1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 

  
  
   
Роберт Хайнлайн
   
Чужак в чужой в стране
  
  
   
Все люди, боги и планеты в этой истории вымышлены.
   
Прошу извинить за случайные совпадения имен и названий.
   Р.Э.Х.
  
  
   
    
Часть 1
    
Его неясное происхождение
   
   
    
     
Глава 1
    
    
Жил-был некогда марсианин, и звали его Валентайн Майкл Смит. Первую экспедицию на Марс комплектовали, исходя из принципа, что главная опасность для человека — сам человек. В те времена, через восемь земных лет после основания первой лунной колонии, люди могли совершить такой полет лишь в три приема: с Земли на Марс за двести пятьдесят восемь земных дней, за такое же время — обратно, плюс четыреста пятьдесят пять дней на Марсе в ожидании, пока планеты займут положение, выгодное для возвращения.
    
«Посланец» мог совершить такой перелет, только дозаправившись на космической станции. И мог вернуться на Землю, если не разобьется при посадке, если на Марсе найдется вода, чтобы наполнить баки реактора, если не случится еще тысяча непредвиденных мелочей.
    
Восьми человекам, сведенным вместе почти на три земных года, предстояло жить гораздо более тесной компанией, чем обычно. Чисто мужской экипаж был отклонен как неустойчивый и нездоровый. Предполагалось, что оптимумом будут четыре супружеские пары, если, конечно, удастся набрать такую комбинацию из нужных специалистов.
    
Эдинбургский Университет, главный контрагент, заключил договор с Институтом Социологии. После отсеивания добровольцев по возрасту, здоровью, интеллекту, квалификации и темпераменту Институт оставил девять тысяч кандидатур. Требовались следующие специальности: астрогатор, врач, повар, механик, командир корабля, семантик, химик, электронщик, физик, геолог, биохимик, биолог, физик-ядерщик, фотограф, гидропоник, специалист по корабельным системам.
    
Сложились сотни комбинаций из восьми добровольцев, имевших нужные специальности, были составлены три такие комбинации из супружеских пар. Но во всех трех случаях психодинамики, определяющие совместимость экипажа, только хватались за голову. Главный контрагент решил снизить требования к совместимости этих достойных людей; Институт ответил угрозой вернуть символический аванс, равный одному доллару.
    
Машины продолжали поиски, тасуя рождения, смерти и новых добровольцев. Капитан Майкл Брант, магистр естествознания, бывший командующий флотилией эскадренных миноносцев, пилот, в свои тридцать лет — ветеран лунных экспедиций, сразу же занял особое место в списке кандидатов. Начались лихорадочные поиски той единственной женщины из числа добровольцев, которая стала бы его спутницей и в этом полете, и в жизни, что значительно облегчило бы работу по подборке остального экипажа. Кончилось дело тем, что Брант срочно отправился в Австралию и предложил руку и сердце доктору Винифред Кобурн, девице, на пять лет старше своего будущего повелителя.
    
Машины замигали огоньками, начали вылетать карточки, и вскоре экипаж был подобран:
    
Капитан Майкл Брант, тридцати шести лет, командир, пилот, астрогатор, запасной повар, запасной фотограф, специалист по корабельным системам.
    
Доктор Винифред Кобурн Брант, сорока одного года, семантик, медсестра, баталер, историк.
    
Мистер Фрэнсис Кс. Сини, двадцати восьми лет, старший помощник, второй пилот, астрогатор, астрофизик, фотограф.
    
Доктор Ольга Ковалик Сини, двадцати девяти лет, повар, биохимик, гидропоник.
    
Доктор Уорд Смит, сорока пяти лет, терапевт и хирург, биолог.
    
Доктор Мэри Джейн Лайл Смит, двадцати шести лет, физик-ядерщик, электронщик, энергетик.
    
Мистер Сергей Римский, тридцати пяти лет, электронщик, механик, криогенщик.
    
Миссис Элеонора Альварец-Римская, тридцати двух лет, геолог, селенолог, гидропоник.
    
Экипаж обладал всеми нужными специальностями, кое-что можно было наверстать интенсивным обучением за те несколько недель, что оставались до старта. Главное, что этот состав был совместим.
    
«Посланец» стартовал. Первые несколько недель его сообщения мог принимать любой радиолюбитель. Когда сигналы ослабли, их стали транслировать через спутники связи. Экипаж был здоров и бодр. Стригущий лишай был, пожалуй, самым серьезным, с чем пришлось столкнуться доктору Смиту. Экипаж привык к невесомости, и средства от тошноты стали ненужными после первой же недели полета. Если у капитана Бранта и были трудности дисциплинарного характера, он о них не докладывал.
    
«Посланец» вышел на круговую орбиту внутри орбиты Фобоса и две недели кряду фотографировал поверхность Марса. Затем капитан Брант сообщил: «Идем на посадку завтра в двенадцать ноль-ноль по Гринвичу. Сядем на южном берегу Lacus Soli». Больше сообщений не поступало.
   
   
    
     
Глава 2
    
    
Прошла четверть земного века, прежде чем человек снова посетил Марс. Шесть лет спустя после того, как замолчал «Посланец», телеуправляемая станция «Зомби», снаряженная «La Societe Astronautique Internationale», пересекла Вселенную, выждала полагающееся ей время на орбите и вернулась обратно. Фотографии, сделанные станцией, показали весьма непривлекательную по земным меркам местность; ее аппаратура подтвердила разреженность марсианской атмосферы и ее непригодность для дыхания человека.
    
Однако на фотографиях «Зомби» были видны «каналы», оказавшиеся инженерными сооружениями, и некоторые детали поверхности, которые можно было интерпретировать как развалины городов. Началась подготовка новой экспедиции, но тут разразилась Третья Мировая Война.
    
Экспедицию снаряжали долго и обстоятельно. Корабль Федерации «Победитель» с чисто мужским экипажем из восемнадцати космонавтов и двадцатью тремя мужчинами-колонистами на борту, используя Лайл-переход, проделал весь путь за девятнадцать дней. «Победитель» совершил посадку к югу от «Lacus Soli», поскольку капитан Ван-Тромп рассчитывал найти «Посланца». Вторая экспедиция посылала сообщения каждый день. Три из них представляли особый интерес.
    
Первое гласило: «ОБНАРУЖЕН КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ „ПОСЛАНЕЦ“. ЖИВЫХ ЧЛЕНОВ ЭКИПАЖА НЕТ».
    
Второе: «МАРС ОБИТАЕМ».
    
И третье: «ПОПРАВКА К СООБЩЕНИЮ 23-105: ОБНАРУЖЕН ОДИН ЖИВОЙ ЧЛЕН ЭКИПАЖА КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ „ПОСЛАНЕЦ“».
   
   
    
     
Глава 3
    
    
Капитан Виллем Ван-Тромп был добрым человеком. Он радировал на Землю: «Моего пассажира не следует показывать широкой публике. Обеспечьте носилки, врача и вооруженную охрану».
    
Он послал корабельного врача убедиться, что Валентайн Майкл Смит помещен в палату Медицинского Центра Бетесда[1] и изолирован от любых контактов. Сам Ван-Тромп отправился на вечернее заседание Высшего Совета Федерации.
    
Как раз в то мгновение, когда Смита укладывали в постель, министр науки запальчиво говорил: — Согласен, капитан, что должность командира экспедиции, которая, между прочим, была научной, дает вам право распорядиться насчет медицинского надзора за временно попавшим под вашу власть человеком, но я никак не пойму, почему вы и сейчас вмешиваетесь в мои дела. Ведь Смит — настоящий клад информации для науки.
    
— Я тоже так считаю, сэр.
    
— Тогда почему же… — Министр науки повернулся к министру по делам мира и безопасности: — Дэвид! Прикажи своим людям! В конце концов, почему кто-то должен становиться поперек дороги профессору Тиргартену и доктору Окаджиме… хотя бы им двоим?
    
Министр по делам мира взглянул на капитана Ван-Тромпа. Тот покачал головой.
    
— Так почему же? — настаивал министр науки. — Вы же согласились, что он болен.
    
