: физику, историю, философию, религию. «Скоро все изменится», – подумала она.
Охранник за стойкой спрятал радио и снял наушники.
– Мисс Соломон! – с радостной улыбкой воскликнул он.
– «Редскинз»? – спросила Кэтрин.
Он покраснел и виновато опустил глаза.
– Вот-вот начнется.
Кэтрин улыбнулась:
– Я никому не скажу.
Она подошла к металлодетектору и опустошила карманы. Снимая золотые часы «Картье», она ощутила знакомый укол боли – на восемнадцатый день рождения часики ей подарила мама. Прошло почти десять лет с тех пор, как ее убили… Она умерла прямо на руках у Кэтрин.
– Мисс Соломон, – шутливо прошептал охранник, – когда вы уже расскажете о своих исследованиях?
Она подняла глаза.
– Как-нибудь расскажу, Кайл. Не сегодня.
– Да ладно вам! – не унимался он. – Тайная лаборатория… в тайном музее! Вы что-то крутое задумали.
«“Крутое” – очень мягко сказано», – подумала Кэтрин, собирая вещи. Она занималась такими необычными исследованиями, что их было трудно назвать научными.
Глава 8
Роберт Лэнгдон, оцепенев, взирал на открывшийся перед ним вид. Зал был в точности такой, каким он его запомнил, – идеальный полукруг, похожий на греческий амфитеатр. Вдоль изящно закругленной стены из песчаника выстроились колонны из пестрой брекчии, между которыми помещалась коллекция скульптур: на черно-белом мраморном полу стояли тридцать восемь статуй выдающихся американцев.
Все было точно так же, как тогда, на лекции.
Кроме одного.
Сегодня зал пустовал.
Ни стульев, ни посетителей, ни Питера Соломона. По залу бродили туристы, которым не было дела до эффектного появления Роберта Лэнгдона.
«Может, Питер имел в виду Ротонду?»
Профессор бросил взгляд в сторону круглого зала – там тоже гуляли посетители.
Эхо курантов стихло. Лэнгдон бесповоротно опоздал.
Он торопливо вышел в коридор и поймал там экскурсовода.
– Простите, сегодня здесь должно быть мероприятие от Смитсоновского института… Не подскажете где?
Экскурсовод растерялся.
– Не знаю, сэр. А когда оно начинается?
– Сейчас!
Гид покачал головой:
– Извините, на сегодня никаких мероприятий не намечено… По крайней мере здесь.
Опешив, Лэнгдон вернулся в центр зала и еще раз осмотрел помещение.
«Питер решил меня разыграть? Нет, быть такого не может».
Он достал мобильный, листок с факсом и набрал номер Питера.
В огромном здании телефон не сразу нашел сеть.
Наконец гудки пошли.
Ответил мужчина со знакомым с южным акцентом:
– Офис Питера Соломона, говорит Энтони. Чем могу помочь?
– Энтони! – воскликнул Лэнгдон. – Как хорошо, что я вас застал. Это Роберт Лэнгдон. Тут какая-то путаница… Я в Скульптурном зале, но здесь никого нет. Собрание перенесли в другой зал?
– Вряд ли, сэр. Сейчас уточню. – Секретарь немного помолчал. – А вы разговаривали с мистером Соломоном лично?
Лэнгдон смутился.
– Нет, с вами, Энтони! Сегодня утром!
– Помню-помню. – В трубке воцарилась тишина. – Довольно неосмотрительно с вашей стороны, профессор.
Лэнгдон встревожился:
– Простите?
– Судите сами… Вы получили факс с приглашением и сразу же набрали указанный в нем телефонный номер. Вам ответил совершенно незнакомый человек, представившийся секретарем Питера Соломона. После чего вы охотно уселись в частный самолет и прилетели в Вашингтон, где вас встретил водитель. Так было дело?
Лэнгдон содрогнулся.
– Кто это, черт возьми? Где Питер?
– Боюсь, Питер Соломон понятия не имеет о вашем приезде. – Южный акцент исчез, и мужчина низко, сладкозвучно зашептал: – Мистер Лэнгдон, вы здесь исключительно потому, что это нужно мне.
Глава 9
В Скульптурном зале Роберт Лэнгдон прижал мобильный к уху и зашагал по кругу.
– Кто вы такой?!
Его собеседник ответил спокойным медовым шепотом:
– Не волнуйтесь, профессор Лэнгдон. Я вызвал вас не просто так. На то есть причина.
– Вызвали? Скажите лучше «похитили»! – Лэнгдон чувствовал себя загнанным зверем.
– Ну что вы… – прозвучал до жути умиротворенный голос. – Если бы я хотел причинить вам вред, ваш труп уже лежал бы в багажнике «линкольна». – Он многозначительно умолк. – Поверьте, у меня исключительно благородные цели. Я лишь хотел вручить вам приглашение.
«Нет уж, спасибо».
Европейские приключения принесли Лэнгдону излишнюю популярность, он стал настоящим магнитом для психов всех мастей, но этот серьезно перегнул палку.
– Слушайте, я ничего не понимаю и вешаю трубку…
– Безрассудство с вашей стороны, – сказал незнакомец. – У вас и без того мало шансов спасти душу Питера Соломона.
У Лэнгдона перехватило дыхание.
– Что?!
– Вы меня слышали.
От того, как этот человек произнес имя Питера, у Лэнгдона кровь застыла в жилах.
– Что вам известно о Питере?
– В данный момент я знаю его самые сокровенные тайны. Мистер Соломон у меня в гостях, а я умею быть весьма настойчивым хозяином.
«Бред какой-то!»
– Вы лжете, Питер не с вами.
– Послушайте, вы со мной говорили по его прямому номеру, стало быть…
– Я звоню в полицию.
– Нет необходимости, – ответил незнакомец. – Блюстители порядка присоединятся к вам в ближайшее время.
«О чем он?!»
– Если Питер у вас, – твердо проговорил Лэнгдон, – немедленно дайте ему трубку.
Молчание.
– Он сейчас в Арафе.
– Где?! – Лэнгдон сжал трубку так крепко, что у него побелели пальцы.
– В Арафе. Или, если вам так угодно, в Хамистагане. В том самом месте, которому Данте посвятил песнь сразу после «Ада».
Религиозные и литературные познания незнакомца убедили Лэнгдона в мысли, что он разговаривает с безумцем. «Песнь вторая…» Лэнгдон хорошо ее помнил; все ученики Академии Филипс-Эксетер знакомы с творчеством Данте.
– Вы утверждаете, что Питер Соломон… в чистилище?
– Грубое слово, которое так любят христиане… В общем-то да, в пургатории.
Слова незнакомца повисли в трубке.
– Хотите сказать, Питер… умер?
– Не совсем, нет.
– Не совсем?! – завопил Лэнгдон, и его голос эхом отозвался в стенах зала. Гулявшее неподалеку семейство обернулось на его крик. Роберт заговорил тише: – Человек бывает либо жив, либо мертв!
– Право, вы меня удивляете, профессор. Я-то думал, вы куда лучше разбираетесь в таинствах жизни и смерти. Между ними есть целый мир, и именно в этом мире сейчас пребывает Питер Соломон. Он может вернуться к нам или продолжить свой путь… в зависимости от ваших дальнейших действий.
