1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 

  
   
Терри Пратчетт
   
   
Ночная стража
  
  
   
Услышав крик, Сэм Ваймс вздохнул, но все же закончил бритье.
   
Затем он надел куртку и вышел навстречу прекрасному утру. Стояла поздняя весна, в деревьях пели птицы, вокруг цветов гудели пчелы. Хотя небо было мрачным, а тучи на горизонте предвещали грозу, воздух все же был теплым и влажным. А за сараем садовника, в старой компостной яме, в воде бултыхался молодой человек.
   
Ну… в общем, бултыхался.
   
Ваймс остановился немного поодаль и зажег сигару. Вряд ли стоит подносить огонь слишком близко. Падение с крыши сарая проломило образовавшуюся корку.
   
— Доброе утро! — бодро окликнул он.
   
— Доброе утро, ваша светлость, — отозвался человек.
   
Голос оказался выше, чем ожидал Ваймс, и он понял, что, как ни странно, молодой человек в яме на самом деле был молодой женщиной. Это не оказалось большой неожиданностью — Гильдия Убийц полагала, что, когда дело доходит до изощренного убийства, женщины, по крайней мере, равны в этом своим братьям, — но, тем не менее, это несколько все изменяло.
   
— Кажется, мы не встречались? — продолжил Ваймс. — Хотя вы, похоже, знаете, кто я. А вы…?
   
— Виггз, сэр, — ответила она. — Джокаста Виггз. Для меня большая честь встретиться с вами, ваша светлость.
   
— Виггз, а? Известное семейство. Оставим просто «сэр». Помнится, однажды я сломал ногу вашему отцу?
   
— Да, сэр. Он просил напомнить вам об этом, — кивнула Джокаста.
   
— Вы несколько молоды, чтобы уже работать по контракту, так ведь?
   
— Это не контракт, сэр.
   
— Да ладно, мисс Виггз. Цена за мою голову…
   
— Совет Гильдии приостановил его, сэр, — ответила упорная пловчиха. — Вы вне списков. В настоящее время они не принимают контракты на ваше имя.
   
— О боги, почему же?
   
— Не представляю, сэр, — произнесла мисс Виггз. Ее упорные попытки, наконец, приблизили ее к краю ямы, и теперь она обнаружила, что кирпичная кладка находилась в отличном состоянии, была очень скользкой и не предоставляла ни малейшей возможности зацепиться за нее. Ваймс знал об этом, потому как однажды сам провел несколько часов, кропотливо добиваясь подобного результата.
   
— Так почему же вас тогда прислали?
   
— Мисс Бэнд отправила меня для тренировки, — отозвалась Джокаста. — Должна заметить, здесь действительно нужна большая сноровка.
   
— Да, — согласился Ваймс, — действительно. Вы в последнее время грубили мисс Бэнд? Или как-то огорчили ее?
   
— О, нет, ваша светлость. Но она сказала, что я становлюсь излишне самонадеянной, а небольшая практика пойдет мне на пользу.
   
— А. Понятно. — Ваймс попытался вспомнить мисс Алису Бэнд, одного из самых строгих преподавателей Гильдии. Она, как он слышал, очень хорошо разбиралась в практических занятиях.
   
— Значит… она послала вас убить меня? — спросил он.
   
— Нет, сэр! Это всего лишь тренировка! У меня даже нет арбалетных болтов! Я просто должна была отыскать место, где бы вы были у меня на прицеле, и потом доложить ей!
   
— И она бы поверила?
   
— Разумеется, сэр, — Джокаста выглядела обиженной. — Честь Гильдии, сэр.
   
Ваймс глубоко вздохнул.
   
— Видите ли, мисс Виггз, в последние годы некоторые из ваших собратьев пытались убить меня дома. И, как вы догадываетесь, меня это не слишком радовало.
   
— Вполне понимаю почему, сэр, — отозвалась Джокаста голосом человека, знающего, что единственная его надежда выбраться из сложившейся ситуации целиком зависит от доброжелательности другого человека, у которого нет ни малейших для этого причин.
   
— И потому вы были бы поражены, узнав о тех ловушках, что устроены здесь повсюду, — продолжал Ваймс. — Некоторые из них, должен заметить, довольно хитроумны.
   
— Я совсем не ожидала, что черепицы на сарае такие скользкие, сэр.
   
— Они смазаны жиром, — ответил Ваймс.
   
— Отлично придумано, сэр!
   
— А некоторые из ловушек действительно смертельны, — добавил Ваймс.
   
— Хорошо, что я попала в эту, а, сэр?
   
— Ну, эта тоже смертельна, — отозвался Ваймс. — В конечном счете. — Он вздохнул. Он действительно хотел избавиться от подобного рода вещей, но… вне списков? Не то чтобы ему нравилось быть на прицеле у таинственных фигур, нанятых его многочисленными врагами, но он всегда считал это неким вотумом доверия. Это доказывало, что он досаждал высокомерным богачам, которых и следовало раздражать.
   
Кроме того, перехитрить Гильдию Убийц было довольно просто. Они благородно следовали своим строгим правилам, и Ваймса это вполне устраивало, поскольку лично он со своей стороны кое-какими правилами мог и пренебречь.
   
Вне списков, а? Если верить слухам, до сих пор единственным человеком, удостоившимся этого, был патриций, лорд Ветинари. Убийцы лучше других разбираются в политической ситуации в городе, и раз они убирают тебя из списков, значит, твоя смерть может не только испортить всю игру, но и разобьет доску…
   
— Я была бы очень признательна, если бы вы вытащили меня отсюда, сэр, — произнесла Джокаста.
   
— Что? А, да. Простите, на мне чистая одежда, — отозвался Ваймс. — Но я скажу дворецкому вернуться сюда с лестницей. Как вы на это смотрите?
   
— Благодарю вас, сэр. Было приятно познакомиться, сэр.
   
Ваймс пошел обратно к дому. Вне списков? А он может подать апелляцию? Вероятно, они думают…
   
Вдруг на него волной хлынул запах.
   
Он поднял взгляд.
   
Над его головой цвела сирень.
   
Он уставился на нее.
   
Черт! Черт! Черт! Каждый год он забывал. Хотя, нет. Он никогда не забывал. Он просто убирал воспоминания подальше, точно старое серебро, чтобы оно не потускнело. И каждый год они, резкие и сияющие, возвращались и ранили его в самое сердце. И сегодня, именно сегодня…
   
Дрожащей рукой он дотянулся до цветка и аккуратно отломил веточку. Он вдохнул ее аромат и некоторое время просто стоял, уставившись в никуда. А потом осторожно отнес веточку в свою комнату.
   
Вилликинс уже приготовил официальную форму. Сэм Ваймс бросил на нее взгляд, полный ненависти, но потом вспомнил. Комитет. Точно. Его старый нагрудник не подойдет, так ведь… Не для Его Светлости Герцога Анкского, Командора Городской Стражи, Сэра Сэмюэля Ваймса. Лорд Ветинари был непреклонен на этот счет, черт бы его побрал.
   
Черт бы побрал все это, потому как, к сожалению, Сэм Ваймс все прекрасно понимал. Он ненавидел официальную униформу, но сейчас он представлял нечто большее, чем просто самого себя. Сэм Ваймс мог появляться на собраниях в грязных доспехах, и даже сэр Сэмюэль Ваймс, в общем-то, ухитрялся постоянно оставаться в своей уличной форме, но герцог… что ж, герцога следовало немного отполировать. При встрече с иностранными послами зад герцога не может торчать из его брюк. Вообще-то даже у старины Сэма Ваймса зад никогда не виднелся из штанов, но ведь никто бы не объявил из-за этого войну.
   
Но старина Сэм Ваймс все равно не уступал. Он избавился от глупых чулок и почти от всего плюмажа, и теперь при взгляде на униформу было хотя бы ясно, что ее носит мужчина. Но на шлеме была золотая отделка, а оружейники сделали новый сверкающий нагрудник с бесполезными золотыми украшениями. Надевая все это, Сэм Ваймс чувствовал себя предателем. Ему было нестерпимо думать, что его сочтут одним из тех, кто носит дурацкие украшенные доспехи. Мишура общества.
   
В пальцах он вертел веточку сирени и вновь вдохнул головокружительный аромат. Да… так было не всегда…
   
Кто-то с ним говорил. Он поднял взгляд.
   
— Что? — рявкнул он.
   
— Я спросил, хорошо ли чувствует себя ее светлость? — испуганно ответил дворецкий. — Вы в порядке, ваша светлость?
   
— Что? А, да. Нет. Я в порядке. Как и ее светлость, благодарю. Я заглянул прежде, чем выйти. С ней миссис Контент. Она говорит, пока что ничего не будет.
   
