1 2 3 
Посвящаю   Элеоноре и Констанции Хойт      

       

Глава I      

НОЧНОЙ ЗОВ      

       

Происходящее   казалось настолько реальным, что я не мог поверить, будто все это уже случилось.   И все же события, сменявшие друг друга, были не новыми, незнакомыми, а вполне   известными и даже ожидаемыми. Подобным образом с нами шутит память – к добру   или злу, радости или боли, счастью или беде. Вот почему наша жизнь   сладостно-горькая на вкус и то, что свершилось, переходит в разряд вечности.      

И вновь   легкий ялик скользил по ленивым водам, пытаясь скрыться от жгучего июльского   солнца в прохладную тень плакучих ив. С блестящих весел стекала вода, а она, то   наклоняла голову, то проворными пальцами отводила от себя упругие ветви.      

И опять   вода казалась золотисто-коричневой под шатром из прозрачной зелени, а берег радовал   глаз изумрудной травой.      

И снова   мы сидели в прохладной тени, и великий мир с его волнениями, бедами и радостями   – еще более тревожащими – перестал для нас существовать.      

Вновь в   этом блаженном уединении юная красавица, отринув условности своего чопорного и   сурового воспитания, рассказала мне об одиночестве своей новой жизни. В голосе   девушки звучала легкая грусть, когда она говорила о величественном особняке и   молчаливо-почтительных слугах, – в этом просторном доме не нашлось места   доверию и сочувствию в отношениях между дочерью и отцом.      

И снова   летящие секунды бесконечно множились, потому что в таинстве снов реальности   соединяются, стремясь к изменению и обновлению, но остаются прежними, –   словно душа музыканта, вложенная в фугу. Так же и память замирает, в который   раз погружаясь в сон.      

Похоже,   совершенный покой никогда не наступит. Тишина бессонной ночи нарушается грохотом   лавины, бурлящим ревом внезапного наводнения, звоном колокола, сопровождающим   бег паровоза через сонный городок, шлепаньем лопастей колесного парохода.      

Что бы   это ни было, оно разрушает чары моего Эдема. Шатер зелени, усеянный алмазными   бликами света, подрагивает над нами, подобно опахалу, а неугомонный колокол   звонит, не собираясь умолкнуть…      

Пробуждение   оказалось достаточно прозаичным: на улице кто-то стучал и звонил в одну из   дверей дома. Я уже сумел привыкнуть к посторонним звукам, проникавшим в мою   квартиру на Джермин-стрит; обычно меня не волновали ни во сне, ни наяву любые,   даже шумные, занятия моих соседей. Но этот стук был слишком долгим, настойчивым   и в достаточной степени властным, чтобы его можно было игнорировать.      

Я не   считал себя абсолютным эгоистом и при мысли о чьей-то необходимости поспешно покинул   постель. Стрелки на циферблате настенных часов застыли на цифрах «12» и «3»;   через просветы в зеленых жалюзи в комнату проникало раннее серое утро. Набросив   халат и сунув ноги в шлепанцы, я спустился вниз в холл. Когда я открыл входную   дверь, то увидел перед собой щеголеватого грума: одной рукой он нажимал на   электрический звонок, а другой непрерывно грохотал в дверь колотушкой. Рядом с   ним стоял полисмен с зажженным фонарем на поясе, очевидно привлеченный шумом.   Едва заметив меня, грум сразу прекратил свое шумное занятие и, почтительно коснувшись   полей шляпы, извлек из кармана письмо. За его спиной виднелась изящная карета;   лошади тяжело дышали, словно проделали большой путь.      

– Сэр,   прошу прощения за беспокойство, но я получил срочный приказ и должен был стучать   и звонить до тех пор, пока кто-нибудь не появится. Могу я спросить, сэр, не   здесь ли живет мистер Малькольм Росс?      

– Я   Малькольм Росс.      

– В   таком случае письмо предназначено вам, сэр, и карета тоже!      

Обуреваемый   странным чувством, я взял у него письмо. Конечно, должность барристера время от   времени преподносила мне сюрпризы, включая срочные вызовы, но подобного еще не   было. Отступив в холл, я прикрыл дверь, но не до конца, и включил свет под   сводчатым потолком. Письмо было написано незнакомым женским почерком. Оно   начиналось сразу, без обращений «дорогой сэр» или чего-нибудь в этом роде.      

       

Вы   обещали помочь мне, если возникнет необходимость. Хотелось бы верить, что это   не была лишь вежливая, ничего не значащая фраза. Я в ужасной беде и не знаю,   куда и к кому обратиться. Есть все основания полагать, что на жизнь моего отца   покушались. Слава богу, он еще жив, но без сознания. Я вызвала врачей, полицию,   однако среди окружающих меня людей нет тех, на кого я могла бы положиться. Приезжайте   немедленно, если сможете, и простите меня. Одолжение слишком велико, и моя   отчаянная просьба ко многому обязывает, но пока я не в силах об этом думать.      

Приезжайте!   Приезжайте немедленно!      

Маргарет   Трелони      

       

Боль и   радость боролись во мне, пока я читал это письмо. Она в отчаянии и позвала меня   – меня! Значит, этот сон не был случайным и предвещал встречу. Распахнув дверь,   я кивнул груму:      

– Погодите!   Через минуту я вернусь! – и бросился наверх.      

На то,   чтобы привести себя в порядок, мне понадобилось несколько минут, и вскоре мы мчались   по улицам так быстро, как могли выдержать лошади. Когда мы пересекали   Пикадилли, я попросил грума пересесть ко мне в карету и рассказать о том, что   произошло в доме Трелони. Краснея от смущения, он пристроился напротив меня,   положил шляпу на колени и, откашлявшись, заговорил:      

– Мисс   Трелони, сэр, прислала слугу с просьбой немедленно приготовить карету, а затем   пришла сама, подала мне письмо и приказала Моргану – вознице, сэр, – гнать   что есть мочи. Она велела мне непрерывно стучать и звонить в дверь, пока   кто-нибудь не придет.      

– Да,   это понятно! Но я хочу знать, почему она послала за мной. Что случилось?      

– Я   и сам толком ничего не знаю, сэр, кроме того, что окровавленного хозяина нашли   в его комнате без чувств. Он до сих пор не пришел в себя. Вот и все, что мне   известно.      

Поскольку   он больше ничего не мог сказать, я приказал остановить карету, чтобы он вернулся   на козлы, и, оставшись в одиночестве, принялся размышлять о случившемся. Можно   было расспросить грума подробнее, и некоторое время я даже злился на себя за   то, что не использовал эту возможность. Но с другой стороны, в данной ситуации   лучше задавать вопросы самой мисс Трелони, нежели ее слугам.      

Мы   быстро пересекли Найтсбридж, затем экипаж свернул на улицу Кенсингтон-Палас-Гарденз   и вскоре остановился напротив большого дома. Насколько я мог судить, особняк   стоял ближе к Ноттинг-Хиллу, чем к Кенсингтонскому дворцу. Здание даже в сером   полумраке утра выглядело величественным.      

В   огромном холле находилось около десятка слуг: мужчины расположились полукругом   у лестницы, а женщины неподалеку от них испуганно перешептывались. С мисс   Трелони, стоявшей на ступенях лестницы, разговаривал старший офицер полиции, а   еще один мужчина в мундире внимательно слушал их беседу. Увидев меня в дверях,   девушка радостно улыбнулась и поспешила мне навстречу.      

– Я   знала, что вы придете!      

Порывисто   вздохнув, она сжала мою руку, и я почувствовал нежное прикосновение длинных   гибких пальцев. Волнение охватило меня, но я старался не подавать виду.   Маргарет Трелони обернулась и сообщила старшему офицеру:      

– Это   Малькольм Росс.      

Полицейский   вежливо отдал честь и произнес:      

– Я   знаю мистера Малькольма Росса, мисс. Возможно, он помнит дело фальшивомонетчиков   в Брикстоне.      

Признаться   честно, я не узнал его с первого взгляда, вероятно потому, что все мое внимание   было сосредоточено на мисс Трелони.      

– Ну   конечно, старший офицер Долан, я прекрасно помню вас! – бодро воскликнул я   и пожал ему руку, заметив при этом, что наше знакомство несколько успокоило   Маргарет. От моего взгляда не ускользнуло и некоторое замешательство в ее поведении.   Почему-то мне показалось, что девушка хочет поговорить со мной наедине, и я   сказал офицеру: – Мне хотелось бы задать мисс Трелони несколько вопросов без   свидетелей. Затем мы обсудим это дело с вами, если вы не возражаете.      

– Буду   рад услужить вам, чем могу, сэр, – дружелюбным тоном ответил он.      

Проследовав   за хозяйкой дома, я оказался в изящно меблированной комнате, окна которой   выходили в сад. Я закрыл дверь, и мисс Трелони опустилась на стул, жестом   указав мне на кресло напротив:      

– Прошу   вас, садитесь. Я должна сообщить вам все обстоятельства этого странного происшествия.      

– Расскажите   все, что знаете, и не упускайте подробностей, сколь незначительными они бы ни   казались вам сейчас.      

Девушка   медленно продолжала:      

– Меня   разбудил какой-то странный звук. Могу сказать только, что он пришел из моего   сна, хотя, что мне снилось, я не помню. Я сразу же проснулась, села на постели –   сердце громко стучало в груди – и начала прислушиваться, не доносятся ли   какие-нибудь звуки из отцовской комнаты. Моя спальня находится рядом с нею, и я   часто слышу, как он ходит из угла в угол перед тем, как заснуть. Он работает до   поздней ночи, иногда до утра, и поэтому, просыпаясь рано, как со мной иногда   происходит, или же в рассветных сумерках, я слышу его шаги. Однажды я пыталась воспрепятствовать   этому – такой режим вряд ли на пользу его здоровью, – но отец в достаточно   резкой форме отказался слушать мои доводы. Вам известно из моего рассказа,   каким суровым может быть мистер Трелони. Его гнев пугает меня меньше, чем   неторопливый и педантичный тон голоса; он кривит верхнюю губу, обнажая зубы…   Боже, какое у него злое в такие моменты бывает лицо! Итак, этой ночью я   осторожно прокралась к двери, боясь потревожить его. Из комнаты отца доносился   странный тягучий шум и чье-то медленное, тяжелое дыхание. Это было так ужасно –   стоять в темноте и, прислушиваясь к тишине, бояться неизвестно чего! Наконец я   собралась с духом и, как можно осторожнее повернув ручку, чуть приоткрыла   дверь. Внутри было довольно темно, и я различила лишь очертания окон. Но   тяжелое дыхание теперь слышалось громче и, разумеется, вызывало еще больший   страх. Некоторое время я прислушивалась к нему, но других звуков не последовало,   и тогда я резко распахнула дверь, так как боялась открывать ее медленно,   опасаясь, что за нею может быть нечто страшное, готовое на меня броситься.   Переступив порог комнаты, я включила свет и сразу посмотрела в сторону   письменного стола. В этот момент кто-то опять медленно вздохнул, и мой взгляд   устремился на звук. На полу перед большим сейфом лежал на правом боку, подогнув   под себя руку, мой отец. Кровавый след тянулся через комнату к письменному   столу, и когда я склонилась над отцом, то заметила вокруг него лужу крови,   красную и блестящую. Он лежал в бархатной куртке, ее левый рукав был оторван,   обнажая его руку, вытянутую по направлению к сейфу. Она – о, это ужасно! –   была вся в крови, а вокруг золотого браслета на его кисти шла рваная рана. Я не   знала, что он носит подобное украшение!      

Девушка   на минуту смолкла, и я, желая отвлечь ее хоть на миг, сказал:      

– Чему   тут удивляться! Сейчас браслеты носят мужчины, о которых никогда не подумаешь,   что их интересуют подобные вещи. Я знаю даже одного судью.      

Казалось,   ее не слишком заинтересовало мое замечание, но короткая пауза немного успокоила   мисс Трелони, и теперь она говорила более твердым голосом:      

– Я   позвонила, а затем вышла в коридор и позвала на помощь громко, как смогла.   Должно быть, довольно скоро – хотя для меня время тянулось неимоверно медленно –   прибежало несколько слуг, затем комнату заполнили все обитатели этого дома с   вытаращенными глазами, всклокоченными шевелюрами и во всевозможных ночных   одеяниях. Отца положили на диван, и экономка, миссис Грант, сохранившая   самообладание в большей степени, чем остальные, принялась отыскивать источник   кровотечения. Я уже говорила, что на руке отца, ближе к кисти, была глубокая, с   рваными краями, рана, которая, по-видимому, задела артерию. Миссис Грант наложила   жгут из платка, крепко затянув его серебряным ножом для вскрытия конвертов, и   поток крови немедленно прекратился. К этому времени я уже пришла в себя –   насколько смогла – и послала слуг за врачом и в полицию. Мне было так страшно…   и ужасно захотелось, чтобы рядом оказался кто-нибудь небезразличный к моей   участи. Я подумала о вас, о вашем обещании в лодке под ивами – и, написав   записку, не раздумывая, отправила ее вам.      

Она   замолчала. Мне не хотелось ничего говорить, и я посмотрел на нее; очевидно, мой   взгляд был достаточно красноречив, потому что ее веки, дрогнув, опустились, а   щеки заалели, словно розы. С явным усилием она продолжала свой рассказ:      

– Доктор   прибыл невероятно быстро и, сделав перевязку, отправился домой за некоторыми   инструментами. Надеюсь, он скоро вернется. Потом пришел полисмен, а спустя   некоторое время – старший офицер. А теперь и вы…      

Последовало   долгое молчание, и я осмелился взять ее за руку. Затем мы, молча, поднялись и   направились в холл. Офицер бросился нам навстречу.      

– Я   уже отправил донесение в Скотленд-Ярд. Знаете, мистер Росс, в этом деле столько   странностей, что без специалиста из Департамента по уголовным расследованиям в   них не разобраться. Поэтому в записке я попросил немедленно прислать сюда   сержанта Доу. Вы, наверное, помните его, сэр, по делу об отравлении американца   в Хокстоне.      

– Еще   бы! Не раз убеждался в его ловкости и проницательности. Это самый здравомыслящий   человек из всех, кого я знаю. Выполняя роль защитника в том деле и веря, что   мой подзащитный невиновен, я был рад ему в качестве обвинителя!      

– Весьма   высокая оценка, сэр, – с благодарностью произнес старший офицер. – Я   рад, что вы одобрили мой выбор.      

– Не   сомневаюсь, что с его и вашей помощью мы разрешим все загадки, – искренне   заметил я.      

Мы   направились в комнату мистера Трелони, и нашли все в том же виде, как описывала   его дочь.      

Из холла   донесся звонок колокольчика, и через минуту в комнату вошел молодой человек с   проницательными серыми глазами и широким, квадратным лбом – такой бывает у   мыслителей. Мисс Трелони представила нас друг другу:      

– Доктор   Уинчестер, мистер Росс, старший офицер Долан.      

Мы   обменялись поклонами, и доктор без промедления принялся обрабатывать раны   мистера Трелони. Врач то и дело обращал внимание офицера на некоторые   особенности повреждений, и Долан быстро заносил факты в свой блокнот.      

– Смотрите,   несколько параллельных порезов или царапин, идущих с внутренней стороны кисти и   в некоторых местах подвергающих опасности радиальную артерию… глубокая круговая   рваная рана, похоже, сделана тупым инструментом…      

Повернувшись   к Маргарет, доктор Уинчестер неожиданно спросил:      

– Как   вы полагаете, мы можем снять браслет? Особой необходимости в этом, правда, нет,   но для удобства больного…      

Покраснев,   девушка тихо ответила:      

– Я   лишь недавно переехала к отцу, и мне мало что известно о его жизни и привычках…   Я не смею судить о подобных вещах.      

Внимательно   поглядев на нее, доктор сказал:      

– Простите   меня, я не знал об этом. Пока что трогать браслет не обязательно, в противном   случае я взял бы ответственность на себя. В дальнейшем, если понадобится, мы   легко снимем его с помощью напильника. Несомненно, у вашего отца были свои   причины на то, чтобы носить…      

Он   неожиданно умолк и склонился ниже, затем подал мне знак держать свечу таким образом,   чтобы браслет был хорошо освещен. Вынув из кармана увеличительное стекло,   доктор осмотрел украшение, потом выпрямился и протянул лупу Долану.      