Лэнгдон попытался переварить услышанное.
– Что вам надо?
– Все просто. В вашем распоряжении оказалось нечто весьма древнее… Пора поделиться этим со мной.
– Понятия не имею, о чем вы.
– Неужели? Хотите сказать, вы не понимаете доверенных вам тайных знаний?
Сердце Лэнгдона ушло в пятки: он сообразил, о чем может идти речь.
«Тайные знания».
Он и словом не обмолвился о своих приключениях в Париже, но фанатики Грааля внимательно следили за сводками новостей. Кому-то наверняка удалось сложить все части головоломки и узнать, что Лэнгдон обладает секретной информацией о Святом Граале – вероятно, ему даже известно местонахождение святыни.
– Слушайте… – начал Лэнгдон, – если вы имеете в виду Святой Грааль, уверяю вас, я…
– За кого вы меня принимаете, мистер Лэнгдон? – отрезал его собеседник. – Меня не интересуют ни пустяки вроде Грааля, ни жалкие пререкания о том, чья версия событий правильная. Пустопорожние споры о вере мне глубоко безразличны. На эти вопросы можно ответить лишь после смерти.
Его слова окончательно сбили Лэнгдона с толку.
– Тогда что вы хотите?
Незнакомец помолчал.
– Как вам известно, в Вашингтоне существует древний портал.
«Древний портал?»
– И сегодня, профессор, вы его откроете. Считайте, вам оказана огромная честь… вы получите уникальное приглашение. Вы избранный.
«А ты – ненормальный».
– Извините, но вы ошиблись, – сказал Лэнгдон. – Первый раз слышу о древнем портале.
– Вы не поняли, профессор. Это не я вас выбрал… а Питер Соломон.
– Что? – едва слышно выдавил Лэнгдон.
– Мистер Соломон рассказал мне, где найти портал, и сознался, что на свете есть лишь один человек, способный его открыть. Это вы.
– Если Питер действительно так сказал, он заблуждается… или лжет.
– А вот это вряд ли. Я склонен верить признаниям, сделанным Питером на грани жизни и смерти.
В груди Лэнгдона вспыхнул гнев.
– Предупреждаю, если вы причините вред Питеру…
– Профессор Лэнгдон, ваши угрозы мне не страшны. Я получил от мистера Соломона все, что хотел. Теперь мне нужны вы. Время пошло… для вас обоих. Предлагаю вам найти и открыть портал. Питер укажет путь.
«Питер?»
– Вы же сказали, он в чистилище!
– Как вверху, так и внизу, – ответил незнакомец.
Лэнгдон похолодел. Странный ответ был древней магической формулой, говорящей о физической связи между небом и землей.
«Как вверху, так и внизу».
Лэнгдон окинул взглядом просторный зал и подумал, как стремительно сегодняшние события вышли из-под контроля.
– Слушайте, мне ничего не известно ни о каких древних порталах. Я звоню в полицию.
– Что, никак не доходит, профессор? Вы понимаете, почему выбрали именно вас?
– Нет.
– Скоро дойдет, – заверил его незнакомец. – Очень скоро.
В трубке пошли гудки.
Лэнгдон замер, пытаясь сообразить, что произошло.
Издалека донесся неожиданный звук.
В Ротонде кто-то кричал.
Глава 10
Роберт Лэнгдон много раз входил в Ротонду, но бегом – никогда. В центре зала собралась толпа туристов. Кричал маленький мальчик, родители его успокаивали. Охранники безуспешно пытались установить порядок.
– Он вытащил ее из повязки, – лихорадочно тараторил кто-то, – и положил на пол!
Подойдя ближе, Лэнгдон бросил взгляд на то, что вызвало переполох. Конечно, предмет был очень странный, но к чему поднимать такой крик?
Лэнгдон и раньше видел предмет, лежавший на полу Капитолия. На факультете изобразительных искусств Гарвардского университета имелось множество муляжей, помогающих скульпторам и художникам правильно изобразить самую сложную часть человеческого тела – как ни странно, это не лицо, а рука.
«Кто-то оставил в Ротонде пластмассовую руку?»
Пальцы такого муляжа фиксировались в любом положении – второкурсники, понятное дело, обычно распрямляли средний. Указательный и большой пальцы этой руки были направлены в потолок.
Однако, подойдя еще ближе, Лэнгдон заметил, что муляж необычный: пластмассовая поверхность была не гладкой, а сморщенной и неровно окрашенной, почти…
«…как настоящая кожа».
Лэнгдон словно врос в землю.
На запястье виднелась кровь.
«Господи!»
Отрезанную кисть насадили на колышек с плоским деревянным основанием. К горлу Лэнгдона подкатила тошнота. Едва дыша, он с опаской шагнул вперед и увидел на кончиках пальцев крошечные татуировки. Однако его внимание привлекли не они, а знакомый перстень на безымянном пальце.
«Не может быть!»
Лэнгдон отпрянул, осознав, что перед ним – ампутированная кисть Питера Соломона. Зал каруселью завертелся вокруг него.
Глава 11
«Почему Питер не отвечает? – подумала Кэтрин, нажав «отбой». – Где он?»
Три года подряд Питер Соломон приезжал на еженедельные воскресные встречи первым. Так повелось в их семье: перед началом новой недели Кэтрин проводила вечер с братом, чтобы не терять связь и держать его в курсе исследований.
«Он никогда не опаздывает, – подумала она. – И всегда берет трубку». Хуже того, она даже не знала, что ему сказать, когда он приедет. «Как спросить о том, что я узнала?»
Ее ритмичные шаги отдавались в стенах коридора, прозванного Улицей. Подобно позвоночнику, он проходил через все здание ЦТП и соединял пять отсеков гигантского хранилища. В сорока футах над головой пульсировала кровеносная система – оранжевые вентиляционные трубы, по которым циркулировали тысячи кубических футов очищенного воздуха.
Обычно, пока Кэтрин шла по коридору длиной в четверть мили, ритмичное «дыхание» вентиляционной системы успокаивало ее, однако сегодня звук выбивал из колеи. То, что она узнала о брате, встревожило бы кого угодно, но Питер был ее единственным родственником, и потому его скрытность особенно задела Кэтрин.
Питер всего раз в жизни что-то от нее скрыл… чудесную тайну, спрятанную в конце этого коридора. Три года назад брат провел Кэтрин по Улице и познакомил ее с ЦТП, гордо показав ей несколько самых необычных экспонатов: метеорит с Марса ALH-84001, рукописный пиктографический дневник индейского вождя Сидящего Быка, коллекцию запечатанных воском банок с экземплярами, собранными самим Дарвином.
Когда они проходили мимо массивной двери с небольшим оконцем, Кэтрин мельком заглянула внутрь и изумилась:
– Это еще что?!
Питер хохотнул и зашагал дальше.
– Третий отсек. Мы называем его «Мокрым». Необычное зрелище, а?
«Скорее, ужасающее».
Кэтрин поспешила за Питером. Она словно попала на другую планету.
– На самом деле я хотел показать тебе Пятый отсек, – сказал брат, ведя ее по бесконечному коридору. – Его мы построили в последнюю очередь. Через пять лет туда перевезут экспонаты из запасников Национального музея естественной истории, а до тех пор, как ты понимаешь, отсек пустует.
