1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
Близ тех, кто судит не одни деянья,    

Но видит самый разум наш до дна!    

     

     121    

     

«Сейчас всплывет, – сказал  наставник знанья, –    

То, что я жду и сам ты смутно ждешь;    

Сейчас твой взор достигнет  созерцанья».    

     

     124    

     

Мы истину, похожую на ложь,    

Должны хранить сомкнутыми устами,    

Иначе срам безвинно наживешь;    

     

     127    

     

Но здесь молчать я не могу; стихами    

Моей Комедии[207] клянусь, о чтец, –    

И милость к ней да не прейдет с  годами, –    

     

     130    

     

Я видел – к нам из бездны, как  пловец,    

Взмывал какой-то образ возраставший,    

Чудесный и для дерзостных сердец;    

     

     133    

     

Так снизу возвращается нырявший,    

Который якорь выпростать помог,    

В камнях иль в чем-нибудь другом  застрявший,    

     

     136    

     

И правит станом и толчками ног.    

     

     

    

     

 Песнь семнадцатая    

     

Герион –  Круг седьмой – Третий пояс (окончание) – Насильники над естеством и искусством  (лихоимцы) – Спуск в восьмой круг    

     

     

     1    

     

Вот острохвостый зверь, сверлящий  горы,    

Пред кем ничтожны и стена, и меч;    

Вот, кто земные отравил просторы».    

     

     4    

     

Такую мой вожатый начал речь,    

Рукою подзывая великана    

Близ пройденного мрамора[208]  возлечь.    

     

     7    

     

И образ омерзительный обмана,    

Подплыв, но хвост к себе не подобрав,    

Припал на берег всей громадой стана.    

     

     

    

     

     10    

     

Он ясен был лицом и величав    

Спокойством черт приветливых и  чистых,    

Но остальной змеиным был состав.    

     

     13    

     

Две лапы, волосатых и когтистых;    

Спина его, и брюхо, и бока –    

В узоре пятен и узлов цветистых.    

     

     16    

     

Пестрей основы и пестрей утка    

Ни турок, ни татарин не сплетает;    

Хитрей Арахна[209] не ткала платка.    

     

     19    

     

Как лодка на причале отдыхает,    

Наполовину погрузясь в волну;    

Как там, где алчный немец обитает,    

     

     22    

     

Садится бобр вести свою войну,[210] –    

Так лег и гад на камень оголенный,    

Сжимающий песчаную страну.    

     

     25    

     

Хвост шевелился в пустоте бездонной,    

Крутя торчком отравленный развил,    

Как жало скорпиона заостренный.[211]    

     

     28    

     

«Теперь нам нужно, – вождь  проговорил, –    

Свернуть с дороги, поступь отклоняя    

Туда, где гнусный зверь на камни  всплыл».    

     

     31    

     

Так мы спустились вправо[212] и,  вдоль края,    

Пространство десяти шагов прошли,    

Песка и жгучих хлопьев избегая.    

     

     34    

     

Приблизясь, я увидел невдали    

Толпу людей,[213] которая сидела    

Близ пропасти в сжигающей пыли.    

     

     37    

     

И мне мой вождь: «Чтоб этот круг  всецело    

Исследовать во всех его частях,    

Ступай, взгляни, в чем разность их  удела.    

     

     40    

     

Но будь короче там в твоих речах;    

А я поговорю с поганым дивом,    

Чтоб нам спуститься на его плечах».    

     

     43    

     

И я пошел еще раз над обрывом,    

Каймой седьмого круга, одинок,    

К толпе, сидевшей в горе молчаливом.    

     

     46    

     

Из глаз у них стремился скорбный ток;    

Они все время то огонь летучий    

Руками отстраняли, то песок.    

     

     49    

     

Так чешутся собаки в полдень жгучий,    

Обороняясь лапой или ртом    

От блох, слепней и мух, насевших  кучей.    

     

     52    

     

Я всматривался в лица их кругом,    

В которые огонь вонзает жала;    

Но вид их мне казался незнаком.    

     

     55    

     

У каждого на грудь мошна свисала,    

Имевшая особый знак и цвет,[214]    

И очи им как будто услаждала.    

     

     58    

     

Так, на одном я увидал кисет,    

Где в желтом поле был рисунок синий,    

Подобный льву, вздыбившему хребет.    