– Лучше   осмотрите браслет сами. Он не совсем обычен. К нему прикреплена стальная цепочка   с ключом, а золотые звенья сплетены со стальными, и обычным напильником здесь   не обойдешься.      

Офицер   опустился рядом с диваном на колени, внимательно обследовал браслет, медленно   поворачивая его, чтобы не упустить ни единой, даже мелкой детали. Затем Долан   поднялся и передал увеличительное стекло мне.      

– Любопытная   вещь! Дайте потом взглянуть и мисс Трелони, – сказал он и принялся делать   пометки в своем блокноте.      

Я не   последовал его совету и, обратившись к Маргарет, предложил ей осмотреть браслет   первой. Она отшатнулась:      

– Ах,   нет! Отец, несомненно, показал бы его мне, если бы хотел, чтобы я его увидела.   Незачем делать это без его согласия! – Смутившись, девушка добавила,   словно желая сгладить резкость своих слов: – Ну конечно, вам нужно осмотреть   его и все принять во внимание… право же, я очень вам благодарна.      

Мисс   Трелони отвернулась, и я увидел, как дрожат ее плечи: она тихо плакала.   Оказавшись в трудной ситуации, девушка несколько досадовала на то, что столь   мало знала о своем отце и не могла скрыть этого от чужих людей. Слабым   утешением могло послужить только то, что все они – мужчины. Пытаясь разобраться   в ее чувствах, я не мог не подумать о том, что Маргарет, пожалуй, рада, что в   этот час на нее не устремлены проницательные глаза женщины.      

Осматривая   браслет, я убедился в правильных выводах доктора. Когда я затем отошел в сторону,   тот вновь занял свое место у дивана. Бросив взгляд в сторону Уинчестера, старший   офицер Долан сказал мне шепотом:      

– Думаю,   нам повезло с доктором! Я кивнул, соглашаясь, и в свою очередь намеревался сделать   комплимент наблюдательности Долана, как в дверь тихо постучали.      

 Глава II      

СТРАННЫЕ ИНСТРУКЦИИ      

       

Долан   тихо подошел к двери; с нашего молчаливого общего согласия он взял на себя функции   старшего. Мы с волнением следили за происходящим. Полицейский слегка приоткрыл   дверь, затем с явным облегчением распахнул ее, и в комнату вошел молодой   человек – высокий, худощавый, с хищным лицом и яркими, живыми проницательными   глазами. При виде его старший офицер протянул руку, и они обменялись крепким   рукопожатием.      

– Я   получил ваше послание и рад, что по-прежнему пользуюсь вашим доверием, –   сказал молодой человек.      

– Разве   можно забыть дни на Боу-стрит,[1]   сержант Доу! – ответил старший офицер, а потом перешел к делу и подробно   рассказал об обстоятельствах загадочного происшествия.      

Сержант   Доу в это время осматривал комнату и лежавшего на диване раненого, а затем   задал Долану несколько вопросов. Когда старший офицер ответил на них, сержант   повернулся ко мне:      

– Возможно,   вы помните меня, сэр. Мы встречались с вами в суде по делу об отравлении в   Хокстоне.      

– Разумеется,   я не забыл вас, – протянул ему руку я.      

Снова   заговорил Долан:      

– Сержант   Доу, поручаю вам это дело.      

– Надеюсь,   под вашим руководством, сэр, – перебил тот.      

Офицер   покачал головой и с улыбкой возразил:      

– Меня   ждет другая работа, но я крайне заинтересован в этом происшествии и рад буду оказать   вам любую помощь.      

– Хорошо,   сэр, – коротко козырнул сержант.      

Вначале   Доу подошел к доктору и, выяснив его имя и адрес, попросил написать полный отчет,   которым можно будет воспользоваться. Доктор Уинчестер с мрачным видом кивнул в   знак согласия. Затем сержант обратился к мисс Трелони:      

– Пожалуйста,   меня интересуют любые подробности о вашем отце: его житейские привычки,   увлечения…      

Я хотел   было сказать ему, что девушка уже сообщила нам о своей неосведомленности в делах   отца, но Маргарет, жестом остановив меня, с грустной улыбкой ответила:      

– Увы!   Старший офицер Долан и мистер Росс знают, насколько скудными сведениями я располагаю.      

– Что   ж, удовлетворимся тем, что имеем, – вежливо согласился сержант. – Вы   говорите, что были за дверью, когда услышали шум?      

– Я   была у себя, когда услышала странный звук, и немедленно покинула комнату. Дверь   отца была закрыта, и я могла видеть лестничную площадку и лестницу. Никто не   вышел бы через дверь незамеченным, если вас это интересует.      

– Именно   так, мисс. Кроме того, я хочу знать, передвигали ли вещи в комнате?      

– Насколько   я знаю, нет, – покачала головой девушка. – Но я спрошу у миссис   Грант, экономки, – добавила она, звоня в колокольчик.      

Вскоре   раздались шаги и осторожный стук в дверь.      

– Войдите, –   пригласила Маргарет. – Миссис Грант, эти джентльмены хотят знать, не   трогал ли кто-нибудь вещи в комнате.      

– Только   не я, мэм.      

– Тогда, –   девушка повернулась к сержанту, – этого никто не мог сделать, так как либо   миссис Грант, либо я находились здесь все время и видели всех появившихся на   мой зов. Отец лежал на полу перед большим сейфом, и все столпились вокруг него.   Мы очень быстро отослали слуг.      

Когда   миссис Грант ушла, Доу принялся осматривать пол с помощью увеличительного стекла.   Стоя на коленях, сержант дюйм за дюймом изучил кровавые пятна на полу вокруг   того места, где лежало тело, стараясь не касаться их. Этот участок пола он   осмотрел в радиусе нескольких ярдов, но, очевидно, не нашел ничего особенно   интересного. После этого Доу подошел к окнам, которые закрывали ставни,   державшиеся внизу на защелках.      

– Ставни   были закрыты? – спросил он мисс Трелони небрежно, словно заранее зная,   какой ответ получит.      

Потом   настал черед сейфа: внимание Доу привлек замок.      

Все это   время доктор Уинчестер занимался пациентом, тщательно осматривая его голову,   шею и грудь. Не один раз он касался носом губ бесчувственной жертвы и   принюхивался. Каждый раз после этого доктор оглядывал комнату, словно что-то   отыскивая.      

Затянувшуюся   тишину прервал низкий голос сержанта:      

– Насколько   я могу судить, потерпевший хотел открыть сейф ключом, прикрепленным к браслету.   Похоже, в механизме есть какой-то секрет, суть которого мне не ясна, хотя у   меня имеется по этой части некоторый опыт – я приобрел его до того, как   поступил в полицию. Видимо, этот замок каким-то образом заблокирован. Сейф   сделан в фирме «Четвуд»; я зайду к ним и наведу справки об этой модели.      

Он   повернулся к Уинчестеру:      

– Как   дела, доктор? Если есть сомнения, я могу подождать, но чем скорее получу более-менее   определенные сведения, тем лучше.      

Ответ   доктора последовал немедленно:      

– Конечно,   я напишу полный отчет. А пока… расскажу вам все, что узнал, хотя фактов не   слишком много, и поделюсь всеми своими мыслями, но этому поводу – а их еще   меньше. Повреждения головы, которые могли бы вызвать ступор, отсутствуют.   Поэтому могу предположить, что его подвергли гипнозу или действию неизвестного   мне наркотического препарата. Смею надеяться, что вы уловили в этой комнате   характерные египетские ароматы – битума, нарда, смолы, специй. Возможно, где-то   в комнате, среди диковин, находится вещество или жидкость, свидетелями, действия   которых мы являемся. Возможно, больной принял препарат и в состоянии   наркотического опьянения ранил себя…      

Доктора   перебил сержант Доу:      

– Это   возможно, но в таком случае мы должны были найти оружие со следами крови.      

– Он   мог убрать его в сейф перед тем, как окончательно потерять сознание, – эта   мысль только что пришла мне в голову, – сказал я.      

– Это   невозможно! – с жаром возразил Уинчестер. – По крайней мере, вряд   ли, – осторожно добавил он, коротко поклонившись мне. – Видите, его   левая рука покрыта кровью, но на сейфе нигде нет следов крови.      

– Совершенно   верно! – кивнул я.      

Последовало   долгое молчание, первым нарушил его доктор:      

– Следует   как можно быстрее вызвать сюда сиделку, я знаю одну, которая бы меня полностью   устроила. Немедленно приглашу ее, если она свободна. Должен попросить вас   постоянно быть с больным до моего возвращения. Позже может возникнуть   необходимость перенести его в другую комнату, но пока пусть остается здесь.   Мисс Трелони, можно рассчитывать, что вы или миссис Грант побудете здесь – не   только в комнате, но и рядом с больным, – пока я не вернусь?      

Маргарет   кивнула в ответ и расположилась в кресле рядом с диваном. Доктор склонился к   ней, и она внимательно выслушала его указания на тот случай, если ее отец   придет в себя до возвращения Уинчестера. Когда доктор ушел, старший офицер   Долан обратился к сержанту Доу:      

– Пожалуй,   мне лучше отправиться в участок. Конечно, если вы не желаете, чтобы я побыл   здесь еще немного.      

Сержант   вместо ответа спросил:      

– А   Джонни Райт все еще служит в вашем подразделении?      

– Да.   Хотите, чтобы он к вам присоединился?      

Доу   кивнул в ответ.      

– Тогда   я пришлю его сюда, как только смогу это оформить. И строго прикажу ему выполнять   все ваши инструкции.      

Он   направился к двери, сопровождаемый сержантом, говорившим на ходу:      

– Благодарю   вас, сэр. Вы всегда заботитесь о людях, с которыми работаете. Мне очень приятно   снова быть с вами. Я вернусь в Скотленд-Ярд и доложу об этом деле моему   начальству. Потом зайду в фирму «Четвуд» и вернусь сюда как можно   быстрее. – Затем сержант обратился к мисс Трелони: – Могу ли я   рассчитывать, мисс, что вы останетесь в доме до тех пор, пока мы не распутаем   эту тайну?      

– Конечно, –   ответила Маргарет.      

Доу   задержал на ней проницательный взгляд и продолжал:      

– Прежде   чем я уйду, вы позволите осмотреть письменный стол и бюро вашего отца? Не исключено,   что там имеется ключ к разгадке всех этих событий.      

Ее ответ   не заставил себя ждать.      

– Поступайте   так, как считаете нужным. Надеюсь, ваши действия помогут нам узнать, что   случилось с отцом.      

Сержант   медленно и методично обследовал письменный стол, затем перешел к бюро. В одном   из ящиков его внимание привлек запечатанный конверт, и он тут же вручил его   мисс Трелони.      

– Письмо   адресовано мне и написано почерком отца! – воскликнула девушка,   нетерпеливо вскрывая его.      

Я следил   за ее лицом, пока она читала, но, заметив, как пристально смотрит на нее   сержант Доу, ловя малейшие изменения в лице девушки, переключил внимание на   него. Когда Маргарет прочла письмо до конца, я пришел к определенному выводу,   но предпочел спрятать его в сердце: у детектива явно зародилось подозрение по   отношению к самой мисс Трелони.      

Несколько   минут она держала письмо в руке, опустив глаза и раздумывая. Затем снова внимательно   прочла его; на этот раз смена чувств на лице была яснее. Закончив повторное   чтение, она, несколько помедлив, передала письмо детективу. Тот нетерпеливо   прочел его, сохраняя бесстрастное выражение лица. Пробежав еще раз взглядом по   строчкам, Доу с поклоном вернул листок Маргарет, которая протянула его мне. При   этом она на миг подняла на меня умоляющие глаза; ее бледные щеки и лоб   зарделись.      

Я взял   письмо, обуреваемый противоречивыми чувствами, но в целом был рад. Она не выразила   никакого волнения, дав его сыщику, и вряд ли… У меня не хватило решимости   развить эту мысль дальше, и я принялся читать, чувствуя пристальный взгляд   детектива.      

       

Дорогая   моя дочь!      

Я   хочу, чтобы ты приняла это послание в качестве инструкции – абсолютной и   обязательной, не позволяющей ни малейших отклонений – в случае, если со мной произойдет   нечто неожиданное для тебя и других. Если я буду внезапно и таинственно сражен   болезнью, несчастным случаем или нападением, ты должна точно следовать этим   инструкциям. Если я не окажусь в моем кабинете, меня, следует перенести туда   как можно быстрее. Даже в случае моей смерти мое тело должно быть помещено   туда. С этого момента и до того, как я приду в сознание и смогу сам дать   указания или же буду похоронен, меня нельзя оставлять одного – ни на один миг.   С наступления ночи до рассвета не менее двух человек должны находиться в   комнате. Желательно, чтобы время от времени в комнате появлялась   квалифицированная сиделка и записывала любые постоянные или меняющиеся   симптомы, показавшиеся ей необычными. Мои поверенные, Марвин и Джукс из   «Линкольнзинн», получили подробные наставления на случай моей смерти, и мистер   Марвин лично проследит за выполнением моих желаний. Я посоветовал бы тебе, дочь   моя, поскольку у тебя нет родственника, к которому можно обратиться, найти себе   друга, которому можно доверять, и пусть он либо находится в нашем доме, где с   ним мгновенно можно связаться, либо приходит еженощно для помощи по наблюдению.   Этот друг может быть как мужчиной, так и женщиной, но в любом случае следует   добавить еще одного наблюдателя или помощника противоположного пола. Пойми, в   этом суть моего желания – наличие бодрствующих, помогающих моей цели мужчины и   женщины. Еще раз напоминаю, дорогая Маргарет, о необходимости вести наблюдения   и на их основании делать выводы, какими бы странными они ни показались. Если я   заболею или буду ранен, обстоятельства будут необычными, поэтому хочу   предупредить тебя, чтобы ты была максимально осторожной.      

Ни   единого предмета в моей комнате не должно быть убрано или передвинуто. У меня   особые причины и цели в размещении каждой вещи, поэтому перестановка может   нарушить мои планы.      

Если   тебе понадобятся деньги или совет по любому вопросу, мистер Марвин выполнит   твои пожелания, на что у него есть мои исчерпывающие инструкции.      

Абель   Трелони      

       

Я прочел   письмо дважды, прежде чем высказаться, потому что боялся выдать себя. У меня   были основания надеяться стать ее другом, поскольку она просила меня о помощи,   едва пришла беда… но у любви свои сомнения. Разумеется, не следует предлагать   себя на эту роль, хотя в ее взгляде был явный намек. Впрочем, когда у Маргарет   появилась необходимость в чьей-то помощи, разве не послала она за мной,   человеком почти незнакомым, если не считать встречи на званом вечере и короткой   дневной прогулки на лодке по реке?! Возможно, самолюбие Маргарет будет задето,   если она станет просить меня дважды? Нет, в любом случае ее следует от этого   избавить. Поэтому, возвращая ей письмо, я сказал:      

– Знаю,   что вы простите меня, мисс Трелони, если я окажусь чересчур смелым. Несмотря на   грустный повод, буду счастлив, получить привилегию стать вашим другом.      

Вопреки   мучительным попыткам девушки сохранить самообладание краска залила ее лицо и   шею; спустя минуту, которая показалась мне вечностью, она тихо ответила:      

– Я   очень благодарна вам за помощь! – и почти сразу добавила: – Но вы не   должны позволять мне проявлять при этом эгоистичность! Я знаю, что у вас много   дел, и было бы нечестно распоряжаться вашим временем.      

– Не   беспокойтесь, – поспешил ответить я, – мое время принадлежит вам.   Сегодня, после того как улажу все свои дела, я приду сюда и останусь до утра.   Впоследствии, если потребуется, постараюсь, чтобы у меня было еще больше   времени.      

