1 2 3 4 5 6 7 8 9 

  
   
Виталий Бианки
   
Рассказы и сказкм
  
  
   
   
   
  
  
   
    
Виталий Бианки
   
   
   
   
Открылась тяжёлая дверь, и перед глазами изумлённого мальчика предстал удивительный мир.
   
Прямо перед ним два бурых медвежонка схватились в обнимку. Их старший братишка-нянька не спускал глаз с озорников, а медведица-мать развалилась на пригорке и дремлет.
   
А там, немножко дальше, два тигра — один на скале, другой внизу — оскалили зубы, — сейчас кинутся друг на друга… Мальчик, крадучись, прошёл мимо них. В страхе оглянулся. А вдруг кинутся? Нет, не кидаются, — так и остались…
   
Вот высоко в воздухе застыл без движения орёл. Вот взлетевшая утка замерла над гнездом; в гнезде — яйца. Мальчик быстро протянул руку за ними — и пальцы больно ударились о что-то крепкое, холодное…
   
Стекло. Все звери и птицы за стеклом!
   
Неужели они не живые? Тогда, наверно, они заколдованы, как в сказке. Узнать бы такое волшебное слово, чтобы разом всех оживить. Кто научит его этому слову?
   
Мальчик попал в Зоологический музей Академии наук. Здесь работал его отец — русский учёный-естествоиспытатель. В доме напротив родился в 1894 году мальчик — будущий писатель Виталий Валентинович Бианки.
   
С природой его познакомил отец. Он брал сына с собой на охоту и на прогулки. Называл ему каждую травку, каждую птицу и зверюшку. Научил его узнавать птиц по полёту, зверя — по следу и — самое главное — научил сына записывать свои наблюдения.
   
К двадцати семи годам жизни у Виталия Валентиновича Бианки накопились целые тома дневников. И опять, как в детстве, ему захотелось найти то волшебное слово, которое заставило бы ожить всех этих птиц и зверей.
   
Таким словом и стало художественное слово рассказчика-писателя.
   
Первая В. В. Бианки для детей — «Лесные домишки» — вышла в 1923 году. За двадцать пять лет своей литературной работы Бианки написал около двухсот сказок, рассказов, повестей. Юным читателям хорошо известны его сборники: «Сказки», «Лесная газета», «По следам», «Где раки зимуют», «Рассказы об охоте», «Последний выстрел» и многие другие.
   
На двадцати восьми языках народов нашей Родины издавались его произведения. На многие иностранные языки переведены его книги.
   
Прекрасно зная и горячо любя родную природу, большую часть своей жизни Бианки проводит в лесу с ружьём, биноклем, записной книжкой. И его рассказы, сказки, повести раскрывают перед юными читателями картины живой природы. В самом обыкновенном он умеет показать новое, незамеченное нами.
   
Бианки ведёт юного читателя по охотничьим тропам Алтая, поднимается с ним без дорог по горам Кавказа, бродит по тайге, тундре, степи…
   
Но больше всего Бианки любит рассказывать о тех животных и растениях, которых всякий может встретить у себя в саду, на берегу соседней речки, в лесах и полях северной и среднерусской полосы нашей Родины.
   
Писатель раскрывает своему юному читателю глаза на окружающий мир, отвечает на его вопросы.
   
Много загадок природы уже раскрыто нашими учёными. Ещё больше надо изучить, разгадать, понять.
   
И книги Бианки зовут юного читателя наблюдать, сравнивать, думать, быть хорошим следопытом, исследователем. Бианки не только показывает, — он учит юного читателя раскрывать тайны леса, разгадывать маленькие и большие загадки из жизни зверей и птиц.
   
Ведь только тот, кто хорошо знает природу, может ею управлять, обращая её богатства на пользу Родине.
   
Советский человек — хозяин своих лесов, полей, рек, озёр и он должен хорошо знать своё хозяйство.
   
Юный читатель многое узнает, прочитав рассказы и сказки Бианки. Он научится наблюдать, он станет бережливым хозяином богатств родной природы, он полюбит её.
   
Художественное слово писателя поможет ему в этом.
   
   
Гр. Гроденский
  
  
   
    
СКАЗКИ-НЕСКАЗКИ
   
   
    
    
    
   
   
    
     
Первая охота
    
    
Надоело Щенку гонять кур по двору.
    
«Пойду-ка, — думает, — на охоту за дикими зверями и птицами».
    
Шмыгнул в подворотню и побежал по лугу.
    
Увидели его дикие звери, птицы и насекомые и думают каждый про себя.
    
Выпь думает: «Я его обману!»
    
Удод думает: «Я его удивлю!»
    
Вертишейка думает: «Я его напугаю!»
    
Ящерка думает: «Я от него вывернусь!»
    
Гусеницы, бабочки, кузнечики думают: «Мы от него спрячемся!»
    
«А я его прогоню!» — думает Жук-Бомбардир.
    
«Мы все за себя постоять умеем, каждый по-своему!» — думают они про себя.
    
А Щенок уже побежал к озерку и видит: стоит у камыша Выпь на одной ноге по колено в воде.
    
«Вот я её сейчас поймаю!» — думает Щенок, и совсем уж приготовился прыгнуть ей на спину.
    
А Выпь глянула на него и шагнула в камыш.
    
Ветер по озеру бежит, камыш колышет. Камыш качается
    
     
      
взад — вперёд,
      
взад — вперёд.
     
    
    
У Щенка перед глазами жёлтые и коричневые полосы качаются
    
     
      
взад — вперёд,
      
взад — вперёд.
     
    
    
А Выпь стоит в камыше, вытянулась — тонкая-тонкая, и вся в жёлтые и коричневые полосы раскрашена. Стоит, качается
    
     
      
взад — вперёд,
      
взад — вперёд.
     
    
    
Щенок глаза выпучил, смотрел, смотрел — не видит Выпи в камыше.
    