– Тогда зачем мы туда идем? – удивилась Кэтрин.
Серые глаза Питера озорно вспыхнули.
– Я подумал, раз он никому не нужен, им можешь попользоваться ты.
– Я?
– Ну да. Тебе не помешает специальная лаборатория, где можно провести теоретические эксперименты, над которыми ты работала столько лет.
Кэтрин потрясенно воззрилась на брата.
– Питер, это же чисто теоретические эксперименты! Провести их практически невозможно.
– Нет ничего невозможного, Кэтрин, и это здание идеально подходит для твоих нужд. ЦТП не просто склад сокровищ, а один из самых прогрессивных исследовательских центров в мире. Мы изучаем экспонаты коллекций с помощью самых передовых технологий. В твоем распоряжении будет вся необходимая аппаратура.
– Питер, оборудование для моих экспериментов…
– … уже на месте. – Брат просиял. – Лаборатория готова.
Кэтрин оцепенела.
Питер кивнул в конец коридора.
– Не хочешь взглянуть?
Она потеряла дар речи.
– Ты… построил мне лабораторию?!
– Это моя работа. Смитсоновский комплекс призван содействовать научному прогрессу, и я не могу пренебречь столь важной задачей. У твоих исследований огромный потенциал – они необычайно расширяют границы человеческого познания. – Питер умолк и посмотрел ей прямо в глаза. – Не важно, сестра ты мне или нет, я обязан поддержать это начинание. Твои идеи блестящи. Мир должен узнать, что именно они сулят.
– Питер, я не могу…
– Ну же, успокойся… Деньги потрачены мои, а Пятым отсеком сейчас никто не пользуется. Закончишь исследования – съедешь. К тому же, у Пятого отсека есть одна очень полезная для твоих экспериментов особенность.
Кэтрин не понимала, какая особенность огромного пустого зала может ей пригодиться, но скоро ей предстояло это выяснить. Они подошли к стальной двери с крупной трафаретной надписью:
ОТСЕК № 5
Брат вставил карточку в прорезь электронного замка – загорелась кнопочная панель. Он уже хотел ввести код доступа, как вдруг остановился и игриво вскинул брови – совсем как в детстве.
– Готова?
Она кивнула.
«Ну Питер, ну фокусник!»
– Отойди.
Он набрал нужную комбинацию.
Стальная дверь с громким шипением открылась.
За порогом был кромешный мрак… зияющая пустота. Изнутри словно бы донесся глухой стон, и в коридор хлынул поток холодного воздуха.
«Все равно что смотреть ночью на Великий каньон».
– Вообрази пустой ангар для множества «аэробусов», – сказал Питер. – Получишь примерное представление.
Кэтрин невольно попятилась.
– Сам отсек слишком велик: отапливать его чересчур накладно, да и ни к чему, но твоя лаборатория построена из теплоизоляционного шлакоблока и представляет собой куб, расположенный в дальнем углу – для максимальной изоляции.
Кэтрин попыталась это вообразить. «Коробка внутри ящика». Она вгляделась в темноту, но ничего не увидела.
– Это далеко?
– Довольно-таки… Отсек размером с футбольное поле. Предупреждаю, идти будет страшновато – тут полная темнота.
Кэтрин заглянула в проем.
– Выключателя нет?
– Электричество еще не провели.
– Тогда… как будет работать лаборатория?
Питер подмигнул:
– На водородном топливном элементе.
Кэтрин поразилась:
– Ты шутишь?!
– Энергии хватит на небольшой город. Кстати, лаборатория полностью изолирована от внешних радиочастот, а внешние стены самого отсека покрыты фоторезистивной пленкой, которая защищает экспонаты от солнечного излучения. Словом, внутри создана герметичная энергетически нейтральная среда.
До Кэтрин начало доходить, чем хорош Пятый отсек. Ее работа основывалась на измерении прежде неизвестных энергетических полей, а потому опыты можно было ставить лишь в среде, защищенной от внешних воздействий и «белого шума», включая «мозговое излучение» и «мысленные эманации» окружающих. Университетский городок и больничные лаборатории для этого не годились, а вот пустой отсек ЦТП подходил идеально.
– Ну, пошли смотреть. – Питер широко улыбнулся и шагнул в кромешный мрак. – Не отставай.
На пороге Кэтрин замерла.
«Пройти сто с лишним ярдов в полной темноте?»
Она хотела предложить фонарик, но брат уже скрылся.
– Питер! – позвала она.
– Не бойся, – отозвался он. Его голос постепенно удалялся. – Ты не заблудишься, обещаю.
«Он издевается?»
Кэтрин перешагнула порог и вгляделась в темноту. Сердце бешено колотилось у нее в груди.
«Ни зги не видно!»
Внезапно стальная дверь зашипела и громко захлопнулась у нее за спиной. Кэтрин обступила тьма – ни лучика света.
– Питер!
Тишина.
«Ты не заблудишься, обещаю».
Она вслепую шагнула вперед.
Кэтрин не видела даже поднесенной к лицу руки. Она двинулась вперед, но через несколько секунд остановилась.
«Куда я иду?»
Это было три года назад.
Сегодня, подойдя к стальной двери, Кэтрин осознала, как далеко продвинулась с тех пор. Лаборатория (для своих – Куб) стала ей вторым домом, прибежищем, надежно укрытым в недрах Пятого отсека. Как и обещал брат, тем вечером Кэтрин нашла дорогу, и находила потом каждый день – благодаря гениально простой системе ориентиров, которую она открыла для себя самостоятельно. Сбылось и другое, куда более важное предсказание Питера: эксперименты Кэтрин привели к поразительным открытиям, способным перевернуть все существующие представления о мире. Кэтрин с Питером договорились не предавать результаты огласке, пока не разберутся в глубинном смысле открытий.
Впрочем, в скором времени Кэтрин собиралась обнародовать одно из самых значительных научных открытий в истории человечества.
«Тайная лаборатория в тайном музее», – подумала она и вставила карточку в прорезь замка. Загорелись кнопки, и Кэтрин ввела свой пин-код.
Стальная дверь с шипением открылась.
Изнутри донесся знакомый глухой стон, и в коридор хлынул холодный воздух. Сердце Кэтрин, как всегда, застучало быстрее.
«Более странным путем до работы еще никто не добирался».
Собравшись с духом, Кэтрин взглянула на часы и ступила в темноту, по-прежнему раздумывая о том, что тревожило ее весь вечер.
«Где Питер?»
Глава 12
Начальник полиции Капитолия Трент Андерсон отвечал за безопасность комплекса больше десяти лет. Широкоплечий рыжеволосый здоровяк с суровым лицом неизменно стригся под ежик, что делало его похожим на бравого воина. Внушительный пистолет на поясе производил должное впечатление на тех, кто имел смелость усомниться в широте его полномочий.
Основной задачей Андерсона было контролировать работу небольшой армии полицейских. Делал он это из центрального пункта наблюдения, расположенного в цокольном этаже Капитолия и оборудованного по последнему слову техники. Отсюда Андерсон следил за техническими специалистами (они, в свою очередь, наблюдали за мониторами и показаниями различных приборов) и телефонным коммутатором – благодаря ему начальник полиции был на связи со всеми своими подчиненными.