Маргарет   смущенно молчала. Я заметил слезы в ее глазах, и она отвернулась. Заговорил детектив:      

– Я   рад, что вы поможете, мистер Росс. С разрешения мисс Трелони я тоже буду в   доме, если позволит начальство в Скотленд-Ярде. Сейчас я отправлюсь в   управление, а затем – к изготовителям сейфов. Когда я вернусь, вы, мистер Росс,   сможете уйти с легкой совестью.      

Когда за   Доу закрылась дверь, Маргарет подняла глаза и на миг задержала их на мне; после   этого я не поменялся бы местами и с королем. Потом она, попросив меня не   сводить с отца глаз, поспешила прочь из комнаты.      

Через   несколько минут девушка вернулась с миссис Грант и двумя слугами, которые несли   легкую железную кровать и постельные принадлежности. Маргарет сказала мне:      

– Хорошо,   если все будет готово к возвращению доктора. Подходящая постель окажется для   отца удобней, чем диван. – Затем она придвинула стул поближе к отцу и   уселась, наблюдая за ним.      

Я обошел   комнату, стараясь запомнить все, что увидел. И верно, в комнате хватало вещиц,   вызывающих любопытство у любого человека даже при менее странных   обстоятельствах. Это были восхитительные диковины, большей частью египетские.   Комната была огромна, и в ней размещалось большое количество предметов,   некоторые из них весьма внушительных размеров. Я все еще осматривал коллекцию,   когда внизу зашуршал гравий под колесами. Послышался звонок, и через минуту,   постучав в дверь и услышав «войдите!», появился доктор Уинчестер в сопровождении   молодой женщины в темном платье.      

– Мне   повезло! – объявил он. – Я быстро нашел ее, и она свободна. Мисс   Трелони, это сиделка Кеннети.      

 Глава III      

НАБЛЮДАТЕЛИ      

       

Меня   поразило то, как обе молодые женщины посмотрели друг на друга. По-видимому, я   настолько привык мысленно оценивать личности свидетелей и делать выводы, исходя   из их поступков и манеры поведения, что эта привычка стала частью моей жизни. В   данный момент меня волновало все, что касалось мисс Трелони, и, поскольку   гостья явно заинтересовала ее, я принялся внимательно рассматривать сиделку.   Сравнивая их обеих, я каким-то образом больше узнал о той, что занимала мои   мысли. У Маргарет была прекрасная фигура, смуглая кожа и тонкие черты лица. Ее   глаза просто завораживали: большие, широко открытые, черные и мягкие, как   бархат, они обладали таинственной глубиной, напоминая черное зеркало, в которое   заглядывал доктор Ди,[2]   совершая свои колдовские обряды. Во время пикника один старый джентльмен,   известный путешественник по Востоку, сравнил их с сиянием ламп мечети, видимым   через открытую дверь. Изогнутые черные брови подчеркивали красоту глаз. Волосы   у нее тоже были черными, тонкими как шелк – обычно такой цвет волос говорит о   большой энергии, отображает стихию сильной натуры, но в данном случае об этом   не могло быть и речи. В Маргарет чувствовались утонченность и хорошее   воспитание. В ней не было намека на слабость, но сила ее была скорее духовного,   чем физического происхождения. Она была само совершенство и гармония. Осанка,   фигура, волосы, глаза, полный рот, словно освещавший своими алыми губами и   белыми зубами нижнюю часть лица, подобно тому как глаза освещали верхнюю,   длинные изящные пальцы и рука с необычайно гибкой кистью – все это создавало   женщину, поражавшую своей грацией, душевностью, красотой и очарованием. Она   никоим образом не была застенчивой. Она управляла домом уверенно и спокойно,   как подобает высокородным особам, и это было тем более удивительно, если иметь   в виду ее нынешнее состояние.      

Сиделка   Кеннети, напротив, была невысока ростом, плотного телосложения, с полными руками   и ногами. Желто-каштановые густые волосы своим цветом напоминали осеннюю   листву, а золотисто-карие глаза весело искрились на веснушчатом загорелом лице.   Курносый нос и крупный роте широкими белыми зубами говорили о добродушной,   неутомимой натуре.      

Очевидно,   по пути сюда доктор Уинчестер сообщил ей все необходимые подробности, и мисс   Кеннети без единого слова занялась больным. Осмотрев постель и встряхнув   подушки, она обратилась с каким-то вопросом к доктору, и тот дал ей указания; а   затем мы вчетвером перенесли Абеля Трелони с дивана на кровать.      

Сразу   после полудня, когда возвратился сержант Доу, я поспешил в свое жилище на Джермин-стрит   и отправил в дом Трелони с нарочным кое-что из одежды, книг и документов,   которые могли мне понадобиться в ближайшие дни, затем поехал на службу.      

В тот   день суд заседал до вечера, и, когда я оказался у ворот дома на Кенсингтон-Палас-Гарденз,   уже стемнело, пробило шесть вечера.      

Меня   поместили в большой комнате рядом с кабинетом мистера Трелони. Мы еще не распределили   очередность наблюдения в эту ночь, и поэтому ранним вечером дежурства были неравномерными.   Сиделка Кеннети, продежурившая весь день, легла отдохнуть, договорившись прийти   снова в комнату больного поздно вечером. Ее сменили миссис Грант и сержант Доу,   пожелавший завершить тщательный осмотр комнаты и прилегающих помещений. Доктор   Уинчестер, столующийся у мисс Трелони, после ужина заменил их. В девять часов   настал наш черед. Мисс Трелони заверила меня, что спала днем, а ночью намерена не   сомкнуть глаз и наблюдать. Мы вошли в кабинет на цыпочках, так тихо, что   склонившийся над кроватью доктор не услышал нас и заметно вздрогнул, когда   поднял глаза и встретился с нами взглядом. Мне показалось, что Уинчестер несколько   сердит на себя за мимолетный испуг, потому что он торопливо заговорил, пытаясь   преодолеть свое смущение:      

– Я   абсолютно не в силах найти малейшую причину для ступора. Похоже, все его жизненные   органы не повреждены, нет также наружных признаков какой-либо травмы мозга. Я   давал больному пищу, и это пошло на пользу. Дыхание у мистера Трелони сильное и   ровное, а пульс стал медленнее, но усилился по сравнению с утренним. Я не могу   найти следов каких-то известных препаратов, и его бессознательное состояние не   напоминает ни один из случаев гипнотического сна, виденных мною в клинике Шарко   в Париже. Что касается этих ран, – он осторожно коснулся забинтованной   кисти, лежавшей поверх покрывала, – не знаю, как их объяснить. Пределы   вероятности допускают, что всему виной было дикое животное, при условии, что   оно имело возможность заточить себе когти. Правда, на мой взгляд, это абсурдно.   Но кстати, нет ли здесь в доме каких-либо необычных домашних животных,   наподобие выдры?      

Мисс   Трелони улыбнулась печальной улыбкой, при виде которой у меня сжалось сердце, и   ответила:      

– Ах,   нет! Отец не любит животных, разве что мертвых, то есть превращенных в   мумии. – В ее словах прозвучал оттенок горечи или ревности. – Даже   мой бедный кот отнюдь не желанный гость в этом доме, и, хотя он самое милое и   послушное существо на свете, ему не позволено находиться в этой комнате.      

В то   время как она говорила, послышался слабый звук: кто-то дергал дверную ручку.   Лицо Маргарет мгновенно просветлело, девушка метнулась к двери, сообщив на   ходу:      

– Это   он! Это мой Сильвио. Представляете, он встает на задние лапы и теребит дверную   ручку, когда хочет войти в комнату. – Она открыла дверь и обратилась к   коту, словно к ребенку: – Хочешь сюда, малыш?      

Никогда   не видел более красивого «перса», да еще такого редкого шиншиллового окраса!   Взяв кота на руки, мисс Трелони вернулась к нам. Это был огромный зверь с   надменными манерами и могучими лапами, цепко стоящими на земле. Маргарет стала   ласкать его, но Сильвио, завертевшись ужом, вдруг выскользнул из ее рук.   Перебежав через комнату, он встал напротив низкого стола, на котором находился   саркофаг с мумией кошки,[3]   и начал мяукать и рычать. Маргарет поспешила к коту и вновь взяла его на руки,   несмотря на попытки «перса» вырваться. Впрочем, он не кусался и не царапался,   очевидно, не желая причинить боль прекрасной хозяйке, и даже прекратил громко   мяукать.      

– Что   за несносный Сильвио! Разве можно так себя вести? Пожелай доброй ночи джентльменам   и отправляйся ко мне в комнату!      

С этими   словами она протянула мне кошачью лапу для пожатия. Я не мог не восхититься ее   величиной:      

– Эта   лапа напоминает боксерскую перчатку с когтями.      

Девушка   улыбнулась.      

– Смотрите,   у моего Сильвио семь пальцев!      

Она   раскрыла лапу кота. И в самом деле, на ней было семь когтей. Я осторожно   погладил лапу, но один из когтей случайно – потому что кот отнюдь не сердился,   а дружелюбно мурлыкал – вонзился мне в руку. У меня невольно вырвалось:      

– Э,   да у него когти как бритвы!      

Услышав   мое восклицание, доктор подошел к нам поближе, наклонился и внимательно   осмотрел кошачьи когти. От моего внимания не ускользнул его тихий возглас   изумления. Уинчестер достал из кармана блокнот, вырвал оттуда лист бумаги и   положил его себе на ладонь. Коротко извинившись перед мисс Трелони, он поместил   на него кошачью лапу и прижал ее сверху другой рукой. Похоже, коту не   понравилась эта фамильярность, и он попытался убрать лапу, проделав несколько   прорезей в мягкой бумаге, чего, собственно, доктор от него и добивался. Затем   мисс Трелони унесла своего любимца и вернулась через несколько минут.      

– Странно!   Когда Сильвио оказался в этой комнате впервые, – я принесла его показать отцу, –   он, вспрыгнув на стол, также попытался поцарапать или укусить мумию кошки. Отец   рассердился и запретил бедняге Сильвио здесь появляться.      

Тем   временем Уинчестер снял повязку с кисти Абеля Трелони; порезы расчертили ее ярко-красными   линиями. Доктор приложил к ним бумагу с разрывами, сделанными кошачьими когтями.   Прорези в бумаге соответствовали ранам на кисти! Объяснение было излишним.   Долгую минуту в комнате царило молчание, которое неожиданно прервала мисс   Трелони:      

– Но   Сильвио не был здесь прошлой ночью!      

– Вы   уверены? И смогли бы доказать это?      

Девушка,   помедлив, ответила:      

– Я   уверена в этом, но, боюсь, это трудно доказать. Сильвио спит в корзине в моей   комнате. Хорошо помню, как положила его туда прошлой ночью, укрыла одеяльцем и   подоткнула края. А сегодня утром я сама вынула его из корзины. И конечно, я не   заметила его здесь, потому что на самом деле мне было не до того, чтобы уделять   внимание Сильвио.      

Покачав   головой, доктор печальным тоном произнес:      

– Во   всяком случае, доказать что-либо нельзя. Любой кот на свете уже очистил бы   следы крови со своих лап, причем сделал бы это не меньше сотни раз за истекшее   время.      

Мы снова   замолчали, и вновь первой заговорила Маргарет:      

– Но,   по-моему, Сильвио все же никак не мог поранить отца. Моя дверь была закрыта, когда   я впервые услышала шум, и дверь отца – тоже, когда я оказалась рядом с ней. А   когда я вошла, отец уже был ранен, значит, это произошло до того, как туда мог   попасть Сильвио.      

Подобное   рассуждение, если рассматривать его с точки зрения барристера, вполне могло   удовлетворить присяжных. Хозяйка Сильвио явно обрадовалась моим словам:   «Вердикт: не виновен!» Я тоже получил откровенное удовольствие, произнося это,   возможно потому, что кот был любимцем мисс Трелони. Счастливчик!      

Уинчестер,   помолчав, произнес:      

– Приношу   извинения Сильвио, но я все же озадачен его гневом. А к другим мумиям в этом   доме он относится так же? У входа в холле я видел три штуки.      

– Здесь   их множество, – ответила Маргарет. – Иногда я не знаю, где нахожусь –   в частном доме или в Британском музее. Но Сильвио не интересуется ни одной из   них – полагаю, из-за того, что это не мумии животных.      

– Согласен, –   кивнул доктор. – Взгляните, как хороша эта мумия кошки. Не будь она любимицей   некой важной особы, ее никогда не удостоили бы такой чести. Она помещена в   раскрашенный саркофаг, и у нее обсидиановые глаза – в точности как у   человеческой мумии. Но что интересно: мертвой кошке, по-видимому, четыре или   пять тысяч лет, и кот, родившийся практически в другом мире, готов наброситься   на нее, словно на живую. Мисс Трелони, если вы не возражаете, мне хотелось бы   немного поэкспериментировать с этой мумией.      

Чуть   помедлив, Маргарет ответила:      

– Конечно,   делайте все, что сочтете нужным, но, надеюсь, это не причинит вреда или беспокойства   моему бедному Сильвио.      

– О,   с ним все будет в порядке.      

– Поясните   подробнее.      

– Просто   раздобуду мумию-кошку наподобие этой – полагаю, на Музейной улице их предостаточно   – и поставлю здесь. Надеюсь, вы не посчитаете это нарушением инструкций вашего   отца. И тогда мы сможем, по крайней мере, узнать, питает ли Сильвио неприязнь   ко всем мумиям-кошкам или же именно к этой.      

– Не   знаю, – неуверенно пожала плечами мисс Трелони. – Инструкции отца не   допускают никаких компромиссов. Однако обстоятельства требуют, чтобы было   сделано все для его пользы. Полагаю, с этой мумией не может быть связано ничего   особенного.      

Доктор   Уинчестер промолчал. Он застыл на стуле с таким мрачным видом, что в какой-то   степени его настроение передалось мне, и я только сейчас начал осознавать   необычность дела, в котором принял столь глубокое участие. Надо сказать,   окружающая обстановка порождала странные мысли. Диковинные предметы невольно   заставляли задуматься о древних государствах и давно прошедших временах.   Комната была слабо освещена, поэтому ее углы заполняли причудливые тени.   Ощущение чьего-то незримого присутствия порой овладевало мною с такой силой,   что я непроизвольно и испуганно оглядывался, и в такие минуты меня не могло   полностью успокоить даже присутствие доктора и мисс Трелони.      

Стоит ли   объяснять, какое облегчение я испытал, когда к нам присоединилась сиделка Кеннети.   Несомненно, эта уверенная в себе и такая земная женщина сразу же вернула нас в   настоящее из мира иллюзий, принеся с собой ощущение безопасности, едва она   только переступила порог таинственной комнаты. Вплоть до этой минуты я так   окружил больного своими фантазиями, что в конечном итоге все относящееся к нему   потеряло связь с настоящим. Но появление рыжеволосой женщины вновь сделало   мистера Трелони ее пациентом, комната стала палатой для больного, а тени   перестали пугать. Единственное, что не поддавалось устранению, это необычный   запах. Можете поместить мумию в стеклянный футляр и герметично запечатать его,   но она по-прежнему будет источать свой аромат. Может показаться, что четыре или   пять тысячелетий истощают действующие на обоняние свойства любого предмета, тем   не менее, эти запахи живут и тайны их нам неизвестны.      

И   все-таки, неужели ароматы египетских древностей так подействовали на мои нервы,   мою память – и на саму волю? Тогда… могло ли случиться, что Абель Трелони,   проживший полжизни или больше в этой атмосфере, медленно, но постоянно   допускает в свой организм нечто насыщающее его до такой степени, что это   превращается в какую-то неведомую силу или власть над ним?      

Мне   следовало быть осторожным, чтобы не заснуть, и не мешало бы освободиться от   погружавших в транс мыслей. Прошлой ночью я проспал лишь часа четыре и в эту   ночь также должен не сомкнуть глаз. Не объявляя о своем намерении, так как это   могло добавить огорчения и смущения Маргарет, я поспешно покинул дом. Вскоре я   нашел лавку аптекаря, купил там респиратор и вернулся. Было десять часов, и   доктор как раз покидал нас. Сиделка провожала его до дверей особняка, выслушивая   последние наставления. Я вошел в комнату. Мисс Трелони неподвижно сидела возле   постели, неподалеку от нее находился сержант Доу.      

