1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 
    
И протянула ему «дипломат».
    
    
Дженсен подчинился воле Синтии и принял от нее деньги, но это не значило, что сомнения покинули его. А упоминание об адвокате, который может ему понадобиться, натолкнуло его на одну мысль.
    
По вторникам в Атлетическом клубе Майами Дженсен обычно играл в теннис с неким Стивеном Крузом. Их связывало несколько месяцев ни к чему не обязывающей дружбы на корте. От других завсегдатаев клуба и по газетным публикациям Дженсен знал, что Круз — преуспевающий адвокат по уголовным делам. И вот однажды вечером, когда они оба стояли под душем после нескольких хороших сетов, Дженсен вдруг поддался импульсу и спросил:
    
— Стивен, если у меня вдруг случатся нелады с законом и понадобится помощь юриста, смогу я на тебя рассчитывать?
    
Круз был искренне поражен:
    
— Послушай, я надеюсь ты ничего такого…
    
Дженсен поспешил отрицательно помотать головой:
    
— Нет, ничего такого. Я спрашиваю просто так, теоретически.
    
— В таком случае, конечно, можешь.
    
Продолжать этот разговор они не стали.
   
   
    
     
Глава 5
    
    
Двести тысяч долларов наличными — ровно. Дженсен пересчитал деньги у себя в спальне, но не банкнот за банкнотом, на что потребовалось бы слишком много времени, а пачками, наугад вскрывая некоторые из них. Как он и ожидал, все купюры оказались бывшими в употреблении и разного достоинства. Преобладали все же сотенные, причем нового, хорошо защищенного от подделки образца, запущенные в обращение в 1996 году. Дженсен счел это большим плюсом. Он знал, что вопреки заверениям американского правительства, будто старые сотни принимаются наравне с новыми, многие отказывались теперь иметь с ними дело, опасаясь нарваться на фальшивки.
    
Следующими по количеству в чемоданчике Синтии были пятидесятидолларовые бумажки. С этими никаких проблем быть не должно, хотя новые купюры тоже были уже на подходе. Немало оказалось и пачек с двадцатками, но мельче не было.
    
Дженсену легко было представить себе, как Синтия заказывала деньги в конкретных купюрах (эта скрупулезность в ее характере) и как перевозила их с Каймановых островов. Скорее всего для этого ей понадобилось слетать туда несколько раз. Ввозить в США более десяти тысяч долларов, не задекларировав их на таможне, официально запрещено. Но та же Синтия рассказывала ему как-то, что таможенники в Майами никогда не «трясли» офицеров полиции. Достаточно было потихоньку предъявить свой жетон.
    
Синтия, разумеется, понятия не имела, что Дженсен знает про ее капиталы на Кайманах. Однако четыре года назад, когда они вдвоем резвились в номере отеля на Большом Каймане, случилось так, что у Синтии начались нелады с желудком, и она надолго заперлась в туалете. Ее чемоданчик стоял на самом виду, и Дженсен поспешил воспользоваться случаем, чтобы изучить его содержимое. Быстро перебрав лежавшие внутри бумаги, он наткнулся на обычное месячное уведомление Банка Каймановых островов, где за Синтией значилось более пяти миллионов долларов, Дженсен беззвучно присвистнул. Было там еще письмо от некоего «дядюшки Зака», подтверждавшего, что последний денежный перевод на имя Синтии является его даром. Другая пачка бумаг показывала, что Синтия уведомила о существовании этого счета налоговую службу США и аккуратнейшим образом платила налоги с полученных процентов. Чрезвычайно умно, отметил тогда про себя Дженсен.
    
Не представляя, зачем ему это может понадобиться, он достал записную книжку и перенес туда основные реквизиты; лучше бы снять ксерокопии, но на это не хватило времени. Достаточно и того, что он успел записать название банка, номер счета, баланс на тот месяц, а также фамилию финансового консультанта Синтии и его адрес в Форт-Лодердейле, номер и дату письма из налоговой инспекции. Взял он на заметку и «дядюшку Зака». Потом Дженсен вырвал эту страничку из записной книжки и спрятал.
    
Много позже он стал понимать отношение Синтии к своим «каймановым капиталам». Она не воспринимала их как реальные деньги и, вероятно, никогда не стала бы тратить на себя. Поэтому для нее было не так уж и важно, сколько заплатить и кто эти деньги получит. Например, Дженсену было совершенно ясно, что Синтия подозревает его во лжи, когда он называет ей сумму, которую необходимо заплатить Виргилио; что он собирается прикарманить часть ее в придачу к крупному вознаграждению, которое Синтия выделяла лично для него.
    
Само собой, Дженсен обманывал ее. За убийство Эрнстов он намеревался предложить Виргилио не больше восьмидесяти тысяч, готовый в случае необходимости поднять гонорар до ста. Дженсен снова обдумывал все это, убирая пачки денег в «дипломат», и улыбался. Настроение заметно улучшилось; от сомнений и страхов, одолевавших его в Хоумстеде, не осталось и бледной тени.
    
    
Пять дней спустя около семи вечера в принадлежавшей Дженсену квартире на третьем этаже дома по авеню Брикелл раздался зуммер домофона. Это значило, что кто-то нажал на кнопку у подъезда внизу. Дженсен включил переговорную систему и спросил:
    
— Кто это?
    
Ответа не последовало. Он повторил вопрос. Снова молчание. Дженсен пожал плечами и вернулся в гостиную.
    
Через несколько минут все в точности повторилось. Дженсен был раздражен, но не придал этому большого значения — иногда с домофоном баловались соседские детишки. Но когда зуммер заголосил в третий раз, до него дошло, что ему посылают некий сигнал, и с чувством легкого беспокойства он спустился вниз. Там ему не встретился никто, кроме возвращавшегося домой жильца дома.
    
Свой «вольво» Дженсен припарковал на улице рядом с домом. Непонятно, что двигало им, когда он вышел из парадного и подошел к машине. Приблизившись, он вздрогнул, заметив, что на пассажирском сиденье кто-то расположился; мгновение спустя он узнал Виргилио. Дженсен хорошо помнил, что запер машину, и теперь, когда он открывал ключом дверь со стороны водителя, его так и подмывало поинтересоваться: «Как, черт побери, ты сюда залез?», но он подавил в себе это желание. Виргилио уже успел продемонстрировать, что он на все руки мастер.
    
— Поехали, — распорядился колумбиец, взмахнув огромной лапищей.
    
— Куда? — спросил Дженсен, запустив двигатель.
    
— Где поспокойнее.
    
Минут десять Дженсен кружил совершенно бесцельно, потом свернул на стоянку перед закрытым хозяйственным магазином, выключил зажигание, огни и откинулся на сиденье, выжидая.
    
— Что молчишь? Говори, — прервал молчание Виргилио. — Есть для меня работа?
    
— Да, — в самом деле, подумал Патрик, почему не взять быка за рога. — Моим друзьям нужно убрать двоих.
    
— Кто твои друзья?
    
— Этого я тебе не скажу. Так будет спокойнее для всех нас.
    
— О'кей, — наклонил голову Виргилио. — Которых надо убить… они — большие люди?
    
— Да. Один из них — городской комиссар.
    
— Тогда будет стоить много денег.
    
— Я заплачу тебе 80 тысяч долларов, — сказал Дженсен.
    
— Не годится, — Виргилио энергично замотал головой. — Нужно больше. Сто пятьдесят.
    
— У меня столько нет. Сто тысяч я, быть может, и смогу достать, но не больше.
    
— Тогда не договоримся, — Виргилио положил руку на ручку двери, словно собираясь выйти из машины, но потом передумал. — Сто двадцать тысяч. Половина сейчас, половина — когда сделаю.
    
Торговля зашла слишком далеко, отметил про себя Дженсен, который уже сожалел, что не взял с самого начала пониже; можно было предложить пятьдесят тысяч. Впрочем, ему все равно оставалось восемьдесят тысяч в дополнение к тем деньгам, что Синтия обещала ему самому. В том, что она выполнит обещание, у него не было никаких сомнений.
    
— Я подготовлю шестьдесят тысяч через два дня, — сказал он. — Вызовешь меня тем же способом, что и сегодня.
    
Колумбиец знаком показал, что согласен. Потом кивнул на руль автомобиля, сказал:
    
— Где живут эти люди? Покажи, Почему бы и нет? — рассудил Дженсен. Он снова завел мотор, направил машину в сторону Бэй-Пойнта и вскоре остановился вблизи охраняемого въезда в фешенебельный микрорайон.
    
— Дом за этой оградой, — объяснил он. — Она снабжена сигнализацией, а территорию патрулирует охрана.
    
— Ничего, пролезу. У тебя есть план дома?
    
Дженсен открыл «бардачок» и достал копию буклета, который несколько дней назад дала ему Синтия. Оригинал был припрятан в надежном месте. Он показал Виргилио помеченный крестом дом на плане местности и пояснил смысл пометок, сделанных Синтией от руки: часы работы горничной и еженедельную отлучку дворецкого с женой.
    
— Хорошо! — подытожил Виргилио, пряча копию буклета в карман. Слушая инструкции, он морщил лоб, старался все запомнить, дважды попросил повторить информацию, потом кивком подтвердил, что усвоил ее. Кем бы он ни был, этот головорез, но в сообразительности ему не откажешь, подумал Дженсен.
    
Затем он объяснил, почему необходимо, чтобы убийство походило на два других.
    
— Это и в твоих интересах тоже, — сказал он. Виргилио согласно кивнул.
    
Дженсен стал описывать ему подробности. Нужно оставить на месте дохлое животное, можно кролика. Должно громко играть радио, тяжелый рок по местной станции «Металл, 105».
    
— Знаю такую, — вставил слово Виргилио. Никаких отпечатков пальцев… Виргилио кивнул несколько раз… Забрать все наличные деньги, какие найдутся в доме, но драгоценности не трогать… Жестом показано согласие… Убийство должно быть совершено ножом…
    
— Бови-нож, знаешь, что это такое? Сможешь раздобыть?
    
Виргилио:
    
— Смогу.
    
Дженсен пересказал почти дословно все, что сообщила ему Синтия о том, как должно выглядеть место преступления: жертвы связаны, кляпы, сидят лицами друг к другу, жуткие раны, лужи крови… В темноте машины он не мог быть уверен, но ему показалось, что здесь Виргилио улыбнулся.
    
— Ты уверен, что все запомнишь? — спросил Дженсен под конец.
    
— Все уже здесь, — ответил колумбиец, прикоснувшись пальцем ко лбу.
    
Потом обсудили дату, по настоянию Синтии Дженсен назвал середину августа.
    
