1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
    
— Тот, но чьей злой воле готовились авиационная и автомобильная катастрофы.
    
— Кто же он? — Оксана внимательно посмотрела в глаза франта. Его холёное лицо было холодным и серьёзным.
    
— Начальник королевской охраны, — ответил он, спокойно выдерживая её насторожённый взгляд.
    
— Какая чепуха!
    
— Преступник уже сознался, что был подкуплен коммунистами!
    
— Но это же чушь! — воскликнула она и, отвернувшись от франта, быстро пошла вперёд.
    
Он шёл рядом, не отставая ни на шаг.
    
— Надеюсь, я вам больше не нужна? — раздражённо сказала она.
    
— Вы не подписали двух документов, ваше величество.
    
— Каких документов?
    
— Во-первых, документ о том, что вы, ваше величество, поручаете мне сформировать новое правительство…
    
— Но я вам ничего не поручала! — изумилась она. Он улыбнулся снисходительно, как взрослые улыбаются детям:
    
— Королевский совет принял решение… Газеты уже знают о вашем поручении.
    
Я готов принести присягу вашему величеству. К власти приходит правительство действия! Бывшее правительство во главе с моим коллегой и другом было слишком нерешительным в вопросах внутренней политики, именно поэтому парламент выразил ему недоверие.
    
Она невесело усмехнулась, подумав, что «нерешительное» правительство едва не отправило её на тот свет.
    
— Так… Ну, а второй документ?
    
— Это сущая безделица, ваше величество… Указ о запрещении забастовки электриков и угольщиков.
    
— Я не издавала такого указа.
    
— Королевский совет уже принял решение.
    
— И газеты уже знают «о моём» указе?
    
— Да, конечно.
    
— Какой же вы… — Она хотела сказать «пройдоха», но сдержалась и только вздохнула: — Бедный народ Карликии! Как безжалостно его обворовывают!.. Я ничего не подпишу!
    
— Собственно, ваши подписи и не нужны, ваше величество: королевский совет уже поставил на документах ваше факсимиле… Ах, ваше величество, вы так молоды, что, право же, вам следует уделять больше внимания не вопросам внутренней политики, а вопросам… своего сердца. Доверьте политику своему правительству.
    
— Я вас не совсем понимаю… При чём здесь сердце?
    
— Вас ждёт большая радость!
    
— Радость? — Она подозрительно покосилась на него.
    
— Огромная радость, ваше величество! После небольших дебатов парламент счёл возможным признать де-юре ваше… американское увлечение. Парламент лишь только просит вас издать рескрипт о присвоении вашему жениху высочайшего звания Принца. Таким образом ваш брак с… его высочеством не будет считаться морганатическим.
    
Как ни была расстроена Оксана, она рассмеялась.
    
— Я вижу улыбку счастья на лице моей королевы, — церемонно продолжал баритон. — Уведомляю вас также, ваше величество, что парламент принимает к сведению ваше желание отправиться после заключения брака в шестимесячное свадебное. путешествие…
    
— Моё желание?
    
— Парламент просит бога, — продолжал франт, словно не слыша её, — усыпать ваш свадебный путь цветами.
    
— Оставьте меня!
    
— Ваше величество, теперь нам совершенно необходимо пройти в тронный зал.
    
— Сударь! — раздался сердитый голос Марго. — Ведь её величество ясно сказала вам, чтобы вы оставили её! Франт осторожно отстранил Марго от Оксаны.
    
— Нас ждут в тронном зале, ваше величество.
    
— Да вы что толкаетесь, сударь! — вспыхнула Марго. Франт довольно бесцеремонно взял королеву под руку и настойчиво подталкивал её вперёд.
    
Марго шла позади и негромко ворчала:
    
— Жаль, нет Поля, он живо расправился бы с вами! И куда он запропастился!
    
В тронном зале, залитом на этот раз не лунным, а солнечным светом, перед Оксаной расступилась группа придворных. Тонко пахло духами. Мужчины во фраках склоняли головы, дамы в роскошных туалетах приседали перед королевой. Её провели на трон и кто-то надел на её голову маленькую, усыпанную бриллиантами корону. Репортёры засуетились и защёлкали фотоаппаратами.
    
Перед троном она увидела аналой, на котором лежала какая-то книга в золотом переплёте с крестом из ярких камней в центре. «Как в театре», — подумала Оксана. Она посмотрела по сторонам, заметила, что слева от неё стоит Марго, величественно поглядывающая на придворных, и успокоилась.
    
«Марго и Поль не оставят меня в беде», — решила она. И в ту же минуту увидела, как в зал, звеня шпорами, вошёл Поль. Он поискал глазами Марго, увидел её у трона, поджал губы, и чуть качнул головой, словно хотел сказать: «Вот это да!..» Затем Поль, позванивая в тишине шпорами, неторопливо прошагал к трону и стал справа от королевы.
    
— Господин верховный судья, начинайте, — услышала Оксана негромкий и нетерпеливый баритон.
    
К аналою подошёл дородный мужчина в чёрном одеянии, похожем на рясу священника. Он поклонился королеве и торжественно произнёс:
    
— Ваше королевское величество! По вашему высочайшему повелению я, верховный судья королевства Карликии, привожу к присяге премьер-министра вашего правительства, кавалера ордена Жёлтой подвязки, доктора Права и Торговли, магистра Финансов и Денежных Операций, почётного члена Общества Промышленников и Крупных Землевладельцев, досточтимого банкира Альфреда де Гну! — И, обернувшись к знакомому Оксане франту, верховный судья почтительно прибавил: — Прошу вас, ваше превосходительство.
    
Альфред де Гну стал рядом с верховным судьёй, положил правую руку на книгу в золотом переплёте и поднял два пальца левой руки над головой.
    
— Я, премьер-министр правительства её королевского величества, — зазвучал его красивый голос, — перед лицом всемогущего бога и перед лицом моей всемилостивейшей королевы, в присутствии верховного судьи королевства Карликии, обещаю в неустанных заботах о благе моего народа не щадить ни трудов своих, ни своей крови, ни живота своего. Я буду верой и правдой служить моей королеве во имя интересов народа и только народа. Я клянусь в атом высокой клятвой у святого Евангелия. Аминь.
    
Он отнял руку от Евангелия и осенил себя крестом.
    
— Аминь, — повторил верховный судья.
    
— Аминь, — повторили придворные.
    
Альфред де Гну подошёл к трону с явным намерением поцеловать руку королевы, но она сделала вид, что не поняла его. Придворные кланялись королеве и пятились к двери. Тронный зал наполнился шорохом и движением.
    
— Здорово вы устроили свои дела! — язвительно проговорила королева. — Поздравляю вас, господин де Гнус!
    
— Де Гну, — поправил он.
    
— С окончанием «с» ваша фамилия на русском языке звучит восхитительно! И, главное, очень точно!
    
— Я не знаю русского языка, ваше величество.
    
— Очень жаль, вы бы поняли, какой глубокий смысл таит это слово! — Оксана поднялась с трона.
    
— Я прошу вас задержаться ещё только на одну минуту, ваше величество. Ведь я обещал вам радость!
    
И прежде чем она ответила, премьер-министр, согласно дворцовому ритуалу, чтобы не поворачиваться к королеве спиной, попятился от трона. Так он пятился до самой двери с застывшей на лице улыбкой, пока не скрылся совсем.
   
   
    
     
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
    
    
В тронном зале остались только Оксана, Марго и Поль да одиноко стоящий у двери мажордом в своём древнем, расшитом золотом костюме с жабо и белыми чулками до колен.
    
Королева сняла корону.
    
— Ваше величество, — кашлянул Поль, — а как вы думаете, кого сейчас приведёт сюда новый премьер-министр?
    
— Кого? — с тревогой спросила она.
    
— Вашего жениха…
    
Она взглянула на него сердито.
    
— У меня не было и нет никакого жениха!
    
— Раз он приехал, значит, есть, ваше величество.
    
— Какой жених? Откуда?
    
— Из Америки. По имени Джек.
    
Марго всплеснула руками:
    
— Да ведь это же тот самый американский парикмахер, за которого собралась выйти замуж Изабелла!
    
