1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
   
— Я могу предложить что-нибудь взамен.
   
Он посмотрел на меня скептически.
   
— И какой арбалет вам нужен?
   
— Любой, — ответил я. — Не обязательно красивый. Главное, чтоб стрелял.
   
— Восемь талантов, — сказал он.
   
Я взглянул на него исподлобья.
   
— Не оскорбляйте меня. Это же банальная контрабанда. Ставлю десять талантов против пенни, что арбалет вы можете раздобыть за пару часов. Если вы будете пытаться содрать с меня лишку, я просто пойду за реку и куплю арбалет у Хеффрона.
   
— Ступайте, купите у Хеффрона, — сказал он, — и тогда вам придется тащить его сюда из Имре. Констебль будет в восторге.
   
Я пожал плечами и отодвинул стул от стола, собираясь встать.
   
— Три таланта пять йот, — сказал Слит. — Имейте в виду, он будет подержанный. И со стременем, а не с воротом.
   
Я мысленно подсчитал.
   
— Возьмете унцию серебра и катушку тонкой золотой проволоки? — спросил я, доставая их из кармана плаща.
   
Темные глаза Слита слегка затуманились — он делал свои подсчеты.
   
— Себе в убыток работаю!
   
Он взял катушку блестящей проволоки и маленький слиток серебра.
   
— За кожевенной мастерской Гримсома стоит дождевая кадка. Через пятнадцать минут арбалет будет за ней.
   
Он смерил меня оскорбленным взглядом.
   
— За пару часов? Нет, вы-таки меня не знаете!
   * * *
   
Несколько часов спустя Фела вынырнула из-за архивных шкафов и застала меня у двери с четырьмя табличками. Не то чтобы я ее толкал. Так, слегка надавил. Просто проверял, правда ли она заперта. Да, она была заперта.
   
— Я так понимаю, хранистам не рассказывают, что там за ней? — спросил я без особой надежды.
   
— Ну, если даже и рассказывают, мне пока не говорили, — сказала Фела, подойдя к двери и проведя пальцами по буквам, выбитым в камне: «ВАЛАРИТАС».
   
— Один раз я видела эту дверь во сне, — сказала Фела. — Как будто «Валаритас» — это древний, давно умерший король. И что за дверью — его гробница.
   
— Ух ты! — сказал я. — Да, это лучше, чем мои сны про эту дверь.
   
— А тебе что снилось? — спросила она.
   
— Один раз мне приснилось, как будто сквозь замочные скважины пробивается свет, — сказал я. — Но в основном мне снится, что я просто стою, гляжу на нее и пытаюсь попасть внутрь.
   
Я нахмурился, глядя на дверь.
   
— Как будто меня недостаточно разочаровывает то, что я не могу туда попасть наяву! Мне еще и во сне приходится делать то же самое!
   
Фела негромко рассмеялась в ответ, потом обернулась лицом ко мне.
   
— Я получила твою записку, — сказала она. — Что это за исследовательский проект, на который ты так туманно намекаешь?
   
— Давай-ка уйдем куда-нибудь, где можно поговорить наедине, — сказал я. — Это долгая история.
   
Мы ушли в одну из читальных норок, я закрыл дверь и рассказал ей все с начала до конца, со всеми неприятными подробностями. Кто-то наводит на меня порчу. К магистрам я обратиться не могу, иначе может открыться, что именно я вломился в комнаты Амброза. Мне нужен грэм, чтобы защитить себя, но я не знаю нужных рун.
   
— Порча… — вполголоса сказала она, испуганно качая головой. — Ты уверен?
   
Я расстегнул рубашку, спустил ее с плеча и показал Феле темный синяк на плече, оставшийся после атаки, которую я сумел отразить лишь частично.
   
Фела наклонилась, чтобы разглядеть его поближе.
   
— И ты действительно не знаешь, кто это может быть?
   
— Вообще-то нет, — ответил я, стараясь не думать о Деви. Об этой своей оплошности я предпочел пока умолчать. — Ты извини, что я тебя в это втягиваю, но ты единственная, кто…
   
Фела замахала руками.
   
— Да брось ты! Я же тебе говорила: если тебе что-то понадобится, тебе достаточно только сказать. Я рада, что ты ко мне обратился.
   
— Я рад, что ты рада, — сказал я. — Если поможешь мне разобраться с этим, считай, что теперь я твой должник. Я теперь уже лучше научился разыскивать здесь то, что мне нужно, но все-таки я еще новичок.
   
Фела кивнула.
   
— На то, чтобы научиться ориентироваться в хранилище, нужны годы. Архивы все равно что город.
   
Я улыбнулся.
   
— Я тоже думаю о них как о городе. И я здесь живу еще недостаточно давно, чтобы выучить все ходы и выходы.
   
— Боюсь, они-то тебе и понадобятся, — поморщилась Фела. — Если Килвин и в самом деле считает, что эти руны опасны, значит, большинство тех книг, что тебе нужны, находится в его личной библиотеке.
   
Сердце у меня упало.
   
— В личной библиотеке?
   
— У каждого магистра имеется своя личная библиотека, — сказала Фела так, словно это само собой разумелось. — Я немного разбираюсь в алхимии и потому помогала отбирать книжки с формулами, которые, по мнению Мандрага, нельзя доверять кому попало. А хранисты, которые разбираются в сигалдри, делают то же самое для Килвина.
   
— Так, значит, все бесполезно? — сказал я. — Если все эти книги хранятся под замком у Килвина, значит, я не смогу найти то, что мне нужно!
   
Фела улыбнулась и покачала головой.
   
— Видишь ли, система несовершенна. Из всех архивов должным образом каталогизировано не больше трети. То, что ты ищешь, наверняка еще находится где-нибудь в хранилище. Главное — его найти.
   
— Мне даже всей схемы-то не надо, — сказал я. — Если бы я знал несколько нужных рун, остальное я бы уж как-нибудь сообразил, наверное.
   
Фела озабоченно взглянула на меня.
   
— Послушай, разумно ли это?
   
— Благоразумие — это роскошь, которой я себе позволить не могу, — сказал я. — Вил с Симом и так уже две ночи меня караулят. Не могут же они все ближайшие десять лет спать посменно?
   
Фела глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух.
   
— Ну, ладно. Начнем с тех книг, что есть в каталогах. Может быть, то, что тебе нужно, ускользнуло от внимания хранистов.
   
Мы набрали несколько десятков книг по сигалдри, закрылись в одной из самых уединенных читальных норок на четвертом этаже и принялись проглядывать их одну за другой.
   
Поначалу мы надеялись обнаружить полную схему грэма, но по прошествии нескольких часов умерили свои аппетиты. Если не целую схему, то хотя бы ее описание! Или, может быть, упоминание о последовательности используемых рун… Или название одной-единственной руны… Намек. Подсказку. Обрывок. Кусочек головоломки.
   
Наконец я закрыл последнюю из книг, которые мы притащили в читальную норку. Книга гулко бухнула.
   
— Ничего не нашел? — устало спросила Фела.
   
— Ничего.
   
Я потер лицо обеими руками.
   
— Удача нам не улыбнулась.
   
Фела пожала плечами, поморщилась, подвигала головой, чтобы размять затекшую шею.
   
— Все равно, начать с наиболее очевидного было разумно. Но это, вероятно, те самые полки, которые хранисты прочесали по просьбе Килвина. Нам просто надо зарыться поглубже.
   
Издалека донесся бой часового колокола. Я удивился, как уже много времени. На наши изыскания ушло больше четырех часов.
   
— Ой, ты занятие пропустила! — сказал я.
   
— Да ладно, это всего лишь геометрия, — ответила Фела.
   