«Ну, — думает, — обманула меня Выпь. Не прыгать же мне в пустой камыш! Пойду другую птицу поймаю».
    
Выбежал на пригорок, смотрит: сидит на земле Удод, хохлом играет, — то развернёт, то сложит.
    
«Вот я на него сейчас с пригорка прыгну!» — думает Щенок.
    
А Удод припал к земле, крылья распластал, хвост раскрыл, клюв вверх поднял.
    
Смотрит Щенок: нет птицы, а лежит на земле пёстрый лоскут, и торчит из него кривая игла.
    
Удивился Щенок: куда же Удод девался? «Неужели я эту пёструю тряпку за него принял? Пойду поскорей маленькую птичку поймаю».
    
Подбежал к дереву и видит: сидит на ветке маленькая птица Вертишейка.
    
Кинулся к ней, а Вертишейка юрк в дупло.
    
«Ага! — думает Щенок. — Попалась!»
    
Поднялся на задние лапы, заглянул в дупло, а в чёрном дупле змея извивается и страшно шипит.
    
Отшатнулся Щенок, шерсть дыбом поднял — и наутёк.
    
А Вертишейка шипит ему вслед из дупла, головой крутит, по спине у неё извивается полоска чёрных перьев.
    
«Уф! Напугала как! Еле ноги унёс. Больше не стану на птиц охотиться. Пойду лучше Ящерку поймаю».
    
Ящерка сидела на камне, глаза закрыла, грелась на солнышке.
    
Тихонько к ней подкрался щенок — прыг! — и ухватил за хвост.
    
А Ящерка извернулась, хвост в зубах у него оставила, сама под камень!
    
Хвост в зубах у Щенка извивается,
    
Фыркнул Щенок, бросил хвост — и за ней. Да куда там! Ящерка давно под камнем сидит, новый хвост себе отращивает.
    
«Ну, — думает Щенок, — уж если Ящерка и та от меня вывернулась, так я хоть насекомых наловлю».
    
Посмотрел кругом, а по земле жуки бегают, в траве кузнечики прыгают, по веткам гусеницы ползают, по воздуху бабочки летают.
    
Бросился Щенок ловить их, и вдруг — стало кругом, как на загадочной картинке: все тут, а никого не видно — спрятались все.
    
Зелёные кузнечики в зелёной траве притаились.
    
Гусеницы на веточках вытянулись и замерли: их от сучков не отличишь.
    
Бабочки сели на деревья, крылья сложили — не разберёшь, где кора, где листья, где бабочки.
    
Один крошечный Жук-Бомбардир идёт себе по земле, никуда не прячется.
    
Догнал его Щенок, хотел схватить, а Жук-Бомбардир остановился, да как пальнёт в него летучей едкой струйкой — прямо в нос попал.
    
Взвизгнул Щенок, хвост поджал, повернулся — да через луг, да в подворотню.
    
Забился в конуру и нос высунуть боится.
    
А звери, птицы и насекомые — все опять за свои дела принялись.
   
   
    
     
Лесные домишки
    
    
    
    
Высоко над рекой, над крутым обрывом, носились молодые ласточки-береговушки. Гонялись друг за другом с визгом и писком: играли в пятнашки.
    
Была в их стае одна маленькая Береговушка, такая проворная: никак её догнать нельзя было — от всех увёртывается.
    
Погонится за ней пятнашка, а она — туда, сюда, вниз, вверх, в сторону бросится, да как пустится лететь — только крылышки мелькают.
    
Вдруг — откуда ни возьмись — Чеглок-Сокол мчится. Острые изогнутые крылья так и свистят.
    
Ласточки переполошились: все — врассыпную, кто куда, — мигом разлетелась вся стая.
    
А проворная Береговушка от него без оглядки за реку, да над лесом, да через озеро!
    
Очень уж страшной пятнашкой был Чеглок-Сокол.
    
Летела, летела Береговушка — из сил выбилась.
    
Обернулась назад — никого сзади нет. Кругом оглянулась, — а место совсем незнакомое. Посмотрела вниз — внизу река течёт. Только не своя — чужая какая-то.
    
Испугалась Береговушка.
    
Дорогу домой она не помнила: где ж ей было запомнить, когда она неслась без памяти от страха?
    
А уж вечер был — ночь скоро. Как тут быть?
    
Жутко стало маленькой Береговушке.
    
Полетела она вниз, села на берегу и горько заплакала.
    
Вдруг видит: бежит мимо неё по песку маленькая жёлтая птичка с чёрным галстучком на шее.
    
Береговушка обрадовалась, спрашивает у жёлтой птички:
    
— Скажите, пожалуйста, как мне домой попасть?
    
— А ты чья? — спрашивает жёлтая птичка.
    
— Не знаю, — отвечает Береговушка.
    
— Трудно же будет тебе свой дом разыскать! — говорит жёлтая птичка. — Скоро солнце закатится, темно станет. Оставайся-ка лучше у меня ночевать. Меня зовут Зуёк. А дом у меня вот тут — рядом.
    
Зуёк пробежал несколько шагов и показал клювом на песок. Потом закланялся, закачался на тоненьких ножках и говорит:
    
— Вот он, мой дом. Заходи!
    
Взглянула Береговушка — кругом песок да галька, а дома никакого нет.
    
— Неужели не видишь? — удивился Зуёк. — Вот сюда гляди, где между камешками яйца лежат.
    
Насилу-насилу разглядела Береговушка: четыре яйца в бурых крапинках лежат рядышком прямо на песке среди гальки.
    
— Ну, что же ты? — спрашивает Зуёк. — Разве тебе не нравится мой дом?
    
Береговушка не знает, что и сказать: скажешь, что дома у него нет, ещё хозяин обидится. Вот она ему и говорит:
    
— Не привыкла я на чистом воздухе спать, на голом песке, без подстилочки…
    
— Жаль, что не привыкла! — говорит Зуёк. — Тогда лети-ка вон в тот елоьый лесок. Спроси там голубя по имени Витютень. Дом у него с полом. У него и ночуй.
    
