1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 
Полли пару секунд обдумывала эту фразу, а потом кивнула. Это было не совсем то, но близко. Две женщины, умершие вчера, сегодня опять были вместе, в похоронном бюро Сэмюэлса. Их будут отпевать в разных церквях, но завтра днем Нетти и Вильма снова станут соседками… уже на городском кладбище. Полли чувствовала себя частично ответственной за их смерть; в конце концов, если бы не она, Нетти не вернулась бы в Касл-Рок. Это она писала все необходимые письма, посещала все нужные слушания и даже нашла Нетти Кобб жилье. А почему? Самое странное, что сейчас Полли уже и не помнила, почему она бросилась помогать Нетти; она помнила только, что тогда это казалось ей актом христианского милосердия и данью старой семейной дружбе.
     
Полли вовсе не собиралась ни уклоняться от чувства вины, ни обсуждать это с кем бы то ни было (Алан даже и не пытался ее разговорить, что было весьма мудро с его стороны), но она не была уверена, что сейчас поступила бы по-другому. Если Нетти и вправду была больной, то Полли здесь ничем не могла помочь. Но если бы Полли тогда не вмешалась, Нетти никогда бы не провела три счастливых и плодотворных года в Касл-Роке. Возможно, три года нормальной жизни — это лучше, чем долгие серые годы, которые она провела бы в лечебнице, прежде чем старость или простая скука забрали бы ее в мир иной. И если Полли своими действиями вписала имя Нетти в ордер на убийство Вильмы Ержик, разве не Вильминой рукой был составлен сам этот документ? В конце концов это Вильма, а не Полли воткнула штопор в бок приветливой и ласковой собачки Нетти Кобб.
     
Но помимо всех этих тягостных размышлений, Полли просто скорбела об утрате хорошего друга и удивлялась тому, что Нетти оказалась способна совершить такое, хотя Полли казалось, что несчастная почти выздоровела.
     
Большую часть утра она провела, занимаясь приготовлениями к похоронам и вызванивая Неттиных родственников (она почему-то не удивилась, когда все они под разными предлогами отказались приехать на похороны), и эта работа — формальные ритуалы смерти — помогла ей справиться со своей печалью… для чего, собственно, и предназначены похоронные процедуры.
     
Однако кое-какие вещи по-прежнему не давали ей покоя.
     
Лазанья, к примеру, все еще лежала в холодильнике, закрытая сверху фольгой, чтобы не высохла. Полли решила, что они с Аланом съедят ее сегодня за ужином, если он зайдет, конечно. Одна она не смогла бы себя заставить. Просто не выдержала бы.
     
Полли все вспоминала, как быстро Нетти разглядела, что у нее болят руки, как она почувствовала эту боль и как принесла рукавицы, настаивая, что в этот раз они обязательно помогут. И конечно, последнее, что она ей сказала: «Я люблю тебя, Полли».
     
— Земля вызывает Полли, Земля вызывает Полли, как слышно, как слышно? — пропела Розали. Сегодня утром они с Полли вспоминали Нетти, обменивались какими-то забавными случаями и происшествиями и, обнявшись, рыдали в два голоса в задней комнате среди завалов одежды. Теперь Розали снова лучилась счастьем, может быть, потому, что услышала, как Полли поет.
     
Или потому, что до нее еще не дошла реальность происшедшего, подумала Полли. Ее как будто окутало темное облако — не совсем-совсем черное, нет, но все же достаточно темное и мешающее разглядеть, что происходит вокруг. Именно это и делает нашу скорбь такой хрупкой.
     
— Я тебя слышу, — сказала Полли. — Мне действительно лучше, и мне слегка неудобно, что я так радуюсь. Ты довольна?
     
— Почти, — кивнула Розали. — Я не знаю, чему удивилась больше, когда зашла в ателье: тому, что ты поешь, или тому, что ты пользуешься швейной машинкой. Покажи свои руки.
     
Полли вытянула руки перед собой. Ее кисти с искривленными пальцами и узлами Хебергена, из-за которых суставы казались раздутыми, вряд ли можно было перепутать с холеными кистями королевы красоты, но Розали увидела, что с прошлой пятницы — когда постоянная сильная боль заставила Полли уйти пораньше — отек очень заметно спал.
     
— Ого! А они, вообще, болят?
     
— Болят, конечно, но все равно, так хорошо я себя не чувствовала уже несколько месяцев. Смотри.
     
Она медленно сжала кулаки. Потом — так же осторожно — разжала.
     
— Я как минимум месяц не могла этого сделать. — На самом деле все было еще хуже: она была не в состоянии сжать руку в кулак (без того чтобы не упасть в обморок от боли) с апреля или мая.
     
— Ого!
     
— В общем, мне правда лучше, — сказала Полли. — Если бы тут еще была Нетти, чтобы разделить эту радость, все было бы вообще идеально.
     
Они услышали, как открылась входная дверь в ателье.
     
— Ты не посмотришь, кто там? — спросила Полли. — Я хочу закончить этот рукав.
     
— Конечно. — Розали сорвалась с места, но тут же остановилась и обернулась. — Нетти не возражала бы против твоего хорошего самочувствия.
     
Полли кивнула.
     
— Я знаю, — сказала она благодарно.
     
Розали вышла в зал, чтобы обслужить клиента. Как только она ушла, Полли безотчетно коснулась рукой маленького бугорка размером с желудь — кулона, висевшего под ее розовым свитером между грудей.
     
Ацка, какое чудное слово, подумала она и опять застучала машинкой, передвигая платье — первую оригинальную модель с прошлого лета — под трепещущей серебряной искоркой швейной иглы.
     
Она рассеянно размышляла о том, сколько мистер Гонт запросит за этот амулет. Сколько бы он ни попросил, все равно это будет до смешного мало. Я не буду — не могу — так думать, когда дойдет до торговли, твердила она себе; но правда есть правда. Сколько бы он ни запросил, она заранее согласна с его ценой.
    
   
   
    
     
Глава четырнадцатая
    
    
     
      
1
     
     
Городская управа Касл-Рока пользовалась услугами одной секретарши, молодой женщины с экзотическим именем Ариадна Сен-Клер. Это была жизнерадостная и веселая молодая особа, не обремененная большим умом, но зато неутомимая и привлекательная. У нее была большая красивая грудь, которая пряталась под, казалось, бесконечным запасом мягких свитеров из ангоры, и хорошая кожа. Правда, зрение у нее было очень плохое. Ее большие карие глаза утопали за толстенными линзами очков. Бастеру она нравилась. Он считал, что она слишком тупая и поэтому не может быть одной из них.
     
Где-то в четвертом часу Ариадна заглянула к нему в кабинет.
     
— Мистер Китон, пришел Дик Брэдфорд. Ему нужна ваша подпись на запрос на закупку.
     
— Давайте я посмотрю, — сказал Бастер, поспешно запихивая в ящик стола спортивный раздел льюистонского «Дейли сан», раскрытого на расписании бегов.
     
Сегодня он чувствовал себя намного лучше. Гадкие розовые листки сгорели в кухонной печи, Миртл перестала шарахаться от него, как побитая собака (Миртл его больше не волновала, но жить рядом с женщиной, считающей, что ты Джек Потрошитель… можно, конечно, но утомляет), к тому же он рассчитывал сорвать неплохой куш на сегодняшних скачках в Льюистоне. Потому что в выходные людские толпы (не говоря уже о выигрышах) будут больше.
     
Он уже начал мыслить в терминах куинелла и трифекта.[26]
     
Что касается шерифа Мудозвона и его помощника Дерьмоеда, да и всей этой теплой компании вообще… что ж, они с мистером Гонтом знают о них, и Бастер был уверен, что его команде есть что им противопоставить.
     
Поэтому сейчас он смог спокойно пригласить Ариадну в кабинет и даже насладиться видом ее полузабытых прелестей — в частности, ее массивного бюста, который плавно покачивался, удерживаемый, без сомнения, внушительным сооружением под названием бюстгальтер.
     
Ариадна положила листок с формой запроса ему на стол. Бастер взял его в руки и откинулся в своем кресле, чтобы ознакомиться с содержимым документа. Запрашиваемая сумма была указана в самом верху: девятьсот сорок долларов. Получатель — льюистонская фирма «Строительные материалы и приспособления». В графе «Назначение платежа» Дик вписал 16 ЯЩИКОВ ДИНАМИТА. Пониже, в разделе комментарии/примечания, он написал:
     
     
     
     
[27]
     
     
Ниже Дик накарябал свою подпись.
     
Бастер дважды перечитал запрос, задумчиво цокая языком. Ариадна ждала. Потом он наклонился вперед, кое-что изменил, добавил примечание, поставил свои инициалы в обоих местах и подписался. Вручая Ариадне розовый листок, он улыбался.
     
— Вот! — сказал он. — А еще говорят, что я скупердяй!
     
Ариадна взглянула на бумажку. Бастер исправил сумму на четырнадцать сотен. Под обоснованием запроса он приписал: Лучше взять сразу ящиков двадцать, а то вдруг не хватит.
     
— Вы не поедете осматривать карьер, мистер Китон?
     
— Нет, нет, в этом нет необходимости. — Бастер откинулся в кресле и сцепил руки на шее. — Но попросите Дика позвонить мне, когда прибудет груз. Не игрушка все-таки. Мы же не хотим, чтобы он оказался не в тех руках?
     
— Нет, конечно, — сказала Ариадна и поспешила выйти. В улыбке мистера Китона было что-то такое… от чего у нее мурашки по спине поползли.
     
Бастер развернул кресло так, чтобы видеть Главную улицу, которая была значительно оживленнее, чем когда он смотрел на нее в момент отчаяния, в пятницу утром. С тех пор многое произошло, и он предполагал, что в ближайшие несколько дней произойдет еще больше. Еще бы, с двадцатью ящиками таггартовского динамита на складе Управления общественных работ — от которого у него, естественно, был ключ — может случиться все что угодно.
     
Все что угодно.
    
    
     
      
2
     
     
Ровно в четыре часа дня Туз Мерилл пересек мост Тобин и въехал в Бостон, но когда добрался до места назначения (он очень надеялся, что это был именно тот гараж), был уже шестой час. Место, которое указал ему мистер Гонт, располагалось в странном, почти безлюдном трущобном районе Кембриджа, в центре запутанного клубка петляющих улочек. Половина из них имела одностороннее движение; остальные оканчивались тупиками. Разрушенные здания в этой зоне разложения уже отбрасывали длинные тени, когда Туз наконец остановился на Уиппл-стрит перед одноэтажным зданием из шлакоблоков. Оно стояло в центре запущенного пустыря.
     
Вокруг дома шла проволочная ограда, но толка от этого не было: ворота кто-то украл, остались одни петли. Туз провел свой «челленджер» через зияющий просвет и медленно подъехал к зданию.
     
