1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
     

По широкому  раздолью прерии во весь опор мчатся два всадника. Под каждым из них быстроногий  мустанг. Под одним – гнедой, под другим – серый. Один всадник преследует другого.    

Тот,  кого преследуют, без головы. А тот, кто преследует, – с головой; в этой голове  созрело безумное решение.    

Погоня  длилась недолго. Кольхаун уже предвкушал победу. Ясно было, что серый мустанг  выигрывает расстояние у гнедого. Кольхаун уже вскинул ружье – он хотел  застрелить лошадь и этим положить конец преследованию.    

Если бы  он не боялся промахнуться, он бы тут же и выстрелил. Но пока он колебался, гнедой  с всадником без головы круто повернул в заросли.    

Этого  капитан не ожидал. Пришлось снова возобновить погоню.    

Еще раз  Кольхауну удалось догнать страшного всадника, и настолько близко, что раздувавшиеся  ноздри серого мустанга почти касались вытянутого хвоста гнедого. Ружье уже было  наготове в левой руке капитана, палец правой руки лежал на спуске. Он только  выбирал место, куда лучше прицелиться.    

Еще  момент – и пуля вонзилась бы в мчавшуюся впереди лошадь, но последняя, точно почуяв  опасность, сделала быстрый прыжок в сторону и, тут же лягнув в морду  преследовавшего ее мустанга, помчалась дальше.    

Серый  мустанг остановился, и только острая шпора заставила его подчиниться и вновь помчаться  галопом.    

Кольхаун  терял последние остатки терпения. Он заметил, что гнедой направился в самую  чашу зарослей. Охота опять могла окончиться ничем. В отчаянии Кольхаун снова  схватился за ружье.    

Всадник  без головы уже наполовину скрылся в густой зелени. Капитан прицелился вслед  убегавшему гнедому. Дым заклубился из дула ружья. Раздался выстрел, и какой-то  темный предмет глухо упал на землю, подпрыгнул и покатился прямо под ноги  лошади Кольхауна.    

Серый  мустанг захрапел и попятился назад. Всадник дико вскрикнул: внизу, на траве, лежала  голова человека. На ней все еще крепко держалась шляпа с твердыми круглыми  полями.    

Лицо  было обращено прямо на Кольхауна, мертвенно бледное, запачканное кровью, сморщенное.  Глаза были открыты, но они смотрели, как два стеклянных шара, – холодные, безжизненные,  жуткие. Белые зубы сверкали между посиневшими губами.    

Кассий  Кольхаун смотрел на нее с ужасом.    

Недолго  продолжалась эта очная ставка. Прежде чем голова, поддерживаемая полями шляпы,  перестала покачиваться в мягкой траве, Кольхаун повернул лошадь, глубоко вонзив  ей в бока шпоры, и умчался бешеным галопом.    

Больше  он не преследовал всадника без головы, все еще пробивавшего себе путь среди зарослей.  Кольхаун мчался назад, в Каса-дель-Корво.    

 Глава LXXXII

  СТРАШНЫЙ СВЕРТОК    

     

Старый  охотник, выбравшись из зарослей, не торопясь продвигался по следу капитана. На  лице его можно было прочесть нетерпение и тревогу.    

Продвигаясь  медленно и настороженно, Зеб наконец приехал на то место, где капитан  встретился с всадником без головы.    

– Значит,  этому негодяю все-таки удалось отыскать его, – сказал Зеб, всматриваясь в следы.  – Но это еще не значит, что капитану удалось поймать всадника… Но чего же я  стою здесь, как дурак? Можно ли сейчас терять время! Если только Кольхаун  догнал всадника без головы и достал от него то, что ему надо, тогда ищи ветра в  поле – мне уже ничего не удастся сделать. Надо спешить! Поехали, моя старушка!  Постарайся догнать ту серую лошадь, которая пробежала здесь полчаса назад.  Покажи теперь, что ты умеешь бегать не хуже их. Ну, пошла!    

Старый  охотник ударил кобылу в бок своей единственной шпорой, и лошадь побежала рысью.  Большой скорости от нее пока и не требовалось. Зеб ехал по-прежнему осторожно и  зорко смотрел вперед.    

– Судя  по тому, как направляется его след, рассуждал старый охотник, – я могу определить  довольно точно, куда он выйдет. Все пути как будто там сходятся. Этим же путем  ехал и бедняга, которому не суждено было вернуться назад. Ну что ж поделаешь!  Если нельзя ему вернуть жизнь, то надо отплатить тому негодяю, который отнял  ее… Стой! Вот и он! А вон и всадник без головы! Иосафат! Мчатся во весь карьер!  Клянусь, что серый мустанг может догнать гнедого. Они не сюда едут – нам с  тобой не нужно прятаться. Стой спокойно! Бежать сейчас нельзя, иначе нас  заметят. Не бойся! Он слишком занят своей игрой и ничего не видит, кроме того,  что прямо перед ним… Так. Я этого и ожидал – прямо в просеку. Ну, моя кобылка,  поехали дальше!    

Зеб  Стумп, не спуская глаз с просеки, подъехал к зарослям.    

Выстрел  не слишком удивил Зеба. Наоборот, он ждал его с того самого момента, как заметил  погоню.    

Удивился  старый охотник позже, когда увидел, что Кольхаун в ужасе мчится назад.    

– Чорт  побери! – пробормотал Зеб. – Как все это чудно! Там что-то между ними произошло.  Ха-ха-ха! Удирает, точно за ним гонится нечистая сила! Может быть, они  переменились ролями и теперь безголовый гонится за капитаном? Похоже на то. Я  пожертвовал бы серебряный доллар, чтобы полюбоваться на такое зрелище.  Ха-ха-ха!    

Охотник  слез с седла и вместе с кобылой спрятался среди зарослей, чтобы их не заметил  спасавшийся бегством всадник.    

Но  Кольхаун мчался так быстро и с таким растерянным видом, что вряд ли заметал бы  Эеба, даже если бы тот стоял перед ним на открытом месте.    

«Иосафат!  – мысленно воскликнул охотник, как только увидел искаженное ужасом лицо  капитана. – Если нечистая сила и не гонится за ним, то, наверно, она у него  внутри. Я еще в жизни не видел такой страшной физиономии. Заранее жалею  женщину, которая достанется ему в жены. Бедняжка мисс Пойндекстер! Надеюсь, что  ей удастся отвертеться и она не получит в мужья такого бандита… В чем же  все-таки дело? Что-то никого не заметно, а он все еще продолжает улепетывать.  Куда это он теперь направляется? Надо будет проследить».    

– А,  обратно домой! – воскликнул Зеб, выйдя на опушку зарослей и увидев, что  Кольхаун продолжает ехать галопом в направлении к гасиенде Каса-дель-Корво. –  Обратно домой, это уж наверняка! Теперь, старушка, – продолжал Зеб, когда серая  лошадь скрылась из виду, – мы с тобой поедем и узнаем, чего ради там стреляли.    

Десять  минут спустя Зеб слез с кобылы и поднял с земли предмет, до которого без содрогания  вряд ли мог бы дотронуться даже самый жестокий человек. Но у старого охотника  не было этого чувства. Он бережно поднял голову мертвеца. Несмотря на то что  лицо было искажено смертью, запачкано кровью, сморщилось, он узнал в нем  дорогие ему черты погибшего юноши.    

Зеб  попробовал снять шляпу с головы мертвеца, но, несмотря на все усилия, ему это  не удалось сделать: голова так распухла, что лента, повязанная по ободку шляпы,  готова была лопнуть.    

– Боже  мой! Боже мой! – произнес наконец охотник. – Что за подарок отцу! Не надо ее  брать отсюда. Надо похоронить здесь и никому ни слова не говорить… Нет, этого  нельзя делать: она нужна будет суду как свидетель.    

Сказав  это, Зеб развернул свое старое байковое одеяло и спрятал в него голову; потом,  повесив этот страшный сверток на луку седла, сел на свою кобылу и поехал  обратно в сеттльмент.    

 Глава LXXXIII

  БЛЮСТИТЕЛИ ЗАКОНА    

     

На  третий день после того, как Морис Джеральд попал в военную тюрьму, у него спал  жар и он перестал бредить. На четвертый он был уже почти здоров, на пятый день  было назначено судебное разбирательство.    

В  Техасе, где человека могли осудить и повесить в течение двадцати четырех часов,  такая спешка не могла показаться чем-то необыкновенным. Многочисленные враги  заключенного по каким-то своим соображениям всячески форсировали события, и его  друзья, которых было значительно меньше, не имели достаточной силы, чтобы им  противодействовать.    

Большинство  населения было на стороне первой группы и требовало немедленного разбирательства  и наказания преступника.    

Эти  настроения получили неожиданную поддержку со стороны. Вышло так, что окружной  суд делал в это время свой объезд, и дни, зафиксированные за фортом Индж, как  раз совпадали с этим сроком.    

Таким  образом, стало как будто неизбежным, что дело Мориса Джеральда вместе с другими  уголовными делами должно разбираться именно в эти дни, тем более что никто и не  просил об отсрочке. Суд был назначен на пятнадцатое число текущего месяца.    