— Дайте капитану высказаться, Пьер, — вмешался министр по делам мира. — Ну, капитан?
    
— Смит не болен, сэр, — сказал капитан Ван-Тромп, — но он и не здоров. Он никогда не бывал в таком сильном гравитационном поле. Он весит в два с половиной раза больше, чем обычно, его мускулы не приспособлены к этому. Он не приспособлен и к земному давлению. Он вообще ни к чему не приспособлен, и нагрузка слишком велика для него. Клянусь всеми чертями, джентльмены, я и сам устал, как собака, а ведь я родился на этой планете.
    
Министр науки презрительно оглядел капитана.
    
— Если вас беспокоят последствия перегрузок, мой дорогой капитан, то разрешите заверить вас, что мы это предусмотрели. В конце концов, я бывал в космосе. Этот человек, Смит, должен…
    
Капитан Ван-Тромп решил, что пришла пора дать выход дурному настроению. Впоследствии он объяснял это вполне естественной усталостью. Он и в самом деле чувствовал себя так, словно совершил посадку на Юпитер. Поэтому он резко оборвал министра:
    
— Ха! Этот человек, Смит… Этот «человек»! Вы что, не понимаете?
    
— Чего?
    
— Смит… не… человек.
    
— Что? Объяснитесь, капитан.
    
— Смит — разумное существо человеческого происхождения, но он скорее марсианин, чем человек. Пока не появились мы, он и в глаза не видел людей. Он думает как марсианин, чувствует как марсианин. Он воспитан расой, которая не имеет с нами ничего общего… у них даже полов-то нет. Он человек по происхождению, но марсианин по существу. Если вы хотите, чтобы он помешался, если вы хотите потерять этот «клад для науки», валяйте, зовите ваших яйцеголовых. Не давайте ему времени привыкнуть к нашей сумасшедшей планете. Мое дело сторона; я свое сделал!
    
Генеральный Секретарь Дуглас нарушил тяжелое молчание:
    
— Конечно, сделали, капитан, и сделали отлично. Если этому человеку или человеко-марсианину нужно несколько дней адаптации, наука, я думаю, может и подождать. Не обижайся, Пит. Капитан Ван-Тромп здорово устал.
    
— Но кое-что не может ждать, — вмешался министр массовой информации.
    
— Что, Джок?
    
— Если мы в самое ближайшее время не покажем Человека с Марса по стереобакам в новостях, следует ожидать беспорядков, мистер Секретарь.
    
— Гм… Ты преувеличиваешь, Джок. Рассказать в новостях о Марсе следует, это само собой. Показать, как я награждаю капитана и его экипаж… завтра, я думаю. Капитан Ван-Тромп расскажет о своих впечатлениях… после того, как выспится.
    
Министр покачал головой.
    
— Не годится, Джок?
    
— Все ждали, что они привезут настоящего живого марсианина. Раз уж его нет, нам нужен Смит, и нужен позарез.
    
— Живого марсианина? — Генеральный Секретарь Дуглас повернулся к капитану Ван-Тромпу. — У вас есть видеоленты с марсианами?
    
— Сколько угодно.
    
— Вот тебе и ответ, Джок. Раз нет живых марсиан, сгодятся и ленты. Теперь, капитан, насчет экстерриториальности: так вы говорите, марсиане не были против?
    
— Нет, сэр… только они не были и за.
    
— Не понял.
    
Капитан Ван-Тромп пожевал губу.
    
— Сэр, говорить с марсианами — все равно, что говорить с эхом. Вам не возражают, но и результата никакого.
    
— Может быть, вы пригласите сюда этого, как его там, вашего семантика? Или он уже ждет за дверью?
    
— Его зовут Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров. Э… небольшое нервное расстройство, сэр, — Ван-Тромп подумал, что ему удалось найти подходящую замену словам «мертвецки пьян».
    
— Послеполетная эйфория?
    
— Да, похоже.
    
— Что ж, поговорим с ним, когда ему станет лучше. Я думаю, этот молодой человек, Смит, тоже нуждается в помощи.
    
— Да, по-видимому, — неуверенно сказал Ван-Тромп.
    * * *
    
Этот молодой человек, Смит, был еле жив. Его тело, нестерпимо сжатое и ослабленное странной формой пространства в этом немыслимом месте, наконец-то смогло отдохнуть в мягком гнезде, куда его поместили те, другие. Он перестал сопротивляться и перевел работу легких и сердца на третий уровень.
    
И понял, что почти полностью израсходовался. Легкие работали тяжело, словно дома, сердце с натугой гнало кровь по сосудам… и еще эта ядовитая, удушающе жаркая атмосфера. Надо было принимать защитные меры.
    
Когда его пульс упал до двадцати ударов в минуту, а дыхание сделалось почти неуловимым, он тщательно исследовал себя: надо было убедиться, что не начался процесс рассоединения, пока его внимание было отвлечено. Когда он был полностью удовлетворен, то переключил часть второго уровня на охрану и ушел в себя. Надо было восстановить происшедшие события во всем многообразии, чтобы сделать их понятными для себя, взлелеять их, определить и отложить в памяти… иначе они поглотят его.
    
Откуда начать? С того, как он покинул дом, поддерживаемый теми, другими, которые оказались птенцами одного с ним гнезда? Или с того, как он очутился в этом смятом пространстве? С того, что на него вдруг нахлынула лавина огней и звуков, воспринятая им как сводящая с ума боль. Нет, он не был готов к анализу этого воспоминания — назад! назад! — и даже не к первой встрече с теми, чужими, которые оказались теперь своими. И даже не к тому времени, когда начала подживать рана от первого грокинга, что он не такой, как остальные птенцы его гнезда… к самому началу, к самому гнезду.
    
В его мыслях не было земных понятий. Английский, которому он только что выучился, был беден, даже примитивнее того, на котором торгуются на базаре индус и турок. Смит пользовался английским так же, как пользуются шифровальными таблицами — работа и долгая, и нудная. Теперь же его мысли-абстракции полумиллионолетней, совершенно чуждой человечеству культуры были настолько далеки от человеческих понятий, что перевести их было совершенно невозможно.
    
В смежной комнате играли в криббидж доктор Таддеус и Том Мэчем, приставленный к Смиту вместо медсестры. Таддеус все время косил одним глазом на свои датчики и счетчики. Когда мигающий огонек изменил частоту с девяноста двух пульсаций в минуту до двадцати и стал мигать все реже и реже, он рванулся в палату Смита. Мэчем задышал ему в затылок.
    
Пациент лежал в мягкой оболочке гидравлической кровати и, похоже, был мертв. Таддеус рявкнул:
    
— Доктора Нельсона!
    
— Слушсэр! — отозвался Мэчем. И добавил: — Как насчет «трясуна»?
    
— Доктора Нельсона!!!
    
Мэчем бросился вон. Врач осмотрел пациента, не прикасаясь к нему. В палату, неуклюже, как и все, кто долго пробыл в космосе и еще не успел привыкнуть к земной тяжести, вошел пожилой доктор.
    
— Что у вас, доктор?
    
— Дыхание, температура и пульс пациента пропали около двух минут назад, сэр.
    
— Что вы предприняли?
    
— Ничего, сэр. Ваши указания…
    
— Хорошо, — Нельсон осмотрел Смита, взглянул на аппаратуру позади кровати: такую же, как и в смежной комнате. — Дайте мне знать, если что-нибудь изменится.
    
Он повернулся, собираясь уйти.
    
Таддеус оторопело уставился на него.
    
— Но, доктор…
    
— А каков ваш диагноз, доктор? — осведомился Нельсон.
    
— Ммм… мне не хотелось бы говорить о вашем пациенте, доктор.
    
— Я спросил вас о диагнозе.
    
— Хорошо, сэр. Шок… нетипичный, возможно, — увильнул он от ответа. — Шок, повлекший летальный исход.
    
Нельсон кивнул.
    
— Разумно. Но это особый случай. Я видел пациента в таком состоянии, наверное, дюжину раз. Глядите, — он поднял руку Смита и отпустил ее. Она осталась в том же положении.
    
— Каталепсия? — спросил Таддеус.
    