Стены были сплошными и голыми — ни окон, ни украшений. Разбитая подъездная дорожка вела к двери гаража, расположенного в той части здания, что была обращена к реке Чарльз. В этой двери тоже не было окна. «Челленджер» жалобно скрипел рессорами, подскакивая на ухабах и ямках, которые когда-то были асфальтовой дорогой. Он проехал мимо брошенной детской коляски, стоявшей на куче битого стекла. Сломанная кукла пристально таращилась на него своим единственным голубым глазом — полголовы было вдавлено внутрь. Туз припарковался прямо перед закрытой гаражной дверью. И что прикажете делать? Это здание выглядит так, будто к нему никто не подходил года эдак с 1945-го.
     
Он вылез из машины и вытащил из нагрудного кармана листок бумаги. На листке был записан адрес места, где должна была стоять машина мистера Гонта. Туз еще раз сверился с запиской. Последние несколько домов он проехал, предположив, что это скорее всего Уиппл-стрит, 85, но кто эту хрень знает? В таких местах на домах никогда нет номерных табличек, а вокруг не видно ни души, так что даже спросить не у кого. Вообще весь этот район вызывал какое-то жутковатое, опустошенное чувство, так что Тузу было немного не по себе. Пустыри. Разобранные машины, из которых вытащили все мало-мальски нужные детали и медные провода.
     
Пустые здания, ожидающие момента, когда все, кому надо, получат свои отступные, и бетонный шар отправит их в небытие. Кривые улицы, упирающиеся в грязные дворы и заваленные мусором тупики. У него целый час ушел только на то, чтобы найти Уиппл-стрит, и теперь он почти жалел, что он ее таки нашел. Это была та часть города, где полиция иной раз находит детские тела, запиханные в ржавые мусорные баки или в выброшенные холодильники.
     
Туз подошел к гаражу и поискал глазами кнопку звонка. Ее не было. Приложив ухо к ржавому металлу, он прислушался. Тут может быть не совсем официальный магазин; парень, имеющий доступ к высококачественному кокаину — такому, каким угостил его Гонт, — вполне может якшаться с людьми, которые торгуют «порше» и «ламборгини» с черного хода.
     
Ни звука.
     
Видимо, это все-таки не то место. Даже близко не то, подумал Туз, но ведь он проехал всю эту улицу из конца в конец и не видел другого здания, достаточно большого — и достаточно крепкого, — чтобы держать в нем ретромашину. Если только он не промазал кардинально и не угодил в совершенно другую часть города. Он занервничал. Вам надо вернуться к полуночи, сказал мистер Гонт. Если к полуночи вас тут не будет, я очень расстроюсь. А когда я расстроен, я иногда выхожу из себя.
     
Расслабься, велел себе Туз. Он просто старый дурак с плохими зубными протезами. Может быть, даже педик.
     
Но расслабиться он не мог, тем более что он не верил, что мистер Лиланд Гонт — просто старый дурак с плохими вставными зубами. И еще: он совсем не хотел убедиться в обратном.
     
На теперешний момент важно было одно: приближались сумерки, и Тузу вовсе не улыбалось задерживаться в этом злачном районе после наступления темноты. Здесь было что-то не так. И не только из-за пугающих зданий с пустыми, слепыми окнами и обгорелых машин с развороченными внутренностями. Подъезжая к Уиппл-стрит, он не заметил ни одного человека, идущего по тротуару, сидящего у подъезда или выглядывающего из окна… но в то же время его не покидало ощущение, что за ним наблюдают. Ощущение, кстати, до сих пор не прошло: мурашки так и ползали по спине.
     
Казалось, что он уже не в Бостоне. Это место больше походило на гребаную «Сумеречную зону».
     
Если к полуночи вас тут не будет, я очень расстроюсь.
     
Туз сжал кулак и забарабанил в ржавую, плоскую рожу гаражной двери.
     
— Эй! Не хотите взглянуть на новые образцы кухонной посуды?
     
Тишина.
     
На двери была ручка. Он подергал ее. Хоть бы хны. Дверь даже не сдвинулась, не говоря уже о том, чтобы повернуться на ржавых петлях.
     
Туз выдохнул воздух сквозь сжатые зубы и нервно осмотрелся. Его «челленджер» стоял неподалеку, и сейчас больше всего на свете ему хотелось сесть в машину и убраться отсюда как можно скорее. Но он не посмел.
     
Он обошел здание по кругу, но ничего интересного не обнаружил. Вообще ничего. Просто кладка из шлакоблоков, выкрашенная в неприятный сопливо-зеленый цвет. На задней стене гаража было намалевано какое-то странное граффити, и пару секунд Туз смотрел на него, не понимая, почему у него волосы встали дыбом.
     
      
ЙОГ-СОТОТ КРУТ
     
     
кричали поблекшие красные буквы.[28]
     
Он вернулся обратно к двери и задумался. И чего теперь?
     
Поскольку ничего конструктивного ему в голову не пришло, Туз просто залез в свой «челленджер» и сидел там, уставившись в дверь гаража. Потом, не выдержав, он обеими руками нажал на сигнал.
     
В ту же секунду дверь гаража бесшумно поднялась вверх. Туз уставился на нее, раскрыв рот, и первым его побуждением было завести мотор «челленджера» и умчаться отсюда как можно дальше. Для начала подойдет Нью-Мексико. Но потом он вспомнил про мистера Гонта и медленно выбрался из машины. Когда он подошел к гаражу, дверь как раз поднялась до конца.
     
Внутри помещение было ярко освещено дюжиной двухсотваттных лампочек, свисавших с потолка на толстых проводах. Над каждой лампочкой был закреплен жестяной абажур конической формы, поэтому на полу образовалось двенадцать ярких кругов света. В дальнем конце гаража на цементном полу стояла машина, накрытая чехлом. У стены стоял стол, заваленный инструментами. У другой стены были составлены три ящика. Сверху на них стоял старомодный катушечный магнитофон.
     
Больше в гараже не было ничего.
     
— Кто открыл дверь? — сипло спросил Туз. — Кто открыл эту гребаную дверь?
     
Ответа не было.
    
    
     
      
3
     
     
Он загнал «челленджер» внутрь и поставил его у задней стены — места было предостаточно. Потом он вернулся ко входу. На внутренней стороне двери был закреплен пульт. Туз нажал клавишу ВНИЗ. Пустырь, на котором стояло это загадочное здание, постепенно тонул в тенях, и это его нервировало. Ему постоянно мерещились там какие-то передвижения.
     
Дверь встала на место без малейшего звука. Ожидая, когда она закроется до конца, Туз вертел головой в поисках звукового датчика, среагировавшего на его клаксон, но не нашел ничего похожего. Однако он должен был быть — гаражные двери не открываются сами по себе.
     
Хотя, подумал он, если такое дерьмо где и случается в этом городе, то лучше места, чем Уиппл-стрит, не найти.
     
Туз подошел к постаменту из ящиков, увенчанному магнитофоном. «Йог-Сотот крут», — вдруг вспомнил он, и его передернуло. Он понятия не имел, что это за хер такой, Йог-Сотот. Наверное, какой-нибудь растаманский певец с девятнадцатью фунтами дредов на грязном скальпе. Тузу почему-то не нравилось, как звучит это имя. Думать о нем казалось плохой идеей. Даже опасной идеей.
     
На одну из бобин магнитофона была приклеена бумажка. На ней заглавными буквами было написано два слова:
     
      
ВКЛЮЧИ МЕНЯ
     
     
Туз снял бумажку и нажал на кнопку PLAY. Катушки завертелись, и, услышав голос в динамике, Туз даже слегка подскочил. Хотя кого он тут ожидал услышать? Ричарда Никсона?
     
— Привет, Туз, — сказал записанный на пленку голос мистера Гонта. — Добро пожаловать в Бостон. Пожалуйста, сними чехол с моей машины и загрузи туда ящики. В них — мои особые товары, которые, я думаю, скоро понадобятся. Боюсь, один ящик тебе придется положить на заднее сиденье — багажник «таккера» не такой уж вместительный. Твоя машина будет здесь в безопасности, и обратная поездка не доставит никаких проблем. И пожалуйста, помни: чем раньше ты вернешься, тем раньше сможешь начать разведку мест, отмеченных на твоей карте. Приятного путешествия.
     
Все. Только шипение пустой ленты и тонкий свист вращающейся бобины.
     
Туз еще где-то с минуту вслушивался в звуки магнитофона. Ситуация и так была странной… но становилась все страньше и страньше. Мистер Гонт побывал здесь сегодня днем… должен был побывать, потому что он упомянул про карту, а до сегодняшнего утра Туз в глаза не видал ни карты, ни самого мистера Гонта. Может быть, старый стервятник слетал сюда на личном самолете, пока он, Туз, вел машину? Но зачем? И что это все значит?
     
А ведь его здесь не было, подумал Туз. Плевать, возможно, это или нет, но его здесь не было. Взять хотя бы этот проклятый магнитофон. Сейчас такими никто не пользуется. И этим магнитофоном уже давно никто не пользовался. Он весь в пыли. И записка тоже была вся пыльная. Все тут ждало тебя много-много лет. Может, еще с тех пор, когда Пангборн упек тебя в Шоушенк.
     
Да, но это же херня какая-то выходит.
     
Чушь полнейшая.
     
Но несмотря ни на что, глубоко внутри какая-то часть его сознания верила в это. Мистера Гонта сегодня не было в Бостоне. Как говорится, даже рядом не стояло. Мистер Гонт провел весь сегодняшний день в Касл-Роке — Туз это знал, — стоя у окна, рассматривая прохожих, иногда снимая табличку:
     
      
ЗАКРЫТО
      
КОЛУМБОВ ДЕНЬ
     
     
и вешая вместо нее
     
      
ОТКРЫТО
     
     
если приближался клиент — человек, с которым мистеру Гонту хотелось бы «делать бизнес».
     
Но что собой представлял его бизнес?
     
Туз не был уверен, что хочет знать. Но содержимое этих ящиков его очень даже интересовало. Если уж ему придется везти их до самого Касл-Рока, то в конце концов он имел право знать.
     
Он нажал кнопку STOP на магнитофоне и переставил его на пол. Потом взял со стола ломик и молоток. Вернувшись к ящикам, Туз поддел плоским концом ломика крышку одного из них. Гвозди с жалобным скрипом поддались. Содержимое ящика было накрыто толстой промасленной бумагой. Убрав ее, Туз едва не подавился от изумления.
     
Детонаторы.
     
Десятки детонаторов.
     
Может быть, сотни детонаторов, каждый из которых лежит в своем отдельном отсеке.
     
