1 2 3 4 5 6 

  
   
Иванов Алексей
   
Общага-на-Крови
  
  
   
    
ПРОЛОГ
   
   
Они квасили всю ночь, день спали, а вечером сели опохмеляться. Естественно, пивом. Их было человек десять — парни и девушки, все из общаги. Пиво принесли в автомобильной канистре и наливали в чайник, а уж из чайника, по потребности, разливали в стаканы.
   
Пиво легко проваливалось из горла в желудок и дальше, в мочевой пузырь. Время от времени кто-нибудь вставал и под развеселые комментарии остающихся отправлялся в туалет. В своем блоке туалет почему-то постоянно был занят, и приходилось бегать через коридор в блок напротив.
   
— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о закрытом туалете, — сказал самый остроумный после того, как в первый раз не попал в искомое место.
   
Когда он не смог пробиться туда же во второй раз, он уже не упражнялся в остроумии, а с досадой выключил свет.
   
Когда он вышел в третий раз, то обнаружил, что свет по-прежнему не горит, а туалет по-прежнему заперт изнутри.
   
— Эй, ты спишь, что ли? — постучав, осторожно спросил он.
   
Ему не ответили. Он еще постучал. Все равно не ответили.
   
— Я дверь вышибу, — предупредил он. В туалете хранили молчание.
   
Тогда он саданул в хлипкую дверь плечом и с первого же раза вывернул хлипкий шпингалет. Дверь отскочила сантиметров на двадцать и уткнулась во что-то мягкое. В темноте ничего не было видно. Взломщик, не отводя взгляда от темной полости, протянул руку, нашарил выключатель и щелкнул.
   
Он увидел изгиб унитаза, блестящую алую лужу в его чаше и багровые разводья на полу. На фаянсе безвольно лежала тонкая, очень бледная рука. На ее сгибе еще шевелилась живая кровь.
   
Взломщик осторожно прикрыл дверь, зачем-то погасил свет и прошел в свою комнату.
   
— Так, — хрипло сказал он развеселой компании. — Все сматываемся. Мужики, прячьте бутылки. Вовка, звони в «скорую». В сортире — самоубийца.
  
  
   
    
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   
   
Так в их дверь не стучал никто, кроме Лели. Она словно заранее извинялась, и тихий стук растворялся в воздухе. Но Отличник услышал его и окончательно проснулся.
   
Он лежал и глядел на комнату, полную прохладного запаха улицы. Ночью Ванька, как всегда, расхлебянил окно, и темный ветер вымыл стены, вещи, тряпки, стер с их поверхности обычный их вкус — хорошо настоянного сигаретного дыма, старого пепла, пыльной материи, бумаги, кофе и чая. Теперь они были свежи и накрахмалены ночной зябкостью. В воздухе, где таял стук Лели, не было никакого движения. Комната уже слилась с миром за стенами общаги и была словно брусок уличной чистоты, задвинутый в затхлый массив здания, как ящик. Солнечный свет, словно порезавшись, яростно пылал в гранях стаканов на столе, на грязном лезвии ножа, на ручках ложек.
   
Леля снова робко постучалась. От этого звука воздух вздрогнул, в окне мелькнула птица, а посреди комнаты из пустоты возникли светящиеся пылинки. За дверью послышался шорох, вздох, шаги, и Отличник уже подумал, что Леля отказалась от своего намерения, как раздался уверенный голос Нелли:
   
— Не открывают?
   
— Спят, — тихо, таинственно ответила Леля.
   
— Интересно, чем они ночью занимались? — И Нелли без стука решительно распахнула дверь.
   
Тотчас, будто нажали кнопку, включился уличный шум — невнятные голоса, щебет воробьев, шарканье шагов, подвывание и шелест далекого троллейбуса. Обе шторы на окне, от солнечного света ветхие, кинулись вперед как по сигналу, развернулись и выпукло надулись парусами. Ком холодного воздуха прокатился по комнате, забурлив в пепельнице тревожно выскочившим пеплом. Створка окна, блеснув, как выстрел в висок, стремительно захлопнулась. Шторы, словно расстрелянные, моментально обвисли. Пепел на столе из последних сил прополз немного и застрял на полпути среди окурков, похожих на падшую мелкую скотину.
   
Нелли вошла в комнату и твердо остановилась посередине. Леля, сделав страшные глаза, спряталась у нее за спиной. Отличник рассматривал их сквозь туман ресниц. Нелли была одета для института, а Леля в халате, который ей был велик и вечно сваливался у нее то с одного плеча, то с другого, как спящий кавалерист с лошади.
   
— Вы что, сдохли, что ли, уроды? — свирепо предположила Нелли. — Подъем!
   
С кровати Игоря донесся печальный стон.
   
— Доброе утро, красавицы, — сонно сказал Игорь.
   
— Опять всю ночь по бабам таскался? — напрямую спросила у него Нелли.
   
— Господь с тобой, радость моя, — сладко произнес Игорь, прикрывая глаза от солнца ладонью. — Учебники, учебники…
   
— Знаем мы твои учебники, — грозно и туманно заявила Нелли. — Лучше бы не сочинял, старый пес, а сигарет дал.
   
— А в буфете их приобрести невозможно?
   
— Ты такой жадный, Игорек!.. — с ужасом ахнула Леля.
   
— Вон лежат на стуле, — не меняя позы, указал Игорь.
   
Нелли взяла со стула открытую коробку, посмотрела и сказала:
   
— Подлец! Тут пусто!
   
— Как — пусто? — удивился Игорь. — На момент моего погружения в сон там содержалось не менее пяти штук.
   
— Их, наверное, Ванечка выкурил, — предположила Леля.
   
— Я Ивана, видимо, вскоре ударю бутылкой по голове, — задумчиво произнес Игорь. — Посмотри тогда, радость моя, в моей тумбочке, внизу.
   
— Больно мне охота в твоих грязных подштанниках рыться.
   
— В таком случае не смотри, — спокойно согласился Игорь.
   
Нелли присела и открыла дверцу его тумбочки. Фыркая и шипя, она побренчала дезодорантами Игоря и сообщила:
   
— Подлец! Тут их тоже нет!
   
— Так, — глубокомысленно подвел итог Игорь. — Тогда, радость моя, посмотри в кармане у Ивана. Больше сигаретам деться некуда.
   
Ванька спал одетым поверх одеяла лицом к стене. Нелли, скорчив гримасу отвращения, подошла к нему и запустила руку в карман его джинсов.
   
— Не спутай карман с ширинкой, — предостерег Игорь.
   
— Всю жизнь не путала и вдруг спутаю… — проворчала Нелли.
   
— Только без рук, гады… — во сне пробормотал Ванька.
   
Когда Нелли, добыв сигареты, с презрением удалилась, Леля крадучись направилась к Ваньке. Встав на цыпочки, она осторожно заглянула ему в лицо и ласково погладила по плечу.
   
— Ва-анечка, — тихо позвала она. — Ва-ня… Просыпайся.
   
— Хрен вам, — буркнул Ванька.
   
Леля печально вздохнула и посмотрела на Игоря.
   
— Игорек, а ты спишь? — шепотом спросила она.
   
— К сожалению, еще нет, — официально ответил Игорь.
   
— Пойдем к нам чай пить.
   
— Знаешь, радость моя, я бы лучше отдал предпочтение сну.
   
Леля опять вздохнула и отправилась к Отличнику. Она присела на край его койки, положила руки ему на грудь и, наклонившись, потянулась к нему губами. Они мелко поцеловались несколько раз. Отличнику было приятно чувствовать мягкие Лелины губы.
   
— Приходи, Отличничек, к нам чай пить, — прошептала Леля.
   
— А ты мне купишь коржик с зубчиками?
   
— А ты обещай, что придешь, тогда куплю.
   
— Обещаю.
   
— Дай честное-пречестное, самое верное слово.
   
— Лопни моя прорва, — смеясь, поклялся Отличник.
   
   
Отличник постучался и вошел в комнату номер двести двенадцать. Леля сидела у стола и, обернув ладонь полотенцем, разливала по стаканам заварку из маленького пузатого чайника, похожего на игрушечного слона. Нелли с ногами забралась на подоконник и курила — она любила курить, сидя на подоконнике. В окне за ее плечом Отличник увидел угол стены общаги, сложенный из желтого, как вечность, кирпича. Угол уходил по резкой вертикали вверх и вниз, за урезы окна. На каждом кирпиче солнечный свет играл, как мелкая вода на голышах переката. Вдалеке, за дорогой, за троллейбусной остановкой, за больничным парком, за мостом, растворяясь в утренней майской лучезарности, плавали призрачные розовые многоэтажки заречного района.
   
— Садись на Нелечкин стул, — пригласила Отличника Леля.
   
Золотой дым сигареты смешивался с майским золотом солнца, и Нелли выглядела как светило во время затмения — темный силуэт, испускающий сияние.
   
— Какая ты красивая, Нелли, — усаживаясь, сказал Отличник.
   
— Кто тебе это сказал? — не сразу спросила Нелли.
   
— Никто. Я сам вижу.
   
— Ты не можешь этого понимать, потому что ты юн и, следовательно, глуп, — безапелляционно заявила Нелли.
   
— Опять ты, Нелечка, обижаешь Отличника, — укорила ее Леля. — Я тебе, Отличничек, купила коржиков, какие ты просил…
   
— Спасибо, Леля, — сказал Отличник, взял коржик и стал сгрызать с него зубчики.
   
— Я не обижаю его, — возразила Нелли, пуская дым. — Я приучаю его трезво глядеть на мир и избавляться от инфантильных иллюзий.
   
