1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
– Верю, – возразил Банджо. – Что значит «Санта-Хрякуса больше нет»?
   
Чайчай показал на Сьюзен.
   
– Она это сделала. Это она его убила.
   
От столь безапелляционной наглости Сьюзен даже слегка обалдела.
   
– Я не убивала его! – воскликнула она. – Это…
   
– Убила!
   
– Нет!
   
– Убила!
   
Лысая голова Банджо медленно повернулась к Сьюзен.
   
– Что случилось с Санта-Хрякусом?
   
– Он, конечно, не умер, – объяснила Сьюзен. – Но Чайчай сделал его очень-очень больным…
   
– Да кого это вообще интересует? – выкрикнул Чайчай и отошел, пританцовывая. – Банджо, можешь мне поверить. У тебя будет столько подарков, сколько ты захочешь, когда мы закончим.
   
– Санта-Хрякус должен быть, – проворчал Банджо. – Иначе не будет страшдества.
   
– Это всего-навсего очередной праздник солнца, – отмахнулся Чайчай. – Он…
   
Средний Дэйв встал и положил руку на рукоять меча.
   
– Мы уходим, Чайчай, – сказал он. – Я и Банджо. Мне все это не нравится. Я не против грабежа, я не против воровства, но так поступать нечестно. Банджо! Ты немедленно идешь со мной.
   
– Что значит «Санта-Хрякуса больше нет»? – повторил Банджо.
   
Чайчай снова указал на Сьюзен.
   
– Это она во всем виновата. Хватай ее! – Банджо сделал несколько шагов, но вдруг остановился.
   
– Наша мама говорила, что девочек обижать нельзя, – проворчал он. – Нельзя дергать за волосы…
   
Здоровый глаз Чайчая закатился. Собравшиеся вокруг его ног серые пятна уже как будто бурлили, неотступно следуя за убийцей по пятам. Возле Банджо тоже прыгали тени.
   
«Ищут, – подумала Сьюзен. – Они ищут способ войти».
   
– Кажется, я тебя раскусила, Чайчай, – как можно мягче сказала она, краем глаза наблюдая за Банджо. – Ты – придурочный мальчишка, которого все боятся, правильно?
   
– Банджо! – рявкнул Чайчай. – Я же приказал схватить ее…
   
– Наша мама говорила…
   
– Вечно хихикающий, вечно суетящийся, – продолжала Сьюзен. – Но даже самые заядлые драчуны не рискуют тебя трогать – ведь ты сразу бросаешься на обидчика и начинаешь кусаться и лягаться как безумный. Ты ребенок, которому все равно: он может швырнуться в кошку камнем, а может сжечь ее заживо.
   
Она с удовольствием отметила, что во взгляде Чайчая мелькнула злоба.
   
– Заткнись.
   
– Готова поспорить, никто не хотел играть с тобой, – не успокаивалась Сьюзен. – У тебя не было друзей. Дети сразу видят таких, как ты, уж они-то в людях разбираются, хотя и не знают правильных слов…
   
– Я сказал, заткнись! Банджо, хватай ее! – Получилось! Она поняла это по его голосу. Там появилась дрожь, которой раньше не было.
   
– Маленький мальчик, – говорила она, не спуская глаз с его лица, – который заглядывал куколкам под платья…
   
– Я этого не делал! – Банджо явно забеспокоился.
   
– Наша мама говорила…
   
– К черту вашу маму! – рявкнул Чайчай. Средний Дэйв с глухим звоном достал меч из ножен.
   
– Что ты сказал о нашей маме? – прошептал он.
   
«Теперь ему придется следить сразу за троими», – подумала Сьюзен.
   
– Готова поспорить, никто не играл с тобой, – повторила Сьюзен. – А еще… некоторые твои поступки наверняка скрывали, о них старались не говорить, верно?
   
Чудовищно огромный мужчина был совсем близко. Она видела, как нерешительность исказила его лицо. Здоровенные кулаки то сжимались, то разжимались, губы шевелились, словно разум этого взрослого младенца сотрясал какой-то чудовищный конфликт.
   
– Наша… наша мама… наша мама говорила… – Темные пятна пробежали по полу и образовали огромную тень, которая темнела и росла с поразительной скоростью. Вот она уже поднялась над площадкой, приобрела форму…
   
– Так вы плохо себя вели, маленькие негодники?!
   
Огромная женщина нависла над мужчинами. В одной ее мясистой ладони был зажат пучок хворостин толщиной с мужскую руку.
   
Странное существо зарычало.
   
Средний Дэйв посмотрел на гигантское лицо Ма Белолилий. Каждая пора на ее коже напоминала пещеру. Каждый коричневый зуб был размером с могильный камень.
   
– Ты позволил ему попасть в беду, а, Дэйви? Не усмотрел, да?
   
Средний Дэйв попятился.
   
– Нет, мамочка… нет…
   
– А ты, Банджо? Опять приставал к девочкам? Ну сейчас я тебе задам!
   
– Прости, мамочка, мамочка, прости. Не-е-е-е-т, мамочка, прости, прости, прости…
   
Потом фигура снова повернулась к Среднему Дэйву.
   
Меч выскользнул из его рук. Лицо словно оплыло.
   
Средний Дэйв заплакал.
   
– Нет, мамочка, нет, мамочка, нет…
   
Он захрипел и упал на пол, схватившись за грудь. А потом исчез.
   
Чайчай расхохотался.
   
Сьюзен похлопала его по плечу, а когда он обернулся, изо всех сил врезала ему в челюсть.
   
Вернее, попыталась, честно попыталась. Но его рука оказалась проворней и схватила Сьюзен за запястье. Оно словно бы оказалось в стальных тисках.
   
– О нет, – сказал он. – Я так не думаю.
   
Краем глаза Сьюзен заметила, что Банджо ползет к тому месту, где только что был его брат. Ма Белолилий тоже исчезла.
   
– Это место проникает в сознание, верно? – спросил Чайчай. – Оно к каждому пытается найти свой подход. Но я всегда ладил со своим внутренним ребенком.
   
Другой рукой он схватил Сьюзен за волосы и пригнул к полу. Сьюзен закричала.
   
– Ага, так куда веселее, – прошептал Чайчай.
   
Но вдруг Сьюзен почувствовала, что его хватка ослабла. Послушался глухой шлепок, словно бифштекс упал на каменный пол, и мимо нее на спине пролетел Чайчай.
   
– Нельзя дергать девочек за волосы, – проворчал Банджо. – Это плохо.
   
Чайчай сгруппировался, как акробат, и затормозил у перил площадки.
   
Поднявшись, он достал из ножен меч. Лезвие было невидимым в ярком свете башни.
   
– Значит, легенды оказались правдой, – покачал головой он. – Лезвие такое тонкое, что его не видно. Отлично позабавлюсь. – Он взмахнул мечом. – Надо же, какой легкий.
   
– Ты не посмеешь его использовать. Иначе мой дедушка обязательно придет за тобой, – сказала Сьюзен, делая шаг к нему.
   
Она заметила, как здоровый глаз Чайчая судорожно дернулся.
   
– Он приходит за всеми, но я буду готов к встрече с ним.
   
– Он очень целеустремленный, – предупредила Сьюзен, подходя совсем близко.
   
– Значит, мы с ним похожи.
   
– Возможно, господин Чайчай.
   
Он взмахнул мечом – у нее совсем не было времени на то, чтобы пригнуться.
   
А потом Чайчай взмахнул мечом еще раз, и снова Сьюзен встретила его удар, гордо подняв голову.
   
– Здесь этот меч не работает, – пояснила она замершему от изумления Чайчаю. – Его клинок тут не существует. Ведь здесь нет Смерти!
   