Господи Боже мой, что он собирается делать? Начать Третью мировую войну?
     
Туз заколотил крышку и поставил ящик на пол. Сердце бешено стучало в груди. Потом он открыл второй ящик, ожидая увидеть в нем ровные ряды толстых красных палочек, похожих на шутихи.
     
Но там был не динамит. Пистолеты.
     
Всего дюжины две. Крупнокалиберные автоматические пистолеты. Над ними вился запах заводской смазки. Туз не знал, что это за модель — сделано вроде в Германии, — но знал, что это значит: от двадцати до пожизненного, если его поймают в Массачусетсе. Содружество очень нехорошо относилось к хранению и ношению огнестрельного оружия, и особенно автоматического.
     
Этот ящик он отложил, не забивая крышки. Открыв третий, он обнаружил обоймы к пистолетам.
     
Туз отступил назад, нервно теребя губу рукой.
     
Детонаторы.
     
Автоматические пистолеты.
     
Боезапас.
     
Так это и есть товар?
     
— Нет уж, пожалуйста, без меня, — тихо произнес он, покачав головой. — Я вне игры. Даже и не уговаривай.
     
Мексиканский маршрут казался все предпочтительнее и предпочтительнее. А может быть, даже Рио. Туз не знал, что затеял мистер Гонт — новую мышеловку или новый электрический стул, — но для себя не желал ни того, ни другого. Он смывается отсюда. Прямо сейчас.
     
Его взгляд упал на ящик с пистолетами.
     
И беру с собой одну такую игрушку, подумал он. На всякий случай. Назовем это сувениром на память. Он двинулся к ящику, и в этот момент катушки магнитофона вновь завертелись — сами по себе.
     
— Даже не думай об этом, Туз, — холодно произнес голос мистера Гонта, и Туз невольно вскрикнул. — Не вздумай играть со мной. Если только попробуешь, процедура, которую собирались с тобой провести братья Корсон, покажется тебе увеселительным пикником на природе. Теперь ты мой. Слушай меня, и мы замечательно повеселимся. Слушай меня, и ты отомстишь всем в Касл-Роке, кто когда-нибудь причинил тебе вред… и ты станешь богатым. А пойдешь против меня — будешь обречен на вечную боль.
     
Магнитофон остановился.
     
Взгляд Туза проследил за шнуром питания. Вилка лежала на полу, покрытая толстым слоем пыли.
     
К тому же в стенах не было розеток.
    
    
     
      
4
     
     
Неожиданно Туз успокоился, и это вполне можно было объяснить. Тому, что его эмоциональный барометр застыл, было две причины.
     
Во-первых, Туз как бы отстал от времени. Он чувствовал бы себя как дома, если бы жил в пещере и таскал за волосы жену в свободное от швыряния камней во врагов время. Он был человеком, полностью предсказуемым лишь при столкновении с силой, абсолютно превосходящей его по мощи и по возможностям. Подобные столкновения случались нечасто, но в таких случаях он полностью подчинялся превосходящей силе. Хотя он этого и не осознавал, но именно это качество и удерживало его от побега от братьев Корсон. В людях вроде Туза Мерилла есть только одно желание сильнее потребности доминировать: привычка падать на спину и подставлять незащищенную шею, когда появляется настоящий вожак стаи.
     
Вторая причина была еще проще: он предпочел считать, что все это понарошку. Умом он понимал, что это неправда, но поверить своим чувствам было труднее; Туз не хотел даже задумываться о мире, в котором присутствует мистер Гонт. Гораздо легче — и безопаснее — прекратить лишние мыслительные процессы и тихо заняться своими делами. И если он так поступит, то можно надеяться, что он проснется в своем знакомом мире. В том мире были свои опасности, но это были опасности, которые можно понять.
     
Он забил крышки ящиков с пистолетами и патронами. Потом подошел к накрытой машине и сдернул холщовый чехол, покрытый толстым слоем пыли. Сдернул… и на секунду забыл все на свете, застыв в немом восхищении.
     
Да, это был «таккер», и он был прекрасен.
     
Он был покрашен в канареечно-желтый цвет. Обтекаемый корпус поблескивал хромом на боках и на прорезном бампере. Из середины радиатора смотрела третья фара, а выше нее шел орнамент, похожий на двигатель футуристического экспресса.
     
Туз медленно обошел машину, пожирая ее глазами.
     
По обе стороны багажника стояли хромированные решетки; Туз не знал, для чего они предназначены. Толстые гудийровские покрышки были настолько чистыми, что чуть ли не светились. По крышке багажника вилась мягкая хромовая надпись: «Таккер талисман». Туз не слышал о такой модели. Он всегда думал, что «Торпедо» была единственной машиной, выпущенной Престоном Таккером.
     
«Ну, старичок, у тебя снова проблемы, — машина была без номеров. — И как ты собираешься добраться до Мэна в машине, которая сверкает, как фонарь в ночи, без номеров, с полным багажником оружия и взрывчатки?»
     
Да. ДА! Конечно, это была плохая идея, очень плохая идея… но альтернатива — включавшая в себя разборки с мистером Лиландом Гонтом — казалась намного хуже. К тому же какая разница, это ведь сон.
     
Он вытряс из конверта ключи и подошел к багажнику, тщетно высматривая замочную скважину. Через пару секунд он вспомнил фильм с Джеффом Бриджесом и понял, в чем дело. Как у немецкого «фольксвагена»-«жука» и «шевроле» Корвэйра, у «таккера» сзади был двигатель. А багажник был спереди.
     
Без особых проблем он обнаружил замочную скважину прямо под третьей фарой. Он открыл багажник — там было пусто, за исключением одного предмета: маленькой бутылочки с белым порошком и ложечкой, прикрепленной к крышке цепочкой. К цепочке был прикреплен маленький кусочек бумаги. Туз оторвал его и прочел послание, выписанное маленькими заглавными буквами:
     
      
НЮХНИ МЕНЯ
     
     
Он так и сделал.
    
    
     
      
5
     
     
Чувствуя себя намного лучше после небольшой дозы ни с чем не сравнимого подкрепления от мистера Гонта, расцветившего мозг, как музыкальный автомат Генри Бофорта, Туз погрузил в багажник оружие и детонаторы. Нагнувшись над багажником, он на мгновение замер, чтобы глубоко вдохнуть. У седана был тот самый неповторимый запах новой машины, не похожий ни на что в мире, и, сев за руль, Туз обнаружил, что машина действительно совершенно новая: на табло пробега «талисмана» мистера Гонта значилось 00000,0.
     
Туз повернул ключ в замке зажигания.
     
«Талисман» завелся с низким, грудным, потрясающим рокотом. Сколько лошадок у него под капотом? Судя по звуку — целое стадо. В тюремной библиотеке было много книг по автомобилям, и Туз прочел почти все. «Таккер Торпедо» имел двигатель объемом около трехсот пятидесяти кубических дюймов, как и у большинства машин, выпущенных мистером Фордом с 1948 по 1952 годы. В нем было примерно сто пятьдесят лошадиных сил.
     
В этом автомобиле их было больше. Намного больше.
     
Тузу захотелось выйти, обойти машину и попробовать открыть капот… но от этой идеи повеяло тем же жутковатым чувством, что и от дикого имени: Йог-что-то-там. Не самая удачная мысль. Самое лучшее — отогнать эту штуковину в Касл-Рок, и как можно скорее.
     
Он собрался вылезти, чтобы открыть дверь при помощи пульта, потом нажал на клаксон, просто ради интереса, чтобы посмотреть, что произойдет. И кое-что произошло. Дверь бесшумно въехала под потолок.
     
Нет, тут точно где-то спрятан датчик, сказал он себе, но сам себе не поверил. Впрочем, его это уже и не особенно волновало. Он перешел на первую передачу и медленно вывел машину из гаража. Выехав на разбитую дорогу, ведущую к дыре в заборе, он нажал на гудок и увидел в зеркале заднего вида, что свет в гараже погас и дверь заскользила вниз. Еще Туз разглядел блик на корпусе своего «челленджера», стоявшего носом к стене. У него вдруг возникло странное чувство, что свою машину он больше не увидит. Но его это тоже не волновало.
    
    
     
      
6
     
     
«Талисман» не просто мчался, как молния; казалось, он сам знает дорогу к Сорроу-драйв и повороту на север. Каждый раз поворотники зажигались сами собой. Когда это происходило, Туз просто послушно поворачивал. В мгновение ока жуткие трущобы маленького Кембриджа, где он нашел «таккер», остались позади, а впереди замаячил мост Тобин, более известный как Мост через Волшебную Реку — черный силуэт на темнеющем небе.
     
Туз включил фары, и вокруг машины сразу разлился фонтан света. С поворотом руля поворачивался и сноп света. Эта центральная фара — та еще штучка. Неудивительно, что они разорили несчастного изобретателя этой машины, подумал Туз.
     
Он был уже в тридцати милях к северу от Бостона, когда вдруг заметил, что стрелка уровня топлива лежит на нуле. Он заехал на ближайшую заправочную станцию, стоявшую рядом с шоссе. Парень-заправщик поправил грязной рукой бейсболку и с достоинством подошел к машине.
     
— Хорошая тачка! — сказал он. — Где взяли?
     
Не раздумывая, Туз ответил:
     
— Равнины Ленга, Йог-Сотот Винтедж Моторс.
     
— Чо?
     
— Давай заправляй, сынок. Это тебе не «Что? Где? Когда?».
     
— А! — Парень повнимательнее присмотрелся к Тузу и сразу сделался угодливым и любезным. — Конечно! На раз-два!
     
Он вставил шланг в топливный бак, но насос замолк, отщелкав всего четырнадцать центов. Заправщик попытался залить вручную, но добился лишь того, что бензин вытек наружу и заструился по желтому боку машины.
     
— Ей, похоже, не нужно бензина, — неуверенно сказал заправщик.
     
— Может, и нет.
     
— Может быть, горловина заби…
     
— Вытри бензин с машины. Ты хочешь, чтобы краска вздулась? Да что с тобой?! Давай шевелись!
     
Парень бросился за тряпкой, а Туз пошел в туалет, чтобы «припудрить носик». Когда он вышел, заправщик стоял на порядочном расстоянии от «талисмана», нервно теребя тряпку в руках.
     
Он боится, подумал Туз. Но чего он боится? Меня?
     
Нет, парень в мобиловском комбинезоне даже не смотрел в сторону Туза. Он не сводил взгляда с «таккера».
     
Он хотел прикоснуться к машине, догадался Туз.
     
Он все понял и мрачно усмехнулся.
     
Парень пытался дотронуться до машины, и что-то произошло. Что именно — не так уж и важно. Но оно научило его, что можно смотреть, но не трогать, — вот что имело значение.
     