— При чем тут инфантильные иллюзии? — улыбнулся Отличник.
   
— Ты в этом ничего не можешь понимать, потому что ты маленький мальчишка. Сознайся, кто тебя подучил так сказать.
   
— Не слушай ее, Отличничек, — посоветовала Леля, расставляя стаканы двумя пальцами. — Она бешеная.
   
— Сам я это понял и сказал просто так! — не унялся Отличник.
   
Нелли подумала и напрямик спросила:
   
— И чего тебе от меня надо?
   
— Ничего, — пожал плечами Отличник.
   
— Значит, ты в чем-то провинился, — убежденно изрекла Нелли.
   
Она спустила ноги, спрыгнула на пол и ловко швырнула окурок в форточку. Одернув юбку, она деловито уселась Отличнику на колени и по-хозяйски обняла его за шею.
   
— Я тоже так хочу, — завистливо сказала Леля.
   
— Тебе нельзя, Лелька, потому что ты старая и толстая.
   
— Ты сама, Нелечка, старая и толстая, — обиженно сказала Леля и стала дуть в стакан. — Даже старее и толще, чем я.
   
Нелли провела ладонью по лбу Отличника, взбив ему волосы, и задумчиво посмотрела ему в глаза.
   
— Отличник, — велела она, — скажи честно: ты меня любишь?
   
— Конечно люблю, — серьезно ответил Отличник.
   
— А как я могу узнать, правда ли это?
   
— Поверить, — подумав, сказал Отличник.
   
— Нет… — недоверчиво сказала Нелли. — Таких уже не бывает.
   
— Он же есть, — улыбнувшись, возразила Леля.
   
— А кого ты больше любишь, меня или Лельку?
   
— Это глупый вопрос, Неля.
   
— Давай поженимся, а? — внезапно предложила Нелли.
   
— Мы и так всегда будем вместе, — уверенно возразил Отличник.
   
— Нет. Всего-то через год и я, и эта корова, и Симаков с Каминским получим дипломы и разъедемся, а ты будешь учиться здесь еще три года.
   
— Но вы будете ездить в гости ко мне, а я — к вам.
   
— Чепуха. Мы все забудем друг друга. А так я буду тебя любить и дальше.
   
— А как же Игорь, Неломка? — ехидно спросила Леля.
   
— С ним я буду изменять Отличнику.
   
— Может, Нелечка, тогда лучше выйти замуж за Игоря и изменять ему с Отличником?
   
— Нет, — поразмыслив, не согласилась Нелли. — Отличник на такое не пойдет.
   
— Неля, ты бы сменила тему, — предложил Отличник.
   
Нелли закрыла ему рот ладонью.
   
— Отличник! — официально заявила она. — Заткнись и слушай. Я — женщина, которая старше и умнее тебя во много раз. Я буду учить тебя жить, чтобы ты не погиб. А ты будешь делать все, как я скажу.
   
— Нам, Нелечка, нельзя учить Отличника, — возразила Леля. — Мы развращенные, а он чистый.
   
— Ну… Леля… — весь поджался и скривился Отличник.
   
Нелли захохотала, схватила Отличника за щеки и поцеловала.
   
— Скажи, Отличник, — весело предложила она, — ты что, и вправду веришь, что мы хорошие?
   
— Дура ты, Караванова! — яростно стирая помаду, сказал красный Отличник. — Убирайся давай с моих колен!..
   
— Ну чего в нас хорошего? — допытывалась Нелли.
   
— Отстань!
   
— Я знаю: ты понимаешь, что каждому из нас кажется, будто в нем есть что-то хорошее и важное для всех. Но неужели ты веришь, что так на самом деле?
   
— Знаешь, как ты мне надоела? — с досадой сказал Отличник. — Шла бы поскорей на свою консультацию, а то опять выгонят за опоздание.
   
— А может, и вправду есть?.. — робко предположила Леля.
   
— Просто он один в это верит, вот ты в него и влюбилась.
   
— Ну какая же ты противная, Нелечка!.. — сконфузилась Леля.
   
— Тс-с-с!.. Тихо! — вдруг шепотом закричал Отличник. — Тихо вы!.. Кажется, Ботва пришла!
   
Все разом замолчали. В блоке кто-то стучал в чью-то дверь. Леля потихоньку приоткрыла свою дверь и глянула в щелку.
   
— Ботова к вам… — оглянувшись, прошептала она Отличнику.
   
   
Ольга Васильевна Ботова была комендантом общежития. Кличка у нее была Ботва. Маленькая, толстая, дряблая, с близко поставленными глазами, неизменно одетая в синий тренировочный костюм, она и вправду чем-то напоминала ботву — завядшую, бесформенной кучей выброшенную за ненужностью.
   
Уверенным шагом она вошла в блок и забарабанила в дверь двести четырнадцатой комнаты, где жили Отличник, Игорь и Ванька.
   
В блоке было четыре комнаты, объединенные узким П-образным коридорчиком. Здесь находились умывалка и туалет. Стены были покрашены глухо-сизой, пластилиновой краской. Они словно бы покрылись гусиной кожей от того, что краска была с мусором и плохо размешана. Дурно оструганные косяки словно зудели махрами задравшейся, нерасчесанной древесины. Пол покрывала желто-оранжевая банная плитка.
   
Постучав, Ботова сразу открыла дверь и вошла.
   
— … и еще спите! — донесся до двести двенадцатой ее громкий голос. — Ну-ка давайте вставайте! Все уже на занятиях!
   
— Доброе утро, Ольга Васильевна, — едва слышно Отличнику ответил Игорь. — У нас ведь сессия, свободный день…
   
— Знаю я ваш свободный день!.. Почему у вас в комнате электрочайник? Запрещается ведь держать электроприборы в комнате!
   
— Электрочайником, Ольга Васильевна, крайне затруднительно сжечь кирпичное здание.
   
— Ну, не знаю, не знаю, Игорек… Симаков, ну-ка подъем!
   
Ответа Ваньки слышно не было. Если даже он и проснулся, то все равно притворялся спящим.
   
— Симаков! Из пушки не разбудить засранца… Ну ничего, он мне еще поклонится в ножки. Бегаешь тут за ним, как не знаю за кем, по-хорошему относишься… «Не буду, Ольга Васильевна, больше не повторится!» Вам веришь, а вы мне подлите!
   
— А что он опять натворил, Ольга Васильевна?
   
— Ну, что-что… До пяти утра спать не давал, орал матерные песни на черной лестнице, в двери чужие, паразит, ломился, бутылки из окна кидал. Еще неизвестно, кто на вашем этаже балконную дверь разбил — тоже он, наверное. Где он пил-то вчера? С тобой? Или с этими вашими девками из двести двенадцатой?
   
— Нет, Ольга Васильевна. И мы, и девушки вчера рано спать легли. Да и Иван вроде бы часа в два пришел.
   
— Уж ты бы мне не врал, Игорек, дружка своего не покрывал бы. Мне ведь про него уже все рассказали. Ты так ему и передай, что завтра у нас студсовет и будем ставить вопрос о выселении Симакова из общежития. Чтобы в семь часов вся комната ваша в читалке была. Я, Игорек, тебя лично попрошу, чтобы ты привел Симакова. А сегодня пускай он под окном стекло от бутылок подметает.
   
— Помилосердствуйте, Ольга Васильевна! — взмолился Игорь. — Вы же доброй души человек! Не выгоняйте его, я лично за ним следить буду! А сессия скоро закончится, и он уедет на практику!
   
— Добрая-то я добрая, Игорек, но на все добра не хватит. Сколько его терпеть можно? Раз ему сказали, два, три — ничего не понимает! Ну и пусть катится, такие нам не нужны! Вы за него уже сколько раз заступались? И до сих пор не поняли, какое это говно? Хватит, выгоним, и без права поселения на будущий год. Пусть тогда где хочет, там и живет — на вокзале, на помойке, меня это не касается. И все, больше не уговаривай меня.
   
Ботова подумала.
   
— Да, вот еще, — вспомнила она. — Ты, Игорек, сейчас, как встанешь, ничем не занят?
   
— Учиться буду.
   
— Ну… Тогда ты приди ко мне, поможешь мне замок на чердак навесить, а то плотника сегодня нет и Ринат на работе. Там только петлю починить надо. Придешь?
   
— Конечно, обязательно приду. Только зря вы, Ольга Ва…
   
— Все-все, ничего не слышу! — перебила она. — Я уже ухожу!
   
Подслушивавшая Леля проворно закрыла дверь. По блоку прошлепали тапки Ботвы.
   
— Сука, — сказала Нелли.
   
— Ну как так можно?.. — страдальчески спросила Леля.
   
Нелли встала, взяла массажную щетку и, глядя в зеркало на стене, начала причесываться. Потом бросила щетку на кровать и выдвинула ногой из-под шкафа босоножки.
   
— Ладно, — холодно сказала она. — Пойду я на консультацию, а то и вправду опоздаю.
   
   
— Разозлилась, — печально пояснила Леля, когда Нелли вышла. — Она думает, что Ботва любит Игоря, и ей неприятно, что Игорь будет с ней общаться.
   
— Мне кажется, что комендантша и действительно того… — Отличник неуверенно замолчал, ожидающе глядя на Лелю.
   
— Всем так кажется. — Леля отломила кусочек коржика. — Игорь говорит, что она еще с первого курса его домогается. Вообще говорят, что она тут чуть ли не с половиной парней перетрахалась.
   
— А Ванька что? — перевел разговор Отличник. — Выгонят его?
   