Вечер выдался на редкость спокойный, и Андерсон надеялся хоть одним глазком посмотреть футбольный матч (у него в кабинете висела плазменная панель). Но только началась игра, как раздался звонок.
Андерсон, не отрываясь от телевизора, разочарованно вздохнул и нажал кнопку:
– Слушаю.
– Шеф, в Ротонде неспокойно. Я направил туда людей, но вы бы лучше взглянули…
– Сейчас.
Андерсон вошел в нервный узел службы безопасности – небольшую, современно обставленную комнату, напичканную мониторами.
– Что у тебя?
Диспетчер вывел на экран цифровой видеоролик.
– Ротонда, снято камерой восточного балкона двадцать секунд назад. – Он нажал кнопку воспроизведения.
Андерсон склонился над плечом диспетчера и стал смотреть ролик.
Ротонда почти пустовала: лишь несколько туристов бродили по залу. Наметанный глаз Андерсона сразу приметил одинокого посетителя, который двигался быстрее остальных. Бритая голова. Зеленый армейский китель. Рука на перевязи. Легкая хромота. Сутулая спина. Говорит по мобильному.
Шаги посетителя гулко отдавались в динамиках, пока он не остановился ровно посередине Ротонды. Бритоголовый договорил по телефону и присел будто бы завязать шнурок, но вместо этого вынул из перевязи какой-то предмет и поставил его на пол. Затем поднялся и торопливо заковылял к выходу.
Андерсон присмотрелся к таинственному предмету.
«Что это, черт подери?»
Вещица примерно восьми дюймов в высоту стояла вертикально. Андерсон приблизился почти вплотную к экрану и прищурился.
«Не может быть!»
Как только странный посетитель скрылся в восточной галерее, рядом с камерой зазвучал детский голос: «Мам, дядя что-то уронил!» Мальчик зашагал к предмету и вдруг резко остановился. Секунду спустя он показал на предмет пальцем и оглушительно завопил.
В ту же секунду начальник полиции развернулся и побежал к двери, на ходу отдавая приказы:
– Всем постам! Задержать бритоголового мужчину с перевязанной рукой! Живо!
Вылетев за дверь, Андерсон помчался вверх по лестнице, перескакивая через три ступеньки разом. Камеры показали, что бритый вышел из Ротонды через восточную галерею. Оттуда быстрее всего попасть на улицу можно было через находившийся неподалеку коридор, идущий с востока на запад.
«Успею перехватить».
Андерсон поднялся по лестнице, свернул за угол и окинул взглядом тихий коридор. Вдалеке прогуливалась пожилая пара, а поблизости блондин в синем блейзере читал путеводитель и разглядывал мозаичный потолок.
– Извините, сэр! – рявкнул Андерсон, подбегая к блондину. – Вы не видели лысого мужчину с перевязанной рукой?
Турист растерянно поднял глаза.
– Бритый наголо, рука на перевязи! – повторил Андерсон. – Видели такого?
Блондин помедлил и с тревогой покосился в дальний конец коридора.
– Э-э… да. Он пробежал мимо… к той лестнице.
Андерсон заорал в рацию:
– Всем постам! Подозреваемый движется к юго-восточному выходу. Все туда!
Он убрал рацию, вытащил пистолет из кобуры и ринулся к выходу.
Через полминуты из дверей восточного крыла Капитолия спокойно вышел на улицу высокий блондин в синем блейзере. Он с удовольствием втянул прохладный вечерний воздух и улыбнулся.
Перевоплощение удалось на славу.
Всего минуту назад он проковылял из Ротонды в темную нишу, где скинул армейскую куртку и остался в блейзере. Затем надел плотно сидящий светлый парик и, достав из кармана путеводитель по Вашингтону, с непринужденным видом вышел из ниши.
«Перевоплощение – мой дар».
Ноги послушно несли Малаха к ждавшему его лимузину; он расправил плечи и распрямился во весь свой огромный рост – шесть футов три дюйма. Малах набрал полные легкие воздуха и почувствовал, как татуированный феникс на груди расправил крылья.
«Жаль, вы не догадываетесь о моей силе, – подумал он, глядя на город. – Сегодня мое перевоплощение завершится».
В Капитолии он мастерски провернул задуманное, уважив все древние обряды. «Приглашение» доставлено. Если Лэнгдон еще не понял, что от него требуется, то скоро поймет.
Глава 13
Ротонда Капитолия – как и собор Святого Петра в Риме – неизменно потрясала воображение Роберта Лэнгдона. Умом он понимал, что это огромный зал, в котором запросто уместится статуя Свободы, но всякий раз Ротонда казалась больше и благодатнее, чем он ожидал, – как будто в воздухе витали духи. Однако сегодня в зале царил лишь хаос.
Полицейские оцепили Ротонду, в то же время пытаясь отгонять взбудораженных туристов от ампутированной кисти. Ребенок до сих пор плакал.
Сверкнула вспышка – какой-то посетитель захотел сфотографировать руку. Камеру тут же отобрали, а самого туриста увели. В суматохе Лэнгдон медленно, как в трансе, пробрался сквозь толпу и подошел к руке.
Отрезанная правая кисть Питера Соломона стояла прямо, насаженная на деревянное основание. Три пальца прилегали к ладони, а большой и указательный были направлены в потолок.
– Все назад! – крикнул полицейский.
Теперь Лэнгдон отчетливо видел кровь, запекшуюся на дереве.
«Раны, нанесенные после смерти, не кровоточат… Питер жив».
Профессор не знал, плакать ему или радоваться. Выходит, резали по живому? К горлу Лэнгдона подкатила желчь. Он вспомнил, сколько раз пожимал эту самую руку и радовался теплым объятиям наставника.
На несколько секунд его разум опустел – точно по экрану телевизора пошли помехи. Первый образ, пришедший в голову, оказался в высшей степени неожиданным.
«Венец… и звезда».
Лэнгдон сел на корточки, разглядывая указательный и большой пальцы Питера.
«Татуировки?!»
Невероятно, этот изверг не только отрезал руку, но и наколол на подушечках пальцев какие-то символы!
На большом пальце – венец. На указательном – звезду.
«Не может быть!»
Два символа мгновенно всплыли в памяти Лэнгдона, превратив и без того страшную сцену в нечто почти сверхъестественное. В истории человечества эти знаки не раз появлялись вместе, и всегда на кончиках пальцев.
Рука мистерий, один из древнейших магических символов…
Теперь она мало где встречалась, но в давние времена означала мощный призыв к действию. Лэнгдон силился понять смысл этого предмета. «Кто-то сделал из руки Питера Руку мистерий?!» Немыслимо. Обычно ее рисовали, вырезали из камня или дерева. Лэнгдон никогда не слышал, чтобы Руку мистерий делали из настоящей человеческой плоти. Сама мысль об этом вызывала тошноту.
– Сэр, – обратился к нему полицейский, – отойдите, пожалуйста.
Лэнгдон почти его не услышал.
«Есть и другие татуировки».
Профессор знал, что на каждом из трех пальцев, прижатых к ладони, выколот символ. Всего – пять. За тысячи лет символы на Руке мистерий ни разу не менялись… не менялся и ее первоначальный смысл.