— Платить не надо, — сказал заправщик.
     
— Еще бы. — Туз сел за руль и быстро уехал. У него появилась новая мысль о «талисмане». С одной стороны, она пугала, с другой стороны, была просто потрясающей. Он подумал, что, может быть, датчик уровня топлива всегда стоит на нуле… и при этом бак всегда полон.
    
    
     
      
7
     
     
Пункт сбора дорожной пошлины на границе Нью-Хэмпшира работает автоматически: бросаешь доллар мелочью (ПЕННИ ПРОСЬБА НЕ БРОСАТЬ) в корзинку, висящую на опоре, и шлагбаум поднимается. Правда, когда Туз подкатил «таккер талисман» к проволочной корзине, зеленый свет зажегся сам по себе вместе с маленькой надписью: ПОШЛИНА ОПЛАЧЕНА, СПАСИБО.
     
— Еще бы, — мурлыкнул Туз, въезжая в Мэн.
     
Оставив позади Портленд, он разогнал «талисман» до восьмидесяти миль в час, причем движок это совершенно не напрягло. Выезжая из Фальмута, он переехал через холм. А как раз под холмом стоял с включенной мигалкой патруль полиции штата. Сквозь лобовое стекло мелькнул торпедовидный силуэт радара.
     
Так, подумал Туз. Попался. Полный пипец. Черт меня подери, и чего это я гнал с таким-то дерьмом в багажнике?!
     
Но он знал чего, и дело было не в кокаине. Не в этот раз. Это сам «талисман». Он сам хотел мчаться. Туз смотрел на спидометр, сбрасывал газ… и через пять минут замечал, что педаль вновь на две трети вдавлена в пол.
     
Он ждал, что патрульная машина сейчас оживет, врубит сирену и бросится в погоню… но этого не случилось. «Таккер» пронесся у них под носом на скорости больше восьмидесяти миль, а эта таратайка даже не сдвинулась.
     
Ладно, может быть, мистер полисмен отходил в кустики.
     
Но Туз прекрасно все понимал. Когда ты видишь торчащий из окна радар, то понимаешь, что парень внутри не спит и готов к погоне. А случилось вот что: полицейский не видел «талисмана». Звучит дико, да. Но это чистая правда. Большая желтая машина с тремя фарами, разрывающими темноту, была невидима для высокотехнологичного оборудования и полиции, которая оным оборудованием пользовалась.
     
Улыбаясь во весь рот, Туз разогнал «таккер талисман» мистера Гонта до ста десяти миль в час. Он прибыл в Касл-Рок в четверть девятого, имея почти четыре часа в запасе.
    
    
     
      
8
     
     
Мистер Гонт вышел из магазина и встал под навесом, наблюдая, как Туз пристраивает «талисман» на парковочной площадке перед «Нужными вещами».
     
— Вы быстро доехали, Туз.
     
— Ага. Машина — что надо.
     
— Да уж, — сказал мистер Гонт и провел рукой по мягким изгибам переднего крыла. — Единственная в своем роде. Вы привезли груз?
     
— Да. Мистер Гонт, я, конечно, понимаю, что ваша машина не совсем обычная, но мне все-таки кажется, что имеет смысл поставить на нее номера, чтобы инспекция не…
     
— В этом нет необходимости, — перебил его мистер Гонт. — Поставьте, пожалуйста, машину в аллее за магазином, позже я с ней разберусь.
     
— Как? Где? — Туз вдруг почувствовал, что не хочет возвращать машину мистеру Гонту. И вовсе не потому, что он оставил свою машину в Бостоне и ему нужен был транспорт для ночных вылазок на раскопки; просто после «талисмана» любая машина, которую он когда-либо водил, включая и «челленджер», казалась никчемной грудой железа.
     
— Это мое дело, — сказал мистер Гонт, невозмутимо глядя на Туза. — Вам будет легче, если вы будете представлять себе свою работу у меня как службу в армии. У вас есть три варианта: правильный, неправильный и мой. И если вы будете всегда придерживаться третьего варианта, избежите многих неприятностей. Все понятно?
     
— Да. Да, все понятно.
     
— Отлично. Теперь подгоните машину к задней двери.
     
Туз зарулил за угол и плавно остановился у узкой аллейки, проходившей за деловыми зданиями западной стороны Главной улицы. Задняя дверь «Нужных вещей» была открыта. Мистер Гонт стоял в конусе желтого света и ждал. Он даже не шевельнулся, чтобы помочь Тузу, пока тот перетаскивал ящики в подсобное помещение, пыхтя от натуги. Сам Туз даже не подозревал, что очень многие покупатели были бы сильно удивлены, увидев эту комнату. Когда мистер Гонт скрывался за бархатной занавеской, отделявшей эту комнату от торгового зала, все они слышали звуки передвигаемых ящиков, шуршание бумаги, стук коробок… но пока Туз не внес туда ящики и не сложил их в дальнем углу, комната была абсолютно пуста.
     
Хотя нет — не совсем пуста. В дальнем углу лежала рыжая норвежская крыса, прижатая пружинной рамкой большой мышеловки. У нее была сломана шея, и передние зубы торчали в оскале смерти.
     
— Молодец, — сказал мистер Гонт, потирая руки и улыбаясь. — Отличная работа, удачный вечер. Вы превзошли все мои ожидания, просто класс.
     
— Спасибо, сэр. — Туз сам не поверил тому, что сказал. Никогда в жизни он никого не называл «сэром».
     
— Вот вам за труды. — Мистер Гонт вручил Тузу маленький коричневый конверт. Туз прощупал его пальцами и ощутил податливую мягкость порошка. — Вы ведь сегодня ночью займетесь поисками? Тут как раз необходимое для поддержания сил количество энергетического порошка, как говорилось в одной старой рекламе.
     
Туз вдруг застыл с ошалелым видом.
     
— О черт! Черт! Я же оставил книгу… книгу с картой… в моей машине! Она в Бостоне осталась! Проклятие!
     
Мистер Гонт улыбнулся.
     
— А по-моему, нет, — сказал он. — По-моему, она в «таккере».
     
— Да нет же, я…
     
— Может, все же проверите?
     
Туз послушался, и, конечно же, книга была в «таккере», лежала на приборном щитке, плотно прижатая к патентованному выпуклому стеклу. «Тайники и клады Новой Англии». Он схватил ее и быстро пролистал. Карта была на месте. Туз уставился на Гонта с отупелой благодарностью.
     
— Ваши услуги мне не понадобятся до завтрашнего вечера, примерно в это же время, — сказал мистер Гонт. — Советую вам светлое время суток провести дома, в Микеник-Фоллс. Вам это будет полезно; боюсь, что сегодня вы ляжете поздно. Если я не ошибаюсь, у вас впереди долгая ночь и вам есть чем заняться.
     
Туз подумал о маленьких крестиках на карте и кивнул.
     
— И еще, — добавил мистер Гонт. — С вашей стороны было бы благоразумнее не попадаться на глаза шерифу Пангборну в ближайшие пару дней. А потом уже можно будет его не бояться. — Его неровные зубы обнажились в широкой, хищной улыбке. — К концу недели большинство вещей, волновавших жителей этого города, потеряют свое значение. А вы как думаете, Туз?
     
— Как скажете, — ответил Туз. Он опять погружался в то сонное, зачарованное состояние и не хотел ему сопротивляться. — Я только не знаю, как мне отсюда уехать.
     
— Все устроено, — улыбнулся мистер Гонт. — Перед магазином стоит машина с ключами в замке зажигания. Машина компании, так сказать. Боюсь, это всего лишь «шевроле» — самый обычный «шевроле», — но он вполне обеспечит приемлемое, ненавязчивое передвижение. Вам бы, конечно, больше понравился телефургон, но…
     
— Телефургон? Какой телефургон?
     
Мистер Гонт пропустил вопрос мимо ушей.
     
— Но, уверяю вас, «шевроле» удовлетворит все ваши транспортные потребности. Только больше, пожалуйста, не нарывайтесь на полицейские патрули. Это обычная машина. И вы так легко не отделаетесь.
     
Туз с удивлением услышал свой собственный голос, который произнес:
     
— Мне бы хотелось иметь машину вроде вашего «таккера», мистер Гонт, сэр. Она просто великолепна.
     
— Ну, может быть, мы и сумеем что-то придумать. Видите ли, Туз, у меня очень простой принцип бизнеса. Хотите узнать какой?
     
— Хочу. — Он не покривил душой.
     
— Все продается. Вот моя философия. Все продается.
     
— Все продается, — как во сне повторил Туз. — Ого! Круто!
     
— Вот именно! Круто! А теперь, Туз, я, наверное, все же поужинаю. Весь день крутился как проклятый, не успел даже поесть, хотя сегодня и выходной. Я бы с удовольствием пригласил вас присоединиться, но…
     
— Ой, нет, я не могу…
     
— Да-да, я понимаю. Вам нужно ехать и копать? Тогда жду вас завтра вечером, с восьми до девяти.
     
— С восьми до девяти.
     
— Да. Как стемнеет.
     
— Когда никто не увидит и никто не узнает, — зачарованно произнес Туз.
     
— Вы поняли самую суть! Спокойной ночи, Туз.
     
Мистер Гонт протянул руку. Туз потянулся, чтобы пожать ее… но тут заметил, что рука не пустая. В ней была зажата та самая рыжая крыса из мышеловки. Туз с отвращением отдернул руку. Он не понял, для чего мистеру Гонту понадобилось подбирать дохлую крысу. Или это не та?
     
Туз решил, что это не важно. Он все равно не собирался обмениваться рукопожатиями с дохлой крысой, будь даже мистер Гонт самым кайфным чуваком на свете.
     
Мистер Гонт улыбнулся:
     
— Простите. С годами я становлюсь все забывчивее. Чуть не отдал вам свой ужин.
     
— Ужин, — пискнул Туз.
     
— Да, мой ужин. — Толстый желтый ноготь раздвинул белый мех на животе у крысы; ее внутренности вывалились на лишенную линий ладонь мистера Гонта. Больше Туз ничего не видел, потому что мистер Гонт зашел внутрь и уже закрывал за собой дверь. — Стоп, а куда я положил сыр?
     
Дверь захлопнулась, щелкнул замок.
     
Туз согнулся пополам, убежденный, что сейчас заблюет собственные ботинки. Желудок сжался, комок подкатил к горлу… и ушел обратно.
     
Потому что он видел не то, что ему показалось, он видел.
     
— Это была шутка, — пробормотал он. — Он достал из кармана резиновую крысу. Просто шутка.
     
Ой ли? А внутренности? А холодная слизь, их покрывавшая? Это что, тоже резиновое?!
     
Ты просто устал, сказал себе Туз. Тебе померещилось, вот и все. Это была резиновая крыса. А все остальное… забудь.
     
