1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 
— Но мне надо зайти домой, взять хотя бы самое необходимое…
    
— Нет! Поздно! Если мы побежим, то еще успеем покинуть город до того, как… Разве ты не слышишь?
    
Лицо Селло исказила гримаса боли и страха.
    
Ветер взревел с новой силой, и теперь уже он долетел до площади. Мгновенно опустилась мгла, мелкая красная пыль заволокла площадь, заклубилась… Закашлял фонтан, а потом все потонуло в горячем красном мареве.
    
Пригнувшись, Армизий побежал следом за Селло.
    * * *
    
Пыль была тягучей, текучей, — почти жидкой. Казалось, что это даже не пыль — это кровь затопила город.
    
Армизий и Селло, обмотав лица концами клетчатых ашмагов, шли по дороге, едва видной сквозь несущийся поток пыли.
    
Ветра даже здесь, на дороге, почти не ощущалось, но было горячо и невыносимо душно. Слева, невидимые за пеленой кровавого дождя, раздавались тяжелые мерные мокрые шлепки: центр бури, наверное, бушевал над озером, и поднял гигантские волны. Берег явственно сотрясался от чудовищных ударов волн.
    
— Куда мы идем? — крикнул Армизий.
    
— Здесь… недалеко… Есть вход в каменоломни… — отозвался Селло. Голос его тоже доходил волнами, и казался неживым.
    
Стало совсем темно. Красные потоки обтекали их, постепенно усиливая напор. Армизий сгибался всё ниже к дороге, но дороги было не видно, и он не чувствовал ногами земли. Может быть, ветер уже приподнял их и несёт, не давая коснуться земли?
    
Спустя целую вечность Селло потянул его куда-то в сторону. Они прошли мимо темных развалин, в которых завывал ветер. Наверное, это были мастерские, разрушенные бурей. Потом почва пошла под уклон, но ветер сделался таким сильным, что уже каждый шаг давался с трудом, а разгоряченным легким не хватало воздуха. Песок, казалось, выел глаза; Армизий уже ничего не видел, и шел на ощупь, цепляясь за локоть Селло и боясь лишь одного: потерять эту опору.
    
Еще несколько мучительных шагов вниз. И еще.
    
Ветер взвыл и захохотал, отбрасывая их, легко, как будто они стали невесомыми. Селло куда-то исчез. Армизий в ужасе присел, ощупывая каменные колеи, по которым из каменоломен ходили груженые повозки. Внезапно он понял: Селло просто лег на камень и пополз вперед.
    
Армизий, широко раскрыв глаза, следил за быстро двигавшимися подошвами сандалий, которые то появлялись, то исчезали в кровавой пелене. Он боялся отстать, и почти в панике, из последних сил стал цепляться руками за колею, извивался всем телом, скрёб, помогая себе ногами.
    
Потом ветер свистнул на прощание и почти исчез. Лишь красные столбики вились вокруг.
    
Армизий приподнял голову, дыша открытым ртом.
    
Это был вход в пещеру. Здесь было темно, но дальше, там, куда уходили галереи, тлело слабое сияние.
    
Армизий встал на четвереньки, стянул с головы ашмаг. Его скрутил приступ кашля, он хрипел и отплёвывался, ничего не слыша и не понимая.
    
Потом почувствовал, что Селло тащит его куда-то дальше. Армизий поднялся и, спотыкаясь, побрел за ним.
    
Галерея свернула раз и другой, всё время понижаясь.
    
Сияние приблизилось, и после очередного поворота Армизий с удивлением увидел громадную пещеру.
    
Чьи-то руки подхватили его. Он почувствовал под руками холодное и мокрое, и понял, что ему дали воды. Но вместо того, чтобы пить, он начал плескать водой себе в лицо, протирая глаза и постанывая от боли.
    
Кто-то рядом ворковал и уговаривал, но язык был странным, хотя и отдаленно знакомым.
    
— Угх… Кха-угх…
    
Армизий, оттолкнув заботливые руки, поднес к губам каменную чашу, в которой только что умывался, и с жадностью осушил ее, не чувствуя, как жжет и скребет в горле пыль и скрипят на зубах песчинки.
    
Вытерев лицо ашмагом, он скомкал его и сунул за пояс. Зрение постепенно вернулось к нему.
    
Он увидел сначала смутно, а потом всё отчетливее человеческие фигуры. Множество человеческих фигур. Некоторые были полуодеты, и тела их блестели в колеблющемся свете костра, разложенного на возвышении в центре пещеры. Люди сидели, лежали, стояли вокруг костра и с любопытством оглядывались на Армизия.
    
Армизий поискал глазами Селло. Тот сидел на корточках у костра, разговаривал с кем-то, и на взгляд Армизия ответил кивком.
    
Армизий подошел ближе.
    
— Это и есть каменоломни? — спросил он. — Никогда здесь не был…
    
— И напрасно, — ответил Селло. — Кроме того, что здесь добывали камень для строительства Новой столицы, здесь еще добывали и знания…
    
Армизий непонимающе смотрел на него.
    
— Да, — снова кивнул Селло. — Здесь, в дальних заброшенных выработках, собирались вечерами нарронийцы. И вспоминали своё прошлое. Вспоминали то, что почти стёрлось из нашей памяти за два последних столетия.
    
Армизий слушал, сосредоточенно пытаясь понять, но смысл вполне ясных слов ускользал от него.
    
Селло хлопнул рядом с собой по соломенной подстилке, приглашая сесть. Армизий уселся.
    
— Магистр… Или, как назвал его варвар, менгисту, — и, по-моему, это слово имеет гораздо больше смысла, — правил Нарронией около двухсот пятидесяти лет. Всё это время он вытравлял из нашей памяти всё, что казалось ему пережитками, суевериями, дикостью. Он запретил нам говорить на нашем языке. Он запретил вспоминать о прошлом, о том, как надо охотиться, как прятаться от бурь, как жить, в конце концов… Но люди не хотели забывать. Многие приходили сюда, говорили на языке предков, жарили на вертеле убитую дичь, рисовали на стенах природной охрой…
    
Армизий оглянулся. Действительно, стены пещеры были разрисованы удивительно реалистическими рисунками. Это были сцены охоты, — по каменным стенам пещеры бежали стада антилоп, падал раненый бык, полз леопард с перебитыми лапами.
    
— Но… — Армизий крутил головой и всё никак не мог поверить, что всё это было возможно.
    
— Я знаю, Армизий, знаю. Да, менгисту научил нас многому. Он дал нам виноград и сады, научил обрабатывать железо и строить водопроводы. Дал новые знания, новую жизнь. И всё это было бы прекрасно, если бы он одновременно, как самый жестокий тиран, не запретил память.
    
— Селло, ты говоришь, как варвар, — прошептал Армизий.
    
— Я не Селло, — без улыбки ответил тот. — Моё родовое имя Уокх из рода аокхов. И оставь в покое привычку называть меня одноклеточным!
    
Селло отвернулся от Армизия. Растрёпанная женщина с открытой грудью подала ему кусок жареного мяса с костью. Селло улыбнулся ей, взял мясо и впился в него зубами. Сок потёк по подбородку.
    
Подбородок был небрит — Армизий только сейчас это заметил.
    
— Хах-кха! — сладко сказала женщина и протянула кусок поменьше Армизию. Армизий воровато оглянулся по сторонам, вытер руку о край изорванного грязного паллия и взял мясо…
   
   
    
     
Эль-Мен
    
    
Пир по случаю победы устроили прямо на портовой площади, возле кораблей, еще остававшихся в гавани.
    
На самом высоком месте, окруженный телохранителями, сидел Амза. Он пыхтел, слушал, что говорят полководцы, и смеялся, хлопая себя по ляжкам.
    
Лухар сидел ниже Будэра. Это что-то значило, но только не в его глазах. Главное — одержана ещё одна победа, и какая! Завоевать Эль-Мен — о таком он раньше мог только мечтать.
    
Другое отравляло ему настроение и не давало участвовать в веселых рассказах тысячников.
    