— Называйте так, если вам нравится. Только смотрите, чтобы его не тревожили, и дайте мне знать, если что-нибудь изменится, — он положил руку Смита на место.
    
Нельсон ушел. Таддеус поглядел на пациента, покачал головой и вернулся к себе. Мэчем достал карты.
    
— Криб?
    
— Нет.
    
— Если вам интересно мое мнение, док, — сказал Мэчем, — то этот человек не жилец на белом свете.
    
— Никто не собирался спрашивать твоего мнения. Пойди, покури с охраной. Мне надо немного подумать.
    
Мэчем пожал плечами и пошел в коридор. Охранники вытянулись в струнку, но, увидев, кто это, расслабились.
    
— Что там была за беготня? — спросил моряк, что был повыше ростом.
    
— Он разом родил пятерых, и мы спорили, как их назвать. Ну, мартышки, у кого найдется сигаретка? И огонек?
    
Второй моряк вытащил пачку сигарет.
    
— И где теперь взять кормилиц?
    
— Ничего, что-нибудь придумаем, — Мэчем ткнул сигаретой почти в лицо моряку. — Как бог свят, джентльмены, я ничего не знаю об этом больном.
    
— Что это за приказ: «Никаких женщин»? Он что, сексуальный маньяк?
    
— Я знаю только, что его доставили с «Победителя» и велели не тревожить.
    
— С «Победителя»! — понимающе кивнул первый моряк. — Тогда все ясно.
    
— Что ясно?
    
— Тогда во всем этом есть смысл. У него не было ни одной женщины, он не видел ни одной, не касался ни одной… месяцами. И он болен, понимаете? Они боятся, что он загнется, если положит на бабу руку. — Он моргнул. — Я бы точно загнулся.
    * * *
    
Смит чувствовал присутствие докторов, но грокнул, что они явились с добрыми намерениями; не было нужды высвобождаться целиком.
    
Ранним утром, когда санитарки задевали лица своих пациентов мокрыми и холодными полами своих халатов, Смит вернулся к жизни. Он ускорил биение сердца, усилил дыхание и обвел помещение, глядя спокойным и безмятежным взглядом. Он тщательно разглядывал помещение, запоминая все детали. Он видел его впервые, поскольку был неспособен к восприятию, когда его доставили сюда. Место это было для него необычно: на всем Марсе не было ничего подобного; не походило оно и на секторальные отсеки «Победителя». Восстановив в памяти события, тянущиеся от его гнезда к этому месту, он готов был принять их и радоваться им.
    
Он уловил присутствие еще одного живого существа. Старенький паук спускался с потолка, крутясь при спуске вокруг своей оси. Смит с восторгом разглядывал его, соображая, не принадлежит ли он к этому гнезду.
    
В это мгновение вошел доктор Арчер Фрейм, сменивший Таддеуса.
    
— С добрым утром, — сказал он. — Как вы себя чувствуете?
    
Смит проанализировал вопрос. В первой фразе он опознал формализм, не требующий ответа. Перевод второй фразы был неоднозначен. Когда ее использовал доктор Нельсон, в ней было значение; когда капитан Ван-Тромп — это был формализм.
    
Он почувствовал замешательство, которое часто охватывало его при попытках общения с этими существами. Но он заставил себя оставаться спокойным и рискнул ответить:
    
— Чувствую себя хорошо.
    
— Хорошо, — эхом отозвалось существо. — Доктор Нельсон будет с минуты на минуту. Вы готовы к завтраку?
    
Все эти понятия входили в английский словарь Смита, но он не был уверен, что правильно понял услышанное. Он знал, что был пищей, но не знал, что для этого нужна какая-то готовность. И он никак не ожидал, что ему окажут такую честь. Он не знал, что с продовольствием здесь обстоит так туго и приходится уменьшать число членов группы. Он испытывал легкое сожаление, поскольку надо было еще грокнуть столько нового, но не собирался протестовать.
    
Однако он был избавлен от трудностей перевода появлением доктора Нельсона. Корабельный врач осмотрел пациента и ряд приборов.
    
— Стул есть? — спросил он Смита.
    
Смит понял вопрос. Нельсон всегда задавал его.
    
— Нет.
    
— Мы позаботимся об этом. Давай-ка, поешь. Санитар, принесите поднос.
    
Нельсон скормил ему три кусочка, потом вложил в руку ложку и велел есть самому. Это было утомительно, но зато доставило ему радостное чувство, ибо это было первое самостоятельное действие с того мгновения, как его поместили в странное стиснутое пространство. Он очистил тарелку и спросил: «Кто это?» Следовало вознести хвалу своему благодетелю.
    
— Не «кто», а «что», — ответил Нельсон. — Синтетическое желе… впрочем, вряд ли это тебе о чем-нибудь говорит. Закончил? Великолепно, теперь поднимайся.
    
— Прошу прощения? — Это было условное понятие, используемое при потере контакта.
    
— Выбирайся из постели, говорю. Встань. Походи. Конечно, ты слаб, как новорожденный котенок, но, лежа в постели, ты никогда не нарастишь мускулы. — Нельсон открыл клапан, спускающий воду. Смит подавил паническое чувство, зная, что Нельсон желает ему только добра. Вскоре он лежал на дне кровати, облепленный сморщившейся оболочкой.
    
— Доктор Фрейм, поддержите его за другой локоть, — сказал Нельсон.
    
Подбадриваемый Нельсоном и поддерживаемый обоими докторами, Смит кое-как перелез через край кровати.
    
— Соберись. Теперь стой сам, — приказал Нельсон. — Не бойся. Мы подхватим тебя, если что.
    
Он сделал усилие… и остался стоять — хрупкий молодой человек с вялыми мускулами и чрезмерно развитой грудной клеткой. На «Победителе» его постригли и побрили, и усы еще не успели как следует отрасти. Сразу обращало на себя внимание его лицо — кроткое и детское, но с глазами, больше подходящими девяностолетнему старику.
    
Он постоял, слегка вздрагивая, и вдруг решил попробовать пойти. Он сделал три шага, не отрывая ног от пола, и расплылся в лучезарной детской улыбке.
    
— Хороший мальчик, — доктор Нельсон ободряюще похлопал в ладоши.
    
Смит отважился еще на один шаг, задрожал и вдруг сжался. Врачи не дали ему упасть.
    
— Черт! — выругался Нельсон. — Опять он уходит в это состояние. Помогите-ка мне уложить его в постель. Нет… сперва наполните ее.
    
Фрейм пустил воду, и оболочка закачалась дюймах в шести от краев кровати. Они положили Смита, двигаясь чуть неуклюже: мешала его немыслимая поза.
    
— Наденьте ему на шею подушку, — распорядился Нельсон, — и позовите меня, если возникнет необходимость. Днем мы его еще разик прогуляем. Месяца через три он будет прыгать по деревьям не хуже обезьяны. Организм у него в полном порядке.
    
— Да, доктор, — отозвался Фрейм с некоторым сомнением.
    
— Кстати, когда он придет в себя, научите его пользоваться ванной. Пусть санитар поможет вам; я не хочу, чтобы он падал.
    
— Да, сэр. Ммм… есть ли какой-нибудь особый метод… ну, я хочу сказать, как…
    
— А? Покажите ему! Он мало понимает из того, что вы говорите ему, но он умеет схватывать все на лету.
    
Ленч Смит съел самостоятельно. Вошел санитар, чтобы унести поднос. Он воровато огляделся и нагнулся к Смиту.
    
— Послушайте, — заговорил он вполголоса, — у меня к вам выгодное предложение.
    
— Прошу прощения?
    
— Дело, способ заработать деньги… легко и быстро.
    
— Деньги? Что такое деньги?
    
— Не стоит разводить философию. Деньги нужны всем. Я буду говорить кратко, потому что не могу оставаться здесь долго. Я представляю «Бесподобные Сенсации». Мы заплатим за ваш рассказ шесть тысяч, а для вас это не составит ни малейшего труда — на нас работают лучшие писатели, не настаивающие на авторстве. Вы просто ответите на вопросы, а они слепят из этого все, что надо. — Он извлек лист бумаги. — Только подпишитесь здесь.
    