В этот момент все странности сегодняшнего дня — заброшенный гараж, самоуправляемый «таккер», даже дикое граффити, ЙОГ-СОТОТ КРУТ, — слились воедино, и мощный голос у него в голове завопил: Удирай отсюда! Убирайся, пока не поздно.
     
Вот это была и правда дикая мысль. Там, в ночи, его поджидали деньги. Много денег. Может быть, это твоя удача, сукин ты сын!
     
Несколько минут Туз стоял в темноте аллеи, словно робот с севшей батареей. Постепенно к нему возвращалось чувство реальности — ощущение самого себя, — и он решил и вправду забыть про крысу. Важен был порошок, важна была карта, наверное, важна была простая бизнес-политика мистера Гонта, и больше ничего. Он не мог допустить, чтобы его занимало что-то еще.
     
Он прошелся до конца аллеи и, обогнув последний дом, подошел к фасаду «Нужных вещей». Магазин был закрыт, свет внутри не горел, как и в других магазинах на Главной улице. «Шевроле-селебрити» стоял прямо перед магазином мистера Гонта, как он и обещал. Туз попытался вспомнить, была ли тут эта машина, когда он вернулся из Бостона в «талисмане», и не смог. Каждый раз, когда он пытался восстановить в памяти последние несколько минут, то натыкался на глухую стену; он помнил только, как протянул руку — совершенно естественное действие, когда тебе предлагают руку для рукопожатия, — и вдруг увидел, что мистер Гонт держит в руке здоровенную дохлую крысу.
     
Теперь я, наверное, все же поужинаю. Я бы с удовольствием пригласил вас присоединиться, но…
     
На это тоже можно было не обращать внимания. «Шеви» стоял, где обещано, а все остальное не важно. Туз открыл дверцу, положил драгоценную книгу на переднее пассажирское сиденье и вытащил ключи из замка зажигания. Потом обошел машину и открыл багажник. В нем крест-накрест лежали кирка и лопата с короткой ручкой. Присмотревшись, Туз обнаружил, что мистер Гонт положил даже пару толстых рабочих перчаток.
     
— Мистер Гонт обо всем позаботился, — сказал он и захлопнул багажник. При этом он заметил наклейку на заднем бампере:
     
      
Я ♥ ВСЯКОЕ СТАРЬЕ
     
     
Туз рассмеялся. Он все еще смеялся, когда переезжал Оловянный мост по направлению к дому старого Требелхорна, где намеревался произвести первые раскопки. Въезжая на холм Пандерли сразу за мостом, он проехал мимо кабриолета, где сидела компания молодых парней, во всю глотку оравших песню «Какой Иисус хороший друг» в полной баптистской гармонии.
    
    
     
      
9
     
     
Среди этих молодых людей был и Лестер Айвенго Пратт. После футбола они с ребятами поехали на озеро Оберн, в двадцати пяти милях от города. Там проходил недельный палаточный фестиваль, и Вик Тремейн сказал, что сегодня в пять вечера состоится молельное собрание и пение гимнов в честь Колумбова дня. Поскольку машина Лестера была у Салли и у них не было никаких планов на сегодняшний вечер — ни кино, ни ужина в «Макдоналдсе» в Южном Париже, — он решил съездить на озеро вместе с Виком и другими ребятами, тоже добрыми христианами.
     
Он, конечно же, знал, почему остальные парни с такой охотой согласились на эту поездку, и причиной тому была не религия — скажем, не только религия. На палаточных фестивалях, кочевавших по северу Новой Англии, начиная с мая и заканчивая большой, на весь штат, ярмаркой в конце октября, — всегда собиралось много красивых девчонок, и хоровое пение (не говоря уже о горячих проповедях и порции доброго христианского духа) способствовало тому, что они становились веселыми и сговорчивыми.
     
Лестер, у которого уже была девушка, взирал на их планы с превосходством давно женатого мужчины, могущего задать жару стайке неопытных молодых бычков. Сам он поехал просто по дружбе, за компанию; кроме того, он никогда не отказывался послушать хорошую проповедь и немного попеть после хорошей беготни по полю со столкновением лбами и пиханием плечами. Это был замечательный способ остыть и расслабиться.
     
Хорошее получилось собрание, единственный минус — слишком много людей в финале пожелали спастись. В результате все затянулось значительно дольше, чем хотелось бы Лестеру. Он собирался позвонить Салли и спросить, не хочет ли она сходить в «Викси» поесть мороженого или попить лимонаду. Девушки, как он заметил, любят спонтанные предложения.
     
Машина проехала Оловянный мост, и Вик высадил Лестера на углу Главной и Уотермилл-лейн.
     
— Отличная была игра, Лес! — крикнул Билл Макфарленд с заднего сиденья.
     
— А то! — со смехом ответил Лестер. — Давайте повторим ее в пятницу. Может быть, мне удастся сломать тебе руку, а не просто растянуть, как сегодня.
     
Четверо парней в машине Вика от всей души заржали над этой шуткой, и Вик надавил на газ. Звуки песни «Иисус — твой друг навеки» постепенно растворились в странном, по-летнему жарком воздухе. Вообще-то каким бы теплым ни было бабье лето, после захода солнца на улице все равно прохладно. А вот сегодня — нет.
     
Лестер медленно пошел к дому. У него ныло все тело, он жутко устал, но все равно был доволен сегодняшним днем. Все дни хороши, если ты отдал сердце Иисусу, но есть дни, которые лучше и удачнее всех остальных. Сегодня случился как раз такой день, и сейчас Лестеру хотелось лишь одного: принять душ, позвонить Салли и залезть под одеяло.
     
Он смотрел в небо на звезды, пытаясь разглядеть созвездие Ориона, когда сворачивал с тротуара к дому. Вследствие этого он со всего маху врезался яйцами в багажник собственного «мустанга».
     
— У-у-уф!!! — завопил Лестер Пратт. Он отпрыгнул назад, схватившись за больное место. Через какое-то время он смог поднять голову и взглянуть на свою машину, хотя в глазах по-прежнему плясали искры. Какого хрена она тут делает, его машина?! «Хонда» Салли выйдет из ремонта не раньше среды, а скорее всего в четверг-пятницу — праздники и все такое.
     
Но тут до него дошло. Салли была у него! Она приехала, пока он отсутствовал, и сейчас ждет его! Может быть, она решила, что сегодня — именно та ночь! Секс до свадьбы — вещь, конечно, неправильная, но нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. И если Салли согласна, он был готов пойти на такой грех.
     
— Вот так дела! — с энтузиазмом вскричал Лестер Пратт. — Моя сладкая Салли в чем мать родила!
     
Он досеменил до крыльца, все еще сжимая руками мошонку. Кстати, теперь она ныла не только от боли, но и от предвкушения. Вынув ключ из-под коврика, Лестер вошел в дом.
     
— Салли? Салли, ты где? Извини, я опоздал… мы с ребятами ездили на фестиваль на озере Оберн и…
     
Он прислушался. Ответа не было, а это значит, что ее тут нет. Если только…
     
Лестер взлетел вверх по лестнице (насколько это позволяло его состояние). Он надеялся найти ее спящей в постели. Она откроет глаза и сядет, простыня соскользнет с ее чудной груди (которую он щупал — ну, скажем так, условно, — но еще ни разу не видел); она протянет к нему руки, широко распахнет свои прекрасные сонные васильковые глаза, и к тому времени, как часы пробьют десять, они оба расстанутся со своей девственностью.
     
Но Салли не было в спальне. Одеяло и простыня валялись на полу, впрочем, как всегда; Лестер был из тех людей, которые не могут просто проснуться и встать с постели — они выскакивают из кровати, сметая все на своем пути, они жаждут не только встретить новый день, но и столкнуться с ним, вытолкать на газон, заставить подавиться мячом.
     
Лестер спустился вниз с задумчивой складкой на широком, открытом лице. Машина была здесь, а Салли — нет. Что это значит? Он понятия не имел, но ему это очень не нравилось.
     
Он включил лампочку над крыльцом и вышел наружу, чтобы осмотреть машину — может, Салли оставила записку. Спустившись с крыльца, он застыл на месте. Записка и вправду была. Через все лобовое стекло — ярко-розовой краской, наверное, из его собственного гаража — заглавными буквами:
     
      
КАТИСЬ ТЫ К ЧЕРТУ, ЛЖИВЫЙ УБЛЮДОК
     
     
Лестер простоял на крыльце целую вечность, вновь и вновь перечитывая послание своей невесты. Молельное собрание? Из-за этого весь сыр-бор? Она что, решила, что он поехал на молельное собрание на озеро Оберн, чтобы знакомиться с девками? Несчастному пришла в голову только эта причина. Глупость какая-то, полный бред.
     
Он зашел в дом и позвонил Салли. Телефон издал дюжины две звонков, но трубку никто не взял.
    
    
     
      
10
     
     
Салли знала, что он позвонит, и поэтому напросилась переночевать у Ирен Лютьенс. Ирен, чуть ли не лопавшаяся от любопытства, сказала, что да, конечно, какой вопрос. Салли была настолько взволнована чем-то, что выглядела просто ужасно. Ирен не поверила своим глазам, но так оно и было.
     
Салли вовсе не собиралась откровенничать с Ирен или с кем-то еще. Все это было слишком ужасно, слишком позорно. Эту тайну она унесет с собой в могилу. Поэтому первые полчаса она не отвечала на вопросы Ирен. А потом рассказ полился сам собой вместе с горячим потоком слез. Ирен обнимала ее, успокаивала и слушала, округлив глаза от удивления.
     
— Ничего-ничего, — мурлыкала Ирен, укачивая Салли. — Ничего, Салли, Иисус любит тебя, даже если этот мерзавец — нет. И я люблю. И преподобный Роуз тоже любит. Ты же оставила кое-что на память этой перекачанной скотине?
     
Салли закивала головой, шмыгая носом, и Ирен погладила ее по голове. Ирен не могла дождаться утра, чтобы начать обзванивать подружек. Они просто не поверят! Ирен жалела Салли — нет, правда жалела, — но она обрадовалась случившемуся. Салли была слишком красивой и слишком невинной, прямо святой до чертиков. И так приятно видеть ее падение и несчастье.
     
А Лестер был самым красивым парнем в их церкви. Если они с Салли расстанутся, вдруг он положит на меня глаз? подумала Ирен. Иногда он так на меня смотрит, словно гадает, какое на мне белье, так что все возможно…
     
— Я себя чувствую просто ужасно! — рыдала Салли. — Это такая грязь!
     
— Конечно, дорогая, — сказала Ирен, гладя ее по волосам и продолжая укачивать. — Эта фотография с письмом все еще у тебя?
     