— А вы знаете, Поль, что я Оксана!
    
— Уж как хотите называйте себя — Оксана Первая или Изабелла Четвёртая, а только ваш принц приехал!
    
— Не может быть! Я вам рассказывала, что этот Джек улетел вместе с Изабеллой в Лозанну.
    
— Вот в Лозанне-то его и взяли детективы господина премьера. Говорят, этот американский парень сопротивлялся изо всех сил, да ему наши молодчики скрутили руки — и на самолёт! Во дворце ходят слухи, что с ним была какая-то девица, которая объявила, что она королева Карликии, но над ней только посмеялись.
    
Королева схватилась за голову. — Ужас! Мне надо немедленно бежать из дворца!
    
— Уж теперь никак не убежать: кругом такая охрана, что и мышь не проскочит.
    
В дверях тронного зала снова показался Альфред де Гну. Он вёл под руку плечистого парня в белой фуфайке, которые с некоторых пор стали почему-то называться водолазками.
    
Парень был до такой степени чем-то потрясён, что его расширившиеся глаза казались на побледневшем и потном лице двумя круглыми коричневыми пуговицами. Приоткрытый рот с узенькими усиками над верхней губой конвульсивно подрагивал, а растрепавшиеся волосы торчали на голове пучками, словно его совсем недавно таскали за вихры. Под левым глазом молодого человека ясно был виден синяк.
    
За его спиной Оксана увидела женщину неопределённого возраста с бесстрастным лицом — вскоре выяснилось, что она переводчица.
    
Жених упирался, и премьер-министр поэтому то и дело слегка подталкивал его.
    
— Ваше высочество, — мягко сказал верзиле премьер-министр, — я полагаю, что в эту торжественную минуту вы испытываете вполне понятное чувство радости.
    
Женщина с бесстрастным лицом негромко перевела парню слова премьер-министра.
    
— Йес, — сказал американец, озираясь.
    
— Перед вами её величество, ваше высочество! Парень что-то глухо забормотал. Переводчица открыла рот, чтобы перевести, но запнулась.
    
Премьер-министр посмотрел на неё вопросительно.
    
— Он просит, чтобы его больше не били, — сказала она, — иначе он за себя не ручается.
    
— Идиоты! — шёпотом выругался Альфред де Гну. — Они отшибли ему разум…
    
Да растолкуйте же этому… его высочеству, что он во дворце.
    
До парня наконец начал доходить смысл услышанного, и его взгляд беспокойно забегал с Оксаны на Марго.
    
— Скажите же что-нибудь вашей невесте, — шепнул ему премьер-министр.
    
— Ноу, — покачал головой американец и махнул рукой за окно. — Мой Изабелль там есть — Лозанна. Мой любовь есть Изабелль!
    
— Да нет же, ваше высочество! В Лозанне была никому не известная девица.
    
Ваша любовь здесь!
    
— Ноу, — упрямо твердил американец, — мой люббитт Изабелль! Люббитт больше, чем свой жизнь! Мой люббитт Изабелль до самый смерть! — И он прижал руку к груди.
    
Альфред де Гну повернул к переводчице перекошенное бешенством лицо.
    
— Мадам, спросите членораздельно его высочество, хочет ли он быть супругом королевы Карликии?
    
Дама с бесстрастным лицом старательно перевела.
    
— Йес, — сказал американец.
    
— Так какого же дьявола он… — Премьер-министр не договорил и сладко улыбнулся американцу: — Ваше высочество, неужели вы забыли? Я понимаю, у вас была утомительная дорога… Посмотрите внимательно, ваше высочество: перед вами её величество королева Карликии Изабелла!
    
Американец растерянно заморгал. Десятки мыслей, по-видимому, распирали его голову.
    
— Оу! Май квин! — наконец пробормотал он.
    
— Да, да, ваша королева! — подтвердил премьер-министр подбадривающе.
    
— Оу!.. Ин Лозанна?
    
— Там была аферистка!
    
— А-фе-ри-ст-ка?
    
— Да, да, самая настоящая аферистка! Американец во все глаза смотрел на Оксану.
    
— Вы любите её величество? — мягко спросил Альфред де Гну.
    
— Йес! — воскликнул американец.
    
Премьер-министр оглянулся и торжествующе крикнул:
    
— Мажордом! Сообщите корреспондентам, что сегодня во дворце состоялась помолвка её величества королевы Изабеллы с его высочеством принцем Джеком.
    
Сообщите также, что после заключения брака их величества отправляются в полугодовое свадебное путешествие.
    
— Мажордом! — повелительно сказала Оксана. — Никому ничего не сообщайте! Я не собираюсь выходить замуж!
    
— Что вы делаете со мной, ваше величество! — изменившимся голосом вскрикнул Альфред де Гну.
    
— Оу, май квин! — моргал глазами американец.
    
— Нет, нет! — быстро сказала она американцу. — Я не хочу выходить замуж!
    
Понимаете… ваше высочество? Ау ду нот вонт! К сожалению, я плохо знаю английский…
    
— Оу, май квин, — механически повторял он.
    
— Да нет же, я не ваша королева! — вырвалось у неё. — И вообще я не королева!
    
Она сбежала со ступенек трона, быстро прошла мимо оцепеневшего премьер-министра и скрылась за дверью. Марго догнала её уже у самой спальни.
    
— Ах, ваше величество! — проговорила она, слегка задыхаясь и закрывая за королевой дверь спальни. — Всё хорошо, только не нужно было говорить, что вы не королева.
    
Через несколько минут дверь без стука распахнулась, и они увидели на пороге встревоженного Поля.
    
— В королевскую спальню нельзя входить мужчинам! — вскрикнула Марго.
    
— Да отстань ты! — огрызнулся он. — Ваше величество, теперь и я понял, что пришло время бежать с этого корабля!
    
— Что там ещё случилось, Поль?
    
— Премьер-министр уговаривает академика Флокса признать вас душевнобольной! Я сам слышал… Марго простонала:
    
— О! Я была уверена, что всё кончится сумасшедшим домом!
    
— Они уже идут сюда, ваше величество!
    
И действительно, с последним словом Поля в спальню вошёл, тряся бородкой, академик Флокс. Следом за ним с решительным видом двигался Альфред де Гну.
    
— Немедленно уйдите из спальни её величества, господин премьер-министр! — возмущённо проговорила Марго, загораживая ему дорогу.
    
Он небрежно отстранил её движением руки.
    
— Поосторожней, господин премьер! — вспыхнул Поль.
    
— Ваше величество, — очень ласково сказал Альфред де Гну, — простите меня, но достопочтенный господин Флокс сообщил мне, что ваше здоровье внушает серьёзные опасения. Ведь так, господин Флокс?
    
— Что? — прошамкал старик.
    
— Я говорю — опасения! — прокричал в его ухо Альфред де Гну.
    
— Да, да, — потряс бородкой академик.
    
— Дедушка, — сказала ему королева, — я совершенно здорова.
    
— Что? — снова прошамкал он.
    
— Я здорова, — повторила она как можно громче, рупором прикладывая к губам ладони.
    
— Да, да, — закивал старец и вдруг плаксиво прибавил: — Ваше величество, отпустите меня, бога ради, на пенсию…
    
— Отпускаю, — невесело усмехнулась королева, — уходите, пожалуйста.
    
— Что?
    
— Отпускаю!
    
— Благодарю, ваше величество! — ещё быстрей затряс бородкой обрадованный старец.
    
Он ещё долго бормотал что-то, удаляясь, пока не скрылся за дверью совсем.
    
Оксана взглянула на премьер-министра. Он стоял неподвижно в своём чёрном фраке, опустив руки. Ни один мускул не двигался на его лице.
    
— Пойдёмте со мной, ваше величество, — негромко произнёс он, чуть шевельнув губами.
    
— Оставьте меня в покое, — сказала королева, со страхом глядя в непроницаемое лицо премьер-министра.
    
— Пойдёмте же! — повторил он настойчиво.
    
— Я никуда не пойду, господин премьер!
    
Он неторопливым жестом распахнул дверь и приказал всё тем же спокойным голосом:
    
— Делайте ваше дело, господа.
    