Когда Амза подъехал к городу, и знатнейшие граждане Эль-Мена вручили ему ключ от главных ворот, Амза отказался от ключа и от подарков. Он подозвал Будэра и кратко сказал:
    
— Всех мужчин этого города — перерезать. Женщины станут рабынями.
    
Лухар услышал этот приказ. Он никак не ожидал, что с городом, который был взят почти без потерь, Амза захочет поступить так жестоко.
    
— Повелитель, — обратился он к Амзе. — Разреши мне вступиться за Эль-Мен.
    
— Вступиться за Эль-Мен? — удивился Амза. Покрутил круглой головой с жирным загривком и сказал:
    
— Мы слушаем тебя, тысячник Лухар.
    
— Эль-Мену много столетий, — смиренно сказал Лухар, постаравшись не заметить, что его мимоходом понизили в звании — он исполнял обязанности темника и имел право на это звание, — Он всегда славился воинами и доблестью. Никто и никогда не мог покорить Эль-Мен, хотя, говорят, когда-то народы моря, пришедшие с океана, и покорили его… Зачем нам убивать всех? Разве это оставит о нас здесь добрую память?
    
Амза несколько мгновений пристально вглядывался в лицо Лухара, потом сказал:
    
— Нет людей — нет и памяти. Никакой. Ни плохой, ни хорошей. Так я говорю, Будэр?
    
— Так, повелитель! Закон Тамды велит убивать всех мужчин, чтобы никому и никогда не пришло в голову мстить хуссарабам.
    
— Я знаю закон Тамды… — бледнея, сказал Лухар.
    
— Молчи! — внезапно взвизгнул Амза. Лицо его покраснело, а щеки затряслись. — Ты чужеземец, хотя и верно нам служишь. Что ты можешь знать о Тамде и его законах?..
    
Лухар открыл было рот, но встретил тяжелый, с намеком, взгляд Будэра и замолчал.
    
— Прости, повелитель, — сказал он. — Я только хотел проявить милосердие к людям, которые не были замечены с оружием, когда мы взяли город.
    
— Это мое дело — проявлять милосердие, — внезапно успокаиваясь проговорил Амза. — Этот город — злой. Ты сам говоришь, что все эль-менцы — воины. Оставишь сегодня в живых мальчиков — завтра получишь воинов… Твоё дело — выполнять наш приказ, Лухар.
    
Лухар поклонился.
    
— Позволь же мне выслушать твой приказ. К югу от Эль-Мена еще десятки городов. До самых безжизненных плоскогорий Ардаговы. Дай мне приказ — и я поведу твои тьмы дальше на юг, к последнему краю земли!
    
Амза с интересом взглянул на Лухара.
    
— Ты молодец, Лухар. Еще не успел высохнуть от крови клинок, как ты уже говоришь о новом приказе и о продолжении похода.
    
Лухар поклонился еще ниже. Воевать — его дело. Убивать детей — нет, не его. Лухар всем сердцем жаждал одного — поскорее уйти из Эль-Мена, вырваться из стен, которые вскоре огласят вопли казнимых, — и скакать дальше, дальше, дальше, покуда не кончится под копытами земля…
    
— Будет тебе приказ. Отдохни немного, — пробурчал Будэр.
    
— Как скажешь, повелитель, — сказал Лухар Амзе. — День-два отдыха — и снова в путь. Теперь — дальше на юг?
    
Амза помедлил — и внезапно разразился смехом. Отсмеявшись и вдоволь нахлопав свои жирные ляжки, он сказал:
    
— Да. Теперь — дальше. Но не на юг, Лухар. Теперь — дальше на север.
    
Лухар сделал шаг назад и в недоумении уставился на Амзу.
    
Амза сполоснул руки в поднесенной рабом чаше, встряхнул их.
    
— Да, ты не ослышался — дальше на север. Власть в Арманатте выпала из рук каан-бола. И от нашей быстроты зависит, чтобы её не подхватил кто-нибудь другой: Камда, Каран-Гу, или даже дряхлый Шаат-туур. Ты понял?
    
Амза превозмог живот, дотянулся до Лухара и покровительственно похлопал его по щеке.
    
— Служи нам верно, хум. И потом, когда мы сядем в Голубом Шатре в Тауатте, мы сделаем тебя нашей правой рукой.
   
   
    
     
Билуогда
    
    
Крисс шел по набережной мимо новых кораблей. Просмоленные борта были выкрашены белой краской, и корабли, отраженные в светло-зеленой воде, казались сказочными крылатыми существами.
    
— Зачем так много кораблей? — наивно спросил Крисс.
    
— Чтобы плавать, — ответил Гарран. — Мы будем плавать на юг и на север, торговать и богатеть.
    
Крисс покачал головой.
    
— Война еще не закончена. Хуссарабы сидят в Ушагане и в Оро.
    
— И для войны сгодятся мои корабли — надо будет лишь укрепить тараны.
    
Крисс остановился возле самого большого корабля, у которого на бортах у самого носа были нарисованы большие черные глаза.
    
— Как называется этот корабль?
    
— Глаз Муллагонга, — сказал Гарран. — Я назвал его так в честь острова Муллагонг, — там, где мы побывали в гостях у смерти. На этом корабле всего пятьдесят гребцов, два ряда весел связаны двумя веревками. Гребцы тянут за веревки, и весла гребут одновременно — так устроены корабли каффарцев. Если надо сделать маневр, один ряд останавливает веревку — тогда корабль разворачивается. Обрати внимание на мачты. Их две, и на каждом по два паруса — один прямой и один косой. Эта оснастка позволяет идти против ветра — зигзагами, конечно. Такие паруса я видел на кораблях нильгуамцев.
    
Крисс кивал, слушая Гаррана. Потом положил руку ему на плечо.
    
— Дай мне этот корабль.
    
Гарран поднял брови, остановившись на полуслове.
    
— Я хочу плыть домой, в Киатту.
    
Гарран взглянул на Ом Эро:
    
— Скажи, Ом Эро, ты знаешь путь через Северный Полумесяц?
    
— Нет, мореход. Но в Билуогде есть люди, которые плавали в тех водах. Один купец рассказывал мне, что огибал мыс Альмайю — самый северный мыс мира, — и доплывал до северных тсуров, до города Аркена.
    
— Аркен находится недалеко от Рико, — сказал Гарран. — А в Рико, к южным тсурам, я плавал не раз. От Рико до Шена надо плыть две недели. А от Шена до Аммахаго — еще неделю. — Он повернулся к Криссу. — Но если плыть в Оро, то надо будет миновать и Кейт, и Ушаган.
    
Крисс улыбнулся.
    
— Так в чём же дело? — спросил он.
    
Гарран переглянулся с Ом Эро.
    
— В общем-то, дело в том, что я только мечтал о том, чтобы совершить большой поход… Но для большого похода кораблей у нас маловато, а войск и вовсе нет. Из тех, что пришли с тобой из Аххума, едва соберешь тысячу. Правда, можно нанять ланнов…
    
Крисс покачал головой.
    
— Даже несколько тысяч наемников не смогут освободить Аххум. И потом — чем расплачиваться с ними? Долей в добыче?.. Нет, Гарран. Не думаю, что мы должны собирать войско. Неизвестно, что творится сейчас там, на восточном борту земли. Дай мне корабль и сотню моряков, чтобы я мог доплыть до Киа-та-Оро. Я не был там пять лет.
    
Гарран опустил голову. Ом Эро делал вид, что разглядывает корабли. Над ними кричали чайки, и вдали под желтым парусом шел крутобокий купеческий корабль.
    
Гарран тяжело вздохнул и сказал:
    
— Конечно, Крисс. Надо плыть. Но я поплыву с тобой.
    
— А кто останется здесь, в Лаверне?
    
— Кто-нибудь да останется. Для многих он стал уже родным городом.
    
Он повернулся к Ом Эро:
    
— Как зовут того купца, что плавал в Южный Тсур?
    * * *
    
Сборы заняли несколько дней. Три корабля готовились к дальнему пути, пять полных сотен воинов должны были отплыть на них, а вместе с командами кораблей — почти тысяча.
    
Купца, о котором говорил Ом Эро, звали Зенопс. Он охотно согласился плыть в Киатту, и даже решил взять с собой сына-подростка и племянника.
    