— Какая же ты замечательная! — сказал я. — Ну а что разумнее всего делать теперь?
   
— Долго и нудно копаться в хранилище, — сказала она. — Но это будет все равно что мыть золото. Десятки часов, и то при условии, что мы станем работать вместе, чтобы не дублировать уже сделанную работу.
   
— Можно попросить помочь Вила и Сима, — предложил я.
   
— Вилем здесь работает, — сказала Фела. — Но Симмон никогда не работал хранистом, он, скорее всего, только под ногами путаться будет.
   
Я взглянул на нее странно.
   
— А ты хорошо знаешь Сима?
   
— Да нет, не очень, — призналась она. — Так, изредка пересекались.
   
— Ты его недооцениваешь, — сказал я. — Его многие недооценивают. Сим умный.
   
— Да у нас тут все не дураки, — сказала Фела. — Сим, конечно, славный, но…
   
— В этом-то все и дело, — сказал я. — Он славный. Он добрый, людям это кажется слабостью. И радостный, людям это кажется глупостью.
   
— Да нет, я вовсе не это имела в виду! — возразила Фела.
   
— Я понимаю, — сказал я, растирая лицо. — Ты извини. Последние два дня выдались очень тяжелыми. Я думал, в Университете все не так, как в остальном мире, а тут как везде: все заискивают перед напыщенными мерзавцами вроде Амброза, а добрые души вроде Симмона отметают как простачков.
   
— Ну а ты кто такой? — с улыбкой спросила Фела, принимаясь собирать книги. — Напыщенный мерзавец или добрая душа?
   
— Потом выясню, — сказал я. — А пока что у меня есть более неотложные дела.
  
  
   
    
ГЛАВА 26
    
ДОВЕРИЕ
   
   
Хотя я был практически уверен, что за наведением порчи стоит не Деви, глупо было бы игнорировать тот факт, что у нее есть моя кровь. Так что, когда стало очевидно, что на изготовление грэма потребуется немало времени и сил, я понял, что пора навестить ее и убедиться, что она тут ни при чем.
   
День был мерзкий: холодный, сырой ветер пробирал до костей. У меня не было ни перчаток, ни шляпы. Пришлось накинуть на голову капюшон и спрятать руки под плащ, закутавшись в него поплотнее.
   
Когда я переходил Каменный мост, меня осенила новая мысль: может быть, мою кровь у Деви кто-то украл? Это выглядело логичнее, чем все остальное. Да, надо убедиться, что бутылочка с моей кровью хранится в надежном месте. Если бутылочка по-прежнему у Деви и с ней ничего не случилось, значит, Деви точно ни в чем не замешана.
   
Я дошел до западной окраины Имре. Там я зашел в трактир, выпить слабенького пивка и погреться у огня. Потом я пересек знакомый переулок и поднялся по узкой лестнице за лавкой мясника. Несмотря на холод и недавний дождь, в воздухе по-прежнему висел запах тухлого сала.
   
Я перевел дух и постучался.
   
Дверь открылась примерно минуту спустя, в узкой щелке показалось личико Деви.
   
— О, привет! — сказала она. — Ты как, по делу или просто в гости?
   
— В основном по делу, — признался я.
   
— Жаль, жаль!
   
Она отворила дверь.
   
Входя в комнату, я запнулся за порог, неуклюже натолкнулся на нее и на миг ухватился за ее плечо, чтобы не упасть.
   
— Извини… — смутился я.
   
— Ну и видок у тебя! — сказала она, запирая дверь. — Надеюсь, ты не за деньгами? Я не ссужаю денег людям, которые выглядят так, словно только что пришли в себя после трехдневного запоя.
   
Я устало плюхнулся на стул.
   
— Да нет, я тебе книжку принес, — сказал я, достав ее из-под плаща и положив на стол.
   
Она кивнула и слегка улыбнулась.
   
— Ну и как тебе старый добрый Малкаф?
   
— Сухой. Многословный. Нудный.
   
— Ага, и картинок маловато, — кивнула Деви. — Но это все не имеет отношения к делу.
   
— Ну, его теория восприятия как активной силы довольна интересна, — признал я. — Но он пишет так, словно боится, как бы его кто-нибудь не понял!
   
Деви кивнула, поджав губы.
   
— Ну да, и я подумала примерно то же самое.
   
Она протянула руку и подвинула книгу поближе к себе.
   
— А как тебе глава о проприоцепции?
   
— Такое ощущение, что его аргументация основана на глубочайшем невежестве, — сказал я. — В медике я встречал людей с ампутированными конечностями. По-моему, Малкафу таких видеть не приходилось.
   
Я наблюдал за нею, ища малейшие признаки вины, хоть какие-то намеки на то, что она наводит на меня порчу. Ничего подобного я не обнаружил. Она выглядела совершенно такой же, как обычно, бойкой и острой на язык. Но я вырос среди актеров. Я знаю, как много есть способов скрыть свои подлинные чувства.
   
Деви преувеличенно нахмурилась.
   
— Ты чего такой серьезный? О чем задумался?
   
— У меня к тебе пара вопросов, — уклончиво ответил я. Мне не хотелось начинать этот разговор. — И не о Малкафе.
   
— Ох, я так устала оттого, что меня ценят исключительно за интеллект! — она развалилась на стуле и закинула руки за голову. — Когда же я, наконец, сумею найти парня, которого будет интересовать только мое тело?
   
Она принялась было сладострастно потягиваться, но остановилась и удивленно уставилась на меня.
   
— Ну а как же пошутить? Обычно ты куда острей на язык!
   
Я вяло улыбнулся в ответ.
   
— Ты знаешь, у меня голова сейчас другим занята. Боюсь, мне сегодня не по силам состязаться с тобой в остроумии.
   
— Да я никогда и не думала, будто ты способен потягаться со мной в остроумии! — сказала Деви. — Просто, знаешь, хочется иногда поболтать о том о сем.
   
Она подалась вперед и сложила руки на столе.
   
— Ну, какие у тебя вопросы?
   
— Ты в Университете много занималась сигалдри?
   
— О, так это личное! — она вскинула бровь. — Да нет. Она меня не интересует. Слишком кропотливая работа, на мой вкус.
   
— Ты никогда не казалась мне женщиной, которая чурается кропотливой работы, — заметил я, снова заставив себя улыбнуться.
   
— О, уже лучше! — одобрительно кивнула Деви. — Я так и знала, что для тебя не все потеряно.
   
— Я так понимаю, у тебя нет никаких книг по высшей сигалдри? — спросил я. — Ну, из тех, которые ре'ларам читать не положено?
   
Деви покачала головой.
   
— Да нет. Зато у меня есть отличные работы по алхимии. Такое, чего и в ваших ненаглядных архивах не сыщешь!
   
Последнюю фразу она произнесла с горечью.
   
И тут головоломка у меня в голове сложилась вместе. Нет, Деви не настолько небрежна, чтобы позволить кому-то похитить мою кровь. И продать она ее не продаст. В деньгах она не нуждается. Против меня лично она тоже ничего не имеет.
   
Но Деви продаст даже свой глазной зуб ради того, чтобы попасть в архивы!
   
— Забавно, что ты упомянула алхимию, — сказал я как можно более ровным тоном. — Ты не слышала о такой штуке — «коринковый боб» называется?
   
— Слышала, конечно, — беспечно ответила она. — Редкостная пакость. У меня, кажется, и формула есть…
   
Она развернулась к полкам с книгами.
   
— Хочешь взглянуть?
   