Когда к   нам присоединилась сиделка Кеннети, мы решили, что она с сержантом подежурит до   двух, а затем их сменим мы с Маргарет. Итак, согласно инструкциям мистера   Трелони, в комнате всегда будут находиться мужчина и женщина, и каждый из них   покинет ее, только дождавшись своей смены.      

Я лег на   диван в отведенной мне комнате, договорившись с одним из слуг, чтобы он разбудил   меня около двенадцати. Через минуту-другую я заснул, а когда проснулся, то   несколько секунд приходил в себя, с трудом вспоминая, где нахожусь. Впрочем,   даже короткий сон пошел мне на пользу, и теперь ситуация казалась мне не такой   затруднительной, нежели раньше вечером. Умывшись холодной водой, я направился в   спальню мистера Трелони. Сиделка с невозмутимым видом находилась возле постели,   а детектив расположился в кресле на другом конце комнаты, в полутьме. Он не   пошевелился, пока я не подошел к нему, и затем глухо произнес:      

– Все   в порядке, я не спал!      

Попробуем   поверить, подумал я и сказал сержанту, что его дежурство закончено и он может   идти спать, пока я не разбужу его в шесть. Казалось, Доу обрадовался и живо   направился к выходу, но у двери замешкался и, обернувшись ко мне, тихо   произнес:      

– Я   сплю чутко и буду держать под рукой свои пистолеты. Надеюсь, тяжесть в голове   исчезнет, когда я освобожусь от этого запаха мумий.      

На мой   вопрос, не нужно ли ей чего, сиделка отрицательно покачала головой. От моего внимания   не ускользнул флакон с нюхательной солью на коленях у женщины. Несомненно, и   она ощущала воздействие запаха. Мне не хотелось, чтобы она заметила респиратор,   поэтому я направился к креслу в углу за ее спиной. Здесь я спокойно надел его и   устроился поудобнее.      

Некоторое   время я сидел, размышляя о странном запахе; кстати, сама мысль о том, что я,   благодаря респиратору, не чувствую его, доставляла мне большое удовольствие.   Отсутствие тревоги успокоило мой мозг, и случилось так, что во сне или наяву ко   мне пришло видение.      

Я   по-прежнему находился в комнате и сидел в кресле. На мне был надет респиратор,   и я знал, что дышу свободно. Сиделка располагалась спиной ко мне; Абель Трелони   лежал неподвижно, словно мертвый. Откуда-то издалека доносились звуки города:   частый стук колес, выкрики загулявшего кутилы, дальнее эхо свистков. В комнате   имелся только один источник света – лампа с зеленым абажуром, поэтому помещение   опять наполнили таинственные тени. Спустя некоторое время послышалось слабое   мяуканье кошки, затем шорох штор и металлический звон, как при слабом ударе   металла о металл. Я сидел как зачарованный, не в силах двинуть рукой или ногой,   постепенно погружаясь в трясину кошмарного сна.      

И вдруг –   возвращение к реальности! Яркий свет на мгновение ослепил меня, в ушах зазвенел   отчаянный крик. Послышались пистолетные выстрелы – один, другой… Когда зрение   мое полностью восстановилось, я едва не вскрикнул от ужаса при виде того, что   предстало моим глазам.      

 Глава IV      

ВТОРАЯ ПОПЫТКА      

       

Тени   исчезли под ярким светом многих ламп, и каждая вещь приобрела четкий и реальный   облик. У пустой кровати по-прежнему сидела Кеннети, всем своим видом напоминая   каменное изваяние. На лице у нее не было ни страха, ни ужаса, в глазах – ни   удивления, ни интереса, женщина превратилась в существо, абсолютно безразличное   к окружающему миру. Постельное белье было разбросано, будто больного вытащили   из-под простынь, на полу валялись бинты. Что касается мистера Трелони, то он   оказался почти на том же месте, где его нашли предыдущей ночью, – у   огромного сейфа. На него опять напали, причем опять попытались отрезать руку –   очевидно, чтобы снять браслет. Со стены был снят тяжелый нож «кукри» – такое   оружие используют горные племена Индии, и теперь он валялся рядом с неподвижным   телом. Сбоку от мистера Трелони стояла на коленях Маргарет, и ее белую ночную   рубашку покрывали пятна крови. Посредине комнаты полуодетый сержант Доу с   ошеломленным видом перезаряжал свой револьвер. Судя по всему, он не совсем   проснулся и не отдавал себе отчет в том, что происходит. Несколько слуг со   всевозможными светильниками в руках теснились в дверях.      

Когда я   поднялся с кресла и шагнул вперед, Маргарет, взглянув на меня, пронзительно закричала   и вскочила на ноги. Насколько я понял, мое лицо, которое все еще прикрывал   респиратор, и взъерошенные после сна волосы подействовали на нее устрашающе.   Кстати сказать, сама девушка в белой рубашке, испачканной в крови, стекавшей на   ее босые ноги, тоже вызывала невольную дрожь. Так как я всего лишь спал и к   тому же был в респираторе, меня не коснулось странное воздействие, поразившее   мистера Трелони, сиделку Кеннети и в меньшей степени сержанта Доу. Поэтому я   успел предотвратить другую катастрофу, потому что полуневменяемый детектив уже   целился в меня. Он действовал машинально, и в его красных полусонных глазах не   было даже намека на осознанное действие. Но я успел сорвать респиратор и криком   предупредить его. Как ни странно, напряжение этой ситуации было снято довольно   простым способом: миссис Грант, видя, что на юной леди надета одна лишь ночная   рубашка, отправилась за халатом и, принеся его, набросила ей на плечи. Этот   обычный жест вернул нас в реальность, и все как один занялись самым   безотлагательным делом, а именно остановкой кровотечения из руки раненого. Урок   прошлой ночи не был потерян даром: теперь мы знали, что делать в подобном   случае. После перевязки мистер Трелони был поднят на диван, где он лежал вчера,   и затем наше внимание переключилось на сиделку. Во время всей этой суматохи она   ни разу не шевельнулась и продолжала сидеть на стуле, сохраняя спокойное,   естественное дыхание и безмятежную улыбку. Поскольку предпринимать что-либо до   прихода доктора было явно неразумно, мы с Доу принялись делиться своими   соображениями по поводу положения в целом.      

Тем   временем миссис Грант увела с собой юную хозяйку дома и помогла ей переодеться.   Когда Маргарет вернулась, она выглядела немного спокойнее, хотя ее руки мелко   дрожали, а лицо было белым как мел. Я видел, как девушка, прежде всего,   посмотрела на отца, а затем ее взгляд обежал комнату, то и дело, останавливаясь   на каждом из присутствующих, как будто в поисках утешения. Для меня было   очевидным, что Маргарет не знала, с чего начать и кому довериться, и, чтобы ее   успокоить, я сказал:      

– Со   мной уже все в порядке, я просто заснул.      

Чуть   задыхаясь, мисс Трелони тихо ответила:      

– Просто   заснул! Но мой отец оказался в опасности! А ведь я доверилась вам!      

Я ощутил   укол правды в ее упреке, но, тем не менее, продолжал:      

– Да,   просто заснул. Это весьма плохо, я знаю, но дело обстоит не так уж просто. Не   прими я определенных предосторожностей, то сейчас напоминал бы нашу сиделку.      

Маргарет   живо глянула на зловещую фигуру, похожую на раскрашенную статую, и черты ее   лица смягчились. С обычной своей прямотой она извинилась:      

– Простите   меня! Не хотела быть грубой, но я так расстроена и напугана… Едва понимаю, что   говорю. Ах, как это ужасно – каждую минуту опасаться новой беды!      

Эти   слова болью отозвались в моем сердце, и я попытался ее утешить:      

– Возможно,   когда-нибудь эти события будут нам понятны, но сейчас давайте попытаемся хоть   как-то объяснить случившееся. Расскажите мне все, что помните!      

Пожалуй,   мое предложение несколько оживило девушку. Немного успокоившись, Маргарет   заговорила:      

– Я   спала и внезапно проснулась из-за ужасного чувства, что отцу грозит большая опасность.   Вскочив с постели, я даже не набросила на себя халат и побежала в его комнату.   Там была кромешная тьма, но, когда я открыла дверь, света оказалось достаточно,   чтобы я увидела белевшую ночную рубашку отца и поняла, что он лежит возле   сейфа, на том же месте, где и в первую ужасную ночь. Затем я, кажется, на миг   обезумела. – Маргарет вздрогнула.      

Я   встретился взглядом с сержантом Доу, все еще крутившим в руках револьвер, и   спокойно предложил ему:      

– А   теперь расскажите нам, куда вы стреляли?      

Полицейский   некоторое время собирался с мыслями, и в этом ему помогла привычка подчиняться   приказам, затем, оглядев оставшихся в комнате слуг, сказал с важностью,   присущей представителю закона:      

– Вам   не кажется, сэр, что мы должны позволить слугам уйти?      

Я   одобрительно кивнул, слуги поняли намек и удалились, хотя и неохотно. Когда   последний из них закрыл за собой дверь, сержант продолжил:      

– Пожалуй,   я лучше расскажу вам о своих впечатлениях, сэр, чем просто перечислю мои   действия, насколько я помню их.      

В его   манерах появилось глубокое почтение, вероятно возникшее из-за того, что   собственное положение казалось ему довольно неловким.      

– Я,   не раздеваясь, лег спать, положив револьвер под подушку. Не знаю, как долго я   проспал, – меня разбудил крик, хотя я не уверен в этом, потому что   чувствовал тяжесть в голове. Первое, о чем я подумал, был револьвер. Схватив   его, я выскочил в коридор, где теперь уже действительно услышал вопль или,   скорее, зов о помощи, и вбежал в эту комнату. Здесь было темно, и единственный   свет проникал из коридора через открытую дверь. Мисс Трелони – это она кричала –   стояла на коленях возле своего отца. Мне показалось, будто кто-то движется   между мною и окном, и я выстрелил. Нечто немного продвинулось вправо и   оказалось между окнами – я снова нажал на курок. Затем вы поднялись с кресла и…   Мне показалось – ведь я с трудом соображал, наполовину проснувшись, поэтому,   сэр, непременно примите это в расчет, – показалось, будто вы и есть это   самое существо, в которое я стрелял. Так что я собрался выстрелить снова, но вы   сняли респиратор.      

Я   постарался как можно точнее сформулировать вопрос:      

– Вы   говорите, я показался вам тем существом, в которое вы стреляли. Каким   существом?      

Сержант   озадаченно почесал в затылке, но не ответил.      

– Продолжайте, –   настаивал я. – Что это за существо и как оно выглядело?      

– Не   знаю. Мне показалось, будто там кто-то был, но кто это и на кого похоже это существо,   я не имею ни малейшего понятия. Наверное, всему виной мои мысли о пистолете   перед тем, как заснуть, а также то, что я примчался сюда, ничего не соображая,   едва проснувшись, – обратите на это внимание, сэр. – Он цеплялся за   свое объяснение, словно за спасательный круг.      

Мне не   хотелось портить с ним отношения; напротив, такой союзник вовсе не оказался бы   лишним. К тому же не следовало забывать и о собственном промахе, поэтому я   обратился к нему как можно более мягким тоном:      

– Не   волнуйтесь, сержант! Вы действовали правильно, поэтому давайте, пока события свежи,   вернемся на то место, где вы стояли, и проследим траекторию ваших пуль.      

Сразу за   креслом, в котором совсем недавно сидел я, чуть позади стоял высокий инкрустированный   перламутром шкафчик. Стеклянная дверца была разбита, и я спросил:      

– Сюда   угодила ваша первая пуля или вторая?      

Ответ   последовал немедленно:      

– Вторая.   Первая попала вон туда!      

Он   указал чуть левее, поближе к стене, где стоял огромный сейф. Проследив   направление его руки, я подошел к низенькому столу, на котором среди прочих   диковин находилась мумия кошки, вызвавшая гнев Сильвио. Пуля разбила стеклянную   вазочку и чашу из черного базальта с изящной гравировкой.      

Что   касается шкафчика, в который угодила вторая пуля, он, очевидно, служил для   хранения ценных диковин, потому что в нем находились несколько золотых   скарабеев[4]   и изящных поделок из зеленой яшмы, аметиста, лазурита, опала и сине-зеленого   фарфора. К счастью, ни одна из этих вещиц не пострадала. Мое внимание привлекли   фигурки павиана, шакала, сокола и человека[5]   около изящной золотой фигурки бога с головой сокола;[6] эти древние диковины   обладали тем же странным запахом, и на меня через разбитое стекло повеяло   специями, смолой и битумом, причем сильнее, чем от других предметов,   находившихся в комнате.      

Я   настолько утратил чувство времени, что удивился, заметив, как посветлело   снаружи, и в этот момент миссис Грант подошла к окнам и подняла жалюзи.      

Трудно   было представить себе нечто более призрачное, нежели эта комната, когда в нее   проник слабый свет раннего утра – без розоватого оттенка, появлявшегося на   рассвете в восточной части неба, поскольку окна выходили на север. Электрические   лампы казались тусклыми, однако каждая тень обрела особую четкость и   насыщенность. Все было резким и невыразимо унылым; лицо бесчувственного   человека на диване приобрело желтоватый оттенок, а лицо сиделки – зеленый из-за   колпака находившейся рядом лампы. Фарфоровая бледность мисс Трелони заставила   мое сердце болезненно сжаться. Неужели сюда никогда не вернутся краски жизни и   счастье?..      

Не   сомневаюсь, что присутствующие испытали самое настоящее облегчение, когда в   комнате появился задыхающийся от бега доктор. Уинчестер задал лишь один вопрос:      

– Кто-нибудь   может сказать, каким образом была получена эта рана?      

Видя,   как все качают головами под его взглядом, он с мрачным видом склонился над   искалеченной рукой Абеля Трелони. Всего лишь на секунду доктор поднял глаза на   неподвижно сидевшую женщину, но тут же вновь занялся раной, и хмурые морщинки   прорезали его лоб. В комнате царило молчание, прерываемое отрывистыми просьбами   Уинчестера о помощи в тех случаях, когда ему нужен был какой-то инструмент.   Наконец закончив свою работу, он спросил у Маргарет:      

– Что   случилось с мисс Кеннети?      

– Не   знаю. Я обнаружила ее, войдя в комнату в половине третьего, сидящей точь-в-точь   как сейчас. Мы не трогали ее и не меняли ее положения. Она так и не   просыпалась. Даже пистолетные выстрелы сержанта Доу не разбудили ее.      

– Пистолетные   выстрелы? Так значит, вы обнаружили нападавшего?      

Все   молчали, и я решил ответить:      

– Мы   никого не обнаружили. Я находился в комнате, дежуря вместе с сиделкой. Еще в   начале вечера мне показалось, будто запахи в комнате действуют на меня   усыпляюще, и поэтому я решил воспользоваться респиратором. Я надел его, когда   пришел на дежурство, но все равно заснул. Очнувшись, я увидел, что комната   полна людьми: здесь были мисс Трелони, сержант Доу и слуги. Мисс Кеннети сидела   на своем стуле в той же позе, что и раньше. Сержант Доу, находясь под действием   запаха, или гипноза, или… словом, я не знаю, как определить это влияние, вообразил,   что видит нечто движущееся в полутьме комнаты, и дважды выстрелил. Он, кстати, собрался   стрелять и третий раз, так как не узнал меня в респираторе, но, к счастью, я   успел назвать себя. Мистер Трелони лежал на том же самом месте, что и прошлой   ночью, – на полу рядом с сейфом, и из новой раны на его кисти струилась   кровь. Мы подняли его на диван и наложили жгут. До ножа никто не дотрагивался,   он так и лежит в луже крови.      

Доктор   Уинчестер погрузился в размышления, затем сказал:      

– Происшествия   нынешней ночи так же таинственны, как и те, что случились прошлой ночью…      

– Верно, –   кивнул я.      