— Они бредят дальними странами, — пояснил Зенопс, посмеиваясь в густую рыжеватую бороду. — Пусть повидают свет.
    
Зенопс хотел заодно поторговать, и снарядил еще два корабля: один был его собственный, а другой он арендовал у своего родственника, купца из Руэго.
    
Зенопс не удовольствовался рассказами Крисса и Гаррана, и отправился в Лаверну. В порту и в таверне, в городском совете и просто на улицах он расспрашивал о том, чем торгуют в Кейте, какой товар везут туда, и какой покупают там.
    
— Выгоднее всего торговать металлом и камнями. Они занимают немного места, и приносят большой доход, — рассуждал он. — Спросите у любого в Билуогде или Тулуде, и вам расскажут, о том, как однажды я вернулся из плавания на чужом корабле, купив у капитана место на палубе. Я сошел с корабля в Билуогде, и люди думали: вот приехал какой-то нищий из дальних стран. Я вернулся в свой дом и постучал дверным молотком в двери. Двери открыл старый слуга.
    
Он не узнал меня. Тогда я попросил позвать сына, — но сын тоже не узнал меня. Впрочем, — засмеялся Зенопс, — я тоже его не узнал, поскольку плавал больше трех лет.
    
Тогда я назвал себя, а старый дурень-слуга заявил:
    
— Мой господин — богатый и уважаемый купец. Дом его, конечно, постарел и требует ремонта, но все соседи знают — вернется Зенопс и отремонтирует дом.
    
Тогда я попросил вынести на улицу коврик из прихожей. Слуга вынес — старый драный коврик. А я снял с себя выцветший ветхий плащ, взял нож и надрезал подкладку. И высыпал на коврик целую гору рубинов и изумрудов. И что бы вы думали? Старый дурень заплакал и заявил:
    
— Воистину, ты — Зенопс, мой господин!
    
Зенопс рассказывал все это, сидя в таверне на набережной, в окружении нескольких слушателей. Вместе с Зенопсом были Ом Эро и Раммат.
    
— Но это еще не конец рассказа, — посмеиваясь, сказал Зенопс. — Из городской управы, прослышав о моем возвращении, в тот же день принесли счет. Штраф за неисправный водосточный желоб. Сам по себе штраф был небольшим, и я заплатил бы его, даже не заметив. Но за три года накопилась такая пеня, что на уплату штрафа ушли три не самых мелких изумруда!
    
Зенопс грохнул по столу оловянной кружкой с легким вином и расхохотался.
    
— Я вижу, — улыбаясь, сказал Ом Эро, — что имею дело не только со знающим и бывалым, но еще и с честным и порядочным человеком.
    
— Вот именно. Ни один дурак не стал бы платить такую дикую пеню. Я же не виноват, что плаванье затянулось, верно?
    
Он погладил бороду, хитро взглянул на Ом Эро и добавил:
    
— Но я оспорил этот штраф в городском суде. И мне вернули пеню!..
    * * *
    
Лаверна строилась.
    
И корабли отплыли под стук молотков и визг пил. Небольшая толпа собралась на пристани, — во главе с Архамом, который был избран городским магистратом.
    
Крисс без грусти смотрел на новенькие домики на каменных фундаментах. Домики были рассыпаны по зеленому склону холма, и тут и там между домами высились золотоствольные сосны.
    
Пусть это хорошее место, думал Крисс, но все же это чужое место… Пора возвращаться на родину.
   
   
    
     
Зеркальная долина
    
    
После целого дня изнурительной скачки каан-бол свалился без сил в наспех растянутом шатре и мгновенно уснул.
    
Когда он проснулся, отблески костра плясали внутри шатра — полог был откинут. У костра сидели трое мужчин и тихо беседовали.
    
Каан-бол сразу же всё вспомнил, приподнялся и испуганно позвал:
    
— Мама?
    
В шатер скользнула Домелла.
    
— Да, сын. Я здесь.
    
Каан-бол успокоился и снова прилег.
    
Домелла присела рядом, взяла его за руку.
    
Мужчины продолжали беседу, и пламя костра играло на стенах шатра, словно плясали светлые человечки.
    
— Хочешь, спою тебе песню? — тихо спросила Домелла, склонившись к сыну.
    
— Какую?
    
— Ту, что пела тебе всегда, когда укладывала спать.
    
— Наверное, это было давно, — сказал мальчик. — Я не помню той песни.
    
Домелла сказала:
    
— Ты вспомнишь…
    
Она негромко запела. Слова показались каан-болу непонятными и чужими, а мелодия — странно тягучей. Но потом, постепенно, он стал понимать, о чем говорилось в песне, хотя и не мог бы повторить этих слов. Мать все пела, и наконец каан-бол ощутил, что уже слышал эту мелодию, и эти слова знакомы ему настолько, что он, казалось, мог без труда повторить их.
    
Мужчины у костра давно замолчали. Из шатра слышалась та самая песня, которую все они помнили с детства.
    
Песня стала стихать и тихо сошла на нет. Домелле показалось, что сын уснул. Она выпустила его руку.
    
— Мама, я помню эту песню, — сказал каан-бол. Замешкался и внезапно повторил по-аххумски, хотя и запинаясь:
    
— Я помню эту песню, мама.
    
Домелла отвернулась. Сын привстал и погладил ее по плечу.
    
Она повернулась, обняла его. В глазах ее стояли слезы.
    
— Хочешь, спою еще?
    
— Да, мама. Хочу.
    
Костер почти догорел. Мужчины сидели, горбясь.
    
— Боги, — прошептал Харрум, — вот что хуссарабы отняли у нас.
    
— Хотели отнять, — поправил его Сейр. — Но не смогли.
    * * *
    
Когда закончилась и вторая песня и в шатре стало тихо, Сейр взглянул на Каршу и негромко спросил:
    
— Расскажи, как ты попал в рабство?
    
Карша вздрогнул. Он полулежал лицом к костру, глядя в гаснущие огоньки. Лицо его потемнело. Он медленно ответил:
    
— Об этом написано в договоре о купле.
    
Сейр сидел у костра по-хуссарабски, поджав под себя ноги, не горбясь. Он выглядел, как таосский бог — сидящий каменный памятник с бесстрастным широким лицом. Лицо казалось красным в отблесках костра, но на самом деле оно было загоревшим, с копной отросших седых волос, закрывавших виски.
    
Не шевельнувшись, Сейр заметил:
    
— Там сказано, что… В общем, ведь это неправда. Или не вся правда. Я вижу, что ты был воином, а выправка говорит о том, что ты — не простой воин. Обычно таких хуссарабы либо берут к себе на службу, либо убивают.
    
Карша глубоко вздохнул.
    
Харрум, дремавший, завернувшись в попону, открыл глаза, прислушиваясь к разговору.
    
— Ты тоже не простой воин, — наконец проговорил Карша. — Но я же не спрашиваю, как ты воскрес.
    
Сейр улыбнулся улыбкой каменного бога и ответил:
    
— Я тоже не спрашиваю, как ты воскрес. Я спрашиваю, как на тебя надели ошейник.
    
Карша отвел сумрачный взгляд.
    
— Я… был тысячником. После завоевания Нуанны Аххаг разделил войско на четыре части и послал в четыре стороны света… Это ты знаешь?
    
Сейр не ответил ни да, ни нет. Он смотрел на Каршу из-под полуопущенных тяжелых век.
    
Не дождавшись ответа, Карша продолжал:
    
— Берсей Безумный, темник Аххага, повел нас на восток. Мы прошли Каффар, штурмом взяли Сенгор. Невидимый враг шел следом за нами. Это ты тоже знаешь.
    
Сейр молчал.
    
— Берсей всюду видел предателей, и отчасти был прав. Хуссарабы подкупили некоторых командиров, в войске были их шпионы. Кроме того, они наняли намутцев, и те крались за нами, всюду сея смерть. Местные жители боялись нас и говорили о Берсее: Вот идёт сама Смерть.
    
На этот раз в глазах Сейра вспыхнул какой-то огонек — и сейчас же погас.
    