Лицо ее не выдало, нет, но при некотором навыке лицо сможет контролировать кто угодно. Не выдало ее и тело. Так, плечи чуть-чуть напряглись, движение чуть замедлилось…
   
Ее подвели глаза. Когда я упомянул коринковый боб, они как-то по-особому блеснули. И не просто понимающе, нет — виновато. Ну да, конечно. Это она продала формулу Амброзу.
   
А зачем? Потому что Амброз — хранист высокого ранга. Он может тайком провести ее в архивы. Черт возьми, да при его возможностях ему даже не обязательно это делать! Все знают, что Лоррен иногда пускает в архивы ученых, не принадлежащих к аркануму, особенно если их покровители готовы вымостить путь щедрым пожертвованием. Амброз когда-то купил целый трактир только ради того, чтобы насолить мне! На что же он готов пойти ради того, чтобы завладеть моей кровью?
   
Нет. Вил с Симом были правы на этот счет. Амброз не станет марать руки, если этого можно избежать. Ему куда проще нанять Деви, чтобы она сделала за него всю грязную работу. Ее уже исключили. Ей терять нечего, а приобрести она может все тайны архивов.
   
— Да нет, спасибо, — сказал я. — Я алхимией особо не интересуюсь.
   
Я перевел дух и решил взять быка за рога:
   
— Мне нужно посмотреть на мою кровь.
   
Жизнерадостная улыбка Деви застыла у нее на лице. Губы по-прежнему улыбались, но глаза сделались ледяные.
   
— Прошу прощения?
   
На самом деле это был не вопрос.
   
— Мне нужно посмотреть на кровь, которую я оставил здесь, у тебя, — сказал я. — Убедиться, что с ней все в порядке.
   
— Боюсь, ничего не получится, — улыбка исчезла с ее лица, губы сомкнулись в тонкую ниточку. — Так дела не делаются. Кроме того, не думаешь же ты, что я настолько глупа, чтобы хранить такое дома?
   
Сердце у меня упало, но я все еще не хотел поверить в случившееся.
   
— Ну, мы можем сходить туда, где она хранится, — спокойно ответил я. — А то кто-то наводит на меня порчу. Мне нужно убедиться, что кровь осталась нетронутой. Только и всего.
   
— Ага, так я тебе и показала, где все это хранится! — ответила Деви с убийственным сарказмом. — Ты что, башкой приложился или как?
   
— Боюсь, я вынужден буду настоять на своем.
   
— Валяй, бойся! — бросила Деви, злобно зыркнув на меня. — Настаивай сколько хочешь! Меня это не колышет!
   
Это она. У нее не могло быть других причин отказывать мне в этой просьбе.
   
— Раз ты отказываешься мне ее показать, — продолжал я, стараясь говорить ровным и уверенным тоном, — я вынужден сделать вывод, что ты кому-то продала мою кровь или же по какой-то причине изготовила мою восковую куклу для себя.
   
Деви откинулась на спину стула и нарочито небрежно скрестила руки на груди.
   
— Можешь делать свои дурацкие выводы, сколько душе угодно! Расквитаешься с долгом — тогда и кровь свою увидишь, и ни секундой раньше.
   
Я достал из-под плаща восковую куклу и положил руку на стол так, чтобы Деви ее видела.
   
— Это что, я, что ли? — сказала она. — С такой-то задницей?
   
Но эти слова были лишь пустой шелухой от неудачной шутки.
   
Тон у нее был резкий и гневный. Взгляд жесткий.
   
Второй рукой я достал короткий рыжеватый волосок и прилепил его к голове куклы. Рука Деви невольно дернулась к прическе, на лице отразился ужас.
   
— Кто-то меня атакует, — сказал я. — Мне необходимо убедиться, что моя кровь…
   
На этот раз, когда я упомянул свою кровь, я заметил, как ее глаза метнулись к одному из ящиков стола, а пальцы слегка дернулись.
   
Я встретился с ней взглядом.
   
— Не надо! — мрачно сказал я.
   
Рука Деви устремилась к ящику и резко выдвинула его.
   
Я ни на миг не усомнился, что в ящике лежит мое восковое изображение. Нельзя было допустить, чтобы оно очутилось у нее в руках. Я сосредоточился и пробормотал связывание.
   
Рука Деви дрогнула и замерла на полпути к открытому ящику.
   
Я не сделал ей ничего плохого. Не жег ее огнем, не причинял ей боли, ничего из того, что она делала со мной на протяжении нескольких предыдущих дней. Это связывание должно было лишь обездвижить ее. Зайдя по пути в трактир, чтобы погреться, я взял из тамошнего очага щепотку золы. Источник был не самый удачный, и он находился дальше, чем хотелось бы, но все же лучше, чем ничего.
   
И все же я смогу продержать ее таким образом не дольше нескольких минут, прежде чем вытяну из очага столько тепла, что он угаснет. Однако этого времени мне должно хватить на то, чтобы вытянуть из нее правду и забрать куклу, которую она сделала.
   
Глаза у Деви сделались безумными. Она изо всех сил пыталась освободиться.
   
— Да как ты смеешь! — заорала она. — Как ты смеешь!
   
— А ты как смеешь, а? — гневно бросил я в ответ. — А ведь я тебе доверял! Самому теперь не верится! Я тебя оправдывал перед своими друзьями…
   
Я осекся: произошло немыслимое. Невзирая на мое связывание, Деви сумела пошевелиться. Ее рука поползла к открытому ящику.
   
Я сосредоточился сильнее, и рука Деви остановилась. А потом все-таки медленно-медленно поползла вперед и дотянулась до ящика. Я не верил своим глазам.
   
— Думаешь, ты можешь вот так вот заявиться сюда и угрожать мне? — прошипела Деви. Ее лицо превратилось в гневную маску. — Думаешь, я за себя постоять не сумею? Я успела стать ре'ларом до того, как меня вышибли, ты, недоделок! И я это заслужила! Мой алар — как океан в бурю!
   
Ее рука полностью исчезла в ящике.
   
Я почувствовал, как на лбу у меня выступил липкий холодный пот, и еще раз разделил свой разум натрое. Я снова пробормотал нужные слова, и каждая из частей моего разума создала отдельное связывание. Все они были заняты тем, чтобы остановить ее. Я извлекал тепло из своего тела, чувствуя, как холодеют руки, пока я приближался к ней. Всего пять связываний. Это был мой предел.
   
Деви сделалась неподвижна как камень, гортанно хохотнула и расплылась в ухмылке.
   
— Молодец, молодец, детка! Теперь я даже верю всему, что про тебя болтают. Но с чего ты взял, будто ты способен на то, чего не сумел даже сам Элкса Дал? Как ты думаешь, за что меня исключили? Они испугались женщины, которая на втором году обучения одолела магистра!
   
Ее светлые волосы намокли от пота и прилипли ко лбу. Она стиснула зубы, ее эльфячье личико исполнилось звериной решимости. Рука ее снова задвигалась.
   
А потом она внезапным рывком выхватила руку из ящика, как будто вырвала ее из густой глины. И шваркнула на стол что-то круглое и металлическое. Огонек лампы дернулся и зашипел. Это была не кукла. И не бутылочка с моей кровью.
   
— Су-ука! — почти ласково пропела она. — Что ж ты думал, я на такое не рассчитывала? Что же ты думал, ты первый, что ли, кто вздумал явиться и попробовать взять надо мной верх?
   
Она отвернула крышечку серого металлического шарика. Крышечка щелкнула, и Деви медленно отвела руку. Невзирая на все свои усилия, остановить ее я не мог.
   
Я только теперь узнал устройство, которое она достала из ящика. Я проходил такие с Манетом в прошлой четверти. Килвин называл их «портативными экзотермическими усилителями», но все остальные звали их карманными грелками или «сиротками».
   