Смит взял у него бумагу и принялся разглядывать ее, держа вверх ногами.
    
— Господи! — Человек спохватился и заговорил тише. — Вы что, читать не умеете?
    
Смит понял достаточно, чтобы ответить.
    
— Нет.
    
— Ну… Тогда сделаем так: я прочту, вы поставите отпечаток пальца, а я засвидетельствую это. «Я, нижеподписавшийся Валентайн Майкл Смит, известный также как Человек с Марса, предоставляю и закрепляю за „Бесподобными Сенсациями“ все исключительные права на мою правдивую историю, названную „Я БЫЛ УЗНИКОМ МАРСА“, в обмен на…»
    
— Санитар!
    
В дверях стоял доктор Фрейм. Бумага моментально исчезла, словно ее и не было.
    
— Иду, сэр, Я ждал поднос.
    
— Что это вы читали?
    
— Ничего.
    
— Я все видел. Этого больного нельзя волновать. — Они вышли, и доктор Фрейм притворил дверь.
    
Смит лежал без движения около часа, но так ничего и не грокнул, как ни старался.
   
   
    
     
Глава 4
    
    
Джиллиан Бодмен была дипломированной медсестрой, а досуг свой посвящала мужчинам. В этот день она была дежурной по тому самому этажу, где находилась палата Смита. Когда юбочное радио сообщило, что пациент из К-12 в жизни не видел женщин, она просто не поверила и отправилась взглянуть на этот странный экземпляр.
    
Она знала, что «женщинам посещение запрещено», и, хотя не считала себя посетительницей, решила не соваться к охраняемой двери: моряки имели укоренившуюся привычку до последней буквы следовать приказу. Вместо этого она направилась в смежную комнату для персонала. Доктор Таддеус поднял голову.
    
— Смотрите-ка, ямочки пожаловали. Золотко, что это тебя занесло сюда?
    
— Это входит в мои обязанности. Как там ваш пациент?
    
— Не беспокой из-за него головку, золотко: он-то в твои обязанности никак не входит. Можешь взглянуть в книгу предписаний.
    
— Я видела ее. Мне хочется взглянуть на него.
    
— Одно слово: нет.
    
— Ну-у, Тед, не будь таким буквоедом.
    
Он принялся разглядывать свои ногти.
    
— Если я разрешу тебе хоть заглянуть туда, то мигом окажусь в Антарктиде. Я бы не хотел, чтобы доктор Нельсон застал тебя даже здесь.
    
Она поднялась.
    
— А что, доктор Нельсон вот-вот должен нагрянуть?
    
— Нет, он не придет, пока я не пошлю за ним. Он отсыпается после посадки.
    
— Так чего ради все эти строгости?
    
— Хватит, сестра.
    
— Ну, ладно, доктор, — зловеще сказала она и добавила: — Завонял, да?
    
— Джил!
    
— Надутое ничтожество!
    
Он вздохнул.
    
— Насчет субботнего вечера все остается в силе?
    
Она пожала плечами.
    
— В такой день девушка может и отдохнуть. — Она вернулась к себе за универсальным ключом. Она была отброшена, побита, но не разбита: К-12 имела дверь, соединяющую ее с палатой сбоку, которую использовали вместо приемной, когда в палате лежал кто-нибудь из важных шишек. Сейчас эта комната пустовала, и она вошла туда. Охранники не обратили на нее внимания, не подозревая, что их обходят с фланга.
    
Остановившись у двери, соединяющей палаты, она почувствовала возбуждение, вроде того, какое было у нее, когда она выскальзывала из комнат студентов-медиков. Она проскользнула в дверь и заперла ее за собой.
    
Больной лежал в постели и глядел на нее. Ее первым впечатлением было, что он не жилец на свете. Его лишенное всякого выражения лицо, казалось, свидетельствовало об апатии безнадежного больного. Но потом она увидела глаза, живые и любопытные, и подумала, не парализовано ли у него лицо. Она напустила на себя профессорский вид.
    
— Ну, как мы сегодня? Чувствуем себя лучше?
    
Смит перевел вопросы. Их объединение в один привело его в замешательство; он решил, что это должно символизировать добрые намерения и стремление сблизиться. Второй вопрос соответствовал рутинной разговорной форме доктора Нельсона.
    
— Да, — ответил он.
    
— Хорошо! — Помимо странной неподвижности лица, она не замечала в нем ничего необычного… И если женщины были ему неизвестны, он ничем этого не выказывал. — Могу я что-нибудь сделать для вас? — Она заметила, что на тумбочке возле кровати нет стакана. — Могу я предложить вам воды?
    
Смит сразу заметил, что это существо отличается от других. Он сравнил то, что видел, с картинками, которые доктор Нельсон показывал ему на пути от дома до этого места — картинками, призванными пояснить странную форму тела этой человеческой группы. Подумалось, что это была «женщина».
    
Он почувствовал и странное возбуждение, и разочарование одновременно. Он подавил и то и другое, чтобы постараться грокнуть все до конца и вместе с тем не потревожить доктора Таддеуса, не спускающего глаз со своих приборов в соседней комнате.
    
Но когда он перевел для себя последний вопрос, его захлестнула такая волна эмоций, что он чуть было не позволил своему сердцу забиться быстрее. Он унял его и выругал себя, как ругают непослушного птенца. Потом проанализировал свой перевод.
    
Нет, он не ошибся. Это существо предложило ему воды. Оно желало сблизиться с ним.
    
С громадным усилием, с трудом подыскивая подходящие для церемонии слова, он сказал:
    
— Благодарю вас за воду. Желаю вам всегда пить досыта.
    
Джил озадаченно взглянула на него.
    
— Ишь ты, как пышно! — Она нашла стакан, наполнила его и протянула Смиту.
    
— Сначала вы, — сказал он.
    
«Не думает ли он, что я хочу его отравить?» — сказала она себе. Но в его в словах была неотразимая сила. Она отпила глоток, после чего он сделал то же самое и откинулся на подушки с таким видом, словно совершил нечто очень важное.
    
Джил подумала, что приключения, пожалуй, не получилось.
    
— Ну, если вам ничего больше не надо, я пойду к себе.
    
Она направилась к двери.
    
— Нет, — донеслось с кровати.
    
— Что?
    
— Не уходи.
    
— Ну… мне пора уходить, и побыстрее. — Она снова подошла к нему. — Вам что-нибудь нужно?
    
Он оглядел ее.
    
— Ты… «женщина»?
    
Вопрос привел Джил Бодмен в замешательство. Она хотела уже сказать что-нибудь резкое, но неподвижное лицо Смита и его странный взволнованный взгляд остановили ее. До нее начало доходить, что невозможная вещь, которую ей сказали про этого пациента — правда. Он и впрямь не знал, что такое женщина.
    
— Да, я женщина, — как можно более дружелюбно ответила она.
    
Смит продолжал ее разглядывать, и Джил понемногу начало одолевать смущение. К тому, что на нее глазеют мужчины, она давно привыкла, но этот изучает ее, словно под микроскопом.
    
— Ну? Я что, непохожа на женщину? — нервно спросила она.
    
— Я не знаю, — медленно ответил Смит. — На что похожа женщина? Что делает тебя женщиной?
    
— Час от часу не легче! — Меньше всего это напоминало разговоры, которые Джил привыкла вести с мужчинами с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет. — Не хотите же вы, чтобы я скинула одежду и показала вам!
    
Смит замолчал, чтобы проанализировать эти понятия и перевести их. Первая группа совсем не поддавалась грокингу. Это мог быть один из формализмов, так часто используемых людьми… Хотя, произнесено это было с такой силой, словно было последним общением перед последним уходом. Возможно, он сильно ошибся и связал себя узами братства с существом, готовящимся к рассоединению.
    
Он не хотел, чтобы существо умирало, хотя это было его правом и, возможно, его долгом. Резкий переход от водного ритуала к ситуации, когда только что обретенный водный брат мог уйти и даже рассоединиться, едва не поверг его в панику, но он усилием воли взял себя в руки и решил, что если существо умрет сейчас, он сам тоже умрет. Он не мог сделать другого теперь, после водной церемонии.
    
