1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
— Добавь, что я был особенно огорчен, услышав о трагической смерти сержанта Киля, надеюсь, надлежащий мемориал ему объединит горожан всех убеждений в делах, и так далее и тому подобное.
   
Секретарь сделал несколько записей.
   
— Будет сделано, сэр, — произнес он. Капканс одарил его улыбкой.
   
— Полагаю, ты удивлен, почему я оставил тебя на службе, хотя ты и работал на моего предшественника, а? — спросил он.
   
— Нет, сэр, — ответил секретарь, не смотря на него. Он не удивлялся, во-первых, потому что вполне догадывался, и, во-вторых, считал, что в любом случае существуют такие вещи, о которых безопаснее не узнавать.
   
— Потому, что я узнаю талант, когда он предстает передо мной, — закончил Капканс.
   
— Очень мило с вашей стороны говорить так, — спокойно сказал секретарь.
   
— Даже грубый камень можно превратить в бриллиант.
   
— Именно, мой лорд, — отозвался секретарь, а про себя подумал: «Именно, мой лорд», потому как он считал, что есть вещи, о которых безопаснее даже и не думать, и они включают в себя фразочки вроде «ах ты, мелочь пузатая».
   
— Где мой новый капитан Стражи?
   
— Полагаю, капитан Карцер сейчас на заднем дворе, наставляет своих людей в довольно определенных выражениях.
   
— Передай ему, что я хочу видеть его здесь сейчас же, — сказал Капканс.
   
— Конечно, сэр.
   
Разбор баррикады занял много времени. Ножки стульев, и доски, и кровати, и двери, и деревянные брусья превратились в переплетенную кучу. И, поскольку каждый кусочек принадлежал кому-то, а жители Анк-Морпорка заботятся о подобных вещах, разбирали баррикаду посредством всеобщего спора. Это не было лишним, поскольку люди, пожертвовавшие на всеобщее благо трехногую табуретку, пытались забрать гарнитур мягких стульев, и так далее.
   
А еще были проблемы с дорожным движением. Телеги, которые продержали за городом, теперь пытались доехать до места назначения до того, как вылупятся цыплята, или молоко прокиснет настолько, что оставшийся путь сможет пройти само. Если бы в Анк-Морпорке было организованное дорожное движение, то образовалась бы пробка. Но, поскольку его не было, то, по словам сержанта Колона, получилось так, что «никто не может двинуться из-за всех остальных». Стоит признать, что, хотя эта фраза и является правильной, у нее отсутствует должная четкость.
   
Некоторые из стражников присоединились к разбору баррикады, в основном, чтобы прекратить драки, вспыхивающие между раздраженными хозяевами. Но некоторые из них собрались в конце улицы Героев, где Мордач устроил столовую и принес какао. Делать было особенно нечего. Несколько часов назад они сражались. Теперь же на улицах было столько народу, что даже патрулировать их стало невозможно. Каждый хороший полицейский знает, что бывают времена, когда мудрому человеку пора уйти с дороги, и разговор перешел к вопросам, которые обычно поднимаются после победы, как например, 1) будут ли премии? и 2) дадут ли какие-нибудь медали? Но есть еще и вариант 3), который всегда недалеко уходит от мыслей стражника: будут ли у нас из-за этого проблемы?
   
— Амнистия означает, что не будут, — сказал Диккинс. — Это значит, что все притворяются, будто ничего не случилось.
   
— Ну ладно тогда, — отозвался Виглет. — Но медали-то нам дадут? Я к тому, что, раз уж мы были… — он сосредоточился — от-важ-ными защитниками свободы, то по мне это стоит медалей.
   
— Думаю, нам просто стоило бы забаррикадировать весь город, — высказал Колон.
   
— Да, Фред, — произнес Мордач, — но это бы означало, что плохие люди, кха, оказались бы с нами.
   
— Верно, но мы были бы главными, — заключил Фред.
   
Сержант Диккинс набил трубку и сказал:
   
— Парни, вы просто языками чешете. Был бой, и вот вы все здесь, со всеми своими руками-ногами, и расхаживаете тут под солнышком. Это победа, так-то. Вы победили, понимаете. Все остальное — просто подливка.
   
Никто ничего не говорил, пока юный Сэм не произнес:
   
— Но Нэнсибел не победил.
   
— Мы потеряли пятерых, — сказал Диккинс. — Двоих подстрелили, один упал с баррикады, и еще один случайно перерезал себе горло. Такое тоже бывает.
   
Они уставились на него.
   
— А, вы думали, что нет? — спросил Диккинс. — Полно встревоженных людей, и острого оружия, и все носятся туда-сюда, и все это собирается в одном месте. Вы бы удивились, какие несчастные случаи могут произойти, даже когда враг в пятидесяти милях от вас. Люди умирают.
   
— У Нэнсибела была мама? — спросил Сэм.
   
— Его вырастила бабушка, но она уже умерла, — ответил Виглет.
   
— И больше никого?
   
— Не знаю. Он никогда не рассказывал о них. Он вообще мало говорил.
   
— Все что нужно сделать, это собраться вскладчину, — твердо произнес Диккинс. — Венок, гроб, все остальное. Не позволяйте никому другому заняться этим. И еще…
   
Ваймс сидел немного подальше от них и смотрел на улицу. Везде виднелись группы бывших защитников, и ветеранов, и стражников. Он увидел, как человек покупает пирог у Достабля, покачал головой и ухмыльнулся. В такой день, когда тебе бифштекс в горло не лезет, некоторые люди все равно будут покупать пироги Достабля. Это был триумф торговли и известного городского атрофированного вкуса.
   
Запели песню. Был ли это реквием или песнь победы, он не знал, но Диккинс начал ее, а остальные подхватили, и каждый пел так, будто был совершенно один и не слышал остальных.
   
    
     
… как подымаются ангелочки…
    
   
   
Остальные подхватили мелодию.
   
Сжимая флаг, на еще неоспариваемом кусочке баррикады в одиночестве сидел Редж Башмак, и выглядел он таким несчастным, что Ваймс почувствовал, что должен поговорить с ним.
   
    
     
… подымаются, подымаются, подымаются,
     
Как они подымаются вверх?
    
   
   
— Все могло быть хорошо, сержант, — поднял глаза Редж. — Правда, могло. Город, где человек может свободно дышать.
   
    
     
… они подымают ЗАДНИЦЫ, задницы, задницы,
     
Смотри, как ангелочки подымаются выше…
    
   
   
— Свободно хрипеть, Редж, — ответил Ваймс, садясь рядом с ним. — Это же Анк-Морпорк. — «А они все попали в такт этой строчке, — подумала частичка него, которая слушала другим ухом. — Странно это, а может и нет.»
   
— Давайте, смейтесь. Все думают, что это смешно. — Редж опустил взгляд.
   
— Не знаю, поможет ли это тебе, Редж, но я так и не получил свое вареное яйцо, — произнес Ваймс.
   
— А что будет дальше? — спросил Редж, слишком погрязший в отчаянии, чтобы посочувствовать, или хотя бы заметить.
   
    
     
Ангелочки подымаются, подымаются…
    
   
   
— Я, правда, не знаю. Думаю, на время все станет лучше. Но я не знаю, что я…
   
Ваймс замолчал. На дальней стороне улицы, не обращая внимания на дорожное движение, сморщенный старый человечек подметал ступеньки.
   
Ваймс поднялся и всмотрелся. Человечек увидел его и махнул рукой. И тут вниз по улице погрохотала еще одна тележка, с горкой нагруженная остатками бывшей баррикады.
   
Ваймс распластался на земле и стал всматриваться между ногами и колесами. Да, слегка кривые ноги и потрепанные сандалии все еще были там, оставались там же, когда проехала телега, и там же, когда Ваймс побежал через улицу, и могли быть там, когда его чуть не сбила незамеченная им телега, и совершенно точно не были там, когда он выпрямился.
   
Он стоял там, где были они, на шумной улице, солнечным утром и чувствовал, как его окутывает ночь. Он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Разговоры вокруг него стали громче, превратились в гул в ушах. Да и свет был слишком ярким. Теней не было, а он сейчас высматривал именно тени.
   
Он пригнулся, домчался по улице к поющим и жестом заставил их замолчать.
   
— Приготовьтесь, — прорычал он. — Что-то случится…
   
— Что, сержант? — спросил Сэм.
   