«Рука означает… приглашение».
Лэнгдон похолодел, вспомнив слова человека, который заманил его сюда. «Профессор, вы получите уникальное приглашение». В древности Рука мистерий была самым почетным и желанным приглашением на земле. Человек, которому ее преподносили, мог стать членом тайного общества, якобы оберегавшего мудрость веков. Такое приглашение не только было большой честью, но и означало, что тебя сочли достойным тайной мудрости. «Рука учителя, протянутая ученику».
– Сэр, – сказал полицейский, хватая Лэнгдона за плечо, – немедленно отойдите!
– Я знаю, что это, – выдавил Роберт. – Я могу помочь.
– Уйдите!
– Мой друг попал в беду. Необходимо…
Сильные руки подняли Лэнгдона и увели прочь. Он не сопротивлялся… слишком был потрясен.
Ему только что вручили торжественное приглашение. Кто-то просил Роберта Лэнгдона открыть некий портал, ведущий в мир древних тайн и скрытых знаний.
Безумие.
Бред сумасшедшего.
Глава 14
Лимузин Малаха катил прочь от Капитолия – на восток по Индепенденс-авеню. Юная парочка на тротуаре с любопытством покосилась на тонированные стекла автомобиля, пытаясь разглядеть за ними какую-нибудь важную персону.
«Не туда смотрите, я за рулем», – с улыбкой подумал Малах.
Поездки в этой солидной машине дарили ему чувство собственного превосходства и могущества. К тому же ни один из его пяти автомобилей не мог предоставить то, что сегодня вечером было необходимо: гарантию уединения. Полного уединения. В Вашингтоне лимузины обладали негласными привилегиями – эдакие посольства на колесах. Чтобы ненароком не навлечь на себя гнев какого-нибудь влиятельного политика, полицейские, работавшие вокруг Капитолийского холма, лимузины не останавливали.
Проезжая по мосту над Анакостией в сторону Мэриленда, Малах кожей чувствовал, как приближается к Кэтрин, – сама судьба влекла их друг к другу.
«Сегодня я должен выполнить еще одно задание… Более чем неожиданное».
Минувшей ночью, когда Питер выдал свою последнюю тайну, Малах узнал о существовании секретной лаборатории, где Кэтрин Соломон творила чудеса: если ее сенсационные открытия увидят свет, мир необратимо изменится.
«Ее работа явит миру истинную природу вещей».
Много веков подряд блестящие умы человечества пренебрегали древними знаниями, считая их предрассудками, уделом непросвещенных. Вместо них люди взяли на вооружение снисходительный скептицизм и умопомрачительные новые технологии, однако это увело их еще дальше от истины.
«Каждое новое поколение опровергало открытия предыдущего».
Люди тысячелетиями бродили в темноте… но теперь, как гласили пророчества, грядут перемены. Скитаясь вслепую во мраке, человечество наконец вышло на перепутье. Этот миг предсказывали древние писания, календари и сами звезды. Он неумолимо приближался. Сначала будет ослепительная вспышка прозрения… яркий свет знаний озарит тьму и укажет людям путь от края бездны.
«Я пришел затмить этот свет, – подумал Малах. – Таково мое предназначение».
Судьба свела его с Питером и Кэтрин Соломон. Открытия Кэтрин дадут толчок новой форме мышления, новому духовному возрождению и послужат катализатором поисков людьми утраченной мудрости, которая наделит их небывалой силой.
«Предназначение Кэтрин – зажечь факел.
Мое – потушить его».
Глава 15
В полной темноте Кэтрин Соломон нащупала тяжелую освинцованную дверь лаборатории и торопливо вошла в маленький тамбур. Дорога заняла у нее всего полторы минуты, но сердце колотилось, как сумасшедшее.
«За три года могла бы и привыкнуть».
Кэтрин с неизменным облегчением ступала из кромешной мглы Пятого отсека в чистое, ярко освещенное пространство.
Куб напоминал огромную коробку без окон. Стены и потолок были обиты жесткой сеткой из покрытого титаном свинцового волокна, отчего складывалось впечатление, что в бетонные стены вмонтировали гигантскую клетку. Плексигласовые перегородки делили пространство на несколько комнат: лабораторию, аппаратную, технический отсек, уборную и небольшую научную библиотеку.
Кэтрин быстро вошла в главную лабораторию. В стерильном помещении сверкало сверхсовременное оборудование: спаренные электроэнцефалографы, фемтосекундный синтезатор оптических частот, магнитооптическая ловушка и квантовый генератор случайных чисел.
Хотя в ноэтике использовались передовые технологии, сами по себе открытия завораживали больше, чем вид сложнейших машин, с помощью которых их совершали. Смесь магии и мифов быстро становилась реальностью; новые сенсационные данные подтверждали главную идею ноэтики – истинный потенциал человеческого разума еще не раскрыт.
Основной тезис звучал просто: нам видна лишь верхушка айсберга интеллектуальных и духовных возможностей человека.
Эксперименты, проводимые в Институте ноэтических наук (IONS) и Принстонской лаборатории аномальных исследований (PEAR), однозначно доказали: человеческая мысль, если направить ее должным образом, способна влиять на физическую массу. Ученые занимались не дешевыми фокусами вроде сгибания ложек, а серьезными научными исследованиями, и все они приводили к одному поразительному результату: наши мысли влияют на окружающий мир на глубинном, субатомном, уровне.
«Победа разума над материей».
После трагедии 11 сентября 2001 года ноэтика сделала качественный рывок вперед. Четверо ученых обнаружили, что, когда общее горе сплотило миллионы напуганных людей по всему миру, данные тридцати семи генераторов случайных чисел в разных городах стали куда менее случайными. Совместное переживание множества людей каким-то образом повлияло на генерацию чисел и создало порядок из хаоса.
Сенсационное открытие перекликалось с древней верой в «космическое сознание» – сплав человеческих мыслей, способный взаимодействовать с материальным миром. Недавние исследования массовых медитаций и молитв так же подтверждали, что человеческое сознание, как описывает его Линн Мактаггарт, автор трудов по ноэтике, есть субстанция, выходящая за пределы тела… высокоорганизованная энергия, которая может влиять на окружающий мир. Кэтрин пришла в восторг от книги Мактаггарт «Эксперимент с намерением» и наблюдений, изложенных на сайте www.theintentionexpe-riment.com, где объясняется, как наши намерения могут менять мир. Интерес Кэтрин вызвал и ряд других работ.
Взяв их за основу, Кэтрин Соломон пошла дальше и доказала, что «направленная мысль» может воздействовать на что угодно – на рост растений, движение рыбок в аквариуме, деление клеток в чашке Петри, синхронизацию обособленных автоматизированных систем и химические реакции в организме. Разум влияет даже на образование кристаллических структур: когда Кэтрин думала о замораживаемой воде с любовью, у нее получались идеально симметричные кристаллы дивной красоты. И наоборот – дурные мысли создавали искривленные, хаотичные формы.
«Человеческая мысль воздействует на материальный мир».
