1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Хватит командовать, женщина. Захочу — так умру, тебя не спрошу.
— Выходит, ты трус?
Это слово потрясло его. Он, Джейме Ланнистер, рыцарь Королевской Гвардии, Цареубийца. Трусом его еще никто не называл. Как угодно: клятвопреступником, лжецом, убийцей, жестоким, бессердечным, вероломным, но не трусом.
— А что мне еще остается? — спросил он.
— Жить. Бороться. Мстить. — Бриенна произнесла это слишком громко. Рорж пришел, надавал ей пинков и велел держать язык за зубами, если она хочет его сохранить.
Бриенна старалась не стонать, а Джейме думал: «Трус? Неужели? Они отрубили мне правую руку — значит, я весь заключался в ней? Боги, неужели это правда?»
Женщина права. Нельзя ему умирать. Серсея ждет его, нуждается в нем. И Тирион, его младший брат, любящий его непонятно за что. И враги тоже ждут: Молодой Волк, побивший его в Шепчущем лесу, Эдмар Талли, державший его в темнице закованным в цепи, и эта сволочь, Бравые Ребята.
Наутро он заставил себя поесть. Ему давали дробленый овес, лошадиную еду, но он съел все подчистую, и вечером тоже. «Живи, — твердил он себе, когда овес застревал в горле. — Живи ради Серсеи, ради Тириона, ради мести. Ланнистеры всегда платят свои долги. — Культю дергало, и от нее шел смрад. — В Королевской Гавани ты скуешь себе другую руку, золотую, и когда-нибудь разорвешь ею горло Варго Хоуту».
Дни и ночи сливались в тумане боли. Он дремал в седле, прижавшись к Бриенне, вдыхая смрад своей гниющей руки, а ночью просыпался на твердой земле от страшного сна. На ночь его привязывали к дереву, несмотря на его слабость, и он находил утешение в том, что они и теперь его боятся.
Бриенну всегда привязывали рядом с ним, и она лежала в своих путах, как дохлая корова, ни слова не говоря. Женщина воздвигла крепость внутри себя. Рано или поздно они ее изнасилуют, но за крепостные стены им не пробиться. А вот его стены рухнули. Они отняли у него руку, правую руку — без нее он ничто. От левой ему никакой пользы. В левой он с тех пор, как научился ходить, держал щит, и только. Рыцарем и мужчиной его делала правая.
Однажды он услышал, как Утсивок упомянул о Харренхолле, и вспомнил, что они едут туда. Это вызвало у него смех, за что Тимеон хлестнул его кнутом по лицу. Хлестнул больно, до крови, но из-за руки Джейме почти ничего не почувствовал.
— Почему ты смеялся? — тихо спросила его ночью женщина.
— Свой белый плащ я получил как раз в Харренхолле, — прошептал он. — На большом турнире Уэнта. Он хотел показать всем, какой большой у него замок и какие великолепные сыновья, а я хотел показать себя. Мне было всего пятнадцать, но в тот день меня никто бы не побил — да только Эйерис не позволил мне участвовать. — Джейме снова засмеялся. — Он услал меня прочь, но теперь я возвращаюсь.
Его смех услышали, и на сей раз свою порцию пинков получил Джейме. Он их почти не чувствовал, но потом Рорж двинул сапогом по его культе, и он потерял сознание.
На следующую ночь они наконец явились, самые худшие из всей шайки: Шагвелл, безносый Рорж и толстый дотракиец Золло, отрубивший Джейме руку. Рорж и Золло заспорили, кто из них будет первым — дураку они заранее отвели последнюю очередь. Шагвелл предложил им действовать разом, взяв женщину спереди и сзади. Те двое это одобрили, но теперь встал вопрос, кто будет передним, а кто задним.
Они и ее изувечат — только внутри, где никому не видно.
— Женщина, — прошептал Джейме, пока Рорж и Золло ругались, — оставь им мясо и уходи. Тогда все закончится быстрее, и они получат меньше удовольствия.
— Я им покажу удовольствие, — прошипела она в ответ.
Глупая, упрямая, храбрая сука. Она начнет драться, и ее убьют. Ну и пусть, ему-то что? Если б не ее ослиное упрямство, он сохранил бы руку. Вместо этого он прошептал:
— Уйди внутрь, и пусть они делают, что хотят. — Он сам это сделал, когда у него на глазах умирали Старки. Лорд Рикард поджарился в своих доспехах, а его сын Брандон удавился, пытаясь спасти его. — Думай о Ренли, которого любила. Думай о Тарте, о горах, морях, водопадах и что там еще есть на твоем Сапфировом Острове…
Рорж между тем закончил спор.
— Страшней тебя бабы я не видал, — заявил он, — но не думай, что тебя нельзя сделать еще страшнее. Хочешь нос, как у меня? Будешь драться — получишь такой же. Двух глаз тебе тоже многовато. Если заорешь, я вырву один и скормлю его тебе, а потом и зубы повыдергаю, один за другим.
— Сделай это, Рорж, — заверещал Шагвелл. — Без зубов она станет совсем как моя старая матушка, а я всегда хотел поиметь старушку в задницу.
— Экий забавник, — хмыкнул Джейме. — Дай отгадаю: почему вы не хотите, чтобы она кричала? — И он сам закричал во всю глотку: — САПФИРЫ!
Рорж, изрыгая ругань, снова ударил его ногой по культе. Джейме взвыл, успев подумать напоследок: не знал, что на свете существует такая боль. Он не знал, сколько провалялся без сознания, но когда тьма выплюнула его обратно, рядом стояли Утсивок и сам Варго Хоут.
— Не шметь ее трогать, — вопил козел, брызгая слюной на Золло. — Она должна оштатьшя девичей, дурачье! Жа нее нам дадут мешок шапфиров! — С той ночи Хоут всегда ставил к пленникам часового.
Две ночи они провели в молчании, и наконец женщина набралась смелости спросить:
— Джейме, зачем ты тогда закричал?
— Зачем я закричал «сапфиры»? Пошевели мозгами, женщина. Разве кого-нибудь из них проняло бы, закричи я «насилуют»?
— Ты мог бы не кричать вовсе.
— На тебя и с носом-то смотреть тяжко — и потом, я хотел услышать, как козел скажет «шапфиры». Твое счастье, что я умею врать, — хмыкнул он. — Честный человек выложил бы всю правду о Сапфировом Острове.
— Все равно, благодарю тебя, сир.
Рука опять разболелась. Джейме скрипнул зубами.
— Ланнистеры всегда платят свои долги. Это тебе за реку и за камни, которые ты свалила на Робина Ригера.
Козел решил устроить торжественный въезд. В миле от ворот Харренхолла Джейме заставили спешиться и обвязали веревкой вокруг пояса. Бриенне связали запястья другой веревкой, а концы прикрепили к седлу Варго Хоута. Пленники, спотыкаясь, зашагали бок о бок за полосатой квохорской лошадью.
Джейме удерживала на ногах только ярость. Повязка на его культе стала серой и зловонной от гноя, несуществующие пальцы ломило на каждом шагу. «Ничего, — говорил он себе, — я крепче, чем они думают. Я все еще Ланнистер и рыцарь Королевской Гвардии». Он доберется до Харренхолла, а там и до Королевской Гавани. Он выживет и уплатит свой долг с процентами.
Когда они приблизились к чудовищным стенам замка Черного Харрена, Бриенна толкнула его локтем.
— Замок теперь в руках лорда Болтона, а Болтоны — знаменосцы Старков.
— Болтоны сдирают со своих врагов кожу. — Только это Джейме и помнил относительно лорда Дредфорта. Тирион наверняка знает о Болтоне все, но Тирион за тысячу лиг отсюда, и Серсея тоже. «Я не могу умереть, пока она жива, — подумал Джейме. — Мы с ней умрем вместе, как вместе родились».
Городок за стенами замка сожгли дотла, а на берегу озера, где лорд Уэнт в год ложной весны устроил свой турнир, недавно стояло лагерем большое количество людей и лошадей. Джейме пересек изрытое поле с горькой улыбкой на губах. На том самом месте, где он когда-то принес свой обет, преклонив колени перед королем, вырыли канаву для нечистот. Тогда он не представлял себе, как быстро сладкое может обернуться кислым. Эйерис не дал ему даже ночи, чтобы порадоваться. Он оказал Джейме честь, а потом плюнул ему в глаза.
— Посмотри на знамена, — сказала ему Бриенна. — Ободранный человек и сдвоенные башни. Вассалы короля Робба. А вон и его лютоволк над воротами.
Джейме задрал голову.
— Вижу твоего проклятущего лютоволка. А по бокам от него торчат головы.
Солдаты, слуги и маркитанты встретили пленных улюлюканьем, а пятнистая собака долго бежала за ними с лаем и воем. В конце концов один из лиссенийцев насадил ее на копье и поскакал во главе колонны, потрясая мертвой собакой над головой Джейме и крича:
— Я несу знамя Цареубийцы!
Из-за небывалой толщины стен ворота Харренхолла представляли собой настоящий каменный туннель. Варго Хоут послал двух своих дотракийцев вперед, чтобы уведомить лорда Болтона об их прибытии, и во внешнем дворе толпились зеваки. Они расступились перед Джейме, который плелся, повинуясь рывкам веревки.
— Вручаю вам Шареубийшу, — торжественно и шепеляво произнес Варго Хоут. Чье-то копье кольнуло Джейме в поясницу, и он, падая, безотчетно выбросил руки вперед.
Когда он ударился культей о землю, боль ослепила его, но он все-таки умудрился привстать на одно колено. Перед ним широкие каменные ступени вели ко входу в одну из громадных круглых башен Харренхолла. Наверху стояли пятеро рыцарей в панцирях и кольчугах, с двумя башнями на камзолах, а среди них — светлоглазый северянин, одетый в шерсть и меха.
— Сколько Фреев! — воскликнул Джейме. — Сир Данвел, сир Эйенис, сир Хостин. — Он знал в лицо всех сыновей лорда Уолдера — его тетка, как-никак, была замужем за одним из них. — Примите мои соболезнования.
— По поводу чего, сир? — спросил сир Данвел Фрей.
— По поводу вашего племянника сира Клеоса. Он был с нами, пока разбойники не нашпиговали его стрелами. Утсивок со своей шайкой взяли его имущество, а его самого бросили на съедение волкам.
— Милорды! — Бриенна вышла вперед. — Я видела ваши знамена. Выслушайте меня ради присяги, которую принесли!
— Это еще кто? — осведомился сир Эйенис Фрей.
— Ланништерова нянька.
— Я Бриенна Тарт, дочь лорда Сельвина Вечерняя Звезда, присягнувшая дому Старков, как и вы.
Сир Эйенис плюнул ей под ноги.
— Вот чего стоит твоя присяга! Мы поверили слову Робба Старка, а он отплатил нам вероломством.
Это что-то новое. Джейме оглянулся посмотреть, как воспримет это обвинение Бриенна, но женщина, упрямая как мул, гнула свое:
— Я не знаю, о каком вероломстве вы говорите. Леди Кейтилин приказала мне доставить Ланнистера к его брату в Королевскую Гавань.