— Я их сожгла! — прорыдала Салли в мокрый бюст Ирен, и новый вал печали и горя накрыл ее с головой.
     
— Конечно, сожгла, — промурлыкала Ирен. — И правильно сделала.
     
Плакса несчастная, могла хотя бы подождать, пока я не посмотрю, подумала она.
     
Салли провела ночь в комнате для гостей, почти не смыкая глаз. Поток слез иссяк, так что большую часть ночи она пролежала, уставившись сухими глазами в темноту, охваченная темными и жестоко-умиротворяющими фантазиями страшной мести, придумать которую может лишь брошенный и потерявший былую самоуверенность влюбленный.
    
   
   
    
     
Глава пятнадцатая
    
    
     
      
1
     
     
Первый клиент «по специальному приглашению» явился к мистеру Гонту ровно в восемь часов утра во вторник. Это была Люсиль Данхем, одна из официанток в забегаловке у Нан. Люсиль была охвачена глубокой и безнадежной страстью к черному жемчугу в витрине «Нужных вещей». Она знала, что не может даже надеяться когда-либо приобрести такую дорогую вещь — даже через миллион лет. Особенно с той зарплатой, которую ей платит сквалыга Нан Робертс. Однако мистер Гонт предложил ей обсудить этот вопрос наедине — без того, чтобы полгорода заглядывало им через плечо и прислушивалось (фигурально выражаясь), — и Люсиль заглотнула наживку, как голодная рыба весной набрасывается на блесну.
     
В восемь двадцать она вышла из «Нужных вещей» с оторопелой, завороженной радостью на лице. Ожерелье из крупного черного жемчуга досталось ей по невероятной цене: тридцать восемь долларов пятьдесят центов. Ну, правда, она еще пообещала разыграть — совершенно безобидно — этого накрахмаленного министра-баптиста Уильяма Роуза. Это она сделает легко, одной левой; даже с удовольствием. Этот надутый мистер, постоянно цитирующий Библию, ни разу не оставил ей на чай даже десяти центов. Ни разу! Люсиль (правоверная методистка, не имевшая ни малейшего желания трясти хвостом под эти буги-вуги в пятницу) знала, что каждому воздастся на небесах по заслугам его; а вот преподобный Роуз, наверное, и не слышал, что отдавать — это богоугоднее, чем принимать.
     
Ну ладно, она ему отплатит… к тому же шутка и вправду была безобидная. Так сказал мистер Гонт.
     
Сей джентльмен проводил ее взглядом с приятной улыбкой на лице. День обещал быть крайне напряженным: встречи с покупателями каждые полчаса плюс масса телефонных звонков. Карнавал был хорошо подготовлен. Главный аттракцион успешно прошел проверку; время общего старта не за горами. Как всегда, когда доходило до этой стадии, где бы это ни происходило — в Ливане, Анкаре, западных провинциях Канады или прямо под боком, в Хиксвилле, — всегда ощущение было такое, что в сутках слишком мало часов. Тем не менее он старался сделать все, что в его силах, чтобы добиться цели, ведь руки в работе — счастливые руки, труд облагораживает, и…
     
…и если его старые глаза ему не изменяли, второй сегодняшний покупатель, Иветт Гендрон, уже спешил сюда.
     
— Долгий и трудный, такой трудный день, — пробормотал мистер Гонт и изобразил на лице широкую, приветственную улыбку.
    
    
     
      
2
     
     
Алан Пангборн прибыл в участок ровно в восемь тридцать. Там его уже дожидалась записка, прилепленная к телефонному аппарату. В семь сорок пять звонил Генри Пейтон из полиции штата. Он просил, чтобы Алан как можно скорее ему перезвонил. Алан уселся в кресло, плечом прижал трубку к уху и нажал кнопку автодозвона. Из верхнего ящика стола он достал четыре серебряных доллара.
     
— Привет, Алан, — сказал Генри. — Боюсь, у меня плохие новости о твоем двойном убийстве.
     
— О, оказывается, теперь это мое двойное убийство, — сказал Алан. Он зажал четыре монеты в кулак, сжал его и раскрыл ладонь. Теперь их стало три. Откинувшись в кресле, он положил ноги на стол. — Наверное, новости очень плохие.
     
— Ты, кажется, не удивлен.
     
— Не-а. — Он опять сжал кулак и «выдавил» нижний доллар из стопки. Эта операция требовала особого мастерства… но Алану его было не занимать. Серебряный доллар выскользнул у него из кулака и скрылся в рукаве. Там он тихонько звякнул о первую монету — на реальном представлении этот звук был бы скрыт всякой магической болтовней. Теперь на раскрытой ладони лежали всего две монеты.
     
— Может, поделишься соображениями? — раздраженно спросил Генри.
     
— Последние два дня я очень много об этом думал, — сказал Алан. На самом деле все было гораздо хуже: с того момента в воскресенье, когда он увидел, что одна из убитых женщин — Нетти Кобб, он постоянно думал об убийстве. Оно не давало ему покоя даже во сне, и ощущение, что не все так просто, как кажется, постепенно перешло в уверенность. Поэтому звонок Генри Алан воспринял не как неприятность, а как облегчение, поскольку этот звонок избавил его от необходимости звонить самому.
     
Он сжал руку с монетами.
     
Звяк.
     
Открыл ладонь. Один доллар.
     
— И что тебя озадачило? — спросил Генри.
     
— Все, — просто ответил Алан. — Начиная с того, что все это вообще произошло. Больше всего меня раздражает, как работают временные рамки преступления… или, вернее сказать, не работают. Я все пытаюсь представить себе, как Нетти Кобб приходит домой, находит свою собаку убитой, а потом сидит и пишет эти записки. И знаешь что? У меня никак не получается. И с каждой неудачной попыткой я все больше задумываюсь, сколько еще упустил из виду.
     
Алан еще раз сжал кулак, потом разжал, и его ладонь оказалась пуста.
     
— Ага. Тогда, может быть, мои плохие новости, наоборот, тебя обрадуют. Я не знаю, кто убил собаку миссис Кобб, но почти точно это была не Вильма Ержик.
     
Алан сдернул ноги со стола. Монеты вылетели из рукава и просыпались на стол редким серебряным дождем. Одна из них докатилась до края и начала падать. Алан стремительно выбросил руку и подхватил ее на лету.
     
— Генри, давай выкладывай все, что есть.
     
— Ладно. Начнем с собаки. Ее обследовал Джон Палин, ветеринарный врач из Южного Портленда. Он у нас вроде Генри Райана, только для животных. Так вот, он утверждает, что, поскольку штопор попал точно в сердце и пес умер практически мгновенно, можно примерно установить время смерти.
     
— Это мне нравится, — сказал Алан. Он подумал о романах Агаты Кристи, которые пачками читала Энни. Судя по этим романам, любой дышащий на ладан деревенский доктор мог с легкостью определить, что смерть наступила между половиной пятого и пятнадцатью минутами шестого. Проработав в правоохранительных органах более двадцати лет, Алан знал более реальный ответ на вопрос о времени смерти: «Где-то на прошлой неделе. Или на позапрошлой…»
     
— Да неужели? В общем, доктор Палин утверждает, что собака умерла между десятью и двенадцатью. А Питер Ержик говорит, что, когда он вошел в спальню, чтобы переодеться для церкви — в самом начале одиннадцатого, — его жена принимала душ.
     
— Да, но мы и так знали, что времени у нее маловато, — сказал Алан. Он был немного разочарован. — Ведь этот парень, Палин, он допускает какую-то погрешность, если только не считает себя Господом Богом. Чтобы Вильма идеально смотрелась, всего-то и нужно пятнадцать минут.
     
— Да? И как она тебе, Алан? Смотрится?
     
Пангборн подумал, потом тяжело вздохнул:
     
— Сказать по правде, старик, не смотрится она. Никак не смотрится. — Алан помолчал и заставил себя добавить: — Но все равно глупо было бы пересматривать дело на основании отчета какого-то собачьего доктора и временной вилки в пятнадцать минут.
     
— Ладно, перейдем к записке под штопором. Помнишь ее?
     
— «Я никому не позволю закидывать грязью мои чистые простыни. Я же тебе говорила, что достану тебя!»
     
— Слово в слово. Эксперт-графолог в Августе все еще с ней колупается, но Питер Ержик дал нам образец почерка жены. Ксерокопии записки и образца почерка сейчас передо мной. Они не совпадают. Вообще никак!
     
— Чушь какая-то!
     
— А вот и не чушь. Я думал, что ты-то как раз и не удивишься.
     
— Я знал, что здесь что-то не так, но меня больше всего смущали эти камни с записками. По времени все очень тесно, конечно, и это тоже меня беспокоило, но не так сильно, как эти проклятые камни. Просто это похоже на Вильму. Ты уверен, что она не изменила почерк? — Он сам не верил тому, что сказал — идея анонимности совершенно не вписывалась в Вильмин стиль. Но следовало учесть и такую возможность.
     
— Я? Я уверен. Но я не эксперт и в суде свидетельствовать не буду. Поэтому записка сейчас у графолога.
     
— И когда он составит отчет?
     
— А кто знает? Пока попробуй поверить мне на слово, Алан. Это две большие разницы. Ничего общего.
     
— Хорошо, если это не Вильма, значит, это был кто-то, кто хотел, чтобы Нетти поверила, будто это она. Но кто? И зачем? Зачем, ради всего святого?
     
— Вот этого я тебе не скажу, дорогой. Но у меня есть еще кое-что.
     
— Давай добивай. — Алан ссыпал доллары обратно в ящик и изобразил на стене высокого, тощего мужчину в цилиндре. Тот проковылял в сторону двери, а на обратном пути цилиндр превратился в трость.
     
— Кто бы ни убил эту собаку, он оставил кровавые отпечатки пальцев на внутренней ручке входной двери дома Кобб. Вот такие дела.
     
— Тысяча чертей!
     
— Полсотни — самое большее, на что можно рассчитывать. Они смазаны, отпечатки. Видимо, подозреваемый их оставил, когда уже выходил из дома.
     
— Совсем не годятся?
     
— Мы сняли несколько фрагментов, которые могут сгодиться, хотя опять же не факт, что суд их примет. Мы послали их в дактилоскопическую лабораторию ФБР в Виргинии. Они такое там вытворяют с частичными отпечатками… но они страшные тормоза. Результатов придется ждать дней десять, не меньше. Я сам сравнил эти отпечатки с отпечатками, снятыми нашим вечно задумчивым судмедэкспертом.
     
— Не сходятся?
     
— Это как с почерком, Алан. Сравнить части с целым. И если я с чем-то подобным попробую выйти в суд, защита мне голову отгрызет. Но раз уж мы, так сказать, сидим в куче дерьма, то я скажу прямо: они не имеют вообще ничего общего. Размер, например. У Вильмы Ержик руки были маленькие. А отпечатки оставлены человеком с большими руками. Даже делая скидку на то, что все смазано, руки просто гигантские.
     