Вторая часть содержала понятия, с которыми ему уже приходилось встречаться. Он не совсем точно грокнул саму идею, но это, похоже, был способ избежать кризисной ситуации… если пойти навстречу подразумеваемому желанию. Возможно, если женщина снимет свою одежду, для них обоих отпадет необходимость рассоединения. Он счастливо улыбнулся.
    
— Пожалуйста.
    
Джил открыла рот, закрыла, снова открыла.
    
— Будь я проклята!
    
Смит грокнул эмоциональную насыщенность этой фразы и понял, что вновь сказал не то, что нужно. Он начал готовить свой мозг к рассоединению, счастливый и благодарный за все, что он пережил и видел, но все еще держал в поле внимания это женское существо. Он почувствовал, как женщина склоняется над ним, и каким-то образом понял, что существо не собирается умирать. Оно заглянуло ему в лицо.
    
— Поправь меня, если я что-нибудь не так поняла, — произнесло оно. — Ты попросил меня снять одежду?
    
Инверсии и абстракции требовали тщательного перевода, но Смит все же справился с этим.
    
— Да, — ответил он, надеясь, что это не вызовет очередного кризиса.
    
— Я так и поняла. Ну, братец, да ты вовсе не болен.
    
Слово «брат» было произнесено впервые… как напоминание о том, что вода соединила их. Он попросил птенцов своего гнезда помочь ему понять желания своего нового брата.
    
— Я не болен, — согласился он.
    
— Тогда будь я проклята, если понимаю, зачем тебя держат здесь. Я не собираюсь раздеваться и ухожу, — она выпрямилась и шагнула к боковой двери. Потом остановилась и обернулась к нему с лукавой улыбкой. — Ты можешь попросить меня снова, только при других обстоятельствах. Мне самой любопытно, что я тогда сделаю.
    
Женщина ушла. Смит расслабился, комната начала блекнуть. Он испытывал спокойный триумф от того, что вел себя как надо и поэтому исчезла необходимость в их совместном рассоединении… но надо было грокнуть еще очень многое. Последние слова женщины содержали новые понятия, а те, что были не новы, употреблялись таким образом, что их трудно было понять. Но он был счастлив, вспоминая сладкий вкус общения водных братьев… хотя и тронутый чем-то тревожным и очень-очень приятным. Он думал о новом брате, о женском существе и чувствовал странную дрожь. Примерно то же он испытал, когда ему впервые разрешили присутствовать при рассоединении: он чувствовал себя счастливым и не знал, почему.
    
Ему захотелось, чтобы здесь оказался его брат доктор Махмуд. Столько надо было грокнуть, а начинать приходилось почти что с нуля.
    * * *
    
Джил никак не могла оправиться от изумления. Перед ее глазами все стояло лицо Человека с Марса, а из головы не шли его сумасшедшие речи. Нет, не сумасшедшие… Ей приходилось работать в психиатрическом отделении. Она внезапно поняла, что Смит вовсе не похож на помешанного. Пожалуй, самым подходящим определением для него было слово «невинный». Потом она решила, что и это не совсем так: его лицо было невинным, но глаза — нет. У людей не бывает таких лиц.
    
Одно время Джил работала в католической больнице… Вдруг она представила лицо Человека с Марса, обрамленное чепцом сестры милосердия, монахини. Мысль была совершенно дикой, ведь в лице Смита не было ничего женского.
    
Она уже окончила работу и переодевалась, когда одна из сестер просунула голову в дверь.
    
— Тебе звонят, Джил.
    
Джил включила звук без изображения: она еще не переоделась.
    
— Это Флоренс Найтингейл[2]? – спросил баритон.
    
— Говорите. Это ты, Бен?
    
— Мужественный сторонник прессы собственной персоной. Маленькая, ты занята?
    
— А что ты собираешься предложить?
    
— Я собираюсь скормить тебе кусок говядины, напоить тебя допьяна и задать один вопрос.
    
— Ответ все тот же: «Нет».
    
— Не этот вопрос.
    
— Вот как, ты знаешь какой-то другой? Говори.
    
— Попозже. Сперва мне надо, чтобы ты размякла.
    
— Настоящая говядина? Не синтетика?
    
— Гарантировано. Ткни ее вилкой, и она замычит.
    
— Ты, похоже, хапнул где-то изрядный кус, Бен.
    
— Это к делу не относится. Так как?
    
— Ничего не поделаешь, уговорил.
    
— Крыша медцентра. Через десять минут.
    
Джил повесила платье в шкафчик и надела другое, для выходов. Оно было притворно строгим, но просвечивало почти насквозь, с юбкой и лифом, создающими эффект, будто на ней совершенно ничего нет. Джил с удовольствием оглядела себя и вошла в трубу лифта.
    
Наверху она огляделась в поисках Бена Кэкстона. Служащий тронул ее за локоть.
    
— Вот ваша машина, мисс Бодмен… Вон тот «тальбот».
    
— Спасибо, Джек. — Она увидела такси, стоящее на отправочной площадке с открытой дверцей. Джил села, собираясь сказать Бену какой-нибудь двусмысленный комплимент, и тут заметила, что его нет в машине. Такси было на автопилоте; дверца закрылась, машина взмыла в воздух, описала круг и полетела через Потомак. Оно остановилось на посадочной площадке «Александрия», и в него влез Бен Кэкстон. Такси снова взмыло в воздух.
    
— Ух ты, какие мы важные! — Джил смерила Бена взглядом. — С каких это пор ты посылаешь за своими женщинами робота?
    
Он похлопал ее по колену и мягко сказал:
    
— Тому есть причины, маленькая. Никто не должен видеть, как я забираю тебя…
    
— Однако!
    
— …и ты не можешь позволить себе роскошь маячить рядом со мной. Так что прикуси язычок. Это было совершенно необходимо.
    
— Гм-м-м… кто же из нас подхватил проказу?
    
— Мы оба, Джил. Я ведь газетчик.
    
— А я уж решила, что ты кто-то другой.
    
— А ты — медсестра больницы, где держат Человека с Марса.
    
— И поэтому ты не можешь представить меня своей матери?
    
— Тебе что, надо все разжевать? После посадки «Победителя» у вас побывали тысячи репортеров плюс другие представители прессы: гриндеры, уинчеллы, липманны и прочие легмены[3]. Каждый из них из кожи вон лез, чтобы взять интервью у Человека с Марса… И никому ничего не отломилось. Как по-твоему, понравится им, если они увидят, как мы вместе покидаем больницу?
    
— Не вижу в этом ничего страшного. Я же не Человек с Марса.
    
Он внимательно поглядел на нее.
    
— Ты-то, конечно, нет. Но ты поможешь мне его увидеть. Поэтому я и не стал соваться к тебе на работу.
    
— Ну и ну! Ты слишком долго ходил по солнышку с непокрытой головой. Его же сторожат моряки!
    
— Верно. Об этом-то мы и поговорим.
    
— Не вижу, о чем тут говорить.
    
— Потом. Сначала поедим.
    
— Вот теперь ты говоришь здраво. Хватит ли тебя на «Нью Мэйфлауэр»? Ты ведь хапнул изрядный кус, признавайся.
    
Кэкстон нахмурился.
    
— Джил, я не рискну маячить в ресторанах ближе Луисвилла. А этому рыдвану понадобится часа два, чтобы добраться туда. Как насчет обеда у меня дома?
    
— Спросил Паук у Мушки. Бен, я слишком устала, чтобы сопротивляться.
    
— А и не надо. Королевский поцелуй, благословение, надежда умереть за прекрасную даму — вот и все, что мне нужно.
    
— Мне это не нравится. Если я могу чувствовать себя в безопасности рядом с тобой, значит, я ошиблась адресом.
    
Кэкстон принялся нажимать кнопки. Такси, кружившееся в ожидании приказания, очнулось и рванулось к отелю, где жил Бен. Он набрал номер и поинтересовался у Джил:
    
— Сколько тебе потребуется времени, чтобы напиться, сладкая ножка? Я скажу, чтобы кухня приготовила к этому времени мясо.
    