Внутри был керосин, нафта или сахар. Будучи активирован, сиротка выжигал топливо, в течение пяти минут распространяя вокруг себя такой же жар, как от горна. Потом его надо было разобрать, почистить и перезарядить. Эти штуки были грязные, довольно опасные и часто ломались от стремительного нагрева и остывания. Однако на короткое время они могли дать симпатисту столько же энергии, сколько целый костер.
   
Я ушел в «каменное сердце» и отделил еще одну часть своего разума, пробормотав шестое связывание. Потом попытался создать седьмое, но не смог. Я устал, мне было плохо. Руки у меня заледенели, а я столько всего перенес в последние несколько дней… Но я стиснул зубы и заставил себя вполголоса пробормотать нужные слова.
   
Шестого связывания Деви как будто и не заметила. Двигаясь медленно, точно стрелка часов, она вытянула из своего рукава нитку. Сиротка издал стенающий металлический скрежет, и от него волнами повалил жар.
   
— Прямо сейчас у меня нет настоящей связи с тобой, — сказала Деви, пока рука с ниткой медленно ползла к сиротке. — Но если ты не уберешь свои связи, я использую эту нитку, чтобы спалить на тебе всю одежду, и буду улыбаться, слушая, как ты вопишь!
   
Странно, какие мысли приходят в голову в такие моменты. Первое, о чем я подумал, — это не о страшных ожогах, а о том, что плащ, который подарила мне Фела, пропадет и останусь я всего с двумя рубашками.
   
Мои глаза метнулись в сторону стола, на котором лак уже пошел пузырями вокруг сиротки. Я чувствовал бьющий в лицо жар.
   
Я знаю, когда нужно признать поражение и сдаться. Я разорвал связи, и мысли мои смешались оттого, что все части разума слились воедино.
   
Деви повела плечами.
   
— Ну-ка, брось ее! — приказала она.
   
Я разжал руку, и восковая кукла, скособочившись, упала на стол. Я положил руки на колени и замер, не желая ее напугать или сделать жест, который покажется ей угрожающим.
   
Деви встала и перегнулась через стол. Она провела рукой по моим волосам, потом сжала кулак и вырвала несколько волосков. Я невольно ойкнул.
   
Деви снова села, взяла куклу и заменила свой волосок моими. И пробормотала связывание.
   
— Деви, ты не понимаешь, — сказал я. — Мне просто надо было…
   
Связывая Деви, я сосредоточился на ее руках и ногах. Это самый эффективный способ остановить человека. У меня был очень слабый источник тепла, и я не мог тратить энергию на что-то другое.
   
Но у Деви сейчас тепла было завались, и ее связывание было как железные тиски. Я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни челюстью, ни языком. Я даже дышал с трудом, неглубокими вдохами, не требующими движения грудной клетки. Это было жутко. Казалось, чья-то рука сдавила мне сердце.
   
— А я тебе доверяла.
   
Голос Деви был стальным и резким, как хирургическая пила с мелкими зубьями, врезающаяся в ампутируемую ногу.
   
— Я тебе доверяла!
   
Она смерила меня взглядом, исполненным ярости и отвращения.
   
— Да, действительно, сюда приходил человек, который хотел купить твою кровь. Пятьдесят пять талантов давал. Я ему отказала. Отказала, потому что у нас с тобой были деловые отношения. Я всегда выполняю условия сделки.
   
«Кто?!» — хотел было крикнуть я. Но сумел выдавить только невнятное «гу-гу».
   
Деви взглянула на восковую куклу, которую держала в руке, потом на сиротку, который уже выжег обугленный круг на столе.
   
— Теперь с нашими деловыми отношениями покончено, — сухо сказала она. — За тобой остается долг. До конца четверти вернешь мне деньги. Девять талантов. Если опоздаешь хоть на полсекунды, я продам твою кровь, чтобы вернуть вложенные деньги, и умою руки на твой счет.
   
Она смерила меня ледяным взглядом.
   
— Это куда больше, чем ты заслуживаешь. Твоя кровь по-прежнему у меня. Если вздумаешь пойти к магистрам в Университете или к констеблю в Имре, для тебя это плохо кончится.
   
Стол уже дымился, и Деви поднесла восковую куклу к потрескивающему металлу сиротки. Она пробормотала что-то себе под нос, и я почувствовал, как меня накрыло волной жара. Это было точь-в-точь как те внезапные приступы горячки, которые посещали меня в течение последних дней.
   
— Когда я разорву связь, ты скажешь: «Я все понял, Деви». И уйдешь прочь. В конце четверти пришлешь кого-нибудь с деньгами, которые ты мне должен. Сам приходить не смей. Я тебя больше видеть не желаю.
   
Деви взглянула на меня с таким презрением, что я до сих пор ежусь, вспоминая об этом. А потом плюнула в меня. Мелкие капельки слюны упали на сиротинку и зашипели.
   
— Если я тебя еще хоть раз увижу, хотя бы краем глаза, для тебя это плохо кончится.
   
Она подняла восковую куколку над головой и с размаху раздавила ее об стол. Если бы я мог дернуться или завопить от ужаса, непременно бы так и сделал.
   
Куколка разлетелась на куски, руки и ноги у нее оторвались, голова покатилась по столу и упала на пол. Я ощутил резкий удар, как будто рухнул навзничь на каменный пол с высоты полутора метров. Меня это напугало, но особого вреда не причинило. Невзирая на весь свой ужас, в глубине души я невольно восхитился ее точным расчетом и безупречным контролем.
   
Удерживавшая меня связь распалась, и я наконец перевел дыхание.
   
— Я все понял, Деви, — сказал я. — Но я…
   
— Пшел вон!!! — заорала она.
   
И я ушел. Мне хотелось бы сказать, что я удалился с достоинством, но это была бы неправда.
  
  
   
    
ГЛАВА 27
    
ДАВЛЕНИЕ
   
   
Вил с Симом ждали меня в дальнем углу общего зала «У Анкера». Я принес две кружки пива и поднос, нагруженный свежим хлебом, маслом, сыром, фруктами и мисками с густой горячей похлебкой из мяса и репы.
   
Вилем потер глаз ладонью. Его смуглая сильдийская физиономия слегка осунулась, но в остальном он, похоже, не особо страдал от трехдневного недосыпа.
   
— С чего это ты расщедрился?
   
— Хочу подкрепить ваши силы, — сказал я.
   
— Да ладно тебе, — сказал Сим. — Я вот неплохо отоспался на лекции по возгонке.
   
У него появились небольшие синяки под глазами, но в целом и он, похоже, был еще ничего.
   
Вилем принялся накладывать еду себе в тарелку.
   
— Ты говорил, у тебя новости. Какие новости?
   
— Разные, — ответил я. — Вам сначала какую, плохую или хорошую?
   
— Начни с плохой, — сказал Симмон.
   
— Килвин не дает мне чертежи, которые нужны для изготовления грэма. Там требуется сигалдри. Руны крови и кости и все такое. Он считает, что это слишком опасные сведения, чтобы доверить их ре'лару.
   
— А он не сказал почему? — с любопытством спросил Симмон.
   
— Не сказал, — признался я. — Но я догадываюсь. Их можно использовать для самых разных неприятных вещей. Например, сделать небольшой металлический диск с дырочкой. Если капнуть на него каплю чьей-нибудь крови, можно сжечь этого человека заживо.
   
— Господи, ужас какой! — Сим положил ложку на стол. — Слушай, почему тебе вечно всякая дрянь на ум приходит?
   
— Ну, это любой член арканума может сделать с помощью простейшей симпатии, — заметил Вилем.
   