Он   помолчал, затем повернулся к Маргарет и добавил:      

– Пожалуй,   лучше перенести сиделку Кеннети в другую комнату. Полагаю, для этого нет никаких   препятствий?      

– Конечно!   Пожалуйста, миссис Грант, подготовьте комнату и распорядитесь отнести туда   сиделку.      

Экономка   немедленно покинула нас и, вернувшись через несколько минут, объявила:      

– Комната   готова, и люди уже здесь.      

Двое   слуг вошли в комнату и, подняв одеревенелое тело женщины, вынесли ее из комнаты   под бдительным присмотром доктора. Маргарет оставалась со мной, а миссис Грант   отправилась с доктором в комнату, предназначенную сиделке. Едва за ними   закрылась дверь, девушка подошла ко мне и, взяв мои руки в свои, сказала:      

– Надеюсь,   вы забудете о моих словах. Я не хотела обидеть вас, а просто была очень расстроена.      

Я ничего   не ответил, но поднес ее руки к губам и почтительно поцеловал их. Затем мы подошли   к дивану. Рассвет уже заметно набрал силу, и, глядя на неподвижное лицо мистера   Трелони, напоминавшее при свете утра маску, я еще раз утвердился в мысли, что   за событиями последних двадцати шести часов кроется тайна. Знал ли о ней этот   обладатель широкого лба, кустистых бровей и массивной челюсти? Пока я со   вниманием настоящего физиономиста изучал застывшие черты лица Абеля Трелони,   мною вновь овладело ощущение надвигавшегося сна, как это случилось прошлой   ночью. Однако я твердо держался за настоящее, чему в немалой степени способствовало   то, что Маргарет, прижавшись к моему плечу, тихо заплакала. Какие-либо слова   здесь не имели значения, мы поняли друг друга, и девушка не отстранилась, когда   я положил ей руку на плечо, словно старший брат, утешающий младшую сестру в ее   детских обидах. То, что я взял на себя роль защитника, усилило мою   решительность и, похоже, очистило мозг от смутных мыслей. Кстати, у меня хватило   сообразительности убрать руку с ее плеча, когда у двери послышались шаги   доктора.      

Войдя в   комнату, Уинчестер пристально посмотрел на больного, прежде чем заговорить.   Брови его были нахмурены, а губы плотно сжаты. Наконец он медленно, точно   размышляя, произнес:      

– Мне   кажется, что ваш отец и сиделка подверглись одному и тому же воздействию. Правда,   в случае с мисс Кеннети кома не столь выражена, поэтому мы сможем добиться   успеха быстрее. Я поместил ее на сквозняке, и уже заметны признаки обычного   обморока, хотя и весьма слабые. Одеревенение уменьшилось, и кожа кажется более   чувствительной – или, скорее, менее нечувствительной к боли.      

– Как   вы думаете, – спросил я, – почему тело мистера Трелони не было   одеревенелым?      

– На   ваш вопрос я не могу ответить. Но рано или поздно мы узнаем диагноз. Это   полезный урок нам и, возможно, тем, кто придет после нас! – добавил он с   искренним жаром человека увлекающегося.      

На   протяжении утра доктор постоянно курсировал между двумя комнатами, наблюдая за   обоими своими пациентами. Миссис Грант он приказал приглядывать за сиделкой, а   с хозяином дома постоянно была его дочь или я, чаще мы оба. Тем не менее, мы   смогли помыться, переодеться и даже позавтракать, пока доктор с миссис Грант   заменяли нас у постели мистера Трелони.      

Сержант   Доу отправился в Скотленд-Ярд доложить о событиях прошлой ночи, а затем в   ближайший участок для того, чтобы встретиться там с Джонни Райтом, о котором   говорил старший офицер Долан. Когда он вернулся, я по его несколько смущенному   виду предположил, что ему здорово досталось за стрельбу в комнате без   надлежащего повода. Его фраза несколько прояснила для меня этот вопрос:      

– Хороший   характер кое-чего стоит, сэр, что бы там ни говорили. Вот, посмотрите, у меня   не отобрали оружие!      

День   выдался напряженным, на его исходе сиделке стало заметно лучше. Мисс Кеннети   по-прежнему дышала спокойно и ровно и не пугала неподвижностью статуи, а всем   своим обликом напоминала спокойно спящего человека. Поздним вечером явились   приглашенные доктором две сиделки, одна из которых должна была оставаться с   Кеннети, а другая – разделить ночное наблюдение с Маргарет, отказавшейся   покинуть отца. Готовясь к дежурству, девушка проспала несколько часов днем. Мы   договорились о дежурстве в комнате мистера Трелони. Миссис Грант должна была   оставаться с ним до двенадцати, после чего ее сменит мисс Трелони. Новая   сиделка должна была находиться в комнате Маргарет и навещать своего подопечного   каждые четверть часа. Доктор останется до двенадцати, а затем его сменю я.   Детектив на протяжении ночи должен быть неподалеку от комнаты и периодически   заходить в нее, проверяя, всели в порядке. Таким образом, организовав двойное   наблюдение, мы предполагали избежать повторения событий прошлой ночи.      

Когда   зашло солнце, всех охватило странное угрюмое волнение, и каждый по-своему приготовился   к бодрствованию, причем по совету доктора все без исключения обзавелись   респираторами.      

 Глава V      

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ   ИНСТРУКЦИИ      

       

Придя на   дежурство в половине двенадцатого, я обнаружил в комнате образцовый порядок.   Новая сиделка со строгим видом расположилась на том же стуле у постели мистера   Трелони, что и мисс Кеннети прошлой ночью. Чуть поодаль, между кроватью и   сейфом, расхаживал доктор Уинчестер, он на редкость комично выглядел в   закрывавшем нос и рот респираторе. Задержавшись на пороге, я услышал тихий   звук, оглянулся и увидел нового детектива. Джонни Райт кивнул, приложил палец к   губам и бесшумно удалился. Я, ощущая себя часовым на посту, занял стул снаружи   у двери, пока что не испытывая желания попасть под таинственное воздействие,   как это случилось прошлой ночью. Разумеется, мои мысли вращались вокруг   недавних событий, я то и дело приходил к странным заключениям, выводам и   догадкам, однако чувство реальности не покидало меня. Казалось, прошло совсем   немного времени, когда совершенно неожиданно для меня дверь из комнаты   распахнулась и в коридор шагнул доктор Уинчестер, снимая на ходу респиратор.      

– Я   ухожу, – произнес он, – и приду рано утром, разумеется, если за мной   не пошлют раньше.      

Сержант   Доу не заставил себя ждать (он сменил доктора), а я по-прежнему оставался снаружи,   через каждые десять минут заглядывая в комнату. Пустая формальность, надо   сказать, так как в темноте ничего не было видно.      

Ближе к   полуночи ко мне присоединилась Маргарет. Она спросила меня, не случилось ли   что-нибудь особенное, и была вполне удовлетворена отрицательным ответом. Прежде   чем пойти к отцу, девушка навестила мисс Кеннети, и мне показалось, что после   визита к спящей сиделке она, если можно было так сказать, слегка повеселела.   Надев респираторы, мы вошли в комнату. Детектив и сиделка поднялись нам   навстречу, и мы заняли их места.      

Комнату   освещала единственная лампа, она отбрасывала белый круг на потолок, окрашивая в   изумрудный цвет нижние края абажура. Черные силуэты теней, как и прошлой ночью,   заполняли углы. Ночные звуки, доносившиеся с улицы, усиливали таинственность,   царившую в словно окутанной черным покровом комнате. Я не чувствовал ни   малейшей сонливости и, тихо приближаясь раз в десять минут к постели мистера   Трелони, видел, что его дочь не спускает с него глаз. Каждые четверть часа то   один, то другой полисмен заглядывал через приоткрытую дверь.      

Время   шло, и круг света по-прежнему оставался на потолке, но был уже не столь ярким,   а края колпака лампы напоминали скорее нефрит, нежели изумруд. Из коридора   послышался серебряный перезвон часов: они пробили дважды, и почти сразу меня   охватило странное ощущение. Судя по движению Маргарет – она настороженно   оглядывалась по сторонам, – девушка испытывала похожее чувство. Детектив   только что заглядывал, таким образом, мы остались с нею вдвоем у   бесчувственного Абеля Трелони на четверть часа.      

Мое   сердце сильно заколотилось, и тело сковал страх: мне показалось, что кто-то,   неслышно ступая, вошел в комнату и его присутствие теперь ощущалось рядом.   Что-то задело мою ногу. Преодолевая оцепенение, я торопливо опустил руку – и   коснулся шелковистой спины кота. Со слабым, еле слышным рычанием животное   провело когтистой лапой по моей руке. Тихо поднявшись, я подошел к постели   больного. Мисс Трелони вскочила при моем приближении, глаза ее обезумели, и она   тяжело дышала, будто от нехватки воздуха. Когда я коснулся ее, она едва ли почувствовала   это, продолжая двигать руками перед собой, словно отгоняя что-то невидимое.      

Нельзя   было терять ни минуты: схватив ее на руки, я бросился к двери, широко распахнул   ее и шагнул в коридор с громким криком:      

– Помогите!   Помогите!      

На мой   призыв почти мгновенно откликнулись двое детективов, миссис Грант и сиделка.   Следом за ними прибежали несколько слуг, женщин и мужчин. Я положил девушку на   диван в соседней комнате, предоставив заботиться о ней миссис Грант, и бросился   назад, в кабинет хозяина дома. Сержант Доу и сиделка последовали за мной.      

Мы   успели как раз вовремя. Рядом с большим сейфом, как и в предыдущие две ночи,   лежал мистер Трелони, вытянув левую, забинтованную руку. Сбоку от него я   заметил воткнувшийся в паркет египетский нож в форме листа – раньше оружие   находилось среди диковин в разбитом шкафчике. В комнате все оставалось на своих   местах, никаких признаков кого-либо или чего-либо необычного. Мы с полисменом   тщательно обыскали ее, а тем временем сиделка и двое слуг снова уложили   раненого на кровать. Вскоре Маргарет вернулась в комнату. Она была бледной, но,   судя по всему, самообладание вернулось к ней. Подойдя ко мне, девушка тихо сказала:      

– Я   почувствовала, что теряю сознание и… Вы ранены! Посмотрите, ваша рука в крови!      

Мисс   Трелони схватила меня за руку и поднесла ее к глазам. Увидев параллельные линии   царапин, она не смогла сдержать крик:      

– Это   та же рана, что и у отца! – Затем, осторожно, но быстро опустив мою руку,   она обратилась ко мне и сержанту Доу: – Идемте в мою комнату! Сильвио там, он в   своей корзине.      

Мы   последовали за ней и обнаружили кота сидящим в корзине и тщательно облизывающим   лапы. Маргарет наклонилась и взяла одну из его передних лап в ладонь, но   Сильвио это явно не понравилось, и он зарычал. Тут в комнату вошла миссис   Грант. Увидев, что мы смотрим на кота, она сказала:      

– Сиделка   – сестра Дорис – утверждает, что Сильвио спал на постели Кеннети, он явился туда   сразу после того, как вы вошли в комнату хозяина. Еще она говорит, что женщина   стонет и бормочет во сне, словно ей приснился кошмар. Думаю, пора пригласить   доктора Уинчестера.      

– Пошлите   за ним немедленно! – попросила Маргарет, и мы вернулись в комнату Абеля Трелони.      

Девушка   некоторое время стояла, молча, сдвинув брови, затем, очевидно приняв решение,   обратилась ко мне:      

– Вам   не кажется, что нам следует созвать консилиум? Конечно, я полностью доверяю доктору   Уинчестеру; похоже, у этого человека острый ум. Но все же он молод, а нам нужны   те, кто обладают большим количеством знаний и опытом, – именно эти   качества помогут им определить, что случилось с моим бедным отцом. Ах! Все это   так ужасно!      

На ее   глазах показались слезы, и я, как мог, постарался утешить ее.      

Снизу   донесся голос доктора – Уинчестер прибыл, как всегда, быстро. Прежде всего он   намеревался посетить хозяина дома, но, узнав, что тот не получил новых ран,   сперва отправился к сиделке Кеннети. Увидев ее, доктор облегченно вздохнул.   Взяв полотенце, Уинчестер окунул его кончик в холодную воду и легко провел им   по ее лицу. Спящая чуть пошевелилась. Тогда новой сиделке, сестре Дорис, были   даны следующие указания:      

– Она   проснется самое большее через несколько часов. Может быть, вначале у нее будет   кружиться голова или с ней приключится истерика. В таком случае… – Дальше   доктор перешел на медицинскую терминологию.      

– Да,   сэр! – послушно кивнула Дорис, и мы пошли к мистеру Трелони.      

Едва мы   вошли, миссис Грант вместе с сиделкой покинули комнату, оставив нас наедине с хозяином   дома. Когда дверь за ними закрылась, доктор попросил меня рассказать о недавних   событиях. Я постарался не пропустить ни единой мелочи. Мое не слишком долгое   повествование прерывалось его вопросами о том, кто при этом присутствовал и в   каком порядке каждый из нас приходил в комнату. Он спросил и о других вещах, но   они показались мне не слишком важными и такие подробности не удержались в моей   памяти. По окончании нашего разговора он весьма решительно обратился к   Маргарет:      

– Полагаю,   мисс Трелони, только моими знаниями здесь не обойтись. Давайте соберем консилиум.      

Она   ответила сразу же:      

– Рада,   что вы пришли к такому выводу, и полностью согласна с вами. Кого вы можете предложить?      

– А   вы? – спросил он. – Кого-нибудь, кто знает вашего отца? Его никто не консультировал?      

– Мне   об этом неизвестно. Но я надеюсь на вас – выберите того, кого считаете лучшим.   Моему дорогому отцу необходимо срочно оказать помощь, и я буду глубоко   признательна вам.      

– Есть   несколько хороших специалистов, но все они рассеяны по всему свету. Как ни странно,   специалистами по мозгу рождаются, а не становятся, хотя для окончательного   совершенствования в этой работе необходим тяжелый труд. Самый смелый   исследователь на сегодняшний день – японец Чиуни, но он, скорее хирургический   экспериментатор, нежели практик. Кроме него есть Цаммерфест из Упсалы, Фенелон   из Парижского университета и Морфесси из Милана. Но на первое место я бы   поставил Фрере из Королевского колледжа. Он лучше всех названных сочетает   теорию и практику, обладает огромным опытом. Для всех нас, кто восхищается им,   большая жалость, что столь стойкие нервы и проворные руки подвержены влиянию   времени. Со своей стороны я предпочел бы Фрере любому другому.      

– В   таком случае, – решительно произнесла мисс Трелони, – давайте   пригласим доктора Фрере и сделаем это как можно скорее!      

Казалось,   с плеч доктора Уинчестера упал груз, он заметно повеселел и заговорил с легкостью   и живостью, которых не проявлял прежде:      

– Я   отправлюсь к нему рано утром и попрошу немедленно приехать сюда. – Затем он   повернулся ко мне и добавил: – Позвольте-ка забинтовать вам руку.      

– Просто   царапина. – Я пожал плечами.      

– Тем   не менее, ее следует обработать. Царапина, нанесенная любым животным, может   представлять опасность, лучше не рисковать.      

Я   подчинился, и он с помощью увеличительного стекла осмотрел несколько   параллельных царапин и сравнил их с отметинами когтей Сильвио на листе бумаги,   который извлек из своей записной книжки. Затем он убрал бумагу, коротко   заметив:      

– Этот   Сильвио способен проскользнуть, куда ему не следует, и вовремя убраться.      

Утро   тянулось медленно. К десяти часам сиделке Кеннети стало настолько лучше, что   она смогла сесть на постели и пробормотать несколько фраз. Но мысли ее   путались, и она не знала, что с ней произошло, и не интересовалась происходящим.      

Около   одиннадцати вернулся доктор Уинчестер вместе с сэром Джеймсом Фрере. Итак, мисс   Трелони придется вновь испытать боль, объясняя очередному незнакомцу, насколько   она не осведомлена в том, что касалось образа жизни ее отца.      