— Когда мы достигли земель Тао, Берсей вызвал меня и сказал, что получил важное сообщение от одного из верных людей. В сопровождении агемы он помчался на север, в Канзар, древнюю столицу Тао. Но это оказалась западня. Берсей нашел в Канзаре собственную гибель.
    
Карша остановился. Он уже не глядел на Сейра, в глазах его вспыхивали и гасли воспоминания.
    
— Дальше на восток войска повел я. Мы прошли через вольные города Ровандар, Альваналь, Куинну. На границе с Киаттой нас внезапно атаковали. Это был Фрисс, киаттский король, сын короля Эрисса, которого сверг Аххаг. Фрисс служил хуссарабам. Он очень хотел задержать нас, он даже выслал нам навстречу своего старшего брата — несчастного безумца, который говорит стихами. Не знаю, на что Фрисс надеялся, на красноречие брата или на его безумие. Но он добился своего — мы задержались и два дня штурмовали столицу Киатты Оро. Но не взяли её, потому, что из Аххума пришли страшные вести. Хуссарабы штурмом взяли Хатабатму, Аммахаго, Кейт, и подошли к Ушагану. Мы упустили время, от Оро до Ушагана восемнадцать дневных переходов по тридцать миль в день. Это расстояние мы прошли за семь дней. Часть пехоты мы посадили на лошадей и в повозки, во все, которые только смогли собрать. Мы мчались день и ночь, делая перерывы только тогда, когда кони начинали исходить кровавой пеной. Мы бросали лошадей и не ждали отставших.
    
Карша судорожно вздохнул.
    
— Но мы опоздали… Ушаган был взят хуссарабами одновременной атакой с суши и с моря. Это придумал их полководец по прозвищу Лисья Шапка. И Верная Собака, — тот, которого зарезали в царской усыпальнице в Кейте.
    
Сейр кивнул.
    
— И что было дальше?
    
— Когда мы подошли к Ушагану, у стен лагерем стоял темник Музаггар. Он сказал мне: Мы присягали Домелле, когда умер её муж Аххаг. Теперь мы должны присягнуть Айгуз, потому, что умер её отец Богда. И я отдал последний приказ своим тысячам: принять хуссарабскую присягу.
    
Карша надолго замолчал. И тогда заговорил Сейр.
    
— Потом ты взял свою агему, — Сейр говорил не спеша, и был сосредоточен. — Ночью вышел из лагеря и напал на хуссарабскую колонну, уводившую пленных. Ты освободил их и повел в горы. Но сам попал в западню. Почти все погибли, насколько я знаю. А ты остался в живых.
    
Карша вскочил.
    
— Я остался в живых не по своей воле! Мы могли прорваться и прорвались — всего несколько десятков человек. Но хуссарабы гнались за нами день и ночь, с собаками, с огромными собаками-людоедами, которые лаяли за нашими спинами. Ты не знаешь, каково это — день и ночь слышать за спиной надрывный звериный лай и чувствовать себя жалкой жертвой, зайцем, оленем, дикой свиньей… А потом нас загнали в камышовое болото у озера Гош. Мы стояли по горло в вонючей жиже, и слушали лай. Мы просидели в воде несколько часов. И тогда хуссарабы подожгли камыш. Те из нас, кто не утонул, сгорели живьем. Мне одному удалось выбраться из огня, но сопротивляться у меня не было сил. Хуссарабы схватили меня, а потом показали нескольких моих товарищей, — облепленные грязью, с обожженными волосами, они были преданы последнему испытанию. Собачье воинство было пущено вперед, — хуссарабы не хотели тратить на пленных стрелы. Ты видел, как бешеные псы рвут на части живого человека?
    
— Я видел и это, Каррах, — сказал Сейр, и Карша замер с открытым ртом.
    
— Я многое видел… Успокойся. Обидеть тебя я не хотел. Я знаю, что Камда велел взять тебя живым. Он хотел взглянуть на тебя. Может быть, он надеялся сломить твою волю и заставить служить хуссарабам.
    
Сейр помолчал.
    
— Многие, очень многие стали служить им. Ведь Домелла оставалась аххумской царицей… Знаешь, почему он не казнил тебя?
    
Карша опустил голову и сжал кулаки.
    
— Знаю, — прошептал он. — Рабский ошейник для воина унизительней смерти.
    
Сейр поднялся на ноги, неторопливо подошел к Карше и сказал:
    
— Кстати об ошейнике… Давай-ка избавимся от него.
    
— Ошейник заклепан, — тоскливо сказал Карша. — Ведь я считался рабом, склонным к неповиновению.
    
Сейр осмотрел ошейник, подумал.
    
— Возьмись-ка за него. Придержи, чтобы он не поранил тебе шею… Вот так.
    
Пальцы Сейра были твердыми, будто были сделаны из железа. Твердые и холодные. Карша вздрогнул, почувствовав их прикосновение. Он схватился за ошейник обеими руками, защищая горло, и прохрипел:
    
— Здесь нужен кузнец. Это бесполе…
    
Металл тягуче взвизгнул и лопнул. Сейр поднес к глазам Карши ошейник. Стальная лента была сломана, разорвана, как будто была сделана из тростниковой бумаги.
    
— Как ты это сделал? — Карша ошалело переводил взгляд с ошейника на Сейра. — И… откуда тебе известно моё имя?
    
Сейр усмехнулся, забросил ошейник далеко в темноту.
    
— Это плохая память, хранить её не следует. В отличие от имени, которое аххуму дается один раз, и отнять его могут только боги… — сказал он. — И вот еще что, Каррах. Теперь я могу сказать тебе это: твоего имени не было в списке предателей. В том списке, который составил Берсей.
    * * *
    
Пахло пожаром.
    
Когда на рассвете они тронулись в путь — на север, западным берегом Тобарры, — южный ветер донес запах гари.
    
Сейр приостановил коня, раздул ноздри и сказал со странным оттенком удовлетворения:
    
— Это горит степь.
    
Карша быстро взглянул на него.
    
— Те, кто гонится за нами, знают, куда мы направились, — продолжал Сейр. — Знаешь, кто их ведёт? Я хорошо рассмотрел его там, в Арманатте. Это Аммар.
    
Сейр помедлил и добавил:
    
— Аммар знает всё, что мы сделаем. Потому, что он — аххум.
    
— Если пожар распространится, — сказал Харрум, — за нами побежит всё живое. Звери и птицы. И люди, конечно… Наверное, степь загорелась сама — от пожара в Арманатте.
    
Сейр пожал плечами.
    
— Нам нужно поворачивать. На юго-западе, в верховьях Тобарры, есть каменный мост через ущелье. Вряд ли даже Аммар знает о нем. Это древний намутский мост, по которому давно уже никто не ходит: старые дороги забыты, караваны пошли другими путями, да и намутские набеги закончились. Мы перейдем на правый берег Тобарры, горными тропами пройдем к Алаамбе и пересечем каньон у крепости Рахма.
    * * *
    
Тобарра заметно сузилась, степи закончились. Теперь дорога поднималась все выше, и путники ехали шагом, жалея лошадей.
    
Время от времени Сейр оборачивался и прислушивался. Гарь еще чувствовалась в воздухе, но пожар или отстал, или его погасили дожди. Сейр оглядывал долину, полузакрытую дымкой. Он ждал погони.
    
Потом оглядывал спутников, и молча продолжал путь.
   
   
    
     
Зуара
    
    
Войско Шумаара прошло западным краем Арары. Здесь была старая караванная дорога, встречались колодцы и оазисы, и в предгорьях росла жесткая трава.
    
После себя войско оставляло вычерпанные до грязи колодцы и объеденную до корней траву.
    
Шумаар никого не звал на советы, вечерами он выходил за пределы лагеря, один, без сопровождения, и долго глядел на юг.
    
На юге, казалось ему, царили вечные сумерки. И оттуда, из сумерек — он чувствовал, — что-то или кто-то призывает его. Это был не голос, это было безотчетное желание как можно скорее попасть туда, где, как рассказывают, живут беззаботные люди, и течёт великая река Зуара — такая же полноводная и широкая, как Тобарра, только бегущая в противоположном направлении — к югу, к самому краю земли.
    