— Да вряд ли, конечно. — Леля достала ложку из стакана и начала обводить ею квадраты на клеенке, покрывающей стол. — Игорь за него заступится, да и Ваня ведь дружит с Ринатом, мужем Ботовой, и с Гапоновым… Если кого-то выселяют, то в конечном счете решает студсовет, а не комендантша, а Гапонов — председатель студсовета. Да и кого выселяют на сессии? Все равно все скоро разъедутся на практику.
   
— Почему же ты такая грустная стала, Леля?
   
— Просто не люблю всего этого… Ване придется с этими ублюдками связываться — с Гапоновым, с Ринатом, Игорю — с Ботвой, Нелечка будет злиться… Да и вообще… Страшно, когда тебя могут вот так раз — и выбросить на улицу, а жить негде и не на что…
   
Отличнику стало душно. Он поднялся из-за стола и повернулся к окну. Солнце ослепило его. «Оттолкнуться коленями — и туда… — подумал он. — Чтобы не успеть поверить во все это, чтобы еще счастливым…»
   
Сзади подошла Леля и погладила его по затылку.
   
— Отличничек, — прошептала она. — Ну что ты? Все будет хорошо. Ведь нас не разлучит какая-то Ботва…
   
Она усадила Отличника на койку, сама села рядом и надолго замолчала.
   
— О чем ты думаешь? — наконец спросил Отличник.
   
— Я хочу понять, почему Ванька пьянствует, — медленно сказала Леля. — Мне кажется, это ему и удовольствия-то большого не доставляет… Меня пугает, что он, когда пьяный, всех будить бросается, кричит, в двери ломится, даже к чужим.
   
— Он нас с Игорем всегда поднимает, когда пьяный приходит, — подтвердил Отличник. — Просит, чтобы мы дежурили, потому что боится во сне проблеваться и задохнуться.
   
— Сколько я с ним ни пила, его никогда не тошнило, — заметила Леля. — И мне страшно, Отличничек, когда он пьяный… Он сам не знает, куда злость свою девать, и бегает, всех будит, буянит или еще дальше напивается. И страшно, и жалко его, ты не представляешь, как жалко. — Леля глядела в глаза Отличнику. — Ведь он совсем не злой, просто ни капельки. Он мягкий, добрый, веселый, умный. Умные ведь не бывают злыми — только жестокими.
   
— Почему же тогда он злой?
   
— Мне кажется, что это не злость, а отчаяние. Он от отчаяния кажется злым. И гудит от отчаяния.
   
— А откуда у него это отчаяние? Леля пожала плечами.
   
— Мне кажется, что ему просто страшно быть наедине с собой. Мучает его что-то… — Она отвела взгляд от Отличника. — Он вечно выделывается и выдает себя за другого. Раньше он в приличной компании пил — с нами, с Игорем, со Стрельченками, с Мишей Беловым, с Бумагиным, и все было нормально. А с третьего курса начал бухать с какими-то идиотами типа Гапонова, Рината или Геперозова — вот тогда и пошел буянить. А почему? Что случилось?
   
— И ты считаешь, что это оттого, что он себя боится?
   
— Что-то и страшное, и жалкое у него на душе, и он боится думать об этом, изгоняет все мысли. Но что с ним может быть? Это, понимаешь, не чего-то там плохое, ужасное, вроде как он зарезал кого, а, наоборот, что-то хорошее, чистое, что у него отняли…
   
— Я знаю, что ты думаешь, — сказал Отличник. — Ты думаешь, что все Ванькины вывихи из-за того, что он в кого-то неудачно влюбился и любит до сих пор.
   
— А разве не похоже? — тихо спросила Леля. — Ведь я ему нужна, только чтобы потрахаться со мной…
   
— Нельзя так говорить, Лелечка. И думать так нельзя, — твердо возразил Отличник. — Он любит тебя, но почему-то боится своей любви. Он не тебя мучает, а себя.
   
— И все же я не могу так жить… — совсем тихо сказала Леля.
   
Леля ссутулилась и поникла, сплела пальцы и стиснула руки между коленей. Отличник за подбородок осторожно приподнял ее голову, чуть нагнулся и заглянул ей в лицо. Леля сидела не открывая глаз, но ресницы тяжело набухли слезами.
   
— Ну что ты, Лелечка, — нежно сказал Отличник, утешая ее, как только что его утешала она. — Конечно, Ванька — свинья… Но ты терзаешь себя, когда пытаешься его осуждать. Брось. Прими его таким, какой он есть. Ведь твой главный дар — это сострадание… Ты это умеешь… Не изменяй себе, и все придет. Если хочешь, я помогу тебе, как получится, конечно…
   
Леля молча и вслепую подставила ему губы. Отличник поцеловал ее, и она стала вытирать лицо ладонями.
   
— Может, так и надо… Во мне, Отличник, иногда вдруг столько гадких мыслей появляется, что я сама себе удивляюсь… А ты говоришь, что я добрая.
   
— Это плохо, когда гадкие мысли, — согласился Отличник. — Но это не самое страшное.
   
— А что самое страшное?
   
— Когда не любишь, — убежденно сказал Отличник.
   
И тут дверь вдруг распахнулась и с порога раздалось:
   
— Та-ак, мои кости моют, сплетничают, на постели валяются!.. Лелька, я тебя сколько раз предостерегала от случайных связей? Тем более с детьми.
   
Нелли закрыла дверь, скинула туфли и положила на стол сумку. Леля встала и подошла к Нелли, которая в это время убирала в шкаф косынку. Леля обняла ее сзади за талию и потерлась щекой о плечо.
   
— Ты все-таки не пошла на консультацию, Нелечка?
   
— Уйди, старая шлюха, — сварливо сказала Нелли.
   
— Ты меня еще любишь, Нелечка? — жалобно спросила Леля.
   
— Лелька, ты сама подумай, — отстраняясь и разворачиваясь лицом, нравоучительно сказала Нелли. — Я люблю Отличника. Ты у меня его отбиваешь. Целуешься, валяешься с ним в койке, ревешь — вижу по глазам. И как я могу любить тебя после этого? — Она сделала паузу и сказала Отличнику: — Я сейчас буду переодеваться, но ты можешь не отворачиваться. С детьми даже в женскую баню пускают.
   
Нелли начала расстегивать пуговицы блузки.
   
— Но ведь Отличник не твой лично, Нелечка, — заметила Леля. — Я ведь могу немножко его полюбить, пока тебя нет.
   
— Как не мой? — удивилась Нелли. — А чей же? Кто его воспитал, родил, грудью вскормил, в конце концов?
   
— Отличник общий, — упрямо возразила Леля.
   
   
Когда Отличник вернулся в свою комнату, Игорь и Ванька уже проснулись. Игорь заправил кровать, сидел на ней и курил, стряхивая пепел в пепельницу, стоящую перед ним на стуле. Ванька тоже сидел на своей изрытой постели и бренчал на гитаре. У них обоих был такой вид, словно только что они сказали друг другу что-то очень неприятное. Следуя их примеру, Отличник тоже опустился на свою койку.
   
Ванька был босой, в мятых джинсах с расстегнутой ширинкой и в клетчатой рубашке, раскрытой по всей длине. Он внимательно глядел на гриф, по которому робко переступали его желтые прокуренные пальцы, и медленно, запинаясь, набирал на струнах мелодию романса «Белая акация». Ванька был одного роста с Отличником, но старше всех: старше Игоря на два года, Нелли и Лели на три, а Отличника — на целых шесть лет. Самым ярким впечатлением от его внешности была всклокоченная темно-рыжая борода, из которой торчал длинный нос. В противовес одетому Ваньке Игорь сидел на кровати в трусах и белых носках. Нo, в отличие от Ваньки, который носил простонародные, раздольные сатиновые «семейники», Игорь признавал лишь узкие плавки. Они очень шли к его поджарой, вытянутой фигуре с широкими плечами и узкими бедрами, к смуглой коже, щедро поросшей черным волосом.
   
Увидев Отличника, Игорь посмотрел на Ваньку и сказал:
   
— Иван. Вот пришел Отличник. Есть предложение начать серьезный разговор.
   
Ванька страшно не любил таких серьезных разговоров, в основном потому, что обычно его начинали воспитывать. Он уронил руку на струны, высыпав на пол оставшиеся ноты романса, и, глядя на гриф, запел дурным голосом, варварски себе аккомпанируя:
   
   
    
     
— Поговорить серьезно надо, 
     
Ведь мы живем одной семьею, 
     
И я вас всех давно затрахал 
     
Своим дурацким поведеньем… 
    
   
   
   
Некоторое время Игорь молча смотрел на Ваньку. Игорь был склонен к подобным эффектным театральным паузам. Ванька нервничал и злился.
   
— Ну, Иван, — начал Игорь, — будь так добр, расскажи, как ты провел миновавшую ночь.
   
Ванька механически колупнул ногтем струну.
   
— Хрена ли докапываешься? — грубо спросил он. Ванькина грубость была первым шагом назад.
   
Игорь, соответственно, сделал шаг вперед.
   
— Ну, поведай нам, с кем ты принимал алкоголь, в каких количествах? Поясни, зачем ты производил на черной лестнице нечеловеческий ор, из окна — бросание бутылки, в коридоре — выбивание дверей? Поясни нам, во имя чего все это?
   
— Во имя моей собственной охоты к этому, — пробурчал Ванька.
   
— Ну хорошо, Иван, — сдерживаясь, сказал Игорь. — Судя по всему, для тебя большую ценность, нежели Леля, Нелли, Отличник, в конце концов, я, представляют горячительные напитки вкупе с Гапоновым, Ринатом, Жихарем и иже с ними. Видимо, они за тебя беспокоятся, ты им дорог, они желают тебе помочь, даже если ты их не уполномочивал. Пусть так. Тогда узнай, дорогой друг, что с утра визитом доброй воли тебя лично почтила Ботова Ольга Васильевна, комендант.
   