В спальню вошли двое могучих мужчин в белых халатах и нерешительно остановились.
    
— Я сказал — делайте ваше дело! — чуть повысил голос Альфред де Гну.
    
Мужчины в белых халатах двинулись к королеве, но в эту минуту перед ними выросла величественная фигура генерала де Грананжа, и они снова остановились.
    
— Действуйте же наконец! — покривил губы премьер-министр.
    
Генерал де Грананж отлетел в сторону, и похолодевшая от ужаса Оксана почувствовала, что её схватили крепкие руки. Но они сейчас же отпустили её, потому что белые халаты вдруг растянулись на ковре, и королева увидела рядом с собой побледневшего от ярости генерала.
    
— Ну, кто следующий? — потрясая кулаками, хрипло спросил он.
    
Белые халаты молча бросились на Поля. Оксана не запомнила, сколько времени длился бой — минуту или десять минут, но скоро поняла, что двое могучих мужчин бессильны что-нибудь сделать с её защитником. Кулаки Поля мелькали безостановочно, и белые халаты то и дело летели на ковёр, но снова вскакивали и с непонятным упрямством лезли под новые удары. Это походило на цирковое представление.
    
В конце концов один из белых халатов не поднялся. Он разбросал руки, уткнувшись носом в ковёр, и совсем по-мальчишески захныкал. И тут премьер-министр, должно быть потеряв терпение, сам подхватил Оксану на руки и потащил к выходу.
    
— Прочь руки от королевы! — услышала Оксана крик Марго.
    
Что-то треснуло и с мелодичным звоном просыпалось на пол. Руки Альфреда де Гну сразу ослабли, и Оксана почувствовала под ногами ковёр.
    
Премьер-министр с выпученными глазами раскачивался на носках, ища и не находя опоры для своих рук. Вокруг валялись осколки разбитой вазы. В следующее мгновение Марго кряхтя схватила его за шиворот, дала пинка и вытолкала за дверь. Кто бы мог подумать, что в этой женщине столько сил!
    
А ещё через полминуты Поль вытолкал за дверь мужчин в белых халатах и запер её на ключ.
    
— Дело плохо, ваше величество, — проговорил он, тяжело дыша и потирая щёку, — мы в западне…
    
Но в эту минуту произошло нечто совершенно неожиданное: длинная мраморная плита в углу комнаты неслышно задвигалась.
    
«Опять привидения!» — хотела сказать Оксана, но так и не сказала, потому что увидела в образовавшемся проходе королеву Изабеллу.
    
Королева Изабелла, раскрасневшаяся и задыхающаяся, вбежала в спальню и некоторое время не могла произнести ни слова от волнения. Оксане показалось, что её распалённое гневом лицо стало ещё красивей, а большие глаза горели, как два костра.
    
— Самозванка! — наконец крикнула Изабелла, останавливаясь посреди спальни.
    
— Мало того, что ты села на мой трон, но ты ещё решила отнять у меня жениха!
    
— Как хорошо, что ты пришла! — счастливо улыбалась Оксана. — Если бы ты знала, как я рада! Ах, как я рада!
    
— Отдай мне моего Джека!
    
— Возьми его, пожалуйста, поскорей.
    
— Только подумать, она, как королева, разгуливает по дворцу, а меня не пускают во дворец! Хорошо, что я не забыла о существовании этого старого подземного хода!
    
— Изабелла, во всём виновата ты, а не я!
    
— Ты говоришь правду? — уже спокойней спросила Изабелла.
    
— Клянусь тебе!
    
— И ты не помолвлена с Джеком?
    
— Так же как и с академиком Флоксом!
    
— Так слушай: по этому подземному ходу ты сможешь выбраться из дворца…
    
Но обещай мне, что ты уедешь в свою Швецию!
    
— Этого я не могу обещать тебе… Я уеду в другую страну.
    
— О'кэй! Куда угодно, но ты должна покинуть Карликию!
    
— Я только и мечтаю об этом!
    
— У выхода стоит такси, на котором я приехала… Прощай, Оксана!
    
— Прощай, Изабелла!
    
Как стремительно неслась Оксана по подземному ходу! Марго и Поль с трудом поспевали за ней, и молодая садовница время от времени обеспокоенно кричала:
    
— Не разбейте в темноте лоб, ваше величество! Тут кругом камни под ногами!
    
Ход оказался очень длинным, должно быть, он тянулся под всем дворцовым парком. Пока наши друзья спотыкаются в этом тёмном и сыром коридоре, автор, несколько забегая вперёд, может доверительно сообщить читателям, что необычайные приключения Оксаны кончились вполне благополучно, не вызвав никаких дипломатических осложнений. Что касается Изабеллы, то она, насколько известно, пока ещё сидит на троне. В своё время газеты очень подробно описывали пышную свадьбу юной королевы с его высочеством принцем Джеком. У королевы полный контакт с парламентом и кабинетом министров.
    
    
Но вернёмся к Оксане… Она вышла из подземного хода за оградой королевского парка, радостно улыбнулась солнцу, оглянулась и увидела, что предусмотрительный Поль уже сорвал с себя генеральские эполеты и аксельбанты.
    
— Боже мой! — воскликнула Марго. — Поль, посмотри, ведь за оградой видна черепичная крыша нашего домика!
    
Воспользовавшись тем, что поблизости не было королевской стражи, Поль легко поднял на ограду Марго, а потом перемахнул через неё сам.
    
Неподалёку от подземного хода действительно стояло такси. Оксана растолкала задремавшего шофёра и сказала:
    
— В загородный отель! И пожалуйста, скорей!
    
— Ваше величество… — услышала она глухой, похожий на рыдание голос Марго.
    
Оксана обернулась. Из-за ограды высовывались печальные лица молодой садовницы и её жениха.
    
— Ах, ваше величество, — кусая губу, сказала Марго, — как жаль, что вы так мало были королевой! Как жаль!
    
Когда машина тронулась, Оксана снова оглянулась. Марго и Поль махали ей руками. По лицу садовницы скользили крупные, сверкающие на солнце слезы.
   
  
  
   
    
Преданье старины глубокой
   
   
   
    
     
ФЕЯ МЕЧТА
    
    
Есть такие скучные люди, которые не верят в Волшебство. Не верь этим людям, дружок! Я даже знаю имена некоторых волшебников: Любовь, Дружба, Честность.
    
Красивые имена, правда?
    
А однажды я познакомился с одной доброй феей. Её зовут Мечта. К иным мальчикам и девочкам она является среди ясного дня. Другие встречаются с феей Мечтой во сне. Я уверен, что и ты знаком с ней.
    
Вот какая история произошла совсем недавно в славном городе Новгороде.
    
В самом центре этого города майским утром на балконе четвёртого этажа сидели брат и сестра, Игорь и Таня. Оба они были одногодками, оба учились в одном классе, и так как они родились близнецами, то и не мудрено, что очень походили друг на друга. Оба были светловолосыми и голубоглазыми, у каждого правая бровь чуть-чуть повыше левой. А их одинаково пухлые губы пунцовели, как спелые черешни.
    
Впрочем, была между ними и разница: Игорь пошире в плечах и на его переносице отчётливо виднелся кривой шрам — след какой-то давнишней мальчишеской битвы.
    
В то воскресное утро Игорь и Таня скучали. Они молча смотрели, как под балконом по мокрому, только что политому дворником асфальту то и дело приезжают, шурша шинами, автобусы. Потом их внимание привлекла мороженщица в белом халате, открывающая свой стеклянный ларёк в зелени сквера. Двое мальчишек уже выжидательно остановились перед ларьком, на их лицах было написано нетерпение.
    
— У тебя нет немножко денег? — спросил сестру Игорь, облизывая губы.
    
— Нет, — вздохнула она.
    
— Вот так всегда, — тихонько проворчал он, — неужели ни папа, ни мама не могли нам оставить хотя бы копеек двадцать на двоих.
    
— Им сейчас не до нас, — снова вздохнула Таня, — они, кажется, нашли на своих раскопках что-то очень интересное про древний Новгород и уходят из дома ни свет ни заря.
    
