1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
Бесполезно? Что бесполезно? Мартен решительно потряс головой, словно желая ее прочистить. Черт, да какое ему дело, как они пишутся!.. Он нахмурился, развернулся и торопливо зашагал к лифту, который захлопнулся перед самым его носом.
   
Открылась соседняя дверь, и Мартен быстро заскочил в кабину. Сунув портфель под мышку, постарался придать себе живой и энергичный вид. Вот он — молодой, способный, исполнительный. Надо произвести впечатление на этого Алекса Нэйлора, с которым он общался только по телефону. Если убиваться по поводу всяких там Левковицев и Лафковицев…
   
Лифт бесшумно остановился на седьмом этаже. Молодой человек в рубашке с коротким рукавом вышел из кабинки, удерживая в руках поднос с тремя чашками кофе и тремя сандвичами.
   
Когда двери начали закрываться, в глаза Мартену бросилась надпись на рифленом стекле кабинета:
   
    
"701 — ГЕНРИ ДЖ. ЛЕФКОВИЧ. ИМПОРТЕР".
   
   
В следующую секунду дверцы лифта отсекли его от седьмого этажа.
   
Мартен непроизвольно дернулся и едва не крикнул: "Мне тоже на седьмой!"
   
Кричать, однако, было некому. В кабинке остался он один. Да и никаких причин выскакивать на седьмом этаже у него не было.
   
Тем не менее Мартен почувствовал странное, звенящее возбуждение. В указателе все-таки была ошибка. Фамилия писалась через «Е», а не через «А». Безграмотному кретину дали пакетик с буковками, и он налепил их задней ногой.
   
Левковиц. Все равно неправильно.
   
Он снова потряс головой. Второй раз. А как правильно?
   
Лифт остановился на десятом, и Мартен вышел.
   
Алекс Нэйлор из «Кулинэттс» оказался добродушным, краснолицым мужчиной средних лет с копной белых волос и широкой улыбкой. Сухой, шершавой ладонью он крепко потряс руку Мартена, левую руку он положил ему на плечо, выражая тем самым искреннее дружелюбие.
   
— Оставлю вас буквально на две минуты. Хотите перекусить прямо здесь? У нас отличный ресторанчик, а бармен сделает превосходный мартини. Согласны?
   
— Отлично, отлично. — Мартен подкачал энтузиазма из потайного резервуара.
   
Две минуты растянулись до десяти, Мартен ждал, испытывая обычную неловкость, которую всегда чувствуют люди в чужом кабинете. Он разглядывал обивку на мебели, картины на стенах и даже попытался полистать лежащий на столике рекламный проспект.
   
Зато он не думал о Лев…
   
Он о нем не думал
   
   
Ресторан оказался хорошим; вернее, был бы хорошим, если бы Мартен чувствовал себя свободнее. К счастью, он был освобожден от необходимости поддерживать разговор. Нэйлор говорил быстро и громко, наметанным глазом оценил меню и порекомендовал "яйца по-бенедиктински", прокомментировал погоду и посетовал на заторы на дорогах.
   
Пользуясь случаем, Мартен пытался стряхнуть с себя странную рассеянность. Но беспокойство неизменно возвращалось. Что-то было не так. Неправильное имя. Оно мешало ему делать то, что он должен делать.
   
Мартен отчаянно попытался прекратить это безумие. Перебив собеседника, перевел разговор на деловые рельсы. Это было неосмотрительно — без необходимой подготовки получилось слишком резко.
   
Еда, однако, оказалась великолепной, подали десерт, и Нэйлор ответил ему вежливой улыбкой. Он признал, что существующее соглашение его не удовлетворяет. Да, он изучал фирму Мартена, и ему кажется, что возможность, безусловно, есть, и…
   
На плечо Нэйлора опустилась чья-то рука, и остановившийся за его спиной человек сказал:
   
— Привет, Алекс, как мальчишка?
   
Нэйлор обернулся, на лице его уже сияла готовая улыбка.
   
— Привет, Лефк, как дела?
   
— Не жалуюсь. Увидимся на… — Незнакомец отошел, и голос его потонул в общем шуме.
   
Мартен ничего не слышал. Он попытался встать, колени его дрожали.
   
— Кто этот человек? — напряженно спросил он. Вопрос прозвучал резко и безапелляционно.
   
— Кто, Лефк? Джерри Лефковиц. Вы его знаете? — Нэйлор удивленно уставился на собеседника.
   
— Нет. Как пишется его имя?
   
— Думаю, Л-Е-Ф-К-О-В-И-Ц. А что?
   
— Через "В"?
   
— Через «Ф»… Постойте, «В» там тоже есть. — Добродушное выражение на лице Нэйлора почти сошло на нет.
   
— В этом здании есть один Лефкович, его фамилия заканчивается на «Ч». Понимаете? Лефкович.
   
— Вот как?
   
— Комната 701. Это он?
   
— Джерри не работает в нашем здании, его контора на противоположной стороне улицы. Другого я не знаю. Здание у нас очень большое. И я не веду картотеку на всех, кто здесь трудится. К чему все это, простите?
   
Мартен покачал головой и откинулся на спинку стула. Он и сам не знал к чему. А если и знал, не рискнул бы объяснить. Не мог же он сказать: "Меня сегодня преследуют всевозможные Лефковицы".
   
Вместо этого он произнес:
   
— Мы говорили о перспективах…
   
— Да, — откликнулся Нэйлор. — Как я уже сказал, я изучал вашу фирму. Знаете, мне необходимо вначале переговорить с парнями из производственного отдела. Я вам дам знать.
   
— Конечно, — пробормотал Мартен убитым голосом. Нэйлор никогда не даст ему знать. Дело окончательно провалилось.
   
Но под отчаянием и досадой по-прежнему шевелилась непонятная тревога.
   
К черту Нэйлора. Теперь Мартену хотелось одного: поскорее со всем разделаться и продолжать дальше. (Что продолжать?.. Но вопрос был задан едва слышным шепотом. Тот, кто его задал, уже умирал внутри его, затухал и растворялся…)
   
Обед наконец-то закончился. Если при встрече Мартен и Нэйлор вели себя как добрые старые приятели, то расстались они как чужие люди.
   
Мартен почувствовал облегчение.
   
В висках у него стучало, когда он пробирался между столиков, а потом вон из призрачного здания на призрачную улицу. Призрачную? Мэдисон-авеню в час двадцать дня, ранней осенью, когда ярко сияет солнце, и десять тысяч мужчин и женщин прогуливаются по ее тротуарам.
   
Но Мартен чувствовал неладное. Сунув портфель под мышку, он угрюмо зашагал в северном направлении. Последний проблеск сознания напомнил ему, что в три часа у него деловая встреча на Тридцать шестой авеню. Ничего. Обойдется. Он шел к окраине. На север.
   
На пересечении с Пятьдесят четвертой он перешел через Мэдисон и пошел на запад, потом резко остановился и посмотрел вверх.
   
На высоте третьего этажа в одном из окон виднелась вывеска:
   
    
"А. С. ЛЕФКОЙЧ, ЛИЦЕНЗИЯ
    
НА БУХГАЛТЕРСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ".
   
   
Фамилия писалась через «Ф» и оканчивалась на "Ч".
   
Мартен снова повернул на север и вышел на Пятую авеню. Он несся по нереальным улицам нереального города, задыхаясь от погони за неведомой целью и не замечая, как толпы народа вокруг него начали редеть.
   
Вот и надпись в витрине первого этажа:
   
    
"М. Р. ЛЕФКОУИЧ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ".
   
   
Золотистый полукруг буковок конфетного магазина гласил:
   
    
"ЯКОВ ЛЕВКОУ".
   
   
(Половина имени, со злостью подумал Мартен. Зачем он дергает меня неполными именами?)
   
