1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
       

Здесь Пушкин погребен; он с музой   молодою,      

С любовью, леностью провел веселый   век,      

Не делал доброго, однакож был душою,      

Ей богу, добрый человек.      

       

       

Сраженный рыцарь      

       

       

Последним сияньем за лесом горя,      

Вечерняя тихо потухла заря,      

Безмолвна долина глухая;      

В тумане пустынном клубится река,      

Ленивой грядою идут облака,      

Меж ими луна золотая.      

       

Чугунные латы на холме лежат,      

Копье раздробленно, в перчатке булат,      

И щит под шеломом заржавым,      

Вонзилися шпоры в увлаженный   мох: —      

Лежат неподвижно, и месяца рог      

Над ними в блистаньи кровавом.      

       

Вкруг холма обходит друг сильного –   конь;      

В очах горделивых померкнул   огонь —      

Он бранную голову клонит.      

Беспечным копытом бьет камень   долин —      

И смотрит на латы – конь верный один,      

И дико трепещет, и стонет.      

       

Во тьме заблудившись, пришелец идет,      

С надеждою робость он в сердце   несет —      

Склонясь над дорожной клюкою,      

На холм он взобрался, и в тусклую   даль      

Он смотрит, и сходит – и звонкую   сталь      

Толкает усталой ногою.      

       

Хладеет пришелец – кольчуги звучат.      

Погибшего грозно в них кости стучат,      

По камням шелом покатился,      

Скрывался в нем череп… при звуке   глухом      

Заржал конь ретивый – скок лётом на   холм —      

Взглянул… и главою склонился.      

       

Уж путник далече в тьме бродит   ночной,      

Всё мнится, что кости хрустят под   ногой…      

Но утро денница выводит —      

Сраженный во брани на холме лежит,      

И латы недвижны, и шлем не стучит,      

И конь вкруг погибшего, ходит.      

       

 К Дельвигу      

       

       

Послушай, муз невинных      

Лукавый духовник:      

Жилец полей пустынных,      

Поэтов грешный лик      

Умножил я собою,      

И я главой поник      

Пред милою мечтою;      

Мой дядюшка-поэт      

На то мне дал совет      

И с музами сосватал.      

Сначала я шалил,      

Шутя стихи кроил,      

А там их напечатал,      

И вот теперь я брат      

Бестолкову пустому,      

Тому, сему, другому      

Да я ж и виноват!      

       

Спасибо за посланье —      

Но что мне пользы в том?      

На грешника потом      

Ведь станут в посмеянье      

Указывать перстом! —      

Изменник! с Аполлоном      

Ты, видно, заодно;      

А мне прослыть Прадоном      

Отныне суждено.      

Везде беды застану!      

Увы, мне, метроману,      

Куда сокроюсь я?      

Предатели-друзья      

Невинное творенье      

Украдкой в город шлют      

И плод уединенья      

Тисненью предают, —      

Бумагу убивают!      

Поэта окружают      

С улыбкой остряки.      

"Ах, сударь! мне сказали,      

Вы пишете стишки;      

Увидеть их не льзя ли?      

Вы в них изображали,      

Конечно, ручейки,      

Конечно, василечик,      

Иль тихой ветерочик,      

И рощи, и цветки…"      

       

О Дельвиг! начертали      

Мне Музы мой удел;      

Но ты ль мои печали      

Умножить захотел?      

В объятиях Морфея      

Беспечный дух лелея,      

Еще хоть год один      

Позволь мне полениться      

И негой насладиться, —      

Я, право, неги сын!      

А там, хоть нет охоты,      

Но придут уж заботы      

Со всех ко мне сторон:      

И буду принужден      

С журналами сражаться,      

С газетой торговаться,      

С Графовым восхищаться…      

Помилуй, Аполлон!      

       

 Роза      

       

       

Где наша роза?      

Друзья мои!      

Увяла роза,      

Дитя зари!..      

Не говори:      

Вот жизни младость,       

Не повтори:      

Так вянет радость,       

В душе скажи:      

Прости! жалею…       

И на лилею      

Нам укажи.      

       

       

На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году      

       

       

Утихла брань племен: в пределах   отдаленных      

Не слышен битвы шум и голос труб   военных;      

С небесной высоты, при звуке стройных   лир,      

На землю мрачную нисходит светлый   Мир.      

Свершилось!.. Русской царь, достиг ты   славной цели!      