— Ха! — невесело воскликнул Игорь. — Что-то очень интересное! Обыкновенная берестяная грамота. Вот уж я не хотел бы стать археологом, как они! Даже по выходным дням копаются в земле из-за какого-то кусочка бересты!
    
— Ну, уж тут ты не прав, Игорь, — сказала она, — ведь по этим кусочкам мы узнаем, как жили наши предки много столетий назад! Ты только представь себе: бумаги тогда не было, грамотные люди писали письма на кусочках древесной коры! Мама говорит, что эти письма помогают увидеть прошлое. Да ведь ты сам любишь историю, я знаю. У тебя просто плохое настроение, потому что мы не можем купить мороженое.
    
Игорь помолчал.
    
— Конечно, увидеть прошлое — это интересно, — задумчиво проговорил он, наконец. — Только я хотел бы увидеть его не нацарапанным на деревяшке, а своими глазами. Так, как мы видим эту мороженщицу и вот этот автобус. Вот бы познакомиться с моим тёзкой князем Игорем, когда он был такой, как я!
    
И здесь произошло чудо. За их спинами раздался негромкий, но очень мелодичный смех, похожий на звон маленького колокольчика. Они разом обернулись и застыли с приоткрытыми ртами: на пороге балкона стояла очаровательная девушка с распущенными до пояса золотистыми волосами. На ней было лёгкое и длинное — до самых пят — платье, словно сделанное из серебристого шелка. Но самое удивительное было в том, что незнакомка была прозрачной, как туман, как неясный дымок, который поднялся над костром и на мгновение застыл в тихом воздухе. Необычная девушка насквозь просвечивалась солнцем: сквозь шевелящиеся под ветром складки её платья Игорь и Таня видели комнату, паркет с тенями от оконной шторы и отцовский письменный стол, в центре которого на белом листе лежала берестяная грамота.
    
    
— Извините… — приходя в себя, прошептала Таня. — Кто вы?
    
— Фея Мечта, — прозвенел голос, и её лицо озарилось доброй улыбкой. — Вы действительно хотите посмотреть прошлое своими глазами?
    
— Да, — после небольшой паузы сказал Игорь.
    
— А ты, девочка?
    
— Разумеется, хочу! — вырвалось у порозовевшей Тани.
    
Фея взмахнула рукой, и вокруг все сразу потемнело.
    
— Итак, — продолжал звенеть её голос, — пусть будет по-вашему…
    
     
      
Длинь-длинь-длень!
      
Воротись, прошедший день!
      
Время, мчись наоборот!
      
Воротись, прошедший год!
      
Во-семь-сот во-семь-десят вто-рой!..
     
    
    
Голос умолк, и стало совсем темно.
    
— Игорь, где ты? — шёпотом спросила Таня и, отыскав в темноте руку брата, крепко сжала её. — Мне страшно… Что всё это значит?
    
— Не знаю… — таким же шёпотом ответил он. — Фея сказала, что сейчас восемьсот восемьдесят второй год…
    
— Ужас! — воскликнула сестра. — Из нашей жизни каким-то непонятным образом исчезла целая тысяча лет!
    
— Даже больше, чем тысяча лет!
    
— Что мы будем теперь делать?
    
— Посмотрим…
    
— Что смотреть, когда кругом ни зги не видно!
    
— А вон я вижу какой-то свет… Слушай, Таня, это же утренняя зорька! Скоро взойдёт солнце!
   
   
    
     
ГОРДЕЙ, СЫН МИКУЛЫ
    
    
Действительно, за чёрной грядой недалёкого леса розовело небо.
    
Они огляделись. На холме, над неясной в сумраке рекой, поднимались бревенчатые стены старой крепости со шпилями и башнями. Пониже виднелись усадьбы с высокими и ладно сколоченными тынами — стоймя бревно к бревну, остриём к небу. Кривые улочки тянулись от крепости в разные стороны и под конец разбегались беспорядочно построенными бедными хижинами. Чем дальше от крепости к лесу, тем беднее строение.
    
Хлюпала в реке вода о деревянный настил, низкие суда с опущенными парусами покачивались на волнах. Было слышно, как там, на пристани, со скрипом тёрлись борт о борт два судёнышка. Ночной сторож стучал колотушкой и время от времени хрипловато покрикивал: «Чу-ую! Чу-ую!»
    
Утренний ветер резво налетел на Игоря и Таню. Он принёс запахи речной сырости и конюшен.
    
И вдруг косой дождь из небольшой тучки, что нечаянно выползла из-за леса, тонкими бичами захлестал по траве. Таня взвизгнула и, подобрав юбку, стремглав понеслась к ближайшей хижине.
    
— Скорей, Игорь, скорей! — кричала она на бегу. — Иначе мы вымокнем до нитки!
    
Они перескочили через низкую полуразвалившуюся деревянную ограду и в четыре руки забарабанили в покосившуюся дверь.
    
За дверью зашаркали ногами, сонный голос подростка испуганно спросил:
    
— Кто там еси?
    
— Да открой же, пожалуйста! — жалобно простонала Таня.
    
Должно быть, голос девочки успокоил его. Запор защёлкал, дверь распахнулась, и в лучах выглянувшего из-за тучки утреннего солнца они увидели вихрастого паренька в длинной домотканой рубахе. Лицо паренька неожиданно скривилось от страха. Он отступил и замахал руками.
    
— Мара! — диковато бормотал он. — Мара! О, Перун, спаси меня!
    
— Он принимает нас за привидения! — сказал Игорь. — И, кажется, просит, чтобы его спас главный языческий Бог Перун!
    
Паренёк упал на колени.
    
— Отче нету, мати нету, — в отчаянии заламывал он руки, — не троньте бедного смерда[2]!
    
Серые расширившиеся глаза паренька совсем побелели от ужаса. Он сжался и умолк, схватившись за голову, словно защищая её от удара. В гриве его спутанных каштановых волос торчали соломинки.
    
— Отче нету… — вдруг снова забормотал он. — Мати нету… Один я еси и в хиже, и на всём свете подярилом…
    
— Один я и в хижине, и на всём свете под солнцем, — перевёл Игорь, подумав.
    
У Тани задёргался подбородок.
    
— А где твои… отче и мати? — сдавленным голосом спросила она и смахнула со щеки тёплую слезу.
    
— Все от глада мрем, — быстро заговорил паренёк, уловив, по-видимому, сочувствие в её словах. — Беда, беда! Рубища на чересах[3] носим, на пепле спим… Тиун[4] вельми[5] хитёр: все дай да дай боярину! Мяса дай, мёда дай, гречихи дай! А что дать? Не токмо мяса, горстки гречихи нету! Беда, беда!
    
Таня обвела глазами хижину. Пусто в хижине. У стены голый помост, посредине холодный каменный очаг без дымохода. Пахнет в хижине задымлённым деревом, золой и давно не мытой одеждой. В маленькое оконце, затянутое бычьим пузырём, едва пробивались лучи солнца. Большой паук свил у оконца паутину и притаился под притолочиной, выжидая жертву.
    
— Как зовут тебя? — спросила Таня вздыхая.
    
Паренёк не ответил, должно быть, не понял вопроса.
    
— Встань, пожалуйста, с колен… Очень прошу…
    
Паренёк поднялся и, осмелев, открыл рот, чтобы сказать что-то, но в эту минуту за дверью прозвучал резкий мужской голос:
    
— Гордей!
    
Паренёк стремительно выскользнул за порог. Из сумрака хижины брат и сестра видели через открытую дверь, как к нему подошли два бородатых мужчины в синих кафтанах с бердышами[6] в руках.
    
— Гордей, сын Микулы? — спросил один из бородатых.
    
— Так, — кивнул Гордей и поклонился.
    
— Отче твой Микула брал у боярина Путяты купу — одно гривно.
    