Она влепила ему звонкую пощечину.
   
– Привет. Я – твоя внутренняя няня!
   
Больше она не била его, нет, – просто протянула руку, схватила за подбородок и толкнула через перила.
   
Чайчай крутнулся в ловком сальто. Она даже не поняла, каким образом это у него получилось. Он как будто сумел уцепиться за воздух.
   
Стремительно рванувшись вперед, Чайчай поймал Сьюзен свободной рукой и утянул за собой в пропасть. Она едва-едва успела ухватиться за перила. Правда, потом она зачастую думала, что перила сами поймали ее.
   
Покачиваясь на ее руке, Чайчай задумчиво смотрел вверх. Потом он зажал рукоятку меча в зубах, опустил освободившуюся руку к поясу…
   
Вопрос: «Достаточно ли безумен этот человек, чтобы убить того, кто его держит?» – был задан очень быстро, и ответ на него был получен практически мгновенно. Она дернула ногой и сильно ударила Чайчая по уху.
   
Ткань рукава затрещала и начала рваться. Чайчай попытался перехватить руку. Она ударила его ногой еще раз, и рукав оторвался. Несколько мгновений наемный убийца держался за пустоту, а на лице его застыло выражение человека, пытавшегося решить сложную задачу. А потом он полетел вниз, становясь все меньше и меньше…
   
Он упал прямо на сложенную внизу кучу, разбросав детские зубки по всему мраморному полу. Дернулся пару раз…
   
И исчез.
   
Ладонь, похожая на гроздь бананов, подняла Сьюзен над перилами.
   
– Можно попасть в беду, если бить девочек, – предупредил Банджо. – Девочек обижать нельзя.
   
Раздался щелчок.
   
Двери распахнулись. Холодный белый туман растекся по полу.
   
– Наша мама… – сказал Банджо, пытаясь осмыслить все увиденное. – Наша мама была здесь…
   
– Да, – кивнула Сьюзен.
   
– Но это была не наша мама, потому что нашу маму похоронили…
   
– Да.
   
– Мы видели, как засыпали могилу и все такое.
   
– Да, – повторила Сьюзен и добавила про себя: «Ты это очень хорошо помнишь».
   
– А куда ушел Дэйви?
   
– Э… в другое место, Банджо.
   
– В хорошее? – неуверенно спросил громила.
   
Сьюзен с удовольствием воспользовалась возможностью сказать правду или, по крайней мере, не совсем ложь.
   
– Возможно.
   
– Лучше, чем здесь?
   
– Не знаю точно, но многим людям то место нравится.
   
Банджо посмотрел на нее розовыми поросячьими глазками. На мгновение лицо пятилетнего ребенка стало лицом тридцатипятилетнего мужчины.
   
– Это хорошо, – сказал он. – Значит, он снова увидит нашу маму.
   
Но, похоже, такой длинный разговор утомил его. Тело Банджо вдруг обмякло.
   
– Я хочу домой, – сообщил он.
   
Она посмотрела на его заляпанное грязью лицо, пожала плечами, достала из кармана носовой платок и поднесла его ко рту Банджо.
   
– Плюнь, – велела она. Банджо подчинился.
   
Сьюзен вытерла платком грязь с его лица и вложила тряпочку в огромную ладонь.
   
– Высморкайся хорошенько, – приказала она, отошла подальше и выждала, пока не стихнет эхо от взрыва. – Оставь платочек себе, – улыбнувшись, произнесла она. – И пожалуйста, заправь рубашку.
   
– Хорошо, госпожа.
   
– А теперь спустись вниз и вымети все зубы из круга. Сможешь?
   
Банджо кивнул.
   
– Что ты сможешь? – решила проверить Сьюзен.
   
Банджо сосредоточился.
   
– Вымести все зубы из круга, госпожа.
   
– Хорошо. Тогда ступай.
   
Она проводила его взглядом, потом повернулась к белой двери. Она была уверена, что седьмой замок волшебник не открывал.
   
   
Комната за дверью была абсолютно белой, и густой, стелившийся по полу туман приглушал звуки шагов.
   
В комнате стояла кровать. Огромная, с пологом на четырех столбах, очень старая и пыльная.
   
Сначала Сьюзен было подумала, что на кровати никого нет, но затем заметила лежавшую в груде подушек фигуру, похожую на сухонькую старушку в домашнем чепце.
   
Старушка повернула голову и радостно улыбнулась Сьюзен.
   
– Здравствуй, дорогуша.
   
Сьюзен не помнила свою бабушку. Мать отца умерла, когда она была совсем маленькой, а со стороны матери… бабушки просто не существовало. Но ей хотелось бы иметь именно такую бабушку.
   
Вредная и противно реалистичная часть ее разума тут же заявила, что таких бабушек, о которых мечтает она, просто не бывает на свете.
   
Сьюзен показалось, что до нее донесся детский смех. Потом он прозвучал еще раз. Где-то очень далеко, почти на грани слышимости, играли дети. Звук детского смеха всегда ее успокаивал.
   
Главное – не слышать, о чем там детишки говорят.
   
– Нет, – неожиданно сказала Сьюзен.
   
– Прошу прощения, дорогуша? – не поняла старушка.
   
– Ты не зубная фея.
   
О боги, здесь было даже лоскутное одеяло…
   
– Как это не зубная фея? Она самая, дорогуша.
   
– Бабушка-бабушка, а почему у тебя такие большие зубки?… Ничего себе, у тебя и шаль есть.
   
– Я чего-то не понимаю, милая…
   
– Но вот кресло-качалку ты забыла, – покачала головой Сьюзен. – Кресло-качалка обязательно должно быть.
   
Сзади что-то хлопнуло, и послышался затихающий скрип. Она не обернулась.
   
– Если сейчас еще появится котенок, играющий с клубочком, я за себя не отвечаю, – твердо сказала Сьюзен и взяла стоявший рядом с кроватью подсвечник.
   
Он показался ей достаточно тяжелым.
   
– Я считаю, что ты ненастоящая, – спокойным голосом продолжала она. – Этот дом не может принадлежать маленькой старушке, укутанной в шаль. Ты появилась из моей головы. Так ты пытаешься защититься. Копаешься в головах людей, чтобы определить, как на них лучше воздействовать.
   
Она махнула подсвечником, и тот легко прошел сквозь лежавшую на кровати фигуру.
   
– Видишь? Ненастоящая.
   
– Как раз я – настоящая, – возразила старушка, меняя очертания. – А вот подсвечник – нет.
   
Сьюзен посмотрела на кровать.
   
– Не-а, – усмехнулась она. – Теперь ты выглядишь куда кошмарнее, но я тебя не боюсь. И такой тебя тоже. – Фигура на кровати принимала все новые очертания. – И отцом меня не испугать. О боги. Что, в запасе совсем ничего не осталось? Пауки мне нравятся. Змей я не боюсь. Собаки? Нет. Крысы? Я люблю крыс. Извини, ну вот этим вообще никого не испугаешь!
   
Она схватила последнее возникшее на кровати существо. И его форма перестала меняться. Существо было похоже на сморщенную обезьянку, но с большими и глубокими глазами, расположенными под густыми, нависающими балконами-бровями. Шерсть была серой и жидкой. Существо попыталось вырваться и тяжело задышало.
   
– Меня нелегко напугать, – предупредила Сьюзен, – зато очень легко рассердить.
   
Существо обмякло в ее руке.
   
– Я… я… – пробормотало оно. Сьюзен решила его отпустить.
   
– Ты – страшила, правильно?
   
Когда она разжала пальцы, существо без сил упало на кровать.
   