— Тем не менее, я распорядился, чтобы на кухне было достаточно горячей воды, ваша светлость, — вставил Вилликинс, помогая Ваймсу надеть позолоченный нагрудник.
   
— Да. Как считаешь, зачем она им нужна?
   
— Не подозреваю, ваша светлость, — ответил дворецкий. — Полагаю, лучше не спрашивать.
   
Ваймс кивнул. Мягко и тактично Сибилла уже дала ему понять, что в этом деле его присутствие не понадобится. И, следовало признать, для него это было облегчением.
   
Он протянул Вилликинсу веточку сирени. Дворецкий, не говоря ни слова, опустил ее в маленький серебряный флакончик с водой, чтобы сохранить на несколько часов, и прикрепил к одному из ремней нагрудника.
   
— Время летит, не так ли, ваша светлость, — произнес он, обмахивая его маленькой щеточкой.
   
Ваймс достал часы.
   
— Это верно. Вот что, по дороге во дворец я заскочу в Ярд, подпишу все, что нужно, и вернусь, как только смогу.
   
Вилликинс одарил его взглядом, в котором читалась практически не-дворецкая уверенность.
   
— Уверен, ее светлость будет в порядке, — произнес он. — Конечно, она не, не…
   
— … молода, — закончил Ваймс.
   
— Я бы сказал, она богаче годами, чем многие primi-gravidae, — поправил Вилликинс. — Но она прекрасно сложена, если вы не против, а в ее семье обычно было мало проблем при родах…
   
— Трими что?
   
— Впервые рождающие, ваша светлость. Я уверен, что ее светлость предпочла бы, чтобы вы ловили преступников, нежели протирали дыру на ковре в библиотеке.
   
— Полагаю, ты прав, Вилликинс. Э… ах, да, в старой компостной яме плавает юная леди.
   
— Хорошо, ваша светлость. Я немедленно отправлю туда поваренка с лестницей. И сообщить в Гильдию Убийц?
   
— Хорошая мысль. Ей понадобятся чистая одежда и ванна.
   
— Возможно, душ из шланга на старой кухне будет более уместен, ваша светлость? По крайней мере, для начала?
   
— Разумеется. Проследи за этим. А я должен идти.
   
В заполненном людьми главном офисе стражи в Псевдополис-Ярде сержант Колон рассеяно поправил веточку сирени, прикрепленную к шлему наподобие плюмажа.
   
— Они становятся странными, Шнобби, — говорил он, вяло листая бумаги. — Это работа полицейских. Со мной было то же, когда у меня были дети. Становишься жестче.
   
— Что ты имеешь в виду? — переспросил капрал Шноббс, вероятно, живое доказательство того, что все же существует некое промежуточное звено между человеком и животным.
   
— Ну-у, — Колон откинулся на спинку стула. — Вроде… ну, когда достигнешь нашего возраста… — Он нерешительно посмотрел на Шнобби. Капрал всегда говорил, что ему «вероятно 34»; Шноббсы не слишком-то следят за цифрами.
   
— То есть, когда мужчина достигает… определенного возраста, — снова начал он, — он знает, что мир никогда не станет идеальным. Он привык, что тот немного, немного…
   
— Грязный? — предположил Шнобби. За его ухом, где обычно была сигарета, сейчас находился увядающий цветок сирени.
   
— Точно, — согласился Колон. — То есть, он никогда не будет совершенен, так что ты просто делаешь все, что можешь, понимаешь? Но когда появляется ребенок, ну, вдруг все становится иначе. Думаешь: мой малыш будет жить в этом бардаке. Пора навести порядок. Пора сделать Этот Мир лучше. Он несколько… увлекается. Проявляет характер. Когда он услышит о Рукисиле, здесь будет довольно… Доброе утро, мистер Ваймс!
   
— Обо мне говорите, а? — спросил Ваймс, проходя мимо них. Он не слышал их разговора, но лицо сержанта Колона можно читать, точно книгу, а Ваймс выучил ее наизусть много лет назад.
   
— Просто думаем, случилось ли… — начал Колон, следуя за Ваймсом, шагающим через ступеньки.
   
— Нет, — коротко ответил Ваймс. Он открыл дверь в свой кабинет. — Утро, Моркоу.
   
Капитан Моркоу поднялся на ноги и отдал честь.
   
— Доброе утро, сэр! Госпожа…
   
— Нет, Моркоу. Еще нет. Что нового за ночь?
   
Взгляд Моркоу скользнул по ветке сирени и вернулся к лицу Ваймса.
   
— Ничего хорошего, сэр, — ответил он. — Убит еще один офицер.
   
Ваймс встал как вкопанный.
   
— Кто? — спросил он.
   
— Сержант Рукисила, сэр. Убит на улице Паточной Шахты. Опять Карцер.
   
Ваймс посмотрел на часы. У них оставалось десять минут, чтобы дойти до дворца. Но вдруг время перестало иметь значение.
   
Он сел за свой стол.
   
— Свидетели?
   
— В этот раз трое, сэр.
   
— Так много?
   
— Все гномы. Рукисила даже не был на дежурстве, сэр. Он сдал пост и покупал крысиный пирог и жареный картофель в лавке, как вдруг наткнулся на Карцера. Тот ударил его в шею ножом и сбежал. Должно быть, думал, что мы нашли его.
   
— Мы искали его неделями! А он столкнулся с бедолагой Рукисилой, когда гном думал о простом завтраке? Ангва взяла след?
   
— Только вначале, сэр, — неловко ответил Моркоу.
   
— Почему?
   
— Он — ну, мы подозреваем, это был Карцер — бросил анисовую бомбу на Саторской площади. Практически чистое масло.
   
Ваймс вздохнул. Просто удивительно, как быстро приспосабливаются люди. В Страже есть оборотень. Эта новость очень быстро распространилась, особенно в криминальной среде. И потому преступникам пришлось изыскивать возможности выжить в обществе, где у закона был чрезвычайно чуткий нос. Решением стали ароматические бомбы. Не было необходимости в излишнем драматизме. Просто бросаешь на улице, где пройдет множество людей, флакон с чистой мятой или анисом, и сержант Ангва столкнется с сотнями, тысячами перекрещивающихся следов и, в конце концов, сляжет в постель с ужасной головной болью.
   
Он мрачно слушал, как Моркоу докладывал о людях, возвращенных с отпусков или поставленных на двойную смену, об информаторах, доносчиках, стукачах, что собирали информацию по улицам, держа нос по ветру и ушки на макушке. И он знал, как мало все это значит. В Страже все еще было меньше сотни людей, и то, включая буфетчицу. А в городе — миллион человек и миллиард мест, чтобы спрятаться. Анк-Морпорк был построен на катакомбах. Кроме того, Карцер был кошмаром.
   
Ваймс привык к разным психопатам, которые ведут себя вполне нормально — до определенного момента, пока вдруг им что-то не стукнет в голову и они не размозжат человеку череп кочергой за то, что он слишком громко сморкается. Но Карцер был другим. У него на все было два мнения, но, вместо того, чтобы мешать друг другу, они бежали наперегонки. На каждом его плече сидел демон, подстрекавший другого.
   
К тому же… он вечно улыбался, вполне жизнерадостно, и действовал, в точности как прохвост, зарабатывающий на жизнь продажей золотых часов, которые зеленеют через неделю. И, казалось, он был убежден, совершенно искренне убежден, что ничего плохого не делал. Он мог бы стоять посреди хаоса с окровавленными руками и драгоценностями, спрятанными в кармане, и вопрошать с видом оскорбленной невинности: «Я? А что я сделал?»
   
И в это можно было верить до того момента, пока ты не всматривался в его нахальные смеющиеся глаза. И откуда-то из их глубины на тебя глядели демоны.
   
… но в них нельзя смотреть слишком долго, потому как это значило бы, что ты не следишь за его руками, и уже сейчас одна из них сжимает нож.
   
И простым полисменам трудно справиться с подобными людьми. Полагалось, что люди, если их серьезно превзойти по численности, просто сдаются, или пытаются договориться, или, хотя бы, останавливаются. Никто не ожидает, что они будут убивать за пятидолларовые часы. (Хотя, стодолларовые часы — совсем иное дело. В конце концов, это же Анк-Морпорк).
   
— Рукисила был женат?
   
— Нет, сэр. Он жил в Новых Сапожниках вместе с родителями.
   
«Родители, — подумал Ваймс. — Это хуже.»
   
— Кто-нибудь уже ходил к ним? — спросил он. — И не говори, что это был Шнобби. Нам ведь не нужно повторения всей этой ерунды вроде «спорю на доллар, вы вдова Джексона».
   