— Думаю, что-нибудь скверное. Возможно, нападение. — Ваймс осмотрел улицу, ища… кого? Маленьких старичков с метлами? В любом случае, вокруг было гораздо спокойнее, нежели до начала беспорядков; теперь были расставлены все точки над «и». Люди больше не томились в ожидании. Кругом царила суета.
   
— Не обижайтесь, сержант, — проговорил Диккинс, — но по мне — все мирно. Объявлена амнистия, сержант. Никто больше ни с кем не сражается.
   
— Сержант! Сержант!
   
Они все обернулись. Ниже по улице прыгал Шнобби Шноббс. Они увидели, как двигаются его губы, передавая сообщение, но оно потонуло в визге целого вагона свиней.
   
Младший констебль Сэм Ваймс посмотрел в лицо своего сержанта.
   
— Что-то не так, — произнес он. — Смотрите, сержант!
   
— Ну, что? — спросил Фред Колон. — Сейчас с неба упадет огромная птица или что?
   
Раздался глухой стук, и Виглет вздохнул. Стрела попала ему в грудь и прошла насквозь.
   
Еще одна вонзилась в стену над головой Ваймса, осыпав его пылью.
   
— Сюда! — крикнул он. Дверь магазинчика за ними была открыта, и он ввалился внутрь. Следом за ним бросились и остальные. Он слышал свист стрел снаружи и один или два крика.
   
— Амнистия, сержант? — переспросил он. Снаружи грохочущие телеги остановились, загородив от света полусферы окон магазина и временно защитив его.
   
— Тогда это какие-то идиоты, — ответил Диккинс. — Может, повстанцы.
   
— Откуда? Их никогда не было столько, мы-то знаем! В любом случае — мы же победили! — Теперь снаружи из-за тележек доносились крики. Ничто так не перегораживает дорогу, как телега…
   
— Тогда контрреволюционеры? — предположил Диккинс.
   
— Что, люди, которые хотят вернуть к власти Ветруна? — спросил Ваймс. — Ну, не знаю, как вы, а я бы присоединился. — Он осмотрел магазин. Тот был набит до отказа. — Кто все эти люди?
   
— Вы сказали «сюда», сержант, — произнес солдат.
   
— Да, а нам не надо было говорить, потому что вокруг свистели стрелы, — добавил другой.
   
— Я не хотел идти, но плыть против течения не смог, — вставил Достабль.
   
— Я хочу проявить солидарность, — сказал Редж.
   
— Сержант, сержант, это я, сержант! — Шнобби махал руками.
   
«Твердый властный голос, — подумал Ваймс. — Просто удивительно, в какую передрягу он может завести.» В магазинчике было около тридцати человек, а он не знал и половины.
   
— Я могу помочь вам, джентльмены? — поинтересовался тонкий жалобный голосок из-за его спины. Он повернулся и увидел очень маленькую, почти похожую на куклу, пожилую даму в черных одеждах, съежившуюся за своей стойкой.
   
В отчаянии он взглянул на полки за ней. На них были сложены мотки шерсти.
   
— Э… не думаю, — ответил он.
   
— Тогда вы не будете против, если я закончу с миссис Супсон? Четыре унции двухслойной, так, миссис Супсон?
   
— Да, Этель, прошу! — пискнул тонкий испуганный голосок откуда-то из середины толпы вооруженных людей.
   
— Нам лучше убраться отсюда, — пробормотал Ваймс. Он повернулся к мужчинам и отчаянно зажестикулировал, призывая к тому, чтобы, насколько это возможно, никто не обидел пожилых дам. — Прошу, у вас есть черный ход?
   
Невинные глаза владелицы магазина обратились к нему.
   
— Людям стоит купить что-нибудь, — многозначительно произнесла она.
   
— Э… мы, эмм… — Ваймс отчаянно озирался по сторонам, и его осенило. — А, точно, да… Мне нужен грибок, — сказал он. — Знаете, такая деревянная штуковина, чтобы…
   
— Да, сержант, я знаю. Это стоит шесть пенсов, благодарю, сержант. Должна сказать, приятно, когда мужчина готов сделать это самостоятельно. Могу я предложить вам…
   
— Прошу вас, я спешу! — перебил ее Ваймс. — Я хочу заштопать все свои носки. — Он кивнул на людей, и те героически закивали.
   
— Я тоже…
   
— Столько дырок, просто ужасно!
   
— Нужно зашить их прямо сейчас!
   
— Это я, сержант, Шнобби, сержант!
   
— Моими рыбу можно ловить, точно сетью!
   
Женщина сняла с крючка большую связку ключей.
   
— Думаю, этот, нет, вру, думаю, нет… подождите минутку… а, вот этот…
   
— Эй, сержант, там куча людей с арбалетами, — бросил Фред Колон, стоявший у окна. — Около пятидесяти!
   
— … нет, вот этот, боже, этот от замка, который у нас был раньше… как насчет этого? Давайте попробуем вот этот…
   
Очень осторожно и очень медленно она отперла дверь.
   
Ваймс высунул голову. Они оказались на улочке, заполненной мусором и старыми коробками и ужасным запахом всех подобных ей улочек. Вокруг никого не было видно.
   
— Ладно, все выходим, — заключил он. — Нам нужно место. У кого есть лук?
   
— Только у меня, сержант, — отозвался Диккинс. — Мы же ведь не ожидали беды.
   
— Один лук против пятидесяти человек. Плохие ставки, — произнес Ваймс. — Сваливаем отсюда!
   
— Им нужны мы, сержант?
   
— Они ведь подстрелили Виглета, так? Уходим!
   
Они побежали по улочке. Когда они пересекли более широкую, позади снова хлопнула дверь магазинчика, и раздался победный клич.
   
— Я достал тебя, Герцог!
   
Карцер…
   
Стрела звякнула о стену и отрикошетила, отскакивая от стен вдоль всей улицы.
   
Ваймс бегал прежде. Каждый стражник знает, как бегать. Они называли это Отступлением на Заранее Приготовленные Позиции. Ваймс бегал этим маршрутом много раз, проносясь по улочкам, прыгая на крыльях ужаса на стены от одного охраняемого собаками двора к другому, падая в стайки цыплят и скользя по крышам уборных, высматривая своих, или же, если этого не удавалось, местечка, где можно прислониться спиной к стене. Иногда бегать приходится.
   
И, как и стадо, инстинктивно держишься вместе. В толпе из тридцати человек или около того, попасть в тебя сложнее.
   
К счастью, Диккинс вырвался вперед. Старые копы бегают лучше всех, поскольку натренировались за жизнь. Как и на поле сражения, здесь выживают только самые хитрые и быстрые.
   
И потому, он даже не притормозил, когда в конце улочки появилась телега. Это был фургон яишника, наверное, пытавшегося срезать и избежать «никто не может двинуться из-за всех остальных» хаоса на главных улицах. Человек, задняя стенка его фургона, заставленного коробками на десять футов вверх, его лошадь, скребущая стены, с ужасом уставились на приближающихся людей. Ни у кого не было тормозов, и никто совершенно не собирался поворачивать назад.
   
Ваймс, бежавший в конце, смотрел, как люди перепрыгивают фургон или пролезают под ним, прямо под падающие коробки и разбивающиеся яйца. Лошадь танцевала в оглоблях, и люди проскальзывали под ее ногами или перепрыгивали через ее спину.
   
Когда Ваймс добежал до фургона, он залез на коробки, как раз когда в дерево попала стрела. Он мрачно ухмыльнулся погонщику.
   
— Прыгай, — бросил он и хлопнул лошадь по боку плашмя мечом. Обоих человек отбросило назад, когда она встала на дыбы, сваливая остатки груза с телеги.
   
Ваймс поднял фургонщика, как только перестали падать обломки. Он был весь залит яйцами.
   
— Прошу прощения за все это, сэр. Дела Стражи. Спросите сержанта Киля. Пора бежать!
   
За ними фургон громыхал вверх по аллее, оси колес выбивали из стен искры. Скрыться от него можно было в дверных проемах или боковых улочках, но команду Карцера это все-таки задержит.
   
Его же люди, услышав шум, остановились, но Ваймс врезался в них и заставил бежать дальше, пока они не добрались до дороги, перекрытой телегами и полной людей.
   
— Ну, вы обмакнули своих солдатиков в яйцо, — произнес Сэм с тревожной ухмылкой. — К чему все это?
   
— Там некоторые из Неназываемых, — сказал Ваймс. — Наверное, хотят сравнять счет. — Ну, это было довольно близко.
   