— Я уеду. Потом вернусь, — сказал о своих планах Виргилио, и Дженсен понял, что шестьдесят тысяч задатка сразу переместятся вместе с ним в Колумбию.
    
Под конец сошлись на семнадцатом августа.
    
Когда они подъезжали к дому Дженсена, Виргилио почти в точности повторил свои слова в ночь убийства Стюарта Раиса:
    
— Эй! Не вздумай меня подставить. Убью.
    
— Мне и в голову не может прийти подставлять тебя, Виргилио, — заверил Дженсен искренне. Но он дал себе обещание после убийства Эрнстов держаться от Виргилио как можно дальше. Этот способен расправиться со всяким, не исключая и Дженсена, если ему взбредет в голову получше замести следы.
    
    
В тот же вечер он позвонил Синтии и, даже не назвавшись, сказал только:
    
— Двадцать второе августа.
    
Она вычла из этой цифры пять и ответила:
    
— Поняла тебя. — И сразу повесила трубку.
   
   
    
     
Глава 6
    
    
Синтия пробыла в Лос-Анджелесе целых восемь дней, когда ей сообщили о трагической гибели родителей. Все это время она жила раздвоенной жизнью. Одна ее часть целиком состояла из напряженного ожидания, другая — протекала совершенно нормально, в обычной прозе повседневности.
    
Официально она приехала в Лос-Анджелес для того, чтобы прочитать сотрудникам местного управления полиции серию лекций об опыте полицейских Майами по налаживанию контактов с общественностью. Для нее это было не в новинку: она уже читала подобные лекции в других городах. Кроме того, она собиралась провести несколько отпускных дней вместе с Пэйдж Бэрделон — старой подругой еще по школе «Пайн-Крест», а ныне вице-президентом «Юниверсал пикчерс», которая жила в Брентвуде.
    
После того как двадцать седьмого июня Патрик Дженсен сообщил Синтии, что долгожданное событие произойдет семнадцатого августа, она заказала себе билет из Флориды в Калифорнию на десятое августа. О ее поездке и лекциях даже сообщила в своей популярной среди читателей колонке «О чем говорят в городе» известная журналистка из «Майами гералд» Джоан Флейшман, — Синтия сама позаботилась обо всем, по-приятельски позвонив Джоан за день до отъезда. Заметка на эту тему появилась и в «Лос-Анджелес таймс» — опять-таки понадобился звонок Синтии своему калифорнийскому коллеге Уинслоу Макгоуну.
    
— Пойми, не то чтобы мне нужна была реклама, — объясняла она ему, — но чем чаще мы будем напоминать публике, насколько мы печемся о взаимопонимании с общественностью, тем легче нам с тобой будет работать.
    
Коллега не мог с ней не согласиться. В результате ее отсутствие на востоке страны и появление на западе было как бы запротоколировано прессой.
    
Узнав о планах Синтии, Пэйдж Бэрделон искренне обрадовалась.
    
— Жить ты непременно будешь у меня! — заявила она по телефону. — С тех пор как мы с Биффи расстались, я слоняюсь по этой огромной квартире, как чужая. Приезжай скорее, Син! Уж мы с тобой закатим веселье, обещаю!
    
Синтия охотно приняла приглашение и отправилась к подруге прямиком из Лос-Анджелесского аэропорта.
    
    
Свои лекции — шесть часов в день на протяжении двух недель — Синтия начала уже на следующий по прибытии день. Ее слушателями, собравшимися в большом конференц-зале главного здания управления полиции Лос-Анджелеса, стали восемьдесят офицеров во всех званиях из восемнадцати подразделений, представлявших различные этнические группы. Примерно две трети из них пришли на занятия в форме, остальные были в штатском. В полиции Лос-Анджелеса как раз предпринималась попытка трансформировать единую для всего региона организацию с жестоким централизованным управлением в несколько локальных управлений, тесно сотрудничающих с населением подконтрольных территорий. Нужно было избавляться и от груза прошлого, символами которого стали воинственный бывший начальник управления Дэррил Гейтс и скандальное дело Симпсона. Аналогичные реформы в Майами, которые начались много раньше и были проведены с большим успехом, по всей стране считались образцом для подражания.
    
Вот как Синтия высказалась по этому поводу в начале вводной лекции:
    
— В современной полиции, как в машине, во главе угла должна стоять профилактика. Вот почему столь повышается роль подразделений по связям с общественностью. На первый взгляд, в нашей работе нет ничего мудреного: мы должны учить людей принимать меры предосторожности, которые снизили бы для них вероятность стать жертвами преступников. Вторая важнейшая задача состоит в том, чтобы не позволять втягивать граждан, особенно юных, в мир преступности. С этим мы справляемся далеко не всегда, поэтому наши недоброжелатели имеют основания утверждать, что переполненные тюрьмы — это не следствие наших успехов, а показатель наших неудач.
    
Слушатели при этом заерзали на стульях, а последние слова вызвали даже сдержанные недовольные возгласы. Поэтому Синтия резковато бросила в зал следующую ремарку:
    
— Хочу напомнить, что я здесь не для того, чтобы льстить вашему самолюбию, а чтобы заставить вас задуматься.
    
Между тем, если бы кто-нибудь заглянул в ее собственные мысли, которые сейчас шли в двух совсем разных руслах…
    
«О, это нескончаемое ожидание… Ночами лежать без сна, воображая, как убийца проникает в Бэй-Пойнт… Находит моих родителей…»
    
Она внутренне собралась и перешла к подробному рассказу о программах работы с населением, принятых управлением полиции Майами.
    
— Но само собой разумеется, — подытожила она, — что, уделяя повышенное внимание связям с общественностью, мы не забываем внушать публике, что для тех, кто несмотря ни на что совершает грабежи, изнасилования, поджоги и убийства, мы остаемся непобедимой силой, способной раскрыть любое преступление. Что мы будем нещадно бороться с ними с помощью все более современных методов и еще более жестких наказаний.
    
После этих слов ее аудитория заулыбалась, одобрительно закивала.
    
Вопреки первоначальному скептицизму под конец выступления Синтию наградили более чем щедрыми аплодисментами, а потом посыпались вопросы — их было так много, что первая лекция продлилась на полчаса дольше, чем планировалось.
    
Когда все начали расходиться, к Синтии подошел один из офицеров, грузный человек с седеющими волосами.
    
— Прими поздравления, все прошло отлично, — сказал он. Потом, когда они остались вдвоем, он немного помялся, но решился продолжить:
    
— Послушай, Синтия, это, конечно, не мое дело, но с самого приезда ты кажешься мне чем-то расстроенной. У тебя все в порядке? Может быть, я просчитался в организации лекций?
    
Для Синтии это было как гром среди ясного неба. Она-то была уверена, что надежно умеет скрывать свои мысли и переживания от других. Этот Макгоун оказался слишком наблюдателен.
    
— Нет, все отлично, — заверила она его. — Абсолютно никаких проблем.
    
Про себя же решила, что должна удвоить осторожность.
    
    
И все же Синтии было бы трудно избавиться от навязчивых мыслей о том, что скоро должно было произойти в пяти тысячах километров от нее, если бы не неуемный пыл Пэйдж. В первое же утро она усадила Синтию в свой черный открытый «сааб» и повезла на одну из съемочных площадок «Юниверсал», где как раз шла работа над полицейским боевиком. Они мчались на север по Четыреста пятому шоссе, ветер резвился в их прическах.
    
— Прямо как в «Тельме и Луизе», — потешалась Пэйдж. Она была высока и стройна, светлые локоны до плеч, голубые глаза. «Типичная девчонка из Лос-Анджелеса», — в шутку называла она себя.
    
— А что это будет за фильм? — спросила Синтия.
    
— «Слепая справедливость», о, это замечательный сюжет! Ночью в аллее поблизости от полицейского участка убивают семилетнюю девочку. Сыщик, которому поручают расследование, отличный полицейский, нормальный мужик с хорошей семьей, но чем больше ему удается выяснить, тем больше улик против него самого.
    
— Это что же, детектив убил ребенка?
    
— Так задумано по сценарию. У него редкая форма шизофрении, и он сам не догадывается, что совершил преступление.
    
— Ну, вы даете! Неужели ты это серьезно? — рассмеялась Синтия.
    
— Конечно, серьезно. На самом деле это так увлекательно! Мы даже наняли психиатра, чтобы не напутать в диагнозах.
    
— И что же происходит дальше?
    
— По правде сказать, сама не знаю. Сценаристов попросили переписать концовку, как только мы сумели заполучить на главную роль Макса Кормика. Его агент заявил, что если Кормик сыграет убийцу такой крохи, его дальнейшая карьера окажется под угрозой. Так что теперь, наверное, придется сделать убийцей его напарника.
    
— Напарника? По-моему, это получится слишком предсказуемо.
    
— Ты так думаешь? — Пэйдж казалась озадаченной не на шутку.
    
— Конечно, разве ты сама не видишь? Может, лучше жену?
    
— Жену? Вот это идея! Подожди минуточку… — Пэйдж схватилась за мобильный телефон и быстро набрала номер. — Майкл? Послушай. Я тут вместе с подругой. Она из полиции Майами. Она считает, что убийцей должна быть Сьюзен.
    
Пауза. Потом:
    
— Да, сейчас спрошу… Син, какие мотивы могли быть у жены, чтобы стать убийцей?
    
Синтия пожала плечами.
    
— Предположим, она полюбила другого, и ей нужно избавиться от мужа. Вот она и подстроила так, чтобы подозрение пало на него.
    
— Ты все слышал, Майкл?.. О'кей, поразмысли над этим.
    
Пэйдж с довольной улыбкой положила трубку.
    
— Теперь я могу пригласить тебя поужинать в лучший ресторан города за счет студии.
    
— Почему?
    
— Что значит, почему? Ты же консультант сценариста.
    
    
Пэйдж проехала к самым задворкам киностудии «Юниверсал» и остановила машину у огромной площадки с навесом в форме гигантской белой ракушки. Внутри нее кипела жизнь. Синтия восхищенно взирала на происходившее. Впечатление было такое, что часть здания полицейского управления перенесли под навес, а потом окружили юпитерами, лесами, камерами с тучами людей.
    
— А я увижу Макса Кормика? — тихо спросила Синтия, тронув подругу за плечо.
    
— Пойдем, — Пэйдж повела ее за собой туда, где в одном из шезлонгов Макс, прославленная кинозвезда, ожидал начала следующего дубля. Это был рослый, очень уверенный в себе человек лет сорока с начавшими седеть волосами и глазами цвета скорлупы спелого лесного ореха.
    