— Вот спасибо! — обрадовалась Береговушка.
    
И полетела в еловый лесок.
    
Там она скоро отыскала лесного голубя Витютня и попросилась к нему ночевать.
    
— Ночуй, если тебе моя хата нравится, — говорит Витютень.
    
А какая у Витютня хата? Один пол, да и тот, как решето — весь в дырьях. Просто прутики на ветви накиданы как попало. На прутиках белые голубиные яйца лежат. Снизу их видно: просвечивают сквозь дырявый пол.
    
Удивилаеь Береговушка.
    
— У вашего дома, — говорит она Витютню, — один пол, даже стен нет. Как же в нём спать?
    
— Что же, — говорит Витютень, — если тебе нужен дом со стенами, лети, разыщи Иволгу. У неё тебе понравится.
    
И Витютень сказал Береговушке адрес Иволги: в роще, на самой красивой берёзе.
    
Полетела Береговушка в рощу.
    
А в роще берёзы одна другой красивее. Искала, искала Иволгин дом и вот, наконец, увидела: висит на берёзовой ветке крошечный, лёгкий домик. Такой уютный домик и похож на розу, сделанную из тонких листков серой бумаги.
    
«Какой же у Иволги домик маленький, — подумала Береговушка. — Даже мне в нём не поместиться».
    
Только она хотела постучаться, — вдруг из серого домика вылетели осы.
    
Закружились, зажужжали, сейчас ужалят!
    
Испугалась Береговушка и скорей улетела прочь.
    
Мчится среди зелёной листвы.
    
Вот что-то золотое и чёрное блеснуло у неё перед глазами.
    
Подлетела ближе, видит: на ветке сидит золотая птица с чёрными крыльями.
    
— Куда ты спешишь, маленькая? — кричит золотая птица Береговушке.
    
— Иволгин дом ищу, — отвечает Береговушка.
    
— Иволга — это я, — говорит золотая птица. — А дом мой вот здесь, на этой красивой берёзе.
    
Береговушка остановилась и посмотрела, куда Иволга ей показывает. Сперва она ничего различить не могла: всё только зелёные листья да белые берёзовые ветви. А когда всмотрелась, так и ахнула.
    
Высоко над землёй к ветке подвешена лёгкая плетёная корзиночка.
    
И видит Береговушка, что это и в самом деле домик. Затейливо так свит из пеньки и стебельков, волосков и шерстинок и тонкой берёзовой кожурки,
    
— Ух! — говорит Береговушка Иволге. — Ни за что не останусь в этой зыбкой постройке! Она качается, и у меня всё перед глазами вертится, кружится… Того и гляди, её ветром на землю сдует. Да и крыши у вас нет.
    
— Ступай к Пеночке! — обиженно говорит ей золотая Иволга. — Если ты боишься на чистом воздухе спать, так тебе, верно, понравится у неё в шалаше под крышей.
    
Полетела Береговушка к Пеночке.
    
Жёлтая маленькая Пеночка жила в траве как раз под той самой берёзой, где висела Иволгина воздушная колыбелька.
    
Береговушке очень понравился её шалашик из сухой травы и мха, «Вот славно-то! — радовалась она. — Тут и пол, и стены, и крыша, и постелька из мягких пёрышек! Совсем как у нас дома!»
    
Ласковая Пеночка стала её укладывать спать. Вдруг земля под ними задрожала, загудела.
    
Береговушка встрепенулась, прислушивается, а Пеночка ей говорит:
    
— Это кони в рощу скачут.
    
— А выдержит ваша крыша, — спрашивает Береговушка, — если конь на неё копытом ступит?
    
Пеночка только головой покачала печально и ничего ей на это не ответила.
    
— Ох, как страшно тут! — сказала Береговушка и вмиг выпорхнула из шалаша. — Тут я всю ночь глаз не сомкну: всё буду думать, что меня раздавят. У нас дома спокойно: там никто на тебя не наступит и на землю не сбросит.
    
— Так, верно, у тебя такой дом, как у Чомги, — догадалась Пеночка. — У неё дом не на дереве — ветер его не сдует, да и не на земле — никто не раздавит. Хочешь, провожу тебя туда?
    
— Хочу! — говорит Береговушка.
    
Полетели они к Чомге.
    
Прилетели на озеро и видят: посреди воды на тростниковом островке сидит большеголовая птица. На голове у птицы перья торчком стоят, словно рожки.
    
Тут Пеночка с Береговушкой простилась и наказала ей к этой рогатой птице ночевать попроситься.
    
Полетела Береговушка и села на островок. Сидит и удивляется: островок-то, оказывается, плавучий. Плывёт по озеру куча сухого тростника. Посреди кучи — ямка, а дно ямки мягкой болотной травой устлано. На траве лежат Чомгины яйца, прикрытые лёгкими сухими тростиночками.
    
А сама Чомга рогатая сидит на островке с краешка, разъезжает на своём судёнышке по всему озеру.
    
Береговушка рассказала Чомге, как она искала и не могла найти себе ночлега, и попросилась ночевать.
    
— А ты не боишься спать на волнах? — спрашивает её Чомга.
    
— А разве ваш дом не пристанет на ночь к берегу?
    
— Мой дом — не пароход, — говорит Чомга. — Куда ветер гонит его, туда он и плывёт. Так и будет всю ночь на волнах качаться.
    
— Боюсь… — прошептала Береговушка. — Домой хочу, к маме…
    
Чомга рассердилась.
    
— Вот, — говорит, — какая привередливая! Никак на тебя не угодишь! Лети-ка, поищи сама себе дом, какой нравится.
    
Прогнала Чомга Береговушку, та и полетела.
    
Летит и плачет.
    
А уж ночь наступает: солнце зашло, темнеет.
    