Кэтрин проводила все более смелые эксперименты, и результаты не переставали поражать. Лабораторные опыты показали, что «победа разума над материей» не просто очередная оккультная мантра XXI века. Разум способен менять состояние вещества, и, что еще важнее, имеет направляющую силу.
«Человек – хозяин вселенной».
Кэтрин установила, что частицы на субатомном уровне появляются и исчезают по одному ее желанию их наблюдать. То есть, само намерение увидеть частицу создает частицу. Несколько десятилетий назад на это намекал Гейзенберг, а теперь этот принцип лег в основу ноэтики. Как писала Линн Мактаггарт, «живое сознание есть фактор, превращающий вероятность чего-либо в нечто реально существующее. Самый важный ингредиент для создания вселенной – это сознание того, кто ее наблюдает».
Однако больше всего поражал другой вывод: оказалось, что способность разума влиять на окружающий мир можно развить. Это приобретаемый навык. Подобно медитации, овладение истинной «силой мысли» требовало тренировки. Мало того, у некоторых эта способность при рождении была развита лучше, чем у других, однако истинными мастерами становились единицы. «Вот она – недостающая связь между современной наукой и древним мистицизмом». Кэтрин узнала это от своего брата… Тревога за Питера не отступала. Кэтрин подошла к двери в библиотеку и заглянула внутрь. Никого.
Библиотека представляла собой небольшую комнатку: два кресла, деревянный стол, два напольных торшера и во всю стену – стеллаж красного дерева, вмещавший полтысячи томов. Кэтрин и Питер собрали здесь любимые труды, сочинения обо всем на свете – от физики элементарных частиц до древнего мистицизма. Их коллекция представляла собой эклектичную смесь нового и старого, передового и исторического. Книги Кэтрин носили названия вроде «Квантовое сознание», «Новая физика» и «Принципы нейробиологии». Питер же приносил книги с эзотерическими заголовками вроде: «Кибалион», «Зогар», «Танцующие мастера У-ли» и переводы шумерских глиняных табличек из Британского музея.
– Ключ к будущему нашей науки, – говаривал брат, – лежит в прошлом.
Всю жизнь изучая историю, науку и мистицизм, Питер всячески поддерживал желание сестры дополнить университетское образование основами герметической философии. К девятнадцати годам Кэтрин заинтересовала связь между современной наукой и древними сакральными знаниями.
– Скажи мне, Кэт, – однажды спросил ее Питер, когда она приехала домой на каникулы, – какую литературу по теоретической физике йельские второкурсники должны прочесть за лето?
Кэтрин огласила длинный список.
– Впечатляет. Эйнштейн, Бор и Хокинг – гении современной физики. Но разве вас не просили ознакомиться с учениями… более ранними?
Кэтрин задумалась.
– Ньютона, что ли?
Питер улыбнулся:
– Еще более ранними.
В двадцать семь лет ее брат уже сделал себе имя в научных кругах, и они с Кэтрин частенько развлекались подобными интеллектуальными дуэлями.
«Что-то до Ньютона?» Кэтрин вспомнились мудрецы древности вроде Птолемея, Пифагора и Гермеса Трисмегиста. «Да ведь сейчас их никто не читает!»
Брат провел пальцем по длинному ряду пыльных томов в потрескавшихся кожаных переплетах.
– Наши предки обладали поразительными научными знаниями… современная физика только начинает их постигать.
– Питер, – сказала Кэтрин, – ты уже говорил, что египтяне задолго до Ньютона знали все о блоках и рычагах, а первые алхимики работали согласно принципам современной химии, но что с того? Сегодня мы имеем дело с такими понятиями, какие и не снились мудрецам древности!
– Например?
– Ну… взять хоть квантовую сцепленность! – Субатомные исследования показали, что вся материя взаимосвязана… сцеплена в единую сеть… нечто вроде вселенской первоосновы. Хочешь сказать, древние сидели и обсуждали теорию сцепленности?
– Именно! – воскликнул Питер, откинув со лба длинную темную прядь. – Сцепленность лежала в основе первобытных верований. Эти слова стары, как мир: дхармакая, дао, брахман… Первой духовной миссией человека было постичь свою сцепленность, почувствовать взаимосвязь со всем сущим. Он всегда хотел стать единым со вселенной… добиться единения, или at-one-ment.[1] – Питер приподнял брови. – Иудеи и христиане по сей день стремятся к atonement, искуплению грехов… но большинство из нас забыли, что на самом деле мы ищем at-one-ment.
Кэтрин вздохнула. Трудно спорить с человеком, хорошо подкованным в истории.
– Ладно, но это все общие места. Я же говорю о конкретных физических понятиях.
– Продолжай… – Взглядом Питер бросал ей вызов.
– К примеру, возьмем самое простое – полярность, баланс положительного и отрицательного на субатомном уровне. Очевидно, что древние не могли…
– Стоп! – Брат снял с полки увесистый пыльный том и бухнул его на стол. – Современная полярность – не что иное, как «двойственность» мира, более двух тысяч лет назад описанная Кришной в «Бхагавадгите». Десятки других книг, включая «Кибалион», говорят о двойных системах и противоборствующих силах природы.
Кэтрин недоверчиво посмотрела на брата.
– Да, но если говорить о современных открытиях в квантовой физике – о принципе неопределенности Гейзенберга, к примеру…
– …то нужно непременно заглянуть сюда. – Питер взял с полки другой фолиант. – Вот, священные индуистские писания, или упанишады. – Он с грохотом опустил второй том на первый. – С помощью этих текстов Гейзенберг и Шрёдингер смогли точнее сформулировать свои теории.
Дуэль длилась несколько минут, и стопка книг на столе все росла. Наконец Кэтрин всплеснула руками.
– Ладно, ладно! Ты прав, но я хочу изучать передовую теоретическую физику. Будущее науки! Едва ли Кришне и Вьясе было что сказать о теории суперструн и многомерных космологических моделях.
– Верно, не было. – Питер умолк, и его губы растянулись в улыбке. – О теории суперструн можно прочитать здесь. – Он вновь подошел к стеллажу, вынул огромный том и бухнул его на стол. – Средневековый арамейский текст, переведенный в тринадцатом веке.
– Теория суперструн в Средневековье?! Да брось! – Кэтрин и не думала верить брату.
Теория суперструн представляет собой новейшую космологическую модель. На основании последних научных наблюдений предполагается, что многомерная вселенная состоит не из трех, а из десяти измерений, взаимодействующих друг с другом подобно вибрирующим струнам – как струны скрипки.
Кэтрин подождала, пока брат откроет книгу, быстро пробежит глазами узорное оглавление и найдет нужное место.
– Прочти. – Он показал ей выцветшую страницу с текстом и чертежами.
Кэтрин покорно взялась за чтение. Перевод был старый и трудночитаемый, но, к вящему удивлению Кэтрин, текст и рисунки явно описывали точно такую же космологическую модель, какой ее рисовала теория суперструн – десятимерную вселенную из резонирующих струн. Прочитав еще немного, Кэтрин потрясенно воскликнула:
– Господи, здесь даже описано, что шесть из всех этих измерений связаны между собой и действуют, как одно! – Она попятилась. – Что это за книга?!
Брат широко улыбнулся:
– Надеюсь, однажды ты ее прочтешь.