— Когда мы нашли их, она пыталась его утопить, — вставил Утсивок.
Она покраснела.
— В гневе я забылась, но это не значит, что я могла бы убить его. Если он умрет, Ланнистеры предадут мечу дочерей моей леди.
— Какое нам до этого дело? — бесстрастно заметил сир Эйенис.
— Мы можем вернуть его в Риверран в обмен на выкуп, — возразил его брат.
— У Бобрового Утеса золота больше, — сказал другой.
— Убить его, и делу конец! — заявил третий. — Его голова за голову Неда Старка.
Шагвелл-Дурак в сером и розовом наряде прискакал к лестнице и запел:
— Однажды лев плясал с медведем, ля-ля, ля-ля…
— Молчи, дурак, — одернул его Хоут. — Этот Ланнистер медведю не достанется. Он мой.
— Если он умрет, то не достанется никому, — промолвил Русе Болтон, так тихо, что всем пришлось замолчать, чтобы расслышать его. — И не забывайте, милорд: вы станете хозяином Харренхолла не раньше, чем я выступлю на север.
Лихорадка путала мысли Джейме, делая его бесстрашным.
— Неужели это лорд Дредфорт? Насколько я слышал, мой отец так крепко вам всыпал, что вы бежали от него, поджав хвост. Когда же вы остановились?
Молчание Болтона было стократ страшнее, чем шепелявая брань Хоута. Его глаза, бледные, как утренний туман, скрывали больше, чем говорили. Джейме не любил светлых северных глаз. Они напоминали ему о том дне в Королевской Гавани, когда Нед Старк застал его на Железном Троне. В конце концов лорд Дредфорт поджал губы и произнес:
— Я вижу, вы потеряли руку.
— Я ее не терял. Вот она, у меня на шее.
Русе Болтон сошел вниз, оборвал бечевку на шее Джейме и швырнул руку Хоуту.
— Уберите. Подобное зрелище оскорбляет взор.
— Я пошлю ее его лорду-отцу. Пушть выкладывает што тышяч жолотых драконов, не то мы вернем ему Шареубийшу по кускам. Мы будем купатьшя в жолоте, а потом швежем шира Джейме Карштарку и вожмем жаодно и девичу! — Бравые Ребята встретили его слова громким хохотом.
— Прекрасная мысль, — сказал Болтон тем же тоном, каким мог сказать своему сотрапезнику «прекрасное вино», — только лорд Карстарк не отдаст вам свою дочь. Король Робб лишил его головы за измену и смертоубийство. Что до лорда Тайвина, он сейчас в Королевской Гавани и останется там до нового года, чтобы отпраздновать свадьбу своего внука с дочерью Хайгардена.
— Вы хотели сказать «Винтерфелла», — поправила Бриенна. — Король Джоффри помолвлен с Сансой Старк.
— Уже нет. Все изменила битва на Черноводной. Лев соединился там с розой, чтобы разбить войско Станниса Баратеона и сжечь его флот.
«Я предупреждал тебя, Утсивок, — подумал Джейме, — и тебя тоже, козел. Когда ставишь против Ланнистеров, рискуешь не только кошельком».
— Что слышно о моей сестре? — спросил он.
— Она в добром здравии, как и ваш… племянник. — Болтон чуть-чуть помедлил перед этим словом, как бы говоря: знаю, какой он тебе племянник. — Ваш брат тоже жив, хотя и получил рану в бою. — Он поманил к себе сурового северянина в кожаном нагруднике. — Проводи сира Джейме к Квиберну. И развяжи эту женщину. — Тот перерезал веревку на запястьях Бриенны, и Болтон сказал: — Прошу извинить нас, миледи. В столь бурные времена трудно отличить друзей от врагов.
Бриенна потерла израненные веревкой руки.
— Милорд, эти люди хотели меня изнасиловать.
— Вот как? — Лорд Болтон устремил светлые глаза на Варго Хоута. — Я недоволен вами — и по этой причине, и из-за руки сира Джейме.
На каждого из Скоморохов во дворе приходилось пятеро северян и столько же латников дома Фреев. Козел, быть может, и не блистал умом, но считать немного умел и потому промолчал.
— Они забрали мой меч и доспехи… — продолжала Бриенна.
— Здесь вам доспехи не нужны, миледи. В Харренхолле вы под моей защитой. Амабель, отведи леди Бриенне подобающие покои, а ты, Уолтон, позаботься о сире Джейме. — Болтон, не дожидаясь ответа, повернулся и зашагал вверх по ступеням, покачивая своим плащом с меховой оторочкой. Джейме едва успел переглянуться с Бриенной, прежде чем их разлучили.
В комнатах мейстера под вороньей вышкой седой, с отеческими манерами человек по имени Квиберн так и ахнул, срезав повязку с культи Джейме.
— Неужто так худо? Я умру?
Квиберн нажал на рану пальцем и сморщил нос, когда выступил гной.
— Нет. Но еще несколько дней, и… — Он отрезал у Джейме рукав. — Загнивание распространилось. Видите, как мягко? Придется все это удалить, а надежнее всего было бы совсем отнять руку.
— Тогда умрете вы, — заверил Джейме. — Почистите культю и зашейте ее. Рискнем.
— Я мог бы отнять вам руку по локоть, а остальное оставить, — нахмурился Квиберн, — но…
— Если отрежете хоть кусочек, рубите уж сразу и другую руку, иначе я вас удушу.
Квиберн посмотрел ему в глаза, и то, что он увидел там, заставило его умолкнуть.
— Хорошо. Я срежу только загнившие ткани. Попытаюсь остановить гниение кипящим вином, а также припарками из крапивы, горчичного семени и хлебной плесени. Может быть, этого будет достаточно. Вам решать. Выпьете макового молока и…
— Нет. — Джейме не мог позволить, чтобы его усыпили. Проснешься и увидишь, что тебе оттяпали руку по плечо.
— Но это же больно, — опешил Квиберн.
— Значит, буду кричать.
— Очень больно.
— Я буду кричать громко.
— Ну а вина вы хотя бы выпьете?
— Спросите еще, молится ли когда-нибудь верховный септон.
— Я не уверен, что он это делает. Сейчас принесу вина. Ложитесь — руку придется привязать.
Квиберн чистил культю острым ножом, а Джейме глотал крепкое вино, выливая половину на себя. Левая рука с трудом отыскивала рот, но это имело свою хорошую сторону: винный запах от мокрой бороды заглушал смрад гноя.
Но когда пришло время резать больную плоть, даже вино перестало помогать. Джейме кричал и молотил по столу здоровым кулаком. Его крик стал еще громче, когда Квиберн залил обрубок кипящим вином, и Джейме, несмотря на свои намерения и страхи, лишился сознания. Когда он пришел в себя, мейстер зашивал ему руку жильной нитью.
— Я оставил лоскут кожи вокруг запястья.
— Вижу, вам это не впервой, — пробормотал Джейме. Во рту чувствовался вкус крови — он прикусил себе язык.
— Для того, кто служит Варго Хоуту, обрубки не новость. Он оставляет их повсюду.
Квиберн со своей тихой речью и добрыми карими глазами совсем не походил на злодея, и Джейме спросил:
— Как может мейстер состоять в шайке Бравых Ребят?
— Цитадель отобрала у меня цепь, — сказал Квиберн и спрятал иглу. — Раной над глазом тоже надо заняться. Она сильно воспалена.
Джейме закрыл глаза, предоставив вину и Квиберну делать свое дело.
— Расскажите мне о битве. — Квиберн как хранитель харренхоллских воронов все новости должен был узнавать первым.
— Лорд Станнис оказался между вашим отцом и огненной стеной. Говорят, будто Бес поджег саму реку.
Джейме представил себе, как зеленое пламя взвивается выше самых высоких башен, как кричат на улицах горящие люди. Когда-то это снилось ему во сне. Забавно — жаль, что эту шутку некому оценить.
— Откройте глаз. — Квиберн теплой водой смыл засохшую кровь. Веко опухло, но Джейме сумел приоткрыть его наполовину. Над ним плавало лицо Квиберна. — Как это вас угораздило?
— Подарок женщины.
— Вы слишком рьяно ухаживали за ней, милорд?
— Эта женщина больше меня и безобразнее вас. Займитесь заодно и ею — я ткнул ее в ногу, когда мы дрались, и она прихрамывает.
— Я позову ее к себе. Кто она вам?
— Моя защитница. — И Джейме засмеялся, несмотря на боль.
— Я дам вам травы — будете пить их с вином от лихорадки. Приходите завтра, и я поставлю вам на веко пиявку, чтобы вытянуть дурную кровь.
— Пиявку? Чудесно.
— Лорд Болтон — большой ценитель пиявок.
— Еще бы.
Тирион
За Королевскими воротами не осталось ничего, кроме грязи, пепла и обгоревших костей, но одни люди уже селились в тени городских стен, а другие торговали рыбой из корзин и бочонков. Тирион, проезжая, чувствовал на себе их взгляды, холодные и недобрые. Впрочем, заговорить с ним или загородить ему дорогу никто не осмеливался: рядом ехал Бронн в черной намасленной кольчуге. Будь он один, они, наверно, стащили бы его с коня и разможжили голову булыжником, как Престону Гринфилду.
— Возвращаются быстрее, чем крысы, — посетовал Тирион. — Мы пожгли их норы, а им хоть бы что.
— Дай мне пару дюжин золотых плащей, и я их всех перебью. Мертвые уж точно не вернутся.
— Так-то так, но их место займут другие. Пусть живут… но если они опять начнут лепить свои хибары к стене, ломай их немедленно. Война еще не закончена, что бы там ни думали эти дураки. — Впереди показались Грязные ворота. — На сегодня я достаточно насмотрелся. Вернемся завтра вместе с цеховыми мастерами и послушаем, что скажут они. — Тирион вздохнул. Ну что ж — жег он, ему и восстанавливать, это только справедливо.
Это дело, собственно, поручили его дяде, но солидный, надежный, неутомимый сир Киван Ланнистер стал другим человеком, когда из Риверрана прилетел ворон с известием об убийстве его сына. Близнец Виллема Мартин тоже находился в плену у Робба Старка, а их старший брат Лансель все еще лежал в постели, и его рана не желала заживать. Сира Кивана, у которого один сын погиб, а двум другим грозила смертельная опасность, одолевали горе и страх. Лорд Тайвин всегда полагался на своего брата, но теперь и ему не осталось ничего иного, как снова обратиться к своему сыну-карлику.
Восстановительные работы обойдутся им непомерно дорого, но делать нечего. Королевская Гавань — главный порт государства, с которым может соперничать только Старомест. Реку нужно открыть, и чем скорее, тем лучше. А денег где взять, пропади они пропадом? Тирион почти что скучал по Мизинцу, отплывшему на север две недели назад. Пока тот спит с Лизой Аррен и управляет Долиной вместо нее, ему приходится разгребать грязь, которую тот оставил. Зато отец по крайней мере доверил ему важное дело. Он не желает делать Тириона наследником Бобрового Утеса, но использует его, где только возможно.