Залетела Береговушка в густой лес, смотрит: на высокой ели, на толстом суку выстроен дом.
    
Весь из сучьев, из палок, круглый, а изнутри мох торчит тёплый, мягкий.
    
«Вот хороший дом, — думает она, — прочный и с крышей».
    
Подлетела маленькая Береговушка к большому дому, постучала клювиком в стенку к просит жалобным голоском:
    
— Впустите, пожалуйста, хозяюшка, переночевать!
    
А из дома вдруг как высунется рыжая звериная морда с оттопыренными усами, с жёлтыми зубами. Да как зарычит страшилище:
    
— С каких это пор птахи по ночам стучат, ночевать просятся к белкам в дом?
    
Обмерла Береговушка, — сердце камнем упало. Отшатнулась, взвилась над лесом да стремглав, без оглядки, наутёк!
    
Летела, летела — из сил выбилась. Обернулась назад — никого сзади нет. Кругом оглянулась, — а место знакомое. Посмотрела вниз — внизу река течёт, своя река, родная!
    
Стрелой бросилась вниз к речке, а оттуда — вверх, под самый обрыв крутого берега.
    
И пропала.
    
А в обрыве — дырки, дырки, дырки. Это всё ласточкины норки. В одну из них и юркнула Береговушка. Юркнула и побежала по длинному-длинному, узкому-узкому коридору.
    
Добежала до его конца и впорхнула в просторную круглую комнату.
    
Тут уже давно ждала её мама.
    
Сладко спалось в ту ночь усталой маленькой Береговушке у себя на мягкой тёплой постельке из травинок, конского волоса и перьев…
    
Покойной ночи!
   
   
    
     
Лис и мышонок
    
    
— Мышонок, мышонок, отчего у тебя нос грязный?
    
— Землю копал.
    
— Для чего землю копал?
    
— Норку делал.
    
— Для чего норку делал?
    
— От тебя, лис, прятаться.
    
— Мышонок, мышонок, а я тебя подстерегу!
    
— А у меня в норке спаленка.
    
— Кушать захочешь — вылезешь!
    
— А у меня в норке кладовочка.
    
— Мышонок, мышонок, а ведь я твою норку разрою!
    
— А я от тебя в отнорочек — и был таков!
   
   
    
     
Чей нос лучше?
    
    
Мухолов-Тонконос сидел на ветке и смотрел по сторонам. Как только полетит мимо муха или бабочка, он сейчас же погонится за ней, поймает и проглотит. Потом опять сидит на ветке и опять ждёт, высматривает. Увидал поблизости Дубоноса и стал жаловаться ему на своё горькое житьё.
    
— Очень уж мне утомительно, — говорит, — пропитание себе добывать. Целый день трудишься-трудишься, ни отдыха, ни покоя не знаешь, а всё впроголодь живёшь. Сам подумай: сколько мошек надо поймать, чтобы сытым быть. А зёрнышки клевать я не могу: нос у меня слишком тонок.
    
— Да, твой нос никуда не годится! — сказал Дубонос. — То ли дело мой! Я им вишнёвую косточку, как скорлупу, раскусываю. Сидишь на месте и клюёшь ягоды. Вот бы тебе такой нос.
    
Услыхал его Клёет-Крестонос и говорит:
    
— У тебя, Дубонос, совсем простой нос, как у Воробья, только потолще. Вот посмотри, какой у меня замысловатый нос! Я им круглый год семечки из шишек вылущиваю. Вот так.
    
Клёст ловко поддел кривым носом чешуйку еловой шишки и достал семечко.
    
— Верно, — сказал Мухолов, — твой нос хитрей устроен!
    
— Ничего вы не понимаете в носах! — прохрипел из болота Бекас-Долгонос. — Хороший нос должен быть прямой и длинный, чтобы им козявок из тины доставать удобно было. Поглядите на мой нос!
    
Посмотрели птицы вниз, а там из камыша торчит нос длинный, как карандаш, и тонкий, как спичка.
    
— Ах, — сказал Мухолов, — вот бы мне такой нос!
    
— Постой! — запищали в один голос два брата-кулика — Шилонос и Кроншнеп-Серпонос. — Ты ещё наших носов не видал!
    
Поглядел Мухолов и увидел перед собой два замечательных носа: один смотрит вверх, другой — вниз, и оба тонкие, как иголки.
    
— Мой нос для того вверх смотрит, — сказал Шилонос, — чтоб им в воде всякую мелкую живность поддевать.
    
— А мой нос для того вниз смотрит, — сказал Кроншнеп-Серпонос, — чтоб им червяков да букашек из травы таскать.
    
— Ну, — сказал Мухолов, — лучше ваших носов не придумаешь!
    
— Да ты, видно, настоящих носов и не видал! — крякнул из лужи Широконос. — Смотри, какие настоящие носы бывают: во-о!
    
Все птицы так и прыснули со смеху, прямо Широконосу в нос!
    
— Ну и лопата!
    
— Зато им воду щелокчить-то как удобно! — досадливо сказал Широконос и поскорей опять кувырнулся головой в лужу.
    
— Обратите внимание на мой носик! — прошептал с дерева скромный серенький Козодой-Сетконос. — У меня он крохотный, однако служит мне и сеткой, и глоткой. Мошкара, комары, бабочки целыми толпами в сетку-глотку мою попадают, когда я ночью над землёй летаю.
    
— Это как же так? — удивился Мухолов.
    
— А вот как! — сказал Козодой-Сетконос, да как разинет зев, — все птицы так и шарахнулись от него.
    
— Вот счастливец! — сказал Мухолов. — Я поодной мошке хватаю, а он ловит их сразу сотнями!
    
— Да, — согласились птицы, — с такой пастью не пропадёшь!
    
— Эй вы, мелюзга! — крикнул им Пеликан-Мешконос с озера. — Поймали мошку — и рады.
    