— Я был, сэр. Как только мы узнали.
   
— Благодарю. Очень плохо это восприняли?
   
— Торжественно, сэр.
   
Ваймс застонал. Он мог представить их лица.
   
— Я напишу им письмо, — произнес он, открывая ящик стола. — Пусть кто-нибудь отнесет его, хорошо? И скажет, что я приду позже. Наверное, сейчас не время… — Нет, стоп, они ведь гномы, а гномы денег не стыдятся. — Забудь об этом — пусть скажет, что мы позаботимся о его пенсии и всем прочем. Погиб при исполнении. Ну, практически. Так даже лучше. Все сложится воедино. — Он порылся в ящиках. — Где его документы?
   
— Вот, сэр, — ответил Моркоу, осторожно протягивая папку. — В десять мы должны быть во дворце, сэр. Комитет. Но, я уверен, они поймут, — добавил он, увидев выражение Ваймса. — Я пойду, освобожу его ящик, сэр, и, полагаю, парни скинутся на цветы и все прочее…
   
Когда капитан вышел, Ваймс задумался над бланком письма. Личное досье, он должен был обращаться к чертову досье. Но ведь теперь полисменов стало так много…
   
Скинутся на цветы. И гроб. Всегда присматривай за своими. Так говорил сержант Дикинс, много лет назад…
   
У него не слишком-то получалось произносить речи, и уж тем более писать, но, заглянув пару раз в досье, просто чтобы вспомнить, он написал все, что мог.
   
И это были хорошие слова и, более или менее, верные. Но, по правде говоря, Рукисила был простым гномом, которому платили за работу полисмена. Он поступил в Стражу, потому что теперь это был отличный выбор карьеры. Хорошая оплата, приличная пенсия и прекрасное медицинское обслуживание, если у тебя достаточно крепкие нервы, чтобы позволить Игорю оказать тебе помощь. А через год или около того анк-морпоркский полисмен мог уехать из города и получить работу в страже любого города на равнинах с незамедлительным повышением. Такое случалось постоянно. Сэмми — так их называли даже там, где никогда не слышали о Сэме Ваймсе. И он некоторым образом гордился этим. «Сэмми» — это стражник, который может думать, не шевеля при этом губами, который не берет взяток — слишком много, да и то, ограничиваясь пивом и пончиками, что даже Ваймс считал необходимым, вроде масла для колес — и, в целом, заслуживал доверия. По крайней мере, в определенном смысле этого слова.
   
Топот бегущих людей давал понять, что сержант Детрит привел с утренней пробежки новое пополнение. Ваймс даже слышал песенку, которой их обучил Детрит. Почему-то сразу становилось ясно, что ее придумал тролль:
   
    
     
Мы паем всю эту дурь!
     
Мы паем, пока бежим!
     
Но зачем — мы не паймем!
     
Даже строки не рифмуюца!
    
   
   
— А ну громче!
   
— Раз! Два!
   
— Еще громче!
   
    
     
Много! Много-много!
    
   
   
— Я не слышу!
   
— Э… чего?
   
Ваймса все же раздражало, что многие полисмены, учившиеся в их маленькой школе в здании бывшей лимонадной фабрики, уезжали из города, как только заканчивался их испытательный срок. Но это имело и свои плюсы. Теперь Сэмми были даже в Убервальде, быстро продвигаясь по службе. Полезно знать людей, и что их учили отдавать ему честь. Любые политические изменения часто означали, что местные правители не общаются друг с другом, но, с помощью семафорных башен, сэмми могли переговариваться постоянно.
   
Он вдруг осознал, что нашептывает другую песню. Мелодию, которую он годами старался позабыть. Она возвращалась вместе с запахом сирени. Он виновато замолчал.
   
Когда в дверь постучали, Ваймс уже дописывал письмо.
   
— Почти все! — крикнул он.
   
— Это я, шэр, — произнес констебль Игорь, просовывая голову в приоткрытую дверь, и потом добавил: — Игорь, сэр.
   
— Да, Игорь? — ответил Ваймс, не в первый раз удивляясь, зачем нужно кому-то со швами вокруг головы уточнять, кто он такой.[1]
   
— Я лишь хотел шкажать, сэр, что мог бы поднять юного Штронгинферма на ноги, шэр, — слегка укоризненно произнес Игорь.
   
Ваймс вздохнул. На лице Игоря была написана твердая уверенность с легким оттенком разочарования. Ему не дали применить свое… искусство. И, естественно, он был расстроен.
   
— Мы ведь уже обсуждали это, Игорь. Это не то же самое, что пришить ногу. К тому же, гномы все равно против этого.
   
— В этом нет ничего шверхестештвенного, шэр. Я придерживаюсь Ештественной Филошофии! И, когда его принесли, он был еще теплым…
   
— Таковы правила, Игорь. В любом случае — спасибо. Мы все знаем, сердце у тебя на месте…
   
— Да, они на своих местах, сэр, — укоризненно поправил Игорь.
   
— Именно это я и хотел сказать, — тактично отозвался Ваймс.
   
— Ну ладно, сэр, — наконец сдался Игорь. Он задумался, а потом спросил: — Как чувствует себя ее светлость, сэр?
   
Ваймс ожидал этого. Как бы ужасно это не казалось, но его мозг уже предоставил ему картинку Игоря и Сибиллы в одном предложении. Не то, чтобы он недолюбливал Игоря. Совсем наоборот. У некоторых стражников, вышагивающих сейчас по улицам, могло бы и не быть ног, если бы не работа Игоря. Но…
   
— Хорошо. С ней все в порядке, — отрезал он.
   
— Просто я слышал, что миссис Контент несколько вол…
   
— Игорь, есть некоторые вещи, которые… Слушай, ты знаешь что-нибудь о… женщинах и детях?
   
— Не шлишком много, сэр, но полагаю, что стоит мне лишь заполучить кого-нибудь на штол и хорошенько, ну, вы понимаете, покопаться, я шмог бы ражобраться во многих вопрошах…
   
Здесь воображение Ваймса отключилось.
   
— Спасибо, Игорь, — он даже смог заставить свой голос не дрожать, — но миссис Контент очень опытная акушерка.
   
— Как шкажете, сэр, — с явным сомнением ответил Игорь.
   
— А теперь мне пора идти, — закончил Ваймс. — День обещает быть долгим.
   
Он сбежал по лестнице, отдал письмо сержанту Колону, кивнул Моркоу, и они быстрым шагом направились во дворец.
   
Когда дверь закрылась, один из стражников поднял взгляд от своего стола, за которым он сражался с рапортом, пытаясь написать, как обычно и поступают многие полицейские, то, что должно было случиться.
   
— Сержант?
   
— Да, капрал Пинг?
   
— Почему некоторые из вас носят фиолетовые цветы, сержант?
   
Внезапно, что-то в комнате изменилось, каждый звук впитывался множеством прислушивающихся ушей. Офицеры перестали писать.
   
— То есть, вы и Редж, и Шнобби носили их в том году, и я думал, может, мы все должны… — Пинг замялся. Обычно дружелюбные глаза сержанта Колона сузились, и в них читалось предупреждение: ты вышел на тонкий лед, парень, и он уже начинает трескаться…
   
— У моей хозяйки есть сад, и я запросто мог бы нарезать… — продолжал Пинг в нехарактерной ему попытке самоубийства.
   
— Ты бы носил сирень сегодня, да? — тихо произнес Колон.
   
— Я только хотел сказать, если это необходимо, я мог бы сходить и…
   
— Ты был там? — Колон так быстро вскочил на ноги, что его стул опрокинулся на пол.
   
— Спокойно, Фрэд, — пробормотал Шнобби.
   
— Я не… — начал Пинг. — То есть… где я был, сержант?
   
Колон наклонился к столу так, что его круглое красное лицо оказалось всего в дюйме от носа Пинга.
   
— Если ты не знаешь, где это было, ты там не был, — произнес он все тем же тихим голосом. Он выпрямился. — А теперь у нас со Шнобби есть своя работенка, — сказал он. — Вольно, Пинг. Мы уходим.
   
— Э…
   
Для капрала Пинга этот день не был удачным.
   
— Да? — отозвался Колон.
   
— Э… устав, сержант… вы рядовой офицер, понимаете, а я на сегодня старший, иначе я не стал бы спрашивать, но… если вы уходите, сержант, вы должны сказать мне, куда вы идете. Просто на случай, если кто-то захочет связаться с вами, понимаете? Я должен записать это в книге. Ручкой, — добавил он.
   
— Ты знаешь, какой сегодня день, Пинг? — спросил Колон.
   
— Э… двадцать пятое мая, сержант.
   
— А знаешь, что это значит, Пинг?
   
