1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 
      Его умолкнувшая лира

      Гремучий, непрерывный звон

      В веках поднять могла. Поэта,

      Быть может, на ступенях света

      Ждала высокая ступень.

      Его страдальческая тень,

      Быть может, унесла с собою

      Святую тайну, и для нас

      Погиб животворящий глас,

      И за могильною чертою

      К ней не домчится гимн времен,

      Благословение племен.

       

       

      XXXVIII. XXXIX.       

      А может быть и то: поэта

      Обыкновенный ждал удел.

      Прошли бы юношества лета:

      В нем пыл души бы охладел.

      Во многом он бы изменился,

      Расстался б с музами, женился,

      В деревне счастлив и рогат

      Носил бы стеганый халат;

      Узнал бы жизнь на самом деле,

      Подагру б в сорок лет имел,

      Пил, ел, скучал, толстел, хирел,

      И наконец в своей постеле

      Скончался б посреди детей,

      Плаксивых баб и лекарей.

       

       

      XL.       

      Но что бы ни было, читатель,

      Увы, любовник молодой,

      Поэт, задумчивый мечтатель,

      Убит приятельской рукой!

      Есть место: влево от селенья

      Где жил питомец вдохновенья,

      Две сосны корнями срослись;

      Под ними струйки извились

      Ручья соседственной долины.

      Там пахарь любит отдыхать,

      И жницы в волны погружать

      Приходят звонкие кувшины;

      Там у ручья в тени густой

      Поставлен памятник простой.

       

       

      XLI.       

      Под ним (как начинает капать

      Весенний дождь на злак полей)

      Пастух, плетя свой пестрый лапоть,

      Поет про волжских рыбарей;

      И горожанка молодая,

      В деревне лето провождая,

      Когда стремглав верхом она

      Несется по полям одна,

      Коня пред ним остановляет,

      Ремянный повод натянув,

      И, флер от шляпы отвернув,

      Глазами беглыми читает

      Простую надпись - и слеза

      Туманит нежные глаза.

       

       

      XLII.       

      И шагом едет в чистом поле,

      В мечтанья погрузясь, она;

      Душа в ней долго поневоле

      Судьбою Ленского полна;

      И мыслит: "что-то с Ольгой  стало?

      В ней сердце долго ли страдало,

      Иль скоро слез прошла пора?

      И где теперь ее сестра?

      И где ж беглец людей и света,

      Красавиц модных модный враг,

      Где этот пасмурный чудак,

      Убийца юного поэта?"

      Со временем отчет я вам

      Подробно обо всем отдам,

       

       

      XLIII.       

      Но не теперь. Хоть я сердечно

      Люблю героя моего,

      Хоть возвращусь к нему конечно,

      Но мне теперь не до него.

      Лета к суровой прозе клонят,

      Лета шалунью рифму гонят,

      И я - со вздохом признаюсь -

      За ней ленивей волочусь.

      Перу старинной нет охоты

      Марать летучие листы;

      Другие, хладные мечты,

      Другие, строгие заботы

      И в шуме света, и в тиши

      Тревожат сон моей души.

       

       

      XLIV.       

      Познал я глас иных желаний,

      Познал я новую печаль;

      Для первых нет мне упований,

      А старой мне печали жаль.

      Мечты, мечты! где ваша сладость?

      Где, вечная к ней рифма, младость?

      Ужель и вправду наконец

      Увял, увял ее венец?

      Ужель и впрямь и в самом деле

      Без элегических затей

      Весна моих промчалась дней

      (Что я шутя твердил доселе)?

      И ей ужель возврата нет?

      Ужель мне скоро тридцать лет?

       

       

      XLV.       

      Так, полдень мой настал, и нужно

      Мне в том сознаться, вижу я.

      Но так и быть: простимся дружно,

      О юность легкая моя!