— Это очень разные вещи, — возразил я. — Если сделать такое устройство, им сможет воспользоваться кто угодно. Столько раз, сколько потребуется.
   
— Это же безумие! — воскликнул Симмон. — Зачем вообще такое делать?
   
— Ради денег, — мрачно ответил Вилем. — Ради денег люди вечно творят всякие глупости.
   
Он многозначительно взглянул на меня.
   
— Например, берут в долг у кровожадных гатессоров.
   
— Кстати, насчет второй новости, — смущенно сказал я. — Я ходил к Деви.
   
— Что, один?! — сказал Симмон. — Ты что, дурак?
   
— Да, — кивнул я. — Но не потому, что ты думаешь. Разговор вышел довольно неприятный, но теперь я точно знаю, что порчу наводит не она.
   
Вилем нахмурился.
   
— Но если не она, тогда кто же?
   
— Остается только один разумный вариант, — сказал я. — Это Амброз.
   
Вил покачал головой.
   
— Это мы уже проходили. Амброз на такое никогда не пойдет. Он…
   
Я поднял руку, прерывая его.
   
— Он не рискнул бы наводить порчу на меня, — согласился я. — Но мне кажется, он не знает, кого атакует.
   
Вилем умолк и призадумался.
   
— Подумай сам, — продолжал я. — Если бы Амброз заподозрил, что это был я, он бы пошел к магистрам и выдвинул обвинение против меня. Он уже так делал.
   
Я потер пострадавшую руку.
   
— Они бы обнаружили мои травмы, и тогда я бы попался.
   
Вил опустил глаза.
   
— Краэм! — выругался он. — Логично. Он может подозревать, что это ты нанял вора, но не думает, что ты залез к нему сам. Он бы на твоем месте никогда так не сделал.
   
Я кивнул.
   
— Вероятно, он пытается найти того человека, который залез к нему в номер. Или просто хочет отомстить, тем более что это нетрудно. Это объясняет, отчего атаки становятся все сильнее. Он, наверно, думает, что вор сбежал в Имре или в Тарбеан.
   
— Надо сообщить об этом магистрам! — сказал Симмон. — Пусть обыщут его номер сегодня же вечером. За такое его исключат, да еще и высекут вдобавок!
   
Он расплылся в кровожадной ухмылке.
   
— Господи, я бы заплатил десять талантов только за то, чтобы мне позволили самому взяться за кнут!
   
Я хихикнул. Надо же, какая свирепость! Разгневать Сима было нелегко, но уж если тебе это удалось, пути назад не было.
   
— Нельзя, Сим.
   
Сим изумленно уставился на меня.
   
— Ты, должно быть, шутишь! Нельзя же допустить, чтобы это сошло ему с рук!
   
— Первым делом исключат меня, за то, что я вломился к нему в комнаты. «Неподобающее поведение».
   
— Ну, за это тебя исключить не могут! — сказал Сим, но голос его звучал неуверенно.
   
— Рисковать я не стану, — ответил я. — Хемме меня не выносит. Брандье всегда на его стороне. У Лоррена я до сих пор в дурном каталоге.
   
— Ага, и он еще находит в себе силы шутить! — буркнул Вилем.
   
— Короче, трое однозначно будут голосовать против меня.
   
— По-моему, к Лоррену ты несправедлив, — сказал Вилем. — Но ты прав. Тебя исключат. Хотя бы затем, чтобы задобрить барона Джакиса.
   
Сим посмотрел на Вилема.
   
— Ты правда так думаешь?
   
Вил кивнул.
   
— Возможно, они даже не станут исключать Амброза, — угрюмо сказал он. — Амброз — любимчик Хемме, и магистры понимают, сколько хлопот способен доставить Университету его папаша.
   
Вил фыркнул.
   
— А представляете, сколько хлопот доставит сам Амброз, когда унаследует его титул и состояние!
   
Он опустил глаза и покачал головой.
   
— Нет, Сим, тут я согласен с Квоутом.
   
Симмон устало вздохнул.
   
— Замечательно! — сказал он. И посмотрел на меня пристальным взглядом. — Говорили же тебе! Я тебе с самого начала говорил, чтобы ты оставил Амброза в покое. С ним связываться — это все равно что наступать в медвежий капкан!
   
— Медвежий капкан? — задумчиво переспросил я.
   
Сим твердо кивнул.
   
— Ногу туда сунуть проще простого, а вот обратно ее уже не вытащишь!
   
— Медвежий капкан! — повторил я. — Это-то мне и надо!
   
Вилем мрачно хмыкнул.
   
— Нет, серьезно! — сказал я. — Где можно достать медвежий капкан?
   
Вил с Симом как-то нехорошо на меня посмотрели, и я решил не искушать судьбу.
   
— Шучу, шучу, — соврал я, не желая усложнять ситуацию. Ничего, сам добуду.
   
— Нужно убедиться, что это именно Амброз, — сказал Вилем.
   
Я кивнул.
   
— Если он запрется у себя в номере следующие несколько раз, когда я подвергнусь атаке, можно будет считать, что это доказано.
   
Разговор на время иссяк. Пару минут мы ели молча, погрузившись каждый в свои мысли.
   
— Ладно, — сказал Симмон, очевидно сделав какие-то выводы. — На самом деле все остается по-прежнему. Тебе нужен грэм. Верно?
   
Он посмотрел на Вила — тот кивнул, — потом снова на меня.
   
— Ладно, выкладывай теперь хорошие новости, пока я не убился об стену.
   
Я улыбнулся.
   
— Фела согласилась помочь мне отыскать в архивах схему грэма. И если вы двое, — я указал на них, — согласитесь присоединиться к нам, вам предстоит провести немало долгих, утомительных часов в обществе самой красивой женщины по эту сторону реки Омети!
   
— Ну, возможно, у меня найдется немного свободного времени… — небрежно сказал Вилем.
   
Симмон улыбнулся.
   * * *
   
Так начались наши поиски в архивах.
   
Как ни странно, поначалу это было довольно весело, почти как игра. Мы разбегались по разным уголкам архивов, а потом возвращались и все вместе прочесывали найденные книги. Мы часами шутили и болтали, получая удовольствие от поисков и общества друг друга.
   
Но часы превращались в дни бесплодных поисков, и мало-помалу возбуждение выгорело, оставив лишь угрюмую решимость. Вил и Сим продолжали стеречь меня по ночам, защищая меня своим аларом. День за днем они не высыпались, становясь все мрачнее и раздражительней. Я сократил свой сон до пяти часов, чтобы им было полегче.
   
В обычных обстоятельствах пяти часов сна мне бы хватало с запасом, но я все еще не оправился от своих травм. И к тому же мне нужно было постоянно поддерживать хранящий меня алар. Это выматывало.
   
На третий день поисков я начал клевать носом на металлургии. Я и задремал-то всего на полминуты, прежде чем уронил голову и от этого проснулся. Но ледяной ужас преследовал меня до конца дня. Если бы Амброз атаковал меня в этот момент, мне бы пришел конец.
   
Так что я принялся тратить свои иссякающие деньги на кофе, хотя и не мог себе этого позволить. Вокруг Университета было множество трактиров и кафе, рассчитанных на аристократические вкусы, так что купить кофе было проще простого, но он всегда был недешев. Налрут обошелся бы дешевле, но у него куда более неприятные побочные эффекты, и я не хотел рисковать.
   
В перерывах между поисками мы пытались проверить мои подозрения насчет того, что в атаках повинен именно Амброз. И в этом мы преуспели. Вил видел, как Амброз вернулся к себе после лекции по риторике, и как раз в это время мне пришлось бороться с приступом заклинательского озноба. Фела видела, как он управился с поздним обедом и поднялся к себе, и четверть часа спустя я ощутил в спине и руках потное покалыванье жара.
   