Улицы окончательно опустели, образовавшийся вакуум заполняли лишь разные кланы Лефковицов, Левковицев, Лефкойчей…
   
Мартен смутно сознавал, что где-то впереди находится парк — намалеванная, неподвижная зелень. Он повернул на запад. На глаза ему попался кусок газеты, единственный шевелящийся предмет в умершем мире. Он повернул, наклонился и поднял его, не замедляя шага.
   
Порванная страница оказалась на идише.
   
Он не умел читать на этом языке. Он не мог разобрать сливающихся еврейских букв, он не прочел бы этих букв, даже если бы они не сливались. Только одно слово было написано четко и ясно. Оно было набрано черным шрифтом посреди страницы, каждая буква резко выделялась всеми своими хвостиками. Он знал, что там написано "Лефковищ".
   
Он выкинул газету и вошел в пустой парк.
   
Деревья не шевелились, листья застыли в причудливых, подвешенных позах. Солнце давило мертвым грузом, не согревая.
   
Он бежал, но пыль не поднималась под его ногами, и не пригибалась трава.
   
На скамейке пустынной аллеи сидел старик, единственный человек в вымершем парке. На нем была темная фетровая кепка, козырек прикрывал глаза от солнца. Из-под кепки торчали пакли седых волос. Грязная борода доставала до верхней пуговицы грубой куртки. Старые брюки пестрели заплатами, а подошвы растоптанных, бесформенных штиблет были перехвачены пеньковой веревкой.
   
Мартен остановился. Дышать было трудно. Он мог произнести только одно слово и с его помощью задал вопрос:
   
— Левкович?
   
Он застыл перед скамейкой, ожидая, пока старик медленно поднимется на ноги, буравя его темными слезящимися глазами.
   
— Мартен, — вздохнул старик. — Самюэл Мартен. Вот ты и пришел.
   
Слова звучали как будто с двойной выдержкой, под английским слышалось дыхание другого языка. Так, под «Самуэлем» Мартен уловил невнятную тень "Шмуэля".
   
Старик вытянул морщинистые руки с перекрученными венами, но потом опустил их, словно опасаясь дотронуться до Мартена.
   
— Я искал тебя, однако в диких просторах города, который только еще будет, слишком много людей. Слишком много Мартенсов и Мартинесов и Мортонов и Мертонов. Я остановился, только когда добрался до зелени, и то на мгновение. Я не впаду в грех и не перестану верить. И вот ты пришел.
   
— Это я, — сказал Мартен и понял, что это так. — А ты — Финеас Левкович. Почему ты здесь?
   
— Я Финеас бен Иегуда, получивший имя Левкович по указу царя, который всем нам присвоил имена. А здесь мы, — тихо продолжал старик, — потому что я молился. Когда я был уже стар, Лия, единственная моя дочь, дитя моих преклонных лет, уехала с мужем в Америку, оставив заботы прошлого ради надежд на будущее. Сыновья мои умерли, жена моя Сара, отрада моей души, умерла еще раньше, и я остался один. Пришло время и мне умереть. Но я не видел Лию с тех пор, как она уехала, а весточки от нее приходили так редко. Душа моя стремилась повидать сыновей ее плоти, продолжение моего семени, сыновей, в которых моя душа могла бы жить дальше и не умереть.
   
Голос старика был тверд, а под его словами перекатывалась беззвучная тень древнего языка.
   
— И был мне ответ. Я получил два часа, чтобы увидеть первого сына по моей линии, родившегося в новой стране и в новое время. Сын дочери дочери моей дочери, нашел ли я тебя среди роскоши города?
   
— Но зачем был нужен этот поиск? Почему бы не свести нас всех вместе?
   
— Потому что в надежде поиска заключена радость, мой сын, — торжественно провозгласил старик, — и обретение исполнено сладости. Мне дали два часа, чтобы я искал, два часа, чтобы я нашел… и вот ты предстал предо мной, тот, кого я не искал при жизни. — Голос его был стар и спокоен. — С тобой все хорошо, сын мой?
   
— Теперь, когда я нашел тебя, со мной все хорошо, — ответил Мартен и опустился на колени. — Благослови меня, отец, чтобы мне было хорошо во все дни моей жизни с девушкой, которую я хочу взять в жены, и с малышами, которые родятся от моего семени и от твоего.
   
Он почувствовал, как на его голову легко опустилась старческая рука, после чего послышался лишь безмолвный шепот.
   
Мартен поднялся.
   
Глаза старика с мольбой вглядывались в его лицо. Мартену показалось, что взгляд их терял резкость.
   
— Теперь я спокойно вернусь к отцам моим, сын мой, — произнес старик, и Мартен остался один в пустом парке.
   
Неожиданно мир качнулся и ожил. Солнце возобновило прерванный бег, подул ветер, и вместе с этим ощущением все скользнуло обратно…
   
В десять часов утра Сэм Мартен выбрался из такси, безуспешно пытаясь нащупать бумажник, в то время как мимо неслись другие машины.
   
Красный грузовик притормозил, потом снова поехал. Белая надпись на его борту извещала:
   
    
"Ф. ЛЕФКОВИЦ И СЫНОВЬЯ,
    
ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ ОДЕЖДОЙ".
   
   
Мартен ее не заметил. Тем не менее, он каким-то образом знал, что все с ним будет хорошо. Знал, как никогда раньше…
   
  
  
   
    
Что это за штука - любовь?
    
   
   
    
     
What Is This Thing Called Love? (1961)
     
Перевод: В. Баканов
    
   
   
   
– Два совершенно разных вида! - настаивал капитан Гарм, пристально рассматривая доставленные на корабль создания. Его оптические органы выдвинулись далеко вперед, обеспечивая максимальную контрастность. 
   
Проведя месяц на планете в тесной шпионской капсуле, Ботакс, наконец, блаженно расслабился. 
   
– Не два вида, - возразил он, - а две формы одного вида. 
   
– Чепуха! Между ними нет никакого сходства. Благодарение Вечности, внешне они не так мерзки, как многие обитатели Вселенной. Разумный размер различимые члены... У них есть речь? 
   
– Да, капитан, - ответил Ботакс, меняя окраску глаз. Мой рапорт описывает все детально. Эти существа создают звуковые волны при помощи горла и рта, - что-то вроде сложного кашля. Я и сам научился. Это очень трудно. 
   
– Так вот отчего у них такие невыразительные глаза. Однако почему вы настаиваете, что они принадлежат к одному виду? Смотрите: у того, что слева, усики длиннее, и само оно меньше и по-другому сложено. В верхней части у него выпирает что-то чего, нет у того, что справа. Они живы? 
   
– Живы, но без сознания, - прошли курс психолечения для подавления страха. Так будет проще изучать их поведение. 
   
– А стоит изучать? Мы и так не укладываемся в сроки, а нам нужно исследовать еще пять миров большего значения, чем этот. Кроме того, трудно поддерживать Временной Стасис, я бы хотел вернуть их и продолжать... 
   
Веретенчатое тело Ботакса даже завибрировало от возмущения. Скошенная трехпалая рука качнулась в отрицательном жесте, а глаза перевели спектр беседы целиком в красный свет. 
   
– Спаси нас Вечность, капитан! Мы стоим перед серьезнейшим кризисом. Эти создания могут оказаться самыми опасными в галактике - именно потому, что у них две формы. 
   
– Не понимаю. 
   
– Капитан, планета уникальна. Она настолько уникальна, что я сам не в состоянии осознать все последствия. Например, почти все виды представлены в двух формах. Если позволите употребить их звуки, то первая меньшая называется "женской" а вторая - "мужской", они то сознают разницу. 
   
Гарм мигнул. 
   
– Какое отвратительное средство связи. 
   