      Благодарю за наслажденья,

      За грусть, за милые мученья,

      За шум, за бури, за пиры,

      За все, за все твои дары;

      Благодарю тебя. Тобою,

      Среди тревог и в тишине,

      Я насладился... и вполне;

      Довольно! С ясною душою

      Пускаюсь ныне в новый путь

      От жизни прошлой отдохнуть.

       

       

      XLVI.       

      Дай оглянусь. Простите ж, сени,

      Где дни мои текли в глуши,

      Исполнены страстей и лени

      И снов задумчивой души.

      А ты, младое вдохновенье,

      Волнуй мое воображенье,

      Дремоту сердца оживляй,

      В мой угол чаще прилетай,

      Не дай остыть душе поэта,

      Ожесточиться, очерстветь

      И наконец окаменеть

      В мертвящем упоенье света,

      В сем омуте, где с вами я

      Купаюсь, милые друзья ([40])!

       

       ГЛАВА СЕДЬМАЯ       

      Москва, России дочь любима,

      Где равную тебе сыскать?

      Дмитриев.

       

      Как не любить родной Москвы?

      Баратынский.

       

      Гоненье на Москву! что значит видеть свет!

      Где ж лучше?

      Где нас нет.

      Грибоедов.

       

       

      I.       

      Гонимы вешними лучами,

      С окрестных гор уже снега

      Сбежали мутными ручьями

      На потопленные луга.

      Улыбкой ясною природа

      Сквозь сон встречает утро года;

      Синея блещут небеса.

      Еще прозрачные, леса

      Как будто пухом зеленеют.

      Пчела за данью полевой

      Летит из кельи восковой.

      Долины сохнут и пестреют;

      Стада шумят, и соловей

      Уж пел в безмолвии ночей.

       

       

      II.       

      Как грустно мне твое явленье,

      Весна, весна! пора любви!

      Какое томное волненье

      В моей душе, в моей крови!

      С каким тяжелым умиленьем

      Я наслаждаюсь дуновеньем

      В лицо мне веющей весны

      На лоне сельской тишины!

      Или мне чуждо наслажденье,

      И всё, что радует, живит,

      Всё, что ликует и блестит,

      Наводит скуку и томленье

      На душу мертвую давно,

      И всё ей кажется темно?

       

       

      III.       

      Или, не радуясь возврату

      Погибших осенью листов,

      Мы помним горькую утрату,

      Внимая новый шум лесов;

      Или с природой оживленной

      Сближаем думою смущенной

      Мы увяданье наших лет,

      Которым возрожденья нет?

      Быть может, в мысли к нам приходит

      Средь поэтического сна

      Иная, старая весна

      И в трепет сердце нам приводит

      Мечтой о дальней стороне,

      О чудной ночи, о луне...

       

       

      IV.       

      Вот время: добрые ленивцы,

      Эпикурейцы-мудрецы,

      Вы, равнодушные счастливцы,

      Вы, школы Левшина ([41]) птенцы,

      Вы, деревенские Приамы,

      И вы, чувствительные дамы,

      Весна в деревню вас зовет,

      Пора тепла, цветов, работ,

      Пора гуляний вдохновенных

      И соблазнительных ночей.

      В поля, друзья! скорей, скорей,

      В каретах, тяжко нагруженных,

      На долгих или на почтовых

      Тянитесь из застав градских.

       

       

      V.       

      И вы, читатель благосклонный,

      В своей коляске выписной

      Оставьте град неугомонный,

      Где веселились вы зимой;

      С моею музой своенравной

      Пойдемте слушать шум дубравный

      Над безыменною рекой

      В деревне, где Евгений мой,

      Отшельник праздный и унылый,

      Еще недавно жил зимой

      В соседстве Тани молодой,

      Моей мечтательницы милой;

      Но где его теперь уж нет...

      Где грустный он оставил след.

       

       

      VI.       

      Меж гор, лежащих полукругом,

      Пойдем туда, где ручеек

      Виясь бежит зеленым лугом

      К реке сквозь липовый лесок.