На обложке витиеватым шрифтом были выписаны слова: «Книга Зогар».
Кэтрин никогда ее не читала, но знала, что это важнейший трактат раннего еврейского мистицизма. По мнению древних, книга обладала такой силой, что читать ее могли лишь самые просвещенные раввины.
Кэтрин уставилась на фолиант.
– То есть первые мистики знали, что мир состоит из десяти измерений?
– Конечно. – Питер указал ей на десять связанных между собой кругов, называемых сфиротами. – Названия эзотерические, но физика более чем современная.
Кэтрин не знала, что и думать.
– Тогда… почему люди не изучают «Зогар»?
Питер усмехнулся:
– Будут, вот увидишь.
– Не понимаю.
– Кэтрин, мы с тобой родились в чудесное время. Грядут великие перемены. Люди стоят на пороге нового века, когда они вновь обратят свои взоры к природе и древним знаниям… идеям «Зогара» и других писаний со всего света. Истина обладает силой притяжения, влечет к себе людей. Настанет день, когда современная наука всерьез примется за изучение древней мудрости… и в этот день человечество найдет первые ответы на важные вопросы, которые прежде от него ускользали.
Вечером Кэтрин с жадностью приступила к чтению старинных текстов и вскоре поняла, что брат прав: древние обладали глубокими научными познаниями. Современная наука не столько «открывала», сколько «находила заново». Казалось, однажды люди смогли ухватить суть вселенной… но потом забыли об этом. «Современная физика поможет нам вспомнить!» – подумала тогда Кэтрин и превратила эту задачу в дело своей жизни: используя передовые технологии, вновь обрести утраченную мудрость древних. Кэтрин гнал вперед не только научный пыл; она была твердо убеждена, что сегодня человечеству необходимы эти знания… как никогда.
На вешалке у дальней стены лаборатории виднелись белые халаты – Питера и ее собственный. Кэтрин машинально достала из кармана мобильный и проверила, нет ли новых сообщений. Пусто. В голове опять зазвучал мужской голос: «То, что, по мнению вашего брата, спрятано в Вашингтоне… Это можно найти. Порой легенда, выдержавшая испытание временем… выдерживает его не случайно».
– Нет, – сказала Кэтрин. – Не может быть.
Порой легенда – это просто легенда.
Глава 16
Начальник полиции Капитолия Трент Андерсон помчался к Ротонде. Его ребята опять дали маху – в нише рядом с восточной галереей один из охранников нашел повязку и армейскую куртку.
«Преступник спокойно вышел на улицу!»
Андерсон отдал распоряжение о просмотре записей наружных камер видеонаблюдения, но пока служба безопасности что-нибудь найдет, злоумышленник успеет скрыться.
Теперь, войдя в Ротонду для оценки ущерба, Андерсон увидел, что его люди взяли ситуацию под контроль. Все четыре входа в зал были перекрыты самым неприметным из имевшихся у службы безопасности способом: бархатный канат, рядом охранник с виноватым лицом и табличка с надписью «В зале идет уборка». Всех свидетелей согнали в восточную часть Ротонды – охранники собирали у них мобильные и фотоаппараты. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь отправил снимок с камеры телефона в Си-эн-эн.
Один из свидетелей – высокий, темноволосый мужчина в твидовом пиджаке – тщетно пытался прорваться к начальнику службы безопасности и в данный момент оживленно спорил с охранниками.
– Сейчас я с ним поговорю, – сказал им Андерсон. – А пока не выпускайте никого из главного вестибюля.
Он вновь посмотрел на ампутированную кисть, торчавшую посреди зала. Господи! За пятнадцать лет службы в полиции Капитолия Андерсон всякого насмотрелся, но подобное видел впервые.
«Скорей бы криминалисты приехали и унесли эту дрянь из моего здания».
Андерсон подошел ближе и увидел окровавленное запястье, насаженное на деревянное основание. «Дерево и плоть, – подумал он. – Потому детекторы ничего и не обнаружили». Единственным металлическим предметом был массивный золотой перстень – вероятно, преступник выдал его за свой.
Андерсон присел на корточки и внимательно осмотрел руку. Она принадлежала человеку лет шестидесяти; перстень-печатка с двуглавой птицей и числом 33. И то и другое Андерсон видел впервые. Впрочем, больше всего в глаза бросались татуировки на подушечках пальцев.
«Фантазер проклятый!»
– Шеф? – К нему подбежал охранник с телефонной трубкой. – Вам только что поступил личный звонок.
Андерсон посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Я вообще-то делом занят.
Охранник побледнел. Он прикрыл трубку рукой и прошептал:
– Это из ЦРУ.
Андерсон оцепенел.
«Они уже в курсе?!»
– Из Службы безопасности, – добавил охранник.
«Вот черт!» – подумал Андерсон и покосился на телефонную трубку.
В бескрайнем океане вашингтонских разведывательных служб Служба безопасности ЦРУ была чем-то вроде Бермудского треугольника – таинственная и опасная область, от которой все старались держаться подальше. Наделенная саморазрушающими на первый взгляд полномочиями, СБ ЦРУ была создана с единственной и более чем странной целью – шпионить за самим ЦРУ. Подобно могущественному органу внутренних дел, она проверяла своих же сотрудников на предмет всевозможных нарушений: финансовых злоупотреблений, продажи тайн, кражи секретных технологий, использования запрещенных методов допроса.
«Шпионят за шпионами», – подумал Андерсон.
СБ имела карт-бланш во всех делах, касающихся национальной безопасности. Андерсон не представлял, чем случившееся могло заинтересовать СБ и как там столь быстро об этом пронюхали. Впрочем, говорят, глаза у них повсюду. Как знать, вдруг на их мониторы идет прямая трансляция со всех камер Капитолия? И хотя инцидент не попадал в сферу деятельности СБ ЦРУ, звонок поступил в такое время, что мог касаться только отрезанной руки.
– Шеф? – Охранник протягивал ему трубку, точно это была горячая картошка. – Звонок надо принять сейчас. Это… – Он умолк и одними губами произнес: – С-а-т-о.
Андерсон прищурился.
«Бред… – У него вспотели ладони. – Сато собственной персоной?»
О главе СБ ЦРУ – директоре Иноуэ Сато – ходили легенды. Детство, проведенное в калифорнийском лагере для интернированных японцев (сразу после Перл-Харбора), закалило Сато и показало, какими последствиями чреваты промахи военной разведки. Теперь одна из самых высоких должностей в разведывательном управлении требовала от Сато не только несгибаемого патриотизма, но и беспощадности к любому, кто посмеет выступить против. Как Левиафана, скрывающегося в глубине вод, директора СБ видели редко, но неизменно боялись.
Трент Андерсон встречался с Сато лишь однажды. Вспомнив раскосые черные глаза, он невольно возблагодарил Бога за то, что разговор предстоит телефонный.
Андерсон поднес трубку к уху.
– Директор Сато! – как можно дружелюбнее пролепетал он. – Это начальник полиции Капитолия Андерсон. Чем могу…
– В вашем здании находится человек, с которым мне надо поговорить. Прямо сейчас. – Андерсон узнал бы этот голос из тысячи: словно по классной доске царапали камнем. Операция по удалению раковой опухоли из гортани не прошла бесследно: у Сато был ужасный голос и отвратительный шрам на шее в придачу. – Найдите его.