Могло  случиться, что обвиняемому понадобится помощь защитника, но в сеттльменте не  было лиц, специализировавшихся в этой профессии. Защитники обычно разъезжают с  судебными властями, а они были еще далеко от Инджа. И, несмотря на это, в  сеттльменте появился юрист, человек с большим именем, который прибыл сюда из  Сан-Антонио, чтобы выступить защитником мустангера. Ходили слухи, что крупная  сумма денег, заплаченная какой-то женщиной, заставила юриста проделать это  путешествие. Появился и еще один адвокат.    

Он  приехал в форт Индж из далекой Ирландии специально для того, чтобы повидаться с  Морисом Джеральдом. Он был немало удивлен, когда узнал в гостинице Обердофера,  где он остановился, что Морис Джеральд сидит в тюрьме.    

Ирландский  адвокат потребовал свидания с заключенным. Техасским властям неудобно было  отказать ему в этом, и он получил пропуск. Приезд ирландского адвоката вызвал  массу разговоров в форту и сеттльменте. Ходили слухи, что Морис Джеральд  поведал ему какую-то чудовищную историю. Однако содержание ее осталось  неизвестным, и обыватели сеттльмента сгорали от любопытства.    

Один  человек только мог знать об этом – Зеб Стумп, но старый охотник не появлялся.  Только один раз видели его, как он беседовал с ирландским юристом. После этого  охотник исчез. Все думали, что Зеб Стумп, как обычно, отправился на охоту за  оленем, медведем или дикими индюками.    

Но все  ошибались. Зеб на этот раз бродил по лесам не в поисках дичи – он отправился на  охоту за всадником без головы.    

     

Глава LXXXIV

  НЕЖНЫЙ ПЛЕМЯННИК    

     

«Его  судят завтра, слава тебе, боже!    

Невероятно,  чтобы кто-нибудь успел до этого времени изловить эту проклятую тварь! Будем  надеяться, что это совершенно невозможно. А больше мне опасаться нечего. Пусть  попробуют доказать без этого!    

Странно,  зачем появился здесь этот ирландский крючкотвор? И этот второй юрист? Интересно,  кто это его прислал и зачем? Наверно, ему хорошо заплатили…    

Будь они  прокляты! Я все равно не боюсь. Что они могут придумать, кроме того, что Джеральд  совершил это преступление? Все улики против него.    

Только  Зеб Стумп беспокоит меня. Подозрительная змея! Его нигде не могут найти. Интересно,  где это он пропадает? Говорят, на охоте. Что-то не похоже. А что, если он  отправился за ним? И вдруг поймает его?..    

Я бы сам  еще раз попробовал, но сейчас уже поздно. Завтра к вечеру все будет кончено.    

А что,  если выяснится потом? Чорт с ним, не будем об этом думать. Надо только, чтобы  все было в порядке теперь. Когда повесят одного, вряд ли кому-нибудь придет  охота обвинять другого.    

Мне  кажется, с регуляторами у меня все обстоит благополучно. Даже Сэм Менли как  будто достаточно убежден. Его сомнения рассеялись, когда я рассказал, что  слышал той ночью.    

Проклятье!..  Но это дело прошлого. Она была на свидании, и с этим надо примириться. Но  больше она никогда его не встретит, это наверняка, разве только на том свете.    

Что же,  это будет зависеть от нее же самой… Я не думаю, чтобы между ними было  что-нибудь серьезное. Она не из таких, несмотря на ее дикие выходки. Возможно,  что это была лишь признательность с ее стороны.    

Нет,  нет! Из-за простой признательности не встают с постели среди ночи, чтобы идти  на свидание в глушь сада. Она любит его, она любит его!    

Ну и  пусть любит. Он никогда не будет принадлежать ей. Она никогда не увидит его,  если будет продолжать упорствовать. Одно ее слово – и петля затянется на его  шее. Еще один отказ – и тогда я покажу им свою власть. Не только кончится эта  авантюра с ирландцем, но она сама же будет виновницей его гибели. Она потеряет  его, а также плантации, дом, негров – всё…»    

Так  рассуждал Кольхаун, уединившись в своей комнате.    

     

* * *    

     

– А,  дядя Вудли! Я хотел вас видеть.    

Удрученный,  безмолвный, бродил плантатор по коридорам Каса-дель-Корво. Он вошел в комнату  своего племянника случайно, без всякого определенного намерения.    

– Ты  хотел видеть меня, Кассий?    

В тоне  убитого горем старика звучала какая-то униженная покорность. Гордый Пойндекстер,  перед которым трепетали двести невольников, теперь стоял перед своим  собственным повелителем. Правда, эта власть принадлежала его племяннику, сыну  его сестры, но от этого ему было не легче.    

– Я  хотел с вами поговорить относительно Лу, – ответил Кольхаун.    

Это была  как раз та тема, которой Вудли Пойндекстер всячески избегал. Он боялся даже  думать о ней, а тем более ее обсуждать.    

Тон,  которым Кольхаун начал этот разговор, не предвещал ничего хорошего. В нем  скорее звучало требование, чем просьба.    

– Относительно  Лу? Что же именно? – спросил Пойндекстер с притворным спокойствием.    

– Так  вот… – сказал Кольхаун с некоторым колебанием, как будто не решаясь начать разговор.  – Я… я хотел…    

– Мне  бы хотелось пока не говорить о ней, – сказал плантатор.    

Он  сказал это почти умоляюще.    

– Но  почему же, дядя? – спросил уже решительным тоном Кольхаун, недовольный возражением.    

– Ты  сам знаешь, почему!    

– Я  понимаю, что момент тяжелый. Бедный Генри пропал. Предполагают, что он… В конце  концов, он может еще вернуться, и все будет хорошо.    

– Никогда!  Мы никогда больше не увидим его ни живым, ни мертвым. У меня больше нет сына!    

– Но  у вас есть дочь, а она…    

– Она  опозорила меня!    

– Я  в это не верю, нет…    

– Как  же иначе можно объяснить то, что я сам видел и слышал? Что могло заставить ее отправиться  за двадцать миль, в хижину простого торговца лошадьми? О боже! И почему это она  взялась защищать мустангера, убийцу моего сына, убийцу своего брата? Страшно  подумать!    

– Каждая  женщина сделала бы то же самое.    

– О,  если бы я только мог поверить тому, что ты говоришь! Моя бедная дочь! Она мне  еще дороже теперь, когда у меня нет сына.    

– Только  от нее зависит привести к вам сына… человека, уже близкого вам, который всеми  силами постарается заменить погибшего. Я не хочу говорить загадками, дядя  Вудли. Вы знаете, о чем я думаю. Я хочу, чтобы Лу была моей.    

Услышав  это, плантатор не выказал ни малейшего удивления: он этого ждал. И вместе с тем  он стал еще более мрачным.    

Это  могло показаться странным. До последнего времени Пойндекстер был сторонником  этого брака и неоднократно, правда очень осторожно, пробовал уговаривать свою  дочь.    

До  переезда в Техас Пойндекстер плохо знал своего племянника. С того момента, когда  Кольхаун достиг совершеннолетия и стал гражданином штата Миссисипи, он большую  часть времени проводил в Новом Орлеане, городе необузданного веселья. Вудли  Пойндекстер встречался со своим племянником только во время его случайных  посещений плантаций в Луизиане. Но потом, когда Луиза из ребенка превратилась в  красавицу-девушку, Кольхаун стал чаще наезжать и дольше гостить у них.    

Затем  Кассий участвовал в мексиканском походе, пробыл там около десяти месяцев и получил  капитанский чин. После военных подвигов племянник вернулся на родину с твердым  намерением одержать победу над сердцем креолки.    

С этих  пор Кольхаун почти не покидал дома своего дяди. Если он и не пользовался особым  успехом у молодой девушки, то, во всяком случае, стал желанным гостем для ее  отца.    

Когда-то  богатый человек, плантатор за последние годы быстро шел под гору. Его разорял  расточительный образ жизни, который он вел. Благодаря деньгам племянника дела  Вудли Пойндекстера опять поправились. На своей родине Пойндекстер все еще  продолжал пользоваться уважением соседей. Денежная зависимость от племянника  мало кому там была известна. Только после переезда в Техас эта зависимость  стала тяготить плантатора. Его отношения с племянником обострились еще сильнее  после нескольких неудачных попыток капитана завладеть сердцем неприступной  Луизы.    

Теперь  плантатор имел возможность ближе узнать характер племянника. С каждым днем со  времени приезда в Каса-дель-Корво его разочарование росло. Ссора Кольхауна с  мустангером и ее развязка не усилили уважения старика Пойндекстера к  племяннику, хотя ему как родственнику и пришлось стать на сторону последнего.    

– Если  я тебя правильно понимаю, Кассий, ты говоришь о свадьбе. Не время думать об  этом, когда в доме траур. Ведь если об этом узнают в сеттльменте, там поднимется  скандал.    

– Вы  ошибаетесь, дядя. Я не думаю о женитьбе. Я хочу сказать: о женитьбе в ближайшее  время… Мне только хотелось бы получить какую-то уверенность, и я согласен ждать  более подходящего момента.    

– Я  не понимаю тебя, Каш.    

– Я  вам все объясню. Выслушайте меня.    

– Говори.    