— Э…
   
— Это значит, — ответил Шнобби, — что кто бы то ни было, достаточно важный, чтобы искать нас…
   
— … знает, куда мы ушли, — закончил Колон.
   
Дверь захлопнулась следом за ними.
   
   
На кладбище Мелких Богов хоронили людей, не знавших, что происходит потом. Они не знали, во что верить, или существует ли жизнь после смерти, и довольно часто они не знали, что же их ударило. Они проживали жизнь, оставаясь в прекрасной неопределенности до тех пор, пока окончательная уверенность не призывала их к себе. Среди костяных садов города это кладбище было неким подобием ящика с надписью «Разное», где хоронили людей, торжественно не ожидавших ничего особенного.
   
Большинство стражников были похоронены здесь. После нескольких лет службы полисмены не особенно верили в людей и тем более не верили в тех, кого не могли видеть.
   
Дождя еще не было. Легкий ветер зашуршал в листве покрытых сажей тополей.
   
— Надо было бы цветов принести, — сказал Колон, пока они шли по высокой траве.
   
— Я могу набрать немного со свежих могил, сержант, — предложил Шнобби.
   
— Сейчас, Шнобби, я не хочу слышать от тебя ничего подобного, — жестко возразил Колон.
   
— Прости, сержант.
   
— В такое время человек должен думать о своей бессмертной душе, оставшейся наедине с бесконечной мощной рекой, имя которой История. На твоем месте, я бы так и сделал, Шнобби.
   
— Так точно, сержант. Так и сделаю. Кажется, кто-то уже так делает, сержант.
   
Рядом со стеной росли кусты сирени. Когда-то здесь посадили один саженец, который, как и любая сирень, дал сотни побегов, и теперь, то, что было кустом, стало настоящими зарослями. И каждая ветвь была покрыта бледно-сиреневыми цветами.
   
Под запущенными растениями могилы были едва различимы. Перед ними стоял Себя-Режу-Без-Ножа Достабль, самый неудачливый бизнесмен во всем Анк-Морпорке. В его шляпу была воткнута веточка сирени.
   
Он заметил стражников и кивнул им. Они ответили тем же. Все трое стояли и смотрели на семь могил. Лишь одну из них поддерживали в хорошем состоянии. Свободное ото мха мраморное надгробие сверкало, дерн был подстрижен, а каменная оградка сияла.
   
Надписи на других шести скрывал мох, но с центральной он был счищен, открывая имя: ДЖОН КИЛЬ.
   
А ниже была старательно добавленная подпись: Как Они Подымаются.
   
На могиле возлежал огромный венок из сирени, перевязанной фиолетовой лентой. На вершине лежало яйцо, обвязанное еще одной лентой.
   
— Госпожа Длань и госпожа Баттий, и некоторые девушки уже были, — произнес Достабль. — И, конечно же, госпожа всегда удостоверится, что есть яйцо.
   
— Как мило, что они всегда помнят, — ответил сержант Колон.
   
Все трое стояли в тишине. В целом, они не были из тех, у кого всегда найдется слово для подобного момента. Но через некоторое время Шнобби почувствовал, что он должен что-нибудь сказать.
   
— Один раз он мне дал ложку, — произнес он, обращаясь скорее к воздуху.
   
— Да, я знаю, — отозвался Колон.
   
— Мой папаша забрал ее, когда вышел из тюрьмы, но это была моя ложка, — не унимался Шнобби. — Собственная ложка очень много значит для ребенка.
   
— Если уж заговорили об этом, — добавил Колон, — он первым произвел меня в сержанты. Потом, конечно, меня опять понизили, но я знал, что снова им стану. Он был отличным копом.
   
— Он купил у меня пирог. Когда я только начинал, — внес свою лепту Достабль. — Съел его и ничего не выплюнул.
   
И снова — тишина.
   
Немного погодя сержант Колон откашлялся — всеобщий знак того, что нечто, вроде минуты молчания, теперь закончилось. Они расслабились.
   
— Знаешь, как-нибудь нужно будет прийти сюда и все подчистить, — произнес сержант.
   
— Ты всегда говоришь так, — ответил Шнобби, когда они шли прочь. — И мы никогда не приходим.
   
— Если бы мне давали по доллару за каждые похороны копа, на которых я присутствовал, — заметил Колон, — у меня бы было уже… девятнадцать долларов и пятьдесят пенсов.
   
— Пятьдесят пенсов? — переспросил Шнобби.
   
— А, капрал Хилдебидль очнулся как раз вовремя и застучал по крышке. Это было еще до тебя. Все говорили, что это было чудесное исцеление.
   
— Мистер сержант?
   
Все трое повернулись. К ним бочком приближалась тощая, облаченная в черное одеяние фигура Законного Первенца, постоянного могильщика этого кладбища.
   
Колон вздохнул.
   
— Да, Зак?
   
— Доброго утречка, мил… — начал могильщик, но сержант Колон ткнул в него пальцем.
   
— Прекрати немедленно, — сказал он. — Тебя ведь уже предупреждали. Чтоб больше никакой ерунды вроде этого твоего «веселого могильщика». Это не смешно и уж тем более не умно. Просто говори, что должен. Без глупостей.
   
Вид у Зака был удрученный.
   
— Ну, достопочтенные господа…
   
— Зак, мы знаем друг друга много лет, — устало прервал его Колон. — Просто попытайся, ну?
   
— Дьякон хочет, чтобы их выкопали, Фрэд, — мрачно произнес Зак. — Прошло уже более тридцати лет. Они уже давно должны быть в склепе…
   
— Нет, — ответил Фрэд Колон.
   
— Но я приготовил им замечательные полки, Фрэд, — умолял Зак. — Совсем рядом с выходом. Нам нужно место, Фрэд! А ведь здесь оно простаивает без дела! Даже черви выстраиваются в очередь! Прямо рядом с выходом, Фрэд, и я смогу болтать с ними, когда буду пить чай. Как тебе?
   
Стражники и Достабль переглянулись. Многие жители города бывали в склепе Зака, если осмеливались. И для них было потрясением узнать, что скорбное погребение было не вечно, а лишь на несколько лет, чтобы, по словам Зака, «мои маленькие извивающиеся помощнички» сделали свою работу. А потом самым последним пристанищем оказывался склеп и запись в огромных книгах.
   
Зак жил в склепе. Как он говорил, там он был единственным, да и компания ему нравилась.
   
Зак единогласно признавался странным, но добросовестным.
   
— Это ведь не ты придумал? — уточнил Фрэд Колон.
   
Зак опустил взгляд.
   
— Новый дьякон несколько, ну, новый, — пробормотал он. — Понимаешь… увлеченный. Требует перемен.
   
— Ты говорил, почему их не выкапывали? — спросил Шнобби.
   
— Он сказал, что это всего лишь древняя история. Он говорит, мы все должны оставить прошлое позади.
   
— А ты сказал, что он должен обговорить это с лордом Ветинари? — добавил Шнобби.
   
— Да, и он сказал, что уверен, что его светлость — разумный человек, который не станет цепляться за прошлое.
   
— Похоже, он совсем новенький, — заметил Достабль.
   
— Ага, — кивнул Шнобби. — И, наверняка, долго не протянет. Все в порядке, Зак, можешь сказать, что говорил с нами.
   
Могильщик вздохнул с облегчением.
   
— Спасибо, Шнобби. И еще, джентльмены, я бы хотел добавить, когда придет ваше время, вы будете на отличных полках с прекрасным видом. Я уже забронировал их для вас.
   
— Ну, это, э… очень здорово, Зак, — ответил ему Колон, обдумывая, так ли это. Из-за постоянной нехватки места, кости в склепе были разложены по размеру, а не по прежним хозяевам. Там были целые комнаты ребер. Улицы бедренных костей. И, разумеется, полки у самого входа были завалены черепами, потому как склеп без груды черепов нельзя назвать настоящим склепом. И если некоторые из религий окажутся правы, и однажды действительно произойдет всеобщее воскрешение, думал Фрэд, то будет чертовски огромная путаница и толкотня.
   
— У меня есть как раз… — начал Зак, но тут же замолчал. Он сердито указал на выход. — Я же говорил, чтоб он не приходил сюда!
   
Они повернулись. Капрал Редж Башмак с целым букетом сирени, привязанным к его шлему, торжественно шел по тропе. На одном плече он держал лопату.
   
— Это всего лишь Редж, — ответил Фрэд. — Он имеет право быть здесь, Зак. Ты же знаешь.
   
— Он же мертвец! Я не потерплю мертвецов на своем кладбище!
   
— Здесь их полно, Зак, — заметил Достабль, пытаясь успокоить его.
   
— Да, но они не шатаются туда-сюда!
   