В тот же вечер я видел, как он возвращается к себе в «Золотой пони» после дежурства в архивах. Вскоре я почувствовал слабое давление на плечи, которое дало мне знать, что он пытается меня уколоть. После плеч последовало несколько тычков в более интимные места.
   
Вил и Сим согласились, что это не может быть случайным совпадением: это действительно был Амброз. А главное, это позволило убедиться в том, что, что бы ни использовал против меня Амброз, он держал это у себя в номере.
  
  
   
    
ГЛАВА 28
    
ВСПЫШКА
   
   
Атаки происходили не особенно часто, но всегда внезапно.
   
На пятый день после начала поисков, когда Амброз, вероятно, был особенно упорен или просто скучал, их было восемь: первая — пока я просыпался в комнате Вилема, еще две — за обедом, еще две — на физиогномике в медике и еще три, одна за другой, когда я работал в артной, обрабатывая железо холодной ковкой.
   
А на следующий день атак не было вообще. По-своему это было еще хуже. Часы и часы непрерывного ожидания, когда прилетит второй сапог.
   
Я приучился поддерживать стальной алар, пока ел и мылся, на занятиях и во время разговоров с наставниками и друзьями. Я поддерживал его даже во время дуэлей на симпатии для продолжающих. На седьмой день наших поисков эта постоянная раздвоенность и общее переутомление привели к тому, что я впервые потерпел поражение от двоих своих соучеников, прервав тем самым цепь моих побед.
   
Я мог бы сказать, что настолько устал, что мне было уже наплевать, но это была бы неправда.
   * * *
   
На девятый день поисков мы с Вилемом и Симмоном пролистывали книгу за книгой в своей читальной норке, когда дверь отворилась и в норку проскользнула Фела. В руках у нее, вместо привычной охапки книг, был один-единственный том. Фела тяжело дышала.
   
— Нашла! — выдохнула она, сверкая глазами. Она была так возбуждена, что едва не перешла на крик. — Вот он!
   
Она протянула нам книгу, так чтобы все мы могли прочесть надпись золотом на широком кожаном корешке: «Фацци-Моэн ве Скривани».
   
Про «Скривани» мы знали давно, с самого начала поисков. Это было обширное собрание схем, созданное давно покойным артефактором по имени Сурт. Двенадцать толстых томов подробных чертежей и описаний. Найдя указатель, мы решили было, что наши поиски уже окончены: там значились «Чертежи, надлежащия до изготовления Бесподобныя Пяти-Граммы, каковая показала себя зело действенною во Предотвращении Злокозненныя Симпатии». Том девятый, страница восемьдесят вторая.
   
Мы обнаружили в архивах восемь изданий «Скривани», но полного собрания так и не нашли. Тома седьмой, девятый и одиннадцатый неизменно отсутствовали, очевидно запрятанные в личной библиотеке Килвина.
   
Мы убили на поиски целых два дня, прежде чем махнули рукой на «Скривани». Но вот Фела наконец его нашла: не просто кусочек головоломки, а все целиком!
   
— Что, тот самый том? — переспросил Симмон. В голосе его звучало возбуждение, смешанное с недоверием.
   
Фела медленно отвела руку от нижней части корешка. На корешке сияла золотая девятка.
   
Я выскочил из-за стола, второпях едва не опрокинув стул. Но она улыбнулась и подняла книгу над головой.
   
— Сначала обещай, что угостишь меня ужином!
   
Я рассмеялся и потянулся за книгой.
   
— Всех, всех угощу, дайте только управиться с этим делом!
   
Она вздохнула.
   
— И скажи, что я лучший хранист на свете!
   
— Ты самый лучший хранист, какой только был, есть и будет! — сказал я. — Ты вдвое круче Вила, даже если он будет стараться изо всех сил и у него будет дюжина рук и сотня лишних глаз!
   
— Ой, фу! — Фела вручила мне книгу. — Ладно, держи.
   
Я бросился к столу и с хрустом раскрыл том.
   
— Там наверняка страницы вырваны или еще что-нибудь, — вполголоса сказал Симмон Вилу. — Не может быть, чтобы все закончилось так просто. Непременно окажется еще какая-нибудь палка в колесе, я знаю.
   
Я прекратил листать страницы, протер глаза и, сощурившись, снова уставился на строчки.
   
— Я так и знал! — сказал Сим, откинувшись назад вместе со стулом и прикрывая ладонями усталые глаза. — Дайте я угадаю. Это серая гниль. Или книжные черви. Или то и другое сразу.
   
Фела шагнула ко мне и заглянула через плечо.
   
— Ох, нет! — скорбно воскликнула она. — А я так обрадовалась, что даже не посмотрела…
   
Она обвела нас взглядом.
   
— Кто-нибудь из вас понимает на древневинтийском?
   
— Я понимаю всю эту тарабарщину, что у вас зовется «атуранским», — кисло ответил Вилем. — Так что я себя считаю достаточно многоязычным.
   
— Так, чуть-чуть, — сказал я. — Может, пару десятков слов знаю…
   
— Ну, я понимаю, — сказал Сим.
   
— Что, правда? — во мне снова пробудилась надежда. — Когда это ты успел его выучить?
   
Сим подвинулся ко мне вместе со стулом и заглянул в книгу.
   
— Я ходил на лекции по древневинтийской поэзии, когда первую четверть был э'лиром. И потом еще три четверти занимался ею у ректора.
   
— А я вот никогда не интересовался поэзией, — сказал я.
   
— Ну и зря, — с отсутствующим видом сказал Сим, переворачивая страницы. — Древневинтийская поэзия — мощная штука. Она похожа на раскаты грома.
   
— А какой там размер? — спросил я, поневоле заинтригованный.
   
— В размерах я не разбираюсь, — рассеянно ответил Симмон, водя пальцем по строчкам, — но звучит это примерно так:
   
    
     
Искали мы «Скривани», Суртово слово,
     
Затерянное в дебрях, теряя надежду,
     
Но вот обрела его бравая книжница,
     
Рыская в хранении; разрумянясь восторженно,
     
Принеслась, запыхавшись, пылая радостью,
     
Свежестью спелой красы несказанной.
    
   
   
— В таком вот духе, — отрешенно сказал Симмон, не отрывая взгляда от страницы.
   
Я увидел, как Фела обернулась и уставилась на Симмона так удивленно, словно никак не ожидала увидеть его здесь.
   
Или нет: как будто до сих пор он просто занимал место в пространстве рядом с ней, словно какой-нибудь предмет мебели. А тут, посмотрев на него, она восприняла его таким, какой он есть. Его рыжеватые волосы, линию подбородка, широкие плечи под рубашкой. Она не просто посмотрела на него — она его по-настоящему увидела.
   
И вот что я вам скажу. Все эти жуткие, изматывающие поиски в архивах — все это стоило пережить ради того единственного мгновения. Стоило проливать кровь, пережить страх смерти ради того, чтобы увидеть, как она влюбилась в него. Хотя бы чуть-чуть. То было первое слабое дыхание любви, такое легкое, что она, пожалуй, и сама того не заметила. Ничего особенно впечатляющего, совсем не похоже на удар молнии с раскатами грома. Скорее — как когда кремень ударяет о сталь и вылетевшая искра исчезает так стремительно, что ее и не заметишь. И все равно ты знаешь, что она никуда не делась, что она вот-вот вспыхнет пламенем.
   
— А кто вам читал древневинтийскую поэзию? — спросил Вил. Фела моргнула и снова заглянула в книгу.
   