– Я  хотел сказать следующее. Я решил жениться. Вы знаете, что мне уже скоро  тридцать лет. В эти годы человеку надоедает слоняться по свету. Я чертовски  устал от этого и не намерен дольше оставаться бобылем. Я хочу, чтобы Луиза была  моей женой. Торопиться с этим не надо. Мне только хочется заручиться ее  обещанием. И это обещание должно быть ею подписано и заверено печатью, чтобы не  оставалось никаких неясностей. Когда уляжется горе о потерянном брате, тогда  еще хватит времени поговорить о свадьбе и о всяких таких вещах.    

Слово  «брат» в сочетании с этой «деловой» речью неприятно поразило старика – отца.  Гордость Вудли Пойндекстера вновь проснулась; он был глубоко возмущен.    

Однако  это чувство тут же улеглось. С одной стороны, ему представились плантации, рабы,  богатство, положение в обществе, с другой – бедность, которая казалась гибелью.  Но все же он не сдавался.    

С  нерешительностью в голосе плантатор ответил:    

– Что  же, Кассий, надо отдать тебе справедливость, ты достаточно ясно объяснил, что  тебе нужно. Но я не замечал, чтобы моя дочь была особенно расположена к тебе.  Ты хочешь, чтобы она стала твоей женой. Ну, а каковы ее намерения? Мне кажется,  что с этим следовало бы посчитаться.    

– Я  думаю, дядя, что это в большой мере будет зависеть от вас. Вы – отец и можете  уговорить ее.    

– Я  в этом не уверен. Она не из тех, кого можно заставить что-нибудь сделать против  воли, И ты, Кассий, знаешь это так же хорошо, как и я.    

– Ну  что же, я знаю только одно: что я твердо решил жениться и сделать Лу хозяйкой Каса-дель-Корво.    

Вудли  Пойндекстера всего передернуло от этой дерзкой речи. В первый раз ему сказали,  что он больше не хозяин Каса-дель-Корво.    

Снова  представились ему во всей реальности: богатство, плантации, рабы, положение в  обществе, с одной стороны, и бедность с ее невзгодами – с другой…    

И Вудли  Пойндекстер решил пожертвовать счастьем своей дочери: он дал обещание Кольхауну  помочь ему получить от Луизы согласие на брак.    

     

* * *    

     

– Лу!    

– Отец!    

– У  меня к тебе просьба.    

– Что  такое, отец?    

– Ты  знаешь, что твой двоюродный брат Кассий любит тебя и хочет на тебе жениться?    

– Но  я не хочу выходить за него замуж. Нет, отец! Лучше умереть! Самонадеянный негодяй!  Я знаю, что это значит. Он послал тебя, чтобы ты сделал это предложение. Так  скажи же ему в ответ, что я готова бежать в прерию и зарабатывать свой хлеб  охотой за дикими лошадьми, только бы не стать его женой! Пожалуйста, передай  ему это.    

– Послушай,  дочка, ты, наверно, не знаешь…    

– Что  мой двоюродный брат – твой кредитор? Я все это знаю, дорогой отец. Но я также  знаю, что ты – Вудли Пойндекстер и что я – твоя дочь.    

Чувство  собственного достоинства и гордости восторжествовало у плантатора, и он ответил:    

– Милая  моя Луиза! Как ты похожа на свою мать! А я сомневался в тебе. Прости меня, моя  хорошая девочка. Забудем прошлое. Поступай так, как тебе подскажет сердце. Я  больше не скажу ни слова!    

 Глава LXXXV

  ДОБРЫЙ КУЗЕН    

     

Луиза  Пойндекстер полностью воспользовалась свободой, предоставленной ей отцом. Не  прошло и часа, как она наотрез отказала Кольхауну.    

Он уже в  третий раз делал ей предложение. Правда, два первых раза он говорил намеками и  не решался прямо ставить вопрос.    

В третий  раз он получил отказ, простой, но совершенно ясный. Она просто сказала: «Нет»,  и выразительно прибавила: «Никогда».    

Кольхаун  выслушал ее как будто без удивления. Ни один мускул не дрогнул на его лице.  Вероятнее всего, он ожидал этого.    

– Ты  ведь не серьезно это говоришь, Лу?    

– Совершенно  серьезно, сэр. Разве этим шутят?    

– Ты  ответила так, точно совсем не потрудилась задуматься.    

– Над  чем?    

– Над  многим.    

– А  именно?    

– Прежде  всего над тем, как я тебя люблю.    

Луиза  промолчала.    

– Я  люблю тебя, – продолжал Кольхаун, – люблю тебя так, Лу, как никто и никогда еще  не любил! И это чувство сильнее меня. Оно может умереть только вместе со мной.  Оно не угаснет и с твоей смертью.    

Ответа  не последовало.    

– Что  толку рассказывать историю моей любви! Она вспыхнула в тот же день, даже в тот  же час, когда я впервые увидел тебя. Когда я приехал в дом твоего отца, шесть  лет назад, ты попросила меня, как только я соскочил с лошади, прогуляться с  тобой по саду, пока готовили к столу. Ты тогда была девочкой, подростком, но  уже так же прекрасна, как теперь! Ты взяла меня за руку и повела по дорожке,  усыпанной гравием, не подозревая, конечно, сколько волнения вызвало во мне  прикосновение твоей ручки. Это ощущение останется у меня в памяти на всю жизнь.  Его не могли стереть ни время, ни расстояние, ни, наконец, рассеянный образ  жизни, который я вел…    

– Твоя  любовь ко мне напрасна, Кассий, – прервала его Луиза. – Должна сказать тебе это  откровенно. Я не люблю тебя… Я не могу тебя любить.    

– Значит,  ты не выйдешь за меня замуж?    

– Вот  это уж по меньшей мере бесполезный вопрос. Я тебе сказала, что не люблю тебя. И  этого, мне кажется, достаточно.    

– А  я сказал, что люблю тебя. И это лишь одна из причин, почему я хочу, чтобы ты  стала моей женой. Но есть еще и другие. Хочешь ли ты выслушать все?    

– Ты  сказал, что есть и другие причины? Назови их, я не боюсь выслушать тебя до  конца.    

– Вот  как! – усмехнулся он. – Ты не боишься?    

– Нет,  не боюсь. Чего мне бояться?    

– Правда,  не тебе надо бояться, а твоему отцу.    

– То,  что касается отца, не может быть мне безразлично. Я – его дочь. Теперь, увы,  единственное дитя… Продолжай, Кассий. Что за несчастье нависло над ним?    

– Не  несчастье, Лу, но очень серьезные неприятности. Трудности, с которыми он не в  силах справиться. Ты заставляешь меня говорить о вещах, которые тебе вовсе не  нужно знать.    

– О,  неужели? Ты ошибаешься, Кассий. Я все уже знаю. Мне известно, что мой отец в долгах  и что деньги ему давал ты. Как я могла не заметить этого? Та надменность, с  которой ты держишься в нашем доме, та заносчивость, которую ты все время  проявляешь, не стесняясь присутствием слуг, были достаточным доказательством  даже для них, что у нас в доме неблагополучно. Ты хозяин Каса-дель-Корво. Я  знаю это. Но надо мной ты не властен.    

Кольхаун  увидел, что прием его неудачен, и решил ударить по другим струнам.    

– Да,  это так! – ответил он с усмешкой. – Ну что же, если я не властен над твоим  сердцем, то все же твое счастье в моих руках. Я знаю этого ничтожного негодяя,  который заставил тебя отказать…    

– О  ком ты говоришь?    

– Ты  не догадываешься?    

– Нет.  Быть может, ты себя называешь ничтожным негодяем? Тогда я вполне с тобой согласна.    

– Пусть  так, – ответил капитан, побагровев от ярости, но все же еще сдерживая себя. – И  поскольку ты считаешь меня таким ничтожеством, то вряд ли я пострадаю в твоих  глазах, если расскажу, что хочу с тобой сделать.    

– Сделать  со мной? Ты слишком самоуверен, Кассий. Ты разговариваешь так, точно я твоя раба.  К счастью, это не так.    

Кольхаун,  струсив под ее негодующим взглядом, промолчал.    

– Интересно  услышать, – продолжала она, – что это ты собираешься сделать со мной.    

– Я  тебе скажу.    

– Ты  меня хочешь пустить на все четыре стороны в прерию или же запереть в монастырь?  Быть может, в тюрьму?    

– Последнее,  наверно, тебе бы пришлось больше всего по душе – в том случае, конечно, если бы  ты была заключена в приятной компании с…    

– Ну,  говори же, пожалуйста, какая меня ждет судьба. Я сгораю от нетерпения, –  сказала Луиза с насмешкой в голосе.    

– Не  торопись. Первое действие ты увидишь завтра.    

– Так  скоро? А где, можно ли узнать?    

– В  суде.    

– Каким  образом?    

– Очень  просто: ты будешь стоять пред лицом судьи и двенадцати присяжных.    

– Вы  довольны своим остроумием, капитан Кольхаун? Но я должна тебе сказать, что мне  не нравятся твои шутки.    

– Какие  шутки? На завтра назначено судебное разбирательство. Мистер Морис Джеральд, или  же Мак-Свини, или же О’Гогерни – как бы его ни звали, – будет стоять перед  судом, обвиняемый в убийстве твоего брата.    

– Это  ложь! Морис Джеральд не мог…    

– Не  мог совершить это преступление? Это еще надо проверить. Его виновность будет доказана,  я нисколько не сомневаюсь. И самые веские улики против него мы услышим из твоих  же уст.    