— Ладно тебе, Зак, ты говоришь так каждый год, — покачал головой Колон. — Его убили, и он ничего не может с этим поделать. Тот факт, что он зомби, вовсе не значит, что он плохой человек. Очень полезный парень, наш Редж. К тому же, вокруг все было бы гораздо чище, если бы каждый следил за собой, как он. Утро, Редж.
   
Серолицый Редж Башмак улыбнулся, кивнул им и пошел дальше.
   
— И он принес с собой лопату, — пробормотал Зак. — Это отвратительно!
   
— Я всегда полагал, что с его стороны было, ну, понимаешь, мило поступать так. Оставь его в покое, Зак. Если снова станешь кидать в него камни, как два года назад, об этом узнает командор Ваймс, и будут большие неприятности. Тебя предупреждали. Ты хороший человек с… с…
   
— … покойниками, — подсказал Шнобби.
   
— … но… ну, Зак, ты не был там, — закончил Колон. — Вот в чем все дело. Редж был. Вот и все, Зак. Если ты не был там, ты не поймешь. А теперь, иди и пересчитай черепа еще разок, я знаю, тебе это нравится. Пока, Зак.
   
Законный Первенц смотрел им вслед, пока они не ушли. Сержант Колон чувствовал на себе его оценивающий взгляд.
   
— Меня всегда интересовало его имя, — произнес Шнобби, повернувшись и махая рукой. — Ну, то есть… Законный?
   
— Нельзя винить мать в гордыне, Шнобби, — ответил Колон.
   
— Что еще я должен знать на сегодня? — спросил Ваймс, пока они с Моркоу проталкивались по улицам.
   
— Мы получили письмо от Черных Лент,[2] сэр. Они полагают, что было бы большим шагом навстречу полной гармонии в городе, если бы вы пересмотрели…
   
— Они хотят, чтобы в страже служил вампир?
   
— Да, сэр. Уверен, многие члены Комитета полагают, что, несмотря на ваши сомнения, было бы…
   
— Похоже, что я умер?
   
— Нет, сэр.
   
— Значит, ответ — нет. Что еще?
   
Моркоу на ходу пролистал бумаги в папке.
   
— Таймз пишет, что Борогравия вторглась в Мулдавию, — произнес он.
   
— Это хорошо? Я не припомню, где это.
   
— Обе были частью Черной Империи, сэр. Рядом с Убервальдом.
   
— На чьей мы стороне?
   
— Таймз пишет, что мы должны поддержать Мулдавию в битве против захватчиков, сэр.
   
— Борогравия мне уже нравится, — выкрикнул Ваймс. На прошлой неделе в Таймз напечатали самую, по его мнению, нелестную карикатуру на него, и, что еще хуже, Сибилла попросила ее оригинал и вставила в рамочку. — И что все это нам дает?
   
— Вероятно, новых беженцев, сэр.
   
— О боги, у нас уже нет места для них! Почему они едут сюда?
   
— Полагаю, в поисках лучшей жизни, сэр.
   
— Лучшей жизни? — удивился Ваймс. — Здесь?
   
— Думаю, там, откуда они бегут, все еще хуже, сэр, — ответил Моркоу.
   
— О какого рода беженцах мы говорим?
   
— В основном люди, сэр.
   
— Ты имеешь в виду, что большинство из них будут людьми, или что каждый из них будет в основном человеком? — переспросил Ваймс. Пожив некоторое время в Анк-Морпорке учишься, как задавать подобные вопросы.
   
— Э… кроме людей, я слышал только, что среди них будут кветчи, сэр. Они живут в лесах и покрыты шерстью.
   
— Правда? Что ж, мы наверняка узнаем о них больше, когда нам предложат принять одного в стражу, — кисло отозвался Ваймс. — Что еще?
   
— Довольно обнадеживающие новости, сэр, — Моркоу улыбнулся. — Помните Хумов? Уличную банду?
   
— Что с ними?
   
— Они приняли в члены первого тролля.
   
— Что? Мне казалось, они колотят троллей! Я думал, что в этом все и дело!
   
— Ну, по всей видимости, юный Кальцит тоже любит бить троллей.
   
— И это хорошо?
   
— В некотором роде, сэр. Это можно считать шагом вперед.
   
— Едины в ненависти, а?
   
— Полагаю, что так, сэр, — кивнул Моркоу. Он перелистывал бумаги снова и снова. — Так, что еще тут есть? А, да, патрульная лодка снова затонула…
   
«Где я ошибся? — думал Ваймс, слушая монотонный доклад Моркоу. — Когда-то я был копом. Настоящим копом. Я преследовал людей. Я был охотником. Это я умел делать. Я знал, где нахожусь, ногами чувствуя мостовую. А теперь — посмотрите на меня! Герцог! Командор стражи! Зверье политиканское! Я должен знать, кто с кем воюет за тысячи миль отсюда, просто, на случай если здесь будут беспорядки!
   
Когда я в последний раз ходил в патруль? На той неделе? В том месяце? И ведь это нельзя уже назвать настоящим патрулем, потому что сержанты, черт возьми, всех ставят в известность, что я вышел из кабинета, и к тому времени, как я прихожу, каждый чертов констебль успеет побриться и начистить доспехи, даже если я буду пробираться к черному входу (и к этой мысли примешивалась небольшая гордость, потому как он понимал, что не нанимал на работу тупых сержантов). Я уже не стою ночами под дождем, и не борюсь в сточной канаве с каким-нибудь бандитом, и не двигаюсь быстрее обычной ходьбы. Все это ушло. И ради чего?
   
Комфорта, власти, денег, прекрасной жены… … э… … что, конечно же, было хорошо, но… даже так…
   
Черт. Но я уже не коп, я… управленец. Мне приходится разговаривать с чертовым комитетом, как если бы они были детьми. Я посещаю приемы и ношу дурацкие игрушечные доспехи. Только политика и писанина. Все теперь так сложно.
   
Что сталось с теми днями, когда все было просто?
   
Завяли, точно сирень», — подумал он.
   
Они вошли во дворец и поднялись по лестнице в Продолговатый Кабинет.
   
Патриций Анк-Морпорка стоял у окна. Больше в комнате не было никого.
   
— А, Ваймс, — не оборачиваясь, произнес он. — Я предполагал, что вы опоздаете. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я распустил комитет. Они были опечалены, как, впрочем, и я, услышав о Рукисиле. Не сомневаюсь, вы писали официальное письмо.
   
Ваймс бросил на Моркоу вопросительный взгляд, тот закатил глаза и пожал плечами. Ветинари узнавал обо всем на удивление быстро.
   
— Да, именно, — ответил Ваймс.
   
— В такой прекрасный день, — продолжал Ветинари. — Хотя надвигается гроза. — Он повернулся. К его плащу была приколота веточка сирени.
   
— Как себя чувствует леди Сибилла? — спросил он, садясь в кресло.
   
— Вам лучше знать, — ответил Ваймс.
   
— С некоторыми вещами, несомненно, лучше не спешить, — спокойно ответил Ветинари, перелистывая бумаги. — Так, посмотрим, посмотрим, нужно лишь разобраться с несколькими… а, новое письмо от наших религиозных друзей из храма Мелких Богов. — Он осторожно вынул его из стопы и переложил на другую сторону. — Похоже, стоит пригласить нового дьякона на чай и объяснить ему некоторые детали. Так, о чем я… а, политическая ситуация в… Да?
   
Дверь открылась, и внутрь вошел Драмкнот, первый секретарь.
   
— Сообщение для его светлости, — произнес он, протягивая пакет лорду Ветинари. Патриций очень вежливо передал его через стол. Ваймс вскрыл его.
   
— Это со щелкающих башен! — воскликнул он. — Мы загнали Карцера в угол в Новом Зале! Я должен быть там сейчас же!
   
— Это так будоражит. — Ветинари внезапно встал. — Зов погони. Но так ли необходимо ваше присутствие, ваша светлость?
   
Ваймс одарил его мрачным взглядом.
   
— Да, — ответил он. — Потому что иначе какой-нибудь бедолага, которого я обучал действовать по правилам, попытается арестовать этого ублюдка. — Он повернулся к Моркоу. — Капитан, займитесь этим немедленно! Башни, голуби, курьеры, что угодно. Все должны ответить, ясно! Но никто, повторяю, никто не должен пытаться захватить его в одиночку! Ясно? И пусть Свирс поднимается в воздух! О, черт.
   
— Что-то не так, сэр? — спросил Моркоу.
   
— Это от Малопопки. Она прислала это прямо сюда. Что она там делает? Она же Эксперт. Не для улицы! Она попытается делать все по книге!
   
— А она не должна? — спросил Ветинари.
   