Войско устало, износилось, по вечерам у костров царило унылое молчание, лишь время от времени какой-нибудь воин заводил тягучую песню, — и внезапно замолкал.
    
Звезда Екте опускалась все ниже, и, оборачиваясь на север, Шумаар думал о том, что будет, когда Екте опустится за горизонт. Что, если они не найдут дорогу назад под незнакомыми звездами?
    
Что, если не Нгар и не аххумские боги зовут его на юг?
    
Что, если это зов Тех, кто сидит у пылающего рва в вечном ожидании жертвы?
    
Шумаар не умел мучиться сомнениями. Он просто смотрел на незнакомые звезды, всплывавшие на южном краю неба, прислушивался к вою шакалов и шелесту ветра, а потом, опустив голову, возвращался в лагерь.
    
Кайюм поднимался от костра, с тревогой заглядывал в лицо Шумаара. Шумаар молча проходил мимо, откидывал полог шатра, ложился, и до утра смотрел на чужое звездное небо.
    * * *
    
Когда кончилась пустыня, началась странная степь — красноватая земля, поросшая редкими кустами жесткой желтой травы.
    
По степи бродили шакалы, стада маленьких антилоп с трепещущими хвостами, и казалось, что здесь никогда не было человека.
    
Дни бежали за днями, уже триста, а может, и больше миль отделяли войско от Нарронии.
    
Шумаар молчал и не отдавал никаких приказов.
    
Наконец однажды Кайюм и еще несколько тысячников не выдержали, — дождались Шумаара у шатра, когда он возвратился с вечерней прогулки, и молча вошли следом за ним.
    
Шумаар сел на войлочное ложе, вытянул ноги. Велел зажечь огонь и молча смотрел на тысячников. А они так же молча, не говоря ни слова, рассаживались вдоль стен, поджав под себя ноги.
    
Шумаар оглядел их сумрачным взглядом. Наконец спросил:
    
— А где Занн?
    
Кайюм кашлянул и ответил:
    
— Не знаю, повелитель. Еще два дня назад он с несколькими воинами ушел на юго-запад. Сказал, что там есть поселения, и войску можно будет передохнуть. Но он не вернулся.
    
Кайюм замолчал.
    
Шумаар тоже молчал.
    
Это молчание становилось невыносимым.
    
— Занн ушел, повелитель, — наконец выдавил один из тысячников. — Сбежал.
    
— Почему же ты не сообщил мне об этом раньше? — лениво спросил Шумаар.
    
— Не вини нас, Шумаар! — внезапно повысил голос Кайюм. — Вот уже три недели мы идём, не зная куда. Мы пересекли пустыню, — хорошо. Но что дальше? Ты молчишь, и мы не знаем, что сказать воинам.
    
Шумаар шевельнулся.
    
— Не говори ничего, — сказал он.
    
Кайюму послышалась насмешка в голосе темника.
    
— Но воин должен знать, куда он идет, и зачем!
    
— Воин должен знать только одно: если нет другого приказа, значит, он должен идти.
    
Тысячники внезапно загомонили все разом:
    
— Мы лишились половины коней! Они пали от бескормицы. В каждой сотне по сорок-пятьдесят воинов больны: их мучает кровавый понос. После привала мы оставляем сотни могил, — и так каждый день! Скажи, куда мы идём? Почему мы идем без дороги?..
    
— А следом за нами идут стаи шакалов! — выкрикнул Кайюм. — Как раньше шли стаи собак.
    
Шумаар мрачно взглянул в глаза Кайюма. Стало тихо, и в наступившей тишине Кайюм добавил, сбавив голос:
    
— Шакалов всё больше. Они пожирают наше войско. Ещё несколько недель пути — и от тьмы ничего не останется.
    
Шумаар шумно вздохнул.
    
— На западе, всего лишь в двух-трех переходах, за горами — море. Туда идут наши войска. Там есть города, дороги, пища. На востоке, за плоскогорьем — тоже море. И туда тоже идут наши войска. А мы идем посередине земли. Три потока. Мы идём потому, что таков наш долг.
    
Кайюм дёрнулся и сказал:
    
— Ты ошибаешься, повелитель. На западе войска Каран-Гу остановились, захватив Халахху. На востоке Амза захватил Эль-Мен и дальше не тронулся с места. Наоборот, твой соплеменник Лухар с целой тьмой отправился назад, в Нуанну, и дальше, на север. Амза послал его в Арманатту.
    
— Откуда ты знаешь? — хмуро спросил Шумаар.
    
— Занн, — кратко ответил Кайюм. — До того, как исчезнуть, он получал донесения от своих разведчиков. Но теперь нет и Занна, а гонцы из Арманатты уже не найдут нас.
    
Лицо Шумаара исказила судорога.
    
— Ты болван, Кайюм. Гонцы найдут нас везде. Таков их долг.
    
— Да, найдут, — запальчиво ответил Кайюм, — по костям лошадей и по оскверненным шакалами могилам.
    
Шумаар поднялся во весь свой гигантский рост, — огоньки светильников мигнули, и испуганно метнулись в стороны. Кайюм невольно пригнул голову, другие тысячники отпрянули в испуге.
    
Шумаар внезапно расхохотался.
    
— Занн вернется, — наконец сказал он. — Он получил приказ, и вернется, когда выполнит его. Зуара совсем недалеко. Как только он найдет дорогу к ней, он пришлет гонца или приедет сам. А Зуара — это самый верный и самый безопасный путь на юг.
    
Тысячники молчали.
    
— Зуара впадает в Южное море, в последнее море, — Шумаар опустил плечи и снова сел на ложе. — Туда мы и идем.
    
Через несколько мгновений тысячники как по команде стали вставать и нестройно, толпясь у выхода, выходить из шатра. Но Кайюм задержался. Когда последний тысячник вышел, Кайюм обернулся и сказал:
    
— Прости мои дерзкие слова, повелитель.
    
Шумаар не шелохнулся.
    
Кайюм опустил голову.
    
— Прости, повелитель, — глухо повторил он. — Прикажешь казнить меня? Я готов.
    
Шумаар улыбнулся одним уголком рта.
    
— Иди, Кайюм. Я не собираюсь наказывать тебя. Люди устали, и ты правильно сделал, сообщив мне об этом.
    
Кайюм кивнул, помедлил.
    
— Разреши вопрос, повелитель?
    
— Говори.
    
— Ты сказал, что Зуара впадает в море… Но старые солдаты говорят, что она ведет к Тем, кто сидит у Рва. И падает в ров, превращаясь в пар. Говорят, там вечно пахнет сгоревшей рыбой…
    
— Так говорят те, кто никогда не был в устье Зуары, — возразил Шумаар.
    
Кайюм мигнул, повернулся и торопливо вышел.
    * * *
    
Еще несколько дней истомленное войско шло вперёд. Гор больше не было видно, красная земля тоже кончилась, но начались странные нагромождения скал, среди которых таились бездонные расселины. Растительность тоже изменилась: здесь было больше травы, возле скал рос горько пахнувший кустарник с жесткими узкими листьями, а в скалах сочились родники, и вокруг воды росли чахлые рощи неизвестных деревьев.
    
Не было Занна. И не было Зуары.
    
Еще спустя несколько дней скалы стали громоздиться повсюду. Среди скал во всех направлениях разбегались звериные тропы, и некоторые никуда не вели.
    
Впереди войска шли отряды разведчиков, разведывая путь.
    
А потом и разведчики перестали возвращаться.
    
В одной из расселин слышались таинственные голоса.
    
А на краю расселины были следы лошадиных копыт и скрюченных пальцев: разведчики сорвались вниз, хотя и боролись до последнего.
    
— Это не человеческие голоса, — шептались вечером у костров. — В расселинах живут демоны, которые пожирают случайно упавших животных.
    
Шумаар, не обращая внимания на шепоток за спиной, шел мимо костров к краю лагеря.
    
Снова была ночь, и снова чужие звезды горели над головой. Иногда звезды срывались и падали, оставляя в небе горящий след.
    