– Чтобы оставить потомство, эти две формы должны сотрудничать. 
   
Капитан с любопытством разглядывавший пленников, резко выпрямился. 
   
– Сотрудничать? Что за чепуха? Самый фундаментальный закон жизни - каждое существо приносит потомство в глубочайшем и сокровенном общении с собой. Что же еще делает жизненные формы жизненными? 
   
– Чтобы одна форма произвела потомство, другая должна участвовать в этом, - упрямо повторил Ботакс. 
   
– Каким образом? 
   
– Очень трудно выяснить. Эта процедура считается у аборигенов интимной. В местной литературе я не мог найти точного и исчерпывающего описания. Но мне удалось вывести кое-какие разумные заключения. 
   
Гарм покачал головой. 
   
– Нелепо. Почкование является священнейшим, самым интимным процессом на десятках тысяч планет. 
   
Как сказал великий фотобард Левуллин: "Во время почкования, во время почкования, в то самое прекрасное мгновение, когда..." 
   
– Капитан, вы не поняли. Это сотрудничество между формами приводит к рекомбинации генов. Таким образом, в каждом поколении осуществляются новые варианты. Они развиваются в тысячи раз быстрее нас! 
   
– Вы хотите сказать, что гены одного индивидуума могут комбинироваться с генами другого? Вы понимаете, насколько это смехотворно с точки зрения физиологии клетки? 
   
– И все же, - нервно произнес Ботакс под тяжелым взглядом капитана, - эволюция ускоряется. Это просто мир разгула видов их здесь миллион с четвертью. 
   
– Двенадцать с четвертью будет ближе к истине. Не стоит принимать на веру то, что написано в туземной литературе. 
   
– Я сам видел в очень маленьком регионе сотни различных видов. Говорю вам, капитан, дайте им время, и они разовьются в расу, способную превзойти нас и править галактикой. 
   
– Докажите, что сотрудничество, о котором вы ведете речь, имеет место, и я рассмотрю ваши предложения. В противном случае я сочту ваши фантазии нелепыми, и мы двинемся дальше. 
   
– Докажу! - Глаза Ботакса засверкали ярким желтым огнем. - Обитатели этого мира уникальны еще и в другом отношении. Они предвидят достижения, которых пока не добились. Вероятно, это следствие их веры в быстрое развитие Я перевел их термин для такой литературы как "научная фантастика". И читал почти исключительно научную фантастику, потому что считаю, что в своих мечтах они ярче выразят себя и свою угрозу нам. И именно из научной фантастики я вывел метод их сотрудничества. 
   
– Как вам это удалось? 
   
– У них есть периодическое издание, которое иногда публикует научную фантастику, полностью посвященную разнообразным аспектам этого сотрудничества. Его название звучит приблизительно так "Плейбой". Там не выражаются абсолютно ясно, что весьма раздражает, но допускаются прозрачные намеки. Очевидно, существо, подбирающее рассказы для издания, только этой темой и интересуется. Отсюда я и знаю, как все происходит. Капитан, после того как на наших глазах появится молодняк, умоляю вас: прикажите развеять эту планету на атомы! 
   
– Ладно, - утомленно согласился капитан Гарм. Приведите их в сознание и делайте свое дело. 
   
Мардж Скидмор неожиданно осознала, где находится. Она отчетливо вспомнила перрон в сгущающихся сумерках; перрон был почти пуст, - один мужчина стоял рядом с ней, другой - в противоположной стороне. Уже слышался шум подходящего поезда. 
   
Затем - вспышка, ощущение, будто тебя выворачивают наизнанку, и полуиллюзорное видение какого-то тонкого существа покрытого слизью, и... 
   
– О боже, - простонала Мардж - я все еще здесь. Она чувствовала слабое отвращение, но не страх и была почти горда, что не чувствует страха. Тут же стоял мужчина - тот самый, что был рядом на платформе. 
   
– Вас они тоже прихватили? - спросила Мардж. - Кого еще? 
   
Чарли Гримвольд попытался поднять руку, чтобы снять шляпу и пригладить волосы, но не сумел пошевельнуть пальцем, что-то мешало, казалось тело стягивает резиновый кокон. Чарли посмотрел на тонколицую женщину - лет за тридцать, отметил он, но довольно привлекательная. В данных обстоятельствах ему хотелось очутиться подальше отсюда, даже общество очаровательной женщины его не утешало. 
   
– Не знаю мадам. Я стоял на платформе. 
   
– Я тоже. 
   
– Потом увидел вспышку и... Это, наверное, марсиане. 
   
Мардж энергично кивнула. 
   
– И я так думаю. Вы боитесь? 
   
– Как ни странно, нет. 
   
– Я тоже не боюсь. Удивительно, правда? О боже, одно из них подходит!.. Если эта тварь коснется меня, я закричу. Посмотрите на его кожу - вся в слизи! Меня тошнит. 
   
Ботакс приблизился и, как можно тщательнее выговаривая слова, произнес: 
   
– Создания! Мы не причиним вам вреда. Мы только попросим показать ваше сотрудничество. 
   
– Э да оно разговаривает! - удивился Чарли. - Что ты имеешь в виду под "сотрудничеством"? 
   
– Оба. Друг с другом, - пояснил Ботакс. 
   
– Вы понимаете, что он хочет сказать? - Чарли вопросительно посмотрел на Мардж. 
   
– Не имею понятия, - надменно бросила она. 
   
– Я имею в виду... - Ботакс употребил короткий термин никогда не попадавшийся ему в литературе, но встречающийся в устной речи как синоним искомой процедуры. 
   
Мардж залилась краской и воскликнула. 
   
– Что?! 
   
Ботакс и капитан Гарм в ужасе заткнули слуховые отверстия и болезненно задрожали. 
   
Мардж яростно и неразборчиво продолжала: 
   
– Какая наглость! Я замужняя женщина. О, если бы мой Эд был здесь... А вы, умник, - она повернулась к Чарли, преодолевая резиновое сопротивление, - кем бы вы ни были, если думаете... 
   
– Мадам, мадам! - взмолился в отчаянии Чарли. - Это не моя идея, клянусь вам! Поверьте, я не такой человек. Я тоже женат. У меня трое детей! Послушайте... 
   
Капитан Гарм был недоволен. 
   
– Что происходит, исследователь Ботакс? Я не намерен слушать эту какофонию. 
   
Ботакс сверкнул багряной краской смущения. 
   
– Видите ли, ритуал весьма сложен. Они обязаны выказывать сперва признаки нерасположения, как я понял для улучшения результата. После этой начальной стадии должны быть удалены кожи. 
   
– Они свежуются?! 
   
– Нет, это у них искусственные кожи, которые снимаются безболезненно. Снятие кожи особенно необходимо для меньшей формы. 
   
– Ну ладно, велите им снять кожи. Честное слово, Ботакс, я не нахожу это приятным... 
   
– Пожалуй, мне не стоит просить меньшую форму удалить кожу. Думаю, нам следует точно придерживаться ритуала. Я прихватил с собой экземпляр издания "Плейбой", здесь кожи удаляются насильственно. Например "...грубо сорвав одежду с ее стройного тела, он ощутил теплую упругость ее груди..." и дальше в том же духе. 
   
– Грудь? - переспросил капитан. - Я не разобрал вашей вспышки. 
   
– Мне пришлось ввести ее для обозначения термина, относящегося к двум выпуклостям в верхней части меньшей формы. 
   
– Понимаю, понимаю. Ну, скажите большему, чтобы он удалил кожу меньшего. Что за отвратительная процедура!.. 
   
Ботакс повернулся к Чарли. 
   
– Сэр, - произнес он, - не будете ли вы так любезны сорвать одежду с ее стройного тела? Я выпущу вас для этой цели. 
   