— Нет. Карцеру нужно ногу прострелить, чтобы привлечь его внимание. Сначала стреляешь…
   
— … а вопросы задаешь потом? — продолжил патриций.
   
Ваймс остановился в дверях и ответил:
   
— Его я спрашивать ни о чем не хочу.
   
На Саторской площади Ваймсу пришлось замедлить бег, чтобы отдышаться, и это было отвратительно. Всего несколько лет назад к этому времени он бы только начинал развивать скорость! Но гроза, шедшая с равнин, нагнала жаркой духоты, что отнюдь не помогало командору справиться с отдышкой. И, даже после остановки у уличного лотка, чтобы глотнуть немного воздуха, он сомневался, хватит ли его на достаточно длинное предложение.
   
К его огромному облегчению, капрал Веселинка Малопопка, без единого ранения, стояла у стены Университета. Она отдала честь.
   
— Докладываю, сэр, — произнесла она.
   
— Мм, — пробормотал Ваймс.
   
— Я заметила двух троллей, сэр, что были тут на дежурстве, — продолжала Веселинка, — и отправила их к Водному Мосту. Потом подошел сержант Детрит, и я прика… посоветовала ему зайти в Университет через главные ворота и подняться повыше. А сержанта Колона и Шнобби я отправила к Размерному Мосту…
   
— Зачем? — не понял Ваймс.
   
— Потому что я сомневаюсь, что он попытается проскользнуть именно там, — ответила Веселинка с искренним выражением невинности на лице. Ваймсу пришлось сдержать кивок. — А остальных людей я расставляю по периметру. Но он, полагаю, забрался наверх и останется там.
   
— Почему?
   
— А иначе ему придется пробиваться через волшебников, сэр. Лучше всего ему незаметно проскользнуть по крышам и тихонько спуститься где-нибудь подальше. Есть куча потайных местечек, и он может оставаться наверху до самой Персиковопирожной улицы.
   
«Эксперт, — подумал Ваймс. — Ха. И, если нам повезет, он не знает про Багги.»
   
— Отлично продумано, — произнес он вслух.
   
— Спасибо, сэр. Не могли бы вы встать ближе к стене, сэр?
   
— Это еще зачем?
   
Что-то ударилось о булыжники. Ваймс тут же прижался к стене.
   
— У него арбалет, сэр, — пояснила Веселинка. — Наверное, снял его с Рукисилы. Но он не умеет обращаться с ним.
   
— Отлично, капрал, — слабо отозвался Ваймс. — Хорошая работа. — Он оглянулся на площадь. Ветер трепал навесы рыночных прилавков, а торговцы, изредка поглядывая на небо, прикрывали свои товары.
   
— Но мы не можем допустить, чтобы он оставался там, — продолжал он. — Он станет стрелять навскидку и обязательно попадет в кого-нибудь.
   
— Зачем это ему, сэр?
   
— Карцеру не нужна причина, — пояснил Ваймс. — Ему нужны только оправдания. — В небе он заметил какое-то движение и ухмыльнулся.
   
Над городом поднималась большая птица.
   
Бормоча свои жалобы, цапля большими, широкими кругами набирала высоту. Мир вращался вокруг капрала Багги Свирса, а он еще сильнее сдавил колени и потом накренил птицу вниз, и она, спотыкаясь и подпрыгивая на бегу, приземлилась на Башню Искусств, самое высокое здание в городе.
   
Привычным движением лилипут обрезал веревки, удерживавшие переносной семафор, и спрыгнул на подстилку из листьев и старых вороновых гнезд.
   
Цапля следила за ним глупыми круглыми глазами. Багги приручил ее старым лилипутским способом; для этого нужно раскрасить себя в зеленый цвет, став похожим на лягушку, и потом сидеть на болоте и квакать, пока одна из цапель не попытается тебя съесть, и тогда нужно взбежать по клюву и хорошенько ударить ее промеж глаз. А когда она очнется, вдуть ей в ноздри специальное масло, — которое нужно готовить целый день, и вонь которого опустошает весь штаб, — и тогда, стоит ей только взглянуть на тебя, она будет считать тебя своей мамочкой.
   
Цапля была полезна. Она могла переносить оборудование. Но для патрулирования Багги все же предпочитал ястребиного сарыча. На нем можно было парить.
   
Он установил семафор в потайном местечке, которое он устроил несколько недель назад. Затем он вытащил из седельных сумок цапли крошечный телескоп и прикрепил его к краю, направив практически отвесно вниз. Багги любил подобные моменты. Именно в это время все остальные были меньше него.
   
— Так… посмотрим, — пробормотал он.
   
Вот здания Университета. Башенные часы Старого Тома, и громада сержанта Детрита, карабкающегося меж ближайших труб. Желтый отсвет надвигающейся бури блестел на шлемах стражников, спешащий по улицам. А вон крадется за парапетом…
   
— Попался, — шепнул он и потянулся к ручкам семафора.
   
— Д… Т… Р… Т… пробел… Н… пробел… С… Т… Р… пробел… Т… М, — произнесла Веселинка.
   
Ваймс кивнул. Детрит был на крыше возле башни Старого Тома. А еще у Детрита есть осадный арбалет, который не могут поднять и трое человек, и который может выпустить огромную охапку стрел за раз. В основном они разламывались в воздухе из-за всех разновеликих сил, и цель уже поражало облако горящих щепок. Ваймс запретил ему использовать этот арбалет против людей, но лучшего оружия, чтобы входить в здания, нельзя было придумать. Оно могло открывать переднюю и заднюю двери одновременно.
   
— Пусть сделает предупредительный выстрел, — приказал он. — Если он заденет Карцера, мы даже тела не найдем. — Хотя я хочу увидеть его тело, добавил он про себя.
   
— Так точно, сэр. — Веселинка вытащила из-за пояса пару белых флажков, посмотрела на вершину башни и отправила короткий сигнал. Багги ответил.
   
— Д… Т… Р… Т… пробел… П… Д… П… Т… Й… пробел… В… С… Т… Л, — бормотала она про себя, передавая сообщение.
   
Сверху последовал очередной ответ. Через мгновение с крыши башни взлетела красная сигнальная ракета и взорвалась. Это был эффективный способ привлекать внимание. Затем Ваймс увидел, как передалось сообщение.
   
Вокруг Университета стражники, так же увидевшие приказ, поспешили скрыться в дверных проемах. Они знали про арбалет.
   
Несколько секунд тролль разбирал слова, потом последовал отдаленный удар, звук, точно пролетел рой адских пчел, и, наконец, грохот черепицы и камней. Осколки дождем летели на площадь. Целая труба, все еще выпускавшая легкий дым, грохнулась в нескольких ярдах от места, где стоял Ваймс.
   
А затем — лишь стук деревянных щепок, пыли и мягкий душ из голубиных перьев.
   
Ваймс стряхнул цементную пыль со своего шлема.
   
— Мда. Ну, пожалуй, это можно считать предупреждением, — проговорил он.
   
Рядом с трубой приземлилась половинка флюгера.
   
Веселинка стряхнула перья с подзорной трубы и вновь посмотрела на башню.
   
— Багги говорит, что он остановился, — доложила она.
   
— Правда? Удивительно. — Ваймс поправил свой ремень. — А теперь, отдай мне свой арбалет. Я иду туда.
   
— Сэр, вы ведь приказали, чтобы никто не пытался арестовать его! Поэтому я отправила вам сообщение!
   
— Верно. Я сам его арестую. Прямо сейчас. Пока он проверяет, все ли осталось при нем. Скажи Детриту, что я поднимаюсь, потому что я не хочу превратиться в 160 фунтов деликатесов. И не смотри на меня так. К тому времени, как мы разберемся с поддержкой и оружием, и выстроим всех, он окапается где-нибудь еще.
   
Последние слова он выкрикнул на бегу.
   
Добравшись до двери, Ваймс бросился внутрь. Новый Зал был студенческим общежитием, но, поскольку не было еще и десяти часов, большинство из них спали. Из-за дверей выглянуло лишь несколько лиц, пока Ваймс пробежал к лестнице в дальнем конце коридора. А по ней он добрался — теперь уже шагом и с меньшей надеждой на будущее — на верхний этаж. Так, посмотрим, он уже бывал здесь раньше… так, дверь приоткрыта, и одного взгляда за нее достаточно, чтобы понять, где именно вахтер оставляет свои ведра и швабры.
   
И там, в дальнем углу, стояла лестница, ведущая на крышу.
   
Ваймс осторожно зарядил арбалет.
   
Значит, у Карцера был такой же. Это классическая однозарядная модель, и чтобы вставить новый болт, требуется время. Если он выстрелит в Ваймса и промахнется, значит, это будет его единственный выстрел. А потом… планировать бессмысленно.
   