– Не просто страшила, – пробормотало оно.
   
– Что это значит?
   
– Я – Страшила с большой буквы, – сказал страшила.
   
Сьюзен только сейчас обратила внимание на его жуткую худобу, на шерсть с проседью, на обтянутые тонкой кожей кости…
   
– То есть самый первый страшила?
   
– Я… я помню, когда земля была другой. Лед. Он наступал много раз. А еще… Как вы их называете? – Существо чихнуло. – Суша, большие куски суши… они тоже были другими…
   
Сьюзен присела на кровать.
   
– Ты имеешь в виду континенты?
   
– …Все они были другими. – Черные запавшие глаза смотрели на Сьюзен, а потом существо вдруг вскочило и замахало длинными костлявыми руками. – Я был кромешной тьмой в пещере! Я был тенью среди деревьев! Ты слышала о… первобытном ужасе? Так вот, это тоже был… я! Я был… – Страшила согнулся и закашлялся. – А потом… появился этот… ну, ты знаешь, светлый и яркий… молния, которую можно было носить с собой… горячий, как маленькое солнце…. И не стало больше темноты, остались только тени, а потом появились топоры, топоры в лесу, а потом… а потом…
   
– И тем не менее страшилы никуда не делись, – пожала плечами Сьюзен. – Они живут и здравствуют.
   
– Они прячутся под кроватями! Скрываются в буфетах! Но… – Страшила едва отдышался. – Если бы ты видела меня тогда… в старые времена… когда люди спускались в пещеры, чтобы нарисовать сцены охоты… Я был ревом в их головах… и от страха желудки выпадали у них из задниц…
   
– Ну, старое уходит, новое приходит, – абсолютно серьезно заявила Сьюзен.
   
– …Все остальные возникли много позже… они не знали, что такое первобытный ужас. Они знали только… – Даже в шепоте страшилы была слышна насмешка. – Темные углы. А я был самой темнотой! Я был первым! А потом я стал ничуть не лучше этих, нынешних… пугал служанок, портил сметану… прятался в тенях. И вдруг однажды ночью я подумал… что я вообще здесь делаю?
   
Сьюзен понимающе кивнула. Страшилы не отличаются сообразительностью. Да и вообще, осмысление такой штуки, как экзистенциальная неопределенность, – процесс довольно долгий и мучительный даже для куда более светлых умов. Впрочем, ее дедушка… мыслил очень похоже. Вот к чему приводит слишком частое общение с людьми. Ты больше не хочешь быть таким, каким тебя представляют, и начинаешь пытаться стать таким, каким хочется тебе самому. Зонтики, серебряные расчески…
   
– К чему все это? Так ты подумал, да?
   
– …Стал пугать детей… приходить по ночам… И начал наблюдать за ними. Во времена льда детей было немного… были большие люди и были маленькие люди, но не дети… И… вдруг я понял… у них в головах совсем другой мир… Старые времена еще живы… в их маленьких головках… Старые времена… Когда все было молодым.
   
– И ты решил выбраться из-под кровати…
   
– Я наблюдал за ними… оберегал их… – Сьюзен с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть.
   
– А зубы?
   
– О… зубы нельзя оставлять без присмотра: кто-нибудь может найти их и натворить всяких страшных бед. А я любил детей, не хотел, чтобы кто-нибудь причинял им вред… – пробулькал страшила. – Я никогда не хотел обижать их, просто наблюдал. Сторожил зубы… а иногда просто слушал…
   
Он продолжал бормотать, а Сьюзен думала и все не могла понять, как же ей поступить – пожалеть беднягу или (второй вариант нравился ей все больше) раздавить ногой.
   
– …И зубы… они помнят… – Страшила начал дрожать всем тельцем.
   
– А деньги? – спросила Сьюзен. – Мне не приходилось встречать богатых страшил.
   
– …Везде деньги… зарыты в норах… старые сокровища… в спинках диванов… их только прибавляется… вложения… деньги за зубы, очень важно, часть волшебства, чтобы было безопасно, чтобы было надежно, иначе – воровство… и я все помечал… хранил… а потом пришла старость, но я нашел людей… – Существо хихикнуло, и на мгновение Сьюзен стало жаль тех людей из древних пещер. – Они не задавали вопросов, верно? Получали деньги, выполняли работу и не задавали никаких вопросов…
   
– Деньги решают все, да? – фыркнула Сьюзен.
   
– …А потом пришли они… воры…
   
Тут Сьюзен не выдержала. Старые боги подстраиваются под требования времени.
   
– Ты просто ужасен.
   
– …Большое спасибо…
   
– В смысле меня от тебя тошнит.
   
– …Это старость, все эти люди, слишком много сил…
   
Страшила застонал.
   
– …Здесь… не умирают, – задыхаясь, произнес он. – Просто стареют, слушают смех и стареют…
   
Сьюзен кивнула. Воздух был и вправду пропитан детским смехом. Она не слышала слов, издалека доносились только неразборчивые детские голоса – как будто из какого-то очень длинного коридора.
   
– …А этот дом… он рос вокруг меня…
   
– Деревья, – кивнула Сьюзен. – И небо. Из их маленьких головок…
   
– …Умираю… маленькие дети… ты должна… – Фигура исчезла.
   
Сьюзен немного посидела, слушая детский смех.
   
«Слова веры, – подумала она. – Всё как с устрицами. Внутрь попадает какая-нибудь грязь, а потом вокруг нее вырастает жемчужина».
   
Она встала и пошла вниз.
   
   
Банджо где-то отыскал метлу и швабру. В круге уже не осталось зубов, и сейчас великан, проявив удивительную инициативу, осторожно смывал с пола мел.
   
– Банджо?
   
– Да, госпожа?
   
– Тебе здесь нравится?
   
– Здесь есть деревья, госпожа.
   
Сьюзен решила, что такой ответ вполне можно считать положительным.
   
– А небо тебя не беспокоит? – Он удивленно посмотрел на нее.
   
– Нет, госпожа.
   
– Банджо, ты умеешь считать? – Он довольно улыбнулся.
   
– Да, госпожа. На пальцах.
   
– Значит, ты умеешь считать до… – подсказала Сьюзен.
   
– Тринадцати, госпожа, – похвастался Банджо.
   
Она посмотрела на его огромные ладони.
   
– О боги…
   
«Ну и что? – подумала она. – А почему бы и нет? Он сильный и надежный. И что еще он может делать в жизни?»
   
– Я думаю, Банджо, было бы неплохо, если бы ты немного поработал за зубную фею.
   
– А так можно, госпожа? Госпожа зубная фея не будет возражать?
   
– Ну, ты поработаешь… пока она не вернется.
   
– Хорошо, госпожа.
   
– Я попрошу, чтобы за тобой приглядели, пока не освоишься. Кажется, еду сюда привозят на телеге. И ты не должен допускать, чтобы люди тебя обманывали. – Она посмотрела на его ладони, потом на руки и нижние отроги, а затем подняла взгляд на самую вершину горы по имени Банджо. – Впрочем, вряд ли кто-то посмеет обманывать тебя…
   
– Да, госпожа. Обещаю, я буду поддерживать порядок, госпожа. Э…
   
Огромное розовое лицо наклонилось к ней.
   
– Да, Банджо?
   
– А можно мне завести щеночка, госпожа? Когда-то у меня был котенок, но наша мама утопила его, потому что он был грязный.
   
Подходящая кличка сразу всплыла в памяти Сьюзен.
   
– И ты назовешь его Пятнышом?
   
– Пятныш – хорошее имя, госпожа.
   
– Думаю, он очень скоро здесь появится, Банджо.
   
Казалось, он верил всему.
   
– Большое спасибо, госпожа.
   
– А теперь мне пора.
   
– Хорошо, госпожа.
   
Она оглянулась и посмотрела на башню. Во владениях Смерти все было черного цвета, но там ты мог быть уверен: с тобой не случится ничего плохого. Ты был вне досягаемости зла. Но здесь…
   
Став взрослым, начинаешь бояться только… как бы сказать… очень логичных вещей. Бедности, болезней. Того, что люди поймут, кто ты такой или такая. Зато ты не боишься, что кто-то мог спрятаться под лестницей. Мир – он ведь не только черно-белый. Ну а чудесная страна детства? Ее можно представить как урезанную версию взрослого мира, но это не совсем так. Скорее наоборот: это как если бы взрослый мир написали большими жирными буквами. И все там было… больше. И было больше всего.
   
Банджо продолжил мыть пол, а она вышла в залитый солнечным светом мир.
   
И увидела, что к дому спешат Фиалка и Перепой. О боже размахивал как дубиной каким-то суком.
   
– Это тебе уже не понадобится, – успокоила его Сьюзен и почувствовала, что страшно хочет спать.
   
– Мы все обсудили и решили, что должны вернуться. Помочь тебе, – сказал Перепой.
   
– А, мужество на демократической основе, – усмехнулась Сьюзен. – Там больше никого нет. Они ушли. Не знаю, куда именно.
   
О боже явно повеселел и опустил свой сук.
   
– Ну, не то чтобы я не… – начал было он.
   
– Но там действительно нужна ваша помощь. Ступайте и помогите Банджо навести порядок.
   
– Банджо?
   
– Он теперь отвечает за этот дом. – Фиалка рассмеялась.
   
– Но он же…
   
– Теперь он самый главный, – устало произнесла Сьюзен.
   
– Хорошо, – согласился о боже. – По крайней мере, мы можем говорить ему, что нужно сделать.
   
– Нет! Слишком много людей говорили ему, что надо делать. Он знает, что делать. Просто помогите ему обустроиться, хорошо? Но…
   
Она посмотрела на о боже и запнулась. Лишь подумала про себя: «Но если Санта-Хрякус вернется, ты ведь исчезнешь…»
   
– Я, гм, с радостью откажусь от старой работы, – быстро произнес Перепой. – Мне надоело отдуваться за всех богов, пока они отдыхают. – Он бросил на нее умоляющий взгляд.
   
– Правда?
   
Сьюзен искоса глянула на Фиалку. «А может, все получится? Ведь она в него вроде бы верит… Впрочем, кто знает».
   
– Ну хорошо, – сказала она. – Развлекайтесь тут. А я возвращаюсь домой. Не слишком легким выдалось для меня страшдество.
   
Бинки ждала ее у реки.
   
   
Аудиторы явно нервничали. А как это было принято среди них, если возникала какая-нибудь серьезная ошибка, требующая немедленного исправления, они сразу искали, кто виноват.
   
«Это всё…» – сказал один.
   
И запнулся. Аудиторы существовали благодаря общему согласию, что делало поиск козла отпущения весьма проблематичным. Но потом Аудитор повеселел. В конце концов, если виноваты все, значит, не виноват никто. Именно такое положение вещей и называется коллективной ответственностью. Все можно было списать на невезение или еще на что-нибудь.
   
«К сожалению, люди могут заподозрить неладное, – сказал один. – Возникнут вопросы…»
   
«А как быть со Смертью? – сказал один. – Он же вмешался».
   
«Э… не совсем», – сказал один.
   
«Перестань, это же он подослал девчонку», – сказал один.
   
«Э… нет. Она действовала по собственной воле», – сказал один.
   
«Да, но он сказал ей…» – сказал один.
   
«Нет. На самом деле он специально ей не сказал…»
   
Один немного помолчал и добавил:
   
«Проклятье!»
   
«С другой стороны…» – сказал один.
   
Одеяния повернулись в его сторону.
   
«Да?»
   
«Настоящих доказательств нет. Ни контрактов, ни документов. Просто какие-то людишки совсем распоясались и решили напасть на владения зубной феи. Поступок, достойный сожаления, но к нам не имеет никакого отношения. Мы, понятное дело, шокированы…»
   
«Остается Санта-Хрякус, – сказал один. – Это не пройдет незамеченным. Возникнут вопросы».
   
Некоторое время они висели молча.
   
«Конечно, мы можем…» – наконец сказал один.
   
Он помолчал, испытывая отвращение при одной мысли об этом слове, но заставил себя продолжить:
   
«…Рискнуть».
   
   
«Постель, – думала Сьюзен, глядя на проплывающий мимо туман. – А утром такие простые человеческие вещи, как кофе и каша. И постель. Реальные вещи…»
   
Бинки остановилась. Сьюзен некоторое время смотрела вперед, между ее ушей, а потом чуть ударила ее в бока пятками. Лошадь заржала, но не сдвинулась с места.
   
Ее держала за уздечку костлявая рука. А потом материализовался Смерть.
   
– ЭТО ЕЩЕ НЕ КОНЕЦ. РАССЛАБЛЯТЬСЯ РАНО. ОНИ ВСЕ ЕЩЕ МУЧАЮТ ЕГО.
   
Сьюзен обмякла.
   
– Не конец чего? Кто такие они?
   
– ПОДВИНЬСЯ ВПЕРЕД, Я ПОВЕДУ. – Смерть вскочил на спину Бинки и обнял Сьюзен, чтобы взять поводья.
   
– Послушай, я столько…
   
– ДА. ЗНАЮ. КОНТРОЛЬ ВЕРЫ, – кивнул Смерть, когда лошадь поскакала вперед. – ТОЛЬКО КРАЙНЕ ПРИМИТИВНЫЙ УМ МОГ ДОДУМАТЬСЯ ДО ТАКОГО. ЭТО ВОЛШЕБСТВО НАСТОЛЬКО ДРЕВНЕЕ, ЧТО ПРАКТИЧЕСКИ ПЕРЕСТАЛО БЫТЬ ВОЛШЕБСТВОМ. НО КАКОЙ ПРОСТОЙ СПОСОБ ЗАСТАВИТЬ МИЛЛИОНЫ ДЕТЕЙ ПЕРЕСТАТЬ ВЕРИТЬ В САНТА-ХРЯКУСА.
   
– А ты чем занимался? – спросила Сьюзен.
   
– ДЕЛАЛ ТО, ЧТО ДОЛЖЕН БЫЛ ДЕЛАТЬ. СОХРАНЯЛ ПРОСТРАНСТВО. МИЛЛИОНЫ КОВРОВ СО СЛЕДАМИ НОГ, МИЛЛИОНЫ ЗАПОЛНЕННЫХ ЧУЛОК, ВСЕ ЭТИ КРЫШИ СО СЛЕДАМИ САНЕЙ… ТУТ У НЕВЕРИЯ ПОЧТИ НЕТ ШАНСОВ. АЛЬБЕРТ СКАЗАЛ, ЧТО ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ НЕ ПРИТРОНЕТСЯ К ХЕРЕСУ. ЗАТО САНТА-ХРЯКУСУ БУДЕТ КУДА ВЕРНУТЬСЯ.
   
– И что же я должна сделать теперь?
   
– ТЫ ДОЛЖНА ВЕРНУТЬ САНТА-ХРЯКУСА.
   
– Зачем? Ради мира, доброй воли и звона волшебных бубенцов? Да всем наплевать! Он просто старый толстый клоун, который заставляет людей веселиться в страшдество! И я пережила все это ради какого-то старика, который лазает по детским спаленкам?
   
– НЕТ. РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ СОЛНЦЕ ВСТАЛО.
   
– Но при чем тут Санта-Хрякус и астрономия?
   
– СТАРЫЕ БОГИ ПОДСТРАИВАЮТСЯ ПОД ТРЕБОВАНИЯ ВРЕМЕНИ.
   
   
Главный философ на Страшдественском пире не присутствовал. Он попросил одну из служанок принести поднос в его комнату, где он, так сказать, развлекался, а между играми вел себя так, как ведут себя все мужчины, когда неожиданно оказываются наедине с представительницей другого пола, – то есть пытался надраить башмаки о штанины и вычищал грязь из-под ногтей другими ногтями.
   
– Еще немного вина, Гвендолина? В нем почти нет алкоголя, – предложил он, нависая над феей веселья.
   
– Не буду возражать, господин философ.
   
– О, для вас я просто Гораций. Быть может, ваша курочка еще что-то хочет?
   
– По-моему, она куда-то ушла, – призналась фея веселья. – Боюсь, вы находите меня такой скучной… – И она громко высморкалась.
   
– Ну что вы! Как вы могли такое подумать? – успокоил ее главный философ.
   
Он очень жалел о том, что не успел прибраться в комнате или, по крайней мере, снять наиболее нескромные предметы одежды с чучела носорога.
   
– Все были так добры ко мне, – покачала головой фея веселья, вытирая мокрые глаза. – А кто был тот тощий волшебник, который все время корчил рожи?
   
– Казначей. Но почему бы вам…
   
– Он показался мне очень веселым.
   
– Это все пилюли из сушеных лягушек – он ест их горстями, – небрежно произнес главный философ. – Но почему бы вам…
   
– Как жаль. Надеюсь, они не вызывают привыкания?
   
– Уверен, он не стал бы их есть все время, если бы они вызывали привыкание, – пожал плечами главный философ. – Но почему бы вам не выпить еще бокал вина, а потом… а потом… – И тут ему в голову пришла удачная мысль: – А потом я бы показал вам Памятный зал аркканцлера Брюхха. Там такой интересный потолок. Клянусь, честное слово.
   
– Мне будет очень приятно, – призналась фея веселья. – Как вы думаете, это меня развеселит?
   
– Конечно развеселит! – воскликнул главный философ. – Определенно! Ну что ж! Итак, я сейчас пойду и… пойду и… я… – Он кивнул в сторону гардеробной, переминаясь с ноги на ногу. – Пойду и, э-э… пойду… просто…
   
Он стрелой влетел в гардеробную, захлопнул за собой дверь и окинул воспаленным взором полки и вешалки.
   
– Чистая мантия… – пробормотал он. – Причесать лицо, умыть носки, не забыть свежие волосы… Куда же запропастился этот лосьон вместо бритья?
   
С той стороны двери донесся упоительный звук – это высморкалась фея веселья. А с этой стороны двери раздался приглушенный вопль – то главный философ из-за спешки и по причине плохого обоняния плеснул себе в лицо скипидаром, которым обычно натирал ноги на ночь.
   
А где-то наверху очень толстый малыш с луком, стрелами и нарушавшими все законы аэродинамики крылышками тщетно бился в закрытое окно, на котором мороз рисовал изображение весьма привлекательной ариентированной дамы. На другом окне уже красовалось изображение вазы с подсолнухами.
   
   
А в Главном зале к тому времени рухнул один из столов. Количество перемен блюд не поддавалось подсчету, и каждый волшебник мог наслаждаться ими в меру своей скорости, но, чтобы особо медлительные едоки не задерживали всех остальных, была введена традиция безостановочной подачи еды. Благодаря этому волшебники могли часами наслаждаться добавками особо понравившегося супа, прежде чем приступить к освоению рыбных закусок.
   
– Ну, как себя чувствуешь, старина? – спросил сидевший рядом с казначеем декан. – Снова принимаешь пилюли из сушеных лягушек?
   
– Я, э… Я, э… Мне не так плохо, – ответил казначей. – Правда, э, правда, э, меня немного потрясло, когда…
   
– Жаль, потому что вот твой подарок на страшдество, – сказал декан, передавая ему маленькую коробочку, в которой что-то гремело. – Можешь открыть сейчас, если хочешь.
   
– О, как приятно…
   
– Лично от меня, – пояснил декан.
   
– Какая красивая…
   
– Знаешь, я купил это на собственные деньги, – признался декан, помахав ножкой индейки.
   
– Какая красивая упаковка…
   
– Истратил больше доллара.
   
– Ничего себе… – Казначей развернул подарок.
   
– Это коробочка для хранения пилюль из сушеных лягушек. Видишь? На ней даже написано: «Пелюли Ис Сушоных Легушек».
   
Казначей потряс коробочку.
   
– Мне так приятно, – едва слышно произнес он. – И там уже лежат пилюли. Как предусмотрительно. Они мне пригодятся.
   
– Да, – кивнул декан. – Я взял их с тумбочки в твоей комнате. В конце концов, я и так попал на доллар.
   
Казначей поблагодарил его кивком и аккуратно положил коробочку рядом со своей тарелкой. Сегодня ему разрешили пользоваться ножами. Сегодня ему разрешили есть все, а не только то, что приходится соскребать со дна тарелки деревянной ложкой.
   
В нервном предвкушении он посмотрел на жареную свинью и аккуратно заложил за воротник салфетку.
   
– Э… прошу прощения, господин Думминг, – дрожащим голосом произнес он, – ты не мог бы передать мне яблочный соус…
   
В воздухе прямо перед носом казначея раздался звук, словно разрывали ткань, за которым последовал громкий треск, и что-то с грохотом рухнуло прямо на жареную свинью. В воздух взлетели брызги соуса и куски жареного картофеля. Вставленное в рот свиньи яблоко с громким чпоком вылетело и угодило казначею прямо в лоб.
   
Проморгавшись, казначей опустил взгляд и понял, что целится вилкой прямо в лицо какому-то незнакомому человеку.
   
– Ага-га, – пробормотал он, и глаза его начали стекленеть.
   
Волшебники быстренько отодвинули в сторону перевернутые блюда и разбитую посуду.
   
– Он вывалился прямо из воздуха!
   
– Он что, наемный убийца? Или это дурацкая шутка студентов?
   
– И почему он держит в руке меч без клинка?
   
– Он мертв?
   
– Кажется, да!
   
– А я так и не успел попробовать этот лососевый мусс! Вы только посмотрите! Он попал в него ногой! Все разбрызгал! Ты свой будешь доедать?
   
Думминг Тупс с трудом пробился к столу. Он знал, чем обычно все заканчивается, если старшие волшебники пытаются кому-то помочь. С равным успехом можно предлагать утопающему стакан воды.
   
– Ему нужен воздух! – крикнул он.
   
– А откуда мы знаем, что он ему действительно нужен? – осведомился декан.
   
Думминг приложил ухо к груди упавшего человека.
   
– Он не дышит!
   
– Заклинание для дыхания, заклинание для дыхания, – пробормотал заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Э-э… может, использовать Прямой Респиратор Спольда? У меня он где-то записан…
   
Протянув руку сквозь толпу, Чудакулли без особого труда поднял одетого во все черное мужчину за ногу и сильно ударил чуть пониже спины.
   
Волшебники с удивлением посмотрели на него.
   
– Научился этому на ферме, – пояснил Чудакулли. – Приводил в чувство новорожденных козлят.
   
– Послушай, – покачал головой декан. – По-моему, это вряд ли…
   
Труп издал некий звук, отдаленно похожий на кашель.
   
– Разойтись! – взревел аркканцлер и одним взмахом свободной руки очистил стол.
   