— И чего этой глисте надо? — хмуро спросил Ванька.
   
— Она сообщила нам, что завтра состоится студсовет и тебя выселят из общаги.
   
— Хер они меня выселят, — уверенно сказал Ванька.
   
— Иван, позволь тебе напомнить, что ты живешь здесь четвертый год. Следовательно, ты знаешь, что этот акт имеет большую степень вероятности и проводится элементарно.
   
— Ну, выгонят, и плевать. Вернусь через день, и все.
   
— Сейчас начало сессии у заочников, Иван. Мест в общаге и так нет, а теперь тем более.
   
— Выгоню этого драного заочника, которого на мое место поселят, и барахло его в окно вышвырну, — более уверенно сказал Ванька, вдруг схватил гитару, заиграл и заорал:
   
   
    
     
— А пусть он, гнида, собирает 
     
Да по асфальту свои шмотки, 
     
Свои дырявые рубашки 
     
И сорок пар носков вонючих, 
     
А также свой будильник верный, 
     
И туалетную бумагу, 
     
И семь трусов своих семейных 
     
Да по огромному пространству!.. 
    
   
   
   
— Прекрати ерничать, — продолжил воспитание Ваньки Игорь, переждав Ванькину серенаду. — Кого ты выгонишь, Иван? Селить будет Гапонов, и поселит он своего собутыльника, скажем, того же Жихаря. Ты Жихаря сумеешь выгнать, Иван? Подумай в меру своих возможностей.
   
— Не будет он селить его вместо меня. Бухали же…
   
— Не тешь себя иллюзиями, Иван. Он поселит. Ему на тебя наплевать. Какие они тебе друзья? Проглотят и не подавятся.
   
— Ладно, Игореха, я уже миллион раз это слышал… Ну и что? Вам-то что, а?
   
— А нам вот что, слушай. Ты, безусловно, станешь жить нелегалом. И вот тебе вопрос: где? Есть вариант: в комнате у Нелли с Лелей. Это значит, что через неделю тебя выловит бабка Юлька, доблестный вахтер, и всей комнате будет за это непоселение на будущий год.
   
— Не ссы, не буду я там жить, — раздраженно сказал Ванька. — И без вас найду где…
   
Игорь обомлел.
   
— Ты, Иван, за кого, интересно знать, нас считаешь? Да это же свинство чистой воды, Иван…
   
Игорь поднялся, сдернул со спинки стула свои брюки и, повернувшись к Ваньке спиной, принялся натягивать их, прыгая на одной ноге. Ванька молчал, сидел неподвижно, а потом вдруг яростно сбросил с колен гитару.
   
— Блядь! — в сердцах выругался он. — Ладно, простите меня. Игореха, слышь?.. Не люблю я этих бесед за жисть… Давайте конструктивно поговорим. И сигаретой угости.
   
Игорь, стоя спиной к Ваньке и отдуваясь, застегнул ширинку, ремень, достал из кармана пачку сигарет и бросил на стол.
   
— Не злись, Игорь, — попросил и Отличник.
   
— Зачем ты его жалеешь, Отличник? — спросил Игорь, все еще не глядя на Ваньку. — Он же нас ни в грош не ставит!
   
— Ну, хватит, Игореха, — зыркнув на него из-под бровей, сказал Ванька. — Полаялись, и будет. Скажи лучше, чего я должен сделать?
   
Игорь надел рубашку, сел на койку, тоже закурил и сказал:
   
— Во-первых, ты должен уговорить Гапонова, чтобы он тебя не выселял.
   
— Это как два пальца обоссать, — прокомментировал Ванька.
   
— Во-вторых, пообещать Ботовой, что прекращаешь пьянку. В-третьих, убрать стекла от бутылки с асфальта под окнами. Со своей стороны я сегодня поговорю с комендантшей и попытаюсь ее умаслить.
   
— Лучше ублажи ее, — скромно посоветовал Ванька.
   
— Твои остроты, Иван, очень часто отличаются отсутствием ума, юмора и такта, — холодно заметил Игорь.
   
— Ладно, замяли, — тут же согласился Ванька.
   
— А зачем заминать, Иван? У тебя излюбленная тактика — не выяснять отношений.
   
— А на хрена нужны эти гнилые разборки?
   
— Эти, как ты выразился, Иван, гнилые разборки нужны, чтобы лучше понять друг друга. Например, понять, почему ты пьешь.
   
— Ты чутьем понять попробуй, а не лезь в душу.
   
— Я не лезу в душу, Иван. Я не вор. Я прошу разрешения войти. И все-таки ответь на мой вопрос: почему ты пьешь?
   
— Станция «Березай», приехали, вылезай! — с досадой сказал Ванька.
   
— Леля думает, что ты… — начал было Отличник.
   
— Да заколебала Лелька меня своей простотой! — разозлился Ванька. — Знаю я все, что она думает! Думает, что у меня баба какая-то, которую я безответно люблю, оттого и пью. Убеди ты ее, Отличник, как друга прошу, что фигня все это!
   
— Но, Иван, ты действительно живешь неправильно, хотя я и не берусь судить о причине. Мы все хорошо изучили тебя, и мы видим, что ты не тот, за кого себя выдаешь, что твой образ жизни — это гусарство, лихачество. Он не годится для тебя, потому что ты слишком умен, слишком тонко чувствуешь…
   
— Где тонко — там и рвется, — перебил Ванька.
   
Игорь осекся, но сообразил и продолжил:
   
— Вот посмотри, Иван, сколько сегодня ты нам неприятностей доставил. В конце концов, ты не только нам кровь переводишь, но, что для всех нас гораздо тяжелее, ты и себя гробишь, жизнь прожигаешь! Ты же не Гапонов, не Ринат и не Жихарь с Генерозовым, чтобы такая бездарная жизнь доставляла тебе, как ты утверждаешь, удовольствие!
   
— Короче, чего надо? — утомленно спросил Ванька.
   
— Не пей.
   
Ванька ответил кратко, энергично и матерно.
   
— Ладно, черт с тобой, Иван. Не пей с ними и не буянь. В принципе, это одно и то же. Если ты напиваешься в их компании, ты всегда буянишь. Давай договоримся: с сегодняшнего дня ты пьешь только с нами. По рукам? Тебе можно верить?
   
— Почем я знаю, можно ли мне верить? — мрачно сказал Ванька.
   
Игорь поглядел на часы и хлопнул себя по бедрам.
   
— Может, на неделю, Отличник, мы совесть в нем пробудили, — сказал он, вставая с койки. — Пойдем тогда, мой юный друг, посетим пункт общественного питания с целью общественно напитать себя. А ты, Иван, сиди тут и думай как о нашем разговоре, так и о нашем уговоре. Можешь заодно и ширинку застегнуть.
   
— Да ну вас… — буркнул Ванька. — Отвалите, Христа ради…
   
   
После столовой Игорь решил отправиться помогать Ботве и потащил Отличника за собой. Они прошли через вестибюль, чинно поздоровались с бабкой Юлькой, сидевшей на вахте, и свернули в небольшой коридорчик, где находились комната и кабинет комендантши. Игорь велел Отличнику подождать в коридоре, а сам постучался и вошел.
   
Отличник слонялся у двери комендантской не меньше получаса, пока наконец не вышли Игорь и Ботова. В руке у Игоря была плоская, грязная картонная коробка, вскрытая с одного конца. Из коробки торчала желто-прозрачная, промасленная оберточная бумага.
   
— А этот нам зачем? — запирая дверь, спросила про Отличника Ботова.
   
Игорь за ее спиной подмигнул Отличнику: все, мол, схвачено.
   
— Ну как зачем, Ольга Васильевна? — с укором пояснил он. — Помогать мне будет, подай-принеси. Согласитесь, по всяким мелочам не вас же мне гонять.
   
Они направились к лестнице и начали подниматься. Спускавшиеся навстречу девушки, увидев комендантшу, замолчали и, проходя мимо, внятно поздоровались.
   
На чердак общежития и далее на крышу имелось два выхода. Один люк над площадкой главной лестницы был тщательно окрашен и с незапамятных времен закрыт на амбарный замок. Второй люк над черной лестницей был ржав, но всегда открыт. На зиму петли замка заматывали проволокой, но по весне студенты сдирали ее и лазили наверх учиться и загорать.
   
Ботова остановилась под этим люком, задрала голову и сказала Игорю:
   
— Ты взгляни, Игорек, там на крышке люка петли для замка, а одну сорвали, и люк не запереть. Ты уж почини как-нибудь…
   
— Нет проблем, — поднимаясь по грохочущей стремянке и осматривая петли, сказал Игорь. — Для вас, Ольга Васильевна, хоть с крыши сброшусь… Отличник, подай, мой друг, плоскогубцы.
   
— Нет, Игорек, сбрасываться не надо, — посоветовала комендантша. — До меня-то другой комендант был, так вот при ней — в каком это? Году в восемьдесят втором, получается, — один дурак спрыгнул, и поперли коменданта…
   
— И вас после этого назначили?.. Отличник, теперь отвертку… То-то старшекурсники мне говорили, пока я на первом-втором учился, что раньше в общежитии бардак был, а теперь — порядок. А почему тот дурак спрыгнул, Ольга Васильевна?
   
— Кто его знает. Наверное, пьяный был.
   
— Пить — здоровью вредить, — изрек сверху Игорь.
   
— Это ты Симакову скажи, — сварливо отозвалась комендантша.
   
— Мы его, Ольга Васильевна, под вашим руководством от выпивки мигом отучим, — заверил Игорь.
   