Глаза Мардж расширились, и она в ярости обернулась к Чарли. 
   
– Не смейте! Не прикасайтесь ко мне, вы слышите сексуальный маньяк! 
   
– Я? - жалобно запричитал Чарли. - Мадам я тут ни при чем! Послушайте, - повернулся он к Ботаксу, у меня трое детей и жена. Узнай она только, что меня подозревают в том, что я срываю, понимаете ли платья, - и мне придется несладко. Вы знаете, что делает моя жена, заметив, что я просто взглянул на какую-нибудь женщину? Она... 
   
– Он все еще не расположен? - нетерпеливо спросил капитан. 
   
– Очевидно, - признал Ботакс. - Непривычная обстановка может продлить данную стадию. Так как я знаю, что вам это было бы неприятно, эту часть ритуала я выполню сам. В космических рассказах часто описывается, как с делом справляются существа из других миров. Например, здесь - он покопался в своих записках, - действует совершенно омерзительное создание! Они не могли себе даже представить таких красавцев как мы. 
   
– Продолжайте, продолжайте! Не тяните время! приказал капитан. 
   
– Да... Вот "Чудовище ринулось к девушке. 3аливаясь слезами и отчаянно крича, она оказалась в объятиях монстра. Когти проскребли по ее трепещущему телу, сдирая юбку лохмотьями". Видите, туземное существо кричит от возбуждения, ощущая удаление покровов. 
   
– Тогда действуйте, Ботакс! Только, пожалуйста, не допускайте визгов. Я весь дрожу от этих звуковых волн. 
   
Ботакс вежливо обратился к Мардж: 
   
– Если вы не возражаете... 
   
Мардж скверно выругалась. 
   
– Не прикасайся! Не прикасайся мерзкая тварь! Ты испачкаешь мне платье! А оно стоит двадцать четыре доллара. Отойди чудовище! - Она отчаянно пыталась защититься от непрошеных рук. - Ладно, я сама сниму его. 
   
Мардж потянула молнию и бросила гордый взгляд на Чарли. 
   
– Не смейте глядеть! 
   
Чарли пожал плечами и закрыл глаза. Мардж сняла платье. 
   
– Ну, хорошо? Вы довольны? 
   
Капитан Гарм недоуменно постукивал пальцами по столу. 
   
– Это и есть грудь? А почему другое создание отвернуло голову? 
   
– Нерасположение. Нерасположение! - уверенно заявил Ботакс. - Кроме того, нужно удалить и другие кожи. Обнаженную грудь постоянно описывают в виде шаров цвета слоновой кости. Вот у меня здесь рисунки из этих фантастических рассказов. 
   
Капитан задумчиво переводил взгляд с иллюстрации на Мардж и обратно. 
   
– Что такое "слоновая кость"? 
   
– Вещество, из которого состоят клыки одного большого животного. 
   
– Ага! - Капитан Гарм залился зеленым светом удовольствия. - Теперь все ясно. Меньшая форма принадлежит к воинственной секте, а выпуклости являются оружием, которым она сокрушает врага! 
   
– Нет-нет, они, как я понимаю, мягкие. 
   
Маленькая коричневая рука Ботакса скользнула в направлении объекта разговора; Мардж взвизгнула и отпрянула. 
   
– Какое же тогда у них назначение? 
   
– Мне кажется, - произнес Ботакс с некоторым сомнением, - что они используются для кормления молоди. 
   
– Молодняк их съедает?! - воскликнул ошеломленный капитан. 
   
– Не совсем так. Эти объекты выделяют жидкость, потребляемую молодью. 
   
Капитан страдальчески закрыл голову всеми тремя руками. 
   
– Трехрукое, скользкое, пучеглазое чудовище, - сказала Мардж. 
   
– Верно, - согласился Чарли. 
   
– Ладно, ладно, бесстыдник. Побольше следите за своими глазами! 
   
– Поверьте, я стараюсь не смотреть... 
   
Ботакс вновь приблизился. 
   
– Мадам, не могли бы вы снять все остальное? 
   
Мардж сжалась. 
   
– Никогда! 
   
– В таком случае это сделаю, я если позволите. 
   
– Не прикасайтесь! О боже, боже... Хорошо сама сниму. 
   
Делая то, что обещала, Мардж бормотала себе под нос и бросала в сторону Чарли гневные взгляды. 
   
– Ничего не происходит, - заметил капитан в глубоком разочаровании. - Это, должно быть, бракованный экземпляр. 
   
Ботакс принял реплику на свой счет. 
   
– Сэр! 
   
– Но грудь этого создания вовсе не похожа на шары, кроме того, она почти бесцветна. 
   
– Ерунда, - возразил Ботакс. - Надо считаться с возможностью естественных отклонений. Впрочем, мы спросим у самого существа. - Он повернулся к Мардж. - Мадам, с вашей грудью все в порядке? 
   
Глаза Мардж широко раскрылись, и некоторое время она не могла даже дышать. 
   
– Вот уж, - наконец проговорила она. - Может, я и не Джина Лоллобриджида и не Анита Экберг, но у меня все в порядке, благодарю вас... О-о, если бы Эд был здесь! - Она повернулась к Чарли. - Эй, скажите этому пучеглазому чудовищу, что я вполне развита! 
   
– Э-э, - осмелился заметить Чарли. - Вы забываете, что я не смотрю. 
   
– О да, вы уж не смотрите. Такие типы только и знают, что похотливо глазеть на женщин. Можете чуть-чуть взглянуть, но не больше, если в вас есть хоть что-то от джентльмена, чему я, разумеется, не верю. 
   
– Ну, - промолвил Чарли, - я не хотел бы оказаться замешанным в таком деликатном деле, но полагаю, что у вас все в норме. 
   
– Полагаете?! Вы что, слепой? К вашему сведению, я однажды была претенденткой на звание Мисс Бруклин, и если проигрывала, так это - линия талии, а не.. 
   
– Конечно, конечно... Грудь восхитительна, честно. Чарли энергично кивнул Ботаксу. - В полном порядке. Я не специалист, вы понимаете, но по мне она хороша. 
   
Мардж успокоилась. 
   
Ботакс почувствовал прилив сил. 
   
– Большая форма проявляет интерес, капитан. Стимул работает. Теперь - последняя стадия. 
   
– В чем она заключается? 
   
– Сущность ее состоит в том, что аппарат речи и поглощения пищи одного существа накладывается на аналогичный аппарат другого. Позвольте мне для этого процесса ввести такую вспышку: "поцелуй". 
   
– Меня тошнит от этой мерзости... - простонал капитан. 
   
– Это кульминация. Во всех историях после того, как кожи удалены, формы обхватывают друг друга конечностями и предаются горячим поцелуям. Вот один пример, взятый наугад. "Он схватил девушку и жадно приник к ее пылающим губам". 
   
– Может быть, одно существо пожирает другое? предположил капитан. 
   
– Ничего подобного,- нетерпеливо возразил Ботакс, - Это жгучие поцелуи. 
   
– Жгучие? Происходит сгорание? 
   
– Очевидно, нет. Тут, вероятно, подчеркивается факт повышения температуры. Чем выше температура, тем успешнее, надо полагать, происходит производство молоди. Без этой ступени потомство получить невозможно. Это и есть сотрудничество, о котором я говорил. 
   
– И все? 
   
– Все, - подтвердил Ботакс. - Ни в одном из рассказов, даже в тех, что печатаются в "Плейбое", я не нашел описания какой-либо дальнейшей активности, связанной с детопроизводством. Иногда описание поцелуев завершают серией точек, но, я полагаю, что это обозначает просто большее число поцелуев. Один поцелуй на каждую точку, когда хотят произвести целое множество молоди. 
   