– Эй, я же так и не успел попробовать эскаффе из креветок! – завопил профессор современного руносложения.
   
– А я и не знал, что оно у нас есть, – удивился заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Кто-то – не будем показывать пальцем – спрятал его за мягкопанцирными крабами, чтобы сожрать в одно лицо. Лично я считаю это подлостью.
   
Чайчай открыл глаза. Нервы у него были крепкими, потому что он пережил крупный план похожего на большую розовую планету носа Чудакулли, который в данный момент заполнял всю вселенную.
   
– Сейчас, сейчас… – пробормотал Думминг, открывая блокнот. – Это жизненно необходимо для развития натуральной философии. Ты видел яркий свет? А сверкающий тоннель? Покойные родственники не пытались общаться с тобой? Каким словом лучше всего описать то, что…
   
Чудакулли бесцеремонно оттолкнул его в сторону.
   
– В чем дело, господин Тупс?
   
– Я обязательно должен поговорить с ним, сэр. Он пережил предсмертное состояние!
   
– Мы все его переживаем. Оно называется жизнью, – фыркнул Чудакулли. – Убери свой карандаш. Лучше налей бедняге выпить.
   
– Гм… должно быть, это Незримый Университет? – спросил Чайчай. – А вы все – волшебники?
   
– Лежи спокойно, – посоветовал Чудакулли, но Чайчай уже поднялся на локти.
   
– У меня был меч, – пробормотал он.
   
– Он упал на пол, – жизнерадостно объявил декан и наклонился. – Но он выглядит так, словно… Ой, это я сделал?
   
Волшебники зачарованно смотрели, как от стола отваливается огромный кусок. Каким-то образом было разрезано абсолютно все: дерево, ткань, тарелки, столовые приборы. Декан готов был поклясться, что от оказавшегося на пути невидимого лезвия пламени свечи тоже осталась только половинка, но потом фитиль вдруг опомнился и исправил ситуацию.
   
Декан поднял руку. Все волшебники бросились врассыпную.
   
– Похоже на тонкую голубую линию в воздухе, – озадаченно произнес он.
   
– Прошу прощения, сэр, – вежливо произнес Чайчай, забирая у него меч, – но мне пора.
   
И с этими словами он выскочил из зала.
   
– Далеко не убежит, – сказал профессор современного руносложения. – Главные двери запечатаны Правилами Аркканцлера Спода.
   
– Думаешь, не убежит? – спросил Чудакулли. Издалека донесся грохот падающих дверей. – Даже если у него в руке меч, способный резать что угодно?
   
– Интересно, откуда он вывалился? – покачал головой заведующий кафедрой беспредметных изысканий и посмотрел на остатки страшдественского пира. – Нет, вы только посмотрите, какой аккуратный разрез…
   
– Бу-бу-бу…
   
Все обернулись. Казначей выставил вперед руку, направив на волшебников острые зубчики вилки.
   
– Как приятно дарить подарки, которыми человек будет пользоваться, – довольно произнес декан. – Главное – забота, забота и еще раз забота. Люди это очень ценят.
   
Прятавшаяся под столом синяя курица счастья нагадила казначею на башмак.
   
   
– ВИДИШЬ ЛИ, ВСЕГДА ЕСТЬ… ВРАГИ, – промолвил Смерть, пока Бинки галопом скакала над заснеженными вершинами.
   
– Но ведь все они мертвы…
   
– ДРУГИЕ ВРАГИ. ВОТ, К ПРИМЕРУ, В МОРСКОМ ЦАРСТВЕ НА ОГРОМНОЙ ГЛУБИНЕ ЖИВЕТ СУЩЕСТВО, У КОТОРОГО НЕТ МОЗГА, НЕТ ГЛАЗ И НЕТ РТА. ОНО НЕ ДЕЛАЕТ НИЧЕГО, ПРОСТО ЖИВЕТ И РАСПУСКАЕТ КРАСИВЕЙШИЕ ЛЕПЕСТКИ ТЕМНО-КРАСНОГО ЦВЕТА, ХОТЯ НИКТО ИХ ТАМ НЕ ВИДИТ. СУЩЕСТВО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ НИЧЕГО, КРОМЕ КРОШЕЧНОГО «ДА» В НОЧИ. И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ… ТЕМ НЕ МЕНЕЕ… ДАЖЕ У НЕГО ЕСТЬ ВРАГИ, ПИТАЮЩИЕ К НЕМУ ПОРОЧНУЮ НЕУТОЛИМУЮ НЕНАВИСТЬ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ ЛИШИТЬ ЕГО НЕ ТОЛЬКО ЖИЗНИ, НО И САМОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ. ТЫ МЕНЯ ПОКА ПОНИМАЕШЬ?
   
– Да, но…
   
– ХОРОШО. ТОГДА ПОПРОБУЙ ПРЕДСТАВИТЬ, ЧТО ЗА ЧУВСТВА ОНИ МОГУТ ПИТАТЬ К ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ.
   
Сьюзен была поражена. Голос дедушки всегда был абсолютно спокойным и ровным, но сейчас каждое его слово резало как нож.
   
– И кто же эти враги?
   
– МЫ ДОЛЖНЫ ТОРОПИТЬСЯ. ВРЕМЕНИ СОВСЕМ МАЛО.
   
– Я думала, чего-чего, а времени у тебя всегда предостаточно. Как правило, если тебе нужно что-то исправить, ты просто возвращаешься во времени назад и…
   
– И ДЕЛАЮ ТАК, КАК СЧИТАЮ НУЖНЫМ?
   
– Ну, раньше ты поступал именно так…
   
– НО НА ЭТОТ РАЗ ТАК ПОСТУПАЮТ ДРУГИЕ. И ОНИ НЕ ИМЕЮТ НА ЭТО ПРАВА.
   
– Какие другие?
   
– У НИХ НЕТ ИМЕН. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ, МОЖЕШЬ НАЗЫВАТЬ ИХ АУДИТОРАМИ. ОНИ УПРАВЛЯЮТ ВСЕЛЕННОЙ. СЛЕДЯТ ЗА ТЕМ, ЧТОБЫ РАБОТАЛА ГРАВИТАЦИЯ, А АТОМЫ ВРАЩАЛИСЬ – ИЛИ ЧТО ТАМ ДЕЛАЮТ АТОМЫ? А ЕЩЕ АУДИТОРЫ НЕНАВИДЯТ ЖИЗНЬ.
   
– Почему?
   
– ОНА… БЕСПОРЯДОЧНА. ОНА ВООБЩЕ НЕ ДОЛЖНА БЫЛА ВОЗНИКНУТЬ. ИМ НРАВЯТСЯ ДВИЖУЩИЕСЯ ПО КРИВОЙ КАМНИ, А БОЛЬШЕ ВСЕГО ОНИ НЕНАВИДЯТ ЛЮДЕЙ. – Смерть вздохнул. – КРОМЕ ТОГО, У НИХ ПОЛНОСТЬЮ ОТСУТСТВУЕТ ЧУВСТВО ЮМОРА.
   
– Но почему именно Санта…
   
– ЧЕЛОВЕКОМ ТЕБЯ ДЕЛАЕТ ТО, ВО ЧТО ТЫ ВЕРИШЬ. ХОРОШЕЕ, ПЛОХОЕ – НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ.
   
Туман рассеялся. Их окружали горные пики, озаренные отражающимся от снега светом.
   
– Они похожи на горы, среди которых стоял Замок Костей, – заметила Сьюзен.
   