Вотще надменные на родину летели;      

Вотще впреди знамен бесчисленных   дружин      

В могущей дерзости венчанный исполин      

На гибель грозно шел, влек цепи за   собою:      

Меч огненный блеснул за дымною   Москвою!      

Звезда губителя потухла в вечной   мгле,      

И пламенный венец померкнул на челе!      

Содрогся счастья сын, и, брошенный   судьбою,      

Он землю русскую не взвидел под   собою. —      

Бежит… и мести гром слетел ему во   след;      

И с трона гордый пал… и вновь   восстал… и нет!      

       

Тебе, наш храбрый царь, хвала,   благодаренье!      

Когда полки врагов покрыли отдаленье,      

Во броню ополчась, взложив пернатый   шлем,      

Колена преклонив пред вышним алтарем,      

Ты браней меч извлек и клятву дал   святую      

От ига оградить страну свою родную.      

Мы вняли клятве сей; и гордые сердца      

В восторге пламенном летели вслед   отца      

И смертью роковой горели и дрожали;      

И россы пред врагом твердыней грозной   стали!..      

       

«К мечам!» раздался клик, и вихрем   понеслись;      

Знамены, восшумев, по ветру   развились;      

Обнялся с братом брат: и милым дали   руку      

Младые ратники на грустную разлуку;      

Сразились. Воспылал свободы ярый бой,      

И смерть хватала их холодною рукой!..      

А я… вдали громов, в сени твоей   надежной…      

Я тихо расцветал, беспечный,   безмятежный!      

Увы! мне не судил таинственный предел      

Сражаться за тебя под градом вражьих   стрел!..      

Сыны Бородина, о Кульмские герои!      

Я видел, как на брань летели ваши   строи;      

Душой восторженной за братьями   спешил.      

Почто ж на бранный дол я крови не   пролил?      

Почто, сжимая меч младенческой рукою,      

Покрытый ранами, не пал я пред тобою      

И славы под крылом наутре не почил?      

Почто великих дел свидетелем не был?      

       

О, сколь величествен, бессмертный, ты   явился      

Когда на сильного с сынами   устремился;      

И, челы приподняв из мрачности   гробов,      

Народы, падшие под бременем оков,      

Тяжелой цепию с восторгом потрясали      

И с робкой радостью друг друга   вопрошали:      

"Ужель свободны мы?… Ужели   грозный пал…      

Кто смелый? Кто в громах на севере   восстал?.."      

И ветхую главу Европа преклонила,      

Царя-спасителя колена окружила      

Освобожденною от рабских уз рукой,      

И власть мятежная исчезла пред тобой!      

       

И ныне ты к сынам, о царь наш,   возвратился,      

И край полуночи восторгом озарился!      

Склони на свой народ смиренья полный   взгляд —      

Все лица радостью, любовию блестят.      

Внемли – повсюду весть отрадная   несется,      

Повсюду гордый клик веселья   раздается;      

По стогнам шум, везде сияет   торжество,      

И ты среди толпы, России божество!      

Встречать вождя побед летят твои   дружины.      

Старик, счастливый век забыв Екатерины,      

Взирает на тебя с безмолвною слезой.      

Ты наш, о русской царь! оставь же   шлем стальной      

И грозный меч войны, и щит – ограду   нашу;      

Излей пред Янусом священну мира чашу,      

И, брани сокрушив могущею рукой,      

Вселенну осени желанной тишиной!..      

И придут времена спокойствия златые,      

Покроет шлемы ржа, и стрелы каленые,      

В колчанах скрытые, забудут свой   полет;      

Счастливый селянин, не зная бурных   бед,      

По нивам повлечет плуг, миром   изощренный;      

Суда летучие, торговлей окриленны,      

Кормами рассекут свободный океан,      

И юные сыны воинственных славян      

Спокойной праздности с досадой   предадутся,      

И молча некогда вкруг старца   соберутся,      

Преклонят жадный слух, и ветхим   костылем      

И стан, и ратный строй, и дальний бор   с холмом      

На прахе начертит он медленно пред   ними,      

Словами истины, свободными, простыми,      

Им славу прошлых лет в рассказах   оживит      

И доброго царя в слезах благословит.      

       

       * * *      

       

Итак я счастлив был, итак я   наслаждался,      

Отрадой тихою, восторгом упивался…      

И где веселья быстрый день?      

Промчался лётом сновиденья,      

Увяла прелесть наслажденья,      

И снова вкруг меня угрюмой скуки   тень!      