– Только одного, пожалуйста, и немедленно. 
   
– Разумеется, капитан. 
   
Ботакс торжественно произнес. 
   
– Сэр, поцелуйте, пожалуйста, леди. 
   
– Послушайте, я не могу двинуться, - сказал Чарли. 
   
– Конечно, я освобожу вас. 
   
– Леди это может не понравиться. 
   
– Уж будьте уверены, мне это не понравится! Держитесь от меня подальше! - прошипела Мардж. 
   
– Мадам, может, не стоит их сердить? Мы можем.., ну... только сделать вид. 
   
Она колебалась, сознавая справедливость опасения. 
   
– Ну, ладно. Но чтоб без всяких штучек! Я не привыкла целоваться с каждым встречным! 
   
– Разумеется, мадам. Уверяю вас, это не моя затея. 
   
Мардж сердито бормотала. 
   
– Гадкие чудовища! Ишь... 
   
Чарли приблизился, смущенно положил руки на голые плечи Мардж, и их губы встретились. 
   
Капитан Гарм раздраженно вспыхнул: 
   
– Я не чувствую повышения температуры. 
   
Его тепловоспринимающие усики полностью распрямились и дрожали на голове. 
   
– Я тоже - растерянно признался Ботакс. - Но мы все делали в точности как написано в - этих историях. 
   
Пожалуй, его конечности должны быть более распростертыми. О, вот так... Смотрите, действует! 
   
Почти случайно рука Чарли скользнула вдоль мягкого обнаженного торса Мардж. На миг она, казалось, приникла к нему, затем внезапно отдернулась. 
   
– Отпустите! - прошипела Мардж. Неожиданно она сжала зубы, и Чарли с диким криком отскочил в сторону, зализывая кровоточащую нижнюю губу. 
   
– За что, мадам? - воскликнул он жалобно. 
   
– Мы договорились только делать вид. Что вы на меня уставились? Господи, ну и в компанию я попала! 
   
Капитан Гарм быстро засиял голубым и желтым. 
   
– Все закончено? Сколько теперь нужно ждать? 
   
– Мне кажется, это происходит сразу. Сами знаете, когда вы почкуетесь - вы почкуетесь. 
   
– Да? После всего того, что я здесь видел, не думаю, что когда-нибудь смогу почковаться. Пожалуйста, заканчивайте побыстрее. 
   
– Один момент, капитан. 
   
Однако время шло, и сияние капитана медленно становилось мрачно-оранжевым, а Ботакс почти угас. Наконец Ботакс спросил: 
   
– Простите, мадам, когда вы будете почковаться? 
   
– Когда я буду что? 
   
– Производить потомство. 
   
– У меня уже есть ребенок. 
   
– Я имею в виду производить потомство сейчас. 
   
– Но я еще не готова для другого ребенка. 
   
– Что, что? - потребовал капитан. - Что она говорит? 
   
– Кажется, - слабо произнес Ботакс, - пока она не намерена иметь маленького. 
   
Капитан яростно вспыхнул всеми цветами радуги. 
   
– Вы знаете, что я думаю, Исследователь? Я думаю, что у вас больное извращенное мышление. С этими существами ничего не происходит. Между ними нет никакого сотрудничества, и не появляется никакая молодь. Я думаю, что это два разных вида, а вы валяете со мной дурака! 
   
– Но капитан, - начал Ботакс. 
   
– Молчать! - рявкнул Гарм. - Не спорьте со мной. С меня достаточно. Вы домогались личной славы и наград, и я позабочусь, чтобы вы их не получили. Немедленно избавьтесь от этих созданий! Отдайте им их кожи и верните на то место, откуда взяли. Все расходы, связанные с поддержанием Временного Стасиса будут вычтены из вашей зарплаты. 
   
– Но капитан... 
   
– Это приказ! - Гарм метнул на Ботакса испепеляющий взгляд. Один вид, две формы, груди, поцелуи, сотрудничество. Вы болван, Исследователь, извращенное и больное - да-да- больное существо! Дрожа всеми членами, Ботакс стал настраивать приборы. 
   
Они стояли на пустынном перроне, дико озираясь по сторонам. Сгущались сумерки, и подходящий поезд давал знать о себе приближающимся гулом. 
   
– Неужели все это на самом деле было? - неожиданно спросила Мардж. 
   
Чарли кивнул. 
   
– Отчетливо помню. 
   
– Нам никто не поверит. 
   
– Послушайте, я сожалею, что вы были поставлены в неловкое положение. Это не моя вина. 
   
– Конечно, понимаю. 
   
Мардж, потупившись, изучала деревянную платформу под ногами. Поезд приближался. 
   
– Э-э... Вы вовсе не были плохи. То есть вы были изумительны, только я не решался вам сказать. 
   
– Может, не откажетесь выпить со мной чашечку кофе для успокоения? Моя жена ее пока нет. 
   
– Правда?! И Эд уехал за город на уик-энд, так что меня ждет пустая квартира. Наш мальчик у моей мамы, - пояснила Мардж. 
   
Поезд подъехал, но они уже шли по улице. В баре они позволили себе чуть-чуть выпить, а потом Чарли не мог отпустить ее одну в темноте и, естественно, проводил домой. Конечно, Мардж была обязана пригласить его зайти. 
   
Тем временем в космическом корабле несчастный Ботакс предпринимал последнюю попытку доказать свою правоту. Пока Гарм готовил корабль к отлету, Ботакс торопливо установил узколучевой видеоэкран. Он сфокусировал луч на Чарли и 
   
Мардж в ее квартире. Усики Ботаса напряглись, а глаза засияли переливчатым светом. 
   
– Капитан Гарм! Капитан! Посмотрите, что они сейчас делают! 
   
Но в это мгновение корабль вышел из Временного Стасиса.
   
  
  
   
    
Машина - победитель
    
   
   
    
     
The Machine that Won the War (1961)
     
Перевод: В. Баканов
    
   
   
   
Даже в безмолвных коридорах Мультивака царил праздничный дух. 
   
Тишина и покой уже сами по себе говорили о многом. Впервые за последние несколько лет не мельтешили в лабиринтах взмыленные техники, не мигали лампочки, иссякли потоки входной и выходной информации. 
   
Разумеется, так долго не продлится - этого не позволят нужды мирной жизни. И все же день, может быть, неделю даже Мультивак будет праздновать победу и отдыхать. 
   
Ламар Свифт снял военную фуражку и, устремив взгляд в пустой коридор гигантского компьютера, тяжело опустился на стул. Форма, к которой он так и не смог привыкнуть, топорщилась на нем тяжелыми уродливыми складками. 
   
– Даже представить себе трудно, что война с суперпотоком окончена. Я до сих пор не могу спокойно смотреть на небо, - сказал он. - Как же мне надоело это военное положение! 
   
Оба спутника директора-распорядителя Солнечной Федерации были моложе Свифта, менее седые и уставшие. 
   
– Подумать только! - воскликнул Джон Гендерсон. - Какой же дьявольски хитрый был этот суперпоток. Мало того, что он бомбардировал нас неизвестно откуда возникающими метеоритами, - он еще и проглатывал наши зонды-разведчики. Теперь-то все мы наконец сможем как следует отоспаться. 
   
– Это все Мультивак, - сказал Свифт, бросив взгляд на невозмутимого Яблонского, который в течение войны был Главным Интерпретатором решений машинного оракула. 
   
Яблонский пожал плечами и машинально потянулся за сигаретой, но передумал. Ему одному разрешалось курить в подземных туннелях Мультивака, но он старался не пользоваться этой привилегией. 
   
– Да, так говорят. - Его толстый большой палец неторопливо показал вверх. 
   
– Ревнуешь, Макс? 
   