Капитан золотых плащей пропустил их в Грязные ворота. Три Шлюхи все еще стояли на площади, но бездействовали, а камни и бочонки со смолой валялись вокруг. По требюшетам лазили ребятишки, раскачиваясь на рычагах.
— Напомни мне сказать сиру Аддаму, чтобы поставил здесь золотых плащей, — сказал Тирион Бронну. — Не то какой-нибудь сопляк сорвется и сломает себе хребет. — Сверху раздался крик, и перед ними шлепнулся навозный ком. Кобыла Тириона взвилась на дыбы, чуть не сбросив седока. — Хотя, если подумать, пусть себе падают, выродки.
Его мрачное настроение объяснялось не только тем, что уличный мальчишка запустил в него навозом. Его брак — вот что доставляло ему непрестанные мучения. Санса Старк оставалась девицей, и половина замка, похоже, знала об этом. Когда ему нынче седлали коня, он слышал смешки конюхов у себя за спиной. Удивительно, как еще лошади над ним не смеются. Он рисковал своей шкурой, чтобы избежать свадебного ритуала, и надеялся соблюсти уединение, но его надежда быстро рухнула. То ли у Сансы хватило глупости довериться одной из своих служанок, каждая из которых шпионит на Серсею, то ли постарались маленькие пташки Вариса.
Впрочем, какая разница? Над ним и раньше смеялись. Единственный человек в Красном Замке, кому женитьба Тириона не кажется забавной, — это его леди-жена.
Санса несчастна, и это становится все виднее с каждым днем. Тирион очень хотел бы пробиться сквозь стену ее учтивости и как-то утешить ее, но все без толку. Никакие слова не сделают его красавцем в ее глазах — и не заставят забыть, что он Ланнистер. Ее дали ему в жены на всю жизнь, а она его ненавидит.
Ночи, которые они проводят вместе в своей большой кровати, — еще один источник мучений. Он не может больше спать голым, как привык. Жена его слишком хорошо воспитана и никогда не скажет ему худого слова, но молчаливого отвращения в ее глазах он выносить не в силах. Он и Сансе велел спать в ночной рубашке. Он не обманывал себя в том, что хочет ее. Ему нужен Винтерфелл, да, но и она тоже, кем бы она ни была — ребенком или женщиной. Он хочет утешить ее, услышать ее смех. Хочет, чтобы она пришла к нему по доброй воле, не тая от него своих радостей, горестей и желаний. Рот Тириона скривился в горькой улыбке. А еще он хочет стать высоким, как Джейме, и сильным, как сир Григор-Гора — да только что проку.
Его мысли помимо воли обратились к Шае. Тирион хотел сообщить ей новость сам и потому приказал Варису привести ее к нему в ночь перед свадьбой. Они снова встретились в комнатах евнуха, но когда Шая принялась развязывать его тесемки, он удержал ее руку.
— Погоди — я должен сказать тебе кое-что. Завтра я женюсь…
— На Сансе Старк, я знаю.
На миг он утратил дар речи. Даже Санса тогда еще не знала об этом.
— Откуда? Тебе Варис сказал?
— Один паж рассказывал об этом сиру Талладу, когда я водила Лоллис в септу. А ему рассказала служанка, которая слышала разговор сира Кивана с твоим отцом. — Шая освободилась от него и сняла через голову платье. Под ним она, как всегда, была голая. — Это ничего. Она еще маленькая. Ты сделаешь ей ребеночка и вернешься ко мне.
Он почему-то надеялся, что она будет к этому не столь равнодушна. Что ж, понадеялся — и хватит. Любовь Шаи, какая ни на есть, — это все, что ты когда-либо получишь, карлик.
Солдаты и горожане на Грязном проезде расступались перед Бесом и его эскортом. Дети с ввалившимися глазами клянчили милостыню или просто смотрели с молчаливой мольбой. Тирион достал из кошелька горсть медяков и швырнул им. Удачливые смогут нынче купить себе краюху черствого хлеба. На рынках никогда еще не толпилось столько народу, и цены, несмотря на подвозимую Тиреллами провизию, оставались непомерно высокими. Шесть грошей за дыню, серебряный олень за бушель зерна, дракон за говяжий бок или шесть тощих поросят. Между тем в покупателях недостатка не было. Изможденные мужчины и женщины осаждали каждый лоток и каждую повозку, а еще более голодные угрюмо следили за ними из темных переулков.
— Нам сюда, если ты не передумал, — сказал Бронн у подножия Крюка.
— Нет, не передумал. — Набережная послужила Тириону удобным предлогом, на самом же деле он преследовал иную цель. Предстоящее дело не внушало ему восторга, тем не менее его следовало выполнить. От холма Эйегона они свернули в путаницу узких улочек вокруг холма Висеньи. Бронн показывал дорогу. Тирион пару раз оглянулся через плечо, проверяя, не следят ли за ними. Возница нахлестывал свою лошадь, старуха выливала из окна помои, двое мальчишек дрались на палках, трое золотых плащей вели арестанта… все они выглядели довольно невинно, но любой из них мог разоблачить его. У Вариса везде свои люди.
Они повернули за угол раз, потом другой и медленно проехали через толпу женщин у колодца. Бронн вел Тириона переулками, сквозь проемы сломанных ворот, через развалины сожженного дома и пологую каменную лестницу. Наконец он остановился у входа в тупик, такой узкий, что они не могли проехать туда бок о бок.
— Там всего две хибары. Погребок помещается во второй.
Тирион слез с коня.
— Проследи, чтобы никто не входил и не выходил, пока я не вернусь. Я скоро. — Он ощупал потайной карман плаща. Золото лежало там — тридцать драконов, целое состояние для такого голодранца. Тирион быстро зашагал по переулку, спеша покончить с неприятной задачей.
Винный погребок, сырой и темный, с обросшими селитрой стенами, был так низок, что Бронну пришлось бы пригнуться, чтобы не стукнуться головой о потолок, но Тирион Ланнистер не знал подобных затруднений. Передняя комната в этот час была пуста, не считая женщины с мертвыми глазами, сидящей на табурете за дощатой стойкой. Она подала Тириону чашу кислого вина и сказала:
— На задах.
В задней комнате было еще темнее. На низком столе рядом с винным штофом тускло мерцала свечка. Человек за столом вряд ли представлял опасность. Маленького роста (хотя Тириону все казались высокими), с редкими каштановыми волосами, розовощекий и с брюшком, выпирающим из-под замшевого, с костяными пуговицами камзола. Но двенадцатиструнная арфа, которую он держал в своих мягких руках, была опаснее длинного меча.
Тирион сел напротив него.
— Здравствуй, Саймон Серебряный Язык.
Человечек наклонил голову с плешью на макушке.
— Милорд десница.
— Ошибаешься. Десница — мой отец, а меня, боюсь, даже перстом нельзя назвать.
— Вы еще возвыситесь, я уверен. Такой уж вы человек. Прелестная леди Шая говорит, что вы недавно женились — если б вы послали за мной раньше, я имел бы честь петь у вас на свадьбе.
— Чего-чего, а новых песен моей жене не требуется. Что до Шаи, мы оба знаем, какая она леди, и я попросил бы тебя не произносить ее имени вслух.
— Как милорд десница прикажет.
При их последнем разговоре одного резкого слова было достаточно, чтобы певца прошиб пот, но с тех пор он как будто набрался смелости. Скорее всего он почерпнул ее из штофа, но, быть может, в этом есть вина самого Тириона. «Я угрожал ему, но не исполнил своей угрозы, вот он и обнаглел». Тирион вздохнул.
— О тебе говорят как об очень талантливом певце.
— Благодарю вас, милорд.
— Мне думается, приспело время показать свое искусство в Вольных Городах, — улыбнулся Тирион. — В Бравосе, Пентосе и Лиссе любят пение и щедры с теми, кто умеет им угодить. — Он попробовал вино — скверное, но крепкое. — Лучше всего будет совершить путешествие по всем девяти городам — зачем лишать кого-то радости услышать тебя. По году на каждый — вот и довольно. — Он полез в карман, где лежало золото. — Порт закрыт, и тебе придется сесть на корабль в Синем Доле, но мой Бронн найдет тебе лошадь, а я почту за честь оплатить твой проезд.
— Но, милорд, вы же сами ни разу не слышали, как я пою. Прошу вас, минуту внимания. — Пальцы Саймона забегали по струнам, и он запел:
Он в глухую ночь оседлал коня,
Он покинул замок тайком,
Он помчался по улицам городским,
Ненасытной страстью влеком.
Там жила она, его тайный клад,
Наслажденье его и позор,
И он отдал бы замок и цепь свою
За улыбку и нежный взор.
— Там еще много всего, — сказал он, прервав пение. — Особенно, как мне кажется, хорош припев: «Золотые руки всегда холодны, а женские — горячи…»
— Довольно. — Тирион вынул руку из кармана, так ничего и не достав. — Я не желаю больше слышать эту песню. Никогда.
— Вот как? — Саймон отложил арфу и хлебнул вина. — Жаль. Ну что ж, у каждого своя песня, как говаривал мой старый учитель. Быть может, другим она понравится больше — например, королеве или вашему лорду-отцу.
Тирион потер рубец у себя на носу и сказал:
— У отца нет времени на песни, а сестра моя далеко не так щедра, как можно подумать. Молчанием умный человек мог бы заработать больше, чем пением. — Яснее он выразиться не мог, но Саймон, как видно, разгадал смысл его слов.
— Мою цену вы найдете умеренной, милорд.
— Приятно слышать. — Тирион стал подозревать, что тридцатью драконами дело не обойдется. — Назови ее.
— На свадьбе у короля Джоффри будет певческий турнир.
— Там будут также жонглеры, шуты и пляшущие медведи.
— Медведь будет всего один, милорд, — поправил Саймон, который явно следил за приготовлениями Серсеи пристальнее, чем Тирион, — а вот певцов — семеро. Галейон из Кью, Бетани Быстрые Пальцы, Эйемон Костан, Аларик Эйзенский, Хэмиш-Арфист, Коллио Кьянис и Огланд из Староместа будут состязаться за золотую арфу с серебряными струнами… однако того, кто превосходит их всех, почему-то не пригласили.
— Позволь мне угадать, кто это. Саймон Серебряный Язык?
— Я готов доказать свою правоту перед королем и всем двором, — со скромной улыбкой молвил певец. — Хэмиш стар и часто забывает, о чем поет, а о Коллио с его тирошийским акцентом и говорить нечего. Если вы поймете хоть одно слово из трех, считайте, что вам повезло.
— Празднеством распоряжается моя дражайшая сестра. Даже если я добуду тебе приглашение, это покажется странным. Семь королевств, семь обетов, семьдесят семь блюд… и восемь певцов? Что скажет верховный септон?
— Вы не показались мне благочестивым человеком, милорд.
— Дело не в благочестии, а в правилах, которые следует соблюдать.
— Жизнь певца не лишена опасностей… Мы занимаемся своим ремеслом в пивных и винных погребах, среди буйных пьяниц. Если с кем-то из семерых избранников вашей сестрицы вдруг случится несчастье, я надеюсь занять его место, вот и все. — Саймон хитро улыбался, очень довольный собой.