А того нет, чтобы про запас себе что-нибудь отложить. Я вот рыбку поймаю — и в мешок себе отложу, опять поймаю — и опять отложу.
    
Поднял толстый Пеликан свой нос, а под носом у него мешок, набитый рыбой.
    
— Вот так нос! — воскликнул Мухолов, — целая кладовая! Удобней уж никак не выдумаешь!
    
— Ты, должно быть, моего носа ещё не видал, — сказал Дятел. — Вот полюбуйся!
    
— А что ж на него любоваться? — спросил Мухолов. — Самый обыкновенный нос: прямой, не очень длинный, бэз сетки и без мешка. Таким носом пищу себе на обед доставать долго, а о запасах и не думай.
    
— Нельзя же всё только об еде думать, — сказал Дятел-Долбонос. — Нам, лесным работникам, надо инструмент при себе иметь для плотничьих и столярных работ. Мы им не только корм себе добываем, но и дерево долбим: жилище устраиваем, и для себя и для других птиц. Вот у меня какое долото!
    
— Чудеса! — сказал Мухолов. — Столько носов видел я нынче, а решить не могу, какой из них лучше. Вот что, братцы: становитесь вы все рядом. Я посмотрю на вас и выберу самый лучший нос.
    
Выстроились перед Мухоловом-Тонконосом Дубонос, Крестонос, Долгонос, Шилонос, Серпонос, Широконос, Сетконос, Мешконос и Долбонос.
    
Но тут упал сверху серый Ястреб-Крючконос, схватил Мухолова и унёс себе на обед.
    
А остальные птицы с перепугу разлетелись в разные стороны.
   
   
    
     
Чьи это ноги?
    
    
Летел Жаворонок высоко над землёй, под самыми облаками. Поглядит вниз — сверху ему далеко видно — и поёт:
    
     
      
Я ношусь под облаками,
      
Над полями и лугами,
      
Вижу всех, кто подо мной,
      
Всех под солнцем и луной.
     
    
    
Устал петь, спустился и сел на кочку отдыхать. Вылезла из-под дерева Медянка и говорит ему:
    
— Сверху ты всё видишь, — это правда. А вот снизу никого не узнаешь.
    
— Как это может быть? — удивился Жаворонок. — Непременно узнаю.
    
— А вот иди, ложись со мной рядом. Я тебе буду снизу всех показывать, а ты отгадывай, кто идёт.
    
— Ишь какая! — говорит Жаворонок. — Я к тебе пойду, а ты меня ужалишь. Я змей боюсь.
    
— Вот и видно, что ты ничего не знаешь, — сказала Медянка, — первое — я не змея, а просто ящерица; а второе — змеи не жалят, а кусают. Змей-то и я боюсь: зубы у них такие длинные, и в зубах — яд. А у меня, гляди-ка: малюсенькие зубки. Я ими не то что от змеи, от тебя и то не отобьюсь.
    
— А где же у тебя ноги, если ты ящерица?
    
— Да зачем мне ноги, если я по земле ползаю не хуже змей?
    
— Ну, если вправду ты — безногая ящерица, — сказал Жаворонок, — так мне бояться нечего.
    
Соскочил с кочки, лапки под себя поджал и лёг рядом с Медянкой.
    
Вот лежат они рядышком, Медянка и спрашивает:
    
— Ну-ка ты, верхогляд, узнавай, кто идёт, и зачем он сюда пожаловал?
    
Взглянул Жаворонок перед собой и обмер: идут по земле высоченные ноги, через большие кочки, как через малые комочки земли, шагают, пальцами в землю след вдавливают.
    
Перешагнули ноги через Жаворонка и пропали: не видать больше.
    
Медянка на Жаворонка посмотрела и улыбнулась во весь рот. Облизнула сухие губы тонким язычком и говорит:
    
— Ну, друг, видно, не разгадал ты моей загадки. Кабы ты знал, кто через нас шагнул, так не испугался бы. Я вот лежу и смекаю: две ноги высоких, пальцев на каждой счётом три больших, один маленький. И знаю уж: птица идёт большая, высокая, по земле гулять любит — хороши ходули для ходьбы. Так оно и есть: Журавль это прошёл.
    
Тут Жаворонок встрепенулся весь от радости: Журавль ему знакомый был. Спокойная птица, добрая — не обидит.
    
— Лежи, не пляши! — зашипела на него Медянка. — Гляди: опять ноги идут.
    
И верно: ковыляют по земле голые ноги, неизвестно чьи.
    
Пальцы словно лоскутами клеёнки обшиты.
    
— Отгадывай! — говорит Медянка.
    
Жаворонок думал-думал, — никак не может припомнить, чтобы прежде такие ноги видел.
    
— Эх ты! — засмеялась Медянка. — Да ведь это совсем просто отгадать. Видишь: пальцы широкие, ноги плоские, по земле идут — спотыкаются. Вот в воде с ними удобно: повернёшь ногу боком — она воду, как ножом режет; растопыришь пальцы — и весло готово. Это Чомга-нырец — водяная такая птица — из озера вылезла.
    
Вдруг упал с дерева чёрный комок шерсти, приподнялся с земли и пополз на локтях.
    
Присмотрелся Жаворонок, а это вовсе не локти, а сложенные крылья.
    
Повернулся комок боком — сзади у него цепкие звериные лапки и хвост, а между хвостом и лапками кожа натянута.
    
— Вот чудеса! — сказал Жаворонок. — Кажется, крылатая тварь, как и я, а на земле узнать её никак не могу.
    
— Ага! — обрадовалась Медянка, — не можешь узнать. Хвастался, что под луной всех знаешь, а Летучей-то Мыши и не узнал.
    
Тут Летучая Мышь вскарабкалась на кочку, расправила крылья и улетела к себе на дерево.
    
А уж из-под земли другие ноги лезут.
    