«Всего-навсего найти человека?»
У Андерсона вдруг проснулась надежда, что это действительно совпадение.
– Кто именно вам нужен?
– Роберт Лэнгдон. Он сейчас должен быть в вашем здании.
Лэнгдон? Фамилия показалась Андерсону знакомой, но он так и не вспомнил откуда. Интересно, Сато знает о руке?
– Я сейчас в Ротонде, здесь туристы… Погодите. – Андерсон опустил трубку и крикнул: – Тут есть кто-нибудь по фамилии Лэнгдон?
Через несколько секунд из толпы раздался мужской голос:
– Да, я – Роберт Лэнгдон.
«Сато знает все».
Андерсон взглянул на отозвавшегося: вид у того был взбудораженный… и отчего-то смутно знакомый.
– Да, мистер Лэнгдон здесь, – сказал Андерсон в трубку.
– Давайте его, – прохрипела Сато.
Андерсон облегченно выдохнул и махнул Лэнгдону.
«Лучше его, чем меня».
И тут начальник полиции вспомнил, где встречал эту фамилию.
«Я же недавно читал о нем статью! Что он тут делает?»
Несмотря на внушительный рост в шесть футов и спортивное телосложение, Лэнгдон не очень-то походил на человека, пережившего катастрофу в Ватикане и облаву в Париже. Он скрылся от французской полиции… в мокасинах?! Ну уж нет, такого скорее встретишь с томиком Достоевского у камелька в библиотеке, где-нибудь в Гарварде или в Принстоне.
– Мистер Лэнгдон? Я начальник полиции Капитолия Трент Андерсон. Вас просят к телефону.
– Меня?! – удивился Роберт.
Андерсон протянул ему трубку.
– Это из Службы безопасности ЦРУ.
– Первый раз слышу.
Начальник полиции недобро улыбнулся:
– Зато они о вас слышали.
Лэнгдон поднес трубку к уху.
– Алло.
– Роберт Лэнгдон? – Хриплый голос директора Сато был таким громким, что Андерсон все слышал, но на всякий случай подошел ближе.
– Да.
– С вами говорит директор Иноуэ Сато, мистер Лэнгдон. В данный момент я пытаюсь урегулировать чрезвычайную ситуацию и надеюсь, что у вас есть необходимые мне сведения.
– Это насчет Питера Соломона? – с надеждой спросил Лэнгдон. – Вы знаете, где он?
«Какой еще Питер Соломон?» – мысленно удивился Андерсон.
– Профессор, сейчас я задаю вопросы.
– Питер Соломон попал в беду! – воскликнул Лэнгдон. – Какой-то ненормальный…
– Извините, – осадила его скрипучим голосом Сато.
Андерсон съежился.
«Это ты зря… А я-то думал, ты не дурак».
Перебить высокопоставленного начальника из ЦРУ во время допроса мог только гражданский.
– Слушайте меня внимательно. Пока мы с вами говорим, над нашей страной сгущается опасность. Мне сказали, что вы располагаете некой информацией, которая поможет избежать катастрофы. Спрашиваю еще раз: что вам известно?
Лэнгдон растерялся.
– Директор Сато, я понятия не имею, о чем вы говорите. Я только хочу найти Питера и…
– Понятия не имеете? – вырвалось у Сато.
Лэнгдон начал терять терпение и ответил более агрессивным тоном:
– Вот именно, сэр. Совершенно не представляю!
Андерсон скривился.
«Дурень, дурень!»
Роберт Лэнгдон только что допустил очень серьезную ошибку в общении с директором Сато.
Впрочем, было уже поздно. В противоположном конце Ротонды возник силуэт директора СБ ЦРУ.
«Сато в Капитолии!»
Начальник полиции затаил дыхание и приготовился к самому плохому.
«А Лэнгдону и невдомек…»
Сато приближалась к профессору сзади: телефон у уха, черные глаза подобно лазерам сверлили спину Лэнгдона.
Профессор отчаянно вцепился в трубку, не понимая, что от него требуется.
– Простите, сэр, – сухо проговорил он, – но я не умею читать мысли. Что вам от меня надо?
– Что мне надо? – проскрежетал в трубке голос директора – хриплый и глухой, как у старика с ангиной.
Кто-то похлопал Лэнгдона по плечу. Он обернулся, опустил глаза… и увидел миниатюрную японку: озлобленное лицо, нездоровая кожа, редеющие волосы, желтые от табака зубы и страшный белый шрам во всю шею. Узловатой рукой женщина прижимала к уху телефон. Лэнгдон услышал в трубке хриплый голос:
– Что мне надо, профессор? – Она спокойно захлопнула телефон и уставилась на Лэнгдона. – Для начала перестаньте называть меня «сэр».
Лэнгдон потрясенно воззрился на Сато:
– Мэм… примите мои извинения. Связь здесь плохая, и…
– Связь нормальная, профессор, – осадила его Сато. – А вот вранья я не потерплю.
Глава 17
Директор Иноуэ Сато была кошмарным созданием: худющая свирепая бестия ростом с большую куклу – четыре фута десять дюймов, – с кожей, похожей на покрытый лишайником гранит: директор страдала витилиго, нарушением пигментации. Мятый синий костюм висел на ней как на вешалке, а расстегнутый воротник ничуть не скрывал жуткого шрама во всю шею. Сослуживцы шутили, что забота Сато о своем внешнем виде проявлялась лишь в регулярном выщипывании густых усов.
Иноуэ Сато возглавляла Службу безопасности ЦРУ больше десяти лет. Комбинация необычайного интеллекта и поразительно тонкой интуиции придавала ей такую самонадеянность, что любой, кто не умел творить чудеса, в ее присутствии поджимал хвост. Даже рак гортани не вышиб Сато из седла. Битва с болезнью стоила ей месяца отсутствия на службе, половины голосового аппарата и трети от общей массы тела, но в офис она вернулась как ни в чем не бывало.
Иноуэ Сато была непобедима.
Роберт Лэнгдон предположил, что не он первый принял ее голос за мужской, однако директор по-прежнему буравила его злым взглядом.
– Еще раз прошу меня простить, мэм, – сказал Лэнгдон. – Я еще не разобрался, что к чему. Меня заманил в Вашингтон какой-то человек, якобы похитивший Питера Соломона. – Он достал из кармана факс. – Вот что мне прислали утром. Я записал номер самолета, на котором летел. Если позвонить в федеральное управление авиации, можно выйти на хозяина…
Сато выхватила у Лэнгдона листок и, не читая, сунула в карман.
– Профессор, это расследование веду я, поэтому прошу вас молчать, если не спрашивают.
Сато развернулась к начальнику полиции.
– Андерсон, – сказала она, сверля его крошечными черными глазками, – объясните мне, что здесь происходит. Охранник у восточных ворот сказал, что вы нашли на полу ампутированную кисть руки. Это правда?
Андерсон отступил и показал директору Сато обнаруженный предмет.
– Да, мэм, буквально несколько минут назад.
Она посмотрела на руку как на ненужную тряпку.
– Почему вы не доложили об этом, когда я позвонила?
|
The script ran 0.026 seconds.