Шумаар вышел далеко за круг последнего костра, и, оказавшись у пропасти, остановился. На дне журчал ручей. Кричала ночная птица. Он вгляделся вниз. Расселина была довольно широка, но не глубока. Внизу росли деревья, и журчал, журчал ручей, — почти речка.
    
Шумаар вздрогнул. С внезапной ясностью он вдруг понял, что это и есть истоки Зуары. Он глубоко вдохнул и ощутил запах хвои, и почувствовал свежесть воды, — много дней и ночей он не ощущал этой свежести, и вот теперь…
    
Он обернулся на звук: под чьей-то ногой захрустели мелкие камни. Широко улыбнувшись, Шумаар начал:
    
— Вот она, Зуара. Ров, о котором ты говорил, Кай…
    
Нечеловеческой силы удар обрушился ему на голову, — сзади и немного сбоку. Шумаар был без шлема, и тяжелая палица проломила кости. Он в изумлении охнул, и почувствовал, как земля уходит из-под ног, голова почему-то стала тяжелее тела, перевесила вниз, в пропасть, — и он понял, что летит, перед тем, как потерять сознание от взорвавшейся в голове боли.
    
— Вот тебе твой проклятый Ров! — пролаял сверху голос Кайюма.
    * * *
    
Тело Шумаара скатилось по хвойным лапам, с ветки на ветку, и почти невесомо соскользнуло в мягкую нежную траву.
    
Он лежал на берегу звенящей речки, и слышал гомон разбуженных птиц, плеск рыбы, шорохи леса. И еще он чувствовал запахи — множество ароматов леса и трав.
    
И тогда он понял, что ещё жив, и открыл глаза. Над ним по-прежнему сияли звезды.
    
Шумаар перевернулся со стоном. Наверное, во время падения он повредил позвоночник, — по крайней мере, каждое движение давалось ему с трудом и сопровождалось вспышками тошнотворной боли.
    
Спустя время — он не знал, сколько, потому, что больше не чувствовал времени, — он пополз в сторону реки. Он полз, волоча за собой ноги, забрасывая руки вперед, — ему казалось, что руки у него стали длинными, гораздо длиннее, чем были прежде. Хотя и прежде были длинны. Он цеплялся за неровности почвы, за траву, за камни, и подтягивал тело. И так раз за разом, снова и снова.
    
Наконец руки коснулись воды.
    
Шумаар полежал, отдыхая. Потом с неимоверным усилием преодолел последнее расстояние и погрузил голову в кипящую ледяную воду.
    
Сначала вода обручем сжала голову, а потом постепенно боль стала слабеть. Он приподнимал голову, отфыркивался, хватал ртом воздух, — и снова опускал ее в реку.
    
Река смывала кровь и боль.
    
Потом он отполз от воды и лег на спину.
    
Вверху, на далеком обрыве, на фоне звёздного неба он различил тени.
    
— Говорю тебе, что он жив, — сказал кто-то. — Надо спуститься и проверить.
    
— Даже если он и жив… — начал было второй голос и замолчал.
    
Они, кажется, прислушивались.
    
Потом первый сказал:
    
— Я слышал, как он плескался в реке…
    
— Плескался в реке? После того, как я проломил ему голову? Да это была водяная крыса!..
    
— Нет, Кайюм. Я слышал, как он полз. Он жив.
    
— Ой-бой… Даже если и так — проживет он недолго. Ладно. Утром спустимся на арканах и посмотрим…
    
Голоса затихли и тени исчезли. Шумаар перевел дух.
    
Он не мог умереть. Он знал, что не мог. Он должен был идти туда, куда звал его голос Нгара.
    
Шумаар закрыл глаза и провалился в беспамятство.
    * * *
    
Утро наступило в радостном щебете птиц, в ветерке, пахнущем свежей хвоей. Розовый свет заливал ущелье.
    
Шумаар открыл глаза, но обнаружил, что хорошо видит только одним глазом. В глазах рябило и двоилось, и он подумал, что надо завязать второй, полузрячий глаз, чтобы он не мешал смотреть.
    
Шумаар шевельнул рукой. По руке пробежала боль и ударила куда-то в шею, а потом — в спину.
    
Сверху посыпались камни. Закрыв незрячий глаз рукой, Шумаар увидел, как с обрыва вниз спустились арканы, концы их исчезли в густом ельнике. Потом по арканам заскользили люди.
    
Шумаар стиснул зубы, чтобы не застонать, перевернулся рывком, от которого тело словно разорвало пополам, — и пополз, загребая руками. Сначала он хотел доползти до ближайшего дерева. Но понял, что там его очень быстро найдут.
    
Тогда он, не размышляя, повернул к реке. Загребая руками, вполз в воду. Когда ноги оказались в воде, река внезапно подхватила его и он потерял под руками опору.
    
Течение было слишком сильным, Шумаар попытался бороться с ним, но это было бесполезно. Пусть вода сама вынесет его на другой берег. Может быть, за тем поворотом…
    
Но за поворотом река вспенилась и ударилась о нагромождения камней. Шумаар вытянул руки, но его развернуло боком, и выбросило на камни. Шумаар охнул и потерял сознание.
    
Когда он снова очнулся, то увидел, что по-прежнему лежит на камнях переката, а над ним стоит Кайюм.
    
— Я говорил тебе, что он жив! — раздался голос и Кайюм кивнул кому — то, кто стоял позади него.
    
— Пока еще жив… — Кайюм наклонился, чтобы лучше рассмотреть лицо Шумаара.
    
Шумаар молча ждал. Кайюм кивнул ему и сказал:
    
— Ты живуч, аххум. Недаром тебя так боялись собаки… Но сталь сильнее тебя.
    
Он вытянул саблю из ножен. И в тот момент, когда сабля взлетела, сверкнув в лучах солнца, как речная струя, Шумаар внезапно вытянул руку, схватил Кайюма за сапог и дернул из последних сил.
    
Лицо Кайюма выразило крайнее недоумение. Так, с недоумением на лице и поднятой саблей, он и рухнул — затылком о камни. Вода побежала от его головы, подняв кровавую пену; потом поток стащил его ниже. Вода подхватила его, крутанула, и потащила так стремительно, что уже через несколько мгновений Кайюм исчез из виду.
    
Шумаар повернул голову. Он видел силуэт стоявшего чуть дальше воина как сквозь плавящееся стекло. Но он всё-таки узнал его.
    
— Шаган, — прошептал Шумаар. Шаган вздрогнул и склонился ниже, опасливо косясь на длинные руки темника.
    
— Теперь ты поведешь войско, — сказал Шумаар.
    
Что-то застилало ему и второй глаз, словно наплывала вода. Силуэт Шагана колебался и плыл, превращаясь в чудовищную, неправдоподобную фигуру.
    
— Ты поведешь войско на юг. Это — река Зуара. Она выведет к цветущему побережью Дина. Там много городов, добычи и рабов…
    
Шаган выставил одну ногу, опёрся рукой о колено.
    
— Войско не хочет идти на юг, — сказал он.
    
— Войско пойдет туда, куда ему прикажут.
    
Шумаар судорожно перевел дух.
    
— Иди. Тебя ждут. Если ты не пойдешь на юг — тебе придется возвращаться через разорённую Нарронию и горные перевалы… А в Арманатте тебя ждет не награда. Там тебя ожидает смерть.
    
Шаган вздрогнул, но через мгновенье его скуластое темное лицо ощерилось ухмылкой.
    
— А тебя, темник, смерть ждет прямо здесь, — прошипел он.
    
Шаган отступил в сторону. За ним стоял его ординарец — раб с могучим обнаженным торсом и длинными черными усами. Раб, покраснев от усилия, держал у живота громадный валун.
    
— Добей его, — приказал Шаган.
    
Выбритая до синевы голова раба приблизилась, черные усы заполоскались прямо над Шумааром. А потом искаженное от напряжения лицо исчезло — его загородил валун.
    
Камень с силой опустился на лицо Шумаара.
    
Непомерно длинные руки темника взлетели, словно пытаясь достать убийцу; раб отскочил. Но руки уже бессильно упали, по могучему телу пробежала судорога. Шумаар выгнулся и затих.
    