Страшные лапы: короткие, мохнатые, на пальцах тупые когти, жёсткие ладошки в разные стороны вывернуты.
    
Затрепетал Жаворонок, а Медянка говорит:
    
— Лежу, гляжу и смекаю: лапы в шерсти — значит звериные, короткие, как обрубки, и ладошками врозь, а на толстых пальцах когтищи здоровые. На таких ногах по земле шагать трудно. А вот под землёй жить, землю лапами рыть да назад её за собой отбрасывать — очень даже удобно. Вот вышло у меня: подземный зверь. Крот называется. Гляди, гляди, а то он сейчас опять под землю уйдёт.
    
Зарылся Крот в землю — и опять нет никого. Не успел Жаворонок в себя прийти, глядь: бегут по земле руки.
    
— Это что за акробат? — удивился Жаворонок. — Зачем ему четыре руки?
    
— А по веткам в лесу прыгать, — сказала Медянка. — Ведь это же Белка-векша.
    
— Ну, — говорит Жаворонок, — твоя взяла: никого я на земле не узнал. Дай-ка, теперь я тебе загадку загадаю.
    
— Загадывай, — говорит Медянка.
    
— Видишь в небе тёмную точку?
    
— Вижу, — говорит Медянка.
    
— Отгадай, какие у неё ноги?
    
— Да ты шутишь! — говорит Медянка. — Где ж мне так высоко ноги разглядеть?
    
— Какие тут шутки! — рассердился Жаворонок. — Уноси свой хвост подобру-поздорову, пока не сгребли тебя эти когтистые лапы.
    
Кивнул Медянке на прощанье, вскочил на лапки и улетел.
   
   
    
     
Кто чем поёт?
    
    
    
    
Слышишь, какая музыка гремит в лесу?
    
Слушая её, можно подумать, что все звери, птицы и насекомые родились на свет певцами и музыкантами.
    
Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем хочется. Только не у каждого голос есть.
    
Вот послушай, чем и как поют безголосые.
    
Лягушки на озере начали ещё с ночи.
    
Надули пузыри за ушами, высунули головы из воды, рты приоткрыли…
    
— Ква-а-а-а-а!.. — одним духом пошёл из них воздух.
    
Услыхал их Аист из деревни. Обрадовался!
    
— Целый хор! Будет мне чем поживиться!
    
И полетел на озеро завтракать.
    
Прилетел и сел на берегу. Сел и думает: «Неужели я хуже лягушки? Поют же они без голоса. Дай-ка и я попробую».
    
Поднял длинный клюв, застучал, затрещал одной его половинкой о другую, — то тише, то громче, то реже, то чаще: трещотка трещит деревянная, да и только! Так разошёлся, что и про завтрак свой забыл.
    
А в камышах стояла Выпь на одной ноге, слушала и думала:
    
«Безголосая я цапля! Да ведь и Аист — не певчая птичка, а вон какую песню наигрывает».
    
И придумала: «Дай-ка на воде сыграю!»
    
Сунула в озеро клюв, набрала полный воды да как дунет в клюв! Пошёл по озеру громкий гул:
    
— Прумб-бу-бу-бумм!.. — словно бык проревел.
    
«Вот так песня! — подумал Дятел, услыхав Выпь из лесу. — Инструмент-то и у меня найдётся: чем дерево не барабан, а нос мой чем не палочка?»
    
Задом упёрся, передом откинулся, размахнулся головой — как задолбит носом по суку!
    
Точь-в-точь — барабанная дробь.
    
Вылез из-под коры Жук с предлинными усами.
    
Закрутил, закрутил головой, заскрипела его жёсткая шея, — тоненький-тоненький писк послышался.
    
Пищит усач, а всё напрасно; никто его писка не слышит. Шею натрудил — зато сам своей песней доволен.
    
А внизу под деревом из гнезда вылез Шмель и полетел петь на лужок.
    
Вокруг цветка на лужку кружит, жужжит жилковатыми жёсткими крылышками, словно струна гудит.
    
Разбудила шмелиная песня зелёную Саранчу в траве.
    
Стала Саранча скрипочки налаживать. Скрипочки у неё на крылышках, а вместо смычков — длинные задние лапки коленками назад. На крыльях — зазубринки, а на лапках зацепочки.
    
Трёт себя Саранча лапками по бокам, зазубринками за зацепочки задевает — стрекочет.
    
Саранчи на лугу много: целый струнный оркестр.
    
«Эх, — думает Долгоносый Бекас под кочкой, — надо и мне спеть! Только вот чем? Горло у меня не годится, нос не годится, шея не годится, крылышки не годятся, лапки не годятся… Эх! Была не была, — полечу, не смолчу, чем-нибудь да закричу!»
    
Выскочил из-под кочки, взвился, залетел под самые облака. Хвост раскрыл веером, выпрямил крылышки, перевернулся носом к земле и понёсся вниз, переворачиваясь с бока на бок, как брошенная с высоты дощечка. Головой воздух рассекает, а в хвосте у него тонкие, узкие пёрышки ветром перебирает.
    
И слышно с земли, будто в вышине барашек запел, заблеял.
    
А это Бекас.
    
Отгадай, чем он поёт?
    
Хвостом!
   
   
    
     
Хвосты
    
    
Прилетела Муха к Человеку и говорит:
    
— Ты хозяин над всеми зверями, ты всё можешь сделать. Сделай мне хвост.
    
— А зачем тебе хвост? — говорит Человек.
    
— А затем мне хвост, — говорит Муха, — зачем он у всех зверей — для красоты.
    
— Я таких зверей не знаю, у которых хвост для красоты. А ты и без хвоста хорошо живёшь.
    
Рассердилась Муха и давай Человеку надоедать: то на сладкое блюдо сядет, то на нос ему перелетит, то у одного уха жужжит, то у другого. Надоела, сил нет! Человек ей и говорит:
    
— Ну, ладно! Лети ты, Муха, в лес, на реку, в поле. Если найдёшь там зверя, птицу или гада, у которого хвост для красоты только приведён, можешь его хвост себе взять. Я разрешаю.
    