— Доброе утро. Макс, — сказала Пэйдж. — Позволь тебе представить майора Синтию Эрнст. Она из полицейского управления Майами.
    
— Разве у нас в сценарии есть женщина-полицейский из Майами? — спросил он недоуменно.
    
— Нет, нет, — смутилась Синтия. — Я вовсе не актриса.
    
— О, извините. Мне просто показалось… Словом, вы больше похожи на актрису, чем на настоящего сотрудника полиции.
    
— Если бы я была актрисой, я бы больше денег получала.
    
Актер кивнул, явно испытывая неловкость.
    
— Да, это правда, хотя и глупо, не так ли?
    
— Не знаю, не знаю. Еще в школе я попробовала однажды сыграть в спектакле, это оказалось дико трудно! Я все время думала о том, какой должна быть моя героиня, и потому все получалось очень неестественно.
    
Макс Кормик взял ее за руку и подвел к накрытому столу.
    
— Настоящий актер никогда не думает о том, как он играет. Никогда! Если начнешь думать об этом, сразу станет заметно. Актер думает только о том, как ему остаться самим собой, то есть той новой личностью, в которую ему необходимо на время перевоплотиться. О новой жизни, работе, семье — обо всем!
    
Синтия кивнула, и со стороны могло показаться, что она сделала это просто из вежливости. На самом же деле она запомнила каждое слово.
    
    
Восемнадцатое августа. Через шесть дней. В дверь квартиры Пэйдж позвонили без десяти семь утра. Через несколько секунд звонок повторился.
    
Синтия лежала в постели, но не спала. Она слышала первый звонок. Потом, после второго, заспанный голос Пэйдж:
    
— Какого черта!.. В такую-то рань…
    
Дверь соседней спальни открылась, но прежде чем Пэйдж добралась до входной двери, раздался третий звонок.
    
— Не трезвоньте, я уже иду! — крикнула Пэйдж раздраженно.
    
Синтия почувствовала, как участился ее пульс, но продолжала лежать неподвижно — будь что будет!
    
Пэйдж посмотрела в «глазок» и увидела на лестничной площадке мужчину в форме полицейского. Она отперла два замка, сняла накидную цепочку и открыла дверь.
    
— Здравствуйте, мэм. Меня зовут Уинслоу Макгоун, — голос был негромкий, тон интеллигентный. — Я работаю вместе с майором Синтией Эрнст. Полагаю, она остановилась у вас?
    
— Да. Что-нибудь случилось?
    
— Сожалею, что пришлось побеспокоить вас в столь ранний час, но мне необходимо ее видеть.
    
— Войдите, сэр, — предложила Пэйдж. Потом окликнула подругу: — Ты не спишь, Син? К тебе пришли.
    
Синтия неспешно накинула халат и вышла в прихожую. С лучезарной улыбкой она приветствовала Макгоуна:
    
— Привет, Уинслоу. Что привело тебя сюда спозаранку?
    
Он не ответил, а обратился к Пэйдж:
    
— Где мы с Синтией могли бы поговорить с глазу на глаз?
    
— Идите в мой кабинет, — она жестом указала себе за спину. — Закончите, дайте знать. Кофе уже будет готов.
    
Когда Синтия и Макгоун уселись друг против друга, она сказала:
    
— Ты что-то слишком серьезен, Уинслоу. Что-то стряслось? — она говорила небрежно, а в уме крутились слова Макса Кормика. Актер никогда не думает, как он играет. Никогда! Если начнешь думать об этом, сразу станет заметно…
    
— Увы, да, — сказал Макгоун, отвечая на ее вопрос. — У меня плохие новости для тебя, очень плохие. Тебе нужно бы подготовиться…
    
— Я готова выслушать тебя. Говори же! — перебила она нервно. Потом, словно ее вдруг осенило: — Что-то с родителями?
    
Макгоун медленно наклонил голову.
    
— Да, с родителями… И самое плохое…
    
— Боже, нет! Они?.. — Она запнулась, будто не в силах вымолвить это слово.
    
— Да. Не знаю, как сообщать такие вести, но… Боюсь, что оба они мертвы.
    
Синтия спрятала лицо в ладонях и вскрикнула. Потом позвала:
    
— Пэйдж! Пэйдж!
    
Пэйдж опрометью вбежала в кабинет.
    
— О, Пэйдж, мои мама и папа… — воскликнула Синтия.
    
Когда же подруга заключила ее в свои объятия, она повернулась к Макгоуну:
    
— Это… это была… автокатастрофа?
    
— Нет, — он покачал головой. — Знаешь, Син, лучше я пока не буду тебе ничего больше рассказывать. Тому, что может вынести человек, тоже есть предел. С тебя достаточно.
    
Пэйдж горячо его поддержала, еще крепче обнимая Синтию.
    
— Да, прошу тебя, милая! Тебе нужно успокоиться, взять себя в руки.
    
Поэтому прошло еще четверть часа, прежде чем Синтия — новая личность в новом сценарии — узнала некоторые подробности убийства своих родителей.
    
    
С этого момента ей оставалось только плыть по течению. Уинслоу Макгоун и Пэйдж посчитали, что Синтия находится в состоянии шока, в чем их еще более убедила ее рассеянная покорность. К Макгоуну скоро присоединились двое полицейских в форме, один из которых сразу сел к телефону.
    
— Мы поможем тебе срочно вернуться домой, — сказал Макгоун Синтии. — Я уже отменил твои остальные лекции. Сегодня же вечером ты отправишься в Майами прямым рейсом. Наша машина доставит тебя в аэропорт.
    
— Я полечу с тобой, Син, — сразу заявила заботливая Пэйдж. — В таком состоянии тебя нельзя отправлять одну. Я могу сама упаковать твой чемодан, если не возражаешь.
    
Синтия только отрешенно кивнула и буркнула:
    
— Спасибо.
    
Полезно иметь спутницу в дороге, хотя она сразу решила, что долгое присутствие Пэйдж в Майами ей решительно ни к чему. Она вытянулась на кушетке, на которую ее прежде усадили, и закрыла глаза, отстранившись от окружавшей суеты.
    
Вот и свершилось, думала она, родители мертвы. Долгожданная цель достигнута. Почему же не ощутила она той эйфории, той радости, которую предвкушала? Все ее чувства сейчас сводились к одному — полнейшей опустошенности. Это оттого, вероятно, что никто, кроме Патрика Джексона и ее самой, никогда не узнает правды — почему было совершено это убийство и кто его так гениально спланировал.
    
Она по-прежнему не сожалела о содеянном. Такая развязка была необходима; своего рода логическая концовка, возмездие за зло, причиненное ей. Только такой и могла быть расплата за изломанное, беспросветное детство, которое устроили ей Густав и Эленор. Вот и выросла она такой, какая есть теперь, то есть человеком, который, как она по временам честно признавалась, не нравился ей самой.
    
Жизненно важный вопрос: была бы она другой, могла ли она стать иным человеком, если бы не семена ненависти и гнева, посеянные извращенными домогательствами отца и лицемерным невмешательством матери? Конечно!.. Да!.. Она непременно выросла бы другой. Не такой сильной, наверное, но гораздо добрее. Хотя кто может знать такие вещи? И в любом случае с ответом на этот вопрос она опоздала ровно на полжизни. Модель, по которой отлили характер Синтии, давно сломана. Она такая, какая есть, и не хочет да и не может измениться.
    
Ее веки все еще были смежены, когда в ее мысли вторгся негромкий голос Пэйдж:
    
— Мы все устроили, Син. Но до выезда в аэропорт еще несколько часов. Не вернуться ли тебе в постель, чтобы немного поспать?
    
Синтия приняла предложение с благодарностью. Стараниями Пэйдж перелет на восток прошел без приключений.
    
    
Перед приземлением в Майами Синтия украдкой втерла себе в глаза немного соли. Этому трюку она научилась как раз в том школьном драмкружке, о котором упомянула в разговоре с Максом Кормиком. Эффект был неизменным: сначала слезы, потом покрасневшие глаза. На самом деле за все эти дни она не проронила ни единой слезинки, так что фокус с солью оказался как нельзя кстати.
    
Впрочем, хотя она и разыгрывала глубочайшее горе, она практически сразу дала всем понять, что вновь обрела душевные силы, полностью овладела собой и готова узнать все подробности убийства своих родителей. При ее служебном положении, открывавшем доступ в полицейские подразделения штата, никаких препятствий для этого не существовало.
    
На второй после возвращения день Синтия приехала в родительский дом в Бэй-Пойнт, опоясанный желтой лентой полицейского заграждения. В гостиной первого этажа она застала сержанта Брюмастера, который руководил следствием.
    
— Майор, — сказал он, едва завидев ее, — позвольте выразить вам мои самые искренние соболезнования в связи с…
    
Она жестом остановила его.
    
— Спасибо, Хэнк, я очень тронута, но стоит мне услышать слова сочувствия, особенно от старого, верного друга, я начну реветь. Пойми меня правильно, прошу.
    
— Я вас понимаю, мэм, — с готовностью отозвался Брюмастер. — И обещаю, мы сделаем все возможное, чтобы прищучить гада, который… — он задохнулся от переполнявших его эмоций и не смог закончить фразы.
    
— Расскажи мне все, что тебе известно, — велела Синтия. — Я слышала, ты рассматриваешь смерть моих родителей как одно из серии убийств?
    
Брюмастер кивнул.
    
— Да, очень многое указывает на это, хотя есть и некоторые несовпадения.
    
«Вот кретин, этот Патрик!» — подумала она.
    
— Прежде всего, вы слышали о совещании у нас в отделе два дня назад — то есть буквально в день смерти ваших родителей? О том, что Малколм Эйнсли сумел найти связь четырех прежде совершенных серийных убийств с Апокалипсисом?
    
Она покачала головой. Смутное беспокойство шевельнулось в ней.
    
— Когда мы начали анализировать детали этих четырех дел, то в каждом из них обнаруживались некие символы, намеренно оставленные убийцей на местах преступлений. И только Малколм, который хорошо в этом разбирается, потому что был священником, сумел расшифровать их смысл.
    
— Ты говоришь, четыре преступления… — сказала Синтия недоуменно. — Однако, по-моему, похожих дел было только два.
    
— Еще одно точно такое же, как те, произошло в Сосновых террасах за три дня до убийства ваших родителей. Жертвами были супруги Урбино. А еще раньше было совершено другое, о котором мы вообще могли бы ничего не узнать. — И Брюмастер рассказал ей о том, как Руби Боуи случайно нашла старую ориентировку из Клиэруотера с деталями убийства, аналогичного серийным убийствам Хэла и Мейбл Ларсен. — Клиэруотерское дело по времени случилось где-то как раз посередке между убийствами Фростов и Хенненфельдов.
    