Сэр   Джеймс Фрере был человеком, привлекавшим к себе внимание, прежде всего неординарной   внешностью: пронзительные глаза, упрямый решительный рот. Казалось, стоит ему   нахмурить широкие кустистые брови – и немедленное повиновение его желаниям   обеспечено. Впрочем, когда мы познакомились ближе, вся эта таинственность и   суровость куда-то исчезла.      

Оба   доктора оставались в комнате мистера Трелони достаточно долго и один раз   посылали за сестрой Дорис для непродолжительной беседы с ней. Затем оба они   задали несколько вопросов сиделке Кеннети. Позже Уинчестер рассказал мне, что   эта женщина дала полные и исчерпывающие ответы на все вопросы доктора Фрере,   касавшиеся Абеля Трелони до того момента, как она потеряла сознание. Затем   доктора отправились в кабинет хозяина дома, откуда вскоре донеслись их громкие   голоса: судя по всему, спор был таким бурным, что я почувствовал себя неловко.   Маргарет находилась на грани нервного срыва. Бедная девушка! На ее долю выпало   столько печальных волнений, что нервные силы ее почти истощились.      

Наконец   они вышли – сэр Джеймс первым, с суровым и загадочным видом, словно сфинкс.   Доктор Уинчестер следовал за ним по пятам, лицо его было бледным и выдавало   сильное волнение. Сэр Джеймс предложил мне и мисс Трелони уединиться с ним и   доктором Уинчестером в одной из комнат. Как только мы сели в кресла, он   обратился ко мне:      

– Доктор   Уинчестер объяснил мне, что вы друг мисс Трелони и уже довольно много знаете об   этом деле. Возможно, ваше присутствие пойдет нам на пользу. Я слышал о вас   самые лестные отзывы, мистер Росс, жаль, что не имел удовольствия с вами раньше   познакомиться. Доктор Уинчестер уверяет меня, что некоторые события этого дела   озадачили его и особенно интересуют вас, поэтому сообщу вам свои соображения по   этому поводу. Что касается меня, я не слишком верю в чудеса, не считая научных,   и могу сказать, что наемным убийцам или грабителям не помешали бы элементарные   уроки анатомии перед следующей попыткой, поскольку они показали себя полными   невеждами. Если их целью было только ограбление, они, похоже, провели его с   изумительной беспомощностью. Впрочем, это не мое дело.      

Повернувшись   к мисс Трелони, сэр Джеймс продолжал:      

– А   теперь о вашем отце. Оставляя в стороне его болезни, на данный момент мы можем   лишь сказать, что он страдает от сильного приступа каталепсии. Сейчас помочь   ничем нельзя, за исключением поддержания его сил. В основном я одобряю лечение,   предпринятое моим другом, и уверен, что с любым незначительным изменением   состояния больного он справится достойно. Случай интересен, крайне интересен,   и, если последует нечто особенное, счастлив буду приехать в любое время. Хочу   обратить ваше внимание лишь на одно обстоятельство. Доктор Уинчестер сообщил   мне, что вы скованы инструкцией, данной вашим отцом на случай подобных событий.   Я же настоятельно советую, чтобы мистера Трелони переместили в другую комнату   или же убрали оттуда все эти мумии и прочие вещицы. Право, не годится держать   больного человека в подобном окружении, заставляя его дышать исходящими от этих   предметов запахами. У вас уже есть доказательства того, как могут действовать   подобные миазмы. Эта сиделка – кажется, Кеннети? – все еще не полностью   вышла из состояния каталепсии, и вы, мистер Росс, как мне сказали, испытали   такое же воздействие. Итак, – тут его брови сдвинулись к переносице, –   будь я здесь главным, я настаивал бы на смене обстановки для больного – или же   бросил бы это дело. Во всяком случае, мои дальнейшие консультации можно   получить лишь после выполнения этого условия. Я верю, что вы поступите, как   хорошая дочь, и сделаете то, что поможет ему сохранить здоровье или разум,   нежели последуете его причудам, будь они поддержаны неминуемыми страхами или же   любым числом «ужасных» тайн. Пока еще не настал день, когда Британский музей   поменяется функциями с больницей Святого Фомы. До свиданья, мисс Трелони.   Искренне надеюсь вскоре увидеть вашего отца в добром здравии. Повторяю, если   элементарные условия, предложенные мною, будут выполнены, я к вашим услугам в   любое время дня и ночи. До свиданья, мистер Росс. Надеюсь, вы вскоре поставите   меня в известность, доктор Уинчестер.      

Он   удалился, и мы стояли молча, пока не затих грохот колес его кареты. Первым   заговорил доктор:      

– Думаю,   как врач сэр Джеймс совершенно прав. Сознаюсь, я готов был наброситься на него,   когда он выставил свое условие, но в то же время… Он не понимает странных   особенностей этого случая и узла, завязанного вокруг нас инструкциями мистера   Трелони. Разумеется…      

Маргарет   перебила его:      

– Доктор   Уинчестер, не желаете ли вы тоже бросить это дело – или предпочтете продолжать   его на условиях вам известных?      

– Бросить   его! Я никогда не бросаю своего пациента, пока в нем теплится жизнь!      

Она   промолчала, но протянула руку, и он бережно пожал ее.      

– Что   ж, – продолжала девушка, – сэр Джеймс знает ненамного больше вас о   состоянии моего отца, и будь он хоть на сотую часть заинтересован в этом, как   вы, то не выставил бы подобных притязаний. Но конечно, я слишком волнуюсь о   бедном отце, и, если появится возможность выполнить некоторые из условий   доктора Фрере, я это сделаю. Сегодня попрошу прийти сюда мистера Марвина и   попытаюсь получить от него совет – можно ли отступать от пожеланий отца. Если   он полагает, что я могу действовать на свой страх и риск, то я не поколеблюсь   сделать это.      

Вскоре   доктор Уинчестер откланялся, а мисс Трелони не без моей помощи написала письмо   мистеру Марвину, в котором она сообщала о ситуации в доме и просила его нанести   визит. Письмо было отправлено с каретой, предназначенной для поверенного, а нам   осталось только вооружиться терпением и ждать.      

Путь от   Кенсингтон-Палас-Гарденздо «Линкольнзинн» не слишком далек, и менее чем через   час мистер Марвин был с нами. Понимая нетерпение Маргарет, он едва ли не с   порога спросил у нее:      

– Когда   вам угодно обсудить со мною детали, касающиеся желаний вашего отца?      

– В   любое время, – ответила она, очевидно не понимая его намека.      

– Почему   бы не сейчас? Но… – Он посмотрел на меня как на конкурента и выпалил: – Мы   не одни.      

– Я   специально пригласила сюда мистера Росса, – успокоила она   поверенного, – Он уже столько знает, поэтому я хочу, чтобы он узнал еще   больше.      

Мистер   Марвин казался несколько смущенным. Те, кто знал его по выступлениям в суде,   вряд ли поверили бы в это.      

– Но,   любезная юная леди, пожелания вашего отца! Конфиденциальность…      

Мисс   Трелони перебила его с выступившим на бледных щеках румянцем:      

– Вы   действительно полагаете, что это соответствует настоящим обстоятельствам,   мистер Марвин? Отец никогда не был откровенен со мной, а теперь я должна узнать   о его пожеланиях от чужого мне джентльмена, о котором понятия не имела до того,   как вскрыла письмо отца, написанное на случай такой крайности… Я полностью   доверяю мистеру Россу и хочу, чтобы он присутствовал здесь. Разумеется, –   добавила она, – лишь в том случае, если это не запрещено моим отцом. Ах!   Простите меня, мистер Марвин, если я кажусь вам резкой, но мне так трудно…      

Маргарет   на несколько секунд закрыла рукой глаза, а мы с мистером Марвином, обменявшись   взглядами, пытались казаться бесстрастными. Она продолжала, на этот раз более   твердым голосом:      

– Пожалуйста,   не думайте, мистер Марвин, что я не благодарна вам за вашу доброту и за то, что   вы быстро приехали. Если вы настаиваете, мы можем остаться одни.      

Я   поднялся, но поверенный сделал протестующий жест. Очевидно, ему понравились ее   слова, и он отвечал с сочувствием в голосе:      

– Что   вы, никоим образом! Ваш отец не сделал никаких указаний по поводу чьего-либо участия,   а я со своей стороны с радостью пойду вам навстречу. Из ваших разъяснений о   болезни мистера Трелони и прочих происшествий следует, что возможность   зловещего развития событий должна управляться непререкаемыми инструкциями   вашего отца. Ибо, пожалуйста, поймите меня, его требования неоспоримы. Они   настолько жестки, что он наделил меня властью, позволяющей мне надзирать за их   выполнением. Пока он жив, он должен оставаться в своей комнате, где ничего   нельзя двигать, ни в коем случае! Он даже предоставил список предметов, которые   должны оставаться на своих местах.      

Маргарет   молчала. Она казалась опечаленной, и, полагая, что знаю причину этого, я спросил:      

– Можно   посмотреть этот список?      

Лицо девушки   мгновенно просветлело, но снова омрачилось грустью при быстром ответе   поверенного, – а он явно был готов к этому вопросу.      

– Только   не в случае, если я принужден применить власть поверенного. Я захватил этот документ   с собой. Убедитесь, мистер Росс, – он протянул мне документ, – как   грамотно он составлен и насколько исчерпывающе доверитель высказывает свои   пожелания, исключая любые уловки. Таковы его собственные слова, не считая   некоторых формальностей, и я заверяю вас, что редко видел более надежный документ.   Даже я не имею права позволить малейшее послабление его инструкциям без явного   нарушения доверия. А это, сами понимаете, невозможно. – Очевидно, последние   слова он добавил, чтобы предотвратить обращения к его сочувствию. Впрочем, ему   явно не понравилась жесткость собственных слов, и он миролюбиво продолжил: –   Надеюсь, мисс Трелони, вам понятно мое искреннее и однозначное желание сделать   все, что могу в пределах своей власти, для облегчения вашей беды. Но в   поступках вашего отца были собственные цели, которые он не раскрывал мне.   Насколько я понимаю, в его наставлениях нет ни единого необдуманного   слова. – Он тяжело вздохнул. – Наверняка я опечалил вас и искренне   переживаю по этому поводу, поскольку вижу, что вам многое довелось перенести.   Но выбора у меня нет. Если хотите посоветоваться со мной по любому поводу, я   обещаю прийти, не задерживаясь ни на минуту, в любой час дня и ночи. Вам   известен мой адрес, а вот – адрес клуба, где меня обычно можно найти по вечерам.      

С этими   словами он протянул ей листок из своей записной книжки, затем с вежливым поклоном   удалился. Едва закрылась дверь в холле, как в кабинет вошла экономка. На лице   ее читалось такое горе, что Маргарет, побледнев, поднялась ей навстречу и   спросила:      

– В   чем дело, миссис Грант? Случилось еще что-нибудь?      

– С   горечью сообщаю, мисс, что все слуги, за исключением двух, уведомили меня, что   желают покинуть дом сегодня. Они уже обсудили это дело между собой, и теперь   дворецкий высказался за всех. Он говорит, что, хотя им очень жаль терять   жалованье, но они готовы даже выплатить неустойку, лишь бы уйти сегодня же.      

– Какую   причину они называют?      

– Никакой,   мисс. Я спросила Джейн, горничную с верхнего этажа, которая держится особняком   от них, и девушка по секрету сказала мне, что они вбили в свои глупые головы,   будто дом населяют привидения!      

 Глава VI      

ПОДОЗРЕНИЯ      

       

Первой   пришла в себя мисс Трелони. Гордо выпрямившись, она высокомерным тоном произнесла:      

– Прекрасно,   миссис Грант, пусть они уходят! Заплатите им сегодня месячное жалованье. До сих   пор они были очень хорошими слугами, однако нельзя ожидать большой преданности   от тех, кого обуревают страхи. Те, кто останется в доме, получат жалованье в   двойном размере.      

Экономка   с трудом сдерживала негодование:      

– Подумать   только, уйти от такой хорошей хозяйки! В жизни не видела, чтобы кто-либо так   по-доброму обращался со слугами. А едва беда на пороге – полюбуйтесь, как они   поступают! Это наглость, другого слова не подобрать!      

Миссис   Грант в течение нескольких минут продолжала рассуждать по поводу «неблагодарных   людей», затем удалилась, недовольно бурча себе под нос. Вскоре она вернулась –   совершенно в другом настроении, чтобы осведомиться, не угодно ли хозяйке нанять   полный штат новых слуг.      

– Вы   же знаете, мэм, – с порога начала она, – как только в доме поселяется   страх, избавиться от него почти невозможно. Слуги придут, но быстро уйдут,   наслушавшись рассказов, и их ничем не удержишь.      

– Полагаю,   миссис Грант, нам следует обойтись теми, что остались, – спокойным тоном заметила   Маргарет. – Пока мой дорогой отец болеет, гостей у нас не предвидится.   Если желающих остаться слишком мало, наймите нескольких горничных – из тех,   кого вы знаете. Пожалуйста, имейте в виду, что вновь нанятые, хорошо   зарекомендовав себя, должны получать точно такое же жалованье. И, разумеется, хотя   я никоим образом не ставлю вас в один ряд с ними, правило двойной оплаты   распространяется и на вас.      

Я не мог   не восхититься великодушием девушки по отношению к слугам и мысленно согласился   с экономкой:      

– Наша   хозяйка – настоящая принцесса!      

«Принцесса!»   – именно это слово пришло мне в голову, когда я впервые увидел Маргарет на   балу. Высокая, стройная, похожая на лилию, гибко покачивающуюся на стебле, или   на цветок лотоса – ей так шло платье из тончайшей черной ткани с золотым   шитьем. В темных волосах отсвечивало лунным блеском украшение из крупного   жемчуга и драгоценных камней, обрамленное вырезанными из лазурита страусиными   перьями. Запястье украшал широкий браслет в виде двух крыльев из золота, между   которыми был укреплен круглый желтый самоцвет, обвитый серебряными змеями. Нас   представили друг другу, и, несмотря на ее чарующую любезность, я чувствовал   себя неловко в обществе этой красавицы. Лишь несколько недель спустя, во время   пикника, когда у меня появилась возможность познакомиться с ней поближе, моя   робость перешла в иное чувство.      

Следующая   сцена, в которой мне пришлось принять участие, оказалась несравненно более   волнующей и болезненной. Около трех часов дня в дверь кабинета, где я   находился, осторожно постучал сержант Доу. Переступив порог, он внимательно   оглядел комнату.      

– В   чем дело? – спросил я. – Кажется, вы хотите поговорить со мной   наедине?      

– Совершенно   верно, сэр. Могу я рассчитывать на полную конфиденциальность?      

– Вне   всякого сомнения.      

Он   помедлил, затем ответил:      

– Вы   знаете меня достаточно, чтобы предположить, что я человек долга. Я полицейский,   детектив, и моя обязанность – расследовать любое дело, которое мне поручено,   никого не боясь и никого не покрывая.      

– Ну   конечно, конечно! – машинально кивнул я, и сердце мое почему-то болезненно   сжалось. – Будьте откровенны, я обещаю, что любая информация, которую вы   мне сообщите, не выйдет за пределы этого кабинета.      

– Спасибо,   сэр. Полагаю, то, что я скажу, не должно быть сообщено никому. Даже мисс Трелони   или ее отцу, когда он поправится.      

– Разумеется,   если таково условие! – произнес я более сухим тоном.      

Уловив   перемену в моем голосе, сержант заметно смутился.      

– Простите,   сэр, но я нарушаю мой долг, говоря с вами на эту тему. Впрочем, я знаю вас давно   и чувствую, что могу доверять вам. Не вашему слову, сэр, – в нем я   уверен, – но вашему благоразумию!      

Я   поклонился.      

– Продолжайте!      

И он не   заставил себя ждать.      

– Я   обдумывал это дело, сэр, до тех пор, пока у меня голова кругом не пошла, но   пока что не могу найти для него простой разгадки. Несмотря на нападения,   по-видимому, никто не входил в дом и тем более не выходил. На какой вывод это   вас наталкивает?      