— О, тиун! Отче помер и мати померла… Нет у меня мяса и мёда, чтобы гривно стоили… нечем купу покрыть…
    
— Отче твой, — усмехнулся тиун, — ныне на перуновых лугах мёд пьёт, а купа[7] его на твоей душе висит. До месяца сеченя[8] должен ты был купу вернуть, а уж месяц цветень[9] давно прошёл. По слову князя будешь ты отныне отрабатывать купу боярину Путяте. А надумаешь бежать хоть на полудень[10] хоть на полуночь[11], все одно найдут тебя княжьи мечники, и будешь ты батогами бит.
    
— Так, — прошептал Гордей и снова поклонился.
    
— Ступай на дворище боярина Путяты, Гордей!
    
Тиун повернулся, чтобы уходить, но тут его взгляд скользнул в открытую дверь хижины.
    
— Что за отроки еси? — изумлённо воскликнул он, разглядывая необычную одежду Игоря и Тани. — Эка невидаль! Уж не варяги[12] ли? Коли малые здесь, небось и большие близко… Давай-ка отведём их в детинец[13] пред ясны очи князя Олега. Князь разберётся, что к чему.
    
И охраняемые тиунами с поднятыми бердышами Игорь и Таня отправились в новгородский кремль девятого века.
   
   
    
     
БОЛЬШАЯ ПАЛАТА
    
    
Сначала они шли берегом Волхова. Мутная река лениво плескалась о деревянный настил. Великие и малые лодии позванивали цепями, покачиваясь на волнах. Десятка два бородатых, но, как видно, молодых мужчин в холстяных рубахах ниже колен торопливо грузили на палубу большого судна бочки с мёдом и смолой и мешки с пенькой. Рослый купец в голубом кафтане зычно покрикивал на палубе:
    
— А ещё побыстрей, добры молодцы! Ныне плыть нам далече — аж за Русское море[14] до самых греков!
    
Грузчики кряхтели и молча шлёпали босыми ногами по мокрому настилу. А неподалёку от настила, нисколько не боясь людей, сидели на воде два серых кулика. Резко пахло рекой, смолою и свежей пенькой.
    
От пристани дорога свернула на холм. Игорь и Таня шли впереди тиунов по кривой улочке мимо высоких и крепких тынов. Худая собака с поджатым хвостом неторопливо бежала им навстречу.
    
— Ату тя, пёс! — крикнул один из тиунов и пристукнул бердышем о землю.
    
Собака взвизгнула и исчезла в подворотне. Тиуны голосисто расхохотались. Чёрное море.
    
Два всадника с мечами у пояса обогнали их и с любопытством оглянулись на пленников. Но всадники, судя по всему, торопились, они взмахнули плетями, кони перешли на галоп и быстро скрылись за широко распахнутыми тяжёлыми воротами кремля.
    
У ворот скучающий стражник принял у тиунов пленников и повёл их в княжеский терем с бесчисленными клетями и подклетями. Видно, много потрудились умельцы новгородские, когда воздвигали над Волховом этот громадный дом из брёвен.
    
По скрипучим ступеням Игорь и Таня поднялись в Большую палату княжеского терема.
    
В Большой палате после яркого утреннего солнца было сумеречно. Неясно светились ряды узких окон, затянутых тончайшей желтоватой кожей. На каждом окне — железная решётка. Просторно и пусто в палате. Вдоль бревенчатых стен тянутся деревянные лавки, отшлифованные задами воевод, бояр да богатых купцов, кои собирались здесь по слову князя вершить дела древнего Новгорода.
    
Велика Большая палата княжеского терема — шагов шестьдесят в длину, шагов тридцать в ширину. Игорь и Таня стояли у порога входной двери в самом центре палаты и тревожно озирались. Направо, у стены, в рост человека возвышался деревянный идол — Перун, с тяжёлым подбородком и золочёными, страшно поблёскивающими глазами.
    
Налево, в другом конце палаты, виднелись резные двери в княжеские покои. Прямо, против этой двери, на небольшом помосте стояло дубовое кресло с высокой остроконечной опорой и закрученными к полу подлокотниками. От многочисленных окон на деревянный пол падали неясные столпы солнечного света. Пол был тщательно вымыт, на стёртых досках повсюду отпечатались царапины и вмятины от кованых сапог.
    
Резные двери вдруг неслышно распахнулись, и в палату быстрыми шагами вошли статный русобородый мужчина и такой же русоволосый сероглазый мальчик лет двенадцати-тринадцати. Игорь и Таня сразу заметили, что оба они одеты совершенно одинаково: на том и на другом затканное серебром белое плато с длинными рукавами, широкий золотой пояс и красные сафьяновые сапоги. У того и у другого пышно вились русые волосы.
    
— Бью челом, княже! — сказал стражник, стаскивая с головы шапку. — На твой суд, для твоего слова привёл двух отроков. Поймали их ныне в посаде Великого Новгорода тиуны боярина Путяты. Не варяги ли?
    
Князь Олег неторопливо сел в кресло и положил руки на подлокотники. Русоволосый мальчик стал рядом с ним и прижался плечом к креслу. Его большие серые глаза заблестели от любопытства.
    
— Подойдите, — негромко сказал князь красивым грудным голосом.
    
Игорь и Таня подошли к креслу.
    
— Кто вы еси, отроки? — услышали они уже знакомую фразу.
    
— Брат и сестра, — сказал Игорь, передохнув.
    
Олег усмехнулся.
    
— Вельми похожи! Двоядцы?
    
— Да, двойняшки…
    
— А какого же вы роду-племени? Варяги?
    
— Нет, нет, — закачал головой Игорь, — мы русские!
    
— Русичи?
    
— Да, да, русичи! — Игорь растерянно посмотрел на сестру, и она прочла в его глазах то же, о чём подумала в эту минуту сама: если сказать, что они явились в Великий Новгород девятого века из будущего, из двадцатого века, князь Олег всё равно не поверит и посчитает их сумасшедшими.
    
— Кто же вы еси: древляне, кривичи, уличи[15]? А может, вы из полоцкой земли или ростовской? — задумчиво спрашивал Олег, поглаживая пальцами русую бороду. — А ещё может статься, что родились вы во славном граде Киеве или во граде Смоленске?
    
— Да! — обрадовался Игорь. — Так и есть! Мы действительно родились в Смоленске, а потом переехали в Новгород!
    
— Речь твоя вельми странная, отрок, — пожал плечами Олег, — и платно на вас чудесное, и ноговицы носишь ты не наши, — и он ткнул пальцем с блеснувшим перстнем в аккуратно выглаженные брюки Игоря.
    
— Ноговицы как ноговицы, — пробормотал Игорь, краснея.
   
   
    
     
ВОЛХВ ФАРЛАФ
    
    
В эту минуту резная дверь вновь неслышно открылась, и в Большую палату вошёл старец в длинном, до самых каблуков, тёмном платно. На его руках переливчато зазвенели золотые браслеты. В левой руке старец держал бубен.
    
— Зачем ты пришёл, волхв Фарлаф? — неожиданно пошевелился у кресла и сердито спросил сероглазый мальчик. — Кто звал тебя?
    
Старец с достоинством проговорил сипловатым однотонным голосом:
    
— Ты опять, княжич, злые слова речешь главному волхву Великого Новгорода!
    
— Не я злой, а ты злой, волхв Фарлаф! Великий Новгород знает сие и потому боится тебя, аки дурного пса!
    
Князь Олег остановил мальчика повелительным движением руки:
    
— Не молви такого, племянник!
    
В голосе мальчика вдруг зазвучали неожиданно набежавшие слезы:
    
— Ах, дядя! Кабы не он, не легла бы моя мама в могилу! Разве не ты, дядя, выписал ей лекарей заморских, когда заболела она студеницей[16]?
    
Игорь и Таня видели, как старый волхв дёргался от гневных слов мальчика. Его бесцветные, водянистые глаза в зарослях седых волос совсем побелели от ярости. Однако он сдержал себя и сказал спокойно:
    
— Твою маму, княжич, призвали Боги на Перуновы луга…
    
— Лжа! — воскликнул княжич. — Ты один виновен, что её обрядили покойницей и положили в корсту[17]!
    