       

 Слеза      

       

       

Вчера за чашей пуншевою      

С гусаром я сидел,      

И молча с мрачною душою      

На дальний путь глядел.      

       

"Скажи, что смотришь на   дорогу? —      

Мой храбрый вопросил. —      

Еще по ней ты, слава богу,      

Друзей не проводил".      

       

К груди поникнув головою,      

Я скоро прошептал:      

"Гусар! уж нет ее  со   мною!.."      

Вздохнул – и замолчал.      

       

Слеза повисла на реснице      

И канула в бокал. —      

"Дитя! ты плачешь о девице.      

Стыдись!" – он закричал.      

       

"Оставь, гусар… ох! сердцу   больно.      

Ты, знать, не горевал.      

Увы! одной слезы довольно,      

Чтоб отравить бокал!.."      

       

       * * *      

       

Угрюмых тройка есть певцов —      

Шихматов, Шаховской, Шишков,      

Уму есть тройка супостатов —      

Шишков наш, Шаховской, Шихматов,      

Но кто глупей из тройки злой?      

Шишков, Шихматов, Шаховской!      

       

       

К Бар. М. А. Дельвиг      

       

       

Вам восемь лет, а мне семнадцать   било.      

И я считал когда-то восемь лет;      

Они прошли. – В судьбе своей   унылой,      

Бог знает как, я ныне стал поэт.      

Не возвратить уже того, что было,      

Уже я стар, мне незнакома ложь:      

Так верьте мне – мы спасены лишь   верой.      

Послушайте: Амур, как вы, хорош;      

Амур дитя, Амур на вас похож —      

В мои лета вы будете Венерой.      

Но если только буду жив,      

Всевышней благостью Зевеса,      

И столько же красноречив —      

Я напишу вам, баронесса,      

В латинском вкусе мадригал,      

Чудесный, вовсе без искусства —      

Не много истинных похвал,      

Но много истинного чувства.      

Скажу я: "Ради ваших глаз,      

О баронесса! ради балов,      

Когда мы все глядим на вас,      

Взгляните на меня хоть раз      

В награду прежних мадригалов      

Когда ж Амур и Гименей      

В прелестной Марии моей      

Поздравят молодую даму —      

Удастся ль мне под старость дня,      

Вам посвятить эпиталаму?      

       

 Моему Аристарху      

       

       

Помилуй, трезвый Аристарх      

Моих бахических посланий,      

Не осуждай моих мечтаний      

И чувства в ветренных стихах:      

Плоды веселого досуга,      

Не для бессмертья рождены,      

Но разве так сбережены      

Для самого себя, для друга,      

Или для Хлои молодой.      

Помилуй, сжалься надо мной —      

Не нужны мне твои уроки.      

Я знаю сам свои пороки.      

Конечно беден гений мой:      

За рифмой часто холостой,      

На зло законам сочетанья,      

Бегут трестопные толпой      

На аю, ает  и на ой.    —      

Еще немногие признанья:      

Я ставлю (кто же без греха?)      

Пустые часто восклицанья,      

И сряду лишних три стиха;      

Нехорошо, но оправданья      

Не льзя ли скромно принести?      

Мои летучие посланья      

В потомстве будут ли цвести?      

Не думай, цензор мой угрюмый,      

Что я, беснуясь по ночам,      

Окован стихотворной думой,      

Покоем жертвую стихам;      

Что, бегая по всем углам,      

Ерошу волосы клоками,      

Подобно Фебовым жрецам      

Сверкаю грозными очами,      

Едва дыша, нахмуря взор,      

И засветив свою лампаду,      

За шаткой стол, кряхтя, засяду,      

Сижу, сижу три ночи сряду      

И высижу – трестопный вздор…      

Так пишет (молвить не в укор)      

Конюший дряхлого Пегаса      

Свистов, Хлыстов или Графов,      

Служитель отставной Парнасса,      

Родитель стареньких стихов,      

И од не слишком громозвучных,      

И сказочек довольно скучных.      

       

Люблю я праздность и покой,      

И мне досуг совсем не бремя;      

И есть и пить найду я время.      

Когда ж нечаянной порой      

Стихи кропать найдет охота,      

На славу Дружбы иль Эрота, —      

Тотчас я труд окончу свой.      