— Не верится мне что-то, Игорек. Я вот гляжу: компания у вас там не из тех, где исправиться можно. Один ты приличный человек.
   
Отличник глядел вверх и видел небо в чердачном проеме, небо, в темноте помещения лучисто-голубое, ослепительное, с белым пером облака. Отличник как-то забыл, где он находится. Этот лоскут неба, отстриженный от небосвода, казалось, как живую картину можно было перенести в любую часть света. Он был безотносителен к земле, и поэтому под ним могло случиться что-то необычайное, чего на земле не бывает, что-то щемяще-прекрасное. Отличник вдруг увидел это палящее небо над кипящим тропическим лесом, обрезанным кромкой пляжа, где из песка торчат шипастые завитки раковин, а рядом гудит океан, встающий горой у горизонта… И там, на волосатом стволе поваленной пальмы, чью крону уже съел прибой, ждет его какая-то девушка, еще неизвестная, но уже любимая и желанная. Там, на вулканическом острове Тенерифа, ждет Отличника неизмеримое счастье.
   
— Отличник, — позвал Игорь, — подай петли, шурупы и молоток!
   
Отличник взял у комендантши неожиданно тяжелую коробку и осторожно высыпал на цементный пол ее содержимое: массивный замок в смазке, горсть шурупов, кольцо с ключами и петли. Выбрав нужное, Отличник подал все это Игорю.
   
— Почему это, Игорек, ты его так зовешь? — улыбаясь и глядя на Отличника, спросила комендантша.
   
Отличник покраснел.
   
— Потому что учится на одни пятерки, — пояснил Игорь. Он чуть-чуть сполз вниз по лестнице и стал привинчивать новую петлю к косяку люка. — А за… чем вы, Оль… га Василь… евна, хотите крышу запе… реть? — Каждая пауза приходилась на тот момент, когда Игорь с силой давил на отвертку и ввинчивал шуруп.
   
— Да я сама-то, Игорек, ничего против не имею. Если вы там загораете — не положено, конечно, но я сквозь пальцы смотрю уж. Не такая я и самодурка, как вы считаете. Мне проректор велел. Есть тут у него люди, которые ему рассказывают все, ну, они ему и рассказали, что кое-кто тут из наших залезут на крышу, запрутся там и… это… Ну, короче, Игорек, велел проректор закрыть крышу, чтобы из нее публичный дом не устраивали.
   
— Подай замок, Отличник! — велел Игорь. — И ключи тоже.
   
Игорь вставил дужку замка в петли, запер замок и толкнул крышку люка вверх. Замок прыгнул, петли выдержали.
   
— Принимайте работу, Ольга Васильевна, — спускаясь вниз и отдавая ключи, отрапортовал Игорь.
   
— Ну спасибо, Игорек! — обрадовалась комендантша. — Теперь я твой должник. Приходи ко мне чай пить с печеньем.
   
— Непременно, Ольга Васильевна, — пообещал Игорь. — И вы к нам тоже приходите, не забывайте нас… Что ж, мой юный друг, не выкурить ли нам сигарету после трудового подвига?
   
Комендантша пошла вниз по черной лестнице, а Игорь с Отличником вышли на балкон. Высокое солнце стояло над общагой, словно облокотившись о ее стену, сложенную из желтого, как вечность, кирпича. Игорь закурил и навалился на перила балкона.
   
— Дело сделано, — довольно сказал он. — Отмазал я Ивана, пока в комендантской торчал. Только вот не вызывает во мне положительных эмоций процесс лизания задниц… Я тебе, мой юный друг, сюрприз хочу сделать. — Игорь порылся в кармане. — Зная твою склонность к юношеским мечтаниям на крыше, я тебе у Ботовой с колечка ключик позаимствовал.
   
Игорь протянул Отличнику новенький ключ.
   
— Спасибо, — искренне обрадовался Отличник.
   
— Только уговор, — предупредил Игорь, — если тебя застукают, я тебе ключа не давал, хорошо?
   
   
Возвращаясь домой, у двери двести двенадцатой комнаты Игорь выбросил окурок, постучался и вошел. Нелли сидела на подоконнике и курила. Лели в комнате не было. Отличник не хотел заходить — он собирался засесть за учебники, но в проеме двери Нелли увидела его, и в таком случае уйти Отличник посчитал невежливым. Он вошел вслед за Игорем.
   
Нелли молчала, глядя на них. Подойдя, Игорь обнял ее за плечи и поцеловал в лоб.
   
— Чего приперлись? — фальшивым тоном спросила Нелли.
   
— На тебя посмотреть, — ответил Игорь.
   
— Посмотрели — и будет, — сказала Нелли, затянулась сигаретой и отвернулась к окну.
   
— Ты чего такая злая? — напрямую спросил Игорь. — Узнала на консультации, что опять готовилась не к тому экзамену?
   
— Отстань, — раздраженно сказала Нелли. Она по-прежнему смотрела в окно и не поворачивалась.
   
Отличник подумал, что Игорь и Нелли лучше поладят вдвоем, и беззвучно приоткрыл дверь. Игорь оглянулся на него и благодарно кивнул. Отличник выскользнул наружу и пошел к себе.
   
Ваньки в комнате не было, но сидела однокурсница Игоря Марина Савцова. Это была невысокая, полная девушка с сильно развитой грудью и крашеными волосами. Она была довольно симпатичной. Лицо ее имело спокойно-развратное, какое-то манящее выражение, словно готовое каждый миг смениться на выражение крайнего наслаждения. Марина оторвалась от газеты, которую читала, и с улыбкой поглядела на Отличника.
   
— Привет, — низко и нараспев сказала она. — А где Каминский?
   
— Ушел куда-то, — ответил Отличник, не желая, чтобы Марина сунулась сейчас в двести двенадцатую комнату.
   
— Ну ладно, ждать его я не буду, — с сожалением сказала Марина, встала и подошла к зеркалу. — Ты передай ему, что Надя Новиченко к родителям сегодня поехала.
   
— Передам, — сказал Отличник.
   
Марина хитро усмехнулась ему и поплыла на выход. Отличник понял, зачем она приходила. Игорь давно уже посвятил его в свои любовные похождения. Марина жила в двухместке вместе с Новиченко, и если та уехала к родителям, значит, Марина до завтрашнего вечера будет страдать от одиночества, которое Игорь поможет ей скрасить. Отличник взял полотенце и протер зеркало, словно стирая с него отражение Марины, а потом достал учебники и уселся на стул, где только что сидела Марина. Стул хранил тепло ее соблазнительного зада, и Отличник как-то разволновался, но потом плюнул, мысленно послал Марину по тому адресу, который только что его так взволновал, и раскрыл учебник.
   
А Игорь в это время запер дверь и вернулся к Нелли.
   
— Что с тобой, радость моя? — тревожно спросил он, пытаясь заглянуть ей в лицо. — Ты очень нервничаешь. Какая это сигарета по счету?
   
— Миллиардная, — издевательски сказала Нелли. Игорь мягко вынул сигарету из ее пальцев и выбросил в форточку.
   
— Ну-ка успокойся, — велел он, расстегнул верхнюю пуговку на ее блузке и аккуратно поправил крестик, висевший на золотой цепочке и похожий на крошечного человечка, пытающегося обнять Нелли своими лапками.
   
— Прекрати! — вдруг истерично крикнула Нелли, дернулась всем телом, оттолкнула Игоря и спрыгнула на пол. На ее высоких скулах появились пятна румянца, а глаза были сухие и раскаленные. Нелли села на кровать, взяла со стола пачку сигарет и дрожащими пальцами стала разрывать целлофан.
   
Игорь с видом человека, выполняющего капризы тяжелобольного, уселся на стул напротив нее и положил ладони ей на колени.
   
— Рассказывай, в чем дело, — негромко, но твердо велел он.
   
— Думаешь, тебе будет приятно? — почти с ненавистью спросила Нелли, уставив на него пустые, черные дыры зрачков. — Расскажу, так ведь, того и гляди, вмешиваться придется, суетиться, а там и по красивой морде схлопотать можно!..
   
— Нелли, — поглаживая ее колени, тихо ответил Игорь, — за что ты меня так обижаешь?
   
Нелли опустила голову, помолчала и начала рассказывать…
   
Напившись у Лели чаю, Ванька пошел клянчить у бабки Юльки метлу, чтобы замести бутылочные стекла под окном общаги, а Леля пошла его контролировать. Сама же Нелли отправилась в буфет за сигаретами. Она возвращалась, когда из дверей своего блока выглянул Ян Гапонов и окликнул ее:
   
— Караванова, посой!..
   
У Гапонова был странный, какой-то детский дефект речи. Сейчас Гапонов был сильно пьян, глаза его глядели тускло, светлые небольшие усы были прижаты на одну сторону.
   
— Зади, — велел Гапонов.
   
Нелли подумала, что Ваньке еще предстоит разговор с Гапоновым о выселении, поэтому решила не ссориться, а развернулась и вошла в комнату. Здесь царил бардак, окно было без штор, из открытого шкафа свешивалась штанина, воняло застарелыми окурками и потом. На соседней кровати храпел сосед и приятель Гапонова Ленька Генерозов. На столе на мокрых газетах громоздилась грязная посуда, валялись открытые консервные банки, окурки, стояла полупустая бутылка портвейна. Гапонов запер дверь, пошатнувшись, обошел стоящую на дороге Нелли и сел на единственный стул.
   
— Садись, — безразлично сказал он.
   