– ЭТО ОНИ И ЕСТЬ, – кивнул Смерть. – В НЕКОТОРОМ СМЫСЛЕ. ОН ВЕРНУЛСЯ В ЗНАКОМЫЕ ЕМУ МЕСТА. ТУДА, ГДЕ ЖИЛ РАНЬШЕ…
   
Бинки шла легким галопом прямо над снегом.
   
– А что мы ищем? – спросила Сьюзен.
   
– ПОЙМЕШЬ, КОГДА УВИДИШЬ.
   
– Снег? Деревья? Хотя бы намекни. Зачем мы здесь?
   
– Я УЖЕ ГОВОРИЛ: МЫ ЗДЕСЬ РАДИ СОЛНЦА. РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ ОНО ВЗОШЛО.
   
– Но оно и так взойдет!
   
– НЕТ.
   
– Никакое волшебство не способно остановить солнце!
   
– ЖАЛЬ, Я НЕ ТАКОЙ УМНЫЙ, КАК ТЫ. – Сьюзен раздраженно опустила взгляд и тут же что-то заметила.
   
Темные силуэты двигались по нетронутой белизне, словно гнались за кем-то.
   
– Там… какая-то погоня… – показала она. – Я вижу каких-то животных, но не могу понять, кого они преследуют…
   
А потом она заметила движение на снегу. Некое существо, утопая в снегу, убегало от преследователей. Копыта Бинки едва не задевали макушки сосен, которые гнулись и качались, когда она пролетала мимо. Грохот разносился по лесу, ветер крутил сломанные ветви и поднимал клубы снега.
   
Наконец они снизились настолько, что Сьюзен смогла разглядеть охотников. Это были крупных размеров псы. А преследуемый зверь все еще не был виден, он петлял между сугробами, пытался спрятаться в припорошенных снегом кустах…
   
Вдруг один из сугробов словно бы взорвался изнутри. Что-то большое, длинное и сине-черное появилось из снега, как всплывающий кит.
   
– Это же свинья!
   
– КАБАН. ОНИ ГОНЯТ ЕГО К ОБРЫВУ. И НИ ЗА ЧТО НЕ ОТСТУПЯТ.
   
Она слышала тяжелое дыхание жертвы. Псы не издавали ни звука.
   
Из ран на боках зверя текла на снег густая кровь.
   
– Этот… кабан… – промолвила Сьюзен. – Он…
   
– ДА.
   
– Они хотят убить Санта…
   
– НЕ УБИТЬ. ОН УМЕЕТ УМИРАТЬ. ДА… В ЭТОМ ОБРАЗЕ ОН УМЕЕТ УМИРАТЬ. ЗНАЕТ ПО ОПЫТУ. НЕТ, ОНИ ХОТЯТ ОТОБРАТЬ У НЕГО РЕАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ, ЗАБРАТЬ ДУШУ, ЗАБРАТЬ ВСЕ. И НЕЛЬЗЯ ДОПУСТИТЬ, ЧТОБЫ ОНИ ДОБИЛИСЬ СВОЕГО.
   
– Тогда останови их!
   
– ЭТО ТЫ ДОЛЖНА ОСТАНОВИТЬ ИХ. Я НЕ МОГУ ВМЕШИВАТЬСЯ. ЭТО ДЕЛО КАСАЕТСЯ ТОЛЬКО ЛЮДЕЙ.
   
Псы двигались как-то странно. Они не бежали, а словно летели над снегом – значительно быстрее, чем подразумевали движения их лап.
   
– Они не похожи на нормальных собак…
   
– КОНЕЧНО.
   
– Но что мне нужно делать?
   
Смерть кивнул на кабана. Бинки летела совсем рядом, всего в нескольких футах от зверя. И тут до Сьюзен дошло.
   
– Но я… На нем? Ни за что на свете!
   
– ПОЧЕМУ? ТЫ ВЕДЬ УМЕЕШЬ ЕЗДИТЬ ВЕРХОМ.
   
– Но не на свиньях! Верхом на свиньях никто не ездит!
   
– ИСТИННЫМ ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ ЯВЛЯЕТСЯ ТОЛЬКО ТО, ЧТО ТЫ УСВОИЛ НА ЛИЧНОМ ОПЫТЕ.
   
Сьюзен посмотрела вперед. Заснеженное поле словно обрывалось.
   
– ТЫ ДОЛЖНА, – услышала она в голове голос дедушки. – ДОБРАВШИСЬ ДО ОБРЫВА, ОН ОКАЖЕТСЯ В БЕЗВЫХОДНОМ ПОЛОЖЕНИИ. ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ, ПОНИМАЕШЬ? ЭТО НЕ ОБЫЧНЫЕ ПСЫ. ЕСЛИ ОНИ ПОЙМАЮТ ЕГО, ОН НЕ ПРОСТО УМРЕТ, ЕГО… НЕ БУДЕТ НИКОГДА…
   
И Сьюзен прыгнула. На мгновение она зависла в воздухе с широко раскинутыми руками и развевающимся позади платьем…
   
А потом упала на спину зверя, похожую на грубо сделанную скамейку. Кабан покачнулся, но мгновенно выпрямился.
   
Крепко обняв его за шею, Сьюзен зарылась лицом в жесткую щетину. Она чувствовала тепло под собой, словно бы ехала верхом на какой-нибудь печке. От зверя пахло потом, кровью и свиньей. О, как от него воняло свиньей!…
   
И вдруг земля впереди исчезла.
   
Кабан зарылся в снег на краю обрыва, резко развернулся, едва не сбросив Сьюзен со спины, и повернулся мордой к псам.
   
Псов было несколько. Сьюзен разбиралась в собаках, потому что в ее родном доме их было не меньше, чем в иных домах – ковров. Но эти псы не были похожи на добродушных домашних собачек.
   
Она сжала кабаньи бока каблуками и схватила его за уши, больше смахивающие на волосатые лопатки.
   
– Налево! – закричала она и рванула уши в сторону.
   
Она вложила в этот приказ буквально все. Неповиновение грозило немедленной отправкой на стойбище в угол.
   
К ее удивлению, кабан фыркнул, встал на дыбы на краю обрыва и помчался туда, куда ему указали. Псы, вздымая лапами снег, бросились следом.
   
Впереди расстилалось небольшое плато, которое на первый взгляд представляло собой сплошную обрывающуюся в пропасть кромку и с которого был один-единственный путь вниз, быстрый и смертельный.
   
Псы снова нагнали кабана.
   
Сьюзен оглядела серый, лишенный света воздух. Должен же быть выход…
   
И она нашла его.
   
Выходом оказался каменный перешеек, соединявший плато с соседними горами. Он выглядел узким и крайне ненадежным. Всего лишь припорошенная снегом линия с промозглыми безднами по обеим сторонам.
   
И все же это было лучше, чем ничего. Снег-то на этом «ничего» как-то удерживался.
   
Кабан подбежал к самому началу узенькой полоски и остановился, но Сьюзен тут же пришпорила его каблуками.
   
Опустив рыло и двигая ногами словно поршнями, зверь ринулся вперед. Недостаток ловкости возмещался чудовищными усилиями: его копыта поднимались и опускались, как ноги чечеточника, пытающегося взобраться по идущему вниз эскалатору.
   
– Правильно, вот так, вот так…
   
Одно копыто соскользнуло. На мгновение кабан накренился, пытаясь обрести опору и скользя по обледеневшей скале. Сьюзен, схватившись за его шею, быстро наклонилась в противоположную сторону и почувствовала, как манит, втягивает в себя бездна.
   
Внизу не было ничего, кроме пустоты.
   
«Он поймает меня, если я упаду, – сказала она себе. – Он поймает меня, если я упаду, обязательно поймает».
   