— Шесть — число не менее несчастливое, чем восемь. Я наведу справки о здоровье певцов Серсеи. Если кто-то из них занеможет, Бронн тебя найдет.
— Превосходно, милорд. — Саймон мог бы остановиться на этом, но в порыве торжества добавил: — Так или этак, в свадебную ночь короля Джоффри я все равно буду петь. Если меня пригласят ко двору, я исполню перед королем свои лучшие песни, которые пел уже тысячу раз и которые, как я знаю, нравятся публике. Если же мне случится петь в каком-нибудь кабаке… я могу счесть это удобным случаем, чтобы испробовать нечто новое. «Золотые руки всегда холодны, а женские — горячи…»
— В этом не будет нужды, даю тебе слово Ланнистера. Бронн скоро зайдет к тебе.
— Превосходно, милорд. — И певец снова взял свою арфу.
Бронн, ждавший с лошадьми у входа в переулок, помог Тириону сесть в седло.
— Когда мне надо будет отвезти его в Синий Дол?
— Никогда. Через три дня ты скажешь ему, что Хэмиш-Арфист сломал руку. Скажешь, что ему, Саймону, нужно заказать новый наряд, поскольку его теперешний для двора не годится. Тогда он пойдет с тобой без разговоров. — Тирион скорчил гримасу. — Можешь взять себе его язык — он, насколько я понимаю, серебряный. Остального найти не должны.
— Я знаю одну харчевню на Блошином Конце, где варят суп из всякого мяса, — ухмыльнулся Бронн.
— Позаботься о том, чтобы я там не ел. — Тирион перешел на рысь. Ему хотелось вымыться, и чем скорее, тем лучше.
Но даже в этом скромном удовольствии ему было отказано. Как только он вернулся к себе, Подрик Пейн доложил, что его вызывают в башню Десницы.
— Его милость хочет видеть вас. Десница. Лорд Тайвин.
— Я помню, кто у нас десница, Под. Я лишился носа, но не разума.
— Смотри не откуси парню голову, — засмеялся Бронн.
— Почему бы и нет? Он ею все равно не пользуется. — «Что же я сделал на этот раз, — подумал Тирион, — или, вернее, чего не сделал?» Вызов от лорда Тайвина ничего хорошего не сулил: отец никогда не посылал за ним, чтобы разделить с ним трапезу или чашу вина.
Войдя в отцовскую горницу, он услышал голос, говоривший:
— …ножны вишневого дерева, оплетенные красной кожей, с заклепками из чистого золота в виде львиных голов. Вместо глаз можно вставить гранаты…
— Рубины, — поправил лорд Тайвин. — В гранатах нет огня.
Тирион прочистил горло.
— Вы посылали за мной, милорд?
— Да. Взгляни-ка. — На столе лежала обертка из промасленной кожи, а лорд Тайвин держал в руке длинный меч. — Мой свадебный подарок Джоффри. — При свете, льющемся через ромбы стекол, клинок мерцал чернью и багрянцем, а рукоять и эфес сверкали золотом. — После всех этих толков о светящемся мече Станниса у Джоффри тоже должно быть нечто из ряда вон. Королю и меч нужен королевский.
— Великоват он для Джоффа, — заметил Тирион.
— Джофф еще подрастет. Вот, попробуй на вес. — И отец подал Тириону меч рукоятью вперед.
Меч оказался намного легче, чем он ожидал, и Тирион, повернув его в руке, понял, почему. Только один металл может быть так тонок и в то же время достаточно прочен, чтобы им сражаться — и эти разводы на клинке, показывающие, что сталь закаливалась и перековывалась несколько тысяч раз, тоже ни с чем не спутаешь.
— Валирийская сталь?
— Да, — с глубоким удовлетворением ответил лорд Тайвин.
Ну, наконец-то! Валирийские клинки — редкость, и стоят они дорого, однако в мире их насчитывается несколько тысяч, в одних Семи Королевствах штук двести. Но дом Ланнистеров таковым не владел, и это не давало отцу покоя. У старых королей Скалы был меч под названием Громовой Рев, но он пропал вместе с королем Томменом Вторым, когда тот предпринял свой сумасбродный поход в Валирию. Не вернулся назад и дядя Гери, самый младший и самый отчаянный из братьев лорда Тайвина, который отправился искать пропавший меч лет восемь назад.
Лорд Тайвин не меньше трех раз пытался купить валирийский меч у обедневших домов, но его предложения наотрез отвергались. Мелкие лорды охотно отдали бы Ланнистеру своих дочерей, но с фамильными клинками расставаться не желали.
Откуда же взялся этот? Кое-кто из мастеров-оружейников умел работать с валирийской сталью, однако секрет ее изготовления был утерян после гибели древней Валирии.
— Странные цвета, — заметил Тирион, подставив клинок солнечному свету. Валирийская сталь почти всегда бывает темно-серая, до черноты. Эта тоже такая, но при этом отливает густо-красным. Цвета не смешивались, и каждая извилина на стали выделялась четко, словно волны крови и тьмы накатывали на берег. — Как вы получили такой узор? Никогда не видел ничего подобного.
— Я тоже, милорд, — признался оружейник, — и должен сказать, что это получилось помимо моей воли. Ваш лорд-отец поручил мне ввести в металл багрянец вашего дома, что я и сделал. Но валирийская сталь упряма. Говорят, будто эти старые мечи наделены памятью, и их не так легко изменить. Я много раз старался сделать красный цвет поярче, но он всегда темнел, словно клинок выпивал из него солнце. Если милорды Ланнистеры недовольны, я, конечно, попробую опять, только…
— Нет нужды, — сказал лорд Тайвин. — Пусть остается, как есть.
— Ярко-красный меч красиво сверкал бы на солнце, но мне больше нравятся эти цвета, — сказал Тирион. — В них есть своя зловещая красота, и они отличают этот меч от всех прочих. Другого такого, я думаю, на свете нет.
— Есть один. — Оружейник развернул кожу на столе, открыв второй длинный меч.
Тирион положил меч Джоффри и взял другой. Эти два были если не близнецами, то уж наверняка двоюродными братьями. Второй был потолще, потяжелее, на полдюйма шире и на три дюйма длиннее, но разделял с первым чистоту линий и тот же кроваво-ночной узор. По второму мечу пролегали три глубоких желоба, по королевскому — только два. Поперечины эфеса Джоффри украшали львиные лапы с рубиновыми когтями, но сами эфесы, и тот и другой, имели вид золотых львиных голов, а обе рукояти облегала тонкая красная кожа.
— Великолепно. — Даже в столь неискусных, как у Тириона, руках клинок казался живым. — Никогда не встречал такого превосходного равновесия.
— Он предназначен для моего сына.
Излишне спрашивать, для которого. Тирион положил меч Джейме на стол рядом с мечом Джоффри. Позволит ли Робб Старк его брату дожить до того, чтобы взять его в руки? Отец, вероятно, надеется на лучшее — с чего бы иначе он велел выковать этот меч?
— Ты хорошо поработал, мастер Мотт, — сказал лорд Тайвин оружейнику. — Мой стюард уплатит тебе, сколько требуется. И не забудь: для ножен возьми рубины.
— Непременно, милорд. Покорно благодарю вас за щедрость. — Оружейник снова завернул мечи и опустился на одно колено. — Для меня честь служить деснице короля. Я доставлю мечи накануне свадьбы.
— Уж постарайся.
Мастер вышел, и Тирион взобрался на стул.
— Вот, значит, как: Джоффу меч, Джейме меч, а карлику даже кинжала не дали.
— Стали хватило только на два клинка. Если тебе нужен кинжал, возьми в оружейной. После Роберта их осталось не меньше сотни. Герион подарил ему на свадьбу позолоченный, с рукоятью слоновой кости и сапфировым эфесом, и многие послы, прибывавшие ко двору, тоже подносили его величеству украшенные драгоценностями кинжалы и оправленные в серебро мечи.
— Лучше бы они привозили ему своих дочерей, — улыбнулся Тирион. — Ему бы это больше понравилось.
— Несомненно. Он всегда пользовался только одним клинком — охотничьим ножом, который ему в детстве подарил Джон Аррен. — И лорд Тайвин махнул рукой, как бы отстраняя от себя короля Роберта со всеми его кинжалами. — Что ты видел у реки?
— Грязь и некоторое количество мертвецов, которых никто не позаботился похоронить. Прежде чем открывать порт, нам придется очистить Черноводную, разломать затонувшие корабли или вытащить их на берег. Три четверти причалов нуждаются в ремонте, а некоторые надо будет снести и перестроить заново. Рыбный рынок сгорел, Речные и Королевские ворота разбиты таранами Станниса и нуждаются в замене. Я содрогаюсь при одной мысли о том, во что это обойдется. — Если ты действительно испражняешься золотом, отец, неплохо бы наполнить пару горшков, подумал Тирион, но вслух этого, разумеется, не сказал.
— Ты найдешь необходимые средства.
— Найду? Это где же? Казна пуста — я вам уже говорил. Мы еще не расплатились с алхимиками за их дикий огонь и с кузнецами за мою цепь, а Серсея заявила, что половину расходов на свадьбу Джоффри возьмет на себя корона — считая семьдесят семь проклятущих блюд, тысячу гостей, пирог с живыми голубями, певцов, жонглеров…
— Расточительность имеет свои преимущества. Мы должны показать всему государству мощь и богатство Бобрового Утеса.
— Пусть Бобровый Утес тогда и платит.
— Почему? Я видел книги Мизинца. Доходы короны возросли в десять раз со времен Эйериса.
— И расходы тоже. Роберт распоряжался своей монетой столь же щедро, как своим семенем. Мизинец занимал повсюду, в том числе и у вас. Доходы при всей своей внушительности едва покрывают проценты по его займам. Быть может, дом Ланнистеров простит долг короне?
— Не будь смешным.
— Тогда, возможно, лучше ограничиться семью блюдами и позвать триста гостей вместо тысячи. Без пляшущего медведя брачные узы тоже слабее не станут.
— Тиреллы сочли бы нас скупердяями. Свадьба сама по себе, работы на реке сами по себе. Если ты неспособен заплатить за то и другое, так и скажи, и я найду более способного мастера над монетой.
Тирион совсем не желал, чтобы его изгнали с позором после столь короткого срока.
— Хорошо. Я добуду деньги.
— Вот-вот, добудь — а при случае поищи заодно свое брачное ложе.
Значит, слухи и до него дошли!
— Это такое громоздкое сооружение между окном и очагом, с бархатным балдахином и пуховыми тюфяками?
— Оно самое. Если оно тебе знакомо, постарайся познакомиться поближе и с женщиной, которая делит его с тобой.
Какая там женщина! Дитя малое.
— Это паук нашептал вам на ухо или мне следует благодарить свою дражайшую сестрицу? — Учитывая то, что происходит у самой Серсеи под одеялом, ей было бы приличнее не совать нос в чужие дела. — Скажите, почему все горничные Сансы служат Серсее? Мне надоело, что за мной шпионят в собственных покоях.