— Мужские?
     
— Я уверен. Но еще раз повторяю: я не пойду с этим в суд.
     
— Это не важно. — На стене появился маяк из тени, который тут же превратился в пирамиду. Пирамида раскрылась, как цветок, и стала гусем, летящим на фоне солнца. Алан попытался представить себе лицо мужчины — не Вильмы Ержик, а мужчины, — забравшегося в дом Нетти воскресным утром. Мужчины, убившего штопором Неттиного Бандита и подставившего Вильму. Ничего, кроме расплывчатых теней. — Генри, кому такое могло прийти в голову, если не Вильме?
     
— Понятия не имею. Зато у нас может быть свидетель инцидента с камнями.
     
— Что?! Кто?!
     
— Я сказал может быть, помнишь?
     
— Я слышал, что ты сказал. Не зли меня, кто это?
     
— Ребенок. Одна дама, живущая по соседству с Ержиками, услышала шум и вышла на крыльцо посмотреть, что происходит. Она говорит, что подумала, может быть, «эта сука» — ее слова — окончательно взбесилась и выкинула мужа в окно. Она увидела, как какой-то мальчик испуганно улепетывает на велосипеде от дома Ержиков. Дама спросила у него, что там происходит. Парень ответил, что ему кажется, будто миссис и мистер Ержик скандалят. Поскольку соседка думала так же и шум к тому времени прекратился, она как-то об этом и позабыла.
     
— Наверное, это Джиллиан Мислабурски, — сказал Алан. — Дом с другой от Ержиков стороны пустует, выставлен на продажу.
     
— Точно. Джиллиан Мислахренски. У меня записано.
     
— А что за мальчик?
     
— Не знаю. Она его узнала, но не смогла вспомнить имя. Говорит, он живет по соседству, может быть, в том же квартале. Мы его найдем.
     
— Сколько лет?
     
— Говорит, между одиннадцатью и четырнадцатью.
     
— Генри! Будь другом, дай мне его найти. Очень тебя прошу.
     
— Давай, — мгновенно согласился Генри, и Алан расслабился. — Я вообще не понимаю, почему мы должны вести эти расследования, когда преступление случается прямо в столице округа. В Портленде и Бангоре этим занимаются самостоятельно, а почему в Касл-Роке нельзя? Бог ты мой, я даже не знал, как произносится фамилия этой женщины, пока ты не сказал!
     
— В Роке много подводных камней, — рассеянно произнес Алан. Он оторвал розовый бланк предупреждения и записал на обратной стороне: Джилл Мислабурски и Мальчик, 11–14.
     
— Если мои ребята найдут этого парня, он увидит три больших джипа полиции штата и так напугается, что забудет обо всем на свете, — сказал Генри. — А тебя он скорее всего знает. Ты же ходишь по школам и устраиваешь там беседы?
     
— Да, по программе «Скажем „нет“ наркотикам» и в День закона и безопасности.
     
Алан покопался в памяти, пытаясь припомнить мальчишек, живущих в том же квартале, что Ержики и Мислабурски. Если Джилл Мислабурски его узнала, но не знала имени, скорее всего это значит, что парень живет за углом или на Понд-стрит. Алан поспешно накорябал на листке бумаги три фамилии: Делуа, Раск, Беллингем. Были, наверное, и еще дети подходящего возраста, которых он с ходу не вспомнил, но для начала хватит и этих троих. Быстрый опрос наверняка выявит того, кого надо.
     
— Джилл сказала, в котором часу она слышала шум и видела мальчика? — спросил Алан.
     
— Она не уверена, но думает, что после одиннадцати.
     
— Значит, это были не Ержики, потому что Ержики в это время были на мессе.
     
— Правильно.
     
— Тогда это был наш таинственный камнемет.
     
— Снова в самую точку.
     
— Вот кто действительно странный тип.
     
— Три правильных ответа подряд. Еще один ответ, и ты выиграешь тостер.
     
— А вдруг тот парнишка видел, кто это был?
     
— Обычно в таких случаях я говорю: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой», но эта дама, Мислабурски, сказала, что он был напуган, так что это не исключено. Если он видел, кто там кидался камнями, то ставлю виски и пиво, что это была не Нетти Кобб. Я думаю, кто-то стравил их между собой. Просто так. Ради забавы.
     
Но Алан, знавший свой город лучше, чем Генри, решил, что подобное невозможно.
     
— А может быть, это сам паренек? — сказал он. — Может, поэтому он был напуган? Тогда у нас на руках обычный случай вандализма.
     
— В мире, где есть Майкл Джексон и урод вроде Аксла Роуза, возможно все, — сказал Генри. — Но ты же знаешь, что вероятность обычного вандализма была бы намного выше, будь парнишке лет этак шестнадцать-семнадцать.
     
— Да, — согласился Алан.
     
— И зачем вообще строить предположения, если ты можешь найти мальчишку? Ты ведь можешь, да?
     
— Я уверен. Но хочу дождаться конца уроков, если ты не против. Сам знаешь, пугать его — вовсе не лучший вариант.
     
— Я согласен; наши две дамочки никуда не убегут, только в могилу. Тут, правда, полно репортеров, но это мелочь. Я их, как мух, отгоню.
     
Алан выглянул в окно как раз вовремя, чтобы заметить микроавтобус телевизионщиков из WMTW-TV, который медленно катил по Главной, направляясь, очевидно, к парадному входу в здание суда, тут же за углом.
     
— Да, они и сюда добрались, — сказал он.
     
— Сможешь перезвонить мне к пяти?
     
— К четырем, — сказал Алан. — Спасибо, Генри.
     
— Не за что, — ответил Генри Пейтон и повесил трубку.
     
Алан едва не сорвался с места, чтобы разыскать Норриса Риджвика и обо всем ему рассказать. Но потом он вспомнил, что Норрис в данную минуту скорее всего отмораживает себе задницу посреди озера Касл, сжимая в руке свою новую удочку.
     
Он еще немного поупражнялся с теневым зверинцем и встал. На душе почему-то было неспокойно. Не мешало бы проехаться по кварталу, где случилось двойное убийство. Может, когда он увидит эти дома, ему в голову придет еще пара семей, где есть мальчики подходящего под описание возраста… и кто знает? Может быть, то, что Генри Пейтон сказал про детей, также подходит и к польским женщинам среднего возраста, покупавшим себе одежду в «Лейн Брийант». Память Джилл Мислабурски может выдать результаты получше, если вопросы будет задавать кто-то знакомый.
     
Алан уже потянулся за форменной фуражкой, висевшей на верхнем крючке вешалки, но, подумав, оставил ее на месте. Будет лучше, решил он, если он будет выглядеть полуофициально. И даже, уж если на то пошло, стоит взять «универсал», а не патрульную машину.
     
Он вышел из кабинета и растерянно замер посреди приемной. Джон Лапуант превратил свой стол и все пространство вокруг в подобие противопаводковых заграждений. Везде были свалены бумаги. Ящики громоздились друг на друга на столе у Джона, изображая из себя Вавилонскую башню. Все это шаткое сооружение грозило обвалиться в любую секунду. И Джон, обычно самый приветливый и веселый из всех полицейских в участке, сидел весь багровый и матерился.
     
— Джонни, я сейчас вымою тебе рот с мылом, — усмехнулся Алан.
     
Джон вздрогнул и обернулся. Он улыбнулся в ответ, но как-то растерянно и стыдливо.
     
— Извини, Алан, я…
     
Но Алан уже сорвался с места. Он пересек комнату с той же гибкой, бесшумной стремительностью, которая так поразила Полли в среду вечером. У Джона Лапуанта отвисла челюсть. Но краем глаза он все же успел заметить, куда метнулся Алан: два выдвижных ящика, которые он составил на столе, начали съезжать.
     
Алан двигался достаточно быстро и сумел избежать полной катастрофы, но падения верхнего ящика он предотвратить не смог. Тот приземлился ему на ногу; во все стороны полетели бумаги, скрепки, резинки и скобки для степлера. Два остальных ящика Алану удалось прижать руками к краю стола.
     
— Святой Иисусе! Ничего себе бросок, Алан! — выдохнул Джон.
     
— Спасибо, Джон, — сказал Алан, болезненно улыбаясь. Ящики начали соскальзывать вниз. Прижимать их не имело смысла, от этого отъезжал сам стол. К тому же у него ныла ступня, ушибленная первым ящиком. — Можешь высказать мне все свои комплименты, я их с удовольствием выслушаю. Но в перерывах, если тебе не трудно, убери этот проклятый ящик с моей ноги.
     
— О! Черт! Конечно! Конечно! — Джон бросился поднимать ящик. Он сделал это с таким усердием, что нечаянно толкнул Алана. Шериф потерял тщательно высчитанный момент давления на ящики. Они обрушились вниз и тоже приземлились ему на ногу.
     
— Ооо! — взвыл Алан. Он потянулся к правой ступне, но решил, что левая болит сильнее. — Идиот!
     
— Боже, Алан, извини!
     
— Что у тебя там было? Половина каменоломни округа?
     
— Я просто давно не убирался в столе.
     
Джон виновато улыбнулся и принялся как попало запихивать бумаги и конторскую ерунду обратно в ящики. Его в общем-то симпатичное лицо горело, как огонь. Он встал на колени и нырнул под стол Клата, чтобы собрать скрепки и бумаги, залетевшие туда, и при этом свалил высокую стопку форм и рапортов, которую сам же нагромоздил на полу. Теперь приемная полицейского участка походила на местность, пострадавшую от торнадо.
     
— Упс! — сказал Джон.
     
— Упс, — повторил за ним Алан, сидя на столе Норриса Риджвика и пытаясь массировать пальцы ног через тяжелые форменные ботинки из толстой кожи. — Упс — это хорошо. Очень точное описание ситуации. Я всегда именно так и представлял себе «Упс».
     
— Извини, — снова сказал Джон, извиваясь на животе под столом и сгребая разбросанные по полу канцелярские принадлежности. Алан не знал, плакать ему или смеяться. Ноги Джона дергались туда-сюда, еще больше разбрасывая бумаги по полу.
     
— Джон, вылезай оттуда! — сказал Алан. Он пытался сдержать смех, но понимал, что эту битву он скорее всего проиграет.
     
Лапуант дернулся. Его голова неслабо стукнулась снизу о крышку стола. Еще одна стопка бумаги, лежавшая на самом краю, чтобы дать место ящикам, полетела вниз. Большая часть просто шлепнулась на пол, а пара десятков листков еще слегка попорхала в воздухе.
     