– Что   кто-то или что-то уже было в доме, – ответил я, не сдержав улыбки.      

– Я   думаю так же, – произнес он и с облегчением вздохнул. – Прекрасно! Но   кто это может быть?      

– «Кто-то   или что-то», как я уже сказал.      

– Пусть   будет «кто-то», мистер Росс! Конечно, кот мог исцарапать или укусить, но вряд   ли стянул бы старого джентльмена с постели и попытался бы снять с его руки   золотой браслет с ключом. Такие вещи хороши для книжек, где детективы-любители   знают все еще до того, как это случилось, и затем подгоняют факты под свои   теории, но в Скотленд-Ярде не все идиоты, и обычно мы докапываемся до людей,   которые совершают преступления.      

– Ради   бога, сержант, пусть это будут «люди».      

– Мы   говорили о «ком-то», сэр.      

– Верно.   Пусть будет кто-то!      

– Давайте   восстановим события этих трех ночей – кто первым оказывался около хозяина дома?      

– Постойте!   В первую ночь мисс Трелони подняла тревогу. Вторую ночь я сам провел в комнате   мистера Трелони и крепко заснул, как и сиделка Кеннета. Когда я очнулся, там   уже находилось несколько человек, в том числе мисс Трелони и вы. Во время   последнего нападения мисс Трелони упала в обморок, я вынес ее из комнаты и   вернулся. Кажется, вы вошли следом за мной.      

Сержант   Доу после небольшого раздумья ответил:      

– Не   удивило ли вас, сэр, что мисс Трелони присутствовала или была первой в комнате   во всех случаях, а ранения были нанесены в первом и во втором?      

Как   юрист, я всегда считал, что лучший способ в борьбе с выводом – это высказанное   вместо него заключение.      

– Вы   утверждаете, что мисс Трелони была первой, обнаружившей раненого отца, и отсюда   следует вывод, что она нанесла ему рану либо как-то была связана с нападением?      

– Я   не смею выражаться с подобной ясностью, но к этому меня склоняют мои   сомнения. – Сержант Доу был храбрым человеком и не боялся делать   заключения на основе фактов.      

В   кабинете повисло многозначительное молчание. У меня не было никаких сомнений по   поводу Маргарет и ее действий, но я опасался, что они могут быть поняты   превратно. Здесь явно присутствовала тайна, и, если не найти разгадки, тень   подозрений будет брошена на кого-то одного. В подобных случаях люди склонны   идти по линии наименьшего сопротивления, и если найдутся доказательства чьей-то   выгоды от смерти мистера Трелони, если таковая случится, то очень сложно будет   доказать свою невиновность перед лицом подозрительных фактов. Сейчас не   годилось оспаривать какие-либо теории, выдвинутые детективом, надо было просто   выслушать его и попытаться понять. Но когда придет время развеять эти теории в   пух и прах, я выступлю во всеоружии.      

– Что   вы намерены предпринять? – осторожно поинтересовался я.      

– Пока   еще не имею представления, сэр. Как видите, даже для подозрений еще не время.   Скажи мне любой, что эта милая леди замешана в таком деле, я посчитал бы его   ненормальным, но я вынужден следовать собственным выводам. Мне хорошо известно,   что довольно часто виновными признают самых неподходящих для этой роли людей,   когда все (кроме прокурора, знающего факты, и судьи, умеющего ждать) готовы   поклясться в их невиновности. Я ни за что на свете не согласился бы причинить   вред юной леди, тем более зная о том, что ей пришлось испытать. Можете быть   уверены, я не сделаю ни единого намека, который послужил бы уликой против нее.   Вот почему я говорю с вами наедине, как мужчина с мужчиной. Вы специалист по   доказательствам, это ваша профессия. Моя профессия ограничивается подозрениями   и тем, что мы называем своими доказательствами, – по сути, это не что   иное, как улики. Вы знаете мисс Трелони лучше меня, и, хотя я разгуливаю по   дому, где хочу, у меня нет возможности поближе познакомиться с ее образом   жизни, разведать что-либо о ее средствах и вообще обо всем, что могло бы   объяснить ее действия. Попытайся я задать ей подобные вопросы, она тут же   заподозрит меня. И тогда, в случае если она виновата, вся надежда на   неоспоримые улики пропадет, потому что она с легкостью уничтожит их. Но если   она невиновна (а я надеюсь на это), то обвинять ее было бы неоправданной жестокостью.   Я знакомлю вас со своей точкой зрения на ситуацию и прошу прощения, если   позволил себе при этом лишнее.      

– Вас   не в чем упрекнуть, Доу, – с воодушевлением произнес я, потому что   мужество, честность и рассудительность этого человека внушали уважение. –   Рад, что вы были со мной откровенны. Мы оба хотим узнать правду, но в деле этом   очень много странностей, и поэтому, чтобы выяснить истину, необходимо прилагать   совместные усилия, независимо от наших взглядов и жизненных установок.      

Сержант   одобрительно кивнул и продолжал:      

– На   мой взгляд, заподозрив кого-либо, следует по крупицам собирать доказательства.   И тогда мы придем к выводу, а возможно, отбросим все другие версии, оставляя   лишь самую подозрительную из всех нами рассмотренных. После этого нам нужно…      

В эту   минуту дверь открылась и вошла мисс Трелони. Едва увидев нас, она сделала шаг   назад, воскликнув:      

– Ах,   простите! Я не знала, что вы здесь.      

– Пожалуйста,   входите, – предложил я, – Мы с сержантом Доу просто разговаривали.      

Неловкая   ситуация разрешилась сама собой: появилась экономка и сообщила:      

– Пришел   доктор Уинчестер и желает видеть хозяйку.      

Повинуясь   взгляду девушки, я покинул кабинет и последовал за ней.      

Осмотрев   больного, доктор сказал нам, что видимых перемен не обнаружил. Он добавил, что   хотел бы остаться в доме на ночь. Маргарет заметно обрадовалась, услышав это, и   приказала экономке приготовить для него комнату. Позже, когда мы остались с ним   наедине, он вдруг сказал:      

– На   самом деле я хотел побеседовать с вами без свидетелей, и, по-моему, лучше всего   это будет сделать вечером, когда мисс Трелони отправится дежурить к отцу.      

Мы   по-прежнему придерживались с Маргарет очередности наблюдения за больным. Вместе   мы должны были наблюдать за ним утром, и меня беспокоило то обстоятельство, что   детектив также собирался вести свои наблюдения и быть при этом особенно   бдительным.      

День   прошел без каких-либо событий. Мисс Трелони спала днем и после обеда   отправилась сменить сиделку. Экономка оставалась с нею, а сержант Доу дежурил в   коридоре. Мы с доктором Уинчестером пили кофе в библиотеке. Когда пришла   очередь сигар, он спокойным тоном произнес:      

– Итак,   можно начать разговор. Разумеется, мы связаны обетом молчания по поводу происходящих   событий?      

– Совершенно   верно! – подтвердили, и мое сердце тревожно застучало при мысли об утреннем   разговоре с сержантом. С тех пор гнетущий страх за Маргарет поселился в моем   сознании.      

Доктор   продолжал:      

– Этот   случай выбил меня из колеи – полагаю, и всех остальных тоже. Чем больше я над   ним думаю, тем сложнее мне сохранять беспристрастность, чувствуя, как обе   постоянно укрепляющиеся версии тянут нас в противоположные стороны.      

– И   что это за версии?      

Прежде   чем ответить, Уинчестер бросил на меня проницательный взгляд. Он мог бы подействовать   на меня, будь у меня какая-то личная заинтересованность в этом деле, не считая   участия в мисс Трелони. Но мне удалось спокойно выдержать его, и ни один мускул   на моем лице не дрогнул, я также не отвел глаза. Теперь я был поверенным в этом   деле: с одной стороны – amicus curia,[7]   а с другой – представителем защиты. Сама мысль о наличии у столь умного   человека двух равносильных и противоположных версий была достаточно   утешительна, чтобы ослабить мое волнение по поводу вероятности новых   подозрений. Доктор заговорил, и лицо его постепенно приобрело выражение жесткой   угрюмости:      

– Две   версии: факт и фантазия. По первой это дело о нападении и попытке грабежа и убийства,   о каталепсии, указывающей либо на гипноз, либо на яд, неизвестный пока нашей   токсикологии. По второй версии действует «влияние», не определенное ни в одном   из известных мне научных трудов – не считая романов. Никогда еще не поражала   меня столь сильно истина гамлетовских слов: «Есть многое в природе, друг   Горацио…» Для начала рассмотрим версию «факта». Перед нами человек в окружении   домочадцев; в его доме множество слуг из различных классов, что исключает   возможность организованного заговора. Он богат, образован, умен. Судя по его   физиономии, несомненно, обладает железной волей и определенными стремлениями.   Его юная дочь (единственная, насколько мне известно), бойкая и умная девушка,   спит в соседней комнате. Кажется, для каких-либо нападений или неприятностей   извне нет ни разумных поводов, ни возможностей. И все же нападение происходит.   Оно быстро обнаружено – настолько быстро, что можно заподозрить обдуманное   намерение. Нападающего или нападающих спугнули, тем не менее, нет следов их   побега – ни улик, ни шума, ничего. Нет даже открытой двери или окна. На следующую   ночь – новое нападение, хотя дом полон бодрствующими людьми, среди которых наблюдают   за комнатой и соседними помещениями офицер-детектив, опытная сиделка, верный   друг и собственная дочь жертвы. Сиделку поражает каталепсия, а друга   (защищенного респиратором) – глубокий сон. Детектив тоже оказался   настолько подвержен ступору, что даже не может вспомнить, в кого он стрелял.   Похоже, ваш респиратор – единственное, что относится к стороне «факта». То, что   вы сохранили ясность рассудка, указывает на отсутствие гипноза. Но опять-таки   есть факт, противоречащий данному. Мисс Трелони, пробывшая в комнате дольше   вашего (поскольку она то и дело заходила и выходила из комнаты и сидела там   подолгу во время своих дежурств), по-видимому, не подверглась странному   воздействию. Следовательно, «влияние» не поражает всех подряд – если не   предположить, конечно, что дочь хозяина дома почему-либо не подвержена ему.   Если окажется так, что виноват некий загадочный «аромат», исходящий от многих   египетских вещиц, то дело проясняется, но тогда мы столкнемся с тем фактом, что   мистер Трелони большую часть времени – по сути, полжизни – провел в этой   комнате и больше всех был подвержен ему. Какого типа влияние могло вызвать все   эти противоречивые последствия? Чем больше я думаю об этом, тем больше   запутываюсь! В самом деле, если предположить, что физическое нападение на мистера   Трелони совершил некто проживающий в доме и попадающий в круг подозреваемых,   выборочность воздействия остается тайной. Погрузить человека в каталепсию   нелегко. Насколько известно сейчас науке, подобную цель нельзя осуществить   усилием воли. Итак, в центре этого дела остается мисс Трелони, очевидно не   подверженная ни одному из влияний или разновидностей одного и того же влияния.   Она проходит через все испытания невредимой, не считая одного легкого полуобморока.   Крайне странно!      

Я слушал   доктора, чувствуя, как отчаяние овладевает мной. Хотя он ничем не выказал недоверия   Маргарет, его доводы весьма беспокоили меня. Они не были столь же прямыми, как   подозрения детектива, но также отделяли мисс Трелони от прочих, а оказаться в   одиночестве, когда дело касается тайны, все равно что быть подозреваемой, если   не сразу, то в конечном итоге. Я предпочел промолчать; хорошо, что доктор,   высказывая свои доводы, не требует ответа от меня – по крайней мере, сейчас.      

Обхватив   ладонью подбородок, он молчал, уставясь в пространство перед собой и сведя брови.   Сигара повисла в его пальцах, очевидно, он забыл про нее. Затем он продолжал   ровным голосом, словно подхватывая мысль там, где оставил ее:      

– Другая   версия касается совершенно иной области, и, вступая в нее, мы должны отмести в   сторону все, что имеет отношение к науке или эксперименту. Сознаюсь, многое в   ней меня привлекает, хотя каждая новая мысль настолько захватывает своей   романтикой, что приходится одергивать себя и строго глядеть фактам в лицо.   Иногда я спрашиваю себя, не действует ли временами это влияние или эманация в   комнате больного и на меня, как подействовала на прочих, к примеру, на   детектива. Конечно, в случае, если это было неким химическим веществом,   например наркотиком в парообразной форме, его воздействие могло быть   проникающим. Но что могло вызвать подобный эффект в этой комнате? Здесь столько   вещей из египетских гробниц, не говоря уже о настоящей мумии, на которую   бросается Сильвио. Кстати, завтра я собираюсь подвергнуть его испытанию. Я   напал на след мумии-кошки и собираюсь завладеть ею завтра утром. Когда я   принесу ее сюда, мы узнаем, будет ли он реагировать на нее так же, как на   аналогичную древность, находящуюся в доме. Впрочем, вернемся к делу. Сами по   себе запахи мумии возникают от присутствия субстанций или их соединений,   найденных египетскими жрецами, которые были образованными и учеными людьми   своего времени. На протяжении веков они обнаружили опытным путем, что эти   субстанции прекращают природный процесс разложения. Интересно, есть ли подобные   знания или хотя бы намеки на них у мисс Трелони?.. Единственное, в чем я твердо   уверен: худшую атмосферу для комнаты больного трудно вообразить, и я восхищаюсь   мужеством сэра Джеймса Фрере, отказавшегося в этих условиях лечить больного.   Инструкции, данные мистером Трелони своей дочери, и то, что, судя по вашим   словам, он тщательно защитил их через своего поверенного, показывают, что   хозяин дома что-то подозревал и готовился к каким-то событиям. Как интересно   было бы узнать об этом хоть что-нибудь! Наверняка в его бумагах может содержаться   какой-то намек… Это сложная задача, но она должна быть решена. Его настоящее   состояние не может длиться вечно, и если что-то произойдет, будет   расследование. В этом случае придется рассмотреть все аспекты до мелочей… По   сути, полицейское заключение покажет неоднократную попытку нападения. Поскольку   явных улик нет, необходимо будет заняться поводом.      

Он   смолк. Последние его слова прозвучали совсем тихо, в них чувствовалась   безнадежность. У меня не было сомнений, что настал мой черед выяснить наличие у   него определенного подозрения, и, словно подчиняясь мысленному приказу, я   спросил:      

– Вы   подозреваете кого-нибудь?      

Похоже,   мой вопрос больше испугал его, нежели удивил.      

– Подозреваю   кого-нибудь? Конечно, я подозреваю наличие «влияния» – и все. Позже, если   подтвердятся мои выводы или предположения, а подозрения станут более   конкретными…      

Он вдруг   замолчал и посмотрел на дверь: послышался слабый звук, и ручка повернулась. Мне   показалось, будто сердце мое остановилось в предчувствии зловещей, неопределенной   опасности. В тот же миг я вспомнил об утреннем вторжении во время моего   разговора с детективом.      

Дверь   открылась, и в комнату вошла мисс Трелони.      

Увидев   нас, девушка замерла на месте, и яркий румянец залил ее лицо. Несколько долгих   секунд длилось молчание, наконец, Маргарет заговорила, и напряжение, в котором   мы с доктором находились (я это легко заметил), ослабело:      

– Прошу   прощения, я искала вас, доктор, чтобы спросить, можно ли мне отправиться спать,   зная, что вы будете здесь. Я чувствую такую ужасную усталость, что боюсь   нервного расстройства, и сегодня явно ни на что не пригожусь.      

Уинчестер   не медлил с ответом:      

– Ступайте   к себе и выспитесь как следует! Ей-богу, вам это необходимо, и я весьма рад,   что вы сами это предложили, потому что, увидев вас этим вечером, я уже решил,   что вы вскоре попадете ко мне в пациенты.      