— Если служанки твоей жены тебя не устраивают, прогони их и набери новых. Это твое право. Меня заботит девичество твоей жены, а не ее девушки. Твоя щепетильность просто поразительна. Спал же ты со шлюхами — разве твоя Старк устроена иначе?
— Какое вам дело до того, куда я сую свой стержень? Санса еще слишком мала.
— Она достаточно взрослая, чтобы стать леди Винтерфелла после смерти своего брата. Лишив ее невинности, ты станешь на шаг ближе к Северу, а сделав ей ребенка, ты, можно сказать, получишь свой приз. Мне ли напоминать тебе, что неосуществленный брак всегда может быть отменен?
— Верховным септоном или Советом Веры. Наш нынешний верховный септон — это ученый тюлень, который отлично лает по приказу. Скорее уж Лунатик отменит мой брак, чем он.
— Возможно, мне следовало бы выдать Сансу Старк за Лунатика. Он бы знал, что с ней делать.
Тирион стиснул подлокотники своего стула.
— О девственности моей жены я наслушался достаточно. Раз уж речь о брачных делах, почему я ничего не слышу о будущем замужестве моей сестры? Насколько я помню…
— Мейс Тирелл отказался женить своего наследника Уилласа на Серсее.
— Как? Он отверг нашу прелестную Серсею? — Это значительно поправило настроение Тириона.
— Когда я впервые заговорил с ним об этом союзе, он, казалось, склонялся к согласию, но день спустя все переменилось. Старухина работа. Она помыкает сыном, как мальчишкой. По уверению Вариса, она сказала ему, что Серсея чересчур стара и потаскана для ее драгоценного хромоногого внучка.
— Серсея, должно быть, в восторге.
Лорд Тайвин окинул сына холодным взглядом.
— Она ничего не знает и не должна знать. Будет лучше, если все мы сделаем вид, будто предложение вовсе не имело места. Запомни, Тирион: предложения не было.
— О каком предложении вы говорите? — Тирион подозревал, что лорд Тирелл еще пожалеет о своем отказе.
— Так или иначе, твоя сестра выйдет замуж. Вопрос в том, за кого? У меня есть кое-какие мысли… — Но тут в дверь постучали, и часовой доложил, что пришел великий мейстер Пицель. — Пусть войдет, — сказал лорд Тайвин.
Пицель вошел, опираясь на трость, и одарил Тириона взглядом, от которого молоко могло свернуться. Холеная некогда белая борода, сбритая помимо его воли, отрастала жиденькой, открывая взору неприглядные розовые бородавки на шее.
— Милорд десница, — старик поклонился так низко, что чуть не клюнул носом, — из Черного Замка прилетела еще одна птица. Быть может, мы посовещаемся с глазу на глаз?
— Нет необходимости. — Лорд Тайвин знаком пригласил Пицеля сесть. — Тирион может остаться.
Да неужели? Тирион потер нос и стал ждать продолжения.
Пицель долго прочищал горло и наконец произнес:
— Это письмо, как и последнее, написал Боуэн Мурш, кастелян. По его словам, лорд Мормонт прислал известие об одичалых, в огромном количестве идущих на юг.
— Это уже не новость — и земли за Стеной не могут прокормить огромного количества людей, — молвил лорд Тайвин.
— Последняя весть, которую Мормонт прислал из Зачарованного леса, гласит, что он подвергся нападению. После этого на Стену вернулись другие вороны — уже без писем. Этот Боуэн Мурш опасается, что лорд Мормонт погиб вместе со всем своим отрядом.
Тирион проникся симпатией к старому Джиору Мормонту с его ворчливыми манерами и говорящей птицей.
— Достоверно ли это? — спросил он.
— Нет, — признал Пицель, — но никто из людей Мормонта пока не вернулся. Мурш боится, что их убили одичалые и что вслед за этим нападению может подвергнуться сама Стена. — Он извлек из кармана пергамент. — Вот это письмо, милорд, обращенное ко всем пяти королям. Он просит послать ему людей, сколько будет возможно.
— Пять королей? — раздраженно повторил лорд Тайвин. — В Вестеросе один король, и если эти дурни в черном хотят, чтобы его величество внял их просьбе, пусть помнят, что он один. Упомяни в ответе, что Ренли мертв, а все остальные — изменники и самозванцы.
— Не сомневаюсь, что они будут рады узнать об этом. Стена — это край света, и новости туда приходят с опозданием. — Но что мне ответить Муршу относительно людей, которых он просит? Быть может, собрать совет…
— Нет нужды. Ночной Дозор — это сборище воров, убийц и незаконнорожденных детей, но с помощью дисциплины, пожалуй, с ними можно кое-что сделать. Коли Мормонт действительно убит, черным братьям следует выбрать нового лорда-командующего.
Пицель покосился на Тириона.
— Превосходная мысль, милорд. Я знаю подходящего человека — это Янос Слинт.
Тириону это замечание не понравилось.
— Черные братья сами выбирают себе командира, — напомнил он. — Лорд Слинт на Стене новичок — я сам послал его туда. Почему они должны предпочесть его дюжине куда более заслуженных людей?
— Потому что, — терпеливо, словно полному простаку, ответил отец, — что если они не выберут, кого им велят, Стена растает прежде, чем дождется новобранцев.
Да, это резонно. Тирион подался вперед.
— Янос Слинт — не тот человек, отец. Нам бы лучше подошел командующий Сумеречной Башней или Восточным Дозором.
— В Сумеречной Башне командует Маллистер из Сигарда, а в Восточном Дозоре — островитянин. — Тон лорда Тайвина давал понять, что ни один из них его не устраивает.
— Янос Слинт — сын мясника, — напомнил отцу Тирион. — Вы сами мне говорили.
— И помню, что говорил тебе, но Черный Замок — это не Харренхолл, а Ночной Дозор — не королевский совет. Для каждого дела есть свое орудие, и для каждого орудия — свое дело.
— Янос Слинт — это пустые доспехи, — вспылил Тирион. — Он продаст себя всякому, кто даст подороже.
— Это я причисляю к его достоинствам. Кто же даст ему больше нашего? Отправьте на Стену ворона, мейстер. Напишите, что король Джоффри глубоко опечален известием о смерти лорда Мормонта, но людей, к сожалению, пока не может выделить, поскольку мятежники и узурпаторы все еще угрожают ему. Намекните, что дело может обернуться по-иному, когда угроза для трона минует… при условии, если король будет полностью уверен в командующем Ночного Дозора. В заключение попросите передать наилучшие пожелания короля верному другу и слуге его величества, лорду Яносу Слинту.
— Будет исполнено, милорд, — закивал Пицель. — Я с величайшим удовольствием напишу то, что приказывает десница.
Надо было откромсать ему голову, а не бороду, подумал Тирион. А Слинта следовало отправить за борт вместе с его дружком Алларом Димом. Ну что ж, с Саймоном Серебряным Языком по крайней мере он этой оплошности не повторит. «Видишь, отец? — хотелось крикнуть ему. — Видишь, как быстро я усваиваю свои уроки?»
Сэмвел
Наверху, на полатях, рожала женщина, внизу умирал мужчина, и Сэмвел Тарли не знал, что страшит его больше.
Беднягу Баннена укрыли целой грудой шкур и развели в очаге жаркий огонь, но он все жаловался:
— Холодно. Холодно. Согрейте меня. — Сэм пытался кормить его луковым супом, но тот не мог глотать, и суп стекал у него по подбородку.
— Этот все равно что подох, — равнодушно бросил Крастер. — По мне, милосерднее будет ткнуть его ножом в бок, чем совать ложку ему в рот.
— Тебя не спросили, — огрызнулся Великан, или, по-настоящему, Бедвик — ростом не более пяти футов, но свирепого нрава. — Смертоносный, ты разве спрашивал у Крастера совета?
Сэм поморщился, услышав свое новое имя, мотнул головой и снова попытался просунуть ложку Баннену в рот.
— Еда и огонь, больше нам от тебя ничего не надо, — продолжал Великан, — а ты и того жалеешь.
— Скажи спасибо, что я вам хоть что-то даю. — Крастер, и без того плотный, казался еще толще из-за вонючей овчины, которую не снимал ни днем, ни ночью. У него широкий и плоский нос, рот набок и одного уха недостает. В косматых волосах и бороде видна сильная проседь, но ручищи еще ого-го. — Вас, ворон, как ни корми, все мало. Не будь я набожным человеком, сразу бы выставил вас вон. Больно мне надо кормить такую ораву, да еще чтобы такие вот подыхали у меня на полу. Вороны, — плюнул одичалый. — Когда это черная птица приносила человеку добро? Да никогда.
Суп опять вылился у Баннена изо рта, и Сэм промокнул его рукавом. Глаза разведчика, хотя и широко раскрытые, не видели ничего.
— Холодно, — снова пожаловался он. Мейстер, может, и спас бы его, но у них нет мейстера. Кедж Белоглазый отнял Баннену загноившуюся ступню девять дней назад, но было уже поздно. — Холодно, — еле слышно повторили бледные губы.
Около двадцати черных братьев, сидя на полу или на грубо сколоченных лавках, хлебали тот же жидкий суп и жевали черствый хлеб. Паре человек, судя по виду, приходилось еще хуже, чем Баннену. Форнио давно уже трепала лихорадка, из плеча сира Биама сочился густой желтый гной. Когда они уезжали из Черного Замка, Бурый Бернарр прихватил с собой мирийский огонь, горчичный бальзам, пижму, мак, чеснок и прочие целебные снадобья. Даже «сладкий сон», позволяющий умереть без боли. Но Бурый Бернарр погиб на Кулаке, а о его поклаже никто и не вспомнил. Хаке, как повар, тоже знал толк в травах, но и Хаке они потеряли. Уцелевшие стюарды делают для раненых все, что могут, то есть очень мало. Здесь хотя бы сухо и горит огонь — вот только еды бы побольше.
Им всем нужно побольше есть. Люди громко выражают свое недовольство. Колченогий Карл без конца толкует о тайной кладовой Крастера, и Гарт из Староместа вторит ему, когда лорд-командующий не слышит. Сэм хотел было попросить у хозяина что-нибудь более питательное для раненых, но так и не осмелился. Глаза у Крастера холодные, недобрые, а руки при каждом взгляде на Сэма подергиваются, словно сейчас сожмутся в кулаки. Может, он знает, что Сэм в прошлый их приезд говорил с Лилли? Может, она рассказала Крастеру, что Сэм обещал ее увезти, и Крастер избил ее за это?
— Холодно, — сказал Баннен. — Ох, как холодно.
Сэму самому было холодно, несмотря на жару и дым. И он устал, ужасно устал. Поспать бы — но как только он закрывает глаза, ему снится метель, бредущие к нему мертвецы с черными руками и ярко-синими глазами.
Лилли на полатях издала крик, прокатившийся по всему длинному, без окон, дому.
— Тужься, — говорила ей одна из старших жен Крастера. — Сильнее. Сильнее. Кричи, если помогает. — И Лилли закричала опять, так громко, что Сэм сморщился.