– К спасителю человечества? - Яблонский снисходительно улыбнулся. Отчего же? Пускай себе превозносят Мультивак - ведь эта машина выиграла войну. 
   
...Пока весь мир сходил с ума от радости во время короткого перерыва между ужасами метеоритной бомбардировки и трудностями восстановления, они, не сговариваясь, собрались в этом единственно спокойном месте. 
   
Нет, думал Гендерсон, груз слишком тяжел. Теперь, когда война с метеоритами закончена, надо избавиться от него, и немедля! 
   
– Мультивак не имеет никакого отношения к победе. Это обычная машина. 
   
– Большая, - поправил Свифт. 
   
– Обычная большая машина. Ничем не лучше тех, что поставляют вводимую в нее информацию. 
   
Он на миг запнулся, сам испугавшись своих слов. 
   
Яблонский пристально посмотрел на него; толстые пальцы снова потянулись к карману, но вернулись на место. 
   
– Тебе лучше знать - ты кодировал информацию. Или ты просто напрашиваешься на похвалу? 
   
– Нет, - возмущенно сказал Гендерсон. - Какая к черту похвала?! Ведь какие данные я вводил в Мультивак! Полученные из сотен второстепенных машин на Земле, на Луне, на Марсе, даже на Титане. Причем эти постоянно запаздывающие данные о Титана всегда казались мне подозрительными. 
   
– Это кого угодно выведет из себя, - мягко произнес Свифт. Гендерсон покачал головой. 
   
– Все не так просто. Когда я восемь лет назад заменил Лепона на посту Главного Программиста, суперпоток казался пустяком. Тогда мы еще не дошли до той стадии, когда производимые им пространственные деформации могли бесследно поглотить планету. А вот потом, когда начались настоящие трудности... Вы же ничего не знаете! 
   
– Допустим, - согласился Свифт. - Расскажи нам. Все равно мы победили. 
   
– Да... - Гендерсон мотнул головой. - Так вот, вся получаемая информация была бессмысленной. 
   
– Бессмысленной? В буквальном смысле слова? - переспросил Яблонский. 
   
– Именно. Ведь вы даже отдаленно не представляли себе истинного положения вещей. Ни ты Макс, ни вы, Директор. Покидая Мультивак по вызовам руководства, вы были совершенно но в курсе происходящих здесь событий. 
   
– Я догадывался об этом, - заметил Свифт. 
   
– Вам известно, - продолжал Гендерсон, - до какой степени данные о наших аннигиляционных установках, зондах-разведчиках, энергетических ресурсах стали ненадежными ко второй половине этой войны? Ведь все эти политиканы и военные только и думали что о своей шкуре, как бы не потерять теплые места. И, что бы там ни выдавали машины, цифры неизменно подправлялись: плохое затушевывалось, выпячивались успехи. Я пытался бороться с этим, но безуспешно. 
   
– Представляю, - тихо произнес Свифт. 
   
На этот раз Яблонский закурил. 
   
– И все же ты обеспечивал Мультивак информацией, ничего не говоря нам о мере ее ненадежности. 
   
– А как я мог сказать? - яростно спросил Гендерсон. - Все наши надежды были связаны с Мультиваком, это было единственное, чем мы располагали в борьбе с суперпотоком. Только это поддерживало наши силы и веру в победу!.. "Мультивак предвидит любой маневр суперпотока"... передразнил он. - Великий космос, да когда он проглотил наш зонд-разведчик, мы даже не могли сообщить об этом широкой публике! 
   
– Верно, - согласился Свифт. 
   
– Так что же вы могли сделать, скажи я вам, что сведения ненадежны? Отказались бы поверить и сместили бы меня. Этого я допустить не мог. 
   
– И что ты сделал? - спросил Яблонский. 
   
– Что ж, мы победили, и я могу рассказать. Я корректировал информацию. 
   
– Как? 
   
– Совершенно интуитивно. Я правил ее до тех пор, пока она не становилась, на мой взгляд, вполне реальной. Сперва я едва осмеливался на это, лишь изредка подправляя очевидные искажения. Когда небо не обрушилось на меня, я осмелел. В конце концов, я просто сам выдумывал все необходимые сведения и даже использовал Мультивак для составления подобных отчетов, которые потом вводил в него. 
   
Яблонский неожиданно улыбнулся, блеснув темными глазами. 
   
– Три раза мне докладывали о незарегистрированном использовании Мультивака, и я закрывал на это глаза. Ведь все, что касалось гигантской машины, в те дни не имело никакого значения. 
   
– То есть как? - опешил Гендерсон. 
   
– Да-да. Я молчал по той же причине, что и ты, Джон. Вообще - с чего вы взяли, что Мультивак был исправен? 
   
– Как, он не был исправен? - спросил Свифт. 
   
– Правильнее сказать, был не совсем исправен. Просто на него нельзя было положиться. В конце концов, где находились мои техники в последние годы? Обслуживали компьютеры на тысячах всевозможных космических объектов. Для меня они пропали! Остались зеленые юнцы и безбожно отставшие ветераны. Кроме того, я не мог доверять компонентам, поставляемым "Криогеникс", - у них с персоналом обстояло еще хуже. Так что, насколько верной была вводимая в Мультивак информация, значения не имело. Результаты были ненадежны. Вот что я знал. 
   
– И как ты поступил? - спросил Гендерсон. 
   
– Как и ты. Я интуитивно корректировал результаты - вот как машина выиграла войну. 
   
Свифт откинулся на стуле и вытянул перед собой длинные ноги. 
   
– Вот так открытия... Выходит, в принятии решений я руководствовался выводами, сделанными человеком, на основании человеком же отобранной информации? 
   
– Похоже, что так, - подтвердил Яблонский. 
   
– Значит, я был прав, не обращая никакого внимания на советы машины... 
   
– Как?! - Яблонский, несмотря на только что сделанное признание, выглядел оскорбленным. 
   
– Да. Мультивак, предположим, говорил: метеорит появится здесь, а не там; поступайте вот так; ждите, ничего не предпринимайте. Но я не был уверен в верности выводов. Слишком велика ответственность за такие решения, и даже Мультивак не мог снять ее тяжести. Но, значит, я был прав, и я испытываю сейчас громадное облегчение. 
   
Объединенные взаимной откровенностью, они отбросили титулы. Яблонский прямо спросил: 
   
– И что ты сделал тогда, Ламар? Ведь ты все-таки принимал решения. Каким образом? 
   
– Вообще-то, мне кажется, нам пора возвращаться, но у нас еще есть несколько минут. Я использовал компьютер, Макс, но гораздо более древний, чем Мультивак. 
   
Он полез в карман и вместе с пачкой сигарет достал пригоршню мелочи, старых монет, бывших в обращении еще до того, как нехватка металла породила новую кредитную систему, связанную с вычислительным комплексом. 
   
Свифт робко улыбнулся. 
   
– Старику трудно отвыкнуть от привычек молодости. 
   
Он сунул сигарету в рот и одну за другой опустил монеты в карман. 
   
Последнюю Свифт зажал в пальцах, слепо глядя сквозь нее. 
   
– Мультивак не первое устройство, друзья, и не самое известное, и не самое эффективное из тех, что могут снять тяжесть решения с плеч человека. Да, Джон, войну с суперпотоком выиграла машина. Очень простая; та, к чьей помощи я прибегал в особо сложных случаях. 
   
Со слабой улыбкой он подбросил монету. Сверкнув в воздухе, она упала на протянутую ладонь. 
   
– Орел или решка, джентльмены?
   
  
  
   
    
Мой сын — физик
    
   
   
    
     
My Son, the Physicist (1962)
     
Перевод: Н. Галь
    
   
   
   
Ее волосы были нежнейшего светло-зеленого цвета — уж такого скромного, такого старомодного! Сразу видно было, что с краской она обращается осторожно: так красились лет тридцать назад, когда еще не вошли в моду полосы и пунктир.
   