Ваймс взбирался по лестнице, и песня вернулась вновь.
   
— Они подымаются на ноги, на ноги, на ноги… — прошептал он.
   
Он замер у самого края открытого люка. Карцер не купится на старый трюк со «шлемом на палке», только не с одним выстрелом. Он должен рискнуть.
   
Ваймс высунул голову, повернул ее, на мгновение исчез из поля зрения, а затем быстро выпрыгнул наружу. Он неуклюже перекатился по свинцовым пластинам крыши и присел на ноги. Вокруг не было ни души. Он все еще был жив. Он выдохнул.
   
Рядом с ним возвышался покатый фронтон крыши. Ваймс прокрался вдоль него, прислонился к забросанной деревянными щепками трубе и взглянул на башню.
   
Небо было свинцовым. Бушуя над равнинами, грозы набирались многого, а эта, похоже, собиралась побить все рекорды. Но яркое солнце осветило Башню Искусств и — на ее вершине — крошечные пятнышки суматошных сигналов.
   
О… О… О…
   
Офицер В Опасности.
   
Ваймс моментально повернулся. За ним не было никого. Он осторожно заглянул за трубу, и там, укрывшись между двумя другими дымоходами, невидимый никому, кроме Ваймса и Багги, стоял Карцер.
   
И он прицеливался.
   
Ваймс повернул голову, чтобы увидеть его цель.
   
В пятидесяти ярдах от них Моркоу пробирался по крыше здания Факультета Высокоэнергетической Магии.
   
Чертов дурак никогда не умел прятаться. Да, он пригибался и крался, и, не смотря на это, становился только более заметным. Он так и не познал искусство невидимости. И вот он — украдкой шлепает по крыше и так же заметен, как и огромная утка в крошечной ванной. И никакого прикрытия.
   
Дурак…
   
Карцер тщательно прицеливался. Крыша ФВЭМ представляла собой настоящий лабиринт из брошенного оборудования, а Моркоу шел позади приподнятой платформы, поддерживавшей огромные бронзовые сферы, известные по всему городу как Шары Волшебников. Они сбрасывали избыточную магию, если — но еще чаще, когда — эксперименты в зале проваливались. Под защитой этого приспособления Моркоу не представлял собой такую уж легкую цель.
   
Ваймс поднял арбалет.
   
Гром… покатился. Это был звук огромного железного куба, падающего по лестнице богов, это был глухой рокочущий грохот, который расколол небо и затряс здание.
   
Карцер взглянул вверх и увидел Ваймса.
   
— Шо ты делаешь, мифтер?
   
Багги не оторвался от телескопа. В этот момент его нельзя было бы сдвинуть даже ломом.
   
— Заткнитесь, тупое воронье! — пробормотал он.
   
Ниже оба человека выстрелили, и оба промахнулись, потому что попытались стрелять и уворачиваться одновременно.
   
Что-то с силой ткнулось в плечо Багги.
   
— Шо проифходит, мифтер? — произнес настойчивый голос.
   
Он повернулся. За ним сидело с дюжину всклокоченных воронов, похожих на стариков в великоватых им черных плащах. Это были птицы Башни Искусств. Поколения за поколениями проживая в зоне повышенной магии, они довели свой интеллект до начального уровня разумных существ. Но, хотя и считается, что вороны мудры, эти не были особенно умными. Они обладали более настойчивым видом тупости, как и подобало птицам, для которых захватывающее зрелище раскинувшегося внизу города было чем-то вроде дневного телевидения.
   
— Отвалите! — крикнул он и повернулся обратно к телескопу. Карцер бежал, и Ваймс бежал за ним, и тут начался град…
   
Он окрасил мир в белый цвет, с глухим звуком падая вокруг Багги и звеня по его шлему. Градины величиной с его голову отскакивали от камня и сбивали его с ног. Ругаясь и заслоняя лицо руками, постоянно подгоняемый кристаллическими шарами, каждый из которых обещал весьма болезненные ощущения, он скользил по катящемуся льду. Он добрался до арки, созданной плющом между двумя маленькими башенками, где убежище себе присмотрела и цапля, и упал внутрь. Лед все еще попадал в него, но, по крайней мере, теперь он мог видеть и дышать.
   
Клюв с силой ткнулся в его спину.
   
— Шо теперь, мифтер?
   
Карцер тяжело приземлился на арку между общежитием и главными зданиями, едва не поскользнулся на черепице и замедлил. Стрела, пущенная снизу одним из стражников, оцарапала его ногу.
   
Ваймс приземлился за ним, как раз когда начался град.
   
Ругаясь и скользя, один человек преследовал другого через всю арку. Карцер добрался до растущего плюща, который вел на крышу Библиотеки, и начал карабкаться вверх.
   
Ваймс ухватился за плющ, как только Карцер исчез на плоской крыше. Он оглянулся на шум за своей спиной и увидел Моркоу, который пробирался вдоль стены Факультета Высокоэнергетической Магии. Вокруг него град образовывал некий ореол из ледяных осколков.
   
— Стой там! — проревел Ваймс.
   
Ответ Моркоу потонул в окружающем шуме.
   
Ваймс замахал ему руками и тут же схватился за плющ, едва не поскользнувшись.
   
— Черт, оставайся там! — закричал он. — Это приказ! Кругом!
   
Он развернулся и стал карабкаться по мокрым, холодным лианам.
   
Ветер стих, и на крышу падали последние градины.
   
В нескольких футах от вершины Ваймс остановился, удобнее оперся ногами в старые переплетшиеся стебли и крепко ухватился руками.
   
Затем он подтянулся вверх, схватил левой рукой ботинок, пытавшийся спихнуть его, и продолжил подниматься, сбивая Карцера с ног. Человек упал навзничь, попытался подняться и снова поскользнулся на граде. Ваймс добрался до крыши, сделал шаг вперед и почувствовал, как опора ускользает из-под ног. Оба человека поднялись, попытались сделать шаг и снова упали.
   
Лежавший ничком Карцер ударил Ваймса в плечо, так что оба они заскользили в разные стороны, потом приподнялся и на четвереньках заторопился вокруг огромного сделанного из стекла и металла купола Библиотеки. Он ухватился за раму, поднялся на ноги и вытащил нож.
   
— Ну, давай, возьми меня, — сказал он. Раздался новый раскат грома.
   
— Мне это не нужно, — ответил Ваймс. — Я просто подожду. — «По крайней мере, пока не отдышусь», — подумал он.
   
— Что ты привязался ко мне? В чем меня обвиняют?
   
— Пару убийств не припоминаешь? — спросил Ваймс.
   
И если бы за оскорбленную невинность платили деньги, то лицо Карцера принесло бы ему состояние.
   
— Я не знаю ничего о…
   
— Я здесь не в игры играть, Карцер. Кончай с этим.
   
— Ты собираешься взять меня живьем, ваша светлость?
   
— Ты сам знаешь, чего я хочу. Но люди полагают, что так будет по закону.
   
Слева послышалось звяканье черепицы, и с глухим звуком осадный арбалет опустился на выступ ближайшей крыши. За ним появилась голова Детрита.
   
— Прастите, мистер Ваймс, в град трудно паднимаца. Просто отайдите.
   
— Ты собираешься позволить этому выстрелить в меня? — спросил Карцер. Он отбросил нож. — В безоружного человека?
   
— При попытке к бегству, — ответил Ваймс. Но все начинало портиться. Он чувствовал.
   
— Я? Я просто стою здесь, ха-ха.
   
Вот оно. Этот чертов смех и эта дурацкая ухмылка. Это всегда было поблизости. «Ха-ха» не предполагало никакого несправедливого обвинения, которого заслуживало. Это более походило на некий оттенок в голосе, раздражающий, снисходительный смешок, говорящий, что все это было несколько забавным, а вы просто не поняли шутку.
   
Беда в том, что нельзя стрелять в человека, если вас раздражает его смех. К тому же, он просто стоял там. Если бы он побежал, то можно было бы стрелять. Следует признать, что стрелять будет Детрит, а с этим луком, в принципе, возможно и ранить. Людей, которые будут в соседнем здании.
   
Но Карцер всего лишь стоял там, оскорбляя мир своим существованием.
   
Вообще-то, он уже не просто стоял. В одно мгновение он вскочил на нижний выступ купола Библиотеки. Оконное стекло — по крайней мере то, которое уцелело в чудовищный град — заскрипело в железной раме.
   
— А ну стоять! — проревел Ваймс. — Спускайся вниз!
   
— А куда я могу деться? — усмехнулся Карцер. — Я просто жду, когда вы меня арестуете, так? Эй, я вижу твой дом отсюда!
   