От ледяной пыли слезились глаза. Одно из судорожно бьющих копыт едва не попало ей в лоб.
   
А другой голос говорил: «Нет, не поймает. Я не заслуживаю того, чтобы меня ловили».
   
Глаза зверя были всего в нескольких дюймах от ее лица. И она все поняла…
   
…В глазах всех обычных животных ты видишь лишь свое отражение, эхо себя. Но в темноте этих глаз кто-то скрывался, оттуда кто-то смотрел на тебя…
   
Сьюзен попыталась оглянуться.
   
Псы двигались все так же странно. В их движениях чувствовалась какая-то судорожность, как будто они перелетали от точки к точке, а не перемещались при помощи обычных мышц.
   
«Это никакие не собаки, – подумала она. – А всего лишь очертания собак».
   
Что-то хрустнуло под копытами кабана. Мир покачнулся. Сьюзен почувствовала, как напряглись мышцы зверя и послали его тело вперед, в то время как огромная глыба льда и камня сорвалась с гребня и начала свой долгий полет в никуда.
   
Сьюзен слетела со спины кабана и покатилась по снегу. Расставив руки, она пыталась схватиться хоть за что-нибудь, чтобы не упасть в пропасть.
   
И тут ее рука нащупала покрытую льдом ветку. В нескольких футах, тяжело дыша, лежал на боку кабан.
   
Сьюзен поднялась на ноги. Перешеек в этом месте становился шире и постепенно переходил в склон, на которым росли несколько скованных стужей низеньких деревьев.
   
Псы подбежали к пропасти и принялись топтаться там, то приближаясь к краю, то отступая.
   
Сьюзен понимала, что псы легко могут перепрыгнуть через перешеек. Даже кабану с ней на спине это удалось. Схватив ветку обеими руками, она резко дернула. Ветка с треском отломилась, и она взмахнула ею как дубиной.
   
– Ну, давайте! – крикнула Сьюзен. – Прыгайте! Попробуйте! Давайте!
   
И один пес действительно попробовал. Ветка сбила его на лету, а потом Сьюзен быстро крутнулась на месте и нанесла еще один удар, сбоку и снизу, который отправил потрясенного пса в пропасть.
   
На мгновение зверь завис в воздухе, а потом взвыл и скрылся из виду.
   
Сьюзен даже заплясала от ярости и радости победы.
   
– Да! Да! Ну, кто еще хочет? Есть желающие? – Все остальные псы пристально посмотрели ей в глаза и пришли к единодушному решению, что желающих нет. Наконец они повернулись и, скользя по льду, затрусили к плато.
   
Какая-то странная фигура преградила им путь.
   
Всего мгновение назад ее не было, но теперь она выглядела так, словно стояла там испокон веков. Снежная фигура, как будто сделанная из трех снежных шаров, уставленных друг на друга. Вместо глаз у нее были черные точки. Полукруг таких же точек чем-то напоминал рот. Нос ей заменяла морковка.
   
А вместо рук у нее были две ветки.
   
По крайней мере, так показалось Сьюзен.
   
Но в одной руке-веточке фигура держала изогнутую палку.
   
Ворон с привязанным к груди клочком промокшей красной бумаги, сел на руку-веточку.
   
– Фьють-фьють-фьють? – пропел он. – Счастливого солнцестояния? Чирик-чирик? Ну что, вы до самого страшдества будете там мяться?
   
Собаки попятились.
   
Снег ссыпался с фигуры снеговика, обнажая костлявую фигуру в развевающейся черной мантии…
   
   
Смерть выплюнул морковку.
   
– ХО. ХО. ХО.
   
Серые тела стали расплывчатыми и задрожали, отчаянно пытаясь изменить свои очертания.
   
– НЕ МОГЛИ УДЕРЖАТЬСЯ? В САМОМ КОНЦЕ? ЭТО БЫЛА БОЛЬШАЯ ОШИБКА.
   
Он тронул косу. Со звонким щелчком появилось лезвие.
   
– РАНО ИЛИ ПОЗДНО ЖИЗНЬ ДОСТАЕТ ВАС, – сказал Смерть, делая шаг вперед. – МЕТАФОРИЧЕСКИ ВЫРАЖАЯСЬ, КОНЕЧНО. ЖИЗНЬ – ЭТО ПРИВЫЧКА, ОТ КОТОРОЙ ТРУДНО ОТКАЗАТЬСЯ. ОДНОГО ВЗДОХА ВСЕГДА МАЛО. СРАЗУ ХОЧЕТСЯ СДЕЛАТЬ ВТОРОЙ.
   
Один из псов вдруг поскользнулся. Отчаянно цепляясь лапами за ледяную корку, он пытался спастись от долгого падения в ледяную бездну.
   
– АГА, ВОТ ВИДИШЬ? ЧЕМ ЯРОСТНЕЕ ТЫ СРАЖАЕШЬСЯ ЗА КАЖДОЕ МГНОВЕНИЕ, ТЕМ ЖИВЕЕ СТАНОВИШЬСЯ… НО ТУТ, СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, ПОЯВЛЯЮСЬ Я.
   
Вожаку на какой-то миг удалось принять очертания серой фигуры в балахоне с капюшоном, однако он тут же превратился обратно в пса – прежний облик явно не хотел его отпускать.
   
– СТРАХ – ТОЖЕ СИМВОЛ НАДЕЖДЫ, – продолжал Смерть. – ВСЕ ЧУВСТВА КАК БУДТО РАСПАХНУТЫ, ВБИРАЯ КАЖДУЮ ЧАСТИЧКУ МИРА. БЬЮЩЕЕСЯ СЕРДЦЕ. ПОТОК КРОВИ. НЕУЖЕЛИ ВЫ НЕ ЧУВСТВУЕТЕ, КАК ОНИ ТЯНУТ ВАС НАЗАД?
   
Аудитору еще раз удалось принять привычный облик.
   
«Ты не можешь так поступить, существуют правила!» – едва успел выкрикнуть он.
   
– ДА, ПРАВИЛА СУЩЕСТВУЮТ. НО ВЫ ИХ НАРУШИЛИ. КАК ВЫ ПОСМЕЛИ? КАК ВЫ ПОСМЕЛИ?!
   
Лезвие косы тонкой синей полоской мерцало на белом снегу.
   
Смерть поднес костлявый палец к месту, где, по идее, должны были находиться его губы, и словно задумался.
   
– НУ А ТЕПЕРЬ ОСТАЕТСЯ ТОЛЬКО ОДИН, САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС, – произнес он.
   
И поднял вверх руки, и, казалось, стал еще выше. Свет заструился из его глазниц. А когда он заговорил, с гор сошли лавины.
   
– ВЫ ХОРОШО СЕБЯ ВЕЛИ… ИЛИ ПЛОХО? ХО. ХО. ХО.
   
   
До Сьюзен донесся быстро удаляющийся жалобный вой.
   
Кабан лежал на покрасневшем от крови снегу. Она опустилась рядом со зверем на колени и попыталась поднять его голову.
   
Он был мертв. Глаза закатились. Язык вывалился изо рта.
   
Сьюзен почувствовала, как рыдания подступают к горлу. Крошечная ее часть, так называемая внутренняя няня, вполголоса твердила: мол, виной всему усталость, возбуждение и приток адреналина. Нельзя же в самом деле плакать над какой-то мертвой свиньей?
   
Но другая часть Сьюзен отчаянно колотила кулаками по кабаньему боку.
   
– Нет, ты не можешь! Мы же спасли тебя! Ты не должен был умирать!
   
Поднялся ветер.
   
Что-то зашевелилось под снегом. Ветви древних деревьев вздрогнули, сбросив с себя крошечные иглы льда.