Нелли оглянулась. Ей не оставалось ничего иного, как сесть на кровать напротив Гапонова колени в колени. Гапонов долго молчал, глядя куда-то вниз, потом вздохнул, как перед тяжелым усилием, почти не вставая, вдруг уперся Нелли в плечи и повалил ее, ничего подобного не ожидавшую, на одеяло. Сам он моментально лег сверху, рывком подтянул ее вдоль кровати и, дыша в лицо перегаром, потащил узкую юбку.
   
— Я… з-закричу… — шепотом выдавила Нелли, силясь высвободить руки.
   
— Ори, — хрипло согласился Гапонов.
   
Юбка уже задралась до ляжек, когда Нелли наконец вырвала руки и схватила Гапонова за волосы над ушами. Как штурвал, она повернула голову Гапонова набок, и Гапонов со стоном перевалился в сторону. Нелли, освободившись, села и быстро соскользнула на пол. Отойдя на шаг, она оправила измятую юбку, опустив ее вниз и шевельнув бедрами. Она тяжело дышала, прядь волос попала в рот. Не говоря ни слова, она пошла к двери, но, пока отпирала замок, Гапонов тяжело поднялся на ноги и дернул ее за локти, оттаскивая назад. Нелли прижалась к шкафу спиной, а Гапонов навалился на нее животом.
   
— Почему не даешь? — без выражения спросил он, снова подтаскивая вверх ее юбку.
   
Гапонов выдыхал прямо в глаза. Нелли отвела взгляд от его запекшихся губ, молча смотрела на бутылку портвейна, которая от толчка упала и разлилась по столу.
   
— Дай добром… Я же драл тебя на певом кусе, или забыла?..
   
— Все, Гапон, — сдавленно ответила Нелли. — Ты уже в пролете…
   
— Ты же лядь, — просто сказал Гапонов. — Тебя же все имели, чего теперь девочку строишь, Караванова?..
   
Нелли резко ткнула пальцами Гапонову в ребра. От неожиданности Гапонов дернулся и отшатнулся, а Нелли еще оттолкнула его на середину комнаты и опять пошла к двери. Гапонов стоял неподвижно. Когда Нелли открыла дверь, Гапонов сказал ей вслед:
   
— Докобенишься, сука. Сосать у меня за счастье считать будешь…
   
Когда Нелли начала рассказывать об этом Игорю, она как-то моментально успокоилась, даже заледенела в спокойствии. Но чем дальше она говорила, тем ярче в ее речи проступало что-то истерично-вызывающее, тем циничнее, бесстыднее, гнуснее и подробнее он становился, и к концу Нелли уже злобно смаковала свою историю. Игорь сникал и сгибался. Нелли словно захлебывалась своим унижением и им унижала Игоря, стремясь сделать ему больно, очень больно, еще больнее, и находила зверское наслаждение в этом истязании его и себя. Окончив, она глядела на Игоря с ненавистью, с презрением победителя, глумящегося над побежденным. Она почти задыхалась, готовая, кажется, броситься на Игоря и вцепиться в лицо ногтями.
   
Оба они молчали: Игорь — опустив голову, Нелли — жадно ища его взгляда.
   
— Забудь все это, — вдруг глухо произнес Игорь. Нелли хищно ощерилась, как волчица, и звонко, злобно расхохоталась ему в лицо.
   
— Больше этого не повторится, — сказал Игорь, встал, не прикасаясь к ней, осторожно обогнул ее колени и пошел на выход.
   
Отличник с учебником в руках лежал на своей койке. Игорь остановился у стола, спиной к Отличнику, оперся костяшками пальцев о столешницу и стал смотреть в окно.
   
— К тебе заходила Маринка, — сообщил Отличник. — Звала тебя к себе, она сегодня всю ночь одна.
   
Игорь вдруг застонал и склонился над столом, словно его рвало.
   
— Боже мой, какая дикая грязь… — со страшной болью сказал он. — Ведь им ничего не стоит все растоптать, испоганить, загадить…
   
Отличник даже сел на кровати, пораженный словами и видом Игоря.
   
— Кроме нее, у меня же нет ничего… Она — последняя надежда моя… И они меня таким же паскудством делают, как и сами…
   
— Да что случилось-то, Игорь?.. — пролепетал Отличник.
   
Игорь выпрямился.
   
— Только что Талонов чуть не изнасиловал Нелли, — проскрипел он и бросился из комнаты.
   
   
Отличник вскочил, объятый мгновенным ужасом. Он нырнул под кровать за тапками и кинулся к двери, но столкнулся с входящим Ванькой. Ванька подмел асфальт от бутылочных стекол, выпил пивца и, проводив Лелю, возвращался крайне довольный жизнью.
   
— Стоять смирно! — гаркнул он, хватая Отличника. — Представляешь, харя, гляжу в окно триста десятой — там Танька Стрельченко, голая как лампочка, а за спиной у нее — Маркелов!.. Оборзело поколение!
   
Лицо у Отличника скривилось, как от зубной боли.
   
— А куда это Игореха почесал с такой рожей? Чай к Ботве пить?.. — по инерции весело спросил Ванька, и улыбка уползла в его бороду, как уж в траву. — Эй, чего тут у вас?
   
— Гапонов только что Нельку чуть не изнасиловал, — прошептал Отличник, глядя Ваньке в глаза.
   
— Блядь!.. — сказал Ванька и рванулся вон из комнаты.
   
Отличник метнулся за ним.
   
В это время Игорь уже добежал до комнаты Гапонова, стукнул в дверь и, не услышав ответа, вошел.
   
В комнате все было так, как описала Нелли. По столу разлилась лужа портвейна, в которой лежала бутылка и раскисшие окурки. Гапонов и Генерозов спали. Игорь постоял посреди комнаты, переводя дыхание, сел на стул, как недавно сидел Гапонов, и, подавшись вперед, потряс Гапонова за плечо. Гапонов закряхтел, расклеил мутные глаза и, увидев Игоря, вяло сказал:
   
— Пошел в жопу…
   
— Подъем! — крикнул Игорь и коротко, но сильно ударил Гапонова в левый бок.
   
От этого крика зашевелился и Генерозов. Гапонов застонал, потер кулаками глаза и сел на кровати, спустив босые ноги на грязный пол.
   
— Чего надо? — невнятно спросил он, взял со стола стакан с опивками чая, глотнул, выплюнул обратно набившуюся в рот заварку, поставил стакан под кровать и застыл в расслабленной позе.
   
— Так, Гапонов, — начал Игорь. — Ты сегодня затаскивал сюда Караванову? Слушай, учти, если ты хоть раз прикоснешься к ней…
   
— А ты кто такой? — поднимая голову и сосредоточенно вглядываясь в Игоря, вдруг спросил Гапонов.
   
— То есть — кто? — с вызовом поинтересовался Игорь. — Ты с похмелья меня уже не видишь?
   
— Говном воняет — чую, а ни хрена не вижу, — спокойно сообщил Гапонов, глядя на Игоря с таким выражением, с каким обычно ожидают разъяснения недоразумения.
   
— В общем, так, Гапонов, — уклонился Игорь. — Если ты хоть раз сунешься к Нелли, пеняй на себя. Она не твоя женщина, и заруби это себе на носу.
   
— Дай ты ему по рылу, Ян, — со своей койки предложил Генерозов.
   
Гапонов, казалось, задумался.
   
— Всегда драл кого хочу, — пожимая плечами, словно придя к парадоксальному логическому выводу, сообщил Гапонов Игорю. — Кого хочу, как хочу и скоко хочу.
   
— А попробуешь Караванову захотеть, будешь разбираться со мной! — предупредил Игорь.
   
— А тебе разок дам по яйцам, ты и успокоишься.
   
— Вот что, Гапонов! — взбесился Игорь, наклоняясь к нему. — Ты со мной не шути. Ты со своими шуточками допрыгаешься. Забудь про Караванову, добром говорю. Руки будешь совать — так я их тебе пообломаю, а если полезешь — по стене размажу, усвоил? Она — моя женщина, Гапонов, заучи это. Я за нее тебя любой ценой уделаю. Ты лучше и думать о ней не смей, козел!
   
Гапонов дослушал Игоря, не торопясь поднял ногу и вдруг мощно пнул по стулу, на котором Игорь сидел. Стул отпрыгнул на метр и с грохотом опрокинулся. Игорь, мелькнув подошвами кроссовок перед лицом Гапонова, рухнул на спину, ударившись затылком об пол.
   
Мгновение спустя дверь распахнулась, и в комнату ввалился Ванька Симаков.
   
Весь разговор Игоря с Гапоновым он подслушал. Отличник застал Ваньку возле двери гапоновской комнаты скорчившимся пополам, прилепившим ухо к замочной скважине, с отвердевшим лицом, со скошенными глазами и шевелящейся бородой. Когда в комнате раздался грохот упавшего стула, Ванька моментально разогнулся. Взгляд его из бесконечной пустоты переехал на Отличника.
   
— Спрячься в кухню от Игоря! — яростно прошептал Ванька, толкнул Отличника в грудь и распахнул дверь.
   
Отличник, ничего не соображая, вылетел из блока в коридор и юркнул на кухню.
   
Ванька застал Игоря и Гапонова уже вскочившими и готовыми броситься друг на друга.
   
— Атас, мужики!.. — закричал он, втискиваясь между ними. — Спокойно, Игореха, спокойно, — тараторил он, обнимая Игоря за талию и увлекая в сторону. — Все живы, Игореха, Красная армия победила, Гитлеру капут…
   
— Ну-ка пусти!.. — пытаясь вырваться, рычал Игорь.
   
Гапонов стоял молча. Ванька подтаскивал Игоря к двери.
   