— Кукла, — сказал Сим. — Я его тогда первый раз и увидел.
   
— Кукла! — У Вила был такой вид, словно он вот-вот примется рвать на себе волосы. — Убей меня бог, что ж мы к нему-то не обратились? Если уж существует перевод этой книги на атуранский, он должен знать, где ее искать!
   
— Да я уж и сам сто раз об этом думал, — сказал Симмон. — Но он что-то плоховат последнее время. Толку от него будет мало.
   
— А потом, Кукла знает, что она в списке запрещенных книг, — добавила Фела. — Вряд ли он бы вам отдал нечто подобное.
   
— Слушайте, я так понимаю, этого Куклу знают все, кроме меня? — спросил я.
   
— Ну, хранисты знают, — ответил Вил.
   
— По-моему, большую часть я разобрать сумею, — сказал Симмон, оборачиваясь ко мне. — А чертеж тебе понятен? Потому что для меня это темный лес.
   
— Ну, вот это руны, — показал я. — Это все ясно как день. Это — металлургические обозначения.
   
Я пригляделся внимательней.
   
— А остальное… Даже и не знаю. Может, сокращения? Ладно, авось разберемся по ходу дела.
   
Я улыбнулся и обернулся к Феле.
   
— Поздравляю! Ты действительно лучший хранист на свете.
   * * *
   
У меня ушло два дня на то, чтобы с помощью Симмона расшифровать чертежи из «Скривани». Точнее, один день ушел на то, чтобы их расшифровать, а еще один — на то, чтобы все проверить и перепроверить.
   
Поняв, что к чему, я затеял с Амброзом странную игру в кошки-мышки. Потому что во время работы над сигалдри грэма мне нужна была полная сосредоточенность. А это означало — убрать защиту от атак. Поэтому работать над грэмом я мог лишь тогда, когда был уверен, что Амброз занят чем-то другим.
   
Грэм был чрезвычайно тонкой работой: мелкая гравировка без права на ошибку. И то, что я был вынужден работать урывками, дела отнюдь не упрощало. Полчаса, пока Амброз пьет кофе с дамой в уличном кафе. Сорок минут, пока он сидит на лекции по логике символов. Целых полтора часа, пока он дежурит в архивах…
   
А когда я не мог работать над грэмом, я трудился над своим официальным проектом. В определенном смысле мне повезло, что Килвин поручил мне изготовить что-нибудь достойное ре'лара. Это давало мне возможность сколько угодно торчать в артной, не вызывая ничьих подозрений.
   
Остальное время я ошивался в общем зале «Золотого пони». Мне нужно было сделаться здесь постоянным посетителем. Чтобы все последующее выглядело менее подозрительно.
  
  
   
    
ГЛАВА 29
    
ПОХИЩЕНИЕ
   
   
И каждый вечер я возвращался к Анкеру, в свою каморку на верхотуре. Там я запирал дверь, вылезал в окно и отправлялся либо к Вилу, либо к Симу, смотря чья очередь сегодня была дежурить надо мной первым.
   
Как ни плохи были мои дела, я понимал, что, если Амброз сообразит, что это именно я залез к нему в номер, все станет несравнимо хуже. Травмы мои мало-помалу заживали, и все же их было бы вполне достаточно, чтобы доказать мою виновность. И я изо всех сил старался делать вид, что все нормально.
   
И вот однажды, поздно вечером, я приплелся к Анкеру, передвигаясь с непринужденным изяществом шаркуна. Вяло попытался поболтать с новой служанкой Анкера, потом взял с собой полкаравая и отправился наверх.
   
Минуту спустя я вприпрыжку сбежал вниз. Меня прошиб холодный пот, в ушах слышались гулкие удары сердца.
   
Девушка подняла голову.
   
— Что, передумал-таки? Выпить решил? — улыбнулась она.
   
Я мотнул головой так стремительно, что волосы хлестнули меня по лицу.
   
— Слушай, я тут лютню не оставлял вчера, после того как закончил играть, а?
   
Она покачала головой.
   
— Да нет, ты с ней ушел, как всегда. Помнишь, я тебя еще спрашивала, не надо ли тебе веревочку, футляр подвязать?
   
Я рыбкой метнулся обратно наверх. Не прошло и минуты, как я снова спустился.
   
— Точно? Ты уверена? — задыхаясь, спросил я. — Может, поглядишь за стойкой, просто на всякий случай?
   
Она поглядела за стойкой. Лютни не было. Ни за стойкой. Ни в кладовке. Ни на кухне.
   
Я снова поднялся наверх и распахнул дверь в свою каморку. Тут было не так уж много мест, где могла бы затеряться лютня. Ее не было ни под кроватью, ни у стены рядом с моим столиком, ни за дверью.
   
Футляр был слишком велик, чтобы втиснуться в старый сундук в ногах кровати. Однако я все же посмотрел и в сундуке. Там ее тоже не было. Я еще раз поискал под кроватью, на всякий случай. Не было ее под кроватью.
   
Тогда я посмотрел на окно. На простой шпингалет, который я нарочно смазывал почаще, чтобы без труда открывать его, стоя снаружи, на крыше.
   
Я еще раз пошарил за дверью. Нет, за дверью лютни не было. Я опустился на кровать. Я и прежде чувствовал себя усталым, но теперь мне стало гораздо хуже. Я чувствовал себя так, словно сделан из мокрой бумаги. Я с трудом мог дышать, как будто кто-то вырвал сердце у меня из груди.
  
  
   
    
ГЛАВА 30
    
ВАЖНЕЕ СОЛИ
   
   
— Сегодня, — жизнерадостно сказал Элодин, — мы поговорим о том, о чем нельзя говорить. Точнее, мы обсудим, почему некоторые вещи обсуждать не стоит.
   
Я вздохнул и положил карандаш. Каждый раз я надеялся, что именно на сегодняшнем занятии Элодин нас наконец-то чему-нибудь научит. Каждый раз я приносил подложку и один из своих драгоценных листков бумаги, готовясь уловить момент истины. Каждый раз я в глубине души ожидал, что Элодин вот-вот рассмеется и признается, что всей этой чушью он просто испытывал нашу решимость.
   
И каждый раз я разочаровывался.
   
— О самом главном, по большей части, невозможно говорить напрямую, — продолжал Элодин. — Главное нельзя выразить словами. Можно только намекнуть.
   
Он окинул взглядом горстку своих студентов, сидящих в пустынной аудитории.
   
— Назовите мне что-нибудь, что невозможно объяснить словами.
   
Он указал на Юреша.
   
— Прошу!
   
Юреш поразмыслил.
   
— Юмор. Если шутку приходится объяснять, это уже не шутка.
   
Элодин кивнул, потом указал на Фентона.
   
— Именование? — предположил Фентон.
   
— Э-э, ре'лар, так нечестно! — с легким укором сказал ему Элодин. — Но вы верно угадали тему моей сегодняшней лекции, так что, так уж и быть, я вас прощаю.
   
Он указал на меня.
   
— Объяснить можно все! — твердо сказал я. — Все, что можно понять, можно изложить словами. Возможно, человек просто не способен толком объяснить то, что нужно. Но это означает всего лишь, что это сложно. Но не невозможно.
   
Элодин поднял палец.
   
— Не сложно. Не невозможно. Просто бессмысленно. О некоторых вещах можно только догадываться.
   
Он улыбнулся мерзкой улыбочкой.
   
— Кстати, ваш ответ должен был быть «музыка».
   
— Музыка сама себя объясняет, — возразил я. — Она дорога, она же и карта, на которой изображена эта дорога. И то и другое одновременно.
   
— Но можете ли вы объяснить, как действует музыка? — спросил Элодин.
   