— Но я видел среди них стражников и солдат, — заметил Фред Колон.
   
— Сержант, это я, сержант! Прошу, сержант! — Шнобби протолкался сквозь стоящих мужчин.
   
— А сейчас подходящее время, Шнобби? — спросил Ваймс.
   
— За вами гонятся, сержант!
   
— Отлично, Шнобби!
   
— Карцер, сержант! Он получил работу у Капканса! Капитан Дворцовой Стражи, сержант! И они убьют вас, сержант! Капканс приказал им! Мой друг Чешись-Нюхни — чистильщик сапог во дворце, и он был там во дворе и слышал, что они говорили, сержант!
   
«Я должен был догадаться, — подумал Ваймс. — Капканс — сущий дьявол. И теперь Карцер поставил ноги под стол еще одного ублюдка. Капитан Стражи…»
   
— За последнее время у меня появилось не так много друзей, — проговорил Ваймс. — Итак, джентльмены, я собираюсь бежать. Если вы все смешаетесь с толпой, думаю, вы будете в порядке.
   
— Ни в жизнь, сержант, — отозвался Сэм, и все согласно забормотали.
   
— Объявлена амнистия, — произнес Диккинс. — Они не могут так делать!
   
— В любом случае, они стреляли по всем, — вставил один из солдат. — Ублюдки! Нужно задать им хорошую трепку!
   
— У них есть арбалеты, — напомнил Ваймс.
   
— Тогда мы устроим засаду, сержант, — сказал Диккинс. — Выберем свою территорию и устроим ближний бой, а арбалет — всего лишь деревяшка.
   
— Кто-нибудь меня вообще слышал? — вопросил Ваймс. — Они охотятся за мной. Не за вами. Вам не стоит связываться с Карцером. Тебе, Мордач, в твоем-то возрасте вообще не следует этим заниматься.
   
Старый тюремщик посмотрел на него слезящимися глазами.
   
— С вашей стороны очень грубо, кха, говорить мне такое, сержант, — заметил он.
   
— Откуда нам знать, что он не решит потом и нами заняться? — спросил Диккинс. — Амнистия это амнистия, так? Они не могут так делать! — Остальные подхватили фразами «Да, точно!».
   
«Это происходит, — подумал Ваймс. — Они своими разговорами втягивают себя прямо в это пекло. Но что я могу сделать? Мы должны встретиться с ними. Я должен встать перед ними. Я должен встать перед Карцером. Лишь подумать, что он останется здесь, со всем тем, что ему известно…»
   
— Как насчет двинуться к Цепной улице? — предложил Диккинс. — Там много улочек. Они кинутся мимо, полагая, что мы зароемся в штабе стражи, и мы их прищучим! Мы это так не оставим, сержант.
   
Ваймс вздохнул.
   
— Ладно, — кивнул он. — Спасибо. Вы все заодно?
   
Раздались одобрительные возгласы.
   
— Тогда я не буду говорить речей, — произнес Ваймс. — Времени нет. Я лишь скажу вот что. Если мы не победим, если не увидим, как их… ну, мы должны, вот и все. Иначе будет… очень плохо для этого города. Очень плохо.
   
— Точно, — настойчиво вставил Диккинс. — Объявлена амнистия.
   
— Постойте, — начал один из солдат. — Я не знаю и половины из вас. Если мы собираемся драться с ними, нам следует знать, кто на чьей стороне…
   
— Это верно, кха, — кивнул Мордач. — То есть, среди них и стражники есть!
   
Ваймс поднял глаза. Широкая улица перед ними, известная как Ябедническая, тянулась вплоть до Цепной улицы. Вдоль нее раскинулись сады, и на кустах распустились лиловые цветы.
   
Утренний воздух пах сиренью.
   
— Помню одну битву, — проговорил Диккинс, глядя на дерево. — Давно была. Там была эта компания, понимаете, и они все были из разных отрядов, и все перепачканы грязью, и они оказались на поле с морковью. И вместо знаков отличия они все вытянули по морковке и воткнули их в шлемы, чтобы знать, кто их друзья, и потом, кстати, сытно перекусили, чего не стоит не учитывать на поле сражения.
   
— Ну? И что? — спросил Достабль.
   
— А чем плохи цветы сирени? — отозвался Диккинс, притягивая вниз надломленную ветку. — Отличный плюмаж, даже если его нельзя съесть…
   
«А теперь, — подумал Ваймс, — пришел конец.»
   
— Я думаю, они очень плохие люди! — откуда-то из толпы раздался высокий, пожилой, но все еще решительный голос, и мелькнула худая рука, размахивающая вязальной спицей.
   
— И кто-то должен проводить домой миссис Супсон, — сказал он.
   
Карцер осмотрел Ябедническую улицу.
   
— Похоже, нам просто надо идти по яичному следу, — сказал он. — Похоже, у Киля началась желтая полоса.
   
Вопреки его ожиданиям, никто особенно не рассмеялся. Большая часть людей, которых он смог собрать, обладала более физическим чувством юмора. Но Карцер, в каком-то роде, обладал некоторыми из черт Ваймса, хотя и извращенными. Определенного рода люди подыскивают кого-то, кто достаточно смел, чтобы быть по-настоящему плохим.
   
— У нас будут неприятности, капитан?
   
И, конечно, были и те, кто просто присоединились для прогулки. Он повернулся к сержанту Стуку, за которым прятался капрал Квирк. Он полностью разделял мнение Ваймса по поводу них, хотя и подходил к нему, как и всегда, с другой стороны. Ни одному из них нельзя доверять. Но они ненавидели Киля с той грызущей, нервозной ненавистью, которую может испытывать лишь заурядный человек, и это было полезно.
   
— Какие, по-твоему, у нас будут неприятности, сержант? — спросил он. — Мы работаем на правительство.
   
— Он сущий дьявол, сэр! — ответил Стук, будто это был главный недостаток в работе полицейского.
   
— Теперь вы все, слушайте меня! — обратился Карцер. — В этот раз никакого бардака! Киль мне нужен живым, ясно? И этот парень, Ваймс. С остальными можете делать все, что пожелаете.
   
— Зачем он вам живьем? — раздался тихий голос за спиной Карцера. — Я думал, Капканс хочет, чтобы он был мертв. И что плохого сделал паренек?
   
Карцер повернулся. К его удивлению, стражник не отпрянул.
   
— Как тебя звать, мистер? — спросил он.
   
— Коатс.
   
— Я говорил вам о Неде, сэр, — заговорил Стук, склонившись над плечом Карцера. — Киль попер его, сэр, после…
   
— Заткнись, — бросил Карцер, не отводя взгляда от глаз Коатса. В них не было и намека на страх, но и проблеска бравады — тоже. Коатс просто смотрел на него.
   
— Ты просто решил присоединиться к нам для прогулки, Коатс?
   
— Нет, капитан. Мне не нравится Киль. Но Ваймси — просто паренек, который таскается следом. Что вы с ним собираетесь делать?
   
Карцер придвинулся ближе; Коатс не отступил.
   
— Ты ведь был с повстанцами, так? — спросил он. — Не нравится делать, что тебе приказывают, а?
   
— Они получат большую бутыль имбирного пива! — раздался голос, опьяненный злобным восторгом.
   
Карцер развернулся и посмотрел на тощего, затянутого в черное Хорька. Тот был несколько потрепан, отчасти из-за того, что затеял драку, когда стражники попытались вытащить его из камеры, но больше потому, что Тодзи и Мафф ждали снаружи. Но его оставили в живых; забить что-то вроде Хорька до смерти для тех двоих казалось постыдным и требовало пустой траты кулаков.
   
Он определенно вздрогнул под взглядом Карцера. Все его тело можно было назвать вздрагиванием.
   
— Я разрешал тебе говорить, ты, хрен собачий? — осведомился Карцер.
   
— Нет, сэр!
   
— Верно. Запомни это. Однажды это может тебя спасти. — Карцер повернулся обратно к Неду. — Итак, золотце, вот он, новый рассвет, которого ты просил. Ты его просил, ты его получил. Мы только должны убрать кое-какой вчерашний мусор. По приказу лорда Капканса, твоего друга. И не твое дело, что да почему, да зачем юный Ваймси? Ну, я думаю, он отличный парень, который послужит городу, если убрать его из плохой кампании. Так, Стук говорит, что ты хорошо соображаешь. Так что теперь ты мне скажешь, что намеревается делать Киль.
   