Шаган хмуро оглядел Шумаара. Нагнулся, хотел сорвать с груди золотой знак темника, но махнул рукой.
    
— Идём, — приказал он ординарцу.
    * * *
    
Когда в потемневшем небе снова стали загораться звезды, и птицы смолкли, и даже река притихла, на камнях переката зашевелилось то, что еще недавно было Шумааром.
    
Мертвец руками сбросил с головы валун. Голова была обезображена, лицевые кости вдавлены в глубину черепа, и осколками торчали на скулах. Глаз не было.
    
Но мертвым не нужны глаза.
    
Шумаар поднялся, нетвёрдо ступая, перешёл по камням на противоположный берег реки. Поднял голову вверх, словно рассматривал звезды.
    
Он чувствовал их. Он знал, куда идти.
    
Теперь он хорошо слышал голос Нгара, и еще один голос — Шумаар сразу же узнал его, и не удивился. Этот голос принадлежал тысячнику бессмертных Даггару.
    
Бессмертные не умирают.
    
Шумаар побрел по берегу, обходя нависающие над водой скалы, опустив бессильные руки.
    
Позади него, в чаще, вспыхнули волчьи глаза.
    
Мертвец шел впереди.
    
Черные силуэты волков вереницей шествовали за ним.
   
   
    
     
Тобарра
    
    
— Это хороший конь, — сказал Сейр. — Он будет вам подменным.
    
Сейр снял седельную сумку, вынул из неё разобранный арбалет необычной конструкции, неторопливо начал собирать его. Части арбалета со щелканьем вставали на место.
    
— Да, но как ты сможешь догнать нас без коня? — наивно спросил Харрум.
    
— Если я останусь живым… — Сейр уперся ногами в упоры арбалета и оттянул стальную полоску. — Я догоню вас. Вы поедете не торопясь, но и не останавливаясь.
    
Сейр достал из сумы коробку с пружинами и стал укладывать на них арбалетные болты. Пружины были тугими, Сейру приходилось наваливаться чуть ли не всем телом, чтобы вставлять болты в пазы.
    
Карша угрюмо смотрел за его работой и считал болты. Их оказалось ровно десять. Уложив последний, Сейр перевернул арбалет, ставший тяжелым и неуклюжим, и вставил коробку с тягучим щелкающим звуком. Потом, так же неторопливо, Сейр наполнил болтами еще одну коробку, а потом и третью.
    
Сейр поднял голову, вытер пот со лба.
    
— Через двадцать-двадцать пять миль будет развилка. Вам следует свернуть влево. Если к тому времени я не догоню вас, не ждите меня. Дойдёте до Алаамбы, спуститесь в каньон и найдете дорогу на перевал. За перевалом — Аххум, и там у вас найдутся защитники…
    
— Позволь мне остаться с тобой, — глухо сказал Карша.
    
Сейр оценивающе поглядел на древний каменный мост.
    
— Мост узковат для двоих… Да и на дороге может случиться всякое. Твое дело — охранять царицу и её сына, и невредимыми доставить в Ушаган.
    
Сейр поднял свой странный арбалет, прицелился. Потом опустил его. Достал из сумы что-то, завернутое в тряпицу. Развернул. Это был шлем — шлем таосских темников.
    
— Где же ты взял все это? — спросил Каррах, не сдержавшись.
    
— Ты имеешь в виду латы, арбалет и шлем? — Сейр усмехнулся. — Их выковали для меня в небесной кузне.
    
Каррах промолчал.
    
— Может быть, нужно помочь, покуда мы здесь? — спросил Харрум.
    
— Не стоит. Я справлюсь…
    
Сейр аккуратно положил арбалет на камни. Рывком содрал с себя, порвав по шву, изношенный старый плащ. Солнце уже всходило, и его лучи заиграли на вороненых латах, которые оказались под плащом. Они закрывали не только грудь, но и плечи, и спину, а спереди спускались с живота клином, защищая пах.
    
— Я никогда не видел такого вооружения, — сказал Каррах. — Наверное, тяжеловато было носить на себе столько металла?
    
— Тяжеловато, — согласился Сейр.
    
Он смотрел вниз, в долину, в которой волнами ходил туман. Он чувствовал приближение Аммара.
    
Сейр повернулся к Домелле, поклонился сначала ей, потом — каан-болу.
    
— Защищай свою мать, Аххаг, — сказал он.
    
Мальчик неожиданно залился краской.
    
— Хорошо, Сейр-баатур, — сказал он по-хуссарабски и ещё больше покраснел.
    
Когда четверо всадников перебрались через мост и скрылись за поворотом, Сейр перешел на южную сторону моста, и начал таскать камни. Он завалил весь проход, нагромоздив камней выше человеческого роста. Поднялся на гребень завала, опустил у арбалета металлический стержень-упор, который был предназначен для стрельбы стоя. И глубоко воткнул стержень между камнями. Повертел арбалет вправо-влево.
    
Потом вылез из-за завала, прошелся по мосту. Мост был сделан на совесть, из каменных обтёсанных плит. Аркада была клиновидной, и устроена так, что чем больше была нагрузка, тем крепче сжимались клинья. Тобарра здесь была совсем не широкой, — она кипела далеко внизу белым, зажатым между утёсами, потоком.
    
Сейр покачал головой. Он уже не успеет выбить клин, — он чувствовал, что опасность приближается с каждым мгновеньем.
    
Неторопливо ушёл за завал, прилег у арбалета. Опустил на глаза решётчатое забрало таосского шлема.
    
Скоро сквозь грохот воды донесся перестук копыт. На дороге появился авангард. Позади авангарда, держась в седле прямо, ехал Аммар. Он был защищен киаттской броней, — прочной, но очень легкой. Броня могла защитить от меча, но не от арбалета.
    
— Вот мы и встретились, Аммар, — сказал Сейр. — Жаль, что ты меня сейчас не слышишь.
    * * *
    
Авангард — два десятка всадников, — подъехал к мосту и остановился.
    
Аммар увидел завал и отдал короткую команду.
    
Ну конечно, — зачем ему жалеть воинов; у Каран-Гу их вполне достаточно, и даже больше, чем нужно.
    
Они въехали на мост по два — троим между высокими каменными парапетами было уже тесно.
    
Сейр прицелился.
    
— Жаль тратить на вас такие стрелы, — пробурчал он.
    
Всадники услышали его, но было поздно. Два болта свистнули один за другим; один из всадников от удара вылетел из седла, другой покачнулся, но усидел, зато его лошадь стала пятиться и заваливаться.
    
Еще два болта. И еще.
    
Сейр не слушал, что они кричат; пятеро всадников валялись на мосту, и две лошади бились в агонии. Оставшиеся в живых круто развернули коней и поспешили покинуть мост. Но мост был узковат для бегства. Точно пущенный болт увеличил сумятицу, и вот уже лошадь повалилась на парапет, опрокинулась. С отчаянным воплем хуссараб полетел вниз, прямо в пенный поток.
    
Сейр выпустил в суетящиеся спины последнюю стрелу, отстегнул опустевший магазин и вставил новый.
    
На том берегу, у скал, Аммар что-то кричал, показывая на завал. Всадники спешивались, бросались плашмя на дорогу, под защиту камней.
    
Вскоре вокруг головы Сейра засвистели стрелы.
    
— А ты молодец, Аммар. Жаль, что я не могу прикончить тебя сразу…
    
Сейр прицелился и выстрелил. Один из лучников, торчавший над камнями, подпрыгнул и упал на спину.
    
— Жаль, очень жаль…
    
Второй дернул головой так, что, наверное, сломал себе шею; впрочем, смерть всё равно была легкой: арбалетный болт попал ему в переносицу.
    
Всадники стали поворачивать коней, уносясь по дороге вниз, выходя из зоны обстрела. Лучники, пятясь, поползли следом.
    
— Жаль, очень жаль…
    
Сейр оглядел побоище. Раскинув полы халата с нашитыми латами, ближе всех к нему лежал на мосту юный воин, не хуссараб, а, скорее всего, тсур: у него были слишком светлые волосы для хуссараба.
    