— Ну конечно! — сказал я. Хотя сам был вовсе в этом не уверен.
   
— А можете ли вы объяснить, как действует музыка, не прибегая к музыке?
   
Это заставило меня замолчать. Пока я придумывал достойный ответ, Элодин обернулся к Феле.
   
— Любовь? — предположила она.
   
Элодин приподнял бровь, словно был слегка шокирован, потом одобрительно кивнул.
   
— Постойте! — сказал я. — Мы ведь еще не договорили. Не знаю, могу ли я объяснить музыку, не прибегая к ней, но это к делу не относится. Это ведь не объяснение, это перевод.
   
Элодин просиял.
   
— Именно! — вскричал он. — Именно перевод! Все знания, сформулированные словесно, — это переводные знания, а любой перевод несовершенен!
   
— То есть все сформулированные знания несовершенны? — уточнил я. — Скажите-ка магистру Брандье, что геометрия субъективна. Мне бы очень хотелось послушать эту дискуссию!
   
— Ну ладно, не все, — уступил Элодин. — Но большинство из них.
   
— Докажите! — потребовал я.
   
— Несуществование недоказуемо, — раздраженно вмешался Юреш, указывая на очевидный факт. — Это логическая ошибка.
   
Я скрипнул зубами. Ну да, логическая ошибка. Я бы ни за что не совершил такого промаха, если бы имел возможность выспаться!
   
— Тогда продемонстрируйте, — сказал я.
   
— Ладно-ладно!
   
Элодин подошел к Феле.
   
— Воспользуемся примером Фелы.
   
Он взял ее за руку и поднял на ноги, жестом подозвав меня.
   
Я нехотя поднялся на ноги, и Элодин поставил нас друг напротив друга, боком к группе.
   
— Вот двое привлекательных молодых людей, — сказал он. — Они встречаются взглядом.
   
Элодин толкнул меня в плечо, и я сделал полшага вперед.
   
— Он говорит: «Привет!» Она отвечает: «Привет!» Она улыбается. Он неуклюже переминается с ноги на ногу.
   
Я тут же перестал это делать. По классу прокатился смешок.
   
— В воздухе витает нечто эфемерное, — сказал Элодин, подходя к Феле сзади. Он положил руки ей на плечи и наклонился к ее уху.
   
— Ей нравятся его черты, — вполголоса сказал он. — Ее занимает линия его губ. Она думает — быть может, это и есть он, единственный, быть может, она сумеет раскрыть ему все тайные глубины своей души?
   
Фела потупилась, щеки у нее сделались пунцовыми.
   
Элодин обошел ее и встал позади меня.
   
— Квоут смотрит на нее и впервые в жизни понимает, что заставляет людей писать картины. Ваять статуи. Слагать песни.
   
Он еще раз обошел нас и, наконец, остановился между нами, точно священник, приступающий к свадебному обряду.
   
— Между ними существует некая тонкая, неясная связь. Оба они чувствуют это. Словно статическое электричество в воздухе. Словно нежный иней.
   
Он посмотрел мне в лицо. Его темные глаза были серьезными.
   
— Ну вот. Что вы делаете теперь?
   
Я смотрел на него, совершенно растерявшись. Если я в чем-то и разбирался хуже, чем в именовании, то это в том, как ухаживать за женщинами.
   
— Дальше есть три пути, — сказал Элодин, обращаясь к группе. Он поднял палец. — Во-первых, наши юные влюбленные могут попытаться выразить то, что чувствуют. Попытаться сыграть ту еле слышную песню, что звучит сейчас в их сердцах.
   
Элодин сделал паузу для пущего эффекта.
   
— Это путь честного глупца, и кончится это плохо. Возникшая между вами связь чересчур хрупка для того, чтобы о ней говорить. Эта искорка так слаба, что даже самое бережное дуновение ее угасит.
   
Магистр имен покачал головой.
   
— Даже если вы умны и язык у вас хорошо подвешен, в этом деле вы обречены. Потому что даже если ваши уста и говорят на одном языке, сердца говорят на разных.
   
Он пристально посмотрел на меня.
   
— Это вопрос перевода.
   
Элодин поднял два пальца.
   
— Второй путь более осторожен. Вы говорите о пустяках. О погоде. О знакомой пьесе. Проводите время вместе. Держитесь за руки. И тем временем мало-помалу изучаете тайный смысл слов друг друга. Таким образом, когда придет время, вы сможете высказаться, придав своим словам тонкий тайный смысл, так чтобы обе стороны поняли их правильно.
   
Элодин взмахнул рукой в мою сторону.
   
— И есть третий путь. Путь Квоута!
   
Он подошел и встал плечом к плечу со мной, лицом к Феле.
   
— Вы чувствуете, что между вами возникло нечто. Нечто дивное и хрупкое.
   
Он издал влюбленный романтический вздох.
   
— Ну и, поскольку вы стремитесь к определенности во всех вопросах, вы решаете форсировать события. Вы избираете наиболее короткий путь. «Чем проще, тем лучше!» — думаете вы.
   
Элодин вытянул руки и принялся совершать беспорядочные хватательные движения в сторону Фелы.
   
— И вот вы берете и хватаете даму за грудь!
   
Все присутствующие расхохотались от неожиданности, кроме нас с Фелой. Я насупился. Она скрестила руки на груди, и смущенный румянец сбежал с ее лица на шею и растекся под рубашкой.
   
Элодин развернулся к ней спиной и посмотрел мне в глаза.
   
— Ре'лар Квоут, — серьезно сказал он. — Я пытаюсь пробудить ваш спящий разум, чтобы он научился внимать еле слышному языку, на котором шепчет мир. Я пытаюсь соблазнить вас пониманием. Я пытаюсь вас научить, — он наклонился ко мне почти вплотную. — Прекратите хватать меня за сиськи!
   * * *
   
С занятий Элодина я ушел в самом дурном настроении.
   
Хотя, откровенно говоря, в последние несколько дней настроение у меня постоянно было более или менее дурным. Я пытался скрывать это от друзей, но тем не менее начал шататься под грузом бед.
   
Добила меня утрата лютни. Все остальное я еще способен был пережить: и болезненный ожог на всю грудь, и постоянно ноющие колени, и недосып. И постоянный страх, что я вот-вот упущу алар в самый неподходящий момент и меня внезапно начнет тошнить кровью.
   
Я мог справиться со всем: и с отчаянной бедностью, и с разочарованием по поводу занятий у Элодина. И даже с новой дополнительной тревогой по поводу Деви, которая ждет на том берегу с сердцем, полным гнева, тремя каплями моей крови и аларом, который подобен океану в бурю.
   
Но лишиться еще и лютни — это было уже слишком. Не в том дело, что она была мне нужна, чтобы оплачивать стол и ночлег у Анкера. Не в том дело, что лютня была для меня единственным средством заработать на жизнь на тот случай, если меня выставят из Университета.
   
Нет. Просто пока при мне была моя музыка, все остальное я худо-бедно пережить мог. Музыка была для меня клеем, на котором я держался. Всего пара дней без музыки, и я начал разваливаться.
   
После занятия у Элодина я не мог вынести мысли о том, чтобы провести еще несколько часов, ссутулившись над рабочим столом в артной. У меня сразу заныли руки, и в глаза как песок насыпали с недосыпу.
   
Поэтому я не пошел в артную, а пошел к Анкеру, перекусить. Видимо, я выглядел довольно жалко, потому что он положил мне в похлебку двойную порцию бекона и вдобавок налил полпива.
   
— Ну что, как прошел твой ужин? Ты извини, что я спрашиваю, — сказал Анкер, облокотившись на стойку.
   
Я поднял голову.