Джил оценила это.
    
— Бен, в твоей мышеловке есть собственная кухня!
    
— И еще какая. Я могу даже поджарить мясо.
    
— Я сама поджарю мясо. Дай-ка мне микрофон, — и она принялась командовать, остановившись лишь раз, чтобы уточнить, любит ли Бен эндивий[4].
    
Такси высадило их на крышу, и они отправились в комнату Бена. Она была довольно старомодной, и единственной роскошью в ней была лужайка настоящей травы посреди гостиной. Джил остановилась, сбросила туфли, прошла в комнату босиком, остановилась на краю лужайки и с наслаждением пошевелила пальцами прохладные зеленые стебли. Вздохнула.
    
— Ух, как хорошо-то, — вздохнула она. — С тех пор, как я на этой работе, мои ноги никогда так не отдыхали.
    
— Сядь.
    
— Нет, я хочу, чтобы мои ноги помнили это и завтра.
    
— Распоряжайся. — Он вышел в соседнюю комнату смешать коктейль.
    
Она прошла следом и принялась хозяйничать. Мясо было в приемнике, вместе с ним лежала уже наструганная картошка. Джил порезала салат, поставила его в холодильник и набрала комбинацию для мяса и картошки, но не включила цикл.
    
— Бен, у этой печки есть дистанционное управление?
    
Бен пробежал взглядом по клавишам и нажал одну из них.
    
— Джил, а что бы ты стала делать, доведись тебе готовить на открытом огне?
    
— Ты бы пальчики облизал. Я ведь была в скаутах. У тебя готово, язва?
    
Они прошли в гостиную. Джил села, скрестив ноги, и они занялись мартини. Напротив его стула стоял стереобак, оформленный под аквариум; Бен включил его, и гуппи уступили место лицу известного уинчелла Августа Гривса.
    
— …было сказано авторитетными лицами, — заговорило изображение, — Человека с Марса пичкают наркотиками, чтобы он не мог узнать этих фактов. Администрация находит это чрезвычайно…
    
Кэкстон щелкнул выключателем.
    
— Эх, дружище, — сказал он сочувственно, — ты не знаешь ничего, чего не знаю я. — Он задумался. — Хоть ты, может, и прав насчет правительства и наркотиков.
    
— Нет, не прав, — неожиданно возразила Джил.
    
— Что такое, маленькая?
    
— Человека с Марса не наркотизируют, — сболтнув больше, чем собиралась, она добавила: — За ним постоянно наблюдает врач, но никаких распоряжений по поводу транквилизаторов не было.
    
— Ты уверена? А ты что, одна из его сиделок?
    
— Нет. Ну… знаешь, есть ведь приказ не допускать к нему женщин, а для надежности за этим следят грубияны-моряки.
    
Кэкстон кивнул.
    
— Я тоже об этом слышал. Но откуда тебе знать, дают ему наркотики или нет?
    
Джил прикусила губу. Ей захотелось вернуть сказанное обратно.
    
— Бен? Ты никому не скажешь?
    
— Что именно?
    
— Ничего вообще!
    
— Гм-м-м… Это слишком тяжело, но я согласен.
    
— Великолепно. Налей-ка мне еще. — Он наполнил стакан. — Я знаю, что они не дурманят Человека с Марса, потому что разговаривала с ним.
    
Кэкстон присвистнул.
    
— Я так и знал. Проснувшись сегодня утром, я сказал себе: «Повидай Джил. Она и есть твой туз в рукаве». Сердечко, выпей еще. Вот тебе целый кувшин.
    
— Не так сразу.
    
— Как пожелаешь. Могу я растереть твои бедные усталые ножки? Леди, приготовьтесь к интервью. Как…
    
— Бен! Ты обещал. Если ты впутаешь меня в это дело, я потеряю работу.
    
— М-м… Как насчет «из заслуживающих доверия источников»?
    
— Я боюсь.
    
— Ты что, дашь мне помереть от расстройства, а потом слопаешь этот бифштекс в одиночку?
    
— Нет, я скажу. Только ты ведь не сможешь об этом написать.
    
Бен замолчал, и Джил начала рассказывать, как она перехитрила охрану.
    
— Скажи, а ты сможешь сделать это еще раз? — перебил ее Бен.
    
— Думаю, что да, только не стану. Это слишком рискованно.
    
— Ну, а если мне проскользнуть тем же путем? Я оденусь электриком: комбинезон, форменная фуражка, чемоданчик с инструментами. Ты дашь мне ключ, а я…
    
— Нет!
    
— Ну, детка, будь умненькой. За всю человеческую историю только один случай привлек к себе столько же внимания, сколько этот: Колумб уговорил Изабеллу заложить свои драгоценности. Единственное, что меня беспокоит, так это возможность нарваться на настоящего электрика…
    
— Единственное, что беспокоит меня, это я сама, — перебила его Джил. — Для тебя это интересная история, а для меня — работа. У меня отберут шапочку, булавку и вышвырнут вон из города.
    
— М-м… Да, пожалуй.
    
— Не «пожалуй», а точно.
    
— Леди, похоже, самое время предложить вам взятку.
    
— Интересно, какую? Ее должно хватить, чтобы до конца жизни балдеть в Рио.
    
— Ну… Не думаешь же ты, что я переплюну «Ассошиэйтед Пресс» или «Рейтер»? Как насчет сотни?
    
— За кого ты меня принимаешь?
    
— Мы уже говорили об этом, а сейчас обговариваем цену. Сто пятьдесят?
    
— Найди-ка мне телефон «Ассошиэйтед пресс». Простой ты, как я погляжу.
    
— Капитолий 10-9000. Джил, ты согласна выйти за меня замуж? Это самое большее, что я могу сделать.
    
Она ошеломленно уставилась на него.
    
— Что ты сказал?
    
— Ты согласна выйти за меня замуж? Когда тебя вышвырнут из города, я окажусь поблизости и утешу тебя в твоей жалкой участи. Ты сможешь прийти сюда, и понежить ножки в траве — в нашей траве… и позабыть о своем позоре. Но ты должна решиться и провести меня в ту комнату.
    
— Бен, это звучит почти серьезно. Если я вызову Беспристрастного Свидетеля, ты скажешь то же самое?
    
— Зови, — выдохнул Кэкстон.
    
Джил поднялась.
    
— Бен, — сказала она очень тихо и поцеловала его, — я не хочу ловить тебя на слове. Не надо шутить со старой девой.
    
— Я не шучу.
    
— Удивительно. Сотри помаду, и я расскажу тебе все, что знаю, а потом мы решим, как это использовать, чтобы меня не вышвырнули из города. Доволен?
    
— Доволен.
    
Она дала ему подробный отчет.
    
— Я уверена, что ему не давали наркотиков. Я совершенно уверена, что он вполне вменяем… хотя он разговаривает не совсем правильно и порой задает глупейшие вопросы.
    
— Было бы странно, если бы он говорил совершенно правильно.
    
— То есть как?
    
— Джил, мы не так уж много знаем о Марсе, но знаем, что марсиане — не люди. Предположим, ты воспитывалась в племени дикарей, в такой глухомани, что там неизвестны даже ботинки. Представляешь себе, о чем бы ты стала говорить, попав в цивилизованное общество? Это слишком слабая аналогия; правда, по крайней мере, на сорок миллионов миль дальше.
    
— Я это учитывала, — кивнула Джил. — Поэтому и не обращала внимания на его странные реплики. Что уж я, совсем дурочка по-твоему?
    
— Нет, для женщины ты здорово соображаешь.
    
— Тебе очень нравится мартини, стекающий за шиворот?
    
— Извини. Женщины гораздо умнее мужчин. Это доказано историей. Давай, налью.
    
Она приняла залог мира и стала рассказывать дальше:
    
— Бен, этот приказ, запрещающий ему видеть женщин, сущая глупость. Он не похож на сексуального злодея.
    
— Его просто не хотят подвергать стольким ударам сразу, опасаясь потрясения.
    
— Он не был потрясен. Он был просто… заинтересован. Словно на меня смотрел вовсе не мужчина.
    