— Слушай, племянник! — строго проговорил князь Олег. — Твой отец и мой учитель был храбрым воином и много лет княжил в Великом Новгороде. Почитали его новгородцы за ум и отвагу на рати. Был он исконным русичем, верно соблюдал законы и обычаи наши… Хазарская стрела оборвала его жизнь… Умирая на моих руках, просил он, чтобы я воспитал тебя славным русичем…
    
— Я русич! — горячо прошептал мальчик.
    
— О том же просила меня перед кончиной своей твоя мать, моя ненаглядная сестра.
    
— Я готов за Русь положить живот свой, дядя! — продолжал шептать мальчик. — Я русич!
    
— Знаю, — сказал Олег, — а потому и прошу тебя не ссориться с волхвами, коих почитают все русичи и в полуденной стороне, и в полуночной.
    
— Но мама! — вырвалось у мальчика.
    
Олег сурово взглянул на волхва.
    
— Сердцем я и сам не могу простить Фарлафу её смерти, но перед народом волхвы и князья должны быть едины… — Он помедлил и вздохнул: — Зачем ты пришёл в Большую палату, Фарлаф?
    
— Я за дверью слышал, княже, о чём говорил тебе сей отрок в чудесных ноговицах…
    
— Ну?
    
— И понял, что надо их обоих допросить с испытом! — злобно сказал волхв, сверля глазами Игоря и Таню.
    
— Да ведь они дети! — воскликнул Олег. — Вельми ты кровожаден, Фарлаф! Они против тебя, что воробей против коршуна!
    
— Княже! — волхв предостерегающе поднял палец, звеня золотыми браслетами. — А если они духи Чернобога? Нет Бога злее Чернобога! Тогда сиих отроков вязать надо и во славу Перуна рубить им головы на Перуновой горе! Отдай мне отроков, княже!
    
    
— Нет! — сорвался с места маленький князь. — Я имею к ним приязнь! Отдай мне их, дядя!
    
Олег испытующе посмотрел на побелевших пленников, и ласковая улыбка тронула его губы.
    
— А как твоё прозвище, отрок? — спросил он вдруг.
    
— Игорь…
    
— Как?
    
— Игорь, — с трудом ворочая языком от страха, повторил пленник.
    
Олег, маленький князь и волхв на минуту онемели. Наконец Олег с усмешкой взглянул на племянника:
    
— Имя — наше, русское… Твой тёзка, юный княже!
    
— Лжа! — пробормотал волхв.
    
— Сам ты лжа! — вырвалось у маленького князя. — Как сие лепо[18] — он Игорь, и я Игорь! Отдай же мне их, дядя!
    
— Пусть по-твоему будет, князь Игорь, — сказал Олег, — бери их. А паче случится что, сии отроки, Фарлаф, от тебя не уйдут: ворота в детинце крепкие и стража надёжная! Слушай, стражник, — внезапно повысил он голос, — вели глашатаям собрать на княжеский совет воевод, бояр да купцов именитых!
    
Стражник, который безучастно слушал весь разговор и, по-видимому, ничего не понял, захлопнул глуповато отвисшую челюсть и, нахлобучив шапку, исчез за входной дверью.
    
Олег повернул лицо к навострившему слух волхву:
    
— Прибыли ко мне гонцы с грамотой из града Искоростеня, из земли древлянской. Будем совет держать о вельми важном деле, Фарлаф. Нужна мне поддержка Перуна. — Он помедлил и прибавил: — А коль не будет поддержи — пеняй на себя: найдётся другой главный волхв на земле Новгородской!
    
А юный князь Игорь меж тем подошёл к пленникам и улыбнулся:
    
— Пошли в трапезную! Накормлю я вас… Небось голодны?
   
   
    
     
ТРАПЕЗА
    
    
В трапезной, такой же сумеречной и почти такой же длинной и широкой, как Большая палата, стоял огромный стол. В Перунов день, а также по всяким другим праздникам много именитых мужей новгородских пировало за этим столом.
    
Три раза похлопал ладонями юный князь Игорь, и пустая трапезная сразу наполнилась движением: то княжеские подавальщики в белых платно начали уставлять край стола яствами. На одном блюде аппетитно дымились куски жареной телятины, на другом — тетёрка с поджаристой корочкой на вертеле, на третьем — сом, запечённый в тесте с гречневой кашей. Далее шли пироги с грибами, с ягодами. А между блюдами зелень, сочиво[19] в брусничном соку, орехи лущёные, морошка с мёдом и жбан сыта — медовый напиток, который и пить приятно, и пьян не будешь (подавать юному князю крепкие напитки Олег запретил строго-настрого).
    
Перед столом, на возвышении, жертвенник — каменное блюдо с раскалёнными углями. Перед тем как сесть за стол, князь Игорь от каждого кушанья взял щепотью по кусочку и положил на угли. Жертвенник задымился, наполняя воздух смрадом. Князь Игорь поднял руки ладонями вперёд и сказал скороговоркой:
    
— Возьми нашу пищу, Перун, и дай нам пищу ныне, завтра и всегда…
    
Два холопа[20] поднесли миску с водой и полотенце. Князь Игорь окунул пальцы в воду, вытер их насухо и предложил гостям проделать то же самое. Затем они сели за стол, и слуги немедленно повязали их чистыми полотенцами, чтобы не закапать платно жиром.
    
Князь Игорь сказал гостеприимно:
    
— Берите, братие, по куску мяса, — и сунул руку в блюдо с телятиной.
    
— А где же вилки? — шепнула брату Таня.
    
— Чудачка! — так же шёпотом ответил ей брат. — До вилок люди ещё не додумались, ешь все руками…
    
Они взяли по куску горячего мяса.
    
— Смачно, — сказал князь, вгрызаясь в телятину.
    
Жир стекал по его подбородку и капал на полотенце. А чашники уже налили им по кружке прохладного кисло-сладкого сыта.
    
— Пейте, братие, — улыбнулся князь, поднимая кружку, — смывайте жир с кишок, мясо в брюхе урчать не станет.
    
— Здесь так всего много, — заговорила Таня, нерешительно взглянув на гостеприимного хозяина, — но у меня кусок застревает в горле, когда я думаю об одном голодном человеке.
    
Князь Игорь перестал жевать и поставил кружку.
    
— Кто такой еси?
    
Она сбивчиво рассказала ему о Гордее. Юный князь терпеливо выслушал её, усмехнулся и пожал плечами.
    
— Таких смердов вельми много на земле Великого Новгорода, и на земле киевской, и на земле полоцкой… Есть они и у варягов, и у франков, и в Германии, и в Болгарии, и в землях греков… Так Перун жизнь устроил… — Он говорил медленно, с немальчишеским достоинством, чтобы поняли гости, как образован их хозяин. — Князь землёй правит, бояре ему советники, воеводы войска водят, купцы торговлю ведут в землях дальних и близких, а у смердов одна забота — рало.
    
— Рало? — не поняла она.
    
— Соха, — подсказал ей брат.
    
— Значит, смерды всех хлебом кормят, а живут хуже всех! — совсем осмелев, сказала Таня. — Несправедливо это, княже!
    
Князь покачал головой.
    
— В Великом Новгороде каждый волен жить по своему разуму и умению. Не по душе рало — будь кузнецом, кожемякой, скудельником[21]… Таких ремесленников в Великом Новгороде множество. Живи во славу Перуна да плати подати в скарбницу[22], — говорил он, очевидно, повторяя слова своих учителей.
    
— А если нечем платить?
    
Он снова пожал плечами.
    
— Не по душе быть ремесленником — иди в услужение к боярину или купцу именитому. Всегда сыт будешь! А коли ты лучший муж — поступай в княжескую дружину, добывай на рати победу Великому Новгороду, а князю славу! Наживёшь богатство — можешь купцом стать, паче ты не обельный холоп!..
    
— Но у Гордея жизнь, как у раба! — воскликнула Таня. — Неужели тебе не жаль Гордея, княжич?
    
— Но ведь ты сказал, что он не выплатил купу…
    
— Да, но купу-то брали у князя Путяты не он, а его покойные родители!
    
— Все едино, такой закон!
    
— Танька, — шепнул в её ухо брат, чего ты разбушевалась? Ты же знаешь, что все смерды станут потом рабами — крепостными крестьянами!
    