Обрадовалась Муха и вылетела в окошко.
    
Летит она садом и видит: по листу Слизняк ползёт. Подлетела Муха к Слизняку и кричит:
    
— Отдай мне твой хвост, Слизняк! Он у тебя для красоты.
    
— Что ты, что ты! — говорит Слизняк. — У меня и хвоста-то нет: это ведь брюхо моё. Я его сжимаю да разжимаю, — только так и ползаю. Я — брюхоног.
    
Муха видит — ошиблась, — и полетела дальше.
    
Прилетела к речке, а в речке Рыба и Рак — оба с хвостами. Муха к Рыбе:
    
— Отдай мне твой хвост! Он у тебя для красоты.
    
— Совсем не для красоты, — отвечает Рыба. — Хвост у меня — руль. Видишь: надо мне направо повернуть — я хвост вправо поворачиваю. Надо налево — я влево хвост кладу. Не могу я тебе свой хвост отдать.
    
Муха к Раку:
    
— Отдай мне твой хвост, Рак!
    
— Не могу отдать, — отвечает Рак. — Ножки у меня слабые, тонкие, я ими грести не могу. А хвост у меня широкий и сильный. Я как шлёпну хвостом по воде, так меня и подбросит. Шлёп, шлёп — и плыву, куда мне надо. Хвост у меня вместо весла.
    
Полетела Муха дальше. Прилетела в лес, видит: на суку Дятел сидит. Муха к нему;
    
— Отдай мне твой хвост, Дятел! Он у тебя для красоты только.
    
— Вот чудачка! — говорит Дятел. — А как же я деревья-то долбить буду, еду себе искать, гнёзда для детей устраивать?
    
— А ты носом, — говорит Муха.
    
— Носом-то носом, — отвечает Дятел, — да ведь и без хвоста не обойдёшься. Вот гляди, как я долблю.
    
Упёрся Дятел крепким, жёстким своим хвостом в кору, размахнулся всем телом, да как стукнет носом по суку — только щепки полетели!
    
Муха видит: верно, на хвост Дятел садится, когда долбит, — нельзя ему без хвоста. Хвост ему подпоркой служит. Полетела дальше.
    
Видит: Оленуха в кустах со своими оленятами. И у Оленухи хвостик — меленький, пушистый, беленький хвостик. Муха как зажужжит:
    
— Отдай мне твой хвостик, Оленуха!
    
Оленуха испугалась.
    
— Что ты, что ты! — говорит. — Если я отдам тебе свой хвостик, так мои оленятки пропадут.
    
— Оленяткам-то зачем твой хвост? — удивилась Муха.
    
— А как же, — говорит Оленуха. — Вот погонится за нами Волк. Я в лес кинусь — прятаться. И оленятки за мной. Только им меня не видно между деревьями. А я им белым хвостиком машу, как платочком: сюда бегите, сюда! Они видят — беленькое впереди мелькает, — бегут за мной. Так все и убежим от Волка.
    
Нечего делать, полетела Муха дальше.
    
Полетела дальше и увидела Лисицу. Эх, и хвост у Лисицы! Пышный да рыжий, красивый-красивый!
    
«Ну, — думает Муха, — уж этот-то мой будет». Подлетела к Лисице, кричит:
    
— Отдавай хвост!
    
— Что ты. Муха! — отвечает Лисица. — Да без хвоста я пропаду. Погонятся за мной собаки, живо меня, бесхвостую, поймают. А хвостом я их обману.
    
— Как же ты, — спрашивает Муха, — обманешь их хвостом?
    
— А как станут меня собаки настигать, я хвостом верть! — хвост вправо, сама влево.
    
Собаки увидят, что хвост мой вправо метнулся, и кинутся вправо. Да пока разберут, что ошиблись, я уж далёко.
    
Видит Муха: у всех зверей хвост для дела, нет лишних хвостов ни в лесу, ни в реке. Нечего делать, полетела Муха домой. Сама думает:
    
«Пристану к Человеку, буду ему надоедать, пока он мне хвост не сделает».
    
Человек сидел у окошка, смотрел на двор.
    
Муха ему на нос села. Человек бац себя по носу, а Муха уж ему на лоб пересела. Человек бац по лбу, а Муха уж опять на носу.
    
— Отстань ты от меня, Муха! — взмолился Человек.
    
— Не отстану, — жужжит Муха. — Зачем надо мной посмеялся, свободных хвостов искать послал? Я у всех зверей спрашивала — у всех зверей хвост для дела.
    
Человек видит: не отвязаться ему от мухи — вон какая надоедная! Подумал и говорит:
    
— Муха, Муха, а вон Корова на дворе. Спроси у неё, зачем ей хвост.
    
— Ну, ладно, — говорит Муха, — спрошу ещё у Коровы. А если и Корова не отдаст мне хвоста, сживу тебя, Человек, со свету.
    
Вылетела Муха в окошко, села Корове на спину и давай жужжать, выспрашивать:
    
— Корова, Корова, зачем тебе хвост? Корова, Корова, зачем тебе хвост?
    
Корова молчала, молчала, а потом как хлестнёт себя хвостом по спине — и пришлёпнула Муху.
    
Упала Муха на землю, — дух вон, и ножки кверху. А Человек и говорит из окошка:
    
— Так тебе, Муха, и надо — не приставай к людям, не приставай к зверям. Надоеда.
   
   
    
     
Сова
    
    
    
    
Сидит Старик, чай пьёт. Не пустой пьёт — молоком белит. Летит мимо Сова.
    
— Здорово, — говорит, — друг!
    
А Старик ей:
    
— Ты, Сова, — отчаянная голова, уши торчком, нос крючком. Ты от солнца хоронишься, людей сторонишься, — какой я тебе друг!
    