— Если бы ты позволила ему посмотреть подольше, ты бы, возможно, не ушла так просто.
    
— Не думаю. Мне кажется, ему не говорили о разнице между мужчинами и женщинами; он просто хотел узнать, чем они отличаются.
    
— Да здравствует это отличие! — с энтузиазмом воскликнул Кэкстон.
    
— Не будь вульгарным.
    
— Я? Я весь — почтение и благоговение. Я возносил хвалу за то, что я рожден человеком, а не марсианином.
    
— Будь посерьезнее.
    
— Я серьезен, как никогда.
    
— Тогда утихни. Он не стал бы приставать ко мне. Ты не видел его лица, а я видела.
    
— А что у него с лицом?
    
Джил в затруднении взглянула на него.
    
— Бен, ты видел когда-нибудь ангела?
    
— Только тебя, херувим. Других — нет.
    
— Ну, я тоже… Но именно так он и выглядит. У него старые, мудрые глаза и кротчайшее лицо с выражением неземной чистоты, — она поежилась.
    
— «Неземной» — то самое слово, — медленно произнес Бен. — Мне бы его увидеть…
    
— Бен, почему его держат взаперти? Он же и мухи не обидит.
    
Кэкстон сцепил пальцы.
    
— Ну, его хотят защитить. Он вырос в поле тяготения Марса и, надо думать, беспомощнее котенка.
    
— Это не страшно: миастения гравис гораздо хуже, но мы и с ней справляемся.
    
— Еще его хотят уберечь от заразы. Он словно те экспериментальные чудища из Нотр Дам: никогда не был на свежем воздухе.
    
— Ясно, ясно. У него нет антител. Но, насколько я знаю из разговоров, доктор Нельсон, врач «Победителя», позаботился об этом еще в пути: он переливал ему кровь. У него теперь почти половина крови чужая.
    
— Можно мне об этом написать, Джил? Это сенсация.
    
— Только не впутывай меня. Ему сделали уколы от всего, кроме, разве что, отложения солей. Но, Бен, вряд ли вооруженная охрана защитит человека от инфекции.
    
— М-м… Джил, я тут собрал кое-какие мелочи, о которых ты, возможно, не знаешь. Я не могу печатать их, чтобы не обнаружить свои источники. Но тебе я скажу. Только не говори никому.
    
— Ладно.
    
— Это долгая история. Плеснуть?
    
— Нет, лучше примемся за мясо. Где кнопка?
    
— Вот.
    
— Ну, нажимай.
    
— Я? Ты же сама собиралась готовить.
    
— Бен Кэкстон, я протяну ноги от голода, пока буду тянуться до кнопки в шести дюймах от твоего пальца.
    
— Как хочешь, — он нажал на кнопку. — Но не забывай, кто готовил. Теперь о Валентайне Майкле Смите. Существуют немалые сомнения насчет его права носить фамилию Смит.
    
— Что?
    
— Золотко, твой парень — первый в истории межпланетный бастард[5].
    
— Какого черта?
    
— Пожалуйста, веди себя как леди. Ты помнишь экипаж «Посланца»? Четыре супружеские пары. Две из них — капитан и миссис Брант, доктор и миссис Смит. Твой дружок с лицом ангела — сын миссис Смит и капитана Бранта.
    
— Откуда это известно? И кому какое дело? Это просто ханжество — вытаскивать эту историю теперь. Они умерли, и лучше оставить их в покое.
    
— Насчет того, откуда это известно — все проще простого. Никогда не было другой такой восьмерки, которую бы так основательно обмеряли и обследовали. Группа крови, пи-аш, цвет глаз и волос, все, что касается генов… Ты знаешь это лучше меня. Совершенно определенно, что Мери Джейн Лайл Смит была его матерью, а Майкл Брант — отцом. Это дало Смиту прекрасную наследственность: у отца был коэффициент интеллекта 163, у матери — 170, и оба кое-что значили в своих областях науки.
    
— Что до того, кому какое дело, — продолжил Бен, — то очень многим людям будет дело и еще многим уже есть дело, когда кое-что выплывет наружу. Ты слышала что-нибудь о Лайл-переходе?
    
— Конечно. На этом принципе работали двигатели «Победителя».
    
— И любого другого корабля в наши дни. Кто его изобрел?
    
— Не… Минуточку! Ты хочешь сказать, что она…
    
— Леди, можете взять сигару! Именно Мери Джейн Лайл Смит разработала основные положения еще до отлета, хотя многое было сделано после. Поэтому она запатентовала основы, написала доверенность — заметь, не поместила в акционерное общество — и передала право на контроль и временное получение прибыли «Сайенс Фаундейшн». Поэтому вполне возможно, что контроль сейчас осуществляет правительство. Но владелец-то — твой дружок. Это стоит миллионы, сотни миллионов; я даже представить себе не могу, сколько.
    
Они принялись за мясо. Кэкстон берег траву и поэтому пользовался потолочными столиками. Он опустил один из них к своему стулу, другой — пониже, чтобы Джил могла есть, сидя на траве.
    
— Прожарилось? — спросил он.
    
— То, что надо, — ответила Джил.
    
— Помни, это я готовил.
    
— Бен, — сказала она, утолив первый голод, — а как насчет того, что Смит… ну, незаконный сын. Может ли он ей наследовать?
    
— Он не незаконный. Доктор Мэри Джейн родом из Беркли, а калифорнийские законы не признают незаконность рождения. То же самое справедливо и для капитана Бранта, поскольку в Новой Зеландии аналогичное гражданское законодательство. Согласно законам родного штата доктора Уорда Смита, мужа Мэри Джейн, ребенок, рожденный в супружестве, не может считаться незаконнорожденным. Это наследник чистой воды. Следовательно, Джил, мы имеем законного ребенка трех родителей.
    
— Что? Погоди, Бен, такого не может быть. Я не юрист, но…
    
— Конечно, не юрист. Но для юриста здесь все ясно: Смит — законный наследник со всех точек зрения и согласно всем юриспруденциям, хотя и бастард по существу. Поэтому он и наследует. Кроме того, если его мать была богата, то и отцы не были бедняками. Брант греб свои грязные деньги, работая пилотом на Лунных предприятиях. Сама знаешь, какие это суммы… Они как раз недавно объявили свои дивиденты. У Бранта был один грешок — карты. Ему везло, он выигрывал и эти деньги тоже вкладывал в бумаги. У Уорда Смита было изрядное фамильное состояние. Смит — наследник их обоих.
    
— Фью!
    
— Это только половина, золотко. Смит — наследник всего экипажа.
    
— Как это?
    
— Все восемь подписали соглашение, сделавшее их наследниками друг друга — их всех и их наследников. Они сделали это обдуманно, используя как основу контракты XVI и XVII 66, сделали, чтобы противостоять любой попытке раскола. Эти люди обладали большим влиянием. У них были большие деньги. Да еще солидная пачка бумаг Лунных Предприятий, да то, что Брант имел кроме этого. Смит должен обладать, если не контрольным пакетом акций, то уж ключевым во всяком случае.
    
Джил подумала об инфантильном создании, так трогательно выполнявшем церемонию утоления жажды, и почувствовала жалость к нему, а Кэкстон продолжал:
    
— Хотел бы я хоть одним глазком заглянуть в бортовой журнал «Посланца». С корабля-то его взяли, но вряд ли теперь выпустят из рук.
    
— Почему, Бен?
    
— Это довольно скверная история. Мне удалось кое-что надоить, пока мой информатор не протрезвел. Доктор Уорд Смит избавился от своей жены с помощью кесарева сечения — она умерла на операционном столе. То, что он сделал дальше, показывает, что он решил предъявить счет: тем же самым скальпелем он перерезал горло капитану Бранту… а потом и себе. Извини, все это довольно неприятно.
    
Джил поежилась.
    
— Я медсестра. У меня иммунитет к подобным вещам.
    
— Ты врунишка, и я люблю тебя за это. Я три года был полицейским хроникером, Джил, но не сделался равнодушным.
    
— А что произошло с остальными?
    