Нед одарил его взглядом, который длился чуть дольше, чем было удобно Карцеру.
   
— Он защитник, — наконец сказал он. — Он вернется в штаб стражи. Он поставит несколько ловушек, вооружит людей и будет ждать вас.
   
— Ха? — сказал Карцер.
   
— Ему не нравится, когда его людей убивают, — пояснил Нед.
   
— Тогда это не его день, — заключил Карцер.
   
На полпути вниз по Цепной улице была баррикада. Не особенно большая. Несколько дверей, пара столов… по сравнению с большой баррикадой, эта была просто перевернутой мебелью из гостиной, ее практически не существовало.
   
Отряд Карцера шел медленно, посматривая на крыши зданий и в глубину аллей. Люди при их приближении убирались с улицы. Некоторые ходят так, что дурные вести торопятся перед ними.
   
Ваймс присел за самодельной стеной и смотрел сквозь трещину. По дороге сюда они стащили у праздных солдат несколько арбалетов, но у людей Карцера, казалось, их было, по крайней мере, пятнадцать. Да и самих их было в два раза больше.
   
Если сил хватит на рывок, он прибьет Карцера прямо сейчас. Но все должно быть не так. Он хотел, чтобы люди видели, как его повесят, он хотел, чтобы город казнил его. Вернуться с пустыми руками — все равно, что оставить свободный конец колыхаться на ветру.
   
Откуда-то дальше вдоль баррикады, раздалось всхлипывание. Это был не юный Сэм, он знал, да и Шнобби Шноббс давно уже выплакал все слезы, на которые, наверное, способно его тело. Это был Редж. Он сидел, прислонившись спиной к баррикаде, потрепанный флаг лежал на его коленях, а по подбородку текли слезы.
   
— Редж, ты должен уйти, — прошептал Ваймс. — У тебя даже оружия нет.
   
— А какой в нем толк? — спросил Редж. — Вы были чертовски правы, сержант! Все просто повторяется вновь и вновь! Вы избавились от чертовых Неназываемых, и вот они снова здесь! Так в чем суть, а? Этот город мог быть таким отличным местом, но нет, о нет, эти сволочи всегда оказываются наверху! Ничто никогда, черт возьми, не меняется! Они просто берут свои деньги и пускают нас по боку!
   
Карцер остановился футах в двадцати от баррикады и стал осторожно наблюдать за ней.
   
— Сущность бытия, Редж, — пробормотал Ваймс, пересчитывая про себя врагов.
   
Из-за угла, пошатываясь под своим грузом, появилась большая крытая телега. Она остановилась невдалеке от отряда Карцера, отчасти потому, что путь был перекрыт, но больше, пожалуй, из-за того, что один из человек подошел к вознице и нацелил в его голову арбалет.
   
— А теперь эти чертовы ублюдки выиграли, — простонал Редж.
   
— Каждый божий день, Редж, — отсутствующе отозвался Ваймс, пытаясь проследить за движениями сразу многих.
   
Остальные люди рассредоточились по сторонам. По крайней мере, у них была огневая поддержка.
   
Человек, державший на прицеле возницу, мистера Достабля, не обращал достаточного внимания. Теперь Ваймс пожалел, что сам не сел в фургон. Ну, что ж, кто-то же должен начать заваруху…
   
— Да? Хотите кого-нибудь подстрелить? Ублюдки!
   
Они все уставились на него, Карцер тоже. Редж поднялся и, размахивая флагом, карабкался на баррикаду.
   
Он держал стяг, точно символ вызова.
   
— Вы можете забрать наши жизни, но вам никогда не отобрать нашу свободу! — прокричал он.
   
Люди Карцера переглянулись, озадаченные тем, что звучало как самый плохо продуманный военный клич в истории вселенной.
   
Карцер поднял свой арбалет, сделал знак своим людям, и крикнул:
   
— Ошибаешься!
   
В Реджа попало пять арбалетных болтов, так что он раз дернулся как будто в танце, прежде чем упасть на колени. Все заняло несколько секунд.
   
Ваймс открыл рот, чтобы дать команду к нападению, и закрыл его, увидев, что Редж поднял голову. В тишине, используя древко флага как опору, Редж поднялся на ноги.
   
Три новых стрелы вонзились в него. Он опустил взгляд на худую грудь, ощетинившуюся перьями, и сделал шаг вперед. И еще один.
   
Один из арбалетчиков обнажил свой меч и бросился на утыканного стрелами человека, и был отброшен в воздух ударом Реджа, да таким, что казалось, будто бил он кувалдой. А в рядах отряда начался бой. Кто-то в форме полицейского вытащил свой меч и убил двух лучников. А человек у телеги бросился обратно…
   
— Взять их! — заорал Ваймс и перепрыгнул через баррикаду.
   
Больше не существовало никаких планов. Диккинс и его люди выпрыгнули из телеги. Арбалеты были все еще заряжены, но лук вдруг перестает быть оружием, которое хочется держать в руках, когда с обеих сторон на тебя бросаются с мечами.
   
Он вернется, когда позовешь…
   
Все планы, все разные варианты будущего, все убеждения… оказались где-то там. Ваймс подхватил упавший меч и, держа в обоих руках по оружию, заорал бессловесный вызов и накинулся на ближайшего врага. Человек упал с отрубленной головой.
   
Он увидел, как упал Мордач, и перепрыгнул через него, обрушивая на его нападавшего мельницу лезвий. А потом, развернувшись, столкнулся со Стуком, который уронил свой меч и бросился бежать. И Ваймс побежал, не дерясь, но рубя, уворачиваясь от ударов, не видя их, блокируя атаки, не поворачивая головы, позволяя работать древним инстинктам. Кто-то прорубался к юному Сэму; Ваймс опустил меч на руку в истинной самозащите. Он двигался дальше в центре расширяющегося круга. Он не был врагом, он был возмездием.
   
И, так же неожиданно, как и появился, зверь ушел, оставив просто разъяренного человека с двумя мечами.
   
Карцер отступил на другую сторону улицы с теперь уже гораздо меньшим числом людей.
   
Колон стоял на коленях, его рвало. Диккинс лежал на земле, и Ваймс знал, что он мертв. Шнобби тоже лежал на земле, но только потому, что кто-то его сильно пнул, и он, наверное, решил, что лучше лежать. Многие из людей Карцера так же лежали на земле, больше половины. Еще несколько сбежали от маньяка с двумя мечами. Некоторые даже сбежали из-за Реджа Башмака, сидящего на баррикаде и смотрящего на торчащие стрелы. Пока он смотрел, его мозг, по-видимому, решил, что он должен быть мертв, и он упал навзничь. Но через несколько часов его мозг будет чертовски удивлен.
   
Никто не знает, почему некоторые люди превращаются в зомби, заменяя слепую жизненную силу сущим упрямством силы воли. Но отношение все же играет свою роль. Для Реджа Башмака жизнь только начиналась…
   
Юный Сэм стоял на ногах. Он выглядел так, будто бы его вырвало, но он неплохо справлялся, выжив в своем первом настоящем бое. Он слабо улыбнулся Ваймсу.
   
— Что будет дальше, сержант? — выдавил он, сняв свой шлем и вытирая лоб.
   
Ваймс вложил меч в ножны и осторожно вынул из кармана одного из дружков госпожи Милотельн.
   
— Это зависит от того, что произойдет вон там, — ответил он, кивая в сторону другого конца улицы. Сэм послушно повернулся, чтобы посмотреть, и потерял сознание.
   
Ваймс вернул дубинку в карман и взглянул на наблюдающего за ним Коатса.
   
— На чьей ты стороне, Нед? — бросил он.
   
— Зачем ты ударил парня? — спросил Нед
   
— Чтобы он вышел из игры. Ты хочешь что-то сказать?
   
— Не много, сержант. — Нед ухмыльнулся. — Мы все многому учимся сегодня, а?
   
— Довольно верно, — кивнул Ваймс.
   
— Для начала, что есть гораздо большие ублюдки, чем вы.
   
На этот раз ухмыльнулся Ваймс.
   
— Но я стараюсь лучше, Нед.
   
— Вы знаете Карцера?
   
— Он убийца. И все, что этому сопутствует — тоже. Хладнокровный убийца, — ответил Ваймс.
   
— А что, это предполагает какую-то разницу?
   