     

     61    

     

А на другом из мучимых пустыней    

Мешочек был, подобно крови, ал    

И с белою, как молоко, гусыней.    

     

     64    

     

Один, чей белый кошелек являл    

Свинью, чреватую и голубую,    

Сказал мне: «Ты зачем сюда попал?    

     

     67    

     

Ступай себе, раз носишь плоть живую,    

И знай, что Витальяно[215], мой  земляк,    

Придет и сядет от меня ошую.    

     

     70    

     

Меж этих флорентийцев я чужак,    

Я падуанец; мне их голос грубый    

Все уши протрубил: «Где наш вожак,    

     

     73    

     

С тремя козлами, наш герой сугубый?»[216]    

Он высунул язык и скорчил рот,    

Как бык, когда облизывает губы.    

     

     76    

     

И я, боясь, не сердится ли тот,    

Кто мне велел недолго оставаться,    

Покинул истомившийся народ.    

     

     79    

     

Тем временем мой вождь успел  взобраться    

Дурному зверю на спину – и мне    

Промолвил так: «Теперь пора мужаться!    

     

     82    

     

Вот, как отсюда сходят к глубине.    

Сядь спереди, я буду сзади, рядом,    

Чтоб хвост его безвреден был вполне».    

     

     85    

     

Как человек, уже объятый хладом    

Пред лихорадкой, с синевой в ногтях,    

Дрожит, чуть только тень завидит  взглядом, –    

     

     88    

     

Так я смутился при его словах;    

Но как слуга пред смелым господином,    

Стыдом язвимый, я откинул страх.    

     

     91    

     

Я поместился на хребте зверином;    

Хотел промолвить: «Обними  меня», –    

Но голоса я не был властелином.    

     

     94    

     

Тот, кто и прежде был моя броня,    

И без того поняв мою тревогу,    

Меня руками обхватил, храня,    

     

     97    

     

И молвил: «Герион, теперь в дорогу!    

Смотри, о новой ноше не забудь:    

Ровней кружи и падай понемногу».    

     

     100    

     

Как лодка с места трогается в путь    

Вперед кормой, так он оттуда снялся    

И, ощутив простор, направил грудь    

     

     103    

     

Туда, где хвост дотоле извивался;    

Потом как угорь выпрямился он    

И, загребая лапами, помчался.    

     

     106    

     

Не больше был испуган Фаэтон,    

Бросая вожжи, коими задетый    

Небесный свод доныне опален,[217]    

     

     109    

     

Или Икар, почуя воск согретый,    

От перьев обнажавший рамена,    

И слыша зов отца: «О сын мой, где  ты?»[218]  –    

     

     112    

     

Чем я, увидев, что кругом одна    

Пустая бездна воздуха чернеет    

И только зверя высится спина.    

     

     115    

     

А он все вглубь и вглубь неспешно  реет,    

Но это мне лишь потому вдогад,    

Что ветер мне в лицо и снизу веет.    

     

     118    

     

Уже я справа слышал водопад,    

Грохочущий под нами, и пугливо    

Склонил над бездной голову и взгляд;    

     

     121    

     

Но пуще оробел, внизу обрыва    

Увидев свет огней и слыша крик,    

И отшатнулся, ежась боязливо.    

     

     124    

     

И только тут я в первый раз постиг    

Спуск и круженье, видя муку злую    

Со всех сторон все ближе каждый миг.    

     

     127    

     

Как сокол, мощь утратив боевую,    

И птицу и вабило[219] тщетно ждав, –    

Так что сокольник скажет: «Эх,  впустую!»    

     

     130    

     

На место взлета клонится, устав,    

И, опоясав сто кругов сначала,    

Вдали от всех садится, осерчав, –    

     

     133    

     

Так Герион осел на дно провала,    

Там, где крутая кверху шла скала,    

И, чуть с него обуза наша спала,    

     

     136    

     

Взмыл и исчез, как с тетивы стрела.    

     

     

    

     

 Песнь восемнадцатая    

     

Круг  восьмой (Злые Щели) – Обманувшие недоверившихся – Первый ров – Сводники и  обольстители – Второй ров – Льстецы    

     

     

     1    

     

Есть место в преисподней. Злые Щели,    

Сплошь каменное, цвета чугуна,    

Как кручи, что вокруг отяготели.    