Сейр снова наполнил опустевший магазин.
    
И лег на живот ниже бруствера: между двумя валунами он оставил щель, в которую были видны и мост, и дорога.
    * * *
    
Новая атака последовала довольно скоро — скорее, чем Сейр ожидал.
    
На этот раз они хотели взять скоростью: кони вылетели снизу, и, не замедляя хода, повернули к мосту.
    
Конечно, стрелять по быстро движущемуся всаднику трудновато. Но не труднее, чем охотиться на горных коз.
    
Сейр сделал десять выстрелов подряд, и десятым всё же остановил их, когда на дороге уже возникла гора трупов — человеческих и лошадиных. Остальные снова развернулись и умчались вниз.
    
— Ну, где же ты, Аммар? Разве не догадываешься, кто ждёт тебя здесь? — спросил Сейр.
    
Голос его заглушал шум потока, но оказалось, что его услыхали.
    
На дороге появился одинокий всадник. Он сидел уже не так гордо, и держал в левой руке круглый щит с рельефной головой льва посередине. Позолота ярко сияла на солнце, и могла ослепить противника. Всадник явно боялся и низко пригибал голову.
    
Не доезжая до моста, он остановился. По-прежнему подставляя лишь бок, что-то крикнул.
    
Крик тонул в шуме воды, но каменные стены ущелья усилили звук, отразив его эхом.
    
— Я — тысячник Аммар. Я должен догнать каан-бау Айгуз и ее сына, и вернуть в Арманатту.
    
— Ты врёшь, как обычно, — проговорил Сейр, не особо напрягая голос. — Арманатты уже нет; ты сжёг её несколько суток назад. И каан-бол тебе тоже не нужен. Тебе нужна Айгуз.
    
Прошло время, и казалось, слова Сейра долетели через мост — всадник внезапно сел прямо и повернулся лицом к завалу.
    
— Кто ты? Чего ты хочешь? — крикнул Аммар.
    
На этот раз голос его звучал явственно.
    
— Я хочу, — громко ответил Сейр, — выбить тебя из седла и вырезать твое подлое чёрное сердце.
    
Конь под Аммаром заплясал.
    
Аммар снова пригнулся и крикнул:
    
— Мои воины готовят сейчас метательные машины. Двух залпов хватит, чтобы похоронить тебя под камнями!
    
Сейр сдвинул шлем, чтобы лучше слышать.
    
— Двух залпов, говоришь?.. А мне хватит всего одного выстрела, чтобы перебить канат или выбить тормозную колодку. Твои метательные машины покатятся вниз, давя всех на своем пути.
    
Аммар молчал. Потом, решившись, закричал:
    
— Кто бы ты ни был, я вызываю тебя на поединок. Пусть всё решит честный бой на мечах, а не хитрые машины!
    
На этот раз Сейр расхохотался во весь голос, так, что смех, много раз отраженный от каменных стен, загрохотал на противоположном конце моста, напугав лошадь: Аммар едва удержал её на месте.
    
— Аммар твое имя. Оно означает предатель. Это знают все, кто ходил в походы с Аххагом Великим… Честный бой? Я скорее поверю честности вора.
    
Аммар дернулся в седле, как от удара.
    
— Кто бы ты ни был, — злобно, прерывистым голосом прокричал он, — Но ты оскорбил меня. И поплатишься за это!..
    
Он уже повернул было коня, но, подумав, вернулся. Всё тем же прерывающимся голосом спросил:
    
— Что ты предлагаешь, неведомый оскорбитель?
    
Он ждал ответа. Ничего. Пусть подождёт…
    
— Ничего, — наконец ответил Сейр. — Впрочем, — добавил он после краткого раздумья, — Ты можешь броситься в пропасть вниз головой.
    
По камню внезапно чиркнула стрела, а потом стрелы посыпались дождем, так что Сейр должен был забиться в углубление между камнями — слава богам, он предусмотрел и это. Пока Аммар отвлекал его бессмысленным разговором, лучники пробрались по круче левее моста, и залегли среди скал так, что могли вести огонь под углом, почти с фланга.
    
Сейр чертыхнулся. Он должен был предусмотреть и это, и закруглить завал по бокам.
    
Впрочем, стрелы ему пока не страшны. И расстояние для лучников великовато.
    
Он снова выглянул. И сделал это как раз в тот миг, когда Аммар, достав арбалет с той стороны седла, которую Сейр не видел, направил его прямо в щель. Сейр успел уклониться. Болт ударил рядом со щелью, брызнув осколками.
    
Выстрелив, Аммар развернулся и погнал коня вниз. Сейр неторопливо вытер струйку крови из рассеченной осколком брови, дотянулся до арбалета, прицелился…
    
Слишком поздно. Всадник исчез.
    
Сейр вздохнул, повернулся на бок и стал разглядывать утесы левее моста. Чтобы выстрелить, лучникам приходилось приподниматься над камнями, вставая на колено. Их было с десяток — не больше.
    
Жаль, но арбалетным болтом их на таком расстоянии не достать.
    
Сейр отстегнул магазин, вставил облегченную стрелу с самораскрывающимся опереньем. Дождался, когда на фоне голубого неба возникнет черная фигурка и выстрелил.
    
Фигурка исчезла.
    
Наверное, обстрел будет продолжаться — стрелков у Аммара много. А тем временем конница снова пойдет на штурм.
    
Сейр вздохнул. Жаль, что поединок был невозможен. И жаль, что придётся, наверное, погибнуть здесь, на мосту, в безлюдных скалах.
    
Стервятники выклюют его глаза. А ночью придут шакалы.
    * * *
    
Когда на повороте к мосту снова послышалось шевеленье, Сейр, не поднимая головы, крикнул:
    
— Аммар! Что ты там говорил насчет поединка?..
    
Аммар не ответил. Послышался грохот, и Сейр привстал, выглянув в щель. Воины втаскивали наверх несколько онагров.
    
Сейр дотянулся до арбалета, но выглянуть не сумел: с левого фланга на него посыпались стрелы.
    
Сейр выплюнул комок горькой и вязкой, как вата, слюны.
    
Взял суму, намотал ее на левую руку. Прикрываясь ею, как щитом, выглянул, взялся за арбалет.
    
Сразу две стрелы вонзились в руку, но застряли в складках кожи, даже не достав налокотника. Сейр прицелился и выпустил подряд пять болтов. Первый онагр, который был уже у самого моста, внезапно повалился набок, не удержался на краю пропасти, и покатился вниз, с грохотом распадаясь на части.
    
Обслуга второго и третьего онагра залегла. Сейр видел их ноги и головы и методично расстрелял оставшихся.
    
Когда он менял обойму, стрела пробила ему щеку и язык.
    
Расстояние было всё же слишком велико, и стрелы долетали на излете.
    
Сейр присел за бруствер, пошевелил стрелу. У нее был невозвратный наконечник. Сейр открыл рот, давая крови сбегать на камни, сунул в рот пальцы. Нащупал наконечник, застрявший в языке. Сломал стрелу, вытащил обломок из щеки. Потом, зарычав, вырвал из языка наконечник.
    
Рот быстро наполнялся кровью, а языку стало тесно во рту. Сейр достал флягу с водой, прополоскал рот. Жаль, что у него не было вина, или хотя бы перебродившего кумыса…
    
Камни вздрогнули от удара: в завал стали бить онагры прямой наводкой.
    
Сейр выплюнул очередной сгусток крови, утёрся ладонью. Жаль было отдавать врагу такой арбалет. Есть, правда, надежда, что камнеметы разобьют его вдребезги… Жаль оставлять такую игрушку Аммару. Но коробок с болтами он не получит точно. А сделать их самому ему не хватит ума.
    
Сейр лёг и пополз вдоль парапета, волоча за собой почти пустую суму. Лучники не видели его и продолжали осыпать стрелами завал. Много же у них стрел, если они их совсем не жалеют. Или надеются всё же собрать после боя? Плохо они знают Сейра…
    
Стрела чиркнула по парапету: его заметили.
    
Если бы язык шевелился, Сейр пробормотал бы ругательство. Пришлось ограничиться очередным кровавым плевком.