Так он весь день будет тут убираться, обреченно подумал Алан. А может, неделю.
     
Больше сдерживаться не было сил. Алан расхохотался. Энди Клаттербак, сидевший в кабинке диспетчера, вышел посмотреть, что происходит.
     
— Шериф? — спросил он. — Все в порядке?
     
— Да, — сказал Алан. Он посмотрел на рапорты и формы, разбросанные по всем доступным поверхностям, и снова расхохотался. — Джон решил разобраться с бумагами, вот и все.
     
Джон выполз из-под стола и выпрямился. Он выглядел как человек, страстно желающий, чтобы его выставили на всеобщее порицание или хотя бы заставили сделать сорок отжиманий. Вся его прежде безукоризненная форма была покрыта пылью, и это заставило Алана, несмотря на все веселье, сделать мысленную зарубку — с тех пор как Эдди Варбертон мыл полы под столами, прошло слишком много времени. Потом он снова расхохотался. Просто не мог сдержаться. Клат растерянно переводил взгляд с Алана на Джона и обратно, не понимая, в чем дело.
     
— Ладно, — сказал Алан, в конце концов взяв себя в руки. — Джон, а что ты вообще ищешь? Святой Грааль? Потерянную гармонию? Что?
     
— Свой бумажник, — ответил Джон, безуспешно пытаясь очистить форменную куртку. — Не могу найти свой проклятый бумажник.
     
— Машину проверил?
     
— Обе. — Джон с отвращением посмотрел на астероидный пояс из бумаг, окружавших его стол. — Патрульную машину, в которой я дежурил вчера вечером, и свой «понтиак». Но иногда, когда я сижу в офисе, я убираю его в ящик стола, потому что он оттопыривает задний карман. Ну, я и решил поискать в столе…
     
— Джон, он бы не так оттягивал тебе задницу, если бы ты не пихал в него что ни попадя, — заметил Энди Клаттербак.
     
— Клат, — сказал Алан, — иди поиграйся в машинке.
     
— Чего?
     
Алан закатил глаза.
     
— Иди займись чем-нибудь. Мы с Джоном тут сами управимся; нас учили вести расследования. Если у нас ничего не получится, мы тебя обязательно позовем.
     
— Ну конечно. Я же помочь хотел. Видел бы ты его бумажник. Выглядит, словно в нем целая библиотека Конгресса упихана. Я вообще…
     
— Спасибо за конструктивное замечание, Клат. Увидимся позже.
     
— Ладно, — сказал Клат. — Всегда рад помочь. Пока, уважаемые.
     
Алан опять закатил глаза. Он был готов снова расхохотаться, но на этот раз смог с собой совладать. Судя по несчастному выражению лица Джона, для него эта утрата была нешуточной. Он был смущен, но лишь частично. Алан сам пару раз терял бумажник и знал это хреновое чувство. Потеря денег и последующая возня с восстановлением кредитных карточек — только малая часть предстоящего геморроя, причем не обязательно худшая. Ты раз за разом вспоминаешь всякие мелочи, запиханные в бумажник, которые могут показаться ненужным мусором постороннему человеку, но для тебя будут невосполнимы.
     
Джон сел на корточки и принялся собирать бумаги, сортируя их и укладывая в пачки. Вид у него был безутешный. Алан начал ему помогать.
     
— Алан, ноги сильно ушиб?
     
— Нет. Ты же знаешь, эти ботинки… все равно что надеть на ноги покрышки от трактора. Сколько было в бумажнике?
     
— Да баксов двадцать, не больше. Но я купил охотничью лицензию, и она была там. И кредитная карточка. Теперь придется звонить в банк и говорить, чтобы ее заблокировали. Но больше всего мне жалко фотографии. Мама с папой, сестры… ну ты знаешь. Все такое.
     
Разумеется, дело было вовсе не в фотографиях матери, отца или одной из его сестер; он убивается из-за той, на которой был снят с Салли Рэтклифф. Клат щелкнул их на ярмарке месяца за три до того, как Салли порвала с Джоном в пользу этого твердолобого Лестера Пратта.
     
— Ну, это-то как раз вернется, — сказал Алан. — Деньги и карточку ты уже не увидишь, но бумажник и фотографии рано или поздно всплывут. Обычно так и бывает. Ты же сам знаешь.
     
— Да, — вздохнул Джон. — Я просто… Черт, я все пытаюсь вспомнить, был ли бумажник у меня сегодня утром, когда я пришел на работу. И ничего не выходит.
     
— Надеюсь, он найдется. Повесь объявление о пропаже.
     
— Так и сделаю. И уберу весь это бардак.
     
— Я знаю, Джон. Успокойся.
     
Качая головой, Алан вышел на стоянку.
    
    
     
      
3
     
     
Над дверью «Нужных вещей» звякнул маленький серебряный колокольчик, и Бабз Миллер, привилегированный член бридж-клуба с Эш-стрит, несколько застенчиво вошла внутрь.
     
— Миссис Миллер! — приветствовал ее мистер Гонт, склонившись над листом бумаги, что лежал рядом с кассовым аппаратом. Он поставил на листочке маленькую галочку. — Как славно, что вы зашли! Как раз вовремя! Вас ведь интересовала музыкальная шкатулка? Отличная работа.
     
— Да, я хотела поговорить о шкатулке, — кивнула Бабз. — Но она, наверное, уже продана. — Ей было трудно представить, как такую прелесть можно было не купить. От одной этой мысли у нее замирало сердце. Мелодия, которую играла шкатулка, та, которую так и не смог вспомнить мистер Гонт… Бабз, кажется, знала, что это за мелодия. Однажды она танцевала под эту музыку в павильоне на Старом пляже в Орчарде с капитаном футбольной команды, а чуть позже, тем же вечером, она добровольно отдала ему свою девственность пред ликом великолепной майской луны. Он довел ее до первого и последнего в ее жизни оргазма, воспоминание о котором до сих пор бурлило в ее жилах, и та самая музыка пульсировала у нее в голове, как раскаленная проволока.
     
— Нет, пока не продана, — сказал мистер Гонт. Он достал шкатулку из стеклянного ящика, где она скрывалась за «Полароидом», и поставил ее на прилавок. При виде сокровища лицо Бабз озарилось улыбкой.
     
— Я не могу себе позволить такую покупку, — сказала она, — по крайней мере прямо сейчас. Но мне она очень нравится, правда, мистер Гонт, и если бы можно было выплачивать ее стоимость по частям… если такая возможность есть…
     
Мистер Гонт улыбнулся. Это была элегантная, располагающая улыбка.
     
— Мне кажется, вы зря волнуетесь, — сказал он. — Мне кажется, вас приятно удивит цена этой шкатулки, миссис Миллер. Очень удивит. Присаживайтесь. Давайте поговорим.
     
Она села.
     
Он подошел к ней.
     
Их взгляды встретились.
     
У нее в голове вновь зазвучала полузабытая мелодия.
     
И она потерялась в этой мелодии.
    
    
     
      
4
     
     
— Теперь я вспоминаю, — сказала Алану Джиллиан Мислабурски. — Это был мальчик Расков. Билли, кажется, его зовут. Или Брюс.
     
Они стояли у нее в гостиной, где царил громадный телевизор «Сони» и гигантское гипсовое распятие над ним. На экране мелькала Опра. Судя по тому, как Иисус выкатил свои гипсовые глаза под терновым венцом, он предпочитал Джеральдо. Или «Бракоразводный процесс». Миссис Мислабурски предложила Алану кофе, от которого он отказался.
     
— Брайан, — подсказал он.
     
— Точно! — оживилась она. — Брайан!
     
На ней был все тот же ядовито-зеленый халат, но уже без красного платка. У нее на голове аляповатой короной курчавились букли размером с картонные цилиндрики, которые остаются от рулонов туалетной бумаги.
     
— Вы уверены, миссис Мислабурски?
     
— Да. Как раз сегодня утром, когда проснулась, я вспомнила, кто это был. Его отец пару лет назад делал алюминиевую облицовку на нашем доме. Мальчик приходил ему помогать. Хороший мальчик вроде бы.
     
— А что он там делал, вы не в курсе?
     
— Он сказал, что хотел спросить, не наняли ли они уже кого-нибудь на зиму, чтобы чистить снег на подъездной дорожке. Думаю, он не соврал. Сказал, что приедет позже, когда они перестанут скандалить. Бедняжка был так напуган, и было отчего. — Она покачала головой. Кудряшки пружинисто запрыгали. — Мне жаль, что она вот так умерла… — Джилл Мислабурски заговорщицки понизила голос. — Но я рада за Пита. Никто не знает, что ему пришлось вынести, живя с этой женщиной. Никто. — Она многозначительно посмотрела на Иисуса на стене, потом вновь перевела взгляд на Алана.
     
— Ага, — сказал он. — А больше вы ничего не заметили, миссис Мислабурски? Дом, шум, мальчик? Может быть, что-то еще?
     
Она приложила палец к носу и задумчиво подняла голову.
     
— Да нет, вроде все. У мальчика… Брайана Раска… в багажнике велосипеда лежал переносной холодильник. Я обратила на это внимание, но не знала, что…
     
— Во-от! — поднял руку Алан. В голове как будто зажегся зеленый свет. — Холодильник?
     
— Да, вы знаете, такие обычно берут с собой на пикники или там на рыбалку. Я запомнила, потому что он был явно великоват для этого багажника. Казалось, что он вот-вот вывалится.
     
— Спасибо, миссис Мислабурски, — сказал Алан. — Большое вам спасибо.
     
— А это что-то значит? Какая-то зацепка?
     
— Да, без сомнения. — Хотя сам он еще пока не был уверен.
     
Генри Пейтон сказал: вероятность обычного вандализма была бы намного выше, будь парнишке лет этак шестнадцать-семнадцать. Алан тоже так думал… но он и раньше встречал двенадцатилетних вандалов, а в холодильнике для пикника можно небось привезти много-много камней.
     
С этого момента предстоящий сегодня днем разговор с Брайаном Раском заинтересовал его гораздо сильнее.
    
    
     
      
5
     
     
Снова звякнул серебряный колокольчик, и в «Нужные вещи» вошел Сонни Джакетт — медленно и осторожно, теребя в руках свою пропитанную маслом бейсболку с эмблемой «Суноко». Его вид говорил сам за себя: как бы он ни старался вести себя осторожно, он обязательно что-нибудь здесь разобьет, тем более что кругом полно ценных и хрупких вещей; у него было написано на лице, что ломать и крушить — это отнюдь не его желание, а его карма.
     
— Мистер Джакетт! — как обычно радушно вскричал Лиланд Гонт, не забыв поставить еще одну галочку в списке, что лежал на прилавке. — Как я рад, что вы нашли время зайти!