— Мда. Так надо. Мы должны остановить это, Нед. Это единственный шанс. Либо это остановится здесь, либо нигде более. Ты можешь представить, что он устроит теперь, когда он поручкался с Капкансом?
   
— Да, могу, — произнес Нед. — Хорошо, что я ничего не планировал на этот вечер, а? Но вы можете сказать мне кое-что, сержант. Откуда вы все это знаете?
   
Ваймс заколебался. Но в такое время, какая разница?
   
— Я из этого города, — сказал Ваймс. — Но, уф, там была дыра во времени, что-то вроде того. Ты хочешь знать? Я попал сюда, путешествуя во времени, Нед, и это правда.
   
Нед Коатс оглядел его с головы до ног. Кровь была на доспехах Ваймса, и на его руках, и на половине его лица, и в руке он держал окровавленный меч.
   
— Из какого прошлого? — спросил он.
   
Время остановилось. Коатс застыл, краски потухли, и в мире остались лишь оттенки серого.
   
— Почти все, ваша светлость, — произнес за спиной Ваймса Подметала.
   
— О боги! — вскрикнул Ваймс, швыряя меч на землю. — Знаете, вы не слишком-то много друзей заводите здесь?
   
Меч не ударился о землю. Он застыл в нескольких дюймах от его руки и потонул в серых тенях.
   
— Нам лишь надо сказать вам кое-что, — сказал Подметала, как если бы меч, зависший в воздухе, не стоил особого внимания.
   
— Что с этим чертовым мечом? — спросил Ваймс, для которого это было не так.
   
— Время остановилось для всех и вся, кроме вас, — спокойно ответил Подметала. — Вообще-то, это предложение совершенно неверно, но такая ложь довольно полезна. Нам нужно несколько минут, чтобы все уладить…
   
Теперь у Ваймса, в некотором роде, было время, чтобы осмотреться. Вся улица стала темнее, будто бы бой шел в сумерках перед рассветом. Цвет остался только на рясах и лицах Подметалы и Ку, вывозивших из улочки ручную тачку. На ней стояла пара небольших каменных колонн и тело Джона Киля, завернутое в саван.
   
— У нас хорошие новости, — сказал Подметала.
   
— В самом деле? — слабо спросил Ваймс. Он подошел к телу.
   
— Да, — кивнул Ку, выгружая каменный цилиндр. — Мы думали, что придется убедить вас снять все ваше обмундирование, но, думаю, этого не понадобится.
   
— Потому что оно останется здесь, — добавил Лю-Цзе. — Оно принадлежит этому времени, понимаете?
   
— Нет, — отозвался Ваймс. — Я не понимаю, о чем вы, черт возьми, говорите. — Он дотронулся до тела. — Холодно, — сказал он. — Вот, что я помню. Он был таким холодным.
   
— Морг делает такое с людьми, — безразличным голосом произнес Подметала.
   
— Теперь, прошу, послушайте внимательно, командор, — проговорил Ку. — Когда мы задействуем…
   
Ваймс бросил на него яростный взгляд. Подметала положил руку на плечо Ку.
   
— На пару минут. Нам нужно сделать кое-что, — сказал он.
   
— Да, но важно, чтобы он знал, как…
   
— На пару минут. Нам нужно кое-что сделать, — повторил Подметала, многозначительно кивая в сторону.
   
— А? Что? А. Да. Э… нам нужно, э… кое-что. Сделать. Сделать кое-что… э… кое-что.
   
Они отошли прочь. Краем глаза Ваймс видел, как они ходят взад и вперед, точно измеряя улицу.
   
Он снова посмотрел на Джона Киля. Но что он мог сказать? Прости, что ты умер? Вообще-то, Киль погиб на баррикаде, а не в уличной драке. Но он все равно был мертв, так или иначе.
   
Ваймс имел смутное представление о религии. Он ходил на похороны стражников и посещал религиозные мероприятия, как того требовало выполнение обязанностей командора, но насчет всего остального… ну, порой видишь такое, что становится невозможно верить не только в богов, но и в человечество в целом. А порой и своим собственным глазам. Насколько он помнил, Киль считал точно также. Ты просто занимаешься делами. Если боги и существуют, ты надеешься, что они тоже занимаются делами, и не мешаешь им, когда они работают.
   
Что можно сказать мертвому полицейскому? Что бы он хотел услышать?
   
А… Он наклонился ближе.
   
— Карцер хорошенько попляшет за это, — сказал он и отступил назад.
   
За его спиной Подметала театрально откашлялся.
   
— Вы готовы, ваша светлость? — спросил он.
   
— Вполне готов, — ответил Ваймс.
   
— Мы говорили вам об одежде, — сказал Подметала. — Она…
   
— Дело в том, командор, — перебил его Ку, — что вы и этот Карцер, и вся одежда и личные вещи прибыли из длящейся межвременной аномалии, которая находится под значительным напряжением.
   
Ваймс повернулся к Подметале.
   
— Очень, очень сложно переместить вещи из времени, которому они принадлежат, но требуется куда меньше усилий, чтобы вернуть их туда, где они должны быть, — перевел Подметала.
   
Ваймс продолжал смотреть.
   
— Все очень, очень хочет оставаться там, где оно должно быть, — предпринял еще одну попытку Подметала.
   
— Это уж точно, — согласился Ваймс.
   
— Все что нам нужно сделать, это смазать путь, — сказал Подметала. — Мы даем толчок, и все вернется на свои места. И вы туда же. Вы что-нибудь ели утром?
   
— Нет!
   
— Тогда, никаких проблем, — произнес Подметала. Когда Ваймс озадачено посмотрел на него, он продолжил: — Непереваренная пища. Она останется здесь, понимаете.
   
— Хотите сказать, она полезет из…
   
— Нет, нет, нет, — быстро заговорил Ку. — Вы не заметите. Но будет неплохо основательно поесть, когда вернетесь.
   
— А доспехи останутся здесь?
   
Ку просиял.
   
— Да, ваша светлость. Все. Повязка на глазу, носки, все.
   
— И ботинки тоже?
   
— Да. Все.
   
— Как насчет моих подштанников?
   
— Да, и они тоже. Все.
   
— То есть, я окажусь там голышом?
   
— Единственный костюм, который везде в моде, — ухмыльнулся Подметала.
   
— Тогда почему мои доспехи были на мне, когда я оказался здесь? — спросил Ваймс. — И у этого проклятого Карцера были его ножи, это уж точно!
   
Ку открыл было рот, но Подметала ответил быстрее.
   
— Чтобы добраться до вершины горы, нужно сделать тысячу шажков, но один прыжок вернет вас к подножию, — сказал он. — Ясно?
   
— Ну, думаю, звучит разум… — начал Ваймс.
   
— Все действует совсем не так, Лю-Цзе! — закричал Ку.
   
— Нет, — сказал Подметала, — но это еще одна хорошая ложь. Послушайте, командор, у нас нет чертовски сильной грозы и достаточного количества припасенного времени. Это полевая операция. Это лучшее, что мы можем сделать. Мы вернем вас и вашего пленника, хотя вы вероятнее всего не окажетесь в одном месте из-за квантов. Достаточно трудно уже сделать так, чтобы вы не оказались в двухстах футах над землей, поверьте. А перемещение всей вашей одежды, принадлежащей этому времени, требует слишком много сил. Итак, вы готовы? Вы должны вернуться туда, где стояли. Доберитесь до Карцера как можно быстрее. Вы должны схватить его, иначе он останется здесь.
   
— Хорошо, но я много чего тут изменил! — проговорил Ваймс.
   
— Оставьте это нам, — ответил Подметала.
   
— А что будет с Килем? — спросил Ваймс, неохотно отходя прочь.
   
— Не волнуйтесь. Мы же говорили вам в храме. Мы оденем его в вашу форму. Он погибнет в бою.
   
— Проследите, чтобы с юным Сэмом ничего не случилось! — сказал Ваймс, когда Ку осторожно направил его на его место. Маленькие каменные колонны начали вращаться.
   
— Конечно!
   
— И чтобы Реджу Башмаку устроили достойные похороны!
   
— Обязательно!
   
— Не слишком глубоко. Через несколько часов он захочет оттуда выбраться!
   
Ку подтолкнул его в последний раз.
   
— До встречи, командор!
   
Время вернулось назад.
   
Нед смотрел на него.
   
— Что сейчас произошло, сержант? Вы смазались.
   