— Отстань! — оттолкнула она брата и громко сказала: — Княжич, помоги Гордею! Позови его за этот стол, пусть он хоть раз поест как следует!
    
— За сей стол? Да ведь он рядович, простолюдин! — изумился князь, но, подумав, крикнул: — Эй, позвать ко мне ябедника!
    
Через минуту явился задыхающийся рыжебородый ябедник — княжеский чиновник.
    
— Бью челом, княжич!
    
— Ступай к боярину Путяте, — приказал князь, — заплати выкуп за обельного холопа Гордея, сына Микулы, одно гривно. Помыть его, одеть и накормить на княжеском дворище. А коли пожелает, пусть остаётся в услужении дворянином[23].
    
Ябедник исчез так же быстро, как и появился.
    
— Пересидели мы за трапезой, — вдруг сказал князь, поднимаясь из-за стола, — небось в Большой палате уже совет идёт. Пошли в Большую палату!
   
   
    
     
ВЕЧЕВОЙ КОЛОКОЛ
    
    
Едва два Игоря и Таня переступили порог Большой палаты, как были оглушены чьими-то воплями и непонятным треском. Прежде всего они увидели десятки потных бородатых лиц. Бояре, воеводы, купцы — старые и молодые, худые и толстые, высокие и низкие, щуплые и широкоплечие — в разноцветных кафтанах и разноцветных сафьяновых сапогах сидели на лавках и прямо на полу, на корточках. Многие опирались на посохи с серебряными набалдашниками. Почти у всех на груди сверкали золотые обручи и цепи — знаки высокого отличия и богатства.
    
Душно и жарко в Большой палате. Входная дверь и узкие окна открыты настежь, но это не помогало. От духоты кружились головы.
    
Бревенчатые стены стали влажными от людских испарений.
    
Князь Олег сидел в кресле, бледный и усталый, расстегнув ворот своего платно. Два мечника неподвижно стояли по бокам. А перед креслом, дико завывая, дробно ударяя кулаком в бубен, бесновался главный волхв Фарлаф. Время от времени он бросался по узкому людскому проходу к деревянному изваянию Перуна, сипло бормоча какие-то слова. Затем он опять возвращался к креслу князя, вскинув руки, беспрестанно подпрыгивая и сотрясая пол коваными сапогами. Его бормотание переходило в пронзительный, одуряющий вопль, от которого по спине бежали мурашки. Что кричал волхв, Игорь и Таня не могли понять. Впрочем, этого, может быть, никто не понимал, даже сам волхв.
    
Наконец Фарлаф замолчал и сел на пол перед Олегом.
    
Сразу наступила тишина, в которой слышалось лишь дыхание десятков людей.
    
— Что сказал тебе Перун, волхв? — спросил Олег, словно приходя в себя.
    
Фарлаф не торопился отвечать. Он сидел на полу, скрестив ноги, и тяжко дышал. Его седые волосы спутались и были мокрыми от пота. Казалось, он ничего не видит и не слышит, но Таня уловила его злобный взгляд, который он метнул не неё из-под нависших на глаза мохнатых бровей. Девочка невольно сжалась под его взглядом. Князь Игорь заметил это, что-то сердито прошептал и загородил Таню своими плечами от глаз Фарлафа.
    
— Что же сказал тебе Перун? — нетерпеливо повторил Олег.
    
Все в палате вытянули головы, чтобы лучше услышать волхва. Но он вдруг закашлял и потыкал пальцем в горло, давая понять, что ему трудно говорить. Продолжая кашлять, Фарлаф поднялся, подошёл к Олегу и склонился к самому его уху. Два Игоря и Таня, стоящие у княжеского кресла, слышали, как волхв прошептал:
    
— Не ходи на Киев, княже…
    
    
Олег даже не пошевелился, так он умел владеть своими чувствами. Только губы его едва заметно шевельнулись:
    
— Лжа!
    
В палате было тихо. Все ждали княжеского слова, но Олег медлил. И тогда на помощь ему неожиданно пришёл низенький толстенький боярин, тот, который сидел на лавке ближе всех к Олегу. Может быть, боярин слышал, а может быть, и не слышал того, что шепнул волхв, но он вскочил с места и, размахивая маленькой полной ручкой, закричал, выкатывая глаза:
    
— Перун поразит громом и молнией врагов твоих, княже! Поступай, как решил совет: иди на Киев! Собирай вече и скажи народу новгородскому своё злато слово!
    
Олег бросил на толстенького боярина благодарный взгляд. Он облегчённо вздохнул и поднялся, отстранив рукой растерявшегося Фарлафа.
    
— Лепо молвил боярин Путята! — сказал он.
    
Слава великому Перуну — Богу богов!
    
— Слава! — хором повторили воеводы, бояре и купцы. Они зашевелились и тоже начали подниматься со своих мест. Повсюду затренькали золотые обручи и цепи, застучали о пол посохи.
    
— Пусть звенит вечевой колокол! — снова заговорил князь Олег. — А вы, братие, идите к людям, научите их, о чём кричать на вече… А паче найдётся головник такой, что станет кричать насупротив княжеского слова, пусть челядь ваша заткнёт ему поганую глотку! Велите выкатить из погребов бочки с мёдом и олом, чтобы все люди: и мужи именитые и рядовичи — пировали во славу Перуна и князя новгородского!
    
Гулко стучали о пол Большой палаты кованые сапоги. Толпились у входной двери воеводы, бояре и купцы именитые, натруженно скрипели за дверью ступени лестницы: все торопились выйти поскорее из терема, чтобы выполнить волю князя.
    
А за княжеским теремом запел-загремел вечевой колокол. Летели, будто ласточки, медные удары над Великим Новгородом. Летели один за другим тревожные мелодичные звуки и, не успев расправить крылья, угасали в воздухе. Но их догоняли новые и новые удары и, прежде чем смолкнуть, вонзались в сердце каждому жителю земли новгородской.
    
Летел звон вечевого колокола над градом и предградьем, над лесами и полями, над серыми волнами Волхова, над туманным заречьем.
    
И, услышав этот сладкий, терзающий душу звон, отрывались от работы и со страхом прислушивались ремесленники на всех концах града и смерды в селениях, и охотники на ловах, и рыболовы на малых и больших речках и озёрцах.
    
Выходили из хижин помрачневшие мужи, а бледные жены прижимали к сердцу детей и шептали:
    
— Беда, беда!.. О, Перун, спаси нас!
    
Красиво звенит вечевой колокол. Ещё десять лет назад много кун заплатил за него князь Олег римскому папе. Везли этот колокол вокруг Европы на лойве варяжские викинги, а потом в Свионии[24] перегрузили его на русскую лодию и по Варяжскому морю, через озеро Нево, доставили по реке Волхов в Великий Новгород. Очень красиво звенит колокол…
    
— Беда, беда! Спаси нас, Перун!
   
   
    
     
ЗОЛОТОЕ СЛОВО КНЯЗЯ ОЛЕГА
    
    
Полным-полно народа на княжеском дворище. От сотен голосов стоит в кремле невнятный гул — будто море шумит. Куда ни глянь, сомкнулись плечи, а над плечами шевелятся седые и русые, рыжие и чёрные бороды. Собрались на вече старые и молодые мужи Великого Новгорода, с нетерпением ждут, что скажет им князь Олег.
    
У высокого княжеского крыльца отдельной группой горделиво стоят, опираясь на серебряные посохи, воеводы и бояре в праздничных платно. Это ишханы — знать новгородская, далее купцы толпятся в разноцветном кафтанье, с завистью поглядывают на важно надутых воевод и бояр. А ещё дальнее — простой люд: здатели[25], кузнецы, кожемяки, скудельники, умельцы всякие со всех концов улиц. Это они, их отцы и деды строили Великий Новгород, и всё, что есть в Новгороде, сделано их руками, да почему-то несладко живётся умельцам русским. И про них, и про смердов, кои серым потоком залили дворище до самой крепостной стены, не больно печётся Перун. Должно быть, князья, воеводы да бояре с купцами больше нравятся Богу богов.
    
А у ворот кремля и на его крепостной стене устроилась голытьба в рубищах: всякие пришлые убогие люди, рабочие, холопы. Грязные, немытые — смрадом разит от них.
    