Сижу ли с добрыми друзьями      

Лежу ль в постеле пуховой,      

Брожу ль над тихими водами      

В дубраве темной и глухой,      

Задумаюсь – взмахну руками      

На рифмах вдруг заговорю —      

И никого уж не морю      

Моими резвыми стихами…      

Но ежели когда-нибудь,      

Желая в неге отдохнуть,      

Расположась перед камином,      

Один, свободным господином,      

Поймаю прежню мысль мою, —      

То не для имени поэта      

Мараю два иль три куплета,      

И их вполголоса пою.      

       

Но знаешь ли, о мой гонитель,      

Как я беседую с тобой?      

Беспечный Пинда посетитель,      

Я с Музой нежусь молодой…      

Уж утра яркое светило      

Поля и рощи озарило;      

Давно пропели петухи;      

В полглаза дремля – и зевая,      

Шапеля в песнях призывая,      

Пишу короткие стихи,      

Среди приятного забвенья      

Склонясь в подушку головой,      

И в простоте, без украшенья,      

Мои слагаю извиненья      

Немного сонною рукой.      

Под сенью лени неизвестной      

Так нежился певец прелестный,      

Когда Вер-Вера воспевал,      

Или с улыбкой рисовал      

В непринужденном упоеньи      

Уединенный свой чердак.      

В таком ленивом положеньи      

Стихи текут и так и сяк.      

Возможно ли в свое творенье,      

Уняв веселых мыслей шум,      

Тогда вперять холодный ум,      

Отделкой портить небылицы,      

Плоды бродящих резвых дум,      

И сокращать свои страницы? —      

       

Анакреон, Шолье, Парни,      

Враги труда, забот, печали,      

Не так, бывало, в прежни дни      

Своих любовниц воспевали.      

О вы, любезные певцы,      

Сыны беспечности ленивой,      

Давно вам отданы венцы      

От музы праздности счастливой,      

Но не блестящие дары      

Поэзии трудолюбивой.      

На верьх Фессальския горы      

Вели вас тайные извивы;      

Веселых Граций перст игривый      

Младые лиры оживлял,      

И ваши челы обвивал      

Детей Пафосских рой шутливый.      

И я – неопытный поэт —      

Небрежный ваших рифм наследник,      

За вами крадуся вослед…      

А ты, мой скучный проповедник,      

Умерь ученый вкуса гнев!      

Поди, кричи, брани другого      

И брось ленивца молодого,      

Об нем тихонько пожалев.      

       

 Тень Фон-Визина      

       

       

В раю, за грустным Ахероном,      

Зевая в рощице густой,      

Творец, любимый Алоллоном,      

Увидеть вздумал мир земной.      

То был писатель знаменитый,      

Известный русской весельчак,      

Насмешник, лаврами повитый,      

Денис, невежде бич и страх.      

"Позволь на время   удалиться, —      

Владыке ада молвил он, —      

Постыл мне мрачный Флегетон,      

И к людям хочется явиться".      

«Ступай!» в ответ ему Плутон;      

И видит он перед собою:      

В ладье с мелькающей толпою      

Гребет наморщенный Харон      

Челнок ко брегу; с подорожной      

Герой поплыл в ладье порожной      

И вот – выходит к нам на свет.      

Добро пожаловать, поэт!      

       

Мертвец в России очутился,      

Он ищет новости какой,      

Но свет ни в чем не пременился.      

Всё идет той же чередой;      

Всё так же люди лицемерят,      

Всё те же песенки поют,      

Клеветникам как прежде верят,      

Как прежде все дела текут;      

В окошки миллионы скачут,      

Казну все крадут у царя.      

Иным житье, другие плачут,      

И мучат смертных лекаря,      

Спокойно спят архиереи,      

Вельможи, знатные злодеи,      

Смеясь в бокалы льют вино,      

Невинных жалобе не внемлют,      

Играют ночь, в сенате дремлют,      

Склонясь на красное сукно;      

Всё столько ж трусов и нахалов,      

Рублевых столько же Киприд,      

И столько ж глупых генералов,      

И столько ж старых волокит.      

       

Вздохнул Денис: "О боже, боже!      

Опять я вижу то ж да то же.      

Передних грозный Демосфен,      

Ты прав, оратор мой Петрушка:      

Весь свет бездельная игрушка,      

И нет в игрушке перемен.      

Но где же братии-поэты.      

Мои парнасские клевреты,      

Питомцы Граций молодых? —      

Желал бы очень видеть их".      

Небес оставя светлы сени,      

С крылатой шапкой на бекрене,