— Время есть лишь на один вопрос, Нед, — сказал Ваймс, подавляя тошноту. — А теперь, давай покажем Капкансу, где проходит черта, а? Давай покончим с этим…
   
Они пошли в атаку, остальные бросились следом за ними.
   
Ваймс видел все как будто в замедленном темпе. Некоторые из людей Карцера побежали при виде их, другие поспешно хватали оружие, а Карцер стоял там и ухмылялся. Ваймс бросился к нему, уворачиваясь и отмахиваясь от ударов.
   
Выражение лица человека изменилось при виде Ваймса. Ваймс ускорил темп, делая выпады плечом вперед и отбрасывая остальных. Карцер поднял меч и встал в стойку, но для изящного фехтования места не осталось, и Ваймс набросился словно бык, выбив меч и схватив Карцера за горло.
   
— Попался, дружок! — крикнул он. А потом все завертелось.
   
Позже он думал, что должно было быть что-то большее. Полет сквозь голубые туннели, или вспышки молний, или же солнце, мечущееся по небу. Даже листочки, отрывающиеся от календаря и уносящиеся прочь, были бы хоть как-то к месту.
   
Но была лишь чернота глубочайшего сна, за которой последовала боль, когда он ударился об пол.
   
Ваймс почувствовал, как чьи-то руки подняли его на ноги. Он отмахнулся от них, как только встал прямо, и сфокусировал затуманенный взгляд на лице капитана Моркоу.
   
— Как хорошо снова видеть вас, сэр. О, боги…
   
— Я в порядке, — рявкнул Ваймс. Горло, казалось, было набито песком. — Где Карцер?
   
— У вас ужасный шрам на…
   
— Неужели? Я поражен, — прорычал Ваймс. — Итак, где, черт подери, Карцер?
   
— Мы не знаем, сэр. Вы просто появились в воздухе и упали на пол. И вас окружал синий свет, сэр!
   
— А, — пробормотал Ваймс. — Что ж, он где-то здесь. Может, где-то поблизости.
   
— Так точно, сэр, я прикажу людям…
   
— Нет, — сказал Ваймс. — Он затаится. В любом случае, куда ему идти?
   
Он не был уверен в своих ногах. Они, казалось, принадлежали кому-то с очень плохим чувством равновесия.
   
— Как долго меня… не было? — спросил он. Думминг Тупс вышел вперед.
   
— Около получаса, ваша светлость. Э… мы, э… предположили, что произошло временное нарушение, которое, вкупе с ударом молнии и резонансом волнового континуума Библиотеки, вызвало пространственно-временной разрыв…
   
— Да, было что-то вроде этого, — поспешно ответил Ваймс. — Вы сказали, полчаса?
   
— А вам казалось, что больше? — спросил Тупс, вынимая блокнот.
   
— Немного, — признался Ваймс. — Так, у кого-нибудь есть пара подштанников…
   
Я вижу твой дом отсюда…
   
— Это был Карцер. И ему нравилось заставлять вас дергаться, используя ваше же воображение.
   
А Ваймс спросил: куда ему идти?
   
— Капитан, я хочу, чтобы вы и каждый свободный человек, каждый чертов человек, сейчас же были у моего дома, ясно? — произнес он. — Просто сделай это. Немедленно. — Он повернулся к Чудакулли. — Аркканцлер, вы можете доставить меня туда быстрее?
   
— Страже необходима магическая помощь? — переспросил пораженный аркканцлер.
   
— Прошу, — кивнул Ваймс.
   
— Разумеется, но вы понимаете, что на вас нет…
   
Ваймс сдался. Людям вечно нужны объяснения. Он побежал, не обращая внимания на свои желейные ноги, выскочил из восьмиграника и бросился через лужайки, пока не добрался до Размерного моста Университета, где пронесся мимо Шнобби и Колона, которых растормошили бегущие за ним стражники.
   
На другой стороне моста был раскинут сад, известный как Услада Волшебника. Ваймс мчался по нему, ветви хлестали по его голым ногам, а потом он выбрался на старую тропинку, и грязь брызгала на кровь. Потом вправо и влево, мимо пораженных этим зрелищем прохожих, а потом под его ногами оказались кошачьеглавые булыжники Лепешечной улицы, и он нашел в себе силы ускориться еще чуть-чуть. Он не останавливался, пока не добрался до посыпанной гравием дорожки, и практически рухнул на дверь, повиснув на звонке.
   
Послышались торопливые шаги, и дверь распахнулась.
   
— Если ты не Вилликинс, — прорычал Ваймс, фокусируя взгляд, — то будут большие неприятности!
   
— Ваша светлость! Что с вами произошло? — воскликнул дворецкий, втягивая его в холл.
   
— Ничего! Просто тихо и спокойно принеси мне чистую униформу, и не говори Сибилле…
   
Он все понял по тому, как изменилось лицо дворецкого.
   
— Что с Сибиллой?
   
Вилликинс отпрянул. Даже медведь бы отпрянул.
   
— Не поднимайтесь туда, сэр! Миссис Контент говорит, что делает все возможное, но, может, нам… стоит послать за врачами, сэр.
   
— Для родов?
   
Вилликинс опустил взгляд. После двадцати лет бесстрастной работы дворецким его трясло. Никто не заслуживает противостояния Сэму Ваймсу в подобное время.
   
— Простите, сэр…
   
— Нет! — рявкнул Ваймс. — Не надо врачей. Я знаю врача! А он знает все о… обо всем этом! Он лучший!
   
Он выбежал вон как раз вовремя, чтобы увидеть, как на лужайку приземляется помело, управляемое самим аркканцлером.
   
— Я подумал, мне лучше все же быть здесь, — сказал Чудакулли. — Я могу чем-нибудь…
   
Ваймс уселся на древко прежде, чем волшебник успел слезть.
   
— Отвезите меня на Мерцающую улицу. Вы можете это? — произнес он. — Это… важно!
   
— Держитесь, ваша светлость! — бросил Чудакулли, и желудок Ваймса рухнул в пятки, когда помело поднялось по вертикали. Про себя он сделал маленькую заметку повысить Багги Свирса и купить ему того сарыча, которого он так давно хотел. Тому, кто готов ежедневно проделывать подобное на благо города, невозможно платить сверх меры.
   
— Посмотрите в моем левом кармане, — сказал Чудакулли, когда они уже летели. — Полагаю, там есть кое-что, что принадлежит вам.
   
Нервно, побаиваясь того, что может оказаться в кармане волшебника, Ваймс вытащил букетик бумажных цветов, веревку с флагами всех стран… и серебряный портсигар.
   
— Упал на голову казначея, — произнес аркканцлер, огибая чайку. — Надеюсь, он не пострадал.
   
— Все… в порядке, — ответил Ваймс. — Благодарю. Э… я положу его обратно, хорошо? Сейчас у меня как-то нет карманов.
   
«Он вернулся, — подумал Ваймс. — Мы дома.»
   
— И инкрустированные доспехи приземлились на здание Факультета Высокоэнергетической Магии, — продолжал Чудакулли, — и я рад сообщить, что они…
   
— Очень сильно погнулись? — спросил Ваймс. Чудакулли колебался. Он догадывался о мнении Ваймса о позолоте.
   
— Совершенно, ваша светлость. Абсолютно погнуты из-за, полагаю, квантового чего-то там, — сказал он.
   
Ваймс дрожал. Он все еще был голым. Даже ненавистная официальная униформа пригодилась бы здесь. Но, так или иначе, теперь это уже не имело значения. Позолота, и перья, и значки, и холод… были гораздо более важные вещи, и всегда будут.
   
Он спрыгнул с помела прежде, чем оно остановилось, споткнулся о порог и рухнул на дверь доктора Лоуни, дубася в нее кулаками.
   
Через некоторое время она приоткрылась, и знакомый голос, лишь слегка изменившийся с возрастом, спросил:
   
— Да?
   
Ваймс распахнул дверь.
   
— Посмотрите на меня, доктор Лоуни, — сказал он.
   
Лоуни уставился на него.
   
— Киль? — спросил он. В одной его руке был самый большой в мире шприц.
   
— Невозможно. Они похоронили Джона Киля. Вы же знаете, — произнес Ваймс. Он увидел огромный инструмент в руке человека. — Что, черт возьми, вы собирались с этим делать?
   