Она с   облегчением вздохнула, и усталость, казалось, сошла с ее лица. Никогда не   забуду глубину ее больших прекрасных глаз и искренность взгляда, устремленного   на меня:      

– Вы   ведь вместе с доктором будете охранять отца, правда? Я так о нем волнуюсь, что   каждая секунда приносит мне все новые опасения. Но я совершенно выбилась из   сил… Нынешнюю ночь я проведу в другой комнате: если останусь поблизости от   отца, каждый звук стократно умножит мой страх. Но, разумеется, вы разбудите   меня, если возникнет необходимость. Я займу будуар и спальню возле холла. Эти   комнаты я занимала в первые дни, когда переехала жить к отцу, там хорошо   спится, и, может быть, я забудусь на несколько часов. Утром я встану бодрой.   Спокойной ночи!      

Когда я   закрыл за ней дверь и вернулся к маленькому столу, за которым мы сидели, доктор   Уинчестер сказал:      

– Бедная   девушка измотана до последней степени. Я рад, что она, наконец, выспится, ее   нервная система на грани срыва. Вы заметили, как она волнуется и как   покраснела, войдя сюда и застав нас за разговором? Казалось бы, к чему ей   беспокоиться о подобных мелочах в собственном доме и церемониться с   приглашенными ею гостями?      

Я   собрался было рассказать ему о похожести ситуации – когда она застала нас с   детективом днем, но вспомнил о строгой конфиденциальности того разговора и   промолчал.      

Мы   направились в комнату Абеля Трелони, и по дороге я не мог избавиться от   бесконечных мыслей (они не оставляли меня еще много дней) о странном   совпадении: ведь она перебила нас два раза, едва мы затронули тему подозрений.      

Определенно,   здесь была странная паутина случайностей, в которой мы все запутались.      

 Глава VII      

ПРОПАЖА У   ПУТЕШЕСТВЕННИКА      

       

Следующая   ночь прошла спокойно. Зная, что Маргарет отдыхает, мыс доктором удвоили   внимание. Миссис Грант дежурила попеременно с сиделками, и каждые четверть часа   в комнату наведывались детективы. Абель Трелони всю ночь пребывал в трансе, его   грудь равномерно вздымалась и опускалась. Но он ни разу не пошевелился, и если   бы не дыхание, легкое, как у ребенка, его можно было бы принять за мраморное   изваяние. Мы с доктором надели респираторы, но в невыносимо жаркую ночь они нам   очень досаждали. Между двумя и тремя часами ночи меня внезапно охватила   тревога, снова возникло то неприятное ощущение, которое за последние несколько   ночей стало почти привычным. Каждый вздох сиделки или шорох ее платья, каждый   шаг ноги в мягкой туфле наверху или в коридоре, каждый таинственный звук (мне   показалось, что я слышу звон стекла) прибавляли новый импульс охватившему меня   напряжению. Однако едва сквозь щели жалюзи стал пробиваться серый свет утренней   зари, я испытал неожиданное облегчение. Рассвет принес прохладу и надежду,   задышал ось свободнее; дом постепенно просыпался. Доктор Уинчестер отправился к   себе после того, как сиделка Дорис сменила миссис Грант. Мне показалось, он был   слегка разочарован тем, что за всю долгую ночь бодрствования не случилось   ничего необычного.      

В восемь   часов к нам присоединилась мисс Трелони, и я был поражен, увидев, какую пользу   ей принес сон. Ее бледные щеки, разительно контрастировавшие с черными бровями   и алыми губами, окрасились легким румянцем, в глазах появился блеск. Она живо   напомнила мне ту Маргарет, в чьем обществе я провел упоительные часы на пикнике.   С еще большей нежностью девушка поправила подушки отцу и расчесала ему волосы,   убирая их со лба.      

Бессонная   ночь давала о себе знать, и теперь, когда Маргарет приступила к дежурству, я   мог отправиться спать.      

К   полудню я проснулся с ясной, отдохнувшей головой и, позавтракав, собрался   отправиться к себе домой на Джермин-стрит, но в холле заметил какого-то   незнакомца. Лакей по имени Моррис, которого раньше считали чудаковатым, однако   после побега остальных слуг повысили в звании до дворецкого, ни на шаг не   отходил от высоких двойных дверей, так что посетитель не мог пройти дальше. Его   громкий голос разносился по просторному холлу:      

–…Это   все очень хорошо, но я должен видеть мистера Трелони! Можете сколько угодно   твердить мне, что я не могу, и все-таки я должен. Я пришел в девять часов; вы   сказали, что он спит и его нельзя тревожить. Я явился в двенадцать и снова   услышал, что он еще не вставал с постели. На мой вопрос о мистере Трелони я не   получил вразумительного ответа. Сейчас три часа, и вы снова мне говорите, что   он в постели и еще не проснулся. Где его дочь, мисс Трелони? Вы отвечаете: «Она   занята, ее нельзя беспокоить!» Но кто-то же должен ее побеспокоить! Я здесь по   особому делу, касающемуся мистера Трелони, и приехал из таких мест, где слуги   всегда начинают разговор со слова «нет». Три года я провел у дверей зданий, где   начинает казаться, что люди внутри не живее, чем мумии, и легче достучаться в   могилу. С меня хватит! Когда я прихожу в дом человека, на которого работал, и   нахожу его дверь закрытой, а слуги не пускают меня к нему, этого я не понимаю.   Разве мистер Трелони распорядился не пускать меня?..      

Он   прервал свою речь и возбужденно вытер лоб. Моррис был сама любезность:      

– Мне   очень жаль, сэр, если, выполняя свои обязанности, я каким-то образом обидел   вас. Но у меня есть приказы, и я должен им подчиняться. Если вы пожелаете   оставить записку, я передам ее мисс Трелони; если же оставите адрес, она сможет   связаться с вами.      

– К   вам лично я ничего не имею, но любой человек разозлится, оказавшись в таком положении.   Нельзя терять ни часа – да что там, ни минуты! И все же я торчу здесь, полдня   обивая порог и все это время зная, что ваш хозяин рассердится в сто раз больше,   когда узнает, как бесцельно пропало столько времени. Его надо разбудить хоть   тысячу раз, чтобы он смог поговорить со мной, и пока еще не поздно. Бог ты мой,   это так ужасно – видеть, как твои труды пропадают в последнюю секунду: когда ты   уже у самой двери, тебя отпихивает тупой лакей! Хоть у кого-нибудь в этом доме   есть здравый смысл или хотя бы авторитет, если здравым смыслом он не обладает?   Я очень быстро смогу его убедить, что вашего хозяина надо разбудить, даже если   он спит, как Спящая красавица…      

В   искренности этого человека нельзя было усомниться, так же как и в том, что дело   срочное, по крайней мере, с его точки зрения. Я обратился к дворецкому:      

– Моррис,   вам бы следовало известить мисс Трелони, что этот джентльмен хотел бы увидеться   с ней. Если она занята, попросите миссис Грант передать ей.      

– Очень   хорошо, сэр, – с облегчением ответил новоиспеченный дворецкий и поспешно   удалился.      

Я провел   незнакомца в небольшую гостиную. По дороге он спросил меня:      

– Вы   секретарь?      

– Нет,   я друг мисс Трелони. Меня зовут Росс.      

– Огромное   вам спасибо, мистер Росс, за вашу доброту! – воскликнул он. – Меня   зовут Корбек. Я дал бы вам свою визитную карточку, но в тех местах, откуда я   приехал, ими не принято пользоваться. А если бы они у меня и были, то, полагаю,   прошлой ночью тоже бы исчезли…      

Он   внезапно остановился, оборвав фразу, – очевидно, решил, что сказал слишком   много.      

Пока мы   молча ждали Маргарет, я украдкой рассматривал странного посетителя. Невысокий,   загорелый человек; вероятно, склонный к полноте, но сейчас крайне исхудавший.   Глубокие морщины на его лице и шее не были обязаны своим происхождением времени   и солнцу, а безошибочно указывали на то, что кожа потеряла свою упругость. Что   касается цвета кожи, то такой загар можно заработать, побывав на Среднем   Востоке, в тропиках или в пустыне, но в каждом случае оттенок загара был свой:   смуглое сияние, яркий красно-коричневый цвет, темный, близкий к ожогу. У   мистера Корбека была массивная голова с косматой темной красно-коричневой   гривой волос, высокий и широкий лоб с четко обозначенными лобными пазухами   (если использовать термины физиогномики), что свидетельствовало о логическом   мышлении и склонности к языкам. Короткий широкий нос, выдающийся вперед   подбородок и мощная челюсть говорили об энергичности и решительности.      

«Весьма   подходящий для пустыни тип», – почему-то пришло мне в голову.      

Мисс   Трелони не заставила себя ждать. Увидев ее, мистер Корбек, казалось, был   удивлен, хотя его раздражение и возбуждение еще не прошли. По меньшей мере,   странно, что такое вторичное и чисто внутреннее ощущение, как удивление,   проявилось столь заметно. Когда девушка заговорила, он уже не отводил от нее   глаз, и я сказал себе, что следует узнать причину его удивления.      

Маргарет   начала с извинений, чем быстро свела на нет его возмущение:      

– Конечно,   если бы отец хорошо себя чувствовал и я не дежурила бы у его постели, когда вы   приходили в первый раз, вас не заставили бы ждать. Не будете ли вы так любезны   сказать, что у вас за срочная причина видеть моего отца?      

Взглянув   на меня, он заколебался, но девушка поспешно добавила:      

– У   меня нет никаких секретов от мистера Росса. Я ему полностью доверяю. Он   помогает мне стойко переносить мои несчастья. Думаю, вы не совсем понимаете, в   каком состоянии находится мой отец. Уже три дня он не приходит в сознание; я   очень встревожена. К несчастью, мне очень мало известно о нем. Я живу в его   доме только год и не имею представления о том, чем он занимается. Я даже не   знаю, кто вы и какое у вас может быть дело к нему. – По ее губам скользнула   легкая извиняющаяся улыбка.      

Мужчина   секунд пятнадцать предавался размышлениям, затем заговорил, сразу же приступив к   делу. Он, судя по всему, принял решение, и к нему вернулась прежняя   уверенность.      

– Меня   зовут Юджин Корбек. Я магистр гуманитарных наук, доктор юриспруденции и магистр   хирургии в Кембридже; доктор литературы в Оксфорде; доктор естественных наук и   доктор филологии в Лондонском университете; доктор философии в Берлине; доктор   восточных языков в Париже. У меня есть и другие степени, титулы и прочее, но не   стоит тратить время на их перечисление. В молодости – в соответствии со своими   интересами и желаниями, но во вред своему карману – я заинтересовался   египтологией. Наверняка меня укусил какой-то ядовитый скарабей. Я был на мели,   когда встретил вашего отца, который проводил кое-какие собственные   исследования. Он – настоящий специалист; такой свихнувшийся египтолог, как я, и   мечтать не станет о лучшем патроне!      

Гость   говорил с искренним воодушевлением; мне было радостно видеть, что Маргарет порозовела   от удовольствия, слушая похвалы в адрес ее отца. Однако с моей точки зрения   мистер Корбек в какой-то степени терял время впустую, если только… Возможно, он   хотел разведать обстановку и определиться, следует ли ему доверять двум   незнакомым людям. Я не мог не заметить, что по мере того, как он говорил, его   уверенность росла.      

– Несколько   раз я возглавлял организованные вашим отцом экспедиции в Египет, и никогда у   нас не возникало каких-либо проблем. Многие из своих сокровищ, – а у него,   скажу я вам, немало редкостей, – он получил с моей помощью, благодаря этим   экспедициям, некоторые я покупал для него… были и другие пути… Ваш отец, мисс   Трелони, обладает уникальными познаниями. Иногда ради какой-нибудь редкостной   вещицы он может объехать весь мир – настолько велико желание иметь ее в своей   коллекции…      

Юджин   Корбек резко остановился, как будто бы рот его захлопнулся с помощью постороннего   вмешательства. Мы ждали. Спустя некоторое время он продолжал, тщательно   подбирая слова, как бы стремясь предупредить любые наши вопросы:      

– Я   не могу упоминать о своем поручении – где был, с какой целью и так далее – без   разрешения мистера Трелони. Я обязан хранить тайну.      

Он   сделал паузу, затем на его лице отразилось замешательство. Его вопрос   несказанно удивил нас:      

– Мисс   Трелони, вы уверены, что ваш отец не в состоянии со мной сегодня увидеться?      

Маргарет   смутилась лишь на мгновение. Когда она заговорила, в ее голосе не было ничего,   кроме любезности и спокойного достоинства:      

– Идите   и убедитесь сами!      

Она   вышла из комнаты, гость последовал за ней, а я старался не отставать.      

Мистер   Корбек уверенно переступил порог комнаты Абеля Трелони, как будто бывал здесь   не один раз. Поведение человека всегда безошибочно подскажет, когда он   находится в новой или необычной для него обстановке. Наш гость сосредоточил   свое внимание на постели. Я не спускал с него глаз, потому что чувствовал, что   от Юджина Корбека в значительной степени зависит решение вопроса, которым мы   занимались. Нельзя сказать, что он не внушал мне доверия, этот человек обладал   кристальной честностью, и именно этого качества нам следовало опасаться. Его   действиям была присуща смелая простота, но если бы он счел своей обязанностью   хранить тайну, то держался бы до последнего. А наша неосведомленность в этом   запутанном деле означала беспомощность. Любые факты из прошлого хозяина дома,   возможно, пролили бы свет на причину его столь необычного состояния.      

Мои   размышления странным образом пытались увести меня в сторону; заставив себя сосредоточиться,   я продолжал наблюдать. На загорелом обветренном лице Юджина Корбека отражалось   бесконечное сожаление, когда он смотрел на своего сломленного непонятным недугом   покровителя. Суровый облик Абеля Трелони, не смягчившийся под действием сна, в   сочетании с его беспомощностью выражал собой великое поражение. Для нас уже   стало привычным наблюдать за решительным могучим человеком, охваченным   непроницаемым сном, но я видел, что Маргарет снова ощутила боль,   спровоцированную присутствием незнакомца. Тем временем жалость во взгляде   нашего гостя сменилась мрачным обещанием расправы над тем, кто оказался   причиной этого поражения. Таким образом, вулканическая энергия исследователя   сосредоточилась на вполне определенной цели. Когда же его глаза остановились на   сиделке, брови слегка поднялись. Заметив эту реакцию, женщина обменялась   взглядами с мисс Трелони и тихо вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Мистер   Корбек посмотрел сначала на меня – естественное желание мужчины говорить скорее   с мужчиной, чем с женщиной; затем, вспомнив о приличиях, он обратился к   Маргарет:      

– Как   и когда это началось?      

Девушка   посмотрела на меня, и я, подчиняясь ее безмолвной просьбе, коротко, не вдаваясь   в подробности, рассказал, что мистера Трелони нашли окровавленного, в состоянии   ступора в своем кабинете, что была вызвана полиция, а также его поверенный,   мистер Марвин. Слушая меня, Юджин Корбек никак не выражал свою   заинтересованность и лишь слегка оживился в конце моего рассказа – когда речь   зашла о визите поверенного. Заметив его посветлевший взгляд, я остановился на   деталях договора.      

– Отлично!   Теперь мне ясны мои дальнейшие действия!      

Эта   фраза, казалось, лишила меня надежды на догадку.      

– Что   вы имеете в виду?      

Его   ответ усилил мои страхи:      

– Трелони   знает, чего хочет. Все его поступки всегда преследовали определенную цель, и мы   не должны вмешиваться. Он, очевидно, ожидал каких-то событий и обезопасился со   всех сторон.      

– Не   со всех! – энергично возразил я. – Где-нибудь, очевидно, было слабое   место, иначе он не лежал бы здесь!      

Спокойствие   мистера Корбека меня удивило. Я ожидал, что он сочтет мою реплику серьезным   аргументом, но она его не взволновала – по крайней мере, не до такой степени,   как я думал. Что-то похожее на улыбку промелькнуло на его смуглом лице, когда   он отвечал:      

– Это   еще не конец! Трелони не зря обезопасил себя. Несомненно, он предусмотрел и   такую возможность.      

– Вы   знаете, чего он ждал? – спросила Маргарет.      

Ответ   последовал незамедлительно:      

– Нет!   Могу лишь предположить… – Он резко оборвал себя.      

– Что   предположить?