     

     4    

     

Посереди зияет глубина    

Широкого и темного колодца,    

О коем дальше расскажу сполна.    

     

     7    

     

А тот уступ, который остается,    

Кольцом меж бездной и скалой лежит,    

И десять впадин в нем распознается.    

     

     

    

     

     10    

     

Каков у местности бывает вид,    

Где замок, для осады укрепленный,    

Снаружи стен рядами рвов обвит,    

     

     13    

     

Таков и здесь был дол изборожденный;    

И как от самых крепостных ворот    

Ведут мосты на берег отдаленный,    

     

     16    

     

Так от подножья каменных высот    

Шли гребни скал чрез рвы и перекаты,    

Чтоб у колодца оборвать свой ход.    

     

     19    

     

Здесь опустился Герион хвостатый    

И сбросил нас обоих со спины;[220]    

И влево путь направил мой вожатый    

     

     22    

     

Я шел, и справа были мне видны    

Уже другая скорбь и казнь другая,    

Какие в первом рву заключены.    

     

     25    

     

Там в два ряда текла толпа нагая;    

Ближайший ряд к нам направлял стопы,    

А дальний – с нами, но крупней шагая.[221]    

     

     28    

     

Так римляне, чтобы наплыв толпы,    

В год юбилея, не привел к затору,    

Разгородили мост на две тропы,    

     

     31    

     

И по одной народ идет к собору,    

Взгляд обращая к замковой стене,    

А по другой идут навстречу, в гору.[222]    

     

     34    

     

То здесь, то там в кремнистой глубине    

Виднелся бес рогатый, взмахом плети    

Жестоко бивший грешных по спине.    

     

     37    

     

О, как проворно им удары эти    

Вздымали пятки! Ни один не ждал,    

Пока второй обрушится иль третий.    

     

     40    

     

Пока я шел вперед, мой взор упал    

На одного; и я воскликнул: «Где-то    

Его лицом я взгляд уже питал».    

     

     43    

     

Я стал, стараясь распознать, кто это,    

И добрый вождь, остановясь со мной,    

Нагнать его мне не чинил запрета.    

     

     46    

     

Бичуемый, скрывая облик свой,    

Склонил чело; но труд пропал впустую;    

Я молвил: «Ты, с поникшей головой,    

     

     49    

     

Когда наружность носишь не  чужую, –    

Венедико Каччанемико[223]. Чем    

Ты заслужил приправу столь крутую?»    

     

     52    

     

И он: «Я не ответил бы совсем,    

Но мне твоя прямая речь велела    

Припомнить мир старинный. Я был тем,    

     

     55    

     

Кто постарался, чтоб Гизолабелла    

Послушалась маркиза,[224] хоть и врут    

Различное насчет срамного дела.    

     

     58    

     

Не первый я болонец плачу тут;    

Их понабилась здесь такая кипа,    

Что столько языков не наберут    

     

     61    

     

Меж Савеной и Рено молвить sipa;[225]    

Немудрено: мы с алчностью своей    

До смертного не расстаемся хрипа».    

     

     64    

     

Тут некий бес, среди его речей,    

Стегнул его хлыстом и огрызнулся:    

«Ну, сводник! Здесь не бабы,  поживей!»    

     

     67    

     

Я к моему вожатому вернулся;    

Пройдя немного, мы пришли туда,    

Где длинный гребень от скалы тянулся.    

     

     70    

     

Мы на него взобрались без труда    

И с этим истязуемым народом,    

Направо взяв, расстались навсегда.    

     

     73    

     

И там, где гребень нависает сводом,    

Чтоб дать толпе бичуемой пройти, –    

Мой вождь сказал: «Постой – и  мимоходом    

     

     76    

     

Свои глаза на этих обрати,    

Которых ты еще не видел лица,    

Пока им было с нами по пути».    

     

     79    

     

Под древний мост спешила вереница    

Второго ряда, двигаясь на нас,    

Стегаемая, как и та станица.    

     

     82    

     

И вождь, не ждав вопроса этот раз,    

Сказал: «Взгляни вот на того,  большого:    

Ему и боль не увлажняет глаз.