Точно  испуганная газель, смотрела креолка на собеседника широко раскрытыми, полными  недоумения и тревоги глазами.    

Прошло  несколько секунд, прежде чем Луиза была в состоянии говорить. Она молчала от  внезапно нахлынувших сомнений, подозрений, страхов.    

– Я  не понимаю, что ты хочешь сказать, – наконец произнесла она. – Ты говоришь, что  меня вызовут в суд. Для чего? Хоть я и сестра убитого, но я ничего не знаю и не  могу ничего прибавить к тому, о чем все говорят.    

– Так  ли? Ты ведь можешь сказать гораздо больше других. Никто, например, не знает о  том свидании в саду, которое было у тебя с Джеральдом именно в ту ночь. И никто  не знает лучше тебя, что произошло во время этого тайного свидания: как Генри  вмешался в это дело, как он был вне себя от возмущения при мысли о позоре,  который ложится тенью не только на сестру, но и на всю семью, как, наконец, он  грозил убить этого человека и как в этом ему помешало заступничество женщины,  так бесстыдно обманутой. Никому также не известно, что произошло дальше: как  Генри, точно дурак, побежал за этим негодяем и с какими намерениями. Кроме этих  двух, было еще только два человека, которым пришлось быть свидетелями их  расставания.    

– Два?  Кто же?    

– Один  был Кассий Кольхаун, другая – Луиза Пойндекстер.    

Она не  вздрогнула и как будто совсем не удивилась. И только вызывающе бросила односложное:    

– Ну?    

– Ну,  – подхватил Кольхаун, расстроенный тем, что его слова не произвели никакого впечатления,  – мне кажется, теперь ты уже должна понять…    

– Не  больше, чем раньше.    

– Ты  хочешь, чтобы я говорил дальше?    

– Как  тебе будет угодно.    

– Тогда  я объясню тебе. Я говорю, Луиза, что есть только один способ спасти твоего отца  от полного разорения и тебя от позора. Ты понимаешь, о чем я говорю?    

– Кажется,  понимаю.    

– Теперь  ты не откажешь мне?    

– Теперь  скорее, чем прежде.    

– Пусть  будет так. Значит, завтра ты займешь место свидетеля в суде?    

– Подлый  шпион! Прочь с моих глаз! Сию же минуту, или я позову отца!    

– Не  утруждай себя. Я не буду больше навязывать своего общества, если оно так  неприятно тебе. Обдумай все хорошенько. Может быть, до того, как настанет час  суда, ты еще изменишь свое решение. Если так, то, надеюсь, ты дашь мне знать  вовремя, чтобы отменить вызов в суд. Спокойной ночи, Лу. Я иду спать с мыслью о  тебе.    

С  горькой усмешкой на губах Кольхаун отправился в свою комнату. Вид у него был  далеко не торжествующий.    

Луиза  прислушивалась, пока его шаги не затихли в коридоре. Крепко прижав руки к  груди, она опустилась в кресло, терзаемая страхом больше чем когда-либо.    

 Глава LXXXVI

  ТЕХАССКИЙ СУД    

     

Вот уже  наступило утро следующего дня. Заря, заалевшая над саванной Техаса, осветила и  форт Индж.    

Вместе с  рассветом со всех сторон появились всадники, направлявшиеся к военному городку.  Они приближаются вдвоем, втроем, а иногда и группами в пять-шесть человек.  Прибыв на место, они спешиваются и привязывают лошадей к частоколу, а посреди  прерии – к колышку. Потом собираются кучками на площади, а иные отправляются в  поселок и заходят в таверну.    

Здесь  собрались люди разных национальностей и разных типов. Большинство из них – коренастый,  рослый народ, потомки первых поселенцев, которые воевали с индейцами и,  вытеснив их с родной земли, орошенной кровью, построили себе деревянные избы на  месте, где были вигвамы. Здесь, на берегах Миссисипи, они коротали свою жизнь,  занимаясь рубкой леса. На очищенных участках некоторые из них стали возделывать  кукурузу, другие занялись разведением хлопка. Многие из обитателей южной  окраины штата Миссисипи перебрались в Техас, с тем чтобы заняться сахарной или  табачной промышленностью.    

Большинство  из них – плантаторы по профессии и призванию, хотя здесь же вы встретите и  скотоводов, и охотников, и торговцев скотом, и всяких других коммерсантов,  вплоть до торговцев невольниками.    

Здесь и  юристы, и землемеры, и спекулянты землей, и прочие дельцы неопределенной профессии,  готовые пуститься в любую авантюру, будь то клеймение скота, поход против команчей  или же участие в грабеже по ту сторону Рио-Гранде.    

Их  костюмы так же разнообразны, как и их занятия – мы уже описывали их одежду, –  это та самая толпа, которая собиралась несколько дней назад во дворе  Каса-дель-Корво; разница лишь в том, что сегодня она многочисленнее.    

Впрочем,  это собрание отличается от предыдущего еще в одном отношении: сегодня вместе с  мужчинами приехали и женщины – жены, сестры, дочери. Некоторые из них верхом;  мягкие, с опущенными полями шляпы защищают их глаза от ярких лучей солнца.  Другие же расположились под белым навесом фургонов или за тюлевыми занавесками  карет.    

На  сегодня назначен суд. Все с нетерпением ждут его начала.    

Пожалуй,  излишне говорить, что судить будут Мориса Джеральда, известного в сеттльменте  под именем Мориса-мустангера.    

Не стоит  также добавлять, что его обвиняют в убийстве Генри Пойндекстера.    

Все  заинтригованы теми таинственными обстоятельствами, которые связаны с этим делом  – в сеттльменте в последнее время только и говорят об этом, – все надеются, что  предстоящее судебное разбирательство прольет свет на тайну, никем еще не  разгаданную.    

Конечно,  и среди этой толпы есть люди, которые пришли сюда не из пустого любопытства, а  потому, что они искренне заинтересованы в судьбе обвиняемого. Есть здесь и  другие, которые взволнованы еще более глубоким и скорбным чувством, – это  друзья и родственники без вести пропавшего юноши. Не надо забывать, что еще нет  достаточных доказательств для утверждения, что он действительно убит.    

Однако  сомнений осталось немного. Несколько не зависящих друг от друга обстоятельств  позволяют предположить, что преступление было действительно совершено. И люди  настолько уже привыкли к этой мысли, что говорят об этом, как будто они сами  были свидетелями печального происшествия.    

Они  только ждут, чтобы услышать подробности; они хотят знать, как это случилось,  когда и из-за чего.    

     

* * *    

     

Десять  часов. Сессия суда началась.    

Военные,  закончив утренний парад, решили провести свободное время среди штатских.  Драгуны, стрелки, пехотинцы, артиллеристы появились рядом с плантаторами,  охотниками, торговцами и авантюристами.    

     

* * *    

     

Суд  идет.    

Перед  вашими глазами, наверно, встает картина судебного процесса в строгой обстановке  обычного суда.    

Но в  пограничном местечке Техаса обстановка судебного разбирательства несколько другая,  чем та, которая установлена традицией в других уголках мира.    

Специального  здания суда здесь нет, хотя, правда, есть комната, в которой обычно происходят  всякого рода собрания; там же устраиваются и заседания суда.    

День  обещал быть очень жарким, и потому решено было открыть сессию суда не в здании,  а в тени старого дуба. Здесь поставили большой стол, десяток складных стульев,  обтянутых кожей. На стол положили бумагу, гусиные перья, огромный том судебного  законодательства. Принесли чернильницу, графин с коньяком и несколько рюмок,  коробку гаванских сигар и коробку спичек.    

За  столом появился судья. На нем не было ни горностаевой мантии, как это принято в  Англии, ни даже пиджака: из-за жары он решил приступить к делу просто в  рубашке. На голове у него надета набекрень панама, во рту сигара.    

Остальные  стулья заняли адвокаты, командир форта, капеллан, доктор, офицеры и несколько  человек неопределенных занятий.    

В стороне  расположились двенадцать присяжных. Из них некоторые сидят на грубо сколоченной  скамье, другие – просто на траве.    

Вокруг  судьи и присяжных теснится пестрая толпа.    

Поодаль,  в фургонах и экипажах, разместились дамы, разодетые в нарядные платья.    

Первоначально  предполагали судить не только Мориса Джеральда, но и Мигуэля Диаза с его товарищами  и Фелима О'Нила. Однако в процессе предварительного следствия мексиканцу-мустангеру  удалось оправдать себя, так же как и своих товарищей.    

Они  признались, что перерядились индейцами. Этот факт был уже и раньше доказан, так  что ничего другого им и не оставалось делать. Но они выдали все это за шутку. А  так как было установлено, что все четверо были дома в ночь исчезновения Генри  Пойндекстера, а Диаз к тому же был мертвецки пьян, то дальше их и не  допрашивали.    

Что же  касается Фелима, то его не сочли нужным посадить на скамью подсудимых, так как  думали, что он будет более полезен в качестве свидетеля.    

Итак, на  скамье подсудимых был только один Морис-мустангер.    

 Глава LXXXVII

  ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬ    

     

Только  немногие из присутствующих лично знали обвиняемого. Они считали Мориса-мустангера  прекрасным парнем, красивым, отважным, хорошим знатоком лошадей и покорителем  женских сердец. Знали, что его поведение всегда было уравновешенным, отвага  никогда не доходила до безрассудства, а разговоры были сдержанными и не  переходили ни в пустую болтовню, ни в вульгарную ругань.    