Рассердилась Сова.
    
— Ладно же, — говорит, — старый! Не стану по ночам к тебе на луг летать, мышей ловить, сам лови.
    
А Старик:
    
— Вишь, чем пугать вздумала! Утекай, пока цела.
    
Улетела Сова, забралась в дуб, никуда из дупла не летит.
    
Ночь пришла. На стариковом лугу мыши в норах свистят, перекликаются:
    
— Погляди-ка, кума, не летит ли Сова — отчаянная голова, уши торчком, нос крючком?
    
Мышь Мыши в ответ:
    
— Не видать Совы, не слыхать Совы. Нынче нам на лугу раздолье, нынче нам на лугу приволье.
    
Мыши из нор поскакали, мыши по лугу побежали.
    
А Сова из дупла:
    
— Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы худа не вышло: мыши-то, говорят, на охоту пошли.
    
— А пускай идут, — говорит Старик. — Чай, мыши не волки, не зарежут тёлки.
    
Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнёзда ищут, землю роют, шмелей ловят. А Сова из дупла:
    
— Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: все шмели твои разлетелись.
    
— А пускай летят, — говорит Старик. — Что от них толку: ни мёду, ни воску, — волдыри только.
    
Стоит на лугу клевер кормовистый, головой к земле виснет, а шмели гудят, с луга прочь летят, на клевер не глядят, цветень с цветка на цветок не носят.
    
А Сова из дупла:
    
— Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: не пришлось бы тебе самому цветень с цветка на цветок разносить.
    
— И ветер разнесёт, — говорит Старик, а сам в затылке скребёт.
    
По лугу ветер гуляет, цветень наземь сыплет. Не попадает цветень с цветка на цветок, — не родится клевер на лугу; не по нраву это Старику.
    
А Сова из дупла:
    
— Хо-хо-хо, Старик! Корова твоя мычит, клеверу просит, — трава, слышишь, без клеверу, что каша без масла.
    
Молчит Старик, ничего не говорит.
    
Была Корова с клевера здорова, стала Корова тощать, стала молока сбавлять; пойло лижет, а молоко всё жиже да жиже.
    
А Сова из дупла:
    
— Хо-хо-хо, Старик! Говорила я тебе: придёшь ко мне кланяться.
    
Старик бранится, а дело-то не клеится. Сова в дубу сидит, мышей не ловит. Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнёзда ищут. Шмели на чужих лугах гуляют, а на стариков луг и не заглядывают. Клевер на лугу не родится. Корова без клеверу тощает. Молока у коровы мало. Вот и чай белить Старику нечем стало.
    
Нечем стало Старику чай белить, — пошёл Старик Сове кланяться:
    
— Уж ты, Совушка-Вдовушка, меня из беды выручай: нечем стало мне, старому, белить чай.
    
А Соза из дупла глазищами луп-луп, ножищами туп-туп.
    
— То-то, — говорит, — старый. Дружно не грузно, а врозь хоть брось. Думаешь, мне-то легко без твоих мышей?
    
Простила Сова Старика, вылезла из дупла, полетела на луг мышей пугать.
    
Сова полетела мышей ловить.
    
Мыши со страху попрятались в норы.
    
Шмели загудели над лугом, принялись с цветка на цветок летать.
    
Клевер красный стал на лугу наливаться.
    
Корова пошла на луг клевер жевать.
    
Молока у коровы много.
    
Стал Старик молоком чай белить, чай белить — Сову хвалить, к себе в гости звать уваживать.
   
   
    
     
Лесной колобок — колючий бок
    
    
Жили-были старик со старухой — те самые, от которых Колобок укатился. Пошли они в лес. Старик и говорит старухе:
    
— Глянь-ка, старуха, никак под кустиком-то наш Колобок лежит?
    
Старик плохо видел, да и у старухи глаза слезились. Наклонилась она поднять Колобок — и наткнись на что-то колючее. Старуха: «Ой!» — а Колобок вскочил на коротенькие ножки и покатил по дорожке.
    
Катится Колобок по дорожке, — навстречу ему Волк.
    
— Колобок, Колобок, я тебя съем!
    
— Не ешь меня, Серый Волк, я тебе песенку спою:
    
     
      
Я лесной Колобок — Колючий Бок!
      
Я по коробу не скребён,
      
По сусеку не метён,
      
На сметане не мешен.
      
Я под кустиком рос,
      
Весь колючками оброс,
      
Я на ощупь нехорош,
      
Меня голыми руками не возьмёшь!
      
Я от дедушки ушёл,
      
Я от бабушки ушёл,
      
От тебя, Волк, подавно уйду!
     
    
    
Волк рассердился — хвать его лапой. Колючки в лапу впились, — Волку, ой, больно! А Колобок подскочил и покатился по дорожке — только его Волк и видел!
    
Катится Колобок — навстречу ему Медведь.
    
— Колобок, Колобок, я тебя съем!
    
— Где тебе, косолапому, съесть меня!
    
     
      
Я лесной Колобок — Колючий Бок!
      
Я по коробу не скребён,
      
По сусеку не метён,
      
На сметане не мешен.
      
Я под кустиком рос,
      
Весь колючками оброс,
      
Я на вкус нехорош,
      
Меня в рот не возьмёшь!
      
Я от дедушки ушёл,
      
Я от бабушки ушёл,
      
Я от Волка ушёл,
      
От тебя, Медведь, подавно уйду!
     
    
    
Медведь разозлился, хотел его в пасть схватить, — губы наколол, — ой, больно! А Колобок опять покатился — только Медведь его и видел!
    
Катится Колобок — навстречу ему Лиса.
    
— Колобок, Колобок, куда катишься?
    
— Качусь по дорожке.
    
— Колобок. Колобок, спой мне песенку!
    
Колобок и запел:
    
     
      
Я лесной Колобок — Колючий Бок!
      
Я по коробу не скребён,