      Там соловей, весны любовник,

      Всю ночь поет; цветет шиповник,

      И слышен говор ключевой, -

      Там виден камень гробовой

      В тени двух сосен устарелых.

      Пришельцу надпись говорит:

      "Владимир Ленской здесь лежит,

      Погибший рано смертью смелых,

      В такой-то год, таких-то лет.

      Покойся, юноша-поэт!"

       

       

      VII.       

      На ветви сосны преклоненной,

      Бывало, ранний ветерок

      Над этой урною смиренной

      Качал таинственный венок.

      Бывало, в поздние досуги

      Сюда ходили две подруги.

      И на могиле при луне,

      Обнявшись, плакали оне.

      Но ныне... памятник унылый

      Забыт. К нему привычный след

      Заглох. Венка на ветви нет;

      Один, под ним, седой и хилый

      Пастух по-прежнему поет

      И обувь бедную плетет.

       

       

      VIII. IX. X.       

      Мой бедный Ленской! изнывая,

      Не долго плакала она.

      Увы! невеста молодая

      Своей печали неверна.

      Другой увлек ее вниманье,

      Другой успел ее страданье

      Любовной лестью усыпить,

      Улан умел ее пленить,

      Улан любим ее душою...

      И вот уж с ним пред алтарем

      Она стыдливо под венцом

      Стоит с поникшей головою,

      С огнем в потупленных очах,

      С улыбкой легкой на устах.

       

       

      XI.       

      Мой бедный Ленской! за могилой

      В пределах вечности глухой

      Смутился ли, певец унылый,

      Измены вестью роковой,

      Или над Летой усыпленный

      Поэт, бесчувствием блаженный,

      Уж не смущается ничем,

      И мир ему закрыт и нем?..

      Так! равнодушное забвенье

      За гробом ожидает нас.

      Врагов, друзей, любовниц глас

      Вдруг молкнет. Про одно именье

      Наследников сердитый хор

      Заводит непристойный спор.

       

       

      XII.       

      И скоро звонкий голос Оли

      В семействе Лариных умолк.

      Улан, своей невольник доли,

      Был должен с нею ехать в полк.

      Слезами горько обливаясь,

      Старушка, с дочерью прощаясь,

      Казалось, чуть жива была,

      Но Таня плакать не могла;

      Лишь смертной бледностью покрылось

      Ее печальное лицо.

      Когда все вышли на крыльцо,

      И всё, прощаясь, суетилось

      Вокруг кареты молодых,

      Татьяна проводила их.

       

       

      XIII.       

      И долго, будто сквозь тумана,

      Она глядела им вослед...

      И вот одна, одна Татьяна!

      Увы! подруга стольких лет,

      Ее голубка молодая,

      Ее наперсница родная,

      Судьбою вдаль занесена,

      С ней навсегда разлучена.

      Как тень она без цели бродит,

      То смотрит в опустелый сад...

      Нигде, ни в чем ей нет отрад,

      И облегченья не находит

      Она подавленным слезам -

      И сердце рвется пополам.

       

       

      XIV.       

      И в одиночестве жестоком

      Сильнее страсть ее горит,

      И об Онегине далеком

      Ей сердце громче говорит.

      Она его не будет видеть;

      Она должна в нем ненавидеть

      Убийцу брата своего;

      Поэт погиб... но уж его

      Никто не помнит, уж другому

      Его невеста отдалась.

      Поэта память пронеслась

      Как дым по небу голубому,

      О нем два сердца, может быть,

      Еще грустят... На что грустить?

       

       

      XV.       

      Был вечер. Небо меркло. Воды

      Струились тихо. Жук жужжал.

      Уж расходились хороводы;

      Уж за рекой, дымясь, пылал

      Огонь рыбачий. В поле чистом,

      Луны при свете серебристом

      В свои мечты погружена,

      Татьяна долго шла одна.