Никому  не было известно, откуда он приехал, почему он поселился в Техасе и почему, подобно  авантюристам, занялся таким странным делом, как охота за лошадьми.    

Итак,  Морис Джеральд стоит перед многочисленным собранием, заклейменный позором,  обвиняемый в убийстве.    

Некоторые  глядят на подсудимого с простым любопытством, другие вопросительно, но  большинство – со злобой и ненавистью.    

Но вот  еще одна пара глаз. В них вы прочтете и тревогу, и нежность, и вместе с тем непоколебимую  твердость.    

     

* * *    

     

Судебное  разбирательство начинается без особых формальностей. Судья снимает свою панаму  и зажигает потухшую сигару. Затянувшись раз шесть, он вынимает сигару изо рта,  кладет ее на край стола и произносит следующее:    

– Джентльмены  и присяжные! Мы здесь собрались, чтобы рассмотреть преступление, подробности которого,  надо полагать, вам всем известны. Убит сын одного из наших наиболее уважаемых граждан.  Арестованный, которого вы видите перед собой, обвиняется в этом преступлении.  После того как вы выслушаете показания, вы должны решить, справедливо ли он обвиняется.    

Затем  обвиняемому задают традиционный вопрос:    

– Признаете  ли вы себя виновным?    

– Нет,  – слышится тихий, но твердый ответ.    

Кассий  Кольхаун и несколько местных жителей, стоящих рядом с ним, недоверчиво усмехаются.    

Судья  вызывает свидетелей для дачи показаний.    

Первым  вызывают Франца Обердофера.    

Обердофер  повторяет то, что уже говорил и раньше. Он повествует о том, как Морис Джеральд  выехал из его гостиницы в ту ночь, когда пропал юный Пойндекстер, заплатил по  всем счетам и, повидимому, не чувствовал недостатка в деньгах.    

В своих  показаниях хозяин таверны подчеркивает, что как Морис Джеральд, так и Генри  Пойндекстер были в совершенно трезвом виде, но как тот, так и другой казались  очень возбужденными. В поведении Мориса Джеральда явно сквозила озлобленность.  Свидетеля крайне удивило то, что мустангер так торопился выехать из гостиницы.  Вместо того чтобы уехать утром, как раньше предполагалось, он отправился в путь  глубокой ночью.    

На этом  допрос Обердофера заканчивается.    

Его  показания говорили не в пользу обвиняемого. Особенно подозрительным казалось  то, что Джеральд переменил час своего отъезда.    

Но  почему же Генри Пойндекстер тоже был возбужден? Почему он так торопился догнать  Джеральда и отправился за ним, невзирая на поздний час, вопреки своим скромным  привычкам?    

Вызывают  нескольких свидетелей. Однако их показания еще больше запутывают обстановку.  Они утверждают, что между подсудимым и Генри Пойндекстером существовали дружеские  отношения.    

Наконец  выступает капитан Кассий Кольхаун.    

Его  рассказ совершенно меняет картину. Он не только раскрывает мотивы убийства, но  выставляет преступление в чрезвычайно мрачных красках.    

Кольхаун  рассказывает обо всем: и о свидании мустангера с Луизой и о ссоре Генри Пойндекстера  с мустангером. По его словам, мустангер удалился с угрозой. Кольхаун упоминает  о том, что Генри поехал догонять мустангера; почему вздумалось юноше догонять  его, об этом капитан умалчивает. Не раскрывает он и своей роли во всей этой  истории.    

Эти  разоблачения вызывают общее удивление. Поражены все – судья, присяжные и толпа  зрителей. Проносится ропот. Раздаются возгласы возмущения против мустангера.  Тяжесть преступления увеличивается вдвое: он не только убил сына Пойндекстера,  но и опозорил дочь.    

Во время  этой речи Кольхауна среди слушателей раздается стон. Он вырывается из груди  несчастного старика-плантатора.    

Однако  глаза зрителей недолго задерживаются на Пойндекстере. Взоры скользят дальше – к  карете, где уже видели девушку, поразившую всех своей красотой.    

– Луиза  Пойндекстер! – раздается голос глашатая, вызывающего свидетелей.    

Кольхаун  сдержал свое слово.    

 Глава LXXXVIII

  НЕВОЛЬНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ    

     

Прежде  чем вызов был монотонно произнесен три раза, Луиза Пойндекстер уже спустилась  на подножку кареты.    

Смело,  без тени страха предстала она перед лицом судьи.    

– Где  вы были, мисс Пойндекстер, в ночь исчезновения вашего брата? – спрашивает девушку  обвинитель.    

– Дома,  в гасиенде моего отца.    

– А  в сад вы спускались?    

– Да,  я была в саду.    

– Будьте  добры, огласите час.    

– В  полночь, я это хорошо помню.    

– Одна?    

– Нет,  не все время.    

– Значит,  часть времени кто-то был с вами?    

– Да.    

– Кто  же это был?    

– Со  мной был мой брат.    

– Но  до прихода вашего брата был ли еще кто-нибудь с вами в саду?    

– Да.    

– Мы  хотим услышать его имя. Надеюсь, вы не скроете этого?    

– Это  был мистер Морис Джеральд.    

Этот  ответ вызвал в толпе не только удивление, но презрение и даже возмущение.    

В глазах  же обвиняемого засветилась торжествующая радость.    

– Разрешите  вас спросить: была ли эта встреча случайной или же заранее условленной?    

– Она  была условлена.    

– Мне  придется задать вам нескромный вопрос. Простите меня, мисс Пойндекстер, дело  требует этого. Каков был характер или, лучше сказать, цель вашей встречи?    

Луиза  заколебалась, но только на один момент. Выпрямившись и непринужденно взглянув  на окружающих, она ответила:    

– Характер  или цель – это, в конце концов, одно и то же. Я не собираюсь ничего скрывать. Я  вышла в сад, чтобы встретиться с любимым человеком, которого люблю до сих пор,  несмотря на то что он стоит здесь перед вами как преступник… Теперь, сэр, я  надеюсь, вы удовлетворены?    

– Нет,  это еще не все, – продолжал допрос обвинитель, не обращая внимания на ропот,  пролетевший по толпе. – Мне надо задать вам еще один вопрос, мисс Пойндекстер.  Вы слышали, что говорил свидетель, выступавший до вас? Правда ли, что ваш брат  расстался в ссоре с обвиняемым?    

– Совершенно  правильно.    

Толпа  негодующе бушует. Ответ подтверждает показания Кольхауна. Побуждения к убийству  теперь ясны. Слышатся возгласы: «Повесить! Повесить его!»    

– Я  призываю к порядку! – кричит судья.    

– Мой  брат понял, что виноват перед Джеральдом, – с раздражением продолжала Луиза  Пойндекстер, не дожидаясь вопросов, – и поехал его догонять, чтобы извиниться.    

– Я  должен кое-что добавить, – вмешивается Кольхаун, нарушая установленный порядок  суда. – Они поссорились доро́гой. Стоя на азотее, я все слышал.    

– Мистер  Кольхаун, – останавливает его судья, – когда суд даст вам слово, тогда вы будете  говорить, а пока прошу вас не мешать.    

Еще  несколько дополнительных вопросов – и Луиза Пойндекстер освобождена от обязанностей  свидетеля.    

Она  возвращается на свое место; тяжелый гнет лежит на ее сердце. Девушка поняла,  что, рассказав правду, она только повредила тому, кому хотела помочь.  Пробираясь сквозь толпу, она чувствует на себе презрительные взгляды.    

     

* * *    

     

Кольхауна  вызывают еще раз. Еще раз выступает он в качестве свидетеля. Каждое его слово –  ложь, но ненависть к обвиняемому разжигается в толпе еще больше.    

Снова  взрыв негодования. Снова кричат: «Повесить!» – еще настойчивее, с еще большей  злобой.    

Положение  судьи Робертса становится шатким. Беззаконие Линча грозит вступить в свои  права.    

И что  тогда? Тогда с судебным разбирательством будет покончено, а так как приговор  уже ясен, то останется только привести его в исполнение.    

В руках  опытных палачей это займет немного времени. Несколько минут – и Мориса-мустангера  повесят на ветке дуба, которая и сейчас простирается над его головой.    

Так  думают почти все присутствующие в ожидании сигнала к началу самосуда.    

Но, к  счастью для обвиняемого, среди присутствующих есть люди, настроенные иначе.    

Группа  военных оживленно совещается. Это офицеры форта во главе с командиром. Через  несколько секунд они выносят свое решение. По распоряжению майора трубит рожок.    

И почти  в тот же момент отряд из сорока драгун и такого же количества стрелков показывается  из-за частокола. Вытянувшись гуськом, они с трех сторон цепью окружают членов  суда.    

Толпа  перестает буйствовать и скоро успокаивается.    

О суде  Линча теперь нечего и думать. Государственный закон снова вступает в свои  права. Судья Робертс возвращается к своим обязанностям.    

– Граждане!  – кричит он, обращаясь к толпе. – Нужно подчиняться требованиям закона! Нельзя  же вешать человека, даже не дав ему сказать ни одного слова в свое оправдание!  Это будет простое убийство.    

– Но  разве не было совершено убийство? – кричит один из головорезов, стоящих вблизи  Кольхауна. – Надо и ему отплатить тем же!    