«Что находится там, под куполом? — думал Ваймс. — Насколько высоки книжные шкафы? И ведь там есть и другие этажи, так? Вроде балконов? Но ведь с первого этажа отлично виден купол, так? И если действовать осторожно, можно ведь спрыгнуть на балкон с края купола? Это очень рискованно, но если человек знает…»
   
С великой осторожностью он добрался до края купола. Карцер залез чуть выше.
   
— Предупреждаю, Карцер…
   
— Только духовность, мистер светлость, ха-ха! Нельзя обвинять человека, пытающегося насладиться последними минутами свободы, а? Я вижу твой дом отсюда…
   
Я вижу твой дом отсюда…
   
Ваймс дотащился до купола. Карцер махнул рукой.
   
— Отлично, мистер Ваймс! — крикнул он, подбираясь к вершине.
   
— Не играй со мной, Карцер. Хуже будет!
   
— Хуже чем будет и так? — Карцер глянул вниз сквозь разбитое окно. — Как долог путь вниз, мистер Ваймс. Подозреваю, упав отсюда, человек непременно умрет, а?
   
Ваймс бросил взгляд вниз, и Карцер прыгнул.
   
Все произошло не так, как он планировал. Ваймс ожидал чего-то подобного. Через какую-то секунду Карцер лежал на железной решетке, подмяв под себя руку, а вторую Ваймс колотил по металлу. Нож, который она сжимала, заскользил вниз по куполу.
   
— Боги, ты, верно, думаешь, что я дурак, — рычал Ваймс. — Ты бы не выбросил нож, Карцер, если бы у тебя не было второго!
   
Лицо Ваймса было рядом с Карцером, достаточно близко, чтобы заглянуть в эти глаза над жизнерадостной ухмылкой, и увидеть машущих демонов.
   
— Мне больно, а это запрещено!
   
— О, я вовсе не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, Карцер, — отозвался Ваймс. — Я хочу увидеть тебя перед лицом его светлости. Я хочу слышать, как ты признаешься хоть в чем-нибудь. Я лишь хочу увидеть, как с твоего лица сотрут эту нахальную улыбочку. Сержант Детрит!
   
— Сар! — крикнул издалека тролль.
   
— Подай сигнал. Пусть сюда поднимутся, а мы с мистером Карцером тихо мирно посидим здесь, и он не будет пытаться выкинуть какой-нибудь трюк.
   
— Так точно, сэр! — И, сопровождаемый звоном разбивающейся черепицы тролль исчез из виду.
   
— Не стоило бы отсылать капитана Моркоу, — пробормотал Карцер. — Он не приветствует, когда стражники запугивают невинных граждан…
   
— Верно, ему еще предстоит освоить некоторые принципы патрулирования de facto, — ответил Ваймс, все еще удерживая его руку. — Кроме того, вреда я не причиняю, я защищаю тебя. Не хотелось бы, чтобы ты долго падал.
   
Раздался новый раскат грома. Грозовое небо было уже не просто черным. Были заметны розоватые и фиолетовые отсветы, точно кто-то поставил небу синяк. Ваймс видел, как клубятся облака, точно змеи в мешке, достигая бесконечно угрюмого гула. Он сомневался, не сотворили ли чего волшебники с погодой.
   
Что-то происходило с воздухом. От него пахло металлом и кремнем. На вершине купола бешено вертелся флюгер.
   
— Я не считаю вас дураком, мистер Ваймс.
   
— Что? — переспросил Ваймс, бросив взгляд вниз. Карцер приветливо улыбался.
   
— Я говорю, что не считаю вас дураком, мистер Ваймс. Я знаю, что умный коп вроде вас поймет, что у меня два ножа.
   
— Да, точно, — отозвался Ваймс. Он чувствовал, как его волосы встают дыбом. На решетке купола, и даже на его доспехах, потрескивали крошечные голубоватые искры.
   
— Мистер Ваймс?
   
— Что? — рявкнул Ваймс. От флюгера шел дым.
   
— У меня три ножа, мистер Ваймс, — проговорил Карцер, поднимая руку.
   
Ударила молния.
   
Вылетали стекла, железо плавилось. Крыши поднялись в воздух и снова опустились на место. Здания трясло.
   
Ведь эта гроза шла издалека, с равнин, двигая перед собой природную магию. И обрушила ее всю, одним ударом.
   
Позднее говорили, что молния ударила в магазин часовщика на улице Искусных Умельцев, и в эту же секунду остановились все часы. Но это ерунда. На Пекарской улице двух людей, которые прежде не встречались, электрически притянуло друг к другу, а через два дня они поженились во имя благопристойности общества. Главный оружейник Гильдии Убийц приобрел невероятно сильную и, поскольку он в это время находился в оружейной, трагическую способность притягивать металл. Яйца изжарились в корзинах, на прилавках зеленщиков спеклись яблоки. Свечи зажглись сами собой. Колеса телег взорвались. А декоративная оловянная ванна аркканцлера Незримого Университета аккуратно приподнялась, брызнула водой на пол кабинета и, вылетев через балкон, приземлилась на восьмиугольный газон, расплескав лишь немного пены.
   
Аркканцлер Наверн Чудакулли перестал тереть спину губкой на длинной рукояти и огляделся вокруг.
   
На землю падали куски черепицы. В стоявшем поблизости украшенном фонтане кипела вода.
   
Чудакулли нагнулся, когда через лужайку пролетел фаршированный барсук, происхождение которого так и не было установлено, и проломился в окно.
   
Он поморщился, когда на него обрушился короткий и необъяснимый дождь из зубчатых колесиков, которые застучали вокруг него.
   
Он смотрел, как с полдюжины стражников промчались по восьмиграннику и побежали по лестнице, ведущей в библиотеку.
   
Потом, ухватившись за края ванны, аркканцлер поднялся. Пенная вода стекала с него, точно с некой древней рептилии, поднимающейся из бездны морской.
   
— Мистер Тупс! — прокричал он, и его голос отразился от величественных стен. — Где че______ бери, моя______ шляпа?
   
Он снова сел и стал ждать.
   
Последовало несколько минут тишины, а потом Думминг Тупс, глава Факультета Прикладной и Ненужной Магии и проректор Незримого Университета, выбежал из главного входа с остроконечной шляпой Чудакулли в руках.
   
Аркканцлер схватил ее и водрузил себе на голову.
   
— Хорошо, — произнес он, поднимаясь снова. — Так, ты мо______ объяснить, чт______ вщина тут творится? И поче______ Старый Том______ янно звонит?
   
— Вспл______магии, сэр! Я______ кого-то навер______! — прокричал Думминг поверх звукоразрушающей тишины.[3]
   
С большой часовой башни донесся затухающий металлический звук. Несколько секунд Думминг и Чудакулли молчали, но к городу уже вернулись нормальные звуки, вроде рушащихся камней и отдаленных криков.
   
— Итак, — сказал Чудакулли, будто бы неохотно выставляя миру оценку за попытку. — Что все это значит, Тупс? И что полисмены делают в библиотеке?
   
— Магическая буря, сэр. Несколько тысяч гигачар. Полагаю, стража преследует преступника.
   
— Нет, они просто не могут находиться здесь без разрешения, — проговорил Чудакулли, вылезая из ванны и шагая вперед. — Чего ради мы, в конце концов, платим налоги?
   
— Э… вообще-то мы налоги не платим, сэр, — ответил Думминг, бегом поспевая за ним. — Дело ведь в том, что мы обязуемся платить налоги, если город когда-либо попросит об этом, а город в свою очередь обязуется никогда этого не делать, сэр. Мы вносим добровольные…
   
— Ну, по крайней мере, существует договоренность, Тупс.
   
— Да, сэр. Могу я обратить ваше…
   
— А это значит, что они должны спрашивать разрешения. Следует же соблюдать основы приличия, — твердо продолжал Чудакулли. — А я — хозяин этого заведения!
   
— Учитывая, э… основы приличия, сэр, вы, в общем-то не…
   
Чудакулли вошел в открытые двери библиотеки.
   
— Что здесь творится? — вопросил он.
   
Стражники повернулись и уставились на него. Огромные хлопья пены, которые до этого оказывали неоценимую услугу основам приличия, медленно сползли на пол.
   
— Ну? — рявкнул он. — Вы что, раньше волшебника не видели?
   
Стражник вытянулся в струнку и отдал честь.
   
— Капитан Моркоу, сэр. Мы, э… никогда не видели столь много волшебника, сэр.
   
Чудакулли одарил его медленным пустым взглядом человека, не наделенного быстрой сообразительностью.
   
— О чем это он, Тупс? — бросил он из уголка рта.