— Хватит орать, — заревел Крастер. — Засунь ей тряпку в рот, не то я сейчас поднимусь и покажу ей, что к чему.
Сэм знал, что он на это способен. У Крастера девятнадцать жен, но ни одна не посмеет ему помешать, если он полезет на полати. Как не посмели и братья две ночи назад, когда он бил кого-то из молоденьких. Все ворчали, и только. «Он убьет ее», — посетовал Гарт из Зеленополья, а Колченогий Карл засмеялся: «Если она ему не нужна, отдал бы лучше мне». Черный Бернарр ругался втихомолку, а Алан из Росби встал и вышел, чтобы ничего не слышать. «Его дом, его и порядки, — напомнил всем разведчик Роннел Харкли. Крастер — друг Дозора».
Это верно, думал Сэм, слушая приглушенные вопли Лилли. Крастер жесток и правит своими женами и дочерьми железной рукой, однако он дал им убежище в своем доме. «Мерзлые вороны, — хмыкнул он, когда они ввалились к нему — те немногие, кто пережил метель, упырей и жестокий холод. — А стая-то меньше против той, что летела на север». Он дал им место на полу, крышу над головой, огонь, чтобы обсушиться, а его жены подавали братьям чаши с горячим вином. Он обзывает их «проклятыми воронами», однако кормит, хоть и скудно.
Мы здесь гости, напоминал себе Сэм, а Лилли — его дочь и жена. Его дом, его и порядки.
В тот первый раз, когда они приехали в Замок Крастера, Лилли пришла к нему просить о помощи, а Сэм отправил ее к Джону Сноу, накинув на нее свой черный плащ, чтобы спрятать большой живот. Рыцарям полагается защищать женщин и детей. Среди братьев рыцарей немного, но все же… Все они произносили «я щит, охраняющий царство человека», а женщина есть женщина, даже одичалая. И ей нужно помочь. Лилли боялась за своего ребенка — боялась, что он окажется мальчиком. Дочерей Крастер берет в жены, когда они подрастают, но ни мужчин, ни мальчиков в его доме нет. Лилли сказала, что сыновей он отдает богам. Сэм молился, чтобы боги по милости своей послали ей дочь.
Сверху снова донесся глухой крик.
— Так, так, — сказала женщина. — Потужься еще. Уже головку видно.
Пусть это будет девочка, взмолился про себя Сэм.
— Холодно, — прошептал Баннен. — Холодно. — Сэм, отставив миску с ложкой, накинул на умирающего еще одну шкуру и подложил полено в огонь. Лилли вскрикивала, стонала и тяжело дышала. Крастер жевал твердую черную колбасу — он объявил, что она предназначена для него самого и его жен, а не для нахлебников.
— Вечно они орут, эти бабы, — посетовал он. — У меня раз свинья восемь поросят принесла и хоть бы раз хрюкнула. — Он презрительно прищурился, глядя на Сэма. — Жиру в ней было вроде как в тебе, парень. Смертоносный, — засмеялся он.
Этого Сэм вынести уже не мог. Он встал и побрел прочь от очага, переступая через спящих, сидящих и умирающих на твердом земляном полу людей. От дыма и криков ему сделалось дурно. Раздвинув оленьи шкуры, служившие Крастеру дверью, он вышел наружу.
День, хотя и ненастный, ослепил его после темноты в доме. Снег еще держался кое-где на деревьях и окрестных, рыжих с золотом холмах, но его становилось все меньше. Вьюга отбушевала, и около Замка Крастера было не то чтобы тепло, но и не холодно. С сосулек на краю дерновой крыши капала вода. Сэм сделал глубокий вдох и огляделся.
В загоне на западной стороне Олло Косоручка и Тим Камень раздавали корм и воду оставшимся лошадям.
Другие братья обдирали и разделывали ослабевших и забитых коней. Копейщики и лучники несли стражу вдоль земляного вала, единственной защиты Крастера от опасностей внешнего мира. Из дюжины костровых ям поднимались столбы голубовато-серого дыма. Вдали, в лесу, стучали топоры — дровосеки запасали топливо, чтобы поддерживать костры всю ночь. Самое худшее время — это ночи, когда приходят тьма и холод.
За все время, проведенное у Крастера, ни мертвецы, ни Иные ни разу на них не напали. И не нападут, уверял Крастер. «Набожному человеку этой нечисти нечего бояться. Я и Мансу так сказал, когда он явился сюда разнюхивать. А он и слушать не стал, как и вы, вороны, со своими мечами и дурацкими кострами. Костры вам не помогут, когда белый холод придет. Одна надежда на богов — уладьте-ка лучше свои счеты с богами».
Лилли тоже говорила о белом холоде и рассказывала, какие жертвы приносит Крастер своим богам. Сэму тогда захотелось его убить, но он напомнил себе, что за Стеной законов нет, а Крастер — друг Дозора.
За домом раздался чей-то хриплый крик, и Сэм пошел посмотреть. Ноги скользили по талой земле — Скорбный Эдд клялся, что это Крастерово дерьмо, но почва была плотнее дерьма и норовила стащить с Сэма сапоги.
За огородом и пустым овечьим загоном с десяток братьев упражнялись в стрельбе по мишени, сделанной из сена и соломы. Стройный белокурый стюард по прозвищу Милашка Доннел только что послал стрелу в яблочко с расстояния пятидесяти ярдов и сказал:
— Ну-ка, старик, попробуй сделай лучше.
— Сейчас. — Ульмер, сутулый, седобородый, с обвисшей кожей, вышел на позицию и достал стрелу из колчана на поясе. В молодости он был разбойником из знаменитого Братства Королевского леса и уверял, что однажды прострелил руку Белому Быку из Королевской Гвардии и сорвал поцелуй у дорнийской принцессы. Он забрал у нее драгоценности и сундук с золотом, но больше всего хвастал этим поцелуем.
Гладко, как летний шелк, он наложил стрелу, прицелился и выстрелил. Его стрела вонзилась в древко стрелы Милашки Доннела.
— Ну как, парень, годится? — спросил Ульмер, отходя назад.
— Ничего, — ворчливо признал Доннел. — Это тебе ветер помог — когда я стрелял, он дул сильнее.
— Вот и взял бы его в расчет. Глаз у тебя верный и рука твердая, но этого мало, чтобы побить стрелка из Королевского леса. Сам Дик Оперенный учил меня натягивать лук, а лучшего стрелка на свете еще не бывало. Я тебе про него рассказывал или нет?
— Раз триста. — В Черном Замке все слышали рассказы Ульмера о знаменитой разбойничьей шайке, о Саймоне Тойне, Улыбчивом Рыцаре, Освине Длинношеем, Трижды Повешенном, Венде Белой Лани, Дике Оперенном, Пузатом Бене и остальных. Доннел углядел застрявшего в грязи Сэма и крикнул: — Эй, Смертоносный, иди покажи, как ты убил Иного. — Он протянул Сэму свой длинный тисовый лук.
Сэм покраснел.
— Я это сделал не стрелой, — сказал он, — а кинжалом из драконова стекла… — Он знал, что случится, если он возьмет лук. Он промахнется, стрела уйдет поверх вала в лес, и над ним посмеются.
— Ничего, — сказал Алан из Росби, тоже хороший лучник. — Мы все хотим поглядеть, как Смертоносный стреляет, правда ведь, ребята?
Сэм не мог слышать их насмешек, видеть презрение в их глазах. Он повернул назад, но правая нога увязла в грязи, и сапог сполз с нее. Сэму пришлось вытаскивать его руками под их издевательский смех. Несмотря на несколько толстых носков, он промочил ногу насквозь. «Ни на что ты не годен, — с отчаянием подумал он, обратившись наконец в бегство. — Отец был прав. Тебе ли оставаться в живых, когда столько смелых мужчин погибло?»
Гренн присматривал за костровой ямой к северу от ворот и теперь, раздевшись до пояса, колол дрова. Он весь раскраснелся, и кожа блестела от пота. При виде ковыляющего к нему Сэма он ухмыльнулся.
— Иные забрали у тебя сапог, Смертоносный?
И он туда же!
— Я завяз в грязи. Пожалуйста, не называй меня так.
— Почему? — неподдельно удивился Гренн. — Это хорошее имя, и ты честно его заслужил.
Пип всегда говорил, что Гренн туп, как колода, и поэтому Сэм терпеливо объяснил ему:
— Это все равно что назвать меня трусом, только на другой лад. — Стоя на левой ноге, Сэм натянул залепленный грязью сапог. — Они смеются надо мной, как смеются над Бедвиком, называя его великаном.
— Но он не великан, а Паул никогда не был малышом, разве что в младенческие годы. А вот ты в самом деле убил Иного, и потому это не одно и то же.
— Да я же просто испугался, вот и все!
— Не больше, чем я. Это только Пип говорит, будто я чересчур тупой, чтобы бояться. Я могу струхнуть не хуже кого другого. — Гренн бросил в огонь наколотые поленья. — Я и Джона боялся, когда мне приходилось с ним драться. Он двигался очень быстро, и мне каждый раз казалось, что он меня убьет. — Сырые дрова шипели в огне, пуская густой дым. — Просто я никому не говорил про это. Мне иногда сдается, что все только притворяются храбрыми, а настоящих храбрецов вовсе нет. Может, только так и можно стать храбрым — если притворяешься, не знаю. Пусть тебя называют Смертоносным, какая разница?
— Тебе ведь не нравилось, когда сир Аллисер называл тебя Зубром.
— Потому что он говорил, что я большой и тупой. — Гренн поскреб бороду. — А вот Пип может так меня называть, и ты тоже, и Джон. Зубр — зверь могучий и свирепый, ничего обидного тут нет, а я правда большой и еще больше стану. Разве Сэм Смертоносный не лучше, чем сир Хрюшка?
— Почему я не могу быть просто Сэмвелом Тарли? — Сэм плюхнулся на мокрый чурбан, еще не расколотый Гренном. — Его убило драконово стекло, а не я.
Он рассказал им все и знал, что не все ему поверили. Нож показал ему свой кинжал и заявил: «У меня железо есть, на кой мне стекло?» Черный Бернарр и трое Гартов дали понять, что сомневаются во всей его истории, а Ролли из Систертона бухнул напрямик: «Может, в кустах зашуршало что-то, ты и ткнул туда ножом, а там аккурат присел посрать Малыш Паул, вот ты эту сказку и выдумал».
Но Дайвин и Скорбный Эдд выслушали Сэма внимательно и велели им с Гренном рассказать все лорду-командующему. Мормонт хмурился и задавал дотошные вопросы, но он был слишком предусмотрителен, чтобы отмахиваться даже от такого сомнительного преимущества. Он потребовал все драконово стекло, которое Сэм носил в своей котомке, как ни мало его там было. Каждый раз, когда Сэм вспоминал о кладе, который Джон раскопал под Кулаком, ему хотелось плакать. Там были ножевые лезвия, наконечники для копий и не меньше трехсот наконечников для стрел. Джон сделал кинжалы себе, Сэму и лорду Мормонту, а Сэму еще подарил наконечник копья, старый сломанный рог и несколько наконечников для стрел. Гренн тоже получил пригоршню стеклянных наконечников — но это и все.