– Это  еще не доказано. Вы еще не слышали всех показаний. Надо выслушать, что говорят  свидетели другой стороны.    

Судья  отдает распоряжение, и глашатай вызывает Фелима О'Нила.    

Сбивчивый  рассказ слуги мустангера, местами совершенно неправдоподобный, не говорит в  пользу хозяина.    

Вызывают  и второго свидетеля.    

Огромная  фигура старика показывается из толпы; его все хорошо знают как лучшего охотника  сеттльмента.    

Присутствующие,  затаив дыхание, приготовляются слушать. Установилось общее мнение, что у Зеба  Стумпа ключ к разгадке тайны.    

– Ну  что же, господин судья, – начинает старый охотник, глядя прямо в лицо судье, –  я готов рассказать все, что знаю об этих делах. Но если вы и присяжные не  возражаете, то я предпочел бы, чтобы сначала молодой парень дал свои  объяснения. После этого я дам свои, и это, вероятно, будет подтверждением его  показаний, подтверждением его слов.    

– О  каком молодом парне вы говорите? – спрашивает судья.    

– О  мустангере, конечно. О том самом, кого вы обвиняете в убийстве молодого Пойндекстера.    

– Это  несколько нарушит установленный порядок, – отвечает судья, – хотя, в конце концов,  основное для нас – узнать правду. Что касается меня, то я не придаю большого  значения формальной стороне дела, и если присяжные не возражают, то пусть будет  по-вашему.    

Двенадцать  присяжных выражают свое согласие.    

 Глава LXXXIX

  РЕЧЬ ОБВИНЯЕМОГО    

     

Обвиняемый  выходит вперед, охрана следует за ним на расстоянии двух шагов. Водворяется  гробовое молчание. Все смотрят на мустангера, не отрывая глаз. Затаив дыхание,  напрягают слух, чтобы не пропустить ни одного слова из речи, которая должна  быть исповедью.    

– Господин  судья и присяжные! – говорит Джеральд, начиная свою речь согласно принятой в  Техасе форме. – Я чрезвычайно признателен, что вы мне дали возможность говорить.  Прежде всего я должен сказать, что, несмотря на таинственные обстоятельства,  которые упоминались здесь, мой рассказ будет очень прост и объяснит часть  загадки. Не все, что вы здесь слышали, – правда. Часть показаний – ложь, так же  как лжив и тот человек, который их давал.    

Обвиняемый  пристально смотрит на Кассия Кольхауна. Тот весь съежился от этого взгляда, как  будто на него направили дуло револьвера.    

– Совершенно  правильно, что я встретился с мисс Пойндекстер. Эта благородная девушка своим откровенным  признанием дала и мне возможность говорить здесь совершенно искренне, иначе я  не решился бы сказать всю правду. Прошу вас верить всему, что я буду и дальше  говорить. Правильно так же и то, что наше свидание было тайным и что оно было  прервано Генри Пойндекстером. Правильно и то, что мы с ним поссорились, или,  вернее, он бранил меня. Но то, что наша ссора возобновилась, – ложь. И тот, кто  клялся в этом, не посмел бы этого сказать, если б я имел возможность вызвать  его на дуэль.    

Снова  глаза обвиняемого устремляются на Кольхауна, который трусливо прячется в толпе.    

– Наоборот,  – продолжает Джеральд, – Генри Пойндекстер выразил мне свои сожаления о  случившемся. Что же касается меня, то я был счастлив, что мы помирились.    

– Значит,  вы все-таки помирились? – спрашивает судья, воспользовавшись паузой в рассказе.  – Где это произошло?    

– Примерно  в четырехстах ярдах от места, где произошло убийство.    

Судья  встает. В толпе зрителей раздаются возгласы удивления: обвиняемый первый упоминает  о месте преступления.    

– Вы  имеете в виду то место, где была пролита кровь? – нерешительно спрашивает  судья.    

– Я  имею в виду то место, где был убит Генри Пойндекстер.    

Новый  взрыв возгласов. Слышатся перешептывания и глухие восклицания. Одновременно  раздается стон старика Пойндекстера, который теперь уже больше не сомневается в  том, что у него нет сына. До этого в сердце отца все еще теплилась надежда, что  Генри, быть может, еще жив. До этого момента еще не было явных доказательств  смерти его сына, были лишь отдельные случайные и не слишком убедительные догадки.  Теперь же этой надежде не за что больше уцепиться – сам обвиняемый подтверждает  факт убийства.    

– Вы,  значит, уверены, что Генри Пойндекстер умер? – спрашивает арестованного мустангера  обвинитель.    

– Совершенно  уверен, – отвечает обвиняемый. – Если бы вы видели то, что видел я, вы поняли  бы, насколько бесполезен ваш вопрос.    

– Значит,  вы видели труп? – снова спрашивает обвинитель.    

– Я  должен возразить против такого метода допроса, – вмешивается защитник. – Это прямое  нарушение устава.    

– Суд  нашей страны этого не допустил бы, – добавляет ирландский адвокат. – У нас обвинитель  не имеет права говорить до тех пор, пока не наступит момент перекрестного  допроса.    

– Таковы  же законы и нашей страны, – говорит судья, сделав угрожающий жест по адресу нарушителя  судебного порядка. – Обвиняемый, вы можете продолжать ваш рассказ. Ваш защитник  может задавать вам вопросы, какие он найдет нужными, но никто больше, до тех  пор пока вы не кончите говорить. Продолжайте. Мы хотим слышать все, что вы  можете нам сказать.    

– Я  говорил о примирении, – продолжает обвиняемый, – и сказал вам, где это  произошло. Я должен теперь объяснить все остальное. Вы уже знаете, как мы  расстались – мисс Пойндекстер, ее брат и я. Оставив их, я бросился вплавь через  реку, потому что мне не хотелось, чтобы Генри узнал, как я попал в сад. У меня  были свои основания для этого. Переплыв реку, я направился к сеттльменту. Ночь  была очень теплой, как, наверно, многие из вас помнят, и, пока я дошел до  гостиницы, моя одежда почти совсем высохла. Таверна была все еще открыта, и  хозяин стоял за своим прилавком. Мне не хотелось оставаться под этим кровом,  который, надо сказать, не был для меня особенно гостеприимным. Я решил  вернуться на Аламо, в сеттльменте мне вообще незачем было больше оставаться. Я  отослал своего слугу вперед, а сам предполагал отправиться на следующее утро.  Но то, что произошло в Каса-дель-Корво, заставило меня поторопиться с отъездом.  Расплатившись с Обердофером, я уехал.    

– А  деньги, которыми вы расплатились? – спросил обвинитель. – Откуда вы их…    

– Я  протестую! – прервал его защитник.    

– Вот  так порядки! – воскликнул ирландский адвокат, вызывающе посмотрев на обвинителя.  – Если бы это происходило в Ирландии, с вами, пожалуй, поговорили бы иначе.    

– Спокойствие,  джентльмены! – произнес судья повелительным тоном. – Пусть обвиняемый продолжает  свою речь.    

– Я  ехал медленно, спешить мне было незачем. Заснуть я не смог бы в ту ночь, и мне  было все равно, где бы ее ни провести – в прерии или под крышей своего хакале.  Я знал, что к рассвету доберусь до Аламо, и этого мне было достаточно.    

Поглощенный  своими мыслями, я не оглядывался назад – по правде сказать, у меня не было ни малейшего  подозрения, что кто-нибудь может ехать за мной. И только когда я уже проехал  около полумили по лесным зарослям и очутился в месте, где проходит дорога на  Рио-Гранде, я услышал топот копыт, который доносился сзади.    

Я только  что повернул – дорога там круто заворачивает, – и увидеть всадника мне не удалось.  Но я слышал, что он приближается рысью. Машинально, лишь по привычке,  выработанной жизнью в прерии, я свернул в чащу и оставался там, пока всадник не  подъехал ближе.    

Можете  представить мое удивление, когда я увидел человека, с которым мы незадолго перед  этим расстались с чувством раздражения!    

Когда я  говорю о раздражении, я не говорю о себе – это касается только его. Я не знал,  в каком он был состоянии теперь. Может быть, он потребует от меня  удовлетворения, подозревая, что я опозорил его сестру? Не буду скрывать перед  судом, что эта мысль мелькнула у меня в голове, когда я увидел Генри.    

Не  чувствуя себя виновным, я не стал укрываться. Правда, мы встречались тайком с  его сестрой, но в этом виновны другие, а не я и не она. Я любил ее всем  сердцем, самой чистой и нежной любовью. Это же чувство горит во мне и сейчас…    

Луиза  Пойндекстер, хотя и сидит за приспущенными занавесками кареты, слышит каждое  слово обвиняемого. На ее бледных щеках вспыхнул яркий румянец, но это был не  румянец стыда – ее лицо загорелось ликующей радостью.    

 Глава XC

  ВНЕЗАПНЫЙ ПЕРЕРЫВ ЗАСЕДАНИЯ    

     

Последние  слова обвиняемого, наполнившие радостью сердце Луизы Пойндекстер, на других  произвели совершенно обратное впечатление.    

Снова  ропот в толпе. Снова шумят сообщники Кольхауна. Снова майор бросает многозначительный  взгляд своему отряду. Судья авторитетным голосом заявляет:    

– Спокойствие!    