— Остынь, Игореха, остынь, кому говорят, — твердил он. — Только мордобоя нам еще не хватало… Пойди в коридор, успокойся. Мне самому надо с Яном поговорить. Иди-иди, ты уже все сказал, а мы тебя внимательно выслушали…
   
Ванька дотащил обалдевшего Игоря до выхода, выпихнул его в блок и сразу захлопнул дверь. Игорь тотчас могуче пнул в нее. Ванька быстро отщелкнул замок, приоткрыл дверь, выставил в коридор бороду и спросил:
   
— Долбанулся, что ли?.. — и снова захлопнул. Приглаживая руками волосы, Ванька, не глядя ни на кого, прошел в комнату. Гапонов все так же молча сел на кровать. Из коридора не доносилось ни звука.
   
— Ну и срач у тебя, Ян, — сказал Ванька, неторопливо поднимая стул и усаживаясь на приличном от Гапонова расстоянии. — Давай поговорим, Ян, как мужик с мужиком. Генерозов, ты, наверное, пописать хочешь?
   
— Пусь здесь остается, — хмуро велел Гапонов.
   
Ванька заерзал, доставая сигареты, и закурил.
   
— Чего с Каминским-то сцепился? — поинтересовался он.
   
Гапонов тоже медленно закурил.
   
— Кама на меня залупой пошел, — спокойно пояснил он.
   
— И что дальше делать будешь? — осведомился Ванька, стряхивая пепел в ближайший стакан.
   
— Что хочу, то и буду, — веско ответил Гапонов.
   
— Не надо, Ян, доставать Каминского, — сердечно попросил Ванька. — Фигня ведь начнется, сам знаешь.
   
— А чего мне этот дрищ сделать сможет? Рыпнется — по зубам огребет.
   
— Ты как пацан, честное слово, — поморщился Ванька. — Ну, своротишь ты ему скулу, так ведь выселят за драку.
   
— Кто выселит? Сам я себя, что ли, выселю?
   
— Ну, я тебя как друга прошу, — сдался Ванька. — Оставь его.
   
— А тебе-то чего?
   
— Он меня выручал, когда мне было хреново, и я за него заступлюсь.
   
— Да я против него ничего не имею, — пояснил Гапонов. — Ну, возбухнул раз от гонора — хер с ним. Он мне не мешает, пусь живет.
   
— Так ты к Каравановой не лезь.
   
— А чем я его хуже? Он имеет, и я хочу. Она же лядь ощажная.
   
— Во-первых, она не блядь и блядью не была, — начал Ванька.
   
— Ага, — перебил Гапонов. — С половиной моего курса перекувыркнулась, и целочка, значит? И сам я ее по пьяни прищемил, но дано.
   
— Видишь, это было давно, Ян, — устало возразил Ванька. — И про блядство ее — на три четверти вранье. Кому не дала — тот и вонял с досады. А теперь у нее есть постоянный мужик — Каминский, и ты лучше не суйся.
   
— Токо что мне это Кама вкручивал, теперь ты?
   
— А что мне прикажешь делать? — удивился Ванька. — Я живу вместе с ним, и это меня задевает! К тому же не обломится тебе.
   
— Может, и обломиса, — многозначительно сказал Гапонов. — Чего это она Каме дает, а мне не дас? Знаю я этих баб, замуж она хочет, вот и держиса за этого мудозвона. Зесь, в ощаге, эту лядь никто больше, кроме него, не возьмет, а ей дано пора. Еще один аборт — и она уже рожать не сможет, кому такая нужна будет? Тем более если здесь, в ощаге, она мужика не заведет, ее затрахают насмерть.
   
— Даже если и так, — разозлился Ванька, — Каминский-то берет ее в жены!
   
— А я, может, тоже на ней бы жениса, — ухмыльнулся Гапонов.
   
Ванька в изумлении присвистнул.
   
— А что? — довольный произведенным эффектом, сказал Гапонов. — Баба она хорошая, на рожу красивая и в постели ток знает. За мужа держаса будет, хозясвенная, самосоятельная. А лядовать начнет — успокою.
   
— И ты думаешь, что если она тебе поверит, что ты на ней женишься, так сразу тебе и даст? А потом ее под зад коленом?
   
— Сразу и дас, — согласился Гапонов. — А потом видно будет.
   
— Все равно не даст, Ян, — сказал Ванька. — Не поверит.
   
— Каме верит, а мне не поверит?
   
— Мне не объяснить тебе, но положись на мое слово. — Ванька помотал головой, раздумывая. — Я ее лучше, чем ты, знаю и точно говорю: не поверит. Не даст.
   
— Ну, это я без тя разберусь, — спокойно ответил Гапонов.
   
Оба они замолчали.
   
— Слушай, Ян, — с трудом начал Ванька. — Я тебя как друга хочу попросить: выбрось ты все это из головы. Ни к чему хорошему это не приведет. Отстань от них обоих, Ян.
   
— Пошел ты на хер со своими просьбами, — отрезал Гапонов.
   
Ванька поднял на него взгляд.
   
— Не надо так говорить мне, Ян, — вкрадчиво произнес он. — Я с тобой пока по-человечески беседую, как с другом, и зла не хочу.
   
— Да я сам о себе позабочусь, Ванька.
   
— Что же ты тогда о себе не позаботился, когда зимой тебя менты загребли? Кто тебя отмазывал, может, помнишь? А когда из техникума тебя плющить приходили, кто еще из наших за тебя вышел, а? Или тот случай с Вьюшковой — припомни, кто тогда все замял?
   
— А чего ты мне это в лаза тычешь?! — разозлился Гапонов. — Я тя просил тогда, что ли?
   
— Нет, не просил, я тебе как другу помогал.
   
— Ну, помог, и спасибо. Что терь, мне те за это всю жизнь ноги целовать?
   
— Обойдусь без поцелуев. Ты лучше отстань от Каравановой.
   
— Не лезь не в свое дело, Ванька, я тебе уже сказал.
   
— А ведь тогда, Ян, я тоже не в свое дело лез.
   
— Ну что за нафиг, лядь! — в сторону сказал Гапонов. — Ты долбанутый, что ли, ни хера не понимаешь?
   
— Все я понимаю, Ян, — медленно ответил Ванька. — И то, что ты из-за стояка своего Каравановой жизнь поломаешь — тоже понимаю. Тебе других баб мало, что ли?
   
— Своих баб считай, Симаков. Ты меня уже достал.
   
— Дай ты ему в рыло, Ян, — со своей кровати предложил Генерозов. — Видно ведь, чего ему от тебя надо.
   
— Зажми щель, Говнорезов, — не оглядываясь, сказал Ванька.
   
— Ах ты… — приподнимаясь, начал Генерозов. Ванька развернулся на него, взял со стола за горлышко бутылку и вдруг швырнул ее в стену над головой Генерозова. Бутылка лопнула, просыпавшись вниз, и Генерозов вжался в койку.
   
— Я за такую фигню сечас вышвырну тя осюда, Симаков, — спокойно предупредил Гапонов.
   
— Шакалов своих прижать не можешь, а меня выбросить намылился? — Ванька со злой улыбкой глядел на Гапонова. — Я еще не договорился с тобой. Если ты добром отстать не хочешь, давай посчитаемся. С тебя должок и за технарей, и за Вьюшкову, и за ментов. Давай расплачиваться. Баш на баш — и разойдемся.
   
— Да ты сам у меня в долгах по уши, — усмехнулся Гапонов. — Еси б не я, тя за пьянку дано уж выперли бы из ощаги. Не начинай лучше, Ванька, кто кому должен. Зесь я хозяин.
   
— У меня нету хозяев, Гапонов. Учти, если ты снова начнешь под Караванову клинья подбивать, у тебя не с Каминским — сперва со мной разборки будут.
   
— Хер с пробором я на тя, Симаков, положил, понял?
   
Ванька надул щеки и медленно выпустил воздух:
   
— Последнее предупреждение, Гапонов. Я тебя долго уламывал, уговаривал, просил… Не заставляй меня к крайнему средству прибегать. Ведь потом сам себе яйца вырвешь.
   
— Зец, как ты мне надоел. — Гапонов, глядя на Ваньку, плюнул на пол и встал. Постояв перед Ванькой, качаясь с носков на пятки, он пошел к двери, отпер ее и открыл. Затем он вернулся к Ваньке, встал около него и вдруг схватил его за шкирку, свалил со стула на колени и рванул к выходу.
   
— Пошел осюда, гондон дырявый! — взревел он. Ванька локтем ударил Гапонова в пах и, когда Гапонов, зарычав, согнулся пополам, вскочил, схватил его за руку и умело выкрутил ее так, что Гапонов развернулся спиной к нему и выгнулся дугой, выпятив живот. Ванька подвел его к грязному столу, взял его за волосы на темени и ткнул его лицом в лужу портвейна.
   
— Ну, сука, не жить тебе… — прохрипел Гапонов.
   
— Теперь, Гапон, слушай меня внимательно, — почти спокойно сказал Ванька. — Запоминай, Гапон, сразу, надолго… От Каравановой ты отстаешь навсегда. — Ванька ткнул его в портвейн, как котенка. — Ты даже не думаешь о ней, понял?
   
— Ах ты, сука… — хрипел Гапонов.
   
— Это было во-первых. Во-вторых, — не обращая внимания, продолжал урок Ванька, — ты оставляешь в покое Каминского — ни разборок, ни драк, ничего… А в-третьих, завтра на студсовете все мы остаемся жить в общаге — и я, и Каминский, и Караванова, и все мы получаем поселение на будущий год, понял? Твердо запомни эти три требования. А если чего, слушай, Гапон, что я сделаю…
   
— Ну, с-сука… — твердил Гапонов, и Ванька снова обмакнул его в портвейн.
   