В голове Синтии зазвучала оглушительная тревожная сирена. За время ее краткой отлучки из города произошли непредсказуемые события. Мысли ее были в полном хаосе. Она знала, что должна срочно навести в них порядок.
    
— Ты сказал, что в деле об убийстве моих родителей есть несовпадения. Какие именно?
    
— Во-первых, убийца, кто бы он ни был, оставил на месте дохлого кролика. Малколм считает, что этот символ выпадает из ряда, хотя лично меня он пока не убедил окончательно.
    
Это ее собственная идея подбросить кролика, подумала Синтия с тоской. Но ведь тогда еще абсолютно никто даже в самом отделе по расследованию убийств понятия не имел, что означает вся эта мрачная символика. Так было вплоть до ее отъезда в Лос-Анджелес.
    
— А вот другая странность бесспорна, — продолжал Брюмастер. — Я имею в виду фактор времени. Между каждым из прежних серийных убийств и следующим промежуток был примерно в два месяца, никогда не меньше двух. А между делами Урбино и Эрнстов… Извините, я хотел сказать, ваших родителей… прошло всего три дня, — он пожал плечами. — Хотя, конечно, это может ничего не значить. В действиях серийных убийц по большей части бесполезно искать логику.
    
Так-то оно так, думала Синтия, но даже серийным убийцам необходимо время на подготовку своих злодеяний. Три дня, чтобы спланировать двойное убийство? Что-то совсем не убедительно… Вот ведь черт подери! Как же не повезло! Весь ее тщательный расчет был совершенно опрокинут преступлением в Сосновых террасах, о котором она ничего не знала. Ей припомнилась фраза Патрика в Хоумстеде: Как бы нам с тобой, Син, не перехитрить самих себя.
    
— Как, ты сказал, фамилия жертв четвертого убийства? — спросила она.
    
— Урбино.
    
— Шумиха была большая?
    
— Ясное дело. Первые полосы всех газет, много сюжетов по телевидению. А почему вы спросили об этом? — настала очередь Брюмастера полюбопытствовать.
    
— Просто потому, что даже не слышала об этом в Лос-Анджелесе. Вероятно, слишком была занята, — ответ получился неуклюжий; она сама почувствовала это. Нужно быть крайне осторожной, имея дело с проницательными детективами из отдела по расследованию убийств. Из сказанного Брюмастером она поняла, что Патрик не мог не знать об убийстве Урбино. Значит, он имел возможность отложить выполнение их плана. Хотя… Вполне вероятно, что у него не было никакой связи с колумбийцем и он никак не мог остановить занесенный нож убийцы…
    
— Но очень многое совпало с более ранними преступлениями, мэм, — он говорил уважительно, словно хотел загладить неловкость от своего неуместного вопроса. — Пропали все наличные деньги вашего батюшки, а все драгоценности миссис Эрнст оказались на месте — это мы проверили особо тщательно. И еще кое-что, хотя даже не знаю, стоит ли мне…
    
— Продолжай, — махнула рукой Синтия. — Кажется, я догадываюсь, о чем ты.
    
— О ранах… Они очень похожи на те, что были нанесены другим жертвам серийных убийств… Вы уверены, что хотите выслушать все это?
    
— Рано или поздно придется. Лучше уж прямо сейчас.
    
— Раны были чудовищные. Медэксперт сказала, что снова орудовали бови-ножом. А трупы… — он запнулся и сглотнул. — Трупы были обнаружены связанными, сидящими лицами друг к другу. И с кляпами.
    
Синтия отвернулась и промокнула носовым платком уголки глаз. На платке еще оставались крупинки соли. Она пустила их в дело, прежде чем слегка откашлялась и снова повернулась к Брюмастеру.
    
— И еще одна деталь соответствовала почерку маньяка, — сказал тот. — В спальне ваших родителей громко играло радио.
    
— Да, припоминаю, в материалах тех двух дел, что мне знакомы, говорилось о громкой рок-музыке, так ведь?
    
— В тех делах, да, — Брюмастер бегло сверился с записями. — Но на этот раз это оказалась станция WTMI, которая крутит, в основном, классику и мелодии из кинофильмов. Дворецкий показал, что это была любимая радиостанция вашей мамы.
    
— Да, верно.
    
Про себя Синтия выругалась грязнейшим образом. Несмотря на самые точные инструкции, которые она дала по этому поводу Патрику, его наемный убийца почему-то не настроил приемник на тяжелый рок. Может, Патрик забыл ему сказать об этом? Хотя что толку теперь гадать? Слишком поздно. Ей показалось, что Брюмастер пока не придал этому большого значения, но кто-нибудь в отделе за это наверняка зацепится. Уж она-то знает, как работает их машина.
    
Проклятие! И вдруг, совершенно неожиданно, по всему ее телу пробежали колючие иголки страха.
   
   
    
     
Глава 7
    
    
В третью ночь после возвращения в Майами Синтии спалось беспокойно. Ее совершенно выбили из колеи те новости, что сообщил ей сержант Брюмастер. Теперь ее мучил навязчивый вопрос: где еще могли они ошибиться?
    
Действовала ей на нервы и необходимость встречи с Малколмом Эйнсли. Она была теперь неизбежной, поскольку именно Эйнсли назначили командиром спецподразделения по расследованию серийных преступлений, в число которых попало и убийство ее родителей. Таким образом, хотя Хэнк Брюмастер непосредственно вел следствие, общее руководство осуществлял Эйнсли.
    
Да, перспектива беседы с ним представлялась Синтии крайне неприятной, но она понимала, что ей следует самой проявить инициативу и как можно раньше. Иначе сложится впечатление, что она этой встречи избегает, возникнет вопрос почему, и первым задумается над этим сам Эйнсли.
    
Синтия умела быть честной сама с собой и прекрасно понимала, почему из всех сыщиков отдела по расследованию убийств полиции Майами наибольший страх ей внушал именно Эйнсли. Как ни обозлилась она на него, когда он порвал с ней, как ни полна была решимости привести в исполнение свою угрозу: «Ты об этом пожалеешь, Малколм! Ты будешь жалеть об этом до конца твоих дней!» — свое мнение о нем она ни на йоту не изменила: из всех известных ей детективов Эйнсли был лучшим.
    
Она никогда не могла до конца разобраться, в чем именно заключалось превосходство Эйнсли над остальными. Просто он непостижимым образом умел в ходе расследования заглянуть в суть вещей, не ограничиваясь поверхностными суждениями и впечатлениями. У него был редкий дар ставить себя на место и преступника, и жертвы. В результате, чему Синтия не раз была свидетельницей, он нередко раскрывал дела об убийствах либо вообще в одиночку, либо раньше, чем его коллеги.
    
Другие детективы, особенно из начинающих, считали его чуть ли не оракулом, то и дело лезли к нему за советами, причем не только профессиональными. Детектив Бернард Квинн даже составил как-то «Антологию афоризмов Эйнсли», которую кнопкой прикрепил к доске объявлений в отделе. Некоторые Синтия запомнила, а один-два даже сейчас могли ей пригодиться:
    
     
Нам удается ловить преступников, потому что никто не бывает так умен, как сам о себе мнит.
    
    
     
Мелкие ошибки по большей части сходят людям с рук. Но не убийцам. Стоит им допустить малейшую оплошность, и в деле образуется дыра, в которую стоит заглянуть — и докопаться до истины.
    
    
     
Многие полагают, что хорошее образование — это синоним ума. На самом же деле образованные люди часто слишком мудрят и на этом попадаются.
    
    
     
Мы все совершаем ошибки — иногда абсолютно очевидные — и удивляемся потом, как могли быть так глупы.
    
    
     
Самые изощренные лжецы порой говорят слишком много.
    
    
     
Преступники в большинстве своем забывают о простейшем «законе бутерброда», чем очень помогают сыщикам.
    
    
Интеллект, эрудиция, сан священнослужителя за плечами — вот что помогало теперь Эйнсли в сыскной работе, и, как поняла Синтия со слов Хэнка Брюмастера, именно благодаря этому он сумел найти смысл в разрозненном наборе странных вещей, которые оставлял серийный убийца на местах своих злодейств.
    
Синтия гнала от себя воспоминания. Никогда прежде не ощущала она проницательность Эйнсли как угрозу себе самой. Теперь именно в ней заключалась главная опасность.
    
Она решила не откладывать встречу, а устроить ее незамедлительно и на своих условиях. После практически бессонной ночи она рано утром заявилась в отдел расследования убийств, где оккупировала кабинет Лео Ньюболда и распорядилась, чтобы сержанта Эйнсли препроводили к ней, как только он появится на работе. Он чуть задержался, объяснив, что по дороге заехал в усадьбу Эрнстов.
    
Дав понять ему с самого начала, кто хозяин положения — майор в полицейской табели о рангах стоит тремя ступеньками выше сержанта, — а заодно, что не допустит и намека на фамильярность, Синтия забросала его резкими по форме вопросами об убийстве своих родителей.
    
Он отнесся к ней с сочувствием и добротой, что было ей на руку. От него не укрылись, разумеется, ее покрасневшие глаза. Это она заключила по участливым взглядам, которые он по временам бросал на нее. Вот и отлично! Малколм не сомневается, что она горько оплакивает смерть родителей, значит, первая цель достигнута.
    
Вторая часть ее плана состояла в том, чтобы с высоты служебного положения решительно настаивать на скорейшем раскрытии убийства родителей. Тогда Эйнсли и в голову не придет заподозрить ее в соучастии. По ходу беседы Синтия поняла, что преуспела и в этом.
    
Конечно, заметила она и ту неохоту, с которой он отвечал на вопросы по поводу символов и их связи с Апокалипсисом. Она догадывалась, что Эйнсли вовсе не собирается докладывать ей о каждом шаге своего спецподразделения, как она требовала, но до поры не слишком этим опечалилась. Достаточно и того, что нелегкий разговор она сумела повернуть целиком к своей выгоде.
    
В итоге, когда за Эйнсли затворилась дверь, она даже подумала про себя, что, вероятно, переоценила его способности.
    
    
Пышным и официозным похоронам, устроенным для Густава и Эленор Эрнст, предшествовала восьмичасовая гражданская панихида, в которой по некоторым оценкам приняли участие около девятисот человек. Синтия знала, что ей никуда не деться от этих двух дней, когда придется на публике изображать вселенскую скорбь, и от души желала, чтобы все скорее кончилось. Роль ей выпало сыграть непростую: убитая горем дочь, которая при этом достаточно владеет собой, чтобы вынести боль утраты с достоинством, приличествующим ее высокому положению и званию. Судя по некоторым подслушанным репликам, справилась она с этой ролью вполне успешно.
    
Во время панихиды у нее состоялся один разговор, который мог иметь важные последствия. Ее собеседниками были люди, хорошо ей знакомые: мэр Майами Лэнс Карлесон и один из двух оставшихся городских комиссаров Орестес Кинтеро. С обоими она и раньше часто встречалась. Мэр, отошедший от дел промышленник, обычно такой веселый, говорил об отце Синтии с проникновенной печалью.
    
— Нам будет очень не хватать Густава, — закончил он.
    
Кинтеро был помоложе мэра, обладал значительным состоянием, заработанным его семьей на спиртных напитках; он закивал в знак согласия:
    
— Очень трудно будет найти ему замену. Он так тонко разбирался в механизме жизнеобеспечения города.
    
— Да, я знаю, — сказала Синтия. — Как жаль, что мне не дано продолжить его дело.
    
Она заметила, что мужчины при этом переглянулись. Их явно осенила одна и та же идея. Мэр едва заметно кивнул.
    
— Извините, господа, я должна вас оставить, — сказала Синтия. И она отошла от них, уверенная, что посеяла зерно в благодатную почву.
    
На панихиде и во время похорон ей часто попадался на глаза Эйнсли. Он был заместителем командира отряда почетного караула. Она никогда прежде не видела его в мундире, который оказался ему на диво к лицу: все эти золотые аксельбанты и белые перчатки… Другой офицер из почетного караула рассказал ей, что каждую свободную минуту Эйнсли проводит на радиосвязи со своим спецподразделением, которое ведет круглосуточное наблюдение за шестью подозреваемыми в серийных убийствах.
    
После последней встречи Синтия не знала, как ей себя вести с Эйнсли, и потому просто постаралась не замечать его.
    
    
На следующий день после похорон Синтии позвонили в ее кабинет в отдел по связям с общественностью. Звонивший предупредил, что разговор конфиденциальный. Несколько минут она только слушала, потом сказала:
    
— Спасибо. Я, конечно же, согласна.
    
Двадцать четыре часа спустя городской совет Майами во главе с мэром Карлссоном объявил, что Синтия Эрнст займет место своего отца в кресле городского комиссара на те два года, что оставались до следующих выборов. В сообщении подчеркивалось, что это не противоречит положениям хартии города.
    
Еще днем позже Синтия подала заявление об уходе из полиции Майами.
    
    
Время шло, Синтия вступила в новую важную должность и чувствовала себя все более и более в безопасности.
    
А через два с половиной месяца был арестован Элрой Дойл — один из подозреваемых, за которыми следила группа Эйнсли. Причем взяли Зверя с поличным на месте убийства Кингсли и Нелли Темпоун, в его виновности не могло быть сомнений, а в силу прочих улик все: и полиция, и пресса, и публика — были убеждены, что остальные серийные убийства — тоже его рук дело.
    
Блестящий итог операции спецподразделения несколько омрачило решение прокурора штата Адель Монтесино выдвинуть в суде против Дойла обвинение только в одном двойном убийстве — супругов Темпоун. Здесь, как она считала, «у обвинения были неоспоримые аргументы и неопровержимые доказательства», тогда как по остальным делам улики были косвенными и не до конца убедительными.
    
Решение это вызвало бурю протеста со стороны членов семей жертв других серийных убийств, к которым присоединила свой голос и Синтия — в ее интересах было, чтобы на Дойла приговором суда навесили убийство ее родителей. Но в конечном счете это оказалось совершенно не важно. Дойл отрицал свою вину во всем, включая убийство Темпоунов, хотя и был пойман на месте преступления. Присяжные признали Дойла виновным, и он был приговорен к смерти на электрическом стуле. Казнь ускорил добровольный отказ самого осужденного воспользоваться правом на апелляцию.
    
    
А вот в те семь месяцев, что прошли от вынесения Дойлу приговора до дня казни, произошло нечто, ставшее для Синтии причиной глубокого нервного потрясения.
    
В повседневной деловой суете ее новой жизни в роли городского комиссара Синтию вдруг ни с того ни с сего осенило, что она так и не сделала одну важную вещь, которую намеревалась сделать давным-давно. Невероятно, но она начисто забыла про коробку с вещественными доказательствами, собранными в ту ночь, когда Патрик признался ей, что застрелил Нейоми и Килберга Холмса. Необходимо раз и навсегда избавиться от этой коробки и ее содержимого, Синтия прекрасно понимала это, нужно было еще несколько месяцев назад это сделать!
    
Она отлично помнила, где хранится коробка, тщательно заклеенная лентой и опечатанная, в ее собственной комнате в доме родителей.
    
Со времени смерти Густава и Эленор Эрнст дом их пустовал. Синтия дожидалась, пока вступит в законную силу завещание родителей, прежде чем решить, что с ним делать: продать или поселиться в Бэй-Пойнт самой. В конце концов ей решать — она единственная наследница. Иногда она устраивала в доме вечеринки и потому держала дворецкого Тео Паласио и его жену Марию, чтобы они присматривали за родовым гнездом.
    
Синтия решила осуществить давно задуманную операцию в ближайшую среду. Она дала указание своей секретарше Офелии перенести все назначенные на этот день деловые встречи и отменить прием посетителей. Синтии пришло было в голову, что проще всего спалить коробку в первом попавшемся общественном мусоросжигателе, но потом она узнала, что большинство из них уже ликвидировали за неэкологичность, а в тех, что уцелели, не дозволялось ничего сжигать собственноручно. Зная, что не может никому в этом довериться, Синтия вернулась к первоначальному плану утопить коробку.
    
Она была знакома с владельцем прогулочной лодочной станции, который когда-то работал на ее отца. Простоватый и немногословный бывший морской пехотинец имел несколько подмоченную репутацию, потому что не все его деловые операции умещались в рамки закона, зато в его надежности не приходилось сомневаться. Синтия позвонила ему, узнала, что он мог ей предоставить яхту в нужный ей день, и распорядилась:
    
— Яхта нужна мне на весь день. Я приеду с приятелем. Но только никакого экипажа. Управишься один.
    
Лодочник поворчал немного, одному, мол, слишком много работы, но согласился.
    
Насчет приятеля она приврала. Она никого не собиралась брать с собой. Да и яхта понадобится ей ровно столько времени, сколько нужно, чтобы выйти в открытое море и вышвырнуть коробку, упакованную в металлический ящик, на хорошей глубине. Хозяин останется доволен — она ему заплатит за весь день. Магазин, стоящий в стороне от магистрали, где можно было купить подходящую металлическую упаковку для коробки, она присмотрела заранее.
    
Покончив с приготовлениями, Синтия поехала в Бэй-Пойнт и поднялась к себе в комнату. Она отлично помнила, где лежит коробка и отодвинула в сторону другие вещи, чтобы дотянуться до нее. К ее Огромному удивлению, коробки на месте не оказалось. Память подводит, решила она, и поспешно выбросила все содержимое шкафа на пол. Теперь сомнений не оставалось: чертова коробка куда-то делась. Испуг, который она в первые минуты усилием воли давила в себе, становился ей неподконтролен.
    
«Только не паниковать!.. Она где-то здесь, в доме… Должна быть здесь!.. Понятно, что ее так сразу не найти — столько времени прошло… Остановись и подумай, где искать…»
    
Когда поиск в других комнатах ничего не дал, Синтия звонком вызвала к себе Паласио, который тут же поднялся наверх. Она описала ему пропавшую коробку, и он сразу вспомнил:
    
— Да, мисс Эрнст, была такая. Ее вместе с другими вещами увезли полицейские. Это было на другой день после… — он осекся и печально покачал головой. — По-моему, это было на следующий день после того, как здесь появилась полиция.
    
— Почему же ты ничего не сказал мне?!
    
Дворецкий только беспомощно развел руками.
    
— Так много всего случилось… И потом, это были полицейские, я и подумал, что вы наверняка знаете.
    
    
Постепенно факты приобретали некоторую последовательность.
    
— У полицейских был ордер на обыск, — объяснил Паласио. — Один из детективов предъявил мне его и сказал, что им нужно осмотреть в доме все.
    
Синтия кивнула. Это было в порядке вещей, другое дело, что она сама совершенно не учла этого момента.
    
— Они нашли множество коробок с разными бумагами, — продолжал дворецкий. — Часть из них принадлежала вашей матушке. Как я понял, там было так много всего, что полицейские физически не могли просмотреть все это прямо здесь, и потому увезли куда-то. Они складывали все в коробки и опечатывали их. Вашу коробку потому и взяли, что, как я заметил, она уже была опечатана.
    
— И ты не сказал им, что она принадлежит мне?
    
— Сказать вам правду, мисс Эрнст, я как-то не подумал об этом. Столько всего сразу свалилось, что у нас с Марией голова шла кругом. Если я совершил ошибку, я готов…
    
— Оставь свои оправдания! — оборвала его Синтия. Мозг ее был занят быстрыми подсчетами.
    
Со дня смерти родителей прошел год и два месяца.
    
Стало быть, почти ровно столько же нет на месте и коробки. И где бы она сейчас ни находилась, в одном можно не сомневаться: ее еще не вскрывали, иначе Синтия уже почувствовала бы на себе все последствия. К тому же, она была уверена, что знает, куда коробку увезли.
    
    
Вернувшись в городской совет, она первым делом отменила прогулку на яхте, а потом постаралась привести в порядок мысли. Бывают моменты, когда необходима абсолютно холодная голова. В Бэй-Пойнт она уже почти поддалась панике, напуганная дикой глупостью, которую совершила. Здесь как нельзя более к месту был один из афоризмов Эйнсли. «Мы все совершаем ошибки — иногда самые очевидные — и удивляемся потом, как могли быть так глупы».
    
Что же сейчас важнее всего?
    
Открытие, которое сделала Синтия, породило два насущных вопроса. Ответ на первый она уже получила: коробку пока не открывали. Второй вопрос, следовательно, был таким: какова вероятность, что она так закрытой и останется? Соблазнительно было бы предположить утешительный ответ и расслабиться. Но это было не в характере Синтии.
    
Она заглянула в телефонный справочник и набрала номер склада вещественных доказательств полиции Майами. Ответил ей дежурный:
    
— Говорит комиссар Эрнст, капитана Якоуна, пожалуйста.
    
— Да, мэм.
    
И несколько секунд спустя:
    
— Добрый день, комиссар. Это Уэйд Якоун. Чем могу быть полезен?
    
— Хотела повидаться с тобой, Уэйд. — Они хорошо знали друг друга с тех времен, когда Синтия служила в отделе по расследованию убийств. — Когда ты будешь свободен?
    
— Для вас — в любое время.
    
Синтия обещала быть на складе через час.
    
    
Складские помещения в главном здании полицейского управления, как обычно, кипели жизнью. Немногочисленный штат сотрудников — приведенных к присяге и вольнонаемных — умел всегда найти себе занятие среди плотно забитых стеллажей, на которых хранилось бесконечное множество самых разных вещей: больших и крохотных, драгоценных и бросовых. Объединяло их только одно: каждая из этих вещей была связана с преступлением и могла быть востребована как улика.
    
Капитан Якоун встретил Синтию у входа и провел в свой тесноватый кабинет. Места на складе никому не хватало, даже его начальнику.
    
Они сели, и Синтия приступила к разговору.
    
— Когда были убиты мои родители… — начала она, но вынуждена была сделать паузу, потому что взгляд Якоуна помутнел слезой; он опечаленно понурил голову.
    
— До сих пор не могу поверить, что это случилось.
    
— Да, с этим трудно смириться, — вздохнула Синтия. — Но дело теперь закрыто, а Дойла скоро казнят… Пора вернуть домой родительские вещи и бумага, которые забрали из нашего дома больше года назад. Кое-что до сих пор хранится здесь у тебя.
    
— Что-то точно было. Сразу сказать не могу, но сейчас проверю. — Якоун повернулся на стуле лицом к дисплею компьютера на своем рабочем столе, ввел пароль и команду, потом фамилию. Мгновенно на экране высветились колонки цифр.
    
— Ну, конечно! У нас хранятся вещи из дома ваших родителей. Теперь-то я вспомнил, — сказал Якоун.
    
— Столько всего проходит через склад, удивительно, что ты хоть что-то помнишь.
    
— Да, но ведь это было громкое дело. Все упаковали в коробки, и сыщики заверили меня, что со временем просмотрят их содержимое… — Он снова бросил взгляд на дисплей. — Но, насколько я помню, никто этим так и не занялся.
    
— Ты случайно не знаешь почему? — полюбопытствовала Синтия.
    
— Как я понял, тогда все были слишком заняты. За вероятными серийными преступниками велось круглосуточное наблюдение. Людей не хватало. Поэтому до ваших коробок ни у кого не дошли руки. А потом убийцу схватили, и в них вроде как вообще отпала всякая надобность.
    
— Значит, я могу забрать свои коробки? — спросила Синтия, просиял улыбкой. — В них ведь преимущественно бумаги из архива моих родителей.
    
— Думаю, что да. Мне и самому очень хотелось бы освободить место. Пойдемте взглянем на них, — предложил Якоун, запоминая номера на экране и поднимаясь.
    
    
— Если здесь кто потеряется, мы вызываем поисковую партию, — пошутил Якоун.
    
Они оказались в той части огромного хранилища, где ящики, коробки, связки и пакеты громоздились штабелями от пола до потолка. Проходы между штабелями были узки и сплетались в род лабиринта. Однако все было пронумеровано.
    
— Любую единицу хранения можно отыскать в считанные минуты, — похвалился Якоун. И действительно он почти сразу остановился и сказал: — А вот и коробки из дома ваших родителей.
    
Два штабеля, отметила про себя Синтия, дюжина коробок-контенейров, а может, больше. Все крест-накрест перетянуты лентой с надписью ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Почти сразу на самом верху она заметила коробку, на которой из-под казенной желтой клейкой ленты отчетливо просвечивала синяя. Нашла! Свою именную ленту она ни с чем бы не спутала.
    
Теперь нужно как-то ухитриться завладеть этой коробкой.
    
— Стало быть, я могу все это забрать? — Она небрежным кивком указала на штабеля. — Если нужно, могу оставить расписку.
    
— Простите, но это не так просто, — покачал головой Якоун, — хотя и не сложно. Чтобы выдать вам ваше имущество, мне нужен запрос за подписью тех, кто передал эти вещдоки на хранение.
    
— И кто же это был?
    
— У меня в компьютере значится сержант Брюмастер. Но подписать может и Малколм Эйнсли — он ведь командовал тем спецподразделением. Или лейтенант Ньюболд. Любой из них, вы же знаете всех троих.
    
Синтия призадумалась. Она-то надеялась, что поможет ее высокий пост… А что до упомянутого трио, то ей придется серьезно поразмыслить, прежде чем обратиться к одному из них.
    
По пути к выходу из хранилища, словно бы в порядке легкой болтовни, она спросила:
    
— И долго тебе приходится держать у себя все это барахло?
    
— В том-то и беда, что слишком долго, — привычно пожаловался Якоун. — Это моя самая большая проблема.
    
— Сколько лет самому старому вещдоку?
    
— Честное слово, не знаю. Но кое-что провалялось здесь уже двадцать лет и даже больше.
    
Якоун еще отвечал на ее вопрос, но Синтия уже приняла решение. Она не будет просить подписать для нее этот запрос. Проще всего было бы подкатиться с этим к Брюмастеру, но даже он может оказаться излишне любопытным. Ньюболд непременно захочет узнать мнение двух других. А Эйнсли… этот мыслит творчески, поймет, что здесь не все чисто.
    
К тому же, если коробки не трогать, они скорее всего так и пропылятся на складе лет двадцать или даже больше. Что ж, она рискнет и оставит все, включая опаснейший набор улик, в покое. На ближайшее время.
    
А на будущее, причем, если подумать, не такое уж далекое, она имела особый план.
    
Синтия всерьез намеревалась стать следующим мэром Майами.
    
Карлссон, нынешний мэр города, уже объявил, что по окончании срока полномочий, то есть через два года, переизбираться не будет. Узнав об этом, Синтия решила, что должна стать его преемницей. Конечно, у нее будут соперники. Один, если не оба других городских комиссара выставят свои кандидатуры. Но Синтия расценивала свои шансы в борьбе с ними как весьма высокие. Женщина в наши дни может быть избрана куда угодно. Наступили времена, когда даже мужчинам перестало нравиться мужское засилье в коридорах власти. Глядя на представителей сильного пола на самой вершине могущества, включая и Овальный кабинет Белого дома, люди все чаще задаются вопросом: неужели это лучшее, что у нас нашлось?
    
Став мэром, Синтия получит по сути неограниченную власть над полицейским управлением города. Она будет решать, кому быть начальником полиции, и определять все перемещения в руководстве правоохранительных органов. Это автоматически даст ей совершенно иной уровень полномочий, и тогда в один прекрасный день она сможет забрать все эти коробки — включая и ту самую — без малейших затруднений.
    
Так что пусть пока все остается, как есть.
    
— Спасибо за помощь Уэйд, — сказала она Якоуну на прощанье.
    
    
В те три с половиной месяца, которые прошли затем до дня казни Элроя Дойла, Синтия жила под бременем все нараставшего беспокойства. Время тянулось мучительно медленно. Причина ее тревоги состояла в том, что только со смертью Дойла на электрическом стуле у нее могла появиться твердая уверенность, что дела о всех шести приписываемых ему двойных убийствах будут окончательно закрыты. Что с того, что Дойла приговорили к смерти только за убийство Темпоунов? Никто из тех, чье мнение могло иметь значение, не сомневался, что все остальные жертвы пали от его же руки, не исключая Густава и Эленор Эрнст.
    
Итак, кому же было известно, что одного из серийных убийств Дойл не совершал?
    
Синтия задала себе этот вопрос, когда однажды вечером сидела дома одна. Ответ был прост: она сама, Патрик Дженсен и колумбиец. И все. Только трое.
    
Хотя нет, четверо, спохватилась она. Был ведь еще сам Дойл. Впрочем, его можно не считать. Что бы он сейчас ни заявил, ему никто не поверит. На следствии он отрицал абсолютно все, даже ничего не значившие пустяки, даже очевидные вещи. Например, свое присутствие в доме Темпоунов, где он был взят с поличным при множестве свидетелей.
    
И вот еще что: на казнь шел не невинно осужденный, Дойл был несомненно виновен в остальных убийствах и заслужил высшую меру. И если уж ему судьба умереть на электрическом стуле, то почему бы не оказать Синтии и Патрику любезность и не уйти в мир иной с небольшим дополнительным грузом чужого греха? Право жаль, что не будет случая сказать ему за это спасибо!
    
Но поскользнуться можно, как говорится, и на ровном месте. И потому Синтия ждала в напряженном нетерпении. Скорее бы свершилась казнь, а там начнется для нее новая жизнь.
    
Синтия возобновила регулярные свидания с Патриком Дженсеном — на людях и в постели, а в последние недели их встречи стали еще более частыми. Инстинктивно она понимала, что это неразумно, но порой она готова была лезть на стенку от одиночества, а ни с кем другим она не могла до такой степени быть самой собой. Она понимала, что их так сближает. Два сапога пара! Вся дальнейшая судьба каждого из них зависела от другого.
    
Отчасти поэтому Синтия решила, что Патрик Дженсен должен быть вместе с ней при казни в тюрьме штата Флорида. Ее собственное присутствие считалось если не необходимым, то естественным по двум причинам: как единственной близкой родственницы двух из жертв Элроя Дойла и как городского комиссара. Когда она поделилась своим планом с Патриком, тот немедленно согласился.
    
— Мы с тобой кровно заинтересованы в том, чтобы лично убедиться в его смерти. И потом, я же смогу вставить этот эпизод в свою книгу.
    
Синтия позвонила начальнику тюрьмы. Уговорить его было нелегко — очередь желающих была расписана на три года вперед, — но ей он в итоге пошел навстречу. Дженсена включили в список.
    
Временами Синтию очень беспокоили случавшиеся с Патриком приступы глубокой депрессии. Он всегда был склонен к ненужным философствованиям, что она считала свойством профессии писателя. Но теперь философия его окрасилась в фатально мрачные тона. Однажды в разговоре с ней он с тоскливой распевностью прочитал строчки из Роберта Фроста:
    
     
      
В лесу я попал на скрещенье дорог,
      
Той я пошел, что никто бы не смог.
      
Так судьбу обмануть мне случай помог…
     
    
    
— Вот так и я, — грустно заключил Патрик. — Разница в том, что Фрост пошел верной дорогой. А я… Я заплутал, и обратно мне уже не выбраться.
    
— Странно, что ты еще в религию не ударился, — с насмешкой сказала Синтия.
    
Неожиданно он злорадно рассмеялся.
    
— Просто время не приспело. Молиться будем, когда нас разоблачат.
    
— Не смей так говорить! — задохнулась от ярости Синтия. — Нас никто не сможет разоблачить, особенно после того как…
    
И хотя она осеклась, оба знали, что имелась в виду казнь Дойла, до которой оставались считанные дни.
    
    
Ну не странно ли, думала Синтия, ощущать облегчение при входе в тюремные стены? Тем не менее ею владело именно это чувство. Синтия посмотрела на часы: шесть-двенадцать утра — она так долго ждала этого момента, а теперь до него оставалось меньше часа. Вместе с еще двадцатью свидетелями их с Патриком провели через массивные стальные ворота и мимо помещения дежурных с пуленепробиваемыми стеклами. Здесь-то и бросились ей в глаза двое мужчин, посторонившихся, чтобы пропустить группу свидетелей. Одним из них был офицер тюремной охраны, другим… Малколм!
    
Ее будто ледяным душем окатило.
    
В голове завертелись вопросы. Он-то зачем здесь? Ответ мог быть только один: он приехал повидать Дойла перед казнью! Почему?
    
Она покосилась на Патрика. Тот тоже заметил Эйнсли, и, как она поняла, его осенила та же догадка. Но времени поговорить у них не было; сопровождающие торопили их вслед за остальными.
    
Хотя они не встретились взглядами, Синтия была уверена, что Эйнсли разглядел ее в толпе. Она шла вместе со всеми, поглощенная новыми пугающими раздумьями.
    
Предположим, встреча Эйнсли с Дойлом перед его казнью действительно состоится. О чем они будут беседовать? Неужели Эйнсли до сих пор сомневается в том, что Эрнстов убил Дойл? Не это ли цель его приезда — в последние минуты жизни преступника вытянуть из него как можно больше? С Малколма станется, упорства в нем на десятерых… Или ее черные мысли не более чем симптомы истерики? Эйнсли мог приехать в тюрьму штата совсем по другим делам, с Дойлом никак не связанным. Но она не верила в это.
    
Свидетелей ввели в зал, отделенный от зала казней наполовину стеклянной стеной. Охранник со списком в руках указывал каждому его место. Синтия и Патрик оказались в самой середине первого ряда. Когда все наконец расселись, в помещении осталось пустовать только одно кресло — справа от Синтии.
    
И новый неприятный сюрприз. Как только в зале казней началось какое-то движение, тот же охранник провел в помещение для свидетелей Малколма Эйнсли и указал ему место рядом с ней. Он сел, искоса посмотрел на нее и был явно намерен заговорить, но Синтия сделала вид, что не замечает его, неподвижно уставившись вперед. А вот Патрик поспешил чуть склониться вперед и улыбнуться Эйнсли. Синтия была уверена, что ответной улыбки ему не дождаться.
    
Она наблюдала за процедурой казни в полглаза; в голове метались тревожные мысли. Однако, когда тело Дойла конвульсивно задергалось под серией мощных электрических разрядов, даже она почувствовала приступ дурноты. Патрик, напротив, следил за происходившим с завороженной улыбкой, получая видимое удовольствие от зрелища. Синтия даже не сразу поняла, что все кончено. Труп Дойла поместили в мешок, а свидетели поднялись, направляясь к выходу. Именно в этот момент Эйнсли чуть склонился к ней и негромко сказал:
    
— Комиссар, я должен сообщить вам, что непосредственно перед казнью я говорил с Дойлом о ваших родителях. Он заявил, что…
    
Шок от столь скорого подтверждения ее худших опасений оказался слишком силен. Чтобы не выдать себя, она поспешно, ни секунды не раздумывая, оборвала его:
    
— Я не желаю ничего слушать, — потом она вспомнила, что для нее Дойл должен быть убийцей родителей, и добавила:
    
— Я пришла посмотреть на его муки. Надеюсь, они действительно были велики.
    
— В этом не приходится сомневаться, — голос Эйнсли был по-прежнему тих.
    
— В таком случае, сержант, я полностью удовлетворена, — надменно сказала Синтия, уже полностью овладевшая собой.
    
— Я понял вас, комиссар, — в его интонации она не расслышала никакого подтекста к сказанному.
    
Когда они вышли из зала для свидетелей, Патрик сделал неуклюжую попытку представиться Эйнсли, тот прореагировал холодно, показав, что прекрасно знает, кто такой Дженсен, и не имеет желания познакомиться с ним ближе.
    
Неловкость сгладило появление сопровождавшего Эйнсли офицера тюремной охраны, который увел его с собой.
    
В автобусе, доставившем группу свидетелей обратно к месту сбора в Сторке, Синтия сидела с Патриком рядом, но они молчали всю дорогу. Теперь она уже жалела, что не дала Малколму Эйнсли договорить. Я говорил с Дойлом о ваших родителях. Он заявил, что…
    
О чем заявил Дойл? Скорее всего, о своей невиновности. Поверил ли ему Эйнсли? Будет ли он копать и дальше?
    
Странная мысль посетила вдруг Синтию. А не совершила ли она самую серьезную в своей жизни ошибку, воспрепятствовав производству Эйнсли в лейтенанты? Парадокс был очевиден: не помешай она его карьере, он не оставался бы до сих пор детективом отдела расследования убийств.
    
Порядок производства из сержантов в лейтенанты был давно отработан: получившего повышение офицера обязательно переводили служить в другое полицейское подразделение. Если бы не ее злая воля, Эйнсли трудился бы сейчас совершенно в другом отделе и не имел бы никакого отношения к расследованию серийных убийств. Остальные детективы не обладали его кругозором и недюжинными знаниями, чтобы разгадать связь таинственных символов с Апокалипсисом, и дело приняло бы совершенно иной оборот. Но самое главное — никто не стал бы упорствовать в дальнейшем расследовании убийства Эрнстов, как, очевидно, намеревался поступить теперь Малколм Эйнсли.
    
Она осознала, что ее бьет дрожь, вдруг получится так, что Эйнсли, который задержался в отделе по расследованию убийств только потому, что она в свое время не правильно поняла свои интересы, станет в будущем ее Немезидой?
    
Она не была уверена, что это так уж вероятно. Однако уже за то, что такая вероятность вообще возникла, за все, что он ей сделал и не сделал тоже… за все, что он собой олицетворял сейчас для нее… и за многое другое, были на то основания или нет — Синтия ненавидела, ненавидела, ненавидела его.
   
  
  
   
    
Часть пятая
   
   
    
     
Глава 1
    
    
После того как, по распоряжению Эйнсли, в маленькую комнатку в здании полицейского управления, где временно трудилась Руби Боуи, были приглашены эксперты-криминалисты, суть ее находки стала окончательно ясна. Как позднее описала это в своей речи прокурор штата, «словно свет истины пролился на черную бездну зла».
    
Предметы, обнаруженные во вскрытой Руби коробке, неопровержимо свидетельствовали, что шесть с половиной лет тому назад Патрик Дженсен убил свою жену Нейоми и ее приятеля Килбэрна Холмса. Его тогда подозревали в совершении этого преступления, но детективам не удалось доказать его вину.
    
Не приходилось сомневаться и в том, что Синтия Эрнст в бытность свою детективом отдела по расследованию убийств преднамеренно сокрыла изобличавшие Дженсена улики. Эйнсли был ошеломлен и подавлен, но отмел все личное в сторону, лишь в нетерпении дожидаясь заключения экспертов.
    
Их начальник Хулио Верона самолично явился по вызову Эйнсли. Он бегло осмотрел коробку и то, что в ней лежало, заявив решительно:
    
— Нет, здесь мы ничего не будем трогать. Это все нужно отправить к нам в лабораторию.
    
Лейтенант Ньюболд, которому Эйнсли тоже успел обо всем сообщить, дал Вероне свои инструкции:
    
— Хорошо, забирайте, но попрошу все проделать как можно быстрее. И скажите своим людям, что дело сугубо конфиденциальное. Никаких утечек информации не должно быть.
    
— Обещаю, — заверил Верона.
    
Через два дня в девять утра Верона вернулся в ту же комнату вместе с коробкой и своим отчетом. Его дожидались Эйнсли, Ньюболд, Боуи и заместитель прокурора штата Кэрзон Ноулз, который отвечал за ведение дел об убийствах.
    
Ньюболд предложил назначить встречу в здании прокуратуры, расположенном за несколько километров отсюда, — прокуроры имели дурную привычку всегда вызывать детективов к себе, но Ноулз, в прошлом детектив из Нью-Йорка, больше любил сам навещать своих бывших коллег там, где, как он говорил, «самое пекло». По этой, главным образом, причине всем пятерым пришлось набиться в тесную каморку.
    
— Начну с полиэтиленовых пакетов, — сказал Верона. — На четырех из них обнаружены отпечатки пальцев Синтии Эрнст.
    
Собравшимся не нужно было объяснять, что все офицеры полиции обязаны давать свои отпечатки для картотеки, откуда их не изымают даже по выходе человека в отставку.
    
— Теперь о почерке на бирках, — продолжал Верона. — В нашем распоряжении оказались рапорты, написанные комиссаром Эрнст в бытность свою майором нашего управления. Графолог утверждает, что это ее рука. — Он покачал головой. — Надо же быть такой неосторожной… Она, должно быть, сошла с ума!
    
— Нет, просто она не могла себе даже представить, что все это попадет в наши руки, — заметил Ноулз.
    
— Пойдем дальше, — торопил Верону Лео Ньюболд. — Там был еще револьвер.
    
— Да, «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра.
    
Шеф экспертов-криминалистов прошелся по всему списку найденных предметов.
    
На револьвере выявлены отпечатки пальцев Патрика Дженсена. За несколько лет до того в его дом проник взломщик и Дженсен позволил снять с себя отпечатки, чтобы детективы могли отличать их от тех, что оставил домушник. Дженсену, разумеется, вернули потом его карточку с отпечатками из картотеки, но он понятия не имел, что ее копия осталась подшитой к делу.
    
Револьвер был также отстрелян в баллистической лаборатории — его зарядили и из него выстрелили в лоток с водой. Пулю поместили потом под спаренный микроскоп вместе с одной из тех, что были извлечены из трупов. Характерные отметины от ствола на пулях полностью совпали.
    
— Таким образом, — заключил Верона, указав на коробку, — нет никаких сомнений, что те двое были убиты именно из этого револьвера.
    
В пятнах крови на футболке и кроссовках были выявлены молекулы ДНК как Нейоми Дженсен, так и Килбэрна Холмса.
    
— И есть еще одна, совершенно убийственная улика, — сказал Верна и достал из кармана обычную магнитофонную кассету. — Это копия. Оригинал мы снова опечатали и положили в коробку. Мы имеем здесь запись полного признания Дженсена в убийстве. Однако на ней имеются пробелы. Мы пришли к выводу, что на пленке был еще чей-то голос, который позднее был стерт.
    
Верона положил на стол портативный магнитофон, вставил в него кассету и нажал на «воспроизведение». Сначала ничего не было слышно, потом раздались звуки, словно передвигались с места на место какие-то предметы, затем заговорил мужской голос, временами срываясь от волнения, но слова были вполне различимы.
    
«Я не хотел, чтобы так вышло… Я и не думал даже… Но мне невыносимо даже представить себе ее с другим… И когда я увидел их вместе, ее и этого мозгляка, меня просто ослепила злоба. А при мне был револьвер. Я не успел и заметить, как выхватил его и начал стрелять… В секунду все было кончено. Только потом я увидел, что натворил. Боже, я уложил их обоих!»
    
Потом — молчание, только легкое шипение из динамика.
    
— В этом месте кусок записи кто-то стер, — пояснил Верона.
    
Голос зазвучал снова:
    
«…Килбэрн Холмс… Он прилип к Нейоми как банный лист. Их все время видели вместе. Мне же обо всем рассказывали!»
    
Верона выключил магнитофон.
    
— Остальное дослушаете без меня. Запись и дальше фрагментарна. Очевидно, что это ответы на вопросы, которые были стерты. Голос один и тот же. Не поручусь, что это голос Дженсена; я ведь с ним не знаком. Но позже мы и эту запись подвергнем экспертизе.
    
— Экспертиза, конечно, необходима, — вмешался Эйнсли, — но я могу сказать прямо сейчас, что это голос Дженсена.
    
Встречу с ним после казни Элроя Дойла он помнил в мельчайших подробностях.
    
    
Когда Хулио Верона удалился, в комнатушке повисло тягостное молчание, которое первым нарушил Лео Ньюболд.
    
— У кого-нибудь еще остались сомнения?
    
Поочередно каждый из них покачал головой. Лица у всех были мрачнее тучи.
    
— Почему?! — лейтенант готов был сорваться на крик. — Ради всего святого, почему Синтия это сделала?
    
Эйнсли только беспомощно развел руками.
    
— Я мог бы высказать несколько предположений, — сказал Кэрзон Ноулз, — но лучше будет все же допросить сначала Дженсена. Доставьте-ка его сюда.
    
— Как прикажете это оформить? — спросил Эйнсли.
    
Ноулз подумал немного и сказал:
    
— Арестуйте его, — он сделал жест в сторону коробки, которую Верона оставил на столе. — В нашем распоряжении есть все улики, изобличающие его. Я выпишу вам ордер, и одному из вас останется только завизировать его у судьи.
    
— Это дело вел Чарли Турстон, — заметил Ньюболд. — Ему и производить арест.
    
— Хорошо, — сказал Ноулз, — но только давайте постараемся больше никого не привлекать. Турстону прикажите — никому ни слова. В этом деле нужна полная тайна.
    
— Что мы предпримем в отношении Синтии Эрнст? — спросил Лео Ньюболд.
    
— Пока ничего. Потому-то и нужна строжайшая конфиденциальность. Я переговорю с Монтесино. Но чтобы арестовать городского комиссара… Уверен, она захочет утвердить такое решение через большой совет присяжных. Нельзя допустить, чтобы хоть слово о нашей находке достигло ушей Синтии Эрнст.
    
— Мы сделаем все возможное, — заверил его Ньюболд. — Однако ж дело слишком скандальное. Действовать нужно быстро, иначе слухов не избежать.
    
    
Вскоре после полудня был вызван детектив Чарльз Турстон, которому вручили ордер на арест Патрика Дженсена. Сопровождать его была направлена Руби Боуи.
    
— Никто больше не должен знать об этом. Абсолютно никто, — наставлял Ньюболд Турстона, почти совсем лысого ветерана полиции.
    
— Понял вас, сэр, — кивнул тот. Потом добавил:
    
— Ох, давно же я мечтаю нацепить наручники на эту мразь!
    
Дом, где жил Дженсен, располагался недалеко от здания управления полиции Майами. По дороге Руби, которая вела машину, спросила Турстона:
    
— Я смотрю, ты к Дженсену неровно дышишь, а, Чарли?
    
— Да уж! — скорчил гримасу Турстон. — У меня с ним связаны скверные воспоминания. Когда я вел это дело, мне с ним не раз случилось схлестнуться. Мы же с самого начала были уверены, что именно он убил тех двоих. А он вел себя вызывающе нагло, словно знал наверняка, что нам его не прищучить. Однажды я приехал к нему, чтобы задать несколько дополнительных вопросов, так он только рассмеялся мне в лицо и сказал, чтобы я убирался.
    
— Ты думаешь, он может оказать сопротивление?
    
— Нет, к сожалению, — усмехнулся Турстон. — А мне бы так хотелось привезти его к нам в патрульной машине с мигалкой и сиреной… Так, по-моему, мы уже приехали.
    
Руби остановила машину у шестиэтажного кирпичного дома на авеню Брикелл, Турстон оглядел его и заметил:
    
— А дела у этого типа идут неважно. Когда наши дорожки пересеклись в прошлый раз, он жил в роскошном особняке, — он заглянул в ордер. — Здесь написано, квартира триста восемь. Пошли.
    
Табличка с именами жильцов и кнопками звонков подтверждала: Дженсен занимал триста восьмую квартиру на третьем этаже дома. Однако в намерения детективов не входило предупреждать Дженсена о своем визите.
    
— Скоро кто-нибудь выйдет, — сказал Турстон. И точно, почти сразу сквозь стекло вестибюля они увидели сухопарую пожилую даму в косынке, твидовой курточке и сапогах, которая вела на поводке комнатную собачку. Как только эта леди щелкнула замком, Турстон распахнул перед ней дверь и показал удостоверяющий личность жетон.
    
— Мы из полиции, мэм. По служебному делу.
    
Руби тоже достала свой жетон, и какое-то время старушка изучала оба, потом всплеснула руками.
    
— Ну надо же, а я как раз ухожу! Происходит что-то интересное?
    
— Боюсь, что нет. Нам нужно наложить штраф за не правильную парковку.
    
С лукавой улыбкой старушка покачала головой.
    
— Я еще не разучилась читать. Детективы такой ерундой не занимаются, — она потянула за поводок. — Пойдем, Феликс. От нас с тобой явно хотят избавиться.
    
    
Турстон дважды бухнул в дверь триста восьмой квартиры кулаком. Изнутри послышались шаги, потом голос спросил:
    
— Кто там?
    
— Полиция. Откройте, пожалуйста!
    
В центре двери блеснул крохотный светлячок — по ту сторону воспользовались «глазком», мгновение спустя заскрежетал засов, и дверь приоткрылась. Турстон тут же рывком распахнул ее настежь и вошел. Патрик Дженсен, одетый в легкую спортивную рубашку и светлые брюки, сделал пару шагов назад. Руби вошла вслед за Чарли и закрыла дверь.
    
— Мистер Дженсен, — детектив говорил уверенно и резко, держа ордер в руке, — вы арестованы по обвинению в убийстве Нейоми Мэри Дженсен и Килбэрна Оуэна Холмса… В мои обязанности входит предупредить вас, что бы имеете право хранить молчание, не отвечать на вопросы и потребовать присутствия адвоката… — произнося привычные слова «предупреждения Миранды», Турстон пристально следил за выражением лица арестованного, которое оставалось неестественно безмятежным. Такое впечатление, подумал детектив, что он ожидал этого момента.
    
Потом Дженсен спросил:
    
— Могу я позвонить своему адвокату прямо сейчас?
    
— Да, но сначала я должен убедиться, что вы не вооружены.
    
Дженсен покорно поднял руки и дал Турстону проверить себя сверху донизу.
    
— О'кей, сэр, можете воспользоваться телефоном. Только один звонок.
    
Дженсен поднял трубку и набрал номер, который знал наизусть.
    
— Попросите, пожалуйста, Стивена Круза. — Пауза. — Стивен? Это Патрик. Помнишь, я как-то сказал, что мне однажды может понадобиться твоя помощь? Так вот, этот день настал. Меня арестовали. — Еще пауза. — В убийстве.
    
Дженсен слушал, плотно прижав трубку к уху; ясно было, что Круз его инструктирует.
    
— Нет, я ничего не говорил и не буду, — сказал Дженсен по телефону, потом обратился к детективам: — Адвокат спрашивает, куда вы меня увезете.
    
— В полицейское управление Майами, отдел по расследованию убийств, — ответил Турстон.
    
Дженсен повторил это в трубку.
    
— Да, надеюсь тебя скоро увидеть, — закончил он разговор и повесил трубку.
    
— Нам придется воспользоваться наручниками, сэр, — сказала Руби Боуи. — Не хотите ли сначала надеть пиджак?
    
— Пожалуй, — ответил Дженсен, казавшийся слегка удивленным. Он отправился в спальню, где застегнул рубашку на все пуговицы и надел пиджак, после чего Руби стянула ему руки за спиной наручниками.
    
— Вы, ребята, просто сама вежливость, — сказал Дженсен. — Спасибо.
    
— Абсолютно не за что, — отозвался Турстон. — Мы можем и силу употребить, если понадобится, но хотелось бы обойтись без этого.
    
Дженсен пригляделся к нему внимательнее.
    
— А ведь мы с вами уже встречались, не так ли?
    
— Да, сэр, доводилось.
    
— Теперь вспомнил. Я, кажется, вел себя тогда немного по-хамски.
    
— С тех пор много воды утекло, — пожал плечами детектив.
    
— Извиниться никогда не поздно. Если только вы примете мои извинения.
    
— Я-то приму, — сказал Турстон холодно, — но, мне кажется, у вас сейчас есть куда более серьезный повод для беспокойства. Прошу следовать за нами.
    
Руби Боуи как раз закончила говорить по радиотелефону.
    
    
— Они взяли Дженсена и едут сюда, — сообщил Эйнсли лейтенанту Ньюболду и Кэрзону Ноулзу. Последний уже навестил свое начальство — прокурора штата Адель Монтесино и как раз только что вернулся.
    
— Дженсен успел позвонить своему адвокату Стивену Крузу. Он тоже уже в пути, — добавил Эйнсли.
    
— Неплохой выбор, — кивнул Ноулз. — Круз — парень жесткий, но с ним можно иметь дело.
    
— Я тоже его знаю, — сказал Ньюболд. — Но, как бы он ни был хорош, против наших новых улик он ничего не сможет сделать.