Волнение  подавлено. Обвиняемый снова получил возможность говорить.    

Он  продолжает свой рассказ:    

– Узнав  Генри Пойндекстера, я выехал из чащи и остановил свою лошадь. Было достаточно  светло, и он сразу узнал меня. Он дружески протянул мне руку и с первых же слов  попросил у меня прощения за свою несдержанность. Нужно ли говорить, что я  горячо пожал эту руку, руку обаятельного юноши…    

Господа  присяжные! Я не стану отнимать у вас время пересказом разговора, который произошел  между нами, – он не имеет никакого отношения к этому судебному разбирательству.    

Итак,  после того как произошло примирение, мы проехали некоторое расстояние рядом, а  потом остановились под деревом. Тут мы обменялись сигарами и выкурили их. И  чтобы закрепить наши дружественные отношения, мы обменялись своими шляпами и  плащами. С этим обычаем я познакомился у команчей. Я отдал Генри Пойндекстеру  свое мексиканское сомбреро и полосатое серапэ работы индейцев навахо, взамен  взял его плащ и шляпу.    

После  этого мы расстались – он уехал, а я остался. Я не могу хорошенько дать себе  отчет, почему я остался на этом месте, а не продолжал свой путь на Аламо. Мне  захотелось переночевать тут же, под деревом, где произошло примирение.    

Я сошел  с лошади, привязал ее, сам же завернулся в плащ и, не снимая шляпы, улегся на  траве.    

Через  минуту я заснул. Это со мной редко случается. Могу приписать это только чувству  приятного успокоения после всех пережитых волнений.    

Мой сон  длился недолго. Не прошло и нескольких минут, как меня разбудил резкий звук,  как мне показалось – выстрела.    

Моя  лошадь насторожила уши и захрапела. Я вскочил на ноги и стал прислушиваться.  Больше ничего не произошло, ничего не долетело до нашего слуха. Мустанг  успокоился, и я решил, что мы оба ошиблись. Я подумал, что лошадь почуяла  близость бродившего по лесу зверя и, быть может, мы слыхали не выстрел, а лишь  звук хрустнувшей под ногами ветки.    

Я снова  улегся на траву и снова заснул. На этот раз проспал до самого утра и проснулся  лишь от холодной сырости, пронизавшей меня до костей.    

Оставаться  дольше под деревом было уже неприятно. Я стал собираться в путь. Однако выстрел  все еще звучал у меня в ушах – мне казалось, что он донесся с той стороны, куда  поехал Генри Пойндекстер. Мной овладело беспокойное чувство, и я не мог  преодолев в себе желание пойти в том направлении и выяснить, в чем дело.    

Идти  пришлось недолго. Небесные силы! Что я увидел… Я увидел…    

– Всадник  без головы! – крикнул кто-то из толпы, и все оборачиваются назад.    

– Всадник  без головы! – эхом отвечают пятьдесят голосов.    

– Вон  он едет. Туда! Туда!    

– Нет,  он едет сюда! Смотрите! Он скачет прямо к форту!    

Действительно,  всадник без головы скакал в том направлении. Но вдруг он останавливается  посреди прерии, напротив толпы, собравшейся вокруг дерева.    

Лошади,  по-видимому, не понравилась картина, которую она увидела. Она громко захрапела,  а затем еще громче заржала; вот уже она мчится обратно в прерию.    

Напряженный  интерес, вызванный показаниями обвиняемого, сразу упал.    

Большинство  бросились к лошадям. Даже присяжные не составили исключения, и по крайней мере  шестеро из двенадцати присоединились к погоне за таинственным всадником.    

 Глава ХСІ

  ПОГОНЯ ПО ЗАРОСЛЯМ ЛЕСА    

     

Погоня  направляется через прерию, к лесным зарослям, расположенным на расстоянии десяти  миль.    

Однако ряды  всадников по пути постепенно редеют. Их лошади не выдерживают длительной и неистовой  скачки.    

Немногие  приближаются к лесу. И только двое въезжают в заросли на более или менее  близком расстоянии от бешено мчащегося впереди всадника без головы.    

Всадник на  сером мустанге всех ближе к нему. В азарте погони он не щадит своего быстроногого  коня – немилосердно гонит его хлыстом, шпорами, понуканиями.    

Следом  за ним, но все же на довольно большом расстоянии позади скачет высокий человек  в поярковой шляпе; он верхом на старой кляче.    

Непонятным  кажется, как подобная лошадь может развивать такую большую скорость; ни  хлыстом, ни шпорами, ни понуканием не гонит ее седок. Он прибегает к более  жестокому способу: время от времени он вонзает ей в круп около самого спинного  хребта лезвие своего острого ножа.    

Два  всадника во главе погони – это Кассий Кольхаун и Зеб Стумп.    

Впереди  по густым зарослям леса мчатся три всадника.    

– Будь  она проклята, несчастная тварь! – восклицает Кольхаун с жестом отчаяния. –  Опять уйдет от меня! Если бы, кроме меня, никого тут не было! Но на этот раз я  не один. Этот старый чорт лезет туда же. Я видел его, когда въезжал в чащу. Нас  отделяет не больше трехсот ярдов. Клянусь богом, сейчас можно убрать его с  дороги!    

При этих  словах капитан натягивает поводья и делает полуоборот, внимательно оглядываясь  на тропу, по которой он только что проехал. Одновременно Кольхаун хватается за  ружье. Но он еще колеблется.    

– Нет,  так не годится, – бормочет он. – Слишком много народу следует за мной, и немало  из них умеет разбираться в следах. Они наверняка найдут труп, да и выстрел  услышат. Нет, нет! Так нельзя.    

Еще  некоторое время капитан остается на месте и прислушивается.    

«Да, он,  повидимому, приближается. Чертовски не повезло, что старый дурень ввязался в  это дело. Если я буду медлить, старый хрыч догонит меня, и тогда все будет  потеряно. Чорт побери, этого нельзя допустить!»    

Снова  пришпорив своего мустанга, Кольхаун бросается вперед по извилистой тропе в зарослях.    

Через  несколько секунд он снова останавливается с довольным, но несколько удивленным  видом.    

Всадник  без головы совсем недалеко.    

Голова  лошади спокойно опущена; повидимому, животное пощипывает стручки акации.    

Кольхаун  быстро поднимает ружье, но сейчас же его опускает. Лошадь, в которую он было  прицелился, уже больше не стоит спокойно и не щиплет акации; ее голова уже  наполовину в кустах.    

Кольхаун  видит, что поводья запутались в ветках и лошадь пытается освободиться.    

«Наконец-то  поймана! Слава богу, слава богу!»    

Кольхаун  бросается вперед, с трудом сдерживая восклицание радости. Через секунду он уже  около всадника без головы – момент, которого он так долго и тщетно добивался!    

 Глава ХСІІ

  ВЫНУЖДЕННОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ    

     

Кольхаун  хватает лошадь под уздцы. На этот раз она в плену и через секунду крепко привязана.    

Восклицание  радости невольно вырывается у победителя. Оглянувшись вокруг и прислушавшись с  секунду, Кольхаун приступает к делу.    

Он  вынимает нож, приподнимает полу серапэ и наклоняется к всаднику, словно намереваясь  вонзить нож в его сердце. Но вдруг Кассий Кольхаун отдергивает руку.    

Послышался  окрик Зеба Стумпа, внезапно появившегося из-за зарослей.    

– Прекратите  эту игру! – кричит Зеб, быстро приближаясь на лошади. – Прекратите, я говорю!    

– Какую  игру? – спрашивает капитан в замешательстве, тихонько пряча свой нож. – Какого  чорта вы тут кричите? Эта скотина запуталась в кустах. Я боялся, что она снова  удерет, и хотел ей перерезать глотку, чтобы положить конец этому делу.    

– Ах,  вот оно что! Ну, а я все же предполагаю, что резать ей глотку незачем. Можно,  пожалуй, обойтись и без пролития крови. Но о какой глотке вы говорите?  Лошадиной? Так, что ли, я вас понял?    

– Конечно,  я имел в виду лошадь.    

– Так.  Ну, а что вы скажете насчет человека? Кто же это проделал над ним подобную операцию?  Что вы по этому поводу думаете, мистер Каш Кольхаун?    

– Чорт  его знает! Я ничего не могу понять. У меня еще не было времени как следует взглянуть  на него. Я только сию минуту подъехал… Небесные силы! – продолжает он,  притворно удивляясь. – Я полагаю, что это тело человека и… притом мертвого.    

– Последнее  замечание достаточно справедливо. Вряд ли он мог быть живым без головы на  плечах. Под этой тряпкой как будто ничего не спрятано, не так ли?    

– Нет.  Мне кажется, там нет ничего.    

– Приподнимите-ка  ее немножко и посмотрите.    

– Мне  не хочется прикасаться к нему. Он так жутко выглядит!    

– Странно!  Минуту назад вы этого не боялись. Что это вдруг стало с вами?    

– Ах!  – произнес, запинаясь, Кольхаун. – Я был сильно возбужден погоней. Был очень  зол и решил положить конец его фокусам.    

– Ну  ладно, – сказал Зеб, – тогда я сам этим займусь… Так, так, – продолжал охотник,  подъезжая ближе и рассматривая странную фигуру. – Да, это действительно тело  человека. Мертвец и совершенно одеревенелый… Стойте! – воскликнул Зеб,  приподнимая полу серапэ. – Да ведь это же труп того самого человека, из-за  убийства которого и поднят судебный процесс! Ваш двоюродный брат – Генри  Пойндекстер. Это он, всевышние силы!    