— Слушай, что я сделаю, — говорил он. — Я беру у Каравановой заявление и несу его в ментовку. Если Караванова не напишет, я сам напишу, мне терять нечего…
   
— Свидетеля нет, сука…
   
— Вот это самое главное, Гапон: я свидетель. Я свидетель, понял? Я тут за стенкой был, в двести шестой, у Бумагина, и все слышал. Бумагин подтвердит, что я в его комнате сидел. Если чего — я тебя заложу с потрохами, и загремишь по статье. Всосал? — Ванька сделал паузу и в последний раз начал тыкать Гапонова в портвейн. — Все услышал? Все понял? Все запомнил?
   
   
Бледный от волнения Отличник стоял у входа в блок. Ванька без слов обнял его за плечо, развернул и повел обратно в кухню. Из кухни им навстречу вышла девушка с чайником, кивнула и пошла дальше. Выкрашенная в вездесущий синий цвет, кухня была голая, но довольно чистая. В окне косым обрезом виднелась стена общаги, которая в это время дня заслоняла от кухни солнце. Все помещение заполняла густая тень, и от этого контраста город за окном, уже ощутивший приближение вечера, стал вызывающе ярким: оранжевые дома с черными и алыми окнами, жирные, болотно-зеленые кроны деревьев и фиолетовое небо, на дне которого светились вдали фантастически белые многоэтажки заречного района.
   
Ванька плюхнулся на подоконник, под которым стоял мусорный бак. К баку, как щит к надгробию воина, была прислонена крышка. Отличник сел на кухонный стол, чья столешница была покрыта рыжими кругами ожогов. Ванька закурил, поскреб бороду и спросил:
   
— Ты слышал?
   
— Слышал.
   
— Хреново все это… — Ванька сплюнул. — Гапонов-то, оказывается, сам к Нельке неровно дышит. Не надо было с ним ссориться, да деваться некуда… И шантаж мой белыми нитками шит. Ну, Бумагин, конечно, за меня горой, только изнасилования-то не было, да и заяв никаких никто писать не будет — чего Нельку позорить…
   
— Зачем же ты тогда всем этим грозил? — удивился Отличник.
   
— Сам посуди, отец. — Ванька снова сплюнул. — Нам что главное? Завтрашний студсовет пережить. На Нельку Гапонов и так больше не полезет, меня побоится. А вот чтобы меня не выперли из общаги, мне Гапонова ошеломить надо было. Вот и ошеломил, блин. Лишь бы Гапон до завтра не расчухал, что к чему. А следующий студсовет только в конце сессии. Значит, если кого не зарежем, то доживем год в общаге. Лельке и Нельке на пятый курс поселение дадут без проблем, за ними грехов нет. Игорехе дадут, потому что его Ботва любит. И тебе дадут, потому что ты маленький, не пьешь, не куришь, учишься зашибись. Ну а о себе я сам позабочусь. Если Гапонов решит мне заподлить и не даст поселение, я ему еще тот цирк-шапито организую. Скажу: квасили вместе, а теперь я — пидарас, а он — д'Артаньян? Развоняюсь на всю общагу. Талона тогда самого из председателей выкинут. Так что мы при своих остались.
   
Отличник молчал. Ванька поглядел на сигарету в прыгающих пальцах.
   
— Игореха, конечно, правильно поступил, что побежал к Гапону резкость навести, — продолжил Ванька. — Но вот делать этого он не умеет, начал сопли на кулак мотать… А не успел бы я, так завтра на студсовете Гапонов сказал бы, что Камин-ский первым полез, Говнорезов бы подтвердил, а Игореха не стал бы ничего объяснять, чтобы Нельку выгородить. И меня с Игорехой на пару завтра турнули бы из общаги. К тому же Гапонов Игорехе здюлей бы навешал, а потом с полным правом опять на Нельку полез и началась бы форменная коррида.
   
Ванька докурил и ввинтил окурок в стену.
   
— Игореха, конечно, отличный человек, но слабоват. Он ставку делает только на свою любовь, а это слишком шатко для нашей долбаной жизни. Он думает, что коли с бабами он Александр Македонский, так и в остальных случаях всех победит и на хер пошлет. А разным Гапоновым на его любовь насрать прицельно с пожарной каланчи. Поэтому я и встрял. Хотя по уму мне эта склока — как для жопы дверца…
   
Ванька, выговорившись, спрыгнул на пол и поглядел на руки.
   
— Вроде не дрожат больше. Значит, не психую… Пойдем домой, отец. Сейчас Игорехе надо будет еще клизму поставить.
   
   
Игорь с Ванькой сначала поругались, потом помирились, потом ходили в двести двенадцатую к Нелли и Леле, потом решили купить вина и устроить общий ужин, потом поставили вверх дном всю комнату, разыскивая пустые бутылки, чтобы сдать их, потом наконец уперлись в гастроном, успев перед уходом опять разругаться. Отличник же решил снова сесть за учебу. Передряги передрягами, а сессия сессией, и экзамен приближался.
   
Но погрузиться в учение с головой ему все равно не удалось. Сперва пришел за сигаретами Вадик Стрельченко. Потом по душу Игоря вновь явилась Марина Савцова. Потом кто-то искал, где живет какой-то Бобылев. Потом пришла успокоившаяся Нелли и, ругаясь, долго рылась в продуктовой тумбочке, выбирая что-нибудь на ужин. Потом снова пришла Нелли и, ругаясь, выгнала Отличника из-за стола, чтобы достать тарелки. Потом притащился однокурсник Отличника Максим Зимовец и долго, с унижением и угрозами, выпрашивал учебник. Потом опять пришла Нелли и, ругаясь, забрала соль. Потом в гости завалился Борька Аргунов и, видя, что никого нет, а Отличник занят, разлегся на Ванькиной койке и начал курить. Покурив и не дождавшись внимания, он за гриф, как убитого гуся за шею, подтащил к себе гитару, смел рукой накопившийся от бездействия на струнах музыкальный мусор и заиграл похоронный марш. Тогда Отличник не выдержал.
   
— Все, Аргунов, — вставая и собирая тетради, подвел он итог. — Не могу я больше в этой проходной учиться. Выметывайся — я запираю комнату и ухожу в читалку.
   
Читалка находилась на первом этаже. Отличник пошел туда через вестибюль, где на вахте бабку Юльку уже сменил какой-то студент из подрабатывающих старшекурсников. Читалка представляла собой большой, совершенно голый зал, полностью заставленный ученическими партами. За ее окнами в узком скверике вдоль общаги молодые мамы катали коляски и курили сигареты.
   
В читалке, несмотря на то что в сессию здесь собиралось много народу, стояла благоговейная тишина, нарушаемая лишь осторожным шорохом затекших ног, шелестом страниц и редким шепотом, столь тихим, что он почти превращался в телепатию. Отличник сел подальше от дверей за парту с красивой однокурсницей Милой Северьяновой и наконец-то полностью ушел в учебу.
   
Он просидел в читалке два или три часа, и его лишь дважды оторвали от занятий: один раз собрала конспекты и ушла Мила, другой раз, пригибаясь, словно под обстрелом, к Отличнику пробрался Игорь и сказал, что Нелли и Леля зовут его перебирать гречку. На это Отличник ответил, что он с утра мыл посуду, а некоторые дрыхли, и пусть они теперь сами перебирают гречку, а он будет учиться, потому что поступал в институт не для того, чтобы мыть посуду за тех, кто ночью шляется по бабам или вышибает двери, и не для того, чтобы перебирать гречку, а чтобы получать высшее образование. Прослушав гневную отповедь Отличника, Игорь, так же пригибаясь, убежал.
   
Отличник еще некоторое время сидел и читал, и тут за ним пришла Леля.
   
— Отличничек!.. — театральным шепотом прокричала она и от ужаса округлила глаза. — Мы все уже за стол садимся!..
   
— Иду-иду, — покорно согласился Отличник, собирая тетради.
   
Общага переживала последний предсонный всплеск жизни. Двери ее хлопали, пропуская вереницы жильцов и гостей. В вестибюле у телефона-автомата маялась очередь. Со студентом-вахтером уныло ругалась какая-то девушка по поводу журнала, который у нее то ли свистнули со стола вахты, где обычно лежала выписанная студентами почта, а то ли вообще не принесли. На главной лестнице была суета, на черной — голоса, смех и дым сигарет. Балконы усеяли курильщики, как воробьи — телеграфные провода. На кухнях шипела вода в кранах и могуче трещали на плитах сковородки. Из блоков доносился футбольный гвалт и захлебывающаяся скороговорка телекомментатора. Отличник шел по этим лестницам и этим коридорам, о чем-то несущественном болтая с Лелей, и ощущал, что он гаснет, растворяется, наполняя собой общагу, и его осязание становится вечным общажным сквозняком, его зрение смягчается прозрачными сумерками ее помещений, слух его превращается в голоса, смех, хлопанье дверей, кухонный шум, и душа его вмещает в себя всю вселенную общаги с ее радостью, разочарованием, первой любовью, надеждой и болью. Отличник шел и чувствовал, что он любит, бесконечно любит общагу.
   
   
В двести четырнадцатой Ванька, Игорь и Нелли уже сидели возле стола. На подоконнике теснились четыре бутылки, сипящий электрочайник и две кастрюли, у одной из которых из-под крышки валил пар. Ванька ковырял штопором в пробке пятой бутылки. В комнате все было синим от вечера и сигарет.
   
— Ты, блин, уже заколебал всех!.. — закричал Отличнику Ванька.
   
— Приперся все-таки… — проворчала Нелли с выражением глубочайшего неудовольствия.