Теперь у них остался только кинжал Мормонта и тот, который Сэм отдал Гренну. Есть еще девятнадцать стрел и длинное копье с черным наконечником. Копье передается из одного караула в другой, стрелы Мормонт раздал самым сильным лучникам. Гугнивый Билл, Гарт Серое Перо, Роннел Харкли, Милашка Доннел и Алан из Росби получили по три штуки, а Ульмер — четыре. Но даже если они будут бить точно в цель, им очень скоро придется перейти на огненные стрелы, как и всем остальным. На Кулаке братья выпустили сотни огненных стрел, но мертвецов так и не остановили.
Пологие земляные палисады Крастера — не преграда для упырей, преодолевших куда более крутые склоны Кулака. Притом вместо трехсот братьев, встречавших их сомкнутыми рядами, мертвецы найдут потрепанное воинство в числе сорока одного человека, из которых девять тяжело ранены и драться не могут. К дому Крастера их вышло сорок четыре из шестидесяти с лишним, пробившихся с Кулака. С тех пор трое умерли от ран, и Баннен скоро станет четвертым.
— Как по-твоему, упыри ушли насовсем? — спросил Сэм у Гренна. — Почему они не приходят, чтобы прикончить нас?
— Они приходят только вместе с холодом.
— Да, вот только какая тут зависимость: холод приводит упырей или они его приносят?
— Какая разница? — Из-под топора Гренна летели щепки. — Главное, что они приходят вместе. Слушай: может, теперь, когда мы узнали про драконово стекло, они совсем не придут? Может, они нас теперь боятся?
Сэму хотелось бы в это верить, но он предполагал, что мертвым страх столь же чужд, как боль, любовь или чувство долга. Он обхватил руками колени, потея в своей шерсти, мехах и вареной коже. Кинжал из драконова стекла заставил растаять то бледное существо в лесу, это верно… но Гренн говорит так, будто он и на мертвецов должен оказать такое же действие. А ведь мы не знаем, так ли это, думал Сэм. Мы ничего не знаем наверняка. Жаль, что Джона здесь нет. Сэм любил Гренна, но не мог с ним разговаривать так же, как с Джоном. Джон нипочем не стал бы называть его Смертоносным, и Сэм посоветовался бы с ним насчет ребенка Лилли. Но Джон уехал с Куореном Полуруким, и с тех пор о нем ничего не слышно. У него тоже есть кинжал из драконова стекла, но догадается ли Джон пустить его в ход? Быть может, он лежит мертвый и заледенелый в какой-нибудь расщелине… или, того хуже, стал одним из ходячих мертвецов.
Почему боги берут к себе таких, как Джон и Баннен, а его, труса и недотепу, оставляют жить? Ему следовало умереть еще на Кулаке, где он трижды обмочился и к тому же потерял меч. Или в лесу — да он и умер бы, если б Малыш Паул не вызвался его нести. Ах, если бы все это было сном! Как было бы чудесно проснуться на Кулаке и увидеть, что все братья живы, а Джон и Призрак по-прежнему с ним. Еще лучше, если бы он проснулся в Черном Замке и попал в трапезную отведать густой пшеничной каши Трехпалого Хобба, щедро сдобренной маслом и медом. При одной мысли об этом в пустом желудке Сэма заурчало.
— Сноу!
Сэм обернулся. Ворон лорда Мормонта кружил над костром, хлопая черными крыльями.
— Сноу, Сноу. Снег.
Там, где появлялся ворон, вскорости следовало ожидать и Мормонта. Лорд-командующий выехал из леса в сопровождении старого Дайвина и похожего на лиса Роннела Харкли, занявшего место Торена Смолвуда. Часовые у ворот окликнули их, и Старый Медведь ворчливо отозвался:
— Ну и кто, по-вашему, идет? Что у вас, Иные глаза вынули? — Он проехал между столбами ворот, на одном из которых торчал бараний череп, а на другом медвежий, остановил коня, поднял кулак и свистнул. Ворон резво полетел на его зов.
— Милорд, — сказал Роннел Харкли, — у нас всего двадцать две лошади, и едва ли половина из них доберется до Стены.
— Знаю, — буркнул Мормонт, — но уходить все равно надо — Крастер не оставляет сомнений на этот счет. — Он посмотрел на запад, где гряда темных туч закрыла солнце. — Боги дали нам передышку, только надолго ли? — Мормонт снова подбросил ворона в воздух, заметил Сэма и гаркнул: — Тарли!
— Я? — Сэм неуклюже поднялся на ноги.
— Я-а! — Ворон сел на голову своему хозяину. — Я-а!
— Тебя не Тарли зовут или у тебя тут брат имеется? Ясное дело, ты. Закрой рот и ступай со мной.
— С вами? — неожиданно тонким голосом повторил Сэм. Лорд-командующий испепелил его взглядом.
— Ты брат Ночного Дозора. Постарайся не пачкать штаны всякий раз, как я к тебе обращаюсь. — Мормонт спешился и зашагал вперед, чмокая сапогами по грязи. Сэму стоило труда поспеть за ним. — Я все время думаю о твоем драконовом стекле.
— Оно не мое.
— Не твое, так Джона Сноу. Если нам нужны кинжалы из драконова стекла, почему их у нас только два? Ими следовало бы вооружать каждого человека на Стене в день, когда он приносит присягу.
— Но мы ведь не знали…
— Не знали, не знали! Когда-то должны были знать. Ночной Дозор забыл о своем истинном назначении, Тарли. Никто не станет строить стену семисотфутовой вышины, чтобы помешать одетым в шкуры дикарям красть женщин. Стену поставили, чтобы оградить царство человека… и оградить его следовало не от людей, а одичалые, если разобраться, все-таки люди. Слишком много лет прошло, Тарли, слишком много веков и тысячелетий. Мы забыли, кто наш истинный враг. И вот теперь он здесь, а мы не знаем, как с ним бороться. Это стекло в самом деле производят драконы, как верит простой народ?
— М-мейстеры думают иначе. Они говорят, что оно происходит от подземного огня, и называют его обсидианом.
— По мне, пусть хоть лимонным пирогом назовут, — фыркнул Мормонт. — Если оно убивает, как ты говоришь, мне его нужно как можно больше.
— Джон нашел на Кулаке сотни наконечников для стрел и копий.
— Много нам от этого проку теперь. Чтобы вернуться на Кулак, нам требуется оружие, которого мы не получим, пока не вернемся на Кулак. А тут еще одичалые. Придется поискать драконово стекло где-нибудь еще.
За последнее время случилось столько всего, что Сэм почти забыл об одичалых.
— Клинками из него пользовались Дети Леса. Они бы знали, где найти обсидиан.
— Детей Леса больше нет. Первые Люди перебили половину из них бронзовыми мечами, а андалы завершили дело железом. Почему стеклянный кинжал должен…
Старый Медведь прервал свою речь, увидев выходящего из дома Крастера. Одичалый улыбался во весь рот, показывая гнилые бурые зубы.
— У меня сын!
— Сын, — каркнул ворон. — Сын, сын.
— Рад за тебя, — бесстрастно молвил лорд-командующий.
— Да ну? А я вот порадуюсь, когда ты со своими воронами уберешься отсюда. Давно пора.
— Как только наши раненые немного окрепнут…
— Лучше, чем теперь, им уже не станет, и мы оба это знаем, старая ворона. Умирающим надо перерезать глотки, и дело с концом. Если самому духу не хватает, оставь их мне, и я с ними разделаюсь.
— Торен Смолвуд говорил, что ты друг Дозора… — взъерепенился Мормонт.
— Так и есть. Я дал вам все, что мог дать, но грядет зима, а девчонка наградила меня еще одним ртом.
— Мы можем взять его с собой…
Крастер повернул голову, прищурился и плюнул под ноги Сэму.
— Что ты сказал, Смертоносный?
— Я… я хотел только… если для вас он лишний рот… и скоро зима… то мы могли бы взять его…
— Это мой сын. Моя кровь. Думаешь, я отдам его воронам?
— Я только хотел… — «Лилли говорила, что ты оставляешь своих сыновей в лесу — вот почему у тебя в доме одни только женщины да девочки».
— Довольно, Сэм, — произнес лорд-командующий. — Ты и так уже наговорил лишнего. Ступай в дом.
— М-милорд…
— Ступай, я сказал!
Сэм, весь красный, распахнул оленьи шкуры и снова оказался в полутьме.
— Ну что ты за дурак такой? — сердито сказал Мормонт, войдя вслед за ним. — Даже если Крастер отдал бы нам ребенка, тот не дожил бы до Стены. Новорожденный младенец нам нужен, как еще один снегопад. Может, в твоих жирных титьках есть молоко для него? Или ты и мать хочешь прихватить?
— Она согласна. Она сама просила меня…
— Я ничего не желаю больше слушать, Тарли. Сколько раз повторять, чтобы вы держались подальше от жен Крастера?
— Она его дочь, — попытался вывернуться Сэм.
— Иди позаботься о Баннене, пока я не рассердился окончательно.
— Да, милорд. — Сэм шмыгнул прочь, весь дрожа, но когда он подошел к Баннену, Великан уже прикрыл тому лицо меховым плащом.
— Он все говорил, что ему холодно — надеюсь, теперь он попал куда-нибудь, где потеплее.
— С такой раной… — начал Сэм.
— Тоже мне рана. — Нож ткнул умершего ногой. — Одному мужику из моей деревни тоже отняли ногу, так он до пятидесяти лет дожил.
— Его убил холод, — сказал Сэм. — Он никак не мог согреться.
— Кормить его надо было как следует, вот что, — заявил Нож. — Этот ублюдок Крастер уморил его голодом.
Сэм беспокойно оглянулся. Хорошо, что Крастер еще не пришел со двора — ему очень не понравилось бы, что его назвали ублюдком, хотя разведчики говорят, что он и правда незаконнорожденный — мать прижила его от какого-то ворона.
— Крастеру своих женщин кормить надо, — заметил Великан. — Он поделился с нами, чем мог.
— Как же, рассказывай. Не успеем мы уйти, он вскроет бочонок с медом и будет запивать им ветчину. Еще и посмеется, что мы бредем голодные по снегу. Одичалый скот, вот он кто, а никакой не друг Дозора. — Нож снова пнул мертвого Баннена. — Спроси вот его, если мне не веришь.
Баннена сожгли на закате, на том самом костре, который поддерживал Гренн. Тим Камень и Гарт из Староместа вынесли голый труп, раскачали и бросили в огонь. Его одежду, оружие, доспехи и прочие пожитки братья поделили между собой. В Черном Замке братьев хоронят со всеми подобающими обрядами — но здесь не Черный Замок, и сожженный не вернется к ним упырем.
— Его звали Баннен, — произнес лорд-командующий, когда пламя охватило покойника. — Он был храбрым человеком и хорошим разведчиком. Он пришел к нам… откуда он пришел?