– Мне  кажется, вы правы…    

– О  боже, это действительно он! Иосафат! – продолжал Зеб. – Нам нечего терять здесь  время в размышлениях. Лучше всего будет, если мы привезем труп на место так,  как он есть, в седле. Он, по-видимому, сидит достаточно устойчиво. Коня этого я  знаю. Думаю, что он без упрямства пойдет за моей кобылой… Ну-ка, старушка,  поздоровайся с ним. Разве ты не видишь, что это твой старый приятель? Правда,  ему туговато пришлось за последнее время, и он порядком одичал.    

Пока  охотник говорил, гнедой и старая кобыла коснулись мордами друг друга и фыркнули  в знак приветствия.    

– Я  так и думал! – воскликнул Зеб, освобождая запутавшиеся в акации поводья. – В  обществе моей кобылы жеребец пойдет спокойно за нами. Во всяком случае, нет  необходимости резать ему глотку. Ну, а теперь, мистер Кольхаун, – обратился  охотник к капитану, испытующе посмотрев на него, – не думаете ли вы, что нам  пора двинуться в путь? Суд, наверно, продолжается. А если так, то, конечно, и  наше участие будет желательно. Мне кажется, что с нами теперь свидетель,  который может пролить свет на это дело, и мустангера либо повесят, либо  оправдают. Ну как, вы готовы ехать обратно?    

– О,  конечно! Вы правы, нам нет смысла оставаться здесь.    

Зеб  трогается в путь первым, ведя за собой пленника.    

Кольхаун  едет сзади медленно и, по-видимому, неохотно.    

На  крутом повороте тропинки он натягивает поводья и, кажется, колеблется: ехать  ему вперед или поскакать обратно. На его лице заметно сильное волнение.    

Не слыша  за собой топота копыт, Зеб Стумп, в свою очередь, натягивает поводья, поворачивает  кобылу и смотрит на капитана вопрошающим взглядом. Он видит его крайне взволнованное  лицо и сразу догадывается, в чем дело. Не говоря ни слова, старый охотник берет  ружье и направляет дуло на капитана. Последний, как будто ничего не заметив,  снова продолжает свой путь.    

Однако  теперь уже Зеб Стумп едет сзади.    

Они  медленно продвигаются по лесным зарослям. Выезжают в открытую прерию. Здесь  Кольхаун еще раз останавливается. Его обуревает панический страх.    

«Что же  делать? Помчаться ли обратно в прерию и скрыться с глаз людей или же рискнуть,  пойти навстречу страшной буре?»    

Он отдал  бы все, чем владел, и даже то, чем он рассчитывал владеть в будущем, не исключая  и Луизы Пойндекстер, лишь бы избавиться хоть на десять минут от несносного Зеба  Стумпа, лишь бы ему остаться одному со всадником без головы.    

Но, в  конце концов, что может Зеб Стумп сказать или сделать? Может быть, все еще обойдется  благополучно? Зеб, правда, обнаруживает явную подозрительность, но стоит ли  опасаться этого? Ведь друзей у Кассия Кольхауна достаточно. Если только эта  маленькая история не выплывет наружу, то все будет в порядке. Вернее всего, что  пуля не застряла там, куда была пущена, а упала где-нибудь в чаще зарослей.    

Ободренный  этой надеждой, Кольхаун снова двигается вперед. За ним следует Зеб Стумп на  своей старой кобыле, в сопровождении гнедого с трупом Генри Пойндекстера.    

 Глава XCIII

  ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ ТРУП    

     

Судье  ничего не оставалось делать, как объявить перерыв заседания. Проходит час.    

Судья за  это время выкурил две сигары и выпил изрядное количество рюмок коньяку. Присутствующие  бьются над разгадкой таинственного происшествия и с нетерпением ждут возвращения  участников погони. Они надеются, что всадник без головы будет захвачен в плен,  верят, что в связи с этим не только будет найден ключ к разгадке таинственного  явления, но будет пролит свет на самый факт убийства.    

Все  смотрят напряженно в сторону прерии. Все ждут – когда же наконец появятся на  горизонте два недостающих участника погони? Ждут, что с собой они приведут  всадника без головы.    

Проходит  час, но никого не видно. Следует ли дальше откладывать судебное разбирательство?    

Обвинитель  настаивает на немедленном его возобновлении.    

Защитник  не менее горячо отстаивает обратное. Последний считает необходимым отложить  слушание дела до следующего дня, мотивируя это отсутствием важного свидетеля  Зеба Стумпа, который еще не давал своих показаний.    

Раздаются  голоса, требующие продолжения разбирательства.    

По  настоянию толпы, агитируемой подкупленными лицами, решено возобновить заседание  суда. В конце концов, можно пока продолжать без этого свидетеля. Возможно, что  он еще успеет вернуться во-время. Если же нет, то не поздно будет отложить  окончание судебного процесса.    

Так  предлагает судья. Присяжные его поддерживают. Присутствующая публика не возражает.  Снова вызывают обвиняемого. Он продолжает свои показания, так неожиданно прерванные.    

     

* * *    

     

– Вы  собирались рассказать нам, что открылось перед вашими глазами, – говорит защитник,  обращаясь к Морису Джеральду. – Продолжайте, мы вас слушаем.    

– Я  увидел человека, распростертого на траве.    

– Спящего?    

– Да,  спящего вечным сном.    

– Мертвого?    

– Больше  того, если это возможно. Наклонившись над ним, я увидел, что у него отрублена  голова.    

– Отрублена  голова?    

– Совершенно  верно. Я этого не заметил, пока не наклонялся близко. Он лежал ничком, и его  голова находилась в самом естественном положении. Даже шляпа все еще была на  ней. Мне хотелось думать, что он спит, хотя я и чувствовал, что тут что-то  неладно. Руки и ноги были безжизненно вытянуты. Кроме того, на земле было  что-то темное; при слабом утреннем свете я не сразу разглядел, что это. Когда я  поближе наклонился, я почувствовал запах крови. Тут я уже перестал сомневаться,  что передо мной лежал труп. Я заметил глубокую рану поперек шеи с запекшейся в  ней кровью. При ближайшем рассмотрении оказалось, что голова была совсем отрублена.    

Аудитория  поражена ужасом.    

– Вы  этого человека узнали?    

– Увы,  да.    

– Узнали,  даже не посмотрев ему в лицо?    

– Мне  этого не нужно было делать: его одежда достаточно ясно все объяснила.    

– Какая  одежда?    

– Полосатое  серапэ на плечах и сомбреро на голове. Они принадлежали мне. Если бы не обмен,  который так недавно произошел, я подумал бы, что это лежу я. Это был Генри Пойндекстер.    

Снова  раздался душераздирающий стон вместе с взволнованным шепотом толпы.    

– Продолжайте,  сэр, – говорит защитник. – Скажите, что еще вам удалось обнаружить?    

– Когда  я прикоснулся к телу, то почувствовал, что оно холодное и совершенно закоченевшее.  Я понял, что смерть наступила уже несколько часов назад. Кровь запеклась и в  слабом утреннем свете казалась черной. Отсеченная голова могла легко ввести  меня в заблуждение относительно причины смерти. Но у меня в ушах все еще звучал  выстрел, и я решил, что еще где-нибудь на теле должна быть огнестрельная рана.  Я не ошибся. Когда я повернул труп на спину, мне бросилась в глаза дырочка в  серапэ. Ткань вокруг нее была пропитана кровью. Отбросив полу серапэ и  расстегнув рубашку на покойнике, я заметил синевато-багровое пятно на его  груди. Нетрудно было определить, что сюда попала пуля. Но соответствующей раны  на спине не было. Повидимому, пуля осталась в теле.    

– Думаете  ли вы, что одного выстрела было достаточно, чтобы убить этого человека, или же  смерть наступила уже после того, как отсекли голову?    

– Я  не сомневаюсь, что выстрел был смертельным. Если смерть и не была мгновенной,  то, во всяком случае, она должна была наступить через несколько минут, а может  быть, даже и через несколько секунд.    

– Вы  сказали, что голова была отрублена. Что же, она была совсем отделена от тела?    

– Совершенно,  хотя и лежала вплотную к нему. Создавалось впечатление, что ни один мускул  тела, ни голова не пошевелились после того, как нанесено было увечье.    

– Каким  оружием, предполагаете вы, был сделан этот удар?    

– Мне  кажется, что удар был нанесен либо топором, либо охотничьим ножом.    

– Не  возникло ли у вас каких-нибудь подозрений?    

– Я  был настолько поражен, что не мог ни о чем думать. Я с трудом верил, что это  могло быть реальностью. Когда же я немного успокоился, мне пришло в голову, что  это было делом рук команчей. Но в то же время его скальп не был снят, и даже  шляпа осталась на голове.    

– Значит,  вы не думаете, что это сделали индейцы?    

– Нет.    

– Вы  кого-нибудь заподозрили?    

– В  тот момент я ни на кого не мог подумать. Я никогда не слыхал, чтобы у Генри Пойндекстера  были враги. Но потом у меня явились подозрения. Они у меня остались и до сих  пор.    

– Вы  выскажете их?