— Вообще-то, полить жиром индейку. Послушайте, кто вы такой, потому что вы выглядите точно как…
   
— Берите все свои акушерские принадлежности и идите со мной, — сказал Ваймс. — Все те забавные штуковины, которые по вашим словам так хорошо действуют. Берите все. Сейчас же. И я сделаю вас самым богатым врачом из когда-либо живших, — произнес Ваймс, человек, на котором не было ничего кроме крови и грязи.
   
Лоуни слабо махнул в сторону кухни.
   
— Мне только надо вытащить индейку…
   
— Забейте на индейку!
   
— Я уже…
   
— Пошли!
   
Помело с тремя мужчинами летело с трудом, но это все же было быстрее, чем идти пешком, а Ваймс и так знал, что ни на что большее он не способен. Он уже растратил все силы, когда добрался до дома в первый раз. Теперь же даже стоять прямо было тестом на выносливость. Либо на помеле, либо ползком.
   
Оно медленно спустилось с неба и неровно приземлилось на лужайку.
   
— Дама наверху, большая спальня налево, — говорил Ваймс, слегка подталкивая доктора. — Там акушерка, совершенно без понятия. Все деньги, которые пожелаете. Идите.
   
Лоуни поспешил прочь. Ваймс с помощью Чудакулли последовал за ним гораздо более натянутой походкой, но, когда они добрались до двери, доктор медленно вышел спиной вперед. А потом стало ясно, что причиной тому был огромный арбалет Детрита, упершийся в его нос.
   
Когда Ваймс заговорил, его голос звучал приглушенно, потому как сам он лежал на земле.
   
— Убери арбалет, сержант, — приказал он.
   
— Он вбежал, мистер Ваймс, — пророкотал Детрит.
   
— Это потому, что он доктор, сержант. Пусти его наверх. Это приказ, благодарю.
   
— Так точно, мистер Ваймс, — произнес Детрит, неохотно отступая в сторону и убирая арбалет. При этом тот выстрелил.
   
Когда гул затих, Ваймс поднялся с земли и осмотрелся кругом. Ему вообще-то не особо нравился кустарник. Так даже лучше. Не осталось ничего, кроме нескольких стволов, на которых с одной стороны не было коры. Кое-где горели маленькие огоньки.
   
— Э… простите, мистер Ваймс, — сказал тролль.
   
— Что я говорил тебе о Господине Предохранителе? — слабо спросил Ваймс.
   
— Если Господин Предохранитель Снят, то Господин Арбалет Тебе Не Друг, — продекламировал Детрит, отдавая честь. — Простите, сэр, но мы все счас напряжены.
   
— Уж я-то точно, — произнес Чудакулли, поднимаясь с земли и выбирая из бороды веточки. — Теперь я не смогу нормально ходить до конца дня. Сержант, давай-ка поднимем доктора, приведем его в чувство и проводим наверх.
   
Все, что было дальше, казалось Ваймсу сном наяву. Он точно призрак ходил по своему дому, полному стражников. Никто не хотел быть в другом месте.
   
Он побрился, очень медленно, концентрируясь на каждом движении. Он едва воспринимал голоса, которые слышал сквозь розовые облака в своей голове.
   
— … он сказал, что их нужно прокипятить, все эти ужасные вещицы! Зачем спрашивается, чтобы помягче стали?
   
— … сегодня на дежурстве тролли и гномы, перекрыты все окна и двери и я хочу сказать, на самом деле перекрыты…
   
— … стоит прямо передо мной и говорит, черт, прокипятите их двадцать минут! Как будто бы это капуста…
   
— … а теперь он просит немного бренди…
   
— … миссис Контент вылетела оттуда, и он сказал больше не впускать ее…
   
— … Игорь пришел и предложил помощь, а Лоуни только взглянул на него и сказал, только если его прокипятят двадцать минут…
   
— … лечитель сифилиса, уж если говорить начистоту…
   
— … старина Камнелиц его золотом осыплет, если все выйдет хорошо…
   
— … да, а если нет?
   
Ваймс оделся в свою уличную униформу, двигаясь медленно и направляя каждую конечность на свое место. Он расчесал волосы. Он спустился в зал. Он сел в неудобное кресло и положил шлем на колени, а вокруг носились призраки живых и мертвых.
   
Обычно — всегда — какая-то частичка Ваймса следила за всеми остальными частицами, потому что в душе он был полицейским. Теперь ее не было. Она была здесь, со всем остальным, смотрела в никуда и ждала.
   
— … кто-нибудь, принесите еще полотенец…
   
— … теперь он просит много бренди!
   
— … он хочет видеть мистера Ваймса!
   
Рассудок Ваймса вспыхнул, подожженный фитильком мысли, тлевшим на самой границе подсознания. Он поднялся наверх, держа шлем в руке, точно человек, готовый выслушать приговор. Он постучал в дверь.
   
Лоуни открыл. В его руке был стакан с бренди, он улыбнулся и отступил в сторону.
   
Сибилла сидела. Сквозь пелену изнеможения он увидел, что она держит что-то, завернутое в шаль.
   
— Его зовут Сэм, Сэм, — сказала она. — И не спорь.
   
Взошло солнце.
   
— Я научу его ходить! — просиял Ваймс. — Я отлично учу ходить! — И он уснул прежде, чем упал на ковер.
   
Приятная прогулка по вечерним улочкам. Ваймс оставлял за собой след сигарного дыма, идя в Псевдополис-Ярд, где он принял поздравления и поблагодарил людей за прекрасные цветы.
   
Его следующей остановкой был дом доктора Лоуни, где они некоторое время сидели и разговаривали о таких вещах как память, и насколько она может подвести, и о забывчивости, и насколько выгодной она может оказаться.
   
Потом вместе с доктором он пошел в свой банк. Не удивительно, что это заведение охотно открылось во внеурочный час для того, кто был Герцогом, и богатейшим человеком города, и командором Городской Стражи, и, не в последнюю очередь, был вполне готов выбить дверь. Там он выписал чек на сто тысяч долларов и передал в собственность большой угловой дом у Гусиных врат доктору Дж. Лоуни.
   
А потом, в одиночестве, он пошел к Мелким Богам. Законный Первенц, что бы он там ни думал, знал достаточно, чтобы не закрывать ворота на эту ночь, и он зажег лампы.
   
Ваймс шел по поросшему мхом гравию. В сумерках цветы сирени, казалось, сияли. Их запах висел в воздухе, точно туман.
   
Он прошел по траве к могиле Джона Киля и сел на надгробный камень, стараясь не задеть венки; он чувствовал, что сержант понял бы, что копу порой нужно снять вес со своих ног. Он докурил сигару и стал смотреть на закат.
   
Через некоторое время слева послышалось шуршание, и он заметил, как на одной из могил задвигался дерн. Из-под земли вырвалась серая рука, ухватившаяся за лопату. Несколько кусков дерна были отброшены в сторону, и, с некоторым усилием, из могилы поднялся Редж Башмак. Он вылез уже наполовину, когда заметил Ваймса, и чуть не упал обратно.
   
— Уф, вы меня до смерти напугали, мистер Ваймс!
   
— Прости, Редж, — сказал Ваймс.
   
— Конечно, когда я говорю «до смерти», я имею ввиду… — мрачно начал зомби.
   
— Да, Редж, я тебя понял. Тихо там, да?
   
— Очень мирно, сэр, очень мирно. Хотя, думаю, к следующему году придется купить себе новый гроб. В эти дни их не надолго хватает.
   
— Думаю, не многие люди гонятся за прочностью, Редж, — сказал Ваймс.
   
Редж медленно засыпал землю обратно.
   
— Я знаю, все считают это странным, но, думаю, я им и впрямь обязан, — произнес он. — Всего лишь один день в году, но это как… солидарность.
   
— С погребенными массами, а? — уточнил Ваймс.
   
— Что, сэр?
   
— Я не спорю, Редж, — счастливо отозвался Ваймс. Это был идеальный момент. Даже Редж, возившийся рядом, разравнивающий землю и притаптывающий дерн, не мог испортить его.
   
Придет время, когда все станет ясно, говорил Подметала. Идеальный момент.
   
Люди, захороненные в этих могилах, умерли за что-то. В свете заходящего солнца, под поднимающейся луной, во вкусе сигары, в тепле, приходящем от простого изнеможения, Ваймс увидел это.
   