— Откуда-то из-под Белой Гавани, — подсказал кто-то.
— Он пришел к нам из Белой Гавани и всегда исполнял свой долг на совесть. Он соблюдал свои обеты, как мог, ездил далеко, сражался отважно. Таких, как он, у нас больше не будет.
— Теперь его дозор окончен, — хором пропели черные братья.
— Теперь его дозор окончен, — повторил Мормонт.
— Окончен, — подтвердил его ворон. — Окончен.
Дым щипал Сэму глаза, и его тошнило. На миг ему померещилось, будто Баннен сел в огне и сжал кулаки, как бы отталкивая пожирающее его пламя, но дымовая завеса тут же скрыла его. Хуже всего, однако, был запах. Простое зловоние Сэм бы еще выдержал, но от горячего брата так вкусно пахло жареной свининой, что рот невольно наполнялся слюной. Это было так ужасно, что, как только ворон крикнул «окончен», Сэм побежал за дом, и его вырвало.
Скорбный Эдд нашел его стоящим на коленях в грязи.
— Что, Сэм, червей копаешь или тебя стошнило?
— Стошнило, — слабо подтвердил Сэм, вытирая рот. — Этот запах…
— Да, не знал, что Баннен может так хорошо пахнуть, — уныло, как всегда, вымолвил Эдд. — Даже захотелось кусочек от него отрезать. Будь у нас яблочная подлива, я бы, может, и решился. По мне, свинина всего вкуснее с яблочной подливой. — Эдд развязал штаны и пустил желтую дымящуюся струю. — Ты смотри не умирай, Сэм, а то ведь я могу не устоять. Сала на тебе куда больше, чем на Баннене, а я всегда любил шкварки. — Он вздохнул. — Мы выступаем на рассвете, слыхал? Солнце будет или снег, все равно уйдем — так сказал Старый Медведь.
Снег? Сэм с тревогой посмотрел на небо.
— Выступаем? Все как есть?
— Ясное дело — кто верхом, а кто и пешком. Дайвин говорит, что нам бы надо научиться ездить на дохлых лошадях, как Иные. Одного корму сколько бы сберегли — много ли дохлой лошади надо? — Эдд отряхнулся и завязал тесемки. — Но мне это как-то не по нутру. Как только они заставят работать дохлых лошадей, очередь будет за нами, и первым уж точно окажусь я. «Эдд, — скажут мне, — смерть больше не повод, чтобы лежать без дела — вставай-ка, бери копье да выходи ночью в караул». Ну да ладно, не будем о мрачном. Может, мне повезет умереть до того, как они навострятся это делать.
Может быть, мы все умрем скорее, чем нам хотелось бы — подумал, тяжело поднимаясь, Сэм.
Крастер, узнав, что его непрошеные гости утром собираются уходить, сделался почти приветлив — насколько это было доступно его натуре.
— И давно пора — говорил же я, что вам тут не место. Однако напоследок я вам задам пир, как полагается. Только, чур, пополам. Мои жены поджарят вашу конину, а я выставлю пиво и хлеб. — Он расплылся в своей гнилозубой улыбке. — Ничего нет лучше пива с кониной. Если на лошадях нельзя больше ездить, надо их резать, и дело с концом.
Его жены и дочери, поставив скамейки и длинные столы, принялись стряпать и подавать — все, кроме Лилли. Сэм с трудом их различал. Постарше, помоложе и совсем девчонки, все они доводились Крастеру дочерьми и походили одна на другую. Работая, они тихо переговаривались между собой, но к мужчинам никогда не обращались.
Крастер в овчинной безрукавке занял единственный в доме стул. Его могучие руки поросли белым волосом, на одном запястье сверкал витой золотой браслет. Лорд Мормонт сидел на верхнем конце правой скамьи, дальше впритирку теснились братья. Дюжина человек несла караул снаружи, у ворот и костров.
Сэм сидел между Гренном и Сироткой Оссом. В животе у него урчало. С конины, которую жены Крастера поджаривали на вертелах над очагом в полу, капал жир, от запаха рот наполнялся слюной, и это напоминало Сэму о Баннене. Он очень проголодался, но знал, что его вырвет, если он проглотит хоть кусок. Куда это годится — есть бедных преданных коняг, которые носили их, пока могли? Но на лук, который разносили женщины, он набросился с жадностью. Один бок луковицы подгнил, но Сэм срезал его кинжалом, а остальное сжевал. Хлеба принесли только две ковриги. Ульмер попросил еще, но женщина в ответ потрясла головой. Тут-то все и началось.
— Две ковриги? — вскричал Колченогий Карл. — Вот дуры бабы! Тащите еще!
Лорд Мормонт тяжело посмотрел на него.
— Ешь что дают и скажи спасибо. Может, тебе на снегу больше нравилось?
— Скоро я опять там окажусь. — Карла явно не страшил гнев Старого Медведя. — В кладовке у Крастера — вот где бы мне понравилось, милорд.
— Вы меня и так уже объели, вороны, — сузил глаза Крастер. — Мне женщин кормить надо.
Нож поделил кинжалом кусок мяса.
— Ты сам признаешься, что у тебя кое-что припрятано — как бы вы иначе протянули зиму?
— Я человек набожный…
— Ты скупердяй и врун, — прервал его Карл.
— Окорока, — с благоговением произнес Гарт из Староместа. — В прошлый наш приезд у него были свиньи. Бьюсь об заклад, что окорока у него где-то поблизости, и сало тоже.
— И колбасы, — подхватил Нож. — Длинные такие, черные — они как камни, годами могут храниться. У него их штук сто висит в погребе.
— Овес, кукуруза, ячмень, — добавил Олло Косоручка.
— Зерно, — захлопал крыльями ворон Мормонта. — Зерно. Зерно.
— Хватит, — гаркнул, перекрывая его, лорд-командующий. — Уймитесь, вы все, и не сходите с ума.
— Яблоки, — подал голос Гарт из Зеленополья. — Целые бочки сочных осенних яблок. Тут есть яблони, я видел.
— Сушеные ягоды, капуста, кедровые орехи.
— Зерно. Зерно. Зерно.
— Соленая баранина. Видали овечий загон? У него где-то стоят бочки с солониной.
Крастер медленно закипал. Лорд Мормонт поднялся с места.
— Довольно. Не желаю больше слушать эту болтовню.
— Тогда залепи уши хлебом, старик. — Колченогий Карл тоже встал из-за стола. — Или ты уже слопал свой ломоть?
Старый Медведь побагровел.
— Ты с кем разговариваешь? Сядь на место, ешь и молчи. Это приказ.
Настала полная тишина. Все застыли, глядя на лорда-командующего и здоровенного разведчика, сверлящих друг друга глазами через стол. Сэм думал, что Карл сейчас дрогнет и подчинится приказу, но тут встал Крастер. В руке он держал черный стальной топор, подарок Мормонта.
— Нет, так не пойдет. Ни один человек, обозвавший меня скупердяем, не будет спать под моим кровом и есть за моим столом. Пошел вон, колченогий. И ты тоже, и ты, и ты. — Он ткнул топором в сторону Ножа и обоих Гартов. — Ступайте спать на холод с пустыми животами, не то…
— Ах ты ублюдок! — выругался кто-то из Гартов.
— Кто посмел назвать меня ублюдком?! — взревел Крастер. Левой рукой он смел со стола посуду, правой вскинул вверх топор.
— Ублюдок и есть — это всем известно, — сказал Карл.
Крастер с быстротой, показавшейся Сэму невероятной, перескочил через стол. Одна из женщин взвизгнула, Гарт из Зеленополья и Сиротка Осс выхватили ножи, Карл попятился назад и споткнулся о раненого сира Биама, лежащего на полу. Крастер, изрыгая проклятия, бросился на него, но тут Нож сгреб одичалого за волосы, запрокинул ему голову и располосовал горло от уха до уха. Потом отшвырнул его от себя, и Крастер упал на сира Биама, оказавшись лицом к лицу с ним. Биам закричал, а Крастер, захлебываясь собственной кровью, выронил топор. Две его жены подняли вой, третья разразилась бранью, четвертая накинулась на Красавчика Доннела, норовя выцарапать ему глаза. Доннел отпихнул ее на пол. Лорд-командующий, мрачный как туча, встал над телом Крастера.
— Боги проклянут нас за это, — вскричал он. — Нет преступления более тяжкого, чем убийство человека, оказавшего тебе гостеприимство. По всем законам мы…
— За Стеной законов нет, старик, — забыл? — Нож сгреб за руку одну из женщин и приставил окровавленный кинжал к ее горлу. — Показывай, где он прятал еду, не то и с тобой будет то же самое.
— Отпусти ее. — Мормонт шагнул к ним. — Это будет стоить тебе головы, ты…
Гарт из Зеленополья и Олло Косоручка, оба с ножами в руках, заступили ему дорогу.
— Придержи язык, — буркнул Олло, дернув старика назад, но Мормонт тоже схватился за кинжал. Олло хватило и одной руки: его нож вошел в живот Старого Медведя и вышел назад, окрашенный кровью.
Некоторое время спустя Сэм опомнился и обнаружил, что сидит на полу, держа на коленях голову Мормонта. Он не помнил, как здесь оказался, — он вообще плохо помнил то, что случилось, когда Старого Медведя пырнули ножом. Гарт из Зеленополья непонятно за что убил Гарта из Староместа. Ролли из Систертона полез на полати позабавиться с женами Крастера, сверзился оттуда и сломал себе шею. Гренн…
Гренн кричал на Сэма и бил его по лицу, а потом ушел вместе с Великаном, Скорбным Эддом и еще несколькими братьями. Крастер так и лежал на сире Биаме, но раненый рыцарь не стонал больше. Четверо человек, сидя за столом, ели конину, Олло на том же столе совокуплялся с плачущей навзрыд женщиной.
— Тарли. — Пузырящаяся кровь выступила изо рта Старого Медведя и потекла по бороде. — Уходи, Тарли. Уходи.
— Куда, милорд? — с полным безразличием проронил Сэм. Он не боялся, и это было странное чувство. — Мне некуда идти.
— К Стене. Ступай к Стене. Сейчас же.
— Ступай. Ступай. — Ворон прошел по руке старика, стал ему на грудь и выдернул волос из его бороды.
— Ты должен. Должен рассказать им.
— О чем, милорд?
— Обо всем. Кулак. Одичалые. Драконово стекло. — Мормонт едва дышал и говорил с великим трудом. — Скажи моему сыну. Джораху. Пусть наденет черное. Мое желание. Предсмертное.
— Желание, — повторил ворон, блестя глазами, и потребовал: — Зерно.
— Нет зерна, — выговорил Мормонт. — Скажи Джораху — я его прощаю. Ступай.
— Это слишком далеко, милорд, мне не дойти. — Сэм очень устал. Ему хотелось одного: спать и никогда больше не просыпаться. Если он останется здесь, его желание сбудется достаточно скоро. Нож, Олло и Карл его не любят и уж наверняка прикончат. — Лучше я останусь тут, с вами. — Я больше не боюсь вас… ничего не боюсь.
|
The script ran 0.029 seconds.