Да и весь облик этой уже очень немолодой женщины, ее ласковая улыбка, ясный кроткий взгляд — все дышало безмятежным спокойствием.
   
И от этого суматоха, царившая в огромном правительственном здании, вдруг стала казаться дикой и нелепой.
   
Какая-то девушка чуть не бегом промчалась мимо, обернулась и с изумлением уставилась на странную посетительницу:
   
— Как вы сюда попали?
   
Та улыбнулась.
   
— Я иду к сыну, он физик.
   
— К сыну?..
   
— Вообще-то он инженер по связи. Главный физик Джерард Кремона.
   
— Доктор Кремона? Но он сейчас… а у вас есть пропуск?
   
— Вот, пожалуйста. Я его мать.
   
— Право, не знаю, миссис Кремона. У меня ни минуты… Кабинет дальше по коридору. Вам всякий покажет.
   
И она умчалась.
   
Миссис Кремона медленно покачала головой. Видно, у них тут какие-то неприятности. Будем надеяться, что с Джерардом ничего не случилось.
   
Далеко впереди послышались голоса, и она просияла: голос сына!
   
Она вошла в кабинет и сказала:
   
— Здравствуй, Джерард.
   
Джерард — рослый, крупный, в густых волосах чуть проглядывает седина: он их не красит. Говорит — некогда, он слишком занят. Таким сыном можно гордиться, она всегда им любовалась.
   
Сейчас он обстоятельно что-то объясняет человеку в военном мундире. Кто его разберет, в каком чине этот военный, но уж наверно Джерард сумеет поставить на своем.
   
Джерард поднял голову.
   
— Что вам угодно?.. Мама, ты?! Что ты здесь делаешь?
   
— Пришла тебя навестить.
   
— Разве сегодня четверг? Ох, я совсем забыл! Посиди, мама, после поговорим. Садись где хочешь. Где хочешь… Послушайте, генерал…
   
Генерал Райнер оглянулся через плечо, рывком заложил руки за спину.
   
— Это ваша матушка?
   
— Да.
   
— Надо ли ей здесь присутствовать?
   
— Сейчас не надо бы, но я за нее ручаюсь. Она даже термометром не пользуется, а в этом уж вовсе ничего не разберет. Так вот, генерал. Они на Плутоне. Понимаете? Наверняка. Эти радиосигналы никак не могут быть естественного происхождения, значит, их подают люди, люди с Земли. Вы должны с этим согласиться. Очевидно, одна из экспедиций, которые мы отправили за пояс астероидов, все-таки оказалась успешной. Они достигли Плутона.
   
— Ну да, ваши доводы мне понятны, но разве это возможно? Люди отправлены в полет четыре года назад, а всех припасов им могло хватить от силы на год, так я понимаю? Ракета была запущена к Ганимеду, а пролетела до Плутона — это в восемь раз дальше.
   
— Вот именно. И мы должны узнать, как и почему это произошло. Может быть… может быть, они получили помощь.
   
— Какую? Откуда?
   
На миг Кремона стиснул зубы, словно набираясь терпения.
   
— Генерал, — сказал он, — конечно, это ересь, а все же — вдруг тут замешаны не земляне? Жители другой планеты? Мы должны это выяснить. Неизвестно, сколько времени удастся поддерживать связь.
   
По хмурому лицу генерала скользнуло что-то вроде улыбки.
   
— Вы думаете, они сбежали из-под стражи и их того и гляди снова схватят?
   
— Возможно. Возможно. Нам надо точно узнать, что происходит — может быть, от этого зависит будущее человечества. И узнать не откладывая.
   
— Ладно. Чего же вы хотите?
   
— Нам немедленно нужен Мультивак военного ведомства. Отложите все задачи, которые он для вас решает, и запрограммируйте нашу основную семантическую задачу. Освободите инженеров связи, всех до единого, от другой работы и отдайте в наше распоряжение.
   
— Причем тут это? Не понимаю!
   
Неожиданно раздался кроткий голос:
   
— Не хотите ли фруктов, генерал? Вот апельсины.
   
— Мама! Прошу тебя, подожди! — взмолился Кремона. — Все очень просто, генерал. Сейчас от нас до Плутона чуть меньше четырех миллиардов миль. Если даже радиоволны распространяются со скоростью света, то они покроют это расстояние за шесть часов. Допустим, мы что-то сказали, — ответа надо ждать двенадцать часов. Допустим, они что-то сказали, а мы не расслышали, переспросили, и они повторяют ответ — вот и ухнули сутки!
   
— А нельзя это как-нибудь ускорить? — спросил генерал.
   
— Конечно нет. Это основной закон связи. Скорость света — предел, никакую информацию нельзя передать быстрее. Наш с вами разговор здесь отнимет часы, а на то, чтобы провести его с Плутоном, ушли бы месяцы.
   
— Так, понимаю. И вы в самом деле думаете, что тут замешаны жители другой планеты?
   
— Да. Честно говоря, со мной тут далеко не все согласны. И все-таки мы из кожи вон лезем — стараемся разработать какой-то способ наиболее емких сообщений. Надо передавать возможно больше бит информации в секунду и молить господа бога, чтобы удалось втиснуть все, что надо, пока не потеряна связь. Вот для этого мне и нужен электронный мозг и ваши люди. Нужна какая-то стратегия, при которой можно передать те же сообщения меньшим количеством сигналов. Если увеличить емкость хотя бы на десять процентов, мы, пожалуй, выиграем целую неделю.
   
И опять их прервал кроткий голос:
   
— Что такое, Джерард? Вам нужно провести какую-то беседу?
   
— Мама! Прошу тебя!
   
— Но ты берешься за дело не с того конца. Уверяю тебя.
   
— Мама! — в голосе Кремоны послышалось отчаяние.
   
— Ну-ну, хорошо. Но если ты собираешься что-то сказать, а потом двенадцать часов ждать ответа, это очень глупо. И совсем не нужно.
   
Генерал нетерпеливо фыркнул.
   
— Доктор Кремона, может быть, обратимся за консультацией к…
   
— Одну минуту, генерал. Что ты хотела сказать, мама?
   
— Пока вы ждете ответа, все равно ведите передачу дальше, — очень серьезно посоветовала миссис Кремона. — И им тоже велите так делать. Говорите не переставая, и они пускай говорят не переставая. И пускай у вас кто-нибудь все время слушает, и у них тоже. Если кто-то скажет что-нибудь такое, на что нужен ответ, можно его вставить, но скорей всего вы, и не спрашивая, услышите все, что надо.
   
Мужчины ошеломленно смотрели на нее.
   
— Ну, конечно! — прошептал Кремона. — Непрерывный разговор. Сдвинутый по фазе на двенадцать часов, только и всего… Сейчас же и начнем!
   
Он решительно вышел из комнаты, чуть ли не силком таща за собой генерала, но тотчас вернулся.
   
— Мама, — сказал он, — ты извини, это, наверно, отнимет несколько часов. Я пришлю кого-нибудь из девушек, они с тобой побеседуют. Или приляг, вздремни, если хочешь.
   
— Обо мне не беспокойся, Джерард, — сказала миссис Кремона.
   
— Но как ты до этого додумалась, мама? Почему ты это предложила?
   
— Так ведь это известно всем женщинам, Джерард. Когда две женщины разговаривают — все равно, по видеофону, по страторадио или просто с глазу на глаз, — они прекрасно понимают: чтобы передать любую новость, надо просто говорить не переставая. В этом весь секрет.
   
Кремона попытался улыбнуться. Потом нижняя губа у него задрожала, он круто повернулся и вышел.
   