      Шла, шла. И вдруг перед собою

      С холма господский видит дом,

      Селенье, рощу под холмом

      И сад над светлою рекою.

      Она глядит - и сердце в ней

      Забилось чаще и сильней.

       

       

      XVI.       

      Ее сомнения смущают:

      "Пойду ль вперед, пойду ль  назад?..

      Его здесь нет. Меня не знают...

      Взгляну на дом, на этот сад".

      И вот с холма Татьяна сходит,

      Едва дыша; кругом обводит

      Недоуменья полный взор...

      И входит на пустынный двор.

      К ней, лая, кинулись собаки.

      На крик испуганный ея

      Ребят дворовая семья

      Сбежалась шумно. Не без драки

      Мальчишки разогнали псов,

      Взяв барышню под свой покров.

       

       

      XVII.       

      «Увидеть барский дом нельзя ли?» -

      Спросила Таня. Поскорей

      К Анисье дети побежали

      У ней ключи взять от сеней;

      Анисья тотчас к ней явилась,

      И дверь пред ними отворилась,

      И Таня входит в дом пустой,

      Где жил недавно наш герой.

      Она глядит: забытый в зале

      Кий на бильярде отдыхал,

      На смятом канапе лежал

      Манежный хлыстик. Таня дале;

      Старушка ей: "а вот камин;

      Здесь барин сиживал один.

       

       

      XVIII.       

      Здесь с ним обедывал зимою

      Покойный Ленский, наш сосед.

      Сюда пожалуйте, за мною.

      Вот это барский кабинет;

      Здесь почивал он, кофей кушал,

      Приказчика доклады слушал

      И книжку поутру читал...

      И старый барин здесь живал;

      Со мной, бывало, в воскресенье,

      Здесь под окном, надев очки,

      Играть изволил в дурачки.

      Дай бог душе его спасенье,

      А косточкам его покой

      В могиле, в мать-земле сырой!"

       

       

      XIX.       

      Татьяна взором умиленным

      Вокруг себя на всё глядит,

      И всё ей кажется бесценным,

      Всё душу томную живит

      Полу-мучительной отрадой:

      И стол с померкшею лампадой,

      И груда книг, и под окном

      Кровать, покрытая ковром,

      И вид в окно сквозь сумрак лунный,

      И этот бледный полусвет,

      И лорда Байрона портрет,

      И столбик с куклою чугунной

      Под шляпой с пасмурным челом,

      С руками, сжатыми крестом.

       

       

      XX.       

      Татьяна долго в келье модной

      Как очарована стоит.

      Но поздно. Ветер встал холодный.

      Темно в долине. Роща спит

      Над отуманенной рекою;

      Луна сокрылась за горою,

      И пилигримке молодой

      Пора, давно пора домой.

      И Таня, скрыв свое волненье,

      Не без того, чтоб не вздохнуть,

      Пускается в обратный путь.

      Но прежде просит позволенья

      Пустынный замок навещать,

      Чтоб книжки здесь одной читать.

       

       

      XXI.       

      Татьяна с ключницей простилась

      За воротами. Через день

      Уж утром рано вновь явилась

      Она в оставленную сень,

      И в молчаливом кабинете,

      Забыв на время всё на свете,

      Осталась наконец одна,

      И долго плакала она.

      Потом за книги принялася.

      Сперва ей было не до них,

      Но показался выбор их

      Ей странен. Чтенью предалася

      Татьяна жадною душой;

      И ей открылся мир иной.

       

       

      XXII.       

      Хотя мы знаем, что Евгений

      Издавна чтенье разлюбил,

      Однако ж несколько творений

      Он из опалы исключил:

      Певца Гяура и Жуана,

      Да с ним еще два-три романа,

      В которых отразился век,

      И современный человек

      Изображен довольно верно

      С его безнравственной душой,

      Себялюбивой и сухой,

      Мечтанью преданной безмерно,

      С его озлобленным умом,