В толпе там и тут рыскали видоки — шпионы-свидетели, прислушивались, о чём люди глаголят, не ведёт ли кто крамольных речей. Держи лучше язык за зубами, не то возьмут тебя в плети! Строители.
    
Следом за Олегом на высокое крыльцо вывел юный князь своих гостей — Таню и Игоря. Они видели, с каким удивлением уставились на них сотни глаз, а сотни ртов зашептали: «Гляди-ко! Во диво!»
    
Глашатаи зычно закричали, прикладывая к губам ладони коробочкой:
    
— Ти-их-о! Замри! Слушай, народ новгородский, злато слово князя Олега!
    
И сразу такая тишина наступила, что стало ясно слышно, как далеко в заречье каркал ворон. Вот уж, окаянный, не ко времени закаркал, словно беду накликает!
    
Олег, высокий, статный, в платно небесного цвета, расшитом бурмицким[26] жемчугом, стоял на виду у всего веча. Ветер шевелил его волнистые русые волосы. Он провёл рукой по волосам, потрогал пальцами бородку. Спокоен был князь Олег, лишь на белом лице, под левым глазом, предательски дрожала голубая жилка.
    
Позади князя стал вечник с тонкими железцами и берестяными свитками в руках. Искусно и быстро нацарапает вечник на бересте своими железцами всё, что скажет князь народу, а потом запечатает в особый ларь.
    
Низко-низко поклонился Олег собравшимся.
    
— Братие! Вы, вольный народ новгородской, призвали меня княжить на сей стол, — громко и отчётливо заговорил Олег. — Вы поручили заботам моим сироту — младого князя Игоря. Вырастил я младого князя на виду у вас в нашей вере, в законах и обычаях наших добрым русичем. Однако княжил я, помышляя не токмо о благе Игоря, но и о вашем благе, о благе народа новгородского, народа русского.
    
— Так еси! — хором сказали бояре.
    
— Так еси, — одним могучим вздохом, словно эхо, повторило все вече.
    
— От глада мрем! — вдруг кто-то крикнул из задних рядов, но крикуна тут же подмяли, и он умолк.
    
Олег кашлянул и продолжал:
    
— Не раз водил я вас на рать супротив врагов новгородских и бился с ними, как простой воин, плечо к плечу с вами. Из моих и ваших ран, братие, лилась и смешивалась кровь, и стали мы одной крови, как родные!
    
— Так еси, — прошелестело вече, захваченное красноречием князя.
    
— Одной мы крови, — повторил он, — и я, ваш князь, спрашиваю вас: верите ли вы мне, братие?
    
— Верим! — выдохнуло вече.
    
— Велика земля новгородская, но ещё больше все земли русские! И земля ростовская, и рязанская, и смоленская, и полоцкая, и киевская — суть земли русские! От самого Русского моря до моря Варяжского и далее до Ледового окияна, где живут малые народы Чудь, Мери и Веси, кои бились плечо к плечу с нами супротив варягов, называется земля одним святым словом — Русь!
    
— Рру-усь! — ликующе пророкотало вече.
    
— Вельми обильна земля русская, братие! И жито родит, и гречиху, и леса наши полны дичью, и реки рыбой. За три моря ходят на своих лодиях купцы наши с товарами русскими на зависть и варягам, и германцам, и франкам, и грекам! И возвращаются на Русь с товарами иноземными!
    
— Так еси! — рявкнули довольные похвалой купцы.
    
— Но скорбно мне, братие, что порядка ещё мало на Руси! — понизил голос Олег. — Ныне кто-то из вас крикнул: «От глада мрем»… Бывает и так, и потому больно сердцу моему! Бывает так, что не гречихой засевают русичи поле, а белыми костями; не водой поливают землю, а кровью своей! Сходятся на рати русич с русичем, племя с племенем, а оттого слабеет Русь на радость врагам иноземным. Не едины мы, братие, а врагам легче одолеть каждое племя порознь.
    
Вече молчало, словно заворожённое словами князя.
    
— И особо скорбно мне, — с горечью продолжал Олег, — что наименьше всего порядка на полуденной украине[27] Руси, на земле киевской, коей правят князья, два брата Аскольд и Дир!
    
— Осрама! — тонким голоском крикнул маленький боярин Путята, потрясая серебряным посохом.
    
— Осрама! — разноголосо закричало, зашумело, задвигалось вече.
    
Олег поднял руку, успокаивая людское море.
    
— Ныне прибыли ко мне гонцы из земли древлянской, из града Искоростеня. Замучили князья Аскольд и Дир войнами соседей своих — древлян. Но того мало: разоряют грады и веси древлянские хазары окаянные! А князья Аскольд и Дир не токмо не защищают братьев наших — русичей-древлян, а более того — завели дружбу с иноверцами дикими, с хазарами окаянными. Просят древляне с поклоном защиты у Великого Новгорода!
    
И снова зашумело, задвигалось, заплескалось взволнованными голосами людское море:
    
— Поможем братьям русичам!
    
— Веди нас, княже, на Киев! Окраина.
    
— Осрама Аскольду и Диру!
    
— А они-то небось и не русичи совсем!
    
— Нет у русичей такого имени-прозвища — Аскольд!
    
— Аскольд и Дир — варяги!
    
— Изгнать их с земли русской!
    
— Смерть Аскольду и Диру, псам варяжским!
    
От толпы купцов отделился рослый молодец в голубом кафтане.
    
— Игорь, — сказала брату Таня, — смотри, ведь это тот самый купец, которого мы сегодня утром видели на пристани. Помнишь, на грузчиков покрикивал?
    
Рослый молодец снял шапку и поклонился Олегу, опуская до земли правую руку.
    
— Дозволь, княже, слово вымолвить, — бойко крикнул он.
    
— Говори, купец, — улыбнулся Олег. Он был доволен, так как понимал, что первое сражение за Киев выиграно сейчас благодаря его ораторскому искусству.
    
В глубине души Олег побаивался веча, как побаивались его все новгородские князья. Попробуй возмутить неосторожным словом эту голытьбу, и рухнет она тебе на голову, как обвал каменный! И Перун не поможет — костей не соберёшь!
    
Глаза Олега, такие же большие и серые, как у племянника Игоря, вдохновенно поблёскивали. Мыслями своими тридцатилетний князь уже был далеко на полуденной украине Руси.
    
— Говори, говори же, купец!
    
— Братие! — крикнул купец, оборачиваясь лицом к вечу и вновь кланяясь. — Мы, купеческое племя, верой и правдой служим Великому Новгороду. Ныне собрал я караван лодий с товарами новгородскими. А плыть нам далече, до самых греков. Как подумаю, что придётся плыть нам мимо славного русского града Киева, сердце сжимается. Стоит славный русский град Киев на горе, над самым Днепром славутичем. А засели на той горе не русские князья, а злыдни, змеи подколодные! Туда плывёшь — плати куны, обратно плывёшь — опять плати! А то и вовсе отымут товары дружинники Аскольда и Дира, а людей наших перебьют! Хуже хазар, кои тоже с нас выкуп берут, когда мы лодии наши через пороги днепровские перетаскиваем в степях полуденных! Доколе же будет такое, братие? Иди, княже, на Киев, перебей змей подколодных! Освободи землю нашу от хазаринов!
    
— На Киев! — загремело вече.
    
— Смерть татям[28]!
    
Олег поднял руку:
    
— Спасибо, братие, за доверие. Повелел мне Перун идти на Киев, объединить полуночные и полуденные украины воедино! Построим мы на границах наших города и острожки, и не будет нам страшен никакой враг! Будет у нас одна великая Русь от Русского моря до Ледовитого окияна!
    
— Слава князю русскому Олегу! — закричал восторженно боярин Путята, наливаясь краской и закатывая глаза. — Слава Руси Великой!
    
— Сла-ава-а!.. — дружно откликнулось вече.
    
Сотни шапок полетели в воздух.
    
Вечник торопливо черкал железцем по берестяному свитку.
   
   
    
     
ШАГИ ЗА ДВЕРЬЮ