Миссис Кремона с нежностью посмотрела ему вслед. Хороший у нее сын. Такой большой, взрослый, такой видный физик, а все-таки не забывает, что мальчик всегда должен слушаться матери.
   
  
  
   
    
Глазам дано не только видеть
    
   
   
    
     
Eyes Do More Than See (1965)
     
Перевод: В. Мисюченко
    
   
   
   
    
У меня есть правило, которое я громко повторяю при каждом удобном случае. Правило состоит в том, что я ничего не пишу, пока меня об этом не попросят. Звучит оно весьма надменно и сурово, но на самом деле это брехня. На самом-то деле я ничуть не сомневаюсь, что различным журналам фантастики и некоторым моим издателям постоянно требуется материал, поэтому для них я пишу свободно, когда мне хочется. Зато всем остальным меня приходится просить особо. 
    
В 1946 году "Плейбой" наконец обратился ко мне с просьбой написать для них рассказ. Они прислали мне нечеткую фотографию глиняной головы без ушей, причем на лице вместо глаз и прочего были присобачены заглавные буквы, и пожелали, чтобы я написал рассказ на основе этой фотографии. Такое же задание получили и два других писателя, и все три рассказа предполагалось опубликовать одновременно. 
    
Вызов был интересным, я поддался искушению и написал "Глазам дано не только видеть". 
    
Если вы, прочитав предыдущие предисловия в этой книге, пришли к выводу, что моя писательская карьера после "Прихода ночи" была одним непрерывным успехом что для меня написать - то же, что и продать; что если другой писатель покажет мне письмо с отказом, то я не пойму, что это такое - успокойтесь, это не так. 
    
"Глазам дано не только видеть" был отвергнут весьма энергично. Рукопись швырнули в Чикаго, она влетела мне в окно, шарахнулась о стенку и, дрожа, упала на пол. (Так мне, по крайней мере, показалось.) Два других рассказа "Плейбой" принял, а вместо меня нашли кого-то другого, и тот быстренько написал третий, который тоже был принят. 
    
К счастью, я профессионал с завидной непрошибаемостью, и подобные неудачи меня не волнуют. Глядя на меня никто бы и не догадался, что отказ меня хоть как-то задел... правда, я позволил себе испустить пару коротких, но яростных воплей. 
    
Я связался с "Плейбоем" и убедился, что права на рассказ принадлежат мне, и я могу делать с ним что угодно, хоть он и был написан по присланной ими фотографии. 
    
Затем я послал рассказ в "Fantasy and Science Fiction", пояснив (я всегда так поступаю в подобных случаях), что это отказ, и пересказав всю предысторию его написания. Тем не менее его приняли. 
    
К счастью, "FSF" работает достаточно быстро, а "Плейбой" - до отвращения медленно. В результате "Глазам дано не только видеть" появился в "FSF" на полтора года раньше, чем в "Плейбое" опубликовали ту триаду рассказов. Я долго выжидал, надеясь, что "Плейбой" начнет получать возмущенные письма читателей с жалобами на то, что сюжеты в триаде украдены из рассказа Азимова. У меня даже появилось искушение самому написать такое письмо и подписать его вымышленным именем (но я передумал). 
    
Взамен я утешился мыслью о том, что за время пока "Плейбой" раскачался на публикацию своей триады, мой рассказик не только издали, но и дважды перепечатали в антологиях, а теперь включили в состав третьей. (А этот сборник станет его четвертой публикацией. И как вам это нравится, мистер Хефнер?) 
   
   
   
После сотен миллиардов лет он вдруг вообразил себя Амисом. Не комбинацией волн фиксированной длины, что все это время в целой Вселенной была эквивалентом Амиса, а звучанием имени. В память осторожно, несмело закрадывалось воспоминание о колебаниях звука, давно им не слышанного и больше ему не слышного. 
   
Новое, увлечение вызволило из глубины памяти еще множество вещей, таких же древних-предревних, чей возраст измерялся эрами, эпохами, вечностью. Амис выровнял энерговихрь, сгусток своей индивидуальности в безбрежной всеобщности, и его силовые линии пролегли меж звезд. 
   
От Брок пришел ответный сигнал. 
   
Конечно, решил Амис, Брок нужно сообщить. И почувствовал слегка трепещущий нежный энергоимпульс Брок: 
   
– Амис, ты идешь? 
   
– Конечно, иду. 
   
– И в состоянии будешь участвовать? 
   
– Да! - Силовые линии Амиса пронизала дрожь волнения. - Абсолютно точно. Я придумал совершенно новый вид искусства. Что-то в самом деле невероятное. 
   
– Зачем ты впустую тратишь энергию? Неужели ты думаешь, что после двухсот миллиардов лет можно изобрести нечто новое? 
   
На какой-то миг импульс Брок вышел из фазы, и связь пропала: Амису пришлось спешно корректировать свои силовые линии. Он отдался течению других мыслей, созерцая стремительное движение опушенных звездами галактик по бархату небытия, и, охватив сознанием межгалактическое пространство, ощущал биение силовых линий в бесконечном множестве проявлений энергожизни. 
   
Амис воззвал: 
   
– Брок, прошу, впитай мои мысли. Не экранируйся. Я хочу использовать Материю. Представляешь: Симфония Материи! Что толку биться над Энергией? Согласен, в Энергии нет ничего нового - откуда в ней новому быть?! Но разве это не указывает на то, что следует взяться за Материю? 
   
– Материя! - В энергоколебаниях Брок возникли волны отвращения. 
   
– Почему бы и нет? - возразил он. - Мы сами когда-то были материей... Кажется, триллион лет тому назад! Так почему бы посредством Материи не создавать фигуры, или абстрактные формы, или... слушай, Брок... почему бы не воплотить в Материи - имитационно, конечно - нас самих, какими мы были когда-то? 
   
– Не помню я, как это было. И никто не помнит, - отвечала Брок. 
   
– Я помню! - горячо возразил Амис. - Я думаю только об этом, ни о чем кроме, и уже начинаю припоминать. Брок, позволь, я тебе покажу. Если я прав, если так и было - скажи. Прошу тебя, скажи! 
   
– Нет. Все это мерзко и глупо. 
   
– Брок, прошу, позволь мне попробовать. Мы же старые друзья, с самого начала... мы же вместе стали излучать энергию... с того самого мгновения, как сделались теми, кто мы есть. Брок, пожалуйста! 
   
– Хорошо. Только быстро. 
   
Такого возбуждения в собственных силовых линиях Амис не ощущал уже... сколько? Если его попытка удастся, у него достанет сил использовать Материю перед ассамблеей энергосущностей, уже который век, которую эпоху столь безотрадно ждущих чего-либо нового. 
   
Материю разметало меж галактик, но Амис, отбирая все атомные крохи с каждого кубического светового года, собрал ее, сбил ком в пластичную массу и придал ему форму сужающегося книзу яйца-овоида. 
   
– Брок, неужели ты не помнишь? - осторожно спросил он. - Разве это ни на что не похоже? 
   
Вихрь Брок судорожно вибрировал в фазе. 
   
– Не заставляй меня вспоминать. Я не хочу. 
   
– Это было головой. Ее называли: голова. Мне это помнится настолько отчетливо, что так и подмывает произнести. Я имею в виду звуками. - Амис подождал, потом попросил: - Взгляни. 
   
У овоида в верхней части появилось: "ГОЛОВА". 
   
– Что это? - У Брок, казалось, затеплился интерес. 
   
– Слово, обозначающее голову. Символ звукового выражения слова. Брок, ну скажи, что ты вспомнила! 
   
– Вот тут, посредине, кажется, что-то было, - донеслись неуверенные мысли Брок. 
   
Образовалась вертикальная выпуклость. 
   
Амис воскликнул: