1 2 3 4 5 6 

  
   
Терри Пратчетт
   
Джонни и бомба
  
  
   
    
Глава 1
    
После бомбежки
   
   
Девять вечера, Хай-стрит в городе Сплинбери. Темно. Временами в прорехи облаков выглядывает полная луна. Ветер дует с северо-запада, недавняя гроза наполнила воздух свежестью и сделала булыжники мостовой скользкими.
   
По улице очень медленно и размеренно вышагивает полицейский.
   
Тут и там, если подойти поближе, можно различить полоски света, пробивающиеся из окон, несмотря на затемнение. Там, за окнами, течет обычная жизнь: изнутри доносятся приглушенные звуки фортепьяно — кто-то упорно штудирует гаммы; бормотание беспроволочного телеграфа перемежается негромкими взрывами смеха.
   
Перед витринами некоторых лавок навалены мешки с песком. Плакат на стене одного из магазинчиков призывает «копать за Победу», словно победа — репа или картошка.
   
У горизонта, в той стороне, где Слэйт, лучи прожекторов обшаривают небо, пытаясь высмотреть сквозь завесу облаков бомбардировщики.
   
Полицейский завернул за угол и двинулся дальше уже по другой улице. Мерный стук его шагов далеко разносится в тишине.
   
Этот привычный ритм привел его к методистской часовне и теоретически должен был вывести дальше, на Парадайз-стрит. Но не сегодня, потому что сегодня Парадайз-стрит уже нет. Она перестала существовать прошлой ночью.
   
У часовни стоит грузовик. Из-под брезентового верха кузова пробивается слабый свет.
   
Полицейский постучал в борт.
   
— Эй, ребята, тут парковаться нельзя. Я оштрафую вас на кружку чая, и забудем об этом, по рукам?
   
Угол брезента откинулся, на землю спрыгнул солдат. Полицейский мельком успел увидеть нутро кузова: желтый шатер теплого света, нескольких солдат, сгрудившихся вокруг маленькой печурки, густые клубы табачного дыма.
   
Солдат ухмыльнулся.
   
— Кружку чая и сэндвич сержанту! — крикнул он своим.
   
Из недр кузова появились кружка обжигающе горячего черного чая и бутерброд размером с кирпич.
   
— Премного благодарен, — сказал сержант, принимая угощение, и прислонился спиной к борту грузовика. — Ну, как оно? — спросил он. — Что-то большого буха пока не слышно.
   
— Это двадцатипятитонная. Прошила весь дом насквозь, проломила пол подвала да так и лежит. Здорово вам досталось прошлой ночью, да? Посмотреть не хотите?
   
— А это не опасно?
   
— Конечно опасно, — с энтузиазмом откликнулся солдат. — Поэтому мы и здесь, верно? Идемте.
   
Он затушил сигарету и сунул окурок за ухо.
   
— Я думал, вы должны охранять ее, — сказал полицейский.
   
— Да болтались тут с утра какие-то двое, наложили в штаны и смылись, — усмехнулся солдат. — И вообще, кому взбредет в голову красть невзорвавшуюся бомбу?
   
— Да, но… — сержант посмотрел туда, где еще вчера была Парадайз-стрит. Оттуда доносилось похрустывание битого кирпича. — Кому-то, похоже, все-таки взбрело, — закончил он.
   
— Что?! — всполошился солдат. — Да мы там повсюду развесили предупреждения! Только-только покончили с этим да сели попить чайку! Эй, там!
   
Они бросились бегом по мостовой, усеянной кирпичной крошкой.
   
— Это же не опасно, верно? — снова спросил сержант.
   
— Еще как опасно, если бросать в чертову штуковину битые кирпичи! Эй, ты!..
   
Луна вышла из-за облаков. Солдат и полицейский увидели нарушителя — кто-то маячил в дальнем конце разрушенной улицы, у стен консервной фабрики.
   
Сержант остановился как вкопанный.
   
— О нет, — простонал он. — Это же миссис Тахион!
   
Солдат уставился на щуплую фигурку, волочившую за собой по битому кирпичу какую-то тележку.
   
— Кто это?
   
— Только не шуми, хорошо? — прошептал сержант, стиснув его запястье. Он включил карманный фонарик и изобразил на лице доброжелательность. Получилось что-то вроде гримасы безумца, который очень хочет завоевать доверие.
   
— Миссис Тахион? Это я, сержант Борк. Холодновато нынче, верно? А в участке вас ждет такая хорошая камера, теплая и уютная, да? Пожалуй, для вас там даже найдется кружка горячего какао, если вы прямо сейчас пойдете со мной…
   
— Она что, не видит, что написано на знаках? Чокнутая, что ли? — вполголоса спросил солдат. — Она же прямо рядом с тем домом, в подвале которого бомба!
   
— Да… нет… она того… — сбивчиво объяснил сержант. — Немного… не такая, как все. — Он повысил голос и снова принялся увещевать миссис Тахион: — Просто стойте там, дорогуша, а я к вам сейчас подойду, хорошо? А то ведь на всем этом мусоре недолго и споткнуться, правда?
   
— Э, да она что, мародерствует? — спохватился солдат. — За воровство из разбомбленных домов и расстрелять могут!
   
— Миссис Тахион никто расстреливать не будет. Мы ее знаем, понимаете? Прошлую ночь она провела у нас в участке.
   
— Что она натворила?
   
— Да ничего. Мы пускаем ее переночевать в свободную камеру, когда на улице холодно. Я дал ей шесть пенсов и старые ботинки, которые еще вчера принадлежали моей маме. Слушай, ну посмотри на нее. Она тебе в бабушки годится, бедная старушенция.
   
Миссис Тахион следила за их медленным приближением совиными немигающими глазами.
   
Вблизи солдат разглядел, что это крошечная сухонькая старушка в некогда нарядном платье, поверх которого был намотан в несколько слоев весь остальной ее гардероб. На голове у нее красовалась фетровая шляпа с пером. Прежде чем остановиться, миссис Тахион толкала перед собой проволочную корзину на колесах. На корзине виднелась металлическая табличка.
   
— Тес-ко, — по слогам прочитал солдат. — Что это?
   
— Понятия не имею, где она берет добрую половину из той ерунды, что таскает с собой, — шепотом ответил сержант.
   
Тележка на первый взгляд была доверху завалена черными мешками. Но было там и кое-что еще, и это кое-что поблескивало в лунном свете.
   
— Зато я знаю, где она взяла эту ерунду, — прошептал солдат. — Украла с консервной фабрики.
   
— Да брось, утром на развалинах полгорода рылось, — сказал сержант. — Подумаешь, велика кража — пара банок с корнишонами!
   
— Да, но нельзя же это так оставить. Эй, вы! Дамочка! Можно я только взгляну на… — И солдат потянулся к тележке.
   
В тот же миг из таинственных Недр ее выскочил неведомый демон, сплошь состоящий из зубов и горящих глаз, и цапнул его за руку.
   
— Черт! Помогите мне достать…
   
Но сержант уже пятился от тележки.
   
— Это Позор! Я бы на твоем месте отошел подальше.
   
Миссис Тахион хихикнула.
   
— Марс атакует! — прокудахтала она. — Шо, бананов нема? Это ты так думаешь, мой старый ночной горшок!
   
Она развернула тележку и поковыляла прочь, волоча ее за собой.
   
— Эй! Не ходите туда! — крикнул солдат, бросаясь вдогонку.
   
Старуха перетащила тележку через груду кирпича. За ее спиной рухнула часть стены.
   
Последний кирпич угодил по чему-то, что сказало: донн!
   
Солдат и полицейский замерли на полушаге.
   
Луна снова скрылась за облаками. В темноте отчетливо раздавалось тиканье. Оно доносилось словно бы издалека и чуть приглушенно, но в омуте тишины, разлившемся вокруг, оно казалось совершенно отчетливым и каждый тик-так отдавался в позвоночнике.
   
Сержант очень-очень медленно и осторожно поставил ногу на землю.
   
— И как долго она будет так тикать? — шепотом спросил он.
   
Его вопрос был обращен в пустоту. Солдат во весь дух несся прочь.
   
Сержант кинулся за ним и уже пробежал половину Парадайз-стрит, когда мир за его спиной встал дыбом.
   * * *
   
Девять вечера, Хай-стрит в городе Сплинбери.
   
В витрине магазина бытовой техники девять телевизоров передают одно и то же. Девять экранов демонстрируют помехи и ничего более. Газетный лист порхает по пустой мостовой и в конце концов вязнет на цветочной клумбе.
   
Ветер подхватил пустую пивную банку, погнал ее поперек улицы и уронил в сточную канаву.
   
Городской муниципальный совет Сплинбери именовал Хай-стрит Пешеходной Зоной Отдыха Повышенной Комфортности. Жители города терялись в догадках, что же это за Повышенная Комфортность и в чем она состоит. Возможно, имелись в виду скамейки, искусно сделанные столь неудобными, что люди не засиживались на них и не портили собой вид. Или клумбы, на которых в любое время года густо произрастали засухоустойчивые Пакетики Из-под Чипсов. А вот декоративные деревья к Комфортности относиться никак не могли. На рисунках, иллюстрировавших планы обустройства района несколько лет назад, они выглядели очень даже недурно — развесистые, зеленые… но пока суд да дело да дефицит бюджета, до посадок ни у кого руки так и не дошли.
   
Ночь в свете натриевых фонарей кажется холодной как лед.
   
Газета вспорхнула с клумбы и намоталась на желтую пивную банку. То, что получилось, в темноте можно принять за лежащего на брюхе толстого пса с раззявленной пастью.
   
Что-то приземлилось в узкой щели между домами и испустило стон.
   
— Тик-тик-тик! Тик-так-бум! О… Государственная… служба… здравоохранения…
   
«Вот ведь штука, — думал Джонни Максвелл, — сколько бы поводов для головной боли у тебя ни было, всегда найдется новый, еще не испробованный».
   
Керсти, знакомая девчонка, утверждала: это оттого, что Джонни просто создан, чтобы переживать. Но она так говорит потому, что сама сроду ни о чем не переживала. Вместо этого она зверела и набрасывалась на загвоздку, какой бы та ни была. Джонни искренне завидовал тому, как Керсти практически мгновенно определялась, в чем, собственно, загвоздка и что с ней следует делать. В настоящее время она, например, почти каждый будний вечер спасала Землю, а по выходным — популяцию лисиц.
   
А Джонни просто переживал по поводу. У него был устоявшийся набор старых, испытанных поводов для головной боли: деньги, школа, можно ли заразиться СПИДом, глядя в телевизор, и так далее. Но иногда как снег на голову падал какой-нибудь новый и перевешивал все старые, вместе взятые.
   
На текущий момент таким внеочередным поводом было, в своем ли он, Джонни, уме.
   
— Это не то же самое, что быть ненормальным, — сказал Ноу Йоу, который прочитал от корки до корки медицинскую энциклопедию своей мамы.
   
— Ненормальность тут вообще ни при чем. Если жизнь только и делает, что бьет тебя ключом по голове, ненормально НЕ сидеть в депрессии, — возразил Джонни. — Ну, в смысле, когда дела идут хуже некуда, папа от нас уходит, а мама только и делает, что сидит и курит сигарету за сигаретой, чокнуться — значит ходить как ни в чем не бывало и говорить: «О, всё не так уж и плохо!»
   
— Верно, — подтвердил Ноу Йоу, который и психологические книжки почитывал.
   
— Моя бабка — чокнутая, — сообщил Бигмак. — Она… ой!
   
— Извини, — сказал Ноу Йоу. — Я не смотрел под ноги, но, если уж на то пошло, и ты тоже.
   
— Это же просто сны, — гнул свое Джонни. — Видеть сны — не значит свихнуться.
   
Он не стал говорить, что видел сны и наяву тоже. Эти сны были настолько настоящими, что забивали ему глаза и уши.
   
Самолеты…
   
Бомбы…
   
И окаменевшая мошка. Она-то тут при чем? Снится тебе кошмар, снится, и тут вдруг — бац! — мошка. Крошечная такая, в кусочке янтаря. Джонни купил этот кусочек, скопив карманные деньги, и писал по нему реферат. Но в мошке не было ровным счетом ничего страшного. Просто насекомое миллионлетней давности. С чего она все время снится ему в этом кошмаре с бомбами?
   
Ха! Ну почему, если ты не проявляешь интереса к учебе, учителя в школе не вколачивают в тебя знания как положено, кувалдой? Вместо этого они только и делают, что волнуются за тебя, передают записки родителям да посылают к врачу-специалисту. Хотя специалист — не так уж и дурно, особенно когда это дает повод прогулять математику.
   
В одной из записок говорилось, что Джонни, дескать, беспокойный. А кто спокойный? Он не стал показывать эту записку маме. И без того проблем хватало.
   
— Как тебе у деда живется? — спросил Ноу Йоу.
   
— Терпимо. По крайней мере, дедушка по большей части справляется с хозяйством. Гренки у него неплохо получаются. И Сюрпризный Сюрприз.
   
— Это как?
   
— Знаешь ларек на рынке, где продаются консервные банки с отклеившимися этикетками?
   
— Да, и что?
   
— Дед закупает их тоннами. А съесть такую банку надо сразу, как открыл.
   
— Ничего себе!
   
— Да нет, ананасы и фрикадельки, в общем, вполне съедобные.
   
Они брели по вечернему городу.
   
«Самое интересное в нашей компании… — думал Джонни. — Вернее, самое обидное, что никто из нас не представляет из себя ничего особенного. Нет, это еще не самое обидное. Хуже всего то, что у нас даже не представлять из себя ничего особенного получается не особенно».
   
Взять, к примеру, Ноу Йоу. Глядя на Ноу Йоу, можно подумать, что у него есть перспективы. Он чернокожий. Формально. Но он никогда не говорит «Йоу!», а в супермаркете вежливо просит пробить ему чек, и единственная женщина, которую он зовет матерью, — это его мама. Ноу Йоу говорит, что он вовсе не обязан вести себя так, как должны вести себя черные парни согласно расовым стереотипам. И все же, что ни говори, Ноу Йоу уродился с недоразвитой крутостью. Обходчики шпал — и те круче Ноу Йоу. Если дать Ноу Йоу бейсболку, он наденет ее козырьком вперед. Таков уж он — Ноу Йоу. Иногда он даже носит галстук. Нет, правда!
   
Или, скажем, Бигмак. Бигмак отличается завидными способностями. В частности к математике. Этим он доводит учителей до белого каления. Если показать Бигмаку огромное многоэтажное уравнение, он скажет: «x равно 2,75» — и будет прав. Но он никогда не может объяснить почему. «Потому что x равно 2,75», — говорит он. И это не приносит ему ничего хорошего. Знать правильный ответ — это не то, чему учат на математике. На математике учат показать, каким путем ты добрался до ответа, даже если ответ у тебя получился неправильный. А еще Бигмак — скинхед. В Сплинбери насчитывается три Последних Скина — Бигмак, Базза и Сказз. По крайней мере, если не причислять к Последним Скинам чьих-либо дедушек. На фалангах пальцев Бигмака значится Т-В-О-Ю и М-А-Т — фломастером, потому что сделать татуировку у него не хватает духу. А еще он разводит аквариумных рыбок.
   
Что до Холодца… Холодец даже не баран. Он был не прочь заделаться бараном, но бараны воспротивились. Он носит значок «Стадо Баранов» и постоянно возится с компьютерами. Холодец мечтает стать гениальным программистом в стильных круглых очках с толстыми стеклами и разношенном анораке, чтобы к двадцати годам разбогатеть и сделаться миллионером. Но, на худой конец, он был бы не против стать просто парнем, чей компьютер не дымится и не воняет горелым пластиком каждый раз, стоит его включить.
   
А сам Джонни…
   
Если у тебя едет крыша, ты знаешь, что она едет? А если ты уверен, что она НЕ едет, откуда тебе знать, не ошибаешься ли ты?
   
— Недурной был фильм, — сказал Холодец. Они сходили на новый фильм, который шел в зале «В» кинотеатра «Одеон». Они вчетвером всегда ходили на новые фильмы, если была надежда, что на экране будут палить из лазеров.
   
— Но нельзя путешествовать во времени и не изменить историю. Все перепутается, — возразил Ноу Йоу.
   
— В этом-то вся и фишка! — подхватил Бит-мак. — Самый смак; я был бы даже не прочь вступить в полицию, если б они работали во времени. Отправляешься в прошлое и говоришь: «Эй, ты — Адольф Гитлер?», а он: «Ахтунг, йаа, це я!», и ты его бац!!! — из помповухи. И нет проблем.
   
— Да, но ты ведь можешь случайно прикончить собственного дедушку, — терпеливо принялся объяснять Ноу Йоу.
   
— Не-а. Мой дед на Гитлера ни капельки не похож.
   
— Да из тебя вообще стрелок не очень-то, — встрял Холодец. — Тебя же выгнали из пейнтбольного клуба, забыл?
   
— Да они просто обзавидовались, что сами не доперли до ручных пейнт-гранат, пока я им не показал!
   
— Это была банка с краской, Бигмак. Двухлитровая.
   
— Да, но в игре это была граната!
   
— Мог хотя бы крышку чуть-чуть ослабить. Шону Стивенсу пришлось швы накладывать.
   
— Послушай, я имел в виду не то, что ты прямо придешь и застрелишь своего собственного дедушку, — громко перебил Ноу Йоу. — Просто из-за путешествий во времени получается путаница. Ты можешь так изменить прошлое, что вообще не родишься на свет или машину времени так и не изобретут никогда. Как в том фильме, где в прошлое заслали робота, чтобы он прикончил мать парня, который, будет крушить роботов, когда вырастет.
   
— Угу. Классный фильм, — сказал Бигмак, расстреливая витрины закрытых магазинов из воображаемого пулемета.
   
— Но если бы этот парень так и не родился, как бы роботы из будущего вообще о нем узнали? — сказал Ноу Йоу. — По-моему, полный бред.
   
— А с каких это пор ты заделался таким экспертом по путешествиям во времени? — спросил Холодец.
   
— Ну, у меня дома три полки кассет «Звездного пути».
   
— Отстой!
   
— Фигня!
   
— Маздай!
   
— Все равно, — гнул свое Ноу Йоу. — Если отправляешься в прошлое, можно там такого напортачить, что получится, будто ты туда вовсе и не отправлялся. И тогда ты застрянешь там, в прошлом. То есть ты не сможешь вернуться, потому что в том времени, откуда ты прыгнул назад, тебя не существует. А если и сможешь, то не в свою жизнь, а вроде как в параллельный мир, потому что из-за того, что ты натворил в прошлом, в твоем мире тебя уже нет. Поэтому прыгнуть вперед во времени можно только туда, где тебя не было. И ты застрянешь там.
   
Остальные попытались переварить сказанное.
   
— Ха, да нужно быть чокнутым, чтобы разобраться в этих путешествиях во времени, — заявил Холодец по размышлении.
   
— Кстати, Джонни, вот Блестящая Перспектива как раз по тебе, — сказал Бигмак.
   
— Бигмак! — шикнул на него Ноу Йоу.
   
— Ничего, — сказал Джонни. — Врач говорит, я просто слишком переживаю по всяким поводам.
   
— А как тебя проверяли на чокнутость? — спросил Бигмак. — Гвозди здоровенные, электрошок и все такое?
   
— Нет, Бигмак, — устало вздохнул Джонни. — Просто задавали вопросы.
   
— Типа: «Ты, случайно, не псих?»
   
— Тогда, значит, есть смысл путешествовать в очень-очень далекое прошлое, — сказал Холодец. — Во времена динозавров. В такую старину можно не опасаться, что случайно застрелишь собственного дедушку. Если только он не совсем уж древний. К динозаврам можно отправляться спокойно.
   
— Класс! — обрадовался Бигмак. — Я бы пошмалял их из моего плазменного карабина!
   
— Ara. — Холодец закатил глаза. — Это многое объясняет. Почему динозавры вымерли шесть миллионов лет назад? Да потому, что раньше до них Бигмак не добрался!
   
— Но у тебя же нет плазменного карабина, — сказал Джонни.
   
— Если у Холодца есть машина времени, то у меня — плазменный карабин.
   
— А-а. Тогда все в порядке.
   
— И портативная торпедная установка!
   
Машина времени, думал Джонни. Это было бы здорово. Можно было бы переправить собственную жизнь, чтобы все было так, как хочется. Можно было бы просто отправиться в то прошлое, когда с тобой случилась какая-то пакость, и проследить, чтобы все обошлось. Отправиться куда угодно и сделать так, чтобы ничего плохого вообще не происходило.
   
Тем временем Холодец, Бигмак и Ноу Йоу продолжали разговор. Разговор тек традиционно извилистым руслом.
   
— И вообще, еще не доказано, что динозавры вымерли!
   
— Ну да, конечно, вон они, вокруг нас бродят!
   
— А может, они показываются только по ночам, или маскируются, или что-то типа того…
   
— Стегозавр красного кирпича? Ярко-красный бронтозавр номер девять?
   
— А что, это идея! Представляете, подгребает к остановке динозавр, замаскированный под автобус, народ туда заходит и пропадает с концами! Оооо-Ииии-Оооо…
   
— Не-а. Накладные носы. Накладные носы и бороды. Загримированные ящеры шляются по улицам, а когда какой-нибудь прохожий зазевается — хвать! И только ботинки на асфальте остались, да еще ну о-очень здоровенный тип в огромном плаще торопливо чешет прочь…
   
А Джонни думал о Парадайз-стрит. Парадайз-стрит в эти дни частенько занимала его мысли. Особенно по ночам.
   
«Вот если бы людей, которые жили там, спросили, стоящая ли идея — путешествия во времени, — думал Джонни, — они бы наверняка согласились. Никто не знает, что произошло с динозаврами, зато мы знаем, что сталось с Парадайз-стрит. Хотел бы я вернуться в прошлое Парадайз-стрит».
   
Откуда-то послышалось шипение.
   
Ребята принялись озираться.
   
Между видеотекой и магазином, торгующим подержанной одеждой в благотворительных целях, был узкий проулок. Шипение доносилось оттуда. Потом оно перешло в рык.
   
Очень неприятный рык. Он ввинчивался в уши, пробивал рассудок навылет и вонзался прямиком в генетическую память. Когда первая человекообразная обезьяна решилась спуститься с дерева и неловко поковыляла по земле с целью проверить на практике новомодную идею прямохождения, будоражившую умы молодых обезьян, больше всего на свете она боялась услышать именно этот звук.
   
Низкое горловое рычание, доносившееся из проулка, недвусмысленно говорило каждой мышце тела: беги и залезь куда-нибудь повыше. И желательно, сбрось с высоты несколько кокосов.
   
— Т-там в переулке что-то есть, — проговорил Холодец, озираясь в поисках подходящего дерева.
   
— Вервольф? — предположил Бигмак. Холодец перестал озираться.
   
— Почему вервольф?
   
— Был такой фильм, «Проклятье возвращения вервольфа», — с готовностью объяснил Бигмак. — Так там один тип услышал рычание и пошел в переулок посмотреть, а в следующем кадре этот чувак уже был размазанными по асфальту спецэффектами.
   
— Ч-ч-чушь, — сказал Холодец, стуча зубами. — Вервольфов не бывает.
   
— Так пойди и скажи ему это.
   
Джонни шагнул вперед.
   
В переулке, недалеко от угла, лежала на боку магазинная тележка, но в этом не было ничего удивительного. По улицам Сплинбери бродили стада магазинных тележек. Джонни еще ни разу не видел, чтобы хоть одна из них двигалась своим ходом, но подозревал, что тележки катятся сами по себе, стоит только отвернуться.
   
Вокруг валялось множество стеклянных банок, раздутые от содержимого узлы какого-то тряпья и черные пластиковые пакеты для мусора, тоже битком набитые. Отчетливо пахло уксусом — из разбитой банки.
   
Один из тряпичных узлов был обут в кеды.
   
Такое не часто увидишь.
   
На тележку вскарабкался жуткого вида монстр и угрожающе зашипел на Джонни.
   
Монстр был белый с черными и коричневыми пятнами. И тощий. У него было три с половиной лапы, но только одно ухо. Его морда была воплощением абсолютного, неумолимого зла. Его зубы были желтыми и неровными, его дыхание — едким, как содержимое газового баллончика.
   
Монстр был хорошо знаком Джонни. Как и любому жителю Сплинбери.
   
— Привет, Позор, — сказал Джонни, стараясь не делать резких движений.
   
Если Позор тут и тележка тоже…
   
Джонни посмотрел на груду тряпья, из которой торчали кеды.
   
— По-моему, с миссис Тахион что-то стряслось, — сказал он.
   
Бигмак, Холодец и Ноу Йоу поспешно подошли ближе.
   
То, что Джонни поначалу принял за большой узел тряпья, оказалось миссис Тахион собственной персоной — у нее была привычка натягивать на себя весь свой гардероб разом. В данный момент на ней были всегдашняя фетровая шляпа, около дюжины вязаных кофт, ярко-розовая юбка, узкие брюки-дудочки, несколько пар футбольных носков и огромные кеды.
   
— Это кровь? — спросил Холодец.
   
— Э… — протянул Бигмак. — Во дела…
   
— По-моему, она жива, — сказал Джонни. — Я слышал стон.
   
— Э… я умею оказывать первую помощь, — нерешительно проговорил Ноу Йоу. — Искусственное дыхание рот в рот и все такое…
   
— Рот в рот? С миссис Тахион? Ну ты даешь… — сказал Бигмак.
   
Ноу Йоу пребывал в крайней растерянности. То, что выглядит совершенно элементарным, когда дело происходит в теплом уютном спортзале под наблюдением инструктора, кажется куда сложнее в узком проулке, особенно если вспомнить о мелких прыгающих насекомых. Кто бы ни изобрел первую помощь, он явно не рассчитывал на миссис Тахион.
   
Ноу Йоу неуверенно опустился рядом с миссис Тахион на колени. Он легонько потеребил ее, и из недр множественных карманов миссис Тахион что-то вывалилось. Это оказалась жареная рыба с картошкой, завернутая в газету.
   
— Она вечно жрет жареную картошку, — сказал Бигмак. — Мой брат говорит, она выуживает из мусорных баков мятые газеты и ищет, не осталось ли там картошки. Брр…
   
— Э… — в отчаянии высказался Ноу Йоу, пытаясь срочно изобрести способ оказания первой помощи, который не требовал бы прикасаться к пострадавшему.
   
— Я знаю, как вызвать «скорую», — сжалился над ним Джонни.
   
Ноу Йоу перевел дух.
   
— Да-да, ты прав, — поспешно согласился он. — Я точно помню, что нельзя трогать людей, у которых могут быть сломаны кости.
   
— Или раны могут открыться, — сказал Холодец.
  
  
   
    
Глава 2
    
Миссис Тахион
   
   
Миссис Тахион была всегда, сколько Джонни себя помнил. Она была бездомной мешочницей задолго до того, как мир узнал, кто такие мешочницы. Хотя точнее было бы называть ее не мешочницей, а тележечницей.
   
И магазинная тележка, которую миссис Тахион всюду таскала за собой, тоже не была обычной магазинной тележкой. Эта тележка была чуть больше, и колеса у нее были шире. И еще она очень больно вреза́лась пониже спины, если миссис Тахион пыталась кого-нибудь ею подпихнуть, что случалось довольно часто. Не то чтобы старая леди делала это со зла. Просто на планете Тахион других людей не существовало.
   
К счастью, одно из колес постоянно скрипело. А для тех, кто еще не научился поспешно убираться с дороги, заслышав позади пронзительное «скри-ип, скри-ип, скри-ип», предупреждением служил монолог.
   
Миссис Тахион говорила безостановочно. Хотя никогда нельзя было толком понять, к кому, собственно, она обращается: «…а я г'рю, это ты так гр'ишь, да? Это ты так думаешь. А я могу тебе руки сунуть в пасть и еще шерсть прясть, г'рю. Еще как. Сиду это скажи! Да ты такой тощий, г'рю, если одним глазом смотреть, так за удочкой тебя и не видно. Еще как. Да они меня вытурили, вот! Скажи это ребятам в хаки. Это швырялка, я знаю, о чем г'рю!»
   
Но чаще всего это было просто бессвязное бормотание, в котором время от времени мелькало торжествующее: «А я им говорила!» и «Это ты так думаешь!»
   
Скрип тележки мог раздаться за спиной в любое время дня и ночи. И всегда совершенно неожиданно. Никто не знал, что лежит в многочисленных мешках и сумках, которыми она была набита. А поскольку за миссис Тахион водилась привычка рыться в мусорных баках и урнах, никто и не горел желанием выяснять.
   
Порой она бесследно исчезала на несколько недель. Никто понятия не имел куда. Но стоило хоть немного расслабиться, как позади тут же раздавалось пронзительное «скри-ип, скри-ип, скри-ип» и что-то твердое больно вреза́лось пониже спины.
   
Миссис Тахион часто подбирала то, что валялось на помойках. Наверное, именно так она подобрала Позора. Шерсть Позора больше всего напоминала изнанку ковра, многих зубов у него не хватало, другие были сломаны, а хребет имел форму бумеранга. Когда Позор перемещался на своих лапах (что случалось нечасто, поскольку теперь он предпочитал разъезжать на тележке), он нарезал круги, потому что двигаться прямо не мог. Когда он бежал (обычно с намерением напасть и растерзать кого-либо), из-за некомплекта передних лап задние лапы постепенно вырывались вперед. К тому времени Позор обычно бывал настолько разъярен, что начинал кусать собственный хвост.
   
ДДТ, бешеный пес Сида Чесотки, однажды сожрал полицейскую овчарку, но даже он бежал без оглядки при виде Позора, который несся на него, закусив в запале свой хвост.
   
Машина «скорой помощи» укатила прочь, вспыхивая мигалкой.
   
Позор злобно глядел на Джонни из своей тележки, от ненависти глаза его съехались к носу.
   
— Врач «скорой» сказал, похоже, ее чем-то пристукнули, — проговорил Холодец, который тоже неотрывно смотрел на кота. Выпускать Позора из поля зрения было крайне опасно для здоровья.
   
— А что будем делать со всем этим? — Джонни кивнул на тележку и разбросанные пакеты.
   
— Да, нельзя это так здесь бросать, — оживился Бигмак. — Мусор ведь.
   
— Но это же вещи миссис Тахион, — сказал Джонни.
   
— Нечего на меня так смотреть! — возмутился Бигмак. — В некоторых пакетах что-то булькает.
   
— А кот?
   
— Да, кота нужно прикончить, — с готовностью предложил Бигмак. — Он мне на прошлой неделе всю руку ободрал.
   
Джонни осторожно поставил тележку на колеса. Позор вцепился в пакеты, удержался «в седле» и угрожающе зашипел.
   
— Ты ему нравишься, — сказал Бигмак.
   
— С чего ты так решил?
   
— У тебя до сих пор оба глаза на месте.
   
— Можно утром сдать его в приемник для бродячих животных, — сказал Ноу Йоу.
   
— Пожалуй, — согласился Джонни. — А что делать с тележкой? Нельзя же просто взять и бросить ее тут.
   
— Точно! Давайте столкнем ее с крыши нашей многоэтажки! — предложил Бигмак.
   
Джонни попробовал пошевелить один из черных мешков. Мешок чуть сдвинулся и тут же с противным хлюпаньем сполз на прежнее место.
   
— Знаешь, мой братец говорит, миссис Тахион свихнулась после того, как много лет назад кокнула собственного муженька. А тело так и не нашли, — поделился Бигмак.
   
Все дружно посмотрели на мешки для мусора.
   
— Ни в один из них труп не влезет, — сказал Ноу Йоу. Мама не разрешала ему смотреть фильмы ужасов.
   
— Целиком — не влезет, — согласился Бигмак.
   
Ноу Йоу попятился.
   
— А еще я слышал, миссис Тахион засунула голову своего мужа в печку. Грязное дело! — не унимался Бигмак.
   
— Грязное?
   
— Так ведь это была микроволновка! Врубаешься? Если засунуть…
   
— Заткнись, — сказал Ноу Йоу.
   
— А еще говорят, у нее денег как грязи, — сказал Бигмак.
   
— Деньги не пахнут. А от нее воняет, — возразил Холодец.
   
— Наверное… наверное, я просто отвезу эту телегу в дедушкин гараж, — сказал Джонни.
   
— Не понимаю, почему мы должны это делать, — сказал Ноу Йоу. — На это есть Социальное Вспомоществование или как там его…
   
— У дедушки в гараже все равно почти пусто. А утром…
   
Ах, утром! Все вздохнули с облегчением. Утро будет завтра.
   
— А пока она будет стоять у тебя в гараже, можешь устроить досмотр: вдруг там куча денег, — сказал Бигмак.
   
Джонни посмотрел на Позора. Позор зарычал.
   
— Нет уж, спасибо. Меня вполне устраивает, когда на руках полный комплект пальцев. Слушайте, пошли со мной, а? Не хочется тащить эту тележку в одиночку. А то буду чувствовать себя полным идиотом.
   
Джонни выкатил тележку на улицу. Одно из колес мерзко скрипело и вихляло.
   
— На вид она тяжелая, — заметил Ноу Йоу. В ответ ему раздался мерзкий смешок.
   
— Ну, по слухам, мистер Тахион был мужик в теле…
   
— Бигмак, заткнись.
   
Процессия двинулась по улице. Опять я, думал Джонни. Это как лотерея, только наоборот. В небе болтается огромный указательный палец, и в одно прекрасное утро он засовывается тебе в окно, щелкает тебя по уху и говорит: «Это будешь ТЫ! Ха-ха-ха!» И ты встаешь с постели в полной уверенности, что тебя ждет обычный день, и вдруг оказываешься почему-то в ответе за тележку со скрипучим колесом и чокнутым котом в придачу.
   
— Эй, народ! — сказал вдруг Холодец. — А эта рыба с картошкой все еще теплые!
   
Джонни не поверил своим ушам.
   
— Что?! Ты подобрал рыбу миссис Тахион?
   
— Ну, типа да… А что такого? Грех оставлять еду, пропадет же… — принялся оправдываться Холодец.
   
— Может, старуха от этой рыбы откусывала.. — сказал Бигмак. — И ее слюна там осталась. Брр…
   
— Да оно ж в газете было, завернутое, — сказал Холодец, но разворачивать рыбу перестал.
   
— Положи рыбу в тележку, Холодец.
   
— В толк не возьму, кто нынче заворачивает рыбу в газеты? — пробормотал Холодец, засовывая сверток в тележку. — Генри Гонконг точно не заворачивает. Где она взяла эту жратву?
   
   
Сэр Джон проснулся, как обычно, в половине девятого. Как обычно, его разбудил дворецкий, который принес ему завтрак, и второй дворецкий, который принес одежду, и третий, в чьи обязанности входило по необходимости кормить Адольфа и Сталина, и четвертый — запасной.
   
В девять, как обычно, явился секретарь и зачитал сэру Джону список дел на день.
   
Но сегодня секретарь обнаружил, что босс не слушает его, а сидит, уставившись в свою тарелку. На лице сэра Джона застыло странное выражение. Адольф и Сталин, сытые и довольные, плавали в огромном аквариуме у рабочего стола.
   
— Пять видов таблеток, несколько картонных галет и стакан апельсинового сока, из которого предварительно удалили всю прелесть, — проговорил сэр Джон. — Какой смысл быть самым богатым человеком в мире… я ведь по-прежнему самый богатый человек в мире, да?
   
— Да, сэр Джон.
   
— Так вот, какой смысл быть самым богатым человеком в мире, если на завтрак тебе подают пять видов таблеток? Все, с меня довольно, слышите? Скажите Хиксону, пусть подгонит машину.
   
— Какую машину, сэр Джон?
   
— «Бентли».
   
— Какой «бентли», сэр Джон?
   
— Ох, да любой из тех, которыми я давно не пользовался. Пусть выберет на свое усмотрение. И найдите на карте Сплинбери. Там ведь есть наш бургер-бар, верно?
   
— Э… кажется, да, сэр Джон. Это не тот, место для которого вы выбирали лично? Вы еще тогда сказали, что знаете наверняка — дело там пойдет. Но на сегодня у вас назначена встреча с председателем…
   
— Отмените все. Я еду в Сплинбери. И не предупреждайте никого о моем приезде. Пусть это будет э-э… внеплановая инспекционная поездка. Секрет бизнеса в том, чтобы уделять внимание мелочам, верно? Людям начинают подавать недожаренные бургеры или сыроватую картошку — и пожалуйста. Моргнуть глазом не успеешь, как бизнес утек сквозь пальцы.
   
— Э… если вы так говорите, сэр Джон…
   
— Решено. Я буду готов через двадцать минут.
   
— Э… не могли бы вы, по крайней мере, отложить это до завтра, сэр Джон? Комитет настоятельно просил, чтобы…
   
— Нет! — старик грохнул ладонью по столу. — Это будет сегодня. Понимаете, все это происходит сегодня. Миссис Тахион. Тележка. Джонни и остальные. Это будет сегодня. Иначе… — он раздраженно отпихнул полезный, но безвкусный завтрак. — Иначе мне придется терпеть это до конца жизни.
   
Секретарь привык к причудам сэра Джона и решил внести некоторую ясность.
   
— Сплинбери… Это не тот город, куда вас эвакуировали в войну? Вы еще были единственным выжившим, когда улицу, на которой вы жили, разбомбили.
   
— Да, выжил только я и еще рыбки, Адольф и Сталин. Верно. Там все и началось. — Сэр Джон встал и подошел к окну. — Займитесь делом. Живо.
   
Секретарь не бросился со всех ног исполнять указания. В его обязанности входило присматривать за сэром Джоном. Считалось, что старик со странностями. У него была привычка читать старые газеты, а также книги, в названии которых присутствовали слова «время» и «физика». Время от времени он писал гневные письма известным ученым. Когда ты богатейший человек в мире, за тобой очень внимательно наблюдают.
   
— Адольф и Сталин, — проговорил сэр Джон. Проговорил, обращаясь будто ко всему миру в целом. — Конечно, рыбки, что сейчас плещутся в аквариуме, — это не те самые Адольф и Сталин, а их потомки. Тот, старый, Адольф оказался девочкой. Или Сталин?..
   
   
За окном простирались сады. До самых холмов на горизонте — холмов, которые дизайнер по ландшафтам спроектировал специально для сэра Джона.
   
— Сплинбери, — сказал сэр Джон, глядя на свои сады и свои холмы. — Вот где все началось. Вся история. Там были мальчишка по имени Джон Максвелл и миссис Тахион. И еще, кажется, кот.
   
Он обернулся.
   
— Вы все еще здесь?
   
— Извините, сэр Джон.
   
Секретарь, пятясь, покинул спальню и закрыл за собой дверь.
   
— Вот где все началось, — повторил сэр Джон. — И вот где все закончится.
   
   
Джонни всегда любил те несколько мгновений сразу после пробуждения, когда день еще не успел обрушиться тебе на голову. Когда на душе легко и спокойно, а в голове только всякие цветочки, облака, котята…
   
Рука болела.
   
Жуткие обрывки вчерашнего вечера выпрыгнули на него из засады, навалились и принялись тараторить наперебой.
   
В гараже стояла магазинная тележка, набитая отвратительными мешками. А на стенах и потолке там засохли струйки молока — Позор наглядно продемонстрировал, что он думает о людях, которые ни с того ни с сего пытаются его накормить. После чего Джонни пришлось использовать самый большой кусок лейкопластыря, который удалось отыскать в аптечке.
   
Он встал, оделся и спустился вниз. Мама еще спала, а дедушка наверняка уже засел перед телевизором в гостиной — смотреть утреннюю субботнюю программу.
   
Джонни отпер гараж и отскочил в сторону — на тот случай, если из дверей вылетит комок разъяренного меха.
   
Ничего не произошло.
   
Злосчастная тележка стояла посреди гаража. Позора нигде не было видно.
   
Совсем как в ужастиках, подумал Джонни. Когда знаешь, что монстр затаился где-то рядом…
   
Он вошел и снова отпрыгнул в сторону — с Позора вполне сталось бы притаиться где-нибудь под потолком и спикировать на голову.
   
Смотреть на несчастного котяру было страшно, но не видеть его — еще страшнее.
   
Джонни пулей вылетел из гаража, захлопнул за собой дверь и пошел к дому.
   
Наверное, надо сообщить в полицию или еще куда-нибудь. Тележка принадлежит миссис Тахион (хотя на самом деле она, наверное, собственность мистера Теско или мистера Автотрасса), и получается, что Джонни ее как бы украл.
   
Когда Джонни вошел в дом, зазвонил телефон. Об этом можно было догадаться по двум признакам. Во-первых, раздался звонок. Во-вторых, дедушка крикнул: «Телефон!». Дед никогда не подходил к телефону, если у него оставалась надежда, что трубку возьмет кто-нибудь другой.
   
Джонни подошел.
   
— Здравствуйте, можно поговорить с… — начал Ноу Йоу специальным «голосом-для-родителей».
   
— Это я.
   
— Привет. Миссис Тахион знаешь?
   
— Конечно знаю, я…
   
— Так вот, моя мама вчера была на дежурстве, когда в больницу привезли миссис Тахион. У нее страшные синяки и все такое. У миссис Тахион, не у мамы. Она говорит, ее всю избили. Мама говорит, не миссис Тахион. И еще она говорит, мы должны сообщить в полицию.
   
— Зачем?
   
— Ну, может, мы что-нибудь видели. Или… ну… кто-нибудь может подумать, что это… мы ее…
   
— Мы?! Но мы же вызвали «скорую»!
   
— Я-то знаю. Э… и барахло ее ты забрал…
   
— Ну не могли же мы его там бросить!
   
— Я-то знаю. Но… э… с нами же был Бигмак…
   
А вот это было действительно серьезно. Не то чтобы Бигмак агрессивен по природе. Он с удовольствием запускает воображаемые ракеты с ядерными боеголовками в людей, но он и мухи не обидит. Если только это не будет по-настоящему настырная муха верхом на мотоцикле, которая Бигмака всерьез достанет. Но у Бигмака слабость к машинам, в особенности к большим и быстрым, с ключами, торчащими в замке зажигания. К тому же он скинхед. Бигмак носит такие огромные ботинки, что вряд ли сумеет упасть носом вниз.
   
Если верить сержанту Славни из полицейского управления, Бигмак повинен решительно во всех нераскрытых преступлениях, которые имели место быть на территории Сплинбери. Хотя на самом деле на совести Бигмака была десятая доля правонарушений, не более. Просто он выглядел как ходячая неприятность. Никто, глядя на Бигмака, не поверил бы, что Бигмак может быть хоть в чем-то невиновен.
   
— И Холодец тоже, — добавил Ноу Йоу. А Холодец сознается в чем угодно, если его как следует припугнуть.
   
Все величайшие загадки мира, включая Лохнесское чудовище, Бермудский треугольник и «Марию Челесту», могли бы обрести объяснение за полчаса, если бы кто-нибудь удосужился немножко надавить на Холодца.
   
— Ладно, тогда я сам схожу в полицию, — сказал Джонни. — Так будет проще.
   
Ноу Йоу вздохнул с облегчением.
   
— Спасибо.
   
Стоило Джонни положить трубку, телефон тут же зазвонил вновь.
   
Он еще не успел поднести трубку к уху, как оттуда раздалось: «Алло! Алло!»
   
— Э… Алло? — нерешительно сказал Джонни.
   
— Это ты? — девчоночьим голосом потребовала ответа трубка.
   
Этот голос нельзя было назвать таким уж неприятным. Просто он был очень резким и ввинчивался прямо в уши. Когда этот голос спрашивал: «Это ты?», в нем отчетливо слышалось, что, если ты окажешься не ты — пеняй на себя. Джонни узнал его обладательницу мгновенно. Голос принадлежал особе, которая, если ошибалась номером, заявляла жалобу, что к телефону подошел человек, с которым она говорить не желает.
   
— Да. Э… да. Привет, Керсти.
   
— Между прочим, Кассандра.
   
— Верно. Кассандра.
   
Надо будет записать, подумал Джонни. Керсти меняла имена как перчатки. Хорошо еще, что последнее время она предпочитала те, которые начинались с буквы «К».
   
— Ты слышал, что случилось с миссис Тахион?
   
— Вроде бы, — осторожно ответил Джонни.
   
— Похоже, вчера ночью ее избила банда каких-то малолетних подонков. На бедной старой женщине живого места нет, как будто она на мину напоролась. Алло? Алло?
   
— Я слушаю, — сказал Джонни.
   
Кто-то взял и набил ему живот льдинками.
   
— Тебе не кажется, что это отвратительно?
   
— Э… кажется.
   
— Один из них был черный.
   
Джонни с тоской посмотрел на телефон и кивнул. Ноу Йоу как-то объяснял, как это происходит. Он говорил, что, если бы среди миллионной орды варваров, которая под предводительством Аттилы разнесла по кирпичику Рим, был его, Ноу Йоу, далекий предок, люди обязательно бы запомнили, что один из них был черный. А ведь Ноу Йоу собирал записи духовых оркестров и спичечные коробки и вообще был редкостным паинькой.
   
— Э… — протянул Джонни. — Это были мы. Нет, не мы ее избили, а мы ее нашли. Я вызвал «скорую», а Ноу Йоу пытался… ну, скажем так, всерьез обдумывал, как оказать миссис Тахион первую помощь.
   
— Вы не сообщили в полицию?
   
— Нет…
   
— Слушай, я прямо не знаю, что бы ты без меня делал! Нужно немедленно сообщить! Встречаемся у полицейского участка через полчаса. Знаешь, как определять время по часам? Большая стрелка показывает…
   
— Я знаю, — с тоской перебил Джонни.
   
— Это две остановки на автобусе от тебя. Автобусом пользоваться умеешь?
   
— Да-да, конечно, я…
   
— Понадобятся деньги. Это такие кругленькие штучки, что лежат в карманах. Чао.
   
К тому времени, когда Джонни вернулся из туалета, он решил, что все не так уж плохо. Даже к лучшему. Керс… Кассандра взяла дела в свои руки. У нее получится, она очень организованная. Самая организованная из всех, кого знал Джонни. Такая организованная, что организованность в ней не помещается, прет через край и тугой струей бьет во всех окружающих.
   
Джонни с ней дружил. Более или менее. На самом деле у него практически не было выбора, кроме как стать ее другом. У Керс… то есть у Кассандры не очень-то хорошо получалось дружить. Она ему сама об этом сказала. Она говорит, это все из-за неуживчивости. Из-за неуживчивости окружающих, разумеется, — Керс-Кассандра оставалась и тут верна себе.
   
Чем больше Кассандра пыталась помочь людям, объясняя им, какие они тупицы, тем больше они ее чурались. Без всякой видимой причины. Джонни не чурался Кассандры только потому, что отлично знал, какой он тупица.
   
Но иногда, очень редко, при правильном освещении и если Керс-Кассандра не пыталась ничего организовывать, Джонни смотрел на нее и думал: возможно, существуют две разновидности тупизма. Один, широко распространенный, — это тот, которым страдает он, Джонни. А другой, очень редкий и узкоспециализированный вид тупизма возникает, когда у человека так много мозгов, что они из ушей лезут.
   
Надо бы сказать дедушке, что ухожу, подумал Джонни. На случай, если в доме отключится электричество, телевизор вырубится и дедушка заинтересуется, где носит внука.
   
— Дед, я пошел… — начал он, но решил не вдаваться в подробности: — В общем, я пошел.
   
— Ладно, — отозвался дедушка, не отрываясь от телевизора. — Ха-ха-ха! Глянь, как он угодил! Прямо в чан с грязью!
   
   
В гараже ничего особенного не происходило. Позор немного выждал, потом выбрался из своего логова среди черных полиэтиленовых мешков и устроился на переднем крае тележки. Обычно он сидел именно там, потому что так у него было больше шансов кого-нибудь цапнуть.
   
Одно время в оконное стекло билась муха, потом заснула.
   
А мешки двигались.
   
Очень-очень медленно, словно лягушки в масле, они ворочались в тележке, издавая тонкий резиновый писк. Как будто какой-то затейник делает игрушечного зайчика или лошадку из воздушного шарика-сосиски.
   
Кроме того, из тележки доносились и другие звуки. Позор не обращал на них особенного внимания. Во-первых, потому, что звуки отказываются выходить на бой, а во-вторых, он к ним уже давно привык.
   
Они были тихие и неразборчивые, эти звуки. Может быть, это была музыка. Или голоса. Или радиоприемник, который слегка сбился с настройки и стоит где-то далеко, через две стены от гаража. Или отдаленный гул толпы.
   
   
Кассандра ждала Джонни у полицейского участка.
   
— Тебе повезло, что у меня есть немного свободного времени, — сказала она. — Идем.
   
Сержант Славни сидел за столом и что-то писал в конторской книге. Когда Джонни и
   
Кассандра вошли, он мельком посмотрел на посетителей и снова вернулся к писанине. И лишь когда они подошли к столу, сержант оторвался от своего занятия и поднял глаза на вошедших. Медленно.
   
— Ты?
   
— Э… здравствуйте, сержант Славни, — промямлил Джонни.
   
— Что на этот раз? Инопланетяне прилетели?
   
— Мы насчет миссис Тахион, сержант, — вмешалась Кассандра.
   
— И что?
   
Кассандра посмотрела на Джонни.
   
— Давай рассказывай.
   
— Э… — протянул Джонни. — Ну… мы с Холодцом, Бигмаком и Ноу Йоу…
   
— Холодец, Бигмак, Ноу Йоу и я, — сказала Кассандра.
   
Сержант Славни посмотрел на нее.
   
— Так вас было пятеро?
   
— У Джонни не очень хорошо получается строить фразы, — сказала Кассандра. — Вот я его и поправила.
   
— И часто ты это делаешь? — спросил сержант и повернулся к Джонни: — И часто она это делает?
   
— Постоянно, — ответил Джонни.
   
— He повезло тебе. Ладно, продолжай. Ты, а не она.
   
Когда сержант Славни был рядовым, он пришел в школу Джонни рассказывать, как прекрасна полиция, и случайно защелкнул на себе наручники. Кроме того, сержант Славни ходил в кружок народных танцев. Джонни как-то раз видел его в костюме с бубенчиками на коленях, размахивающего платочками. В обстоятельствах вроде тех, в которых пребывал Джонни в данную минуту, очень важно не забывать о таких вещах.
   
— Ну… мы шли мимо… — начал он.
   
— И никаких розыгрышей!
   
   
Минут двадцать спустя они с Кассандрой медленно спускались с крыльца полицейского участка.
   
— Все не так плохо, — сказала Кассандра. — Тебя же не арестовали. А ты правда забрал тележку?
   
— Да.
   
— Какое у сержанта было лицо, когда ты сказал, что прихватил вместе с ней Позора! Славни побледнел прямо как снег!
   
— А что такое прямые наследники? Он сказал, что у миссис Тахион нет прямых наследников.
   
— Родственники, — объяснила Кассандра. — Как правило, это означает родственников.
   
— И что, у нее ни одного родича?
   
— Ничего удивительного.
   
— Да, — сказал Джонни, — но обычно все-таки обнаруживается сколько-то-юродная сестра из Австралии, о которой ты и не подозреваешь.
   
— Правда?
   
— Ну, у меня, например, есть австралийская кузина, о существовании которой я узнал только месяц назад, так что в этом тоже нет ничего удивительного.
   
— То, что случилось с миссис Тахион, — Свидетельство Ущербности Нашего Общества.
   
— А что это значит?
   
— Значит, это плохо.
   
— Что у нее нет родственников? Ну, вряд ли правительство может их ей…
   
— Нет, что у нее нет дома и она бродяжничает и спит где придется. Что-то надо с этим делать!
   
— Ну, можно пойти и навестить ее, — сказал Джонни. — Она в больнице Святого Марка, это недалеко.
   
— А чем это поможет?
   
— Ну, возможно, немного поднимет ей настроение.
   
— Ты знаешь, что почти каждую фразу начинаешь с «ну»?
   
— Ну…
   
— Если мы отправимся навестить миссис Тахион, это ничем не поможет в Борьбе с Преступным Невниманием к проблемам бездомных и душевнобольных, так?
   
— Наверное. Просто, может, немножко приободрит ее.
   
Кассандра на некоторое время умолкла, потом призналась:
   
— Если тебе непременно надо знать… я не люблю больницы. Они битком набиты больными.
   
— Мы могли бы принести ей что-нибудь… что-нибудь такое, что она любит. И может, она обрадуется, когда узнает, что Позор жив и здоров.
   
— И там воняет, — гнула свое Кассандра, пропустив его слова мимо ушей. — Дезинфекцией. Гадость…
   
— Если подойти близко к миссис Тахион, то других запахов не слышно.
   
— Ты мне назло это говоришь, да? Только потому, что я терпеть не могу больницы?
   
— Я… я просто подумал, что было бы хорошо навестить миссис Тахион. И вообще, ты же навещала стариков в больницах и даже получила за это медаль герцога Эдинбургского.
   
— Да, но тогда в этом был хоть какой-то смысл.
   
— Мы могли бы подойти, когда время посещений уже почти закончится, так что не придется там задерживаться. Так все делают.
   
— Ладно, уговорил, — сказала Кассандра.
   
— И надо все-таки что-нибудь ей принести. Обязательно.
   
— Апельсины и все такое?
   
Джонни попытался представить, как миссис Тахион ест апельсины. Не получилось.
   
— Я что-нибудь придумаю, — сказал он.
   
   
Гаражная дверь хлопала на ветру.
   
Внутри гаража имело место следующее.
   
Во-первых, цементный пол. Старый, потрескавшийся, заляпанный машинным маслом. На нем навеки запечатлелись следы лап. Не иначе как некогда по незастывшему цементу пробежала собака. Такое всегда случается, когда кладут цемент. Еще на нем было два отпечатка ботинок. Время наполнило их маслом и пылью. Словом, отпечатки полностью слились с цементным полом.
   
Во-вторых, верстак.
   
В-третьих, велосипед. Почти полностью. Перевернутый вверх колесами и окруженный беспорядочно разбросанными инструментами и деталями. Картина наводила на мысль, что кто-то преуспел в искусстве разбирания велосипеда на части, но не достиг значимых успехов в мастерстве сборки этих частей обратно в единое целое.
   
В-четвертых, газонокосилка, безнадежно запутавшаяся в поливочном шланге, что всегда происходит в гаражах и на самом деле совершенно не важно.
   
В-пятых, магазинная тележка, битком набитая мешками всех видов и размеров, среди которых доминировали шесть больших черных пакетов.
   
В-шестых, несколько банок с соленостями, которые Джонни прошлым вечером аккуратно составил столбиком. Так они и стояли.
   
В-седьмых, объедки жареной рыбы с картошкой. Позор был твердо убежден, что кошачьи консервы придумали не для него.
   
В-восьмых, пара горящих желтых глаз в тени под верстаком.
   
И все.
  
  
   
    
Глава 3
    
Мешки времени
   
   
Если уж говорить начистоту, Джонни и сам не любил больницы. В большинстве своем люди, которых он приходил навещать, попадали в эти заведения, чтобы остаться там до конца дней своих. И несмотря на все картинки на стенах и растения в горшочках, в больницах все равно было неуютно. В конце концов, никто не оказывается здесь по своей воле.
   
Но Керсти знала, как быстро найти дорогу. Она приставала к людям в больнице с вопросами и не отвязывалась от них до тех пор, пока не получала ответ. В результате у них с Джонни ушло не так уж много времени, чтобы отыскать палату миссис Тахион.
   
— Это она, да? — спросила Керсти, кивнув на длинный ряд больничных коек. Рядом с одной или двумя из них не было посетителей, но определить, которая принадлежит миссис Тахион, не составляло никакого труда.
   
Миссис Тахион сидела на кровати в больничной пижаме и черной фетровой шляпе, поверх которой она нацепила пару больничных же наушников.
   
Старая леди напряженно таращилась в пространство прямо перед собой и восторженно подпрыгивала на заваленной подушками койке.
   
— На вид она вполне довольна жизнью, — заметила Кассандра. — Что она слушает?
   
— Не могу вам точно сказать, — ответила медсестра. — Знаю только, что наушники ни к чему не подключены. Вы ее родственники?
   
— Нет, мы… — начала Кассандра.
   
— Это нам в школе поручили, — вмешался Джонни. — Ну, знаете, помогать старикам, помогать им ухаживать за садом и все в таком роде…
   
Медсестра посмотрела на него удивленно, но волшебное «в школе поручили», как всегда, безотказно сработало.
   
Она принюхалась.
   
— Это уксус?
   
Кассандра осуждающе посмотрела на Джонни. Он изо всех сил старался выглядеть невинной овечкой.
   
— Мы принесли апельсины, — сказал он, продемонстрировав медсестре свой пакет.
   
Когда Джонни и Кассандра принесли стулья и сели у кровати миссис Тахион, та никак не отреагировала.
   
Джонни никогда раньше не разговаривал с ней, если не считать короткого «извините», когда она бодала его своей тележкой. И теперь он не знал толком, с чего начать.
   
Кассандра подалась вперед и освободила одно ухо старухи от наушника.
   
— Здравствуйте, миссис Тахион!
   
Миссис Тахион перестала подпрыгивать на кровати и поочередно осмотрела маленьким глазом-бусинкой сперва Кассандру, потом Джонни. Глаз был черный, а обесцвеченная перекисью челка, похоже, побывала на бигуди, но все равно было в миссис Тахион что-то от неуклонно надвигающейся горной лавины.
   
— Да-а? Это ты так думаешь! — сказала она. — Булочник, перезвони завтра. Мы возьмем поподжаристей, чтобы с корочкой! Бедная старая склочница, да? Это ты так думаешь! Десница тысячелетия и моллюск? Зубы и корсеты даром? Может, кому-то это и по вкусу, но меня увольте, спасибочки! Шо, бананов нема? У меня есть дом, еще какой, но сейчас там кишмя кишат черные. Шляподарю.
   
— С вами хорошо обращаются? — спросила Кассандра.
   
— Да не волнуйся ты! Прямо как дождь и вдвое против девятицентовика! Ха! Тик-так-бум! Пусть попробуют, а я посмотрю. Пудинг на сладкое. Конечно, я помню, когда вокруг были сплошь луга, но меня будут слушать или нет?
   
Кассандра в замешательстве посмотрела на Джонни.
   
— По-моему, она немного… ей немного не по себе. Она не понимает ни слова из того, что я говорю.
   
— Но мы ведь тоже не понимаем ни слова из того, что говорит она, — возразил Джонни. Лично ему было не по себе всегда и всюду.
   
Миссис Тахион снова нацепила наушники и принялась скакать на постели.
   
— Просто не верится, — сказала Кассандра. — Простите. — Она сняла наушники с черной фетровой шляпы и приложила к уху. — Медсестра говорила правду. Ничегошеньки.
   
Миссис Тахион счастливо подпрыгивала на больничной койке.
   
— Каждую минуту кто-нибудь рождается! — продекламировала она.
   
А потом она вдруг подмигнула Джонни. Это было обнадеживающее такое подмигивание, с хитрецой. Планета Тахион подмигнула планете Джонни.
   
— Мы принесли вам апельсинов, миссис Тахион, — сказал он.
   
— Это ты так думаешь.
   
— Апельсины, — твердо сказал Джонни и показал миссис Тахион, что лежит у него в пакете: завернутая в восковую бумагу жареная рыба с картошкой. От свертка поднимался пар.
   
Глаза старухи радостно распахнулись. Из-под одеяла выпросталась костлявая лапка, метнулась к пакету, схватила сверток и снова скрылась под одеялом.
   
— Он и его плащ, — сообщила миссис Тахион.
   
— Не стоит благодарности. Гм. Я забрал вашу тележку, чтобы с ней ничего не случилось, пока вы не поправитесь. С Позором все хорошо, хотя, по-моему, ел он очень мало: только немного жареной картошки и мою руку.
   
— Наш ответ Чемберлену! — заявила миссис Тахион.
   
Раздался звонок.
   
— О-дорогуша-время-посещений-подошло-к-концу-как-время-летит-правда-какая-жа-лость, — протараторила Кассандра, вскочив со стула. — Было-очень-приятно-познакомиться-миссис-Тахион-нам-пора-пойдем-Джонни!
   
— Леди Дрянь, — сказала миссис Тахион и кивнула Джонни: — Какое слово на улице?
   
Джонни попытался думать в манере миссис Тахион.
   
— Э… «Стоянка запрещена»? — предположил он.
   
— Это ты так думаешь. Эт-та мешки времени, мистер. Голова как велик. Куда голова, туда и все остальное. В сегодня, а потом — раз! — во вчера. Фокус-покус, а?
   
Джонни уставился на нее во все глаза. Как будто сквозь сплошные помехи по радио на пару секунд вдруг прорвался неискаженный голос.
   
Но миссис Тахион уже вернулась в обычное свое состояние.
   
— Он мешает сахар с песком, этот мистер Макфи. Это ты так думаешь!
   
— Зачем ты ей это притащил? — шепотом выговаривала ему Кассандра, когда они шли к выходу из палаты. — Ей нужна сбалансированная диета, а не рыба с картошкой. Зачем ты ей дал рыбу?
   
— Ну, я подумал, что для человека, который привык есть жареную картошку остывшей, горячая жареная картошка — самое то, что нужно. И вообще, она же так и не поужинала вчера вечером. Слушай, тебе не показалось странным…
   
— Она очень странная.
   
— Тебе миссис Тахион не слишком-то понравилась, да?
   
— Ну… она ведь даже спасибо не сказала.
   
— А я-то думал, что она — несчастная жертва несправедливой политической системы… — сказал Джонни. — Помнишь, что ты говорила, когда мы шли сюда?
   
— Да, но, в конце концов, что ей стоило быть повежливее? Пойдем отсюда.
   
— Простите? — окликнул их кто-то из-за спины.
   
— Рыба нашлась, — прошипела Керсти. Они с Джонни обернулись, но их догоняла вовсе не медсестра. Если только в больнице не было подразделения медсестер в штатском. Это была молодая женщина в очках и с прической в стиле крайнего волнения. Еще на ней были ботинки, которым позавидовал бы Бигмак. В руках женщина держала папку.
   
— Э… вы знаете миссис… м-м… Тахион — кажется, так ее зовут?
   
— Наверное, — ответил Джонни. — В смысле, ее все так зовут.
   
— Очень странная фамилия, — сказала женщина. — Должно быть, иностранная.
   
— На самом деле мы ее совсем не знаем, — вмешалась Кассандра. — Мы просто навещали ее в порядке дополнительной социальной помощи.
   
Женщина посмотрела на нее, сказала: «Какая досада!», потом заглянула в свою папку.
   
— Вам хоть что-нибудь о ней известно? — спросила она.
   
— В каком смысле? — уточнил Джонни.
   
— Все, что угодно. Где она живет? Откуда приехала? Сколько ей лет? Хоть что-то.
   
— Не знаю… — сказал Джонни. — Она просто болтается по городу. Ну, сами понимаете…
   
— Но должна же она где-то ночевать!
   
— Не знаю.
   
— О ней нет никаких записей. Нигде. Вообще ни слова о ком-либо по фамилии Тахион, — сказала женщина таким тоном, будто загадочность миссис Тахион была тяжелым преступлением.
   
— Вы социальный работник? — спросила Кассандра.
   
— Да. Меня зовут мисс Куропатридж.
   
— Кажется, я видел, как вы говорили с Бигмаком.