История находит свой путь. Суть событий изменилась, но сущность смерти — нет. Подлая, бесчестная стычка убила их — такова засиженная мухами сноска истории, но они не были подлыми или бесчестными людьми. Они не бежали, а могли бежать с честью. Они остались, и он размышлял, казался ли им этот путь таким же ясным тогда, каким он видится сейчас ему. Они остались не потому, что хотели быть героями, но потому, что они посчитали это своей работой, и эта работа оказалась прямо перед ними…
   
— Я пойду тогда, сэр, — сказал Редж, поднимая лопату на плечо. Казалось, он был далеко отсюда. — Сэр?
   
— Да, верно. Точно, Редж. Спасибо, — пробормотал Ваймс, и в розоватом отсвете смотрел, как капрал уходит по темнеющей тропинке обратно в город.
   
Джон Киль, Билли Виглет, Гораций Нэнсибел, Дай Диккинс, Сесил «Мордач» Клэпмен, Нед Коатс и, технически, Редж Башмак. Наверное, в городе лишь человек двадцать знали их имена, потому что не было ни статуй, ни монументов, нигде ничего не было записано. Там должно было быть.
   
И он имел честь быть там дважды.
   
Солнце село, и ночь вступила в свои права. Она выходила из теней, где пряталась днем, и текла, и переливалась. Ему казалось, как его чувства растекаются вместе с ней, топорщась, точно усы огромной черной кошки.
   
За воротами кладбища шум города слегка притих, хотя Анк-Морпорк никогда по-настоящему не спал. Наверное, просто не осмеливался.
   
Теперь, в этом странном спокойствии, Ваймсу казалось, что он может слышать все, все, как тогда, в те ужасные мгновения на улице Героев, когда история пришла забрать свое. Он слышал тихие звуки остывающей стены, скольжение земли внизу, заполнявшей освобожденное Реджем пространство, слабое движение травы вокруг могил… тысячи едва уловимых звуков соединялись в богато окрашенную местную тишину. Это была песнь темноты, и в ней, где-то на краю восприятия, был диссонанс.
   
Посмотрим… он оставил охрану в доме, и они были надежными людьми, он знал, что они не будут просто стоять и скучать, но останутся настороже всю ночь. Ему не нужно было объяснять, насколько это важно. Так что дом в безопасности. А в штабах стражи двойные посты…
   
С могилой Киля было что-то не так. Всегда, каждый год, здесь лежало вареное яйцо, маленькая шутка истории. Но теперь, казалось, будто нет ничего, кроме кусочков скорлупки…
   
Когда он наклонился, чтобы рассмотреть, на его голову опустился меч.
   
Но зверь был готов всегда. Зверь не думал об охране и защите. Зверь вообще не думает. Но он всегда внюхивается в воздух, и всматривается в темноту, и пробует ночь на вкус, и почти перед тем, как свистнул меч, он сунул руку Ваймса в его карман.
   
Присев, он развернулся и ударил Карцера по коленной чашечке одной из прекраснейших вещиц госпожи Милотельн. Он услышал, как что-то хрустнуло, вскочил и повалил Карцера на землю.
   
Это не было наукой. Зверя спустили с цепи, и он жаждал крови. Ваймс не часто бывал уверен, что сможет сделать этот мир лучше, но сейчас он знал наверняка. Сейчас все было предельно ясно.
   
А также и очень сложно. Меча не было — он упал, когда Карцер свалился на землю. Но Карцер боролся, и был таким же твердым, как и скала. А убить голыми руками человека, который не хочет умирать, очень сложно.
   
Ваймс сбросил латунный кастет, потому что сейчас он намеревался душить. Хотя места для этого не было. Карцер пытался воткнуть палец ему в глаз.
   
Они катались по могилам, борясь за преимущество. Левый глаз Ваймса налился кровью. Его ярости нужна была лишь одна секунда, и в этой самой секунде было отказано.
   
Он снова перекатился и выбросил в сторону руку.
   
И там был меч. Он перекатился снова, и еще раз, и вскочил на ноги, сжимая клинок в руке.
   
Карцер тоже перекатился и теперь поднялся на ноги с неплохой скоростью для человека с одним здоровым коленом. Ваймс заметил, что он оперся на один из сиреневых кустов; в темноту полетели лепестки и аромат цветов.
   
Раздался звук металла. На мгновение мелькнул нож. И короткий смешок, смешок Карцера, словно говорящий, эй, а это все неплохая потеха, а?
   
— Так и кто меня арестует? — бросил он, пока они оба хватали воздух. — Сержант Киль или командор Ваймс?
   
— А кто сказал, что тебя арестуют? — спросил Ваймс, пытаясь наполнить свои легкие. — Я отражаю нападение, Карцер.
   
— О, так и было, мистер Ваймс, — ответила тень. — Только теперь я стою перед тобой. — Металл звякнул о гравий. — И я больше не вооружен, ха-ха. Бросил свое последнее оружие. Нельзя убивать безоружного человека, мистер Ваймс. Теперь тебе придется арестовать меня. Тащи меня к Ветинари. Дай мне сказать пару словечек, ха-ха. Ты не можешь убить меня, я просто стою здесь.
   
— Никто не желает слушать, что ты хочешь сказать, Карцер.
   
— Тогда тебе лучше убить меня, мистер Ваймс. У меня нет оружия. Я не могу сбежать.
   
— У тебя всегда есть еще один нож, Карцер, — бросил Ваймс, перекрикивая рев зверя.
   
— Не в этот раз, мистер Ваймс. Давай же, мистер Ваймс. Нельзя винить человека за попытку, а? Человеку стоит дать шанс показать себя, так? Никаких тревог?
   
И в этом был весь Карцер. Никаких тревог. Показать себя. Нельзя винить человека за попытку.
   
Невинные слова становились грязными в его устах.
   
Ваймс сделал шаг ближе.
   
— У тебя такой отличный дом, мистер Ваймс. Я к тому, а что есть у меня?
   
И он был убедителен. Он мог одурачить всех. Можно было даже практически забыть все те трупы.
   
Ваймс бросил взгляд вниз.
   
— Упс, прости, — произнес Карцер. — Я прошел по твоей могиле. Без обид, а?
   
Ваймс ничего не сказал. Зверь выл. Он хотел заткнуть этот рот.
   
— Ты не убьешь меня, мистер Ваймс. Не ты. Только не с этим твоим значком. Это не твой метод, мистер Ваймс.
   
Не глядя, Ваймс поднял руку и сорвал значок.
   
— А, ну, я знаю, ты хочешь меня припугнуть, мистер Ваймс, и многие бы сказали, что у тебя есть право. Смотри, вот что я сделаю, я выброшу другой нож, ха-ха, ты же знал, что у меня есть еще один, так?
   
Этот голос. Он мог заставить тебя думать, что все, что ты знал, было неверным.
   
— Ладно, ладно, вижу, ты расстроен, ха-ха, вполне честно, и ты знаешь, что у меня есть и третий нож, ну, теперь я его бросаю, вот.
   
Ваймс теперь стоял в паре шагов.
   
— Вот и все, мистер Ваймс. Больше никаких ножей. Я не могу сбежать. Я сдаюсь. Никаких трюков в этот раз, ладно? Просто арестуй меня. Ради старых времен?
   
Внутри Ваймса взвыл зверь. Он ревел, что никто не будет винить его за то, что он лишит палача десяти долларов и дармового завтрака. Да, и можно сказать, что сейчас быстрый удар стал бы милосердием, потому что любой палач знает, что есть либо легкий путь, либо тяжелый, а в стране не было ни одного палача, который бы позволил кому-то вроде Карцера уйти легким путем. Боги знали, он это заслужил…
   
… но юный Сэм смотрел на него сквозь тридцать лет…
   
Когда ломаемся мы, ломается все. Именно так все и работает. Ты можешь согнуть, а если сильно накалить, то можно согнуть в кольцо, но сломать нельзя. Если ломаешь это, ломается все до тех пор, пока не остается ничего целого. Это начинается здесь и сейчас.
   
Он опустил меч.
   
Карцер поднял взгляд, усмехнулся и сказал:
   
— Не особенно вкусно, так ведь, яйцо без соли…
   
Ваймс почувствовал, как его рука начала двигаться сама по себе…
   
И остановилась. Алая ярость застыла.
   
Везде вокруг него был зверь. Вот что он такое. Зверь. Полезный, но все равно зверь. Его можно держать на цепи, и заставлять плясать и жонглировать мячами. Он не думает. Он туп. То, чем являешься ты, то, что ты есть, это не зверь.
   
Ты не должен делать то, чего хочет он. Иначе Карцер выиграет.
   
Он бросил меч.