— Если мы не сломим бюрократов, завладевших бортжурналом, мы никогда этого не узнаем. Но я неисправимый мечтатель и думаю, что мы до него все же доберемся. Секретность порождает тиранию.
    
— Бен, а может, оно и к лучшему, если его ототрут от наследства. Он совсем… ну, не от мира сего.
    
— Это очень точное определение. И деньги ему ни к чему: Человек с Марса никогда не останется без куска хлеба. Любое правительство, университет или институт будут в восторге, если заполучат его к себе в гости.
    
— Ему лучше подписать все, что надо, и забыть про это наследство.
    
— Не так все просто, Джил, ты ведь знаешь знаменитое дело «Дженерал Атомикс» против Ларкина и других?
    
— М-м… Ты имеешь в виду прецедент Ларкина. Я учила о нем в школе, как я все остальные. При чем здесь Смит?
    
— Подумай хорошенько. Русские посылают первый корабль на Луну. Он разбивается. Соединенные Штаты объединяются с Канадой, чтобы запустить свой корабль. Он возвращается обратно, никого не оставив на Луне. Поэтому Соединенные Штаты и Содружество спешно готовят корабль с колонистами при поддержке Федерации, а Россия, в свою очередь, делает то же самое. «Дженерал Атомикс» забирает пальму первенства, запуская свой корабль с островка, арендуемого у Эквадора, и вот уже их люди сидят кучкой на Луне и самодовольно поглядывают на показавшийся вдалеке корабль Федерации, на хвосте у которого сидят русские.
    
Итак, «Дженерал Атомикс», шведская корпорация, контролируемая Америкой, провозгласила права на Луну. Федерация не могла вышвырнуть ее оттуда и загрести все в свои лапы, не помышляли об этом и русские.
    
Верховный Суд вынес решение, что эта корпорация — самая настоящая фикция — не может владеть планетой; настоящими владельцами являются люди, осуществившие колонизацию — Ларкин и компания, их признали суверенной нацией и они вошли в состав Федерации, получив мякоть арбуза, тогда как «Дженерал Атомикс» и дочерние «Лунные Предприятия» довольствовались концессиями. Не всем это пришлось по вкусу, и Верховный Суд Федерации перестал с тех пор быть всесильным… но это был компромисс, на который согласился каждый. В результате родились законы о колонизации планет, базирующиеся на прецеденте Ларкина и направленные на избежание конфликта, связанного с космическими путешествиями. Поэтому прецедент Ларкина имеет прямое отношение к Смиту.
    
Джил покачала головой.
    
— Не вижу связи.
    
— Думай, Джил. По нашим законам Смит — суверенная нация, единоличный владелец планеты Марс.
   
   
    
     
Глава 5
    
    
Джил округлила глаза:
    
— Слишком много мартини, Бен. Готова поклясться, что ты сказал, будто этот наш пациент владеет Марсом.
    
— Все верно. Он владел им в течение определенного времени. Смит является планетой Марс — королем, президентом, единственным гражданским лицом… называй, как хочешь, если бы «Победитель» не оставил колонистов, права Смита перешли бы к другому. Но он оставил, и это значит, что Смит владеет Марсом несмотря на то, что сейчас он на Земле. Но не надо приравнивать к нему колонистов; они обыкновенные иммигранты, пока он не предоставит им гражданство.
    
— Фантастика!
    
— Зато все по закону. Золотко, ты поняла, почему к Смиту могут проявить интерес? И почему администрация держит его под замком? То, что они делают, на все сто противозаконно. Смит, кроме того, гражданин Соединенных Штатов и Федерации. Держать гражданина Федерации, даже осужденного преступника, безо всякой связи с внешним миром противозаконно. Кроме того, это величайший за всю историю акт недружелюбия по отношению к прибывшему с визитом монарху, которым он, конечно, является — держать его под замком и не разрешать видеться с людьми, особенно с прессой, то есть со мной. Так ты не выдашь меня?
    
— Я что-то сделалась ужасно глупой, Бен. Если меня поймают, что со мной могут сделать?
    
— М-м… Ничего плохого. Запрут в палату, обитую поролоном, снабдив свидетельством, подписанным тремя докторами. Разрешат писать письма, чтобы скоротать время. Я думаю о том, что они собираются сделать с ним.
    
— А что они могут сделать?
    
— Ну, он может умереть… скажем, от последствий посадочных перегрузок.
    
— Ты хочешь сказать, его убьют?
    
— Ай-ай-ай! Не употребляй таких гадких слов. Не думаю, чтобы они на это пошли. Прежде всего он — кладезь информации. Кроме того, он мост между нами и единственной известной нам цивилизованной расой. Как у тебя с классикой? Читала когда-нибудь «Войну миров» Герберта Уэллса?
    
— Давно, еще в школе.
    
— Предположим, марсиане враждебны к нам. Это вполне возможно, а мы не имеем ни малейшего представления о том, насколько увесиста дубинка, которой они размахивают. Смит может стать посредником, способным предотвратить Первую Межпланетную войну. Даже если это не так, администрация не может игнорировать такую возможность. Цивилизация на Марсе труднопрогнозируема. С точки зрения политики.
    
— Значит, ты считаешь, что он в безопасности?
    
— До поры до времени. Генеральный Секретарь должен сделать правильное предположение. Как тебе известно, положение администрации сейчас весьма шаткое.
    
— Никогда не интересовалась политикой.
    
— Правильно. Гораздо важнее стук собственного сердца.
    
— И все-таки я ею не интересуюсь.
    
— Не перебивай оратора. Пестрая компания, возглавляемая Дугласом, может в один прекрасный день разлететься на мелкие кусочки, стоит Пакистану вильнуть в сторону. Тогда будет выражен вотум недоверия, и мистер Генеральный Секретарь Дуглас станет мелким адвокатом. Человек с Марса может либо возвысить, либо низвергнуть его. Ты не собираешься доносить на меня?
    
— Я собираюсь в монастырь. Кофе есть?
    
— Сейчас посмотрю.
    
Они поднялись. Джил потянулась и вздохнула:
    
— Ох, мои старые косточки! Бог с ним, с кофе. Бен — завтра у меня будет тяжелый день. Подвезешь меня до дома? Или отправь почтой, так будет безопаснее.
    
— Ладно, хотя время еще детское. — Он зашел в спальню и вышел оттуда, держа в руке предмет размером с небольшую зажигалку. — Ты не донесешь на меня?
    
— Слушай, Бен, мне очень хочется, но…
    
— Ладно. Это опасно не только для твоей карьеры. — Он протянул ей предмет. — Ты согласна подсунуть ему клопа?
    
— Что это такое?
    
— Величайшее благодеяние для шпионов со времени Микки Финна. Микромагнитофон. Проволока в нем движется таким образом, что на нее не реагирует аппаратура обнаружения. Внутри все залито в пластик, и ты можешь ронять его на асфальт. В его батарейке радия не больше, чем в стрелках наручных часов, и она надежно экранирована. Проволоки хватает на двадцать четыре часа. Потом ты вынимаешь вот эту штучку и вставляешь другую. В ней новая проволока.
    
— А он не взорвется? — нервно поинтересовалась Джил.
    
— Можешь хоть в пирог запекать.
    
— Бен, мне боязно заходить к нему.
    
— Ты сможешь войти в соседнюю палату?
    
— Думаю, что смогу.
    
— У этой штучки длинные уши. Приложи ее вогнутой стороной к — стене, приклей липкой лентой, и она запишет все, что делается в соседней комнате.
    
— Я боюсь, кто-нибудь заметит, что я то и дело шастаю в эту дверь. Бен, его палата имеет общую стенку с палатой в соседнем коридоре. Эта штука сработает оттуда?
    
— Еще как. Так ты согласна?
    
— М-м… дай-ка ее сюда. Я подумаю.
    
Кэкстон тщательно протер вещицу носовым платком.
    
— Нужны перчатки.
    
— Зачем?
    
— Обладания этой штучкой вполне достаточно, чтобы занять вакантное место за решеткой. Пользуйся перчатками и смотри, чтобы ее у тебя не увидели.
    
— Хорошенькое дельце!
    
— Пошла на попятную?
    
Джил глубоко вздохнула.